Письма с воздушного корабля «Жаворонок» (По; Уманец)/ДО
| Письма съ воздушнаго корабля «Жаворонокъ». |
| Оригинал: англ. Mellonta Tauta, 1849.. — Перевод созд.: 1848, опубл: 1849. Источникъ: Необыкновенные разсказы и избранныя стихотворенiя въ переводѣ Льва Уманца. Съ иллюстрацiями. Типографiя Т-ва И. Д. Сытина въ Москвѣ. 1908. |
Письма съ воздушнаго корабля «Жаворонокъ».
править
Теперь, мой дорогой другъ, въ наказаніе за ваши грѣхи посылается вамъ длинное болтливое письмо. Говорю вамъ прямо, что намѣреваюсь наказать васъ за всѣ ваши продерзости своимъ письмомъ, которое постараюсь сдѣлать насколько возможно скучнымъ, многорѣчивымъ, непослѣдовательнымъ и безтолковымъ. Кромѣ того, я заключена здѣсь на грязномъ воздушномъ кораблѣ въ обществѣ ста или двухсотъ человѣкъ, отправляющихся въ увеселительную поѣздку — удивительное представленіе имѣютъ нѣкоторые люди объ удовольствии!— и не могу надѣяться ступить на твердую землю раньше мѣсяца. Поговорить рѣшительно не съ кѣмъ. Дѣлать положительно нечего. Когда нечего дѣлать, садишься за письма къ друзьямъ. Вы начинаете понимать теперь, почему я пишу вамъ это письмо! Причина моя — скука и ваши грѣхи.
Надѣньте же очки и приготовьтесь поскучать. Я намѣреваюсь писать вамъ ежедневно въ продолженіе этого несноснаго путешествія.
Ахъ, неужели никакое иное изобрѣтеніе не зародится подъ покровами человѣческаго черепа? Неужели мы навѣки осуждены переносить всѣ неудобства воздушнаго корабля? Неужели никому не придетъ въ голову придумать болѣе удобнаго способа передвиженія? Это путешествіе черепашьимъ шагомъ, по-моему, настоящая пытка. Честное слово, со времени отлета изъ дому мы ни разу не летѣли скорѣе ста миль въ часъ! Даже птицы опережаютъ насъ, по крайней мѣрѣ, нѣкоторыя. Увѣряю васъ, я не преувеличиваю. Конечно, движеніе кажется намъ медленнѣе, чѣмъ оно есть на самомъ дѣлѣ; это происходитъ оттого, что у насъ нѣтъ предмета, по которому мы могли бы определять нашу скорость, а кромѣ того, мы летимъ по вѣтру. Конечно, встречаясь съ другими кораблями, мы имѣемъ возможность отмѣтить скорость нашего движенія, и тогда, должна признаться, оказывается, что дѣло еще не такъ плохо. При всей своей привычкѣ къ подобнаго рода передвиженію я все же чувствую легкое головокруженіе каждый разъ, когда надъ нашими головами проносится другой воздушный корабль. Онъ всегда представляется мнѣ огромной хищной птицей, готовой ринуться на насъ и унести насъ въ своихъ когтяхъ. Сегодня одинъ пролеталъ надъ нами на разсвѣтѣ и притомъ такъ близко, что его канатъ задѣлъ за сѣтку нашей каютъ-компаніи, и мы серьезно испугались. Нашъ капитанъ говоритъ, что будь матеріаломъ нашего корабля предательски пропитанный лакомъ «шелкъ», изъ какихъ дѣлали воздушные шары пятьсотъ или тысячу лѣтъ тому назадъ, мы непремѣнно потерпѣли бы крушеніе. Шелкъ, какъ онъ объяснилъ мнѣ, приготовлялся изъ внутренностей какого-то земляного червя. Этого червя заботливо откармливали шелковицей — плодомъ, похожимъ на арбузъ, и потомъ, откормивъ, давили на мельницѣ. Получавшаяся такимъ образомъ масса въ своемъ первоначальномъ видѣ называлась папирусомъ и подвергалась ряду обработокъ, пока, наконецъ, не превратилась въ «шелкъ». Странно сказать, что онъ когда-то очень цѣнился какъ матеріалъ для дамскихъ нарядовъ! Изъ него же обыкновенно дѣлались и воздушные шары. Впослѣдствіи былъ найденъ, повидимому, лучшій матеріалъ въ пухѣ, окружающемъ сѣмянныя коробочки растенія, обыкновенно называемаго ботаниками эфорбіей, а въ то время молочаемъ. Послѣдній видъ шелка называли за его чрезвычайную прочность букингемомъ. Передъ употребленіемъ его обыкновенно просмаливали растворомъ каучуковой смолы, веществомъ, повидимому, похожимъ на всеобщую употребляемую въ наше время гуттаперчу. Этотъ каучукъ иногда называли индѣйской резиной или гуммиластикомъ, и, безъ сомнѣнія, онъ принадлежитъ къ многочисленному разряду грибовъ. Прошу никогда не говорить мнѣ, что я въ душѣ не археологъ.
Кстати о канатахъ! Одинъ изъ нашихъ собственныхъ канатовъ, кажется, сейчасъ столкнулъ человѣка съ одной изъ мелкихъ электрическихъ лодокъ, шныряющихъ по океану подъ нами биткомъ набитой, какъ говорятъ, пассажирами. Слѣдовало бы запретить такимъ крохотнымъ суденышкамъ принимать больше опредѣленнаго числа пассажировъ. Этого человѣка, конечно, не приняли обратно на бортъ и онъ скоро исчезъ изъ виду съ своимъ спасательнымъ снарядомъ. Радуюсь, мой другъ, что мы живемъ въ такой просвѣщенный вѣкъ, — вѣкъ, когда не допускается существованіе подобной вещи, какъ отдѣльная личность. Теперь истинное человѣчество заботится о массѣ. Кстати, о человѣчествѣ! Знаете, что нашъ безсмертный Уггинсъ вовсе не такъ оригиналенъ въ своихъ взглядахъ на общественный отношенія и т. д., какъ склонны думать его современники? Пундитъ увѣряетъ меня, что почти тѣ же взгляды высказывались лѣтъ тысячу тому назадъ однимъ философомъ, по имени Фурье, по поводу того, что онъ завелъ торговлю въ розницу кошачьими шкурками и прочими мѣхами. Такимъ образомъ, мы должны сказать, что не разъ и не два и не нѣсколько разъ, но безконечно одни и тѣ же взгляды возникаютъ среди человечества.
Апрѣля 2. — Говорила сегодня съ электрическимъ катеромъ, завѣдующимъ средней секціей пловучихъ телеграфныхъ проволокъ. Я узнала, что когда подобный телеграфъ впервые былъ пущенъ въ ходъ Хорзомъ, считалось совершенно невозможнымъ провести проволоки по морю; теперь же мы даже не въ состояніи понять, въ чемъ заключалось затрудненіе! Такъ все изменяется на свѣтѣ. Мы предложили катеру нѣсколько вопросовъ и узнали, между прочимъ, крайне интересныя новости, напр. о томъ, что въ Африкѣ свирѣпствуетъ жестокая междоусобная война, между тѣмъ какъ Юропу и Этайръ опустошаетъ чума. Не замечательно ли, что въ эпоху, не одаренную свѣтомъ истинной философіи, міръ обыкновенно видѣлъ въ чумѣ и войнѣ бѣдствія? Знаете вы, что въ древнихъ храмахъ даже молились о томъ, чтобы эти бичи (!) не обрушивались на человѣчество? Не трудно ли, въ самомъ дѣлѣ, понять, какими принципами руководились при этомъ наши предки? Неужели они были такъ слѣпы, что не понимали, какой положительной выгодой для общества представляется уничтоженіе миріадъ отдѣльныхъ особей.
Апрѣля 3. — Право, очень интересно взбираться по веревочной лѣстницѣ на самый верхъ сѣтки воздушнаго корабля и смотреть оттуда на окружающій міръ. Изъ каютъ-компаніи, внизу, далеко не все такъ ясно видно — въ вертикальномъ направленіи немногое можно разсмотрѣть. Но сидя здѣсь, гдѣ я пишу въ настоящую минуту, на устланной роскошными мягкими подушками верхней площадкѣ, можно видѣть все, происходящее со всѣхъ сторонъ. Именно въ настоящую минуту на горизонте показалась цѣлая масса кораблей, представляющихъ очень оживленное зрѣлище, между тѣмъ какъ воздухъ оглашается милліонами человѣческихъ голосовъ. Я слышала, будто въ то время, когда Yellow (желтый)— или, какъ увѣряетъ Пундитъ, Violet (фіолетовый), бывшій, какъ говоритъ, первымъ воздухоплавателемъ, доказывалъ возможность летать по воздуху во всѣхъ направленіяхъ — для чего только стоитъ подняться или опуститься до благопріятнаго теченія — его современники почти не обратили на него вниманія и смотрѣли на него, какъ на талантливаго безумца, потому что тогдашніе философы (?) считали такой полетъ вещью невозможной. Теперь мнѣ положительно кажется непонятнымъ, какъ такая, очевидно, возможная вещь ускользала отъ пониманія древнихъ ученыхъ. Но вѣдь во всѣ вѣка наука встречала наибольшія препятствія именно со стороны такъ называемыхъ людей науки. Наши современные ученые далеко не такіе ограниченные, какъ прежніе. О, я разскажу вамъ очень забавную исторію по этому поводу. Знаете ли вы, что не болѣе тысячи лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ метафизики согласились освободить людей отъ странной фантазіи, что для постиженія истины существуютъ только два возможныхъ пути? Можете вы этому повѣрить! Повидимому, давно, очень давно, во времена, покрытыя мракомъ, жилъ турецкій, — а впрочемъ, можетъ-быть, и индусскій — философъ Аріесъ Тоттль. Этотъ господинъ выдумалъ, или, по крайней мѣрѣ, пропагандировалъ методъ изслѣдованія, называвшійся дедуктивнымъ или апріорнымъ. Онъ исходилъ изъ такъ называемыхъ имъ «аксіомъ очевидной истины», изъ которыхъ выводилъ «логически» слѣдствія. Его величайшими учениками были нѣкій Невклидъ и нѣкій Кантъ. И вотъ Аріесъ Тоттль господствовалъ до появленія нѣкоего Гогга, который проповѣдывалъ совершенно иной методъ, называвшийся a posteriori, или индуктивнымъ [2]. Его система основывалась на ощущеніяхъ. Онъ шелъ, наблюдая, анализируя, классифицируя факты — instantiae naturae какъ ихъ высокопарно определяли — переходя постепенно къ общимъ законамъ. Однимъ словомъ, методъ Аріеса Тоттля основывался на noumena, система Гогга — на phenomena. И вотъ, такъ велико было восхищеніе послѣднимъ изъ методовъ, что при его появленіи Аріесъ Тоттль совершенно потерялъ значеніе; однако, въ концѣ — концовъ, онъ снова пріобрѣлъ почву подъ ногами и сталъ дѣлить владычество въ царствѣ истины съ своимъ болѣе современнымъ соперникомъ. Ученые тогда утверждали, что аристотельскій и бэконовскій методы — единственные пути, ведущіе къ познанію истины. Надо вамъ знать, что «бэконовскій» тоже, что «гогговскій»: первое прилагательное заменило второе какъ болѣе благозвучное и внушительное.
Увѣряю васъ, мой другъ, что я излагаю все это, основываясь на самыхъ надежныхъ авторитетахъ, и вы легко можете себѣ представить, насколько подобныя нелѣпыя понятія должны были задерживать развитіе всякаго истиннаго знанія, идущаго впередъ, почти безо всякихъ исключеній, интуитивно скачками. По стариннымъ взглядамъ, наслѣдованіе должно было двигаться ползкомъ и въ продолженіе сотенъ лѣтъ вліяніе Гогга было такъ велико, что всякой мысли въ настоящемъ значеніи слова былъ положенъ конецъ. Никто не осмѣливался высказать истины, которой былъ обязанъ исключительно собственному духу. Все равно, если истина была очевидной: тупоголовые ученые того времени смотрѣли только на путь, которымъ она была добыта. Они даже не хотѣли взглянуть на цѣль. «Покажите намъ средство, — провозглашали они, — средство!» Если, оказывалось, что средство не подходило ни подъ категорію Аріеса (т.-е. Барана) ни подъ категорію Гогга, ну, тогда ученые не шли дальше, а прямо называли «теоретика» глупцомъ и не обращали дальнѣйшаго вниманія ни на него самого ни на его истину.
Однако нельзя утверждать, чтобы пресмыкающаяся система помогла намъ за долгіе ряды лѣтъ добраться большого числа истинъ, потому что подавленіе воображенія было зломъ, которое не могло уравновѣсить въ древнихъ методахъ изслѣдованія никакая, хотя бы доведенная до высшей степени, точность. Ошибка этихъ гурманцевъ, ранцузовъ, ингличей и аммрикканцовъ[3] (послѣдніе, кстати, говорятъ, наши прямые предки)— совершенно та же самая, какую сдѣлаетъ человѣкъ, воображающій, что можетъ тѣмъ лучше разсмотрѣть предметъ, чѣмъ ближе поднесешь его къ глазамъ. Эти народы ослѣпляли себя подробностями. Примѣняя гогговскій методъ, они получали «факты», далеко не всегда бывшіе фактами; конечно, маловажное обстоятельство, если бы не предвзятая мысль, что это факты и должны быть ими, потому что кажутся таковыми. При примѣненіи же метода Барана ихъ путь былъ ни прямѣе бараньяго рога, потому что у нихъ не существовало ни одной аксіомы которая была бы въ действительности аксіомой, только крайнее ослѣпленіе мѣшало имъ замѣтить это, потому что даже въ ихъ время многія давно установленныя аксіомы уже отвергались. Наприм.: Ex nihilo nihil fit; тѣло не можетъ действовать тамъ, гдѣ его нѣтъ; не можетъ существовать антиподовъ; тьма не можетъ рождаться отъ свѣта, — всѣ эти и множество другихъ положеній, прежде считавшихся непреложными аксіомами, были признаны уже въ то время, про которое я говорю, не выдерживающими критики. До чего же нелѣпа со стороны этихъ людей была упорная вѣра въ аксіомы, какъ непоколебимыя основы истины. Даже словами самыхъ глубокихъ умовъ того времени легко доказать неосновательность и призрачность ихъ пресловутыхъ аксіомъ вообще. Кто сильнѣйшій изъ ихъ мыслителей? Что-то не помню! Схожу, спрошу Пундита и сейчасъ вернусь…
А, нашла! Вотъ книга, написанная около тысячи лѣтъ тому назадъ и недавно переведенная съ ингличскаго языка, замѣчу мимоходомъ, повидимому, послужившаго основаніемъ амрикканскому. Пундитъ говоритъ что это, положительно, лучшее сочиненіе по логикѣ. Авторъ, пользовавшійся большой известностью въ свое время, былъ нѣкто Мимлеръ, или Милль. Заглянемъ же въ его трактаты.
Ага! «Представимость или непредставимость, — говоритъ совершенно справедливо Милль, — ни въ какомъ случаѣ не можетъ приниматься за критеріи непреложной истины».
Кому изъ здравомыслящихъ нашихъ современниковъ могло бы прійти въ голову оспаривать этотъ труизмъ. Единственное, чему мы изумляемся, это — какъ могъ м-ръ Милль счесть за нужное указывать на нѣчто столь очевидное само по себѣ.
Отлично. Перевернемъ еще страницу. Что тутъ? «Изъ двухъ противорѣчій оба не могутъ быть истиной, т.-е. не могутъ существовать въ дѣйствітельности совмѣстно». Этимъ Милль хочетъ сказать, что дерево, напр., должно быть деревомъ или не деревомъ; что одновременно оно никакъ не можетъ быть деревомъ и не деревомъ. Очень хорошо! Но я спрошу его: «Почему?» Онъ отвѣчаетъ только одно и никогда не идетъ дальше: «Потому что невозможно представить себѣ, чтобы два взаимно исключающія положенія были оба истинными». Но это вовсе на отвѣтъ, какъ онъ самъ показываетъ. Потому что развѣ онъ самъ не высказалъ только что передъ тѣмъ труизма: «представимость или не представимость ни въ какомъ случаѣ не могутъ служить критеріемъ непреложной истины».
Но меня въ этихъ древнихъ возмущаетъ не столько ихъ логика — по ихъ собственному признанію, совершенно безпочвенная, несостоятельная и фантастичная — сколько ихъ высокомѣрное и тупое отрицаніе всякихъ другихъ путей для отысканія истины, всѣхъ другихъ средствъ къ ея достижению, кромѣ двухъ исконныхъ тропинокъ — одна, по которой пробираются ползкомъ, другая, гдѣ каждый шагъ приходится карабкаться. И по этимъ двумъ тропинкамъ они заставляютъ двигаться душу, одаренную стремленіемъ свободно парить!
Какъ вы думали, дорогой другъ, не стали бы эти древніе догматики втупикъ, если бы имъ пришлось опредѣлить, какимъ изъ двухъ путей была добыта наиболѣе важная и возвышенная изъ всѣхъ познанныхъ ими истинъ? Я говорю о законѣ тяготѣнія. Ньютонъ обязанъ имъ Кеплеру. Кеплеръ утверждалъ, что его три великіе закона были угаданы. — Эти три закона законовъ, которые повели великаго инглическаго математика къ его положеніямъ, на которыхъ зиждятся всѣ физическіе принципы и за которыми мы вступаемъ уже въ царство метафизики, Кеплеръ угадывалъ, т.-е. воображалъ. Онъ былъ «теоретикомъ» по преимуществу. Слово это, теперь такое почтенное, въ то время было почти презрительнымъ эпитетомъ. Не растерялись ли бы также эти старые кроты, если бы имъ пришлось объяснить, какими изъ двухъ «путей» криптографъ доходитъ до разгадки тайныхъ письменъ, нѣсколько болѣе запутанныхъ, чѣмъ обыкновенно? Или какимъ изъ двухъ путей Шампельонъ привелъ человѣчество къ познанію тѣхъ безчисленныхъ истинъ, которыя открылись, благодаря разобраннымъ имъ іероглифамъ?
Еще одно слово по этому вопросу, и я перестану надоѣдать вамъ. Не кажется ли страннымъ, что, вѣчно разглагольствуя о путяхъ къ истинѣ, эти убогіе рутинеры проходили мимо того, что мы теперь считаемъ большой, главной дорогой — мимо пути связности? Не кажется ли страннымъ, что они не вывели изъ Божьихъ твореній вывода, что совершенная святость должна быть абсолютной истиной? Какъ понятно стало все со времени провозглашенія этого положенія! Изслѣдованіе было отнято у кротовъ, роющихся въ землѣ, и сдѣлалось достояніемъ истинныхъ мыслителей, людей, одаренныхъ пылкимъ воображеніемъ. Они создаютъ теоріи. Можете вы представить себѣ взрывъ хохота, которымъ мои слова были бы встрѣчены нашими прародителями, если бы имъ оказалось возможнымъ заглянуть черезъ мое плечо на то, что я пишу? Я говорю: эти люди создаютъ теоріи; и ихъ теоріи просто исправляются, сокращаются, систематизируются, мало-по-малу очищаются отъ всего безсвязнаго, пока, наконецъ, совершенная связность, признаваемая даже самыми тупыми умами, не превратитъ ихъ въ абсолютную и безспорную истину.
Апрѣля 4. Новый газъ производитъ чудеса въ связи съ новыми усовершенствованіями въ области гуттаперчи. Какъ безопасны, покойны, легко управляемы современные воздушные корабли! Вотъ одинъ, огромныхъ размѣровъ, приближается къ намъ со скоростью, по крайней мѣрѣ, полутораста миль въ часъ. На немъ, повидимому, масса народа — вѣроятно, человѣкъ триста или четыреста пассажировъ. И все-таки, въ концѣ-концовъ, сто или даже двѣсти миль въ часъ не особенно быстрый способъ передвиженія. Помните вы быстроту нашего поѣзда при путешествіи черезъ Канадійскій материкъ? Цѣлыхъ триста миль въ часъ. Вотъ это называется ѣхать! Ничего не увидѣть изъ великолѣпныхъ салоновъ, ничѣмъ не заниматься, только пить, ѣсть, флиртовать или танцовать…. Помните вы, какое странное ощущение мы испытывали, когда случайно передъ нами мелькали внѣшніе предметы на полномъ ходу вагона. Все, казалось, сливалось въ одну сплошную массу. Что меня касается, то я предпочитаю путешествіе съ тихимъ поѣздомъ, дѣлающимъ сто миль въ часъ. Тутъ допускаются стеклянныя окна, которыя позволено отворять, и возможно даже составить нѣкоторое понятіе о странѣ, по которой ѣдешь.
Пундитъ говоритъ, что путь великой Канадійской желѣзной дороги былъ болѣе или менѣе намѣченъ лѣтъ за девятьсотъ тому назадъ! Онъ даже утверждаетъ, что и теперь можно разсматривать слѣды пути, относящіеся именно къ опредѣляемой имъ эпохѣ. Путь, повидимому, былъ двойной; наши дороги, какъ извѣстно, имѣютъ двѣнадцать путей, и три или четыре новыхъ еще проводятся. Старинные рельсы очень легки и промежутки между ними такъ узки, что ѣзда по нимъ, согласно современнымъ понятіямъ, была очень опасна. Даже теперешняя ширина между рельсами — пятьдесятъ футовъ — считается едва-едва безопасной. Я, съ своей стороны, не сомнѣваюсь, что путь действительно существовалъ, какъ утверждаетъ Пундитъ, потому что, по-моему, совершенно очевидно, что когда-то, не дальше столѣтій семи тому назадъ, Сѣверный и Южный Канадійскіе материки составляли одно целое. И тогда обитателямъ ихъ была необходима железная дорога черезъ весь континентъ.
Апрѣля 5-го. Не знаю, что делать отъ скуки. Пундитъ единственный человѣкъ на шарѣ, съ которымъ можно поговорить; а онъ, бѣдняга, ни о чемъ не можетъ разговаривать, кромѣ какъ о древностяхъ. Онъ весь день сегодня пытается убѣдить меня, что аммрикканы управлялись сами собою — ну, слыхана ли подобная нелепость! Что они жили въ такой конфедерации, гдѣ каждый человѣкъ былъ самъ по себе, точно прерійныя собаки, о которыхъ мы читаемъ въ басне. По его словамъ, они руководились самымъ страннымъ понятіемъ, какое можно себѣ представить, а именно, что «всѣ люди родятся свободными и равными», и это тогда, когда зубы законовъ градаціи такъ явственно отпечатываются на всѣхъ явленіяхъ, какъ въ области духовной, такъ и физической жизни. Каждый человѣкъ «подавалъ свой голосъ», какъ они выражались, т.-е. вмѣшивался въ общественныя дела, пока, наконецъ, не выяснилось, что дѣло всякаго — ничье, и что «республика» — (такъ называлось это несуразное учрежденіе), въ сущности, не имѣетъ правительства. Однако самодовольство философовъ, создавшихъ эту «республику», было, какъ говорятъ, впервые нарушено открытіемъ, нарушившимъ, что всеобщая подача голосовъ даетъ просторъ мошенническимъ продѣлкамъ, съ помощью которыхъ всегда можно собрать желаемое количество голосовъ, при чемъ не является возможнымъ ни предупрежденіе ни преследованіе подобнаго образа дѣйствія со стороны партіи, достаточно недобросовестной, чтобъ не стыдиться обмана. Небольшого размышленія объ этомъ открытіи достаточно, чтобы сдѣлать очевидными послѣдствія, т.-е. преобладаніе мошенниковъ. Такимъ образомъ, республиканское правительство не могло быть инымъ, какъ мошенническимъ. Но пока философы, сгорая отъ стыда за свою недальновидность, не позволившую имъ предвидѣть это неминуемое зло, занимались продумываніемъ новыхъ теорій, всему положилъ неожиданный конецъ одинъ господинъ по имени Чернь, который все захватилъ въ свои руки и создалъ такой деспотизмъ, по сравненіи съ которымъ деспотизмъ сказочныхъ Зероса и Геллофагабала былъ легокъ и пріятенъ. Этотъ господинъ Чернь, кстати сказать, иностранецъ, былъ, какъ говорятъ, гнуснѣйшій изъ людей, когда-либо тяготившихъ собою землю. Онъ былъ гигантъ ростомъ, дерзкій, хищный, грязный, соединявшій желчь быка съ сердцемъ гіэны и мозгами павлина. Наконецъ онъ погибъ отъ злоупотребленія собственной энергіей, которое истощило его. Однако и отъ него оказалась польза, какъ вообще бываетъ польза отъ всего, даже отъ худшаго зла. Онъ далъ человѣчеству урокъ, который не забудется: никогда не итти противъ естественнаго порядка вещей. Что касается республики, то ее нельзя было подвести ни подъ какой порядокъ. существующій на землѣ, развѣ только подъ порядокъ у «прерійныхъ собакъ», что, кажется, можетъ служить только доказательствомъ пригодности демократическаго строя лишь для собакъ.
Апрѣля 6-го. Прошедшую ночь любовались видомъ Альфы Лиры, дискъ которой въ подзорную трубу капитана подъ угломъ въ полъ градуса, очень похожъ на солнце, видимое простымъ глазомъ въ туманный день. Альфа Лиры, хотя гораздо больше нашего солнца, очень похожа на него своими пятнами, своей атмосферой и многими другими особенностями. Только въ теченіе послѣднихъ двухъ столѣтій, какъ говорить Пундитъ, стали догадываться о двойственномъ соотношеніи, существующемъ между обоими этими мірами. Странно сказать: предполагали, что видимое движеніе нашей планетной системы совершается по орбитѣ, вокругъ огромнаго свѣтила въ центрѣ ея. Говорили, что всѣ міры системы движутся вокругъ этого свѣтила или, во всякомъ случаѣ, вокругъ центра тяготѣнія, общаго для всѣхъ звѣздъ Млечнаго Пути, и находящегося, какъ полагали, близъ Алкіоны въ Плеядахъ, при чемъ для нашей системы періодъ обращенія равняется 117.000.000 годамъ! Намъ, съ нашими теперешними средствами, нашими усовершенствованными телескопами и т. д., конечно, трудно понять основу подобныхъ представленій. Первый выдвинувшій ихъ былъ Медлеръ. Надо предположить, что первоначальнымъ поводомъ къ его дикой гипотезѣ послужила простая аналогія, но въ такомъ случаѣ ему слѣдовало бы довести аналогію до конца. Дѣйствительно, можно было предположить существованіе одного большого тѣла: въ этомъ Медлеръ правъ. Но это большое тѣло динамически должно было превосходить своей величиной всѣ окружающія, вмѣстѣ взятыя. Въ такомъ случае является вопросъ: «Почему мы не видимъ его?» — особенно мы, находящіеся посерединѣ этого рая, поблизости, по крайней мѣрѣ, того мѣста, гдѣ должно находиться это чудовищное центральное солнце?
Астрономъ, можетъ-быть, въ этомъ пунктѣ прибѣгнулъ къ предположенію о тѣлѣ несвѣтящемся, но здѣсь аналогія внезапно обрывается. Но даже предполагая, что центральный шаръ несвѣтящійся, какъ могъ Медлеръ объяснить, что его не дѣлалъ видимымъ отраженный свѣтъ сонма безчисленныхъ солнцъ, сіяющихъ во всѣхъ направленіяхъ вокругъ него? Въ концѣ-концовъ авторъ гипотезы приходитъ къ признанію простого общаго центра тяготѣнія, общаго всѣмъ вращающимся мірамъ. Но и здѣсь опять аналогія исчезаетъ. Наша система, правда, вращается вокругъ одного общаго центра тяготѣнія, но это происходитъ въ связи съ существованіемъ и вслѣдствіе существованія матеріальнаго солнца, масса котораго болѣе чѣмъ уравновѣшиваетъ всю остальную систему. Математическій кругъ есть кривая, состоящая изъ безконечнаго множества прямыхъ; и такое представленіе о кругѣ — представленіе, которое по отношенію къ нашей земной геометріи является чисто-математическимъ, въ отличіе отъ практическаго, нагляднаго — это представленіе есть единственная практическая идея, по отношенію къ титаническимъ кругамъ, съ которыми намъ приходится имѣть дѣло, по крайней мѣрѣ, въ воображеніи, если только мы допустимъ, что наша система, вмѣстѣ со всѣми остальными, обращается вокругъ одного центральнаго пункта. Пусть самое могущественное человѣческое воображеніе только попытается представить себѣ такой невообразимый кругъ! Врядъ ли было бы парадоксомъ сказать, что даже сама молнія, вѣчно двигаясь по окружности этого невообразимаго круга, вѣчно будетъ мчаться по прямой. Допустить, что движеніе нашего солнца совершается по такой окружности, что направленіе нашей системы при такой орбитѣ можетъ сколько-нибудь замѣтно отклониться отъ прямой линіи, хотя бы въ милліонъ лѣтъ, — допустить это было бы нелѣпостью; а между тѣмъ, древніе астрономы воображали, будто имъ въ самомъ дѣлѣ удалось замѣтить такое положительное уклоненіе въ сторону кривой въ теченіе короткаго періода ихъ астрономической исторіи, пустяка — какихъ-нибудь двухъ, трехъ тысячъ лѣтъ! Положительно непонятно, какъ подобныя соображенія не навели ихъ сразу на мысль о истинномъ положеніи вещей, т.-е. о двойномъ обращеніи нашего солнца и Альфы Лиры вокругъ общаго центра тяготѣнія.
Апрѣля 7-го. Продолжали ночью свои астрономическия развлеченія. Любовались пятью спутниками Нептуна и съ большимъ интересомъ наблюдали за постановкой большого карниза новаго храма Дафны на лунѣ. Забавно было думать, что такія крохотныя существа, какъ обитатели луны, совершенно непохожія на людей, настолько превосходятъ насъ въ изобрѣтательности по механикѣ. Трудно также убѣдить себя, что эти огромныя массы, съ которыми лунный народъ справляется такъ легко, вовсе не такъ тяжелы, хотя это подсказываетъ намъ нашъ разумъ.
Апрѣля, 8-го. Эврика! Пундитъ торжествуетъ. Сегодня мы встретили воздушный корабль изъ Канады, который бросилъ намъ послѣдніе номера газетъ, заключающіе въ себѣ любопытныя сообщенія о канадійскихъ, или скорѣе, амриккскихъ древностяхъ. Вы, по всей вероятности, знаете о подготовительныхъ работахъ для новаго фонтана въ Парадизѣ, главномъ увеселительномъ саду императора. Повидимому, съ незапамятныхъ временъ Парадизъ[4] былъ буквально островомъ, т.-е. его сѣверную границу, насколько хватаетъ людская память, составляла рѣчка, или, скорѣе, морской рукавъ. Этотъ рукавъ постепенно расширялся, пока не достигъ настоящей ширины одной мили. Длина островка девять миль; ширина различна. Вся его поверхность, по словамъ Пундита, восемьсотъ лѣтъ тому назадъ была тѣсно застроена домами, изъ которыхъ нѣкоторые имѣли до двадцати этажей, такъ какъ земля, по совершенно непонятной причинѣ, цѣнилась страшно дорого въ этой мѣстности. Но гибельное землетрясеніе 2050 года такъ взбудоражило и засыпало весь городъ — онъ былъ слишкомъ великъ, чтобы назвать его деревней, — что самые неутомимые археологи не могли добиться данныхъ въ видѣ монетъ, медалей или надписей, которыя помогли бы составить хотя приблизительное понятіе о нравахъ, обычаяхъ и т. п. его первоначальныхъ обитателей. Намъ извѣстно только, что они принадлежали къ племени кникербокеровъ — дикарей, населявшихъ страну, когда ее открылъ Рикордеръ Риккеръ, рыцарь Золотого Руна. Однако они вовсе не были дикарями въ полномъ смыслѣ слова; напротивъ, имъ были известны многія искусства и даже науки на ихъ ладъ. Говорятъ, что они отличались, остроуміемъ во многихъ отношеніяхъ, но были одержимы маніей постройки зданій, которыя въ древней Амриккіи назывались «церквами» — родъ пагодъ, предназначенныхъ для служенія двумъ идоламъ: Богатству и Модѣ. Въ концѣ-концовъ, девять десятыхъ острова оказалась покрытой церквами. Женщины ихъ, какъ разсказываютъ, отличались чрезмѣрнымъ развитіемъ той части тѣла которая помещается ниже спины[5]. И эта уродливость — удивительное дѣло — считалась красотой. Чудеснымъ образомъ сохранилось нѣсколько изображеній такихъ женщинъ. Онѣ имѣютъ очень странный видъ, представляя нѣчто среднее между индѣйскимъ пѣтухомъ и драмадеромъ.
Эти немногія подробности составляютъ почти все, что дошло до насъ о древнихъ кникербокерахъ. Но въ послѣднее время, работая въ самомъ императорскомъ саду, занимающемъ, какъ вамъ известно, весь островъ, землекопы наткнулись на кубическую, очевидно, обтесанную, гранитную глыбу, вѣсомъ въ нѣсколько сотъ фунтовъ. Она хорошо сохранилась и, повидимому, не сильно пострадала отъ катастрофы, засыпавшей ее. На одной изъ сторонъ оказалась мраморная плита — представьте себѣ! — съ надписью, которую легко разобрать. Пундитъ въ экстазѣ. Когда сняли плиту, обнаружилось углубленіе, содержавшее свинцовый ящичекъ съ различными монетами, длиннымъ спискомъ именъ, несколькими документами, похожими на газеты, и другими вещами, крайне интересными для археолога. Безъ сомнѣнія, все это амриккскія древности, принадлежавшія племени книккербокеровъ. Газеты, брошенныя намъ, полны снимковъ съ этихъ монетъ, документовъ и т. п. Списываю для вашего удовольствія надпись на мраморной плитѣ:
Этотъ краеугольный камень памятника
Д ж о р д ж у В а ш и н г т о н у,
положенный съ подобающимъ торжествомъ
19 октября 1847 года
Въ годовщину сдачи
Лорда Корнваллиса
генералу Вашингтону въ Іорктоунѣ
А. Д. 1781
заботами общества сооруженія памятника Вашингтону въ
городѣ Нью-Йоркѣ.
Вотъ ваш подстрочный переводъ, сдѣланный самимъ Пундитомъ, такъ что ошибки быть не можетъ. Такимъ образомъ, изъ немногихъ сохранившихся словъ мы почерпаемъ много свѣдѣній, очень интересныхъ, изъ которыхъ слѣдуетъ, между прочимъ, что тысячу лѣтъ тому назадъ настоящіе памятники уже вышли изъ употребленія, и люди стали довольствоваться — какъ мы теперь — однимъ выраженіемъ намѣренія воздвигнуть памятникъ когда-нибудь въ будущемъ, и клался только краеугольный камень, какъ доказательство великодушнаго намѣренія. Изъ этой удивительной надписи мы, однако, узнаемъ очень ясно, кто, когда и какимъ образомъ сдался. Что касается того, гдѣ это произошло, то ясно, что въ Іорктоунѣ (гдѣ бы онъ ни находился), а кто сдался? Генералъ Корнваллисъ. Но зачѣмъ понадобилась дикарямъ эта сдача? Однако, если мы вспомнимъ, что эти дикари, безъ сомнѣнія, были людоѣдами, то мы можемъ вывести заключеніе, что они предназначали генерала на колбасы. Лордъ Корнваллисъ сдался (на колбасы) заботами общества сооружения памятника Вашингтону, безъ сомнѣнія, благотворительнаго учрежденія для закладки краеугольныхъ камней…. Но, Боже мой! что случилась? А, вижу — оболочка нашего корабля лопнула, и мы всѣ полетимъ сейчасъ въ море. Мнѣ, стало-быть, остается времени только на то, чтобы прибавить, что, судя по быстрому просмотру рисунковъ въ газетахъ, въ это время у амриккановъ было два великихъ человѣка: нѣкто Джонъ — кузнецъ, и Захарія — портной…
До свиданія! Дойдетъ ли до васъ это письмо, или нѣтъ, не важно, потому что я пишу такъ же для собственнаго развлеченія. Все же я запечатываю рукопись въ бутылку и бросаю ее въ море.
Ваша навѣкъ
- ↑ Т.-е. 1000 лѣтъ спустя послѣ того, какъ Поэ писалъ этотъ разсказъ. Разсказъ юмористическій, рисующій взглядъ нашихъ потомковъ на нашу цивилизацію, плодами которой всѣ будутъ пользоваться, но ясное представленіе о которой совершенно утратится. Сохранится воспоминаніе о нѣкоторыхъ именахъ великихъ людей — изобрѣтателей и мыслителей, но получится полный хаосъ понятій и знаніе въ родѣ нашего знанія исторіи и цивилизаціи Ассиріи или Вавилоніи.
- ↑ Всѣ опредѣленія перепутаны такъ же, какъ имена. Подобныхъ ученыхъ никогда не существовало.
- ↑ Черезъ 1000 лѣтъ самыя имена господствующихъ націй нашего времени будутъ забыты.
- ↑ Рѣчь идетъ о современномъ Нью-Иоркѣ, главная часть котораго расположена на островѣ Мэнгаттэнъ, при устьѣ рѣки Гудсонъ.
- ↑ Турнюры, которые начали носить въ 50 годахъ прошлаго столѣтія.