Издание подготовили: Б. Ф. Егоров, А. Звигильский
Серия «Литературные памятники»
Л., «Наука», 1976
5 часов утра. Вот — но это вот было прервано приходом guid’a,[1] который объявил нам, что пора отправляться в путь. Но я сначала должен объяснить тебе, что я нахожусь теперь в Пиренеях, куда попал вовсе неожиданно. Я ехал в Испанию. До Бордо товарищем мне был Сат<ин>, а до Нанта провожал нас Ог<арев>. В Бордо я уговорился съехаться с Тур<геневым>. Сат<ин> ехал пить воды в Пиренеях (в Бареж), а Тур<генев> осмотреть Пиренеи и походить по ним. Мой путь лежал на Байону. Бордо показался мне прекрасным городом, но, кроме этого, в нем можно есть превосходные устрицы и пить чудесное вино. С глубоким прискорбием расставшись с Бордо — поехали мы в Байону; и я уже готовился идти взять место в дилижансе до Бургоса (где интересует меня собор), как Тур<генев> предложил мне походить с ним по Пиренеям. Но все, что было у меня денег, я перевел в Мадрит, оставя у себя лишь самое необходимое на дорогу до Мадрита. Тур<генев> предложил мне денег — и я не хотел упустить случай взглянуть на Пиренеи. Теперь пишу эти строки, мой милый Николай, из Luz, маленького местечка, лежащего в глубине Пиренеи. Сегодня с 5 часов утра до 6 вечера я ездил по горам и доезжал почти до испанской границы. Не могу тебе высказать, с каким новым живым удовольствием я увидел снова горы. Но Пиренеи имеют еще ту особенность, что их массы покрыты чудесною зеленью; редко встретишь на них унылую ель вши сосну — везде тополь, дуб, каштан; по отлогостям зелень — самого яркого изумрудного цвета, какой я до сих пор нигде не встречал. По Пиренеям можно путешествовать верхом (кроме трех-четырех самых возвышенных пунктов). Здешние горные лошади — превосходны: тоненькие, грациозные ножки, поступь удивительно легкая, и цепки, как козы. Надобно видеть, с какою умною осторожностию ставят они ноги на камни. Сегодня видел я места очаровательные. Тропинка вьется по скатам гор; на каждом шагу водопады, горные ручьи; огромнейшие стены утесов, в глубине которых с ревом и пеною бежит горная река. Широкий, густой плющ вьется по лилово-красным массам утесов. В глубине гор — страшный шум и рев. Долин нет в глубине Пиренеи, как наприм<ер> в Швейцарии, где встречаешь только ущелия. Пиренеи ниже Альп, — но они грациознее. В них нет альпийского сурового величия, — но в них чувствуется нежность юга и его роскошной растительности. В горах встретил я нынче двух испанских контрабандистов, возвращавшихся в Испанию (это было в двух часах от испанс<кой> границы). Я просил было у них сигар, они обещали принести в воскресенье (нынче середа); но так как я не думаю остаться здесь до воскресенья, то должен был отказаться. Все, которые живут в горах, имеют единственный промысл — контрабанду, без этого нечем было бы кормиться. Проводник наш, брат которого занимается контрабандою (о чем он объявил нам с некоторою гордостию), говорил, что таможенные солдаты смотрят на это сквозь пальцы, зная, что жителям гор нечем было бы без этого добыть себе пропитание. А с другой стороны, прибавил он, с контрабандистами невыгодно заводить истории: это народ решительный и отважный, которого пули редко пролетают мимо. Один из контрабандистов, встреченных нами, одет был очень живописно: на нем была голубая плисовая куртка и такие же короткие штаны, на икрах кожаные гетры, на голове шляпа с большими полями и вышитая тесьмою шелковою… Но, милый мой Николай, хоть только еще 9 часов вечера, а глаза у меня слипаются и голова моя горит. Я устал и словно разбит. Сегодня встал я в 4 часа — и с 5 <утра> до 6 вечера не слезал с лошади. Завтра взбираюсь на pic du midi[2] — гору в 9 тысяч футов, с которой открывается вся панорама Пиренеи. До завтра, друг мой, глаза слипаются.
Да, не могу не сказать тебе, как давеча утром любовался я на облака, которые ночевали на скатах гор; утром, розовые, потихоньку вставали, поднимались и уходили. Горы, горы, Николай, я так счастлив, смотря на них. Addio[3] — или нет, я теперь стараюсь все говорить по-испански, и потому adios.[4]
Я остановился на том, что сбирался на pic du midi и наконец взобрался на него. Это было для меня еще не испытанным ощущением: ведь я никогда не бывал на высоких горах. Всход на него хотя и не опасен, но не без ощущений. Основание его составляют несколько гор, над которыми высоко поднимается его вершина. С половины пути дорожка суживается в тропинку и идет по отлогостям гор, над крутизнами и утесами, так что у меня мороз пробегал по телу. На одном из таких мест в ту минуту, когда я, обернувшись на седле в сторону, засмотрелся на открывшееся вдруг из-за горы передо мною море облаков, вдруг чувствую, что валюсь с лошади. Я не нашелся, струсил, вздумал было схватиться за утес возле меня — но утес был гладок; словом, лошадь моя расседлалась и я свалился, к счастию, на правую сторону. Дело обошлось только маленьким ушибом руки и ноги, но ощущение, было довольно сильное. Это еще больше настроило меня к принятию горных ощущений. С вершины открывался вид неизмеримый. Но увы — хоть снизу все пространство воздуха и казалось чистым, о вершины вся даль покрыта была облаками. Это было море, даль которого терялась от глаз, но море белое, вспенившееся и словно застывшее. Из него торчали, словно утесы, вершины гор, а над всем этим самое чистое голубое небо, такое чистое, что в нем, как говорит Байрон, можно бы было видеть бога. Проводник наш заметил, что в долине должен быть дождь; и действительно, присмотревшись, заметно стало, что это море клубилось и свивалось.
Но за этим письмом я еще не успел сказать тебе, что я уже в Испании и эти строки пишу в posad’e[5] Витории, где ночую. Уже в По и в Байоне предчувствуется Испания, беарнское1 наречие имеет в себе много испанского, а в Байоне все говорят по-баскски и носят береты. Я выехал из Байоны в 8 1/2 утра, в 12 дилижанс переехал границу и мы завтракали в пограничном испанском городе Yrun. Здесь была последняя станция на французских лошадях, в Yrun’e дилижанс получил испанскую упряжь — 10 прекрасных крепких мулов, глядя на которых я вспомнил Клыкова и за него любовался на них. Я особенное внимание обратил на завтрак (мне ужасно хотелось есть); он был совершенно испанский, начиная с оливкового масла, которое воняло, как обыкновенное, называемое у нас деревянным; но один из испанцев, ехавших в дилижансе, очень обрадовался ему, говоря, что он не мог есть во Франции масла, которое ничем не пахнет. Испанские дилижансы по ночам не ездят, а, как у итальянских ветуринов, у них назначены места для ночлегов. День оканчивают они в 4 и в 5 часов, выезжая на другой день рано утром. Этот образ езды ведется здесь из осторожности, но для меня он имел особенную выгоду: при такой езде имеешь время видеть главные города. Дорога, которой сегодня проезжал дилижанс, была театром недавней войны карлистов и христиносов: места гористые, самые удобные для такого рода войн. Селений мало; изредка по горам виднеются одинокие дома. Я не могу назвать их домишками; хоть они ветхие, полуразвалившиеся, скверные, но очень большие. Испанец, кажется, не любит съеживаться и живет сально и бедно, — но широко. Но как это все заброшено! Как везде еще видны следы войны — 5 лет нисколько не, загладили их. В иных местах есть дома побольше, наскоро обращенные в маленькие крепости, — на них следы ядр и пуль; другие до сих пор остаются с разрушенными стенами и крышами. Сегодня ночуем в Витории. Я с 4 до 7 часов бродил по городу и видел только одно для меня интересное. В конце одной улицы увидел я красивую церковь: я вошел в нее и нашел, что это был сарай для складки хлеба. Дело в том, что это был монастырь. Когда назад тому лет 6 монастыри в Испании были уничтожены и монахи из них выгнаны, монастыри вместе с их владениями поступили в государственное владение и были проданы с аукциона…2
ПРИМЕЧАНИЯ править
При жизни В. П. Боткина отдельным изданием вышло только одно его сочинение — «Письма об Испании» (СПб., 1857), остальные труды печатались в журналах и газетах.
Посмертно в качестве приложения к журналу «Пантеон литературы» были изданы «Сочинения Василия Петровича Боткина» в трех томах (СПб., 1890, 1891, 1893), где перепечатана из журналов основная часть его литературного наследия, но перепечатана некритически, да еще с большим количеством опечаток и пропусков; комментарии отсутствовали.
В дальнейшем, если не считать публикаций многих писем и двух статей: написанной вместе с А. А. Фетом рецензии на роман «Что делать?» (Литературное наследство, т. 25—26, М., 1936) и очерка «Публичные чтения Диккенса в Париже» из «Московских ведомостей» (1863, № 25), частично перепечатанного Л. Ланским в газете «Неделя» (1960, № 16), — сочинения Боткина на русском языке не издавались.
Настоящий том «Литературных памятников», таким образом, является первым научным изданием как «Писем об Испании», печатающихся по отдельному изданию 1857 г., так и других путевых очерков Боткина, публикуемых по журнальным текстам (рукописи не сохранились).
Тексты подготовлены к изданию Б. Ф. Егоровым, свод разночтений — А. Звигильским. А. Звигильский также выверил написание в тексте испанских слов и выражений.
Орфография и пунктуация текстов несколько приближены к современным. Так, не сохраняется архаическое написание слова, если оно не сказывается существенно на произношении (вейер — веер, чорный — черный, разнощик — разносчик, танцовать — танцевать и пр.). При наличии у автора двух форм написания, архаической и современной, как правило, принимается современная, особенно в географических названиях (Пиринеи — Пиренеи, Кадикс — Кадис) и заголовках (русской — русский). Ломаные (угловые) скобки означают редакторскую конъектуру.
Редакционные переводы иностранных слов и выражений даются в тексте под строкой, с указанием в скобках языка, с которого осуществляется перевод. Все остальные подстрочные примечания принадлежат В. П. Боткину.
Вводная часть примечаний, преамбула к «Письмам об Испании», примечания к «Дополнениям», а также большинство пояснений фактического характера к лицам и терминам написаны Б. Ф. Егоровым, остальные примечания представляют собой сокращенный вариант комментариев А. Звигильского (перевод А. и Т. Звигильских) из французского издания «Писем об Испании»: Botkine Vassili. Lettres sur l’Espagne. Texte trad. du russe. pref., annote et ill. par Alexandre Zviguilsky. Paris, 1969, p. 281—316.
Примечания 8—11 к статье «Русский в Париже» заимствованы из комментариев А. Звигильского к его французскому переводу отрывка о визите Боткина к В. Гюго: Zviguilsky А. V. P. Botkine chez Victor Hugo. — Revue de litterature comparee, 1965, t. 154, avr. — juin, p. 287—290.
Даты писем и событий в России приводятся по старому стилю, даты за рубежом — по новому.
Печатается впервые по автографу, хранящемуся в Гос. музее Л. Н. Толстого в Москве (шифр: 3. А. Бот. 95). Отрывки из письма были опубликованы в заметке: Егоров Б. Ф. Отъезд В. П. Боткина в Испанию. — Уч. зап. Тартуского гос. ун-та, 1963, вып. 139, с. 340—341.
Николай Петрович Боткин (1813—1869) — московский купец, путешественник; в 1830—1840-х годах братья находились в очень дружественных отношениях.
1 беарнское — из южной французской области Беарн.
2 На этом текст обрывается. Конец письма не сохранился.