Плутарховы сравнительные жизнеописания славных мужей (Плутарх; Дестунис)/Лисандр и Сулла/Лисандр

Плутарховы сравнительные жизнеописания славных мужей — Лисандр
автор Плутарх, пер. Спиридон Юрьевич Дестунис

Оригинал: древнегреческий. — Перевод созд.: II век, опубл: XIX век. Источник: Сравнительные жизнеописания / Плутарх; [пер. с древнегреческого]. — М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2006. — 1504 с. — (Гиганты мысли). // ISBN 5-699-19111-9

Лисандр

В Дельфийском храме на сокровищнице аканфийцев^[1] есть следующая надпись: «Брасид и аканфийцы принесли в дар добычу афинскую». По этой причине многие думают, что мраморный кумир, внутри храмины у дверей стоящий, представляет Брасида, но в самом деле это кумир Лисандра. Он представлен во весь рост, с длинными на голове волосами и с важной бородой, по древнему обычаю. Некоторые говорят, что аргивяне после великого поражения остригли себе волосы для изъявления тем своей печали, а спартанцы, в противность им, веселясь своими победами, начали их отращивать. По мнению других, убежавшие из Коринфа в Лакедемон бакхиады^[2], остригши свои волосы, показались столь безобразными и невидными спартанцам, что те с того времени приняли намерение отращивать их, но это неправда. Сохранение волос установлено Ликургом, который говаривал, что волосы прекрасных делают благообразнее, а дурных еще страшнее.

Отец Лисандра, по имени Аристокрит, не происходил от царского рода, но связан был родством с Гераклидами. Лисандр воспитан в бедности и более всякого другого оказывал повиновение отечественным постановлениям, был мужествен и презирал все удовольствия, кроме тех, которыми наслаждаются совершающие славные подвиги и тем приобретающие от всех уважение. В Спарте не постыдно для молодых людей предаваться таким наслаждениям. Спартанцы хотят, чтобы дети их с самого начала были чувствительны к славе, чтобы они хулениями огорчались, а похвалами гордились. Нечувствительный человек, которого не трогает ни то ни другое, навлекает на себя их презрение, как недеятельный и не склонный к добродетели.

Честолюбие и любоначалие Лисандра были следствием лакедемонского воспитания, и в том не должно обвинять его. Однако он, по природе своей, был искателен более, нежели как прилично спартанцу, и умел для видов своих легко сносить надменность тех, кто имел власть; что некоторыми почитается не малой частью искусства управления. Аристотель, доказывая^[3], что великие души суть склонны к меланхолии, приводит в пример Сократа, Платона и Геракла; при том уверяют, что и Лисандр впал в меланхолию не в молодых летах, но уже в старости. Отличное в Лисандре есть то, что, хотя он сносил бедность с равнодушием, хотя никогда не был обольщаем деньгами, однако наполнил свое отечество богатством, ввел в него любостяжание, и с того времени народы перестали удивляться презрению Спарты к богатству. После войны с афинянами Лисандр привез в Спарту множество золота и серебра, из которого не оставил себе ни одной драхмы. Когда тиранн Дионисий послал в подарок дочерям его великолепные сицилийские одежды, то Лисандр не принял их, сказав: «Я боюсь, чтобы в них не показались они дурнее». Но по прошествии малого времени он был отправлен из отечества посланником к тому же тиранну. Дионисий послал к нему две одежды с предложением выбрать одну из них для своей дочери. Лисандр, сказав, что она сама лучше выберет, взял обе одежды и уехал.

Пелопоннесская война была слишком продолжительна. Афиняне, после претерпенных в Сицилии поражений, казалось, должны были лишиться владычества над морем и вскоре вовсе от оного отказаться. Но Алкивиад, возвратясь из изгнания, вступил в управление делами, произвел великую в них перемену и сделал афинян равносильными неприятелю. На морских сражениях лакедемоняне вновь приведены были в страх, и желание их продолжать войну возобновилось. Они чувствовали, что предстоит нужда в искусном полководце и в сильнейших приготовлениях, и выслали Лисандра для принятия начальства над морскими силами^[4]. По прибытии своем в Эфес он нашел, что жители города были привержены к нему и к лакедемонянам, но были в дурном состоянии и в опасности впасть в варварство от смешения с персидскими нравами, ибо город их окружен Лидией и большей частью в нем жили царские полководцы. Лисандр поставил свой стан близ города, велел туда приводить со всех сторон все купеческие суда и устроил верфь для военных кораблей. Он оживил эфесские пристани торговлей, исполнил работою торжища, жителям и ремесленникам дал способы к обогащению себя. С того времени город, стараниями Лисандра, возымел надежду достигнуть той степени богатства и великолепия, в котором ныне видим его.

Получив известие о прибытии в Сарды Кира^[5], сына царя персидского, Лисандр отправился туда, дабы с ним переговорить. Он обвинял Тиссаферна в том, что, имея приказание от государя своего помогать лакедемонянам, для отнятия у афинян владычества над морями, он оказывал к тому мало ревности, из уважения к Алкивиаду; что давал нужное пособие бережно и с трудом и тем расстраивал морские силы лакедемонян. Киру было приятно слышать жалобы на Тиссаферна, человека дурных свойств, с которым он имел частную вражду. Как по этим причинам, так и по обращению с ним, Лисандр приобрел к себе дружбу Кира, которого он умел уловить ласкательством своим и утвердил в намерении продолжать войну. Кир, угощая Лисандра перед отъездом, просил его не отвергать знаков своей к себе дружбы, но требовать у него, чего желал, уверяя, что ни в чем ему не откажет: «Если таково твое желание, Кир, — отвечал ему Лисандр, — то я прошу тебя об одной только той милости, чтобы ты прибавил по одному оболу к жалованью каждого из мореходцев, и чтобы они, вместо трех оболов, получали четыре». Киру весьма понравилось честолюбие Лисандра; он дал ему тысячу дариков^[6]. Лисандр прибавил мореходам по одному оболу и благодаря щедрости в короткое время произвел то, что неприятельские корабли опустели. Большая часть мореходов переходила к тем, кто давал больше. Те, кто еще оставался у афинян, сделались неусердными, непокорными и ежедневно причиняли начальникам великие беспокойства. Таким образом, хотя Лисандр уменьшил силы неприятеля и причинил ему весьма много вреда, однако боялся вступить в бой с Алкивиадом, полководцем искуснейшим, превосходившим его числом кораблей и оказавшим себя тогда непобедимым во всех сражениях на море и на суше.

Когда же Алкивиад отплыл с Самоса в Фокею^[7] и вручил, в свое отсутствие, управление флотом кормчему Антиоху, то сей наместник его, как будто бы ругаясь над Лисандром, для показания ему своей смелости, приблизился с двумя триерами в Эфесскую гавань и с шумом, с хохотом проплыл гордо мимо кораблей лакедемонских. Лисандр, негодуя, пустился в море и сперва с немногими кораблями погнался за Антиохом, но видя, что афиняне ему помогали, вывел он и другие корабли; наконец флоты сошлись, и сражение началось. Лисандр одержал победу, взял пятнадцать триер и воздвиг трофей. Народ афинский, разгневавшись за это поражение на Алкивиада, лишил его военачальства. Воины, бывшие на Самосе, поносили его и оказывали ему презрение. Алкивиад оставил стан и отплыл в Херсонес. Хотя это сражение само по себе неважно; однако счастье сделало оное славным, по причине изгнания Алкивиада из отечества.

Лисандр, призывая к себе в Эфес из разных городов тех граждан, которые превышали других смелостью и духом своим, поощрял их к введению новых перемен и того малоначалия, которое установлено им впоследствии. Он увещевал их объединяться в тайные общества, обращать внимание на общественные дела, уверяя, что, с низложением афинского владычества, они освободятся от народоправления и будут иметь в отечествах своих верховную власть; он показал им на деле истину слов своих. Всех, сделавшихся его друзьями, он возводил к могуществу, к почестям, к полководству; потворствовал им, принимал участие в их несправедливостях и проступках. Таким образом все они были к нему привержены, уважали его, старались ему угождать, надеясь, что пока он будет начальствовать, то все их желания исполнятся. По этой причине с самого начала было им неприятно прибытие Калликратида^[8], назначенного преемником Лисандру в предводительстве над флотом. Даже и впоследствии, когда по данным от Калликратида опытам, видели в нем лучшего и справедливейшего человека, не были они довольны его управлением, которое было просто, справедливо и отправляемо так, как свойственно дорийцу. Они удивлялись его добродетелям так, как удивляются красоте кумира, представляющего героя, но желали ревности и усердия Лисандра к друзьям и пользы, от него получаемой, так что при отправлении его они по нем унывали и плакали.

Лисандр еще более старался усилить в них неудовольствие к Калликратиду. Оставшееся количество денег, данных ему от Кира на содержание флота, отослал он обратно в Сарды, сказав Калликратиду, чтобы он сам, если хочет, выпросил у Кира деньги и принял меры свои к содержанию воинов. Наконец, отправляясь из Эфеса, объявил ему при всех, что он предает ему флот спартанский, обладающий морями. Дабы обнаружить столь пустое и надменное честолюбие Лисандра, Калликратид отвечал ему: «Когда это так, то повороти налево к Самосу, направь путь свой к Милету и там сдай мне начальство над флотом. Если мы владеем морями, то нечего нам бояться неприятелей, проезжая мимо Самоса». Лисандр ответил на это, что уже начальствует не он, а Калликратид, и отплыл в Пелопоннес, оставя его в великом недоумении. Калликратид не привез с собою денег из отечества и не мог решиться наложить подати и употреблять насилие против городов, которые и без того были в дурном состоянии. Оставалось ему отправиться к дверям царских сатрапов и, подобно Лисандру, просить их помощи. Но к этому был совершенно неспособен сей благородный и высоких чувств исполненный муж, который думал, что грекам приличнее сто раз быть побежденными от греков, нежели прибегать к варварам и льстить тем, у которых только много золота, а более ничего хорошего. Однако недостаток в деньгах заставил его ехать в Лидию. По прибытии своем в Сарды пошел он прямо в дом Кира и велел ему сказать, что Калликратид, начальник флота, хочет с ним говорить. Некто из стражей сказал ему: «Киру теперь некогда, чужестранец; он пьет». На это Калликратид с великим простосердечием отвечал ему: «Нет нужды, я подожду здесь, пока он допьет». Этот ответ заставил предстоявших почесть его простаком. Он был ими осмеян и удалился. Придя в другой раз и не будучи впущен, осердился и отправился обратно в Эфес, проклиная тех, кто первыми претерпели от варваров унижение и приучили их гордиться своим богатством. Он клялся в присутствии предстоявших употребить, по возвращении своем в Спарту, все средства к примирению греков между собой, дабы они сами сделались варварам страшными и перестали иметь нужду в чужой силе, которую употребляли одни против других.

Таковы были Калликратидовы намерения, достойные Лакедемона! Сравнившись с величайшими мужами Греции справедливостью, великодушием и мужеством, вскоре после того он погиб, претерпев поражение в морском бою при Аргинусах.

Дела приходили в дурное состояние, и союзные города отправили в Спарту посольство с прошением, чтобы начальство над войском поручено было Лисандру, обещая со своей стороны оказать большое усердие и ревность, если он будет предводительствовать. Кир требовал того же самого. Но так как законом не позволялось, чтобы один и тот же человек мог два раза начальствовать, а лакедемоняне же хотели исполнить желание союзников, то дали некоему Араку имя предводителя, а Лисандра выслали под именем наместника, в самом же деле полномочным начальником надо всеми. Управлявшие городами и имевшие в них силу давно этого желали и приняли Лисандра с великой радостью. Они надеялись с помощью его еще более усилиться и совершенно уничтожить власть народную. Но те, кто в полководцах любил благородную простоту и прямодушие, сравнивая Лисандра с Калликратидом, находил, что он был пронырлив, хитер и что употреблял в войне разнообразные обманы. Он превозносил справедливость, когда находил в ней пользу; в противном же случае почитал позволительным и приличным все то, в чем находил свои выгоды. Он думал, что истина не по существу своему предпочтительнее лжи, но полагал ей цену смотря по пользе, какую из нее извлечь можно. Он смеялся над теми, кто твердил, что не прилично Геракловым потомкам в войне употреблять обман, и отвечал, что когда львиной кожи недостает, должно пришивать к ней лисью.

Поступки его в Милете соответствуют этим правилам. Когда друзья его, которым обещал уничтожить народное правление и изгнать из города противников их, переменили мысли и примирились с теми, с которыми были в раздоре, то Лисандр явно притворялся, что это для него было весьма приятно и старался, будто бы сам их примирит, а в то самое время тайно их порицал, называл робкими и побуждал напасть на народ. Заметя, что возмущение уже начиналось, он поспешал к ним на помощь, вошел в город, грозил словами первым, попадавшимся ему навстречу возмутителям и изъявлял им гнев, как бы он хотел их наказать. Между тем других ободрял, уверял их, что нечего опасаться в его присутствии. Он притворялся и употреблял хитрость, желая, чтобы более приверженные к народу и сильнейшие жители не убежали, но остались бы в городе и были преданы смерти. Это в самом деле и случилось. Все те, кто ему поверил, были умерщвлены^[9]. Андроклид упоминает о словах Лисандра, которые показывают, как легко он давал клятвы. По его мнению, детей должно обманывать бросаньем костей, а взрослых клятвами. Лисандру, как полководцу, было непристойно следовать тиранну Поликрату Самосскому^[10]. Притом лакедемонянам несвойственно поступать с богами как с неприятелями, и даже презрительнее того, ибо кто, преступая свою клятву, обманывает, тот признается, что боится своего неприятеля, а бога презирает.

Кир, призвав Лисандра в Сарды, дал ему много денег, многое обещал ему и с юношеской пылкостью объявил, что если отец его ничего ему не даст, то издержит свое собственное имение из уважения к Лисандру; и когда ничего более у него не останется, то велит перелить престол свой, состоящий из золота и серебра, на котором он сидя занимался делами. Наконец, отправляясь к отцу своему в Мидию^[11], велел он ему собирать налоги с городов и вверил ему власть над своей областью. Он обнял его и просил не сражаться с афинянами до приезда своего, ибо приведет с собою многие корабли из Финикии и Киликии. После того он отправился к царю. Между тем Лисандр, не будучи в состоянии сразиться на море с равносильным флотом неприятелей и не желая быть в бездействии с таким множеством кораблей, взял их несколько, покорил некоторые острова, напал на Эгину и Саламин и опустошил их. Он сделал высадку в Аттику, приветствовал Агиса, который сошел к нему из Декелеи, и показал ему в присутствии сухопутных войск свои морские силы, как бы он обладал морем и плавал свободно, куда хотел. Однако когда афиняне погнались за ним, то он убежал в Азию другим путем, плавая между островами. Он занял Геллеспонт, найдя его без защиты; с моря на кораблях приступил к Лампсаку, а между тем Форак с сухопутными силами прибыл туда же и приблизился к стенам с другой стороны. Он взял город приступом и предал его воинам на расхищение.

Афинский флот, состоявший из ста восьмидесяти триер, находился тогда в Элеунте^[12] на Херсонесе. Но предводители оного, узнав о гибели Лампсака, отплыли тотчас в Сест, запаслись всем нужным, оттуда зашли в Эгоспотамы по другой стороне того места, где стояли неприятели, находившиеся еще в Лампсаке. У афинян было много предводителей; в числе их находился и Филокл, который некогда предложил народу на утверждение закон: отрубать у всех неприятелей, взятых ими в плен, большой палец правой руки для того, чтобы они могли действовать веслом, но не были в состоянии держать копье.

В то время афиняне предались покою, надеясь, что будут сражаться на другой день. Лисандр имел другое намерение. Он, как будто бы намерен был на рассвете следующего дня дать сражение, велел своим кормчим и мореходам вступать в суда и сидеть в них, исполняя в безмолвии и благоустройстве приказания начальников. Также велел он устроенной пехоте стоять спокойно на берегу. Солнце взошло, и афиняне выступили всеми силами в боевом порядке и вызывали лакедемонян к сражению. Хотя Лисандр обратил к ним свои корабли, приготовившиеся к бою еще ночью, однако не трогался с места: он посылал к стоявшим впереди кораблям ладьи с повелениями стоять спокойно, сохранять устройство, не производить шуму и не выступать против афинян. К вечеру афиняне отплыли назад, но Лисандр позволил войску выйти из кораблей не прежде, как по прибытии второго и третьего судов, посланных им для наблюдения за неприятелем. Триеры вернулись с известием, что враги высадились на берег.

На другой день происходило то же самое, равно на третий и на четвертый. Это внушило Афинам великую смелость и презрение к неприятелю. Они думали, что он их боялся и не дерзал против них выступить. Между тем Алкивиад, который жил в своей крепости в Херсонесе, приехав верхом в афинский стан, упрекал предводителей: во-первых, в том, что они остановились в невыгодном и небезопасном положении, на берегах, которые были со всех сторон открыты и неспособны к пристанию кораблей; во-вторых, доказывал он им, что они сделали ту ошибку, что получали припасы из такого далекого места, как Сест. Он советовал им отплыть несколько назад, пристать к гавани и к городу Сесту, дабы быть далее от неприятелей, которых войско управляемо одним верховным начальником и с великой скоростью, со страхом исполняло данные ему по одному мановению приказания. Но афинские полководцы не внимали его советам. Тидей при том отвечал ему с ругательством, что уже не он, а другие начальствуют.

Алкивиад после этого удалился, подозревая их несколько в измене^[13]. В пятый день афиняне вновь выступили против Лисандра и по обыкновению возвращались назад без всякой осторожности, презирая неприятеля. Лисандр, выслав триеры, назначенные к наблюдению за ними, велел начальникам их, как скоро увидят, что афиняне вышли из судов, возвратиться назад со всевозможною поспешностью и на половине дороги поднять медный щит на передней части корабля — в знак нападения. Между тем сам, приплывая на своем корабле к кормчим и правителям разных кораблей, призывал к себе, увещевал каждого держать ратников и мореходов в порядке и при данном знаке устремиться быстро и бодро на неприятелей. Как скоро щит был поднят на предводительском корабле, то затрубили трубы в знак отплытия; корабли двинулись вперед, и в тоже время пехота берегами спешила к мысу. Пространство, отделяющее в этом месте Азию от Европы, составляет не более пятнадцати стадиев; при усилиях и усердии гребцов корабли протекли его весьма скоро. Конон, афинский полководец, первый увидел с берега корабли, устремившиеся против них, и вдруг повелел своим воинам вступить на суда. Исполненный отчаяния, одних призывал, других просил, иных принуждал вступать в оные. Но старания его были бесполезны, ибо люди уже разошлись. Высадившись и не ожидая нападения, они тотчас стали покупать то, что им было нужно, блуждали по полю, спали под шатрами, готовили себе обед, не думая нимало о будущем, по причине неспособности своих предводителей. Неприятели приближались уже с шумной греблей, издавая крики. Конон, с восьмью кораблями вырвавшись тайно от неприятелей, убежал на Кипр к царю Эвагору^[14]. Пелопоннесцы напали на оставшиеся суда; пустые из них они брали к себе и ударяли на те, на которые садились воины. Афиняне, безоружные и с разных сторон рассеянно идущие на помощь кораблям, умирали при них или, предавшись бегству, были умерщвляемы вышедшими на берег неприятелями. Лисандр взял в плен три тысячи воинов и полководцев их; ему достались все афинские корабли, кроме «Парала»^[15] и тех, кто убежал с Кононом. Привязав корабли и овладев станом, возвратился он в Лампсак при звуке свирелей и пении пеанов, произведши с весьма малым усилием величайшее дело. В один час прекратил он войну самую долговременную, подверженную многоразличным переменам, самую странную напастями и превратностями^[16]. Эта война, которая приняла тысячу разных видов и оборотов и погубила столько полководцев, сколько все до того бывшие в Греции брани не погубили, получила конец от искусства и прозорливости одного мужа. По этой причине многие думали, что дело это совершено при содействии богов.

Некоторые уверяли, что над кораблем Лисандра, при отплытии его для нападения на неприятеля, увидели по обеим сторонам блистающих Диоскуров, в виде звезд. Другие уверяют, что камень, тогда упавший с неба, был знамением поражения. По мнению многих тогда упал с неба в Эгоспотамы чрезвычайной величины камень, который и поныне показывается и между жителями Херсонеса находится в великом почтении. Повествуют, что Анаксагор предсказал, что если случится какое-либо сильное потрясение или колебание, то отторгнется и упадет одно из тел, вращающихся на небе, ибо, по мнению его, всякая звезда не в том месте находится, в котором быть кажется; что звезды, будучи каменной породы и тяжелы, блистают лишь отражением и преломлением эфира и будучи связаны вместе вихрем и стремлением кругообращения, влекутся силой, которая с самого начала их удержала и не допустила пасть на землю, когда холодные и тяжелые вещества отделились от других существ. Однако есть мнение вероятнее этого, а именно, что падающие звезды не суть истечение, или распространение эфирного огня, погашающегося на воздухе, при самом зажигании, ниже возжжение и воспаление воздуха, во множестве разлившегося в вышних странах мира, но падающие небесные тела, которые некоторым послаблением напряжения или уклонившимся движением бывают оттрясываемы и несутся не всегда в обитаемые страны земли, но большей частью вне оных в великое море, а потому нам оные и неизвестны. Впрочем, мнение Анаксагора подтверждается свидетельством Даимаха^[17], который в сочинении своем «О благочестии» повествует, что прежде нежели камень упал, семьдесят пять дней сряду видимо было на небе огромное огненное тело, подобное пламенному облаку, которое не стояло в одном месте, но двигалось разнообразным и извивающимся движением; от колебания же его и движения отторгавшиеся огненные куски неслись во все стороны и блистали, подобно падающим звездам. Когда ж тело воткнулось в землю и окрестные жители, после страха и изумления, собрались, дабы его видеть, то не нашли ни малейшего действия, ни следа огня, а только простой камень, хотя огромный, однако составлявший малейшую часть того огненного тела. Что Даимах имеет нужду в снисхождении читателей, то это очевидно; однако если слова его истинны, то совершенно опровергают мнения тех, кто говорит, что оный камень, будучи оторван и унесен с некоей высоты сильной бурей и вихрем, подобно кубарю, наконец опустился и пал на то место, на котором ослабла и уничтожилась причина, произведшая сие круговращающееся движение. Может быть и то, что видимое в продолжение нескольких дней было в самом деле огонь, и что погашение оного произвело в воздухе сильные ветры и бури, которыми случайно и был сброшен камень. Но об этом надлежит рассуждать подробнее в другом роде сочинения.

Когда три тысячи афинян, взятых в плен, были приговорены к смерти советом, то Лисандр, призвав к себе афинского полководца Филокла, спросил его: «Какое наказание определяешь себе ты, который советовал своим согражданам поступать столь жестоко с греками?^[18]» Филокл, не унизившись духом в этом несчастье, отвечал ему: «Не обвиняй тех, у кого нет судьи; ты победитель и поступай так, как поступили бы с тобою, когда бы ты был побежден». После того умывшись, надел блистательную хламиду и первый шел на заклание впереди своих сограждан, как повествует о том Феофраст.

Лисандр, объезжая города после победы, приказывал всем попадающимся ему афинянами удаляться в Афины, грозя без пощады умерщвлять всех тех, кого поймает вне города. Он поступал таким образом и гнал всех в город, желая в оном вскоре произвести голод, дабы жители не были в состоянии сделать ему долгое сопротивление. Он уничтожал везде народные и других родов правления и оставлял в каждом городе одного лакедемонского гармоста и десять начальников из членов обществ, составленных им в городах. Поступая таким образом как в неприятельских, так и союзнических городах, плыл он медленно и некоторым образом устроил себе владычество над всей Грецией. При избрании начальников не взирал он ни на богатство, ни на состояние; все дела и управление поручал тем, кто связан был с ним узами дружбы и гостеприимства, отдавая им власть награждать и наказывать. Будучи участником в умерщвлении и изгнании многих граждан, врагов друзей своих, являл он грекам неприятный опыт лакедемонского правления. Феопомп^[19], комический стихотворец, неприлично уподобляет лакедемонян трактирщикам, ибо они, по его мнению, дав грекам вкусить сладкого питься свободы, потом влили в оное уксус. Это питье было горько и неприятно с самого начала; Лисандр отнимал у нардов всю власть и предавал города немногим самым дерзким и беспокойным гражданам.

Он занялся этими делами недолгое время и послал предуведомить лакедемонян, что шел вперед с двумястами кораблей. Он имел свидание в Аттике с царями Агисом и Павсанием, в надежде скоро завладеть Афинами. Но афиняне оказали ему сильное сопротивление. Лисандр со всеми кораблями опять отправился в Азию^[20]. Во всех городах уничтожал народоправление и учреждал десятиначалие, и между тем в каждом из них многие были умерщвляемы и изгоняемы. Одних самосцев лишил земли и предал город изгнанникам^[21]. Отняв у афинян занимаемый ими город Сест, он не позволил природным жителями в нем пребывать, но город и всю область отдал во владение бывшим под его начальством кормчим и начальникам гребцов. Первый поступок не был одобрен лакедемонянами; они возвратили жителям Сеста их землю. Впрочем, для всех греков было весьма приятно, что Лисандр возвратил эгинцам город их, которого они долгое время были лишены; что поселил вместе мелосцев и скионеев^[22], изгнав афинян из земель, принадлежавших этим народам, и возвратил им оные.

Между тем он получил известие, что Афины находились уже в дурном положении от недостатка в припасах. Он приплыл в Пирей и принудил афинян принять те условия, которые он им предписал. Лакедемоняне уверяют, что Лисандр писал эфорам следующее: «Афины взяты»; и что эфоры отвечали ему: «Довольно того, что они взяты». Однако это выдумано для представления дела в лучшем виде; истинное же распоряжение эфоров было следующее: «Правители лакедемонские определили: разрушить Пирей и длинные стены; афинянам выйти изо всех городов и остаться при своей земле. Заключить с ними мир, когда они сие исполнят и позволят изгнанникам возвратиться в отечество. Касательно множества кораблей сделать то, что сочтено будет лучшим». Афиняне по совету Ферамена, Гагнонова сына, приняли эти предложения^[23]. Клеомен, один из молодых демагогов, спросил его в то время: «Смеет ли он действовать и говорить против мыслей Фемистокла, предавая лакедемонянам стены, которые он воздвигнул против воли их?» — «Молодой человек! — отвечал Ферамен, — я не поступаю против мыслей Фемистокла; стены, воздвигнутые им к спасению города, к спасению же его мы разрушим. Когда бы стены составляли благосостояние городов, то Спарта, которая их не имеет, должна быть несчастнейшим в свете городом».

Лисандр отнял у афинян все корабли, кроме двенадцати, и завладел стенами их в шестнадцатый день месяца мунихиона, в тот самый, в который афиняне при Саламине одержали над варварами победу в морском сражении. После того немедленно решился он переменить образ правления. Гражданам было это неприятно; они слушали о том с негодованием. Лисандр послал объявить народу, что город преступает условия, ибо городские стены его стоят, хотя уже прошел срок, в котором следовало бы их сломать; по этой причине он вновь предложить совету другие меры в рассуждении их, как не исполнивших условий. Некоторые уверяют, что в самом деле было предложено в совете союзников превратить жителей в невольников. Фиванец Эриант в то же время подавал мнение разрушить город до основания и всю область оставить необитаемой в пастбище стадам. Однако когда в собрании полководцев за пиршеством один фокеец спел начало хора из Еврипидовой «Электры»^[24]:

Агамемнона дщерь, Электра!
Мы днесь в твой сельский дом пришли…

то все присутствующие были тронуты и объявили, что было жестоко разрушить и уничтожить город столь славный и таких мужей производящий^[25].

Наконец, когда афиняне на все согласились, то Лисандр, призвав из города многих флейтисток и собрав всех тех, кто был в стане, начал рушить стены и жечь корабли при звуке флейт, при восклицаниях радующихся и украшенных венками союзников, как бы тот день был началом их независимости. Вскоре Лисандр переменил и образ правления: он учредил в городе тридцать правителей^[26], а в Пирее — десять. На Акрополе поставил охранное войско и гармостом Каллибия. Этот спартанец поднял некогда палку на атлета Автолика (о котором Ксенофонт сочинил свой «Пир») и хотел его ударить, но Автолик схватил его за ноги, поднял и опрокинул на землю. Лисандр не оказал гнева, но порицал Каллибия за его поступок, сказав притом, что он не умеет управлять свободными людьми. Однако упомянутые тридцать правителей, угождая Каллибию, впоследствии умертвили Автолика.

Покончив с этим, Лисандр отплыл во Фракию, а все деньги, которые у него оставались^[27], равно и все полученные им венки или дары, которых без сомнения много ему приносили, как сильнейшему человеку и некоторым образом властителю Греции, послал их в Лакедемон с Гилиппом, тем самым, который некогда предводительствовал лакедемонянами в Сицилии^[28]. Говорят, что Гилипп распорол мешки снизу, вынул из каждого довольно денег^[29] и опять зашил оные, не зная, что в каждом из них была записка с означением количества денег. По приезде своем в Спарту он сокрыл под черепицами своего дома украденные деньги, а мешки отдал эфорам, показав им в целости печати. Эфоры открыли мешки, сосчитали деньги и найдя, что их число не было такое, какое означено в записке, пришли в великое недоумение. Наконец слуга Гилиппа донес им загадочно, что у Гилиппа в Керамике водится много сов^[30], ибо в то время на монетах большей частью был знак совы, по причине могущества афинян.

Гилипп, учинивши дело столь низкое и подлое после великих и блистательных подвигов, оставил Лакедемон. Благоразумнейшие из спартанцев после этого происшествия, страшась еще более действия денег, которое покоряло себе и самых отличных граждан, порицали Лисандра и увещевали эфоров отослать назад все золото и серебро, как заразу, извне к ним принесенную. Эфоры предложили это дело на рассуждение. По словам Феопомпа, Скирафид (а по сообщению Эфора, Флогид) утверждал, что не должно принимать в город золотых и серебряных денег, но употреблять отечественные; оные делались из железа, которое, раскалив, погружали в уксус, дабы сделать его неспособным к ковке, слабым и хрупким. Сверх того, железные их деньги были весьма тяжелы и неудобны к перенесению с места на место и по причине веса их и величины имели весьма малую цену. Кажется, что и все монеты древних были таковы. Вместо денег употребляли они прутья (обелиски) железные или медные, от чего осталось еще и ныне в обычае несколько мелких денег называть оболом, а шесть оболов драхмой, ибо такое число можно обхватить рукой^[31]. Однако приятели Лисандра стали противиться и употребили все старание, чтобы деньги остались в городе. Решено было, чтобы оные имели ход в делах государственных, но в то же время постановлено: казнить смертью всякого частного человека, который бы владел этими деньгами, как будто бы Ликург боялся монеты, а не происходящего от денег сребролюбия и любостяжания! Эта страсть искоренялась от запрещения частным людям иметь золото, но усиливалась тем, что государство позволяло себе оное приобретать, ибо употребление придавало деньгам достоинство и важность и возбуждало охоту к приобретению их. Можно ли было частно презирать, как бесполезное, то, что общественно было уважаемо? Можно ли было почитать в доме своем ничтожною вещью ту, которая целым обществом была любима и одобряема? Гораздо скорее от общественных распоряжений вливаются в частную жизнь разные обычаи, нежели частных людей ошибки и страсти исполняют общества пороками. Естественно, что когда целое обратится к худшему, то и все части его вместе с ним портятся. Напротив того, повреждение какой-либо части может быть остановлено и исправлено теми, кто еще находится, в отношении к целому, в здравом состоянии. Однако тогдашние правители Спарты, приставив страх и закон стражами к дверям частных домов, дабы в оные не входили деньги, не умели сохранить и самые души граждан неприступными к деньгам и не прельщающимися ими, но возбудили во всех охоту и страсть к обогащению, как бы богатство было нечто весьма важное и великое. Мы и в другом месте укоряли в том лакедемонян.

Лисандр поставил из полученных корыстей в Дельфийском храме медный кумир свой и каждого из корабленачальников; также посвятил Диоскурам золотые звезды, которые исчезли еще до сражения при Левктрах^[32]. В сокровищнице Брасида и аканфийцев хранилась триера в два локтя длиной, сделанная из золота и слоновой кости, которая прислана ему Киром в дар за одержанную победу. Дельфиец Александрид^[33] повествует, что там для хранения находились один талант и пятьдесят две мины серебра, да сверх того одиннадцать статеров, принадлежавшие Лисандру, но это не согласуется с известной всем бедностью мужа сего. Хотя в то время Лисандр пользовался такой в Греции властью, какой до него никто из греков не имел, однако надменность его и высокомерие были выше его могущества. Ему первому, как повествует Дурис, города греческие воздвигали жертвенники и приносили жертвы, как некоему божеству; первому ему воспеты были пеаны; один из них начинается следующими словами:

Эллады славной вождя мы воспоем,
Могучей Спарты сына,
Ио, Пеан!

Самосцы определили, чтобы отправляемые ими празднества в честь Геры назывались впредь Лисандриями. Он имел всегда при себе одного стихотворца, по имени Херил^[34], желая, чтобы он украсил дела его стихотворством. Антилоху, сочинившему в честь его несколько посредственных стихов, которые ему понравились, дал шляпу, наполненную серебряными деньгами. Антимах из Колофона и некий Никерат из Гераклеи сочинили в честь его песни, называемые «Лисандрии», и перед ним состязались о награде. Лисандр дал предпочтение последнему и украсил его венком. Антимах осердился и истребил свое сочинение. Платон, который был тогда молод, но имел великое уважение к Антимаху за его стихотворческие дарования, старался утешить горесть его об оказанном сопернику его предпочтении, говоря ему, что невежество для незнающих такое же зло, как слепота для незрячих. Кифарист Аристоной, получивший шесть раз награду в Пифийских играх, говорил Лисандру из лести, что если еще раз одержит верх над своими соперниками, то он объявит себя Лисандровым… «Не рабом ли?» — спросил Лисандр.

Честолюбие Лисандра было ненавистно лишь первенствующим чиновникам и равным ему во власти. Но когда вместе с честолюбием возбуждены были в душе его надменность и суровость теми, кто искал его благосклонности, то не знал он более меры ни наказаниям, ни наградам. Дружба и гостеприимство награждаемы были неограниченной в городах властью, не подверженной никакой ответственности. Удовлетворять гневу можно было единственно погублением ненавистного предмета. Не было позволено спасаться бегством из своего отечества. Боясь, чтобы народные начальники милетов не убежали, и желая поймать тех, кто скрылся, Лисандр обещал клятвенно не делать им зла. Они поверили, обнаружили себя — и Лисандр предал их олигархам, чтобы их умертвить. Всех их было не менее восьмисот человек. В других городах также были убиваемы в великом множестве все приверженные к демократии, ибо Лисандр предавал смерти не только по своему собственному к ним нерасположению, но угождая вражде и алчности многих своих приятелей, которым содействовал во всем. По этой причине весьма было одобрено сказанное лакедемонянином Этеоклом, что Греция не вынесла бы двух Лисандров. Феофраст уверяет, что Архестрат сказал то же самое и об Алкивиаде. Но в этом последнем были более всего неприятны разврат и нега, соединенные с самохвальством, а сила Лисандрова становилась ужасной и несносной по причине суровости его нрава.

Лакедемоняне мало обращали внимания на тех, кто доносил на него. Но когда Фарнабаз посредством своих посланников жаловался в Спарте на обиды, причиняемые ему от Лисандра, который грабил и разорял его область, то эфоры, вознегодовав, поймали Форака, одного из друзей и товарищей его в военачальстве, и умертвили за то, что нашли у него в доме деньги; Лисандру же послали скиталу с приказанием возвратиться в Лакедемон. Скитала есть следующее: когда эфоры посылают кого-нибудь полководцем или начальником морских сил, то делают две круглые палки, толщиной и величиной совершенно равные, так что одну к другой можно приноровить концами. Одну оставляют у себя, другую дают тому, кого отправляют с властью. Эти палки называются скиталами. Когда нужно сообщить ему какую-либо важную тайну, то, срезав длинную и узкую с дерева кору, наподобие ремня, обвивают ею палку, которую у себя имеют, таким образом, чтобы не осталось ни малейшего промежутка, но вся поверхность палки кругом была покрыта корой. После того записывают на ней, так как она обвита, то, что им нужно; написавши же снимают ее, и посылают к полководцу без палки. По получении ее он не иначе может читать изображенные на ней письмена, которые не имеют между собою никакой связи, как обтянув находящуюся у него палку обрезком древесной коры. Обвивая оный таким же образом, каким был обвит прежде, и приноравливая один край к другому, читатель водит глазами вокруг и находит связь. Сама кора называется «скиталой», равно как и палка; так как именем того, чем меряют, называется то, что меряется.

Лисандр был приведен в изумление, получив скиталу в Геллеспонте, где он находился. Боясь более всего жалоб Фарнабаза, он употребил старание, чтобы с ним сойтись и примириться. Он имел с ним свидание, просил его писать эфорам другое письмо с объявлением, что он Лисандром не обижен и не имеет причины на него жаловаться. Однако он, по-видимому, не знал, что Фарнабаз, как пословица говорит, «с критянином поступал по-критски». Обещав сделать все по его желанию, Фарнабаз написал письмо такое, какое желал Лисандр, но имел при себе тайно другое, противного тому содержания. Когда надлежало приложить печать, то он, подменив письмо другим, совершенно похожим на первое, дал Лисандру письмо, тайно от него написанное.

Лисандр, приехав в Лакедемон, предстал по обыкновению перед эфорами и подал им письмо от Фарнабаза, надеясь тем уничтожить главнейший против него донос. Фарнабаз был любим лакедемонянами, потому что более всех царских полководцев оказал ревности к продолжению войны. Эфоры прочитали письмо и показали его Лисандру, который тогда понял, что «не один Одиссей хитер». Он тогда удалился в тревоге, но после немногих дней представил правителям, что ему надлежало отправиться в храм Амона для принесения жертв, обещанных перед началом военных действий. Некоторые говорят, что он, в самом деле осаждая во Фракии город афитейцев^[35], увидел во сне Аммона; после чего он снял осаду, как бы сей бог ему то повелел, и дал знать афитейцам, чтобы они приносили Аммону жертвы, и что сам хотел ехать в Ливию, дабы умилостивить сего бога. Однако большая часть лакедемонян были уверены, что это был только предлог и что Лисандр, боясь эфоров и не поклоняясь в отечестве своем под начальство других, желал странствовать и переезжать с места на место, подобно коню, пригнанному к обыкновенным работам и в конюшню с лугов и полей, на которых пасся свободно. Эфор приводит другую причину отъезда его, которую я опишу впоследствии.

Лисандр с великим трудом выпросил у эфоров позволение выехать из Спарты. После отъезда его спартанские цари, заметив, что Лисандр имел в своей власти все города через установленные в них общества, что он всеми делами управлял один и был некоторым образом владыкой Греции, предприняли произвести то, чтобы правление в городах передано было народу, а друзья его из оных были изгнаны. Уже вновь начинались возмущения; афиняне прежде всех напали из Филы на Тридцать тираннов и одержали над ними верх^[36]. Лисандр поспешно возвратился в Спарту и убедил лакедемонян помогать олигархиям и укрощать народы. Послано было первым тридцати тираннам сто талантов для продолжения войн, и полководцем назначен Лисандр. Цари этому завидовали. Боясь, чтобы он не завладел опять Афинами, они положили, чтобы один из них выступил в поход. Отправлен был Павсаний под предлогом подать помощь тридцати тираннам против народа; в самом же деле для прекращения войны, дабы Лисандр опять не сделался властителем Афин посредством своих друзей. Павсанию легко удалось это исполнить; он примирил афинян, успокоил возмущение и отнял у Лисандра случай удовлетворить своему честолюбию. Вскоре после того афиняне возмутились против спартанцев, и Павсаний обвиняем был в том, что он дал волю народу, обуздываемому прежде олигархией, поступать столь дерзко и производить возмущения; напротив того Лисандр был прославляем как муж, который всегда управлял не к угождению других и не для наружного блеску, но единственно для выгод одной Спарты.

Впрочем Лисандр был дерзок на слова и суров для тех, кто ему противоречили. Аргивяне спорили с ним о границах земли и уверяли, что их требования справедливее лакедемонских. Лисандр, показав им свой меч, сказал им: «Кто им владеет, тот лучше может доказать свои границы». Как-то один мегарянин говорил с ним очень смело. «Друг мой! — сказал ему Лисандр. — Слова твои имеют нужду в могущественном государстве». Ботийцы не могли решиться, к которой стороне пристать. Лисандр спросил у них, как они хотят, чтобы он прошел через землю их: с поднятыми или с опущенными копьями? Когда Коринф отстал от лакедемонян, то Лисандр приблизился к нему с войском, но заметил, что воины не решались делать приступа; в то же время увидел он зайца, который перескочил через ров. Лисандр сказал воинам: «Не стыдно ли вам бояться таких неприятелей, в стенах которых гнездятся зайцы по причине их бездействия?»

Царь Агис по смерти своей^[37] оставил брата Агесилая и Леотихида, который почитался сыном его. Лисандр любил Агесилая и советовал ему требовать царства, как настоящему Гераклиду, ибо подозревали, что Леотихид был сын Алкивиада, который имел тайную связь с Тимеей, супругой Агиса, в то время, когда он, убежав из Афин, жил в Спарте. Говорят, что Агис исчислением времени уверился, что Леотихид не от него родился, и потому при жизни своей не оказывал ему любви и не признавал его своим сыном. Однако перед самой кончиной, будучи перенесен в Герею^[38], тронулся просьбами как самого юноши, так и друзей своих, признал его своим сыном в присутствии многих и просил их свидетельствовать о том перед лакедемонянами. После того он умер. Находившиеся при Агисе во время его смерти свидетельствовали в пользу Леотихида. Хотя Агесилай был славен между согражданами и имел помощником Лисандра, но встретил препятствие в Диопифе, который был уважаем за искусство в истолковании прорицаний и который приводил следующее изречение оракула касательно хромоты Агесилая:

О Спарта! Славою пребудешь вознесенной,
Пока на двух ногах ты зришься утвержденна.
Хромого царствия, как пагубы, берегись;
Чтоб бури бедствия тебя не обступили
И волны ярые войны не наводнили.

Это прорицание^[39] отклоняло многих от Агесилая и заставляло обращаться к Леотихиду. Но Лисандр утверждал, что Диопиф неправильно понимает смысл прорицания; что не будет неприятно богу, если кто, будучи хром, управляет лакедемонянами; что только тогда царство можно назвать хромым, когда незаконнорожденные будут царствовать над Гераклидами. Этими словами и великой своей силой он всех убедил, и на престол был возведен Агесилай.

Лисандр немедленно начал его побуждать к предпринятию похода в Азию, подавая ему надежду, что может разрушить царство Персидское и сделаться сильнейшим в свете человеком. Между тем писал он приятелям своим в Азию, чтобы они просили у лакедемонян Агесилая в полководцы в войне с варварами; они исполнили его желание и отправили посланников к спартанцам, прося у них Агесилая. Эта услуга, оказанная Лисандром Агесилаю, не менее той, которую он сделал ему, возведши его на царство. Люди честолюбивого свойства, хотя способны начальствовать, но из славолюбия завидуют равным себе, и этот порок есть немалое препятствие к совершению славных их подвигов. Они делают противниками тех, кого могли бы употребить как своих помощников. Агесилай принял Лисандра в число тридцати советников^[40], с намерением иметь его при себе как первого и полезнейшего друга. По приезде его в Азию тамошние жители, не привыкши к Агесилаю, мало и редко к нему обращались. Напротив того, зная Лисандра по прежнему долговременному с ним обращению, все стекались к нему и всюду за ним следовали, друзья его по своей к нему приверженности, неблагорасположенные же к нему из страха. Как в театральных представлениях часто случается, что роль вестника или служителя есть важнейшая, и играющий ее заслуживает ободрение, между тем как тот, кто держит скипетр и носит диадему, ничего не говорит, так и здесь советник имел всю важность царской власти, а царю оставалось одно имя, лишенное всякой силы.

Конечно, следовало бы каким-нибудь образом обуздать сие честолюбие, выходящее из границ, и заставить Лисандра быть вторым по себе, но вовсе отвергнуть и посрамить, для славы своей, благодетеля и друга есть дело, недостойное Агесилая. Он начал с того, что не давал Лисандру случая ничего произвести и не поручал ему никакого начальства. Потом замечал тех, в чью пользу Лисандр старался и кому благоприятствовал. Агесилай отсылал таковых всегда с отказом, удовлетворяя им менее, нежели обыкновенным просителям; таким образом мало-помалу ослаблял он и уничтожал силу Лисандра! Этот полководец, не видя успеха ни в каком деле, понял, что самое его домогательство о друзьях своих было им препятствием; он перестал им помогать и просил их не ходить к нему и не оказывать ему почтения, но говорить о делах с самим царем и с теми, кто в тогдашнее время более могли помогать почитателям своим. Его приятели после того перестали его беспокоить о делах, однако не перестали оказывать ему почтения; они всегда толпились вокруг него в гимнасиях и гульбищах и тем более, нежели прежде, причиняли неудовольствие Агесилаю, возбуждая в нем зависть к славе Лисандровой. Многим воинам Агесилай препоручал начальства и управление городами, а Лисандру дал должность раздавателя мяса^[41] и, ругаясь над ионийцами, говорил: «Пусть они теперь, если хотят, ищут покровительства у моего раздавателя мяса». Лисандр решился говорить ему о том прямо. Разговор между ними был краткий и лаконический: «Ты хорошо умеешь, Агесилай, унижать друзей своих!» — «Если они хотят быть сильнее меня, но кто мою силу умножает, тот имеет право в ней участвовать». — «Но государь! Может быть, тебе более сказали, нежели я сделал, и так прошу тебя, из уважения к посторонним, которые на нас взирают, — дай мне под твоим начальством такое место, в котором, по твоему мнению, я мог бы быть менее тебе неприятным и более полезным».

Лисандр после того отправлен наместником в Геллеспонт и, хотя сердился на Агесилая, однако исполнял в точности свой долг. Он успел возмутить против персов некоего перса Спифридата, человека храброго, имевшего под начальством своим войско и бывшего врагом Фарнабазу, и привести его к Агесилаю. Впрочем Лисандр не был им употреблен в войне и после некоторого времени возвратился в Спарту с бесславием, гневаясь на Агесилая и ненавидя, более чем прежде, образ правления своего отечества.

Он решился теперь, не откладывая более времени, привести в исполнение прежние свои начертания и мысли о перемене правления и о введении новых учреждений. Намерение его состояло в следующем. Геракловы потомки^[42], смешавшиеся с дорийцами и поселившиеся в Пелопоннесе, умножились в Спарте и были весьма знамениты. Однако не всякий из них мог иметь право быть наследником престола. Этим преимуществом пользовались только два дома, известные под названием эврипонтидов и агиадов. Все другие, невзирая на благородное свое происхождение, не имели никакого отличия в правлении. Путь к почестям, приобретаемым отличными заслугами, был открыт для всех граждан. Лисандр был из числа их. Прославившись своими подвигами, имея многих друзей и великую силу, взирал он с неудовольствием, что над Спартой, которую он возвысил делами своими, царствовали другие, не превосходившие его родом своим. Его намерение было то, чтобы всех Гераклидов сделать участниками в праве получать царское достоинство, отняв оное у двух домов. Другие уверяют, что он хотел это право распространить не на Гераклидов, но на всех спартанцев, дабы царское достоинство было наградой не одним Геракловым потомкам, но всем, подобно Гераклу, прославившимся доблестью, которая и самого Геракла сделала достойным божественных почестей. Он надеялся, что когда бы стали судить таким образом о царском достоинстве, то ни один спартанец не был бы предпочтен ему.

Сперва вознамерился он убедить в своей правоте сограждан и твердил наизусть речь об этом предмете, сочиненную Клеоном Галикарнасским. Но видя, что столь необычайная и великая перемена имеет нужду в сильнейшей помощи, поднял, как говорят в трагедии, машину против своих сограждан, начал составлять и сочинять прорицания и пифийские предсказания. Он был уверен, что красноречие Клеона не принесет ему никакой пользы, если не предуготовить своих сограждан, не сделает их наперед покорными и не поразит их души страхом к богам и суеверием. Эфор пишет, что он хотел подкупить пифию и склонить додонских жриц к своим мыслям через Ферекла, но не имел в том успеха. После того отправился в храм Аммона и давал тамошним прорицателям много денег, но они отвергли с негодованием его подарки и отправили в Спарту посланников для принесения жалобы на Лисандра. Однако он был разрешен. Ливийские посланники, удаляясь из Спарты, сказали: «Спартанцы! Мы лучше вас будем судить, когда вы будете переселяться к нам в Ливию». (По некоему древнему прорицанию, они полагали, что лакедемоняне должны будут переселиться в Ливию.)

Я опишу здесь употребленные Лисандром к достижению цели своей замыслы и хитрые выдумки, которые не были маловажны и обыкновенны, но имели многие, твердые основания, подобно геометрической задаче, идущей к заключению трудными и запутанными доводами. Я последую повествованию знаменитого историка и философа.

В Понте была женщина, о которой говорили, что она беременна от Аполлона. Многие тому не верили; другие однако не пренебрегали этим слухом. Когда она родила мальчика, то некоторые из известных людей имели о нем попечение и старались о его воспитании. Ребенку по некой причине дано имя Силен. Лисандр принял за основу своих намерений это происшествие и на нем утверждал свои замыслы при помощи многих довольно значащих людей, которые содействовали ему в этой выдумке; они старались доказать истинным слух о происхождении младенца, не возбуждая подозрения о цели своей. Ими было принесено и распущено в Спарте из Дельфов другое изречение: будто бы в тайных книгах хранятся у жрецов весьма древние прорицания, которые не было позволено читать как только тому, кто в течение времени родится от Аполлона, подаст жрецам верные знаки своего рождения и получит от них книги, содержащие прорицания. Так было все предуготовлено. Надлежало уже, чтобы Силен прибыл в Дельфы и потребовал, как сын Аполлона, тайные прорицания. Содействующие жрецы должны были делать подробные о его происхождении разыскания и наконец, как бы уверившись в истине, показать ему писания, как сыну Аполлона. Силен тогда стал бы читать, в присутствии многих, прорицания, между прочими и то, для кого это было выдумано, касательно царского правления в Спарте; что для Лакедемона лучше и полезнее выбирать царей из числа многих отличнейших граждан. Уже Силен достиг известного возраста и приступил к делу, как Лисандр принужден был сойти со сцены; все дело испортила робость одного из действовавших лиц, которое, при самой развязке дела, потеряло бодрость и отступило от предприятия. Однако при жизни Лисандра ничего не обнаружилось; только после его смерти узнаны были его замыслы.

Он умер до возвращения из Азии Агесилая, бросившись в Беотийскую войну, или лучше сказать, ввергнув в оную Грецию, ибо дело это двояким образом описывается. Вину войны одни возлагают на него, другие на фиванцев, иные и на него и на них. Фиванцев обвиняют в том, что они в Авлиде раскидали с алтаря жертву^[43], и что Андроклид и Амфитей, будучи подкуплены деньгами царя персидского^[44], дабы возжечь в Греции войну против лакедемонян^[45], напали на фокейцев и ограбили их область. Касательно же Лисандра говорят, что он имел причину сердиться на фиванцев, которые одни из всех союзников присвоили себе десятую часть добычи, тогда как другие союзники ничего не требовали, и оказывали неудовольствие за то, что Лисандр послал деньги в Спарту. Более же всего Лисандр негодовал на фиванцев за то, что они первые подали афинянам помощь для освобождения себя от тридцати тираннов, которых поставил Лисандр, а лакедемоняне, дабы придать им силу и внушить к себе страх, определили, чтобы изгнанные афиняне были всюду захватываемы и приводимы к тридцати тираннам, и что объявляются врагами Спарты все те, кто будет удерживать приводящих их. Фиванцы напротив того сделали постановления весьма сходные и соответственные с поступками единоземцев своих Геракла и Диониса^[46]; они объявили, что во всей Беотии всякий город и всякий дом будет открыт для афинян, имеющих нужду в защите, а кто афинскому изгнаннику, влекомому против воли его, не подаст помощи, тот должен платить пени один талант; что если кто через Беотию везет в Афины против тираннов оружия, то никому из фиванцев этого не видеть и не слышать. Не одни постановления их были столь человеколюбивые и просвещенному народу приличные; самые их поступки соответствовали сим постановлениям. Фрасибул и сообщники его, занявшие Филы, устремились из Фив, получив от фиванцев оружия и деньги и все пособия, нужные к сокрытию и приведению в действо своего предприятия. Таковы были причины, раздражившие Лисандра против фиванцев.

Будучи уже весьма склонен к гневу, по причине меланхолии, усиливавшейся в нем по мере приближения к старости, он поощрял эфоров послать против Фив войско, над которым сам принял начальство и выступил в поход; за ним выслан был и царь Павсаний с войском. Но Павсанию надлежало идти обходом через Киферон и вступить в Беотию. Лисандр с многочисленным войском шел к нему навстречу через Фокиду. Он завладел Орхоменом, которого жители предались ему добровольно, вступил в Ливадию и разграбил ее. Он послал к Павсанию письмо, чтобы он шел из Платеи для соединения с ним в Галиарте^[47], извещая его, что на рассвете дня он сам приступит к стенам Галиарта. Письмо это было передано фиванцам, ибо несший его было захвачен лазутчиками. Между тем афиняне пришли к ним на помощь; фиванцы поверили им хранение своего города, сами выступили в начале ночи и прибыли в Ариверт, предупредив несколько Лисандра, и частью вступили в город. Лисандр сперва хотел поставить войска на холме и дожидаться Павсания. Но с наступлением дня, не желая оставаться в бездействии, поднялся с войском, увещевал союзников и вел прямо на город фалангу свою, составляющую продолговатый четвероугольник. Фиванцы, остававшиеся вне города, обошли Галиарт слева и напали на тыл неприятеля при источнике, называемом Киссусой, в котором, как повествуют баснословы, кормилицы мыли Диониса после его рождения, ибо вода имеет цвет вина, хотя прозрачна и весьма приятна для вкуса; близ того места растут критские тростники. Жители Галиарта почитают все это доказательством пребывания в этом месте Радаманта и показывают его гроб, который называют гробом Алея. Памятник Алкмене^[48] также стоит близ сего места. Говорят, что она была погребена здесь и что после смерти Амфитриона вышла замуж за Радаманта.

Фиванцы, находясь внутри города, были готовы к нападению вместе с галиартцами и пребывали вместе с галиартцами и пребывали спокойны. Но увидев Лисандра, приближающегося к стенам с передовым войском, вдруг отворили ворота городские, напали на него и умертвили вместе с прорицателем и другими немногими. Все другие большей частью отступили поспешно к фаланге. Но фиванцы преследовали их, напали на войско, разбили его и заставили бежать к холмам; неприятелей пало до тысячи человек. Из фиванцев погибли триста человек, которые погнались за неприятелями на крутые и крепкие места. Все они были обвиняемы в приверженности к лакедемонянам: желая оправдаться перед своими согражданами в падающем на них подозрении, не щадили они себя, преследуя неприятеля, и погибли.

Павсаний получил известие об этом поражении в то самое время, как он шел из Платеи в Феспии. Он построился в боевой порядок и пошел к Галиарту. Туда же прибыл и Фрасибул из Фив, предводительствуя афинянами. Павсаний хотел предложить о перемирии, дабы похоронить мертвых, но старейшим спартанцам это было неприятно; они негодовали на то между собою, потом, приступая к царю, представляли, что надлежало взять Лисандра не перемирием, но оружиями, сражаясь за его тело, и одержав победу, похоронить его; если же будут побеждены, то они почитали славным для себя пасть вместе со своим полководцем. Таковы были представления старейших, но Павсаний, видя, сколь было трудно превозмочь фиванцев, незадолго перед тем одержавшим победу, и рассуждая, что Лисандр пал у самых стен и, следственно, взять тело без перемирия было бы трудно и тогда, когда бы он победил, послал вестника к фиванцам, заключил с ними перемирие и отступил. Тело Лисандра, по вынесении его из границ Беотии, было похоронено на земле дружественного и союзного города Панопея^[49], где ныне стоит памятник на дороге, ведущей из Дельфов в Херонею. Здесь остановилось все войско. Один фокеец рассказывал другому, который в битве находился, что неприятели напали на них в то время, когда Лисандр перешел уже Гоплит. Когда тот изъявлял свое удивление, то какой-то спартанец, друг Лисандров, услышав это, спросил его: «Какое это место? Я его не знаю». «Однако, — отвечал фокеец, — на том месте неприятели умертвили первых из наших; ручей, текущий перед городом, называется Гоплитом». Спартанец, услышав эти слова, заплакал и сказал, что человек не может избежать определений рока. Лисандру некогда дано было следующее прорицание:

Гоплита шумного беречься завещаю.
Беги дракона ты, земли коварного сына,
Который по твоим идет вослед стопам.

Некоторые уверяют, что Гоплит не протекает у Галиарта, но что это поток близ Коронеи, вливающий свои воды в реку Филар близ города. Оный в древнее время называли Гоплией, а ныне Исомантом. Галиартский же гражданин, по имени Неохор, умертвивший Лисандра, имел на своем щите изображение дракона, и это, по-видимому, означало прорицание. Говорят, что в Пелопоннесской войне дано было фиванцам при Исмении прорицание, предвещавшее как сражение при Делии, так и при Галиарте^[50], которое дано спустя тридцать лет после первого. Это прорицание есть следующее:

Берегись пределов ты, взнося на волков дроты,
Орхалидской горы, лисицы пребыванья.

Место около Делия названо «Краем», ибо здесь Беотия граничит с Аттикой. Холм Орхалида, называемый ныне Лисьим, стоит близ Галиарта к стороне Геликона.

Спартанцы столько были огорчены неожиданной кончиной Лисандра, что хотели произвести над царем уголовный суд. Но он, не дождавшись решения, убежал в Тегею, где провел свою жизнь, как проситель, в храме Афины^[51]. Бедность Лисандра, обнаружившаяся после смерти, сделала добродетели его явственнее, ибо, несмотря на богатство и на власть, которые имел в своих руках, по уважению к нему городов и великого царя, он нимало не умножил блеска своего дома со стороны имущества, как говорит Феопомп^[52], которого похвалам более можно верить, нежели порицаниям, ибо он охотнее порицает, нежели хвалит.

Эфор повествует, что по прошествии малого времени спартанцы вступили в спор с союзниками. Нужно было пересмотреть бумаги, которые оставались при Лисандре. Агесилай пришел в дом его и нашел книгу, в которой была написана речь о перемене правления и об отнятии у эврипонтидов и агиадов исключительного права на престол, дабы сделать оное общим, избирая царей из числа достойнейших. Агесилай хотел обнародовать речь, дабы показать гражданам, каким был Лисандр на самом деле. Но Лакратид, человек благоразумный, тогдашний председатель эфоров, удержал Агесилая, сказав ему: «Не надлежит вырывать Лисандра, но должно зарывать с ним и речь сию. Столько-то она была убедительно и ясно сочинена!» Лисандру по смерти оказаны были приличные почести. Спартанцы наложили пеню на тех, кто при жизни его хотел жениться на его дочерях, но по смерти его, когда обнаружилась бедность его, от этого отказались, ибо они домогались связи с ним тогда, когда почитали его богатым, а уверившись в его бедности, справедливости и добродетели, отстали. Известно, что в Спарте наказывали и безбрачных, и женившихся поздно, и женившихся неприлично. Этому наказанию подвергались те, кто искал бракосочетания более с дочерьми богатых, нежели добрых граждан, и тех, с которыми были связаны родством.

Вот что я мог собрать о Лисандре.

---

1. В Дельфийском храме на сокровищнице аканфийцев… — Города Греции имели поблизости от Дельфийского храма своего рода приделы, в которых хранились приношения каждого города. Эти приделы называли сокровищницами. Аканф — поселение андрийцев на Стримонском заливе во Фракии, близ канала, вырытого Ксерксом для проведения персидского флота. Город Аканф находился под властью афинян, но спартанский полководец Брасид дал ему независимость.
2. …убежавшие из Коринфа в Лакедемон бакхиады… — Бакхиады — знатный коринфский род; получили свое имя от Бакхида, сына Примниса, потомка Геракла. Они управляли Коринфом на протяжении двухсот лет (с 839 по 658 год до Р. Х.). Правление их было олигархическим. Их род не вступал в родство с другими семействами. Бакхиады были изгнаны из Коринфа Кипселом, отцом Периандра, получившим верховную власть.
3. Аристотель, доказывая… — Пс-Аристотель, «Проблемы», 30. Он доказывает, что все великие люди, как-то: Эпименид, Сократ, Платон и пр., были меланхолического склада.
4. …и выслали Лисандра для принятия начальства над морскими силами. — В 1 году 93 олимпиады, за 408 года до Р. Х.
5. …о прибытии в Сарды Кира… — Кир — сын персидского царя Дария II и младший брат царя Артаксеркса II Мнемона, с которым он вел междоусобную войну за престол.
6. …он дал ему тысячу дариков. — Дарики — золотые монеты, введенные персидским царем Дарием I. На них был изображен царь с луком.
7. Когда же Алкивиад отплыл с Самоса в Фокею… — Алкивиад имел намерение собрать с афинских союзников деньги, в которых нуждался для содержания флота, и потому отправился в Фокею или в Клазомены. Это путешествие стало причиной его падения.
8. …прибытие Калликратида… — Калликратид — спартанский флотоводец, живший в V—IV веке до Р. Х.; принял начальство над флотом в 3 году 93 олимпиады, за 406 лет до Р. Х.
9. Все те, кто ему поверил, были умерщвлены. — Демократов погибло до 300 человек; около тысячи лучших граждан бежали к персидскому сатрапу Фарнабазу, который принял их благосклонно, каждому дал по золотой монете и отправил их на жительство в крепость Клавдос. Это случилось в 4 году 93 олимпиады.
10. …было непристойно следовать тиранну Поликрату Самосскому. — Поликрат Самосский (VI в. до Р. Х.) — тиранн Самоса; ему приписывается это ужасное правило.
11. … отправляясь к отцу своему в Мидию… — Царь Дарий II, отец Кира, находился в походе против кадусиев.
12. …в Элеунте… — Элеунт — город на южной оконечности Херсонеса Фракийского при входе в Геллеспонт. Лампсак — город на берегу Геллеспонта.
13. …подозревая их несколько в измене. — Подозрение в измене пало на Адиманта, одного из афинских полководцев, ибо после поражения флота от лакедемонян он не был казнен вместе с Филоклом. Впрочем, Лисандр освободил его за то, что он противился известному жестокому постановлению афинян об отрезании большого пальца пленным спартанским воинам.
14. …к царю Эвагору. — Эвагор — царь кипрского города Саламин, правивший в 410—374 до Р. Х. Покорил большую часть Кипра, но после десятилетней войны с персами был вынужден ограничиться властью над Саламином и платить дань. Состоял в дружбе с афинянами и способствовал их сближению с персами против спартанцев.
15. …ему достались все афинские корабли, кроме «Парала»… — «Парал» — корабль, на котором доставлялись известия, считался священным, как и «Саламиния».
16. В один час прекратил он войну самую долговременную, подверженную многоразличным переменам, самую странную напастями и превратностями. — Пелопоннесская война началась во 2 году 87 олимпиады, за 431 год до Р. Х. Поражение при Эгоспотамах случилось в 1 году 94 олимпиады, за 404 года до Р. Х. Война продолжалась 27 лет.
17. …свидетельством Даимаха… — Полагают, что это Даимах из Платей, о котором упомянуто в сравнении Солона с Попликолой. Он сочинил «Историю Индии»; Страбон почитает его баснословным писателем.
18. …поступать столь жестоко с греками? — То есть отрезать большой палец руки.
19. Феопомп… — Имеется в виду Феопомп, уроженец Афин, живший примерно в то время. Не следует путать его с известным историком Феопомпом, который жил позже.
20. Лисандр со всеми кораблями опять отправился в Азию. — Лисандр после победы завладел Византием, Халкидоном на Босфоре, Митиленой и некоторыми другими городами во Фракии.
21. Одних самосцев лишил земли и предал город изгнанникам. — Только самосцы остались верны афинянам; они изгнали аристократов, но впоследствии были покорены Лисандром.
22. …для всех греков было весьма приятно, что Лисандр возвратил эгинцам город их, которого они долгое время были лишены; что поселил вместе мелосцев и скионеев… — Эгинитяне были изгнаны с острова афинянами на первом году Пелопоннесской войны. Мелос — один из Кикладских островов; жители его поддерживали Лакедемон и потому были изгнаны афинянами на 16-м году Пелопоннесской войны. Скиона — город на фракийском полуострове Паллена.
23. Афиняне, по совету Ферамена, Гагнонова сына, приняли эти предложения. — Афиняне долго не соглашались разрушить Длинные стены по требованию лакедемонян. По прошествии трех месяцев, когда многие уже умирали от голода, Ферамен убедил горожан принять тяжкие условия победителя.
24. …один фокеец спел начало хора из Еврипидовой «Электры»… — В жизнеописании Никия говорится, что афинские пленники, читая в Сицилии стихи Еврипида, смягчили сердца победителей и получили свободу. Здесь же стихи великого трагика спасают его отечество от неизбежной гибели.
25. …было жестоко разрушить и уничтожить город, столь славный и таких мужей производящий. — Элиан пишет, что лакедемоняне вопросили Дельфийское прорицалище относительно разорения Афин и получили ответ, что не должно разорять общего жертвенника Греции.
26. …онучредил в городе тридцать правителей… — Имеются в виду тридцать тираннов.
27. …а все деньги, которые у него оставались… — Эти деньги он получал от Кира в качестве пособия, сумма которого достигала 470 талантов.
28. …послал их в Лакедемон с Гилиппом, тем самым, который некогда предводительствовал лакедемонянами в Сицилии. — Гилипп был послан на помощь осажденным сиракузянам и способствовал изгнанию и поражению афинян. См. жизнеописание Никия.
29. …вынул из каждого довольно денег… — Диодор полагает, что сумма похищенных денег составляла 300 талантов. Клеарх, отец Гилиппа, за подобное хищение был приговорен к смерти, но бежал.
30. …в Керамике водится много сов… — Керамик — квартал гончаров в Афинах. Слуга Гилиппа подразумевал под названием «Керамик» кровлю, покрытую черепицами. Сова, любимая птица Афины, изображалась на афинских монетах, которые всюду были в ходу по причине обширной торговли.
31. …а шесть оболов драхмой, ибо такое число можно обхватить рукой. — Первоначально вместо монет служили небольшие остроконечные железные прутья (obelus); словно «драхма» происходит от слова «хватать».
32. …также посвятил Диоскурам золотые звезды, которые исчезли еще до сражения при Левктрах. — Эти золотые звезды были, без сомнения, украдены, а так как это случилось перед сражением при Левктрах, их пропажу сочли предзнаменованием поражения лакедемонян.
33. Дельфиец Александрид… — Александрид — греческий историк, автор сочинения об истории посвящений Дельфийскому храму.
34. …по имени Херил… — Херилов было трое. Первый, родом с Самоса, жил около 78 олимпиады и описал стихами победу афинян над Ксерксом. Второй, бывший при Лисандре, родом из Спарты, был также стихотворцем; третий описал дурными стихами подвиги Александра Великого.
35. …город афитейцев… — Афит — город на фракийском полуострове Паллене.
36. …афиняне прежде всех напали из Филы на Тридцать тираннов и одержали над ними верх. — Афиняне, изгнанные Тридцатью тираннами, собрались в Фивах и под предводительством Фрасибула заняли крепость Фила на границах Беотии и Аттики, откуда вели войну с тираннами.
37. Царь Агис по смерти своей… — Царь Агис II умер в 3 году 95 олимпиады, за 398 лет до Р. Х.
38. …будучи перенесен вГерею… — Герея — большой город в Аркадии на границе с Элидой. Агис прибыл туда из Дельф, где принес богам десятую часть добычи, отнятой в Элиде.
39. Это прорицание… — Об этом прорицании говорится в жизнеописании Агесилая и в рассуждении Плутарха «О том, что пифия больше не прорицает стихами».
40. …в число тридцати советников… — Лакедемонские цари во время походов брали себе на службу большое число советников.
41. …дал должность раздавателя мяса… — Плутарх в «Застольных беседах» замечает, что должность эта не считалась низкой и что всегда назначали на нее важного человека.
42. Геракловы потомки… — Внуки Гилла, сына Геракла, возвратились в Пелопоннес и заняли Аргос, Мессену и Лакедемон. Мессена досталась Кресфонту, Аргос — Темену, а Лакедемон — сыновьям третьего брата, Аристодема, Эврисфену и Проклу. Эти последние царствовали вместе. Первый оставил по себе сына Агиса, от которого произошел дом Агидов. У Прокла был сын Сой, от сына которого произошел другой царствующий дом — Эврипонтиды.
43. Фиванцев обвиняют в том, что они в Авлиде раскидали с алтаря жертву… — Царь Агесилай, собрав свой флот в Гересте на Эвбее, хотел, по примеру Агамемнона, принести в Авлиде, беотийском городе, жертву Артемиде. Но фиванцы этому воспрепятствовали, напали на него во время жертвоприношения и разбросали части жертв с жертвенника.
44. …будучи подкуплены деньгами царя персидского… — После многих побед, одержанных Агесилаем над персами в Азии, сатрап Фарнабаз послал в Грецию некоего родосца Тимокрита с большим количеством денег, дабы возбудить города к объявлению войны лакедемонянам и тем принудить Агесилая оставить Азию, — в чем он абсолютно преуспел.
45. …дабы возжечь в Греции войну против лакедемонян… — Война началась следующим образом: подкупленные персидским царем фиванцы уговорили локров ограбить поле, за которое фиванцы и фокейцы спорили между собой. Фокейцы в ответ вступили в Локриду и опустошали ее. Андроклид и его сообщники убедили тогда фиванцев напасть на фокейцев, которые обратились за помощью к лакедемонянам; последние охотно объявили войну фиванцам.
46. …весьма сходные и соответственные с поступками единоземцев своих Геракла и Диониса… — Геракл и Дионис, покровители слабых и гонимых, считались отечественными богами фиванцев.
47. …в Галиарте… — Галиарт — древний город Беотии на южном берегу озера Копаида.
48. Памятник Алкмене… — Алкмена — мать Геракла.
49. …союзного города Панопея… — Панопей — город в Фокиде, в двадцати стадиях от Херонеи.
50. …как сражение при Делии, так и при Галиарте… — Сражение при Делии было дано на 8-м году Пелопоннесской войны, за 424 года до Р. Х. Афиняне потерпели сокрушительное поражение. Сражение при Галиарте произошло за 395 лет до Р. Х.
51. …убежал в Тегею, где провел свою жизнь, как проситель, в храме Афины. — В Тегее был храм Афины, которой поклонялись под именем Алеи. Жители Пелопоннеса имели к храму великое уважение; все скрывавшиеся в храме находились в безопасности и были неприкосновенны. Павсаний оставил двух сыновей, Агесиполида и Клеомброта, которые царствовали один за другим.
52. …как говорит Феопомп… — Феопомп (ок. 377—300 до Р. Х.) — древнегреческий историк, родом из Хиоса, ученик Исократа. Прославился историческими сочинениями, от которых сохранились фрагменты.