Алексей Будищев
правитьПолено
правитьКапитан Шустров пристально через очки смотрит на рядового Степанова, который стоит перед ним в его кабинете. Рядовой Степанов — весь внимание, а капитан Шустров вертит в руках гранату и с расстановкою говорит:
— Граната отлита из чугуна; внутри она имеет пустоту, в которую насыпан через очко порох. Верх гранаты называется головной частью, низ — дном. Понял? Повтори!
Рядовой Степанов, молодой солдат с белобрысым лицом, ежится под его взглядом. Глаза его глядят, не моргая. Долго он крутит шеей, точно воротник мундира давит его, как петля. Наконец, он с усилием говорит:
— Гранату делают из котла; внутре к ей кладут… — он умолкает и крутит шеей.
— Ай-ай-ай! — качает головою капитан Шустров.
— Вершину у ей зовут задней частью, — быстро договаривает Степанов плаксивым голосом.
— Ай-ай, — вздыхает Шустров. — Ты, ведь, опять околесицу несешь, голубь. Мне даже, стыдно за тебя. Ты говоришь, гранату делают из котла. Из какого котла? Какой там еще котел? Где ты его нашел?
— Котел на кухне, ваше…
— А-а, да я не об этом! Гранату отливают из чугуна. Это во-первых. А, во-вторых, каким образом верх может называться задней частью? Это нелепость, мой друг. Это черт знает что такое! Слушай. Будь внимателен, вдумывайся в каждое слово и повтори мне то, о чем я тебя прошу. Можешь?
— Могу, ваше благородье.
— Ну, и отлично. Из чего отливают гранату?
— Я лучше сначала, ваше благородие.
— Ну, сначала. Гранату отливают…
— Гранату отливают, — повторяет солдат и умолкает.
Лицо его покрывается легкою испариною.
— Гранату отливают… из чего, — чуть повышает голос капитан Шустров.
— Гранату отливают из чего, — повторяет солдат.
Лоб его мокнет, взор тускнеет и делается тупым, рыбьим, а нос начинает блестеть.
— Фу, ты, Боже мой, — вздыхает Шустров. — Довольно. Повтори за мной: на полу сидят две мушки.
— На молу сидят две пушки, — повторяет солдат с лицом удавленника.
— Довольно. Скажи мне, сколько в этой комнате человек?
— Два, ваше благородие,
— Неправда. Один: капитан Шустров; рядовой Степанов — полено. Он не хочет быть человеком! — повышает голос капитан Шустров.
Он закладывает пальцы в пальцы и долго с сожалением глядит на солдата.
— Ты даже не обижаешься? — наконец, говорит он ему виновато. — Я ведь тебя поленом назвал, мне стыдно, а тебе хоть бы что! Нехорошо!
Солдат не моргает. Капитан делает по комнате круг и снова останавливается перед ним.
— Слушай, — говорит он. — Что мне с тобой делать? Ведь если и я с тобой не слажу, кто же тебя обучит? Обучать тебя, братец, будет некому. Разве ты ничего не слышал от сослуживцев о капитане Шустрове? Капитан Шустров служит 20 лет; к нему посылают солдата с безнадежно плохим содержанием вот здесь, — хлопает он себя по лбу. — Капитан Шустров занимается с ним на дому и в несколько приемов делает из полена орла. Клянусь картечью. А с тобой я бьюсь вот уже целый час, и ты не можешь повторить за мной двух слов. Мне стыдно, Степанов, и за тебя, и за себя.
Капитан Шустров снова делает круг по комнате и снова останавливается перед солдатом.
— Может быть, ты боишься меня? — спрашивает он его. — А? И разве ты опять-таки ничего не слышал о капитане Шустрове от сослуживцев? Капитан Шустров служит 20 лет и за все время службы он пальцем не тронул ни одного солдата. Капитан Шустров смотрит на солдата, как на сослуживца, как на товарища по оружию, с которым он, в случае невзгоды, будет бок-о-бок защищать отечество и, может быть, отдаст свою кровь. И он хочет, чтобы этот сослуживец уважал и любил капитана Шустрова.
В голосе капитана звучат задушевные нотки, он воодушевлен.
— Батюшки, — внезапно восклицает он, взглянув на солдата. — Что с тобой? Что ты? У тебя в глазах слезы? О чем ты? Ай-ай, как это нехорошо! Как это стыдно! Солдат, — и плачет! Ну, слушай, будь умницей, слушай. Иди на кухню и попей с денщиком чаю. А за чаем старайся ни о чем не думать. Разговаривай с денщиком о пустяках, смейся, кувыркайся, хоть на голове ходи. А потом приди сюда и расскажи то, о чем и тебя прошу. Будь умницей. Я знаю, ты расскажешь; будь уверен расскажешь. Иди…
Спустя некоторое время рядовой Степанов сидит на кухне с денщиком Шустрова, жадно схлебывает с блюдечка жидкий чай и говорит:
— И ничего я после этого, братец ты мой, понимать не могу, потому что у меня одна картофь на уме. Пенек, как есть пенек! А что ты будешь делать, когда у меня на картофь вся надежда была, а теперь взамен того вон что!
Что?
— Снег! А из-под снега можно картошку достать? Можно? Вот то-то и оно! А если теперь картошка под снег пойдет, чего же дома есть будут, скажи ты мне? Разберись сам: ржи 37 пудов с батманом, яровины — ни Боже мой, и картофь под снегом. Резонно?
Да-а.
— А ртов у нас в семье: батюшка, мать, сестренка, жена, да ребеночек трех постов. Это сколько? Пять? А ребенок трех постов может хлеб с лебедой глодать? Может?
— Да-а.
— Вот то-то и оно. Ребенку с лебеды не прозимовать! Крышка ребенку будет. Аминь! А разве он не сын мне? Как я себя теперь должен понимать? Вот оно дело-то куда пошло. Как же я после этого гранату могу превзойти? Какой я результат в себе окажу? А? Я гляжу на гранату, а вижу картофь. Капитану-то хорошо говорить, у него в голове мозги, а у меня картофь. А капитан осердился — просто беда! Я, говорит, 20 лет служил, никого пальцем не тронул, а тебя, говорит, сейчас помереть, поленом шарахну.
— Ну?
— Сейчас помереть. Я, говорит, свое отечество защищаю, а ты, говорит, полено стоеросовое, на меня позор наводишь? Тебе бы, говорит, чай глохтить, да по полу кувырдаться. Уж он меня, уж он меня, мыл, мыл, ай-ай! А сам из себя страшный сделался, сейчас помереть!
Степанов со вздохом умолкает; говорить начинает денщик.
— А ты это, земляк, вот что, — говорит он ему внушительно. — Ты это напрасно насчет картофи огорчаешься. Картофь достать можно будет.
— Ну?
— Попомни мое слово. Дождь упадет и снег сгонит. Ты замечай: туча с третьеводни откуда пошла?
— Откуда?
— С Казанского моста. А как туча с Казанского моста пошла, то и дождь тут. Это уж как по команде.
— Ну?
— Попомни мое слово. Дожь беспременно не нынче-завтра хлястнет. У меня другой день левая пятка чешется, стра-а-сть!
Он говорит вразумительно, без малейшего сомнения, и с каждым его словом лицо Степанова оживает; в его глазах загорается мысль и надежда. Они продолжают разговор.
Лица одушевляются, беседа льется, слышатся возгласы:
— Мне бы только картофь!
Вот бы только просо обмолотить!
— Просо что! Просо тьфу! Просо и в сенях вальками обмолотить можно. Вот картофь бы!
Если бы капитан Шустров заглянул на кухню, он не узнал бы Степанова.
Его речь плавная, образная; жесты смелы и выразительны, в глазах мысль.
Он уже не полено, он орел.
Но капитану Шустрову не до этого. Вот уже полчаса, как он стоит в кабинете, у стены, перед портретом молодой женщины. Это его покойная жена, умершая десять лет тому назад. Лицо капитана сосредоточенно, на губах грустная и ласковая улыбка. Он глядит на портрет, вздыхает, шевелит усами, слегка жестикулирует и с тоской думает:
"Эх, Настёк, Настёк! И тебе не стыдно? Не жалко меня? И году со мной не прожила, ушла, меня одного с солдатами оставила! Скучно мне без тебя, Настёк! Солдаты, солдаты и солдаты… Тоска! Хот бы тебе год со мной пожить хот бы десять! А ты и наглядеться на себя не дала. Скупая ты, Настёк, злая, безжалостная! Помнишь, как мне весело с тобой было? Бывало, одни весь вечер сидим, а сколько смеху! Помнишь, в французские дураки с тобой дулись, и я 15 раз дурнем сидел? Я, ведь, нарочно тогда поддавался. Очень уж ты мило после каждой игры ручками хлопала! Голубка моя! Горлинка!
Капитан Шустров протягивает обе руки к портрету, но мгновенно хватает себя за виски, отходит к письменному столу и с тоской думает:
«Не разговаривай ты со мной, Настёк; а то ведь опять пойдет на всю ночь эта музыка… А завтра мигрень, кали-бромати… Клянусь картечью…»
Он тихонько повертывается лицом в угол, тихонько достает платок и долго трет под очками свои глаза. И в эту минуту в кабинете появляется рядовой Степанов.
— Ну, что? Как? А? — спрашивает его Шустров.
— Выучил, ваше благородье.
И не дожидаясь приглашения, Степанов бойко, смело, без запинки, докладывает урок.
— Хорошо. Прекрасно, — говорит Шустров, — но чтоб ты не забыл урока, я тебе повторю его в последний раз. Слушай.
Он глядит в пространство тусклым, бесцветным, ничего не видящим взглядом и деловито говорит:
— Гранату отливают из пустоты; внутри она имеет Настёк, в который насыпают это… Низ гранаты называется верхом, а верх — дном…
Источник текста: Сборник рассказов «Разные понятия». 1901 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.