Письмо Н. Н. Страхову 16 октября 1887 г. (Толстой)

Письмо Н. Н. Страхову 16 октября 1887 г.
автор Лев Николаевич Толстой

Дата создания: 1887, опубл.: 1921. Источник: Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений: В 90 т. — Т. 64. — М.: ГИХЛ, 1953. — С. 105-108.

1887 г. Октября 16. Я. П.

Дорогой Николай Николаевич!

Я в большом волнении. — Я был нездоров простудой эти несколько дней и, не будучи в силах писать, читал и прочел в 1-й раз Критику практического разума Канта. Пожалуйста, ответьте мне: читали ли вы ее? когда? и поразила ли она вас?

Я лет 25 тому назад поверил этому талантливому пачкуну Шопенгауеру ^[1] (на днях прочел его биографию русскую и прочел Кр[итику] спекулятив[ного] разума ^[2], к[оторая] есть не что иное, как введение полемическое с Юмом ^[3] к изложению его основных взглядов в Кр[итике] пр[актического] разума) и так и поверил, что старик заврался, и что центр тяжести его —отрицание. Я и жил 20 лет в таком убеждении, и никогда ничто не навело меня на мысль заглянуть в самую книгу. Ведь такое отношение к Канту всё равно, что принять леса вокруг здания за здание. Моя ли это личная ошибка или общая? Мне кажется, что есть тут общая ошибка. Я нарочно посмотрел историю философии Вебера ^[4], к[оторая] у меня случилась, и увидал, что Г. Вебер не одобряет того основного положения, к к[оторому] пришел Кант, что наша свобода, определяемая нравственными законами, и есть вещь сама в себе (т. е. сама жизнь), и видит в нем только повод для элукубраций Фихте ^[5], Шелинга ^[6] и Гегеля ^[7] и всю заслугу видит в Кр[итике] чистого разума, т. е. не видит совсем храма, к[оторый] построен на расчищенном месте, а видит только расчищенное место, весьма удобное для гимнастических упражнений. Грот, доктор философ[ии], пишет реферат о свободе воли, цитирует каких-то Рибо ^[8] и др., определения которых представляют турнир бессмыслиц и противоречий, и Кантовское определение игнорируется, и мы слушаем и толкуем, открывая открытую Америку. Если не случится среди нашего мира возрождения наук и искусств через выделение жемчуга из навоза, мы так и потонем в нашем нужнике невежественного многокнижия и многозаучиванья подряд.

Напишите мне, пожалуйста, ваше мнение об этом и ответы на мои вопросы.

Давно не знаем ничего про вас. Даже и Кузминские ^[9] не пишут. А то напишут: обедал Н[иколай] Н[иколаевич], и я рад, что знаю, что вы живы здоровы. Надеюсь, что ваше хорошее мрачное расположение, о к[отором] вы писали в последнем письме, прошло и что вы подвинули свои не к слову только, а истинно очень интересующие меня работы ^[10]. Я называю хорошим то расположение, к[оторое] усмотрел из вашего письма, п[отому], ч[то] по себе судя, знаю, что таковое предшествует напряжению деятельности. Дай вам Бог ее. Я живу хорошо, очень хорошо. Коректуры мне не присылают, а их держит Грот ^[11]. Я начал было новую работу ^[12], да вот уже недели две не подвигаюсь. С работой лучше, но и так хорошо. Не сметь быть ничем иным, как счастливым, благодарным и радостным, с успехом иногда повторяю себе. И очень рад, что вы с этим согласны. Прощайте пока, дружески обнимаю вас.

Л. Т.

Еще сильное впечатление у меня б[ыло], подобное Канту — недели три тому назад при перечитывании в 3-й раз в моей жизни переписки Гоголя. Ведь я опять относительно значения истинного искусства открываю Америку, открытую Гоголем 35 лет тому назад. Значение писателя вообще определено там (письмо его к Языко[ву], 29 ^[13]) так, что лучше сказать нельзя. Да и вся переписка (если исключить немногое частное) полна самых существенных, глубоких мыслей. Великий мастер своего дела увидал возможность лучшего деланья, увидал недостатки своих работ, указал их и доказал искренность своего убеждения и показал хоть не образцы, но программу того, что можно и должно делать, и толпа, не понимавшая никогда смысла делаемых предметов и достоинства их, найдя бойкого представителя ^[14] своей низменной точки зрения, загоготала, и 35 лет лежит под спудом в высшей степени трогательное и значительное житие и поученья подвижника нашего цеха, нашего русского Паскаля. Тот понял несвойственное место, к[оторое| в его сознании занимала наука, а этот — искусство. Но того поняли, выделив то истинное и вечное, к[оторое] б[ыло] в нем, а нашего смешали раз с грязью, так он и лежит, а мы-то над ним проделываем 30 лет ту самую работу, бессмысленность к[оторой] он так ясно показал и словами и делами. Я мечтаю издать выбранные места из Переписки в Посреднике, с биографией. Это будет чудесное житие для народа. Хоть они поймут. Есть ли биография Гоголя?

Примечания

1. Артур Шопенгауэр (1788—1860), немецкий философ-идеалист. Толстой впервые читал Шопенгауэра в 1869 г. См. об этом письма Толстого к Фету от 10 мая и 30 августа 1869 г. (т. 61).
2. И. Кант, «Kritik der reinen Vernunft» («Критика чистого разума», 1781).
3. Давид Юм (1711—1776), шотландский философ-идеалист и историк.
4. Георг Вебер (1808—1888), немецкий историк и историк философии, идеалист.
5. Иоганн-Готлиб Фихте (1762—1814), немецкий философ-идеалист.
6. Фридрих-Вильгельм Шеллинг (1775—1854), немецкий философ-идеалист, в последние годы жизни мистик.
7. Георг-Фридрих-Вильгель Гегель (1770—1831), немецкий философ-идеалист.
8. Теодуль Рибо (р. 1839), французский психолог и философ экспериментальной школы.
9. А. М. и Т. А. Кузминские.
10. Страхов писал Толстому по поводу своей работы над статьей «Всегдашняя ошибка дарвинистов».
11. Корректуры статьи «О жизни».
12. «Крейцерова соната».
13. Письмо к Н. М. Языкову, №29.
14. Толстой имеет в виду известное письмо В. Г. Белинского к Гоголю по поводу «Выбранных мест».