1.
правитьНа вершинах Гималая
С книгой вечности в руке
Брама-бог сидел, сверкая,
В бубенцах и в колпаке.
Замыкались в небе кручи
Пламенеющих вершин,
И над храмами долин
Фимиама плыли тучи…
Царь и раб — отшельник строгий,
И лукавый фарисей —
Шли неравною дорогой
С жертвой горною своей…
Мнил один купить навечно
Серебром небесный рай,
Праздник царственно беспечный
Перенесть на Гималай.
Нёс другой корзину хлеба,
Напоённого слезой…
Жаждал чуда, верил в Небо,
В правду, милость и покой…
Но загадочно ресницы
Бог безмолвный поднимал
И далёкие зарницы
Над долиной зажигал.
2.
правитьИз толпы рабов шумливой
Вверх поднялся я один
И пришёл к нему — пытливый,
Непокорный, дерзкий сын.
И сказал ему: «Владыка!
Гласу смертного внемли!..
Не скрывай святого лика
От страдающей Земли.
Я прошёл все испытанья:
Был в темницах, в рудниках,
И принёс всю скорбь исканья,
Накипевшую в веках…
О, ответь мне: где причина
Лжи, насилия и зла?
Посмотри — внизу долина
Братской кровью отекла…
Мир измучен… Нет просвета…
Эшафотом стал твой храм…
Отчего же блага света
Ты даёшь лишь богачам?
Утолил ли ты страданья
Честных, гибнущих от ран»?
Но безмолвным изваяньем
Бог стоял, как истукан…
Только набок накренился
Шитый жемчугом колпак
Да звенящий ветер бился
В бубенцах: «Тик-так, тик-так»…
Долго, долго звон нелепый
Не смолкал в ушах моих…
А внизу курились жертвы…
Кто-то пел священный стих…
1911 г.
«Жизнь для всех», 1911 г., № 2, стб. 161—162.
Над нивами.
правитьХлестали ветры… Студили вьюги.
В солончаки вонзались плуги…
Века тяжелой и горькой доли
Легли в бурьянах бороздой,
И далеко чернеет в поле
Кусты и люди над межой…
Печально-бледен лик мертвый неба
Ломает суслик метелки хлеба…
Но тощи всходы… Земля бедна…
В дали сожженной, необъятной
Тоскливо гаснет вздох невнятный:
В колосьях ломких нет зерна…
Но минут дни… Завьюжит снова…
Захлещет ветер в полях сурово,
Пахнет голодной смертью даль,
И в снежно-рыхлые сугробы
Опустят тихо-тихо гробы,
Схоронят кроткую печаль…
1912 г.
«Пробуждение», 1912 г., № 15.
Босоножка.
правитьСеребристо-гибкими ветвями
Никли томно в омут лозняки…
Марил зной… А на песке реки
Босоножка с синими глазами
Заплетала в косу васильки…
Я бродил… И девочку заметил
По дорожке милых детских ног…
Притаилась робко, — как зверок…
Только взгляд ее был ясно-светел,
Голубел — как нежный василек…
На шаги головку повернула…
Вспыхнул в круглых глазках огонек…
На загар здоровых смуглых щек
Жарким полднем краска полыхнула…
Ветер свеял в воду василек…
Я подумал: — Бедная сиротка!..
Места нет тебе для игр и грез…
А она мне вслед смотрела кротко,
И в воде круги чертили четко
Серебрясь на солнце — ветви лоз…
«Пробуждение», 1912 г., № 22.
Две зари.
правитьСевер пустынный, загадочный, хмурый и белый,
Родина мертвенных снов.
Давит унылым безлюдьем простор онемелый,
Ширь необъятных снегов.
Вымерший чум остяков золотится закатом.
Пади синеют вдали.
Рдеют лучи на песчанике буром, горбатом —
Талой земли…
Север загадочный! Зори, родящие смену!
Беглых огней череда!..
В недрах холодных пустынь ты таишь перемену, —
Или застыл навсегда?
Словно в ответ гаснет отблеск заката багровый…
В падях ломается тень…
С треском вдруг ухнули льды. Пробивается новый
Благостный день.
«Русское богатство», 1912 г., № 2.
Чернички.
правитьВ полях, — за гумнами пустыми,
Где жухнут тощие хлеба,
И привиденьями больными
Чернеют риги, как гроба,
Где небо пышет мглой и зноем,
И даль томит немым покоем.
Меж ветл столетних, близ дороги
Бьет живоносный ключ. Над ним
День всходит маревом слепым,
А ночь плывет, — полна тревоги.
Весной здесь ветхий сруб оправлен,
И крест березовый поставлен…
Извечной скорбью деревень
Вздыхает степь… Порхают птички…
Порой безвестные чернички
Сойдутся полдничать под тень.
С котомками, в лаптях, в оборах…
Недуг в лице, печаль во взорах…
Из-под платков тугие косы
На плечи свисли тяжело…
Поют кондак восьмиголосый.
Простая песнь летит в село…
Никто не слышит… Тихим сном
Поникло. Пусто; степь кругом…
И гаснет безответно крик
Девичьей сиротливой доли, —
Печальной, как глухое поле,
И чистой, как живой родник…
Девичья доля каждый год
Черничкой к родникам идет…
Едва рассыплет хмель весна,
Душа пьянеет в грезах жгучих,
И по дорогам шлет страна
Недужных, порченых, падучих…
Голубит землю первоцвет,
Томит весенний смутный бред…
Быть может, у святой гробницы
Душа найдет исход тоске…
Суровый инок в клобуке
Поднимет смольные ресницы,
И усладится в кельях строгих
Любовью грешной жизнь убогих…
Меж ветл поникших и седых
Бежит родник. Порхают птички.
Пропев кондак, ушли чернички…
Никто в степи не слышал их.
Безмолвна даль… А над межой
Тяжелой хмарой виснет зной.
«Русское богатство», 1912 г., № 2.
Вперёд!
правитьВойна — войне!.. Вперед — народы,
Француз, германец, славянин!..
Под знамя братства и свободы!..
Интернационал — един…
Сломайте меч окровавленный!..
Вперед!.. В ряды святых дружин!..
Пусть видит каждый угнетенный:
Интернационал — един…
Средь вихря стонов, мук, проклятий,
В огне окопанных равнин —
Гуди набатом клич: «Мы — братья»…
Интернационал — един…
Война — войне!… Долой обманы, —
Француз, германец, славянин!..
Труд, мирный труд, залечит раны…
Интернационал — един…
1917 г.
«Вперёд» («Интернационал»), 1917 г., № 1. С. 7.
«Известия Новониколаевского Совета рабочих и солдатских депутатов», 17 июня 1917 г. С. 23.
А. А. Богданов. «Избранное», Пенза. 1951 г. С. 81.