Письмо А. С. Пушкину первой половины июня 1825 г. (Рылеев)

Первая половина июня 1825 г. Петербург

Благодарю тебя, милый чародей, за твои прямодушные замечания на «Войнаровского»[1]. Ты во многом прав совершенно; особенно говоря о Миллере. Он точно истукан. Это важная ошибка; она вовлекла меня и в другие. Вложив в него верноподданнические филиппики за нашего Великого Петра, я бы не имел надобности прибегать к хитростям и говорить за «Войнаровского» для Бирюкова[2]. Впрочем, поправлять не намерен; это ужасно несносно для такого лентяя, как я, лучше написать что-нибудь новое. О «Думах» я уже сказал тебе свое мнение. Бестужев собирается отвечать тебе и правда, ему есть об чём поспорить с тобой касательно мнений твоих об его обозрении. Главная ошибка твоя состоит в том, что ты и ободрение и покровительство принимаешь за одно и то же[3]. Что ободрение необходимо не только для таланта, но даже для гения, я твердил Бестужеву еще до получения твоего письма; но какое ободрение. Полагаю, что характер и обстоятельства гения определяют его. Может быть, Гомер сочинял свои рапсодии из куска хлеба; Байрона подстрекало гонение и вражда с родиной, Тасса любовь, Петрарка также; иначе быть не может, и покровительство в состоянии оперить, но думаю, что оно скорей может действовать отрицательно. Сила душевная слабеет при дворах, и гений чахнет; все дело добрых правительств состоит в том, чтобы не стеснять гения[4]; пусть он производит свободно всё, что внушает ему вдохновение. Тогда не надобно ни пенсий, ни орденов, ни ключей камергерских; тогда он не будет без денег, следовательно, без пропитания; он тогда будет обеспечен. Гений же немного и требует в жизни. Тогда потерпят, быть может, только одни самозванцы гении. Прощай, гений.

Твой Рылеев.

Ещё обнимаю тебя за твои примечания. «Войнаровского» вышлю с следующею почтою.

Ты сделался аристократом; это меня рассмешило. Тебе ли чваниться пятисотлетним дворянством? И тут вижу маленькое подражание Байрону. Будь, ради бога, Пушкиным. Ты сам по себе молодец.

Примечания

править
  1. Рылеев отправил Пушкину экземпляр «Войнаровского» и просил высказать о поэме его мнение. Пушкин, сделав на полях свои замечания, отослал экземпляр поэмы обратно Рылееву. В письме, написанном во второй половине мая, Пушкин добавлял: «Думаю, ты уже получил замечания мои на „Войнаровского“. Прибавлю одно: везде, где я ничего не сказал, должно подразумевать похвалу, знаки восклицания, прекрасно и проч. Полагая, что хорошее писано тобою с умыслу, не счёл я за нужное отмечать его для тебя».
  2. Рылеев вынужден был, подчиняясь цензурным требованиям (цензор А. С. Бируков), сочинить специальные примечания, где осуждал Мазепу н Войнаровского.
  3. Собираясь отвечать на статью Бестужева «Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов», Пушкин, видимо, намеревался полемизировать по вопросу о литературном меценатстве, затронутом Бестужевым.
  4. Пушкин в ответном письме замечал: «Мне досадно, что Рылеев меня не понимает — в чём дело. Что у нас не покровительствуют литератору, и что слава богу? <...> Равнодушию правительства и притеснению цензуры обязаны мы духом нынешней нашей словесности. Чего ж тебе более? загляни в журналы, в течение 6-ти лет посмотри, сколько раз упоминали обо мне, сколько раз меня хвалили поделом и понапрасно — а об нашем приятеле <Александре I> ни гугу, как будто на свете его не было. Почему это? уж верно, не от гордости или радикализма такого-то журналиста, нет, — а всякой знает, что, хоть он расподличайся, никто ему спасибо не скажет и не даст ни 5 рублей — так лучше ж даром быть благородным человеком».
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.

Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.