Воскресенье, 28 ноября 1899 г.
Олинька моя,
Только что вернулся из Крюкова, теперь 5 часов дня и спешу написать Тебе два слова.
Впечатление благоприятное — дачки (их 4) такие, как все под Москвою, но совершенно заново ремонтированные, земля под снегом, не видать, но лес, хотя молод, но хорош; он даже слишком густ, так что нуждается в чистке. Сейчас же начались и расходы — леснику за два месяца жалованье, ему же на чай и проч. Не знаю решительно, кому поручить ездить туда наблюдать за лесом. Вообще, дело это нам не к рукам, дачи надо будет продать, но, конечно, не теперь, так как дадут полцены, а со временем. Начальник станций в Крюкове говорил мне, что можно будет получить до 45 тысяч.
Сегодня очень холодно, но я согрелся, так как там ходил по лесу на лыжах. Вернувшись в 5 ч[ас]., спросил в телефон про здоровье Твоего отца, — совершенно здоров и зовет завтра обедать с Машею.
Сейчас получил телеграмму Твою — счастлив знать, что все здоровы, но ужасно, что вы мерзнете. Ведь у меня в висячем шкапчике (первом направо) в кабинете зашитые еще в полотно фитили, выписанные из Петербурга к рождению Ары. Пошлю сейчас об этом телеграмму.
Не удивляйся бессвязности письма, так как пишу его в перерывах поверки счетов с Иваном, с которым вожусь весь день. фр. J’aime tirer tout au clair (Я бы хотел всё прояснить), а Саша целые дни сидит в гостиной с Мещерским. Я покончил все, кроме: 1) немки, 2) укладки (завтра придет укладчик), 3) администрации дач.
Лисицын обманул меня и, к несчастию, не ездил сегодня со мною, из-за каких-то смотрин сына. Выписал его, а также лесника на завтра утром. Нужно завести ему книжку для жалования и установить какой-нибудь контроль, иначе раскрадут весь лес.
Надеюсь все кончить завтра (боюсь за немку), во вторник выехать в Калугу и быть в Колноберже в четверг или пятницу.
Целую всех вас крепко, как люблю.
Здоров, так хочется вас расцеловать.
Твой Автограф
