Поездка в Дивногорье (Марков)/Глава 2

Поездка в Дивногорье : Очерк
автор Евгений Львович Марков

Дата создания: предп. 1890 г., опубл.: «Русский вестник», 1891, т. 214, № 5, 6, с. 128—182. Источник: Марков Е. Л. В стране белых гор. Поездка в Дивногорье / Науч. ред. проф. А. В. Бережной — Воронеж: Творческое объединение «Альбом», 2007. — 64 с. — (Библиотека Творческого объединения «Альбом»).

Глава 2. «Большие Дива»

Я всегда придаю особенную цену первым впечатлениям. Мне кажется, только первый свежий взгляд на незнакомый предмет позволяет уловить его настоящую физиономию.

Как пейзаж, так и человек, которых вы часто видите, теряют для вашего представления всякую характерность. С первого невольного взгляда на Большие Дива, пока ещё ни ум, ни фантазия не успели переработать непосредственных впечатлений глаза, я инстинктивно ощутил себя у подножия каких-то гигантских языческих идолов. И прежде чем я сообразил и привел себе на память всё то, что я знал из книг об этих странных произведениях природы, моя фантазия художника уже живо нарисовала мне в мгновенно вспыхнувшем беглом эскизе картину давно минувшего времени, когда долблёные челны каких-нибудь полудиких обитателей Дона, проплывая мимо глухих лесных берегов священной для них реки, в первый раз поражались зрелищем этих удивительных каменных великанов, загадочно белевших среди тёмных чащ леса и провожавших их безмолвными рядами с высоты своих недоступных круч.

В детски-образной фантазии язычника-дикаря это, конечно, должны были быть сами боги, что владычествовали над опасными стремнинами реки, разбивали в бурю о камни берега их утлые судёнышки и топили в омутах водоворотов не угодивших им злосчастных пловцов.

Трудно сомневаться, что тут, во всяком случае, должна была существовать в глубокой древности какая-нибудь важная народная святыня язычества. И резкий поворот Дона в этом месте чуть не под прямым углом (в писцовых книгах это колено Дона называется «Царева Лука»), и впадение Тихой Сосны, и присутствие таинственных белых колоссов — все соединилось, чтобы могучим образом влиять на младенческую фантазию древнего человека; все заставляло его останавливаться на этом характерном привале длинного речного пути и для подкрепления своих сил, и для умилостивления богов этой лесной и водной пустыни. Иначе не укоренилось бы за этим местом в течение веков теперешнее знаменательное имя его «Дива». Не вдаваясь ни в какие мифологические и филологические гипотезы, все-таки можно смело утверждать, что имя это несомненно указывает на область языческих религиозных верований; хотя учёные комментаторы «Слова о полку Игореве» до сих пор не спелись между собою на счёт действительного значения этого «дива», что «кличет верху древа, велит послушати земле не-знаеме, Волзе, и Поморию, и Посулию, и Сурожу и тебе, Тмутораканский болван»; но, тем не менее, здравый смысл читателя ясно чует, что у неведомого народного поэта речь идёт во всяком случае о каком-то мифическом существе, о божестве старого славянского язычества, предвещающем людям и добро, и худо. Слово дивы, девы, dives, тесно сродное с deus, во многих арийских языках имело приблизительно одно и то же общее значение. И в наш народный русский язык слова «диво», «дива» вошли сначала в том же первобытном своём значении божественности и только впоследствии приобрели переносное значение дивного, удивительного.

Народ, упрямый хранитель старины, недаром совсем не ведает Дивногория, а знает и помнит свои древние языческие «Дива».

Столпы, перед которыми я теперь стою в искреннем изумлении, и которых тут около 20, он исстари называет «Большие Дива» и «Столпищи»; а три столпа над монастырем, в которых иссечены церковь, пещеры и колокольня, он также давно привык называть «Малыми Дивами». Малыми, впрочем, не в смысле размеров столпов, а в смысле их числа, как говорили во времена оны старые летописцы: «пришли неветше (т. е. немногочисленные) люди»; «стояла малая рать».

В некоторых актах Дивьи горы называются иногда Девичьими, Девьими; в очень близком соседстве от Больших Див в Дон впадает с правой стороны даже довольно большая река Девица; это наводит на мысль, что эта река могла быть в древности тоже «Дивица», а не «Девица»; в самом деле, трудно представить себе, чтобы грубые кочевники степей, проводившие всю жизнь в охотах, грабежах, нападениях, ощутили вдруг потребность наименовать одну из рек своей пустыни сентиментальным именем Девицы, между тем как так естественно предположить, что они могли придать важной для них реке имя, напоминавшее им какую-нибудь их великую местную святыню.

Впоследствии же, когда язычество и все создания его утеряли свой смысл в памяти народной, слово Девица, более знакомое новым условиям жизни, незаметно заменило собою одинаково с ним произносимое, но большинству уже непонятное слово «Дивица», точно так же, как Дивьи горы по той же причине многие стали называть Девьими и Девичьими. Равно таки слово «девка», «дивчина» по-малороссийски и пишется, и произносится дивка, дивчина, а местность Больших Дивов вполне малороссийская.

Такое осмысленное, хотя бессознательное искажение исторических имён духом народного языка, не терпящим ничего непонятного, наблюдается, вообще, довольно часто. Так, например, в Екатеринославской губернии есть река, впадающая в Самару, которую все величают теперь и в народной речи, и по географическим картам «Волчья вода». А между тем из исторических актов можно видеть, что эта мнимая Волчья вода есть ничто иное, как Волочи-вода, Волочья вода, ибо и в ней производился в течение столетий волок казацких лодок из системы Днепровских рек в систему Донскую, под стены Азова и Тмутаракани. В путешествии Боплана она даже называется Тащи-вода, что одно и то же с волочи-вода. В новое время потребность в волоках исчезла, самое понятие о волоке стало не всем знакомым, и вот самым естественным и искренним образом загадочная волочья вода обращается в понятную всем волчью воду.

Я ещё более утвердился в правдоподобности своих предположений на счёт реки Девицы, после того как в одном из древних памятников Воронежского края недавно прочел название реки Девицы в той самой форме Дивица, о которой я сейчас говорил.

Замечательно, что Дивными горами называется на Руси не одна только местность у впадения Тихой Сосны. В Пермской губернии есть тоже к Дивьи Горы, и Дивий Камень. И опять-таки не дивныя, а Дивьи, от слова Див, Дива. И там их тоже смешивают с Девьими и Девичьими. И вид этих Камских Дивьих гор и Дивьих камней удивительно напоминает Дивьи горы Дона.

В старинном географическом словаре A.M. Щекатова так, например, описывается «Дивий камень» на берегу реки Колвы, впадающей в Каму: «Все части сей превысочайшей горы состоят из великих утёсов, представляющих страшное зрелище в развалинах из дикого камня. Взошед на вершину сея горы, нельзя смотреть без ужаса на низ, к текущей тут реке, по причине неописанной крутизны каменных утёсов, кои так как бы слиты из однослойного камня. Крестьяне, живущие близ сея горы, выдумали, будто тут живала некая чудская девица, владевшая сим местом, также как и другими тамошними городами. Посему иногда они называют сии горы Девьим Камнем».

«Есть ещё там же, — прибавляет А. М. Щекатов, — от городища далее вниз по реке Каме, Дивьи Горы и река Дивьи Горы, впадающая тут же в Каму. Тоже высокие утёсы из огромных слоев белого слоистого алебастра, дикого камня, а больше ещё из известной (т. е. известковой) земли, которая своею белизною покрывает всю поверхность гор».

Читая это описание, вы можете целиком применить его к Дивам Тихой Сосны.

Такое поразительное совпадение названий в местностях, так далеко отстоящих друг от друга, невольно убеждает, что понятия и Див, Дивах были широко когда-то распространены по лицу теперешней земли русской, и что не случайно именовались в старину прозвищем Дивьих особенные формы высоких белых утёсов, вероятно, имевшие какие-нибудь наглядные соотношения с представлением фантазии народа об его Дивах.

О столпах Дивьих Гор первый раз упоминает Игнатий, сопровождавший митрополита Пимена в его опасной поездке на судах по Дону из Москвы в Царьград, всего только через 9 лет после Мамаева разорения и Куликовской битвы.

«Бысть же сие путное шествие печально и унынливо, — живописно повествует простодушный путешественник. — Бяше бо пустыня зело, не бяше бо видети тамо ни града, ни села… точию места все пустошь и не населено; не бе бо видети человека, точию пустыня велия и зверей множество».

«Приплыхом к Тихой Сосне, — рассказывает далее Игнатий, — видехом столпы камены белы; дивно ж и красно стоят рядом, яко стозималы, белы ж и светлы зело, над рекою, над Сосною».

После этого беглого упоминания имя Дивьих Гор встречается только в актах XVII столетия, именно в «строенной книге на город Коротояк» 1648 г.

По книге этой отведено было «коротояцким казакам, чернаевским переведенцам», «на их дачи по указу сенных покосов в полы их земельных дач, за рекою Тихою Сосною на Крымской стороне, снизу реки Дона от Малых Див вверх по реке по Дону до устья реки Тихой Сосны, и вверх по реке по Тихой Сосне меж гор по Див гор и до Маяцкого старинного городища и от того городища от Больших Див вверх по реке по Сосне до лозового куста, до пушкарских сенных покосов».

Впрочем, в документах Дивногорского монастыря сохранились доказательства, что на Дивьих горах существовала обитель даже несколько ранее постройки г. Коротояка.

Митрополит Евгений, оставивший нам самое полное описание Воронежского края, видел ещё древние антиминсы Дивногорских церквей, из которых старейшая во имя святого Николая была основана уже в 1640 г., в две другие — во 2-й половине XVII в.

Около 1666 г. Дивногорский монастырь был разорён крымскими татарами; монахи его бежали в Белгородскую епархию и основали там новый монастырь. Шайки Разина тоже тревожили его, и в 1б71 г. на Дивьих горах произошёл бой между царскими войсками и Фролкою Разиным; уже в следующем году, очевидно, по успокоению края, два старца-инока отправляются на Москву к царю Алексею Михайловичу и испрашивают у него пособие на возобновление нарушенного монастыря.

В архиве монастыря сохранились реестры царских грамот, выданных монастырю царями Фёдором Алексеевичем и Иоанном с Петром на земли и водяные мельницы по рекам Потудани, Хворостани и Тихой Сосне.

При Петре I Дивногорский монастырь упоминается в записной тетради 1696 г. «Как шли певчие дьячки Петра Великого под Азов»: «Того же числа приплыли к Дивногорскому монастырю и тут ночевали. Вечерню и утреню пели у боярина (Шеина) в стругу. Мая в 1-й день литургию слушал боярин в Дивногорском монастыре и молебен. На правом клиросе пели мы, а на левом того монастыря иноки». «Дивногорский монастырь, области Белоградского митрополита, зело прекрасен, стоит на берегу Дона реки, с правой стороны, меж гор, а в нем две церкви деревянные, 3-я в горе каменная; тут же и великие пещеры; архимандрит Амвроросий да 40 братии». Но о столпах ни одного слова. В этом именно году Див-ногорский монастырь был отписан от Белоградской епархии к вновь учрежденной Воронежской.

Монастырь существовал до конца XVIII столетия. С. Гмелин посетил его уже в 1768 г. и как натуралист обратил, конечно, внимание и на Дива:

«Не доезжая того места монастыря, — пишет он, — мы увидели на самой середине горы около 20-ти пирамид, которые стояли сряду одна подле другой в расстоянии на две или на три сажени. Сии пирамиды так правильны нам издали казались, что мы и подлинно почли их за произведённые искусством. В монастыре нашли мы одного только старого игумена, который тотчас вызвался сам свести нас к тем статуям. Но мы увидели внизу ещё под горою, что сии горы были меловые, т. е. что вся гора, вокруг лесом обросшая, не из чего другого состоит, как из мелу; но на самом её конце поднимаются вышереченным порядком сии меловые пирамиды, кои в вышину около 8, в ширину до 4-х, а в толщину до 3-х аршин имеют. Фигура их вблизи весьма неправильна».

На самом рубеже XVIII и XIX столетий известный наш учёный-исследователь митрополит Евгений Болховитинов также посетил Дивногорье и оставил нам, между прочим, и описание «Дивов». А. М. Щекатов в своем «Географическом словаре» только повторил рассказ Е. Болховитинова о Дивногорье.

«На меловой горе, — говорит Е. Болховитинов, — стоят многие столпы на подобие столоктитов или ледяных многоконечных сосулек, острыми концами вверх обращённых так, как будто бы мел сей вырос из горы, и дают ей удивительный вид; почему монастырь сей, стоящий при подошве оной, так и называется».

Но уже имени «Дивов» не упоминают ни тот, ни другой путешественник.

Сочинённое книжными людьми название «Дивногорского монастыря» совершенно заслонило собою старое историческое имя местности, и только в никому не известных древних актах, да в несокрушимой памяти народной уцелело до наших времён древнее прозвище загадочной языческой святыни.

Н. М. Карамзин в своей «Истории государства Российского» по поводу Пименова путешествия тоже коснулся Дивьих гор, но не посетил их на месте, он перепутал р. Тихую Сосну Острогожского уезда Воронежской губернии с Быстрою Сосною уезда Елецкого Орловской губернии и принял поэтому «Дивные столпы» митрополита Пимена за «стол камен и каменны ссуды» «Донской Беседы», как описываются они в Книге Большого Чертежа. Наконец следует упомянуть, что известный наш археолог И. Забелин в своём замечательном труде «История русской жизни» неизвестно, впрочем, по каким основаниям, делает предположение, что «белые столпы», упоминаемые в путешествии митрополита Пимена, у устья Тихой Сосны, ничто иное, как «жертвенник Кесаря», находившийся, по уверению Птолемея на р. Дону, ниже «жертвенника Александра Македонского», который в свою очередь господин Забелин с уверенностью приурочивает к столпам «Донской Беседы», ниже впадения в Дон р. Быстрой Сосны.

---

Мы не без усилий взобрались на обрывистые уступы меловой горы, которая при старых путешественниках ещё покрыта была густыми лесами, а теперь тянется над низинами Сосны безотрадною голою стеною.

Все «Большие Дива» расположены по скатам этой кручи, несколько ниже темени горы.

Мы внимательно осмотрели по очереди весь ряд столпов. Вблизи они ничуть не похожи на то, чем кажутся издали и снизу. Словно рука какого-нибудь титанического каменщика сложила их из громадных камней известняка в эти причудливые башни и замки. Некоторые как будто срослись в один широкий утёс из нескольких отдельных столпов. С других, кажется, только сейчас скатились вниз меловые головы, сообщавшие скалам вид окаменевших великанов. Иные смотрят исполинскими, каменными птицами и чуть держатся громоздким корпусом своим, как ибис на одной ноге, на подточенном кругом основании. Растрескавшийся правильными плитами известняк везде смотрит искусственною циклопическою кладкою и заставляет подозревать участие человеческой руки в этих своеобразных очертаниях меловых утёсов.

Ничего, впрочем, нет удивительного, что человек, источивший своими подземельями внутренность многих из этих столпов, мог прикоснуться и к их наружному облику, по возможности подгоняя его к потребностям своей фантазии. Древние исторические страны Азии и Африки представляют не один пример такой намеренной доработки рукою человека грубых произведений природы, едва лишь намекающих на формы искусства.

Мне показалось даже, что в некоторых из этих нерукотворных замков можно заметить следы их обращения в человеческое жилище: в одном из столпов, когда мы рассматривали его потом сверху, взобравшись на самое темя горы, видна как бы задняя сторона правильно вырубленной дымовой трубы; в другом — как бы остатки искусственной стенки, дополнявшей наружную ограду жилья; в третьем — довольно ясные признаки расколовшейся оконной арки.

Очень может быть, что это даже не остатки какой-нибудь доисторической древности, а просто следы неудавшихся монашеских попыток устроить себе келейку в каменных складках столпа.

Самые крупные столпы на деле значительно выше, чем это считали С. Гмелин и Е. Болховитинов. Некоторые из них доходят до 16 аршин.

В каких из них есть пещеры, теперь сказать трудно, потому что почти каждый из них засыпан у основания своими собственными обломками, да и пробраться ко многим из них по осыпающемуся кругом скату довольно затруднительно. Судя по народной молве, да и по здравому живому взгляду на эти столпы, внутри этой исторической меловой горы скрывается гораздо более пещер и подземных ходов, чем люди успели до сих пор узнать.

При осыпях горы, при добывании камня то и дело натыкаются на пещеры; народ рассказывает, что некоторые пещеры были завалены нарочно, чтоб не ходил туда народ, другие обрушились сами. Как бы то ни было в «Больших Дивах» теперь доступны только одни пещеры, тесно связаны с подземным храмом, вырубленным в самом обширном из столпов.

Столп этот имеет вид узкой пирамиды, сложенной из громадных известковых камней и плит. Верхний утёс его, заметно отделившийся и образовавший нечто вроде верхнего яруса колокольни, увенчан крестом, а на сглаженной передней поверхности этого нерукотворного здания высечены колонки и перемычки большого киота, на том самом месте, где была обретена главная святыня Дивногорского монастыря — чудотворная икона Сицилийской Божьей Матери, и где теперь помещается список с неё. Под киотом пробито широкое низенькое оконце, загороженное чугунного решёткою, а под окном полукруглая входная дверь.

Большие изображения угодников написаны красками сбоку двери прямо по выровненному сырцу скалы. Железная дверь была заперта на замок, и нужно было спуститься в убогую хатку пониже столпа, чтобы добыть там сторожа. Время было полуденное, и отец-придверник предавался послеобеденному отдыху. Кажется, это единственное живое существо во всей этой безмолвной пустыне голых меловых обрывов, беспрепятственно накаляемых летним солнцем в течение 18-часового дня…

Подвиг молчальника да, конечно, и постника, тут совершается сам собою.

В мазанке невольного отшельника стоит аналой, висят иконы и лампадки, лежат церковные книги. В тенистом уголку прячутся прикрытые лопухами два железные вёдрышка с единственными наслаждениями, доступными в этой пустыне — ключевою водою, принесённою из колодца горы, и спелыми вишнями из монастырского сада.

На громкий зов наш из невидимого приюта в тёмных сенцах появился как мумия высохший старичок, в обычном чёрном колпаке и чёрном подряснике. Он не сразу понял, в чем дело, но потом пошёл за ключами.

---

Сырым пронизывающим воздухом погреба и удушливым запахом гашёной извести разом пахнуло на нас, и мы очутились с тонкими восковыми свечками в руках, вслед за чёрною фигурою инока, под тёмными сводами пещерного храма. Откуда-то из далёкой глубины подземелий тянул резкий сквозняк, охватывающий лихорадочным ознобом вспотевшее от ходьбы тело. Трудно представить себе возможность постоянной жизни в этих меловых пещерах, где со всех сторон обдают вас какие-то насквозь пробирающие ревматические токи. А между тем, тут десятки лет кряду жили и молились люди. — Жил тут кто-нибудь, батюшка, в прежние времена? — спросил я нашего не особенно разговорчивого проводника. — А то как же! Трудники жили. Наверх вот поднимемся, печь вам покажу. Топилась тоже. Летом тут холод, а зимою, а зимою тепло… хоть в рубашке ходи. — Застали вы тут кого? — Не! Где ж! Я не застал. 30 лет при столпе живу. Никого не было. В старину жили Ксенофонт и Иосаф иеромонахи, те ведь и пещеры ископали. От них здешняя святыня пошла. — Давно это, батюшка? — А кто ж знает? Этого знать никто не может. Сказывает так народ, какие старики старые, что от дедов ещё слыхом слыхали. В житиях пишется, будто 250 лет тому будет, стало, ещё при татарском царстве. — Вот ещё когда! Значит, уж и тогда монастырь здесь был? — И нет же, нет! Никакого монастыря не было… дичь одна… леса страшнеющие… зверье. Ну и они пришли в пустыню спасаться… вот как Иоанн, Предтеча Христов, спасался… — Стало быть, они уже монастырь обосновали? — Опять же это никому неизвестно. Пришли они из страны иноземной дальней, Сицилия прозывается. Через всякие народы дикие и царства басурманские прошли. И икону чудотворную с собою на руках принесли, Божьей Матушки Сицилийской… вот что в монастыре у нас… — Вы вот иеромонахами называли их, батюшка, стало быть, монастырь при них был?… — Никому это не известно, потому что дело давнее!… А поминает их все народ так-то, исстари. Кто из жителей здешних принесёт, бывало, книжку поминальную к проскомидии, — у каждого первым долгом писаны те самые иеромонахи Ксенофонт и Иосаф. Что с Острогожска, что с Крутояка народ, что Лысок али с нашего Селявного — всё одно. Со старины так ведётся. Бог знает, с каких времён.

---

Мы осмотрели, прежде всего, пещерный храм, за которым начинаются пещеры. Храм вырублен в скале довольно высокими сводами на массивных столбах из того же известняка, расписанных со всех четырёх сторон так же, как и стены, полинявшими иконами, прямо по сырцу скалы. Убогое убранство храма ржавеет и тлеет неудержимо в этой вечно сырой атмосфере, насыщенной испарениями извести. Живопись съедается и тускнеет ещё быстрее. Впрочем храм этот в настоящее время без престола, для которого оставлено только место в маленьком алтарике. Один раз в году, на Успенье, сюда приходит крестным ходом монастырская братия из Дивногорской обители и служит тут службы. Нужно думать поэтому, что и храм этот был устроен в старое время во имя Успенья Пресвятой Богородицы.

Запустевший храм, скорее всего, возник ещё при первых пещерокопателях — Ксенофонте и Иосафе. Недаром с ним, а не с каким-нибудь другим столпом Больших или Малых Див, связано нахождение древнейшей святыни обители — образа Сицилийской Богоматери. Если икона эта постоянно пребывала в старину на этом столпе, как уверяет предание, и если в наше время она и обретена была на нём же, то трудно сомневаться, что на этом самом месте должно было быть и первоначальное поселение благочестивых отшельников, пришедших из далёких стран пустынничать в дебрях придонских.

Пещеры уходят далеко в глубину меловых толщ, то поднимаясь вверх, то опускаясь, и чем глубже спускаются, тем душнее становится в них; сырость сочится по стенам и сводам сквозь трещины и незримые поры известняка, будто слезы этой мрачной могилы.

Деревянные доски дешёвых крестьянских икон, расставленные благочестивою рукою богомольцев в разных впадинах и закоулках пещер, слезли и почернели от гнили, уничтожающей их в течение какого-нибудь десятка лет… Они одни сколько-нибудь разнообразят унылое однообразие этих длинных подземных коридоров из белого мела, точащих свои вечные слезы, и только кое-где по сводам по русскому обычаю нанесены кресты, накопчённые свечою усердного богомольца, чтобы отогнать нечистую силу из этого царства тьмы.

Мы заглянули наверх в единственную жилую келейку с крошечным окошком. Она теперь пуста, как и все пещеры.

---

Однако и в пределы могилы успела забраться живая жизнь. При выходе из этих душных склепов, я вдруг увидел у наружной двери храма, старательно спрятанное в тёмную складку камней гнездо ласточки, все навзрез полное, как коробочка спичками, раскрытыми жёлтыми ротиками… — Уже третье завелось! — с ласковою улыбкою обратился к нам старец, осторожно припирая тяжёлую дверь, чтобы не спугнуть доверчивых птичек.