В. В. Розанов
правитьПисьмо в редакцию
правитьГ-н Струве письмом в редакцию газеты «Речь» заявляет, что взятые мною в эпиграф слова из статьи — сочинены мною самим. Между тем вот эти слова, как я их читаю сейчас на странице 183 январской книжки «Русской Мысли»:
«…не верил Розанову, никогда с ним не общался, а, наоборот, всегда готов был плюнуть ему в лицо и за прошлое, и за настоящее, и будущее» (6-я и 7-я строки снизу).
Несколько выше этой цитаты, на той же странице, где речь идет обо мне, и только обо мне, а не о каких-либо вообще «людях», помещена следующая тирада: «В справедливом гневе и негодовании можно или, вернее, извинительно плюнуть в лицо человеку, совершившему мерзость, но ни одного человека, самого дурного, самого грешного, нельзя раз навсегда превратить в плевальницу».
Кто здесь превращается в плевальницу и кому плюется в лицо, — совершенно ясно из примечания на следующей, 184-й странице: «Защитительные статьи Розанова (т. е. защитительные от клеветы Струве) означают такую глубину нравственного падения, что писать о них не имеет смысла и даже невозможно. Тут уже не только органическое бесстыдство, а сознательная и до последней степени лживая злоба».
«Может быть, г. Пешехонов не разделяет моей оценки дарования Розанова… Мне кажется, что-то, о чем я пишу со скорбью как о горе, г. Пешехонову доставляет какую-то радость, вроде того стихийного ощущения, которое овладевает толпой, когда раздается крик: „Вора поймали“. Моя статья написана совсем в другом настроении. Не удовлетворение я испытывал, когда я „разоблачал“ Розанова, а огорчение».
Пешехонов, что-то приблизительно из мужичков, написал простодушно-грубую статью обо мне по поводу статьи Струве и ссылаясь на нее. Пешехонов был введен в обман Струве, доверившись его знанию меня как человека; ибо Струве в редактируемых им журналах «Полярная Звезда» и «Русская Мысль» помещал мои статьи, а это, вообще говоря, делается при личных сношениях, личном знакомстве. Вообще весь обман по печати пошел от Струве, и я могу негодовать на легкомыслие других, на легковерие других, но невольно их прощаю, как введенных в туман обмана. Что это именно обман, что печать и общество имеют дело с обманщиком, можно видеть из теперешнего его заявления, что ругательства его, взятые мною эпиграфом к статье «Литературный террор», сочинены мною самим. Бедный литературный городничий уверяет публику — ревизора, будто «эта вдова сама себя высекла». Читатель, конечно, не поверит, чтобы я сам себе плевал в лицо. Но как же смел Струве так дерзко и нагло отречься от собственных слов? Здесь видим соединение пасти волка и хвоста лисицы. Он запас себе лазейку на случай, если его осудят за слова и выражения, допустимые только в ночлежке. Именно, он влагает эти слова Пешехонову, моему полемисту вслед за Струве, и влагает их примерно. Пешехонов-то ничего подобного не говорил. Он привел лишь в общем и схематическом виде поговорку, какую слыхал от покойного своего учителя, Н. К. Михайловского, — советовавшего ему, Пешехонову, «не пить из колодца, в который плюнуть придется». Обыкновенный их демократический жаргон. Вот на этих словах Михайловского Пешехонову он и построил свою статью: играя с пословицей и все как будто увещая Пешехонова обходиться со мною по этике и как заповедывал Христос обходиться с грешниками, он преобразовывает пословицу, ко всем и вместе ни к кому не относящуюся, в ругательство, где мое физическое лицо сближается с физическим же плевком. Чьим?
Да уж конечно, плевком Струве, сколько он ни прячься в лазейку. Ибо Пешехонов-то этого не говорил, у него слов: «можно плюнуть в лицо Розанову», «плюнуть в лицо за его прошедшее, настоящее и за будущее» и «крик раздался — вора поймали» — нет.
Тексты из Евангелия, бесконечная злоба, до желания съесть, заготовление лазейки, всовывание в рот Пешехонова своих слов, своего отвратительного ругательства — все это подробности такой картины, такого поступка, указав на которые читателю и России, я могу только сказать одно: так Бог покарал этого человека, уронив его в яму, которую он копал другому. Я же всегда верил, что дурно начатое дело не может не кончиться дурно для самого начавшего… Как кончится оно в данном случае — я не знал. Но верил безотчетно, что теперь или много позже, ну — через годы, ну — после смерти, станет всем ясно, кто есмь или был я и кто был или есть Струве. Но такого скорого конца я не предугадывал.
Впервые опубликовано: Новое время. 1911. 15 января. № 12516.