На маршѣ 3-го (іюля).
Я вамъ скажу, любезный мой тезка, что я давно бы съ вами соединился, если бы оставили меня въ покоѣ. Вамъ неизвѣстно, какія я имѣлъ предписанія отъ
Я разсчелъ марши мои такъ, что 22-го іюня главная моя квартира должна была быть въ Минскѣ; авангардъ далѣе, а партіи уже около Свенцянъ. Но меня повернули на Новогрудекъ и велѣли идти, или на Бѣлицу, или на Николаевъ, перейти Нѣманъ и тянуться къ Вилейкѣ, къ Сморгони для соединенія. Я и пошелъ, хотя и написалъ, что невозможно, ибо тамъ 3 корпуса уже были на дорогѣ къ Минску и мѣста непроходимыя. Перешелъ въ Николаевѣ Нѣманъ. Насилу спасся Платовъ, а мнѣ пробиваться невозможно было, ибо въ Воложинѣ и въ Вишневѣ была уже главная квартира Даву и я рисковалъ все потерять и обозы. Я принужденъ назадъ бѣжать на минскую дорогу, но онъ успѣлъ захватить. Потомъ началъ показываться король вестфальскій съ Понятовскимъ; перешли въ Бѣлицы и пошли на Новогрудекъ. Вотъ и пошла потѣха! Куда ни сунусь — вездѣ непріятель. Получилъ извѣстіе, что Минскъ занятъ и пошла сильная колонна на Борисовъ и по дорогѣ Бобруйска.
Я далъ всѣ способы и наставленія Игнатьеву и началъ самъ спѣшить, но на хвостъ мой началъ нападать король вестфальскій . . . . . . . . . . . Вдругъ получаю рапортъ отъ Игнатьева, что непріятель приближился въ Свислочь, отъ Бобруйска въ 40 верстахъ, тогда какъ я былъ еще въ Слуцкѣ и все въ дракѣ. Что дѣлать! сзади непріятель, съ боку непріятель—и вчерась получилъ извѣстіе, что и Минскъ занятъ. Я никакой здѣсь позиціи не имѣю, кромѣ болотъ, лѣсовъ, гребли и пески. Надо мнѣ выдраться, но Могилевъ въ опасности и мнѣ надо бѣжать. Куда? въ Смоленскъ, дабы прикрыть Россію несчастную. И кѣмъ? господиномъ Фулемъ! Я имѣю войска до 45 тысячъ. Правда, пойду смѣло на 50 тысячъ и болѣе, но тогда, когда бы я былъ свободенъ, а какъ теперь, и на 10 тысячъ не могу. Что день опоздаю, то я окруженъ.
Спасъ Дорохова деташементъ и Платовъ примкнулъ. Жаль государя, я его какъ душу люблю, преданъ ему,
Бойтесь Бога, стыдитесь! Россіи жалко! Войско ихъ шапками бы закидало. Писалъ я, слезно просилъ: наступайте, я помогу. Нѣтъ! Куда вы бѣжите? За что вы срамите Россію и армію? Наступайте, ради Бога! Ей Богу непріятель мѣста не найдетъ куда ретироваться.
Они боятся насъ, войско ропщетъ и всѣ недовольны. У васъ задъ былъ чистъ и фланги. Зачѣмъ побѣжали? надобно наступать; у васъ 100 тысячъ. А я бы тогда помогъ. А то вы побѣжали; гдѣ я васъ найду? Нѣтъ, мой милый, я служилъ моему природному государю, а не Бонапарте. Мы проданы; я вижу, насъ ведутъ на гибель; я не могу равнодушно смотрѣть. Уже истинно еле дышу отъ досады, огорченія и смущенія. Я, ежели выдерусь отсюдова, тогда ни за что не останусь командовать арміею и служить. Стыдно носить мундиръ. Ей Богу, я боленъ! А ежели наступать будете съ первою арміею, тогда я здоровъ. А то, что за дуракъ? Министръ самъ бѣжитъ, а мнѣ приказываетъ всю Россію защищать и бить флангъ и тылъ какой-то непріятельскій. Если бы онъ былъ здѣсь, ногъ бы своихъ не выдралъ, а я выду съ честію и буду ходить въ сюртукѣ,
Вчера скакалъ 24 версты къ Платову, думалъ застать стычку, но опоздалъ. Петръ Давыдовъ лихо атаковалъ и славно отличился. Васильчиковъ—генералъ-адъютантъ—славно!
Я волосы деру на себѣ, что не могу баталіи дать, ибо окружаютъ поминутно меня. Ради Бога Христа, наступайте!
Какъ хочешь разбирай мою руку. Меня не воиномъ сдѣлали, а подъячимъ, столько письма!
Вчерашній день бѣдный мой адъютантъ Мухановъ раненъ пикою въ бокъ; почти смертельно.
Прощай, Христосъ съ вами; а я зипунъ надѣну.