27-го сентября 1903 г., Саратов
Желанная, сегодня утром мороз, а сейчас идет снег. Меня Тимрот утешает тем, что это признак того, что будет хороший октябрь. Дай-то Бог! Я все думаю о наших птенчиках и опять был в доме, чтобы подгонять работу. В понедельник прикажу замазывать рамы, не дожидаясь оконных приборов. Боюсь, что будет пахнуть краскою в детских. Только бы мне самому туда переехать, чтобы следить за топкою и подгонять рабочих.
Сегодня утром приехал ко мне с парохода генерал Газенкампф — астраханский губернатор, назначенный членом Военного совета. Он оставил губернаторство, так как умерла его жена и он не мог переносить той обстановки, в которой жил с нею. Дутик, не умирай! Я так хочу с Тобою жить и целовать Тебя. Этого Газенкампфа, конечно, знал Папа, он очень симпатичный старик.
Я сейчас отдавал ему визит в царских комнатах на вокзале. Был я сегодня на Волге на взрывах — взрывают каменную гряду, мешающую Волге течь около Саратова. Но что-то взрывы эти не удаются. У меня сегодня вечером опять заседание по губ[ернской] реформе. Я приглашаю их каждый вечер, чтобы покончить с этим делом.
Оличка, меня смущает животик Ади. Конечно, Ив[ан] Ив[анович] знает больше Тебя и его при малейшей болезни надо выписывать. Мне кажется первее всего надо его животик освободить от слизей, т. е. дать касторки, а потом уже помогать сварению <нрзбр.>, ревенем и пр. А то желудок будет работать только с лекарством, а перестать лекарство, слизи возьмут свое.
Насчет священника для Наташи и Елены переговорю с архиереем. Немку постараюсь найти, а насчет Добрыниной ответь, можно ли не в определенные дни. Матины костюмы одобряю. Тут, говорят, есть хорошая мастерица для шляп и верхних вещей, по фамилии «Гущ» — я смотрел в окно, шляпы недурны. Говорят, она дорога.
Дутя, милая, у Храповицкого деньги бережет. Дутя, конечно, сплендор[1]. Это последняя вещь, но я хотел бы обеспечить детские все проходы, через котор[ые] им ходить, столовую. Сегодня, наконец, получили детские коляски, санки.
Автограф
