Письма о сибирской жизни (Ядринцев)/ДО

Письма о сибирской жизни
авторъ Николай Михайлович Ядринцев

Опубл.: 1868. Источникъ: az.lib.ru

ПИСЬМА О СИБИРСКОЙ ЖИЗНИ.

I.
ИЗЪ ТЮМЕНИ.

Екатеринбургъ — послѣдній городъ, напоминающій Европу. Здѣсь прощаемся окончательно съ европейскимъ комфортомъ, и встрѣчаемъ лицомъ къ лицу Азію, дикую, бѣдную и непривѣтливую.

Въ пермской губерніи послѣднія сносныя дороги, въ Екатеринбургѣ послѣдній виноградный гроздъ на вывѣскѣ виннаго погреба и послѣдняя каменная мостовая; далѣе на востокъ эти слабые признаки человѣческой культуры изчезаютъ. На вершинѣ Урала всякій можетъ встрѣтить мраморный пограничный памятникъ съ надписью: «Европа» и «Азія». Смыслъ этой надписи, конечно, тотъ, что на этой пограничной линіи оканчивается географическая Европа и начинается Азія; но азіятская, полудикая и сонная жизнь началась уже давно, гораздо раньше, чѣмъ путешественникъ встрѣчается съ этимъ столбомъ. Гдѣ застой общественной жизни, отсутствіе общественныхъ интересовъ и умственнаго развитія — тамъ Азія, — будь это за Ураломъ или на берегахъ Волги.

Тюмень я нашелъ купеческимъ и торговымъ городкомъ. Но не подумайте, что это городъ испещренный магазинами и вывѣсками, съ массой торговыхъ конторъ и квартиръ коммерческихъ агентовъ, съ немолчной движущейся толпой рабочаго и торговаго люда по улицамъ. Нѣтъ! Это одинъ изъ тѣхъ купеческихъ городковъ Россіи, которые, обыкновенно, зовутся за нетронутую цивилизаціей жизнь «излюбленными городками» Руси. Здѣсь видны чистые, патріархальные домики мѣщанъ, тихія мастерскія ремесленниковъ, мѣстами грязные и вонючіе заводы, наконецъ тяжелые каменные дома купцовъ, стоящіе какъ крѣпости, съ вѣчно задвинутыми на запоры воротами, съ спущенными на дворъ цѣпными собаками, съ мрачными нежилыми покоями, нерѣдко очень богато убранными, тогда какъ хозяева занимаютъ самую грязную частичку дома и нерѣдко находятся просто «въ людской», т. е., въ кухнѣ, съ прислугой. Вся торговая дѣятельность Тюмени сосредоточивается въ глухихъ замкнутыхъ дворахъ, гдѣ, нагружаются тяжелые обозы для отправокъ, да въ складочныхъ магазинахъ съ ржавыми замками, куда допускается лишь одинъ довѣренный приказчикъ. Здѣсь тихо и скрытно совершается торговое таинство; сдѣлки купцовъ происходятъ, разумѣется, не въ конторахъ, а больше за закуской, выпивкой и картами. Все это намъ будетъ понятно, если мы всмотримся внимательнѣе въ тюменскую жизнь; наблюдателю представится, что главная цѣль, двигающая жизнью и важнѣйшая ея функція есть ѣда, остальныя же занятія побочныя, второстепенныя, а къ нимъ принадлежитъ и коммерція.

У зажиточнаго тюменца день начинается набиваніемъ желудка пряженниками за чаемъ, затѣмъ чрезъ 2 часа слѣдуетъ закуска съ разными соленостями или завтракъ съ приправою добраго количества водки, что даетъ ему случай ходить до обѣда въ довольно пріятномъ туманѣ; затѣмъ слѣдуетъ плотный обѣдъ и порція хмѣльного, заставляющая его соснуть часовъ до 6 вечера; вечеромъ чай съ пряженниками, закуска съ туманомъ и затѣмъ ужинъ съ окончательно усыпляющей спиртной порціей. Всѣ визиты, встрѣчи, дѣла и развлеченія сопровождаются непремѣнной ѣдой.

Точно также Сибирь замѣчательна и потребленіемъ стиртуозностей. Еще Палласъ въ путешествіи по Сибири говоритъ о Томскѣ, что онъ не видывалъ ни одного мѣста, гдѣ бы пьянство было развито въ большей степени. Аббатъ Шаппъ въ прошломъ столѣтіи, живя въ Тобольскѣ, изумлялся гомерическому разгулу мѣстныхъ жителей. Англичанинъ Коттрель тоже видѣлъ въ Сибири одни лишь кутежи.

Городское населеніе Тюмени состоитъ изъ купеческой аристократіи и плебса — изъ ремесленниковъ и мѣщанъ; къ нимъ примѣшивается лишь незначительный элементъ мѣстнаго чиновничества, которое въ жизни города мало замѣтно. Тюмень — это типъ сибирскаго купеческаго города. Тюменская денежная аристократія занимаетъ самое важное положеніе въ городѣ и, по своему вліянію, первенствуетъ. Она носитъ старовѣрскій отпечатокъ и боится свѣтской жизни. Въ Тюмени нѣтъ ни баловъ, ни вечеровъ, кромѣ домашнихъ вечеринокъ. Жизнь замкнутая и глухая, домашняя. Только отцы семействъ пользуются полною свободою, съѣзжаясь для игры и кутежей; семействамъ же почти нѣтъ развлеченій. Поэтому собранія имѣютъ характеръ холостой компаніи; здѣсь ведется преимущественно карточная игра, которая выродилась не въ развлеченіе, а въ коммерческое предпріятіе. Случайно мнѣ пришлось въ Fortnightly Review прочитать статью Матью-Мэкфай о жизни въ С. Франциско; авторъ, раскапывая о развратной жизни этого города въ періодъ золотопромышленной горячки, говоритъ, что здѣсь велась громадная игра и удивляется, что иногда 200—1000 фунтовъ ставилось на карту и на столѣ лежали груды золота въ 4000 фунт. На это можно только улыбнуться людямъ, видавшимъ игру сибиряковъ. Здѣсь на карту ставится до 7000 руб. и теперь живутъ счастливцы, выигрывающіе на ярмаркѣ разомъ до 90,000 руб. Вѣроятно эта сумма была и на столѣ. Послѣ карточной игры коренному жителю Тюмени остается только ѣсть и спать…

Жизнь Тюменскаго плебса также носитъ свой оригинальный отпечатокъ. Низшій классъ состоитъ, какъ и въ остальныхъ сибирскихъ городахъ, изъ мѣщанства, и извѣстенъ подъ названіемъ «баклановъ». Въ Тюмени они выбрали своимъ центромъ особую слободу за оврагомъ, называемую «городищеліъ». Городище съ издавна пріобрѣло себѣ особую жизнь, принимая въ свою среду разныя забубенныя головы, промышленниковъ-воровъ, срѣзывателей товару съ обозовъ и проч. Дома у нихъ съ нарами, подпольями, подземельями, приспособленные къ занятіямъ сомнительнаго свойства. Больше всего «городище» боится, чтобы не открыли его катакомбы и потому тщательно оберегаетъ ихъ отъ всякихъ вторженій. Прежде оно жило окончательно своею жизнью, имѣло свои обычаи, нравы, свою полицію и даже свою финансовую систему и денежные знаки мѣстнаго произведенія. Городская полиція къ нему не подступалась. Обходы, ѣздившіе съ мѣстнымъ квартальнымъ и нѣсколькими казаками за оврагъ, постоянно терпѣли афронтъ. Соберутся бакланы толпой и пойдетъ потѣха. Разъ случился пожаръ въ «городищѣ»; пожарная команда летитъ къ оврагу, и вдругъ видитъ, что мостъ разобранъ и проѣхать нельзя. Между тѣмъ городищенское бакланье затушило пожаръ мигомъ, недавши вторгнуться непріятелю. Въ прежнее время бакланье обладало значительнымъ воинственнымъ духомъ; оно выходило на рѣку зимой и производило побоища. До сихъ поръ въ Тюмени есть старики съ сломанными пальцами и скулами отъ этихъ побоищъ. Теперь прекратилась эта варварская ломка рукъ и скулъ, но воинственный духъ тюменцевъ сохранился въ другихъ формахъ и проявленіяхъ. Случится ли вечеринка на городищѣ, соберутся дѣвушки, парни, пойдутъ игры, выпивки, ярко засвѣтятся въ избѣ огоньки, зазвенитъ балалайка и послышится женскій хоръ пѣсни:

Дрыгунъ, дрыгунъ, дрыгунъ,

Дрыгунъ дома не живетъ и т. д.

какъ вдругъ раздается крикъ мѣстнаго бакланья: — «ребята, зарѣчные пріѣхали»! Къ дому подкатила тройка съ десяткомъ молодцовъ съ противоположнаго конца города, изъ-за рѣки; всѣ они пріѣхали въ гости, на вечеринку.

— Мотри, говорятъ городищенскіе молодцы, — не давай маху! они прошлый разъ нашего Ваську на своей вечеркѣ откуделили.

Пріѣзжіе молодцы входятъ самонадѣянно. Начинается сначала общая выпивка, наконецъ начинаютъ другъ друга подстрекать, у обѣихъ партій сердце загорается и кулаки чешутся.

— Вы за что нашего Ваську откуделили? наконецъ грозно встаетъ международный вопросъ.

— А зачѣмъ онъ къ нашимъ дѣвкамъ приставалъ, за то мы его и откуделили! гордо отвѣчаютъ иностранцы.

— А какъ мы васъ откуделимъ!

— Силы станетъ, такъ кудель! говорятъ гости, засучивая рукава. Враги кидаются и начинается свалка. Валитъ бакланье на драку со всего городища и откуделятъ же они зарѣченскихъ молодцевъ, такъ что ни кожи, ни рожи не останется на нихъ.

— Ладно! говорятъ избитые зарѣчинцы, — пріѣдете вы къ намъ, зададимъ мы вамъ жару. И на слѣдующей зарѣчинской вечеринкѣ куделятъ городищенскихъ молодцевъ. И идетъ эта вражда по преданію, какъ вражда между Монтекки и Капулетти. Таковъ ужь нравъ у тюменскаго плебса.

Тюменское мѣщанство дѣятельно занимается шитьемъ кожевеннаго товара, хомутовъ, уздъ, рукавицъ и бродней (мѣстной обуви), снабжая ими Сибирь далеко на Востокъ. Въ этомъ случаѣ оно одно изъ наиболѣе ремесленныхъ населеній Сибири, и Тюмень — это кожевенный Ліонъ. Промышленная жизнь вызвала къ дѣятельности даже тюменскую женщину. Ее можно видѣть торгующею на рынкѣ, въ лавкѣ и работающею въ швальной мастерской. Прежде даже тюменскія богатыя купчихи засѣдали въ лавкахъ. Но съ вторженіемъ цивилизаціи, т. е. фортепіанъ и шляпокъ, предоставили эти плебейскія обязанности своимъ приказчикамъ.

Тюмень одинъ изъ важнѣйшихъ промышленныхъ пунктовъСибири. Въ самой Тюмени 67 кожевенныхъ заводовъ и до 16 въ округѣ, выдѣлывающихъ болѣе чѣмъ на 600,000 руб. однихъ кожъ, и до 46 другихъ заведеній какъ мыловаренныхъ, гончарныхъ, канатныхъ, кирпичныхъ, 1 клееваренный и 1 калевый. Кожи идутъ въ Россію, Китай, восточную Сибирь и Киргизскую степь. Тюмень замѣчательна, кромѣ выдѣлки кожъ, еще производствомъ ковровъ, имѣющихъ впрочемъ печальную участь; отправляемые кромѣ Сибири въ Петербургъ и царство Польское, они употребляются для шорнаго дѣла т. е. на обивку экипажей и т. п. Самое производство кожъ въ Тюмени находится въ примитивномъ состояніи: техника доморощенная, мастера плохіе и знанія никакого. Такимъ образомъ, если Тюмень и замѣчательна въ промышленномъ отношеніи, то исключительно обработкой сырья, что впрочемъ составляетъ отличительную черту всей сибирской промышленности. По отчету «Статистическаго Временника» видно, что вся Сибирь производитъ на 2,865,451 р. с. фабрикатовъ; какъ ничтожно это производство, достаточно сравнить его хотя съ производствомъ одной Казанской губерніи за тоже самое время. Когда во всей Сибири кожевенное производство простиралось на сумму 1,308,684 р., а сальное на 1,019,308 р., одна Казанская губернія производила на 1,211,970 руб. первого, и на 1,193,167 р. второго. Надо замѣтить, что всѣ сырые продукты Сибири обработываются въ сосѣднихъ губерніяхъ, Казанской и Пермской. Въ одной Казани изъ сибирскаго сала выдѣлываютъ на заводѣ Крестникова на 929,500 руб. сер. стеариновыхъ свѣчей, на екатеринбургскомъ такомъ же заводѣ на 77,875 р. Слѣдовательно Сибирь, отправляя сырье въ сосѣднія губерніи, пользуется фабрикатами изъ Россіи. Какъ ничтожна производительность Сибири сравнительно съ потребленіемъ ея, можно судить изъ того, что одна западная Сибирь потребляетъ фабрикатовъ на 36,800,000 р. с., производя только на 2,800,000 въ послѣднее время, т. е. ¹/₁₃ часть потребляемаго. Промышленность Сибири распредѣляется такимъ образомъ: Тобольская губернія, имѣя въ себѣ скотоводческую полосу киргизской степи, болѣе всего производитъ сальныхъ, мыльныхъ и кожевенныхъ фабрикатовъ; Томская губернія мало производитъ этихъ продуктовъ, хотя и могла бы, но, по неимѣнію отпуска, обладаетъ болѣе мукомольными заведеніями и отчасти золотыми промыслами. Енисейская губернія имѣетъ еще менѣе путей сбыта, а потому въ ней развита только золотопромышленность и отчасти желѣзное производство. Иркутская же губернія, находясь еще далѣе отъ Россіи, тѣмъ менѣе можетъ сбывать свои произведенія, по за то ей дорого и обходятся русскіе продукты. Что касается до золотопромышленности, то, благодаря ей, Сибирь до сихъ поръ считается «золотымъ дномъ». Можно встрѣтить и въ разговорахъ, и въ газетахъ еще до нынѣ афоризмъ: «что намъ трусить — въ Сибири золота много!» Но этотъ афоризмъ, не смотря на свою громкость, довольно неудаченъ. Въ 1862 г. на золотыхъ пріискахъ восточной Сибири было добыто золота 1,058 п. 8 ф. 43 зол.; въ западной же Сибири 42 и. 10 ф. 86 зол. Въ 1863 г. въ восточной уже только 990 п. 24 ф. 43 зол., а въ западной 31 п. 18 ф. 44 з. (См. Статистическій Временникъ). Такимъ образомъ добыча золота изъ году въ годъ уменьшается, да и никогда не отличалась особеннымъ изобиліемъ,

А вліяніе золотопромышленности на экономическое развитіе и благосостояніе края было самое вредное. Сибирь съ самого начала стала чувствовать свою бѣдность вслѣдствіе пользованія дорогими привозными фабрикатами изъ Россіи; поэтому она начала сама разработывать для своего удовлетворенія находившіеся подъ рукою продукты. Такъ, между прочимъ, начинало развиваться желѣзное производство. Уже въ половинѣ прошлаго столѣтія Миллеръ писалъ, что желѣзо вывозилось съ сибирскихъ заводовъ во всѣ губерніи Сибири и даже въ Россію, что дало ему право думать, «что со временемъ этимъ товаромъ не только Сибирь всю можно удовольствовать», но, и употреблять его не малое число въ россійскіе и заморскіе торги". (Извѣстія о торгахъ сибирскихъ, Миллера. Ежемѣс. Соч. 1755 г). Въ началѣ нынѣшняго столѣтія, около Енисейска и Троицкаго солевареннаго завода выплавляли руду и приготовляли желѣзныя орудія, которыя и расходились по Сибири. Кривошапкинъ, въ своемъ описаніи Енисейской губерніи, сообщаетъ, что въ 1820 г. съ Енисейскихъ заводовъ отпускалось въ Иркутскій край до 6000 п. желѣза, а съ 1830—40 г. 30,000 п. ежегодно. Но оба эти автора сообщаютъ, что съ появленіемъ золотопромышленности желѣзное производство пало, вслѣдствіе отвлеченія отъ него рукъ на пріиски. Авторъ населенныхъ мѣстъ Енисейской губ., говоритъ, что желѣзныя издѣлія Троицкаго завода Енисейской губерніи идутъ лишь для него самого. Томскіе желѣзные заводы производятъ только желѣзо для другихъ казенныхъ заводовъ, въ видѣ машинъ и орудій. Сибирь же получаетъ желѣзо съ Урала, что при тяжести этого матеріала очень невыгодно. А между тѣмъ это производство въ Сибири обѣщаетъ несомнѣнныя выгоды. При изобиліи лучшихъ въ свѣтѣ рудъ, подлѣ неистощимыхъ лѣсовъ и залежей каменнаго угля для топлива, при отдаленности отъ Россіи и насущной потребности въ этомъ матеріалѣ, повидимому, существуютъ всѣ условія для развитія этого производства, тѣмъ не менѣе каждый топоръ, каждый гвоздь Сибирь получаетъ за тысячи верстъ.

Благодаря той же золотопромышленной горячкѣ, убившей тысячи тысячъ человѣческихъ силъ эксплуататорской организаціей этого дѣла, и другія фабричныя предпріятія въ Сибири были неудачны. Въ 1791 г. была попытка Куткина основать полотняную фабрику около Тобольска, гдѣ начали было выдѣлывать голландскія полотна, салфетки, ленты, чулки, китайки и тикъ; этой фабрикѣ даже помогало правительство и дало на нее ссыльныхъ, но съ пріѣздомъ генералъ-губернатора Пестеля и при наслѣдникѣ Куткина, она была раззорена. Стеклянное производство до сихъ поръ вяло идетъ въ Сибири и едва достаточно для какого нибудь округа, волости или города. Посуда везется изъ Россіи, бьется дюжинами въ дорогѣ и отъ того цѣна на уцѣлѣвшіе предметы возрастаетъ до баснословныхъ цифръ. Техническая неумѣлость и фабричная непроизводительность Сибири поражаетъ въ особенности при взглядѣ на покупаемые ею привозные изъ Россіи фабрикаты и товары. Въ странѣ, гдѣ необозримые лѣса представляютъ неистощимый матеріалъ для деревянныхъ издѣлій, на ишимскую ярмарку Тобольской губерніи привозятся сани, сундуки, дуги изъ Пермской губерніи, а ложки изъ Семеновскаго уѣзда Нижегородской губерніи. Жернова точно также привозятся изъ Пермской губерніи, не смотря на изобиліе ихъ въ Алтаѣ. На тучной почвѣ едва существуетъ льняная и пеньковая промышленность для крестьянскаго употребленія. Скорнячество, при мѣховой спеціальности Сибири въ самомъ жалкомъ состояніи, и этотъ трудъ довершается въ Россіи. Даже пряники и тѣ не могутъ хорошо печься въ Сибири и привозятся на ярмарки Тобольской губ. изъ Шадринска. Не говоря уже, что около Киргизской степи, изобильной саломъ и шерстью, не завелось ни одного стеариноваго завода, мы одной сносной суконной^[1] фабрики. А между тѣмъ все привозное дорого и изъ рукъ вонъ плохо. Очевидцы говорятъ, что ситцы и матеріи, привозимые въ Сибирь — чистый бракъ и продаются съ неимовѣрными обманами. Табакъ привозился нарочно для Сибири подъ особенными бандеролями, на которыхъ выставлялись самыя высокія цѣны, а въ Ирбити въ одно время была лавка съ надписью: «Здѣсь приготовляются хересъ и мадера для Сибири». Такимъ образомъ громадный край, населенный самыми разнообразными элементами человѣческой расы, обладающій великими богатствами природы, не можетъ продовольствовать себя своими собственными средствами. Отъ гвоздя и до деревянной ложки онъ нуждается во всемъ привозномъ, и за все платятъ въ три-дорога. Гдѣ же это прославленное «золотое дно» Сибири, когда она въ экономическомъ отношеніи бѣднѣе Австраліи. Поэтому какъ ни горько для патріотическаго чувства нашихъ руссофиловъ такое явленіе, какъ ликвидація дѣлъ Сѣверо-американской Россійской компаніи, по оно совершенно логично и даже выгодно. Компанія не умѣла справиться съ своими владѣніями, она раззорила ихъ, она безполезно обобрала бѣдныя племена инородцевъ и выморила ихъ; она довела свое дѣло до того, что должна была передать его, въ интересахъ человѣческаго прогресса, въ руки болѣе способной и промышленной націи, — и, нѣтъ сомнѣнія, будущее разореннаго края представится намъ въ скоромъ времени совершенно въ другомъ видѣ.

II.
Изъ Семипалатинска.

Отъ Тюмени до Семипалатинска приходится проѣхать громадное пространство, одну изъ тѣхъ пустынь, къ какимъ привыкаетъ глазъ только въ Сибири. Начиная отъ Омска тянется вереница казачьихъ станицъ, представляющая много новыхъ данныхъ для рѣшенія вопроса о славянской цивилизаціи. Отъ Омска казачье войско тянется въ видѣ однородной линіи на западъ до границы Оренбургской губерніи, до пересѣченія р. Тобола на югѣ, вдоль по Иртышу, до границы Китая, до устья рѣки Бухтармы и даже немного далѣе. Кромѣ того въ послѣднее время это войско отсадило много колоній въ киргизскую степь, въ область сибирскихъ киргизовъ и семипалатинскую. Войско это возникло не такъ, какъ другія казачьи войска, напр. Уральское, Донское и проч. Оно не принадлежитъ къ числу созданій самого народа, явившихся въ ту историческую эпоху, когда русскій народъ самъ колонизировалъ свои у крайни. Казаки Ермака были такъ незначительны по числу и такъ разсыпаны по Сибири, что едва ли не смѣшались съ общею массою городскаго населенія, а, можетъ быть, и вымерли безъ потомковъ. Во всякомъ случаѣ, нынѣшнее сибирское казачье войско также имѣетъ съ ними мало общаго, какъ какой нибудь уѣздный судъ города Валдая (Новгородск. губерн.) съ потомками Марфы посадницы. Сибирскіе казаки вышли во всеоружіи изъ головы начальства, какъ Минерва изъ головы Юпитера, и колонизація Иртыша была военная, казенная, а не земская. Сначала на Иртышѣ возникали крѣпости, по указанію Петра Великаго, для охраны внутренней Сибири отъ набѣговъ киргизовъ и калмыковъ; границы крѣпостей содержались мѣстными регулярными войсками, пѣшими батальонами и драгунскими полками; крѣпости были соединены между собой кордонной линіей, состоявшей изъ форпостовъ, редутовъ, станицъ и маяковъ, въ которыхъ также была расположена часть гарнизоновъ. Ежедневно были совершаемы разъѣзды, смотрѣвшіе, нѣтъ ли непріятельскихъ «перелазовъ», т. е. нѣтъ ли слѣдовъ киргизскихъ шаекъ, переходившихъ на русскую сторону; на маякахъ и нѣкоторыхъ башняхъ сидѣли люди, которые должны были «недреманно» смотрѣть вдаль и наблюдать за непріятелемъ. Къ этому главному войску присоединялись постоянно иррегулярныя команды, донскіе, яицкіе, сибирскіе городовые казаки, сибирскіе татары, башкиры; они обязаны были исполнять второстепенную службу, конвоировать транспорты, возить почту и иногда дѣлать погоню за киргизскими шайками. Иррегулярныя команды стояли здѣсь посмѣнно. Но нѣкоторыя лица изъ нихъ, въ особенности сибирскіе городскіе казаки, обзаводились около крѣпостей домами и оставались тутъ навсегда; изъ этихъ поселившихся донцовъ, яицкихъ казаковъ, башкировъ вскорѣ составилось населеніе, которое въ 1745 г. считало уже въ своей средѣ до 600 человѣкъ мужскаго пола; начальство назвало ихъ «крѣпостными» казаками въ отличіе отъ смѣнныхъ командъ. Положеніе крѣпостныхъ было самое плачевное; ихъ обязанности ограничивались нисшими занятіями въ кордонной службѣ., — на войну они не употреблялись, а только, для хозяйственныхъ службъ по крѣпостямъ — чистили навозъ въ драгунскихъ конюшняхъ, пасли лошадей, возили провіантъ, возили начальство, были въ услуженіи у комендантовъ и начальниковъ редутовъ. За все это они получали самое скудное жалованье въ нѣсколько разъ менѣе, чѣмъ регулярный солдатъ. Въ 1812 г. регулярныя войска были выведены изъ Иртышской линіи, и крѣпостные казаки очутились единственными стражами линіи. Начальство, въ видахъ укрѣпленія линій, старалось увеличить его и организовать. По предложенію генерала Ширингера, къ нему были приписаны 138 запорожскихъ казаковъ, сосланныхъ въ Сибирь за участіе въ набѣгѣ атамановъ желѣзняка и Швачки; въ 1775 г. и 776 къ войску было причислено нѣсколько отпущенныхъ изъ остроговъ каторжныхъ, въ 1797—1799 г. было введено въ войско до 2000 малолѣтковъ, т. е дѣтей отставныхъ солдатъ, жившихъ въ Тобольск. губери.; въ 1805 г. въ войско было сослано 18 донскихъ казаковъ; а въ 1818 г. войску была дана первая организація; оно состояло тогда изъ 11,000 чел., раздѣленныхъ на 10 полковъ. Имъ дали общую форму, синіе кафтаны, широкіе кушаки, высокія казачьи шапки; полкамт даны были знамена. Впослѣдствіи это одѣяніе, забавные рисунки котораго и теперь можно найти въ войсковомъ правленіи, было вдругъ замѣнено уланской формой.

Между тѣмъ пополненіе войска продолжалось; въ 1812 и 1832 г. къ нему были приписаны поляки, взятые въ плѣнъ изъ арміи Наполеона и во время предпослѣдняго возстанія. Въ позднѣйшее время много приписано было крестьянъ, какъ русскихъ, такъ и сибирскихъ губерній. Очевидно, что это войско по составу своему представляетъ самое пестрое населеніе; фамиліи, происходящія отъ запорожцевъ, донцовъ, поляковъ и малолѣтковъ помнятъ свое происхожденіе, вѣроятно, какъ котомки высшей расы; такъ отъ поляковъ остались фамиліи Яновскихъ, Хлыновскихъ, Костылецкихъ и проч. Превосходство послѣдней расы признается также потому, что, несмотря на свою малочисленность, она дала наиболѣе способныхъ людей, имѣвшихъ здѣсь культурное вліяніе. Другія помѣси, какъ напр. башкиры, каторжные, остались во мракѣ. Вѣроятно, въ войско входило много и другихъ расъ въ видѣ выкрещенныхъ плѣнныхъ; этимъ путемъ могли входить расы самой отдаленной Азіи, потому что на семипалатинскій рынокъ привозились на продажу рабы изъ карыколпаковъ, бухарцевъ, индѣйцевъ и проч. Вслѣдствіе этого у казаковъ нѣтъ общаго тина, какъ у уральцевъ напримѣръ; въ войскѣ замѣчается необыкновенное разнообразіе; — по словамъ одного наблюдателя, который намъ много передалъ по этому предмету, можно и теперь еще узнать чисто-русскую кровь по широкому и крутому лбу — таковы фамиліи, происшедшія отъ драгунъ записавшихся въ казаки или отъ малолѣтковъ; есть типы необыкновенно красивые, можетъ быть, происходящіе отъ бухарцевъ; но много широкоскулыхъ физіономій, обличающихъ монгольское происхожденіе; послѣднія, кажется, преобладаютъ. Встрѣчаются иногда странные тины — такъ одинъ типъ подходилъ вполнѣ подъ описаніе гунна, приведенное Миль-Эдвардсомъ въ одной изъ своихъ статей; другой типъ напоминалъ китайца до такой степени, что казаки звали его «чюрчютъ» (по-киргизски китаецъ). Господству восточнаго типа безъ сомнѣнія помогаютъ какія нибудь не изслѣдованныя причины; такъ замѣчено въ нѣкоторыхъ, хотя, можетъ быть, и изолированныхъ случаяхъ, что крещеныя киргизки родятъ болѣе здоровыхъ дѣтей съ киргизскимъ типомъ, чѣмъ съ русскимъ; такъ что всѣ дѣти съ отцовскимъ русскимъ типомъ умираютъ, и остаются однѣ съ киргизскимъ типомъ. Къ сожалѣнію, число наблюденій весьма ограничено и въ войскѣ нѣтъ людей, которые бы занимались наукой.

Въ общемъ значеніи это казачье войско представляетъ тотъ интересъ, что оно состоитъ изъ представителей русской расы, столкнувшейся съ инородцами, и результаты этого столкновенія довольно замѣчательны. Обыкновенно, въ способности руссицировать инородцевъ выражается сила національнаго могущества. Народы, достигшіе сильнаго умственнаго и физическаго развитія, быстро прививаютъ свою цивилизацію народамъ нисшимъ по развитію и, такъ сказать, поглощаютъ ихъ. У насъ много говорится о необходимости обрусить, славянизировать тѣ части Россіи, которыя до сихъ поръ населены племенами неславянскими. Многіе горячо проповѣдуютъ о внесеніи и распространеніи нашей цивилизаціи на дальнемъ Востокѣ, доводя это до великой исторической народной миссіи. Здѣсь этотъ вопросъ разрѣшается наглядно, и мы фактически убѣждаемся, насколько въ насъ было способности обрусить и оцивилизовать азіятскія племена. Казачье войско въ Сибири, напримѣръ, съ издавна пришло въ столкновеніе Въ киргизами, калмыками и другими инородцами, населявшими степь. Помѣсь и сношенія, происходившія между русскимъ населеніемъ и инородцами, дали себя почувствовать, какъ въ типѣ, языкѣ, одеждѣ и обычаяхъ, такъ отчасти и въ интелигенціи. Мы уже сказали, какъ сильно столкновеніе съ азіятцами повліяло на типъ казаковъ; большинство изъ нихъ киргизо- и калмыкообразны. Путешественникъ по Сибири, Мейеръ, говоритъ, что казачье племя красиво. Если есть красота въ выдавшихся скулахъ, съуженныхъ глазахъ, рѣдкой щетинистой бородѣ, то нигдѣ нельзя встрѣтить подобной красоты, какъ въ казачьемъ сибирскомъ войскѣ. Конечно, измѣненіе тина не особенно печально, и сибиряки готовы бы съ этимъ помириться. Когда мы сказали одному образованному сибиряку о томъ, что соприкосновеніе ихъ съ азіятскими племенами угрожаетъ имъ наслѣдственнымъ безобразіемъ, то этотъ сибирякъ хладнокровно отвѣчалъ: «еслибъ и случилось подобное обстоятельсяво, то изъ него найдется выходъ. Законы метисаціи будутъ современемъ, говорилъ онъ, въ рукахъ науки, слѣдовательно общество будетъ въ состояніи направлять ее такъ, какъ найдетъ полезнымъ, а потому россійское общество, сжалившись надъ сибиряками, можетъ быть найдетъ полезнымъ посылать въ Сибирь тѣхъ изъ своихъ красавцевъ, которые не заняты ничѣмъ кромѣ своей наружности, для браковъ съ некрасивыми сибирячками, а пожалуй и съ инородческими женщинами; для того, чтобы они могли быть полезными хоть на этомъ поприщѣ, имъ даже можно будетъ положить двойные прогоны и не въ счетъ годовое жалованье». Къ сожалѣнію, у казаковъ результатомъ столкновеній съ инородцами явился не одинъ своеобразный типъ. Это русское населеніе на мѣсто того, чтобы внести нашу цивилизацію, языкъ и нравы въ среду инородцевъ, какъ слѣдовало народу, обладающему высшей культурной и прочной національностью, оно само отступило къ состоянію инородца, многое утратило, многое внесло къ себѣ инородческаго и нисколько не обрусило и не оцивилизовало даже такихъ дикарей, какъ пастуховъ киргизовъ. На окраинахъ войска и по линіи казаки почти утратили свой языкъ и постоянно разговариваютъ по-киргизски. Имѣя частыя сношенія съ киргизами, они ввели этотъ языкъ даже въ своемъ домашнемъ обиходѣ. Въ станицахъ часто приходится видѣть, какъ казачья барышня, дочь казачьяго чиновника, отдаетъ приказаніе своей служанкѣ по-киргизски. Какъ это ни странно, но киргизскій языкъ замѣняетъ здѣсь французскій языкъ. Въ Омскѣ намъ указывали на одного казачьяго чиновника, пріѣхавшаго изъ степи, который не могъ изложить содержанія длиннаго дѣла по-русски, и забывшись начиналъ часто передавать по-киргизски, совершенно упуская изъ виду, что слушатель его не понимаетъ. Поэтому можно судить, что вообще сибиряки не очень краснорѣчивы, вслѣдствіе столкновеній съ инородцами, по крайней мѣрѣ, это доказываютъ сибирскіе писатели, извѣстный Словцовъ и одинъ изъ лѣтописцевъ прошлаго столѣтія Андреевъ. Казаки заимствовали у киргизовъ и обычаи; не говоря уже о простыхъ казакахъ, которые любятъ садиться по-восточному, ѣздятъ верхомъ по-киргизски, мы укажемъ на казачьихъ офицеровъ, которые ведутъ жизнь, костюмируются и меблируютъ комнаты à la киргизъ.

Несмотря на это, что казакъ подчиняется вліянію киргиза, онъ необыкновенно высокомѣренъ въ обхожденіи съ сыномъ степей; онъ старается всѣми средствами эксплуатировать его въ свою пользу и это замѣчено всѣми уже давно. Казаки на значительномъ протяженіи вовсе не занимаются мы сельскимъ хозяйствомъ, ни земледѣліемъ, отчасти отвлеченные по службѣ, отчасти по неумѣнью и желанію пожить на счетъ киргизовъ. Тогда они придумываютъ разныя спекуляціи, берутъ часто у купцовъ въ кредитъ товары и раздаютъ ихъ также въ кредитъ киргизамъ, при чемъ безсовѣстно обмѣриваютъ и обвѣшиваютъ ихъ. Раздавши такимъ образомъ въ долгъ товары и хлѣбъ, казакъ имѣетъ обыкновеніе ѣздить по киргизамъ «получать долги», пуская въ ходъ всевозможные способы обмана. Пріѣзжая въ юрту, казакъ хорошо наѣстся, напьется, насидится на корточкахъ — и взявъ въ три-дорога баранами за отпущенный въ кредитъ товаръ, возвращается домой съ хорошей добычей.

Эта систематическая эксплуатація инородца, распространенная вообще въ Сибири и убивающая въ самомъ зародышѣ всякое стремленіе къ экономическому благосостоянію, особенно тяжело отзывается на пограничныхъ киргизахъ, во время постигающихъ ихъ бѣдствій. Часто киргизское населеніе, вынужденное падежомъ скота, отправляется искать пристанища и работы около казачьихъ селеній. Поселившись тутъ, они называются обыкновенно джатаками или боктучки, навозники. Жизнь джатака, этого киргизскаго пролетарія, очень жалкая. Еще маленькимъ, бѣгая голымъ по деревнѣ за милостынею, онъ встрѣчаетъ побои, насмѣшки и презрѣніе. Въ играхъ казачата его обижаютъ и стараются всѣми силами выказать свое превосходство; его не иначе величаютъ съ юности, какъ презрительнымъ именемъ «киргизской лопатки». Далѣе подросши, онъ нанимается въ работники къ казаку, что, при воззрѣніи на него какъ на скотину, равносильно рабству и онъ самымъ отчаяннымъ образомъ влачитъ свое существованіе; но это еще лучшая участь; остальные не могутъ найти мѣста и работниковъ. Избы джатаковъ, находящіяся всегда въ концѣ станицы, на навозныхъ кучахъ, — отчего и зовутъ ихъ иногда «боктукчи», — состоятъ изъ двухъ, трехъ бревенъ, врытыхъ въ землю, и они живутъ въ землянкахъ. почти голые, голодные и больные. Нерѣдко нападаетъ на нихъ тифъ, и тогда они перемираютъ цѣлыми тысячами.

За презрѣніе казаковъ киргизы имъ платятъ тою же монетой, по крайней мѣрѣ, на словахъ, что все-таки гуманнѣе и не такъ по-киргизски, какъ у казаковъ. Джанакъ, знаменитый киргизскій сатирикъ временъ Албая, такъ подсмѣивается надъ русскими. Онъ, изъ степи ѣдетъ въ первый разъ въ киргизскую обрусѣвшую деревню. "Въѣзжаю, говоритъ онъ, и встрѣчаю, о удивленіе! рыцаря на быкѣ; на головѣ у него какой-то колпакъ, а ноги зашиты въ холстъ (киргизъ говоритъ о ѣздѣ на быкахъ и удивляется холщевымъ шароварамъ, а сямъ онъ привыкъ носить замшевыя или плисовыя.) Нѣтъ юртъ, а стоятъ какія-то бревенчатыя сооруженія, неимѣющія никакого удобства и называются избэ. Вхожу въ домъ и вижу женщину, которую велятъ звать «матушкэ». Мнѣ «подаютъ на мѣсто вкусной баранины какой-то отвратительный „наваръ изъ навоза“ (должно быть выварки чая, такъ какъ чай киргизамъ извѣстенъ) и т. д. Вообще говоря, киргизская раса отличается наблюдательнымъ умомъ и необыкновенной энергіей мускульной силы. Одинъ чиновникъ, долго служившій въ степи и ѣздившій въ отпускъ въ Россію, разсказывалъ намъ, что сравнивая русскихъ бывшихъ крѣпостныхъ мужиковъ съ киргизами, онъ находитъ, что у послѣднихъ, свобода обхожденія, сообразительность, остроуміе, юморъ — все несравненно больше развито, чѣмъ у нашего забитаго крестьянина.

Киргизской народъ — народъ глубоко-поэтическій. Замѣчено, что пастушескіе народы особенно любятъ поэзію и богато проявляютъ ее въ сказкахъ, преданіяхъ, пѣсняхъ, поэмахъ и балладахъ. Киргизы считаютъ себя самымъ музыкальнымъ народомъ. Они говорятъ, что богиня пѣсни носилась когда-то надъ землею; тамъ, гдѣ она пролетѣла ниже, народъ музыкальнѣе; себя они причисляютъ къ народамъ, надъ которыми она пронеслась ближе всѣхъ остальныхъ. Когда во время возстанія Кенсары, степь раздѣлилась на двѣ партіи, одна за независимость, другая за сліяніе, то пѣвцы выходили на ратоборство и въ импровизованныхъ пѣсняхъ, одинъ Отвѣчая другому, вели гражданскіе дебаты. Такимъ образомъ политической ареной служила поэзія и киргизскія музы стояли съ мечами въ рукахъ другъ противъ друга. Въ пѣсняхъ и въ жизни киргизовъ очень замѣтна наклонность къ сатирѣ и юмору; они бойко отвѣчаютъ, тонко острятъ и даютъ меткіе эпитеты, далеко превосходящіе „киргизскую лопатку“. Самымъ образованнымъ изъ киргизовъ былъ, конечно, извѣстный путешественникъ покойный Чеканъ Валахановъ. Его путешествія иногда замѣчательны живымъ юморомъ; по разсказамъ онъ былъ одною изъ остроумнѣйшихъ личностей въ частной жизни. Усвоивши себѣ европейское образованіе и воззрѣнія, онъ любилъ злой гейневской насмѣшкой клеймить всякую пошлость. Вмѣстѣ съ тѣмъ это была глубоко-художественная натура. Къ сожалѣнію, киргизскій народъ мало имѣетъ средствъ къ развитію. Убогая школа въ Омскѣ, на полдюжипы учениковъ, нѣсколько дюжинныхъ мальчиковъ, учащихся въ сибирскомъ кадетскомъ корпусѣ (нынѣ военной гимназіи) и только. А какимъ бы оригинальнымъ блескомъ могъ засвѣтить геній этого народа въ русской литературѣ. Въ лицѣ Чекана-Валаханова у киргизовъ и ученаго Дарджи Банзарода у бурятъ, сибирскіе инородцы доказали, чѣмъ они могутъ быть въ исторіи умственной культуры.

Передъ нами теперь городъ Семипалатинскъ. Это одинъ изъ важнѣйшихъ пунктовъ въ нашихъ сношеніяхъ съ Китаемъ и средней Азіей. Онъ извѣстенъ на всемъ Востокѣ подъ громкимъ именемъ Мулатъ. Сосѣди его — Западный Китай, Бухара, Коканъ и вся средняя Азія. Не думайте, однакожъ, что это городъ, господствующій надъ Востокомъ своей торговлей, ослѣпляющій издѣліями цивилизаціи глаза кочующаго сосѣдняго дикаря и привлекающій на миліоны азіятскихъ и китайскихъ товаровъ, — городъ, передающій драгоцѣнный вѣнецъ европейской цивилизація варварской Азіи. Семипалатинскъ — это бѣдный городокъ съ 8,000 жит., онъ дѣлится на двѣ части — татарскую и русскую. Татарская часть еще довольно зажиточна; между тѣмъ, какъ русское населеніе крайне бѣдно и убого. Городъ имѣетъ общій грустный видъ: улицы не оживлены и пусты до того, что мѣстные жители осенью вѣютъ хлѣбъ на замерзшихъ лужахъ, не испытывая ни малѣйшаго безпокойства отъ городскаго движенія. Окрестности степныя, подавляющія однообразіемъ и унылостью; площади города — даже степь, только степной вѣтеръ бушуетъ на нихъ, да наноситъ бугры песку, которые жители не въ силахъ и отгресть — это единственная вещь, которая ослѣпляетъ здѣсь глаза. Торговое значеніе Семипалатинска то же незавидное. Торговля съ киргизами здѣсь незначительна, потому что идетъ другимъ трактомъ на Петропавловскъ; сюда же пригоняются только бараны изъ Заіісапской котловины и съ Южнаго Алтая. Торговля съ Китаемъ и Средней Азіей еще болѣе ничтожна. Но если мы возьмемъ и всю торговлю но Сибирской линіи съ Китаемъ и Средней Азіей, совершаемую чрезъ Петропавловскъ и Семипалатинскъ, то увидимъ, что въ 1864 г. отпускъ товаровъ изъ Сибири былъ только на сумму 1.464,072 р. с., а привозъ на 2.180,124 р. с. Изъ этой цифры приходится ²/₃ на Петропавловскъ и только ¹/₃ на Семипалатинскъ. Гораздо важнѣе русская торговля по сибирской линіи съ киргизами; къ нимъ отпущено въ 1864 г. товаровъ на 1.782,937 р., а вывезено на 4.190,661^[2]. Такимъ образомъ вся западно-сибирская заграничная торговля едва равнялась половинѣ торговли съ киргизами. Только въ 1866 г. торговля съ Средней Азіей нѣсколько оживилась, вслѣдствіе новыхъ пріобрѣтеній русскихъ въ Азіи. Особенно былъ значителенъ привозъ въ Акмалы. Сюда привезено было на 9,490 верблюдахъ 130,000 пуд. хлопка на 1.890,000 р. и на 500,000 другихъ товаровъ; но это былъ слишкомъ дорогой сюрпризъ; одинъ провозъ при дороговизнѣ верблюдовъ стоилъ отъ Ташкента 355,875 р. с. Въ Акмалы въ годъ привезено было китайскаго и средне-азіятскаго товару на 4.000,000 р., русскаго товару вывезено на 3 ¹/₃ милліона. Если бы были въ Сибири мануфактуры, то, нѣтъ сомнѣнія, торговля съ Бухарой и Конаномъ могла бы развиться въ широкихъ размѣрахъ. Теперь же, провозъ хлопка обходится до Акмаловъ въ 2 р. 25 к. на пудъ, да 3 р. до Москвы, и того выйдетъ 5 р. 25 к. на пудъ, что составитъ довольно значительную цѣну.

Важнымъ препятствіемъ русской торговлѣ съ Востокомъ до сихъ поръ служили физическія преграды. Сибирь отдѣлена на югъ отъ остальной Азіи высокими горами. Алтай, Саянъ, Тайга мѣшали сношеніямъ Сѣвера съ средней и южной Азіей, какъ нѣкогда Альпы разъединяли Италію съ Германіей. Но кромѣ физическихъ причинъ, конечно, много и другихъ. Сношенія съ Китаемъ, Средней Азіей, Тибетомъ ч Индіей были давнишними мечтами русскихъ. Еще недавно г. Ипполитъ Завалишинъ въ своей книгѣ о Сибири мечталъ о какихъ-то столкновеніяхъ съ англичанами на берегахъ Инда, о какихъ-то орлахъ, сраженіяхъ, новомъ Севастополѣ и Богъ знаетъ еще о чемъ^[3]. Эти же смѣлые планы давно заставляли русскихъ администраторовъ искать торговыхъ сношеній съ Индіей. Еще при Петрѣ I получили въ Россіи извѣстіе о бухарскомъ золотѣ, будто бы находящемся въ рѣкѣ Дарьѣ при городѣ Иркети; князь Гагаринъ посылалъ развѣдать объ этомъ открытіи боярскаго сына Трушникова. Петръ Великій снаряжалъ въ Бухару нѣсколько экспедицій для разузнанія справедливости этого слуха. Туда были посылаемы Бековичъ, князь Черкасскій. Кожинъ и наконецъ посолъ Флорій Беневени; во всѣхъ инструкціяхъ, данныхъ имъ, предписывалось узнать о золотѣ и водяномъ пути съ Индіей и о возможности вести торговлю. Кожинъ долженъ былъ быть отправленъ „подъ видомъ купчины, а настоящее дѣло до Индіи путь водяной открыть“. Головинъ, въ дѣяніяхъ Петра, говоритъ, что цѣль экспедиціи была „открытіе золота, а если его и не найдется, то, по крайней мѣрѣ, найденъ будетъ новый способъ къ полученію онаго посредствомъ торговли чрезъ тѣ страны съ самою Индіей“ (т. V стр. 235). При Екатеринѣ отдано было приказаніе начальнику сибирскихъ войскъ Ширингеру позаботиться объ этихъ же сношеніяхъ. Извѣстно, что при Павлѣ готовился военный походъ въ Индію. Министръ Козадавлевъ посылалъ Сальватори въ Семипалатинскъ попытаться завести торговлю съ Тибетомъ кашемирскими козами. При Канкринѣ въ 1842 г. было предложено правительствомъ сибирскому купцу Попову снарядить торговую экспедицію въ Тибетъ. Поповъ согласился, но потребовалъ 200 человѣкъ конвоя, на казенномъ содержаніи; по составленной смѣтѣ, содержаніе этого отряда обошлось бы въ 50.000 р. и экспедиція не состоялась. Такимъ образомъ ни одна изъ экспедицій не удалась и наши обширные планы о торговлѣ съ Индіей окончились грудами напрасно исписанной канцелярской бумаги. Подъ конецъ правительство предоставило эти планы купцамъ, которые сдѣлали еще меньше» чѣмъ чиновники. Не смотря на то, что Средняя Азія есть совершенная terra incognita новѣйшаго времени и нѣкоторыя мѣста, какъ Боларъ — только случайно посѣщались не многими европейцами въ родѣ Марко Поло, не смотря на весь научный интересъ и міровое значеніе этихъ открытій, ни одинъ русскій путешественникъ, подобно Вамбери, и ни одинъ русскій купецъ не попробовали заглянуть въ эти таинственныя страны. Это можетъ быть единственный уголокъ міра, гдѣ еще могутъ оказать русскіе услугу наукѣ. Пусть любой изъ насъ откроетъ исторію развитія наукъ и завоеваній человѣческаго разума, и онъ увидитъ, много ли внесли мы до сихъ поръ открытій въ человѣческое знаніе! Нѣсколько удачнѣе были наши сношенія въ прошломъ столѣтіи съ Кожаномъ и Бухарою, и то благодаря самимъ бухарцамъ. Бухарцы сами вторглись въ Сибирь въ лицѣ купцовъ, они занялись торгомъ, поселились въ сибирскихъ городахъ и скоро пріобрѣли почти монополію на рынкѣ, они одѣвали все населеніе Сибири своими тканями и ввозили и вывозили товары безъ всякаго контроля. Они здѣсь пользовались необыкновеннымъ довѣріемъ инородцевъ (какъ и теперь пользуются татары) и скупали лучшіе мѣха, тогда какъ эти мѣха предназначались въ уплату ясака (подати). Бухарцы не хотѣли подчиняться контролю въ вывозѣ товаровъ, и правительство вдругъ запретило имъ торговать въ Сибири, точно также какъ и русскимъ купцамъ ѣздить въ Бухару. Торговля лопнула и съ тѣхъ поръ кое-какъ тянулась только на границѣ. Бухару лишь посѣщали русскіе эмигранты: бѣглые солдаты, казаки, иногда дѣлавшіеся тамъ начальниками, крѣпостные люди, бѣжавшіе отъ помѣщичьей плети. Остальные входы въ азіятскія государства для русскихъ были заперты. Эта неловкая и близорукая политика, и доселѣ поддерживаемая нашими руссофилами, особенно повредила развитію нашихъ сношеній съ Китаемъ; въ то время, какъ англичане забирали въ свои руки Китай, мы переписывались и думали. Теперь нѣкоторые изъ нашихъ публицистовъ, недовольные тѣмъ, что Китай пренебрегаетъ вашими сношеніями, рекомендуютъ политику завоевательную или устрашительную, которая заставила бы «Сына неба» открыть русскимъ свои порты и границы. Такой взглядъ въ «Современной Лѣтописи» недавно высказалъ г. Дмитрій Завалишинъ, братъ Ипполита Завалишина, совѣтующаго оттузить Синая на берегахъ Инда. Но сколько бы мы ни тузили китайцевъ и индѣйцевъ, а торговыхъ сношеній съ ними не разовьемъ, потому что торговать не чѣмъ. Въ самомъ дѣлѣ, чѣмъ мы можемъ торговать съ Китаемъ? вотъ вопросъ. Изъ отчета Тернера «о движеніи внѣшней торговли Россіи съ 1853—56 г.» видно, что было вывезено болѣе всего въ Китай мягкой рухляди, въ 1851 г. на 1.693,700 р. с. а въ другія страны Азіи на 31,500 р.; въ 1823 г. на 1.075,200 р. въ Китай, и на 25,500 р. на остальную Азію, за тѣмъ изъ Сибири шли главнымъ образомъ кожи; ихъ было вывезено вообще въ Азію съ 1844—46 г. на 329,035 р., въ томъ числѣ въ Китай на 246,361 р.; въ общей суммѣ потому же отчету до 1850 г. болѣе половины кожъ отправлялось въ Китай. Въ 1855 г. было ихъ туда отпущено на 1.075,200 р, и только на 28,500 р. с. въ остальныя страны Азіи. Гагемейстеръ, въ «Статистическомъ обозрѣніи Сибири», приводитъ подобные же отчеты о нашей торговлѣ съ Китаемъ. Такимъ образомъ преимущественно наша торговля съ Китаемъ состояла въ сырьѣ. Неудивительно, что мы, нація цивилизованная и слѣдовательно промышленная, отпускаемъ главнымъ образомъ невыдѣланные продукты въ страну, въ которую должны бы отпускать фабрикаты и которая, по мнѣнію нашихъ публицистовъ, стоитъ во сто кратъ ниже насъ. Однако посмотримъ, что говорятъ о ней путешественники. Раскроемъ хоть путешествіе іезуитовъ Гюка и Габе.

«Громадное населеніе Китая», говоритъ Гюкъ, «богатство почвы и разнообразіе ея произведеніи, обширное пространство его территоріи и легкость сообщенія сухимъ путемъ и водой, дѣятельность его жителей, законы и общественные нравы — все кажется соединилось, чтобы сдѣлать эту націю самой промышленной въ свѣтѣ. Съ какой бы стороны иностранецъ не проникнулъ въ Китай, какой бы пунктъ не посѣтилъ онъ, что поражаетъ прежде всего, что вызываетъ удивленіе? — это производительная дѣятельность этого народа, которую жадность барыша и потребность торга вызываетъ повсюду. Съ Сѣвера до Юга, съ Востока до Запада — это вѣчный рынокъ, ярмарка, продолжающаяся цѣлые годы безпрерывно». (L’empire chinois, souvenirs d’un voyage dans la Tartarie et le Thibet vol 2 p. 170—171). Далѣе путешественникъ, описывая промышленные города Китая, говоритъ, что нельзя составить точнаго опредѣленія о дѣятельности и громадности внутренней торговли. Улицы полны народомъ до того, что дома кажутся пустыми, магазины вѣчны полны купцами и покупателями, фабрики и мануфактуры наполнены рабочими и художниками. Одни эти три города имѣютъ 8 милліоновъ жителей (р. 172). За тѣмъ путешественникъ сообщаетъ причины, почему не могъ развиться европейскій торгъ съ Китаемъ. Европейская торговля, приводитъ онъ, въ 1850 г. была въ такомъ положеніи: Англія посылала 374 корабля въ китайскіе порты, Соединенные Штаты 183, остальные 86 кораблей — другія націи. Это торговое движеніе, пишетъ Гюкъ, безъ сомнѣнія очень значительно для Англіи и Соединен. Штатовъ, но его вліяніе мало чувствительно въ обширной Китайской имперіи, среди громаднаго промышленнаго населенія. Торговля съ иностранцами въ немъ можетъ прекратиться съ разу, не причинивши ни малѣйшаго ощущенія во внутреннихъ провиціяхъ. Все, что можетъ отъ прекращенія произойти, это пониженіе цѣны чая и хлопка и повышеніе въ цѣнѣ опіума, по не надолго: потому что китайцы начнутъ немедленно его выдѣлывать сами въ изобиліи". «Одинъ путешествовавшій морякъ Жюренъ де-ла Гравье говоритъ, что Китай нуждается въ продажѣ, а не въ покупкѣ» (La Chine а besoin de vendre, non d.acheter). Такимъ образомъ, если Китай, благодаря своей долгой изолированной жизни, постарался выработать для себя все необходимое и можетъ обойдтись безъ помощи европейскихъ мануфактуръ, то что же мы будемъ дѣлать въ немъ съ своимъ сырьемъ и рухлядью? Какъ маловаженъ нашъ торгъ сравнительно съ европейскимъ въ Китаѣ, мы укажемъ на цифры изъ того же Гюка. Одна Англія вывозитъ 25 милліоновъ килограмовъ чаю, 8 милліоновъ Соединенные Штаты и только 4 милліона Россія. И такъ если бы всѣ Завалишины русской земли начали трубить походъ на Китай и если бы всѣ руссофилы двинулись на 600 милліоновъ китайцевъ, передъ силой которыхъ страшится европейскій мыслитель и говоритъ: «Что если они усвоятъ военное искуство и шелохнутся?» — то и тогда едва ли бы мы что нибудь выиграли въ торговлѣ. Наше соціальное развитіе прямо указываетъ намъ на несомнѣнныя выгоды отъ сношеній съ другими азіятскими рынками, откуда европейская конкуренція еще не вытѣснила насъ, а. именно на тѣ монгольскія кочевыя орды, на тѣхъ же киргизовъ, которые дѣйствительно могутъ нуждаться въ нашихъ фабрикатахъ и съ которыми Сибирь могла бы успѣшно вести торговлю также, какъ съ Коканомъ и Бухарою. Но для этого необходимо сибирскому населенію поднять низкій уровень своей собственной промышленности и умственнаго образованія, а русскимъ купцамъ отучиться отъ обмана въ торговыхъ сношеніяхъ съ иностранцами, особенно съ азіятцами, у которыхъ большая часть сдѣлокъ совершается на честномъ словѣ. Однимъ словомъ, мы не видимъ въ наше. время другихъ, болѣе могущественныхъ средствъ для сближенія съ дикими народами, какъ вліяніе высокой умственной культуры. Къ Сибири подходятъ народы съ двумя сильными и необыкновенно популярными въ Азіи религіями: буддизмомъ и магометанствомъ. Измѣнить воззрѣнія этихъ народовъ можно только при помощи всѣхъ средствъ науки и знанія. Магометанство такъ могущественно и побѣдоносно шло по Азіи, что охватило азіятскій Западъ, перешло изъ Аравіи въ Бухару и въ половинѣ прошлаго столѣтія, во время уже русскаго владычества въ Сибири и при христіанской пропагандѣ, обратило Барабинскую степь, населенную татарами, въ своихъ прозелитовъ. Ламаизмъ распространенъ даже у Бурятъ. Пишутъ, что Англійскіе миссіонеры въ Индіи встрѣтили непредвидѣнную оппозицію; буддисты въ полемикѣ съ ними начали приводить имъ Ренана, Штрауса и другія произведенія; «они имѣютъ газеты и нынѣ борятся европейскимъ оружіемъ». Китайцы въ религіи индефферентны; послѣ самаго краснорѣчиваго убѣжденія и раскрытія всей гуманности христіанскаго ученія, европейскимъ миссіонерамъ Китаецъ говоритъ: «да, ваша религія очень похожа на нашу, она такая же прекрасная религія». Но между тѣмъ китайцы не въ силахъ отвергнуть Европейскую науку; ихъ мандарины и ученые охотно ею пользуются. Какъ проникаетъ она, можно судить потому, что въ Китай перенеслись гравюры Гетевскаго Вертера и картины нѣмецкихъ сатирическихъ листковъ; а одинъ китайскій географъ въ своей книгѣ считаетъ величайшимъ человѣкомъ въ мірѣ, оказавшимъ наиболѣе услугъ человѣчеству, Вашингтона. Англичане, удовлетворяя Индію своей мануфактурой, хотя и эксплуатируютъ ее, но они дали ей въ Калькуттѣ университетъ, гдѣ недавно училось 700 человѣкъ Индусовъ; въ Индіи издаются книги, газеты и журналы въ громадномъ количествѣ. Вездѣ, гдѣ только ни является Англійское могущество, оно несетъ и свою цивилизацію: дикари ея острововъ часто вслѣдъ за полученіемъ отъ нея старыхъ мундировъ начинаютъ издавать и газеты. Вамбери встрѣтилъ въ глуши Средней Азіи авганъ, которые усвоили англійскія привычки, на первый разъ, конечно, чисто-внѣшнія; они носятъ мундиры, имѣютъ англійскіе чины и европейскіе пріемы Англичанъ тутъ нѣтъ, но гдѣ они были хоть на нѣсколько минутъ, тамъ оставили хоть какіе нибудь слѣды своей цивилизаціи! Такова сила умственнаго вліяніи.

Намъ припоминается наконецъ древняя цивилизація Бухары. Когда-то она не имѣла никакихъ столкновеній съ европейцами; единственными цивилизаторами ея были арабы и какъ богато прививалась эта цивилизація къ Бухарѣ! Арабы передали въ Бухару не одну религію, они перенесли сюда и всѣ сокровища своего знанія. Арабское просвѣщеніе проникло вплоть до Самарканда, сюда перенеслись: арабская математика, астрономія и поэзія; арабы, знакомые съ Аристотелемъ, познакомили съ нимъ и бухарцевъ. Авинцена, «князь врачей», первый учитель европейской фармакологіи и считавшійся вторымъ ученымъ послѣ Аристотеля въ X вѣкѣ, получилъ образованіе въ Бухарѣ. Габеръ, написавшій трогательную и поэтическую исторію своей жизни, былъ чрезвычайно образованною личностью своего вѣка. Въ XV в. потомокъ Тимура Улусъ-бейтъ учредилъ близь Самарканда обсерваторію въ родѣ александрійскаго музея. Здѣсь, подъ прозрачнымъ и звѣзднымъ бухарскимъ небомъ, привилась богатая арабская астрономія. Гумбольдтъ въ своемъ «Космосѣ» говоритъ, что персидская поэзія возникла въ странахъ Балки и Ферганы (Коканда) (Косм. Гумбольдта т. 2, стр. 38). Дѣйствительно, здѣсь, среди садовъ, которые называются раемъ, съ освѣжающими ихъ фонтанами, наполненными розовыми кустами и густыми плодовыми деревьями, подъ сладострастнымъ небомъ, должны были найдти себѣ полное сочувствіе пѣсни Гафчза. До сихъ поръ этотъ народѣ декламируетъ персидскихъ поэтовъ; въ его школахъ, но отзыву Вамбери, еще учатся логикѣ Аристотеля, а Бухара, но словамъ того же путешественника, стала обѣтованною землею мусульманства, какъ Константинополь Азіи. Бухара есть центръ промышленной жизни въ средѣ окружающихъ ее народовъ. Въ Карсѣ Вамбери нашелъ ножи, неуступающіе издѣліямъ Шеффильда и Бирмингама. Въ Бухарѣ очень развито сапожное искуство и городъ снабжаетъ обувью всѣ дикія племена. Киргизы, кипчаки, калмыки и остальные кочевники до китайской Татаріи посѣщаютъ ея базары, одѣваясь здѣсь, и шикарно шаборча своимъ новымъ платьемъ; Бухара ихъ — Лондонъ и Парижъ! (Путешеств. въ Бухару Вамбери). Съ такою страною приходится имѣть дѣло. Невольно задумаешься. Есть ли въ Сибири университетъ, откуда должна была бы свѣтить европейская наука на азіятскія племена; есть ли подъ ея такимъ же свѣтлымъ, какъ и бухарское небо, обсерваторія, чтобы наслѣдовать аравійской учености въ Азіи? Есть ли у ней журналы и книги, которыя могли бы рекомендовать нашу литературу, какъ органъ богатой мысли и высокихъ чувствъ? Неужели еще долго будетъ снабжать Азію, вмѣсто продуктовъ цивилизаціи, только водкой, и то разсыропленной водой?

III.
ИЗЪ АЛТАЯ.

Къ югу отъ Семипалатинска тянутся горы Алтая, съ ихъ снѣжными альпами и цвѣтущими самой нѣжной южной флорой долинами. Высота горъ, достигающая мѣстами до 10,000 футовъ, даетъ возможность развернуться самымъ разнообразнымъ зонамъ, переходящимъ отъ суровыхъ и холодныхъ въ равнины съ мягкимъ климатомъ, роскошной растительностію, напоминающей югъ своею прелестью. Этотъ край давно привлекалъ Русскихъ, прежде чѣмъ началась здѣсь правительственная колонизація; въ этомъ онъ имѣетъ интересъ историческій, какъ захолустье, гдѣ люди долго жили изолированными; онъ имѣетъ интересъ этнографическій и по богатой природѣ и ея произведеніямъ, онъ замѣчателенъ даже въ экономическомъ отношеніи.

Русское населеніе раскидывается на западномъ склонѣ Алтая въ живописныхъ долинахъ Ульбы, Убы, Шульбы, Алея и Бухтармы; на восточномъ склонѣ Алтая уже очень незначительныя русскія поселенія; здѣсь граница, гдѣ начинаются пріюты теленгитовъ или, какъ ихъ называетъ Риттеръ, горныхъ калмыковъ Крестьянское населеніе Алтая занимается скотоводствомъ и пчеловодствомъ. Здѣсь всѣ удобства развиться самому богатому сельскому хозяйству, но, къ сожалѣнію, оба эти промысла находятся здѣсь въ самомъ жалкомъ состояніи. Не смотря на обиліе луговъ, полныхъ душистыми травами и табуны скота, отъ котораго можно добывать самые отборные животные продукты, какъ пчеловодство, такъ и добываніе животныхъ продуктовъ ведется крайне небрежно и неумѣло. Сало, получаемое здѣсь отъ скота, идетъ на Ишимскую ярмарку, а потомъ въ Россію. Обыкновенно его запаковываютъ въ кожи, которыя должны сбываться тамъ же, по по небрежности, всѣ эти кожи во время сильныхъ морозовъ на пути лопаются и становятся негодными. Масло также, не говоря уже о нечистотѣ обработки, везется не слишкомъ бережно; часто въ деревняхъ его растаскиваютъ собаки, такъ какъ оно везется замороженнымъ и едва прикрытымъ, а между тѣмъ этотъ продуктъ идетъ какъ драгоцѣнность тысячи верстъ, и появляется на константинопольскомъ рынкѣ. Уже теперешнее богатство Алтая доказываетъ, какія бы богатыя выгоды и громадные запасы могъ представить край для промышленности при экономіи и раціональномъ сельскомъ хозяйствѣ. Съ изысканною растительностію, съ благословеннымъ климатомъ для людей и скота всякаго рода, какія бы стада дургемскихъ коровъ и блесвелевскихъ овецъ могъ представить онъ, если бы самое населеніе не было на степени бухтарминскихъ коровъ. Въ промышенности здѣсь важную роль играетъ пчеловодство. Медъ и воскъ въ большемъ количествѣ расходятся отсюда по ярмаркамъ Сибири, — воскъ на церковныя свѣчи, — медъ замѣняетъ сибирякамъ сахаръ, также какъ и изюмъ. Эти продукты распространены у всего средняго сословія Сибири, которому сахаръ кажется дорогимъ и несоотвѣтствующимъ экономіи. Пироги съ изюмомъ и медомъ составляютъ также важную приправу къ чаю. Пчеловодство недавно стало прививаться въ Сибири. Вадимъ Пассекъ сообщаетъ, что въ 1805 г. въ Сибири не было ни одной пчелы. Ледебуръ говоритъ, что пчеловодство началось здѣсь съ 1776 г. Не смотря на это уже въ 1838 г. Сибирь вывозила въ Ирбить на 100,000 р. меду и воску. На Ирбитской ярмаркѣ въ 1860 г. меду было продано на 600,000 р. с.; да на Ишимской продается на 60,000 р.^[4]. Алтай въ этомъ случаѣ составляетъ его главный складъ. Крестьяне нѣкоторыхъ деревень исключительно занимаются пчеловодствомъ. Воскъ считается превосходнымъ и содержаніе его къ меду относится какъ 15: 1. Не смотря на то, что пчеловодство здѣсь ведется въ очень широкихъ размѣрахъ, также какъ скотоводство и охота, мы здѣсь не найдемъ хозяйственныхъ усовершенствованій, но напротивъ встрѣчаемъ совершенное отступленіе въ способахъ и орудіяхъ промысловъ, даже отъ тои степени культуры, на которой стоитъ остальное русское крестьянство. Такъ, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Алтая крестьяне оставили долбленые ульи и замѣняютъ ихъ просто найденными въ лѣсу пнями съ дуплами, — это способъ разведенія пчелъ, заимствованный у самой природы. Въ орудіяхъ ловли звѣрей алтайское крестьянство также не вводитъ огнестрѣльнаго оружія, которое примѣняется въ другихъ мѣстахъ къ охотѣ, а продолжаетъ добывать звѣрей посредствомъ силковъ и ловушекъ. Нѣкоторые роды охоты поражаютъ своей простотою. Такъ крестьяне, отправляясь на охоту за маралами, берутъ самое простое орудіе «каекъ» — обыкновенная малка съ ремнемъ на одномъ концѣ,для привязыванья къ рукѣ. Въ то время, когда звѣрь бѣжитъ по извилистой тропинкѣ лѣса, охотникъ успѣваетъ забѣгать впередъ и бьетъ дубиной по лбу звѣря. Точно такая же рутина сохраняется изстари даже въ домашнемъ обиходѣ. Въ деревняхъ встрѣчается нерѣдко крыльцо, состоящее просто изъ бревна съ зарубками, поставленнаго къ двери, и это замѣняетъ лѣстницу.

Чтобы составить себѣ хотя приблизительное понятіе о глубокомъ невѣжествѣ и предразсудкахъ этого горнаго населенія, я подѣлюсь съ читателемъ моими личными впечатлѣніями. По пріѣздѣ моемъ въ одну алтайскую деревню, потребовались лошади. Мужики собрались и начали высчитывать, кому должна достаться очередь везти. Послѣ долгихъ споровъ и препираній, возникъ новый важный вопросъ о томъ, какъ соблюдается очередь въ деревнѣ по солнцу или противъ солнца, т. е. съ котораго конца деревни идетъ кругъ очереди. По первому порядку, очередь везти падала на одного, по второму на другого крестьянина Мужики раздѣлились на двѣ партіи. Одни кричали: «по солнцу»! другіе: «противъ солнца!» Рѣшено было передать это дѣло на обсужденіе старѣйшаго. Чрезъ нѣсколько времени одна изъ партій вела подъ руки сѣдаго, какъ лунь, слѣпаго, глухаго и хилаго старика.

— Дѣдушка, скажи какъ у насъ ходитъ очередь, какъ допрежь бывало?

— По солнцу? а? По солнцу очередь?!

Старикъ мало слышалъ и ему долго повторяли вопросъ.

— По солнцу, по солнцу дѣтушки, такъ и допрежь возили, зашамкалъ старикъ.

Одна партія восторжествовала.

— Ну запрягай! Нечего говорить! Вамъ приходится, дѣдъ сказалъ! послышались торжествующіе голоса.

Но въ то время, пока пораженная партія стояла въ раздумьи, на улицѣ вновь показалась толпа. Приверженцы обиженной стороны вели еще болѣе дряхлаго старика подъ руки и втащили его въ кругъ.

— Какъ у насъ, противъ солнца ходитъ очередь? Вѣдь такъ въ старину велось, дѣдъ? послышались снова допросы новому старѣйшинѣ.

— Противъ, противъ солнца дѣтушки! Такъ въ старину велось! рѣшилъ этотъ, и пораженные просіяли.

— Что? — Ну, кто правду говорилъ? а? Что взяли! — говорили побѣдители, потому что ихъ дѣдъ оказался гораздо старше первого.

Дѣло было рѣшено; покорились и стали запрягать лошадей. Это былъ судъ древней Руси. У сибирскихъ крестьянъ во многихъ явленіяхъ жизни замѣтны остатки древнихъ вѣрованій. Такъ замѣтенъ между прочимъ антропоморфизмъ. Весной, передъ зеленью, запрещаютъ бить по землѣ, говорятъ: «земля въ родахъ. Грѣшно!» Одинъ сибирякъ сообщилъ намъ объ оригинальномъ обыкновеніи у забайкальскихъ раскольниковъ въ Троицу, шутя толкать въ воду, такъ что парни боятся ходить близь рѣки. Это можетъ быть остатокъ древнихъ жертвъ водѣ, какъ божеству. Часто крестьянство старается очеловѣчить звѣрей. Такъ разсказываютъ много анекдотовъ, гдѣ медвѣдь является одареннымъ человѣческимъ пониманіемъ. Мы приводимъ на выдержку нѣкоторые, вполнѣ достовѣрные случаи. Однажды на пасѣку къ старику зашелъ медвѣдь и началъ раззорять ульи. Старикъ выскочилъ, но не могши ничего сдѣлать, сталъ ругать похитителя. — «Ахъ, ты безсовѣстный, и нестыдно тебѣ прійти ко мнѣ! Ты видишь, какой я старый и ничего не могу съ тобой сдѣлать!» Или, одинъ казачій сотникъ ѣхалъ на сѣнокосъ. Поднялся сильный вѣтеръ, который ужасно его раздосадовалъ. Онъ серьезно вынулъ вилы изъ телѣги и наставилъ ихъ противъ вѣтра, съ злобой сказавъ: «на ко, напорись!» представляя, что вѣтеръ непремѣнно распоретъ животъ себѣ. Подобныя вѣрованія есть плодъ замкнутаго существованія человѣка среди природы, результатъ исключительно однихъ вліяній физическаго міра. Человѣкъ забываетъ, что пріобрѣлъ долгимъ опытомъ и культурой. У него изчезаютъ всякіе признаки цивилизаціи, если она не поддерживается передачею отъ одного поколѣнія къ другому; и человѣкъ видитъ лѣса и воды одухотворенными, вѣтры и звѣрей очеловѣченными. Онъ создаетъ себѣ забытую миѳологію и впадаетъ въ наивно-поэтическое міросозерцаніе примитивнаго существа. Изъ этого можно заключить, что еслибъ наше невѣжественное и лишенное всякихъ средствъ къ образованію крестьянство отстранило себя отъ всякихъ сношеній съ цивилизованнымъ міромъ, и стало бы жить въ глуши, какъ алтайскіе крестьяне, оно бы ничего не сохранило отъ прежней культуры, не выработало ничего новаго и стало на степень доисторическаго человѣка. Не этого ли результата желаютъ славянофилы, совѣтуя спасать Россію отъ тлетворнаго Запада? Предоставленная своимъ силамъ, эта темная и бѣдная масса, если и будетъ развиваться, то такъ медленно, что пройдутъ тысячелѣтія, пока она добьется способа передачи знаній отъ одного поколѣнія другому и соберетъ опытъ вѣковъ и народовъ въ свою жизнь, а необходимость вызоветъ его къ изобрѣтенію новыхъ орудій. Только сношеніе съ другими народами, обмѣнъ опыта и знанія, заимствованіе лучшаго у того, кто скорѣе развился, даетъ быструю цивилизацію. У крестьянства ничего подобнаго не было, а у алтайскаго менѣе, чѣмъ у какого либо; оно лишено столкновеній со всякимъ образованнымъ обществомъ. Здѣсь русское населеніе также нуждается въ грамотности и цивилизаціи, какъ и инородцы.

Населеніе алтайскихъ крестьянъ состоитъ изъ казаковъ, потомковъ ссыльныхъ и бѣглыхъ. Въ прошломъ столѣтіи сюда стекалось все вольное и разгульное населеніе, бѣжавшее изъ россійскихъ городовъ и деревень, остроговъ и войскъ, занимаясь ловлей звѣрей и лѣсными промыслами. Обыкновенно, русская колонизація въ Сибири всегда имѣла передовую линію, на которой находились разные промышленники, звѣроловщики, соболевщики и хмѣлевщики, шедшіе впереди и прокладывавшіе дорогу. Люди эти, безъ паспортовъ, видовъ, безъ всякой приписки, скитались и бороздили Сибирь въ разныхъ направленіяхъ, заводя на пути промышленныя избушки и потомъ уже, послѣ нихъ, начинали строиться на ихъ мѣстахъ станицы и деревни. Самымъ любимымъ мѣстомъ этихъ скитаній были незаселенныя окраины, лишенныя надзора власти и представлявшія все дѣвственное богатство нетронутой природы. Промышленными избушками въ прошломъ столѣтіи было усѣяно все пространство отъ Ишима къ Алтаю. Хмѣлеваньемъ занимались на Ишимѣ, промышляли звѣрей на Барабѣ, ходили въ долины Алтая для соболинаго промысла, на Чанахъ и Зайсанѣ и другихъ степныхъ озерахъ занимались рыболовствомъ и часто далеко проникали за линію, безъ позволенія.

Часто за границей эти отважные авантюристы крали лошадей у киргизъ, въ свою очередь киргизы нападали, грабили и убивали этихъ промышленниковъ. Словомъ, это была хаотическая эпоха, когда люди, безъ всякой организаціи, разсыпались по лѣсамъ, занимались то промыслами, то бродяжничествомъ, то разбоями, боролись съ природою и инородцами, вели жизнь, полную приключеній и опасностей, скрытую въ темныхъ лѣсахъ и пустыняхъ и умирали невѣдомо гдѣ и какъ, не повѣдавъ исторіи о своихъ подвигахъ. Правительство видѣло сильное стремленіе русскихъ къ авантюризму и движенію за границу, а потому старалось остановить бродяжническую жизнь; оно запретило указомъ 1743 г. проникать за линію и за нарушеніе приказало наказывать кнутомъ всѣхъ свыше 40 лѣтъ возрастомъ, и плетьми и батогами, кто моложе. Начали сѣчь и кнутомъ и батогами, чиновники нашли въ этомъ новый источникъ взятокъ, во люди бѣжали, и еще больше, чѣмъ прежде. Чѣмъ глуше и пустыннѣе, тѣмъ безопаснѣе казалось бѣглецамъ, тѣмъ привольнѣе и независимѣе была ихъ жизнь. Въ то время Алтай игралъ видную роль въ исторіи Сибири и Россіи. Здѣсь отовсюду скоплялись ищущіе пріюта отъ гнета и крѣпостнаго права. «Только малодушный и робкій духомъ склонялся покорно, подъ условіями крѣпостнаго состоянія, смѣлый уходилъ въ бѣга», говоритъ Ешевскій въ своемъ очеркѣ сѣверо-восточной колонизаціи. Самое предпріимчивое и самое отчаянное населеніе, они, то жили но одному въ пустыняхъ и лѣсахъ, то соединялись въ селенія. Многое не узнано и не услѣжено изъ жизни промышленниковъ и бѣглыхъ прошлаго столѣтія, многое тіетъ въ архивахъ. Мы приведемъ для характеристики нѣсколько разсказовъ о лѣсной жизни прошлаго вѣка, изъ архивныхъ памятниковъ, гдѣ сохранились показанія нѣкоторыхъ пойманныхъ бѣглыхъ того времени^[5].

На границѣ лѣсной и горной полосы тянутся лѣса, подъ названіемъ Шульбинскаго, Ульбинскаго и Алейскаго боровъ, называясь по рѣкамъ, гдѣ они проходятъ, наконецъ тянутся къ лѣвому берегу Оби, и въ окрестностяхъ Барнаула называются «Барнаульскимъ боромъ». Эти боры полны вѣковыхъ хвойныхъ деревьевъ, изобилуютъ свѣтлою, какъ хрусталь, водою, кишатъ дичью и звѣремъ; въ прошломъ столѣтіи они представляли удобный пріютъ для бѣглецовъ и удобное мѣсто для промышленниковъ. Торжественна и молчалива была природа въ этихъ мѣстахъ, окруженныхъ темными чащами высокихъ и мрачныхъ сосенъ, ничто не нарушало ихъ молчанія, никто не раздвигалъ эти дѣвственные лѣса, развѣ стрѣлой промчится сохатый, выбивая чащу, и далеко оставитъ свѣтлое отверстіе при выходѣ изъ лѣсу. Въ этихъ-то чащахъ, среди какой-то созерцательной и благочестиво-аскетической жизни жили промышленники, часто въ одиночку, не выходя по нѣскольку лѣтъ. Какъ они жили, это видно изъ показаній одного изъ пойманныхъ бѣглыхъ въ 1748 г. Ѳедора Устюжанина.

Ѳедоръ Устюжанинъ, казачій сынъ изъ города Тары, былъ отпущенъ въ 1735 г. на 3 года, по паспорту, для свиданія съ отцомъ Афанасіемъ Устюжанинымъ, который жилъ въ это время, не доходя Устькаменогорской крѣпости, близь Уварова стойбища и занимался маральимъ промысломъ, гдѣ они и жили съ отцомъ 2 года. Разъ они забыли потушить разложенный огонь, промышленная избушка ихъ сгорѣла и они принуждены были построить новую. Въ 1737 г. Ѳедоръ ходилъ съ тремя товарищами, присоединившимися къ нему за маралами за р. Иртышъ, за камень, въ урочище Монастыри. Во время этой экспедиціи на нихъ напали киргизъ-кайсаки, двое изъ крестьянъ были убиты ими, одинъ взятъ въ плѣнъ и самъ Ѳ. Устюжанинъ былъ брошенъ избитый и принятъ за убитаго; ему было нанесено 6 ранъ копьемъ и 3 стрѣльныхъ. Кое-какъ онъ въ 8 дней дошелъ до избушки своего отца, куда тоже пришелъ убѣжавшій изъ плѣна его товарищъ. Вылечившись, они ходили съ отцомъ Ѳедора на заработки подушныхъ денегъ въ Колывано-воскресепскій заводъ, гдѣ работали 5 лѣтъ. Наконецъ отецъ, которому было уже 105 лѣтъ (во время охоты за моралями ему было 95 лѣтъ и 10 лѣтъ онъ провелъ въ лѣсу на промыслѣ), поселился въ Кичусовои деревцѣ, а Ѳ. Устюжанинъ взялъ отпускъ и отправился будто бы для собранія своего «шкарбу» на заводахъ, но въ заводы не поѣхалъ, а отправился за хмѣлевымъ промысломъ по р. Убѣ, на р. Лосиху, гдѣ у нихъ была промышленная, никѣмъ необитаемая избушка. Черезъ двѣ недѣли къ нему присоединился новый товарищъ Козловъ, съ которымъ онъ и промышлялъ до 1748 г. и въ этотъ годъ онъ пошелъ для лѣченія разболѣвшейся ноги въ крѣп. Устькаменогорскую, но былъ захваченъ военной командою, какъ бродяга. По показанію его, въ избушкѣ остались 3 кожи сохатыхъ, 2 моральихъ, котелъ мѣдный, топоръ, 2 лошади, винтовка, ¹/₄ ф. пороху и свинцу на 30 пуль. Вотъ и все было имущество тогдашняго промышленника. Ѳ. Устюжанинъ показалъ, что онъ открылъ при устьѣ р. Лосихи мѣдный рудникъ, а выше другой — серебряный. Всѣ подобныя открытія большею частью принадлежали въ Сибири этимъ авантюристамъ. Такимъ нападеніямъ киргизовъ подвергались и другіе промышленники. Другой пойманный бродяга въ 1762 г. Бѣлоярской слободы крестьянинъ Плотниковъ, отправившійся съ товарищемъ на звѣроловство къ Боровскому соленому озеру, сообщаетъ о такомъ же нападеніи; киргизы избили ихъ и ограбили. Скрывшись въ избушкѣ у другого промышленника, они потерпѣли вторичное нападеніе; у нихъ отогнали 5 лошадей и убили одного изъ звѣролововъ. (Рано тѣ Диринга 1762 г. Омской Областной Арх. т. 67 стр. 799). Отправляющіеся на рыбную ловлю на Сладкое озеро также терпятъ нападеніе (Омск. Обл. Арх. т. 73, стр. 367). Но за то и русскіе крестьяне, ходящіе за линію на хмѣлевой промыселъ артелями, отгоняютъ лошадей у киргизовъ, какъ видно изъ слѣдствій того времени. (Омск. Обл. Арх. т. 68, стр. 877).

Большая часть лѣсныхъ скитальцевъ прошлаго вѣка мало заботилась о паспортахъ, да это было и невозможно, бывая на промыслахъ, какъ Устюжанинъ, по нѣскольку лѣтъ; поэ тому ихъ брали и судили, какъ бродягъ. Не смотря на то, лѣсная жизнь, полная приволья и опасностей, была такъ привлекательна, богатство звѣря такъ заманчиво, что туда шли даже люди вовсе непринужденные спасаться и оставались тамъ, вступая въ шайки бродягъ. Такъ, въ 1762 г. въ Убинскихъ лѣсахъ, въ 20 в. отъ деревни Убинской, пойманы были двое промышленниковъ, одинъ изъ нихъ сидѣлецъ, бѣжавшій отъ взысканія недоимки, другой разночинецъ березовскій. Послѣдній былъ посланъ съ порученіемъ въ Шульбннскій заводъ и отпущенъ оттуда назадъ въ свою деревню съ пропускнымъ видомъ но по дорогѣ въ деревцѣ Убни: кой поступилъ къ одному крестьянину, сначала въ работники, а потомъ, обольстившись соболинымъ промысломъ около деревни, заключилъ условіе съ своимъ хозяиномъ, чтобы тотъ ему давалъ харчи, ружье и снарядъ, за половину звѣрей, за которыми онъ будетъ охотиться. Затѣмъ онъ уѣхалъ на р. Сылву и встрѣтилъ здѣсь бѣглаго сидѣльца, также живущаго на счетъ крестьянина, съ которымъ и занялся битьемъ соболей. Однажды, онъ пошелъ въ деревню за припасомъ, какъ и прежде часто ходилъ, но встрѣтился съ объѣздной командой и былъ взятъ. Оба промышленника были приговорены «принять жестокое наказанье, битье публично, вмѣсто кнута, плетьми нещадно». (Омск. Обл. Арх. т. 73, стр. 284).

Дѣйствительно, достаточно взглянуть только на эти алтайскія долины: Ульбы, Шульбы и Бухтармы, чтобы понять все обаяніе этой мѣстности и всю притягательную ихъ силу для піонеровъ колонизаціи прошлаго столѣтія. Ульба и У ба составляютъ восточные притоки Иртыша. Они берутъ начало въ снѣговыхъ вершинахъ и бѣлкахъ Алтая и протекаютъ нѣсколько зонъ; эти зоны поражаютъ разнообразіемъ. Здѣсь встрѣчаются: лиственницы, березы, сосны, таволги, алтайскіе шиповники, а склоны горъ покрыты порой пестрыми коврами альпійскихъ цвѣтовъ. Только на высокихъ горахъ изчезаетъ растительность и развѣ колышутся мѣстами одинокіе сибирскіе кедры; по снѣжнымъ полянамъ бродятъ во множествѣ снѣжныя куропатки, и сибирскій сурокъ боязливо прячется въ скалистыхъ ущельяхъ; изрѣдка онъ взбѣгаетъ на дерево, свищетъ рѣзкимъ, далеко раздающимся по скаламъ, голосомъ и исчезаетъ. Съ вершинъ Торъ съ шумомъ низвергаются снѣжные потоки, склоны покрыты соснами и кедрами, между деревьями и надъ ними распространяется альпійская флора, зарождающаяся отъ холодныхъ, какъ ледъ, снѣжныхъ водъ. Верхушки горъ часто скрываются отъ взоровъ густыми неподвижными туманами, которые внезапно образуются и точно также вдругъ развѣваются по всѣмъ направленіямъ. Гранитныя долины альпійскаго характера изобилуютъ медвѣдями, соболями, дичью, богатой растительностію и сосновымъ лѣсомъ. Чѣмъ болѣе спускаются рѣки съ горъ, тѣмъ растительность богаче и нѣжнѣе. Сибирскіе бальзамическіе тополи составляютъ прибрежныя рощи; сосновые лѣса переплетаются ліанами, берега усѣяны желтымъ макомъ; лѣсъ оживляютъ пѣсни соловьевъ и европейская кукушка. Долины Бухтармы еще живописнѣе; по обѣ стороны ея тянутся крутыя горы въ 400 и 800 ф. вышины, поросшія одинокими березами и соснами, гранитые и сланцовые обломки скалъ низвергаются съ вершинъ. Мѣстами, гдѣ отодвигаются горы, открывается широкая очаровательная картина, въ видѣ амфитеатра; окруженная горными высотами, надъ которыми къ югу снова возвышаются громадныя скалистыя вершины Курчумскаго и Нарымскаго хребта, въ видѣ разнообразнѣйшихъ снѣжныхъ пирамидъ. Бухтарминская долина дикая и обильно поросшая лѣсомъ. Чѣмъ дальше въ горы, тѣмъ воды обильнѣе и растительность богаче. Скалистая долина украшена березами и осинами, соснами и рябинами, черемухами, кустарниками смородины, ивняка, малины, шиповника, жимолости, таволги и дафны. И въ то время, когда горная Бухтарма стремится черезъ скалы, по цвѣтущимъ лугамъ альпійскимъ ковромъ раскидываются гіацинты, фіалки, кандыкъ и одинокіе лютики, а по луговымъ цвѣтамъ порхаетъ полидарія, величайшая европейская бабочка. Такова эта дикая и величественная мѣстность.

Кажется, что эти таинственныя мѣста назначены самой природой для гонимыхъ людей. Но промышленники, будучи постоянно бродягами, закаленные въ постоянной борьбѣ со всевозможными опасностями, иногда изъ мирныхъ звѣролововъ или спасающихся скитальцевъ обращались въ разбойниковъ. Въ прошломъ столѣтіи трудно различить эти два промысла. Отчужденные въ лѣсахъ отъ сообщенія съ деревнями, поставленные въ условія невозможности являться туда для покупокъ припасовъ, они просто нападали на крестьянъ и обирали ихъ. Часто встрѣчаясь съ розыскными командами, они стрѣляли по нимъ и быстро спасались, или съ оружіемъ попадались въ плѣнъ и жестоко отплачивались. Опасность заставляла бѣглыхъ группироваться и эти полу-промышленники, полуразбойники строили въ лѣсахъ блокгаузы, становились организованной шапкой и наводили ужасъ на всю окрестность. Подобныхъ разбойниковъ много было въ Алтаѣ, но преданіе особенно живо сохранилось объ одномъ изъ нихъ, Селезнѣ разбойникѣ, жившемъ на Бухтармѣ при рѣчкѣ Селезневкѣ, которая до сихъ поръ носитъ имя этого знаменитаго авантюриста. Мы беремъ свѣденія о немъ изъ его же показанія, заимствованнаго изъ дѣла Омскаго Областнаго Архива.

Въ 1759 г. въ канцеляріи Фрауендорфа въ г. Тарѣ, допрашивался "пойманный воръ Афонасій Селезневъ. Онъ былъ 50 лѣтъ, уроженецъ г. Кузнецка, слободы Аіалыпевской и жительство имѣлъ въ деревнѣ Китхипской. Въ г. Кузнецкѣ онъ содержался подъ карауломъ за разные продѣлки при двукратныхъ побѣгахъ, за кражу коней, хлѣба и разныхъ пожитковъ но деревнямъ. Розыскиваемъ былъ въ кузнецкой воеводской канцеляріи 6 разъ. Изъ Кузнецка бѣжалъ назадъ тому 3 года лѣтомъ, согласясь съ своимъ братомъ Терентьемъ, также содержавшимся въ тюрьмѣ по воровству. Они совершили побѣгъ днемъ, когда ходили скованными по городу за милостыней, на скопленныя деньги подпоивъ караульнаго и захвативъ еще съ собой содержавшагося по убійству крестьянина Сизикова, и всѣ трое отправились въ Касмалпискую степь. Не дойдя до нея, Афонасій Селезневъ зашелъ къ знакомому крестьянину въ слободу Малышевку, но не заставъ его дома былъ схваченъ подзаводскими крестьянами и отвезенъ въ кузнецкую воеводскую канцелярію. По дѣлу этого побѣга, взятъ былъ отецъ его, Савелій Селезневъ и сынъ Афонасія 9-лѣтній Максимъ, съ которыми онъ содержался 2 года въ тюрьмѣ. Въ 1758 г. осенью, онъ съ отцомъ своимъ, да съ товарищами Лихановымъ и Черенавинымъ, содержавшимися за воровство, бѣжалъ снова и увелъ съ собою сына, малолѣтняго Максима. На караулѣ были у нихъ двое казаковъ, въ томъ числѣ одинъ малолѣтній: когда старшій казакъ пошелъ за водою, то Афонасій Селезневъ попросилъ младшаго привести сына для посылки за квасомъ, и когда его казаченокъ выпустилъ, то онъ освободилъ остальныхъ и всѣ снова направились въ Касмалинскій боръ, гдѣ соединились съ прежде бѣжавшими Терентіемъ Селезневымъ и Сизиковымъ. Здѣсь, проживъ дней десять, отецъ ихъ, Савелій, умеръ, братъ Ѳедоръ Селезневъ отправился за женою своею, а Сизиковъ въ деревню Касмалпискую за отцомъ своимъ Леонтьемъ; затѣмъ соединившись снова вмѣстѣ, они ѣздили въ деревню по р. Алею для воровства и украли 16 лошадей, а одну привелъ Кирило Сизиковъ; въ томъ же бору у проѣзжаго крестьянина они отняли возъ пшеничной и двѣ телѣги ржаной муки, и сложивъ все это на телѣги, сами на вьючныхъ лошадяхъ отправились изъ барнаульскихъ боровъ на р. Бухтарму. Во время проѣзда ихъ, между форпостомъ Убинскимъ и становищемъ Красноярскимъ, они встрѣтили команду, которая видя ихъ ѣдущими въ сторонѣ, опросила ихъ; бѣглые отвѣчали, что они заводскіе крестьяне и ѣдутъ на Ульбу за промысломъ; но команда, заподозривъ ихъ, послала за ними погоню, тогда они отпрягли лошадей, всѣ на 17 лошадяхъ кинулись бѣжать и спаслись. Скоро они прибыли на р. Бухтарму, куда ихъ велъ Афонасій Селезневъ, бывшій тутъ прежде, промышляя звѣрей. На этой рѣкѣ они построили, имѣвшимися у нихъ топорами избушку, обвалили кругомъ толстыми деревьями, и въ тѣ деревья врубили столбы и обнесли заборомъ; да сверхъ того недалеко отъ избушки построили общую клѣть, да Аф. Селезневъ съ полверсты далѣе построилъ клѣтушку для себя самого. Питались они привезенной во вьюкахъ мукой и звѣринымъ и рыбнымъ промыслами. По пріѣздѣ на р. Бухтарму въ первую же ночь у нихъ урянхайцы отогнали всѣхъ 17 лошадей, за которыми они въ пятеромъ гнались, но догнать не могли. Только верстахъ въ 40 отъ избушки они встрѣтили одного урянхайца лѣтъ 15, котораго «въ злобѣ, что не онъ ли при отгонѣ скота былъ, убили» и возвратились къ своей избушкѣ. Черезъ недѣлю прибѣжали къ нимъ 3 калмыка, 3 калмычки и 18-лѣтній калмыченокъ, изъ которыхъ трое были ранены, какъ говорили, урянхайцами. Калмыки жили у русскихъ съ недѣлю, но когда часть изъ промышленниковъ уходила на промыселъ, и лишь нѣкоторые оставались, то калмыки отнимали у тѣхъ печеный хлѣбъ силою (вѣроятно ихъ не кормили), а потому, какъ показываетъ Селезневъ, чтобы какимъ либо случаемъ убійства не приключилось, они рѣшили тѣхъ 6 человѣкъ калмыковъ убить, что и исполнили, оставивъ въ живыхъ лишь одного калмыченка, взяли у убитыхъ 6 шубъ, турку (ружье) и одну лошадь. Послѣ того, разъ ночью, къ нимъ снова подъѣзжали человѣкъ 10 урянхайцевъ, въ то время Афонасій Селезневъ съ братомъ Терентьемъ и Лихановымъ, занимались рыбною ловлею и были вдалекѣ отъ блокгауза, урянхайцы начали стрѣлять по нимъ, Селезневъ съ товарищами стали отстрѣливаться, при чемъ А. Селезневъ съ братомъ были легко ранены; урянхайцы принуждены были удалиться, не захвативъ даже пасущуюся тутъ калмыцкую лошадь. Послѣ этого, недѣль семь спустя, Аф. Селезневъ, согласясь съ братьями Терентьемъ и Ѳедоромъ и съ крестьянами Сизиковымъ и Чернявинымъ, рѣшили снова отправиться на поиски своихъ лошадей. Они ходили на лыжахъ верстъ за сто отъ избушки, гдѣ и нашли кочующихъ въ кибиткахъ урянхайцевъ, 3 мужчинъ, 4 женщинъ и нѣсколько ребятъ, которыхъ они ночью всѣхъ перебили, отобравъ отогнанныхъ своихъ 10 лошадей; 7 остальныхъ вѣроятно урянхайцы съѣли; кромѣ того взяли у нихъ они 10 шубъ, 2 шкурки, 2 лука, 2 войлока, да слитокъ серебра, найденный Аф. Селезневымъ въ кожаномъ чемоданчикѣ, который онъ отъ братьевъ и товарищей скрылъ. Въ 1758 г. проходили мимо нихъ киргизъ-кайсаки, человѣкъ 500, шедшіе въ Алтайскія горы. Въ то время, товарищи Селезнева, Сизиковъ и Чернявинъ, были на рыбной ловлѣ съ калмыченкомъ. Селезневъ послалъ за ними и когда они возвращались, то на нихъ напали 4 человѣка киргизъ и схватили калмыченка, а промышленники успѣли пробѣжать въ засѣку. Киргизы подъѣзжали къ избушкѣ и спрашивали, гдѣ кочуютъ урянхайцы, на что Селезневъ отвѣчалъ по-киргизски, что въ Алтайскихъ горахъ, а когда просилъ отпустить взятаго ими калмыченка, то киргизы отвѣчали, что онъ имъ будетъ нуженъ въ проводники и не отдали. Черезъ мѣсяцъ они возвращались назадъ съ плѣнными калмыками и взятыми стадами и опять отогнали у промышленниковъ 11 лошадей. Черезъ нѣсколько дней шли снова киргизы, и промышленники промѣняли имъ бывшую у нихъ выдру, топоры, зипуны и ножикъ, на 4 коровы и 2 быковъ, изъ нихъ 2 коровъ и 2 быковъ они съѣли, а 2 коровъ оставили при избушкѣ. Неимѣніе лошадей очень стѣсняло промышленниковъ и Аф. Селезневъ съ Сизиковымъ, Чернявинымъ и Лихановымъ, весной рѣшились ѣхать въ жилое мѣсто, для воровства лошадей. Они сдѣлали плотъ и поѣхали къ крѣпости Устькаменогорской; около деревни Прапорщиковои они высадились и изъ лѣсу украли 6 крестьянскихъ лошадей, за ними была послана погоня изъ яицкихъ казаковъ, которые нашли воровъ, переправляющимися съ лошадьми черезъ р. Ульбу. Разбойники выстрѣлили по казакамъ, но двое изъ нихъ Аф. Селезневъ и Сизиковъ были схвачены, остальные кинулись вплавь на трехъ лошадяхъ и бѣжали на р. Бухтарму. Послѣ признанія Аф. Селезнева, за остальными разбойниками къ блокгаузу былъ посланъ капитанъ Балашевъ съ казаками, гдѣ всѣхъ ихъ и взяли, исключая Терентья Селезнева, который скрылся и продолжалъ свою жизнь въ новыхъ лѣсахъ и новыхъ притонахъ. Въ блокгаузѣ промышленниковъ нашли много звѣриныхъ шкуръ: лосиныхъ, маральихъ, куньихъ, лисьихъ, волчьихъ и бѣлечьихъ, 8 чугунныхъ, желѣзныхъ и мѣдныхъ котловъ; у Сизикова 6 рубахъ, 3 порты, 2 тулупа, красный кафтанъ, ружья, порохъ, свинецъ, мѣдную трубу для винокуренія, 2 книги часовника и третьей книги названіе Аф. Селезневъ не зналъ, онѣ принадлежали его брату, вѣроятно, раскольнику, въ имуществѣ былъ даже «парукъ» (парикъ), купленный Селезневымъ въ Кузнецкѣ, для побѣгу, такъ какъ онъ былъ обритъ. Говорилъ Селезневъ про 1 ¹/₂ ф. серебра, зарытые въ наносѣ близь рѣки, но его рѣшительно не нашли, такъ какъ и многихъ вещей взятыхъ на Бухтармѣ не оказалось при слѣдствіи. (Пограничн. дѣл. 1769 г. Ом. Обл. Арх. т. 47 с. 78).

Бѣглые прошлаго столѣтія, составляя часто разбойничьи шайки, составляли и цѣлыя селенія. Такъ, въ вершинахъ Бухтармы состарилось 17 деревень каменьщиковъ. Сюда бѣжали бѣглые раскольники изъ Колывано-Воскресенскихъ заводовъ, сначала скрывавшіеся въ верховьяхъ Ульбы. Они сманивали сосѣднихъ раскольниковъ и преступниковъ, къ нимъ шли рудокопы, заводскіе рабочіе и дезертиры. Они построили хижины въ дикихъ долинахъ Бухтармы и ея притоковъ Язовой, Бѣловой и Черновой, подъ защитою скалъ. Объ этихъ трущобахъ можно составить и теперь понятіе по Фыкалкѣ (одной изъ деревень каменьщиковъ). Это селеніе между крутыми горами, на утесахъ стоятъ по одиночкѣ избы, такъ какъ рядомъ строиться на обрывахъ невозможно; онѣ окружены зеленью и съ высокихъ горъ во время вѣтра груды бурелома летятъ къ нимъ на дворъ. Здѣсь бѣглые сначала жили мирно, занимаясь земледѣліемъ и скотоводствомъ, но съ увеличеніемъ разнаго сброда преступниковъ, у нихъ начались раздоры и преступленія каменьщиковъ были выбраны для управленія два диктатора, но скоро народъ, недовольный ихъ преступленіями, казнилъ ихъ. Впослѣдствіи разбои и похищеніе женъ у сосѣднихъ крестьянъ навели на ихъ слѣдъ власти и въ 1761 г. они сами отдались правительству. Г. Щаповъ въ своей статьѣ «О вліяніи горъ и моря, „ находитъ, что каменьщиковъ воспитала разбойниками дикая природа, развивши отвагу и смѣлость духа; но кромѣ вліяній физическихъ, разбои и преступленія родились въ нихъ съ явленіемъ разныхъ преступниковъ и каторжниковъ. Сначала это была просто мирная община старовѣрскаго характера, какихъ много было въ Сибири, хотя и не съ такой численностью населенія.

Жизнь этихъ лѣсныхъ общинъ, какъ ни была она привлекательна“ для крестьянства не представляла особенныхъ удобствъ и самобытное развитіе ихъ было очень ограничено. Бѣглецы были или старовѣры фанатики, люди все-таки невѣжественные или преступники, наполнявшіе, какъ Селезневъ, эти тихіе лѣса кровавыми похожденіями. Все, что выражалось въ бѣгствѣ и въ независимой жизни по лѣсамъ, это было стремленіе освободиться отъ тягостей и угнетеній того времени; особыхъ же требованіи въ устройствѣ своего новаго быта у нихъ не было. Въ своей лѣсной жизни они были также невѣжественны, какъ были и въ обществѣ, которое они оставили. Они не улучшили нравовъ, не организовались въ общины, съ болѣе современнымъ порядкомъ, не придумали ничего новаго въ соціальномъ устройствѣ. У всего русскаго народа при бѣгствѣ изъ общинъ нѣтъ другого идеала, какъ только жить въ прекрасной „мати-пустынѣ“, или просто засыпаться „рудо-желтыми песками“. Ихъ мысль была только жить безъ стѣсненій, налоговъ, и въ лѣсахъ они предавались лишь необузданной свободѣ, легкой, пріятной, по часто полной всѣхъ золъ и преступленій. Ихъ свобода была свободой независимаго индійца, нестѣсненнаго въ своихъ лѣсахъ, но не болѣе. Бѣгства и скитанья въ сибирскихъ тайгахъ продолжались и до послѣдняго времени; въ 1857 г. на р. Кирингѣ въ Восточной Сибири, открыто раскольничье селеніе Карамъ съ 114 д. (Сиб. по большей дорогѣ, Шелгуновъ). Около Томска въ 1860 г. открыли въ 60 в. отъ города тайное раскольничье селеніе, многіе взяты были какъ безпаспортные въ острогъ, другіе разбѣжались и ночью подожгли свое жилище. Засѣдатели все болѣе и болѣе добираются до скитовъ, тайга уже небезопасна для бѣглецовъ. Но сибирскіе раскольники до сихъ поръ еще возлагаютъ надежды на какую-то невѣдомую землю. Они стремятся въ terra incognita и говорятъ о какомъ-то „Бѣловодьи“ за границей Западной Сибири въ Китаѣ. По послѣднимъ извѣстіямъ „Бѣловодье“ дѣйствительно существуетъ, но его не открыли, такъ какъ за границу никто не проникаетъ. Сибирскіе крестьяне часто отправляются искать цѣлыми семьями эту обѣтованную землю, но попадаются къ китайцамъ, которые и выдаютъ ихъ. Но если бы и нашлось Бѣловодье, что можно ожидать открыть въ немъ, кромѣ нѣкоторыхъ этнографическихъ особенностей, любопытныхъ для ученаго? Такихъ изолированныхъ общинъ много существовало въ прошломъ столѣтіи, что же они оставили послѣ себя? Что вышло бы, еслибъ эти общины, какъ каменьщики, остались до сихъ поръ отчужденными отъ всякой цивилизаціи? Въ состояніи ли бы они были развиться и создать свое благосостояніе? факты заставляютъ думать, что нѣтъ. Съ грустью приходится сознаться, что они, забывши все, что ранѣе знали, обратились бы въ дикарей. Еще печальнѣе участь русскихъ простонародныхъ эмигрантовъ среди инородцевъ. Мы слышали разсказъ одного очевидца, встрѣтившаго русскаго эмигранта на Черномъ Иртышѣ. Разъ, но этой рѣкѣ, шла русская рыболовная партія съ Зайсана и встрѣтила странную личность. Это былъ человѣкъ по виду киргизъ, одѣтый въ изодранный халатъ, чамбары и малахай, но только съ окладистой рыжей бородой, какихъ не бываетъ у киргизовъ. Это заставило русскихъ догадаться, что онъ бѣглый, а поэтому спросили, кто онъ такой.

— Бильмэй минъ (не понимаю), отвѣчалъ онъ,

— Развѣ тебѣ непріятно видѣть русскихъ? сказали ему.

И у несчастнаго скитальца градомъ брызнули изъ глазъ слезы, онъ не въ состояніи былъ дольше скрываться, чувство его выдало. Старыя воспоминанія, старая родина зашевелились въ его сердцѣ. Онъ не могъ уже вернуться, потому что жилъ съ киргизскою женою, имѣлъ семью, привыкъ к!» кочевой жизни и сталъ совершеннымъ киргизомъ. Оказывается, что всѣ бѣжавшіе русскіе перенимаютъ киргизскую жизнь и стушевываются въ массѣ инородцевъ. Въ Бухарѣ они принимаютъ исламизмъ и точно также измѣняютъ по обстоятельствамъ образъ жизни, не измѣняя, напротивъ, окружающей среды, для чего нужно знаніе ремеслъ, искуствъ, а что знаетъ русскій человѣкъ? Если кто и выдвигается въ Бухарѣ изъ бѣглыхъ, то это солдаты; крестьянство же или казаки, крайне низкаго уровня развитія сами, чтобы что нибудь вносить въ живую среду. Взглянувъ на раскольничьи общины въ лѣсахъ, въ нихъ можно видѣть туже неумѣлость, тоже техническое и сельско-хозяйственное невѣжество, какъ и у крестьянства. Правда, у нихъ болѣе равномѣрное распредѣленіе имущества, они часто занимаются хлѣбопашествомъ на артельномъ началѣ, они трудолюбивы, у нихъ нѣтъ ни пьянства, ни лѣни, но нѣтъ и желанія развивать себя умственно.

Но не надо забывать, что русское населеніе, шедшее въ Сибирь въ XVI и XVII столѣтіи, и не могло ничего вынести изъ того общества, отъ котораго шло и бѣжало; тогда не было ни пауки, ни знаній, ни новыхъ понятій, которыя бы оно могло захватить съ собою. Простой невѣжественный человѣкъ вѣруетъ, что есть страны съ медовыми рѣками и кисельными берегами, но не вѣдаетъ, что сила въ немъ, въ его жизни, понятіяхъ и въ устройствѣ, которыя онъ несетъ за собой. Мы съ грустью оставили эти роскошныя мѣста Бухтармы, Ульбы и Шульбы, съ отступающимъ на допотопную степень культуры крестьянствомъ. Мы совѣтовали бы явиться сюда лѣтъ черезъ 5 ученымъ Буше де-Пертесу, Нильсону или Ларте, чтобы увидѣть въ очію эпоху каменнаго періода. Тѣмъ съ большимъ удовольствіемъ мы переходимъ къ мѣстамъ сибирской цивилизаціи къ «оазису въ пустынѣ», какъ называетъ Гагенмейстеръ горный Барнаулъ. Еще не доѣзжая до него, можно встрѣтить обозы угля, сопровождаемые черной расой людей, которыхъ лишь но индо-европейскому типу, покрытому толстымъ слоемъ сажи, можно принять за славянъ и догадаться, что это подзаводскіе крестьяне. Намъ припомнилось много разсказовъ, ходящихъ по Сибири, о прежнемъ положеніи этихъ крестьянъ. Еще въ Петербургѣ одинъ изъ странствователей по Сибири, разсказывалъ намъ первую сцену знакомства съ ними. Сйускаясь разъ съ горы, и идя за экипажемъ, путешественникъ замѣтилъ тонкой струей взвивающійся дымъ изъ-за кустовъ; отойдя отъ дороги, онъ встрѣтилъ 80-лѣтняго старика за обжиганіемъ угля, онъ стоялъ надъ ямой, заваленной хворостомъ и землей, изъ которой валилъ ѣдкій дымъ, глаза у старика были красные и больные, потъ лилъ съ лица его градомъ, и дрожащія хилыя руки надсаживались надъ заваливаньемъ ямы.

— Батюшко! зачѣмъ тебя Господь занесъ сюда — смотрѣть на наше горькое несчастное житье? произнесъ старикъ, увидя предъ собой незнакомаго человѣка. — Но это было давно; съ тѣхъ поръ крестьянство избавилось отъ обязательной повинности — доставлять уголь, и дѣлаетъ это за плату. Подзаводскіе крестьяне, какъ и крѣпостные, пережили реформу. Но сдѣлалось ли имъ легче — на это даетъ отвѣтъ близкое будущее.

Н. Семилужинскій.

"Дѣло", № 5, 1868

---

1. Только въ Иркутскѣ существуетъ фабрика солдатскаго сукна; когда то была она въ Омскѣ, но закрылась. Нынѣ заводитъ въ первый разъ фабрику тонкаго сукна одинъ купецъ къ Тюмени. Неизвѣстно чѣмъ кончится эта попытка.
2. „Временникъ“ изд. централ. Стат. комит. 1865 г.
3. Книга г. Ип. Завалишина „Описаніе Западн. Сибири“ наполнена мечтами о завоеваніи Китай, о столкновеніяхъ въ Индіи и вообще самыми отчаянными предположеніями воинственнаго азарта. Сочиненіе это надо отнести къ области миѳическихъ сказаній о кіевскихъ богатыряхъ „краснаго солнца“ Владиміра.
4. Томская губернія въ 1861 г. меду и воску производила на 1 милльонъ рублей (Земледѣльч. газет. 1862 г. № 49).
5. Нѣсколько копій съ документовъ о бѣглыхъ мы пріобрѣли въ Сибири, и онѣ большею частію не были напечатаны. О разбойникѣ Селезнѣ были только отрывочныя свѣденія въ Тобольск. Губернск. Вѣдомостяхъ, но мы приведемъ полныя его показанія. Ишіѣ они появились въ «Чтеніяхъ московскаго общества древностей и исторіи».