Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том первый
Государственное издательство «Художественная литература», 1934
ПОЛЬША — СТРАЖ ЦИВИЛИЗАЦИИ
правитьВ польской послевоенной литературе царит полное отсутствие идей. Начиная со времени великих романтиков, польская литература выражала одну тоску — тоску по независимости разорванной на клочки страны. Величайших из ее поэтов, имеющих мало себе равных в мировой литературе, нельзя переводить на иностранные языки, так как они наводят на иностранцев скуку беспрерывным повторением одной и той же молитвы: «Боже, спаси Польшу!» И вот она спасена — не богом, не чортом, а скрещением мировых империалистических интересов, от которого родилась независимая Польша. Глубочайшая скука охватила теперь уже самих польских писателей. Нельзя писать радостных стихов о том, что в вагонах по-польски написано: «Просят не плевать на пол», или о том, что в охранке шпики говорят на языке Мицкевича и Словацкого.
Польская буржуазия не имеет никакой идеологии. Революции, олицетворенной СССР, она боится как заразы. Она боится ее больше, чем буржуазия всякой другой страны, ибо польский рабочий связан с русским рабочим старыми традициями совместной борьбы, ибо польская буржуазия и ее государственный аппарат слабее и неорганизованнее западно-европейских. А что будет, если вдобавок еще победит революция в Германии? Как удержаться слабой плотинке польской буржуазии против бьющих в нее с двух сторон волн революции? А как обстоит дело с контрреволюцией? Ее победа в Германии или в России равносильна новому разделу Польши.
Потрясенная страхом революции и контрреволюции, польская буржуазия сделалась похожей на мешок, из которого вытряхнуто все содержимое. Понятно, это не мешает спекулянтам спекулировать, купцам торговать, фабрикантам производить текстильные изделия, но польская идеология подобна вороньему пугалу в поле. Роман Жеромского «Перед весной» особенно ярко отображает это состояние. Конечно, Жеромский прав, защищаясь против какого-то коммуниста, признавшего в нем чуть ли не единомышленника. Картина русской революции, данная в его романе, разоблачает этого некогда великого писателя, как маленького филистера с птичьим мозгом. Но ненавидящий русскую революцию Жеромский принужден был показать, как молодой польский интеллигент, с ужасом в душе бежавший из Советской России, в Польше становится коммунистом, спасаясь в коммунистической партии от идейной пустоты «независимой» Польши. Да, для людей, ищущих какой бы то ни было пищи для души, Жеромский находит в Польше только красивых, горячих молодых вдовиц из дворянских гнезд (что касается этого жанра, то у г. Жеромского не наблюдается ни малейшего ослабления таланта) или спекуляцию в городах. Герой Жеромского один выступает из рядов демонстрирующей толпы и твердым шагом идет на штыки солдат, окружающих замок, где когда-то правил русский сатрап — генерал Скалой, а ныне царствует бывший польский социал-патриот и нынешний представитель буржуазной Польши — президент Вой-цеховский.
Польша — отсталая страна буржуазной культуры. Польша — страна клерикализма, — эта Польша вдруг стала самой передовой капиталистической державой. Историки польской культуры хвастаются тем, что Польша знала ренессанс уже в конце XV века, что передовые течения реформации находили себе приют в XVI и XVII веках у польских вельмож, что даже якобинизм нашел отклик в падающей Польше! Но что значит все это по сравнению с известием, напечатанным в наших газетах, о громадном техническом прогрессе, позволившем Польше стать сразу первой среди капиталистических держав и всех их оставить далеко позади себя? Если после этого не только Англия, но и Америка не согласятся гарантировать границ Польши, то в самом деле нет справедливости при капиталистическом строе, и он достоин крушения. Читатель, быть может, не знает, о чем же собственно идет речь?
В Домбровском угольном бассейне убит рабочими-коммунистами провокатор. Провокатор, как известно, принадлежит к инвентарю всякого порядочного капиталистического государства. Ничего поэтому нет удивительного в том, что полиция двинула свои силы для поимки людей, дерзнувших поднять руку на основы польской независимости. Но рабочие, которые знали, как пытают в застенках польской полиции, решили не сдаваться живыми и открыли пальбу по жандармам. Тогда был вызван отряд войск, и совершилось новое чудо, если не над Вислой, то над речкой Бялой. Польша много раз спасалась чудом. Но на этот раз чудо особенно чудесно. Не полагаясь на божью матерь, — хотя Ченстохов недалеко от Домброва, — польские солдаты провели резиновые кишки в рабочие квартиры и удушили отравляющими газами бунтующих рабочих.
Этим шагом польское правительство, в лице своих полицейских властей, завоевало для Польши право на звание передового бастиона цивилизации. (Нельзя повторить старого названия przedmurza христианства, ибо современная цивилизация объединяет как необрезанных, так и обрезанных капиталистов.) Этим шагом польское правительство доказало, что оно является чемпионом капиталистического мира. Вопрос о применении газов в войне породил целую литературу, и не только техническую, но, как бы смешно это ни звучало, и юридическую и этическую. Еще на-днях английский министр воздухоплавания приводил в своей речи в парламенте цитаты из книги адвоката Спайфа, который советует сбрасывать газовые бомбы только ночью, когда честные люди лежат уже в кроватях. Из речи английского министра нельзя было узнать, какими собственно мотивами руководствовался английский человеколюбец? Тем ли, что бомбы не пробивают крыш домов, или тем, что всякому гражданину приятно помереть в собственной постели? Известный английский химик Ж. Б. С. Холден тоже на этих днях издал трактат под заглавием: «Каллиникус, защита химической войны». Каллиникус, — это фамилия мифического сирийца, который двенадцать веков тому назад изобрел жидкий огонь. Профессор Холден, который в свободное от химических занятий время занимается всяким философским и историческим онанизмом, научно и длинно доказывает выгодность убийства людей химическим путем. Но то, что для каких-то английских чудаков является спорным, а именно: можно ли, хотя бы во внешней войне, применять газы, — это для молодцов из польского правительства не представляет ни малейших сомнений даже по отношению к войне гражданской; Да и можно ли в данном случае говорить о гражданской войне? В Польше пока что 5 000 коммунистов сидят по тюрьмам. Польский пролетариат прибит к земле бешеным правительственным террором, обессилен безработицей, расколот социал-предателями и не в состоянии сейчас вести гражданскую войну. Польская буржуазия учит его, как беспощадно надо бороться за свои интересы.
Вот сильная тема для польских поэтов. Они когда-то писали «мечты о мощи». Теперь у них имеется тема для воспевания мощи, голой мощи без идеи. Разве она не вызывает дрожь восторга у поклонников силы? После удушения восстания 1863 г. пророк молодой польской буржуазии Александр Свентоховский выдвинул, как знамя новой Польши, слова Декарта: «Cogito, ergo sum» — думаю, значит существую. Старик Свентоховский еще жив и перо его к услугам самой оголтелой польской реакции. Мы ему советуем переменить старый лозунг Декарта на новый: «У меня есть удушливые газы, поэтому я существую».
Мы же говорим польским рабочим: учитесь быть беспощадными!
11 марта 1925 г.