НЕКРАСОВСКИЙ СБОРНИК. VIII
Л., «НАУКА», 1983
3
Г. Н. Потанин — Н. А. Некрасову
править
В Новый год Вы, вероятно, получили корректуру моего романа1 «Старое старится, молодое растет»?2 — она была послана с верным человеком. Но дело не в этом, а вот в чем: я три раза подносил руку, чтобы изорвать бестолковое маранье цензора, а вместе с ним и корректора: так возмутило меня их дерзкое невежество и крайнее незнание народного языка. Для какого-нибудь немца Оберта,3 конечно, все равно, что «божий» и что «божеский» — то и другое Göttlich для немца Оберта, и «маменька» и «мамынька», и «бабушка» и «баушка» решительно не имеют разницы,4 а потому что все Mutter да Großmutter. Ну, а для русского цензора это уж никак не должно быть все равно. Истинному русскому цензору должно быть очень известно, что фразы «сотвори божию милость» и «сделай божескую милость»5 так похожи одна на другую, как идол на бога, безмозгий на безмозглого, или, положим, хоть Оберт на настоящего русского цензора. Я сам очень хорошо знаю, в котором месте нужно утереть нос моему сопляку Ваське, чтоб он не был противен человеку опрятному (за это я очень благодарен Вам: место это не нравилось и мне самому);6 сам знаю, где вознесено мое дерзкое земное слово до бога небесного, и если бы господин цензор коснулся именно этих мест, я был бы ему также глубоко благодарен, как моему духовному отцу, которого я — вот уже почти тридцать лет --все ищу на земле; а придираться к мелочам и вычеркивать областные слова, значения которых он решительно не понимает или вычеркивает вроде того, что Оленька Почечкин рожден от барина и девки,7 и этим приучать меня мыслить чище и нравственнее о наших дворянах, — я с этим еще не совсем согласен! А почему? — я постараюсь объясниться.
Артамон Артамоныч Пентюх (ах, кстати: поблагодарите здесь г. корректора за то, что моего Артамоныча он переделал в Артамоновича8 — очень ему благодарен за правильность Греча, жаль только — не обратил внимания на греческое происхождение русского Артамона, а то еще бы правильнее вышло, если б он выправил в Артемоновича), Артамон Артамонович Пентюх, имеющий 99 крепостных душ, просит деревенского своего попа записать ему новорожденного младенца, по метрикам, двумя месяцами раньше, с тем, чтобы эту новую крепостную душу можно было занести к сроку в ревизскую сказку и представить себя помещиком, имеющим 100 душ, т. е. имеющим шар и значение на выборах. А когда на это священник возразил, что кроме этого четверо умерших, значит и хлопотать нечего — живых душ только 95! холостой Артамон Артамоныч, отворяя боковую дверь и указывая на двенадцать своих горничных, торжественно произнес: «Неужели же ты, батька, сомневаешься, что к году я уж будто и почти сто не доделаю, помилуй, отец!».9 Это действительный факт благородства дворянства, точно так же как действителен вот какой факт. Помещик Самарской губернии С, имея у себя душ десять крепостных, заслышавши о наделе крестьян землею, семерых годных отдает в рекруты и получает за них такие деньги, которых не стоит и его имение (при настоящих условиях), а негодных ссылает на поселение, и таким образом освобождает ото всех землю, которая в Самарск<ой> губ<ернии> есть тот же капитал! Этих фактов, кажется, достаточно, чтобы не подрывать моих личных убеждений противу наших благородных дворян. Если же и этого недостаточно, так вот Вам и еще. Помещик Казанской губернии Немиров, а за ним и вся Казанская губерния наповал вырубили свои заповедные леса, с тем чтобы будущему поколению и без того уже ограбленных крестьян не оставить и прута на дрова. Вот факты, говорящие сами за себя! Я уже не говорю ни о правах каждого, ни о законе, ни о власти, ни о мерах, могущих остановить все это, я говорю здесь только об одном: виден ли в этом всем хоть человек? Не только уж благородный, сострадательный или образованный? — виден ли хоть просто «человек»? И его не видно — одно бесчеловечие и злодейство! А господин цензор после всего этого, так глубоко возмущающего душу, учит меня еще умеренности выражений: хорош цензор, да хорош, верно, и тот, кто и его учит этому.
Положим, цензор имеет полное право остановить меня и не пустить, если я иду против законов духовного или гражданского, но вычеркивать мои убеждения, не касающиеся ни законов, ни власти, ни даже русского правительства и царя! — Это я не знаю, что такое. Это еще железнее батюшки родного деспотизма, без которого, верно, и в самом деле русский человек жить не может, так же как без летней шубы, печки и помочи?
Печатается по автографу: ИРЛИ, 3820, л. 168—169.
Г. Н. Потанин (1823—1910) — один из начинающих авторов «Современника». Летом 1860 г. Некрасов писал уехавшему лечиться за границу Добролюбову: «Пришел ко мне <…> выгнанный из штатных смотрителей человек по фамилии Потанин и принес роман — он его писал десять лет и еще не кончил, думаю, что и никогда не кончит, так он любит свое детище и так возится с ним, но вещь замечательная <…> народного элемента много <…> десять глав, мною прочитанные, мне очень понравились. Я ему дал денег, и он уехал в Бугульму к семейству — и дописывать <…> Хлопотал я, чтоб ему дали место, да покуда не добился» (цит. по: Некрасов Н. А. Собр. соч. в 8-ми т., т. 8. М., 1967, с. 267). С № 1 «Современника» 1861 г. роман начал печататься, но закончен, как и предполагал Некрасов, не был: в № 1—4 напечатано лишь 12 глав. В. Е. Евгеньев-Максимов, изучавший вопрос о преследовании цензурой «Современника» в эпоху первой революционной ситуации, писал о «жестокой вивисекции», которой подверглись напечатанные в журнале главы романа «Старое старится, молодое растет» (Евгеньев-Максимов В. Е. «Современник» при Чернышевском и Добролюбове. Л., 1936, с. 486—493). Это подтверждается и ставшими сравнительно недавно известными цензорскими гранками романа Потанина (см. сообщение Р. Б. Заборовой «Из архивных разысканий о Н. А. Некрасове»: Русская литература, 1973, № 4).
Публикуемая по «Ночнику» неполная авторская копия письма имеет приписку: «(и т. д. — далеко не кончено). Подлинник послан г. Некрасову 9 января 1861 года и послан верно с братом Павликом». Относится к началу печатания романа (главы 1—4 в № 1 «Современника» за 1861 г.). 1 января 1861 г. Некрасов сообщал Добролюбову, что редакции «после больших хлопот» удалось добиться, чтобы цензором журнала назначен был «чудак» Бекетов вместо «глупого Рахманинова», беспримерного по «бестолковости и трусости» (X, 438). Но гранки, о которых идет речь в письме, читал еще, судя по почерку поправок, Рахманинов. Сопоставление письма с цензорской корректурой подтверждает, что цензор, внося правку или вычеркивая отрывки, выражения, слова, в которых усматривал неуважение к религии, духовенству, обрядам, помещикам, намеки на бесправное положение крестьян и солдат, придирался и к мелочам, выкидывая, например, областные слова. Некрасов писал Потанину, посылая изуродованные уже Бекетовым гранки продолжения романа: «Для связи Вы можете делать взамен выкинутого вставки, но они должны быть коротки и невинны (поправки и целые фразы, приписанные цензором, Вы можете уничтожать, заменяя их по-своему фразами, соответствующими его мысли). Г-н Бекетов — лучший цензор; что он сделал — не менее того сделал бы всякий другой» (X, 444).
1 Авторская корректура первых четырех глав романа, отправленная в типографию, не сохранилась. Однако известен цензорский дубликат ее, о котором пишет Потанин, — 14 гранок с пометами: «г. цензору», «28 декабря» (ГПБ, ф. 514, № 21, л. 1—14; далее указываются только листы, каждый из которых представляет собой гранку-форму, равную приблизительно 8 страницам журнального текста). В них отчеркнуты на полях красным карандашом цензора семь отрывков на л. 4, 5, 6, 7 и 9. Правка чернилами, учитывающая требования цензора, распространилась и на остальные корректурные листы, не имеющие помет цензора. Из журнального текста романа видно, что автор учел не все «пожелания» цензора.
2 Это название романа придумано Некрасовым; авторское — «Крепостное право» — цензор потребовал изменить.
3 Один из цензоров Петербургского цензурного комитета; им подписаны лишь № 6—8 «Современника» за 1859 г. (см.: Боград В. Журнал «Современник». 1847—1866. Указатель содержания, М. —Л., 1959, с. 820).
4 Слов «мамынька» и «баушка» в наборе (гранки) нет. В журнальном тексте слово «маменька», встречающееся в гранках, во всех случаях, кроме одного (с. 89), начиная с главы III заменено на «мамынька», когда речь идет о матери Васи (ср. л. 10, 11, 14 и соответственно с. 82, 88, 89, 91 и 117 журнального текста), а не о «маменьке» дворянского дитяти (л. 12 и с. 98).
5 В сохранившихся гранках глав 1—4 слов «божия милость» в сочетании с «сотворить» нет; слова «божеская милость» здесь встречаются трижды: в тексте, соответствующем с. 81 «Современника» («Павел Кузьмич, даже с уничижением своего собственного достоинства упросил лавочника оказать ему с Васей божескую милость…»), с. 92 («Куманек, сделай такую божескую милость») и с. 101 («Да уж, куманек, сделай такую божескую милость»). В первом случае выделенный нами курсивом текст на л. 9 гранок зачеркнут, в журнальном же вместо него соответственно: «даже с некоторым уничижением» и «великую милость»; во втором и третьем случаях — тексты гранок (л. 11, 12) и журнала совпадают.
6 Возможно, Потанин имеет в виду отсутствующий в журнальном тексте отрывок: «…потому что в этот нежный период организм Васи, не выключая даже и его собственного носа, был так слаб, что из носу беспрестанно выпрыгивал пузырь, похожий на самую крупную жемчужину, или вывешивалась толстая лапша, как будто напоказ выставленная после обеда, а потом все это втягивалось с верхней губы в ноздрю, наподобие бредня с мокрой мотней. Между нами будь сказано, лапшу эту мама называла шматиной, а жемчужины Ионовна чествовала балаболками. Но… Вася нисколько не обращал внимания на крупный жемчуг» (л. 3). Вместо него в журнальном тексте читаем: «Впрочем в последнем отношении не только советы, даже самые приказания и угрозы мамы нисколько не действовали на Васю. Васе решительно некогда было заняться чисткою своего носа…» (с. 36). Но в гранках в этом месте нет никакой правки; вероятно, Некрасов изложил свое предложение убрать это и некоторые другие натуралистические места (см. ниже) в письме Потанину, посланном вместе с цензорской корректурой, или (что более вероятно) отметил их на рабочем, авторском экземпляре гранок. Продолжение этой правки наблюдается и в начале главы III, на с. 65 журнального текста (ср. л. 7 гранок). В журнальном тексте отсутствуют также натуралистические подробности «бессознательных неразумных шалостей Васи» при ловле мух, тараканов, пауков, мышей (они есть в цензорском экземпляре гранок, без помет цензора), которые, как пишет автор, «происходили, конечно, более от резвости ребенка, нежели от жестокости его сердца» (ср. л. 5 и 45).
7 На л. 5—6 гранок цензорским карандашом отчеркнут большой абзац, в котором автор характеризует новых знакомых и друзей Васи, детей дворовых; этот абзац есть и в журнальном тексте (с. 50—51), за исключением места, где речь идет об Оленьке Почечкине и Акульке: «Эти говорили даже что-то похожее на ребенка, рожденного от девки и принадлежащего к двум отдельным мирам; по отце барине — к гостиной, по матери девке — к кухне и девичьей, прочие же приятели Васи и этого побочного благородства не имели».
8 В гранке (л. 3) в авторском тексте «Артамонович», в журнале — по-видимому, в соответствии с замечанием Потанина и его (или некрасовской) правкой — везде «Артамоныч» (с. 29—31; на с. 30 соответственно «Павлыч» вместо «Павлович», как было в наборе). Однако в речи Васи и в гранках — «Артамоныч» (л. 10 и с. 85).
9 В гранках имеется лишь упоминание о том, что Артамон Артамоныч «холостяга» (л. 3; ср. с. 30).