Письмо из Милана
правитьКурьер за курьером приезжали к нам из Лиона, и всякой житель, получая известия, спешил сообщать их другим. Во всем городе было беспрестанное движение; в кофейных домах, на улицах, говорили об одном. Вчера комитет временного правления обнародовал следующее:
«Наконец судьба республики основана. 26 января собралась наша лионская консульта, и единодушно приняла новое уложение. Сим торжественным действием начинается важнейшая эпоха для народа, который радостно видит зарю своего благоденствия в стечении разных, примечания достойных и счастливых для него случаев. Республика, доныне Чизальпинская, приняла великое имя Итальянской республики, и Наполеон Бонапарте, бессмертный, назван единогласно президентом, а добродетельный гражданин Мельци вице-президентом. Таким образом исчезла мучительная неизвестность в рассуждении нашего будущего жребия. Мир и счастье Итальянской республике!»
Можно сказать, что радость здесь общая. Теперь нет уже людей, которые не верили бы республике! Имя президента есть печать ее надежного бытия. Никто не жалуется на выборы; все лучшие граждане сделаны чиновниками. Наш вице-президент, Франциск Мельци, есть гранд Испании, богат и вообще любим за его отменную честность. Ему теперь 45 лет отроду; он имеет приятной, благородной вид, скромен, прозорлив, учен, много путешествовал, знает людей и хорошо пишет. Мельци посылан был с другими депутатами встретить Бонапарте, когда он в первой раз шел к Милану: герой и тогда отличил его своим вниманием и ласкою. В начале миланских беспокойств он не хотел принять республиканской должности, взят был под стражу и отправлен аманатом в Прованс; но скоро возвратился в Милан, где итальянские якобинцы посадили его в темницу на 3 месяца. Получив свободу, он жил в тишине до самого того времени, как друг его Бонапарте заключил Кампо-Формийский мир и заставил императора признать республику. В 1797 году Мельци вошел в члены большого совета, и носил мундир национальной гвардии; но скоро, видя новые беспокойства в отечестве, выпросил у директоров дозволение ехать в чужие края. В 1798 году принял на себя должность министра республики при Раштатском конгрессе, заслужив общее внимание своим разумом и трактовал с графом Кобенцелем о важных делах. При начале войны уехал к водам Баррежским, и наконец поселился в Париже, где вел уединенную жизнь. Бонапарте часто советовался с ним, и пригласил его с собою в Лион. Он имеет большие поместья в Испании, где живут многие из его родственников.
Теперь остается нам желать народного духа и просвещения. Новое правление возьмет конечно лучшие для того меры. Член консульты Сербеллони, известный по своей любви к наукам, давно уже занимается планом для учреждения народных школ. — Что принадлежит до нашей литературы, то она цветет теперь переводами. Не давно вышло здесь Рассуждение Канта об изящном (названное в журналах interessantissima opera), Страдания Вертера (opera di sentimenta), Гуфеландова книга о способах долго жить, и Ravine di Volney, Развалины, Вольнеево сочинение. Лучшее из новых оригинальных творений есть поэма Малькиора Джиоя, под названием Giulia, в которой воспевает он трагическую судьбу чизальпинской республики. Книжные лавки наши, по примеру лавок парижских, снаружи украшаются ныне бюстами древних, сферами и ландкартами. Любовь к чтению распространяется, и многие земледельцы учат детей своих грамоте.
Письмо из Милана: [Из «Moniteur Universel». N 147] / [Пер. Н. М. Карамзина] // Вестн. Европы. — 1802. — Ч. 2, N 5. — С. 79-83.