Подпасок (Семенов)

Подпасок
автор Сергей Терентьевич Семенов
Опубл.: 1890. Источник: az.lib.ru

Сергей Терентьевич Семенов

Подпасок

Date: 21 августа 2009

Изд: Семенов С. Т. «Рассказы». М., «Художественная литература», 1970


ПОДПАСОК

править

Федька совсем не думал, что ему придется в подпасках быть. Отец его надеялся вывести парня куда-нибудь получше: отдать в город и приучить к какому-нибудь мастерству. Но сначала Федька был мал для того, чтобы идти в город, а потом отец его заболел, и заболел не на шутку. Полтора года лежал Трофим больной, таял как свечка, и все ожидали, вот-вот мужик помрет, а он чахнул и чахнул и только перед пасхой в этом году отдал богу душу.

Катерина, мать Федьки, все время ухаживала за своим больным мужем. Хозяйство они забросили, так как некому было заниматься им, и жили только на то, что понемногу распродавали свое имущество. Сначала продали овец одну за другою, потом продали лошадь, и осталась у них одна корова. Всячески ухитрялась Катерина сберечь корову, да не уцелела и она: помер Трофим, и продали корову, чтобы похоронить его.

Похоронили Трофима, — стала баба придумывать, что им делать, как быть? Видит Катерина, что не с чем за крестьянство приниматься: в закромах ни зернушка нет; только и хозяйства, что три курицы с петухом по двору ходят. Поплакала-поплакала баба, да и говорит сыну:

— Федька, что же нам теперь делать-то? Лето подходит — люди работать начнут, а нам за что приниматься?

Повесил голову парень, — не знает, что сказать.

— По-настоящему-то и нам бы нужно в ряд с людьми становиться. Тебе уж семнадцать годов, скоро жених, — бобылем-то жить не очень складно.

— Заводить надо, — говорит Федька.

— Знамо, надо, как свят бог! Да как начать-то?

— Отпусти меня в город! Наймусь я там, куда ни на есть, выживу денег; вот на них и купим чего-нибудь.

Задумалась Катерина. Подумала-подумала и вздохнула.

— Легко сказать: в город! — сказала она. — Обживешься ты там, друзей да приятелей заведешь, — и про дом забудешь. Нет, родимый, нескладно это дело.

— А что ж складнее-то выйдет?

— Вот ономнясь говорил мне Василий Богров, — он в Терехове в пастухи нанялся, — отдай, говорит, ты мне своего малого в подпаски. Обещалась я ему подумать, да не знаю, как быть-то? Ты как скажешь?

— Словно неохота бы в подпаски-то.

— Э, родимый! Чего неохота-то? Все равно — где ни жить, так жить. Хорош будешь — и в подпасках хорошо будет; а плох — так везде плохо. Все от себя! По крайности у меня на слуху будешь — не будет так болеть мое сердце. Отпасешь лето, — вот и корову купим. А я тут на поденщину ходить стану — себя обработаю. Коли в зиму еще наняться, — к весне, може, и лошадь заведем. Вот тебе и крестьяне.

Подумал Федька и сказал:

— Что ж! Пожалуй, хошь и так — все равно!

— Знамо, так лучше. Знаешь пословицу: ближняя копейка дороже дальнего рубля! Жди там, когда из города-то что попадет! А тут-то уж верно.

Так и порешили Федьку в подпаски отдать. Пошла Катерина к Василью и сказала, что согласна отдать к нему малого. Обещал Василий на пасхе прийти за ним и уговориться.

Праздник встретила Катерина со слезами, с одним Федькой: вспомнила она прежнее житье-бытье и поплакала. Разговелись они как следует: нанесли им соседи молока, творогу, а кто и говядинки — набралось всего на целую неделю.

Середь недели пришел к ним Василий и договорился взять Федьку за двадцать три рубля. Выговорила Катерина в задаток три рубля, а остальные наказала парню до осени не брать.

И стал Федька приготовляться к пастьбе: свил себе кнут, смастерил сумку кожаную, пояс с бляхами добыл — стал настоящим пастухом.

С Егорьева дня и скотину выгнали. Начал Федька к своей должности приглядываться, и сначала не понравилась она ему.

Скотина, пока не обходилась, бегала по полю как угорелая; носятся за ней и пастухи весь день — покоя не знают. Пригонят скотину, пойдет Федька ужинать, — боится в чужих людях и есть-то досыта. Утром — тоже, да с собой ничего не берет: привыкли бабы к напористым пастухам, — иная и не догадается дать хлеба с собой, а спросить малый боялся; доводилось частенько и впроголодь быть. Потом дожди пошли: намочит пастухов, до костей пробьет, а обогреться негде, и дрожит он день целый.

Дальше — больше; стало теплее; показалась травка, и скотина попокойнее стала. Начали бабы на полдни ходить, — стали пастухам молока отливать и яиц носить. Голодать больше Федьке не приходилось.

И привык он к своей должности, не тяжела ему казалась она. В деревне его любили, потому он был не озорной, да и Василий его не обижал, слушался его Федька: куда ни пошлет, никогда не откажется.

Пригнал раз Федька вечером скотину домой, поужинал и пошел в сарай ночевать с Васильем. И говорит ему Василий:

— Ну, Федька, завтра скотину разлучать не будем, погоним вместе, а то с коровами один не сладишь. Слепни, что ли, одолели, — бегают как шальные.

— Ну, что ж, — говорит Федька, — все равно!

Василий улегся на сене и вскоре захрапел. Лег и Федька, да не заснет никак: все мысли разные в голову лезут, не дают заснуть.

То вспоминается ему, как он маленький был, как рос, как с ребятишками баловался. То представляется ему отец больной, бедность, нищета… Потом стал думать Федька, как он отпасет лето, получит расчет и будет хозяйством обзаводиться.

«Купим, — думается ему, — корову, отелится она, принесет телочку. Телку продавать не будем, а будем растить: вырастет — тоже корова будет. А зимой, может, наймусь куда, выживу рублей пятнадцать, да мать что-нибудь заработает, — лошадку купим. И буду я крестьянином, буду сам хозяин, буду работать, пахать, сеять; лето дома, а зимой на стороне. Долго только еще до этого… Да и денег много надо, а у меня зажитых… Сколько у меня зажитых?.. Постой… сосчитаю. По Ильин день двенадцать рублей… в задаток взяли три рубля… Стало быть, девять уже зажил… Осень недалеко: пропасу, получу двадцать рублей, — вот и корова…»

И представляется малому, что купили корову большую, пеструю, как у Петра Карягина, — и радостно бьется сердце у Федьки, на душе весело… а сна все нет. Заснул он только перед рассветом.

Не проспал и часа парень, как стал будить его Василий:

— Федька! а, Федька! Вставай, — будет дрыхнуть-то!

Промычал что-то Федька, повернулся на другой бок и опять заснул. Осерчал Василий.

— Вставай, леший! — говорит. — Выгонять пора! Поднялся Федька как шальной; остановился средь сарая и стал глаза протирать.

— Вишь, разоспался как! Инда ошалел! Пойдем.

Побрел Федька за Васильем, почесывается, шатается и спотыкается на каждом шагу.

Выгнали скотину, размялся Федька маленько, и дрема прошла. Забрело стадо в барскую сечу, разбрелась скотина по кустам и припала к траве.

Пришло время, стал Василий собираться завтракать идти.

— Ну, ты смотри тут, — говорит, — а я пойду.

— Ладно, иди.

Ушел Василий, обошел Федька стадо кругом, видит — скотина смирно ходит — и сел он на кочку, под кустом. Только сел он, застелило ему глаза, заходили красные круги, стали веки слипаться, и голова на сторону погнулась. Надвинул Федька картуз на лоб, да и заснул.

Спит Федька и видится ему, что купили они с матерью корову на базаре и ведут ее домой. Идет Федька впереди, ведет корову на веревке, а мать ее сзади подгоняет. Подошли они уж и на свое поле, и деревня их видна… только чувствует он, что корова тянет веревку. Оглядывается Федька, а матери уж нет, а тереховские мужики окружили корову, и один уж за веревку схватился.

— Что вы, православные! — взмолился Федька. — За что корову отымаете?

А староста и говорит будто:

— Мы не себе, а нам барин велел.

— Какой барин? — спрашивает Федька.

— Какой, какой! — передразнивают мужики. — А тебе что за дело? Отдавай корову.

Кто-то из них толкнул Федьку.

Проснулся парень — стоит перед ним Василий и кричит:

— Где у тебя скотина-то? Дьявол этакий? Проспал, анафемская твоя душа!

Вскочил Федька как ошпаренный.

— Не выдрыхся за ночь-то, черт сопливый! Дорвался здесь спать, — вот и возьми!

Оглянулся Федька кругом — ни коров молодых нет, ни жеребят. Испугался парень, остолбенел даже.

— Что уперся-то? Поди ищи! — кричит Василий.

Вскинул Федька кнут на плечо и пошел по сече. Обошел он всю сечу, завернул в рожь, посмотрел в яровом — нет нигде скотины. Вернулся он унылый к Василью.

— Ну, что?

— Нет нигде.

— Где искал-то?

— И по сече, и в яровом, — нигде нет.

— Ах ты, распроклятый! Что ты наделал-то? Теперь в такую кашу въедешь — и не разделаешься. Смотри тут, — я сам пойду.

И пошел Василий искать скотину.

Долго ходил Василий и вернулся уж после полден. Вернулся сердитый пуще прежнего.

— Что, квашеная морда, нарвался? Скотина на барском дворе, из хлеба взяли.

Федька ничего не сказал.

— Теперь отдувайся.

— Как же быть-то? — спросил Федька.

— Старосту велел привесть, так не отпускает. Пойду за старостой. Смотри тут.

Ушел опять Василий. Опустился Федька на землю: чуял он, что беда стряслась над ним, а боялся задуматься над ней: и так у него все сердце выболело, — не хотелось ему еще больше тревожить его.

Вечером собрал Федька всю скотину и погнал домой. Народ весь был дома, а Василий со старостой еще не возвращались. Только после сумерек пригнали они забеглую скотину.

На другой день собралась сходка, потребовали и Василия на мир. Пришел он и стал к сторонке, ждет, что будет. И спрашивает один мужик старосту:

— Что тебе на барском дворе сказали?

— Известно, что! Велели принесть по рублю за штуку, больше ничего.

— А сколько всей скотины-то?

— Семнадцать штук.

— Ловко! Значит, с наградой вас! — сказал мужик Василию.

— Я тут, братцы, ни при чем! — заговорил Василий. — Вина не моя, — я завтракать ходил.

— Этого мы не знаем! — говорили мужики. — Ходи куда хошь, а за потраву плати. Промежь себя разбирайтесь, как знаете, а семнадцать рубликов мы с вас вычтем.

Василий заспорил:

— Как же так? Скотина ваша, вы и отвечаете; мы за вашу скотину не плательщики!

— Нет, брат, шалишь! Мы вам ее сдали, — жалованье вам платим, одеваем, поим, кормим вас, а вы будете спать да убытки нам чинить. Нет, дудки! Много будет!..

— Как знаете, только я не виноват: подпасок упустил!

— С подпаска и вычитай! Он, паршивый, другой раз умней будет.

И положили мужики весь штраф с Федьки вычесть, — велели Василью сказать ему об этом.

— Ну, что, Василий Сидорович? Как там? — спросил Федька у Василья, когда тот вернулся в стадо.

— Весь штраф с тебя вычитают.

— Много ль?

— Семнадцать рублей.

Как громом ударили Федьку эти слова. «Вот те и корова!» — мелькнуло у него в голове; и точно камень навалился на грудь малому: подступили слезы к горлу, повалился он на траву и заплакал, как дитя малое.

<1890>

Печатается по последнему изданию «Крестьянских рассказов»: «Сумерки» — том 1, четвертое издание, 1916.