вот только теперь собрался написать Вам, хотя и надо было ответить мне тотчас по получении того Вашего письма — помните? Когда Вы так «разнесли» (и вполне справедливо) меня и «Музыку»… А не мог тогда ответить, потому что находился в настоящей прострации: сильно заболела жена (и концерт перенесли, если помните), были всякие мелкие и крупные неприятности, вообще жилось не хорошо. Да и может ли хорошо житься редактору «Музыки»?!…
Теперь дело уже прошлое, и я не буду говорить, как Ваше письмо больно ударило меня. Не потому, чтобы оно было несправедливо (ибо оно было справедливо) и не потому, что оно было справедливо, ибо я не страдаю ложным самолюбием, а потому только, что оно пришлось на очень тяжелое время. Но опять-таки не буду распространяться обо всем этом. Скажу только, что хотя Вы суровы и не приняли (пожалуй, и не могли принять по незнанию) в соображение совершенно исключительных условий, при которых идет (прихрамывая!) наше дело, но все же Ваше письмо произвело на меня большое впечатление и привело к положительным результатам. Я высказал Сабанееву, что в известном смысле и при известных условиях он должен подчиниться «направлению» журнала и что все им сочиняемое не может быть возложено только на его личную ответственность. В конце концов порешили, что он будет писать только по теоретическим вопросам и о Скрябине. Это событие — прямой результат Вашего письма и я должен теперь поблагодарить за него Вас. А подействовало оно на меня так именно потому, что я чувствовал и твердо был убежден, что Вы действительно, как писали, «камня за спиной» не несли и скорее вообще настроены к «Музыке» дружественно.
Покончив с этим вопросом, перейду к другим делам. Я не писал Вам о художественных результатах «Вечера современной музыки», а по рецензии, конечно, мало что можно было понять. Самое правильное было бы, если б описание концерта дал Мясковский, но ведь он сам исполнялся.
Японские частушки были исполнены очень хорошо, но не идеально, ибо не было возможности сделать еще одну репетицию с певицей (и так оркестрик обошелся нам свыше сотни). Но, повторяю, для первого раза исполнение было очень и очень хорошим. Расхваливая мою жену, какой-то рецензент (кажется, Риземан) упрекнул инструментальное сопровождение. Но это совершенно несправедливо. Я-то уж партитуру знал и хорошо слышал, что все (за исключением одного смазанного флажолета у виолончели) звучало и тонким и поэтичным. Музыканты (из чешского оркестра покойного Свободного театра) тоже были самые лучшие и все разговоры не более, чем обычное рецензентское брюзжание, когда дают музыку столь новую, что разобраться по первому разу не так-то легко. Я бы еще посмотрел, если бы исполнение попало в другие руки, как бы исполнители разобрались с флажолетами в натуральном акустическом звукоряде! Музыканты-то сразу заявили, что, мол, это (помнится, упорствовал альтист) «сыграть нельзя». Однако у Сараджева всегда все можно и должно сыграть. На публику «японские» произвели, по-видимому, очень сильное впечатление. По крайней мере, несколько ошеломев от первой песни, слушатели потребовали повторения и второго и третьего стихотворения. Конечно, публика у нас бывает несколько выше среднего уровня, но и для нее я считаю эти результаты весьма хорошими.
К «Весне» у Кусевицкого отнеслись несколько холоднее, но далеко не так, как это описывалось в газетах. Правда, там не мало напортила нестерпимая стукотня в ударных, на которую так падок Кусевицкий. Что касается «Незабудочки» и «Голубя», то они как будто менее понравились, но я это объясняю исключительно тем, что они стояли в программе раньше, а ведь до нашего концерта московской публике вокального Стравинского (за исключением Двух романсов на слова Городецкого и «Фавна» — но ведь это гораздо легче) и слушать не приходилось … Впрочем, «Голубя» просили повторить, но он страшно труден по тесситуре, а впереди еще были очень низкие, почти контральтовые романсы Мясковского и жена боялась излишне настраивать свой аппарат на высокий регистр. Резюмируя все, я должен сказать, что настоящими исполнениями, как и всем концертом, можно быть вполне довольным. Конечно, критика была недовольна или не вполне довольна. Но… критика, за редким исключением, всегда туго разбирается как в самобытном творчестве, так и в верном подходе к нему. К слову, знаете ли Вы что-нибудь из Прокофьева, столь ошельмованного Сабанеевым, и как он на Ваш вкус?
В будущем сезоне мы дадим уже 3—4 концерта и без Ваших произведений, разумеется, не обойдемся. Но как Вы относитесь к нам? Моя жена уже поет дома Ваши чудесные детские песенки, но ведь на них запретительная надпись автора. Относится ли она к Копосовой? Это надо знать, как хотелось бы знать и то, дадите ли Вы нам для следующего сезона еще что-нибудь. Может, есть в рукописи? По совести сказать, у всех «современников» осталось такое впечатление, точно для Вас наши исполнительские попытки остались вполне безразличными, хотя тут могло сыграть роль и мое молчание…
Теперь, Игорь Федорович, просьба, если Вы вообще склонны выслушивать мои просьбы.
На первом представлении «Соловья» будет один петербургский музыкант Асафьев, которого я просил написать для «Музыки» подробный и обстоятельный отчет, даже разбор оперы. Не найдете ли возможным оказать ему содействие к посещению всех репетиций и к получению хотя бы на короткое время клавира и партитуры оперы. Так как последняя все время нужна Куперу (а может быть, у Вас есть другой экземпляр?), то я пишу и ему. За все это я был бы Вам чрезвычайно благодарен.
Теперь мне остается пожелать Вам от всего сердца полнейшего успеха с «Соловьем» и надеяться, что ноябрьские события не поставят между нами черты отчужденности.
Всего доброго. Черкните, пока Вы очень заняты, хотя бы открыточку, чтобы я знал, как Вы сейчас относитесь ко мне и к «Музыке» [знаете ли Вы, что с осени в Петербурге будет выходить новый журнал «Музыкальный современник» А. Н. Римского-Корсакова, который между прочим ставит своей задачей борьбу с «крайними течениями» (но какими?! вот вопрос!)].
До свидания.
Оригинал здесь — http://andron.sitecity.ru/ltext_3101202117.phtml?p_ident=ltext_3101202117.p_3101210826