Письмо русского путешественника из Рима
правитьВ продолжение пребывания моего в Риме, милостивый государь В. Н., я видел почти все его остатки древностей. Невозможно описать их всех в одном письме; ни припомнить их с подробностями после минутного моего на них воззрения; воображение мое и память столько обременены ими, что я не имею еще о них надлежащего сведения; но между тем я удовольствуюсь сказать вам теперь нечто о самых замечательнейших. Пантеон есть наилучшее здание из всех остатков древней римской архитектуры; величественный свод его, имеющий в диаметре 30 сажен и 8 вершков, есть без сомнения самое отважное и превосходнейшее произведение в своем роде; большое круглое отверстие в центре свода, сквозь которое входит свет лучом, дает внутренности храма самый торжественный и необыкновенный вид, ничто не может быть приличнее сего освещения для храмов, и конечно никто еще не входил в сие здание, не будучи поражен оным, и не ощущая в сердце своем чувствований необыкновенных. Обширность сего храма не менее удивительна, как и красоты его в целом. — Но какая разность после Пантеона увидеть церковь Св. Петра! Я не скажу вам ничего о виде архитектуры ее; в ней нет ничего особливого, что могло бы занять меня после Пантеона, а наипаче после развалин афинских. Вы удивляетесь, измеряя циркулем на бумаге план и высоты сего колосса, но сколько бы удивились вы, войдя в сию церковь и не почувствовав ничего колоссального! Чрезвычайные высоты его профилей и множество частей одна другой больше отнимают всю идею об огромности сего здания как во внутренности, так и снаружи. Многие принимают смесь сию за достоинство, называя ее гармониею; но для чего же строить колосс, если надлежит стараться, чтобы он не казался таковым? Я удивляюсь идеям Микеланджело, но только в скульптуре и живописи, а не в архитектуре, и никак не могу сообразить, чтобы один и тот же художник был столько знаменит в первых двух художествах, и столько слаб во вкусе последнего. — Остатки Колизея представляют также удивительный колосс; внутренность его была превосходна, хотя о ней не иначе теперь судить можно, как только по остаткам сводов, на коих были некогда ступени для сидения, и по куску стены, показывающей высоту верхних столбов, стоявших некогда в один ряд, повыше всех ступеней, и составлявших великолепнейшие покрытия ложи для зрителей. В наружности же его не нравился мне ряд верхних пилястров, поставленных над тремя ярусами колонн, они кажутся мне слишком тяжелы, потому что представляют четырехугольное тело над круглым основанием, и притом они гораздо большего диаметра, и следовательно гораздо длиннее колонн, под ними находящихся. Развалины Колизея чрезвычайно живописны: теперешнее состояние его едва ли не более пленяет художников, нежели остатки его архитектуры. — Чтобы не наскучить вам одними рассказами о древностях здешних, позвольте мне оставить продолжение сей материи до следующего случая, а теперь заметить нечто о зданиях новейших времен. Не странно ли покажется вам в знаменитой столице изящных художеств, в которой образовалось столь много славных архитекторов, не найти ни одного строения из множества здешних дворцов, церквей и прочих публичных зданий, хотя сколько-нибудь сносным для глаз! Я не успел еще познакомиться ни с одним из здешних архитекторов, потому что ожидал приезда сюда из Альбано его превосходительства Якима Григорьевича Лизакевича, к которому я имел от графа Строгонова рекомендательное письмо, и который обещал мне, по приезде его в Рим, сам познакомить меня с ними и впрочем я видел у знакомцев моих некоторые из прожектов их, и если нет чего-либо у них лучше, то вряд ли будет мне интересно и знакомство сие. Я был в мастерской у г. Кановы, первого скульптора в Европе: не могу выразить вам, до какой степени удивлен я его произведениями! Он недавно кончил превосходную статую Наполеона из мрамора. Но я не имел еще счастья увидеть его самого; он теперь во Флоренции. — Я ходил смотреть выставку произведений здешней французской академии; там ничего не было, кроме одного только карниза и фронтона храма Антонина и нескольких посредственных картин. Римская же академия Св. Луки ничего не имела выставить; говорят, что она столько бедна теперь, что не в состоянии дать в награждение какому-нибудь молодому художнику и серебряной медали. — Здешние художники умирают с голоду теперь.
На сих днях известили меня из Ливорно о смерти г. Михайлы Зосима, благодетеля моего: это известие крайне было для меня прискорбно.
Я не предполагаю долго пробыть в Риме, а желал бы увидеть скорее Париж; итак, покорнейше прошу вас потрудиться поспешить доставить мне годовое содержание и на проезд мой отсюда до Парижа 250 червонных, дабы обеспечить меня во всем совершенно, не полагаясь нисколько на покровительство вельмож. Сия сумма будет уже последняя, после чего я возвращусь в мое отечество. Ожидая благодетельного ответа вашего, имею честь быть с глубочайшим моим к вам почтением, сердечною преданностью и вечно благодарными чувствованиями.
Алферов Н. Ф. Письмо рускаго путешественника из Рима / [Николай Федорович Алферов] // Вестн. Европы. — 1810. — Ч. 50, N 8. — С. 307-310.