Георгий Никифоров
правитьПоле битвы
править
Я вижу так: выходит по весне Михаил Шолохов в степь, над степью колышется простое небо, все то же иконописное, с удивительно скромной голубизной, которую следовало бы назвать девичьим румянцем. Солнца еще нет, но оно уже чувствуется, оно крадется за . гумнами, прикрываясь густым дыханием разомлевшей земли.
А в небе тянут журавли, и на поседевшей колоколенке станичной церкви немощно покашливает колокол. Слабогрудый южный ветер, еще не очнувшийся как следует от зимней стужи, ворошит на дороге, пробуя Силы, горстку перегнившей соломы, и все происходит как будто по старым сказкам полинявших от дряхлости дедов.
И вот как описано в «Поднятой целине»:
«… хорошо пахнут вишневые сады. В полдень где-нибудь в затишке (если пригревает солнце) грустный, чуть внятный запах вишневой коры, поднимается с пресной сыростью талого снега, с могучим и древним духом проглянувшей из-под снега, из-под мертвой листвы, земли. Тонкий, многоцветный аромат устойчиво держится над садами до голубых потемок, до поры, пока не просунется сквозь голызины ветвей крытый прозеленью рог месяца…»
Это напоминает «Вечера на хуторе близ Диканьки», по крайней мере та же тональность и музыкальное оформление. Но мир Михайла Шолохова обширнее, глубже и сложнее, потому и чутье тоньше, слух чутче, глаз острее.
Величайший мастер гротеска Гоголь склонен был видеть в окружающем пересыть или ненасыть жизни, под широким и незыблемым покровом божиего соизволения. Может быть, Гоголь и не обманывался насчет действительной жизни, однако же очарованность была так велика, что нарушать ее казалось кощунственным, да к тому же такое нарушение грозило автору неизбежной катастрофой душевного равновесия, вернее, катастрофой очарования. Совершенно неожиданно могло оказаться, что добрейший и прекраснодушный Афанасий Иванович из «Старосветских помещиков» имел довольно-таки крепкие волчьи зубы, а жена его, милая и кроткая Пульхерия Ивановна, наверно, не отказывала себе в удовольствии для улучшения пищеварения посечь на конюшне какую-нибудь не угодившую ей Гапку.
Основатель реализма в русской литературу — Гоголь был реалистом в меру, иначе он неожиданно столкнулся бы с рискованным для себя вопросом классовых противоречий (я не говорю: борьбы), и незыблемый покров божьего соизволения оказался бы разодранным.
Скажем так:
Гоголь умышленно закрывал глаза, затыкал уши.
Михаил Шолохов ходит по земле, с широко открытыми глазами и чутко прислушивается ко всему.
По-своему Шолохов хитроват, но это умная хитрость мастера, богатого красками. Мастер умеет, когда нужно, притвориться, «сделать вид», будто он совсем уже очарован тонкой прозеленью месяца и грустным (ишь ведь как: грустным!) запахом вишневой коры и древним духом земли.
Однако, Мйхаил Шолохов сейчас же и обнаруживает, что видит он совсем другое и чует не только грустный запах вишневой коры.
«Январским вечером тысяча девятьсот тридцатого года в’ехал в хутор Гремячий Лог верховой» и: «В’ехав в хутор, спросил у встречной женщины:
— А ну, скажи, тетка, где тут у вас Якоб Островнов живет?»
Это только начало интриги, а дальше уже развертывается напряженный классовый сюжет, и читателя не оттащить от книги.
«Приезжий, морща улыбкой бритые губы, раздвинул башлык.
— Половцева помнишь?
И Яков Лукич вдруг испуганно озирнулся по сторонам, побледнел, зашептал:,
— Ваше благородие!.. Откель вас? Господин есаул!»
Разумеется, читатель тут же и позабыл о «грустном» запахе вишневой коры, а когда приезжий есаул Половцев, подкрепившись с дороги, сказал хозяину: «Теперь давай потолкуем», то и «крытый прозеленью рог месяца» тотчас же потух. Почему? Объяснение в последующих в романе событиях.
Уже со второй главы шолоховский пейзаж начинает играть служебную роль и пронизан тонкой аллегорией.
«За окном, в телефонных проводах, свистал ветер, на спине лошади (подчеркнуто везде мною. — Г. Н.), привязанной недоуздком к палисаднику, по самой кабаржине прогуливалась и что-то клевала сорока. (Теперь слушайте!) Ветер заламывал ей хвост, поднимал на крыло, но она снова садилась на спину старчески изможденной, ко всему безучастной кляче, победно вела по сторонам хищным глазком».
Комментарии, как говорится, излишни, они имеются в главе третьей.
«В ночь, когда к Якову Лукичу Островнову приехал его бывший сотенный командир, есаул Половцев, был у них длинный разговор».
Ага! Вот она сорока с хищным глазком. Ветер Октябрьской революции заламывал ей хвост, поднимал на крыло, но она снова садилась.
« — Ты служил в моей сотне, Лукич, — говорил Половцев. — Помнишь, как-то в Екатеринодаре, кажется, при отступлении был у меня разговор с казаками насчет советской власти? Я еще тогда предупреждал казаков, помнишь? „Горько ошибетесь, ребята! Прижмут вас коммунисты, в бараний рог скрутят“.
Конечно, перед тем Яков Лукич жаловался есаулу, жаловался на обидно сложившуюся жизнь кулака. при советской власти. Ну, еще бы! У него отбирали лошадей, хлеб, его заставляли платить за все. По словам Якова Лукича, выходило так, что и за дым из трубы с него требовали плату. Вот ведь как!
„Бедный“, загнанный большевиками трудолюбец, он ли не работая, он ли не поливал землю-матушку кровавым потом!
Разумеется, Яков Лукич прекрасно знает, в чем дело, но этот актер рад случаю разыграть безвинно пострадавшего, и в результате, осенив себя крестным знаменем, Островнов подписывает присягу:
„С нами бог“. Я, казак всевеликого войска Донского, вступая в союз „Освобождения Родного Дона“, обязуюсь до последней капли крови всеми силами и средствами сражаться по приказу моих начальников с коммунистами-большевиками».
Актер, Яков Лукич Островнов, оскалил зубы, он готов грызть врагов и бороться с ними всеми средствами, теперь он уже не притворяется, будто не понимает, за что его, трудолюбивого землероба, обижают большевики; нет, ему отлично известно, что его взаимоотношения с беднотой и большевиками называются классовой борьбой.
Мастерски разоблачая врага, Михаил Шолохов приподнимает красочный. занавес мирного пейзажа, и перед глазами неосведомленного читателя открываются картины ожесточенных классовых боев, где противники борются друг против друга всеми средствами.
Однако, мастер знает, что любое художественное произведение должно быть, помимо всего прочего, музыкальным произведением, тут закон, и тот, кто преступит его, непременно собьется с тона, и произойдет разрыв между формой и содержанием.
Роман «Поднятая целина» насыщен философией вековечной борьбы, высокой мыслью об освобождении трудящегося класса. Кровь и смерть, голод и нечеловеческие страдания--вот пути, по которым прошла Россия, чтобы у ворот в царство свободы сразиться в последнем бою с угнетателями за величайшую из свобод, за право на творческий и радостный труд. И не этот ли путь пройдут все страны мира?
В величайшей борьбе классов не все воины одинаковы, в армии имеются честные рядовые, вдохновенные бойцы, но тут же могут быть обнаружены трусы и просто малодушные. Вот перед вами Андрей Разметнов.
«Андрей посмотрел на них (на товарищей) и, задрожав губами, глухо сказал:
— Больше не работаю… Раскулачивать больше не пойду… Я не обучен! Я… Я… Я… с детишками не обучен воевать!.. (с детишками ли?). На фронте — другое дело».
Малодушный воин, в припадке жалости, при малейшем сочувствии к словам своим со стороны товарищей, готов уже раскрыть об’ятия врагам, он позабыл, что все еще находится на фронте, самом ответственном из всех фронтов, в глупо бормочет: «На фронте — другое дело».
Однако, настроения временно обмякшего Андрея получают со стороны товарищей должный отпор.
«Ты их жалеешь (говорит рабочий Давыдов)… Жалко тебе их. А они нас жалели?..»
И Давыдов тут же рассказывает что, когда сослали отца его в Сибирь, осталось четверо детей.
«Пошла на улицу мать, чтобы мы с голоду не подохли! В комнатишку нашу — в подвале жили — ведет гостя… Одна кровать осталась… А мы за занавеской… на полу… И мне девять лет… Пьяные приходили к ней… А я зажимаю маленьким сестренкам рты, чтобы не ревели…»
Читатель, несомненно, слышит, как прерывается голос сурового бойца. Это передано Шолоховым с удивительной простотой, которая потрясает своей обнаженной правдой.
«Ты!! Как ты можешь жалеть?!» — восклицает Давыдов.
«И… стала тишина».
Все, к чему бы ни прикоснулось талантливое перо Шолохова, тотчас же оживает. Шолохов умеет выдержать нужный тон, и нигде, ни в одной строке вы не встретите лживой приподнятости или кликушества, что обычно является признаком импотенции духа и неоспоримым доказательством бесталанности писателя. Шолохов талантлив, а потому и не криклив.
В нашем обиходе еще живут наивные истины, они для детей:
«Теплая одежда защищает от холода».
«Молоко — продукт питательный».
«Вода мокрая».
Герои Шолохова как будто не нуждаются в раскрытии, а между (тем они сложны, и еще неизвестно, как они пройдут свой путь до конца. Михаил Шолохов применяет в этом смысле классический метод, он ничего не подсказывает своим героям и ничего не запрещает, ему неудобно читать наставления, его герои — люди сознательные, это нарочито подчеркивается поведением деда Щукаря, единственно несознательного, который служит диалектической иллюстрацией к поведению остальных.
У Михаила Шолохова отлично воспитано чувство равновесия в образах, картинах и описаниях, хотя не лишне было бы предостеречь писателя от увлечении, когда богатство происходящих в Гремячем Логу событий колеблет стрелку указателя в сторону натурализма, и единственно, что спасает в этом случае художника, — это необычайная сила слова.
Шолохов передает потрясающую картину убийства Хопрова и его жены есаулом Ооловцевым, и ни одной ложной фразы, ни даже намека на крикливость:
«Топор в руках У Половцева, С огромным напряжением вырывается он из об’ятий Хопрова. бьет уже острием гонора раз и два. Хопров падает и при падении цепляется головой за лавку. С лавки от толчка валится ведро. Гром от падения его — как выстрел. Половцев, скрипя зубами, кончает лежащего; ногою нащупывает голову, рубит топором и слышит, как. освобожденная, булькает, клекочет кровь».
И еще одна картина;
«Родненькие!.. родненькие, пожалейте! Все скажу… — Она еще пытается в припадке надежды на милость целовать ладонь (Половцева) своими окровавленными губами. Ей хочется жить! Ей страшно!».
Описав картину убийства, Шолохов заканчивает ее другой, но уже мирной, которая выполняет две роли, распределяет краски на полотне и раскрывает до конца характер героя.
Вернувшись после убийства на квартиру, Половцев разбудил хозяйку.
— «Взвар есть, хозяюшка? Зачерпни напиться».
Попил, достал разваренную грушу, зачавкал, пошел, дымя цыгаркой, поглаживая по-бабьи голую пухлую грудь. В горенке Половцев протянул босые ноги к неостывшему комельку. Он любил по ночам греть ноющие от ревматизма ноги". Ни одной мысли раскаяния у Половцева, никакого смятения! Просто человек отдыхает после приятно утомившей его работы, вот и все.
Классовый враг разоблачен и прекрасно показан талантливым художником Шолоховым Пролетарский писатель передаст через образ, картину, полнокровное слово — страсть борьбы с врагом, он любит свой класс большой любовью и понимает мир разумом своего класса — хозяина одной шестой земного шара.