Н. В. Гоголь.
Повесть о капитане Копейкине
---------------------------------------------------------------------------
Источник: Н. В. Гоголь. Собрание сочинений. М: Худ. литература, 1978,
том 5.
Эл. версия - В. Есаулов, март 2005.
---------------------------------------------------------------------------
''' Редакция, разрешенная цензурой'''
"После кампании двенадцатого года, судырь ты мой, - так начал
почтмейстер, несмотря на то что в комнате сидел не один сударь, а целых
шестеро, - после кампании двенадцатого года, вместе с ранеными прислан был
и капитан Копейкин. Пролетная голова, привередлив, как черт, побывал и на
гауптвахтах и под арестом, всего отведал. Под Красным ли, или под
Лейпцигом, только, можете вообразить, ему оторвало руку и ногу. Ну, тогда
еще не успели сделать насчет раненых никаких, знаете, эдаких распоряжений;
этот какой-нибудь инвалидный капитал был уже заведен, можете представить
себе, в некотором роде после. Капитан Копейкин видит: нужно работать бы,
только рука-то у него, понимаете, левая. Наведался было домой к отцу, отец
говорит: "Мне нечем тебя кормить, я - можете представить себе, - сам едва
достаю хлеб". Вот мой капитан Копейкин решился отправиться, судырь мой, в
Петербург, чтобы хлопотать по начальству, не будет ли какого вспоможенья...
Как-то там, знаете, с обозами или фурами казенными, - словом, судырь мой,
дотащился он кое-как до Петербурга. Ну, можете представить себе: эдакой
какой-нибудь, то есть, капитан Копейкин и очутился вдруг в столице, которой
подобной, так сказать, нет в мире! Вдруг перед ним свет, относительно
сказать, некоторое поле жизни, сказочная Шехерезада, понимаете, эдакая.
Вдруг какой-нибудь эдакой, можете представить себе, Невский прешпект, или
там, знаете, какая-нибудь Гороховая, черт возьми, или там эдакая
какая-нибудь Литейная; там шпиц эдакой какой-нибудь в воздухе; мосты там
висят эдаким чертом, можете представить себе, без всякого, то есть,
прикосновения, - словом, Семирамида, судырь, да и полно! Понатолкался было
нанять квартиру, только все это кусается страшно: гардины, шторы,
чертовство такое, понимаете ковры - Персия, судырь мой, такая... словом,
относительно так сказать, ногой попираешь капиталы. Идем по улице, а уж нос
слышит, что пахнет тысячами; а умоет капитана Копейкина весь ассигнационный
банк, понимаете, из каких-нибудь десяти синюх да серебра мелочь. Ну,
деревни на это не купишь, то есть и купишь, может быть если приложишь тысяч
сорок, да сорок-то тысяч нужно занять у французского короля. Ну, как-то там
приютился в ревельском трактире за рубль в сутки; обед - щи, кусок битой
говядины... Видит: заживаться нечего. Расспросил, куда обратиться. Что ж,
куда обратиться? Говоря: высшего начальства нет теперь в столице, все это,
поли маете, в Париже, войска не возвращались, а есть, говорят временная
комиссия. Попробуйте, может быть, что-нибудь там могут. "Пойду в комиссию,
- говорит Копейкин, скажу: так и так, проливал, в некотором роде, кровь,
относительно сказать, жизнью жертвовал". Вот, судырь мой, вставши пораньше,
поскреб он себе левой рукой бороду, потому что платить цирюльнику - это
составит, в некотором роде, счет, натащил на себя мундиришка и на деревяшке
своей, можете вообразить, отправился в комиссию. Расспросил, где живет
начальник. Вон, говорят, дом на набережной: избенка, понимаете, мужичья:
стеклушки в окнах, можете себе представить, полуторасаженные зеркала,
марморы, лаки, судырь ты мой... словом, ума помраченье! Металлическая ручка
какая-нибудь у двери - конфорт первейшего свойства, так что прежде,
понимаете, нужно забежать в лавочку, да купить на грош мыла, да часа с два,
в некотором роде, тереть им руки, да уж после разве можно взяться за нее.
Один швейцар на крыльце, с булавой: графская эдакая физиогномия, батистовые
воротнички, как откормленный жирный мопс какой-нибудь... Копейкин мой
встащился кое-как с своей деревяшкой в приемную, прижался там в уголку
себе, чтобы не толкнуть локтем, можете себе представить какую-нибудь
Америку или Индию - раззолоченную, относительно сказать, фарфоровую вазу
эдакую. Ну, разумеется, что он настоялся там вдоволь, потому что при шел
еще в такое время, когда начальник, в некотором роде, едва поднялся с
постели и камердинер поднес ему какую-нибудь серебряную лоханку для разных,
понимаете, умываний эдаких. Ждет мой Копейкин часа четыре, как вот входит
дежурный чиновник, говорит: "Сейчас начальник выдет". А в комнате уж и
эполет и эксельбант, народу - как бобов на тарелке. Наконец, судырь мой,
выходит начальник. Ну... можете представить себе: начальник! в лице, так
сказать... ну, сообразно с званием, понимаете... с чином... такое и
выраженье, понимаете. Во всем столичный поведенц; подходит к одному, к
другому: "Зачем вы, зачем вы, что вам угодно, какое ваше дело?" Наконец,
судырь мой, к Копейкину. Копейкин: "Так и так, говорит, проливал кровь,
лишился, в некотором роде, руки и ноги, работать не могу, осмеливаюсь
просить, не будет ли какого вспомоществования, каких-нибудь эдаких
распоряжений насчет, относительно так сказать, вознаграждения, пенсиона,
что ли, понимаете". Начальник видит: человек на деревяшке и правый рукав
пустой пристегнут к мундиру. "Хорошо, говорит, понаведайтесь на днях!"
Копейкин мой в восторге: ну, думает, дело сделано. В духе, можете
вообразить, таком подпрыгивает по тротуару; зашел в Палкинский трактир
выпить рюмку водки, пообедал, судырь мой, в Лондоне, приказал себе подать
котлетку с каперсами, пулярку с разными финтерлеями, спросил бутылку вина,
ввечеру отправился в театр - одним словом, кутнул во всю лопатку, так
сказать. На тротуаре, видит, идет какая-то стройная англичанка, как лебедь,
можете себе представить, эдакой. Мой Копейкин - кровь-то, знаете,
разыгралась - побежал было за ней на своей деревяшке: трюх-трюх следом, -
"да пет, подумал, на время к черту волокитство, пусть после, когда получу
пенсион, теперь уж я что-то слишком расходился". А промотал он между тем,
прошу заметить, в один день чуть не половину денег! Дня через три-четыре
является оп, судырь ты мой, в комиссию, к начальнику. "Пришел, говорит,
узнать: так и так, по одержимым болезням и за ранами... проливал, в
некотором роде, кровь..." - и тому подобное, понимаете, в должностном
слоге. "А что, - говорит начальник, - прежде всего я должен вам сказать,
что по делу вашему без разрешения высшего начальства ничего не можем
сделать. Вы сами видите, какое теперь время. Военные действия, относительно
так сказать, еще не кончились совершенно. Обождите приезда господина
министра, потерпите. Тогда будьте уверены, - вы не будете оставлены. А если
вам нечем жить, так вот вам, говорит, сколько могу..." Ну и, понимаете, дал
ему, - конечно, немного, но с умеренностью стало бы протянуться до
дальнейших там разрешений. Но Копейкину моему не того хотелось. Он-то уже
думал, что вот ему завтра так и выдадут тысячный какой-нибудь эдакой куш:
на' тебе, голубчик, пей да веселись; а вместо того жди. А уж у него,
понимаете, в голове и англичанка, и суплеты, и котлеты всякие. Вот он совой
такой вышел с крыльца, как пудель, которого повар облил водой, - и хвост у
него между ног, и уши повисли. Жизнь-то петербургская его уже поразобрала,
кое-чего он уже и попробовал. А тут живи черт знает как, сластей,
понимаете, никаких. Ну, а человек-то свежий, живой, аппетит просто волчий.
Проходит мимо эдакого какого-нибудь ресторана: повар там, можете себе
представить, иностранец, француз эдакой с открытой физиогномией, белье на
нем голландское, фартук, белизною равный, в некотором роде, снегам,
работает фепзери какой-нибудь эдакой, котлетки с трюфелями, - словом,
рассупе-деликатес такой, что просто себя, то есть, съел бы от аппетита.
Пройдет ли мимо Милютинских лавок, там из окна выглядывает, в некотором
роде, семга эдакая, вишенки - по пяти рублей штучка, арбуз-громадище,
дилижанс эдакой, высунулся из окна и, так сказать, ищет дурака, который бы
заплатил сто рублей - словом, на всяком шагу соблазн, относительно так
сказать, слюнки текут, а он жди. Так представьте себе его положение тут, с
одной стороны, так сказать, семга и арбуз, а с другой стороны - ему
подносят горькое блюдо под названием "завтра". "Ну уж, думает, как они там
себе хотят, а я пойду, говорит, подыму всю комиссию, всех начальников
скажу: как хотите". И в самом деле: человек назойливый, наян эдакой,
толку-то, понимаете, в голове нет, а рыси много. Приходит он в комиссию:
"Ну что, говорят, зачем еще? ведь вам уж сказано".- "Да что, говорит, я не
могу, говорит, перебиваться кое-как. Мне нужно, говорит, съесть и котлетку,
бутылку французского вина, поразвлечь тоже себя, в театр, понимаете".- "Ну
уж, - говори начальник, - извините. На счет этот есть, так сказом в
некотором роде, терпение. Вам даны пока средства для прокормления, покамест
выдет резолюция, и, без мнения, вы будете вознаграждены, как следует: ибо
не было еще примера, чтобы у нас в России человек, приносивший,
относительно так сказать, услуги отечеству, был оставлен без призрения. Но
если вы хотите теперь же лакомить себя котлетками и в театр, понимаете, так
уж тут извините. В таком случае ищите сами себе средств, старайтесь сами
себе помочь". Но Копейкин мой, можете вообразить себе, и в ус не дует.
Слова-то ему эти как горох к стене. Шум поднял такой, всех распушил! всех
там этих секретарей, всех начал откалывать и гвоздить: да вм, говорит, то,
говорит! да вы, говорит, это, говорит! да вы, говорит, обязанностей своих
не знаете! да вы, говорит, законопродавцы, говорит! Всех отшлепал. Там
какой-то чиновник, понимаете, подвернулся из какого-то даже вовсе
постороннего ведомства - он, судырь мой, и его! Бунт поднял такой. Что
прикажешь делать с эдаким чертом? Начальник видит: нужно прибегнуть,
относительно так сказать, к мерам строгости. "Хорошо, говорит, если вы не
хотите довольствоваться тем, что дают вам, и ожидать спокойно, в некотором
роде, здесь в столице решенья вашей участи, так я вас препровожу на место
жительства. Позвать, говорит, фельдъегеря, препроводить его на место
жительства!" А фельдъегерь уже там, понимаете, за дверью и стоит:
трехаршинный мужичина какой-нибудь, ручища у него, можете вообразить, самой
натурой устроена для ямщиков, - словом, дантист эдакой... Вот его, раба
божия, в тележку да с фельдъегерем. Ну, Копейкин думает, по крайней мере не
нужно платить прогонов, спасибо и за то. Едет он, судырь мой, на
фельдъегере, да едучи на фельдъегере, в некотором роде, так сказать,
рассуждает сам себе: "Хорошо, говорит, вот ты, мол, говоришь, чтобы я сам
себе поискал средств и помог бы; хорошо, говорит, я, говорит, найду
средства!" Ну уж как там его доставили на место и куда именно привезли,
ничего этого не известно. Так, понимаете, и слухи о капитане Копейкине
канули в реку забвения, в какую-нибудь эдакую Лету, как называют поэты. Но
позвольте, господа, вот тут-то и начинается, можно сказать, нить завязки
романа. Итак, куда делся Копейкин, неизвестно; но не прошло, можете
представить себе, двух месяцев, как появилась в рязанских лесах шайка
разбойников, а атаман-то этой шайки был, судырь мой, не кто другой..."
'''ПРИМЕЧАНИЯ'''
"Повесть о капитане Копейкине" имеет свою сложную и не лишенную
драматизма творческую историю. Сохранились три редакции этой повести,
весьма существенно между собой отличающиеся. Наиболее острой в идейном
отношении была первая.
Окончательно готовя поэму к печати, Гоголь в предвидении цензурных
затруднений несколько смягчил самые резкие мости первой редакции повести о
Копейкине и снял со финал. Здесь рассказывалось о том, чем занимался
Копейкин с целой армией из "беглых солдат" в рязанских лесах. По дорогам не
стало никакого про езда, но "все это, собственно, так сказать, устремлено
на одно только казенное". Людей, которые ездили по своей надобности, но
трогали. Но зато всему, что было связано с казной - "спуска никакого!".
Мало того. Чуть прослышит Копейкин, что в "деревне приходит срок платить
казенный оброк - он уж там". Велит старосте подавать все, что снесено в
счет казенных оброков и податей да расписку пишет крестьянам, что, мол,
деньги в счет податей ими все уплачены. Таков капитан Копейкин.
Все это место о Копейкине-мстителе было в цензурном отношении
абсолютно непроходимо. И Гоголь решил снять его, сохранив в последующих
двух редакциях лишь намек на эту историю. Там сказано, что в рязанских
лесах появилась шайка разбойников и что атаманом ее был "не кто другой..."
- этим ироническим отточием и завершалась повесть.
Все же Гоголю удалось сохранить в финале одну деталь, которая в
какой-то мере восполняла автоцензурную купюру. Рассказывая о том, что слухи
о капитане Копейкине, после того как его выслали из Петербурга, канули в
Лету, почтмейстер затем добавляет важную, многозначительную фразу: "Но
позвольте, господа, вот тут-то и начинается, можно сказать, нить, завязка
романа". Министр, выслав Копейкина из столицы, думал - тем делу и конец. Но
не тут-то было! История только начинается! Копейкин еще покажет себя и
заставит о себе говорить. Гоголь не мог в подцензурных условиях открыто
рассказать о похождениях своего героя в рязанских лесах, но чудом
пропущенная цензором фраза о "завязке романа" давала понять читателю, что
все рассказанное до сих пор о Копейкине - только начало, а самое главное -
еще впереди.
Гоголевский образ Копейкина восходит, как это установлено современными
исследователями, к фольклорному источнику - разбойничьей песне ("Копейкин
со Степаном на Волге"), записанном Петром Киреевским в нескольких вариантах
со слов Н. Языкова. В. Даля и др. Гоголь знал эти народные песни и, по
свидетельству Киреевского, однажды рассказывал о них на вечере у Д. Н.
Свербеева (см.: Е. Смирнова-Чикина. Комментарий к поэме Гоголя "Мертвые
души". М., 1964, с. 153-154; также: Н. Степанов. Гоголевская "Повесть о
капитане Копейкине" и ее источники. - "Известия АН СССР", ОЛЯ, 1959, т.
XVIII, вып. 1, с. 40-44).
В самой первоначальной редакции финал повести был осложнен еще одним
эпизодом. Накопив денег, капитан Копейкин вдруг уехал за границу, в
Америку. И оттуда написал государю письмо, в коем просит не преследовать
оставшихся на родине его товарищей, невинных и им лично вовлеченных в
известное дело. Копейкин призывает царя проявить монаршую милость и в
отношении раненых, чтобы впредь ничего подобного тому, что происходило в
рязанских лесах, не повторялось. И царь "на этот рай", как иронически
замечено у Гоголя, проявил беспримерное великодушие, повелев "остановить
проследование виновных", ибо увидел, "как может невинный иногда произойти".
Цензурные затруднения, с которыми столкнулся Гоголь, оказались гораздо
более серьезными, чем он предполагал. В ослабленном виде, даже без финала,
"Повесть о капитане Копейкине" содержала в себе очень острое политическое
жало. И это было верно угадано петербургской цензурой, ультимативно
потребовавшей от автора либо выбросить всю "Повесть...", либо внести в нее
существенные исправления. Гоголь не жалел усилий, чтобы спасти "Повесть..."
Но они оказались безрезультатными. 1 апреля 1842 года А. Никитенко сообщил
писателю: "Совершенно ненозвожным к пропуску оказался эпизод Копейкина -
ничья власть не могла защитить его от гибели, и вы сами, конечно,
согласитесь, что мне тут нечего было делать" ("Русская старина", 1889, Љ 8,
с. 385).
Гоголь был весьма огорчен подобным исходом дела. 10 апреля он писал
Плетневу: "Уничтожение Копейкина меня сильно смутило! Это одно из лучших
мест в поэме, и без него - прореха, которой я ничем не в силах заплатать и
зашить". Воспользовавшись дружескими отношениями с цензором Никитенко,
Гоголь решил откровенно объясниться с ним. Писатель был убежден, что без
Копейкина издавать "Мертвые души" невозможно. Повесть необходима,
разъясняет он в письме к Никитенко, "не для связи событий, но для того,
чтобы на миг отвлечь читателя, чтобы одно впечатление сменить другим". Это
замечание чрезвычайно важно.
Гоголь подчеркивал, что весь эпизод с Копейкиным для него "очень
нужный, более даже, нежели думают они", цензоры. Они, цензоры, "думали" об
одних местах повести (и Гоголь их удалил или смягчил), а Гоголю были
особенно важны, видимо, другие. Они, эти места, обнаружатся, если мы
сравним все варианты и выделим в них идею, без которой Гоголь не мыслил
себе повести и ради которой он писал.
Во всех вариантах министр (генерал, начальник) говорит Копейкину
слова, которые тот повторяет и в соответствии с которыми дальше действует:
"ищите средства помочь себе сами" (первый вариант); "старайтесь покамест
помочь себе сами, ищите сами себе средств" (второй вариант); "ищите сами
себе средств, старайтесь сами себе помочь" (третий вариант, пропущенный
цензурой). Гоголь, как видим, только несколько видоизменяет расстановку тех
же самых слов, тщательно сохраняя их смысл. Совершенно так же Копейкин во
всех вариантах делает из этих слов свои выводы: "Хорошо, говорит, когда ты
сам, говорит, советовал поискать самому средств, хорошо, говорит, я,
говорит, найду средства" (первая редакция); "Когда генерал говорит, чтобы я
поискал сам средств помочь себе - хорошо, говорит, я, говорит, найду
средства!" (вторая редакция); "Хорошо, говорит, вот ты, мол, говоришь,
чтобы я сам поискал средств и помог бы, - хорошо, говорит, я, говорит,
найду средства!" (третья редакция, пропущенная цензурой). Гоголь даже пошел
на то, чтобы сделать самого Копейкина виноватым в своей горькой участи ("он
всему причиною сам"), но только, чтобы сохранить приведенные слова министра
и отклик на них капитана. Не в личности капитана здесь дело и даже не в его
мщении "казне".
Очень хорошо это почувствовал М. В. Петрашевский. В своем "Карманном
словаре иностранных слов" в объяснении слов "орден рыцарский" он иронически
отмечает, что в "любезном пашем отечестве" действиями администрации
руководят "наука, знание и достоинство" ("Философские и
общественно-политические произведения петрашевцев", М., 1963, с, 354), а в
подтверждение ссылается на "Повесть о капитане Копейкине", - то место, где
высокий начальник вразумляет разбушевавшегося Копейкина: "Не было еще
примера, чтобы у нас в России человек, приносивший, относительно так
сказать, услуги обществу, был оставлен без призрения". Вслед за этими
совершенно пародийно звучащими словами как раз и следует наглый совет
высокого начальника: "Ищите сами себе средств, старайтесь сами себе
помочь".
Чтобы спасти повесть, пришлось пойти на серьезную жертву: пригасить в
ней сатирические акценты. В письме к Плетневу от 10 апреля 1842 года Гоголь
еще писал о "Копейкине": "Я лучше решился переделать его, чем лишиться
вовсе. Я выбросил весь генералитет, характер Копейкина означил сильнее, так
что теперь видно ясно, что он всему причиною сам и что с ним поступили
хорошо" (II. В. Гоголь, т. XII, с. 54).
В течение нескольких дней писатель создал новый, третий вариант
"Повести о капитане Копейкине", "так что, - писал он Прокоповичу, - уж
никакая цензура не может придраться" (там же, с. 53).
Таким образом, Гоголя вынудили исказить очень важный эпизод в "Мертвых
душах". В первой цензурной редакции повести характер Копейкина означен
более крупно, рельефно, резко. Сравнивая обе редакции повести, цензурный
комитет отмечал, что в первой из них "представлен был раненый офицер,
сражавшийся с честью за отечество, человек простой, но благородный,
приехавший в Петербург, хлопотать о пенсии. Здесь сначала какой-то из
важных государственных людей принимает его довольно ласково, обещает ему
пенсию и т. д. Наконец на жалобы офицера, что ему нечего есть, - отвечает:
"...так промышляйте сами себе как знаете". Вследствие этого Копейкин
делается атаманом разбойничьей шайки. Ныне автор, оставив главное событие в
таком самом виде, как оно было, изменил характер главного действующего лица
в своем рассказе: он представляет его человеком беспокойным, буйным, жадным
к удовольствиям, который заботится не столько о средствах прилично
существовать, сколько о средствах удовлетворять своим страстям, так что
начальство находится наконец в необходимости выслать его из Петербурга.
Комитет определил: "...эпизод сей дозволить к напечатанию в таком виде, как
он изложен автором" (М. И. Сухомлинов. Исследования и статьи по русской
литературе и просвещения, т. II. СПб., 1889, с. 318).
В ослабленном виде повесть о Копейкине появилась в печати. Лишь после
1917 года был восстановлен ее доцензурный текст.
Хотя после второй переработки повесть была в идейном отношении
серьезно ослаблена, но и в этом виде Гоголь дорожил ею. Пусть из
первоначального текста был удален министр, а затем и генерал, а вместо них
появилась довольно тощая абстракция некоего "начальника", пусть виновником
всех несчастий Копейкина стал он сам, но сохранилась в повести чрезвычайно
важная для Гоголя картина Петербурга с характерными для него социальными
контрастами между той частью общества, жизнь которой напоминала "сказочную
Шехерезаду", и теми, чей "ассигнационный банк" состоит "из каких-нибудь
десяти синюх да серебра мелочи". Включение картины Петербурга в общую
композиционную раму "Мертвых душ" восполняло, по убеждению Гоголя,
недостающее, очень важное звено - важное для того, чтобы изображение "всей
Руси" приобрело необходимую полноту.
'''С. И. Машинский''' 
