Модест Мусоргский. Письма и документы. М.-Л. 1932
Письмо М. П. Мусоргского — М. А. Балакиреву 16 декабря 1857 г.
Письмо М. П. Мусоргского — М. А. Балакиреву 17 декабря 1857 г.
Письмо М. П. Мусоргского — М. А. Балакиреву 7 января 1858 г.
Письмо М. П. Мусоргского — М. А. Балакиреву 13 января 1858 г.
Письмо М. П. Мусоргского — В. В. Стасову 12 июля 1872 г.
Почт. шт.: Городск. почта 16 декабря 1857 г.
На конверте: «Его Высоблагородию Милию Алексеевичу Балакиреву. В (Мало Подъяческой) дом Каменецкого у Харламова моста».
Драгоценнейший Милий Алексеевич,
Не знаю, как благодарить Вас за выбор инструмента, я заранее убеждён в том, что хорош. Как только соберусь, так с божиею помощью возьму его от Бекера.[1] — Извещаю Вас заранее о том, что не смотря на желание провести с вами вечер в занятиях музыкальных, в этот Вторник не могу; должен ехать к родным, они у меня больно озлились, говорят, что «забыл совсем». — Если Вам угодно, то распорядитесь временем для урока сами, только дайте мне знать дня за два, чтобы я Вам мог дать ответ.[2]
Готовый к услугам Модест Мусоргский.
17 декабря [1857 г.]
На конверте: «Его Высоблагородию Милию Алексеевичу Балакиреву. В (Мало Подъяческой) дом Каменецкого у Харламова моста».
Прекраснейший Милий Алексеевич,
Преступник прощён и ждёт Вас с нетерпением в Четверг. Сегодня слава богу решилась участь так давно желанного ройяля. — Завтра достойнейший Беккер переселит его к нам. — Я Вам должен быть тысяча раз благодарен за прекрасный выбор. La machine est parfaitement solide.[3] Я сегодня так хватил по этой машине, что у меня в кончиках пальцев началась какая-то жгучая, острая боль, точно мурашки заходили, а машина ничего, хоть бы одна струна зазвенела. — Тон прекрасный, басы очень хороши, я совсем доволен инструментом. — К четвергу припас 2-ю симфонию Бетховена, и ей то суждено будет обновить инструмент. — Ещё раз благодарю Вас, Милий Ал. и жду в Четверг непременно. Брат мой[4] свидетельствует Вам своё наиглубочайшее почтение…
Ваш Модест Мусоргский.
Почт. шт. на конверте: 7 января 1858 г.
«Его Высоблагородию Милию Алексеевичу Балакиреву. В Большой Подъяческой д. Каменецкого».
Прекраснейший Милий Алексеевич,
Ради бога везите, я буду очень рад сблизиться с ним,[5] тем более, что те из его творений, которые я слышал от Вас, мне совсем по сердцу. — Привезите непременно. —
Ваш Модест Мусоргский.
P. S. Извините, что я так нескладно написал, голова кружится, только что из дворца с парада.[6]
Понедельник 10 января [1858 г.][7]
Прекраснейший Милий Алексеевич,
К величайшему сожалению, должен известить Вас, что завтрашний вечер[8] я не свободен, потому-что иду в караул. — Если вы будете так добры и выберете свободный день, я вам буду очень благодарен; — только известите меня в случае вашего согласия. —
Преданный Вам душою Модест Мусоргский.
Адрес на конверте, как в предыдущем письме.
[12 июля 1872]
«Темень тёмная непроглядная» — так поёт юродивый в моём «Борисе» и, боюсь, не всуе поёт. Сам-Питербух и его окрестности изображают, по двухножной части, сплошной детский лагерь; фабричные бродят по улицам, насвистывая или нахрипывая мощные военные марши, даже бабы ягодницы выкрикивают по военному, напр.
и септима нерусская и малина фанфарная.
Невинные ангелы — дети упражняются с помощью тщательно выструганных фузей[10] в применении теории Мальтуса и терпеливо ждут начальника, более взрослого невинного ангела, который, в свою очередь, ждёт архиначальника, на этот раз юного телеграфиста «на посылках» с зевсовыми громами на погонах и околышке и с бабьим лицом. В Pärlaga я слышал дикие воинственные крики каких-то человеческих снетков, видел издали знамёна, значки, сабли, фузеи…. оных снетков обучает, говорит какой-то гусарский офицер. На плацпарадах видны дефилирующие легушата с отвислыми животами, ноги колесом и тоже с доморощенными фузеями….Что то будет? Даже петухи выкрикивают марши! что-то будет?….
К Вашему возвращению, дорогой généralissime, вероятно уже будут собраны все материалы к нашей будущей опере. Сделал тетрадку и назвал её «Хованщина», народная музыкальная драма — материалы; на заглавном листе поместил источники — 9-ть — зело недурно: купаюсь в сведениях, голова, как котёл, знай — подкладывай в него. Желябужского, Крекшина, гр. Матвеева, Медведева, Щебальского и Семевского уже высосал; теперь посасываю Тихонравова, а там за Аваакума — на закуску. На длях нырнул в самую глыбь и обрёл следующую жемчужину (раскольничий скит повествование Мышецкого)[11]: «послана бысть к немцамъ целая тьма демоновъ, да учатъ протiвление чинити, да не имутъ соединенiя ни послушанiя; а поиде къ нимъ Теутъ съ полкомъ демонскимъ и научаше ихъ развращенiя сеяти отъ немъ-же отъ Теута ученiе прiяше, рекомы Теутоны — зело убо проклятымъ учениемъ мудры мнятся быти. Такожде и къ намъ Луциперъ посла тьму — ловити и приводити во многая любострастiе, а паче въ гордость и пiанство, въ прохлады и танцы. Подосла и бабъ проклятыхъ — ведунью ведьму, ворожею и гадку: Тако возможе Бахусъ и Гордадъ и всю полунощную страну одоле съ товарищи!» (С этим тесная связь небесных и воздушных явлений: гроза в январе и солнце гибло). «И егда уготовали царство свое, посла Луциперъ некоего мужа (его же имя никто же весть): и реклъ сей родильнице: „хощу целовать великаго в утробе твоей“, и егда целова, реклъ: „Великий! 53 сажени высоты! владети будеши великимъ костылем“ и ту гроза разразилася надъ Москвою, беже день 6-й января, и солнце гибло. Тако, братiе, духъ лукавый лобызанiемъ адовымъ изъ утробы изведе…. и той бе Антихристъ!»
На такой канве можно много поделать: и картинно, и мистично и каррикатура на историю восхитительная. Много сути в материалах.
Понеже послание это не в Москву поедет, а ближае в дом Мелихова иже в Питробурзе воздвигнулся; то учинилось вследствие совокупного сидения на извощиках (сиреч возницах) многих и смотрения греховодной всячины у приснопреступных и блудных немцов близ Стеньбоковского прохода[12] — оные же деньгу зело любят и изрядно грабительствуют, по той реченной причине писуется сице:
Если и пропустит начальство нашу оперу, то быть мне всё-таки биту за многие великие грехи от разных Ларошей, Фифов[13], Томсонов[14] и проч. и проч., а впрочем к тому времени, как дело приготовится, быть может, частица in откинется от слова Ingermanland, и Ларош поступит в канцелярию немецкого музыкального цеха вахтёром (в буквальном смысле), Фиф в мармитоны[15] к бисмарковскому повару, а Томсон, по крайнему и уважительному, хотя бесплодному, трудолюбию, мух гонять с бисмарковой плеши — мухи будут наверно, русские мухи, их не скоро выживут, как не скоро выживут и тараканов, а клопов и в Германии много, не даром, в Кенигсберге, Щербина требовал у кельнера Klopstock um klopy zu schlagen. А впрочем чья ещё возьмёт — бить нас будут и шибко, да ведь и меня бьют, а всё таки чья ещё возьмёт. — (Отвратительное перо, но жара так сильна, что лень взять другое) (- значит невменяемость или смягчающие обстоятельства). Отчего, скажите, когда я слышу беседу юных художников — живописцев или скульпторов, не исключая даже монументального Миши[16], я могу следить за складом их мозгов, за ими мыслями, целями, и редко слышу о технике — разве в случае необходимости. Отчего, не говорите, когда я слушаю нашу музыкальную братию, я редко слышу живую мысль, а всё больше школьную скамью — технику и музык. вокабулы?
Разве музыкальное искусство потому только и юно, что его работают недоросли? Сколько раз ненароком обычаем нелепым (из-за угла) заводил я речи с братиею — или оттолчка, или нечсность, а скорее — не понят. Ну, допустим, я не умею излагать ясно мои мысли — так сказать: преподнести на подносе мозги с оттиснутыми на них мыслями (как в телеграмме). А сами то они что же? что ж не начнут? — видно не в охоту? И очевидно, что Вы, généralissime постигаете меняи мало того, щупаете в том самом месте, где следует, — смелою, уверенною рукою.
Быть может, я боюсь техники, ибо я плох в ней? Однако же за меня кой-кто постоит в искусстве по этой части. Я, например, терпеть не могу, когда хозяйка про хороший пирог, приготовленный, а особенно съедаемый, говорит: «мильон пудов масла, пятьсот яиц, целая гряда капусты, 150 1/4 рыб»… Ешь пирог, и вкусен он, да как услышишь кухню, так и представляется кухарка или повар, всегда грязные, отрезанная голова каплунши на лавке, распоротая рыба на другой, а иногда и рядом, чья-нибудь кишка выглядывает из решета (словно пруссаки почтили посещением), а чаще представляется засаленный фартук, сморканье в него, в тот фартук, которым потом оботрут края блюда с пирогом, чтобы чище было…. ну, пирог менее вкусен становится. В зрелых художественных произведениях есть та сторона целомудренной чистоты, что начни грязною лапой водить — мерзко станет.
Во истину — пока музыкант художник не отрешится от пелёнок, подтяжек, штрипок, до той поры будут царить симфонические попы, поставляющие свой талмуд 1-го и 2-го издания как альфу и омегу в жизни искусства. Чуют умишки, что талмуд их неприменим в живом искусстве: где люди, жизнь — там нет места предвзятым параграфам и статьям. Ну и голосят: «драма, сцена стесняют нас — простора хотим»! И давай тешить мозги: «мир звуков безграничен!»; да мозги ограничены, так что? в нём, в этом звуке миров, то бишь в мире звуков! Тот же простор, что лёжа на «газоне следить полёт тучек небесных»: то барашек, то старый дед, то просто ничего нет. то, вдруг, прусский солдат. Я не виню Полония за то, что он соглашался с Гамлетом на счёт облака. Почтенное облако очень непостоянно и в мановение ока может из верблюда сделаться, хотя бы Ларошем. — Я не против Симфонии, но против симфонистов — неисправимые консерваторы. Так что не говорите мне, дорогой généralissime, от чего наши музыканты чаще о технике толкуют, чем о целях и задачах исторических — п. ч. это от того. —
Но меня всё-таки пытает мысль: отчего «Иваны» (IV и III) и особенно «Ярослав» Антокольского, отчего «бурлаки» Репина, и уж валять так валять «золотушный мальчишка в птицелове» Перова и «первая пара» его же в «Охотниках», а также не показанный, но виденный мною «Крестный ход в деревне» живут, так живут, что познакомишься и покажется «вас то мне и хотелось видеть». Отчего же всё, что сделано в новейшей музыке, при превосходных качествах сделанного, не живёт так, и когда услышишь, покажется: «ах, да, я думал, что вы…» и проч. — Вот это объясните мне, только границы искусства в сторону — я им верю только очень относительно, п. ч. «границы искусства» в религии художника равняются застою. Что из того, что чьи то великолепные мозги не додумались; ну, а другие чьи то мозги додумали и додумались — где же тут границы? А относительно — да! звуки не могут быть резцом, кистью — ну, конечно, как у всякого лучшего есть своё слабое и наоборот — это и дети знают.
Вот диатрибы приходится Вам читать. В Kladeradatsch’е[17] сегодня увидел курьёзную вещь: немцы осмеяли Бисмарка за его желание быть необеспокоенным в Варцине. (Это было заявлено им в газетах о чём уже известно). Вот почтеннийшие изобразили его в халате и туфлях, со спящею собакой на колене, кормящим уток и гусей. Ты мол, государственный человек, так не смей отдыхать. Я бы сказал: «корми, родной утят, корми! только не приводи в исполнение теорию Мальтуса — и без тебя дело сделается: люди мрут, как мухи». Может быть есть задняя мысль: может быть, думают немцы, «стоит Бисмарку опочить на лаврах, как измыслит человеков истребление». Ну тогда я с ними за-одно: «пусть преступник думает, но только оборони боже, если он додумается»…
Послание предназначалось в царственный град Москву и было бы исполнено горячей жажды крепкого целования. В надежде обтяпать это обстоятельство воочию (послание было бы получено Вами 15 мая) сдерживаюсь, и потому что сдерживаюсь не могу удержаться (как пружина) и горячо обнимаю Вас, дорогой мой. Крест на себя наложил я и с поднятою головой, бодро пойду против всяких, к светлой, сильной, праведной цели, к настоящему искусству[18], любящего человека, живущему его отрадой, его горем, его страдой. Руки не прошу: Вы давно протянули её и давно я держу её кремко, мою лучшую, дорогую опору.
Ваш Мусорянин
13 июля 1872 г. в Петрограде
На конверте: Его Превосодительству Владимиру Васильевичу Стасову, Моховая, д. Мелихова. Оч. нужное.
- ↑ Упоминаемая в письме ф-п. фабрика Я. Беккера считалась в 50-х годах лучшей в России. Мусоргский пишет «Бекер» — с одним «к».
- ↑ Слово «дать» — вставлено над строчкой, вместо «ответ» было ранее: «ответить».
- ↑ Машина совершенно прочная (фр.)
- ↑ Брат Муссоргского — Филарет (Евгений) Петрович (1836-конец 90-х годов).
- ↑ Вероятно, речь идёт об Аполлоне Селиверстовиче Гуссаковском, композиторе-любителе, считавшимся большим талантом.
- ↑ Как преображенский офицер, Мусоргский присутствовал на ежегодном Крещенском параде (6 января) в Зимнем дворце.
- ↑ Упоминание о караульной службе помогает приурочить это письмо к 1858 году.
- ↑ Вторник был, вероятно, обычным днём занятий с Балакиревым.
- ↑ На письме помета Стасова: «Материалы к Хованщине». Владимир Васильевич Стасов (2 (14) января 1824, Санкт-Петербург — 10 (23) октября 1906, Санкт-Петербург) — русский музыкальный и художественный критик, наиболее уважаемый среди его современников.
- ↑ Фузея (польск. fuzyja, также фузия) — ружьё с кремневым замком, введенное на вооружение русской армии Петром I.
- ↑ Раскольничье повествование о «Теуте и Гордаде» и рождении антихриста находится у Тихонравова на стр. 43 V книжки «Летописей русской литературы и древностей»; Это рукопись 17 века, перевод с изменениями и дополнениями польского сочинения «Суждения диавола против рода человека». Мусоргский употребляет в этом фрагменте также букву «ять», здесь нами опущенную (прим. ред.)
- ↑ Стенбоковский проход — здание пассажа в Петербурге, построенного гр. Стенбок-Фермором.
- ↑ Фифа — Ф. М. Толстой (Ростислав), муз. критик.
- ↑ Томсон — так на англ. лад Мусоргский называет А. С. Фаминцина, муз. писателя и композитора.
- ↑ Мармитон = поварёнок.
- ↑ Монументального Миши — скульптор М. О. Микешин (1836—1896), автор памятника 1000-летию России, Екатерины II и др.
- ↑ Kladeradatsch — немецкий юмористический журнал.
- ↑ Мусоргский пишет «исскуство» вместо «искусство» несколько раз в этом письме.