ПИСЬМА О МОСКВѢ.
правитьI.
правитьТѣ неисправимые любители византійско-московской Руси, какихъ создала Москва, кричатъ теперь: «Пора домой! Надо перенести столицу сюда, въ центръ Руси, покончить ненавистный петербургскій періодъ исторіи государства!» Восклицанія приходятся очень кстати. Полемизировать съ ними не стану потому, что вообще желалъ-бы придать моимъ очеркамъ болѣе общій характеръ. Минутное настроеніе проходить, факты остаются.
Чтобы толково устроиться въ какомъ-нибудь помѣщеніи, надо посмотрѣть, каково оно, уже помимо того, удобно-ли его положеніе, можно-ли изъ этого пункта управлять, представляетъ-ли онъ во всѣхъ смыслахъ очевидныя выгоды?
Мнѣ кажется, что Москву можно было бы сравнить съ домами-особняками, какихъ вы здѣсь найдете множество на дворянскихъ улицахъ и въ безчисленныхъ переулкахъ, гдѣ селились, и до сихъ поръ селятся, люди, не занимающіеся дѣлами. Посмотрите безъ предубѣжденія на такой особнячокъ. Это — почти всегда, небольшой домъ, въ пять, семь, много въ девять оконъ, одно-этажный, часто съ мезониномъ. На Садовой такіе дома всегда за палисадникомъ, да и въ другихъ улицахъ попадаются такіе, что стоятъ на дворѣ, какъ французы любятъ выражаться «entre cour et jardin». Такой особнячокъ по количеству комнатъ (да если еще прикинуть службы на дворѣ, сараи и конюшни) окажется нѣсколько дешевле, чѣмъ въ Петербургѣ квартира такихъ-же размѣровъ. Но это не главное. Главное то, что особнякъ представляетъ собой маленькую усадьбу. Вы живете въ немъ отдѣльно отъ всего окружающаго, можете даже забыть, что есть тутъ улица. Весной, лѣтомъ, въ началѣ осени, если передъ балкономъ палисадникъ, а въ глубинѣ двора хорошій садъ, вы живете почти какъ на дачѣ. Такихъ удобствъ не добудешь въ Петербургѣ, или надо тратить очень большія деньги; да и то не на большихъ улицахъ, а гдѣ-нибудь на окраинахъ. Но загляните въ такой особнякъ, осмотрите его поближе и окажется, что онъ полонъ всякаго рода неудобствъ, отъ которыхъ вы сейчасъ-же будете страдать! Если вы не держите лошадей, то что какъ въ томъ огромномъ дворѣ, который разстилается за домомъ? Дворъ этотъ немощенный, всегда грязный, поддерживать его нѣтъ возможности безъ большихъ расходовъ. Домъ еле держится, бревна подгнили, штукатурка, скрывающая деревянныя стѣны, пропускаетъ холодъ, полы подались, изъ оконъ дуетъ, комнаты расположены такъ, что если вы человѣкъ не «до-реформенный», то найдете, что это расположеніе никуда не годится. Одна или двѣ большихъ комнаты, въ родѣ залы, неизбѣжныхъ во всѣхъ помѣщичьихъ постройкахъ; а потовъ клѣтушки, корридорчики, грязныя внутреннія лѣстницы, душныя антресоли. Для «людей» нѣтъ никакихъ помѣщеній въ самомъ домѣ. Очень часто въ передней сохранились классическіе «лари». Нѣтъ и никакихъ другихъ новѣйшихъ необходимыхъ приспособленій. Словомъ, жить въ таковъ особнячкѣ, на первый взглядъ, и пріятно, но подъ конецъ раззорительно и неудобно. Бываетъ (и случай нерѣдкій), что вы можете въ Москвѣ нанять прекрасный барскій домъ, стоящій также entre cour et jardin, съ полной отдѣлкой, за поразительно дешевую цѣну. Я знаю одинъ изъ такихъ домовъ, который ходитъ за двѣ съ небольшимъ тысячи рублей, роскошно меблированный, со множествомъ произведеній искусства, картинъ, какъ, скульптурныхъ вещей — настоящія барскія хоромы. Но отчего такая поразительная дешевизна? Вы узнаете, что тутъ какая-нибудь легенда, въ родѣ того, что по этимъ комнатамъ ходитъ тѣнь владѣльца. Не смѣйтесь, я сообщаю какъ достовѣрный фактъ, не о видѣніяхъ, конечно, а о толкахъ, изъ-за которыхъ такой домъ, вмѣстѣ со всей обстановкой, идетъ за безцѣнокъ.
Такъ и вся Москва. Петербуржецъ, если и попадетъ въ нее на время или проѣздомъ, то рѣдко относится къ ней спокойно, объективно. Въ немъ всегда сидитъ протестъ человѣка, привыкшаго къ другимъ порядкамъ. Но иностранцы находятъ, обыкновенно, что Москва чрезвычайно занимательна и красива. Находятъ это и нѣкоторые петербуржцы. Въ самомъ дѣлѣ, съ художественной точки зрѣнія городъ, куда взбаламутившійся византіецъ хочетъ перенести фактическую столицу Россіи, довольно привлекателенъ. Прежде всего, онъ стоитъ, какъ Римъ, на холмахъ. Куда бы ни ни поѣхали, приходится спускаться и подниматься. Это очень неудобно для скорой ѣзды, но за то доставляетъ вамъ вездѣ разнообразіе видовъ. Москва вся состоитъ изъ «урочищъ», понимая это слово въ настоящемъ бытовомъ смыслѣ. Не станемъ распространяться о Кремлѣ, о видѣ на Замоскворѣчье. Это все пункты, слишкомъ избитые; кто объ нихъ не говорилъ! Но поѣзжайте просто откуда-нибудь съ Мясницкой, или со Срѣтенки, и спускайтесь съ Рождественскаго бульвара. Съ половины его передъ вами откроется, въ солнечный день, чрезвычайно разнообразная, яркая красками и очертаніями городская панорама. Вся частъ города, по ту сторону площадки, встаетъ передъ вами, поднимаясь въ гору: колокольни, главы церквей, линіи бульвара, направо портикъ екатерининской больницы, дальше башня Страстнаго монастыря, справа и слѣва цвѣтныя пятна зеленыхъ и красныхъ крышъ. Такихъ пунктовъ, попадающихся здѣсь безпрестанно, нѣтъ въ Петербургѣ. Тамъ только одно и красиво: набережная Невы; остальное, при всемъ своемъ благоустройствѣ, представляетъ все ту же линію. Петербургъ прямолинеенъ, Москва богата всякими кривыми и ломаными. Поѣдете вы опять съ Мясницкой, или со Срѣтенки куда-нибудь на Солянку, къ воспитательному дому, путь вамъ лежитъ мимо Ивановскаго монастыря. Еслибы вы зажмурили глаза и вдругъ ихъ открыли, когда сани или дрожки спускаются или поднимаются «по изволоку», вамъ покажется, что ни гдѣ-нибудь за чертой города, въ монастырской слободѣ. Каждая почти церковь, если она старая, окружена здѣсь площадкой, обстроена домами, тѣмъ, что по-московски называется также «монастыремъ». Все это — бытовые уголки, привлекательные для художника. Физіономія города гораздо медленнѣе какъ пріѣдается. Ни долго (если разъѣзжаете во всѣ концы) будете находить характерные уголки, подъемы и спуски, отдѣльныя зданія, перспективы и панорамы…
Пойдите въ «городъ» (то-есть въ торговую часть Москвы, обнесенную стѣной) въ бойкій часъ. Три улицы «города»: Никольская, Ильинка и Варварка, гораздо своеобразнѣе и колоритнѣе, чѣмъ, напримѣръ, петербургскій гостинный дворъ или мѣстноcти Васильевскаго Острова около голландской биржи. Даже и сравнивать нельзя. Вы тутъ чувствуете и видите сгущеніе огромной промышленной и торговой жизни. Улицы складывались историческимъ путемъ, новое перемѣшивалось со старымъ. Рядомъ съ моднымъ отелемъ стоитъ зданіе XVII вѣка, а такъ выглядываетъ какая-нибудь свѣтло-зеленая или ярко-красная церковь, съ завитушками и зубцами своихъ главокъ. И людъ, кишащій въ дообѣденные часы, разнообразнѣе. Но проникните вы въ гостинный дворъ: что это за грязь, тѣснота, въ полномъ смыслѣ «головоломные» корридорчики, гдѣ вывороченные плиты идутъ съ обѣихъ сторонъ откосомъ, образуя ямы и впадины. Исторія этого гостиннаго двора всего убѣдительнѣе можетъ показать, какъ Москва туго поддается идеямъ о гигіенѣ, чистотѣ, просторѣ и удобствахъ. Сколько уже лѣтъ дума все собирается разрушить этотъ татарскій караванъ-сарай, только снаружи, съ Красной площади, похожій на какой-то неудавшійся просторный портикъ римскаго храма. Вы, вѣроятно, читали въ корреспонденціяхъ и статьяхъ безконечную исторію о томъ, какъ поступить съ «глаголями»? На московскомъ гостиннодворческомъ жаргонѣ это — тѣ выступы, что находятся на обоихъ концахъ фасада гостиннаго двора. Вотъ я поднялся давно вопросъ: уступать ли землю внутри этихъ «глаголей» или же только до той линіи, которая идетъ вдоль фасада? И пока метафизическія пренія объ этихъ «глаголяхъ» происходили и въ думѣ, и въ коммиссіяхъ, и въ трактирахъ, и въ лавкахъ сундучнаго ряда, гостинный дворъ продолжалъ стоять. Накоплялась грязь, потолки проваливались, корридорчики загромождались, и покупатели все болѣе и болѣе подвергали свои особи опасности быть раздавленными или ломать себѣ ноги. Это фактъ характерный для Москвы. Централизація у насъ есть, чиновничество привыкло дѣйствовать съ большимъ произволомъ, но врядъ ли гдѣ накопилось такое громадное бытовое хозяіское упорство, какъ въ Москвѣ. Какое дѣло лавочникамъ, что гостинный дворъ безобразенъ? Они привыкли торговать по-азіатски. Заботы объ общимъ интересѣ у нихъ не ищите. Есть и еще примѣръ. Это — исторія съ внутреннимъ дворомъ Старыхъ Рядовъ. Онъ весь заваленъ хлопчато-бумажнымъ товаромъ, и до сихъ поръ, сколько полиція и даже высшая мѣстная власть ни добивалась того, чтобы очистить дворъ, владѣльцы лавокъ ревниво отстаиваютъ своя права, основываясь на томъ, что лавки они покупали въ личную собственность и могутъ, стало быть, загромождать зады ихъ, какъ изъ угодно.
Пойдемъ-ли мы дальше, направо, налѣво, спустимся-ли къ Москвѣ-рѣкѣ, вездѣ вамъ будетъ бить въ глаза живописная Москва. Но на Москворѣцкомъ мосту, если мы охладимъ свои художественные восторги, наглядимся вдоволь на стѣны Кремля, соборы, дворецъ, башни, на куполъ и фасадъ храма Спаса, и бросимъ болѣе внимательный взглядъ на рѣку, на ея набережную, на то, что можно сдѣлать изъ этой рѣки, то, конечно, согласимся, что тутъ передъ вами самое ординарное топографическое положеніе, плохая рѣка, отсутствіе рѣчного движенія, первобытная набережная.
Самостоятельность обывателей — вещь хорошая; но въ такомъ городѣ, какъ Москва, притокъ народнаго населенія дѣлаетъ борьбу администраціи, полицейской и городской, чрезвычайно затруднительной. Всѣ эти московскія «палестины», Замоскворѣчье, лавки, амбары, лабазы, все это живетъ для себя, въ тѣсномъ смыслѣ, то-есть въ самомъ себялюбивомъ и безпробудномъ. На тысячу человѣкъ врядъ ли одинъ доработался до сознанія, что нужно что-нибудь дѣлать и для общаго удобства, для оздоровленія города, для того, чтобы можно было жить ль немъ по-человѣчески. Одно время, подъ страхомъ бѣды, когда ждали ветлянскую чуму, дума взялась поэнергичнѣе за очищеніе города отъ всякой скверны; раздѣлили городъ на участки, назначили особыхъ попечителей, стали ходить по дворамъ, составлять протоколы, требовать большаго содѣйствія полиціи. Но чуму уже забыли теперь, грязь взяла опять свое. И каждый купецъ, хозяинъ заведенія или просто домохозяинъ изъ «простыхъ», смотритъ на все это какъ на лишнюю и раззорительную затѣю. Даже если его подвергнутъ взысканію, посадятъ куда-нибудь, онъ и тогда не считаетъ себя неправымъ, а скорѣе озлобляется на напраслину, глядитъ на себя какъ на мученика. Мнѣ очень памятно выраженіе лица одного колбасника «изъ русскихъ», котораго я нашелъ въ одной изъ одиночныхъ камеръ «Титовки», тюрьмы, гдѣ отсиживаютъ за приговоры мировыхъ судей. Когда этотъ старичокъ на вопросъ попечителя тюрьмы: «за что онъ сидитъ?» отвѣчалъ, глядя поверхъ очковъ: «за нечистоту», то ясно было изъ его усмѣшки, что онъ считаетъ подобный приговоръ безобразнымъ и возмутительнымъ. А онъ посаженъ уже былъ послѣ нѣсколькихъ полицейскихъ протоколовъ, побужденій, штрафовъ. Даже самые богатые люди изъ фабрикантовъ держатъ свои заведенія въ грязи. Корреспонденціи, появлявшіяся объ этомъ въ газетахъ, разсказывали въ подробностяхъ, какую грязь репортеры находили на московскихъ мануфактурахъ и фабрикахъ, за исключеніемъ, быть можетъ, двухъ-трехъ фирмъ.
Такъ вотъ и выходитъ, что Москва, вопреки русской поговоркѣ, красна больше углами, чѣмъ пирогами, если подъ пирогами, въ вашемъ случаѣ, разумѣть городское благоустройство, порядочность, удобства и гигіеничность. На это есть множество историческихъ и бытовихъ причинъ. Одна изъ главныхъ — объемистость Москвы. На сто домовъ придется, конечно, половина одно-этажныхъ. Безчисленные переулки, въ нѣкоторыхъ частяхъ города, набиты скорѣе домишками, чѣмъ домами. Пожалуй, иной гигіенистъ скажетъ, что это гораздо лучше, что люди не такъ скучены, живутъ на большемъ просторѣ. Это несомнѣнно, но вотъ бѣда: какъ поддерживать въ порядкѣ такое количество улицъ и переулковъ, гдѣ найти средства хорошо мостить ихъ, очищать, дѣлать всякія улучшенія муниципальнаго хозяйства? Оцѣпите вы иной кварталъ и сосчитайте, сколько въ немъ жителей, окажется, навѣрно, въ десять разъ меньше, чѣмъ въ Парижѣ или даже въ Петербургѣ, на такомъ же пространствѣ, а то такъ и на вдвое меньшемъ. Исторія о мощеніи Москвы, ея тротуарахъ, бульварахъ, водостокахъ — довольно комическая исторія, опять въ родѣ «глаголей» гостиннаго двора. Всѣ жалуются, всѣ кричатъ или, по крайней мѣрѣ, тѣ, кто желалъ бы видѣть хоть нѣсколько менѣе татарское хозяйство. Дума давно уже принимаетъ мѣры; одинъ изъ членовъ управи ѣздилъ за-границу изучать это дѣло на думскій счетъ; составлялись потомъ комииссіи, смѣты, представлялись всевозможные проекты. Стали мостить и такъ, и этакъ, пробовать и асфальтъ, и торцовую мостовую, и какіе-то кирпичики; всаживали деньги въ болотистыя мѣстности, подновляли и подновляютъ бульвары; выписывали изъ за-границы даже деревья для бульваровъ. Кое-что и сдѣлано, но въ общемъ все хромаетъ; мостовыя почти вездѣ плохія, осенью и весной васъ немилосердно толкаетъ на саняхъ и дрожкахъ: ухабы, колеи, горы несчищеннаго снѣгу и льду, потоки грязи — все какъ и прежде. По крайней мѣрѣ, такъ кажется всякому, не углубившемуся въ исторію хозяйства города Москвы. Спеціалисты, занимающіеся этимъ, говорятъ: «дайте намъ нѣсколько милліоновъ, и мы покажемъ вамъ, какое будетъ у насъ уличное благоустройство». Но милліоновъ нѣтъ; съ трудомъ сколачиваютъ и нѣсколько сотъ тысячъ, которыя и поглощаются ежегодно этой бездонной прорвой. Петербургъ, напримѣръ, не знаетъ московскихъ бульваровъ. Съ гигіенической точки зрѣнія бульвары очищаютъ воздухъ, представляютъ собою широкую ленту, опоясывающую центръ города. Стало быть, они полезны. Но для ежедневнаго обихода жителей Москвы эти бульвары — почти-что роскошь. Зимой, осенью на нихъ не гуляютъ или очень мало гуляютъ, они не представляютъ собой естественныхъ артерій, какъ, напримѣръ, парижскіе бульвары. Только одинъ Причистенскій, весной и лѣтомъ и въ началѣ осени — мѣсто прогуловъ дворянскаго общества, да Тверской, болѣе демократическій, собираетъ большую публику; остальные почти всегда пусты или же во вечерамъ служатъ уже совсѣмъ не гигіеническимъ цѣлямъ. На бульвары надо идти особо. Если вы дѣловой человѣкъ и вращаетесь постоянно въ центрѣ города, то вамъ совсѣмъ и не по дорогѣ заглянуть на бульвары. Есть и такіе бульвары, въ родѣ Чистыхъ Прудовъ, гдѣ прудъ, хоть и называется «чистымъ», но давно зазеленѣлъ и лѣтомъ издаетъ только зловоніе; а, между тѣхъ, на этотъ многоверстный поясъ бульваровъ, обсаженныхъ плоховатыми липками, идетъ очень мало денегъ, и даже какой-нибудь полуграмотный и закорузлый обыватель, по-своему, правъ, когда ворчитъ на то, что дѣлаются изящныя рѣшетки для бульваровъ, а самые проѣзжіе переулки въ «городѣ» и на другихъ улицахъ то-и-дѣло становятся невозможными по отвратительности своихъ мостовыхъ.
И какъ смѣшно читать именно здѣсь, въ Москвѣ, возгласы византійцевъ, восклицающихъ, что въ Москвѣ-то и теплится возрождающй духъ земскаго устройства! Но присутствіе кремлевскихъ преданій, всѣ эти царь-пушки и царь-колокола, и старые монастыри что-то не научили жителя Москвы тѣмъ гражданскимъ свойствамъ и чувствамъ, безъ которыхъ ничто не пойдетъ. Первобытное хозяйство и муниципальная безпорядочность Москвы и доказываютъ, что старина завѣщала только живописную татарщину и византійщину, и безсильна бороться съ тѣмъ, что есть въ русскомъ простомъ человѣкѣ антикультурнаго. Какъ бы кто ни возставалъ противъ чиновничества и администраціи на казенный ладъ, но никакъ уже нельзя сказать, что администрація одна виной здѣшнихъ первобытныхъ городскихъ порядковъ. Представительство (какъ я уже сказалъ въ первомъ письмѣ) попало въ руки купцовъ. Въ послѣднія десять лѣтъ купеческое сословіе выразило рѣзкій протестъ противъ интеллигенціи. До сихъ поръ число гласныхъ съ высшимъ образованіемъ, профессоровъ, землевладѣльцевъ дворянскаго происхожденія очень незначительно. Въ предѣлахъ своего полномочія и правъ городская дума (т.-е. обывательское представительство) можетъ дѣйствовать, какъ ей заблагоразсудится. Но почему же она, дѣйствуя вотъ уже нѣсколько лѣтъ, до сихъ поръ не провела ничего радикальнаго, не смотря на то, что при ней состоитъ нѣсколько коммиссіи, между которыми распредѣлены насущные вопросы? Почему? Потому что умъ, даровитость гражданскаго чувства, широта взглядовъ не даются такъ, сразу, они не пріобрѣтаются только за прилавкомъ, въ амбарѣ, въ воздухѣ барыша, въ погонѣ за нимъ. Ограниченный либерализмъ полагаетъ, что только имущіе люди могутъ заботиться о нуждахъ города и цѣлаго государства. Но есть страны, въ родѣ Франціи, освободившія себя отъ этого предразсудка. Муниципальный совѣтъ Парижа состоитъ изъ людей, выбираемыхъ не за то, что у нихъ есть купеческія свидѣтельства, а за то, что они извѣстны, какъ развитые и дѣльные люди. И вотъ этотъ совѣтъ, состоящій все изъ «пролетаріевъ интеллигенціи», все-таки прекрасно справляется съ громаднымъ бюджетомъ города, заботится энергично объ его здоровьѣ, о школахъ, о всевозможныхъ улучшеніяхъ, ведетъ борьбу съ произволомъ высшей администраціи, представляетъ собою душу не только Парижа, но, можно сказать, всей передовой Франціи. Намъ въ Москвѣ еще далеко до такого муниципальнаго совѣта. Надо сначала перевоспитать купца и промышленника. Онъ привыкъ смотрѣть на общественныя обязанности, какъ на тягость, а если теперь и охотно идетъ въ гласные, то больше изъ тщеславія или изъ консервативнаго духа, чтобы отстаивать сословныя или владѣльческія преимущества.
II.
правитьКаково хозяйство города, такова и жизнь частныхъ людей. Что бы ни кричали о дороговизнѣ Петербурга, о неудобствахъ и трудности работающему человѣку устроиться тамъ мало-мальски порядочно, все-таки въ этой столицѣ, хотя она и стоить на болотѣ, сдѣлано гораздо больше для того, чтобы человѣку небогатому устроиться и жить сносно. Мы ужасно много говоримъ, въ газетахъ и журналахъ, объ отвлеченныхъ вещахъ, но слишкомъ рѣдко занимаемся насущными подробностями жизни, не показываемъ, въ точныхъ и трезвыхъ описаніяхъ, какъ живутъ въ нашихъ городахъ всѣ, кто заpaботываетъ свои гроши или свои рубли личнымъ трудомъ.
Возьмемъ квартиру. Населеніе Москвы увеличивается. По старой переписи все еще значится 600 тысячъ жителей, но теперь навѣрно перевысило и за 700, а построекъ сравнительно жало. Очень немного домовъ надстраиваются, какъ это дѣлается въ Петербургъ, то-есть пріобрѣтаютъ два, три лишнихъ этажа. Во всей Москвѣ преобладаютъ одно-этажные дома или дожа съ мезонинами. Стало-быть, помѣстительность малая. Семейства, пріѣзжающія на зиму, и одинокіе люди, проводящіе здѣсь весь сезонъ, по-неволѣ селятся въ меблированныхъ комнатахъ или меблированныхъ квартирахъ. Въ Петербургѣ больше распространенъ обычай отдавать лишнія комнаты жильцамъ; здѣсь это, хотя и существуетъ, но далеко не въ такомъ развитіи, опять-таки, по бѣдности въ квартирахъ и по неудобству ихъ для такого рода промысла. Проѣзжайте по бойкимъ улицамъ Москвы, и васъ, конечно, поразитъ множество вывѣсокъ меблированныхъ комнатъ. Но все это плохіе нумера, грязные, безъ всякихъ удобствъ, съ разношерстной мебелью, убогими кроватями, а цѣнами выше петербургскихъ. Можетъ быть, во всей Москвѣ найдется пять, шесть такихъ «гарни», гдѣ вы можете жить съ комфортомъ; есть даже два, три «пансіона», на иностранный манеръ, съ табль-дотомъ, безъ того отвратительнаго характера «нумеровъ», какой не выведется въ вашихъ большихъ городахъ и въ нѣсколько десятковъ лѣтъ. Но все это — пристанища для пріѣзжающихъ. Пожалуй, москвичи увѣряютъ, что и здѣшніе отели лучше петербургскихъ. Здѣсь есть три, четыре хорошихъ отеля, въ родѣ «Славянскаго базара», «Лоскутной гостиницы» и отеля «Дрезденъ»; но цѣны во всѣхъ выше петербургскихъ. Останавливаться въ нихъ на цѣлый мѣсяцъ и больше, брать меблированныя комнаты въ родѣ тѣхъ, какіе существуютъ въ извѣстномъ домѣ Варгина, на Тверской, могутъ только люди съ большими средствами. Здѣсь именно ничто не приспособлено къ потребностямъ людей небогатыхъ, но привыкшихъ къ чистотѣ и удобствамъ. Самая грань и безпорядочность типичныхъ московскихъ нумеровъ поддерживаются привычками пріѣзжаго люда. Онъ и у себя живетъ по-свински. Стоитъ только походить по различнымъ «отдѣленіямъ» дома Челышева, на Театральной площади, чтобы увидать, какъ этотъ пріѣзжій людъ, вотъ уже десятки лѣтъ, довольствуется самыми грязными комнатами, не освѣщенными корридорами, запахомъ кухни и всевозможными азіатскими неудобствами. Въ теченіе зимняго сезона, въ Москвѣ найдется гораздо больше семействъ и одинокихъ людей, проживающихъ, кое-какъ, въ дурныхъ помѣщеніяхъ, на бивакахъ, чѣмъ въ Петербургѣ. только тѣ, кто можетъ нанимаетъ цѣлые домики-особняки, устроиваются хозяйственно; все остальное должно довольствоваться, «чѣмъ Богъ послалъ». Барскія квартиры можно имѣть дешевле, средней цифрой; но квартиры людей, не желающихъ тратить болѣе шестисотъ-восьмисотъ рублей, положительно, и меньше, и тѣснѣе, и грязнѣе, и лишены тѣхъ удобствъ, къ которымъ привыкъ теперь каждый петербуржецъ, платящій за свою квартиру тѣ же деньги. Швейцаръ, теплая, чистая лѣстница, коверъ на ней, газовое освѣщеніе, все это такія вещи, какія попадаются здѣсь въ одномъ домѣ на пятьсотъ. Это заводится только въ новыхъ домахъ, много-этажныхъ, которые выстроиваются хозяевами уже прямо для того, чтобы отдавать квартиры въ наемъ. Если жить экономно и искать квартиру попросторнѣе, надо отправляться на окраины. Поразговорившись съ небогатыми людьми, получающими не болѣе двухъ, трехъ тысячъ жалованья или заработка, вы, конечно, услышите жалобы на дороговизну квартиръ. То же самое и дрова. Они, давнымъ-давно, вдвое и втрое дороже, чѣмъ въ Петербургѣ. Прислуга здѣсь дешевле, но за то гораздо хуже. Мужская — остатки крѣпостныхъ въ очень маленькомъ числѣ, или же тотъ сортъ служителей, какой подходитъ къ типу артельщиковъ. Здѣсь все равно, какъ въ столицѣ венгерскаго королевства, швейцаровъ одѣваютъ въ національныя костюмъ. Эта прислуга почти не годится для комнатъ. Женская, точно также, набирается изъ пришлаго люда. Здѣсь еще не образовался тотъ классъ женской прислуги, какой выработался уже въ Петербургѣ.
Въ Москвѣ хорошо ѣдятъ, но только въ трактирахъ и у богатыхъ людей; среднее же кулинарное искусство должно стоять ниже, уже потому одному, что повара теперь дороги, а кухарки слишкомъ первобытны. Если вы будете ставить ваше небольшое хозяйство на порядочную ногу, вы истратите здѣсь, конечно, гораздо больше петербургскаго. Да и вообще, ежедневные расходы человѣка, выходящаго часто изъ дому, значительнѣе. Правда, московскіе извощики — когда ѣзда на дрожжахъ — укрываютъ васъ хоть какимъ-нибудь верхомъ своихъ пролетокъ; но за то зимой, что ни извощикъ, то Ванька безъ волости, на драной лошаденкѣ. А цѣны никакъ не меньше. Чтобы сдѣлать правильное сравненіе, слѣдовало бы двумъ пріѣзжимъ записывать, въ продолженіи недѣли, свой ежедневный расходъ одновременно въ Петербургѣ и Москвѣ. Пріѣзжій въ Москвѣ непремѣнно истратитъ больше: и на отель, и на разъѣзды по городу, и на ѣду, и на исполненіе порученій, и на вечернія удовольствія. Хлѣбосольство Москвы и постоянная ѣда въ трактирахъ вовсе не повели къ дешевизнѣ. Здѣсь надо идти основательно завтракать или обѣдать. Не всѣ хорошіе трактиры имѣютъ обѣды въ опредѣленную цѣну. Русскіе трактиры, получившіе извѣстность, какъ, напримѣръ, трактиръ Ловашова на Варваркѣ, московскій, Троицкій, Патрикѣевскій, все это заведенія, въ которыхъ вы должны составлять себѣ обѣдъ по картѣ. Придете вы одинъ и составите себѣ обѣдъ по-европейски, въ пять, шесть блюдъ, онъ вамъ обойдется отъ семи до десяти рублей. Правда, можно въ два, три трактира зайти утромъ завтракать за опредѣленную цѣну холоднымъ и горячимъ кушаньемъ, но забѣжать закусить на ходу, какъ это можно въ очень многихъ мѣстахъ Петербурга, здѣсь почти что некуда. Типичные трактиры, въ родѣ Московскаго или Патрикѣевскаго, не держатъ даже буфета. Вы приходите и должны непремѣнно садиться на столъ. Спросить себѣ рюмку водки и закусить — это уже цѣлая процедура. Вамъ подадутъ графинчикъ и тарелочку съ кускомъ ветчины и разрѣзаннымъ огурцомъ чуть не четверо половыхъ. Здѣсь все пригнано къ потребностямъ или обжоръ и нечего недѣлающихъ людей, или торговаго человѣка, любящаго приходить въ трактиръ, не спѣша, что бы онъ ни собирался дѣлать, пить-ли чай или закусывать. День человѣка, не имѣющаго у себя стола, обойдется ему непремѣнно дорого. Точно также и удовольствія. Московскій Малыя театръ, по цѣнамъ мѣстъ, дороже и Александринскаго, и Апраксинскаго Малаго. Кромѣ того, Москва въ поражающихъ размѣрахъ промышляетъ барышничествомъ. Слабость полиціи, а по всей вѣроятности, стачка мелкихъ агентовъ съ барышниками и съ завѣдующими продажей въ кассѣ дѣлаютъ то, что въ Москвѣ, въ разгаръ сезона, бойкіе бенефисы, на святкахъ, на масляницѣ, вообще, съ начала декабря до великаго поста, нѣтъ почти возможности доставать въ кассѣ билеты людямъ, которые не позаботятся послать коммиссіонера съ ранняго утра, или сами дежурятъ въ тотъ день, когда объявляется въ афишахъ спектакль, то-есть наканунѣ или за нѣсколько дней, смотря во тому, простое это представленіе или бенефисъ. Не только пріѣзжіе дѣлаются жертвой барышниковъ, во я старожилы Москвы проходятъ черезъ ихъ же руки. Есть здѣсь даже немало семействъ и одинокихъ людей, которые иначе не ѣздятъ въ театръ, какъ черезъ посредство барышниковъ. Они прямо подъѣзжаютъ и останавливаются около кучки барышниковъ, не стѣсняющихся нисколько близостью полиціи и театральныхъ служителей. Зимой здѣсь постоянно биржа съ утра вплоть до восьми-девяти часовъ вечера. На оперные и балетные спектакли можно легче доставать билеты; на балетные даже почти всегда безъ барышниковъ. Но главное, привлекательное мѣсто зрѣлищъ — это Малый театръ. Онъ и обойдется каждому москвичу или пріѣзжему втрое и вдвое дороже, чѣмъ драматическія зрѣлища въ Петербургѣ, и русскія, и французскія, и нѣмецкія. Частные театры, въ родѣ зала Солодовникова, гдѣ играютъ оперетки, или театра б. п. Пушкина, также съ дорогими цѣнами, выше казенныхъ. Въ театрѣ б. п. Пушкина двѣ залы; вторая считается публикой не совсѣмъ удобною. Въ ней начинаются кресла съ двѣнадцатаго или тринадцатаго ряда и только въ ней есть мѣста въ 1 р. 60 к. и дешевле; въ первой же залѣ цѣны minimum два рубля за кресло, которое можетъ находиться и въ послѣднемъ ряду, смежнымъ со второй залой. И частныя сцены не избѣгли барышничества. Когда театръ Пушкина во второй половинѣ сезона сталъ дѣлаться моднымъ, и публика повалила, въ особенности на представленія съ участіемъ г-жи Стрепетовой, барышники просто-на-просто грабили. Они сами разсказывали, что имъ случалось продавать кресла во второй залѣ за пятнадцать, двадцать, двадцать-пять рублей Можно, пожалуй, возразить, что барышничество существуетъ вездѣ. Но въ Москвѣ ему благопріятствуетъ общій халатный строй администраціи и надзора, который и отражается на карманѣ жителей.
Сообразите все это и вы увидите, что годовой бюджетъ, при однихъ и тѣхъ же условіяхъ, окажется въ Москвѣ гораздо значительнѣй, чѣмъ въ Петербургѣ, А, за исключеніемъ русскаго театра, все остальное будетъ хуже качествомъ. Но прибавьте еще къ этому дурную мостовую, уличную грязь, тысячи непріятныхъ ощущеній, получаемыхъ вами отъ безпорядочнаго городского хозяйства. Это можетъ, въ извѣстной степени, окупаться климатомъ Москвы. Онъ, дѣйствительно, лучше, хотя за послѣдніе годы также сталъ пошаливать, сдѣлался весьма измѣнчивъ. Ранняя зима вдругъ перейдетъ въ оттепель, и въ декабрѣ мѣсяцѣ на васъ льетъ такой же дождь, какъ и въ сентябрѣ. Но здѣсь существуетъ весна и болѣе постепенный переходъ къ лѣтнимъ жарамъ. И осень часто стоитъ сухая и теплая; она можетъ переходить въ морозные октябрьскіе дня, солнечные и сухіе, красиво освѣщающіе городъ. Бываетъ, что здѣсь на страстной и святой недѣлѣ такъ тепло, какъ въ Петербургѣ черезъ мѣсяцъ. Защищена Москва и отъ постояннаго петербургскаго вѣтра; не чувствуется здѣсь пронзительной сырости, того лихорадочнаго озноба, отъ котораго и настоящій петербуржецъ не можетъ часто освободиться. Всякій художникъ скажетъ вамъ, что солнечныхъ дней, или, по крайней мѣрѣ, настолько свѣтлыхъ, что можно порядочно работать, приходится здѣсь гораздо больше. Но весна, лѣто и ранняя осень не очень-то скрашиваютъ жизнь такого москвича, который не можетъ уѣхать худа-нибудь подальше, въ настоящую деревню, и долженъ довольствоваться или поѣздками за городъ, ночуя въ городѣ, или же жизнью въ ближайшихъ окрестностяхъ. Весной и лѣтомъ въ городѣ бульвары, это еще нѣкоторый рессурсъ; имъ можетъ пользоваться и всякій простолюдинъ. Но за то нѣтъ порядочнаго парка, негдѣ массѣ народа, напримѣръ, въ воскресенье, гулять на свободѣ. Старый, заброшенный Александровскій садъ находится въ какой-то котловинѣ, бѣденъ растительностью и превратился просто въ плоховатый бульваръ. Есть, правда, почти въ чертѣ города, прекрасный садъ, именно Нескучный, изъ котораго въ другой столицѣ непремѣнно сдѣлали бы оживленную прогулку. Но онъ посѣщается очень мало, стоятъ далеко; ѣзда непріятна по плохо мощеннымъ и пыльнымъ улицамъ. Пыль! Вотъ главная спеціальность Москвы въ лѣтнее время. Все отравляется этой пылью. Только съ годъ тому назадъ начали немножко попрыскивать по шоссе за заставой, по дорогѣ къ парку. Но это попрыскиванье не избавляетъ васъ отъ ядовитой шоссейной выли. Ѣхать въ пролеткахъ — чистое мученье. Самое лучшее: забраться на имперіалъ желѣзно-конной дороги. И куда бы вы ни поѣхали за городъ, пыль преслѣдуетъ васъ. Еще не скоро муниципалитетъ Москвы въ состояніи будетъ ассигновать «надлежащія» суммы для того, чтобы поѣздка на дачу не превращалась въ вѣрное средство засорить свои легкія.
Петровскій паркъ и Сокольники — вотъ гдѣ всего удобнѣе жить тѣмъ, кто долженъ часто ѣздить въ городъ. Сами по себѣ и паркъ, и сосновый лѣсъ, называемый Сокольниками, не плохи. Но цѣны дачъ высоки; удобствъ почти никакихъ; полиція такъ мало охраняетъ безопасность дачниковъ, что въ Сокольникахъ, то-и-дѣло, слышно о грабежахъ. Рѣдкая дачница рѣшится пойти на одну изъ отдаленныхъ просѣкъ, даже и среди бѣла дня. Московское чаепитіе развело промыселъ самоварницъ, интересныя, быть можетъ, въ бытовомъ отношеніи, но весьма непріятныя для жителей Сокольниковъ. Вы, то-и-дѣло, наталкиваетесь на пьяныхъ, на арфистокъ, на бродячихъ пѣсениковъ, вездѣ въ бойкихъ мѣстахъ насорено; самоварный дымъ и чадъ гуляютъ въ воздухѣ; слышатся всевозможные неблаговонные запахи. Въ паркѣ больше благоустройства, безопаснѣе; но за то неизмѣримо болѣе пыли и меньше тѣни; по вечерамъ толкотня на главной улицѣ; нѣтъ простора, и такое же отсутствіе лѣтнихъ удовольствій, какъ и въ Сокольникахъ, за исключеніемъ одного или двухъ трактировъ съ цыганами.
Неудивительно, что Москва на лѣто теряетъ менѣе свою городскую физіономію, чѣмъ Петербургъ. Вы не увидите здѣсь опустѣнія, какъ въ іюнѣ и іюлѣ мѣсяцахъ, когда Невскій послѣ пяти часовъ, или много шести, представляетъ собой какую-то пустыню. «Городъ» живетъ также бойко; ѣзда на улицахъ не прекращается, и даже каждодневный вечерній центръ удовольствія оказывается не за чертой города, не на дачѣ, а въ саду Эрмитажа, на пригоркѣ около Самотеки. Если вы попадете туда въ одинъ изъ большихъ праздниковъ или на представленіе новой оперетки (въ прошломъ году ставили и цѣлыя оперы съ пріѣзжими знаменитостями), то на васъ пріятно подѣйствуетъ многолюдство, обстановка всего сада, его освѣщеніе, громадное количество потребителей всякихъ яствъ и напитковъ. Петербургскій Демидовъ садъ покажется, послѣ этого лѣтняго Эрмитажа, мизернымъ, съ его плохимъ освѣщеніемъ, бѣдной растительностью и однообразной публикой изъ мужчинъ и дамъ полусвѣта. Въ садъ Эрмитажъ въ Москвѣ ѣздитъ всякій. Тутъ приличная публика смѣшивается со всѣмъ московскимъ полусвѣтомъ; сюда ѣздятъ цѣлыми семействами; вы увидите даже дѣтей. Но опять-таки вечеръ въ этомъ увеселительномъ мѣстѣ обойдется вамъ довольно дорого. Въ театрѣ порядочное мѣсто будетъ стоить не менѣе двухъ рублей. Но для многихъ трудовыхъ людей, принужденныхъ работать до вечера, гораздо лучше пойти въ такой садъ, чѣмъ трястись на извощикѣ по пыли въ паркъ или Сокольники. Есть и еще мѣсто, которое могло-бы сдѣлаться хорошей прогулкой, это — тѣ два сада, которые находятся на Прѣснѣ: зоологическій и находящійся противъ него съ большимъ прудомъ. Давно, лѣтъ больше десяти, они были въ модѣ. Попытки лѣтнихъ зрѣлищъ: опереточнаго театра и кафешантана не удавались. Прудъ глохнетъ и зеленѣетъ.
Захотите вы поселиться гдѣ-нибудь подальше, вы наткнетесь на тѣ же самыя неудобства: плохія дачи, трудность сообщенія, пыль или сырость. Дѣловому человѣку положительно труднѣе пріискать мѣсто, откуда можно было бы, не теряя много времени, ѣздить ежедневно въ городъ. Москвичи неособенно долюбливаютъ Петровское-Разумовское. Они имѣютъ предубѣжденіе противъ академіи, на что я намекнулъ въ первомъ письмѣ. А въ ближайшихъ окрестностяхъ Москвы, за десять верстъ кругомъ, не найдешь такого прекраснаго парка, какъ академическій паркъ, съ его древними аллеями, прудомъ, размѣромъ въ цѣлое озеро, цвѣтниками, теплицами и обширныни лѣсными прогулками. Но сообщенія все-таки еще лишены удобства. Вы должны довольствоваться линейкой первобытнаго типа или отправляться пѣшкомъ до станціи желѣзной дорога, то есть дѣлать версты двѣ. Если не селиться въ низменной мѣстности Петровскаго-Разумовскаго, гдѣ сыро, и даже каждый вечеръ, какъ пелена, спускается туманъ, то надо платить дорого или же помѣщаться на такъ называемыхъ выселкахъ, на грязномъ шоссе, среди трактировъ, кабаковъ и полпивныхъ.
Все, что дальше, что разбросано кругомъ Москвы — довольно живописно для досужнаго обозрѣвателя. Люди по средствамъ могутъ выбрать себѣ красивую мѣстность, но истратитъ навѣрно на 30 % дороже, чѣмъ петербургскіе дачники.
Въ такомъ городѣ, какъ Москва, который выставляется партизанами ея какъ сердце Россіи, поразительна также бѣдность народныхъ увеселеній и мѣстъ, гдѣ бы черный трудовой людъ и всѣ, кто заработываетъ побольше простого полевщика, могли находить пріятный отдыхъ, не толкающій его все больше и больше въ сторону пьянства и разгула. Въ самомъ городѣ, въ чертѣ его, какъ я уже сказалъ, нѣтъ мѣста для гулянья народа, за исключеніемъ бульваровъ, превращающихся по вечерамъ въ рынокъ очень печальныхъ нравовъ. На масляницѣ и на Святой балаганы гораздо первобытнѣй, чѣмъ въ Петербургѣ. Мѣсто отведено для нихъ слишкомъ отдаленное. Въ обыкновенное время вы находите какой-нибудь одинъ звѣринецъ и жалкую панораму на Цвѣтномъ бульварѣ. Лѣтомъ, за городомъ въ Сокольникахъ, питье чая — поводъ къ разгулу. Ни даровой музыки, ни дешевыхъ зрѣлищъ, ничего такого, что показывало бы, что о трудовой массѣ кто-нибудь заботится, скрашиваетъ хоть чѣмъ нибудь ея неприглядное существованіе. Поневолѣ рабочій идетъ все туда-же, то-есть въ мѣста, обильныя всякими притонами; остается круглый годъ въ духотѣ и грязи города, коротаетъ свой воскресный досугъ въ самыхъ трущобныхъ кварталахъ Москвы.
III.
правитьОтъ мужика, пришедшаго за заработкомъ въ Москву, до крупнаго промышленника, фабриканта, банкира, подрядчика или магазинщика есть сотни общественныхъ ступеней. Бытовая связь въ Москвѣ еще сильна. Сколько сотенъ «хозяевъ», имѣющихъ лавки, заводы и повторы, продолжаютъ жить такъ, какъ они жили бы и въ большомъ селѣ или слободѣ. Та интеллигентная доля купечества, о которой я говорилъ въ первомъ письмѣ, есть все-таки меньшинство, и меньшинство далеко не крупное. Масса собственниковъ и дѣльцовъ купеческаго сословія продолжаютъ жить первобытно. У нихъ происходитъ процессъ растительный: наживаютъ деньги, строятъ дома, покупаютъ дачи, пріучаются къ чистотѣ и привычкамъ обезпеченныхъ людей. Разъѣдающій элементъ, который вноситъ съ собой идеи, другіе умственные и нравственные запросы, приходитъ только въ видѣ дѣтей, когда имъ даютъ высшее образованіе. Такое бытовое купечество можетъ поддерживать и внѣшнюю городскую жизни то-есть ѣздить на гулянья, въ театры, въ цирки, но само по себѣ оно не въ состояніи еще создать какія-нибудь болѣе развитыя формы общительности. Мужья сидятъ въ лавкахъ, ходятъ въ трактиры, пьютъ чай или пьянствуютъ; жены толстѣютъ въ бездѣйствіи, сидятъ за самоваромъ, ѣздятъ часто въ баню, одѣваются, ходятъ по лавкамъ, играютъ въ карты. Этотъ міръ исчерпанъ авторомъ комедіи «Свои люди сочтемся», въ его прочно сложившихся, но до-реформенныхъ чертахъ. Инстинкты остаются, конечно, тѣ же, но проявленія измѣняются. Очень можетъ быть, что лѣтъ черезъ двадцать, черезъ тридцать все, что есть въ купечествѣ пообразованнѣе, побойчѣе умственно и посамостоятельнѣе характеромъ, будетъ выработывать свои формы общежитія, расширитъ уже сообща умственные интересы, повліяетъ на характеръ общественныхъ удовольствій. Все это можетъ быть, но пока и самая интеллигентная доля купечества, за очень немногими исключеніями, старается сгладить свои особенности и подойти къ дворянскому типу жизни, привычекъ и нравовъ. У кого много денегъ и нѣтъ уже прежнихъ стѣсненій и прежней наклонности къ домосѣдству, тотъ, покончивши дѣловой день, проводитъ время совершенно такъ, какъ и помѣщикъ, и школьникъ, и офицеръ, только погрубѣе, съ большей возможностью давать ходъ своимъ инстинктамъ. Зайдите вы въ здѣшній купеческій клубъ и вы увидите, что въ немъ картежная игра идетъ едва-ли не сильнѣе, чѣмъ въ остальныхъ клубахъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, по внѣшнему виду, по физіономіямъ, по типамъ, по разговорамъ и купеческіе посѣтители этого клуба уже потеряли свою первобытную своеобразность перемѣшались со множествомъ посѣтителей не-купеческаго рода, наполняющихъ каждый вечеръ высокія залы этого картежнаго пріюта. Все, что пониже, лавочники, прикащики, нѣмцы всякихъ драматическихъ профессій, также не дошло дальше посѣщенія трактировъ, нѣмецкаго клуба и артистическаго кружка. Еще у нѣмцевъ существуютъ, кое-какіе свои ферейны, пѣвческія и другія общества, но и то въ гораздо меньшемъ развитія, чѣмъ въ Петербургѣ. Прикащики не имѣютъ даже своего особеннаго клуба; онъ существовалъ прежде, но теперь раззорился. Кромѣ игры въ карты и танцевъ, этотъ слой общества пользуется еще клубными спектаклями. Можетъ быть, если посмотрѣть на эти спектакли съ точки зрѣнія демократизаціи театральнаго искусства, то и выходить какая-нибудь польза; но за то составъ подобной публики дѣйствуетъ отрицательно на уровень исполненія. Вы сидите на спектаклѣ, который, по характеру пьесы и по игрѣ, относить васъ къ провинціи, да и въ провинціи очень часто публика навѣрно развитѣе, по крайней мѣрѣ, въ первыхъ рядахъ креселъ и въ ложахъ бенуара и бельэтажа. Когда въ Петербургѣ, въ началѣ семидесятыхъ годовъ, клубъ художниковъ жилъ бойкой жизнью, но уже по публикѣ не отличался особенной порядочностью, то очень многіе петербуржцы возмущались и называли и считали этотъ клубъ «Богъ знаетъ чѣмъ». Но стоило и тогда еще сравнить его съ артистическимъ кружкомъ въ Москвѣ (а онъ десять лѣтъ тому назадъ считался выше, чѣмъ теперь): разница была поразительная, и всего болѣе по составу публики. Исторія московскаго артистическаго Кружка можетъ показать, какъ здѣсь трудно поддержать что-нибудь на извѣстной умственной и художественной высотѣ. «Кружокъ» устроенъ былъ по очень хорошей программѣ. Первоначально въ него собирались дѣйствительно артисты, художники всякихъ спеціальностей: музыканты, актеры, беллетристы. Домъ помѣщался на Тверской, былъ не очень обширенъ, но совершенно достаточенъ для небольшихъ сборищъ, чтеній, иногда танцевъ. Каждый вечеръ вы могли, поработавъ, или изъ театра, заѣхать въ клубъ и найти тамъ непремѣнно нѣсколько знакомыхъ членовъ изъ литературнаго и артистическаго міра Москвы. Но потомъ клубъ перемѣнилъ помѣщеніе и превратился въ какую-то антрепризу. Устроитель спектаклей, актеръ Малаго театра, сдѣлался настоящимъ антрепренеромъ и подрядчикомъ, распоряжавшимся самовольно. Зрѣлища съ ихъ расходами, большой труппой и всякими другими подробностями вызывали и необходимость большихъ сборовъ. Повалила всякая публика; въ члены «Кружка» также принимались люди безъ всякаго разбора, неимѣющіе ничего общаго съ интеллигенціей, съ умственнымъ или художественнымъ трудомъ. А вотъ, въ нѣсколько лѣтъ изъ хорошаго интеллигентнаго клуба въ родѣ тѣхъ, какіе существуютъ въ Лондонѣ, «Кружокъ» превратился въ частную плоховатую драматическую сцену, лишился порядочныхъ постоянныхъ посѣтителей, сдѣлался только обычнымъ пріютомъ, особенно постомъ, провинціальныхъ актеровъ. Два года тому назадъ, открыты были тамъ постоянный драматическіе курсы; но и это все-таки не подняло нравственнаго кредита «Кружка» въ глазахъ болѣе избранной публики. Исторія довольно печальная, но она показываетъ также, что литературно-художественный міръ Москвы не чувствуетъ солидарноcти, что онъ недостаточно проникнутъ потребностью въ такомъ центрѣ, гдѣ бы происходило постоянно общеніе идеи, интересовъ, вкусовъ. Это похоже на исторію каждаго нашего учрежденія, кружка, общества. И Петербургъ не имѣетъ и до сихъ поръ литературнаго клуба, несмотря на его громадный писательскій персоналъ. И въ обыкновенное время, даже въ разгаръ сезона, въ Москвѣ рѣшительно некуда поѣхать, если вы желаете попасть въ сферу людей, занимающихся умственными и художественными интересами. Въ одну изъ прошлыхъ зимъ профессора и ихъ ближайшіе знакомые согласились являться по субботамъ въ дворянскій клубъ, но и это продолжалось всего одну зиму.
Дворянскій клубъ представляетъ собой почта то же, что въ Петербургѣ «Благородное собраніе». Въ него ѣздятъ помѣщики средней руки, чиновники, офицеры, адвокаты, состоятъ его членами и нѣсколько профессоровъ; но чисто мужская доля времяпрепровожденія — карточная. Въ осенній и зимній сезонъ все среднее общество Москвы собирается на музыкально-танцовальные вечера по средамъ, на балы и маскарады. Тутъ всего ярче виднѣется физіономія губернскаго города, эта та же Рязань, Калуга, Орелъ или Владиміръ, только увеличенные къ нѣсколько разъ. Вмѣсто двухсотъ человѣкъ вы можете иногда находить и до полутора тысячъ. Настоящаго свѣтскаго изящества вы тутъ не ищите, хотя и много женскихъ туалетовъ съ претензіями. И по составу мужской публики всѣ эти вечера, балы и маскарады довольно-таки низменнаго уровня. Въ этомъ клубѣ нѣтъ даже особой гостиной въ его обыкновенномъ помѣщеніи, которая бы предназначалась для бесѣды, ничего подобнаго знаменитой когда-то «чернокнижной комнатѣ» англійскаго клуба.
Да и англійскій клубъ живетъ только традиціями, гораздо менѣе, чѣмъ даже Малый театръ. Теперь время не дворянскихъ затѣй и сословной пышности. Англійскій клубъ, правда, помѣщается все въ томъ же домѣ, откуда онъ временно переѣзжалъ, комнаты тѣ же и внѣшній порядокъ, и игра въ карты, и обѣды; но все это уже тронулось; съ трудомъ вы найдете нѣсколько старичковъ, носителей прежней барской идея; они всѣ на перечетъ. Разговоритесь съ ними, и они вамъ съ горечью будутъ передавать печальные итоги вырожденія. Всѣ ихъ сверстники перемерли. Въ клубъ попадаютъ уже, по ихъ понятіямъ, «разночинцы», евреи-подрядчики, хозяева банкирскихъ конторъ, присяжные повѣренные, всякій такой народъ, какому лѣтъ сорокъ тому назадъ нечего бы было и дерзать проникать въ англійскій клубъ. Да и спеціальностей такихъ не существовало. Правда, постомъ еще варятъ знаменитую уху; но обѣды уже не славятся, о нихъ не толкуетъ уже весь городъ. За два рубля вы гораздо лучше поѣдите въ какомъ-нибудь Эрмитажѣ, чѣмъ за обыкновеннымъ общимъ обѣдомъ англійскаго клуба. Художественное описаніе, какое читатель найдетъ въ романѣ графа Л. Н. Толстаго, «Анна Каренина», гораздо выше дѣйствительности. Англійскій клубъ уже не производитъ такого впечатлѣнія тоннаго барскаго комфорта. Сплошь и рядомъ слышите вы отъ людей, состоящихъ тамъ членами, что они задаромъ платятъ свои членскіе взносы и вовсе не пользуются клубомъ. Кромѣ картежниковъ, да людей, которыхъ тщеславіе тѣшится званіемъ члена англійскаго клуба, врядъ ли кого-нибудь онъ привлекаетъ. Не слышится и оживленныхъ разговоровъ, не завязывается преній, какъ въ былое время, потому что университетъ и литература стоятъ вдали отъ этого клуба; и сословные мозги нуждаются въ постороннемъ возбужденіи.
Вотъ куда расплывшаяся на цѣлые десятки верстъ Москва ѣздитъ за набиваньемъ своего досуга ѣдой, картами, танцами и сплетнями. Чего-нибудь своеобразнаго, чисто-мѣстнаго, указывающаго на оригинальность вкусовъ и привычекъ общежитія я, право, что-то не вижу. Нельзя считать своеобразной чертой развившуюся во всевозможныхъ кружкахъ страсть къ театральному дилеттантству. Тоже самое мы видимъ и въ Петербургѣ. Здѣсь существуютъ цѣлыхъ два частныхъ помѣщенія для спектаклей, настоящія театральныя залы, хотя и очень маленькія. Это театръ Секретарева и театръ Нѣмчинова. Въ сезонъ они почти каждый день нанимаются какимъ-нибудь обществомъ любителей. Играютъ и въ дворянскихъ свѣтскихъ сферахъ, играютъ молодые купцы и купчихи, прикащики, студенты, курсистки, воспитанники техническаго училища, гимназисты, офицеры, играютъ рѣшительно всѣ. Но это море дилеттантства не выдѣляло до сихъ поръ еще ничего сколько-нибудь выдающагося. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ сложилось цѣлое общество любителей драматическаго и музыкальнаго искусствъ, заработало довольно хорошій уставь, имѣетъ право до сихъ поръ давать спектакли и концерты круглый годъ въ неограниченномъ числѣ вечеровъ. Сначала оно еще жило и даже заставляло о себѣ говорить, но вотъ уже второй годъ, какъ это общество существуетъ болѣе на бумагѣ; если собирается, то, вѣроятно, для однихъ только толковъ. Концерты оно еще изрѣдка даетъ и спектакли почти совсѣмъ заглохли. Этотъ фактъ тоже поучителенъ, въ родѣ исторіи артистическаго кружка. Всѣ играютъ, стремятся въ любители, интригуютъ, ссорятся, тратятъ деньги, находятъ даже платящую публику, а все-таки не могутъ образовать никакого прочнаго артистическаго товарищества, вести дѣло посерьезнѣе, учиться, соединить свои упражненія съ теоретическимъ и практическимъ преподаваньемъ. Еще въ свѣтѣ задаются иногда благотворительные спектакли на французскомъ языкѣ, хотя по внѣшности, то-есть по публикѣ и отчасти по исполнителямъ, сколько-нибудь интересные. Но остальные спектакли, хотя имя имъ и легіонъ, почти всегда чрезвычайно тусклы, неумѣлы и вялы до-нельзя. Поневолѣ вы поѣдете искать болѣе характерныхъ проявленіи московскихъ инстинктовъ куда-нибудь за черту города, въ паркъ, на тройкѣ, въ увеселительныя заведенія въ родѣ «Яра» или «Стрѣльны». Тамъ, съ осени и до лѣта, раздается пѣніе цыганъ и русскихъ пѣвицъ, такъ не смолкаютъ кутежи. Но и они лишились въ послѣднія двадцать лѣтъ прежнихъ своеобразныхъ особенностей. Это то же самое, что въ Петербургѣ «Ташкенты», «Самарканды» и «Дороты», только погрубѣе, съ большей опасностью для случайныхъ посѣтителей наткнулся на какой-нибудь скандалъ. Прибавьте къ этому то, что я говорилъ о московскихъ трактирахъ въ первомъ моемъ письмѣ и вы составите себѣ довольно вѣрную картину того, какъ наполняютъ свои досуги всѣ тѣ, жому можно тратить деньги. Картина выходитъ, какъ сами ни согласитесь, такая же, какъ въ каждомъ большомъ губернскомъ городѣ.
Всѣмъ нужно куда-нибудь дѣться: однимъ отъ совершеннаго бездѣлья, другимъ отъ утомительной, однообразной работы, третьимъ отъ нормальной потребности смѣнить трудъ отдыхомъ. И если людямъ обезпеченнымъ, богатымъ, добывающимъ себѣ деньги всякими легкими способами, тоже не выдти изъ извѣстной однообразной колеи московской жизни, то все-таки они не должны очень биться, ломать голову надъ средствами къ жизни. Землевладѣльцы и домовладѣльцы пользуются постоянной рентой; купцы, фабриканты, директора банковъ, всякіе спекулянты — все это заработываетъ крупные куши и живетъ, спекулируя на самыя выдающіяся потребности города. А каково здѣсь живется серьезнымъ работникамъ, тѣмъ, которые должны довольствоваться одной десятой, а то и меньше широкихъ заработковъ и доходомъ равныхъ рантьеровъ и ловкихъ дѣльцовъ? Не мѣшаетъ поговорить здѣсь и объ этомъ подробнѣе. Въ первомъ письмѣ я тронулъ только духовную сторону того, что составляетъ московскую интеллигенцію; но вѣдь все это — люди, у нихъ есть потребности, и они желаютъ также сносно жить, имъ также необходимъ отдыхъ. Уже изъ того, что я сказалъ о литературной жизни Москвы, прямо вытекаетъ, что здѣсь пишущему люду не можетъ быть особенно хорошо. Рынокъ маленькій, стало быть, и спросъ не великъ. Только самое крошечное меньшинство пользуется правильнымъ и постояннымъ заработкомъ, но и онъ сравнительно ниже петербургскаго, а о такихъ цѣнахъ, которыя существуютъ уже въ петербургской прессѣ на постоянныхъ сотрудниковъ: передовиковъ, фельетонистовъ, даже репортеровъ, здѣсь даже я рѣчи быть не можетъ. Если въ толстыхъ журналахъ поддерживаются почти тѣ же цѣны, то это благодаря примѣру Петербурга. Онъ даетъ толчокъ, онъ устанавливаетъ размѣры гонорара. Профессоръ точно также, еслибы онъ хотѣлъ поднять свой заработокъ, не найдетъ здѣсь достаточно занятій такъ легко, какъ въ Петербургѣ; много, много три, четыре человѣка имѣютъ по двѣ каѳедры, какъ, напримѣръ, одинъ изъ профессоровъ университета, состоящій также въ то же самое время и профессоромъ въ петровской земледѣльческой академіи. А между тѣмъ, нѣтъ никакихъ приспособленій, товарищескихъ и корпоративныхъ складчинъ и обществъ, позволяющихъ трудовому человѣку тратить меньше: ни интеллигентнаго клуба, ни дешевыхъ табль-дотовъ, ни читаленъ, ни увеселительныхъ какихъ-нибудь кружковъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ завелись здѣсь обѣды разъ въ мѣсяцъ въ родѣ петербургскихъ литературныхъ обѣдовъ. На нихъ бывали профессора, адвокаты, литераторы, но и это не пошло; теперь они прекратились сами собой, безъ всякаго внѣшняго давленія. Говорятъ, отъ того, что будто бы большинство стало тяготиться тѣми разговорами и преніями, какіе бывали на этихъ обѣдахъ. Если оно такъ, то это указываетъ, до какой степени мала здѣсь даже въ интеллигентныхъ кружкахъ потребность въ общительности, въ обмѣнѣ мыслей, въ горячей бесѣдѣ, въ принципіальныхъ преніяхъ, которыхъ прежде не сторонились люди даже враждебныхъ лагерей.
Учителя гимназіи и другихъ среднихъ учебныхъ заведеній ведутъ, конечно, такую же жизнь: тусклую, однообразную, наполненную раздражающимъ трудомъ. Здѣсь есть не мало людей, положительно изнемогающихъ подъ бременемъ этой спеціальности. Они изъ куска хлѣба должны держаться учительскихъ мѣстъ, тогда какъ ихъ наклонности, званія, таланты, вкусы, все влечетъ ихъ въ сторону литературы или серьёзной, чистой науки. Но, что дѣлать! Надо просиживать цѣлыя ночи надъ поправленіемъ тетрадокъ. Подспорья, въ видѣ литературнаго труда, также мало; педагогическихъ журналовъ видается здѣсь одинъ, два, да и обчелся. Корпоративная жизнь не развита. Захочетъ учитель скоротать вечеръ, онъ долженъ идти въ какой-нибудь артистическій кружокъ или нѣмецкій клубъ, играть тамъ въ карты или смотрѣть на плохой спектакль. Исключеніе представляютъ тѣ педагоги, которымъ удастся составить учебную книжку, добиться ея рекомендаціи, выгодно продать ее или сдѣлать себѣ изъ нея ренту. Эта отрасль книжной торговли здѣсь въ ходу, въ ущербъ всѣмъ остальнымъ видамъ литературы. Но все-таки и по этой части толчокъ даетъ Петербургъ. Мужчинамъ педагогамъ лучше, чѣмъ женщинамъ. Здѣсь существуетъ уже довольно давно «Общество гувернантокъ», задавшееся очень хорошими цѣлями взаимной помощи. Но общество это не въ состояніи удовлетворить всѣмъ нуждамъ его членовъ. Предложеніе въ нѣсколько разъ превышаетъ спросъ. Еслибы каждая дѣвушка или женщина, идущая въ гувернантки, хотѣла непремѣнно имѣть кусовъ хлѣба, оставаясь въ Москвѣ, она, конечно, умерла бы съ голоду. Къ учащему люду надо присоединить и студентовъ, если на нихъ посмотрѣть, какъ на трудовыхъ людей. Это у насъ въ полномъ смыслѣ умственный пролетаріатъ. Стипендія здѣсь меньше; общество, занимающееся пособіями, бѣднѣе составомъ членовъ; въ послѣднее время событія внутренней политики сдѣлали то, что студентамъ еще труднѣе добывать себѣ уроки. Помимо того, въ каждомъ семействѣ взрослыя дочери начали заниматься даваньемъ уроковъ своимъ братьямъ и сестрамъ. Явилась, значитъ, новая конкурренція и для учителей, и для гувернантокъ, и для профессіональныхъ учительницъ, и для студентовъ. А жизнь нисколько не дешевле петербургской. Точно также студентъ долженъ платить десять, пятнадцать рублей за порядочную комнату, также не менѣ;е тридцати, сорока копѣекъ за маломальски сносный обѣдъ; здѣсь даже гораздо меньше частныхъ приспособленій въ быту студентовъ, чѣмъ въ Петербургѣ. Блестящее исключеніе составляютъ только два общежитія, существующія въ Москвѣ, два дома, предоставленные купцами въ пользованіе студентовъ на извѣстное число комнатъ: это домъ Ляпина и недавно открытое, уже образцовое общежитіе Лепешкина. О нихъ уже было писано въ газетахъ. Ляпинскій домъ не очень что-то привлекаетъ студентовъ, которые и прозвали его характернымъ прозвищемъ «ляпинки». Лепешкинское общежитіе только-что почти открылось; оно устроено прекрасно, но всего на сорокъ человѣкъ. Это все-таки капля въ морѣ. Тѣмъ рѣзче будитъ контрастъ между комфортомъ и обеспеченности теперешнихъ и будущихъ пансіонеровъ Левешкинскаго дома, и массой бѣдняковъ, иногда и очень способныхъ, дѣльныхъ, нравственно порядочныхъ, которые все-таки будутъ пробиваться. А жить студенту на двадцать, двадцать-пять цѣлковыхъ въ такомъ городѣ, какъ Москва, конечно, хуже, чѣмъ въ столицѣ, имѣющей гораздо больше всякихъ и матеріальныхъ, и умственныхъ рессурсовъ.
Лѣтъ пятнадцать тому назадъ, тотчасъ послѣ открытія новыхъ судебныхъ учрежденій, московскіе адвокаты ходко заторговали своей профессіей. Здѣсь загребать куши было еще легче, потому что самый объектъ эксплуатаціи былъ проще, первобытнѣе, богаче всякими инстинктами анти-гражданскаго, а то такъ и прямо уголовнаго свойства. Нѣсколько человѣкъ составили себѣ состояніе, были гораздо неразборчивѣе въ выборѣ дѣлъ, чѣмъ люди ихъ профессіи въ Петербургѣ. И въ шестидесятыхъ, и въ семидесятыхъ годахъ число адвокатовъ съ выдающимся талантомъ, а главное, съ хорошимъ образованіемъ было здѣсь гораздо меньше. Петербургская адвокатура положительно литературнѣе здѣшней; въ ней есть нѣсколько членовъ, имѣющихъ имя, какъ писатели. Такихъ здѣсь нѣтъ, за исключеніемъ двухъ, трехъ человѣкъ, меньшинству жилось хорошо и до сихъ поръ живется недурно, но заработки вообще сильно упали; на это вы услышите жалобы отъ перваго попавшагося адвоката или помощника присяжнаго повѣреннаго. Жалуются очень сильно. Есть также и недовольные болѣе строгими порядками, какіе нѣсколько лѣтъ тому назадъ ввелъ предсѣдатель совѣта присяжныхъ повѣренныхъ, оставившій теперь свой постъ. Адвокатскіе враки стали теперь почище; есть большій корпоративный контроль! сословіе помощниковъ присяжныхъ повѣренныхъ, благодаря тому же бывшему предсѣдателю, организовано, раздѣлено на группы; оно начинаетъ работать серьознѣе, подъ руководствомъ опытныхъ адвокатовъ. Но ихъ развелось слишкомъ много для Москвы; юридическій факультетъ переполненъ студентами въ ущербъ другимъ отраслямъ университетскаго знанія. А дѣла нельзя вызывать искусственно; что прежде, лѣтъ двѣнадцать, четырнадцать тому назадъ, дp3;лалось непремѣнно съ помощью адвоката по неопытности самихъ обывателей, то теперь дѣлается самими кліентами, да и, наконецъ, на цѣны установилась норма. Дѣло рухнувшаго банка было едва ли не однимъ изъ послѣднихъ, гдѣ мѣстные и пріѣзжіе адвокаты могли сдирать огромныя суммы съ тѣхъ коммерсантовъ, какихъ они обѣляли.
Сравнительно хуже живется здѣсь и актерамъ казенныхъ театровъ. Это можно доказать однимъ взглядомъ на списокъ окладовъ и разовыхъ, получаемыхъ здѣшними и петербургскими артистами. Въ Петербургѣ любимая актриса, послѣ нѣсколькихъ успѣшныхъ спектаклей, легко получаетъ двадцать, двадцать-пять, тридцать-пять рублей разовыхъ, а здѣсь и любимицы публики долгіе годы сидятъ въ какихъ-нибудь десяти, пятнадцати рублямъ и на неполномъ окладѣ жалованья. Это одинаково вѣрно и для Малаго театра, и для оперныхъ и балетныхъ артистовъ только въ самое послѣднее время, то-есть въ эти два, три года, на частныхъ сценахъ Москвы, въ опереточномъ театрѣ, въ театрѣ б. п. Пушкина стали актеры и актрисы получать очень хорошіе оклады. Жалованья нѣкоторыхъ актеровъ и актрисъ дошли даже до небывалыхъ цифръ, напримѣръ, до тысячи рублей въ мѣсяцъ. Но и тутъ никакого обезпеченья. Хотя Москва и центръ, куда обыкновенно съѣзжаются къ посту всѣ провинціальные актеры, а до сихъ поръ не существуетъ никакого общества взаимной помощи и эмеритальной кассы, чего-нибудь, показывающаго, что актеры и актрисы хоть сколько-нибудь серьезно думаютъ о своей судьбѣ. Драматическіе авторы были осмотрительнѣе; и, надо сказать правду, иниціатива въ дѣлѣ организаціи общества драматургъ принадлежитъ Москвѣ. Въ концѣ истекшаго сезона актеры, съѣхавшіеся въ Москву, ужасно бѣдствовали; они остались и безъ ангажементовъ, и безъ задатковъ. Столовая артистическаго кружка сдѣлалась вмѣстилищемъ горькихъ разговоровъ всея этой стаи перелетныхъ птицъ.
Огромный персоналъ представляютъ собой и врачи. Ихъ больше, чѣмъ нужно для такого города, какъ Москва. А всѣмъ медикамъ, состояшимъ на казенной службѣ, частная практика необходима, потому что жалованья до сихъ поръ очень плохія, а въ нѣкоторыхъ больницахъ даже до смѣшного ничтожныя. Стоитъ только привести тотъ фактъ, что ординаторы Екатерининской больницы, то-есть клинической, для пятаго курса студентовъ, получаютъ не больше двухсотъ рублей жалованья въ годъ. При персоналѣ медиковъ до тысячи человѣкъ интеллигентная жизнь врачебной сферы питается кое-какъ засѣданіями обществъ, но въ научно-литературномъ отношеніи не богата. Здѣсь выходятъ всего одинъ журналъ «Медицинское Обозрѣніе». Онъ, какъ слышно, еле-еле сводитъ концы съ концами своего редакціоннаго хозяйства. Въ Москвѣ множество бѣдныхъ врачей, но рядомъ съ ними десятки практиковъ, развившихъ въ себѣ такія пріобрѣтательныя привычки, которымъ Петербургъ, конечно, давалъ бы меньше поблажки. Давно уже ловкіе практиканты, профессора клиники, разные спеціалисты пользовались правами Москвы, безъ церемоніи выжимая сокъ изъ обывателя. Они сами развращались отъ прикосновенія къ Титамъ Титычамъ Замоскворѣчья и Рогожской. У богатаго мужика денегъ много; внутренней порядочности у него нѣтъ; онъ норовитъ и отъ смерти спастись какъ-нибудь подешевле. Стало быть, съ него нужно драть. Такъ стали давно разсуждать московскіе врачи, получая какую-нибудь извѣстность, и по этой программѣ многіе изъ нихъ дѣйствуютъ и до сихъ поръ. И купечество, и дворянство, и прочій людъ, имѣющій средства приглашать извѣстнаго доктора, отличаются однихъ и тѣмъ же свойствомъ: суевѣріемъ во всѣхъ его развѣтвленіяхъ. Каждое ловкое излеченіе болѣзни можетъ здѣсь превращать любого доктора изъ простого смертнаго въ чудотворца. И начнется поклоненіе ему. Вчера онъ бралъ три или пять рублей, черезъ мѣсяцъ онъ беретъ десять, пятнадцать, а тамъ и начинаетъ назначать таксы, какія ему заблагоразсудится. Петербургъ не знаетъ такихъ поборовъ, по крайней мѣрѣ, не зналъ ихъ до самаго послѣдняго времени. Тамъ и знаменитости принимаютъ у себя въ извѣстные часы и довольствуются тѣмъ, что имъ дадутъ. Здѣсь же каждый вамъ разскажетъ про чисто московскую знаменитость, установившую громадную плату не только за визиты въ домъ, но и за консультацію, но даже за пріемы у себя. Это все коробитъ петербуржца, когда онъ пріѣдетъ сюда и принужденъ бываетъ обратиться жъ подобной знаменитости. Но фактъ на лицо. Виновницей является все та же Москва, тоже отсутствіе культурнаго контроля. Каждая личность, сколько-нибудь даровитая и сильная, сейчасъ же становитъ себя внѣ всякой провѣрки собственнаго поведенія по стороны общества.
IV.
правитьЛюди либеральныхъ профессіи, хотя ихъ и довольно здѣсь, не составляютъ коренной Москвы. Это мужицко-купеческій городъ. Ходите вы съ утра до вечера по улицамъ, за исключеніемъ самихъ бойкихъ, гдѣ магазины барскихъ товаровъ, или нѣкоторыхъ чисто дворянскихъ улицъ, и вы будете на каждомъ шагу встрѣчать простой народъ или разновидности торговаго и промышленнаго люда. Иногда вамъ такъ часто и много попадается обозовъ, розвальней, телѣгъ, полушубковъ и зипуновъ, что вы чувствуете себя совершенно на большой дорогѣ или въ какомъ-нибудь торговомъ селѣ. Сообразите только, какое число крестьянъ притягивается къ Москвѣ для ежедневной работы, водовозовъ, легковыхъ извозчиковъ, ломовыхъ, фабричныхъ и всевозможныхъ служителей. Здѣсь есть мѣстности, гдѣ вы весной и лѣтомъ увидите народныя сцены, какія въ Петербургѣ — въ рѣдкость. Въ фабричныхъ кварталахъ Москвы вечеромъ раздаются пѣсни, водятъ даже хороводы. Вы очутитесь прямо среди праздничной деревенской жизни. Но это все-таки не дастъ вамъ настоящей ноты народнаго довольства. Правда, умный, ловкій, плутоватый крестьянинъ, пошедшій въ дѣтскомъ возрастѣ на заработки въ Москву, можетъ здѣсь выйти въ люди, особенно, если ему удастся попасть въ половые, въ подвощики, въ артельщики, въ банщики, въ служители при амбарахъ, въ сидѣльцы. Но такіе крестьяне, а ихъ здѣсь сотни или тысячи, въ нѣсколько лѣтъ теряютъ свои хорошія мужицкія свойства; они превращаются въ дѣльцовъ съ самыми растяжимыми понятіями о совѣсти. Они воспитываются въ воздухѣ барыша и выколачиванья копѣйки. На своего брата, такого же крестьянина, начинаютъ они смотрѣть съ полнѣйшимъ равнодушіемъ, видя въ немъ только матеріалъ для наживы. Передъ ними идеаломъ является хозяинъ, то-есть такой же когда-то, какъ они, мужикъ, разжившійся всякими правдами и неправдами. Нигдѣ, ни въ какомъ центрѣ крестьянинъ-работникъ не развращается такъ, какъ въ Москвѣ, не въ смыслѣ чувственной распущенности и пьянства, а въ смыслѣ погони за наживой. Да и удивляться этому нечего. У себя въ деревнѣ каждый терпитъ слишкомъ большую нужду, чтобы не стремиться всей душой къ пріобрѣтенію лишней копѣйки, которая одна только даетъ возможность дышать по-человѣчески. Но я хотѣлъ бы указать нашимъ византійцамъ-декламаторамъ на то, какъ въ ихъ излюбленной Москвѣ десятки тысячъ простого народа превращаются неминуемо, роковымъ образомъ, въ самыхъ закоренѣлыхъ буржуа съ гораздо худшими свойствами, чѣмъ парижскіе и бердянскіе лавочники; у тѣхъ, по крайней мѣрѣ, есть чувство формальной чести. И тутъ у мѣста спросить: что же эта Москва, эти безчисленные купцы, вышедшіе изъ народной же среды, дѣлали и дѣлаютъ для крестьянской кассы, отдающей имъ свои руки, свою спину и свою голову? Мы любимъ декламировать о нападкахъ буржуа, эксплуатирующихъ пролетарія, а попробуйте вы походить по московскимъ фабрикамъ и заводамъ, посмотрѣть, какъ содержатся рабочіе, гдѣ они спятъ, что ѣдятъ, въ какихъ отношеніяхъ настоящаго крѣпостничества находятся къ своимъ хозяевамъ, какъ они безпомощны всегда, когда изъ придется слишкомъ уже круто и они осмѣливаются сдѣлать что-нибудь въ родѣ не то, что уже стачки, а заявленія сообща? Если бытъ московскаго рабочаго сталъ въ послѣднее время приводиться въ извѣстность, то опять-таки не иниціативой хозяина-милліонера мануфактуриста, а по почину администраціи. Только на нѣсколькихъ фабрикахъ, — онѣ всѣ на перечетъ, — существуютъ необходимыя гигіеническія условія и въ тѣхъ помѣщеніяхъ, гдѣ происходитъ работа, и въ такъ-называемыхъ казармахъ, гдѣ живутъ рабочіе, а остальное все въ грязи, въ тѣснотѣ, безъ всякихъ приспособленій, не то, что уже для человѣческаго существованія, а даже и на случай пожара, какъ это доказалъ недавно пожаръ одной такой фабрики. Въ этомъ мужицкомъ городѣ мужикъ-рабочія живетъ все-таки очень и очень дурно. А излишки его заработка (если они есть) точно также идутъ въ кабакъ, потому что для простонародія не выработано никакихъ художественныхъ и умственныхъ развлеченій, кромѣ чтеній съ туманными картинами, на которыхъ бываетъ ничтожный процентъ, да балагановъ два раза въ годъ. Уличные заработки стали плохи; стоитъ только побесѣдовать на эту тэму съ любымъ извощикомъ. Бѣдность въ деревняхъ гонитъ крестьянина въ Москву и распложаетъ извощичій промыселъ. Сѣдоковъ мало, потому что нѣтъ здѣсь настоящей уличной жизни, кромѣ торговаго центра до извѣстнаго часа. Большинству извощиковъ нечего и думать о хорошихъ выручкахъ, о томъ, чтобы послать въ деревню тридцать, сорокъ, пятьдесятъ рублей, что прежде бывало; они всѣ въ рукахъ ростовщиковъ жидовъ, о какихъ прежде тоже не было слышно. Есть такія чисто извощичьи ростовщики, у которыхъ на зиму стоятъ въ залогѣ сотни пролетокъ. Нищенство развилось чрезвычайно. На иныхъ улицахъ, особенно въ сумерки, вы не можете сдѣлать двухъ шаговъ, чтобы къ вамъ не приставали нищіе всякихъ типовъ: крестьянки бабы, и городскіе оборванцы, и мастеровые, и какіе-то уже особые уличные пролетаріи, пристающіе къ вамъ съ исторіями своихъ бѣдствій. Врядъ ли въ Петербургѣ есть такой сборный пунктъ голоднаго, обнищалаго и испорченнаго люда, какъ московскій Хитровъ рынокъ. Онъ превратился въ клубъ, на открытомъ воздухѣ, для всѣхъ пролетаріевъ и отщепенцевъ. Тамъ же собираются и всѣ жаждущіе работы. Благотворительность и здѣсь, какъ вездѣ, получила или казенный, или тщеславный характеръ; одни занимаются этимъ отъ бездѣлья, другіе — купечество, для пріобрѣтенія крестовъ и чиновъ. Нельзя указать ни на одно учрежденіе или общество, которое бы проявляло собой тотъ исконный духъ самопожертвованія и братства, который якобы, по увѣренію здѣшнихъ византійцевъ, знаменовалъ собой нравственное развитіе старой московской Руси. Еще сословная поддержка сказывается въ разныхъ пожертвованіяхъ, заведеніяхъ и капиталахъ; но мужикъ-рабочій точно также предоставленъ самому себѣ. Его матеріальный бытъ средней цифрой ниже, чѣмъ въ Петербургѣ. Если онъ меньше заболѣваетъ, то благодаря климату и топографическому положенію Москвы, благодаря тому, что тутъ нѣтъ такого количества сырыхъ подвальныхъ помѣщеній. Но зато въ больницахъ гораздо меньше мѣстъ. И куда бы вы ни пошли, въ любую лавку, амбаръ, булочную, ремесленное заведеніе, вездѣ вы видите одно и то же: выжиманіе сока изъ рабочаго, будетъ ли это мальчишка-ученикъ, или мастеръ, или поденщикъ. Лавочникъ и хозяинъ эксплуатируютъ не однихъ только рабочихъ, уже постоянно живущихъ въ Москвѣ, но и крестьянъ за тридцать, сорокъ, даже за сто верстъ вокругъ Москвы. Онъ раздаетъ заказы всевозможныхъ предметовъ: и мебели, и перчатокъ, и картузовъ, и картонокъ, и металлическихъ издѣліи, и различныхъ частей экипажнаго дѣла. Перечислить трудно, чѣмъ только не занимаются пригородные крестьяне. И нигдѣ вы не видите ни желанія, ни возможности сплотиться, образовать общество, промысловыя артели, сбросить съ себя эксплуатацію. Византійско-московскій духъ тутъ что-то не помогаетъ; отношенія, разсчеты, зависимость, безнаказанность эксплуатаціи, — все это остается такъ, какъ оно было десятки лѣтъ тому назадъ. Если что измѣнилось жъ лучшему, то уже вслѣдствіе давленія экономическаго рынка. Цѣны поднялись, потому что и хлѣбъ сталъ въ пять, въ десять разъ дороже. Во всей Москвѣ найдется, можетъ быть, два, три негоціанта или фабриканта, способные подумать о поднятіи народнаго труда, завести у себя профессіональныя школы, обучать мальчиковъ раціональнымъ способамъ механическихъ ремеслъ. Вся масса крестьянъ-рабочихъ не можетъ выбиться изъ положенія самоучекъ или изъ тенетъ обыкновеннаго хозяйскаго обученія.
Точно то же самое и женщины-работницы; и онѣ должны жить въ фабричныхъ казармахъ, пріучаться тамъ къ разгулу или проходить печальную внучку въ мастерскихъ. Профессіональныя школы считаются у насъ роскошью. Да и простыя городскія школа существуютъ только для болѣе достаточнаго класса, Еслибы купецъ понималъ настоящимъ образомъ свои интересы, то онъ, какъ хозяинъ Москвы, прежде всего заботился бы о трудовомъ людѣ, хлопоталъ бы объ увеличеніи бюджета на потребности простонародія, дѣлалъ бы вездѣ и во всемъ своего рабочаго участникомъ барышей. Но куда еще ему до этого! Онъ и свои-то промышленныя дѣла сталъ обдѣлывать лучше, расширилъ производство, завелъ множество фабрикъ и мануфактуръ на половину не своимъ умомъ. Иностранцамъ-коммиссіонерамъ и устроителямъ разныхъ мануфактуръ обязанъ московскій купецъ расширеніемъ всей чисто-московской производительности въ особенности одному недавно умершему милліонеру-негоціанту изъ нѣмцевъ, который поддержалъ и развилъ здѣшнюю хлопчато-бумажную производительность и на этомъ нажилъ много милліоновъ. Поразспросите людей знающихъ и они вамъ разскажутъ, что и до сихъ поръ вся крупная торговля и промышленность, находящіяся въ постоянныхъ сношеніяхъ съ за-границей, держатся посредствомъ нѣмцевъ и англичанъ коммиссіонеровъ. И тутъ византійско-московскій духъ оказывается несостоятельнымъ. Стало быть, гдѣ уже требовать высокихъ гражданскихъ и человѣчныхъ принциповъ! Тутъ христіанская заповѣдь исполняется только въ видѣ традиціонныхъ паникадилъ, колоколовъ, поминовеній и разныхъ другихъ чисто эгоистическихъ жертвъ…
Вотъ какіе итоги представляетъ бытовая жизнь полуупраздненной столицы. Каждый изъ такихъ итоговъ люди знающіе могутъ подтвердить отдѣльными фактами и цифрами.