Поездка в Окинский караул (Кропоткин)/Глава XII. Ока до селения Зиминского

Поездка в Окинский караул — XII. Ока до селения Зиминского
автор Пётр Алексеевич Кропоткин

Источник: Записки Сибирского отд. Имп. Русского географического об-ва. — 1867. — Кн. 9/10. Библиотека Андрея Бирюкова

XII. ОКА ДО СЕЛЕНИЯ ЗИМИНСКОГО

Невозможность плыть из Окинского караула. — Боязливость бурят. — Сухопутное сообщение. — Щеки. Урду-Ока. — Перевал на Далдарму. — Переезд через Оку. Поклонение утесам. — Изменение в характере долины за Тыгылтэем. — Корноты. — Переходная ступень у бурят — С. Зиминская

Из Окинского караула, исполнивши поручение Сибирского Отдела [Русского Географического общества] — осмотреть водопады и надписи на утесах, — я должен был вернуться в Иркутск. Мне предстояло вернуться тем же путем по караулам и через Тунку, следовательно, в другой раз бегло осмотреть долину Иркута и верховья Оки. Я полагал, что гораздо полезнее будет, если я спущусь вниз от Окинского караула по р. Оке до Зиминской станции, особенно, если возможно будет проплыть это пространство на лодке. Сведения наши об Оке самые ничтожные. Г. Крыжин, дойдя до Окинского караула, откуда он отправился на запад, сказал даже, что нет никакой тропинки, которая вела бы вниз через гористое среднее течение. Действительно, в нескольких верстах ниже Окинского караула Ока входит в щеки и проезд берегом невозможен. Поэтому-то я хотел сплыть по Оке в лодке, но буряты напрямик объявили, что нечего и думать проехать на лодке от караула, так как на этом пространстве много порогов таких быстрых, что даже зимою Ока не везде замерзает. Хотя, правда, один из казаков, ездивших несколько раз зимою в Корноты, говорил, что, вероятно, проезд по Оке не будет труднее, чем по Иркуту, но буряты наотрез отказались и говорить об езде в щеках на лодке; да с людьми, которые никогда не ездили на лодке иначе как через Оку, нечего было и думать пускаться в путь водою в щеках.

Верстах во 120 ниже караула сходятся три реки: Средняя Ока, Западная и Восточная Ока. От соединения этих трех рек, называемых бурятами Гурбан-Бельчир (три «бельчира», три отрога гор между реками), долина Оки несколько расширяется, и если срубить здесь бат, говорили промышленные, то может быть, и удастся сплыть в нем, перетаскивая его на себе берегом на порогах. Плыть на плоту они тоже напрямки отказались и предложили до Бельчиров доехать на конях, там срубить один или два бата и плыть на них. Нечего было делать, пришлось согласиться на это, но и тут не находились охотники. Уезжая на Джунбулак, я просил старшин вызвать по улусам двух охотников плыть со мною.

Из верхних бурят, несмотря на обещания заплатить серебром, не нашлось ни одного охотника. Наконец, приехал нижний старшина с одним бывалым стариком и все принялись отговаривать меня ехать в лодке, говоря, что никто не согласится плыть — «бырхи» (страшно). И кроме того, стращали тем, что если нас увидят промышленные, то принявши за беглых каторжных, могут застрелить с берега. Я продолжал настаивать на том же, так как, если бы я поехал сухим путем, то пришлось бы идти далеко от Оки и вместо съемки Оки получалась бы большею частью съемка побочных речек, — ее притоков.

Наконец, после долгих переговоров нашлись два охотника, которые брались плыть, с тем, чтобы назад я доставил их на свой счет, нанявши в Корнотах коней, и нанял бы еще двух людей для срубки двух батов. Мы начали торговаться, они запросили с меня 50 рублей и хотя впоследствии съехали на тридцать с тем, чтобы я доставил их до Бельчиров и нанял лишних людей для рубки бата, что должно было стоить еще 12 рублей, но, к сожалению, все это составляло сумму, заплативши которую, я не имел бы денег на проезд от Зиминской станции до Иркутска и поневоле пришлось согласиться ехать сухим путем, на что буряты согласились охотно за 22 рубля.

Таким образом, мне пришлось отправиться из Окинского караула сухим путем, идя большую часть пути в отдалении от Оки хребтами. Оказалось, что тут есть тропинка, да и не могла не быть. Могут ли жить два бурятских племени, на расстоянии 250 верст друг от друга, не пробивши тропинки, особенно, когда оба племени промышляют в тех же местах, а промышленные неизбежно должны сходиться во время своих разъездов.

Во всяком случае, кроме сухопутного сообщения между этими двумя пунктами, мне кажется, возможно и водяное на лодке, даже, может быть, и от Окинского караула. Только нужно, чтобы лодка была хорошо сделана и люди на ней были знающие, привычные к плаванью по порогам. Что же до пространства от Гурбан-Бельчира до Зиминской станции, то тут, по всей вероятности, можно плавать беспрепятственно, а бурятские промышленные постоянно плавают от устья Далдармы, т. е. того места, где мы переправлялись через Оку.

9 июня мы тронулись из Окинского караула с двумя вожаками.

Долина Оки, шириною около 1½ версты, состоит тут из аллувиальных наносов, теперь залитых лавою, в которой она промыла себе русло. Лава разливалась по долине, как бы языками, и теперь везде, где есть лава, растет редкий лиственичный лес, образующий своею опушкою остроконечные фестоны. Близко прижимаясь к горам левого берега, Ока оставила между своим руслом и низкими холмами правого берега прекрасные луга, где рассеяны сперва летники, потом зимники бурят. Крепкий грунт этих лугов, выбитый конями и скотом, не дает расти высокой траве, и буряты принуждены косить в отпадках, отгораживая свои сенокосы; а прежде, говорят, трава была так высока, что на этих лугах скрывала человека, даже коня. Окрестные холмы усеяны осиной, хвойными деревьями и березой, которая попадается больше всего в окрестностях Окинского караула. Вообще долина Оки, верст на 30 от караула, гораздо теплее окрестностей самого караула, так как она закрыта от холодных ветров, дующих с гольцов, цепью крутых гор, высоко поднимающихся над Окой с левого берега.

Преобладающие породы — те же известняки, которые окружают и Окинский караул; в особенности весь ряд гор левого берега состоит из известняков, развороченных гранитами; речки, вырывающиеся из этих гор, несут белые как жемчуг камни, покрытые известковым налетом.

Мы прошли верст 25 по долине Оки, перед нами виднелось продолжение широкой пади, а налево в известняках — узкое ущелье. Принимая его за падь побочной речки, я спросил даже проводников, какая это падь, верно, Цаган-Шемутай? Оказалось, что это и есть Ока, перпендикулярно повернувшая к северу; а впереди была широкая падь Иле — речки, пришедшей из хребтов навстречу Оке. Очевидно, здесь было некогда озеро и, вода пробила себе в мягких известняках щель, которая впоследствии расширилась и послужила истоком водам озера. Теперь Ока круто, под прямым углом, поворачивает в это ущелье и идет на север.

Тут на повороте выдался высокий остроконечный утес Орхогон-байсин, которому поклоняются буряты; мои проводники остановились вблизи его подножия, повесили тряпку с молитвой, расклали огонь, сварили саламаты, набросали масла на огонь и помолились утесу.

10 июня оставили Оку и пошли по пади реки Иле. Те же два различных характера гор правого и левого берега: горы левого берега (Иле, как я сказал, течет навстречу Оке) так же пологи, пади широки, с правого берега высоки, с крутыми ущельями, заросшими густою лиственницею, и составляют вполне продолжение тех известковых гор, которые прорвала Ока.

Вскоре Иле отворачивает на север, мы же пошли по Малой Иле. Луга постоянно становятся более и более болотисты, и начинается крутой подъем в гору, чтобы перейти в бассейн Урду-Оки. Перевал невысок, барометрическое определение дало 1758 метров (5768 ф.), и до верхнего предела древесной растительности оставалось еще несколько сот футов, хотя на перевале торчали только низкие кедры, выступавшие из мшистой оболочки, которая покрывает горы. Отсюда открылся вид на обширную горную область: влево, к западу, виднелись высокие гольцы, сопровождающие среднее течение Оки; вправо гольцы виднеются вдалеке и составляют, быть может, часть Китойских Альпов. Перед нами, на дне узкого ущелья под ледяными накипями, сочился горный ручеек в длинной пади Утой-желга; стены пади поднимаются чуть не отвесно над падью, покрытою обломками гранитов и кристаллических сланцев; скоро вслед за гнейсами, а следовательно, сланцами, опять показались известняки, занимающие такую обширную область в юго-западной части Икрутской губернии.

Переночевавши на устье Утой-желга, там, где она сошлась с ручьем Айноком, пришедшим с юго-запада, мы 11 июня отправились по Айноку, оставивши вправо Дабани-желгу, по которой идет тропинка в Аларскую степную думу. Айнок (шириною от 5 до 8 саж.) ревет в ущелье, пробитом в серых известняках, сходных, если не тождественных, по литологическому составу с известняками возле Окинского караула. Кони, непривычные к тайге, суетливо пробираются между громадными каменьями, падающими с крутейших стен темного ущелья; эти стены поросли лиственницею, кедром, елью, пихтою, березою, осиною, рябиною и другими кустарниками. Постоянно слезая для съемки, или имея за спиною барометр, при неосторожности, торопливых, неверных шагах коня по косогору или на переправах через ревущую и прыгающую по камням горную речку, невольно вспомнишь о коне-таежнике, об его осторожности, догадливости, обдуманности каждого его шага. Тайга кладет особый отпечаток на тех, кто сроднился с нею; вы всегда легко узнаете истинного таежника промышленного, который не только в назначенные сроки ходит белковать, но идет на промысел, не стесняясь ни снегами по брюхо, ни осенними грязями, ни весенней распутицей, — и узнаете не только по его способности приноровляться ко всякой обстановке, по его уму, сметливости в дороге, но и по другим чертам его характера: какая-то неторопливая обдуманность движений, добродушие без болтливости и сметливость вообще в жизни. Промышленный, водя своею мускулистою рукою по карте, и тут сообразит, в чем дело, если только глаза его, привычные зорко смотреть вдаль и не упускать из виду никакой малейшей подробности, нужной в его таежной жизни, подробности, которая нам никогда не бросится в глаза, способны разбирать эти каракульки; с промышленным-таежным, на коне-таежнике, который тоже составляет чуть не особую породу, смело пускайтесь в тайгу, хотя бы самую малоизвестную вашему вожаку. Таким человеком немудрено увлечься, этим только и объясняю себе, каким образом г. Радде, вероятно, хорошо знакомый с сибиряком, мог выразиться про него «dieser schoner sibiriaken-typ», конечно, увлекшись воспоминанием о сибирских таежниках, с которыми ему чаще всего, вероятно, приходилось иметь дело во время постоянных разъездов по самым диким местностям.

Продвигаясь вниз по Айноку, по пади, донельзя однообразной, расширившейся до полуверсты и заросшей однообразными хвойными лесами, которые местами выгорели на несколько сот квадратных верст и еще более давят однообразием обгорелых стволов, как бы мачт без рей, мы, наконец, добрались до Урду-Оки. Мы пересекли ее в 70 или 80 верстах от вершины и сорока от устья, называемого Гурбан-Бельчир, так как тут сошлись три реки: Хойта-Ока с запада, средняя — собственно Ока, и Урду-Ока с востока. В растительности возле пади Урду-Оки заметны многие приращения, так например, шиповник в цвету, душистая тополь, острец, Achillea millifolium и красная смородина; береза составляет уже половину всех особей в лесах.

В обнажениях, на которые я, впрочем, мало обращал внимания по причине занятия съемкой, попадаются граниты, известняки и глинистые сланцы.

В этих местах находятся охотничьи владения бурят, простирающиеся к западу до Хойта-Оки. Далее идут охотничьи владения карагазов. Теперь эти владения определенно размежеваны бурятами и карагазами, но буряты позволяют этим последним охотиться в своих владениях; зато прежде, когда границы между обоими племенами не были строго разграничены, происходили страшные стычки между бурятами и карагазами: поймают у себя чужого охотника, отнимут ружье, добычу и отпустят. Начинаются переговоры: обе стороны доказывают свои права на известную местность и кончаются иногда общею стычкою. Промышленные обеих сторон сходятся большею частью на гольце, лежащем возле Хойта-Оки, и таким образом оленные промышленные сходятся с конными. Из этого вывели, что граница оленеводства сходится с границею скотоводства, что совершенно несправедливо, так как разведение оленей, сколько я мог узнать расспросами, не заходит так далеко, то есть до Хойта-Оки, а коневодство прекращается в Окинском карауле.

Переехавши через Урду-Оку, мы стали забираться к северо-востоку и северу по пади р. Унакшин, все выше и выше в хребет. 12 июня утром нам достался трудный переезд по пади этой речки: густые тальники по берегам, а выше — кедровник и желтый олений мох, покрывающий россыпи — вот главные представители горной флоры. Мы круто ползли весь день все в гору и в гору среди этой дикой тайги, наконец, оставили позади себя речку, а далее — последние следы древесной растительности, и пролезли еще на 100 м (330 ф.) и поднялись на вершину высокого гольца в 2112 м (6930 ф.)63.

С этой высоты, где страшный ветер положительно требовал усилия, чтобы устоять на ногах и грозил сорвать нашу палатку и планшет, нам представился вид на обширную горную страну. Во все стороны виднелись горы, преимущественно гольцы, наибольшие из них были на восток. Впереди на север тянулась как бы цепь гольцов (или высокая альпийская страна?). Самые высокие гольцы (Эргик Таргак Тайга?) идут, насколько можно судить отсюда, с юго-юго-востока на северо-северо-запад; эта линия прекращается и заметно понижается, если взять с гольца в вершинах Унакшин направление на запад-северо-запад.

Спуск в падь ручья Далдармы донельзя крут, нужно много усилий, чтобы спускаться верхом, трудность увеличивается еще оттого, что конь постоянно проваливается между громадными каменьями, поросшими мхом.

13 июня я шел все по узкой пади р. Далдармы. Падь мало представляет интересного для поверхностного исследования, которым я необходимо должен был ограничиться, занятый съемкою. Я заметил только, что стены состоят преимущественно из известняков, которые местами образуют оригинальные утесы. Все подобные утесы служат предметом поклонения у бурят, и мои проводники несколько раз останавливались в виду утесов для молений. Главная суть моления состоит, впрочем, в том, что наесться или накуриться. Буряты сварили чай, отлили его в туес, потом стали жарить саламату, не жалея масла, затем воткнули березку, привязали к ней клочок конской гривы, подошли к ней с саламатою в руках и давай брызгать маслом на все стороны. Поклонившись три раза на восток, они раскланялись на 8 сторон, беспрестанно повторяя: «ом-ма-ни-бад-ме-хом», потом 5 раз брызнули маслом в огонь и на три стороны, и в заключение, повторивши ту же процедуру с чаем, съели все приготовленное.

Подобная процедура повторилась еще раз, когда мы вышли на Оку близ ручья Тыгылтэй. Тут также выступает высокий утес, где, как гласит предание, был некогда привязан теленок изюбра. Никто не смел стрелять в него, и когда один промышленный решился выстрелить, то свалился теленок каменный. С тех пор все почитают это место, молятся, когда проезжают мимо утеса, и никто в это время не должен ни кричать, ни говорить громко. Стоит только кому-нибудь вскрикнуть, тогда нивесть откуда соберется ненастье, дождь с грозою или пурга, если дело происходит зимою. Это поверье о ненастьи, очень распространенное у азиатских народов для многих местностей, разделяется и русскими, ездящими по Оке.

14 июня утром мы вышли по пади р. Далдармы к р. Оке против устьев речек Билюнек. Я заметил, идя по пади Далдармы, следующее: в этой пади много лесов выгорело несколько лет тому назад, все эти леса состояли почти исключительно из хвойных деревьев; теперь же молодая растительность пробивается на месте старого пожарища — и главным образом появляется береза. Она преимущественно является в виде кустарников или небольших деревьев там, где прежде исключительно или почти исключительно росли хвойные породы. Не знаю, какое семейство возмет верх через несколько десятков лет: быть может, хвойные вытеснят березу, хотя, по-видимому, нет причин, чтобы это случилось именно так, ибо я видел молодые леса через десяток лет после того, как старый выгорел, и везде замечал, что березы является несравненно больше, чем ее было прежде, до пожара. Если этот факт общий, то он очень важен, к сожалению, не могу сказать, так оно или нет^[1].

Ока стала уже широкою рекою метров в 170 или 200, бродов через нее нет, и нам пришлось рубить плот, чтобы переправиться на левый ее берег. Отсюда Ока может считаться уже сплавною речкою, и промышленные сплывают отсюда на батах или плотах до деревни Корноты. Падь ее расширилась до 1½ версты, травяная растительность гораздо разнообразнее, появляется даже земляника и клубника; зверь попадается в изобилии, а так как изюбр, с рогами о 5 отростенях на каждом, Продается, как мне случилось видеть, за 72 руб., такие деньги составляют целое состояние для промышленного, то и не мудрено, что за эти места горячо спорят Корнотские и Окинские буряты; — дело не ограничивается одним отбиранием ружья, ловушек, а иногда доходит и до драки.

К сожалению, долина Оки не везде удобопроходима, нам пришлось в одном месте снова от нее удалиться и по р. Янгушэ и Ихэ-голу снова перевалить через горы, чтобы миновать несколько утесистых берегов Оки. Этот перевал мы сделали через один из побочных отрогов гор, не выходящий за предел распространения древесной растительности.

Только 16 июня мы окончательно вышли по устью р. Тыгылтэй в долину Оки, чтобы более с нею не расставаться. Устье Тыгылтэя служит характеристическою точкою для долины Оки. Здесь кончаются щеки, горы отходят в стороны, и как сама река, так и ее долина являются с совершенно иным характером, чем выше. Тут впервые увидали мы сосновые леса; давно забытая нами, не встречавшаяся от Барохтуевских озер, сосна впервые попалась нам в виде отдельных особей лишь в пади р. Далдармы на высоте около 720 метров (2356 ф.); только тут, на высоте 636 м (2087 ф.) начинаются сосновые боры по берегам Оби на гладком наносном дне прежнего ее русла. Здесь же я впервые заметил род розовых ландышей, Ran. polyanthemos, Orchis maculata, Planetera bifolium, Tanacetum vulgare (девятильник). Красная смородина уже покрыта довольно крупными зелеными ягодами, шиповник и одуванчик уже отцвели.

Сама река, шириною от 220 до 270 метров, местами течет плавно, тихо, слегка журча по каменьям. Глаз так и ждет, что из-за густых тальников, покрывающих острова, покажется дым, послышится шум парохода, но скоро очарование исчезает, течение становится быстрее, река прыгает на шивере, или главная протока разбивается на несколько мелких, которые с шумом переливаются через гряды каменьев. Гор уже не видно, вдали синеет несколько холмов, а на правом берегу Оки небольшое одинокое возвышение — Бударик, которому также поклоняются буряты и не шумят, проезжая мимо его. Эту гору можно принять за границу распространения больших сосновых или мешаных лесов по Оке. Начиная отсюда, идут уже почти исключительно редкие березовые леса на превосходных лугах. Проезжая по этому превосходному прибрежью, где сочная трава поднимается на аршин и более, нельзя не удивляться тому, что эти замечательно удобные места (распространяющиеся по Оке верст на 40-50 до деревни Корноты) до настоящего времени еще не заняты, в то время как многие другие местности (например, деревня Моты и мн. др.), далеко не представляющие тех же удобств, давно уже заняты. Это обстоятельство, конечно, объясняется только тем, что население лепилось по большой трактовой дороге, большею частью забывая побочные, соседние места, а в такие местности, как Моты и друг., попадало уже по необходимости.

17 июня вечером мы увидели первые зимники и наконец, проехавши около 250 вер. от Окинского караула, добрались до летников бурятской (ясачной) деревни Корноты на берегу Оки. Деревня имеет свой совершенно своеобразный вид: это не бурятский улус, где, как выразился один волостной писарь, «юрты представляют разбросанную кучку и суть обиталище диких народов», напротив, здесь вы видите ряд правильно построенных юрт, прочных, высоких, 8-угольных или 4-угольных, прямо покрытых дерном. Весь быт этих бурят представляет переходную ступень от степного бурята к оседлому русскому. Корнотские братские много засевают хлеба и продают его в Окинский караул русским и бурятам. Их зимники находятся всего в 8 верстах от летников, да и в летники переселяются лишь на время полевых работ, но и тут живут с комфортом. Зимники устроены еще комфортабельнее — юрты удобны; кругом огорожены, а иные буряты возле юрт построили даже дома с русскими печами и живут там большую часть зимы. Я застал бурят уже в летниках и вот, например, какой вид имеет одна из лучших юрт — юрта шуленги. Это квадратная, высокая постройка с высокою дверью, без окон, но с широкою трубою наверху. Крыша юрты лежит на стенах и на 4-х столбах. Посредине находится очаг, а кругом его в юрте сделан пол. На этом полу установлены влево деревянный диван, стол, а позади их груда сундуков, перин и подушек, над которыми развешаны все богатства хозяйки, платья, платки и кушаки, и озямы хозяина. Правая сторона принадлежит женщинам, тут помещается утварь, самовар, чашки и проч., и проч. Тут же находятся и все приборы для приготовления тарасуна. Передняя половина юрты отгорожена ситцевыми занавесками, за которыми спят дети и девушки.

Женщины носят преоригинальный костюм: на них надет род длинной поддевки с 2-мя рядами пуговиц, сверх цветной рубашки и юбки; голова обвязана платком, под которым надет род низкой кички. Во всем костюме какая-то смесь бурятского костюма с русским. Крестьяне носят русскую одежду — синюю рубаху, шаровары и сапоги, на голове русский же картуз. В пище тоже произошли изменения: так же много потребляя молока и тарасуна, корнотцы почти расстались с кирпичным чаем и употребляют почти исключительно байховый, добываемый из селения Зиминского. Во всем содержании посуды и приготовлении пищи заметно несравненно более опрятности, чем у бурят. Тип значительно изменился, хотя широкие скулы остались, но волоса у многих ребятишек вы встречаете уже белые, глаза у всех открытее и прямее, во всей фигуре как-то более сдержанности, более подвижности в лице, чем у бурят. Но вместе с этим движения менее неуклюжи и выражение лица гораздо умнее.

От Корнот до Зиминской станции (на московском тракте, при впадении Зимы в Оку) оставалось нам уже всего 40 верст по долине Оки, которая расширяется все более и более, и наконец, возле селения Зиминского кончается довольно обширною безлесною степью. Тут раскинулось огромное село Зиминское с 2-мя церквами, многими 2-этажными домами, деревянными мостовыми, лавочками; это одно из тех больших зажиточных сел, которое обязано своим благосостоянием чайной торговле. Теперь чай кончает свою столь важную цивилизационную роль в истории Сибири, извоза все меньше и меньше, что-то будет с этими громадными, богатыми селами в несколько верст длиною? Пока лишающиеся извоза крестьяне стараются наживаться винной торговлей и непомерно плодят кабаки на всех перекрестках, всех перевозах. Но водка не заменит чая…

Пробывши два дня на Зиминской станции, я возвратился в Иркутск.

---

Вычисливши высоты по барометрическим наблюдениям, которые я делал во время моих разъездов — относительно среднего стояния барометра в Иркутске, в июне месяце н. ст., я нашел следующие величины. Так как в это время в Иркутске не делалось наблюдений над высотою барометра, то я должен был взять среднюю цифру 15-летних наблюдений г. Щукина с 1830—1845. Для сравнения прилагаю также высоты по наблюдениям гг. Радде, Меглицкого, Штубендорфа и Крыжина.

Все наблюдения отнесены к среднему стоянию барометра в Иркутске в течение июня, взятому из наблюдений г. Щукина в 1830-45 г. (Kuрfer. Observations meteorologiques.)

Так как большая часть этих цифр вычислена по очень небольшому числу наблюдений, то им нельзя придавать особенной важности; они, впрочем, помогают найти более верную среднюю величину.

Местность	Кропоткин	Радде	Меглицкий	Штубендорф	Крыжин
Тунка	2282[2]	2300	2254	2439	—
Туранский караул	2502	—	2568	—	2700?
Нилова пустынь	2585	—	2629	—	—
Хангинский караул	3900	4300	4061	4126	4200
Слияние Иркутов	4340	4660	—	4807?	—
Нуху-дабан: 1 точка	6220
перевал	7292[3]?	7092
Озеро Иркут	6423[4]?
Юрта Ишун	—	5911
Норин-Хоройский кар.	5100	5319
Алиберов прииск	6740	7000
Голец за ним	7171
Окинский караул	3911	3990	—	—	4400?
Вверх по Джунбулаку:
возле Кутула	4740
у Бусак-нура	5080
привал на Хикушке в 20 вер. от кратера	5634
у подножия кратера	6230
абс. высота кратера	404
Перевал в вершинах Утойжелга	5770
Голец в вершинах Далдармы	6930
Ока на перевозе	2052
Ока на у. р. Тыгылтэй	1770
Зиминская станция	1420[5]				1670

В тех местах, которые я проезжал и где раньше меня не было сделано никакой съемки, я делал глазомерную съемку, так как полагаю, что всякому другому изучению страны должно предшествовать составление карты ее, хотя бы даже глазомерной. Таким образом я сделал съемку: 1) от Алиберовского прииска до у[стья] р. Сороки, 2) от Окинского караула вверх по Джунбулаку до оз. Бусака, 3) вниз по Оке от Окинского караула до дер. Корноты, где связал свою съемку с инструментальною.

Кроме того, представлено около 200 образцов горных пород, которые определены Полковником Фитингофом. На порционы для меня и на расходы по поездке употреблено мною из сумм Отдела 91 руб.

---

Моя поездка в Окинский караул, во время которой я сделал более 1200 верст в 45 дней, конечно, имеет только разведочный характер. Не пускаясь в решение возникавших вопросов, для чего потребовалось бы накопление большого количества знаний и материалов, я все-таки не мог отказать себе в высказывании подчас догадок вследствие интереса самых вопросов. Обращать внимание будущих исследователей на одни вопросы, на край, дающий возможность найти материалы для решения других, указать на трудности или удобства сообщения в крае — вот, по-моему, задача пионеров. Тут кончается их труд и начинается труд ученых исследователей. Накопление подобных сведений о возможно большем пространстве Сибири дает возможность будущим исследователям решить: представит ли такой-то край в таком-то отношении достаточно интереса, чтобы вознаградить за потраченное время, труды и, быть может, здоровье. Когда разведочные экспедиции познакомят общество с большею частью Сибири, тогда исследования отдельных областей могут принять более систематический характер, и ученые общества будут знать, куда следует направить свои силы и средства.

---

1. Недавно я встретил то же замечание у г. Кривошапкина. Смотри Енисейский округ и его жизнь.
2. Среднее из семидневных наблюдений
3. Наблюдения сомнительны, так как собиралась сильная гроза и буря, которая разразилась часа через два.
4. Сомнительно, по той же причине
5. Наблюдения делались в продолжение четырех дней