Сравнение Алкивиада с Гаем Марцием
В жизнеописаниях этих мужей мы изложили те деяния, которые показались нам достопамятнее; оные открывают, что военными подвигами один не имеет перевеса над другим. Оба оказали великие опыты храбрости на поле брани, равно как искусство и прозорливость, предводительствуя войсками. Разве потому должно почесть Алкивиада совершеннейшим полководцем, что он и на море и на суше во многих битвах был победителем и свершил великие подвиги. Общее между ними то, что присутствием своим и начальством ощутимо воздействовали на дела своего отечества и еще более причиняли ему вред, когда переходили к стороне неприятельской.
Что касается до управления общественными делами, то благоразумные люди чувствовали отвращение к Алкивиаду по слишком развратному поведению, дерзости его и сквернословию, чем он хотел нравиться народу; напротив того, Марциево гордое поведение, лишенное всякой приятности и к олигархии склонное, было ненавистно для римского народа. В этом ни тот ни другой не заслуживает похвалы. Однако угождающие народу и старающиеся ему нравиться не столько заслуживают укоризны, как те, которые ругаются над ним, дабы не казаться его льстецами. Постыдно льстить народу, чтобы тем приобрести силу; но постыдно и вместе несправедливо приобретать силу, делаясь страшным, угнетая и унижая его.
Что Марций был нравом прост и правдолюбив, Алкивиад лжив и хитер в управлении республикою, то это очевидно. Более всего порицают его за коварство и хитрость, которою обманул лакедемонских посланников, как повествует Фукидид, и тем нарушил мир. Но хотя этим поступком вовлек республику в войну, однако сделал ее сильной и страшной союзом мантинейцев и аргосцев, которого он был виновником. И Марций, как Дионисий свидетельствует, обманом, возжег войну между римлянами и вольсками, оклеветав тех, кто стекался в Рим, дабы быть зрителями народных игр. Побудительная причина делает этот поступок постыднее. Марций, единственно удовлетворяя своему гневу, страсти, по словам Диона, самой неблагодарной, а не увлекаемый честолюбием или гражданской ссорой и раздором, как Алкивиад, потряс многие области Италии, погубил много городов, не сделавших ему никакого зла, из ярости к своему отечеству.
И Алкивиад из гнева сделался виновником великих бедствий для своих сограждан; но, узнав об их раскаянии, умилился. Будучи и в другой раз ими отвергнут, он не стерпел ошибок полководцев и не презрел их, когда они находились в опасности по своему безрассудству. Он поступил с сими полководцами, врагами своими, так, как с Фемистоклом Аристид, заслуживший тем великую похвалу. Алкивиад прибыл к ним и напомнил о том, как они должны были действовать. Но Марций, во-первых, делал зло всему Риму, хотя не от всего Рима пострадал тогда, когда лучшая часть оного почитала себя обиженной в его лице и разделяла печаль его. Во-вторых, не будучи тронут, ни умилостивлен посольствами и молениями, которыми старались укротить гнев и неудовольствие его одного, он тем показал, что воспламенил ужасную и непримиримую войну для разорения и погибели отечества, а не для возвращения своего в оное. Можно сказать, что между ними та разность, что Алкивиад, по причине злоумышления спартанцев, боясь и ненавидя их, перешел к афинянам; но Марций не имел законной причины оставить вольсков, которые оказывали ему всю справедливость. Они сделали его полководцем своим, имели к нему величайшую доверенность и дали ему верховную власть. Напротив того, лакедемоняне употребили Алкивиада более во зло, нежели в добро; сперва он влачился у них по городу, потом по стану и, наконец, предал себя Тиссаферну; он льстил ему, желая, конечно, возвратиться в Афины, дабы не допустить их совершенно погибнуть.
Что касается до денег, известно, что Алкивиад брал много раз подарки непохвальным образом и употреблял их к неге и роскоши своей. Напротив того, полководцы не могли склонить Марция принять того, что они из чести ему давали. Но тем более был он неприятен народу в споре о долгах, ибо народ видел, что Марций не из корыстолюбия, но из презрения и ругаясь над бедными угнетал их. Антипатр в одном письме своем, упоминая о смерти философа Аристотеля, пишет, что сей муж, сверх других дарований, обладал обаянием. Деяния и добродетели Марция, не имея такого дара, были неприятны даже облагодетельствованным от него, которые не терпели его своенравия — спутника уединения, по словам Платона. Алкивиад, напротив того, умел быть любезным и обходительным с людьми, с которыми имел дело, и потому неудивительно, что его счастливые подвиги увенчаны славой, сопровождаемые благосклонностью и почтением, когда даже некоторые недостатки его и слабости имели иногда какую-то приятность и прелесть. По этой причине, хотя он навлек на свое отечество многие и великие бедствия, однако часто был избираем вождем и полководцем. Марций, напротив того, после великих подвигов храбрости просил следующего ему консульства и не получил. Таким образом, первый не был ненавидим и тогда, когда от него претерпевали зло, другой, возбуждая к себе удивление, не мог быть любим согражданами.
Марций, предводительствуя войсками своего отечества, не произвел ничего важного для Рима — только для неприятелей, в ущерб отчеству. Но Алкивиад, и сражаясь как простой воин, и предводительствуя войском, много раз приносил афинянам пользу. Присутствием своим он всегда одерживал верх над своими врагами и только в его отсутствие наветы на него увеличивались. Марций, напротив того, в присутствии своем был осужден римлянами, вольсками же умертвлен, хотя несправедливым и злодейским образом. Он сам подал им благовидный предлог тем, что общенародно и явно не принял предложения о примирении; потом, убежденный одними женщинами, не погасил вражды, но оставил войну во всей силе своей и потерял к тому благоприятнейшее время. Ему надлежало бы отступить, убедивши тех, кто доверил ему себя, если более всего уважал их права. Если же он о вольсках нимало не заботился, но единственно для удовлетворения своего гнева возжег войну и потом прекратил ее, то не было похвально для матери щадить отечество; ему надлежало бы вместе с отечеством щадить и мать, ибо мать и жена были только малые части осаждаемого им отечества. Отвергнуть столь сурово общенародные прощения, просьбы посланников, моления жрецов и для угождения матери снять осаду значило делать не матери честь, но бесчестие отечеству, которое из жалости и сострадания к одной женщине получило спасение, как будто бы само собою не было оного достойным. Самое это угождение было ненавистно, сурово, неприятно и ни от которой стороны не заслужило благодарности. Марций отступил не потому, что был убежден осажденными, и не потому, что убедил собою соратующих. Виной всему — не терпящий сообщества и суровый нрав его, гордость, упрямство, которые сами по себе ненавистны народу, но, соединены будучи с честолюбием, делаются совсем дики и неукротимы.
Люди с такими свойствами не угождают народу, как бы не искали от него никаких почестей, потом негодуют, когда оных не получают. Правда, ни Метелл[1], ни Аристид, ни Эпаминонд не льстили и не угождали народу; но они действительно презирали то, что народ может дать и отнять; они часто были изгоняемы, лишаемы своих достоинств, осуждаемы; однако не имели злобы к неблагодарным согражданам, а возвращали им свою любовь, как скоро видели их раскаяние, и мирились с ними, когда они их призывали. Кто не хочет льстить народу, тот не должен мстить ему, ибо досада, происходящая от неполучения почестей, показывает сильное желание их получить. Алкивиад откровенно признавался, что почтение народа было ему приятно, а презрение несносно, и по этой причине старался всем нравиться и быть приятным. Гордость не допускала Марция угождать тем, кто мог дать ему почести и умножить его славу; когда же они пренебрегали им, то честолюбие рождало в нем гнев и огорчение. Вот в чем можно обвинить сего мужа. Все прочее в нем славно и блистательно. По воздержанности своей и бескорыстию он достоин сравниться со знаменитейшими и непорочнейшими из греков, а не с Алкивиадом, крайне бесстыдным и пренебрегавшим всякой благопристойностью.
- ↑ …ни Метелл… — Квинт Цецилий Метелл Македонский, присоединивший к Риму Македонию и Ахайю, был консулом в 611 году от основания Рима.
