Понсон дю Террайль
правитьПодземелье
(Полные похождения Рокамболя-13)
править
— Вот уже четыре дня, — говорил полковник своей дочери, — как мы не видели Тимолеона, не надул он нас?
— Нет, — отвечала мадемуазель Гепэн, — ему, может быть, не удалось…
— Это почему?
— Рокамболь, может быть, убежал.
— Вот уже три дня, как мы ждем обещанные тридцать тысяч франков… Если сегодня вечером он не придет, я выпускаю пленника.
— Аженора?
— Да.
В это время послышался звонок, вошел почтальон и отдал письмо полковнику, письмо было от Тимолеона.
— Он уехал! — прошептал изумленный полковник, и при этих словах письмо выпало из рук его.
— Нас жестоко надули, — проговорила прекрасная брюнетка и, распечатав письмо, прочитала следующее:
"Дети мои, обижайте Аженора как можете; я не касаюсь ни к чему.
— Да, он прав, — сказал полковник, — Аженор заплатит за все.
— Как же вы намерены поступить, папаша, ведь у Аженора нет при себе ста тысяч франков, чтобы купить себе свободу.
— Но он заплатит в тот день, когда получит свободу,
— Да ведь он, вырвавшись отсюда, не пойдет в банк, а прямо к комиссару полиции; лучше я вас научу, папаша.
— Ну… как.. говори скорей.
— Вот уже восемь дней как мы держим бедного Аженора, связанного, в подземелье этого дома, сначала он хотел уморить себя голодной смертью, потом он согласился есть, теперь же он близок к помешательству, и имя Антуанетты не сходит с его языка, следовательно, нам надо узнать, где Антуанетта.
— Зачем?
— Это мое дело, я еду в Париж и через час вернусь. В это время вошел Полит, он был очень расстроен,
Полит попал в руки Ванды и Мартон. Он вошел со словами: «Надо бежать; Рокамболь выпущен».
— А малютка?.. — спросил испуганно полковник.
— Они взяли ее назад, и я был два дня пленником двух женщин, которые обращались со мной как с мальчиком.
— Можно ли рассчитывать на тебя, если бы понадобилось пустить в ход нож?
— Можно.
— В таком случае позвольте мне распорядиться, — сказала прекрасная брюнетка, зажигая свечку.
— Куда ты идешь? — спросил полковник.
— Занять сто тысяч франков, — отвечала она, улыбаясь.
Восемь дней прошло уже с того времени, как Аженора де Морлюкса связали и опустили в подземелье, где он не знал, жива ли его милая Антуанетта и что она делает. «Что хотят эти люди от меня?» — спрашивал он сам себя. Прежде он пробовал разорвать узы… но напрасны усилия; наконец, когда Аженор почувствовал, что он теряет рассудок, дверь его темницы отворилась (темница эта была простым погребом), вошла мадемуазель Гепэн со свечкою в руках.
— Я пришла вам возвратить свободу и сказать, где можете вы найти Антуанетту, которая здорова и невредима.
Аженор испустил радостный вопль.
— Но прежде позвольте объяснить вам причины, побудившие нас с отцом действовать против вас… не думайте, что мы агенты ваших врагов, мы с отцом избрали промысел, который можно бы назвать вспоможением любящим. После того, как была похищена мадемуазель Антуанетта, мы вас посадили в этот погреб, будучи уверены, что, когда мы узнаем судьбу вашей невесты, вы купите у нас свою свободу за сто тысяч франков.
— Ну, а если вы получите сто тысяч франков? — сказал Аженор с презрением.
— Я развяжу вам руки, выпущу отсюда и скажу вам, где мадемуазель Антуанетта.
— Но вы знаете, что у меня нет такой суммы, и мне нужно съездить за нею домой?
— Да, но кто же поручится за вас?
— Другого ручательства, кроме своего слова, у меня нет.
— Вы согласны на то, что когда эта сумма будет в моих руках, тогда вы узнаете, где Антуанетта?
— Согласен.
— С вами поедет друг моего отца, и я должна вас предупредить, что если вы дадите хоть малейший знак городской страже, он вас убьет, — и она разрезала веревки, связывавшие Аженора.
В это время послышались два выстрела.
Прежде чем мы объясним причину выстрелов, вернемся назад, ко времени освобождения Антуанетты.
Читатель помнит, что Мартон осталась караулить пьяного Полита.
На другой день, когда Ванда оставила Антуанетту у Мадлены, она вернулась на улицу Марии Стюарт. Полит все еще спал.
— Тимолеон уехал, — сказала Ванда, — а Полита нам нечего бояться.
— Я бы не теряла его из виду.
— Но ведь не оставаться же нам здесь!
— Нет, но если б у меня была моя собака, — и тут Мартон пустилась рассказывать про свою собаку, которая действительно была хорошим сыщиком и караульщиком. — Я ее приведу, — сказала Мартон.
Через час Мартон вернулась с собакой.
Потом, употребив фразу, которую собака привыкла слышать от полицейского, прибавила: «Я поручаю его тебе».
Полит был пьян двое суток. Проснувшись, он отправился к Тимолеону, но, не застав его дома, напился снова.
Мартон, придя на улицу Марии Стюарт, отыскала собаку, которая повела ее к торговцу вином, где сидел Полит.
— Не переставай следить за ним, — сказала она собаке и ушла.
Полит, отрезвившись, вторично отправился к Тимолеону и, найдя двери запертыми, выломал их, но, увидев труп Тимолеона, пустился в бегство, чтобы уведомить мнимого полковника с дочерью.
Два человека, сопровождаемые собакой, позвонили у входа в то самое время, когда мадемуазель Гепэн разрезала веревки, связывавшие Аженора.
Один из пришедших сказал полковнику:
— Я Рокамболь… и требую выдачи Аженора де Морлюкса.
Полковник схватился за пистолет, и тут произошла свалка, в которой Милон был ранен в плечо; затем Рокамболь, обратившись к мадемуазель Гепэн, сказал ей: «Вам, моя милочка, нужно познакомиться с Сен-Лазаром…» Аженор был освобожден…
Уже три дня Карл де Морлюкс не видел Василисы. Мадлена жила у него три дня, она заперлась в отдельные покои и все думала об Иване, и ее добрый дядя обещал отыскать его; Мадлена никуда не выезжала. Де Морлюкс не знал, что это не настоящая Мадлена.
Де Морлюксом часто овладевали преступные мысли, но Мадлена хорошо затворялась.
Наконец де Морлюкс вспомнил о своей белокурой союзнице Василисе, послал за ней, но лишь только он начал говорить с ней, как слуга доложил, что приехал Аженор де Морлюкс. Виконт велел Василисе спрятаться в кабинет, откуда все слышно.
Аженор вошел бледный и расстроенный, запер двери и, взяв стул, сказал ему: «Сядем и поговорим».
— Я провел восемь дней в погребе, связанный по рукам и по ногам… Не удивляйтесь, ибо все это сделано по вашей инициативе Тимолеоном.
— Ты с ума сошел, я даже имени этого не знаю.
— Дядя, не будем терять времени, я знаю все. — И тут он начал рассказывать виконту все его преступления.
Виконт де Морлюкс то бледнел, то холодный пот выступал на его лбу… Наконец Аженор сказал:
— Выбирайте любое: или отдайте добровольно похищенное вами состояние, или вы пойдете на эшафот.
— Замолчи! Замолчи!
— Это еще не все, отдайте мне Мадлену, вторую дочь вашей жертвы, которая находится в ваших стенах.
— Никогда… я люблю ее…
— Вы забываете, что вы убийца ее матери.
— А если б я раскаялся?.. Если б я весь остаток своей жизни посвятил ей… Неужели нет для меня прощения? — проговорил старик со слезами в голосе.
— Вы не врете ли, дядя?
Де Морлюкс испустил радостный крик, воображая, что Мадлена уже его.
— Дядя, — сказал Аженор, — я не знаю, полюбит ли Мадлена вас, но я знаю, что она любит Ивана Потеньева, в исчезновении которого обвиняют вас.
— Все, в чем ты меня обвинял, правда, а это ложь.
— Вы уверены в этом, дядя?
— Я уверен только в том, что Иван хочет Мадлену сделать своей любовницей, потому что он должен жениться на графине Василисе, чтобы поправить свое расстроенное состояние.
— Дядя, — сказал Аженор, вставая, — я вам даю сутки на размышление, завтра я буду у вас, вы должны вернуть им три или четыре миллиона.
Аженор ушел.
— Я вам советую, виконт, — проговорила Василиса, выходя из-за портьеры, — остерегаться Рокамболя и графини Артовой.
— Их я не боюсь, если Аженор на моей стороне.
— Да… но племянник ваш не заставит выйти Мадлену за вас… А пока Мадлена любит Ивана.
— Уж не нашли ли вы способ заставить Мадлену разлюбить Ивана?
— Нашла… — И графиня начала строить планы и затем ушла.
Графиня, по причине своих тайн, ездила в наемном купе; она велела везти себя на улицу Кассет. Беруто, преданный слуга графини, и она вошли в старинный отель, где заживо был похоронен Иван.
— Нового ничего? — спросила графиня.
— Нет, он все еще грозится убить вас.
— Это мы еще увидим.
— Неужели вы решаетесь к нему идти, когда он находится в таком состоянии, и притом такой силач, как он… он может удушить вас.
— Хорошо… я буду осторожна. — И графиня вместе со слугой отправилась в подземелье, откуда слышались рыдания.
С того дня, как Иван сделался пленником доктора Ламберта в доме сумасшедших, его постоянно опаивали наркотиками.
Когда Иван заснул за завтраком, его сонного спустили в подземелье. Проснувшись, он начал припоминать и наконец вспомнил завтрак с кузиной, как неодолимый сон сомкнул ему глаза.
Он стал рвать на себе волосы с досады, кричал, ломал себе руки и, заметив двери, начал сильно стучать в них, но… напрасны усилия.
— В самом деле, не сошел ли я с ума… — И он вспомнил о Мадлене, при имени Мадлены ему пришло на ум имя его кузины.
— И в самом деле, — подумал он, — зачем Василиса во Франции, зачем приезжала она за мной к доктору?
Иван понял все… он понял, что все, с ним происходившее, было делом Василисы. В это время снаружи послышался шум, кто-то сходил по лестнице, и он заметил Беруто, который нес в одной руке фонарь, а в другой корзинку с кушаньем.
Иван хотел задушить итальянца, но Беруто был очень осторожен, он всунул корзинку и захлопнул быстро за собой дверь.
Иван испустил яростный крик, он узнал от Беруто, что его сюда посадила Василиса.
Прошло четыре дня, на пятый день Иван заметил, что вместе с Беруто сходит к нему женщина… эта женщина была Василиса.
— Кузен, — проговорила она, спокойно показывая ему револьвер, — я пришла с вами поговорить. — И она вошла к нему в подвал.
— Вы пришли со мной поговорить, так скажите мне, зачем же я здесь?
— Я мщу, кузен, вам за то, что вы заставляли меня страдать, разбив мое сердце.
— Так вы любите меня?
— Да, но не беспокойтесь, вы недолго здесь будете; только если вы будете свободны, вы будете мешать мне действовать; вы знаете, что я выхожу замуж за князя Курова?
— Не думаете ли вы, что я буду мешать вашей свадьбе?
— Нет, но вы будете мешать свадьбе Мадлены.
— Мадлена… Мадлена выходит замуж? Вы лжете!
— Да нет же, через неделю, и я пришла уведомить вас об этом, но она, кажется, неохотно согласилась на этот брак.
— А, она, верно, попала в ваши коварные сети?
— Нет, клянусь вам, вы хотите видеть ее, пока она не стала госпожою де Морлюкс?
— Как? Она выходит за этого негодяя… Ах, если бы я ее увидел, я б расстроил этот брак.
— Вы ее можете увидеть, но вы должны выйти отсюда так же, как и вошли, сонным, — и она подала ему бокал, наполненный желтой жидкостью.
Иван осушил залпом бокал и, не успев вернуть его, повалился на пол.
— Теперь нужен каменщик, — спокойно проговорила графиня. И она вышла из подземелья, где лежал Иван, холодный и бездыханный.
Рокамболь, найдя Аженора, отправился на поиски Ивана.
За Иваном следили от дома сумасшедших до Красного Креста, тут Ноэль потерял из виду Василису; час спустя он встретил ее в улице Старой Голубятни, без Ивана, следовательно, Иван оставлен в одном из домов площади Сент-Сюльнис.
Рокамболь вспомнил о собаке Мартон, чтобы отыскать графиню Василису.
Рокамболь с Ноэлем, которые направили собаку по следу Василисы, подходили к кафе, они были одеты каменщиками.
Рокамболь послал Ноэля в кафе, а сам ушел; затем Ноэль вышел из кафе и с помощью собаки нашел замок, в котором жила Василиса, Ноэль послал собаку за Рокамболем, а сам стал прохаживаться мимо замка.
В это время вышел из замка Беруто; Ноэль, как будто не замечая его, прошел мимо.
Но Беруто позвал его и спросил, не хочет ли он работы.
— Нет, — сказал Ноэль, — я иду домой.
— Но тебе дадут двадцать франков.
— Ничуть.
— Тебе дадут еще больше, если ты хорошо исполнишь работу.
Ноэль вошел.
— Ты, конечно, понимаешь, — проговорил Беруто, — что за простую работу таких денег не платят; тебе завяжут глаза, если же ты не хочешь, то отдай мне двадцать франков и убирайся.
— Делайте, что хотите.
Беруто, завязав Ноэлю глаза, повел его.
Когда Беруто привел мнимого каменщика в подземелье, Василиса подала знак итальянцу, чтобы он закрыл Ивана плащом, затем она сняла повязку с глаз каменщика.
— Что угодно вам, сударыня? — спросил Ноэль.
— Особенного ничего, возьми свой молоток и пробей там отверстие.
Когда отверстие было пробито, Ноэль заметил, что перегородка, которую только что проколотили, отделяла от этого другое подземелье; затем Василиса, дав мнимому каменщику еще пять луидоров, отправила его тем же путем обратно.
Рокамболь условился с Ноэлем, что если последний будет в нем нуждаться, то пришлет собаку: спустя час пудель начал скрести в дверь.
Рокамболь, выйдя за собакой, догадался, что Ноэль напал на след Ивана.
Но, придя на улицу Кассет, он не застал там Ноэля, спустя четверть часа Ноэль вышел из подъезда.
Рокамболь свистнул, и Ноэль направился к нему.
— Я видел вещи, в коих вовсе ничего не понимаю. — И Ноэль начал рассказывать Рокамболю все, что с ним случилось.
— И ты не знаешь, зачем ты пробивал стену и что было за стеной?
— Не знаю.
— Ах, ты, кажется, не был еще в шайке червонных валетов, когда сэр Вильямс и я сделали нападение на этот замок. Войдем в кабак, что на улице Старой Голубятни, оттуда мы увидим всех, кто будет входить сюда, а покамест я расскажу тебе эту историю.
Когда наши каменщики, то есть Рокамболь и Ноэль, сидели в кабаке, дверь старого отеля в улице Кассет отворилась, и оттуда вышла Василиса.
Василиса пошла пешком, Ноэль последовал за ней, а Рокамболь остался в кабаке.
Идя в отдалении за Василисой, Ноэль увидал, как она села в карету, и слышал, что она велела кучеру ехать на Елисейские поля, и сказал себе:
— Она отправилась домой. Потом он вернулся назад.
— Ну, — сказал Рокамболь, — если хочешь, пойдем сделаем обыск в этом доме.
Они подошли к двери отеля и позвонили. Беруто, выставив через форточку свое лицо и узнав Ноэля, спросил:
— Что тебе надо?
— Банковый билет, который дала ваша барыня, потерян мною.
— Где же?
— Больше нигде, как на вашей лестнице или на дворе.
— Приходи через час, я поищу его и отдам тебе. И Беруто захлопнул форточку.
Итальянец был бледен; внезапное возвращение каменщика сильно на него подействовало: «Я видел своими собственными глазами, как он завязал билет в конец платка, следовательно, потерять его он не мог, — говорил сам себе Беруто, — зачем же он вернулся?»
Беруто струсил, он слышал о каком-то ужасном человеке, который, как говорили, отыскивает Ивана.
Этот человек был Рокамболь.
После нескольких минут размышлений Беруто удалился в покои, но так торопился, что забыл запереть форточку.
— Теперь каменщик может стучать до утра, у графини есть свой ключ, — подумал Беруто.
Рокамболь с Ноэлем вернулись вторично к замку, но, увидав форточку незапертой, не позвонили; Рокамболь, просунув руку в форточку, отворил двери без шума, и они оба вошли в отель. Войдя, он затворил форточку и двери.
Беруто только тогда спохватился, когда они были уже подле него.
Рокамболь, схватив Беруто за горло, проговорил: «Молчать!» и потащил его к свету со словами: «Узнаешь меня?»
— N 117-й, — проговорил он.
— Узнал, ну так слушай, я предлагаю тебе выбирать: или рабски повиноваться, или я сейчас тебя убью.
Послышался звонок.
— Неужели?! Это графиня.
— Спрячь нас.
— Встаньте вон туда. — Он впустил их в нижнюю залу и поставил на одной из половиц, но вдруг половица закачалась и Рокамболь с Ноэлем исчезли…
Прошло двое суток. Виконт часто совещался с Василисой то у себя, то у нее, он уже не был так печален и расстроен, ибо Аженор не противился его свадьбе с Мадленой, если только она любит его.
Василиса же клялась, что Мадлена будет его женой.
Между тем графиня не медлила, однажды утром она вошла с такими словами:
— Там все уже готово, только я все еще боюсь Рокамболя и графиню Артову, Антуанетта находится у нее… ну, да Бог поможет, теперь мне кажется, что нужно упрятать куда-нибудь Аженора, чтобы Рокамболь занялся им, а тогда вы можете спокойно жениться на Мадлене и мне удобней будет мстить. Да я вам не говорила, виконт, что я приготовила самую ужасную смерть для Ивана. Но знаете, что я вам скажу: мне кажется, у вас не настоящая Мадлена.
Виконт в удостоверение велел послать за барышней и представил ее графине.
После краткого разговора, когда Мадлена ушла, Василиса сказала виконту: «Мне все-таки кажется, что это не она».
— Как так?
— Потому что чувство ревности во мне не играло, впрочем, я завтра узнаю наверное. — И Василиса ушла.
— В самом деле… мне кажется, что в России у нее был другой голос, — проговорила про себя Василиса. — Игра воображенья, — сказала она.
Вернемся назад в подземелье. У Василисы был яд, которым она и отравила Ивана, но яд этот не был смертельным.
Иван был поражен каталепсией, подобной той, с помощью которой Антуанетте удалось выйти из Сен-Лазара.
Иван лежал, как мертвый, наконец действие каталепсии прекратилось, и он пришел в себя.
Он не мог надивиться, кто пробил отверстие над его головой и к чему оно; он вспомнил, что Василиса обещала освободить его сонным, но он все-таки находился в подземелье.
В это время он заметил Василису, сходящую к нему.
— Здравствуйте, кузен, я пришла, чтобы сдержать свое обещание.
— Так я выйду отсюда?
— Нет, напиток я вам дала для того, чтобы мне удобнее было пробить отверстие, которое вы видите над собой, через него вы можете видеть Мадлену.
Иван посмотрел в отверстие, где было зеркало, в зеркале отражался сад, и он увидел мужчину с женщиной, гуляющих под руку… Мужчина был де Морлюкс, женщина была Мадлена.
— О! Боже… она улыбается… она кажется счастливой, она целует его…
Но в это время отверстие закрылось, и Иван упал в изнеможении.
В это время Василиса, все еще стоявшая у входа, проговорила:
— Вы свободны, кузен, только с условием, что вы не будете иметь свидание с этой девочкой.
— Согласен, но вы позволите мне написать к ней и выказать ей презрение, которое она внушает мне.
— Это как вам угодно.
Василиса, взяв с собой Ивана, привела его в ту залу, где он завтракал с ней, и подала ему бумагу. Иван написал следующее:
"Мадлена! Я вас ненавижу и презираю. Я бегу из Парижа сию же минуту.
И он отдал письмо графине.
Половица, на которой стоял Иван, зашаталась, и он снова очутился в пропасти.
— Теперь ты уже не выйдешь отсюда, я похороню тебя живым.
Итак, Иван попал снова в ловушку; он очутился в том же подземелье, где провел столько томительных часов, он подошел к отверстию и увидел свою кузину и Беруто.
— Кузен, я хочу рассказать вам историю, прежде чем распрощаюсь с вами, — проговорила Василиса.
— Нужно вам сказать, что свадьбу Мадлены я устроила, и она будет жить в этом замке для того, чтобы вы больше мучились, видя ее всякий день, но не беспокойтесь, вам не придется долго мучиться, ибо вы умрете голодной смертью.
И затем она ушла.
Иван знал, что для него уже все потеряно… Мадлена его больше не любит, и он должен умереть голодной смертью. В то время, как Иван сам с собою рассуждал, он вдруг увидел, что два человека спускаются к нему, у одного в руке шляпа, а у другого лампа.
— Я пришел спасти вас, — проговорил один из них.
— Но кто же вы?
— Вы меня не знаете… Я Рокамболь, я друг женщины, которую вы любите.
— Вы пришли спасти меня, но для чего… жизнь без Мадлены мне не нужна.
— Успокойтесь и выслушайте меня, --сказал Рокамболь. — Мадлена вас любит по-прежнему, и она точно так же попалась в ловушку, как и вы…
Затем Рокамболь высвободил Ивана и заменил его Милоном, который находился при нем.
— Тебе будут приносить кушанье, и смотри, если ты услышишь над собой голос Василисы, притворись, что ты мучаешься от голода, — сказал Рокамболь Милону, — через шесть дней ты будешь свободен, то есть в день свадьбы.
— Хорошо.
Рокамболь и Иван вышли на улицу, где их дожидался фиакр.
— Только не упадите в обморок, — сказал Рокамболь, отворяя дверцы фиакра.
В это время две руки обхватили Ивана и очаровательный голос прошептал:
— Ах, я опять с тобой…
Иван нашел Мадлену, и Рокамболь, сев с кучером, сказал:
— В улицу Пепиньер, к графине Артовой.
Виконт де Морлюкс привез мнимую Мадлену (мы говорим мнимую, потому что настоящая была у графини Артовой) в отель под предлогом, что это будет ее отель после свадьбы с Иваном.
И она-то разыграла эту сцену, которую вы видели.
Вечером, когда де Морлюкс с мнимой Мадленой вернулись домой, Беруто подал ему записку.
Графиня писала:
"Милый виконт! Вы меня сегодня не увидите, у меня нет ничего нового для Мадлены. Но я все-таки надеюсь возвратить Ивана к лучшим чувствам.
Радостный трепет прошел по всему телу виконта. Мадлена выхватила письмо из рук мнимого дяди. Потом прочла и побледнела в свою очередь.
— Я ничего не понимаю из этого письма, — проговорил де Морлюкс.
— Я понимаю все; из этого письма я узнаю, что графиня все еще любит Ивана, и она, вероятно, наклеветала на меня, вы увидите.
Изобразив огорчение, мнимая Мадлена просила оставить ее одну, в чем де Морлюкс ей не отказал. К де Морлюксу вошел камердинер, сказав:
— Сударь, в ваше отсутствие тут был один господин, отдал мне это письмо и велел передать в руки барышни, но я думаю, что лучше вам отдать.
Письмо было без подписи, следующего содержания: «Если вы хотите видеть опять Ивана, который не переставал вас любить, то бегите из этого дома, в котором вы находитесь».
— А-а, проделки Рокамболя… нужно нанести ему удар.
Василиса известила де Морлюкса, что письмо, написанное Иваном, отдано на почту, и советовала ему приготовиться к неожиданному удару, кроме того, Василиса извещала, что будет у него вечером.
Мнимая Мадлена все еще сидела одна и никого не принимала.
Наконец около десяти часов пришел почтальон, принес письмо и громко проговорил: «Госпоже Мадлене Миллер». Де Морлюкс услыхал радостный крик, затем после нескольких секунд крик отчаяния, и мнимая Мадлена так искусно упала в обморок, что де Морлюкс послал за доктором… во время припадка она все твердила об Иване.
Потом, придя в себя, она сказала:
— Дядя, всему виной эта женщина.
Когда она произнесла это обвинение, у ее изголовья оказалась Василиса.
— Дитя мое, — сказала графиня, — вы ошибаетесь, обвиняя меня. Иван так же потерян для меня, как и для вас.
Мадлена взглянула на нее.
— Да, ибо Рокамболь сделался вашим покровителем.
— Простите меня, графиня, только скажите мне правду… где он… я буду тверда.
— Уехал в Петербург.
Мнимая Мадлена показала жестом, что хочет остаться одна.
Все вышли. Василиса уехала домой, а де Морлюкс остался в своих покоях.
Прошло два дня, утром мнимая Мадлена после двух дней, проведенных в постели, встала и неожиданно вошла в комнату виконта, она была бледна, печальна, но спокойна.
— Дядя, мне нужно с вами поговорить серьезно: то, что вы отравили мою мать, отняли у меня и сестры наследство, — правда. Я прощаю вам именем умершей матери, но вы должны возвратить нам отнятое… Дядя, у меня разбито сердце, и я чувствую, что скоро умру. Презрение Ивана убило меня совсем, и потому я хочу принести последнюю жертву. Эта жертва, вот она… женитесь на мне, кто же вас тогда будет обвинять в убийстве моей матери, если я буду вашей женой?
Де Морлюкс упал перед ней на колени.
— Ступайте к дяде Филиппу и приготовьте два свадебных контракта, Антуанетты и мой… я умру, мне деньги не нужны.
— Но кому же ты хочешь, чтобы я отдал наследство?
— Сестре моей… в награду я буду вашей женой… ступайте.
И влюбленный старик повиновался…
Войдя в дом к брату, виконт встретил камердинера.
— Ах, господин виконт, как барин изменился: не ест, не пьет, никого не принимает… он, кажется, больной, волосы его совсем белые.
И виконт вошел в сопровождении камердинера.
— Мой друг, Бог уже карает меня… сын мой избегает и презирает меня, — прошептал бедный барон.
— Бог хотел наказать вас, но ангелы остановили его руку, и я также раскаялся, — проговорил виконт. — Чтобы исправить наши поступки, надо возвратить детям отнятое.
— Наконец-то!
— Одна из них любит вашего сына и будет его женой, другая… другая… другая соглашается быть моей женой.
— Но несчастный…
— Пошлите за нотариусом.
— Боже, мне кажется, что это все сон, — пролепетал барон.
— Нет, — сказал чей-то голос, — вы не умрете, батюшка. — И молодой Аженор, вошедший в комнату, принял отца в свои объятия.
Вернемся назад к Василисе и к ее пленнику. Графиня лежала на диване в своем будуаре, перед ней стоял Беруто.
— Сколько времени он не ел?
— Около восьмидесяти часов, сударыня.
— Так он умер?
— Точно так. — Беруто испугался… Он испугался того, что Василиса, узнав, что враг ее умер, захочет посмотреть на труп его, и прибавил:
— Нет, сударыня, он не умер, но он в агонии.
— А, я хочу посмотреть его, он доживает последний час, это, должно быть, хорошо.
Беруто знал свою госпожу и потому не смел возражать ей.
Двадцать минут спустя она вошла в старый отель, где было подземелье Ивана, Беруто следовал за ней.
Она спустилась вниз, отворила форточку подземелья, где лежал Милон, притворяясь мертвым, заглянула туда, но с быстротой молнии обернулась, воскликнув: «Измена!»
И она всадила свой стилет в горло Беруто по самую рукоятку.
— Ко мне, Милон, — прохрипел Беруто.
Милон высадил плечом дверь и очутился лицом к лицу с Василисой, подбежав к ней, сжал ее так сильно, что та вскрикнула от боли, но проворно освободилась и нанесла удар Милону стилетом, затем пустилась бежать по лестнице, но на последней ступени Милон догнал ее вторично. Она, обернувшись, ударила его еще раз и пустилась к коридору, где, прислонившись к стене, ожидала Милона.
Действительно, Милон, ослепленный яростью и жестокой болью, ринулся снова на нее.
Василиса прыгнула и ударила его в третий раз, но Милон, несмотря на всю боль, повалил ее на пол, стал коленкой ей на грудь и, взяв кинжал в руки, хотел уже нанести удар.
Но графиня, не потеряв присутствия духа, сказала:
— Единственный шанс, который у меня был к спасению, так это кинжал, который перешел в твои руки.
— Вы хотите помолиться… извольте, но я вас должен убить; господин так сказал, — и он слегка отпустил ее.
— Изволь, можешь убить меня, но знай, что в ту минуту, когда ты меня убьешь, твой барин погибнет.
— Как так?
— Слушай, человек, который любит меня, находится подле Рокамболя, и если этот человек не увидит меня в продолжение часа, он заколет его.
— Вы лжете!
— Хочешь доказательства, свяжи меня и ступай за фиакром, я тебя провожу туда, где Рокамболь находится в опасности.
Милон попался в ловушку.
— Мне не нужно связывать вас, пойдемте, вы пойдете впереди, а я за вами и при малейшей попытке к бегству всажу вам кинжал в сердце.
— Согласна и на это, — она встала, оправившись, взглянула на Милона и сказала:
— Ты похож на мясника. — И пальцем указала ему на длинный плащ Беруто.
Милон завернулся в плащ, чтобы скрыть покрывавшую его кровь.
Сев в фиакр, Милон почувствовал, что силы его оставляют, ибо кровь его понемногу уходила, но он все-таки держал стилет в руках.
— Зачем вы везете меня на Елисейские поля?
— Оттуда мы отправимся в предместье Сент-Оноре. Ясно, что Василиса хотела только выиграть время. По мере того как экипаж катился по каменной мостовой, силы стали покидать Милона, наконец, он, закрыв глаза, проговорил:
— Ох… я, кажется, умираю.
Улыбка снова показалась на губах тигрицы.
— Я предвидела это… — сказала она себе, — я свободна.
И она, взяв стилет, который Милон уронил, вышла из фиакра, сказав кучеру:
— Мой друг, вот двадцать франков, вы свезете этого человека — он мой слуга — домой. Меня зовут графиня Артова, и я живу в улице Пепиньер.
И она ушла, говоря себе: «Нас двое теперь, мой Рокамболь; не Ивана жизнь мне нужна, а твоя. На тебя перейдет вся ненависть, которую я питаю к Ивану».
Двадцать минут спустя графиня проходила мимо театра Фоли-Мариньи, она должна была остановиться, чтобы дать проехать фаэтону.
Она подняла голову и вздрогнула.
Молодой человек правил лошадьми, возле него сидело восхитительное дитя лет четырех или пяти. Василиса узнала: это был виконт Фабьен д’Асмолль с ребенком.
Она предназначила это дитя адскому гению де Морлюкса.
Василиса вспомнила Петра, мнимого Ивана, которого графиня Артова избила и на которого она могла рассчитывать.
Она нашла его и спросила, намерен ли он еще мстить?
— О, да, — отвечал он.
— В таком случае ступай, седлай лошадь и скачи прямо, ты должен встретить темный фаэтон, запряженный парой вороных лошадей, в нем увидишь человека с маленьким мальчиком, ты должен следить за ним и рассказать мне все.
— Слушаю.
Вернемся к графине Артовой. В кабинете ее сидели Рокамболь, Иван и она; они успели рассказать Ивану все: любовь де Морлюкса к Мадлене, отношения Аженора с Антуанеттой.
— Наказание де Морлюкса, — прибавил Рокамболь, — начнется с того, как он увидит Мадлену под руку с вами.
В это время слуга доложил о приходе Аженора. Он принес все нужные бумаги.
— Посмотрите, — сказал он, — вот купон в сто двадцать тысяч ливров годового дохода, потом дарственная запись на имя Мадлены, далее права на владение землями в Богемии и Венгрии, — полюбуйтесь, до чего сильна страсть моего дяди; к свадьбе уже все готово, я добился, что моя свадьба будет восемью днями раньше, чем дядина. О Боже, — прибавил он в заключение, — Антуанетта наконец моя.
В это время вошел испуганный слуга.
— Сударыня… сударыня… большое несчастье, там на дворе какой-то старик в обмороке и покрыт кровью. Кучер говорит, что его ранила какая-то женщина…
Милон был ранен и, казалось, был мертв, но, к счастью, раны не были смертельны.
Лекарство привело Милона в чувство.
— О, теперь я могу умереть, — прошептал он, открыв глаза. — Вы спасены, господин.
— Спасен? — воскликнул удивленный Рокамболь.
— Да, потому что я хотел ее убить, но она сказала мне, что этим же ударом я убью и вас.
— Придется, быть может, начинать сначала, — проговорил Рокамболь и выбежал…
Петр-мужик отдавал отчет Василисе.
— Догнав фаэтон, против известного каретника Леонорье, я зашел туда. Хозяин обещал, что какая-то коляска будет готова завтра. «В таком случае я заеду с женой», — сказал д’Асмолль. Когда виконт хотел уходить, каретник заметил меня. «Что вам надо?» — спросил он. — «Я русский кучер, — сказал я, — и в ожидании места объезжаю лошадей у многих купцов, если б вы подумали обо мне…» — «Приходите завтра», — сказал он. Только что я хотел уйти, тот господин вернул меня: «Явитесь завтра ко мне. Я виконт Фабьен д’Асмолль и живу в улице Виль л’Евек. Я вас, может быть, возьму». — «Я во всю свою жизнь исполнял только два ремесла: кучера и кузнеца», — проговорил я. — «Вы кузнец? Так не можете ли мнепочинить сани русской работы?» — И я взял на себя починку саней.
— Слушай, — проговорила Василиса, — ты очень смышленый малый; нужно украсть ребенка, которого ты сегодня видел.
Мужик вышел.
Несколько секунд спустя Василиса услышала за собой шум… вошел Рокамболь, держа в руке кинжал.
Василиса, испугавшись, схватила свой стилет, еще запачканный кровью Милона. Рокамболь вырвал его из ее рук.
— Чего вы хотите?
— Двух вещей, только не старайтесь кричать, ибо раньше, чем слуги ваши придут, я вас убью…
— Буду молчать, — проговорила Василиса.
— Неужели вы могли думать, сударыня, что примиренье Рокамболя с Баккара могло быть искренно… На галерах я нашел друга… и я взялся устроить счастье Мадлены, для того нужно было, чтобы я помирился с графиней Артовой.
Он так умел хорошо подделать смех и голос, что графиня Василиса поверила ему.
— Судьбе угодно было, чтобы мы стали врагами, я вам предлагаю мир, — сказал Рокамболь.
— Мне мир, но на каких условиях?
— А вот на каких: мне нужно, чтобы вы умерли на пять дней, — и он схватил ее за горло, всунул в рот зернышко и держал до тех пор, пока она не проглотила. — Ну теперь я спокоен, — проговорил он, — счастью Мадлены и Антуанетты никто не помешает…
Он удалился.
Один из обычных вечерних посетителей кафе Марьяни был молодой живописец, о котором рассказывают романтическую историю. Он был талантлив, красив собою, хорошо ездил верхом.
Но однажды молодой ветреник попался в сеть: он влюбился в Клоринду (мнимую Мадлену) и Клоринда в него была влюблена без памяти.
Но однажды молодой посетитель явился в кафе; он был угрюм, бледен. Что же с ним случилось?.. Клоринда бросила его, и он чуть не убил себя с горя.
Однажды вечером в кафе вошел незнакомец и приблизился к живописцу.
— Мосье, я от Клоринды, она в Париже. Молодой человек едва удержался от крика.
— Хотите видеть ее сегодня?
— Мосье, не смейтесь надо мною, — сказал молодой человек.
— Я не смеюсь, пойдемте со мной, — проговорил майор.
Настал день свадьбы Аженора с Антуанеттой.
Клоринда, лукавая девочка легкого поведения, так искусно сыграла роль Мадлены, что старик стал совсем другой.
— Готов ли ты, дядя? — спросила Клоринда. Она была уже с ним на «ты».
— Да, дитя мое, отправимся… ведь ты знаешь, что до церкви св. Фомы далеко.
В церкви св. Фомы было немного народу, ибо Аженор этого не желал.
Де Морлюкс и Клоринда вошли в церковь, и они были примечены.
Церемония продолжалась недолго.
Клоринда увлекла виконта в коляску.
— Куда мы едем? — спросил он.
— В русскую церковь, смотреть свадьбу Ивана.
Де Морлюкс, может быть, и отгадал бы всю правду, если бы он не был увлечен Клориндой.
Они вошла в церковь — церковь была полна. Двери отворились, и будущие супруги вошли…
Де Морлюкс испустил ужасный крик и обернулся к Клоринде, но та, разразившись смехом, проговорила:
— Неужели, дядя, ты находишь, что невеста дурна? Де Морлюкса в обмороке вынесли из церкви, Клоринда шла сзади.
В это время молодой живописец подошел к Клоринде и сказал ей: «Пойдем». Та взглянула вопросительно на выходившего Рокамболя.
— Я прошу у вас еще сорок восемь часов, — проговорил Рокамболь.
Живописец наклонил голову в знак согласия. Час спустя молодые выходили из церкви. Ванда, которая держала под руку Рокамболя, чувствовала, как рука его дрожала, потом стала холодна.
— Господин, вы страдаете, — проговорила она.
— Замолчи, — сказал Рокамболь со страданием в голосе, и он взглянул последний раз на Мадлену, глаза его были полны слез.
Милон бежал, рыдая, за ним.
— Господин, — сказал он, — дети мои благодаря вам счастливы и не нуждаются более во мне. Я теперь ваш.
В то время, как два каторжника и падшая женщина старались укрыться от взглядов, к Рокамболю подошла другая женщина, которой Бог давно уже все простил, и, взяв его за руку, произнесла только одно слово:
— Искупление.
Сканирование — Faiber, май 2006.
Источник: Полные похождения Рокамболя: Роман в 2-х кн. Кн. 2. Ставрополь, 1993.