Поклонники змеи (Эмар)

Поклонники змеи
автор Гюстав Эмар, переводчик неизвестен

Оригинал: фр. Les Vaudoux, опубл.: 1867. — Перевод опубл.: 1898. Источник: az.lib.ru

Густав Эмар

Поклонники змеи

I. Таинственный незнакомец

Во время моего последнего пребывания в Мексике, в конце 1863 и начале 1864 года, мне привелось случайно оказать довольно важную услугу некоему Жозефу Колету, богатому гаитскому помещику родом из Леогана, которого дела привели в Мексико [столица Мексиканской республики. (Здесь и далее сноски даются в авторской редакции. — Изд.)].

В то время, когда я его знал, Жозеф Колет был человек лет 34-35, высокого роста, с изящными манерами и приятным выражением лица, дышавшего благородством, честностью и верностью, — характерными чертами смешанной расы.

В первый раз мы встретились в Мексико, на вечере у английского посланника; познакомились мы за карточным столом, а через два дня уже подружились. Тут случай привел меня оказать ему услугу; потом мы разошлись: я уехал в Сонору, он возвратился на свои острова. Спустя два месяца я снова его увидел в Пуэбло-де Лос-Ангелес, где он, казалось, уже прочно основался — по крайней мере, я так думал.

Однако спустя несколько дней, когда я прибыл в Вера-Круц, то первое лицо, которое я встретил, к своему изумлению, был г-н Колет.

Еще издали, заметив меня, г-н Колет бросился ко мне с распростертыми объятиями и, крепко пожимая руку, спросил:

— Что вы здесь делаете?

— Ничего особенного, — отвечал я.

— Долго вы рассчитываете пробыть в Вера-Круце?

— Право, не знаю! Думаю, во всяком случае, не более семи дней; меня уже ждет пароход во Францию.

— Знаете что?! — с живостью обратился ко мне Колет.

— Что?

— Подождите! Вы еще успеете вернуться на родину. Я помню, вы мне часто говорили о Сан-Доминго.

— Говорил.

— Так вот, не хотите ли несколько времени провести на этом острове, столь прекрасном, столь любопытном в глазах француза!

— А что ж, с удовольствием! — отвечал я. — Да только откуда мы с вами поедем?

— Да отсюда! — отвечал Колет, — я нанял одно судно в Леоган. Через два часа мы поедем. Поверьте, вы не раскаетесь, что поехали туда; вы пробудете в Гаити столько, сколько захотите.

— Да, право, не знаю! — отвечал я, несколько смущенный таким быстрым предложением. — У меня ведь дела в Париже!

— Э, полно! Дела подождут! — и, не давая мне возможности привести новые резоны, Колет повернулся к громадному негру с грубыми чертами лица и мрачным взглядом, который следовал по его пятам:

— Флореаль, — сказал он ему, — распорядитесь, пожалуйста, чтобы перенесли их багаж на борт «Макандаля». Так называется нанятый мною корабль, — заметил он мне.

— Скажите Жюльену, — сказал, обращаясь снова к негру, Колет, — чтобы он приготовил комнату возле моей.

— Да, где вы остановились? — спросил Колет.

— В Морском Отеле! — машинально отвечал я.

— Вы слышите, Флореаль, — заметил Колет, — их багаж в Морском Отеле!

Флореаль взглянул на меня мрачно и, сделав утвердительный знак, медленно направился к Морскому Отелю, находившемуся на набережной, недалеко от того места, где мы разговаривали.

Не знаю почему, но этот Флореаль, который, казалось, занимал какое-то близкое положение при особе Колета, сразу же внушил мне глубокое чувство отвращения, которое я никак не мог побороть в себе. Его медленная, монотонная речь, его льстивые манеры, его нервный смех — все это производило на меня жуткое впечатление. Повторяю, не знаю почему, но этот Флореаль производил на меня впечатление гадины.

Однако возвращаюсь к своему рассказу. В назначенное время «Макандаль» отправился в путь. Переход совершился вполне благополучно; корабль был хороший ходок. Несколько дней спустя я очутился в Сан-Доминго, комфортабельно устроившись у г-на Колета.

Не буду рассказывать, с каким радушием я был встречен этим милым семейством, среди которого провел три месяца; гостеприимство креолов известно всему свету. Да и не обо мне теперь идет речь. Я хочу только рассказать об одной чудовищной истории, свидетелем которой я был, и все ужасные перипетии которой прошли, так сказать, на моих глазах.

Но прежде всего два слова о самом Сан-Доминго. Этот остров, открытый Христофором Колумбом 6 декабря 1492 года, считается, по отзывам всех, самым прекрасным из всех Антильских островов. Длиною он — около 700 километров, шириною — около 120; таким образом, поверхность его равняется 84 тысячам квадратных километров. Утром при восходе солнца в тихую погоду вид этого острова восхитителен; недаром его называют роскошным букетом цветов, лежащим на груди Атлантики.

Мы не будем рассказывать истории Сан-Доминго, она слишком известна, и передавать ее бесполезно; заметим только, что со времени объявления независимости, несмотря на частые волнения и междоусобия, раздиравшие эту страну, остров Сан-Доминго быстро идет по пути цивилизации. Черная раса, на которую столько нападают, очевидно, желала показать своим клеветникам, сомневавшимся в ее способностях, что она с честью может занять место среди народов Старого света.

В черном народе развита честность, которая поражала всех иностранцев, живших среди него. К чести черных, нужно сказать, что бандиты (разбойники) здесь неизвестны; без всякого конвоя можно пройти весь остров вдоль и поперек, и путешественник, сколько бы он ни имел с собою золота, может спокойно ночевать в самых диких ущельях гор, как, если бы он был на улицах столицы острова, Порт-о-Пренса.

Этому народу недостает только нравственной устойчивости, так как он не может устроить семьи на священных основах брака. Обладая большой физической силой, он в то же время отличается замечательной леностью и пристрастием к тафии (водке). Любопытно, что он имеет религиозное чувство, но религия его — смесь самых грубых суеверий; невежественные гаитяне позволяют эксплуатировать себя толпе жадных шарлатанов и мошенников, продавцов гри-гри, то есть амулетов, и особенно поклонников бога Вуду, или так называемых «поклонников змеи». Конечно, когда поднимется народное образование, эти дикие суеверия исчезнут. Повторяем, черная раса уже стала на дороге к прогрессу, и хотя медленно, но верно двигается по ней вперед. Мы уверены, она добьется своей благородной цели, если мужественно будет стоять на этой дороге.

9 ноября 1863 г., — день, в который начинается наш рассказ, — томительная жара царила в городе Леогане, расположенном в километрах 20-ти от города Порт-о-Пренс; большие черные тучи, насыщенные электричеством, покрывали весь горизонт; ни малейшее движение ветерка не освежало этого ужасающего жара. Вдали, в горах, слышались отдаленные раскаты грома. Море, черное как чернила, волнуемое подземными силами, вздымало маслянистые волны и катило их к береговым утесам, где они разбивались с мрачным гулом. Все предвещало ураган — этот настоящий бич острова Сан-Доминго.

Обитатели Порт-о-Пренса давно уже попрятались по домам и там дожидались бури. На опустевших улицах царила полная тишина. Вдруг, среди мертвой тишины, послышался лошадиный топот. Было уже около 8 часов вечера. Всадник, с головы до ног закутанный в широкий плащ, скрывая свое лицо под полями низко надвинутой шляпы, быстро выехал из города и направился по дороге, которая вела из Леогана в Порт-о-Пренс. Было уже настолько темно, что всадник, о котором мы говорим, несмотря на то, что прекрасно знал дорогу, должен был предоставить своей лошади идти по ее усмотрению. Проехав таким образом, так сказать, с завязанными глазами около трех четвертей часа, всадник своротил направо, и, покинув большую дорогу, решительно направился по узкой тропинке среди зарослей тамариндов, которая вела к горам.

Вдруг он остановился; его чуткое ухо уловило какой-то едва слышный шум. Минуты две-три он чутко прислушивался, затем, выпрямившись, тихо пробормотал:

— Я ошибся, вероятно! Я не в тамариндовом лесу.

— Нет, вы не ошиблись! — пробормотал ему на ухо чей-то тихий голос. — Та, кого вы ищите, ожидает вас.

— Благодарю вас! — отвечал незнакомец, — но как вы знаете, что я ищу кого-то и кто вы такой? Я вас не знаю.

— Кто бы я ни был, это все равно! Располагайте мною!

— Хорошо! — отвечал всадник, — вам именно и поручено проводить меня к ней?

— Да, если вы решитесь следовать за мною!

— Я решусь на все, чтобы только видеть ее! Говорите, что нужно сделать?

— Ночь темна! — проговорил таинственный голос, — дух гор разыгрался над потоками и крутится на острых утесах. Не чувствуешь ли ты, что сердце остановилось у тебя в груди?

— Кто бы ни был ты, оставь этот язык, им не испугать меня! — решительно заметил незнакомец с жестом презрения, — ты предлагаешь служить для меня проводником… Пойдем, я готов!

— Ты готов пренебрегать всеми опасностями, даже гневом воздушных богов? — насмешливо спросил невидимый собеседник.

— Я не боюсь ничего, говорю тебе, — отвечал всадник, — лишь бы видеть ее!

— Хорошо, ты увидишь ее! Сойди на землю и оставь свою лошадь, которая тебе теперь не нужна и которую ты найдешь, когда это будет нужно.

Не колеблясь ни минуты, незнакомец спрыгнул на землю и бросил поводья на шею своей лошади.

— Я готов! Где ты?

— Следуй за этим светляком, который танцует перед тобою! — отвечал таинственный голос, — он проведет тебя к той, которую ты хочешь видеть.

— Хорошо, пойдем! — проговорил наш незнакомец, — и не обращая больше внимания на свою лошадь, которую, как он слышал, уводила куда-то далеко таинственная рука, неизвестный направился к светляку, двигавшемуся впереди его, как бы действительно служа ему проводником.

В эту минуту зигзагообразная молния прорезала темные тучи; раздался страшный удар грома — и ураган начался. Незнакомец покрепче надвинул на голову свою шляпу, закутался плотнее в свой плащ и решительно продолжал свой путь вслед за светляком, который двигался впереди его, казалось, на одном и том же расстоянии.

II. Харчевня

Посреди деревьев акажу, тамариндов и бавоульников, окруженная со всех сторон огромными бамбуками, образующими живую непроницаемую изгородь, возвышалась жалкая хижина, или, лучше сказать, ахупа, выстроенная на краю узкой тропинки, глубоко уходившей в овраг. Хижина принадлежала одной негритянке и считалась официально харчевней, где бы случайный путник, забредший в эти места, мог закусить и выпить, но на самом деле сюда сходились только подонки общества, бродяги, игроки и представители еще худших профессий. Негритянка, по имени Розеида Сумера, жила здесь одна или, по крайней мере, делала вид, что живет одна; никто не знал ее родителей; у своих соседей она пользовалась крайне сомнительной репутацией, и те далеко обегали ее хижину, из суеверного страха, чтобы она не накликала на них какой беды. Насколько можно было судить, Сумере было около 40 лет. Говорят, в молодости она была очень красива; называли 3-4 печальные истории, в которых она играла выдающуюся роль и в которых фигурировали убийства, поджог и отравления. Но страх, который внушала эта женщина, был настолько велик, что хотя преступления приобрели общую огласку, однако, никто не решился обвинить ее в них; все люди ее класса оказывали ей действительно или притворно глубокое уважение, которым заразились даже помещики — люди, бесспорно, интеллигентные. Эта безнаказанность еще больше увеличила ее поражающий цинизм.

В тот день, когда начинается наш рассказ, между 10-11 часами вечера, в то время, как ураган свирепствовал, с корнем вырывая столетние деревья и превращая ручьи в бурные потоки, харчевня негритянки светилась как отверстие ада; за плохо притворенной ее дверью слышались хриплые голоса пьяных гостей, оравших песни.

Четыре субъекта, с подозрительными лицами, сидели здесь, развалившись на скамьях, вокруг грязного стола и полными стаканами тянули тафию. Эти четыре субъекта, отталкивающая наружность которых носила следы скотского отупения, производимого пьянством, были, насколько можно было рассмотреть их при дрожащем свете дымной лампы, еще молодые негры, высокого роста и атлетического телосложения. Подле них валялись огромные дубинки в виде посохов, а из-под отрепьев выглядывали костяные ручки длинных широких и прямых ножей. В глубине залы, скрытая наполовину камышовыми ширмами, сидела Розеида Сумера за маленьким столом, на котором стояли два полных стакана с вытяжкой тамаринда, и шепотом разговаривала с какой-то молодой мулаткою, по-видимому, гадая ей на картах. Молодая девушка, которую по чистоте и правильности линий ее лица легко можно было принять за белую, если бы ее не выдавал медно-красный или скорее золотистый цвет кожи, имела с виду не более 15 лет. Это была скромная грациозная девушка с большими задумчивыми глазами, опушенными длинными шелковистыми ресницами. Беседуя с негритянкой, она не раз поглядывала с выражением ужаса на четырех негров, сидевших в зале. Платок, окутывавший ее шею и плечи, был накинут с такою милою скромностью, которая выдавала всю чистоту ее неиспорченной натуры. Наклонив свою голову на руки, она внимательно слушала старуху.

В это время один из негров поднялся и сделал Сумере повелительный знак. Та проворно бросилась к нему.

— Не угодно ли вам еще тафии? — спросила она вкрадчивым голосом.

— Нет, — был ответ, — у нас есть еще!

— Так чего же вы желаете?

— Поговорить с тобой! — отвечал тот с грубым смехом.

— Вот как, — с иронией ответила она, — говори, я слушаю тебя!

— Он запоздал! — шепотом проговорил негр, бросая подозрительный взгляд на молодую девушку.

— Не бойся, придет!

— Погода плохая, да и дороги плохи; пожалуй, он побоится.

— Он-то? — повторила негритянка, пожав плечами, — нет, ты не знаешь его!

— Так ты думаешь, он придет?

— Уверена в этом!

— Хорошо, мы посмеемся тогда!

— Будь осторожен, вас ведь только четверо!

— Этого более чем достаточно для одного человека!

— Не знаю, — протянула мегера, — во всяком случае, я советовала бы прихватить еще народа.

— Пустое! Против одного-то?

— Ну, как знаешь! Только помни, я не хочу, чтобы задевали маленькую.

— Хорошо, хорошо! — пробрюзжал он, — ее не тронут!

— Иначе я рассержусь, помни это!..

— Да я сказал тебе, что ты можешь быть спокойна!

— Хорошо, мы увидим! Больше ты ничего не имеешь мне передать?

— Ничего, можешь возвратиться к своей милой голубке!

В этот момент раздались два удара в дверь, от которых она задрожала на своих петлях.

— Открой! — проговорил бандит, возвращаясь на свое место, — и, оборачиваясь к своим товарищам, шепотом проговорил: «Внимание!»

Негритянка, сделав знак молодой девушке, как бы желая успокоить ее, медленно направилась к двери.

— Кто там? — проговорила она, положив руку на щеколду.

— Путешественник! — отвечал голос снаружи.

— Теперь очень поздно! Проходите своей дорогою, — отвечала старуха, — не могу теперь впустить вас!

— Теперь не такая погода, чтобы отказывать путешественнику в убежище!

— Повторяю, я не могу впустить вас, проходите своей дорогою!

— Да отворите же, черт возьми! — гневно вскричал незнакомец, — или я выломаю дверь! Я тот, кого вы ждете!

Старуха кинула взгляд на стол, занятый неграми. Последние были уже на ногах, держа в одной руке дубину, в другой — нож. Наклонившись вперед и устремив взгляды на дверь, они выжидали, готовые, как тигры, броситься на свою добычу.

— Странно, — пробормотал бандит, раньше разговаривавший со старухой, — я не узнаю голоса!

— Это оттого, что ты боишься, молодец! — со смехом проговорила старуха.

— Я? — повторил тот с грубым смехом, — вот увидишь, старая хрычовка, боюсь ли я.

Между тем молодая девушка в смертельном страхе оперлась спиною о стену, чтобы не упасть.

— Внимание, вы! — проговорил негр.

— Да откройте же, черт возьми! — нетерпеливо повторил голос снаружи.

Тогда старуха, бросив последний взгляд на своих соучастников, быстро открыла дверь, а сама бросилась в сторону. Четыре бандита кинулись было вперед, но вдруг отшатнулись с выражением неописуемого ужаса. На пороге двери стоял высокий, красивый человек лет 25-ти, держа в каждой руке по шестиствольному револьверу. Этот человек, с бледным лицом, с черными волосами и бородой, освещенный зеленоватым светом беспрерывно сверкавшей молнии, производил такое величественное впечатление, что в комнате, за минуту перед тем шумной, мгновенно водворилась мертвая тишина.

При виде его молодая мулатка невольно издала крик отчаяния и закрыла лицо руками. Между тем незнакомец, стоя по-прежнему на пороге, окинул бандитов магнетическим взглядом.

— Долой оружие! — повелительно крикнул он.

Бандиты безмолвно повиновались. Приниженные, дрожащие, стуча зубами от страха, с лицами цвета серого пепла, чем выражается обыкновенно бледность негров, они представляли жалкую картину. Между тем незнакомец медленно направился вглубь комнаты, прямо на бандитов, которые в страхе пятились перед ним.

— Я не знаю вас, да и не желаю знать! — проговорил он резким голосом. — Вон!.. Не хочу рук марать о вас, но берегитесь попадаться на моем пути!

— Вы не узнаете нас, господин Бираг? — насмешливо проговорил негр, бывший, по-видимому, начальником шайки. — Но мы-то вас узнали. Вы принадлежите к той семье, которая в продолжение долгих лет угнетала наших отцов в проклятые времена рабства. Теперь мы свободны, и сумеем отомстить одному белому.

— Попробуйте, презренные! — отвечал молодой человек, пожимая плечами.

— До свидания, господин Луи де Бираг! — прибавил негр зловещим тоном.

— Вон! — повторил вновь прибывший с жестом крайнего презрения.

— Я ухожу, — проговорил бандит, — но помните, что вы выгнали нас, как диких зверей, вы оскорбили и грозили нам, и мы будем беспощадны. До свидания же! Оставляю вас с вашей прекрасной, невинной невестой.

— Презренный! — отвечал молодой человек, бросаясь на него. Но негр быстрее тигра кинулся из хижины и скоро исчез из виду с злорадным смехом.

Старая негритянка приблизилась тогда к молодому человеку.

— Господин, — льстиво проговорила она, — сам Бог послал вас сюда, чтобы предотвратить ужасное несчастье.

— Молчи, мегера! — вскричал господин де Бираг, с отвращением отталкивая ее, — ты думаешь я не знаю, для кого была приготовлена эта западня?

Старуха низко опустила голову и задрожала всеми членами, увидя свои замыслы открытыми. Между тем господин де Бираг заткнул свои револьверы за пояс и подошел к молодой девушке, которая с самого начала этой сцены оставалась неподвижной, как будто пораженная молнией.

— Сударыня! — с тоскою проговорил он, — в этой ли трущобе должны мы встретиться?!

У девушки вырвалось рыдание.

— Простите! — пробормотала она с дрожью в голосе и почти без чувств падая на скамью.

В этот момент снаружи вдруг раздался выстрел — и какой-то человек, бледный, растерянный, с дымящимся револьвером в руке, бросился в комнату. Это был Жозеф Колет.

III. Во время урагана

Войдя в хижину, Жозеф Колет первым дедом забаррикадировал дверь, нагромоздив перед нею стулья и скамейки; потом, зарядив свой револьвер и заткнув его за пояс, он приблизился к господину Бирагу с живейшей радостью, в искренности которой невозможно было сомневаться.

— Слава богу! — воскликнул он, крепко пожимая ему руку, — я нахожу вас живым и здоровым!

— Э, мой милый Жозеф, — смеясь, отвечал господин де Бираг, все еще стоя перед молодой девушкой и стараясь закрыть ее, — по какому это случаю вы предполагали, что мне грозит смерть?

— Но я так боялся, что с вами случится несчастье!

— Почему же, мой друг?

— Да потому, что сегодня вечером вы вели себя довольно глупо!

— Благодарю вас! — отвечал молодой человек, стараясь увлечь своего друга на другой конец комнаты и в то же время делая незаметный знак негритянке, чтобы она занялась девушкой. — Дорогой мой, — прибавил он смеясь, — вы знаете, что я не разделяю вашего беспокойства в стране, где честность жителей вошла в пословицу.

Колет печально покачал головою.

— Обстоятельства сильно меняются в данное время!

— Вы меня пугаете!

— Не смейтесь, мой друг, уверяю вас, что я говорю совершенно серьезно!

— Объясните же, ради бога, в чем дело.

Метис бросил вокруг себя испытующий взор.

— Место, где мы теперь находимся, — тихо проговорил он, — неудобно для подобных объяснений, пока удовольствуйтесь моими словами, что вы подвергались большой опасности.

— Но скажите, пожалуйста, как же вы сами очутились здесь так неожиданно с револьвером в руке?

— Можете еще прибавить, что этот револьвер был разряжен мною в нескольких шагах от хижины.

— На вас кто-нибудь напал?

— Не знаю, но я слышал подозрительный шум в кустах, заметил, как, подобно раскаленным угольям, сквозь листву блестели два сверкающих глаза, мне показалось даже, что мимо моих ушей просвистел камень.

— И тогда?..

— Тогда я выстрелил. В кустах раздался сдавленный крик, там зашумело, послышался как бы шепот, но тут, увидя дверь этой хижины открытой, я бросился сюда и поспешил забаррикадировать вход, чтобы не быть застигнутым врасплох в этой берлоге.

— Хорошо, вы объяснили все, что мне хотелось знать. Теперь скажите мне, откуда вы пришли?

— Откуда?..

— Да.

— Хорошо, отсюда! — и Жозеф Колет, который уже давно заметил двух женщин, неподвижно стоящих в стороне, бросился к мулатке и, схватив ее за руки, заставил поднять лицо.

— Так это правда? — с изумлением вскричал он. — Она! Она здесь!

— Брат! — пробормотала молодая девушка.

— Молчи! — вскричал он громовым голосом и, схватив за руку господина де Бирага, печально прибавил, — вы изменили мне…

— Я! — с изумлением вскричал молодой человек. — Право же… — но, сообразив, насколько бы компрометировали его слова сестру его друга, он внезапно умолк.

— Ну! — повелительно продолжал Колет.

— Хорошо, — холодно отвечал тот, — но только здесь я не могу объясняться с вами!

— Пусть будет по-вашему! Но смотрите, я требую этого объяснения!

— И оно будет вам дано.

— Вы клянетесь мне в этом?

— Честью заверяю вас!

— Честью?! — с горькой улыбкою повторил Колет, взглядывая на молодых людей.

— Милостивый государь! — с достоинством проговорил де Бираг. — Не торопитесь считать виновными тех, невинность которых скоро будет доказана вам!

— Бог видит, что меня обманули.

— Вскоре вы получите доказательство.

Колет молча и печально покачал головою.

В комнате водворилось молчание. Между тем снаружи ураган свирепствовал с двойной яростью. Завывания бури наполняли воздух стонущими звуками. После нескольких секунд молчания, во время которых трое собеседников бросали украдкой вокруг себя настороженные взгляды, Колет вдруг поднял голову и, проведя рукой по своему лбу, как бы желая отогнать какую-то неотвязчивую мысль, резко обратился к молодому человеку.

— Вы пойдете со мною?

— Конечно!

— Пойдемте тогда, мы и так довольно долго пробыли здесь!

Все это время молодая девушка не проронила ни одного звука, не сделала ни одного жеста; она только куталась в свой платок, чтобы заглушить рыдания. Между тем негритянка, воспользовавшись тем, что никто не обращает на нее внимания, бросилась в соседнюю комнату и заперлась там. Жозеф Колет, бросив кругом подозрительный взгляд, подошел к окну и, взяв висевший у него на шее серебряный свисток, продолжительно свистнул. Почти в ту же минуту раздался топот лошадей, и перед хижиной появилась дюжина кавалеристов с зажженными факелами.

Это были слуги Колета, душой и телом преданные своему господину.

Молодые люди вышли. Метис нес свою сестру на руках. Лошадь де Бирага оказалась привязанной к стволу акажу неизвестною рукой. Оба молодых человека сели в седла; плантатор усадил свою сестру, почти лишившуюся чувств, перед собою, — и кавалькада тронулась в путь.

Между тем ураган все еще не прекращался. Небо, изборожденное молнией, казалось, пылало огнем; страшные раскаты грома потрясали воздух; дождь лил целыми бочками, так что лошади шли по брюхо в воде. Буря гнула большие деревья, словно соломинки, вырывала с корнем и отбрасывала их далеко; словом, природа, казалось, была охвачена одною из тех катастроф, которые в несколько часов совершенно изменяют вид страны.

Всадники, лошади которых как будто обезумели, вихрем неслись, подобно легиону призраков.

Ночь была ужасная, все было разрушено, перевернуто.

Вдруг среди этого хаоса бури раздался ужасный крик мучительной агонии, какой человек испускает в минуту страшной смерти.

Вслед за тем поднялись неистовые вопли в горах, и при свете молнии, в нескольких шагах от дороги, наши всадники заметили бесновавшуюся толпу из сотни или более лиц, которые с непостижимою быстротою вертелись, производя какие-то странные жесты. Вдруг все исчезло.

— Вуду! Вуду! — вскричали объятые ужасом всадники.

— Вуду, что это значит? — спросил было де Бираг.

— Молчите, если вы только дорожите своей жизнью! — быстро проговорил Колет таким повелительным тоном, что молодой человек против воли замолчал, несмотря на свою храбрость, объятый инстинктивным ужасом.

Ураганы в тропических странах страшно сильны, но, к счастью, они при этом непродолжительны; иначе эти страны, так одаренные природой, были бы совершенно необитаемы. Несколько минут спустя буря совершенно прекратилась; на небе появилась луна и осветила своим дрожащим светом разоренную бурей местность. Между тем всадники продолжали также быстро ехать и к часу утра достигли наконец усадьбы Жозефа Колета, расположенной почти на полдороге между Порт-о-Пренсом и Леоганом.

В доме все уже спали; не виднелось ни одного огня; метис спрыгнул с лошади и, взяв на руки свою все еще бесчувственную сестру, проговорил, обращаясь к молодому человеку.

— Следуйте за мной, господин де Бираг!

— К вашим услугам, милостивый государь! — холодно ответил тот.

Оба прошли в комнату, где метис, положив сестру на диван, зажег свечи. Потом, обращаясь к де Бирагу, который все еще стоял, скрестив руки, надменно проговорил:

— Ожидаю, милостивый государь, ваших объяснений, которые я требовал от вас!

Молодой человек печально покачал головою.

— Милостивый государь, — отвечал он, — это объяснение должна дать единственно только ваша сестра; если же оно не удовлетворит вас, я всегда к вашим услугам!

Плантатор молча посмотрел на него, потом, повинуясь внезапному движению сердца, вдруг протянул руку со словами:

— Простите меня, друг мой! Но я так страдаю!

— И я так же! — растроганно отвечал де Бираг, крепко пожимая руку друга.

— Вы? — пробормотал Колет с изумлением.

— Подождите, — мягко возразил молодой человек, — объяснения, в котором, я уверен, ваша сестра не откажет вам.

— Хорошо, я подожду! Еще раз простите меня, мой друг!

С этими словами Колет позвонил; через несколько минут явилась молодая негритянка.

— Цидализа, — обратился к ней плантатор, — вашей госпоже сделалось дурно от грозы; помогите ей, а когда она придет в чувство, доложите мне! — И, сделав знак де Бирагу, плантатор перешел в соседнюю комнату, а молодая негритянка занялась своей госпожою.

IV. Флореаль-Аполлон

Жозеф Колет и де Бираг уже несколько времени сидели рядом друг с другом в комнате, куда они удалились. Всецело поглощенные своими мыслями, они не проронили еще ни одного слова, как вдруг дверь отворилась и вошел негр.

Это был Флореаль-Аполлон, но в каком ужасном виде! С одежды его текли целые ручьи воды, сапоги были покрыты грязью, а шпоры на каждом шагу оставляли кровавый след на паркете. Войдя в комнату, он бросил сбоку подозрительный взгляд на де Бирага и медленно, по обыкновению, направился к плантатору, который, встав при виде его с места и протягивая руку, с нежностью проговорил:

— Вот и вы, Флореаль! Добро пожаловать! Я с нетерпением жду вас, друг мой! Давно ли вы возвратились?

— Я возвратился за пять минут до вас; меня застала в дороге гроза.

— Оно и видно! Но откуда вы теперь?

— Из Гонаив, откуда я выехал в шесть часов вечера.

— А я уже начал беспокоиться о вас, друг мой!

— Правда, мое отсутствие было продолжительно; оно продлилось даже больше, чем я предполагал. Но мне хотелось добросовестно исполнить то поручение, которое вы имели честь мне дать! — проговорил Флореаль с легкой улыбкою.

— Благодарю вас, мой друг! — с жаром вскричал плантатор. — Вы неутомимы, когда дело идет о чем-либо приятном для меня.

— Но разве это не моя обязанность? Не связан ли я с вами узами вечной благодарности?

— Вы ничем мне не обязаны, Флореаль! Мы — молочные братья, мы воспитаны вместе, и, надеюсь, любим друг друга, что вполне естественно. Бог дал мне больше богатства, чем вам, но я пожелал восстановить равновесие и предложил вам пользоваться моим состоянием. Вот и все, ничего не может быть проще.

— Вам легко так говорить, Жозеф, потому что я обязан вам; но я знаю, что мне нужно думать о ваших благодеяниях!

— Право, вы придаете слишком большое значение тому, что мне кажется вполне естественным! — добродушно отвечал плантатор.

— То, что я говорю, справедливо. Я вам всем обязан, Жозеф!

— Не будем спорить, дорогой Флореаль, я хорошо знаю ваше упрямство.

Во все время этого разговора, столь дружественного по виду, в словах негра звучала скрытая ирония и горечь; но его молочный брат, ослепленный своей дружбой и привыкший, без сомнения, к его тону, не придавал этому большой важности.

— Ну, хорошо, хорошо! — добродушно продолжал плантатор. — Перейдем лучше к другому предмету разговора. Вы устали, должно быть; идите, отдохните, а завтра утром мы поговорим с вами о делах.

— Я вовсе не устал, Жозеф, и так как вы все равно не будете спать, то лучше переговорим сейчас.

— Как тебе угодно, милый Флореаль, садись тогда на это канапе и давай беседовать.

— К вашим услугам, — отвечал негр, опускаясь в кресло, вместо того чтобы сесть рядом со своим молочным братом, как тот приглашал его.

— Итак, — продолжал Колет, — вы посетили все плантации?

— Все, начиная с Трех Питонов и кончая Гонаивами.

— Вот что называется добросовестно работать. Вы драгоценный человек, Флореаль! — сказал, улыбаясь, метис.

— Я сделал только то, что я должен был сделать, не более того!

— Да, да, конечно! Итак, все идет хорошо! Жаль, что все это время я был так занят, а то бы мы вместе посетили плантации.

Негр медленно покачал головою.

— Простите мою откровенность, — отвечал наконец он, — но мне кажется, Жозеф, что вместо того, чтобы проводить время в Мексике, вам следовало бы больше заботиться о ваших интересах.

— Как?! — вскричал Колет с изумлением, — разве на плантациях случилось что-нибудь особенное?

Вместо ответа негр обратился к де Бирагу, все еще погруженному в свои размышления и, очевидно, не слышавшему ничего, что говорили рядом.

— Можете откровенно говорить при этом господине, — сказал Колет, заметив его движение, — это один из моих друзей.

— Белый! — пробормотал негр с непередаваемым выражением ненависти.

— Белый, черный или мулат, это все равно, если этот господин мой друг. Говорите же, Флореаль! Вероятно, не все в добром порядке?

— Напротив, я должен вам сказать, что все идет из рук вон плохо.

— Что вы сказали! — вскричал изумленный плантатор.

— Только голую правду, — возразил Флореаль, — мало того, если вы не примете сейчас же надлежащих мер, то будете совершенно разорены.

— Я?! Разорен! Полноте, Флореаль! Да на чем же я разорюсь?

— На всем!

— Как на всем?!

— Да, на кофе, на какао, на сахаре, на хлопке, на акажу…

— И на акажу?!

— Да, самый лучший и самый большой из ваших лесов уже неделю горит.

— Лес горит! Но это ведь страшное несчастье! — проговорил плантатор, на этот раз совершенно серьезно. — Но этот пожар не может быть случайностью, это, очевидно, дело злоумышленников.

— Да, оно так и есть на самом деле! — спокойно ответил Флореаль.

— Нет, я решительно тут ничего не понимаю! — проговорил пораженный плантатор, — кто же мог решиться на это дело? Ведь вы знаете, как хорошо платят у нас рабочим; они должны быть вполне довольны и счастливы.

— О, даже чересчур! — с иронией проговорил негр.

— Как чересчур?! Ну вы, Флореаль, говорите что-то неладное. Подумайте, ведь если бы хоть доля правды была в ваших словах, то это было бы чудовищно.

— А между тем это правда!

— Объясните же, ради бога, иначе, я чувствую, сойду с ума.

— Черт возьми! — насмешливо проговорил негр, немного повернув голову к де Бирагу, по-прежнему молча сидевшему. — Все это так просто, что я недоумеваю, как это вы сами не догадываетесь. Хорошо платите своим рабочим; они получают от вас все, что ни попросят; работа их распределена так, что почти треть времени они могут располагать по своему усмотрению…

— Ну! — проговорил напряженно слушавший Колет, — все это мне хорошо известно; я даже так требовал всегда. Что же дальше?

— Дальше?! Очень просто! Таким-то обращением вы сами и испортили их. Вы, Жозеф, почти белый и, очевидно, совсем не знаете черных. Вы рассчитываете, что негры — люди как все прочие, что можно вволю кормить их и в то же время почти не заставлять работать. Вот в этом-то и ошибка: негр — это просто животное, которое ни на минуту нельзя оставить без дела, иначе он совершенно испортится и будет замышлять только дурное.

Флореаль засмеялся сухим и нервным смехом. Плантатор был оглушен; подобные соображения никогда не приходили ему на ум и казались настолько противоречащими здравому смыслу, что он подумал, будто негр шутит с ним. Но, к несчастью, это была не шутка. Да, такова она и есть на самом деле, натура негра, испорченная вековым рабством.

— Однако должно же существовать средство против этого зла! — проговорил метис после некоторого молчания.

— Есть, я воспользовался им!

— Так сообщите же мне скорее его!

— Это средство — ворожея!

— Что за чушь! И вы, Флореаль, верите этим бредням? Ведь это все шарлатаны!

— Нет, Жозеф, ворожеи не шарлатаны, — серьезно возразил негр, — они говорят только правду.

— Ну, и что же вам сказала ворожея?

— Она мне сказала, что на ваших плантациях появились отравители!

— Праведное небо! — вскричал бледнея метис. — Я разорен тогда!

— Подождите, ворожея сообщила мне, что их легко открыть. Нужно вам об этом серьезно подумать, Жозеф иначе вы лишитесь всего скота!

— Да, — задумчиво проговорил плантатор, — нужно принять решительные меры. Но неужели на всех моих плантациях появились эти злодеи?

— Нет, не везде, зато в других местах, — продолжал Флореаль зловещим тоном, от которого невольный трепет пробежал по телу плантатора, — появились Вуду.

С криком ужаса Колет откинулся на спинку сиденья. А негр, наслаждаясь, вероятно, в душе действием своих слов, встал, откланялся и покинул комнату, оставив молочного брата в ужасном состоянии.

Между тем де Бираг уже несколько времени невольно был выведен из своих размышлений голосами собеседников и машинально стал прислушиваться к их разговору. Когда негр уходил, он некоторое время следил за ним глазами, потом подошел к Колету и слегка коснулся его плеча. Плантатор быстро поднял голову, как бы внезапно пробужденный от сна. Де Бираг приложил палец к губам в знак молчания и наклонился к самому его уху.

— Хорошо ли вы знаете этого человека? — шепотом проговорил он.

— Это мой молочный брат, мы вместе росли, у нас все общее! — отвечал тот почти машинально.

— Выслушайте меня, господин Колет, и обратите внимание на мои слова, — с ударением, невольно поразившим плантатора, заметил молодой человек, — во время вашего разговора я исподтишка наблюдал за этим человеком. Несмотря на все усилия его казаться бесстрастным, злорадство невольно светилось в его глазах; при каждом новом несчастье, о котором он сообщал вам, в его голосе звучали зловещие ноты, холодом веявшие на меня. Смотрите, этот человек ваш смертельный враг.

— Он! Но это было бы ужасно!

— Вспомните, что он говорил о характере негров. Он сам негр и самой чистой крови. Верьте же мне, наблюдайте за ним, так как этот человек желает вашего разорения, может быть, даже вашей смерти. Я уверен, что он давно работает над этим планом и стремится к своей цели с настойчивостью дикаря и с дикой страстью кровожадного зверя, которого ничто не может остановить.

В этот момент Цидализа, камеристка Анжелы, вошла в комнату и доложила, что ее госпожа совсем оправилась от обморока.

Колет с живостью схватил своего друга за руки.

— Ни слова никому о нашем разговоре! Если то, что вы говорили сейчас, правда, — прибавил он шепотом, — то нам придется действовать с крайней осторожностью, так как нам предстоит борьба с неумолимым врагом, для которого хороши все средства, чтобы добиться своей цели. Вы не знаете негров так, как я их знаю: они коварны, как демоны, и свирепы, как тигры. Ни слова, — повторяю вам, — будем бдительны! Могу я рассчитывать на вас?

— Конечно! Они крепко пожали друг другу руки.

— Благодарю вас, теперь пойдем к сестре!

V. Выстрел

На Антильских островах, где в продолжение целого дня царит невыносимая жара, обитатели, и бедные и богатые, обыкновенно, бодрствуют очень долго; ночи здесь великолепные, и почти до утра население не спит, с наслаждением вдыхая освежающее дуновение ночного бриза. Читатель поэтому не должен удивляться, что, несмотря на позднее время, большая часть плантации еще не спала.

Когда двое мужчин вошли в комнату Анжелы, сестры Жозефа Колета, они были приняты молодой девушкой с улыбкою на устах. Анжела смыла со своего лица ту темно-бурую краску, которой она загримировалась, когда шла к старой негритянке, и теперь явилась такой, какою была в действительности, то есть, обольстительной креолкой с палевым цветом лица, с изящными манерами, скромной, мечтательной. Не дожидаясь расспросов со стороны своего брата, она жестом избалованного ребенка, положив один из миниатюрных пальчиков на розовые губы, отворила настежь все четыре двери, которые находились в ее комнате, и пригласила грациозным жестом своего брата и жениха сесть справа и слева от себя. Те молча повиновались, обменявшись между собою недоумевающими взглядами: их интересовало такое странное поведение молодой девушки.

— Позади закрытых дверей, — сказала она, заметив эти взгляды, — легко могут подслушать нас, а теперь мы не боимся шпионов, так как можем издалека увидеть их.

— Милая Анжела!.. — начал было Колет.

— Прости, брат, — с живостью прервала его молодая девушка решительным тоном, — нам нельзя терять время на пустые разговоры. Я — ваша сестра и этого, я думаю, вполне достаточно, чтобы защитить мою репутацию!

— Однако, сестра…

— Позвольте, милый Жозеф, — заявил де Бираг, — вступиться мне за барышню, женихом которой я имею честь состоять! Я вполне разделяю ее мнение; каковы бы ни были мотивы, заставившие ее войти в ахупу этой твари, они должны быть уважительны и серьезны.

Молодая девушка с благодарностью протянула ему руку.

— Благодарю вас, дорогой Луи, — обратилась она к нему с печальною улыбкою, — благодарю вас за ваше доверие ко мне!

— Я вас люблю, Анжела, — с жаром ответил он, запечатлев горячий поцелуй на крошечной ручке, которую он любовно сжал в своей, и, обращаясь к своему другу, прибавил: — Я должен вам сообщить, дорогой Жозеф, что, не зная этих мотивов, я все-таки знал об этом поступке.

— Вы? — вскричала молодая девушка.

— Говорите, мой друг, говорите! — проговорил не менее удивленный плантатор.

— Вы разрешаете? — обратился молодой человек к девушке.

— Конечно! — был ответ.

— Слушаю, — сказал де Бираг, — дело было так. Сегодня вечером, часов около шести, я возвращался с прогулки и думал пройти в тамариндовую аллею, которая ведет к дому, как вдруг один подозрительный негр выскочил из-за дерева и остановился передо мною. Прежде чем я успел вымолвить хоть одно слово, он задал мне вопрос: «Вы ли тот господин, который прибыл с Большой Земли [Мексика, как называют ее туземцы Антильских островов] вместе с массою Колет [масса — господин]»? Не знаю почему, вместо того, чтобы ответить ему отрицательно, так как, очевидно, он принял меня за вашего гостя француза, я ответил ему: «Да». Тогда этот человек улыбнулся как-то странно и, приблизившись вплотную к моей лошади, проговорил: «Передайте массе Бирагу что в этот вечер, если он хочет, он встретит свою невесту, переряженную мулаткою в ахупе мамы Сумеры». — «Лжешь!» — вскричал я. Черный бросил на меня ужасный взгляд. «Конго Пелле не лжет! — проговорил он, — молодая девушка будет там, пусть господин предупредит массу Бирага». Потом он прибавил: «Скажите ему, чтобы он пришел один в десять часов вечера!» — и негр с быстротою молнии исчез в кустах. Нужно ли объяснять остальное? Я люблю вас, Анжела, и ревную; вот почему я и явился на это свидание, назначенное вами другому.

— Странно! — пробормотал Колет, — я также получил уведомление об этом свидании.

— От кого? — с живостью спросила молодая девушка.

— Не знаю, — отвечал он, — я нашел вот это письмо на столе, у себя в спальне; с этими словами он вынул из кармана письмо и подал де Бирагу.

— Это письмо не подписано, — заметил тот, быстро пробежав его глазами, — тут кроется какой-то адский умысел!

— Заметьте, что, согласно с этим письмом, свидание было назначено не вам одному, но и моему гостю французу. Что бы это значило?

— Я совершенно теряюсь! — пробормотал де Бираг.

— Послушайте, господа, — воскликнула с живостью молодая девушка, — может быть, я вас наведу на след…

— Говори, сестра.

— Вы знаете, что уже два дня тому назад наш двоюродный брат Дювошель внезапно покинул нас, чтобы посетить свою плантацию в окрестностях Хереми, на которой было несколько случаев отравления.

— Правда, и он должен был бы вернуться уже сегодня.

— Да, и Марта уже очень беспокоится о своем муже. Она начинает бояться, не случилось ли чего-нибудь с ним.

— Напрасно она беспокоится; ее муж молодой, здоровый, храбрый человек, который сумеет постоять за себя в случае нападения.

— Несмотря на это, сегодня утром она не могла совладать со своим беспокойством и послала искать мамашу Розеиду Сумеру, чтобы та поворожила ей, как ей узнать причину задержки ее мужа.

Колет пожал плечами и, обращаясь к молодому человеку, проговорил:

— Вы видите! Вот наши креолки, легковерные и суеверные, как малые дети. Марта, моя сестра, женщина двадцати пяти лет, семь лет назад вышедшая замуж, мать прелестного ребенка шести лет, — и приглашает гадалок! Нечего сказать, хороший пример она показывает своей младшей сестре! И что же, — обратился он к молодой девушке, — Розеида Сумера приходила сюда?

— Да, брат, она даже довольно долго жила в помещении Марты, занимаясь с маленькою Марией, которая очень полюбила ее за то, что она постоянно приносила ей лакомства. Розеида убедила мою сестру, погадала ей и объявила, что ее муж возвратится домой живым и здоровым до истечения суток.

— И это все?

— Нет еще, брат мой! Розеида обратилась потом ко мне, предсказала мне счастливое супружество в близком будущем и убедила зайти к ней, чтобы…

— Ну? — проговорил Колет, видя, что она остановилась.

— Я не смею продолжать! — пробормотала она, закрыв лицо руками, чтобы скрыть вспыхнувший румянец.

— Говорите, умоляю вас! — проговорил молодой человек.

— Нет, это невозможно, я стану тогда для вас предметом насмешек.

— Бедное дитя, — проговорил ее брат, нежно целуя ее в лоб, — я угадываю, в чем дело. Должно быть, ты хотела получить от нее какой-нибудь амулет, чтобы быть уверенной, что твой будущий муж никогда не обманет тебя. Не правда ли?

Молодая девушка подняла глаза на своего жениха и улыбнулась сквозь слезы.

— Бедное дитя! — проговорил де Бираг, бросая на девушку нежный взгляд.

— Правда, — решительно проговорила Анжела, — но ведь посудите сами, мама Сумера — моя кормилица и очень любит меня; ее ахупа была подарена ей моим отцом. Вот почему сестра советовала мне не отказываться.

— Еще одна глупая голова! — пробормотал Колет. — И, вероятно, для того, чтобы случайно не узнал тебя кто-нибудь, она загримировала тебя мулаткою?

— Да! — пробормотала едва слышно девушка.

— А, теперь я понимаю их замысел, — вскричал Колет, ударив себя по лбу, — ты должна была служить приманкой, чтобы завлечь в эту хижину двух белых, от которых желали избавиться! Кто знает, не были бы мы оба умерщвлены там?!. Но, благодаря бога, западня оказалась чересчур грубой.

— Что вы хотите этим сказать, друг мой? — быстро спросил де Бираг. — Неужели вы думаете, что негодяи действительно посягали на вашу жизнь и на жизнь вашего гостя?

— Я в этом уверен! Видите ли, здешние негры чистой крови ненавидят президента Жефрара, который, благодаря своим талантам и силе воли, сумел утвердить крепкое и либеральное правление в этой несчастной стране, бывшей столько времени добычей невежественных и фанатичных честолюбцев. Они завидуют цветным людям, которые вместе с президентом стремятся к реформам. Обширный заговор, невидимые нити которого опутывают целый остров, зреет в тиши против президента и его мулатов, чтобы ниспровергнуть нашего президента и его правительство и восстановить господство толпы, во главе которой, естественно, встанут почитателя бога Вуду, поклонники священной змеи.

— Но это чистое сумасшествие! — вскричал молодой человек.

— Да, но, к несчастью, это так; я имею сведения из достоверного источника. Гвинейские негры сохранили вообще все глупые суеверия своей прежней родины; время не переменило их. Христиане по наружности, они в действительности не признают никакой другой религии кроме той, которую исповедовали их отцы на берегах Африки; поэтому они сожалеют об императоре Фаустине I, невежественном и фанатичном негре, бывшем настоящим воплощением всех пороков и грубости народа своей расы, этом тигре с человеческим лицом, который покровительствовал всем колдунам, высоко чтил бога Вуду и объявил себя любимцем Священной змеи.

— Все это ужасно, друг мой! Но ведь ваш гость и я, мы здесь иностранцы, к тому же французы, так как он корсиканец, я думаю, а я — с острова Мартиника; дела этой страны вовсе не касаются нас, что же может быть общего у нас с ними?

— А вот сейчас поймете! Видите ли, негры распространяют против президента Жефрара самые гнусные клеветы; так, они говорят, что он хочет продать Гаити Франции, которая тогда здесь восстановит рабство.

— Но это глупо; Франция — самая передовая страна; она везде уничтожила в своих владениях рабство!

— Черт возьми, они не рассуждают об этом, разве они читают журналы и знают, что происходит вне их острова?! Они слепо верят тому, что им говорят вожаки. Их убедили, что мой гость — тайный агент французского правительства и что я нарочно выдал его за путешественника. Что касается вас — дело другое. Ваша семья владела некогда большими землями на Сан-Доминго; ваш предполагаемый брак с моею сестрою, по мнению заговорщиков, не более как предлог, чтобы обойти закон, запрещающий белому приобретать имения на территории республики и войти таким образом, через этот брак, во владение прежними поместьями. Заметьте при этом, друг мой, какой странный случай: ведь почти все прежние имения вашей семьи теперь принадлежат мне.

— Но ведь вы приобрели их вполне законным образом! Кроме того, вы знаете, — с улыбкою прибавил он, — что я не требую от вас никакого приданого.

— А вот подите-ка, растолкуйте им все это!

— Тогда есть простое средство разрушить их план: пускай ваш гость возвращается в свою дорогую Францию, а мы, то есть вы с сестрой и я, поедем на Мартинику, где и заключим брак. Как вам нравится это?

— Мне кажется, — робко вставила молодая девушка, внезапна покраснев, — что это действительно простое средство.

— Кроме того, это избавило бы нас от ненависти наших врагов! — прибавил молодой человек. — И оба направили свои взоры на плантатора, опустившего голову в глубокой задумчивости.

— К несчастью, дети мои, ваш прекрасный план неосуществим! — проговорил он наконец.

— Почему? — в один голос с тоскою спросили молодые люди.

— Да потому, что я еще вам не все сказал, — отвечал он, — я убежден, что один изменник злоупотребил моей дружбою, чтобы погубить нас, и, прежде чем покинуть остров, я хочу сорвать с него маску на глазах у всех!

— Кто ж он? — вскричал г-н де Бираг.

— Этот изменник, к которому я питал полное доверие…

В это мгновение какая-то тень мелькнула мимо открытых дверей комнаты.

— Смотрите, там! — с ужасом вскричала молодая девушка.

Вдруг раздался выстрел — и Анжела, окровавленная и бездыханная, упада на руки своего жениха.

— О, — с отчаянием вскричал плантатор, — я во чтобы то ни стало узнаю, кто этот презренный убийца! И одним гигантским прыжком он бросился из комнаты с револьверами в руках.

Чрез минуту раздались два выстрела, потом послышался бешеный топот коня.

VI. Драма

Минут чрез пять вся плантация поднялась на ноги; негры, белые и мулаты, вооружившись чем попало: ружьями, топорами, саблями, револьверами, впопыхах выбегали из своих хижин и устремлялись на поиски убийц, так как предполагали что их было несколько. (Один человек не мог бы так свободно проникнуть в дом, который охраняло десятка два смелых, хорошо вооруженных людей).

Прибежал на общий шум и француз-путешественник.

— Что здесь произошло? — вскричал он, подбегая к молодой девушке, лежавшей все еще без чувств на руках де Бирага. — Бедное дитя, она умерла?

— Надеюсь, что нет, — печально отвечал молодой человек, — но, во всяком случае, она тяжело ранена. Помогите, пожалуйста, перенести ее в спальню!

Француз молча поклонился и помог де Бирагу перенести его драгоценную ношу в спальню, где служанки ломали себе руки в отчаянии при виде безнадежного состояния своей обожаемой госпожи.

Вдруг извне раздались неистовые крики; двое мужчин взглянули друг на друга с изумлением, смешанным с ужасом. В это мгновение дверь распахнулась — и в спальню ворвалась молодая женщина, бледная, растрепанная, полуодетая. Эта была Марта, старшая сестра Анжелы и Жозефа Колета, супруга господина Дювошеля. Ее лицо было искажено отчаянием, глаза горели, как в лихорадке, руки судорожно сжимали кусок голубоватой ткани. С виска и с левой руки струилась кровь; казалось, она помешалась.

— Дочь моя, дочь моя! — кричала она хриплым голосом. — Отдайте мне мою дочь! Мария, Мария, где она?.. Вы видели ее! — быстро обратилась она к де Бирагу, с силою хватая его за руку, — отдайте мне ее! Слышите ли вы? Где она? Да говорите же!

Потом, не дожидаясь ответа от молодого человека, она забегала по комнате, как разъяренная львица, опрокидывая все встречное и беспрестанно повторяя: — Дочь моя Мария! О, я найду ее.

Вдруг она остановилась, бросила вокруг себя дикий взгляд, схватилась обеими руками за пылавшую грудь и испустила мучительный, протяжный стон. Лицо ее исказилось еще более, смертная бледность покрыла его и, как подкошенная, она упала навзничь. Не подбеги к ней вовремя присутствовавшие при этой тяжелой сцене, она непременно разбила бы себе череп о паркет.

— Займитесь своей невестою, — тихо проговорил француз молодому человеку, — а я попытаюсь спасти эту молодую несчастную женщину.

— Боже мой, — вскричал де Бираг, — какая ужасная ночь! Разве Марию похитили?

— Да! — отвечали несколько испуганных слуг. — Мы везде искали ее, бедный ребенок исчез. Это известие произвело ужасное впечатление на всех присутствующих.

Де Бираг побледнел.

— Неужели мы возвращаемся к мрачным дням восстания негров?! — пробормотал он, как бы разговаривая сам с собою.

Между тем по указаниям француза, имевшего кое-какие сведения в медицине, обеим дамам была сделана перевязка. Мало-помалу в доме понемногу стали успокаиваться. Испуганные дрожащие слуги стали приходить в себя, как вдруг снаружи послышался новый шум — и в дом внезапно вошло человек двенадцать черных служителей. Предчувствуя новое несчастье, оба француза бросились к ним навстречу. В это время четверо из новоприбывших внесли на ковре человека, по-видимому, без признаков жизни.

— Колет?! — вскричал француз.

— Умер! — с ужасом проговорил де Бираг.

— Нет, господин, — обратился к нему молодой мулат с добрым лицом, лет 22-23, по имени Люсьен Дорнес, бывший секретарем плантатора, — благодаря богу, он жив еще!

Де Бираг, знавший, что этот человек был предан плантатору, вздохнул спокойнее.

— Что же, он ранен? — спросил он.

— Не знаю, думаю, что он только без чувств; он разбился при падении.

— Как же это случилось?

— Не знаю, господин. Я выбежал вместе с товарищами на звук выстрела, как вдруг в конце тамариндовой аллеи увидел всадника, удалявшегося галопом, я бросился в погоню за всадником, но вдруг споткнулся обо что-то и упал. Поднявшись на ноги, я заметил около себя распростертое неподвижное тело. На мой зов поспешило несколько товарищей, некоторые из них также споткнулись и упали. Оказалось, что через аллею была протянута веревка, на высоте полуаршина от земли, а за нею набросаны камни.

— Какой дьявольский умысел!

— Да, только чудом мы не разбились об эти камни.

— Их, кажется, не было в начале вечера? — спросил г-н де Бираг.

— Ловушка была поставлена часа в два утра, — с живостью отвечал молодой секретарь, — так как я ровно в полночь возвращался по этой дороге из Леогана, куда меня посылал господин Колет, и проехал свободно.

— Да, помню, я, Колет и несколько слуг, мы также возвращались около часа ночи и не наткнулись ни на какое препятствие. Продолжайте, однако! — заметил де Бираг, обращаясь к секретарю.

— Я сначала старался открыть причину своего падения, — проговорил тот, — потом обратил внимание на лежавшее тело. Оказалось, что это был мой господин. Голова его лежала на камне. К счастью, он упал так, что шляпа значительно ослабила удар; но все-таки последний был так силен, что лишил его сознания. Господин Колет держал в руках свои разряженные пистолеты, и лужа крови, которую я нашел в нескольких шагах в кустарнике, доказала, что пули его не пропали даром и что один из убийц был тяжело ранен.

— Один из убийц! Стало быть, вы предполагаете, что их было несколько?

— Уверен в этом! — и, приложив палец ко рту, он прибавил, понизив голос:

— Будем благоразумны, кто знает, не подслушивает ли кто-нибудь нас?!

— Понимаю, — проговорил де Бираг, пожимая ему руку. — Вам известно что-нибудь?

— Нет, но я многое подозреваю!

— Преданы ли вы своему господину?

— На жизнь и на смерть!

— Могу ли я рассчитывать на вас?

— Вполне!

После этого де Бираг покинул секретаря и подошел к французу, занятому обязанностями хирурга около двух дам.

— Скажите, пожалуйста, — проговорил он, — можно ли возвратить моего друга к жизни?

— Я думаю! Стоит только разжать ему зубы, влить какого-нибудь вина, растирать его — и он очнется.

— Хорошо, это будет сейчас исполнено! — и, повернувшись к секретарю, де Бираг прибавил.

— Дорогой Дорнес, прикажите немедленно оседлать двух хороших лошадей.

— Слушаю-с, господин! — отвечал молодой человек и немедленно вышел, чтобы отдать приказание.

— А вас, дорогой друг, — обратился де Бираг к французу, — я попросил бы позволить мне принять управление над этим опустевшим домом.

— Сделайте одолжение, — отвечал тот, улыбаясь, — я первый буду повиноваться вам!

— Благодарю, впрочем, я другого и не ожидал от вас! Теперь я попрошу вас об одной услуге.

— Говорите!

— Вы сядете на лошадь и немедленно поедете в Порто-Пренс; нужно предупредить полицию об этих событиях. А на обратном пути вы привезете с собой врача. Хорошо?

— Идет!

— Да не забудьте захватить с собой оружие!

— Не беспокойтесь; я — травленый волк и не дам застрелить себя, как зайца! Я прекрасно понимаю, что мы находимся в дикой стране, что бы там ни говорили о культуре негров европейские негрофилы.

— Прекрасно! Так поезжайте с Богом!

— Лошади готовы! — проговорил, входя, секретарь.

— Доброго пути!

— Счастливо оставаться!

Мужчины пожали друг другу руки и француз вышел.

Г-н де Бираг вынул листок бумаги из портфеля и, написав несколько строк карандашом, сказал, подавая записку Дорнесу.

— Дорогой Люсьен, отправляйтесь немедленно в Хереми, нужно предупредить Дювошеля о его несчастье. Только сделайте это с надлежащей осторожностью.

— Будьте спокойны, господин, я не скажу ничего лишнего!

— Прекрасно! Идите же с Богом, только возвращайтесь скорее; вы здесь необходимы.

— Слушаю-с, через три часа я вернусь! — проговорил секретарь, уходя из комнаты.

После этого де Бираг отдал еще несколько приказаний слугам, чтобы они тщательнее сторожили дом, и повернулся к плантатору. Последний в этот момент открыл глаза, как человек, только что пробудившийся от глубокого сна; бледный, он бросил вокруг себя мутный блуждающий взор, как бы отыскивая что-то; потом вдруг выпрямился и с угрозою вскричал:

— Флореаль-Аполлон!

— Никто не видал его в эту ночь! — заметил де Бираг! С трудом Колет поднялся с кушетки, опираясь на плечо своего друга.

— О, я теперь убежден, что презренный убийца — Флореаль.

— Кто меня зовет? — раздался мрачный голос, — и на пороге двери внезапно появился негр.

Молодые люди, невольно вздрогнув, отпрянули назад, как бы при виде ужасного зрелища.

VII. Уличенный злодей

Прошло несколько минут тяжелого молчания. Бессознательно, не спуская взгляда с негра, де Бираг подошел к столу, где лежало его оружие. Флореаль-Аполлон не тронулся с места; скрестив на груди руки, с высоко поднятой головою, с глазами, метавшими молнии, скривив губы в презрительную усмешку, он стоял неподвижно на пороге комнаты. Он же первый нарушил молчание.

— Вы обвиняете меня в моем отсутствии, — проговорил он угрожающим тоном, — я готов отвечать вам! Но сначала скажите, в чем заключается мое преступление?

— И вы еще смеете спрашивать об этом! — с негодованием вскричал молодой человек.

— Господин де Бираг, — холодно отвечал негр, обращаясь к молодому человеку и бросая на него суровый взгляд, — вас дело не касается, я не признаю за вами права возвышать голос, чтобы обвинять или даже спрашивать о чем-либо меня. Предоставьте это, — язвительно прибавил он, — моему молочному брату, с которым я рос и который любит меня и с радостью разделяет со мной свое имение. Пусть он, забыв на время о всех узах, скрепляющих нас друг с другом, публично обвиняет меня в убийстве, грабеже, воровстве и, не знаю еще, в каких других преступлениях! Говорите же Жозеф, я готов отвечать вам!

Колет, сделав над собою усилие, чтобы преодолеть охватившее его волнение, дрожащим голосом, тоном легкого упрека начал:

— Если я несправедливо обвинял вас, то простите, Флореаль, но посудите сами. Когда произошли печальные события этой ночи, все мои друзья и слуги собрались вокруг меня; вас одного не было здесь, а между тем вы знаете, как я доверял вам?! Ваше место было около меня, чтобы защищать меня или, по крайней мере, помочь мне настичь бандитов, наполнивших этот мирный дом слезами и кровью.

— Правда, я не пришел, и мое отсутствие было истолковано в другую сторону! Так вот в чем обвиняют меня!

Негр опустил голову на грудь и некоторое время хранил молчание.

— Я прощаю вам, — снова заговорил он надменным тоном, — у вас в жилах течет кровь белых; оттого вы легко поддаетесь подозрениям. А между тем, пока вы здесь стенали и плакали, подобно слабым женщинам, я, не думая ни о чем другом, заботился только о вас и устремился проследовать убийц.

— И это правда? — с видом сомнения спросил Колет.

— Ложь, — с силою вскричал молодой человек, — убийца вы!

— Я! — презрительным тоном отвечал негр. — Будьте осторожны в своих выражениях, господин де Бираг, вы сейчас получите доказательство справедливости моих слов.

И он исчез, но через минуту появился снова, неся в руках завернутое в ковер тело негра с лицом, закрытым маскою.

— Вот убийца! — вскричал он торжествующим тоном, — я убил его!

С этими словами он швырнул тело, которое с глухим стуком покатилось на пол. Ошеломленные молодые люди с недоумением переглядывались друг с другом, не зная, что думать об этом. Между тем Флореаль нагнулся и, срывая маску с трупа, вскричал:

— Взгляните, узнаете ли вы этого человека?

— Луизон, один из моих старых и самых преданных слуг! — с печальным удивлением вскричал Колет. — Может ли это быть?!

— Да, Луизон, — смеясь повторил негр, — этот слуга, на которого вы так полагались и который изменил вам — Луизон, один из главных вождей страшной секты Вуду!

— Боже мой! — пробормотал плантатор, — и этот человек мог изменить мне!

Де Бираг молчал, но его испытующие взоры, которые он бросал на мрачного негра, казалось, хотели проникнуть в глубину его души.

— Ну, — начал опять Флореаль с вызовом, — и перед этим неопровержимым доказательством, в присутствии этого трупа, распростертого у ваших ног, вы все еще продолжаете обвинять меня, все еще продолжаете утверждать, что я убийца?

— Да, убийца, убийца! — вскричал чей-то пронзительный голос с ужасной силою.

При этом неожиданном обвинении дрожь невольно пробежала по телу негра; с суеверным ужасом он повернулся на голос. Дверь, выходившая в комнату дам, была отворена настежь, и там, опираясь на косяк, с рукою, протянутою вперед как бы для проклятия, со сверкающими взорами стояла Марта.

Распущенные волосы и белые длинные окровавленные одежды придавали ей скорее вид призрака, чем живого существа.

— А, — вскричал Флореаль, с ужасом откидываясь назад перед этим ужасным видением, — неужели мертвые встают из гробниц?

— Убийца! — вскричала молодая женщина с лихорадочной силою. — Это твоих рук дело! Ты убил Луизона, моего верного защитника!

И, бросившись вперед, подобно разъяренной тигрице, она схватила негра за его курчавые волосы, крича:

— Куда ты девал моего ребенка, презренный? Отдай мне мое дитя!

Негр, оглушенный в первую минуту неожиданностью нападения, вскоре вернул свое обычное хладнокровие.

— А, ты жива еще! — вскричал он, делая отчаянное усилие, чтобы освободиться от молодой женщины. — Хорошо, я убью тебя во второй раз!

— Дитя мое, дитя мое! — повторяла несчастная мать без перерыва.

— Твое дитя, — вскричал негр с дьявольским смехом, — я посвятил в жертву Вуду; умри и ты!

С этими словами негр выхватил кинжал. Тут завязалась ужасная борьба между убийцей и молодой женщиной. Марта, отчаяние которой удесятеряло силы, действовала зубами и ногтями. Ошеломленные этой ужасной сценой, плантатор и молодой человек тщетно пытались прийти на помощь молодой женщине: оба врага, сплетясь между собою подобно двум змеям, перекатывались с одного конца комнаты в другой, не видя и не слыша ничего в своем ожесточении.

— Дитя мое, дитя мое! — все повторяла несчастная мать свистящим голосом, употребляя невероятные усилия, чтобы ослепить или задушить своего врага.

— Ты умрешь! — бормотал последний, тщетно пытаясь освободиться от нее.

Вдруг ноги негра наткнулись на тело Луизона, распростертого на паркете; он споткнулся и, потеряв равновесие, упал, увлекая молодую женщину в своем падении, но тотчас же поднялся и, схватив короткий топор, скрытый под его одеждой, вскричал торжествующим тоном:

— Наконец-то!

Молодой женщине, неподвижно распростертой на паркете, грозила неминуемая смерть. Вдруг де Бираг бросился на Флореаля с револьвером в руке, а плантатор схватил убийцу сзади. Несмотря на всю свою атлетическую силу, при этом двойном нападении негр зашатался.

— Долой оружие, презренный! — вскричал де Бираг, схватив негра за горло.

Но последний быстрым движением вырвался из его рук.

— Никогда! — проревел он, скрежеща зубами от ярости.

— Ко мне, ко мне! — кричал плантатор.

Раздался топот бегущих на помощь своему господину слуг. Флореаль, казалось, раздумывал. Подавшись вперед, со сверкающими глазами как у тигра, он размышлял; но вдруг, одним ударом отбросив плантатора на десять шагов от себя, с поднятым топором бросился на де Бирага, испуская торжествующий крик. Однако ловким прыжком в сторону молодому человеку удалось избежать направленного на него удара. В свою очередь он выстрелил из револьвера. Негр отвечал на этот выстрел взрывом сардонического хохота и стремительно бросился в самую середину слуг, которые невольно расступились перед ним.

Де Бираг бросился по следам убийцы и наугад выпустил еще четыре заряда, но, очевидно, неудачно, как можно было судить по презрительному крику и стуку лошадиных подков, донесшихся до его слуха. Печальный и мрачный де Бираг возвращался в дом; но здесь он невольно остановился, испустив крик ужаса при виде представившегося страшного зрелища.

Марта, сидя над телом убитого Флореалем негра, с улыбкою на устах, с глазами полными слез, тихим, нежным голосом, заставляющим плакать навзрыд всех присутствующих, напевала одну из тех наивных креольских песенок, которыми кормилицы Сан-Доминго убаюкивают обыкновенно маленьких детей. Плантатор с видом безграничного отчаяния стоял на коленях около своей сестры, бросая вокруг тупые взоры; крупные слезы медленно катились из его глаз.

— Боже, Боже мой! — бормотал он дрожащими губами.

— Мужайтесь, друг! — проговорил молодой человек, кладя ему руку на плечо. — Вы видите, несчастная помешалась!

— Увы!..

А Марта все пела. Это было трогательное и вместе ужасное зрелище; молодая женщина, с бескровным лицом, с горящими глазами, улыбающаяся и тихая, сидевшая над трупом негра и распевавшая наивные песенки! Вдруг песни смолкли.

Глаза молодой женщины сверкнули, и голосом, прерывавшимся от скорби, она вскричала:

— Дитя мое, дитя мое!

В этом крике слышалась такая мучительная тоска, что все присутствующие задрожали.

Между тем она, сложив последним усилием руки как бы для молитвы, подняла глаза к небу и упала навзничь. Все бросились к ней на помощь. Но было уже поздно: она умерла. Скорбь убила ее.

— Марта, сестра моя! — вскричал метис. — Она умерла! О Боже мой!

В это время снаружи послышался шум; возвращался французский гость плантатора в сопровождении врача. Позади него находился полицейский агент в сопровождении офицера и тридцати солдат. Беспорядок в одежде и пыль, покрывавшая лица новоприбывших, показывали, с какою быстротою они ехали из Порт-о-Пренса на плантацию Жозефа Колета.

VIII. Люсьен Дорнес

Было четыре с половиной часа утра; становилось уже светло; показавшееся из-за горизонта солнце брызнуло во все стороны золотыми лучами, скрашивая и оживляя дикий ландшафт; пробудившиеся в чаще птицы начинали уже свой гармоничный концерт. Вся эта природа, веселая, улыбающаяся составляла полный контраст с домом плантатора, ставшим в последнюю ночь театром мрачных и скорбных событий.

Наутро присланный из Порт-о-Пренса агент полиции деятельно принялся за следствие. Первой заботой Шевелена, таково было имя этого агента, подвергнуть продолжительному опросу всех слуг плантатора, черных и белых, безразлично. К несчастью, все эти люди, в большинстве преданные своему хозяину, решительно ничего не знали, и их показания не могли пролить никакого света на это таинственное дело. Из их показаний он вывел только одно, что они были захвачены этими событиями совсем врасплох, и что они не знали ни одного врага своего хозяина, который пользовался вообще всеобщим уважением и любовью. Шовелен обратился тогда к Анжеле, младшей сестре плантатора, которая, несмотря на свою довольно тяжелую рану, поспешила дать показания, чтобы навести агента полиции на настоящий след.

Молодая девушка еще не знала о смерти сестры и о похищении своей маленькой племянницы Марии; она думала, что она одна стала жертвою убийц. Ее брат и де Бираг решили, по совету врача, ничего не говорить ей об этих печальных событиях. Она без утайки рассказала Шовелену все, начиная со своего посещения старой негритянки Розеиды Сумеры. Выслушав ее со вниманием, Шовелен обратился к ней.

— Извините, сударыня, что я предложу вам несколько вопросов. Скажите, пожалуйста, нет ли у вас каких врагов — мужчины, женщины или ребенка?

Ангельская улыбка озарила бледное личико молодой девушки.

— Разве это возможно? — проговорила она, — я не помню, чтобы сделала кому-нибудь дурное.

— Вы слишком добры, сударыня! Негры справедливо называют вас «Девой утешения». Они справедливо любят вас и обожают.

— Ну? — пробормотала девушка, краснея от этих похвал.

— Вот поэтому-то, — холодно возразил агент, — я и спрашиваю, не знаете ли вы врагов; такая добрая, как вы, должна иметь их очень много.

При этих странных словах девушка взглянула на Шовелена с видом крайнего изумления.

— Не понимаю вас!

— Ах, Боже мой, я не умею вам объяснить этого, сударыня; мне придется коснуться самых заветных ваших тайн!

При этих словах Шовелен перевел свой вопросительный взгляд на молодых людей, стоявших у постели больной.

Де Бираг понял его немую просьбу и, нежно пожимая ручку молодой девушки, проговорил:

— Я жених госпожи Колет и лучше, чем кто-либо другой, могу объяснить ей ваши слова, сударь!

— Благодарю вас, сударь!

— Дорогая Анжела, — начал де Бираг, обратившись к молодой девушке, — слова этого господина, очень темные и неясные для тебя, на самом деле очень просты. Человеческая природа, необлагороженная образованием, — этим божественным пламенем, которое одно может осветить мрак души человека и смягчить его сердце, показывая ему разницу между добром и злом, по существу своему злая. Таким образом, добро, которое оказывают известным порочным и невежественным существам, возбуждает у них вместо благодарности только ненависть. Эти низкие люди принимают благодеяния, оказываемые им, за обиды и считают долгом мстить за них.

— О, — прошептала девушка, — разве это возможно?

— К несчастью, это так, — продолжал де Бираг, — исключения, правда, бывают, но они очень редки; мозг негров, отуманенный диким суеверием Африки, не знает христианской любви, а питается только завистью, ненавистью и мщением — тремя страстями диких рас. Вот почему, дорогая Анжела, я и спрашиваю у вас, не можете ли вы указать на кого-нибудь из черных, кому бы вы часто помогали или вообще находились в частых сношениях.

Молодая девушка, до сих пор спокойно слушавшая жениха, при этих словах задрожала.

— Боже мой, — вскричал де Бираг, изумленный этой внезапной переменой. — Что с вами, Анжела?

— Ничего, благодарю вас, — отвечала она слабым голосом, — но ваши слова, дорогой Луи, пролили свет в мою душу. Я не смею произнести те имена, которые просятся на язык.

— Не бойся, дорогая Анжела, — проговорил плантатор, — я уже знаю эти имена. Первое — имя моего молочного брата, Флореаля-Аполлона?

— Да, брат, — не знаю почему, но этот человек всегда внушал мне ужас.

— Да, да! — пробормотал метис. — Я знаю это, а второй кто?

— Второй, — проговорила Анжела, — один несчастный негр, которого я нашла у порога нашего дома умирающим от голода.

— Конго Пелле?

— Да, потом… моя кормилица.

— Розеида Сумера?! Презренная! Она всем обязана нам, а между тем в эту ночь я чуть было не попал в ее хижине в руки убийц.

— Да, она, брат!

— Простите, пожалуйста, — обратился к девушке агент, — не признали ли вы кого-нибудь из их людей, которых вы встретили в хижине негритянки?

— Никого!

— Благодарю вас, сударыня, — проговорил агент полиции и, откланявшись девушке, вышел в сопровождении брата и ее жениха.

— Ну? — спросил плантатор, когда они остались одни.

— Все это важно, — отвечал Шовелен с озабоченным видом и, подозвав офицера, курившего спокойно сигару, приказал:

— Пошлите сейчас же четверых солдат по дороге к Леогану; у самого города там есть хижина известной Розеиды Сумеры. Прикажите арестовать эту женщину и всех, кого найдут там.

Офицер бросил сигару и, поклонившись, вышел.

— А теперь, господа, — продолжал агент, обращаясь к плантатору и его другу, — прикажите позвать ко мне этого Конго Пелле; я желаю допросить его.

— Конго Пелле убежал с плантации вчера при закате солнца, — отвечал Колет, — я подозреваю его в с сговоре с Флореалем-Аполлоном.

— Гм! Это очень вероятно, — задумчиво проговорил агент. — А покажите-ка мне труп убитого негра!

— Он остался в той комнате, куда его принес Флореаль.

— Так пойдемте туда!

Трое мужчин вошли в комнату, где лежал брошенный негром труп. Рядом лежала сорванная с него маска. При виде ее агент полиции не мог удержаться от крика изумления.

— Что с вами? — с беспокойством спросил его плантатор.

— Но это красная маска! — вскричал агент полиции. — Разве этот человек принадлежал к секте Вуду?

— Напротив, это был честный, преданный нам негр! Я думаю, что Флореаль нарочно надел эту маску, чтобы выдать его за поклонника Вуду.

Эти слова произвели странное впечатление на агента полиции; он, видимо, колебался, вся прежняя энергия покинула его. Черты его лица исказились страхом.

— Вуду! — в замешательстве бормотал он глухим голосом. — Боже мой, неужели мы здесь имеем дело с «поклонниками змеи?!»

В этот момент снаружи дома раздались страшные крики. Трое мужчин, предчувствуя новое несчастье, бросились туда. По аллее тамариндов бешено мчалась, вся в мыле, какая-то лошадь. На ее спине сидел нагой человек, охваченный странными конвульсиями, как будто бы он занимался какой-то ужасной гимнастикой. В нескольких шагах от дома лошадь внезапно остановилась, и всадник полетел через ее голову на землю. Однако падение не причинило ему, по-видимому, никакой серьезной раны; он быстро поднялся и, к удивлению всех присутствующих, принялся кружиться на одном месте, произнося какие-то бессвязные слова, словно сумасшедший. По знаку плантатора слуги бросились было к несчастному, но сейчас же с ужасом отступили.

— Боже мой, — со страхом вскричал плантатор, — Люсьен Дорнес!

Действительно, это был молодой человек, который несколько часов тому назад уехал в Хереми. Но что же случилось? Что привело его в это ужасное состояние? Вдруг все заметили на его шее ядовитую змею.

— Он погиб! — прошептал на ухо плантатору Шовелен. — Это священная змея Вуду!

Между тем молодой человек, по-прежнему испуская дикие крики, вдруг сорвал со своей головы змею и, отшвырнув ее далеко от себя, стремглав бросился среди толпы пораженных ужасом слуг прямо в пруд, бывший недалеко от дому.

— Спасите его! — с отчаянием вскричал плантатор. — Несчастный погибнет.

И, недолго думая, он сбросил с себя одежду и кинулся в пруд, где исчез молодой человек.

Присутствовавшие вздрогнули от ужаса. Наконец слуги, опомнившись от неожиданности, бросились к пруду, чтобы подать помощь своему господину. Между тем на поверхности воды ничего не было видно, кроме широких кругов над тем местом, куда погрузились оба человека.

Прошла минута-другая томительного молчания; но вот на поверхности воды появился человек. Крик радости невольно вырвался из груди зрителей: это был Колет с бесчувственным телом бедного Люсьена Дорнеса в руках. Де Бираг при помощи нескольких слуг вытащил их обоих на берег.

Плантатор был почти без чувств, но его скоро удалось привести в полное сознание; что же касается Люсьена Дорнеса, то уже ничто не могло возвратить его к жизни. Бросив последний взгляд на тело своего бедного секретаря, плантатор медленно побрел к дому, опираясь на плечо друга.

— Извините, пожалуйста, — обратился к нему агент полиции, — здесь произошли такие странные события, что я должен немедленно покинуть вас и дать отчет господину президенту республики.

— Идите, сударь, — отвечал Колет с горькой улыбкой, — ведь в самом деле, какую же помощь вы можете оказать нам здесь?!

— Но через несколько часов, клянусь вам честью, я возвращусь обратно! — с жаром проговорил агент, поняв упрек и внутренне стыдясь своего позорного поведения.

Плантатор молчал и только молча кивнул головою.

Агент стремительно вышел, и через десять минут уже мчался галопом по направлению Порт-о-Пренса в сопровождении своего конвоя.

IX. Секта Вуду

Постыдное бегство агента полиции и трусость, с какою он, вопреки долгу, покинул свой пост, оставив жилище Колета, требуют некоторого объяснения. Но, не оправдывая, конечно, поведение почтенного агента полиции, мы в нескольких словах постараемся объяснить только, чем знаменита эта таинственная секта Вуду, одно упоминание которой леденит сердца самых храбрых.

Эта секта, перед которой дрожат сами высшие власти, как это показал описанный мною процесс, является следствием того странного действия, которое оказывает цивилизация на черных.

Я не сторонник рабства и горячо ратую за освобождение черных, но во время своих многочисленных путешествий мне пришлось убедиться, что эта несчастная раса, в массе, еще не созрела для свободы. Нужно сначала поднять ее нравственный уровень и просветить ее, чтобы свобода была необходимым следствием прогресса духовной жизни. Тогда нам не пришлось бы наталкиваться на те уродливые явления, встречаемые, например, в Либерии, негритянском государстве, основанном Соединенными Штатами и населенном освобожденными неграми; там свободные граждане республики без зазрения совести продают своих родичей европейским работорговцам.

Точно так же и гаитяне, несмотря на свою свободу, которой они пользуются более столетия, стоят еще, за малыми исключениями, на очень низкой ступени духовного развития. Оттого у них, наряду с либеральными учреждениями, широко распространена страшная секта Вуду, последователи которой многочисленны также в Северо-Американских Соединенных Штатах, особенно в Тексахе и Луизиане. Но Сан-Доминго в той своей части, где находится республика Гаити, представляет, так сказать, главную квартиру этой ужасной секты Вуду, возникшей в Африке, откуда она была ввезена на остров Гаити представителями племени Арада или Ардра, обитающего на Бенинском берегу, между нижним течением Веллона и Ду; говорят, там она существует до сих пор. Какова же настоящая цель, к которой стремятся последователи этой секты? На этот вопрос довольно трудно ответить; но по тому, что нам известно о ней, нужно предполагать, что главной целью Вуду являются мщение и грабеж.

По-видимому, Вуду имеют глубокие сведения о свойствах многих растений, даже совсем неизвестных нашим ученым, и умеют приготовлять из сока их такие тонкие яды, которые далеко оставляют за собою яды знаменитых Борджиа. Яды эти имеют весьма разнообразные действия: одни из них убивают человека медленно, другие поражают как удар молнии, третьи лишают рассудка, четвертые производят только временное умопомешательство. Для всех этих ядов известны Вуду, но только им одним, и противоядия.

Само слово «Вуду» происходит от «Ду», что означает «страна» у многих племен западного берега Африки, и «Со» — «змея». Таким образом, «Вуду» — испорченное «Соду», то есть «Змея страны», «Змея родины». Объяснение кажется тем более правильным, что культ змеи составляет одну из характерных черт этой секты.

В Гаити слово «Вуду» означает и самое учреждение, и последователей секты, и чтимое ими божество. Последнее, таинственное грозное существо, имеет символом змею, а свои повеления изрекает при посредстве верховного жреца, так называемого «папа Вуду», или «король», и через пророчицу, которую называют «мама Вуду», или «королева». И тот, и другая пользуются среди последователей секты безграничной властью.

Секта Вуду заимствовала, по-видимому, свою организацию от Пурра, негритянского общества на западном берегу Африки. Подобно этому Пурра, собрания Вуду происходят в строгой тайне, где-нибудь в укромном месте, в лесах, пещерах или в заброшенных домах; подобно им же Вуду наводят ужас на окрестное население своими убийствами.

Раньше, до войны за независимость, дикая ненависть Вуду обрушивалась главным образом на белых плантаторов Сан-Доминго, а после освобождения острова из-под власти белых (французов) Вуду направили все свои силы против цветных людей. При императоре Суллуке, бывшем одним из ярых поклонников священной змеи, секта Вуду подучила широкое распространение.

Было дознано, что во время своих странных обрядов, которые мы будем иметь случай описывать, Вуду с наслаждением, с дикой страстью упиваются свежей кровью заколотой жертвы, пока не падают совершенно пьяными. Этот ужасный обычай также занесен из Африки, где он широко распространен. По мнению черных, кровь имеет магическое свойство. При наступлении Нового года Вуду часто купаются в крови, чтобы предохранить себя от болезней.

Правительство Гаити после императора Суллука жестоко преследовало поклонников змеи. Но это продолжалось только до тех пор, пока Вуду вмешивались в политические дела страны и стремились ниспровергнуть существующую власть. Когда же они со всем отстранились от политики, правительство стало смотреть сквозь пальцы на их преступные деяния. Такая непростительная слабость объяснялась, с одной стороны, ужасом, который Вуду внушали всем классам общества, с другой — полной невозможностью вырвать зло с корнем и уничтожить эту преступную секту, имевшую прочную организацию и потому неуловимую.

Теперь возвратимся к нашему рассказу. К удивлению всех обитателей плантации, Шовелен действительно в тот же вечер возвратился из Порт-о-Пренса и, по-видимому, горячо принялся за розыски убийц. Но все его усилия не привели ни к какому результату. Посланные в хижину Розеиды солдаты возвратились ни с чем: негритянка исчезла, а вместо ее хижины они нашли только груды пепла. Между тем предуведомленный вторым посланцем, за час до восхода солнца прибыл из Хереми Дювошель. Это был человек лет 36-ти, с энергичными чертами лица и твердым характером. Он обожал жену свою и дочь. Поэтому все ожидали тяжелой сцены, когда он очутится перед трупом своей жены. Но у него не вырвалось ни одного крика, ни одного стона; он словно окаменел. Неподвижный и мрачный, он простоял целую ночь у трупа жены, вперив глаза в безжизненное лицо ее, а с восходом солнца, запечатлев горячий поцелуй на устах умершей, он собственными руками оправил кровать и наконец впустил священника, явившегося помолиться за душу усопшей.

Мужество не покидало Дювошеля ни на одно мгновение; по-прежнему печальный и мрачный, но по наружности совсем спокойный, он проводил погребальное шествие до склепа и с сухими глазами наблюдал, как замуровали последний; потом, по окончании печальной церемонии, он опустился на колени, сжав голову руками.

Прошло с час времени, вдруг Дювошель поднялся и издал призывный крик. В то же мгновение явился всадник, держа в поводу оседланную лошадь. Дювошель вскочил в седло, бросил последний взгляд на могилу той, которую он так сильно любил, и, вонзив шпоры в бока лошади, стремглав помчался по дороге в сопровождении одного слуги, который был менее сдержан и плакал навзрыд.

X. План кампании

Прошло десять дней со времени описанных в предыдущих главах событий. Анжела Колет, рана которой, к счастью, оказалась не настолько тяжелой, как предполагали раньше, находилась на пути к выздоровлению. Врач уже разрешил ей ходить по комнате.

Дювошель жил в Порт-о-Пренсе и не являлся к своему двоюродному брату с того самого дня, как похоронил жену.

На плантации все время шли деятельные розыски, но по-прежнему не приводили ни к чему. Вдруг одно странное событие, казалось, пролило слабый свет на это таинственное дело.

Шовелен обыкновенно каждое утро покидал плантацию, возвращаясь туда вечером. Однажды, около 4 часов вечера, когда он по обыкновению возвращался на плантацию в сопровождении своего конвоя, какая-то женщина, с растрепанными волосами, в изорванном платье, с выражением полного отчаяния на лице, бросилась пред ним и схватила его лошадь под уздцы. С плачем и рыданиями она стала объяснять что-то Шовелену. Но последний долго не мог понять ее сбивчивой, отрывочной речи. Наконец при помощи других ему удалось узнать в чем дело. Оказалось, что дочь этой женщины, Клерсина, ребенок 5 лет, гостившая у своей тетки в деревне Бизотон, два дня тому назад бесследно исчезла.

Агент полиции нахмурил брови при этом неожиданном известии и, казалось, глубоко задумался.

— Как же это произошло? — спросил он наконец.

Бедная женщина начала свой горестный рассказ.

— Моя сестра отправилась вместе со мною третьего дня в Порт-о-Пренс, — проговорила она дрожащим от волнения голосом, — во время нашего отсутствия, продолжавшегося всего пять часов, ребенок и был похищен. Господин, возвратите мне мою маленькую Клерсину! — прибавила она, сложив с мольбою руки.

— Постараюсь! — отвечал глубоко тронутый Шовелен. — Как вас зовут? Чем вы занимаетесь?

— Меня зовут Кларой, господин; я — прачка.

— А как зовут вашу сестру?

— Жанна, она замужем за Пьером Андрэ.

— Пьер Андрэ! — с изумлением вскричал агент полиции. — Постойте, не носит ли этот человек еще другого имени?

— Да, господин; его называют обыкновенно Конго Пелле.

— И вы не знаете, где он теперь находится?

— Не знаю, господин: с тех пор, как пропала моя дочь, я стала совсем как безумная; ничего не вижу, не слышу.

— Бедная женщина, — ласково произнес Шовелен, — вернитесь к себе в дом; потом я позову вас.

— А вы найдете мою дочь, господин? — с тоскою произнесла она.

— Надеюсь…

— Боже мой, дитя мое! — бормотала Клара, вся в слезах удаляясь от агента полиции.

Шовелен задумчивый возвращался на плантацию. Для него было очевидно, что презренный Конго Пелле похитил свою племянницу. Но с какой целью? — При этом вопросе дрожь ужаса пробежала по его телу. Но как захватить все нити этого заговора, как отдать этих преступников в руки правосудия?

— Клянусь спасением души, — решительно вскричал он наконец, — я обещал этой несчастной женщине возвратить ее ребенка. Пора, я и то слишком долго колебался! Будь что будет, но я исполню свою обязанность, да поможет мне Бог!

Приняв это благородное решение, агент полиции почувствовал, что у него на душе стало гораздо спокойнее; совесть уже не упрекала его. С улыбкою на устах он вошел в столовую, где ждала его к обеду семья плантатора.

— Решено. Во что бы то ни стало, но я должен покончить с этими презренными и предать их в руки правосудия!

— Боже мой, — вскричали присутствующие, — объяснитесь, пожалуйста! Неужели случилось новое несчастье?

— Успокойтесь, господа, — проговорил агент полиции, — вам пока не угрожает новая опасность. Меня взволновал вот какой факт!

И Шовелен подробно рассказал про свою встречу с прачкой Кларой.

— Бедное дитя! — пробормотала молодая девушка.

— Такое положение дел не может продолжаться, — с энергией вскричал Шовелен, — сейчас же после, обеда я думаю начать исследовать горные ущелья, которые, по-видимому, служат убежищем для этих презренных людей.

— Прекрасно! — сказал Колет, крепко пожимая ему руку.

Вдруг снаружи послышался какой-то шум. Все стали прислушиваться. Раздался звук лошадиных подков — и какой-то человек появился на пороге столовой. Это был Дювошель. Лицо его было спокойно, но угрюмо. Поклонившись присутствующим, он окинул глазами столовую. При виде Шовелена черты его прояснились.

— Это вы — агент полиции общественной безопасности? — спросил он, здороваясь с ним.

— Да! С кем имею честь говорить?

— Я — Жюль Дювошель, двоюродный брат господина Колета, муж…

— Довольно, — прорвал живо его агент полиции, — я уже все знаю! Чем могу служить вам?

— Тогда позвольте вам передать вот это! — проговорил Дювошель, вынимая из бокового кармана запечатанный пакет.

— Что это такое?

— Приказ президента Жефрара!

Шовелен поклонился и, предварительно извинившись перед присутствующими, развернул приказ и внимательно прочел его.

Все с беспокойством наблюдали за его лицом, которое по мере чтения все более и более темнело.

Кончив читать, Шовелен аккуратно сложил приказ, положил в боковой карман и, обратившись к Дювошелю, холодно проговорил:

— Я повинуюсь!

— Благодарю вас, — с жаром воскликнул тот, — иного ответа я не ожидал от вас! Но вы, кажется, садились за стол?! Я тоже с утра не ел ничего, так прежде по обедаем, а потом поговорим и о делах.

Все сели за стол. Обед прошел в полном молчании и продолжался не более четверти часа. Каждый из присутствующих понимал, что произошло что-то важное. Когда вышли из-за стола, Дювошель сделал знак своему двоюродному брату следовать за ним и в сопровождении Шовелена покинул столовую.

— Куда же мы идем, друг мой? — с любопытством спросил плантатор.

— Прогуляться верхом! — многозначительно проговорил тот.

— Тогда я отдам приказание насчет лошадей.

— Не нужно, так как мой слуга уже приготовил их!

Действительно, у дома стояли три оседланных лошади. Ни слова не говоря, трое мужчин сели на них и поскакали карьером. В конце тамариндовой аллеи Дювошель остановился.

— Теперь, — сказал он, — вы, Жозеф, поверните направо, вы, господин агент, — налево, а я поеду прямо: необходимо, чтобы нас не видели вместе. Назначим свидание у «Скачка собаки» близ черных гор, в два часа. Берегите своих лошадей и пока до свидания!

Все поняли, что дело идет о чем-то важном, и безмолвно повиновались, а через два часа сошлись в месте, назначенном Дювошелем.

Место свидания было выбрано замечательно удачно. С той высоты, на которой находились трое мужчин, открывался широкий вид во всех направлениях, что уничтожало опасность быть захваченными врасплох. В нескольких шагах от места свидания наших друзей зияла огромная расщелина, шириною сажен 10 и не менее 600 сажен глубиною. Эта расщелина и звалась «Скачок собаки».

— Извините, пожалуйста, меня, — начал Дювошель, — что я заставил вас проехать так далеко. Но только здесь я могу быть уверен, что нас не подслушают какие-нибудь шпионы!

— Но зато нас здесь могут увидеть! — пробормотал агент полиции, бросая кругом беспокойный взгляд.

— Конечно, если мы будем стоять! — отвечал Дювошель, но если мы сядем в этой высокой траве, то разве только глаз орла заметит нас.

— А наши лошади? Если не нас, то их увидят!

— Подождите!

Он свистнул; в ту же минуту из-за утеса появился молодой негр, который взял под уздцы лошадей и увел. Это был Марселен, доверенный слуга Дювошеля.

— Посмотрите, — проговорил последний, указывая рукою, — мы здесь находимся вблизи Леогана, Хереми и Порт-о-Пренса, то есть, говоря иными словами, через два часа, не более, к нам может подоспеть помощь, в случае нужды — с трех сторон, не считая Ламантена и Кэйса, которые находятся тоже недалеко отсюда. Теперь взгляните сюда: это густой Артибонитский лес; в середине его возвышается пик Куридас; в трех милях от того места, где находимся мы в настоящее время, у подножия гигантского, недоступного утеса, называемого Питон, или пик Куридас, и происходят собрания «поклонников змеи».

— Как! — вскричали собеседники Дювошеля с изумлением, смешанным с ужасом.

— Уверены ли вы в этом? — спросил Шовелен. Странная улыбка пробежала по губам Дювошеля.

— Я сам их видел! — проговорил он. Наступило молчание.

— Однако, что же мы стоим?! — начал он снова, — сядемте!

И, когда все трое легли в траву, совершенно скрывшую их, продолжал, обращаясь к агенту полиции.

— Не обижайтесь, пожалуйста, что по моей просьбе президент Жефрара, с которым я очень дружен, подчинил вас мне. Это было необходимо. Я преследую не только цель личного мщения, — проговорил он дрожащим голосом, — но и исполняю важный акт правосудия. Вот почему президент временно подчинил вас мне.

— Я уже говорил вам, что буду повиноваться, — отвечал, кланяясь, Шовелен, — теперь позвольте прибавить, что я от души готов содействовать успеху вашего предприятия.

— Благодарю вас! Я был убежден, что вы не откажете мне в своей помощи. Теперь приступим к делу! В нескольких шагах от того места, где мы находимся теперь, в той же самой расщелине есть одна глубокая пещера, куда, при помощи одного доверенного слуги, я перенес в течение восьми дней запас оружия, пороху и съестных припасов на целый месяц. В эту же ночь мой двоюродный брат расположится здесь с десятью вашими солдатами, из наиболее надежных. Для безопасности они не должны выходить отсюда, а я буду наблюдать за ними во избежание измены. Что касается вас, то вам я назначил такую роль. Сегодня же вечером вы покинете плантацию, как бы отказавшись от бесплодных поисков, но вместо того чтобы вернуться в Порт-о-Пренс, вы разместите своих людей в Ламантене, Кэйсе и Леогане. Если вам нужны будут еще солдаты, то президент разрешил вам просить подкрепления. Но помните, что в этом деле необходимы крайняя осторожность и осмотрительность! Вы знаете, как хитры горные негры. Ваша главная квартира будет в Бизотоне, где у вас будет постоянно в распоряжении несколько оседланных лошадей, чтобы иметь возможность быстро сноситься с подчиненными и, в случае надобности, собрать их в одно место.

— Но что вы затеяли? — с удивлением спросил Шевелен.

— Я хочу одним ударом покончить с этим гнездом ехидн! — проговорил он с выражением неумолимой ненависти.

Оба собеседника задрожали.

— Но мы ведь рискуем своей жизнью! — проговорил агент полиции.

— Я уже давно пожертвовал своею!

— Хорошо, я исполню свою обязанность! Но скажите, кто и когда меня предупредит, что настало время действовать.

— Из Бизотона, при помощи подзорной трубы, можно легко рассмотреть вход в пещеру, про которую я говорил. Если вы увидите красное знамя здесь, у входа, значит, настало время действовать.

— Хорошо!

— Когда вы увидите, что красное знамя замене но черным, вы решительно пойдете вперед, какие бы ни были препятствия на вашем пути. Вы меня поняли?

— Совершенно!

— Могу я рассчитывать на вас?

— Клянусь вам!

— Ну, тогда мы будем иметь успех. Обещаю вам это. А теперь, прежде чем расстаться, я хочу вам показать пещеру.

— Но разве вы не вернетесь на плантацию сего дня вечером?

— Нет, теперь я останусь здесь до последнего момента!

— В чем же состоит ваш план?

— Это вы узнаете потом, а теперь позвольте умолчать об этом.

Агент полиции молча поклонился, и все трое направились к входу в пещеру. Он был так хорошо скрыт кустарниками, что неопытный человек даже в двух шагах не мог бы его заметить. Осмотрев в подробности пещеру, они вернулись на площадку, куда уже были приведены их лошади. Плантатор и агент полиции вскочили на них и быстро удалились, каждый в свою сторону. Дювошель некоторое время следил за ними взглядом.

— Наконец-то, — пробормотал он с ненавистью, бросая взгляд на гору Питон, — час отмщения настал!

Он медленно вошел в пещеру. Здесь, прислонившись к стене и опустив голову на грудь, стоял Марселен, погруженный, по-видимому, в глубокую задумчивость. Дювошель дотронулся до его плеча.

— Теперь мы одни, Марселен! — проговорил он, улыбаясь.

Молодой человек выпрямился, как бы пробудившись от сна. Дювошель встал на кучу сухих листьев, служивших ему постелью и, устремив испытующий взгляд на своего слугу, спросил.

— О чем ты думаешь?

— Я думаю, господин, — отвечал молодой человек печальным голосом, — что день еще не кончился и мне придется ожидать еще несколько часов.

Выражение жалости и нежности мелькнуло тогда на энергичном лице господина; он мягко привлек к себе юношу, посадил его рядом с собою и, взяв его за руки, спросил.

— Ты решил?

— Да!

— Но тебя ждет ужасная смерть, дитя, если это дело не удастся!

— Что за важность! — отвечал юноша с мягкою улыбкою. — Я ведь умру за вас, господин, за того, кого люблю больше всего на свете!

— И ничто но может заставить отказаться тебя от этого опасного плана?

— Ничто! Впрочем, — проговорил он с убеждением, — Бог будет со мною!

Дювошель поднял голову.

— А если бы теперь, когда наступил момент, я сообщил бы тебе, что я сам чувствую ужас, и умолял бы отказаться от этого предприятия?..

— Тогда, в первый бы раз своей жизни, господин, — отвечал юноша, качая умной головой, — я бы отказался повиноваться вам! Мне кажется, что этот план внушен мне самим Богом, и ничто в мире не может заставить нас отказаться от него. Я буду иметь успех или погибну! Это решено. В тот день, когда вы купили нас в Новом Орлеане, мою мать и меня, несчастных рабов жестокого господина, и дали нам свободу, я поклялся посвятить вам всю свою жизнь. Теперь пришло время исполнить эту клятву.

Дювошель со слезами на глазах обнял слугу.

На закате солнца, как это было условлено утром, явился Жозеф Колет во главе десяти солдат, молча проскользнувших в пещеру. Когда спустились сумерки, Марселен обратился к своему хозяину.

— Прощайте, — лаконично проговорил он, — если я умру, помолитесь за меня!

Не дожидаясь ответа, он бегом бросился по склону горы и вскоре исчез в темноте.

XI. Новообращенный

На колокольне маленького городка Бизотон пробило только что десять часов. Ночь была бурная и мрачная; большие, черные облака, насыщенные электричеством, медленно плыли по небу; не было ни малейшего движения воздуха; духота стояла ужасающая; иногда зеленоватые молнии озаряли небо ослепительным светом; тяжело грохотал гром, замирая эхом в горах; потом снова все погружалось во мрак и молчание! Улицы городка были пустынны; огни в домах гасли, и жители готовились отойти ко сну.

С последним ударом часов человек, уже несколько минут стоявший у стены одного из первых домов города, медленно отошел от нее и приблизился к двери этого дома, или скорее хижины, так как это была жалкая ахупа, построенная из бамбука. Человек этот некоторое время стоял, прислонившись ухом к двери и внимательно прислушиваясь; но в хижине все было тихо. Тогда он ударил в дверь несколько раз бывшей в его руках палкой.

В то же время внутри послышался легкий шум, и сиплый женский голос сердито спросил:

— Кто это ходит в такую темную, бурную ночь?

— Тот, для кого мрака не существует, — отвечал незнакомец.

— Чего же ты ищешь здесь так поздно?

— Я хочу сравнить свой кинбуа с твоим. [кинбуа — талисман]

— Кто же тебе дал этот кинбуа?

— Двое — Конго Пелле и «папа».

Наступило молчание. Наконец дверь медленно повернулась на петлях и прежний голос прошептал на ухо незнакомцу: «Входи». Незнакомец вошел. Дверь сейчас же затворилась за ним. В хижине царила полная темнота. Но женщина, разговаривавшая с незнакомцем, взяла его за руку и повела за собою. Шагов через десять она остановилась, заметив своему спутнику: «Осторожней, здесь первая ступень лестницы!»

Тот молча наклонился и стал сходить вниз. Он насчитал 15 ступеней. Наконец они остановились перед дверью. Женщина постучала в нее, — и дверь отворилась. Переступив порог, незнакомец бросил вокруг себя испытующий взор. Они находились в средней величины комнате со сводами. Стены были увешаны сверху донизу искусно сплетенными циновками местного изделия; пол усыпан песком; с потолка спускалась железная лампа, дававшая достаточно света, в центре комнаты стоял стол, а вокруг него несколько грубых стульев.

На стульях сидели четверо, двое мужчин и две женщины, которые занимались курением, пили водку и ром. Два стула были не заняты; очевидно, прибывших ждали. Когда они сели, им налили два стакана водки. Эти шестеро негров и негритянок с подозрительными физиономиями, за исключением незнакомца, который был не кто иной, как Марселен, любимый слуга Дювошеля, принадлежали к жителям городка Бизотон. Их звали: мужчин — Жюльен Николя и Герье Франсуа, женщин — Нереин Франсуа, Бейя Проспер и Жанна Пелле. Все пятеро официально причисляли себя к рабочим, а на самом деле принадлежали к секте Вуду.

В углу комнаты, опутанный веревками и с заткнутым ртом, лежал ребенок с тонкими и умными чертами лица.

Эта была Клерсина, дочь Клары, которую тетка ее Жанна Пелле, похитила в то утро, с какою целью — мы вскоре узнаем об этом. Бедный ребенок, с искаженными чертами лица, с неестественно расширенными от ужаса глазами, бросал вокруг себя растерянные взгляды, издавая глухие стоны.

Никто из присутствующих, казалось, не обращал никакого внимания на несчастную девочку.

— Доброго здоровья, Марселен, — проговорил Герье Франсуа, чокаясь с юношей, — что скажешь нового?

— Да ничего особенного, — отвечал тот, осушая свой стакан, — Колет отказался, кажется, от всякого преследования.

— Тем лучше, — проговорил Жюльен Николя, гигант звероподобного вида, — ведь все равно они ничего не достигнут.

— Да, — смеясь вставил Герье, — они поняли, наконец, что им не под силу бороться.

— Самые непримиримые враги черных — цветные люди, — наставительно проговорил Марселен.

— Хорошо сказано, сынок! — со смехом вскричала Бейя Проспер. — Цветные люди вот уж именно ни рыба, ни мясо!

— Если бы им позволить, то они возобновили бы рабство! — заметил Жюльен Николя.

— А ты слышал, что говорят о Кларе? — спросила Жанна Пелле.

— Да, она жаловалась на тебя Шовелену.

— Ну, и что же он ответил ей, сынок?

— Он сказал, что она — дура, что все знают, как ты любила ее дочь, что ты даже ворожила, чтобы отыскать ребенка.

— Ха-ха-ха! — засмеялась Жанна Пелле, кинув взгляд на свою несчастную жертву.

— Итак, — заметил Жюльен Николя, — Колеты отступились?

— Да, солдаты даже возвратились сегодня на закате солнца в Порт-о-Пренс.

— Прекрасно, — вскричала Жанна, стукнув по столу, — а Шовелен?

— О, он ушел первый! Между нами говоря, ребята, — весело произнес Марселен, — бедняга был полумертв от страха.

— Ха-ха-ха! — засмеялись бандиты, и попойка продолжалась.

Снова пробили часы на колокольне.

— Довольно, — проговорил, вставая, Герье Франсуа, — теперь за дело! Помни, — прибавил он, обращаясь к Марселену, — что Конго Пелле и я, мы твои поручители и отвечаем за тебя папе и маме Вуду.

— Знаю!

— Есть еще время отказаться тебе от своего намерения, если ты чувствуешь ужас; испытания, которым подвергнут тебя, слишком сильны — предупреждаю тебя!

— Я выдержу их!

— Это твое последнее слово?

— Да!

— Тогда в путь! — и, обращаясь к Жанне Пелле, прибавил — Ты иди вперед, вместе с Жюльеном Николя, Нереиной и Бейя! Да не забудьте о маленькой! Ее нельзя здесь долго оставлять; кто знает, что может случиться?!

Жюльен Николя молча взвалил себе на плечи девочку. Затем четверо бандитов вышли; Герье и Марселен остались одни. Когда шум их шагов смолк, Герье обратился к Марселену.

— Слушай, — проговорил он ему почти на ухо, — вуду все знают! Нас предупредили, что ты хочешь войти в наше общество, чтобы предать нас; говорят, что на самом деле ты предан своему господину… Ты дважды спас мне жизнь, Марселен! Я хочу расквитаться с тобою, будь же откровенен! Скажи, правда ли все это?

Юноша невольно почувствовал дрожь, но лицо его по-прежнему осталось бесстрастно; голос его не дрогнул, когда, не опуская своих глаз под испытующим взором бандита, он просто отвечал: «Нет!»

— Довольно! У нас ость много средств освободиться от изменника. Я исполнил свой долг! Ты предупрежден, помни, что я теперь ничего не должен тебе!

— Но если вы так мало питаете ко мне доверия, то зачем же принимаете меня? — спросил юноша.

— Кто знает, быть может, испытание, которому мы подвергнем тебя, послужит для тебя хорошим уроком, — зловещим тоном проговорил бандит, — твою руку!

— Вот она!

В то же мгновение лампа упала на стол и потухла. В комнате воцарилась полная тишина.

— Пойдем! — проговорил Герье, увлекая его за собою.

Юноша безмолвно повиновался. Пройдя несколько шагов, он почувствовал веяние горячего влажного воздуха; в то же время молния осветила мрак. Они очутились в поле.

— Куда мы идем? — спросил Марселен.

— В лагерь Вуду!

Подобно американским индейцам, негры обладают удивительной способностью диких животных находить дорогу в самом густом мраке и различать самый слабый шум, неслышный для обыкновенного уха. Так и Герье с Марселеном, несмотря на окружающий их мрак, уверенно двигались вперед по направлению к Артибониту, с ловкостью змей проскальзывая сквозь кустарник. Наконец они очутились в густом лесу. Тогда Герье показал Марселену на многочисленные тени, мелькавшие перед ними; в то же время юноша услышал какой-то странный шум; перед ним замелькали таинственные огни. Для него стало очевидно, что сюда сошлось множество людей. Эти люди, мелькавшие, подобно призракам, глухое завывание ветра между деревьями, почти беспрерывный блеск молнии и частые раскаты грома, — все придавало этой фантастической картине вид настоящего шабаша ведьм. Вдруг перед юношей появился красноватый огонек, с минуты на минуту увеличивающийся.

Четверть часа спустя он внезапно очутился на большой поляне, в середине которой горели огромные жаровни, освещавшие все как днем. Здесь было человек 400—500 обоего пола — белых, черных и смешанной крови. Черные преобладали. На заднем плане, заслоняя горизонт, высился гигантский пик Питон, седая вершина которого словно упиралась в небо.

— Стой! — проговорил Герье, тяжело опуская свою руку на плечо юноши, — мы пришли.

Марселен остановился. Холодная дрожь пробежала по его телу при виде открывшегося перед ним странного зрелища, но громадным усилием воли он победил в себе волнение. Юноша чувствовал, что за ним внимательно наблюдают, и знал, что малейший признак отвращения и слабости, выказанный им, будет иметь для него роковые последствия.

— Тем лучше, — спокойно проговорил он, отирая лицо полою плаща, — я рад, что мы наконец пришли! Какая дьявольская дорога была! Пройди я еще десять минут, кажется, упал бы от изнеможения!

— Ты, я вижу, молодчина! — заметил Герье Франсуа. — Ничего, из тебя выйдет толк.

— Что же мы будем делать теперь? — спросил юноша.

— Пока ничего, садись здесь и жди! — с этими словами Герье сел на ствол поваленного дерева, где уже поместились несколько человек.

XII. Поклонники змеи

Гёте в своем бессмертном «Фаусте» ведет своих героев на вершину Гарца, в Вальпургиеву ночь, где они присутствуют при шабаше ведьм. Воображение знаменитого поэта никогда не было так богато, как в описании этой фантастической картины. Но как бы ни были ярки краски художника, как бы ни было полно описание, нарисованная бессмертным поэтом картина все же уступала тому поразительному зрелищу, которое воочию увидел пораженный Мар селен.

Как мы уже сказали, поляна освещалась огромными жаровнями, где горело резиновое дерево, дававшее массу дыма и света. Ветер своими порывами раздувал это пламя, придавая фантастическую окраску всему окружающему.

У подножия пика возвышался огромный жертвенник, более трех футов длиной, грубо сколоченный из дерева и окрашенный в красный цвет. На нем стояла большая бамбуковая корзина, заключавшая священную змею.

По обеим сторонам жертвенника неподвижно стояли, с горделивым видом, одетые во все красное, царь и царица Вуду. На голове царя была красная повязка, грудь перепоясана крест-накрест широкою голубою лентою, в правой руке — короткая палка в виде скипетра, покрытая кровью. Царица была одета, почти так же. Царем оказался Флореаль-Аполлон, а царицей — Розеида Сумера. Многие Вуду, полуобнаженные, стоя на коленях перед жертвенником, раздирали себе лицо ногтями, другие с изумительной ловкостью перескакивали по деревьям с ветки на ветку; третьи кривлялись, принимая самые неестественные позы; одни погружали свои обнаженные руки в кипящий котел; другие, лежа на спине, ставили себе на грудь огромные ступки, в которых несколько человек с ожесточением толкли бананы.

Женщины неистово предавались непристойным танцам, держа на головах кружки с водою, из которых, однако, не выливалось ни одной капли.

Дальше колдуны и колдуньи продавали желающим разные талисманы против болезней или давали представления с ядовитыми змеями.

Со всех сторон раздавалось неистовое пение, шум, крик, смех…

Бедному Марселену казалось, что он попал в самый ад; несмотря на все его мужество, он чувствовал, что начинает дрожать; страх против воли овладевал им, и только с большим трудом он удержался от искушения броситься бежать. Вдруг по поляне пронесся резкий свист. Мгновенно все стихло и остановилось. Раздался второй сигнал — и Вуду, выстроившись в одну линию, легким танцующим шагом, подражая волнообразным движениям огромной змеи, три раза прошли перед жертвенником. После третьего раза они остановились и под звуки огромного тамбура, в который колотил своей палкою царь, хором затянули священный гимн.

А ля бомбайя бомбе,

Лямма самана квана,

Е ван ванта,

Вана докки!

В переводе это значит: «Клянемся уничтожить белых и все их имущество, скорее умрем, чем откажемся от этой цели!» (Впрочем, мы не ручаемся за верность этого перевода.)

Царь поднял жезл; снова водворилась тишина. Тогда началась церемония, которой пение служило только прелюдией. Все присутствующие со страшными криками начали священный танец змеи.

По знаку царя Конго Пелле, стоявший около него с ножом в руке, наклонился и, перерезав горло лежавшей у его ног козы, собрал брызнувшую кровь в чашу. Когда последняя наполнилась дымящейся кровью, то он, отпив немного из нее, передал чашу рядом стоящему. Потом она пошла по рукам. Каждый отпивал из нее крови, клянясь при этом слепо повиноваться змее и богу Вуду.

Когда чаша обошла кругом всех, с жертвенника сняли бамбуковую клетку, о которой мы выше говорили. На нее села царица, подобно древней пифии на своем треножнике, и сейчас же забилась в странных конвульсиях. Она стонала, дрожала, проклинала и давала предсказания от имени божества всем присутствующим, которые по очереди с глубоким уважением подходили к ней, обращаясь с различными просьбами. Одни спрашивали оракула о своем здоровье, другие хотели знать об успехе своих предприятий; третьи, руководимые кто ненавистью, кто любовью, задавали оракулу вопросы об интересующих их предметах — и все получали удовлетворительные ответы.

Чаша, полуприкрытая каким-то грязным тряпьем, служила для сбора приношений, которые откладывались в честь божества. Эти приношения служили для поддержания секты и ее жрецов.

Когда предсказания кончились, важнейшие члены секты составили совет, на котором обсуждались планы мщения, направленные против белых. В данном случае решили уничтожить семейство Колета и Дювошеля, к которым вожди Вуду чувствовали, по-видимому, неутолимую ненависть. Все эти планы были утверждены царицею от имени божества.

После этого, по знаку царя, присутствующие расположились полукругом около жертвенника.

— Новообращенные! — громко вскричал король.

Движимая любопытством толпа ждала, что будет дальше. Из нее вышли двадцать два негра, в том числе и Марселен, которого поручители привели в центр круга.

Юноша до сих пор оставался с Франсуа Горье на краю поляны и потому не мог видеть того, что происходило около жертвенника. Это дало ему возможность собраться с силами и подавить страх, поднимавшийся в его душе. С полным самообладанием стоял он теперь, готовый на все.

Испытание началось.

— Чего ты хочешь? — грозно спросил царь у ближайшего из новообращенных.

— Я желаю, — смиренно отвечал негр, — поцеловать священную змею и получить от царицы Вуду ее приказания и яды.

Это было обычной формулой при вступлении в секту.

— Знаешь ли ты, чего просишь? — снова спросил царь Вуду.

— Знаю!

— Настолько ли ты мужественен, чтобы перенести испытание, без которого тебя нельзя принять в число детей священной змеи?

— Я думаю…

Не успел негр произнести эти слова, как царь Вуду бросился на него подобно тигру и ударом кинжала нанес страшную рану в правую руку у плеча. Захваченный врасплох несчастный вскрикнул невольно от боли; но бесстрастные зрители этой кровавой сцены отвечали только насмешливым хохотом. Царь бросил презрительный, уничтожающий взгляд на новообращенного.

— Собака, — вскричал он, — так вот каково твое мужество! Уберите его! — обратился он к присутствующим.

В ту же минуту на негра бросился Конго Пелле и ударом топора раздробил ему череп. Негр упал как подкошенный.

— Следующий! — хладнокровно произнес царь Вуду, презрительно отталкивая ногой труп.

Вторым случайно оказался Марселен. Некоторое время Флореаль-Аполлон рассматривал его с мрачным видом; но юноша с твердостью вынес его взгляд.

Тогда царь Вуду задал ему те же вопросы, как и его предшественнику. Марселен отвечал так же.

— Хорошо, — произнес Флореаль-Аполлон, — теперь протяни руку!

Юноша повиновался. Тогда царь, схватив горящую головню, приложил к руке юноши, не спуская с него глаз. Это было ужасное зрелище. Послышался запах горящего человеческого тела, но Марселен только улыбался.

— О! — с удивлением вскричал царь Вуду, бросая головню, — да ты не боишься боли?

— Я ничего не боюсь, — отвечал тот по-прежнему с улыбкой, — смотри! — С этими словами, выхватив из-за пояса нож, юноша одним ударом обрезал все сгоревшее мясо. Свидетели этой сцены Вуду не могли удержаться от крика изумления пред таким презрением к боли.

— Хорошо! — холодно проговорил царь, протягивая ему руку.

Марселен подал ему свою обожженную руку, и тот крепко сжал ее, чтобы причинить жестокую боль. Однако юноша и тут выдержал, ни один мускул на его лице не дрогнул. Тогда Флореаль сказал:

— Твои испытания окончились; ты теперь настоящий сын змеи! Будешь ли ты верен клятве?

— Буду.

— Подойди сюда!

Юноша сделал два шага вперед. Тогда царь наклонился, открыл клетку и, вынув змею, обвил ее вокруг тела новопосвященного.

— Поцелуй священную змею и возврати ее мне! — проговорил он.

Марселен повиновался, и царь положил змею обратно в клетку.

— Ты теперь настоящий сын змеи, иди и попроси ядов у царицы!

Юноша приблизился к Сумере, которая с улыбкою смотрела на него; его мужество начинало ей нравиться.

— Дай сюда руку!

С этими словами она начала исследовать ужасную рану юноши, потом взяла зеленоватое тесто, приготовленное из каких-то неизвестных трав, и приложила к ране, прикрепив древесной корой.

— Завтра ты будешь совершенно здоров! — проговорила она.

Действительно, боль прошла как бы по волшебству. После этого царица передала юноше пакет трав, объяснив в коротких словах их свойства.

— Иди, дитя, — сказала она, — и будь верен священной змее!

Марселен почтительно поклонился царице и вернулся на свое место. За исключением двух, тотчас же безжалостно убитых, все новообращенные мужественно выдержали испытания и были приняты в секту Вуду.

— Дети змеи, — громко проговорил царь, когда испытание было кончено, — наступают праздники обновления года! Радуйтесь! Для священной змеи уже готовы три жертвы!

Присутствующие ответили криками радости, похожими на рычание зверей. Вслед за тем царь встал на клетку, заключавшую змею, и затянул гимн, который хором подхватили все присутствующие. Вдруг, как бы охваченные безумием, все Вуду начали, схватившись за руки, кружить около клетки. Эта дикая пляска, напоминавшая что-то сверхъестественное, продолжалась целую ночь. Многие танцоры падали от изнеможения; их относили в сторону и заменяли другими…

Марселен против воли был увлечен этой дикой пляской и так же упал от изнеможения без чувств. Когда же он очнулся, все уже исчезло; буря прошла; наступил день — и солнце весело играло на вершинах деревьев. Открыв глаза, юноша подумал сперва, что ему снился ужасный сон; но один взгляд, брошенный на раненую руку, убедил его в противном. Он поднялся и подозрительно посмотрел вокруг. Но все было тихо. Загадочная улыбка скользнула по губам юноши и он прошептал:

— Теперь в горы! Благодарение Богу, мой господин будет отомщен!

И он быстро направился к горам, где, как мы уже знаем, Дювошель устроил главную квартиру.

XIII. Встреча

Теперь нам нужно рассказать об этом юноше, который был так самоотверженно предан своему господину.

Марселен родился в Техасе; он был раб и сын раба. Его первым хозяином был француз, человек гуманный и умный, мягко относившийся к своим рабам. Он любил их, заботился об их просвещении и перед смертью даже освободил их в своем завещании. Но последнее было утаено жадными наследниками и несчастные рабы выведены на продажу. Здесь-то Марселена и его мать увидел Дювошель, которого охватила жалость при виде несчастных рабов, продаваемых подобно скоту. Он поспешил купить их, а вслед за тем составил формальный акт их освобождения.

Когда все формальности по этому делу были кончены, Дювошель обернулся к двум рабам, которые боязливо жались в углу залы, не понимая того, что происходит перед ними. Несчастная мать с плачем обнимала своего ребенка (Марселен тогда был еще дитя).

— Добрая женщина, — мягко проговорил он, — возьмите эту бумагу, вы свободны!

— Свободна?! — пробормотала она, взглянув на него с изумлением, смешанным с недоверием, — от чего свободна, господин?

— Как от чего! Вы свободны, я говорю, делать что угодно вам и идти куда хотите, вы свободны, слышите ли?

Бедная женщина молча покачала головой с недоверчивым видом.

— Это невозможно, — проговорила она, — вы сами имеете черную кровь в жилах, господин!

— Ну, так что ж такое? — удивленно спросил он.

Негритянка опустила голову, не отвечая.

Некоторое время Дювошель смотрел на нее с выражением крайней жалости.

— Я понимаю вас, несчастная женщина, — печально проговорил он, — цветные люди еще более жестоки для своей расы, чем даже белые! Не правда ли, вы это хотите сказать?

Она подняла на него свои глаза и чуть слышно отвечала:

— Да!

— Успокойтесь, бедная женщина, — проговорил Дювошель, — я происхожу из такой страны, где рабство уничтожено и где негры завоевали себе свободу.

— А разве существует такая страна? — с изумлением спросила она.

— Да, и я туда скоро возвращаюсь, как только покончу здесь свои дела. Знаете что, купив вас, я имел только одну цель — возвратить свободу вам и вашему ребенку. Возьмите эти двести долларов; надеюсь, их будет достаточно вам, чтобы иметь возможность заняться каким-нибудь делом.

Негритянка по-прежнему покачала головою и решительно отказалась от кошелька, который протягивал ей Дювошель.

— Нет, господин, — проговорила она, — вы говорите, в вашей стране нет рабов, но у вас должны же быть слуги!

— Да, у нас есть слуги, — с улыбкою отвечал Дювошель, — но эти слуги совершенно свободны и могут покинуть свое место, когда пожелают.

— Хорошо, — заметила она, — тогда, господин, возьмите эту бумагу и золото; они нам не нужны. Я и мой ребенок, мы будем вашими слугами.

— Как, вы согласны покинуть свою родину?

— У раба нет родины, господин, — печально ответила она, — да и нельзя быть уверенным нам здесь, что эта свобода, которую вы так благородно нам дали, не будет похищена у нас снова. Вы не знаете белых Техаса! Довершите ваше доброе дело, господин, и дозвольте нам следовать за вами. Кто знает?! Может быть, когда-нибудь и мы пригодимся вам.

— Хорошо, — проговорил Дювошель, — вы последуете за мной в Гаити, только помните, что вы сопровождаете меня добровольно и что вы свободны!

— О, господин, теперь мы еще более рабы, чем когда-либо, — отвечала негритянка со счастливым видом, — потому что мы теперь рабы из благодарности!

Через несколько дней Дювошель вместе с приобретенными слугами уехал в Сан-Доминго.

Как известно, негры доходят до крайности и в ненависти и в любви. Так и было с новыми слугами Дювошеля: почувствовав благодарность к своему благородному господину, они не знали, как выказать лучше свою преданность и самоотвержение. Поэтому, когда произошли те печальные события, о которых мы говорили выше, Марселен решил рискнуть жизнью, чтобы дать ему возможность отомстить поклонникам змеи. Юноша сообщил о своем проекте матери, которая, нежно обняв его, промолвила только одно слово — «Иди!»

Дювошель, против воли, должен был согласиться на такой самоотверженный поступок слуги.

Мы уже говорили, каким испытаниям подвергался бедный юноша, как он их выдержал и как, наконец, был принят в секту.

Очнувшись утром после ночной пляски поклонников змеи, Марселен с любопытством оглянулся кругом. На поляне, по-видимому, было все спокойно, но юноша инстинктивно чувствовал, что за ним наблюдают невидимые взоры. Он не спеша поднялся, потянулся как человек, только что проснувшийся от глубокого сна, и тихо, спокойно направился к Леогану, вместо того, чтобы идти к Черным горам, где он хотел быть.

Прошло несколько минут. Юноша беззаботно шагал, напевая вполголоса креольскую песенку. Вдруг раздался грубый голос, и какой-то человек вынырнул перед ним словно из-под земли.

— Ты что-то весел сегодня, Марселен! — иронически проговорил он.

Юноша незаметно вздрогнул, но, быстро оправившись, спокойно поднял глаза на собеседника. Пред ним стоял в своем белом одеянии, скрестив на груди руки, с мрачным видом, Флореаль-Аполлон; сардоническая улыбка играла на толстых красных губах вождя поклонников змеи.

— Я доволен, папа Вуду, — простодушно отвечал юноша, — и прошлой ночью, и этим утром!

— А, — заметил Флореаль, устремляя на него пронизывающий взгляд и как бы желая проникнуть в глубину его души, — ты находишь, что прошлая ночь была приятна для тебя?

— Да, — отвечал юноша с выражением ненависти, омрачившей прекрасные черты его лица, — и эта ночь предвещает много других, так же приятных…

— Что же тебе сделал твой господин, — спросил Флореаль после некоторой паузы, — что ты так сильно ненавидишь его?

— Что он сделал мне?! Ты сказал это сам сейчас, папа Вуду!

— Как?!

— Он мой господин! — вскричал со смехом юноша, бросая сверкающий взгляд на Флореаля.

— Так, — пробормотал этот вполголоса, — я не ошибся в нем! — потом громко прибавил:

— Куда же ты идешь сейчас?

— В Леоган, чокнуться с мамашей Нереиной!

— И только?

— Потом я думаю посетить Жюли, мою хорошую знакомую, знаете, красивую прачку в Бизотоне.

— А ты любишь Жюли?

— Я должен жениться на ней!

— Ну, это еще не основание! — с иронией заметил Вуду, потом прибавил, — послушай, ты мне нравишься, можешь ли ты быть верным?

— Да, для тех, кого я люблю!

Флореаль-Аполлон бросил на него странный взгляд.

— А меня ты любишь? — резко спросил он.

— Почему же нет?! Вы ведь не сделали мне никакого зла!

— Хочешь ли ты служить мне?

— Я не могу покинуть своего господина! — отвечал юноша, нахмурив брови.

— Успокойся, я этого не требую от тебя.

— Когда так, я согласен.

— Будешь ли ты мне верен?

— Да.

— Поклянись священной змеей!

— Клянусь!

— Хорошо, смотри, дитя, ты знаешь, к чему обязывает тебя эта клятва! — проговорил негр угрожающим тоном, который невольно заставил задрожать бесстрашного юношу.

— Я сдержу клятву, папа Вуду! — твердо отвечал юноша, несмотря на свое волнение.

— Следуй за мною!

— Идите вперед, папа Вуду, а я за вами: где вы пройдете, пройду и я!

— Хорошо!

И Флореаль-Аполлон быстро углубился в лес с уверенностью человека, которому прекрасно известна дорога.

Марселен с решительным видом шагал позади негра, хотя его сердце невольно сжималось от страха. Но отступать было уже поздно; к тому же юноша уже обрек свою жизнь в жертву преданности господину.

XIV. Кто сильнее

В течение уже целого часа шли наши спутники, все более и более углубляясь в эту роскошную тропическую природу, величественное спокойствие которой, казалось, еще никогда до них не нарушал шум шагов человека. За все время пути они не обменялись ни словом. Тщетно Марселен, чтобы показать свое спокойствие духа, принимался напевать вполголоса какую-нибудь песенку; повелительный жест спутника каждый раз останавливал его. Юноша и сам был хорошим ходоком по лесу, однако он совершенно потерял направление в этой однообразной массе зелени, в переходах по бесчисленным оврагам и мрачным лагунам, осененным гигантскими деревьями, где сквозь чащу леса почти не видно было неба, и только редкие солнечные лучи, проникая под густую листву, немного рассеивали царивший здесь таинственный мрак и слабо освещали дорогу.

Наконец Флореаль остановился. Марселен с любопытством оглянулся кругом. Они находились в это время на обрывистом краю огромной расщелины, шириною по крайней мере в 50 футов. В глубине, как слышно было, протекал ручей.

— Гм! — пробормотал юноша, — интересно знать, как мы переберемся через эту расщелину.

Но его спутник молча наклонился, разрыл кучу сухих листьев и вытащил оттуда длинную, узловатую веревку с железным крюком на конце. Один конец этой веревки он обвязал вокруг толстого ствола бавольника, росшего на самом краю пропасти, а другой бросил в бездну.

— Вот наша дорога! — проговорил он, обращаясь с зловещей улыбкою к юноше, с любопытством следившему за ним.

— Хорошо! — коротко ответил тот.

— Я спущусь вперед, — продолжал Флореаль, — а ты потом, когда я скажу тебе; держись крепче за веревку, если не хочешь упасть с высоты двести футов. Ты не боишься, дитя?

— Ба, — со смехом отвечал юноша, — зачем мне бояться, папа Вуду?! Не беспокойтесь за меня; ведь я сказал, что пройду везде, где вы пройдете!

— Ты храбрый малый! — пробормотал Флореаль.

— Кажется, я уже достаточно это доказал в прошлую ночь?

— Смотри же! С этими словами негр сел на край пропасти и, обхватив веревку, стал быстро спускаться в бездну.

Оставшись один, юноша бросил кругом подозрительный взгляд. В голове его мелькнула мысль о бегстве, но была сейчас же оставлена.

— Опасность, если она существует, позади меня, а не впереди, — проговорил он про себя, — здесь каждое дерево имеет свои уши, каждый лист — глаза. Лучше храбро идти вперед!

В этот момент со дна пропасти послышался голос Флореаля.

— Иди!

— С Богом, — решительно проговорил юноша и, пробормотав короткую молитву, стал спускаться.

Вскоре он почувствовал, что веревку крепко держат внизу, без сомнения, чтобы облегчить ему спуск. Это значительно ободрило его.

Свет, очень слабый уже на краю пропасти, быстро тускнел по мере того как Марселен спускался вниз; вскоре он был окутан совершенным мраком. Между тем шум воды становился все слышнее и слышнее. Юноша продолжал спускаться. Прошло уже восемь минут. По его расчету, он находился не более как в двадцати четырех футах от дна пропасти.

— Стой! — вдруг раздался голос Флореаля, которого он, однако, не мог видеть в темноте.

Марселен повиновался и вскоре почувствовал, что негр, схватив его за талию, быстро отбросил его назад.

— Где же мы находимся? — с любопытством спросил юноша.

— Ты сейчас увидишь это, подожди, я зажгу огонь!

С этими словами Флореаль высек из огнива огонь и зажег факел. Бездна внезапно осветилась, и Марселен увидел, что они остановились на выступе шириною футов десять, где находилось отверстие большой пещеры, далеко, казалось, углублявшейся в недра земли.

— Черт возьми, — с добродушным смехом проговорил Марселен, — местечко недурно выбрано! Сюда, что ли, мы и шли?

— Нет еще!

С этими сдавали Флореаль нагнулся к отверстию пещеры и свистнул особенным образом. Сверху пропасти послышался подобный же свист и чьи-то невидимые руки подняли веревку.

— Эге, я хорошо сделал, что не поколебался спуститься, — проговорил про себя юноша, — я не обманулся: за мной следили.

— Следуй за мною! — проговорил Флореаль.

— Куда?

— А вот по этому мосту, — мрачно проговорил негр, указывая своим факелом на громадный ствол бигнонии, перекинутый через пропасть.

— Черт возьми, — заметил юноша с добродушной улыбкой, — дорожка-то узка и не совсем удобна; я бы предпочел другую, папа Вуду!

— Что ты говоришь?

— Ничего! Не обращайте внимания; у меня привычка говорить сам с собою.

— Слушай же. Мы находимся здесь на высоте 120 футов то есть почти на половине расстояния от дна пропасти. Смотри!

С этими словами негр зажег второй факел и бросил его в бездну, где он осветил мрачные скалы и бурный ручей, шумевший в самом низу.

— Будь осторожен! — продолжал Вуду, — один неосторожный шаг — и ты погиб. Понял?

— Да.

— И ты не боишься идти?

— Черт возьми, ведь я уже сказал вам, что ничего не боюсь; идите вперед, а я за вами!

— Я не ошибся, ты храбрый малый! — проговорил Вуду на этот раз почти дружеским тоном.

С этими словами он стал перебираться через пропасть.

— Честное слово, — проворчал про себя Марселен, оставшийся один, — этот дьявол поклялся, кажется, переломать мне кости! Впрочем, теперь уже поздно отступать; нужно во что бы то ни стало идти вперед!

И юноша, не колеблясь, вступил на опасный мост; через полминуты он был около Вуду на той стороне пропасти.

Последний некоторое время глядел на него с чувством изумления: смелость юноши внушала ему глубокое уважение.

— Я доволен тобою! — проговорил он и крепко пожал ему руку.

— Ну, на этот раз, кажется, тигр укрощен! — пробормотал про себя юноша.

— Помоги мне сбросить в пропасть этот мост, — сказал Вуду, взяв в руку один деревянный рычаг и указав на другой Марселену.

— Но ведь этак мы отрезаем себе отступление, папа Вуду! — проговорил юноша.

Воду улыбнулся.

— Не беспокойся, мы найдем и другие дороги! Кроме того, этот мост всегда можно восстановить, когда будет нужно. Оглянись!

— Правда, — машинально отвечал юноша, который только теперь заметил около двадцати толстых отводов, лежавших на площадке, из которых каждый мог быть перекинут через пропасть.

— А в пещере, которая находится перед нами, еще столько, — заметил Флореаль.

Юноша опустил голову, чтобы скрыть насмешливую улыбку, мелькнувшую на его губах, и решительно принялся за работу.

Через пять минут бывший мост со страшным шумом, похожим на раскаты грома, полетел в пропасть.

— Вот дело и сделано, — заметил Вуду, — теперь пойдем дальше!

Оба направились в пещеру. Перед ними открылась довольно широкая и высокая галерея, незаметно поднимавшаяся.

Путь продолжался около получаса. Наконец они подошли к такому месту, где скала совершенно преграждала им дорогу. Они остановились. Флореаль затушил свой факел и несколько раз постучал в скалу. Она вдруг бесшумно сдвинулась, и ослепительный свет хлынул в темную галерею. Флореаль, а за ним Марселен, вошли туда, и скала за ними сейчас же заняла прежнее место. Как Марселен ни разглядывал, ему не удалось заметить механизма, приводившего в движение эту скалу.

Теперь оба негра находились на обширной площадке, окруженной со всех сторон массивными утеса ми. В центре площадки поднимался утес в виде сахарной головы высотою более ста футов. У его подножия стояла небольшая хижина, перед которою сидела старая негритянка, занятая чисткой овощей. В нескольких шагах от нее над костром кипел котел. Тут же весело резвились три маленькие девочки от 7 до 10 лет, с беззаботностью, свойственной их возрасту. Негритянка с добродушной улыбкой наблюдала за ними.

Это была Розеида Сумера, царица Вуду. При виде детей, среди которых Марселен узнал Марию Дювошель, дочь своего господина, юношей овладело страшное волнение. Глубокая жалость охватила его при виде этих невинных созданий. Между тем маленькая девочка с криком радости бросилась ему на шею. Юноша, забыв от радости, где он находился, схватил ее в объятия и крепко прижал к груди, но сейчас же, вспомнив, что малейшее неблагоразумие может погубить и его и ребенка, отстранил от себя девочку и холодно сказал:

— Иди, крошка, играй!

Девочка с недоумением поглядела на него, потом печально отошла к своим подругам, обиженная холодным тоном Марселена, от которого она видела только одни ласки.

— Я думал, что ты хочешь задушить ее! — мрачно сказал Флореаль, бросая на юношу подозрительный взгляд.

— Может быть! — отвечал тот, хмуря брови.

— Будь спокоен, — заметил Вуду зловеще, — я наполовину освобожу тебя от твоего мщения!

— Спасибо! — проговорил юноша с выражением ненависти, обманувшей подозрительность Флореаля.

— Это ты, Марселен? — обратилась к нему старая негритянка.

— А, мамаша! Вы здесь живете? — спросил ее юноша.

— Так нужно, — отвечала она, — впрочем, это все скоро переменится.

При этих словах она с дьявольской усмешкой переглянулась с Флореалем.

— Я голоден! — проговорил последний.

— В одну минуту будет готов завтрак! — отвечала она.

— Тогда готовь скорей, а я схожу на свою обсерваторию, — сказал он и сделал знак Марселену следовать за ним.

Позади хижины возвышалась огромная, высеченная в скале лестница, доходившая до двух третей высоты пика и здесь оканчивавшаяся галереей в шесть футов ширины, которая обходила вокруг утеса. Эту галерею царь Вуду и называл своей обсерваторией.

С галереи открывался во все стороны поразительный вид, так что Марселен не мог удержаться от крика изумления.

— Папа Вуду, да ведь мы находимся на вершине пика Куридас!

— Да, — просто отвечал Флореаль-Аполлон, — пик считается недоступным. Но Вуду еще с первых времен своего появления на острове Сан-Доминго, что относится к началу рабства, раскрыли его тайну и основали здесь свое убежище, чего никто из посторонних и не подозревал. Скажи, дитя, можно ли здесь победить нас? — прибавил он.

— Нет! — вскричал юноша тоном печального убеждения.

— Что могут сделать белые и презренные метисы против поклонников змеи? — вскричал Вуду, бросая вокруг горделивый взгляд. — Скоро настанет час торжества, — прибавил он, с угрозою простирая руки к селениям, лежавшим на равнине, между тем как черты его приняли ужасное выражение, — и тогда горе, горе нашим врагам!

Со страхом смотрел Марселен на этого мрачного человека, казавшегося ему гением зла.

— Пойдем вниз, — спокойно проговорил Флореаль после некоторого молчания, — мамаша Сумера подала нам знак, что завтрак готов. — Смотри, — прибавил он, тяжело положив свою руку на плечо юноши, — приведя тебя сюда, я оказал тебе высшее доверие! Ты знаешь мое могущество: малейшая нескромность с твоей стороны приведет тебя к смерти! От моего мщения нельзя скрыться даже в недрах земли!

Юноша внутренне задрожал, но постарался ничем не выдать своего волнения.

— Я поклялся священной змеей! — твердо проговорил оп.

— Хорошо, — заметил Вуду, — после завтрака я сообщу тебе свои намерения.

Они спустились по лестнице вниз. У входа в хижину теперь была только одна старая негритянка. Тщетно Марселен оглядывался кругом, девочек нигде не было видно; очевидно, во время его отсутствия негритянка заперла их в хижине.

XV. Волк и лисица

Завтрак был очень скромный и состоял всего из куска жареной козлятины и нескольких бананов, запитых бутылкою воды. Розеида Сумера только прислуживала неграм, а потом скрылась в хижине, без сомнения, для того, чтобы позавтракать там с детьми.

Когда аппетит Марселена, сильно разыгравшийся от продолжительной прогулки и особенно от ночной пляски, был наконец удовлетворен, Флореаль-Аполлон, все время исподлобья наблюдавший за ним и сам почти не евший ничего, подал знак негритянке, которая принесла из хижины огромную бутылку рома.

— Теперь, — проговорил Вуду, наливая полный стакан этого крепкого напитка, — не худо и выпить!

— Ничего не может быть приятнее, — весело отвечал юноша, — я умираю от жажды!

— За твое здоровье, брат, — проговорил Вуду, чокаясь с ним стаканом.

— И за ваше, папа Вуду! — отвечал Марселен, залпом опрокидывая стакан и щелкая языком от удовольствия.

— Как ты находишь это, товарищ? — спросил Флореаль.

— Превосходно, если не ошибаюсь, это настоящий ямайский ром!

— Да, и притом такой, который дважды сделал путешествие вокруг света.

— О, да этот ром путешествовал больше, чем я! — смеясь, отвечал Марселен.

— Правда, но разве ты путешествовал, товарищ?

— Я? Нет! — отвечал юноша с самым добродушным видом.

— А я думал, что ты родился на твердой земле, — заметил Вуду, наливая ему второй стакан рома.

— Прежде всего позвольте узнать, что вы называете твердой землей? — проговорил юноша, ставя пустой стакан.

— Черт возьми! Ну Америка, Техас, вообще все, что нельзя назвать островом!

Марселен насмешливо улыбнулся.

— Постойте, товарищ, вы не договорили. Куда же девать Африку? Разве это тоже не твердая земля?

— Черт возьми, правда! Но ведь ты не африканец?

Юноша прыснул от смеха и молча протянул свой стакан, который Флореаль поспешил наполнить до самых краев.

— За ваше здоровье, товарищ! Гм, славная вещь ром! Дьявол побери всякого, кто будет утверждать противное!

С этими словами он залпом осушил и этот стакан.

Крепкий напиток стал уже оказывать на него действие: язык стал заплетаться, глаза засверкали как раскаленные уголья.

— Не хочешь ли еще? — спросил его Флореаль, который сам пил очень мало и все время наблюдал за тем действием, какое оказывала убийственная жидкость на юношу.

— Отчего же?! — весело отвечал тот.

Стакан был снова наполнен и выпит. Флореаль отбросил опустевшую бутылку и открыл другую.

— Итак, ты из Африки?

Юноша не отвечал. Прошло несколько минут молчания, во время которого оба негра исподтишка наблюдали друг за другом.

— Умеете ли вы читать? — спросил наконец Марселен насмешливым тоном.

— Черт возьми, надеюсь! — отвечал Вуду.

— Тогда прочтите-ка это! — и, отворотив левый рукав рубашки, юноша показал свою руку, на которой было нататуировано голубой краской какое-то изображение.

Заметив его, Флореаль вздрогнул от изумления и, с живостью схватив руку юноши, с глубоким вниманием стал всматриваться в нее.

— Возможно ли! — вскричал он наконец в крайнем изумлении.

— Ну, — важно проговорил юноша, — поняли вы теперь, что это означает?

— Да, да, — бормотал Флореаль с задумчивым видом, — это знак Пурра.

— Вы угадали!

— Я все разобрал, — продолжал Вуду, ты не только сын Ардра, но ты имеешь отличительный знак главных оби — Пурра. И такой молодой! — прибавил он, задумчиво опуская на грудь свою голову.

Марселен опустил рукав рубашки и с важностью взглянул на своего собеседника.

— Что за важность возраст! — заметил он коротко и презрительно. — Разве ты не знаешь, царь Вуду, что Пурра — самые могущественные между детьми жгучей Африки, и что оби, вожди поклонников змеи, с самого рождения посвящаются божеству и наследуют это звание по прямой линии?

— Ты прав, я совершенно забыл об этом. Взгляни, — с живостью прибавил он, протягивая свою левую руку, на которой был изображен такой же знак, — я также оби!

— Я это знал, — с важностью ответил Марселен, — иначе разве я открылся бы тебе?

— Да, мы теперь братья! Но скажи, пожалуйста, зачем вместо того, чтобы сразу открыться, ты подвергался испытаниям?

— Да потому, что в глазах других я не хотел раскрывать свое высокое звание!

Флореаль молча склонил голову.

— Пить! — проговорил юноша, протягивая стакан.

Вуду поспешил наполнить его ромом.

— Что, ты все еще подозреваешь меня в измене? — насмешливо спросил Марселен, поднося стакан к своим губам.

— Прости, брат, я не звал тебя! Твое положение у наших врагов возбуждало у меня подозрение в твоей искренности.

— У всякого своя слабость, — поучительным тоном проговорил юноша, — однако ты должен был бы знать, что там, где неприменима сила, пускается в ход хитрость.

— Я был неправ, сознаюсь в этом; но всякий бы на моем месте поступил так же. Однако ты не можешь отрицать того, что я дал тебе доказательство высшего доверия, проведя тебя сюда.

— Может быть, папа Вуду! Но кто знает, для чего вы привели меня сюда и что случилось бы со мною, если бы я не открылся вам!

— Ты, вероятно, не вышел бы отсюда живым! — откровенно отвечал Вуду.

— Благодарю за откровенность, — рассмеялся юноша, — ну, а теперь?

— Теперь у меня нет секретов от тебя; ты будешь знать все!

— Ты что-то хотел узнать от меня? — небрежно спросил Марселен.

— Да, вот за этим я и привел тебя сюда! Впрочем, зачем мне больше скрываться от тебя?! Скажу прямо, моим намерением было — привести тебя сюда и заставить говорить.

— Напоивши меня пьяным… — проговорил юноша, протягивая свой стакан, который был снова наполнен, — а когда я бы рассказал тебе?..

— Убить тебя, брат, если бы я увидел на твоем лице какой-либо след колебания или волнения! — холодно отвечал царь Вуду.

— Послушай, — заметил юноша, поставив на стол пустой стакан, — я также хочу кое-что сообщить тебе, брат: ты слишком скоро действуешь и потому твое мщение бывает не полное; из двух твоих жертв только одна умерла.

— Которая? — с живостью вскричал Вуду.

— Марта Колет, супруга Дювошеля, плантатора из Хереми.

Улыбка удовольствия появилась на губах Флореаля, взгляд его засверкал, но скоро лицо его опять приняло свое обычное угрюмое и бесстрастное выражение.

— Яд, данный тобою Люсьену Дорнесу, действовал не так быстро, как ты предполагал.

— Он что-нибудь говорил?

— Нет, — холодно отвечал Марселен, — когда он упал в пруд и был вытащен Колетом, я первый оказал ему помощь.

— И?..

— Он не пришел в сознание, так как под предлогом оказать ему помощь я натер ему ноздри ядом liche de pola.

— Ты сделал это, брат?

— Да!

— Благодарю, ты спас нас — Дорнес знал наши секреты.

— Я чувствовал это, но теперь эти секреты умерли с ним, ты теперь один знаешь их.

— Нет, брат, не один я! Я хочу разделить эти секреты с тобою, — вскричал царь Вуду с взрывом внезапной откровенности, которую трудно было предполагать в нем.

— Как тебе угодно, — небрежно отвечал юноша. — Я не спрашиваю у тебя ни о чем; я только исполняю свой долг по отношению к священной змее, а остальное меня не касается.

— Брат, мы с тобою — единственные оби на Гаити! Мне тяжело одному носить этот секрет, я хочу разделить его с тобою, так нужно!

— Выслушай еще, я не кончил!

— Говори!

— Дювошель, мой господин, поклялся отомстить тебе!

Флореаль презрительно улыбнулся.

— Я не боюсь его! — проговорил он.

— Но он склонил на свою сторону президента Жефрара!

— У президента Жефрара, как бы он ни был могуществен, будет скоро столько собственного дела, — отвечал вождь Вуду с мрачным смехом, — что ему некогда будет подумать о делах друзей, даже самых близких.

— Я не понимаю тебя!

— Скоро поймешь! Продолжай!

— Солдаты расставлены по всем деревням и окружают Артибонитский лес…

— Сколько бы их ни было, знай, брат, что мы невредимо проскользнем через них. Когда Вуду свистнет, власть цветных людей исчезнет. Вуду все может. Я уже вчера знал все то, что ты мне говоришь теперь.

— И ты принял предосторожности?

— Все; дети змеи уже держатся настороже. Когда наступит час, то по сигналу, данному с пика Куридас, Вуду поднимутся массами, нахлынут со всех сторон острова и сделают с цветными людьми то, что некогда отцы их сделали с белыми европейцами. Тогда, — прибавил он с диким торжеством, от которого кровь застыла в жилах у Марселена, — Гаити станет действительно свободной страной и будет всецело принадлежать неграм.

— Мечты прекрасны, — проговорил молодой человек, подымая голову с задумчивым видом, — к несчастью, успех…

— Обеспечен! — с живостью прервал его Вуду. — Понимаешь ли, брат, наши сторонники окружают самого президента Жефрара; на нашей стороне не только высшие офицеры, но и гражданские чиновники.

— Тайна, известная стольким, уже не тайна! Будь осторожен, брат!

— Ты был бы прав, если бы это было так, как ты предполагаешь; но все эти сторонники представляют только руки, которые действуют, а не головы, которые рассуждают. Они не знают настоящей цели заговора и все воображают, что действуют в пользу императора Сулука.

— А ведь правда! Сулук показал себя преданным сыном священной змеи.

— Сулук! — с презрением вскричал Флореаль, — что представляет он из себя?! Это просто животное, идиот без воли и разума! Он будет нам служить только ширмой!

— Однако и у Сулука много друзей, брат!

— Было много, когда он был в силе, а теперь он остался одиноким. И то, чего не осмеливался он сделать для Вуду, на этот раз Вуду сам сделает. Разве он не царь?!

При этом откровенном признании Марселен взглянул на негра с деланным изумлением, обманувшим Флореаля.

— Понимаю, — проговорил юноша, — священная змея сама будет царствовать.

Воду широко улыбнулся.

— Повторяю, — продолжал Марселен, — это прекрасная мечта, но пробуждение может быть ужасным. Вспомни, что в самых тонко обдуманных проектах остается место для случая.

— Случая?

— Да, случая, этого слепого агента судьбы, который разрушает иногда самые хитросплетенные планы. Человеческое предвидение, как бы ни было оно далеко, все-таки имеет свои пределы, а измена является под самыми различными формами. Часто бывает, что самый преданный друг скорее всего изменяет. Вспомни также, брат, что говорят христиане: Христос был предан одним из самых близких учеников!

Вуду нахмурил брови.

— Успокойся, брат, я не имею соучастников, которые могли бы изменить мне, — проговорил он, — я один владею своей тайной!

— Если это так, я от души поздравляю тебя. Но поверь мне, брат, крепче храни эту страшную тайну в своем сердце! — сказал Марселен тоном неуловимой иронии, — что касается меня, я ничего не хочу больше знать!

— Однако…

— Нет, — решительно проговорил юноша, — я только простой солдат священной змеи и не хочу быть ничем иным. Но когда настанет время действовать, ты всегда найдешь меня около себя. А до тех пор я не буду ничего слушать!.. Впрочем, еще одно слово…

— Какое?

— Постарайся, чтобы час освобождения сынов священной змеи наступил скорее; у Жефрара опытные шпионы.

— Какое сегодня число? — спросил Флореаль.

— К чему этот вопрос? — с изумлением спросил юноша.

— Отвечай! — настойчиво проговорил вместо ответа Вуду.

— Хорошо, двадцатое декабря!

— Так радуйся, брат, на Рождество у Вуду будет великое торжество! Я обещаю тебе.

— И по этому поводу ночью будут принесены жертвы? — спросил Марселен.

— Да! Таков обычай, разве ты не знаешь этого?

— Конечно знаю!

— Так зачем же спрашиваешь тогда?

— Затем, что я хочу воспользоваться в эту ночь правом оби и занять место первого жреца. Разве я тебе не говорил, что и я также желал бы отомстить?!

— Твое мщение там! — ответил Флореаль-Аполлон, указывая на хижину. — Я удовлетворю твоей просьбе, но при двух условиях!

— Каких?

— Ты передашь это письмо полковнику Бразье! — проговорил негр, вынимая из-за пояса запечатанный конверт.

— Первому адъютанту президента?

— Да, я не знаю, кому другому доверить его!

— Гм! Я боюсь, что ты взваливаешь на меня тяжелое поручение.

— Это письмо не компрометирует тебя.

Марселен продолжал колебаться.

— Ты отказываешься? Ты, оби!

— Ну хорошо, — решительно вскричал юноша. — Но ты обещаешь мне, что я не подвергнусь никакой опасности?

— Никакой! Клянусь тебе!

— Хорошо! Второе условие?

— Ты передашь Анжеле Колет, что я хочу ее видеть сегодня вечером.

— Ну, насчет этого будь спокоен: она не придет!

— Ошибаешься, брат, она придет! — проговорил со странной улыбкой Вуду. — Ты будешь сопровождать ее!

— Но, послушай, она никогда не доверится тебе!

— Ей не будет угрожать никакая опасность, клянусь тебе в этом священной змеей. Но, повторяю, брат, мне нужно ее видеть! Когда она переговорит со мною, она может свободно вернуться к себе домой.

— Хорошо, только я не отвечаю за успех этого дела!

— Это тебя и не касается.

— Что же я должен передать ей?

— Ты передашь… — Вуду задумался, затем быстро добавил: — Нет, лучше я напишу письмо! Подожди меня здесь!

— Вот этак-то лучше, — смеясь проговорил юноша, — по крайней мере, с меня слагается всякая ответственность.

Но Вуду, не ответив ничего, уже скрылся в хижине, откуда вышел через четверть часа с письмом в руке.

— Прекрасно! — проговорил юноша, пряча письмо за пояс, — но сдержишь ли ты свое слово?

— Клянусь тебе в этом!

— Тогда, папа Вуду, еще один стакан рому — и до свидания!

— Не будет ли? Ведь ты и так пьян.

— Знаю, но стаканом больше, стаканом меньше, что за беда?! Ром-то уж очень хорош у тебя. Да ты не бойся, брат, поручение будет исполнено аккуратно.

Флореаль, молча пожав плечами, налил стакан.

— Уж эти черные! — с презрением пробормотал он, глядя на юношу. — При помощи рома и тафии с ними можно сделать все что угодно.

— Баста, — проговорил Марселен, отирая губы, — теперь в путь!

— Следуй за мною!

Воду прошел позади хижины и надавил рукой на утес: огромная скала повернулась на своих невидимых петлях и открыла проход.

— Гм! — пробормотал Марселен, взглянув на скалы, протянувшиеся у его ног, — спуск не очень то удобен!

Он споткнулся и инстинктивно оперся о гранитную стену. Флореаль никоторое время внимательно разглядывал его.

— Ты слишком пьян, — проговорил он наконец, — ты переломаешь себе все кости! Садись лучше ко мне на спину.

— Ты думаешь?..

— Делай, что тебе говорят; ведь ты едва держишься на ногах!

Марселен безмолвно забрался на плечи Вуду. Действительно, спуск был очень труден. Даже Флореаль-Аполлон, несмотря на свою геркулесовую силу, несколько раз спотыкался; больших усилий стоило ему удержаться со своей ношей на ногах и не слететь в пропасть. Наконец они благополучно достигли равнины.

— Пришли! — проговорил Флореаль со вздохом облегчения.

Марселен не отвечал; он преспокойно заснул на спине негра. Флореаль положил его у подножия одного дерева; юноша пробормотал несколько бессвязных слов, но не проснулся.

— Эти дети не умеют даже пить, — проговорил Флореаль, пренебрежительно смотря на спящего у его ног юношу, — впрочем, тем лучше, через два часа он все позабудет, что с ним было, и черт меня побери, если он сумеет найти дорогу в наше убежище.

С этими словами Вуду снова поднялся наверх, но оттуда еще раз взглянул вниз. Юноша, казалось, крепко спал.

— Доброго сна! — крикнул тогда со смехом Флореаль, поднялся на свою галерею и задвинул за собой подвижную скалу. Но едва он исчез из виду, как Марселен с живостью вскочил на ноги.

— Эти дети даже не умеют пить! — с усмешкою передразнил он Вуду. — Будь спокоен, будь спокоен, демон, теперь я знаю твое убежище!

Его опьянение как рукой сняло; твердой, уверенной поступью трезвого человека он направился в лес по дороге к Леогану.

XVI. Талисман

Было уже около полудня. Жгучие лучи тропического солнца распространяли нестерпимую жару. Но Марселен, не обращая на это никакого внимания, по-прежнему продолжал свой путь по лесу, с удивительной уверенностью ориентируясь в целой сети скрещивающихся по всем направлениям тропинок в чаще.

Юноша чувствовал себя в радостном настроении от того, что ему удалось узнать и сделать. Он был доволен тем, что ему удалось не только попасть на собрание поклонников змеи, но и заручиться доверием царя Вуду, бывшего самым хитрым и самым подозрительным из всех негров в Сан-Доминго. Совершенно незаметно для Флореаля Марселену удалось выведать все тайные планы и намерения честолюбивого вождя Вуду, который и не подозревал этого.

Своим успехом Марселен был обязан, нужно сказать, настолько своей хитрости и уменью притворяться пьяным, насколько и тому таинственному изображению, которое было начертано на его левой руке.

Но здесь мы должны объяснить читателю, почему Марселен, чувствовавший в душе одно отвращение к секте Вуду и никогда в действительности не принадлежавший к ней, получил знак, ставивший его в число оби, или высших вождей секты. Это произошло совершенно случайно. Марселен сам до последнего времени не понимал значения носимого им изображения и показал его Флореалю по какому-то внушению.

Он получил этот знак, еще когда ему было всего четыре или пять лет. И он, и мать его принадлежали тогда господину, у наследников которого их и купил Дювошель, чтобы дать им свободу.

Это было в Гальвестоне, городе провинции Техас. Однажды мать Марселена, открыв утром дверь своей хижины, заметила на пороге ее какого-то старого негра, лежавшего без чувств, вероятно от потери крови, сочившейся из его ран на голове и груди. Движимая чувством сострадания, негритянка перетащила раненого в хижину, перевязала ему раны и уложила на своей постели, а потом рассказала об этом своему господину. Последний, как мы уже упоминали, был человек добрый и гуманный; он не только одобрил ее поступок, но и призвал врача, чтобы осмотреть больного.

Однако прежде всего нужно было узнать, кто этот человек, был ли он свободный или раб, так как в последнем случае закон требовал представить его живого или мертвого его господину. Состояние его здоровья было слишком тяжелым. Поэтому прошло несколько дней, пока он, благодаря уходу доброй негритянки и стараниям приглашенного врача, оправился настолько, что мог отвечать. Оказалось, что этот человек был свободный, то есть совершенно независимый ни от кого. Но узнать что-нибудь о его прошлом или о том, почему были ему нанесены раны, не удалось: он наотрез отказался отвечать. Выздоровев совершенно, старый негр имел длинный разговор наедине с хозяином Марселена, после которого объявил, что покидает и город, и эту страну. Действительно, на следующий день он уехал на американском корабле в Либерию, Черную республику, основанную, как мы уже говорили выше, несколькими негрофилами Соединенных Штатов на западном берегу Африки. Перед отъездом он зашел к негритянке, матери Марселена.

— Добрая женщина, — сказал он, — вы спасли мне жизнь; благодаря вам и вашему господину я могу спокойно провести остаток моих дней, но я беден и не могу деньгами вознаградить вас за ваши благодеяния, между тем я желал бы сделать вам в благодарность один подарок.

Потом, подозрительно оглянувшись кругом, тихо прибавил.

— Слышали ли вы о секте Вуду?

— Вуду! Да слышала! — пробормотала негритянка дрогнувшим голосом.

— Да, Вуду, этой секте демонов, которые, владея страшными ядами, пользуются ими, чтобы безжалостно истреблять своих врагов. Никто не может скрыться от их мщения, и вот, из благодарности к вам, я хочу навсегда избавить не вас, а вашего сына от их злостных козней.

— Что же вы хотите сделать с ним? — спросила негритянка, дрожа от ужаса.

Старик засучил рукав своей рубашки и показал странный рисунок, татуированный на его левой руке.

— Видите, — проговорил он, указывая на него, — если я сделаю вашему сыну такой же рисунок, он будет неуязвим для Вуду. Это талисман, и как бы Вуду ни возненавидел вашего сына, но одни вид этого рисунка заставит его отказаться от мщения.

— Но разве вы сами принадлежите к этой проклятой секте? — робко проговорила негритянка.

— Не обо мне теперь речь! — нетерпеливо прервал ее старик.

— Но как же вы-то сами не могли спастись от своих врагов, когда носите этот знак? — неуверенно продолжала негритянка.

— Кто вам сказал, что я был ранен Вуду? — сурово спросил он.

— Никто, дядя, — поспешно ответила она, еще более смущаясь, — но мне кажется, что раз этот талисман так могущественен, то он должен был бы оградить вас от ненависти врагов, кто бы они ни были.

— Вы сами не знаете, что говорите, — отвечал старик, пожав плечами, — отвечайте скорее, принимаете мое предложение? Время не терпит!

— Я не знаю!.. — смущенно пробормотала негритянка. В это время Марселен, игравший около хижины, вошел в комнату и, увидев странный рисунок на левой руке старика, сказал:

— Дядя, сделай мне такой же рисунок на руке!

Старик взглянул на мать.

— Это перст Божий, может быть! — пробормотала негритянка. — Делайте, как знаете.

Старик немедленно принялся за операцию, которая длилась около двух часов и была довольно болезненной; но мальчик с твердостью перенес ее, не испустив ни одного крика боли.

Кончив татуировку, старик перевязал руку ребенка и, поцеловав его в лоб, сказал:

— Ты будешь настоящим мужчиной!

Марселен с гордостью улыбнулся и как ни в чем не бывало принялся за прерванные игры.

— Через три дня, — проговорил старик, обращаясь к матери ребенка, — можно будет снять повязку. Изображение тогда будет уже неизгладимо. Теперь запомните одно: когда мальчик будет приходить в возраст, не забудьте возможно чаще повторять одно слово: оби, которое ему нужно будет произнести, если ему придется показать свой рисунок вождям Вуду. Запомните, оби!

— Буду помнить, дядя!

Тогда, еще раз поблагодарив за спасение жизни, старик вышел и отправился на корабль. С тех пор его уже не видали.

Прошло много лет. Марселен превратился из ребенка в юношу. Таинственное слово, беспрестанно повторяемое ему его матерью, врезалось, наконец, в его память огненными буквами. Из предыдущих глав мы уже видели, какую службу сослужило оно бесстрашному юноше.

XVII. Грот

Оставив пока молодого негра, возвратимся к его господину, переселившемуся в грот Черных Гор.

Здесь царило большое беспокойство. Было уже шесть часов вечера, а Марселен, уехавший при закате солнца, все еще не возвращался. В гроте в это время собрались все действующие лица нашего рассказа. На плантации оставалась только одна Анжела, уже почти совсем оправившаяся от своих ран, под защитою гостя-француза, нескольких вооруженных слуг и целого отряда солдат, присланных из Порт-о-Пренса, которые разбили свой лагерь на расстоянии двух выстрелов от плантации.

Колет и его будущий зять хотели возвратиться на плантацию тотчас же после заката солнца. Долгое отсутствие Марселена не на шутку стало тревожить их. Еще более был встревожен Дювошель, которому пришлось в это утро наблюдать одно странное явление.

Дело было так.

Утром, около одиннадцати часов, он, по обыкновению, обозревал горизонт при помощи подзорной трубы. И вдруг, наведя прибор на подножие пика Куридас, он заметил двух человек, из которых один тащил другого на плечах. В первом, несмотря на большое расстояние, плантатор узнал Флореаля-Аполлона, а во втором Марселена. Потом он увидел, как Флореаль уложил Марселена у подножия дерева, а сам куда-то исчез. Что касается Марселена, то Дювошель видел, как он, полежав некоторое время на земле, быстро вскочил и устремился в лес. С тех пор плантатор тщетно обозревал в свою подзорную трубу окрестности пика, дорогу из Леогана, дорогу из Порт-о-Пренса — Марселена нигде не было видно.

— Нет, я, видно, ошибся! — пробормотал он разочарованным тоном. — Это не мог быть Марселен! Бедный юноша, наверное, стал жертвою этих чудовищ.

— Гм, однако, он, кажется, очень ловкий и хитрый! — проговорил Колет.

— Да, вы правы! Но вам известно, что Флореаль-Аполлон еще хитрее. Если только, благодаря своему инстинкту хищного зверя, этому чудовищу удалось разгадать его планы, то несчастный юноша погиб.

— А уверены вы в этом человеке? — спросил его Антраг.

— О, я уверен в нем, как в самом себе! — горячо воскликнул Дювошель. — Это редкое исключение среди черных, скорее мой друг, нежели слуга!

— Спасибо, господин! — вдруг раздался веселый голос позади собеседников.

Все с живостью обернулись. У входа в грот спокойно стоял улыбающийся Марселен.

— Ты! — вскричал Дювошель, кидаясь к нему навстречу, — как ты запоздал!

— Нельзя было раньше прийти, господин!

— Но что значит эта рана? — с беспокойством спросил плантатор, увидев на руке юноши повязку из древесной коры.

— Пустяки! — отвечал тот, пожимая плечами. — Это след испытаний, которым я подвергался ночью.

— Но ты не страдаешь, надеюсь? — спросил с дружеским участием плантатор.

— Нисколько, раны уже зарубцевались!

— Я думаю, ты устал, голоден! Откуда ты? — продолжал расспрашивать Дювошель.

— Из Порт-о-Пренса.

— Как же я тебя не заметил?

— Настоящие ходоки по лесам знают тропинки, которые вы не увидите в свою трубу, — отвечал, улыбаясь, юноша. — Я не устал, так как отдыхал по дороге. Этой ночью мне придется опять идти. Если позволят господа, я их провожу до плантации.

— Но ты, вероятно, умираешь от голода, отдохни по крайней мере.

— Да, по правде сказать, у меня не было во рту ничего с тех пор, как я завтракал с Флореалем.

— Ты завтракал с Флореалем! — с изумлением вскричали его собеседники.

— Не только завтракал с ним, но и вошел в дружбу! Отныне мы — братья! Мне удалось проникнуть в самое потаенное убежище Вуду, и я надеюсь вскоре провести вас туда, господа!

— Что ты говоришь? Объяснись, пожалуйста! — вскричал Дювошель с живейшим интересом.

— Еще не время, господин! — тихо отвечал юноша. — Подождите немного, предоставьте мне одному вести это дело. Если я вам теперь все расскажу, то вы своими советами, хотя бы они были вполне хороши, стесните мне свободу действия. Я головой ручаюсь вам за успех этого дела.

— Однако, друг, — мягко вставил Колет, — мне кажется, что в таком серьезном деле, где заинтересованы все мы, наши советы не могут быть бесполезны!

Антраг не говорил ничего, а только молча внимательно разглядывал молодого человека.

— Предоставьте этому юноше действовать по своему усмотрению, — вдруг проговорил он, дружески кладя руку на плечо негра, — я вижу, он не обманет.

— Благодарю вас, господин Антраг, — радостно отвечал юноша, — вы переменили обо мне свое мнение, и я постараюсь оправдать ваше доверие!

— Действуй, как знаешь! — проговорил Дювошель, подавляя вздох.

— Терпение, мой дорогой господин! Я прошу у вас отсрочки всего на несколько дней, а пока удовольствуйтесь приятной новостью, которую я принес вам!

— Дочь моя! — вскричал плантатор, ломая руки.

— Успокойтесь, дорогой господин, она весела и здорова! Ручаюсь вам, что пока ей не угрожает ни малейшая опасность. Я сам видел и даже обнимал ее, и вот вам доказательство!

С этими словами юноша вынул из-за пояса маленькое перламутровое колье и подал его господину. Тот порывисто прижал украшение своей дочери к устам и залился слезами.

— Дитя мое, дитя мое! — рыдал он.

— Мужайтесь, дорогой господин! — проговорил, тронутый этою скорбью юноша, — я возвращу вам вашу дочь! Разве я не обещал вам этого?

Дювошель поднял на него полные слез глаза.

— Одна ведь она осталась у меня, — бормотал он разбитым голосом и, закрыв лицо руками, разразился новыми рыданиями.

Между тем солнце быстро опускалось за горизонт. В тропических странах не бывает сумерек и ночь сразу наступает вслед за днем. Черные тени уже накрыли пещеру. Плантатор было уже открыл рот, чтобы отдать слуге приказание засветить факелы, как вдруг Марселен, уже несколько времени бывший, казалось, в беспокойстве, сделал энергичный жест молчания.

Все замерли; юноша, подавшись телом вперед, с вытянутой шеей, полуоткрыв рот и пронизывая взглядом пространство перед пещерой, казалось, прислушивался к какому-то неуловимому шуму. В пещере воцарилось мертвое молчание. Трое собеседников негра, устремив тревожные взгляды на юношу, лихорадочно схватились за оружие, и, казалось, превратились в неподвижные статуи. Вдруг послышался легкий шум и мимо отверстия пещеры с грохотом пролетел в пропасть камень, очевидно, сорвавшийся с верху скалы.

Ироническая улыбка мелькнула на темном лице Марселена. Подав присутствующим новый знак молчания и зажав в зубах свой нож, он лег на землю, проскользнул, подобно змее, в отверстие пещеры, и скрылся в наступившем мраке.

Прошло несколько минут томительного молчания. Трое мужчин, несмотря на всю свою храбрость, чувствовали мучительное беспокойство. Они слышали шум борьбы где-то недалеко от них, затем настала опять тишина. Вдруг ужасный крик предсмертной агонии нарушил царившее молчание; какая-то тень с быстротою молнии мелькнула мимо входа в пещеру; послышался стук удара тела о скалу — и что-то грузное полетело в пропасть. В необычайном волнения все вскочили на ноги.

— Стойте! — хладнокровно проговорил Марселен, снова появляясь, спокойный и улыбающийся, у входа в пещеру. — Все кончено! Я уже давно заметил подозрительные следы, и не ошибся: шпион открыл ваше убежище. Но теперь он мертв.

— Но он мог быть не один! — вскричал плантатор.

— Я уверен, что он был один! А на будущее, во избежание подобных случаев, я советовал бы вам принять некоторые меры предосторожности и не расставлять часовых вне пещеры: они там не только бесполезны, но и могут помочь врагам открыть ваше убежище.

Совет юноши был немедленно принят, и Дювошель распорядился отозвать часовых; кроме того, отверстие в пещеру было плотно закрыто бамбуковой решеткой и завешено конской попоной. Из предосторожности же решили зажигать факелы только в самом отдаленном конце пещеры.

Устроив все это, наши друзья сели за трапезу, состоявшую из холодного мяса и сухих плодов. Этот обед или скорее ужин, — так как уже было около семи с поло виной часов вечера, продолжался всего минут двадцать. По окончании его Марселен поднялся.

— Вы уходите, господа? — спросил он плантатора и Антрага.

— Разве ты думаешь уже идти? — проговорил Дювошель.

— Да, у меня много дел в эту ночь; время дорого. А вы, господин, останетесь здесь?

— Конечно!

— Но мне кажется, раз я открыл убежище бандитов, это уже бесполезно!

— Кто знает, не выкинут ли они что-нибудь в эту ночь?!

— Правда, возможно и это! Тогда лучше наблюдать за ними. Только, когда вы, господин, будете наблюдать за равниной, направляйте свою трубу к пику Куридао и следите вообще за тем, что будет происходить там; опасность, если она будет, должна прийти с этой стороны!

— А разве убежище Вуду находится там?!

— Поблизости, господин! — коротко ответил юноша и, обратившись к Колету и Антрагу, с поклоном прибавил, — к вашим услугам, господа!

— Мы готовы! — отвечали те, пожали руку Дювошелю и вышли из грота в сопровождении Марселена.

Через несколько минут, по указаниям Марселена, нашедшего более короткую дорогу в горы, они вышли на равнину и достигли хижины, расположенной по дороге в Леоган, хозяин которой был предан Колету. Здесь их ожидали слуги с лошадьми. Они вскочили в седла и направились на плантацию, отдав приказание слугам идти пешком, но держать оружие наготове во избежание нападения.

XVIII. Мена

Мы возвратимся теперь несколько назад, чтобы объяснить читателю, что делал Марселен, расставшись с Флореалем, до свидания с Дювошелем в гроте Черных гор. Мы оставили его идущим через Артибонитский лес. Довольный, что счастливо вырвался из рук царя Вуду, он быстро шел по лесу, обдумывая, как лучше всего исполнить данное ему поручение. Вдруг, недалеко уж от Леоганской дороги, кто-то окликнул его на креольском наречии.

— Куда ты спешишь, мой милый?

Юноша вздрогнул от радости, узнав голос матери. Действительно, это была она. Зная гораздо лучше сына о тех опасностях, которые грозили ему, старая негритянка не могла удержаться от беспокойства и решила, не говоря никому, идти в Артибонитский лес в надежде встретить там сына. После первых поцелуев и объятий, которыми обменялись нежно любившие друг друга мать и сын, он посадил старую негритянку у подножия дерева и стал подробно рассказывать о своих делах. Внимательно выслушав сына и дав ему подкрепиться несколькими глотками водки, которую она принесла с собою, она спросила: — Что же ты теперь думаешь делать?

— Право, я и сам не знаю, — нерешительно ответил юноша, — сама видишь, какое щекотливое положение.

— Положим, — проговорила негритянка, — но все-таки не отчаивайся. Знаешь пословицу — «Если змея не хочет быть раздавленной, она не должна выползать на большую дорогу!»

Добрая женщина имела несчастную привычку приплетать к своему разговору, кстати и не кстати, поговорки и пословицы, подобно Санчо Пансе, знаменитому оруженосцу «рыцаря печального образа».

Откровенно говоря, Марселен ровно ничего не понял из этой пословицы, но не решался сказать это матери, боясь огорчить ее. Последняя улыбнулась.

— Дорогой мой, — сказала она, — знаешь, «собака о четырех ногах, а все-таки не может разом идти по четырем дорогам»! Я хочу этим сказать, что нужно не только быть храбрым и честным, но и ловким. Вот мне хочется дать тебе один полезный совет.

— Говори, говори, мама! — отвечал юноша.

— Видишь ли, постарайся как-нибудь незаметно дойти до Порт-о-Пренса и там повидай во дворце президента республики!

— Генерала Жефрара! — вскричал юноша с удивлением, смешанным со страхом, который питают почти все негры к представителям высшей власти.

— Его самого, — спокойно заметила негритянка, — президент очень добр и желает добра родине; он доступен для всех: явившись к нему, ты передай ему без утайки все, что сообщил мне.

— Я не смею, мама!

— Ты должен сметь! Иначе, если он узнает о заговоре от кого-нибудь другого, — а он, рано или поздно, наверное, узнает это, — тебе несдобровать, так как и тебя заподозрят в соучастии.

— Правда, мама! Хорошо, я пойду к президенту! Но как же мне быть с письмом к полковнику Бразье?

— Очень просто, — отдай его президенту.

— А если Флореаль-Аполлон спросит об ответе?

— Не беспокойся, сынок: Бог надоумит тебя; Он ведь никогда не оставляет честных людей.

— Хорошо! Теперь скажи еще, как мне быть с поручением Флореаля к барышне?

— Я уж говорила тебе, что ты должен рассказать все президенту, сообщи и об этом, а он научит, что делать дальше. Со своей стороны, я беру на себя предупредить об этом нашего господина.

— А ты, разве, знаешь, мама, где он находится теперь?

— У него нет от меня секретов!

— Правда, глупо было и спрашивать!

— Теперь все?

— Все, мама! — проговорил юноша с облегченным вздохом.

— Так иди же скорее в Порт-о-Пренс, а я подожду тебя на дороге в Черные горы.

— Прощай, мама! — печально проговорил юноша.

В своем неведении света Марселен представлял себе опасность, ожидающую его в Порт-о-Пренсе, несравненно большею, нежели та, в которой он находился, вступив в общество Вуду. Он нежно обнял мать, как бы не надеясь больше ее видеть, и бегом направился к Порт-о-Пренсу. Он уже считал себя погибшим и решил принести в жертву свою жизнь.

Старая негритянка долго следила взглядом за сыном, потом, когда он скрылся из виду, медленно пошла по Леоганской дороге.

Когда она, в свою очередь, удалилась на достаточное расстояние, ветви густого мастикового кустарника, росшего в нескольких шагах от того места, где беседовали мать с сыром, тихонько раздвинулись, и оттуда осторожно показалась сначала голова, потом плечи, наконец выпрыгнул и весь человек. Это был старый Конго Пелле, шпион Вуду. Бросив кругом подозрительный взгляд, он пробормотал.

— О чем это они так долго здесь разговаривали? К несчастью, я был слишком далеко от них, чтобы что-либо слышать… Я сильно подозреваю, что эта старая хрычовка науськивала своего сына. Уж не изменил ли он нам?..

В это время чья-то тяжелая рука опустилась на плечо шпиона. Он быстро обернулся. Перед ним стоял Флореаль-Аполлон.

— Что ты тут делал? — спросил его царь Вуду, устремляя на него подозрительный взгляд.

— Я подстерегал! — сухо отвечал тот.

— Кого же?

— Марселен и мать его о чем-то беседовали здесь!

— А! О чем же?

— Я не мог разобрать; они разговаривали шепотом.

— Дурак!

— Я разобрал только одно слово, царь Вуду, Марселен произнес слово «Порт-о-Пренс», а мать ответила ему: «Хорошо».

— И это все?

— Все!

Флореаль-Аполлон рассмеялся.

— Тогда я снова повторяю тебе, что ты дурак!

— Почему же?

— Да потому, что я приказал Марселену идти в Порто-Пренс, да и вообще Марселен не может быть изменником: он носит на руке священный знак наших главных вождей, Пурра.

Конго Пелле поднял голову.

— Ты сомневаешься? — спросил царь Вуду.

— Нет, но, в свою очередь, выслушай меня, царь Вуду! Твое доверие к этому человеку погубит тебя и нас вместе с тобой. Я это предчувствую. Еще одно слово: позволь мне следить за ним.

— С какою целью?

— Я прошу тебя!

— Хорошо, только предупреждаю тебя, что это напрасно.

— Увидим! — проговорил Конго Пелле и устремился по следам юноши, а Флореаль-Аполлон направился в лес.

Как ни короток был разговор между двумя Вуду, но он дал возможность Марселену опередить значительно Конго Пелле, и последний едва ли мог догнать его до прибытия в Порт-о-Пренс.

XIX. У президента республики Гаити

Человек, одетый в полную генеральскую форму, сидел перед массивным бюро из дерева акажу, обложенный книгами и бумагами, и что-то писал. Возле него на стуле находилась парадная шляпа, украшенная плюмажем, вместе с белыми перчатками. Сама комната была убрана богато, но несколько беспорядочно. Это был кабинет президента республики в его дворце, в Порт-о-Пренсе. А человек, сидевший за бюро и писавший, был президент, генерал Жефрар. Ему было тогда 45-60 лет. Я говорю так потому, что среди гаитян немногие знают свои лета. По описаниям близко знающих его, он принадлежал к чистокровным африканцам, но крупные губы, орлиный нос и живость взгляда заставляли подозревать его в родстве с сынами Исаака и Измаила. С интеллектуальной стороны это был вполне образованный, умный человек, искренно желавший добра своей родине.

Склонившись над бюро, наморщив брови, президент быстро писал, вполголоса прочитывая написанное и тщательно исправляя свою работу, в которую, казалось, он ушел всеми помыслами души. Иногда он останавливался, поднимал голову и минуты на две откладывал перо с задумчивым видом. Затем снова принимался за работу с прежним жаром. Наконец работа была окончена. Со вздохом облегчения он собрал бумаги и, еще раз внимательно прочитав их, запер в бюро.

Пробило три часа. Президент позвонил.

Дверь открылась, и на пороге ее почтительно вырос слуга.

— Кто сегодня дежурные адъютанты? — спросил его президент.

— Полковники Бразье, Пти-Жуайе и Доден, ваше превосходительство!

— Позовите полковника Бразье!

— Виноват, ваше превосходительство, полковник Бразье еще в полдень уехал из дворца и до сих пор не вернулся.

Президент нетерпеливо пожал плечами.

— Тогда позовите полковника Пти-Жуайе!

Слуга молча поклонился и исчез. Через минуту явился полковник.

— Возьмите, полковник, эти декреты, — обратился к нему президент, подавая пачку бумаг, — и немедленно отправьте в типографию, чтобы их можно было бы сегодня расклеить по городу. Необходимо, чтобы жители Порт-о-Пренсе как можно скорее узнали об их содержании.

— Слушаю, генерал! — и полковник, взяв с собой бумаги, вышел.

Через несколько минут дверь в кабинет снова отворилась.

— Что вам нужно, Пьерре? — спросил президент, увидев вошедшего слугу.

— Ваше превосходительство, — отвечал черный слуга, — в приемной вас дожидается какой-то бедняга негр, который говорит, что ему нужно вас видеть.

Пьерре, несмотря на свою принадлежность к черной расе, считал себя выше обыкновенных негров и потому относился к ним покровительственно.

— Знаете ли вы его?

— Немного знаю, ваше превосходительство! Это Марселен — доверенный слуга господина Дювошеля, богатого плантатора в Херемпе. Кажется, он честный малый и предан своему господину.

— А вы не знаете, что ему нужно от меня?

— Не знаю, ваше превосходительство, он желает с вами переговорить с глазу на глаз.

— Хорошо, пусть он войдет!

Президент надел шляпу, взял перчатки и, опустившись в кресло, стал небрежно играть темляком своей сабли. Вошел Марселен. Юноша, которого мы видели раньше таким храбрым и решительным, теперь дрожал как лист. Не смея поднять глаз, согнувшись в смиренной позе, он медленно подошел к президенту, бормоча дрожащим от страха или от уважения, а может быть, от того и другого вместе голосом.

— Ваше превосходительство… ваша милость…

— Называй меня просто господином, мальчик, — добродушно проговорил генерал. — Мне сказали, что ты находишься на службе у Дювошеля. Это он послал тебя ко мне?

— Нет, ваше превосходительство… то есть, господин, не он!

— Кто же тогда?

— Моя мать!

— Как твоя мать?!

— Да, то есть, нет, ваше превосходительство… виноват, господин! — и он робко протянул правую руку, в которой было запечатанное письмо.

— Что это такое, мальчик? — с улыбкою спросил президент.

— С вашего позволения, ваше превосходительство, письмо!

— Ко мне?

— Да, ваше превосходительство… то есть нет, господин, к полковнику Бразье!

— Тогда ему нужно и отдать его!

— Но мать моя посоветовала мне отдать это письмо вашему превосходительству, — отвечал юноша, обрадованный добродушным тоном генерала.

Президент внимательно посмотрел на него; этот осмотр был, вероятно, благоприятен для юноши, потому что Жефрар мягко продолжал:

— От кого же ты получил это письмо?

— С вашего позволения, господин… мне его дал Флореаль-Аполлон, царь Вуду!

— Как? — вскричал генерал, вздрогнув и вырвав письмо из рук Марселена. — Ты говоришь — царь Вуду?!

— Да, ваше превосходительство!

Президент прошелся по кабинету с задумчивым видом, потом подошел к юноше.

— Сядь здесь, мальчик, — проговорил он, — ты, вероятно, устал, так как тебе пришлось совершить длинный путь?

— Да, ваше превосходительство, я пришел от пика Куридас!

Генерал открыл дверь кабинета, вполголоса переговорил о чем-то с офицером, бывшим в соседней комнате, и вручил ему письмо, потом вернулся к Марселену, все еще стоявшему посреди кабинета.

— Теперь, мой мальчик, — проговорил он, — расскажи мне, как ты получил это письмо от Флореаля-Аполлона.

— Боюсь, что это будет очень длинно, ваше превосходительство!

— Ничего, мой мальчик, рассказывай; у нас есть время.

Марселен, которому добрый тон генерала вернул обычное хладнокровие, рассказал без утайки о всех своих похождениях, кончая разговором с матерью.

— Теперь, когда я исполнил свой долг, — простодушно прибавил он, — я чувствую, ваше превосходительство, что у меня с груди свалилась огромная тяжесть.

— Ты — храбрый мальчик, — сказал ему президент, дружески кладя руку ему на плечо, — я награжу тебя.

— Я не заслужил награды, господин, — отвечал юноша, — так как исполнял только свой долг.

В это время дверь отворилась и вошел полковник Доден.

— Ну?! — спросил президент, быстро поворачиваясь к нему.

— Извольте, ваше превосходительство! — с этими словами полковник подал президенту письмо и листок бумаги, который тот быстро пробежал глазами и спрятал под мундир.

— Я доволен вами, полковник! Но только ни слова никому, что вы узнали из этого письма, — прибавил он, сверкнув глазами. — Вы отвечаете головой; ваша карьера и ваша жизнь зависят от молчания. Поняли?

Полковник молча поклонился и вышел. Президент вернулся к Марселену, который, совершенно оправившись от смущения, с детским любопытством разглядывал богатую обстановку кабинета.

— Слушай! Ты, кажется, смышленый мальчик? Запомни же, что никто, даже твой господин и твоя мать, не должны знать, что ты был здесь и говорил со мной. Слышишь?

— Слышу, господин, — отвечал юноша с тонкой улыбкою, — а вы спасете маленькую Марию?

— Я постараюсь сделать все, что могу, чтобы спасти ее. Кстати, возьми это письмо, оно мне больше не нужно.

Марселен взял письмо и повернулся, чтобы уйти.

— Постой, ты говорил, что Флореаль-Аполлон просил свидания с твоей молодой госпожой?

— Не с нею, ведь он убил ее, а с ее сестрой, госпожой Анжелой! Но теперь я ничего не скажу ей, будьте спокойны, господин.

— Напротив, ты не только передашь ей просьбу, но пойдешь с ней на это свидание.

Марселен взглянул на президента с удивлением.

— А если он убьет ее? Флореаль ведь настоящий зверь!

— Ей не будет угрожать никакая опасность, ручаюсь тебе, — отвечал президент, — только бы это свидание состоялось в назначенное время, иначе я не отвечаю ни за что.

— В таком случае, я постараюсь убедить ее!

— Мало того, если будет нужно, ты можешь сказать ей, только ей одной, — ты понимаешь меня? — что я, генерал Жефрар, желаю этого свидания!

— Хорошо, господин!

— Хорошо, теперь иди!

— А что же мне делать с этим письмом? — спросил нерешительно Марселен, вертя в руках возвращенное письмо Флореаля.

— Отдай его полковнику Бразье, которому оно адресовано! — с улыбкой отвечал генерал.

— А, понимаю! — проговорил, смеясь, юноша.

— А если ты получишь от полковника ответ…

— Я должен показать его вам, господин! — со смехом прервал его юноша.

— Да, до свидания, мальчик!

Марселен поклонился президенту и вышел из кабинета. Слуга, который ввел его к президенту, проводил его до выхода и по дороге все пытался расспрашивать о целях его визита к генералу. Но юноша благоразумно уклонился от разговора с ним и вышел на улицу. Здесь, едва он отошел на несколько шагов от дома президента, как столкнулся лицом к лицу с двумя людьми, которые, казалось, поджидали его за углом. Один из них был в офицерской форме, другой — Конго Пелле. Юноша без всякого смущения остановился перед ними и с улыбкою спросил:

— Это ты, Конго? Что ты тут делаешь?

— Видишь, прогуливаюсь, а ты?

— Я здесь по делу. Кстати, не можешь ли ты оказать мне услугу, ты ведь знаешь город?!

— Говори!

— Вот уже целый час я кружу по городу, не зная, как мне отыскать одного офицера, к которому я имею письмо.

— А что же ты делал в доме президента, откуда ты вышел сейчас?

— Я ходил туда узнать адрес этого офицера, но там сказали, что он вышел в полдень и с той поры еще не вернулся.

При этих словах сопровождавший Конго Пелле офицер обратился к юноше:

— Ты ищешь не полковника ли Бразье?

— Точно так, господин, — отвечал Марселен с самым добродушным видом, вежливо кланяясь ему, — если вы будете так добры, что скажете, где его мне найти, я буду вам очень благодарен!

— Я сам и есть полковник Бразье! — с важностью заявил офицер.

— Уверены ли вы в этом, господин? — спросил его Марселен.

Полковник рассмеялся.

— Совершенно уверен, — ответил он, — что же ты хочешь передать мне?

— Письмо!

— Так давай его сюда.

Юноша молчал.

— Ты отказываешься? — нетерпеливо вскричал полковник.

— Нет, господин, совсем не то! Я только боюсь ошибиться, вот и все; впрочем, — наивно прибавил негр, — если письмо к вам, вы должны знать, от кого оно.

— Без сомнения.

— От кого же?

— От Флореаля!

— Верно! — с этими словами юноша вынул из кармана письмо и подал его полковнику. — Вот оно. Вы знаете, я ведь жду ответа.

— Как ответа?

— Флореаль настоятельно просил у вас ответа.

— Какая неосторожность! — пробормотал офицер, распечатывая письмо и пробегая его глазами.

Но вдруг лицо его прояснилось и, ударив юношу по плечу, он вскричал:

— Прекрасно, подожди немного, я сейчас дам ответ! Это из наших, — прибавил он, обращаясь к изумленному Конго Пелле, — на него можно положиться!

— Что за дьявол, — пробормотал негр, бросая угрюмый взгляд на Марселена, — все питают к нему полное доверие, а мне он кажется подозрительным! Кто же ошибается? Гм, посмотрим!

— Подожди там, мальчик, выпей пока водки, — проговорил полковник, указывая на харчевню в нескольких шагах от места, где они находились, — ты скоро получишь ответ!

С этими словами он покинул двух негров и быстро направился ко дворцу, где и скрылся.

— Хочется выпить водки, — проговорил Марселен, — да денег нет.

— У меня есть, — отвечал Конго Пелле, — пойдем.

Между тем полковник Доден, скрывшись за портьерой одного из окон дворца, незаметно наблюдал за этой сценой.

Марселен пошел в харчевню вместе со старым негром, обдумывая способ, посредством которого он мог бы сообщить президенту о содержании ответного письма полковника Бразье. Его сильно стесняло присутствие Конго Пелле. Он инстинктивно чувствовал, что старый негр относится к нему подозрительно и не упустит его из виду. Стало быть, нужно придумать какую-нибудь хитрость, но какую? Конго Пелле ведь и сам был не глуп!

Тщетно ломая голову над этим вопросом, юноша последовал за старым негром в харчевню, которая представляла из себя жалкую ахупу, дымную, грязную, где собралось человек сорок пьяниц: негров, мулатов и метисов. Все это хохотало, орало песни и спорило. Новоприбывшие скоро замешались в толпе. Минут с двадцать они пили уже водку (тафию) полными стаканами, когда на пороге появился полковник Бразье и сделал Марселену знак подойти к нему. Последний не заставил повторять приглашение.

— Вот мой ответ, — проговорил офицер, подавая письмо, — спрячь его хорошенько и смотри никому не давай, иначе ты погиб!

Юноша с дрожью принял конверт.

— Господин, — жалобно проговорил он, — вы не захотите причинить зло бедному негру.

— Ну хорошо, я только предупредил тебя!

— Не бойтесь, полковник, — вмешался в разговор Конго Пелле, — я отвечаю вам, что письмо придет по своему назначению.

— О, если Конго желает быть со мною, — проговорил Марселен с добродушным видом, — я могу быть спокоен.

— Мы пойдем вместе! — заметил старый негр с сардонической улыбкой.

— Тем лучше, — проговорил офицер, — а теперь вот вам деньги, пейте, веселитесь, только не напивайтесь допьяна.

С этими словами полковник дал юноше несколько мелких монет и удалился, еще раз напомнив об осторожности. Негры вернулись на свои места. Естественно, что тафия не замедлила оказать на них свое действие, и вскоре их пьяные крики примешались к крикам прочих пьяниц.

Когда негры разгорячены винными парами, первым желанием их является танцевать бамбулу, вторым — петь.

Несмотря на все свои подозрения, Конго Пелле, питавший, подобно всем своим соотечественникам, большую слабость к водке, не мог удержаться от искушения и вскоре оказался совершенно пьяным. Марселен же, напротив, стараясь, по-видимому, подражать своему товарищу, пил очень умеренно и сохранил все свое хладнокровие. А распивая водку и крича песни, он заметил, что один из посетителей харчевни, окружавших их, глядел на него как-то особенно странно и делал ему незаметные знаки; вглядевшись пристальнее, юноша узнал в нем Пьерре, того доверенного слугу, который ввел его к президенту Жефрару.

— Ну, теперь давай танцевать, — проговорил он, обращаясь к старому негру.

— Дело! — заметил Конго Пелле пьяным голосом, едва держась на ногах, и они пошли на улицу.

— Эй, не одолжит ли мне кто-нибудь свою шляпу? — крикнул Марселен.

— Я! Я! Я! — разом отвечало несколько голосов.

Юноша, как бы случайно, взял шляпу, которую протягивал, между прочими, слуга президента, повертел ее в руках и возвратил хозяину.

— Нет, эта слишком хороша для меня, — проговорил он, подмигивая слуге, и взял другую.

Слуга с досадою, заставившею всех негров прыснуть от смеха, надел свою шляпу и вскоре скрылся в толпе посетителей харчевни.

— Ну, что же танцы? — проговорил Конго Пелле коснеющим языком.

— Танцуй ты, брат Конго, — отвечал Марселен, — а я лучше спою!

— Идет! — пробормотал пьяница, окончательно ослабевший от громадного количества поглощенного им спирта.

Марселен сел на скамью и звучным голосом запел одну веселую креольскую песенку, между тем как Конго, к которому присоединилось еще несколько любителей танцев, пытался выделывать какие-то замысловатые па, но ослабевшие ноги плохо его слушались.

Во время пения Марселен вдруг почувствовал, что кто-то слегка дотронулся до его плеча; он повернул голову. Сзади стоял Пьерре. Незаметно подмигнув, слуга быстро вложил ему в руку бумагу, которую юноша поспешил сейчас же спрятать за пояс, и удалился.

Марселен был доволен, он дал возможность президенту прочитать ответ полковника Бразье и получил его назад, не возбудив подозрения своего товарища.

Между тем танец продолжался. Толпа танцоров все увеличивалась; но Конго Пелле, совершенно запыхавшийся, принужден был остановиться. Марселен, сидя на скамье, безучастно смотрел на танцы, держа во рту огромную сигару и прихлебывая маленькими глотками водку.

Конго Пелле приблизился и, ударив его по плечу, вскричал:

— Что, ты спишь, что ли?

Юноша вздрогнул.

— Нет, — отвечал он, — я пью!

— Приятно пить, но нельзя забывать и о деле.

— Верно, чего же ты хочешь?

— Э! — засмеялся негр. — Я думаю, что пора нам и отправляться в путь!

— Пойдем! — просто отвечал Марселен.

Они покинули харчевню и вскоре вышли в открытое поле.

— Послушай, — проговорил через некоторое время юноша, — ты не доверяешь мне?

— Я?! — вскричал старый негр.

— Да. Я заметил это, и теперь я хочу доказать, что ты не прав; вот письмо полковника, отдай его сам Флореалю!

Конго Пелле с недоумением взглянул на него.

— Ты смеешься надо мною!

— Нет, Конго, я говорю тебе правду!

— Ты согласен отказаться от этого письма?

— Да, вот оно, можешь его взять!

— Но зачем же?

— Затем, что я не желаю больше сносить твои подозрения! Бери письмо и отправляйся своей дорогой, а я пойду своей! Ты получишь от Флореаля справку на мой счет; он хорошо знает меня! Увидишь, что он ответит!

С этими словами с видом оскорбленной невинности юноша бросил письмо к ногам Конго Пелле и быстро удалился.

Старый негр долго смотрел ему вслед, затем наклонился поднять письмо и задумчиво пробормотал:

— Тут что-то неладно!

Конго, несмотря на свою хитрость, не подозревал, что был жестоко обманут юношей, почти мальчиком. А тот в это время во всю прыть летел к Черным Горам, довольный в душе, что так искусно выпутался из затруднительного положения. Действительно, трудно было поступить лучше его.

XX. Свидание

Возвратимся теперь к Колету и Антрагу, которые, распрощавшись с Дювошелем, вернулись в сопровождении Марселена на плантацию.

Было уже девять часов вечера. На плантации царила глубокая тишина. Вокруг дома стояла цепь часовых, внимательно прислушиваясь к малейшему шуму в кустах.

Новоприбывших встретил на галерее француз, гость Колета. Поздоровавшись с ними, плантатор спросил о своей сестре. Оказалось, что Анжела, чувствовавшая себя немного слабой, уже полчаса тому назад ушла в свои комнаты.

Трое мужчин вошли тогда в салон и, так как ложиться спать было слишком рано, занялись карточной игрой, которою, несмотря на свои дела, увлекались со страстью. Игра их продолжалась и далеко за полночь.

Что касается Марселена, то вместо того, чтобы войти в дом, он взял за повод трех лошадей и отправился с ними в конюшню. Но, зайдя за цепь часовых и очутившись позади построек, остановился, тщательно обтер соломой двух лошадей, обернул копыта кусками кожи и привязал их к кустам бавольника, а третью лошадь проводил в конюшню. После этого он отправился в дом, прямо в комнаты Анжелы. Подойдя к двери, юноша нерешительно остановился и некоторое время стоял, не зная, что предпринять, наконец он тихо ударил два раза в дверь.

— Войдите! — тотчас же раздался приятный голос.

Он открыл дверь и вошел. Молодая девушка лежала или, скорее, полулежала, а в ногах ее сидела мать Марселена.

— Добрый вечер, Марселен, — проговорила она с печальной улыбкою, не ускользнувшей от внимания юноши, — войдите, мой друг, вы видите, что я ожидаю вас?

— Вы меня ожидаете? — отвечал с изумлением Марселен.

— Да, ваша мать все рассказала мне.

— Тем лучше, так как я не знал, как приступить к этому щекотливому делу.

— Я так и думала об этом и решила предупредить тебя! — сказала старая негритянка.

— И, конечно, вы отказываетесь идти на это свидание? — заметил он.

— Напротив, мой друг, — с живостью отвечала она, — я принимаю его.

— Боже мой, но вы, верно, не подумали о последствиях этого опасного поступка! Позвольте вам объяснить…

— Ни слова, мой друг, — отвечала она, — мое решение неизменно.

— Но это невозможно!

— Почему же?

— Да потому, — с силою отвечал он, — что этот человек — зверь, он убьет вас!

— Вы думаете, Марселен?

— Если бы вы видели его дьявольскую усмешку, с какой он давал мне это поручение, вы бы не говорили так!

— Но какие же цели могут быть у этого человека?

— Я их не знаю, но во всяком случае эти цели нечестные. Поэтому я умоляю вас не отдаваться в его руки!

Молодая девушка, казалось, размышляла; Марселен тоскливо следил за выражением разных чувств, которые сменялись на ее лице; он уже надеялся, что убедил ее. Но, увы! Надежда обманула его. Молодая девушка решительно проговорила, протягивая свою крошечную ручку Марселену.

— Да будет воля Божья, друг! Ведь вы пойдете со мною?

— Да. Но что я один могу сделать?! Я могу только положить за вас свою жизнь, и то без надежды спасти вас.

— Откажитесь от этого свидания, милая госпожа! — проговорила просительным тоном старая негритянка.

— Нет, — решительно отвечала девушка, — так нужно; это единственное средство спасти мою бедную племянницу, каковы бы ни были для меня последствия.

Двое слуг с отчаянием поникли головами, понимая бесполезность дальнейших упрашиваний.

— Вы никому не говорили об этом свидании? — спросила девушка после некоторого молчания.

— Никому!

— Хорошо! Все ли готово?

— Все!

— Можете ли вы проводить меня так, чтобы мы не были замечены часовыми?

— Могу!

— Тогда пойдемте, уже время! — проговорила она, поднимаясь с места.

Негритянка бросилась к ней с объятиями.

— Мужайтесь, госпожа, — прошептала она на ухо ей, обнимая ее, — друзья бодрствуют с вами!

— Что вы хотите этим сказать?

— Шш! — прошептала негритянка, приложив палец к губам, и громко продолжала — Я останусь здесь, чтобы отвечать вашему отцу в случае, если он постучит в дверь.

Молодая девушка с улыбкой обняла ее, потом обратилась к Марселену.

— Идем! — сказала она.

Они вышли. В коридоре было темно и пусто. Вместо того чтобы идти обыкновенной дорогой, Марселен повернул налево и вышел на лестницу, которая вела в помещение прислуги. Анжела следовала за ним, тщательно закутавшись в черный плащ и надвинув на лицо капюшон. Несмотря на все свое мужество, молодая девушка не могла удержаться от некоторого страха. Она нисколько не сомневалась в тех опасностях, которым подвергалась в своей попытке спасти племянницу. Только глубокое чувство к маленькой девочке, попавшей в руки этого чудовища, заставляло ее идти на свидание.

Благодаря предосторожностям, принятым Марселеном, они благополучно проскользнули через цепь часовых и незамеченными добрались до того места, где юноша оставил лошадей. Здесь он помог своей госпоже сесть в седло и, взяв обеих лошадей за повод, повел их по тропинке к Леоганской дороге. После этого он и сам вскочил на лошадь и, поместившись справа от Анжелы, тихо сказал:

— Госпожа, мы вскоре будем у Флореаля. Единственное средство держать этого бандита в уважении, это не показывать своего страха! Старайтесь в разговоре с ним не упрекать его и не произносить оскорбительных слов; держитесь вообще спокойно!

— Попытаюсь! — отвечала она дрожащим голосом.

— Если вы колеблетесь или чувствуете страх, то лучше отказаться от вашего намерения.

— Нет, — решительно ответила она, — моя судьба в руках Божиих! Господь не оставит меня!

— Как угодно, — пробормотал юноша, — со своей стороны, я могу только сказать, что я дам скорее себя убить, чем позволю Флореалю нанести вам хоть малейшее оскорбление!

— Благодарю вас, мой добрый Марселен! Я знаю вашу преданность мне! Но едем, так как уже становится поздно!

— Едем, если вы этого требуете! — ответил тот мрачным голосом.

Благодаря предосторожности Марселена, обернувшего копыта лошадей кожей, они бесшумно двигались вперед, несмотря на быструю езду. Серебристые лучи луны лили потоки бледного света на стихшую землю и придавали что-то фантастическое картине ночи. Наши спутники ехали полчаса, не обменявшись ни одним словом.

Недалеко от Леогана Марселен свернул влево и поехал по проселочной дороге, окаймленной двумя рядами толстых деревьев и ведшей к горам. Молодая девушка чувствовала себя разбитой; тяжелое дыхание вырывалось из ее груди.

— Скоро ли мы придем? — спросила она.

— Через несколько минут!

— А вы будете около меня, Марселен? — пробормотала молодая девушка, наклоняясь к самому уху Марселена.

— Что бы ни случилось, госпожа, — ответил преданный слуга, — я не покину вас!

— Я рассчитываю на вас! Однако, должно быть, близко место свидания?

— Мы уже прибыли к нему! — сказал Марселен, остановив лошадь.

— Но здесь никого нет? — проговорила молодая девушка, бросая кругом беспокойный взгляд. В это время они находились на перекрестке среди поляны, окруженной высокими деревьями.

— Вы ошибаетесь! — раздался грубый голос.

Из ближайших кустов всего в трех шагах от наших спутников поднялась человеческая фигура. Анжела узнала в ней Флореаля-Аполлона. Ужасный царь Вуду, одетый в прежний костюм, стоял перед ней, неподвижный и мрачный, скрестив на груди руки, и устремив на дрожащую креолку свой холодный, сверкающий взгляд серо-зеленых глаз, словно желая магнетизировать ее.

— Я прибыла по вашему приглашению, сударь, — отвечала молодая девушка, подавляя легкую дрожь, невольно появившуюся у нее от страха, — что имеете вы сказать мне?

— Прежде всего, скажу, что очень неудобно разговаривать, когда один из собеседников верхом, а другой пеший, — с иронией проговорил тот, — потрудитесь сойти с лошади и последовать за мной на несколько шагов в сторону, ваш провожатый постережет в это время лошадей.

— Вы забываете о наших условиях, Флореаль, — с живостью проговорил Марселен, — я ничего не имею против того, чтобы барышня сошла с лошади и разговаривала бы с вами, но не позволю удаляться с ней!

— Что болтает этот дурак?! — свысока проговорил Флореаль. — Кажется, он ставит какие-то условия?!

— Я не ставлю никаких новых условий, — твердо проговорил Марселен, — но требую, чтобы вы исполняли данное мне слово!

— Берегись! — с угрозой пробормотал Флореаль.

— Я ничего не боюсь, вы знаете, легко ли меня испугать! Барышня согласилась прийти сюда потому, что я поклялся не покидать ее ни на одну минуту. Впрочем, мне кажется, вы не имеете ничего сказать ей, чего бы я не мог слушать. Решайте же! Даю вам две минуты на размышление.

— Постой же, проклятая собака, — пробормотал Флореаль, бросая яростный взгляд на юношу, — я еще найду тебя!

— Очень может быть, — смеясь проговорил Марселен, — но теперь не об этом идет речь. Решайте скорее, принимаете ли вы наши условия или нет?

— Принимаю, так как мне больше ничего не остается другого, и пусть ад проглотит тебя, презренный! — с яростью вскричал Вуду.

Юноша спокойно спрыгнул с лошади, затем помог своей спутнице сделать то же самое и, привязав обеих лошадей к дереву, подошел с Анжелой к Флореалю, по-прежнему неподвижно стоявшему в кустах.

— Так, — заметил он, — теперь все в порядке! Говорите же с барышней о своих делах и не обращайте никакого внимания на меня; я не имею привычки вмешиваться в то, что меня не касается.

С этими словами он отступил шага на два и, скрестив на груди руки, стал спокойно ожидать, не спуская глаз с собеседников.

— Я готова вас слушать, сударь! — произнесла молодая девушка голосом, которому она тщетно хотела придать твердость. — Только говорите, пожалуйста, скорее, что вы имеете сообщить мне, время не ждет; я далеко нахожусь от дома и не хочу, чтобы там заметили мое отсутствие.

— Конечно, ведь, это могло бы компрометировать вас, — с иронией заметил негр, — да и в самом деле, что можно подумать о молодой девушке хорошего воспитания, которая глухой ночью летит на свидание с бандитом?! Ведь так называют меня ваши друзья, сударыня?

— Разве только для этого вы просили меня прийти сюда? — спросила Анжела тоном оскорбленного достоинства, невольно тронувшим ее собеседника.

— Нет, — быстро ответил он, — для другого!

— Я жду!

Флореаль пристально глядел на нее некоторое время, потом насмешливо спросил:

— Вы очень любили свою сестру?

— Мое присутствие служит доказательством этого.

— А дочь ее тоже любите?

— Увы! Как свою собственную. Бедный ребенок!

— Это хорошо — проговорил он, смеясь, — надеюсь теперь, что мы скоро столкуемся с вами.

— Я и пришла сюда для этого!

— Прежде всего, — воскликнул он, бросая на собеседницу дикий взгляд, — вы должны убедиться, что никакая человеческая сила не может вырвать вашу племянницу из моих рук и изменить назначенную ей судьбу, если я не захочу этого.

— Знаю, иначе бы я и не пыталась говорить с вами!

— Прекрасно, — продолжал он с прежней иронией, — какая, подумаешь, трогательная вещь — братская любовь!

— Вы издеваетесь надо мной, сударь? — проговорила молодая девушка, отступив на шаг.

— Ну, ну, не волнуйтесь, барышня, будем говорить спокойнее!

— Каковы ваши условия?

— Вы сейчас узнаете их, время еще терпит!

Молодая девушка с гневом топнула ногой; страх ее окончательно исчез.

— Слушайте, сударь, — проговорила она, — лучше скорее кончить это дело!

— Вы хотите этого? Хорошо, пусть будет по-вашему. Ведь это и мое живейшее желание, — ответил он с насмешливой улыбкой.

— Я предлагаю вам!..

— Посмотрим!

— Вы знаете, мой брат богат.

— Я знаю цифру его состояния даже лучше, нежели сам он, — проговорил он смеясь, — дальше!

— Назначьте сами сумму, какую вы желаете, и как бы она ни была велика, ее выплатят вам, даже если бы нам пришлось при этом превратиться в нищих! Назначайте же!

Флореаль-Аполлон слушал ее, не прерывая, устремив на нее странный взгляд. А когда она кончила, сделал шаг вперед и, отчеканивая каждое слово, произнес.

— Итак, вы соглашаетесь отказаться в мою пользу от всего своего состояния?

— Без всякого колебания и сожаления, только бы спасти несчастное дитя! Да, сударь, клянусь вам в этом! — воскликнула девушка.

— О, тогда дело улаживается само собою, отвечал он, смеясь, — если вы решаетесь на такую большую жертву, то, наверное, не откажетесь от того, что я предложу вам!

— Говорите цифру!

Флореаль-Аполлон покачал отрицательно головой, устремив в то же время на девушку такой взгляд, что она против воли покраснела и опустила глаза.

— Я желаю вовсе не денег, — проговорил он, — к чему мне все ваше состояние, если я буду гораздо богаче вас, когда только захочу?!

— Чего же вы хотите тогда? — проговорила девушка, внутренне содрогнувшись от ужаса и начиная догадываться, к чему клонит свои речи негодяй.

— Чего я желаю? — глухо повторил тот.

— Да, говорите!

— Хорошо, я хочу сделать обмен!

— Я не понимаю вас.

— Сейчас объясню, — со смехом проговорил он, — я согласен возвратить ребенка его отцу только при одном условии…

— Именно?

— Вот оно, — грубо проговорил он шипящим голосом, — я хочу, чтобы вы заменили свою племянницу!

При этом возмутительном предложении молодая девушка встала, как вкопанная; она подумала сначала, что ослышалась; до того невероятным казалось ей это предложение.

— Что вы хотите сказать этим? — сказала она с ужасом, отступая на несколько шагов.

Флореаль-Аполлон бесстрастно продолжал.

— Я хочу этим сказать, чтобы вы заменили ребенка и последовали за мною в горы, где вы будете жить со мною. Кажется, я ясно выразился на этот раз.

— О! — вскричала она с невыразимым чувством отвращения, откидываясь назад, — скорее смерть, чем такой позор.

При этом ужасном оскорблении, брошенном ему так решительно девушкой в лицо, черты царя Вуду судорожно передернулись, лицо внезапно приняло серовато-пепельный цвет, чем выражается бледность у негров, беловатая пена выступила в углах толстых губ.

— Несчастная! — с яростью вскричал он, устремляясь к ней.

Молодая девушка испуганно откинулась назад.

— Боже мой, — пробормотала она, разражаясь слезами, — как умилостивить этого человека?!

— Меня умилостивить? — повторил тот с циничным смехом. — Однако пора кончать это дело; пойдем за мною в горы, там ты получишь свою племянницу!

— Сжальтесь! — вскричала она, кидаясь к нему в ноги и с мольбою простирая руки, — сжальтесь надо мною; мой брат всегда любил вас; ведь вы его молочный брат!

— Говори за себя! — вскричал он, грубо отталкивая ее от себя. — Я ненавижу твоего брата!

Молодая девушка сразу вскочила на ноги, глаза ее засверкали, как молния; черты лица приняли непреклонное решение.

— Вы не хотите мне отдать мою племянницу? — быстро спросила она.

— Прежде всего я хочу, чтобы ты следовала за мной, а там мы увидим, — с усмешкой проговорил он, хватая ее за левую руку, — пойдем, теперь ты моя!

Быстрым движением Анжела вырвалась из объятий бандита.

— Подлец, — вскричала она, — назад, собака, я презираю тебя, презренный! — и она плюнула ему в лицо.

Флореаль заревел от ярости, как раненый тигр, и, выхватив кинжал, бросился на девушку, неподвижно стоявшую в нескольких шагах от него.

Казалось, она погибла. Сознавая неравенство сил, она не пыталась даже бороться и, подняв глаза к небу, мысленно поручала себя Богу, который один мог спасти ее.

XXI. Неожиданный заступник

Вдруг, прежде чем Флореаль-Аполлон мог приготовиться к защите, Марселен, остававшийся до сих пор бесстрастным зрителем происходившей перед ним сцены, бросился на него и так стремительно, что негр, захваченный врасплох, принужден был отскочить на несколько шагов и бросить кинжал, который юноша поспешил подхватить и засунул себе за пояс. Потом, храбро встав перед полубесчувственной молодой девушкой и останавливая жестом короля Вуду, который, пылая от ярости, бормотал угрозы, сказал ему:

— Будем говорить спокойнее, это гораздо лучше.

— Изменник! — проревел Флореаль, ослепленный гневом. — Ты поплатишься!

— Нисколько, Флореаль, — спокойно произнес юноша, — я действую только во имя справедливости, вот и все!

— Справедливости!.. — проворчал тот.

— Ну да! Вы ведь, помните, что я обещал вам привести сюда госпожу Анжелу только при том условии, что вы ничем не оскорбите ее и, если вы не сойдетесь, то она может свободно возвратиться к своему брату. Так или нет?

— Собака, — глухо пробормотал тот, — я отомщу тебе!

— Оставьте эти угрозы Флореаль, — спокойно продолжал юноша, — вы знаете, я ведь не боюсь их. Но нужно же быть справедливым! Пока вы спокойно и вежливо говорили с госпожой Колет, я не хотел вмешиваться в ваш разговор, так как он не касался меня. Вы предлагаете одно, госпожа — другое. Тут нет ничего необычайного…

— Кончил ли ты? — вскричал Вуду, скрежеща зубами.

— Нет еще! Мне остается сказать вам, что до сих пор все шло хорошо. А теперь, вместо того, чтобы дать барышне свободно удалиться, как это было условлено раньше между нами, вы хотите употребить насилие и против ее воли увести с собою в горы; а об этом у нас совсем не было разговора, и потому, клянусь священной змеею, я не допущу этого.

— Ты не допустишь?!

— Да, и если вы будете упорствовать в своем намерении, то вам придется сперва убить меня и перешагнуть через мой труп.

— Не беспокойся, за этим дело не станет, — с злобной улыбкой проговорил Вуду, — я убью тебя!

— Попробуйте! Я ведь тоже умею держать голову на плечах, как вам уже известно!

Флореаль-Аполлон засмеялся.

— Мне помогут! — проговорил он.

— А, — произнес юноша, — вы, кажется, приняли свои меры предосторожности?

— Не предполагаешь ли ты, что я настолько глуп, чтоб не сделать этого? — с видом пренебрежения проговорил Вуду.

— Так, значит, вы расставили нам ловушку?

Вуду только пожал плечами.

— Повторяю тебе, мальчик, — проговорил он, — не мешайся не в свое дело! Не забудь, что у меня есть средства привести тебя к повиновению.

— А, так госпожа была права, — проговорил юноша с невыразимым чувством презрения во взоре, — вы действительно подлец!

Но Флореаль только пренебрежительно пожал плечами и, поднеся два пальца ко рту, издал звук, похожий на свист змеи. Мгновенно из-за кустов выскочили четыре человека.

— Боже мой, — вскричала молодая девушка, — мы погибли!

— Нет еще, госпожа, мужайтесь! — проговорил, улыбаясь, Марселен.

— Схватите этого человека и женщину! — приказал Флореаль.

— Предупреждаю, что первый, кто сделает шаг вперед, будет мертв, — заявил юноша, хладнокровно вооружаясь пистолетами, которые вдруг оказались у него в руках.

Негры заколебались.

— Как, — вскричал Флореаль, — вы боитесь напасть вчетвером на одного! — и, приложив к плечу свое ружье, спустил курок.

В то же время раздались два выстрела из обоих пистолетов, и двое из нападавших упали на землю с криками боли.

— Теперь их осталось только двое, — проговорил юноша, который сам счастливо избегнул пули, отскочив в сторону. — Ну что же, Флореаль, вы все еще продолжаете настаивать на своем?

— Умри, проклятая собака! — вскричал вместо ответа бандит, устремляясь на Марселена.

Началась ужасная борьба.

Но вдруг Анжела испустила крик отчаяния: два негра, оставшихся в живых, схватили ее и потащили с собою.

Тогда, гигантским усилием вырвавшись из объятий Флореаля, Марселен подбежал к молодой девушке, всадил свой кинжал в горло одного из негров, опрокинул на землю жестоким ударом по голове другого, так что тот упал полумертвым, и затем снова бросился на Флореаля-Аполлона.

Все это произошло с быстротой молнии.

— Теперь силы у нас равны, Флореаль! — вскричал со смехом юноша.

Борьба возобновилась; каждый из противников понимал, что он должен одолеть и убить своего врага.

— Я вырву твое сердце, собака! — с яростью кричал бандит, напрягая все свои силы, чтобы сломить своего врага.

— Спасайтесь, спасайтесь скорее, пока я борюсь с этим демоном! — кричал Марселен девушке.

— Нет, — решительно вскричала она, — я не буду спасаться одна; мы погибнем или спасемся оба!

Между тем юноша чувствовал, что силы покидают его, на лице выступил холодный пот, туман застлал его глаза, в ушах послышался шум; юноша с ужасом рассчитывал, сколько еще минут он может выдержать эту неравную борьбу.

Руки Флореаля, со страшною силой охватившие юношу, все сильнее и сильнее сжимали его; у несчастного хрустели кости и спирало дыхание. Казалось, все было кончено для него.

Вдруг послышались громкие крики и лошадиный топот, быстро приближавшиеся к месту поединка.

— Держись, Марселен! — крикнул знакомый голос.

Юноша и молодая девушка узнали Дювошеля. Узнал плантатора и царь Вуду, понявший, что, если он сейчас не покончит с юношей, то добыча ускользнет. Эта мысль привела его в бешенство, удвоив и без того его геркулесовскую силу. Но, с другой стороны, сознание близкой помощи возвратило энергию и юноше.

— А, — проговорил он прерывающимся голосом, — на этот раз тебя поймали, презренный!

— Очень может быть, — отвечал негр с дьявольской улыбкой, — только ты не увидишь этого, так как умрешь прежде меня.

— Помогите, помогите! — с отчаянием кричала Анжела.

— Здесь я, сестра, — отвечал Дювошель, появляясь наконец во главе дюжины солдат.

Все они бросились на Флореаля-Аполлона. В одно мгновение разбойник был опрокинут и связан по рукам и ногам. Марселен лежал без движения.

— Боже мой, — с отчаянием проговорила молодая девушка, наклоняясь над юношей, — бедный мальчик, такой храбрый и преданный! Неужели он мертв? Неужели ему нельзя помочь?

Дювошель с состраданием приблизился к ней.

— А, — вскричал со злобным торжествующим смехом Флореаль, которого в это время привязывали к седлу, подобно тюку, — я ведь сказал ему, что он умрет раньше меня! Попробуйте-ка теперь привести его в сознание. Нет, он уже умер!

Но Флореаль-Аполлон ошибался: Марселен не только не умер, но даже не потерял сознания. Ослабев от усилий, которые ему приходилось употреблять в борьбе со своим страшным противником, он чувствовал, как мало-помалу к нему возвращаются прежние силы; через несколько минут он совершенно мог бы оправиться и встать на ноги, но это не входило в его расчеты: по известным ему одному причинам Марселен хотел оставить своего врага с его заблуждением. Когда Дювошель наклонился над ним, он незаметно улыбнулся ему и, подмигнув с многозначительным видом, прошептал еле слышно:

— Необходимо, чтобы Флореаль считал меня мертвым!

Дювошель пожал ему руку; он понял юношу и, отойдя в сторону, сделал знак молодой девушке следовать за ним. Затем он взял конскую попону, осторожно покрыл ею Марселена и велел положить на импровизированные носилки, которые солдаты устроили из ружей и на которых уже лежали два негра, убитых юношей.

Флореаль внимательно следил за всем этим.

— Итак, этот храбрый Марселен умер? — насмешливо спросил он Дювошеля, подошедшего к нему.

— Да, презренный, — отвечал плантатор, — радуйтесь, вы убили его!

— Тем лучше, — с злобной радостью отвечал тот, — по крайней мере, я отомстил за себя!

Плантатор молча пожал плечами и подошел к Анжеле, чтобы помочь ей сесть на лошадь; затем он подал знак — и маленькая группа медленно двинулась вперед.

Начиная с этого момента Флореаль-Аполлон стал неподвижен и молчалив, и, если бы не мрачный блеск его глаз, его можно было бы принять за труп.

Теперь мы должны объяснить, как произошло благодетельное вмешательство Дювошеля, спасшее молодую девушку. Это устроила мать Марселена. Дело было так.

Несколько минут спустя после отъезда Колета, Антрага и Марселена старая негритянка, следившая за ними, вошла в пещеру; в нескольких словах она сообщила своему господину о предполагаемом свидании Анжелы с Флореалем Аполлоном, в присутствии Марселена, указала ему время и место и, заручившись обещанием помочь молодой девушке в случае, если бы коварный Флореаль задумал вероломно нарушить свое слово, она поспешила на плантацию, куда явилась несколькими минутами раньше прибытия Колета и его спутников.

Плантатор, довольный представившимся ему случаем овладеть своим заклятым врагом, немедленно захватил с собой солдат и поспешил к месту свидания; но вследствие темноты он чуть было не заблудился в лесу, и, не будь грома выстрелов и отчаянных криков девушки, помощь прибыла бы слишком поздно.

К полночи маленькая группа достигла плантации. Колет и Антраг не спали еще: увлеченные игрою, они забыли о времени. Велико было их изумление при виде Анжелы, которая, по их мнению, должна была находиться в постели, Дювошеля, которого они оставили в пещере, и особенно Флореаля-Аполлона, которого привезли пленником на плантацию.

Последовали длинные объяснения. Затем Анжела удалилась в свои комнаты, опираясь на плечо матери Марселена которая совершенно уже успокоилась на счет своего сына, когда он, вдали от нескромных взоров, сжал ее в своих объятиях в доказательство того, что по-прежнему жив и здоров.

Исполнив этот священный долг, юноша вошел в комнаты, чтобы присутствовать на совете, который начали его господа. Флореаль, по-прежнему привязанный к седлу и охраняемый десятком солдат, не спускавших с него глаз, ожидал на дворе, что с ним будут делать.

Между тем в комнатах открылся совет.

— Что теперь делать нам? — спросил Колет.

— Я думаю, это ясно, — быстро отвечал Дювошель, — негодяй попал к нам в руки, расстреляем же его, и вся недолга!

— Конечно, это можно сделать очень скоро, — вставил Антраг, — но имеем ли мы право поступить таким образом?

— Если не имеем, то сами возьмем его, вот и все! — заметил Дювошель.

— Но это будет несправедливо! — вскричал плантатор.

— Ба, о чем тут спорить?! Предположим, например, что я убил бы его на месте, вместо того чтобы везти сюда. Не все ли равно?

— Это правда, но вы ведь не сделали этого, брат!

— И теперь сожалею, сознаюсь в этом.

— А вы как думаете, сударь? — обратился плантатор к своему гостю, который тоже присутствовал здесь, не принимая никакого участия в этом оригинальном военном совете.

— Господа, — отвечал француз, — так как вы оказываете мне честь узнать мое мнение, то я должен откровенно сказать, что я уроженец страны, где законность стоит выше всего; во Франции закон покровительствует всем гражданам и никто не имеет права судить других, как бы ни были тяжелы преступления.

— Как же вы предлагаете нам поступить?

— Я думаю, что вы должны завтра же отправить этого человека в Порт-о-Пренс и там отдать его в руки правосудия.

— Гм, — проговорил Дювошель, — законность прекрасная вещь; к несчастью, нам нельзя забывать, что мы находимся не во Франции, а в Сан-Доминго. — Потом, обращаясь к Марселену, прибавил — А как твое мнение, Марселен?

— По моему мнению, господин, — проговорил тот, не колеблясь, — нам совсем не следовало бы захватывать Флореаля-Аполлона.

— Так, а следовало бы его убить?

— Напротив, — продолжал Марселен, — нужно было его освободить совсем.

— Как освободить? — вскричали все трое. — Да ты с ума сошел, Марселен?

— Позвольте этому мальчику объясниться, — вмешался француз, — я, кажется, понял его мысль, и по-моему он прав!

— Ну уж это слишком! — вскричал Дювошель.

— Посмотрим! Объясни же, ради бога, Марселен, — вмешался Колет, — почему мы должны были бы выпустить из своих рук этого негодяя?

— Потому, господин, что я узнал теперь его убежище, и мы всегда можем найти его, когда захотим.

— Но ведь ты знаешь, — вскричал Дювошель, — что это убежище недоступно!

— Может быть, господин! Но я уже раз был там, почему же мне не войти в другой раз? Впрочем, теперь дело не в этом…

— Ты положительно с ума сошел! — заметил Дювошель, пожав плечами.

— Позвольте ему объясниться, брат! — прибавил Колет.

— Хорошо, продолжай, Марселен, мы слушаем.

— Мы должны были прежде всего спасти Мари, — отвечал юноша, — а кто теперь поручится, что раздраженные пленом своего вождя Вуду не принесут в жертву своему мщению нашу маленькую Марию, которая оставалась бы жива, по крайней мере в продолжение некоторого времени, если бы Флореаль оставался на свободе?! У меня есть еще и другие соображения, но довольно и этого!

— Правда, — вскричал Дювошель, с отчаянием ударяя себя по лбу, — мальчик прав! Боже мой, я и забыл о своей дочери!

— Что же делать? — в смущении пробормотал Антраг.

— Черт возьми, — вскричал Дювошель, — освободим же сейчас этого негодяя!

— Постойте, — с живостью проговорил Марселен, — поспешность испортит все дело. Но делайте этого!

— Как! Ты уже отказываешься от своего мнения?!

— Вовсе нет, господин, но вы ведь знаете, как хитер Флореаль: если мы дадим ему теперь свободу, это покажется ему подозрительным!

— Мальчик по обыкновению прав! — заметил Дювошель.

— Впрочем, — вставил Антраг, — к несчастью, мы уже не можем дать свободу этому негодяю, так как мы тогда сделались бы его соучастниками.

— Я думаю, господа, — проговорил француз, — что есть простое средство последовать совету, который я только что имел честь предложить вам, и отвезти, или сделать вид, что отвозим под крепким караулом, пленника в Порт-о-Пренс. Таким образом, вы исполните свой долг и избежите всех упреков!

— Я совершенно разделяю это мнение! — заметил плантатор.

— А ты что думаешь, Марселен? — спросил Дювошель, бывший теперь самого высокого мнения о способностях своего слуги.

— Попросите господина француза остаться на плантации, чтобы охранять госпожу Анжелу, а сами, господин, проводите Флореаля-Аполлона в Порт-о-Пренс; может быть, вам нужно будет там видеть господина президента.

— Хорошо, а ты что будешь делать в это время?

— А я также пойду в Порт-о-Пренс, но только отдельно от вас, так как Флореаль считает меня мертвым, а нам бесполезно разубеждать его в этом.

— Ну что же, господа? — спросил плантатор.

— Едем! — отвечали все, вставая с мест.

— А вам, сударь, — обратился Колет к своему гостю, — я поручаю сестру и дом.

— Будьте спокойны, — отвечал француз, крепко пожимая ему руку, — я буду охранять барышню, как свою родную сестру!

Обнадеженные с этой стороны, трое плантаторов покинули комнату и через несколько минут уже скакали к Порт-о-Пренсу в сопровождении конвоя и своего пленника, по-прежнему привязанного к седлу.

Марселен ушел вперед тем легким гимнастическим шагом, которым только ходят краснокожие и негры, и который может поспорить с рысью любой лошади.

На плантации пробило в это время два часа ночи.

XXII. Перед атакой

Прошло несколько дней со времени событий, описанных в предыдущей главе.

Мы попросим теперь читателя последовать за нами в одну из самых пустынных местностей Артибонитского леса, вглубь одного оврага, где собралось до тридцати вооруженных людей.

Одни из них спали, распростершись на земле, с оружием под рукой на случай нужды. Другие, усевшись в кружок, молча пили или курили. Немного в стороне, на поваленном стволе огромного бавольника, сидело трое цветных, вооруженных с ног до головы и, судя по костюму, принадлежавших к высшим слоям общества. Это были Колет, Антраг и полковник Доден, адъютант генерала Жефрара — президента республики.

На Леоганской церкви пробило восемь часов вечера.

— Еще четыре часа осталось нам ждать! — проговорил вполголоса Антраг с подавленным вздохом.

— Но, может быть, сигнал будет дан и раньше! — заметил полковник.

— Поскорее бы, я горю нетерпением покончить с этим гнездом ехидн!

— На этот раз, — продолжал полковник, — надеюсь, они будут истреблены до последнего!

— Что с вами, дорогой Колет, — спросил креол, — вы, кажется, чем-то озабочены?

— Сознаюсь, дорогой Антраг, — сказал Колет, поднимая голову, — я не без страха ожидаю наступления рокового момента. Особенно меня беспокоит мой зять; как вам известно, он покинул вчера пещеру Черных Гор.

— Да, без сомнения, он отправился в Хереми, куда его отозвали очень важные и неотложные дела!

Плантатор покачал головою.

— Вы не знаете Жюля, — отвечал он, — это железная натура: что он решил, то и исполнит во что бы то ни стало. В настоящее время для него не существует никаких важных и неотложных дел кроме того, чтобы отомстить за жену и спасти дочь.

— Будет ли он иметь успех? — пробормотал Антраг.

— Надеюсь, если он только не попал в какую-нибудь западню, так как, повторяю, он со вчерашнего дня исчез неизвестно куда.

Адъютант президента слушал этот разговор с улыбкой на устах, но из приличия не вмешивался.

— Скажите, пожалуйста, полковник, — вдруг обратился к нему плантатор, — вы, кажется, сегодня утром видели Шовелена?

— Не только видел, но имел удовольствие долго беседовать во дворце в присутствии его превосходительства, господина президента.

— Как? Он покинул свой пост в Леогане?

— Только на несколько часов, теперь он должен возвратиться на свою главную квартиру, мы вместе покинули Порт-о-Пренс. Могу вас уверить, что, по крайней мере, ему теперь не угрожает никакая опасность.

— И вы знаете, где он находится теперь?

— Немного, точно так же, как и он знает приблизительно, где мы находимся теперь.

— И могу я узнать?..

— Извините меня, — прервал его полковник, — я имею строгое приказание хранить это в секрете.

— Я не настаиваю тогда!

— Но, — продолжал полковник, — вы вскоре, надеюсь, увидите его…

— Кого, полковник?

— Господина Шовелена.

— Как, он придет сюда?

— Да, не позже чем через полчаса!

— Что же это значит? — спросил плантатор с задумчивым видом.

— Вы это узнаете вскоре!

— Не понимаю, — сказал Антраг, — зачем нас собрали здесь и отдали под ваше начальство, полковник?

— На этот счет я могу вам кое-что сообщить, — отвечал тот, улыбаясь.

— Конечно, я очень рад быть на время вашим подчиненным, полковник.

— Напротив, я, господа, крайне польщен доверием его превосходительства, господина президента, по славшего меня к вам.

— Говорите же, дорогой полковник!

— Вот в чем дело, господа! Ваши слуги, как не носящие формы, менее заметны, нежели солдаты, для тех, кто наблюдает над равниной; вот почему их выбрали занять этот пост.

— Решительно ничего не понимаю, полковник, вы говорите какими-то загадками.

— Крайне сожалею, — отвечал с улыбкою полковник, — что не могу теперь выразиться яснее. Но скоро вы сами узнаете, в чем дело.

— Надеюсь, зато сейчас, дорогой полковник, я ничего не понимаю кроме того, что мы каким-то образом превратились в солдат, чтобы помочь вам в каком-то неизвестном деле.

— Однако, господа, это дело касается вас больше, чем вы предполагаете.

— Вы думаете?

— Уверен в этом, да вскоре и вы, господа, согласитесь со мною.

— Хотел бы этого, так как, сознаюсь, терпеть не могу идти вслепую, не зная куда.

Наступило молчание. Полковник поднялся и стал прохаживаться взад и вперед, бросая кругом испытующие взоры и иногда останавливаясь, будто слышал неуловимый для других шум. Вдруг он поднес два пальца к губам и с таким искусством свистнул, подражая орлу-ягнятнику, что оба креола невольно подняли головы, думая найти вблизи эту птицу.

Между тем негры тотчас же вскочили на ноги и, схватив свое оружие, исчезли в кустах. Это произошло с такой быстротою, что ни один листик не пошевелился. Всякий след лагеря исчез как бы по волшебству; остались только трое наших собеседников.

Двое креолов обменялись растерянными взглядами: они решительно не понимали этой внезапной перемены.

— Что произошло? — с беспокойством спросил плантатор.

— Не атакованы ли мы? — прибавил Антраг.

— Ш-ш, слушайте, — проговорил полковник.

Все насторожились. В кустах явственно послышался шум, быстро приближавшийся к тому месту, где они находились.

— Должно быть, дикий бык! — проговорил плантатор.

— Или кабан!

— Тихо! — повелительно прошептал полковник и, неожиданно схватив обоих за руки, заставил их присесть за огромным стволом бавольника.

В то же время в кустах раздался сильный треск и оттуда выбежали два человека, быстро вскарабкались по крутому склону оврага и исчезли в лесу, где мало-помалу и замолк шум их шагов.

— Теперь, господа, можете встать, — разрешил полковник, первым подавая пример, — извините меня за то, что я так грубо поступил с вами; но вы сами видели, что это было необходимо!

Он дал новый сигнал и негры снова появились.

— Возможно ли! — вскричал Антраг, — Флореаль-Аполлон!

— И Марселен!

— Действительно, вы не ошиблись, — проговорил полковник, — эти два человека сейчас пробежали перед вами.

— Я решительно теряюсь, — заметил плантатор, — Флореаль на свободе в сопровождении Марселена, Марселена, к которому господин питал такое доверие и который так низко изменил ему!

— Воздержитесь судить о поведении этого человека, господа, поверьте мне! — сурово проговорил полковник.

— Но ведь мы собственными глазами видели, это он.

— Так что же из того, что видели?

— Как что же?! — воскликнул плантатор. — Разве вам мало этого?

— Посмотрим!

— Что касается меня, — беспечно заявил Антраг, — то съешь меня собака, если я что-нибудь понимаю в этой фантастической стране. Я даже не уверен теперь, не грежу ли я? Впрочем, если я сплю, то меня разбудят.

С этими словами он снова уселся на ствол бавольника. Вдруг раздался шум, как бы от мерного шага людей, идущих плотной массой.

— Это что еще такое? — спросил он.

— Это наши друзья! — спокойно отвечал полковник.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, — весело проговорил молодой человек, — черт возьми, сейчас мы получим новости!

Между тем шум послышался над их головами, а минуту спустя в овраг спустилась сотня солдат. Во главе их спокойно шел Шовелен. С его лица исчез всякий след колебания. Со спокойным достоинством и твердой решимостью он шел впереди солдат как человек, сознающий, что на нем лежит великий долг, который он решил исполнить во что бы то ни стало, каковы бы ни были для него последствия от этого, даже если бы ему пришлось пожертвовать своей жизнью.

При виде троих мужчин, Шовелен с улыбкою на устах поспешил к ним навстречу и вежливо сказал:

— Я очень рад видеть вас здесь, господа!

— Хотя мы и не знаем, чего желают от нас, но мы, не колеблясь, будем повиноваться приказаниям президента республики! — отвечал плантатор.

— Генерал Жефрар знал, что вполне можно рассчитывать на вашу преданность, господа! — отвечал агент полиции.

— Виноват, не разрешите ли обратиться к вам с одним вопросом? — спросил Антраг.

— Пожалуйста!

— Благодарю вас, и вы ответите нам?

— Почему же нет?

— Черт возьми, да вот полковник Доден, по-видимому, не расположен отвечать на наши вопросы!

— Без сомнения, полковник имеет на это серьезные причины! — проговорил Шовелен, улыбаясь.

— Вероятно, а вы не имеете их?

— Напротив, я с удовольствием удовлетворю ваше любопытство!

— Прекрасно, я и мой друг, мы желаем знать, для чего нам приказали идти сюда и отдали под начальство полковника Додена, о котором, впрочем, мы не можем ничего сказать, кроме хорошего.

— И это все, что вы желаете знать?

— Да!

— Президент, господа, человек большого ума, он никогда не действует наобум!

— Поверьте, я никогда и не сомневался на этот счет!

— Так я постараюсь вам объяснить, в чем дело!

Шовелен задумался на минуту, потом с видом человека, открывавшего важную государственную тайну, продолжал:

— Знайте же, господа, что общественному спокойствию угрожает большая опасность: открыт опасный заговор!

— Заговор! — с изумлением вскричали оба креола.

— Да, господа, — продолжал Шовелен, — заговор, целью которого являются убийства и грабежи. Вуду подняли низший класс населения. К ним присоединились бродяги и честолюбцы. Лозунгом заговорщиков является клич: «Да здравствует Фаустин Суллук!»

— Суллук! — вскричали собеседники агента полиции с изумлением, смешанным со страхом.

— Они взяли его только для флага, а на самом деле желают лишь воспользоваться им для своих целей.

А цели их могут только внушить ужас и отвращение всем честным людям: они хотят утвердить на Сан-Доминго религию Вуду, уничтожить христианство, закон, нравственность, семью и заменить все это культом священной змеи, этим кровавым и разнузданным культом, который внушает отвращение даже дикарям!

— Но это ужасно!

— Да, господа, действительно ужасно, вот почему правительство обращается ко всем честным людям с просьбой помочь ему предотвратить угрожающую опасность и истребить гнездо ехидн.

— Но известны ли главные заговорщики?

— Все, господа, и если наши меры будут приняты, то ни один из них не избежит руки правосудия.

— Кто же стоит во главе заговора?

— Главных вождей десять человек: полковник Бразье, адъютант президента, генерал Вонваган, злой дух Фаустина Суллука, затем идут лица из низшего класса, между которыми называют известного Конго Пелле, Горье Франсуа и Жюльена Николя, принадлежащих к ужасной секте Вуду, наконец, Флореаля-Аполлона, убийцу и поджигателя, царя Вуду, этого демона, исторгнутого из ада, главного вождя заговора!

— Флореаль-Аполлон! — вскричали оба плантатора со страхом. — Но он только что пробежал мимо нас.

— Да, он два дня тому назад убежал из тюрьмы.

— И Марселен сопровождал его! — прибавил подозрительно Антраг.

— Мне это хорошо известно! — сказал агент полиции тоном, не допускающим возражения.

Молодой человек понял неосновательность своих подозрений против Марселена и перевел разговор на другую тему.

— Когда же должен вспыхнуть этот заговор? — спросил он.

— Сегодня ровно в полночь, господа. Но президенту удалось раскрыть планы заговорщиков, и, если все честные люди исполнят свою обязанность, тигры будут заблаговременно захвачены в своем логове.

— Но разве вы сомневаетесь в этом?

— Нисколько, потому-то я и посвятил вас в тайну, господа! Теперь настало время действовать, нам осталось только принять последние меры. Вуду собрались в громадном числе в обычном месте своих собраний: на равнине у подножия пика Куридас. Теперь дело идет о том, чтобы окружить их и разом покончить с ними.

— Сомневаюсь, чтобы мы успели в этом с такими силами! — проговорил Антраг, бросая взгляд на кучку солдат, стоявших в нескольких шагах.

Шовелен улыбнулся.

— Вы думаете? — проговорил он.

— Я убежден в этом. Вуду, эти нафанатизированные тигры, будут отчаянно защищаться. Борьба будет ужасная. Впрочем, что бы ни произошло, я готов повиноваться вам точно так же, как мой друг и мои слуги, только повторяю вам, что средства, которыми мы располагаем, чересчур недостаточны, чтобы надеяться на успех.

— Предлагаю вам самому судить о наших силах, — проговорил агент, насмешливо улыбнувшись, — три тысячи преданных людей с самим генералом Жефраром во главе расположились в том лесу, двести человек под начальством Дювошеля скрыты в горах, готовые встретить бунтовщиков с тылу и разорить их убежище, забравшись на пик Куридас.

— Но пик ведь недоступен!

— Дювошель займет его, — хладнокровно возразил Шовелен и продолжал — Еще один отряд из 350 человек занимает в настоящее время пещеру, последнее убежище Вуду; наконец, наш отряд из 150 человек должен произвести диверсию и, в случае нужды, увлечь бунтовщиков на ложный след. Далее, в Леогане, в Порт-Марго, в Порт-Депе, в Хереми, в Порт-о-Пренсе все заговорщики, ожидавшие только сигнала, чтобы подняться, были сегодня вечером арестованы в своих квартирах. Экспедиция была исполнена так хорошо, что не возбудила ни малейшего подозрения у заговорщиков, а если бы теперь среди них и поднялась тревога, то они не уйдут от нас, так как пик Ку ридас оцеплен со всех сторон. Что вы скажете на это?

— Все задуманное исполнено прекрасно!

— И, прибавьте, гуманно, так как, благодаря Бога, мы надеемся захватить этих презренных, не пролив капли крови.

— Ну, это зависит от Провидения. Впрочем, что бы ни случилось, повторяю, мы исполним свой долг!

— Благодарю вас, господа, другого ответа я не ждал!

С этими словами Шовелен подал сигнал — и все солдаты и слуги Колета заняли свои места.

— Господа, — предупредил агент полиции, обращаясь к окружающим, — помните, что мы идем охотиться на тигров; поэтому нам нужно вооружиться не только мужеством, но и хитростью. Пусть ни один сучок не треснет у вас под ногами и ни один лист не шелохнется; скользите неслышно, как змеи, чтобы захватить врага врасплох. Поняли меня? А теперь рассыпьтесь по кустам, готовые при первом моем сигнале схватиться за оружие! Вперед, да поможет нам Бог!

В отряде произошло легкое движение — и вскоре поляна совершенно опустела.

XXIII. Бегство Флореаля-Аполлона

Оставим теперь на некоторое время Шовелена и его храбрых солдат и вернемся в Порт-о-Пренс, где за три или четыре дня до этого произошли важные события, с которыми необходимо познакомить читателя.

Уже два дня тому назад Флореаля-Аполлона привезли в Порт-о-Пренс и здесь по приказанию генерала Жефрара заключили в тюрьму.

Дювошель, после долгого разговора с президентом, в глубокой задумчивости вернулся в пещеру Черных Гор. И как ни старались его друзья узнать причину его беспокойства, они не могли ничего добиться: он молчал или отделывался односложными ответами. По приезде на плантацию он, вместо того чтобы отдохнуть здесь, торопливо пожал друзьям руки и продолжал путь один.

Было уже около восьми часов вечера. Флореаль-Аполлон сидел в темной камере на связке соломы; на ногах его были тяжелые колодки; руки скованы короткой цепью; вторая цепь, прикрепленная к стене, охватывала его пояс. Свет проникал в эту мрачную тюрьму только чрез узкое маленькое окно, находившееся на высоте десяти футов от пола. Кружка с водой и ведро составляли всю обстановку этого жалкого помещения.

Устремив взгляд в окно и пытаясь увидеть хоть клочок неба, Флореаль-Аполлон предавался глубоким размышлениям. Последние события, очевидно, не оказали на него никакого действия: его лицо было так же сурово и решительно, а взгляд так же мрачен.

— Два дня, — тихо бормотал он, — два дня — и ни одной новости с гор, ничего, ни слова, ни знака! Неужели они совсем забыли меня в этой тюрьме? Нет, этого быть не может: они спасут меня, они должны спасти меня! Что они сделают без меня? Я один держу в своих руках все нити заговора; я могу их выдать, увлечь в своей погибели, они прекрасно это знают! Но почему же они медлят? Почему они предполагают, что я мертв?

В это время в коридоре тюрьмы послышались шаги, медленно приближавшиеся к узнику.

— Что это значит? — с изумлением спросил он, — что нужно здесь тюремщику в это время?

Между тем шаги остановились перед дверью в его камеру. Послышался разговор двух людей. Флореаль приподнялся на локте и насторожил уши.

— Видно, у вас большая протекция, если вам разрешили видеть узника, — послышался чей-то голос, и Флореаль узнал тюремщика, — разве вы его родственник?

— Нет, я его друг! — насмешливо отвечал второй голос, крайне поразивший Флореаля.

— Марселен! Марселен живой! Здесь, в этой тюрьме! — пробормотал он. — Что это значит?

Он удвоил внимание.

— Вы знаете, товарищ, что тюрьму запирают в десять часов, — заметил тюремщик, — стало быть, вам можно пробыть там только около двух часов.

— Вы придете сказать мне, когда нужно будет уйти.

— Вы знаете также, что я должен запереть вас вместе с ним: это необходимое условие.

— Это мне все равно; вы ведь мне оставите свой фонарь?

— Мой фонарь? Не знаю, право, должен ли я согласиться на это!

— Черт возьми, не хотите ли вы, чтобы я свернул шею в этой темноте?! Покорно благодарю! Я пойду тогда спросить разрешения.

— Ну когда так, хорошо! Держите фонарь, а я открою дверь!

— Давайте!

Флореаль-Аполлон услышал, как ключ поворачивается в замке, послышался скрип отворяемой двери. Он лег тогда опять на свою солому и закрыл глаза.

Дверь отворилась.

— Я думаю, он спит! — пробормотал тюремщик, направляя свет своего фонаря прямо на лицо узника.

— Но беспокойтесь, я разбужу его!

Тюремщик с ворчанием повесил свой фонарь на гвоздь, вбитый в стену, и шутливо пожелав: «Всего хорошего» — вышел из камеры.

— Смотрите же, не забудьте меня здесь, — смеясь, проговорил Марселен, — местечко-то здесь не веселое!

— Хорошо, хорошо, не бойтесь, за вами придут!

С этими словами тюремщик захлопнул дверь, заботливо запер ее и медленно удалился.

Марселен некоторое время внимательно прислушивался к его удалявшимся шагам; наконец, когда они совсем затихли в отдалении, облегченно вздохнул и повернулся к узнику.

Флореаль в это время приподнялся и внимательно смотрел на него.

— А вы разве не спите? — проговорил Марселен.

— Я и не спал! — холодно отвечал негр.

— Тем лучше, тогда вы, значит, все слышали?

— Все!

Марселен подошел к узнику.

— Ты разве не умер? — с ненавистью спросил его Вуду.

— Как видите!

— А я думал было, что окончательно отделался от тебя!

— Вы ошиблись! — проговорил юноша с иронической улыбкой.

Наступило молчание; собеседники исподлобья наблюдали друг за другом. Наконец Марселен отвернулся, презрительно пожав плечами.

— Я считал тебя более сильным!

— Зачем ты пришел сюда? — спросил его негр.

— Спасти вас!

— Ты!

— Это вас удивляет?

— Конечно, разве ты не враг мне?

— Совершенно верно: я ваш враг, однако, повторяю, я пришел освободить вас!

— Не понимаю!

— Сейчас поймете. Я — ваш враг, так как вы нарушили данное мне слово, вы обманули меня, вы хотели меня убить, и если не убили, то только потому, что не смогли!

— Правда, только об этом я и сожалею теперь!

— Спасибо за откровенность, а все-таки я пришел освободить вас!

Флореаль поднял голову.

— Врагов не спасают! — проговорил он.

— Совершенно верно, но ведь всегда бывают исключения, и вот вам доказательство этому: я здесь!

— Не верю!

— И вы неправы, так как только от вас зависит быть свободным менее чем через час.

Вуду с недоверием взглянул на Марселена.

— Какие причины заставляют тебя поступать так?

— Одна причина, но она настолько важная, что на время заставляет забыть о моей ненависти.

— И эта причина?

— Прежде всего, я ставлю одно условие.

— Условие? Говори!

— Поклянитесь мне священной змеей, что, исполнив священные обязанности, вы дадите мне полное удовлетворение, один на один, в оскорблении, которое вы мне нанесли!

— Скажи мне сначала, чем ты руководишься, спасая меня?

— А я требую прежде всего от вас честного слова!

Флореаль некоторое время раздумывал.

— Ну, хорошо, — вскричал он наконец — клянусь тебе честью и священной змеей, что ты получишь от меня удовлетворение, какое желаешь! Теперь говори!

— Я уже сказал вам, что я глубоко вас ненавижу, но между мной и вами существует неразрывная связь.

Мы братья, мы оби и оба носим священный знак Пурра! Мои обязанности ясны отсюда. Они заставляют меня пожертвовать всем, чтобы только освободить вас. Я освобождаю не Флореаля-Аполлона, не человека, который хотел меня убить и которого я ненавижу, нет, я спасаю оби, своего брата, царя Вуду, своего начальника, а когда вы станете свободны, я опять стану ненавидеть вас, поняли ли вы меня?

Наступило молчание. Флореаль долго пристально рассматривал юношу, но лицо его выражало спокойствие и откровенность.

— Понял! — медленно отвечал он наконец.

— И что же вы решили?

— Я принимаю твое предложение!

Действительно, он не находил ничего подозрительного в поведении Марселена; долг оби повелевал юноше действовать именно таким образом. Да и с какой стати было бояться его, когда он мог просто предоставить узника своей участи?! Решительно Флореаль не видел здесь ничего подозрительного.

— Хорошо, — отвечал Марселен, — тогда за дело!

— Какие же средства ты рассчитываешь употребить?

— Самые простые средства — всегда самые наилучшие!

— Ну?

— Мы выйдем отсюда самым кратким путем, то есть через дверь.

— Как?

— Очень просто: когда тюремщик явится, чтобы выпустить меня, мы набросимся и свяжем его. А затем вы наденете его шляпу и платье, а я возьму его ключи, его мы оставим здесь.

— Этот план действительно очень прост, но здесь есть одно обстоятельство, которое ты, кажется, выпустил из виду.

— Какое? Я, напротив, кажется, все предвидел!

— А это, — проговорил негр, показывая на свои цепи, — разве, ты думаешь, легко убежать с ними?

— Так это-то вас затрудняет? Не беспокойтесь: у меня есть необходимые инструменты!

— Правда? — с радостью вскричал негр.

— А вот вы сами увидите сейчас!

С этими словами Марселен вытащил из-за пояса связку инструментов и немедленно освободил от цепей ноги заключенного.

— Вот и готово! — проговорил он.

— Ух! — с облегчением вскричал негр, делая усилие, чтобы выпрямиться.

— Но торопитесь, папа Вуду, — заметил с улыбкой Марселен, — у нас есть еще время. Предоставьте мне действовать.

— Что же еще?

— Остаются еще две цепи, но и их разбить легко.

— Так разбей же их скорее, несносный болтун!

— Тише, брат, тише, так нельзя делать!

— Почему же?

— Да потому, что если я вас освобожу от цепей, вы первым делом вскочите на ноги, не так ли?

— Конечно!

— А этого-то и не нужно делать; напротив, вам нужно остаться так, как вы есть, то есть с цепями на руках и на поясе.

— Изменник! — с гневом вскричал негр.

— Пожалуйста, без громких слов. Вы считаете тюремщика идиотом, что ли, и думаете, что он войдет в камеру, увидя вас без цепей? Как бы не так, он поскорее захлопнет дверь и призовет стражу. А тогда вы погибнете и я с вами вместе.

— Это справедливо, я и не подумал об этом, извини меня, Марселен!

— Ба, я не обращаю внимания на пустые слова и сейчас освобожу вас от цепей, если вы обещаете мне сидеть спокойно.

— Итак, решено: когда тюремщик войдет сюда, мы набросимся на него, задушим, возьмем его платье и овладеем его ключами.

— Мы действительно овладеем его ключами, так как они необходимы для нас, но не будем душить его, так как это бесполезно и только заставит потерять нас драгоценное время. Да и чем бедняга провинился? Ведь он исполняет только свою обязанность.

— Но если он крикнет?

— А, тогда другое дело: вы будете тогда находиться в состоянии законной самообороны.

— Хорошо, пусть будет по-твоему! — нехотя отвечал негр.

— Что за глупая страсть у вас убивать людей!

— Я неправ, говорю тебе.

— Я должен вас предупредить, что при мне два пистолета и два кинжала.

— Зачем ты говоришь мне это, — спросил он, бросая на юношу подозрительный взгляд, — неужели ты боишься, что я убью тебя?

— Нисколько, товарищ, — насмешливо отвечал юноша, — я сообщаю вам об этом в ваших же интересах.

— Как так?

— Да так! Когда мы очутимся в городе, нам, может быть, придется пустить в дело оружие, чтобы спастись от преследователей.

— Ты еще раз прав!

— Я всегда прав.

— И ты дашь мне пистолет и кинжал?

— Нет, только кинжал!

— А почему не дашь пистолета?

Марселен бросил на него лукавый взгляд, так что Флореаль опустил глаза.

— Потому, — заметил Марселен, — что в темноте пуля легко может ошибиться, а я вовсе не желаю быть убитым вами.

— Что за мысль, Марселен, — проговорил негр с самым простодушным видом.

— Я знаю, что я неправ, но что прикажете делать; это сильнее меня: я ужасно боюсь недоразумений между нами. Потом вы знаете, пословица говорит: «Благоразумие — мать безопасности».

— Будь по-твоему!

— Однако довольно болтать: сейчас возвратится тюремщик. Давайте ваши руки!

Флореаль-Аполлон молча протянул руки. Марселен снял с них кандалы, а потом освободил его от поясной цепи. Флореаль оказался на свободе.

— Не шевелитесь! — проговорил Марселен.

— Будь спокоен! — отвечал негр и действительно не сделал ни одного резкого движения.

Прошло несколько минут молчания. Наконец вдали послышались шаги тюремщика. Флореаль-Аполлон против воли затрепетал.

— Внимание, — шепотом проговорил Марселен, наклонившись к его уху, — малейшее движение может погубить нас обоих; будьте же благоразумны, если вы дорожите своею жизнью!

Негр молча кивнул головою в ответ. Тогда Марселен осторожно приблизился к двери.

— Эй, товарищ, вы здесь еще? — крикнул тюремщик.

— Черт возьми, да где же мне быть по-вашему? — отвечал юноша.

— Ну что же, хорошо побеседовали? — продолжал тот, смеясь.

— Не очень-то, я даже жалею, что пришел сюда!

— Как же так? Разве вы не разговаривали со своим другом?

— Пытался, но от него трудно слово вырвать: по-видимому, он совершенно не расположен отвечать!

— Подите же, а я считал его более учтивым!

— Да выпустите ли вы, наконец, меня отсюда?

— Сейчас, дружище, сейчас! — пробормотал тюремщик.

С необычайным волнением Флореаль прислушивался, как ключ повернулся в замке и завизжали петли; он должен был собрать всю силу своей воли, чтобы остаться неподвижным. Наконец дверь отворилась.

— Ну, вот и я! — проговорил, входя, тюремщик и не докончил: Марселен схватил его за горло и повалил на пол. В одно мгновение бедняге заткнули рот, связав по рукам и ногам, так что он не мог ни шевельнуться, ни даже крикнуть.

— Живей, — проговорил Марселен, — бери платье и шляпу!

Флореаль не заставил повторять приглашение и в минуту переоделся.

— Теперь в дорогу! — продолжал Марселен, отцепляя фонарь.

Они вышли. Флореаль сделал было движение броситься вперед.

— Вы с ума сошли, папа Вуду, — проговорил юноша сурово, удерживая его, — нужно сначала закрыть дверь, а потом вы медленно пойдете впереди меня с фонарем; не забудьте, что вы теперь тюремщик!

— Верно, — проговорил Флореаль, останавливаясь.

Марселен закрыл дверь и передал связку ключей и фонарь Флореалю.

— Пойдем, — предупредил он, — но смотри, держись хладнокровнее.

Они направились по коридорам тюрьмы; по пути им встречались некоторые лица, но, по-видимому, не обращали на них никакого внимания; часовые шутливо приветствовали Марселена. Словом, все шло как нельзя лучше.

Наконец они достигли выхода, по обеим сторонам которого стояли двое вооруженных часовых. Здесь Марселен остановился и, обращаясь к Флореалю, бросавшему вокруг себя свирепые взгляды, шутливо проговорил:

— Эй, дядя Како Жирон, оставьте здесь свои ключи и фонарь: вы кончили свое дело, ваши птички уже уселись на насест! А мы лучше пойдем-ка к тетке Кандиле да опрокинем там стаканчик-другой! Вы, право, нравитесь мне, старина!

— Идем! — пробормотал Флореаль, угадавший намерение юноши.

С этими словами он положил у порога двери связку ключей и фонарь и медленно пошел за Марселеном.

— Браво, дядя Како! — засмеялся один из часовых.

Но Флореаль не заблагорассудил ответить ему. Медленно и спокойно шел он за своим товарищем и наконец оказался на улице. Здесь они продолжали некоторое время идти тем же размеренным шагом, пока не вышли за город в поле; а там бросились со всех ног по направлению к горам. Таким образом Флореаль был спасен.

Несколько минут спустя связанный тюремщик поднялся, сбросил путы и вышел из камеры, ощупывая шею и бока и бормоча с недовольным видом.

— Я знал, что так нужно, но этот болван Марселен, кажется, переусердствовал; мог бы, каналья, поменьше жать меня!

Но разве Марселен подкупил тюремщика? Мы этого не знаем, но все заставляет предполагать, что между ними было тайное соглашение.

Однако почему же Марселен, имевший столько поводов ненавидеть Флореаля и действительно ненавидевший его, освободил его из тюрьмы?

Это вскоре станет ясно для читателя, а теперь заметим лишь, что Марселен поступал так не случайно.

XXIV. Человеческое жертвоприношение

После бегства из тюрьмы Порт-о-Пренса прошло уже два дня, за время которых Марселен и Флореаль ни на минуту не расставались.

Несмотря на очевидную услугу, которую оказал ему молодой негр, и преданность, которую он выказал, рискуя своей жизнью, чтобы спасти его, Флореаль питал к нему инстинктивное чувство недоверия и отвращения. Ничто в глазах его не оправдывало таких чувств, но тем но менее он решил неусыпно следить за малейшими движениями юноши, хотя открыто всегда высказывал ему полное доверие и каждый раз советовался с ним, как бы обезопасить успех заговора, который, как нам известно, должен был вспыхнуть в ночь с 25 на 26 декабря разом на всем острове. Со своей стороны, и Марселен, потому ли, что он замечал недоверие Флореаля-Аполлона, или по какой другой причине, чувствовал себя неспокойно, был печален и угрюм. Однако он употреблял все усилия, чтобы скрыть от зорких глаз Флореаля свое действительное настроение, и казался веселым; он сочувственно относился ко всем кровавым затеям своего товарища и готовился принять деятельное участие в ежегодном празднике Вуду, который на этот раз должен был послужить сигналом для восстания.

Утром 25 декабря Марселену удалось на несколько минут скрыться от подозрительных взглядов царя Вуду. Дело было так.

Они только что покинули Хереми, где навещали нескольких заговорщиков, и направлялись к себе в горы. По дороге Марселен заметил несколько зрелых плодов гуявы, и так как от долгого пути на открытом солнце его стала мучить жажда, то он остановился сорвать несколько освежающих плодов.

Так как тропинка, которой они шли, была очень узка, то они принуждены были идти друг за другом. Случайно или намеренно Марселен оказался позади Флореаля-Аполлона; он сорвал несколько плодов и начал есть. В то же время он быстро сорвал с шеи бумажный платок, — необычайная роскошь для простого негра, — сделал на нем три узла и, скатав в комок, бросил его в середину кустарника.

В это время к нему присоединился Флореаль-Аполлон. Не слыша за собой шагов юноши, он с содроганием оглянулся; но, увидев его спокойно поедающим плоды, ни слова не сказал и сам подошел к нему. Освежившись плодами, они снова пустились в путь.

Едва они удалились, как кусты тихо раздвинулись. Оттуда вышел человек; внимательно оглянувшись кругом и не замечая ничего подозрительного, он нагнулся и поднял брошенный Марселеном платок, который внимательно рассмотрел, прежде чем сунуть в карман. Это быль Жюль Дювошель — господин Марселена.

В тот же день, к семи часам вечера, Вуду, мужчины и женщины, стали стекаться со всех сторон на обычное место своих собраний; они собирались обыкновенно поодиночке или небольшими кучками по два-три-четыре человека; все были вооружены: кто ножом, кто саблей, кто ружьем, кто топором, а многие имели только одну окованную железом палку.

Правительство так тщательно сохраняло в тайне плен, а потом и бегство Флореаля-Аполлона, что ни один слух не дошел до населения. Сами Вуду решительно ничего не знали о тех страшных опасностях, которым подвергался их царь, а Флореаль-Аполлон, со своей стороны, считал бесполезным, в видах поддержания своего престижа, рассказывать им об аресте. Поэтому все сходились беззаботно, вполне уверенные в своей безопасности и в успехе восстания.

Вскоре до полутора тысяч Вуду собралось у подножия пика Куридас; разбившись на небольшие кучки, они с воодушевлением рассуждали о восстании, с нетерпением ожидая начала празднества.

Флореаля-Аполлона еще не было. У клетки, заключавшей священную змею, стояла только одна Розеида Сумера — мамаша, или царица Вуду. Около нее лежали на земле связанные веревками два ребенка, четырех или пяти лет. Несчастные дети невыносимо страдали и тяжело стонали, но толпа не обращала на них никакого внимания. Невдалеке находился стол, заваленный бананами; тут же, на большом костре, кипел котел с водою. По всей долине были разложены, на некотором расстоянии друг от друга, костры, бросавшие яркий свет на поклонников змеи. Глубокое молчание царило на этом собрании.

Вдруг раздались резкие удары в бамбулу — и церемония началась. В то же время у клетки появились два новых человека. Это были Флореаль-Аполлон, царь Вуду, и Марселен, оби, признанный таковым поклонниками змеи.

Несмотря на все свои усилия сохранять хладнокровие, юноша невольно испытывал нервную дрожь; лицо его приняло пепельно-серый цвет; глаза кидали порою беспокойные взгляды. Он был в обыкновенном костюме, но только, в качестве оби, надел на себя крест-накрест широкую голубую ленту.

По сигналу, данному бамбулой, все присутствующие встали полукругом перед двумя вождями. Флореаль поднял свой скипетр; раздался второй удар бамбулы. Вуду приблизились ближе к клетке, на которую тотчас же вошел Флореаль-Аполлон, между тем как Розеида Сумера с одной стороны, а Марселен — с другой, положили руки на клетку, как бы желая поддержать ее.

Царь Вуду обвел проницательным взглядом собрание, и улыбка гордого торжества озарила его мрачное лицо.

— Дети змеи, — проговорил он громким голосом, слышным во всех концах поляны, — сегодня, двадцать пятого декабря, один из самых торжественных наших дней. Каждый год в этот день мы обыкновенно собираемся и приносим жертву, угодную нашему богу Вуду. Но нынче наше собрание имеет двоякую цель: теперь мы не только отпразднуем великий праздник, но и дадим сигнал к нашему освобождению. С пика Куридас, у подножия которого мы собрались теперь, этот сигнал пробежит, подобно огненной змее, по всему острову и призовет наших братьев к оружию, чтобы сбросить наконец ненавистное правительство и заменить его Пурра, святой религией наших африканских отцов.

Восторженные крики прервали оратора. Флореаль жестом остановил толпу, как по волшебству воцарилось опять молчание. Царь Вуду продолжал:

— На этот раз мы принесем нашему богу не одну жертву, а целых две: одну в начале церемонии, а другую — в конце; потом, исполнив этот великий обряд и вкусивши мяса своих жертв, мы налетим, подобно стае коршунов, на жилища наших тиранов с криками: «Свобода!» и «Вуду!» и будем безжалостны к ним, как безжалостны они теперь к нам!

— Свобода! Вуду! — неистово заревела толпа.

Раздались удары в бамбулу — и Вуду выстроились в одну линию.

В это время какой-то человек почтительно приблизился к Флореалю-Аполлону и, наклонившись, прошептал ему на ухо несколько слов. Это был полковник Бразье, адъютант президента республики, но в каком ужасном виде! В полуизорванной одежде, с исцарапанными руками, с лицом, покрытым потом; видно было, что он долго бежал по лесу.

Флореаль выслушал его, потом отвечал с пренебрежительной улыбкой:

— Вы с ума сошли, полковник! Я уверен, что президент Жефрар ничего не подозревает, а все солдаты в настоящее время мирно спят в своих казармах, но пробуждение их будет ужасно.

— Клянусь вам честью, Флореаль, что мои сведения безусловно верны, — настойчиво продолжал полковник, — напротив, не только все солдаты на ногах, но они теперь уже занимают все горы.

— Повторяю вам, полковник, — что вы или сошли с ума или изменник, — отвечал свысока Флореаль; — я сам только что был на равнине и не заметил ничего подозрительного. А ведь мои глаза, полагаю, не хуже ваших! — Потом, обращаясь к юноше, прибавил, — а как вы думаете, Марселен? Вы ведь все время были со мною!

— По-моему, полковник ошибается, — хладнокровно отвечал тот, — солдаты — не кроты, чтобы могли скрыться под землею, и не рыбы, чтобы уйти под воду! Если бы они действительно находились там, где находятся теперь, по словам полковника, они непременно попались бы нам по пути и, стало быть, были бы замечены нами.

— Вы скоро раскаетесь в своем заблуждении, Флореаль! — печально отвечал полковник.

— Ну хорошо, — нетерпеливо прервал его царь Вуду, — я беру на себя все последствия! А теперь, — ни слова об этом!

— Слушаю, — отвечал Бразье, незаметно пожав плечами и, опустив голову, медленно удалился.

— Пусть начинают! — приказал Флореаль-Аполлон, снова поднимая свой скипетр.

Раздались опять мерные удары в бамбулу, и все присутствующие закружились около клетки со священной змеей под пение гимна. После этого они снова встали перед клеткой и в глубоком молчании ожидали продолжения церемонии. Тогда началась ужасная сцена, которая могла бы показаться читателю совершенно невероятной, если бы она не была целиком занесена в отчет «Гаитянского Вестника» (Moniteur Haitians) 20 и 27 февраля 1864 года, когда в верховном суде Порт-о-Пренса разыгрался последний акт этой удивительной драмы.

— Дети змеи, — вскричал вдруг шипящим голосом Флореаль, — помолимся богу Вуду, а чтобы умилостивить его, принесем ему жертву!

— Жертву! Жертву! — хором повторили все Вуду.

Из толпы выгнали нисколько человек и молча окружили стол. Это были — Франсуа Герье, Конго Пелле, Жанна Пелле, Жюльен Николя, Нереина Франсуа и Бейяр Проснер.

— Начинайте! — хладнокровно произнес Флореаль, сходя с клетки.

Герье Франсуа наклонился и хватил одного из двух детей, ближайшего к нему.

Но в тот момент, как Вуду выпрямился, Марселен, не спускавший с него глаз, кинулся к нему и с такою силою сжал ему руки, что несчастный с криком боли выпустил ребенка.

— Не эту! — глухим угрожающим тоном произнес Марселен.

Герье Франсуа машинально поднял тогда другую девочку, не рассуждая о том, что заставило поступить юношу таким образом. В это время к ним подошел Флореаль-Аполлон и, бросив на него мрачный взгляд, подозрительно спросил:

— Зачем ты заставил Франсуа Герье оставить этого ребенка?

— У тебя, видно, короткая память, царь Вуду! — надменно отвечал юноша.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Взгляни на эту девочку!

— Ну?

— Разве ты не узнаешь ее? Не ты ли поклялся отдать ее в мое полное распоряжение, чтобы я принес ее в жертву? Отвечай! — вскричал юноша с выражением неумолимой ненависти.

— Правда, — холодно отвечал Флореаль-Аполлон, обманутый выражением лица Марселена, — я и забыл об этом! — и он медленно возвратился к жертвенному столу.

Вуду, удивившиеся сначала поступку Марселена и начавшие уже бросать на него подозрительные взгляды, совершенно удовлетворились этим объяснением и приветствовали его радостными криками.

Таким образом, этот случай, только благодаря присутствию духа юноши, не имел для него роковых последствий.

Церемония продолжалась.

Ребенка, назначенного для жертвоприношения, совершенно раздели и положили на стол. Франсуа Герье схватил его за ноги и держал неподвижно, в то время как Флореаль-Аполлон сдавил ему бока, а Розеида Сумера, царица Вуду, душила его руками. Несчастная девочка мучилась некоторое время в ужасных конвульсиях, но ее мучения не вызвали ни малейшего чувства сострадания у жестоких убийц. Наконец девочка превратилась в труп.

Раздались учащенные удары в бамбулу — и Вуду, все более и более возбуждаясь, снова запели свой гимн и неистово закружились вокруг стола.

Жанна Пелле подала царю Вуду нож. Последний, хладнокровно попробовав его острие, одним ударом отрубил голову ребенка, которую Розеида Сумера схватила за волосы и, произнеся несколько таинственных слов, бросила в котел с водою.

Между тем Флореаль-Аполлон рассек тем же ножом грудь своей жертвы и, вынув внутренности, стал разрубать маленький труп на куски величиною не больше ореха; Конго Пелле тщательно собирал в это время стекавшую кровь в чашу.

Пение и пляска не прерывались. Наконец Флореаль-Аполлон поднял свой скипетр. Мгновенно воцарилась мертвая тишина и каждый встал на своем месте. Царь Вуду, царица и лица, окружавшие стол, взяли тогда по куску тела и съели его, а потом отпили по очереди из чаши крови. Вслед за тем все они отошли в сторону, и, по знаку Флореаля-Аполлона, на стол набросилась толпа остальных поклонников змеи. С жадностью кинувшись на эту ужасную трапезу, они с рычанием диких зверей вырывали друг у друга еще теплые куски тела несчастной жертвы.

Но так как маленького тельца оказалось мало для этих озверевших людей, уже вкусивших крови, то они стали с неистовым криком требовать другой жертвы.

— Хорошо, — проговорил Флореаль-Аполлон, по-видимому с наслаждением наблюдавший за этой кровавой сценой людоедства, — Конго Пелле, принесите другую жертву!

Бросились искать маленькую девочку, но тщетно: во время смятения, последовавшего за закланием первого ребенка, она куда-то исчезла. Вуду с недоумением переглянулись.

— Дети змеи, разве между нами есть предатели? — вскричал Флореаль страшным голосом и обвел подозрительным взглядом окружавших его лиц.

В это время Вуду, вытащив из котла голову маленькой девочки, растаскивали ее по частям и с жадностью пожирали.

— Где же Марселен? — вскричал Флореаль, бросая кругом себя молниеносные взгляды.

Никто не отвечал: Марселен также исчез. Царь Вуду понял тогда все. Яростный рев, похожий на рев тигра, вырвался из его груди.

— А, полковник Бразье был прав, нам изменили! К оружию!

Но толпа Вуду, опьяненная запахом крови жертвы, не слышала ничего и продолжала неистово реветь «Жертву! Жертву!!»

Началось смятение. Тщетно Флореаль и ого ближайшие помощники старались восстановить порядок: их увещания тонули в хаосе дикого рева возбужденной толпы.

Флореаль подозвал полковника Бразье.

— Вы были правы, полковник, — печально произнес он, — нам изменили! По крайней мере, зажгите скорее сигнал.

Полковник немедленно удалился.

В это время вблизи послышались крики «ура», и самые храбрые Вуду задрожали от ужаса. Вслед за криками раздалась дробь барабана и чей-то властный голос скомандовал: «Пли!». Раздался страшный залп, уложивший около сотни метавшихся в беспорядке Вуду.

На опушке леса появились солдаты с самим президентом во главе. Вуду были окружены со всех сторон.

— В штыки! — скомандовал президент.

Солдаты ринулись вперед, и началось ужасное побоище.

— Бейте без милосердия этих диких зверей! — кричали офицеры, первыми подавая пример подчиненным. Глазам солдат представилось удивительное, невероятное зрелище: многие поклонники змеи, вместо того чтобы искать спасения в бегстве, бросились на трупы своих павших товарищей и с ревом диких зверей стали сосать кровь, струившуюся из их ран. Несчастные без сопротивления давали себя убивать на их трупах.

Между тем Флореаль-Аполлон, сражавшийся с мужеством отчаяния, увидев, что сопротивление бесполезно и что дело его все равно проиграно, с бешенством проложил себе дорогу среди врагов и бросился к потайному ходу, известному, как он думал, только ему одному, которым он думал достичь своего убежища. Но в тот момент, когда он, достигнув подножия пика, хотел было нажать потайную пружину, скала внезапно повернулась и из отверстия появился отряд вооруженных людей во главе с Дювошелем и Марселеном.

— Изменник! — яростно завопил Флореаль и, подняв нож, бросился на юношу.

Но он не успел привести в исполнение свой кровавый замысел; на него сразу накинулось несколько человек и в один миг обезоружили его.

— Не сметь убивать его! — крикнул Дювошель солдатам, которые сгоряча тут же было хотели прикончить злодея.

Те с большим неудовольствием опустили оружие. Тогда плантатор обратился к полковнику Бразъе, который находился тут же под охраною двух солдат.

— Вы мой пленник!

— Ошибаетесь, — хладнокровно возразил тот и, выхватив в мгновение ока из-за пояса пистолет, выстрелом раздробил себе череп.

— Тем лучше, — пробормотал плантатор, — по крайней мере, несчастный избавил себя от палача!

Между тем побоище продолжалось. Испуганные, совершенно растерявшиеся поклонники змеи и не думали защищаться; а разгоряченные солдаты не давали никому пощады.

Наконец генерал Жефрар приказал прекратить это избиение. Несколько сот трупов уже устилали землю.

Пленных было очень немного. Дювошель захватил, только двух, но зато самых важных, именно: Флореаля-Аполлона и Розеиду Сумеру, царицу Вуду.

Солдаты захватили в плен Франсуа Герье, Жанну Пелле и Бейяра Проспера. Наконец, третий отряд, под командою Шовелена, привел с собою Конго Пелле, Жульена Николя и Нереину Франсуа.

По странной игре случая, в которой нельзя не видеть перста Провидения, в плен были захвачены именно те восемь злодеев, которые участвовали в убийстве ребенка — дочери несчастной Клары, так как именно она и принесена была ими в жертву богу Вуду, и которые больше всего наелись мясом бедной жертвы. Все они теперь были закованы в кандалы и посажены под строгий караул.

После битвы, прежде чем дать сигнал к обратному отступлению, президент Жефрар собрал около себя старших офицеров и плантаторов, принимавших участие в битве.

— Господа, — сказал он многозначительным тоном, — запомните хорошенько мои слова! Здесь не было никакого политического заговора. Что подумали бы о нас цивилизованные нации, если бы они хоть на одно мгновение могли подозревать, что участь нашего государства в продолжение часа зависела от этих презренных дикарей, убежище которых мы разрушили сейчас?! Наверное, подумали бы, что мы возвратились к временам варварства, вы понимаете меня? Повторяю, здесь не было заговора против правительства! Мы явились сюда только за тем, чтобы истребить шайку гнусных людоедов, к счастью, еще незначительную. Я требую, чтобы об этом говорили везде именно в таком смысле. Слышите, господа? — проговорил он, обводя блестящим взглядом своих слушателей.

Те, вполне убежденные словами президента, обещали беспрекословно повиноваться ему. Генерал Жефрар продолжал:

— Судебный процесс над этими презренными, захваченными нами в плен, должен вестись именно в этом духе. И без того будет тяжело признать для нашей страны ужасный факт людоедства! О прочем же ни слова! Пусть эта ужасная тайна умрет вместе с нами!

Слушатели еще раз отвечали обещанием повиноваться. Подобно своему президенту они прекрасно понимали, какое ужасное впечатление произведет в Европе разоблачение этих фактов и какие нарекания поднимутся против республики, где возможны такие дела в просвещенный XIX век. Распустив после этого свое собрание, генерал Жефрар приказал зарыть трупы убитых, разрушить убежище Вуду, а затем велел солдатам возвратиться в Порт-о-Пренс.

Судебный процесс прошел очень скоро и продолжался всего два дня: 4-го февраля 1864 года открылось судебное заседание по этому процессу, а 5-го числа того же месяца дело было кончено; все восемь обвиняемых были присуждены к смертной казни.

Никто из них даже не пробовал защищаться; с упорством фанатиков они признались во всех своих преступлениях. Через несколько дней они были расстреляны.

Благодаря предосторожностям президента Жефрара, европейская пресса, даже часть ее, наиболее осведомленная о делах на Гаити, была введена в заблуждение и смешала «поклонников змеи» с обыкновенными преступниками; чудовищный факт людоедства был сочтен ею делом нескольких безумцев, увлеченных невежеством и фанатизмом. О широких замыслах поклонников змеи, мечтавших водворить свой дикий культ на всем острове, не было и помину. К счастью, истину не удалось скрыть и, она наконец всплыла на свет Божий.

Заключение

Наш рассказ окончен. Нам остается теперь лишь добавить несколько слов о главных действующих лицах.

Бедная маленькая Мария, которую почти чудом, с опасностью для своей жизни Марселен вырвал из рук фанатиков, долго находилась на волоске от смерти, так что отец уже отчаивался в ее спасении; только благодаря внимательному уходу, которым окружили ее, девочка мало-помалу оправилась. Но волнения, испытанные ею в роковую ночь жертвоприношения, оставили неизгладимый след: она впала в меланхолию и с тех пор улыбка никогда не появлялась на ее розовых губах.

В конце мая господин Антраг женился на Анжеле Колет. Через восемь дней после брака молодые супруги покинули Гаити, этот край внушал им ужас.

Дювошель последовал за ними на остров Мартиника, где и поселился рядом. Его сопровождали Марселен с матерью, но уже не в качестве слуг, а в качестве верных друзей.

Что касается Колета, то он остался по-прежнему на острове Сан-Доминго. Гость-француз предлагал было ему покинуть эту страну, с которой соединялось столько печальных воспоминаний, но плантатор с грустью ответил:

— Куда мне деваться? Ведь вы отлично знаете, какое предубеждение против нас существует у белых даже в свободной Америке! Что бы ни говорили европейские негрофилы, но для белых я всегда останусь человеком низшей расы!

— Но я знаю страну, где подобных предубеждений не существует! — проговорил француз.

— Какую? — с живостью вскричал плантатор.

— Францию! Там, мой друг, нет ни белых, ни черных, ни красных; там все люди — братья!

— Правда, — с печальною улыбкою отвечал Колет, — но Франция так далеко, а наше небо так прекрасно! Нет, лучше я умру здесь!

Друзья крепко пожали друг другу руки и расстались. Надолго ли? Быть может, навсегда.

Извлечение из «Гаитянского Монитора», официальной газеты республики, 20 февраля 1864 года

Гнусное преступление было совершено, так сказать, у ворот столицы: зарезали ребенка, раскрошили на мелкие части и приготовили как ягненка или козленка! В этом чудовищном пире приняли участие дядя и тетка несчастной жертвы!

«Пир из человеческого мяса среди нашего общества! Людоедство между нами в наше время! Возможно ли это? Отказываешься верить. Но виновные были схвачены, подвергнуты суду, осуждены и понесли наказание. Остается только преклониться пред совершившимся фактом, рассмотреть его значение, взглянуть на него с точки зрения философской и социальной и, наконец, вывести оттуда, в интересах страны, необходимое следствие.

Без сомнения прискорбно, что такое преступление было совершено на Гаити, так как оно не может способствовать искоренению стольких предубеждений, которые и без того существуют против нас. Но стоит только принять в соображение характеры лиц, чтобы сложить всякую ответственность с целой нации.

Действительно, кто не имеет понятия о нашей стране и, прочтя вдали о происшедшем здесь, увидит в этом факте общее явление, тот сильно ошибется. Конечно, нравственный уровень массы оставляет еще желать многого, но, как бы то ни было, нельзя сказать, чтобы понятие о добре и зле было ей неизвестно. Доказательство этому можно видеть в том взрыве негодования, какое проявил народ в этом случае. Негодование это дошло до того, что, не будь войска, толпа растерзала бы преступников. Из восьми обвиненных, присужденных к смерти, было четыре женщины. Хотя законы страны не делают никакого исключения в пользу женщин, однако уже с давних нор ни одну из них не подвергали такому наказанию. Это новое обстоятельство и необычайная обстановка казни, — все это должно было бы вызвать чувство сострадания. Однако как же была встречена эта казнь? „Да, здравствует президент, да здравствует цивилизация“! Вот какие крики раздавались в толпе, вот как она выражала свои чувства. Мы нарочно ходили в этой толпе мужчин и женщин, которых любопытство привлекло к месту казни; мы нарочно изучали физиономии, прислушивались к разговорам и подмечали все, что могло нам осветить настроение массы. И что же?! Мы можем с уверенностью сказать, что никогда, ни при каких обстоятельствах мы не видели, чтобы человеческое правосудие было так единодушно одобрено народом, никогда не видали, чтобы казнь так удовлетворяла общим требованиям.

Нет, из преступления нескольких лиц нельзя вывести никакого заключения, предосудительного для всего народа; нет, гаитскую нацию нельзя причислять к антропофагам только потому, что среди нее нашлось несколько язычников-людоедов. Народное чувство стыдится их; правосудие страны наказало; этого вполне достаточно, чтобы дать фактам их настоящую оценку и успокоить лиц, озабоченных на счет действия, какое может произвести известие об этом преступлении вне пределов острова.

Но, спросят себя те, которые, находясь вдали, не имеют никакого понятия о нашем общественном строе, что же это за людоеды? Чем руководятся они? Дикари ли они из внутренности острова, живущие вне цивилизации, никогда не видавшие церкви и не слыхавшие Слова Божьего, словом, существа, коснеющие в мраке невежества? Увы, нет! Эти люди — жители городов или их окрестностей; вероятно, им не раз приходилось бывать за обедней и слушать проповедь священника; и тем не менее, как видим, они остались язычниками-антропофагами.

Да, они язычники и антропофаги; но антропофагия у них — результат язычества; уничтожьте причину — и не будет следствия.

Антропофагия — не всегда результат суеверия. Есть племена, которые по привычке употребляют человеческое мясо и вследствие этого пристрастились к такой пище; они съедают своих преступников, осужденных на смерть, а также и военнопленных. По словам Ройе Каллара, почти все мореплаватели утверждают, что причинами антропофагии являются суеверие и месть. В данном случае, который занимает нас, единственной причиной следует признать суеверие: антропофагия здесь происходит только от Вуду.

Вуду, как видно, не простая секта, как утверждает Бешерель, а скорее культ, перенесенный к нам давно уже из какого-то уголка Африки. Переходя от отца к сыну среди сектантов, которые остались верны этому культу, он сохранился в стране и до нашего времени.

Уничтожьте этот культ, сказали мы, исчезнет и антропофагия, являющаяся его последствием. Но вера может быть уничтожена только другой верою, так как человек, кто бы он ни был, дикарь или образованный, имеет потребность в религии, и христианской религии следовало бы уничтожить и культ Вуду. Если зло это сохранилось до нашего времени, то только потому, что оно никогда не было затронуто в своем основании. Да и кому было сделать это? Для этого нужны были самоотверженные миссионеры, люди, проникнутые истинно ангельским духом; требовались истинные священнослужители. А сколько их было? Сколько их теперь в крае?

Да, вот что нужно было делать! Между тем время шло, правительства бесплодно сменяли друг друга, и ни одно из них не понимало или не желало понять этого: все предпочитали держаться вне церкви и принимали к себе те отребья духовенства, которые волна безнравственности выбрасывала на наши берега; каждое правительство предпочитало иметь духовенство из подобных элементов, которое скорее эксплуатировало народ, чем просвещало его; каждое правительство предпочитало, наконец, держаться направления, противоположного тому, какое указывал здравый смысл; и положение дел становилось все хуже и хуже, вместо того чтобы улучшаться. И к какому же результату привела эта антирелигиозная и противонравственная политика? Да к тому, что среди нас сохранялись фетишизм и антропофагия!

Прекрасный результат!!

Правительство президента Жефрара отказалось от этой роковой политики. Он первым водрузил знамя цивилизации на настоящей почве — на образовании народа в широких пределах и на нравственном воспитании массы под влиянием просвещенного и добродетельного духовенства. С этою целью был заключен конкордат с Римской Курией, и этот договор, какие бы различные мнения ни существовали насчет его, все-таки остается одним из самых важных и плодотворных последствий революции 22-го октября.

Итак, для уничтожения фетишизма правительство приняло действительные меры. Но дело не в том только, чтобы пресечь суеверие, а и в том, чтобы пресечь преступление антропофагии. И в этом отношении правительство не могло пренебречь своими обязанностями, которые лежат на нем по отношению к обществу.

В данном случае оно деятельно разыскало виновников преступления, предало их в руки правосудия и наказало со всею строгостью законов. Президент Жефрар, по натуре склонный к милосердию, сумел в этом случае противостоять влечению своего сердца; он прекрасно понимал, что воспользоваться, при подобных обстоятельствах, его правом помилования, даже по отношению к осужденным женского пола, значило бы утвердить безнаказанность и вызвать повторение преступления, наконец, действовать против народного чувства, так ясно обнаружившегося признаками глубокого негодования.

Президент сохранил за собою право миловать только в таком случае, когда его снисхождение не может подвергнуть опасности общество. Так будет поступать он и впредь.

Пусть обратят на это внимание последователи Вуду! Пусть они закрывают, если хотят, глаза от света истины и сердце — от чувства нравственности; пусть они режут овец или коз, пусть пьют их кровь, пусть танцуют до упаду; мы только пожалеем об их невежестве; но пусть они будут уверены, что заплатят собственной жизнью, если посягнут на человеческое существо. Тогда, мы надеемся, их уже не будут расстреливать: расстрел — это казнь храброго солдата, приговоренного дисциплиной за то, что он в порыве гнева поднял руку на своего начальника; нет, их будут казнить казнью убийцы, позорною смертью на виселице! Так это бывает в странах, которые идут во главе цивилизации; так оно должно быть и в нашей стране, которая стремится идти по их следам».

А. Монфлери

---

Эмар Г. Поклонники змеи. Роман. — Санкт-Петербург: П. П. Сойкин, ценз. 1898. — 172 с.; 20 см. — (Сочинения Густава Эмара).