Чуваков В. Н. Вступительная статья: Письма Леонида Андреева к Н. А. Чукмалдиной // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 488—489.
http://feb-web.ru/feb/rosarc/rab/rab-488-.htm
Письма Леонида Николаевича Андреева (1871—1919) к актрисе Надежде Александровне Чукмалдиной (урожд. Антоновой, в первом браке Фохт) (1877—1947) — мало изученная страница биографии писателя. Переписка сохранилась не полностью. Мы располагаем шестнадцатью письмами Андреева и двумя конвертами от его утраченных писем. Местонахождение писем Чукмалдиной неизвестно.
Андреев и Чукмалдина встретились и познакомились в Орле.
Впервые Андреев-гимназист объяснился в любви и попросил руки Надежды Александровны, когда ей едва исполнилось шестнадцать лет. Мать ее, Наталья Алексеевна Антонова, решительно ему отказала.
После окончания 23 мая 1896 г. Николаевской женской гимназии Надежда Антонова с матерью и братом переехала в Москву, где в 1899 г. закончила курсы домашних воспитательниц и училась на медицинских курсах. Первая встреча Андреева — студента-выпускника юридического факультета Московского университета — с Н. А. Антоновой в Москве произошла 1 апреля 1897 г. на Пречистенском бульваре. Во время их второй встречи 10 апреля на Арбате Андреев напрасно просил у Надежды Александровны фотокарточку, чтобы нарисовать ее портрет. Ночью 1 июня 1897 г. Андреев пишет в дневнике: «Женитьба на Антоновой является делом во всех смыслах невозможным, — а в данный момент мало желательным (т. е. относительно мало)». Андреев заполняет страницы своего дневника горестными записями о равнодушии к нему Антоновой. 5 сентября 1897 г. Надежда Александровна ответила отказом на предложение Леонида Николаевича. В 1899 г. она вышла замуж за чиновника городской управы и администратора театра-кабаре Никиты Балиева «Летучая мышь» А. Н. Фохта, впоследствии поступившего в Малый театр (театральный псевдоним — Кудрин).
Товарищ Андреева по орловской гимназии и позже по Московскому университету С. С. Блохин вспоминал о студенческих годах Л. Андреева: «Одним из поводов к пьянству была <…> несчастная любовь к сестре его товарища — Антонова»[1]. Свои переживания после отказа Натальи Алексеевны Андреев-студент выразил в рассказе с меланхолически-философским заглавием «Он, она и водка», напечатанном под инициалами Л. А. в газете «Орловский вестник» 9 сентября 1895 г. Дочь Н. А. Чукмалдиной Т. А. Фохт рассказывала семейное предание: прочитав сочинение Андреева, смущенная Наталья Алексеевна спрятала этот номер «Орловского вестника», чтобы он не попался на глаза дочери. Но и Надежда Александровна сделала то же самое, чтобы исповедальное повествование «Он, она и водка» не прочитала мать. Конечно, эта взаимная тайна сохранялась недолго. В Музее писателей-орловцев (г. Орел) хранится переданный туда Т. А. Фохт оттиск из журнала «Жизнь» (1901, № 3) с рассказом Андреева «Жили-были». На оттиске надпись: «Уважаемой Надежде Александровне Фохт от автора. 1901. 17. IV».
В феврале 1902 г. Л. Андреев женился на Александре Михайловне Велигорской, внучатой племяннице великого украинского поэта Тараса Шевченко. Брак их был счастливым, но очень коротким. В ноябре 1906 г. Александра Михайловна умерла в Берлине после родов. Состояние Андреева было ужасным. Об этом узнала Надежда Александровна. Она приехала в Берлин и увезла находившегося в состоянии тяжелой депрессии Андреева на Капри (Италия), где жил М. Горький, настоятельно просивший Андреева не оставаться долго в Берлине, а приехать к нему. На Капри Андреев, переживая смерть Александры Михайловны, много пил. Дальнейшее пребывание с ним для Надежды Александровны стало невыносимым, и она покинула его.
Встретились они весной 1907 г. уже в России и сохранили прежние дружеские отношения. В том же году Надежда Александровна разошлась с А. Н. Фохтом. В 1908 г. Андреев вторично женился на А. И. Денисевич, а Надежда Александровна стала женой «вечного студента» — медика Н. Н. Чукмалдина. Некоторые из своих писем Н. А. Чукмалдиной Л. Андреев посылал по адресам ее знакомых для передачи. Между первым и последним письмами Л. Андреева Н. А. Чукмалдиной прошло пятнадцать лет. Письмо 1901 г. написано молодым литератором, делающим первые шаги и уже обласканным славой. Свою обиду за отказ Надежды Александровны стать его женой Андреев прячет за вежливо-безразличным тоном письма, не отказываясь, впрочем, от продолжения знакомства. Последнее письмо, написанное в 1916 г. в петроградской клинике, — веселая мистификация. Андреев пишет о себе в третьем лице, как о старом, больном, обрюзгшем, избегаемом знакомыми писателе. Этот Леонид Андреев о многом забыл, но не может забыть время своей молодости, провинциальный Орел конца прошлого века и «какое-то Нарышкино», где он и Н. А. Чукмалдина были счастливы.
Первое известное нам письмо Л. Андреева к Надежде Александровне печатается по авторской копии в дневнике Андреева, начатом им 27 марта 1897 г. «Четвертый дневник начинаю я во имя Надежды Александровны, — записывает Андреев в дневник 28 марта 1897 г. — Значение этой любви для меня громадно. Она единственный смысл моей жизни». (Оригинал дневника хранился в Москве в собрании И. С. Зильберштейна. Цитируется нами по машинописной копии Л. А. Алексеевского, переданной ныне в Музей И. С. Тургенева в г. Орле). О еще одном дневнике Андреева, посвященном Надежде Александровне, вспоминает ее дочь Т. А. Фохт: «Я очень хорошо помню клеенчатую, очень толстую тетрадь дневника, в который были вклеены иллюстрации, нарисованные масляными красками Леонидом Николаевичем. Он очень хорошо рисовал. Помню такой рисунок: лес. Мама идет с каким-то студентом, а из-за дерева в них целится с револьвером в руке Андреев, одетый в студенческую тужурку». По свидетельству Т. А. Фохт, этот дневник, какие-то рукописи Л. Андреева и его письма были отданы Н. Н. Чукмалдиным «на сохранение» знавшему Надежду Александровну московскому врачу Ф. Ф. Заседателеву. Дальнейшая их судьба не известна.
Письма 2, 6, 7, 10, 13 и 16 печатаются по оригиналам, хранящимся у В. Д. Ларионова. Письма 3, 5, 8, 9, 11, 12, 14, 15 публикуются по подлинникам, находящимся ныне в РГАЛИ (Ф. 11. Оп. 4. Ед. хр. 7), письмо 4 — РГАЛИ. Ф. 1262. Оп. 2. Ед. хр. 2.
1
правитьНапоминанием о себе никакой неприятности причинить Вы, конечно, не могли. Не поклонился Вам по двум причинам: во-первых, Ваше упоминание о добродетельности было совершенно излишним: Ваша добродетельность написана у Вас на лице, и при встрече я не сразу узнал Вас; далее я думал, что Вам будет неприятно продолжение знакомства со мной. Искренне извиняюсь в этой ошибке, проистекшей из обычного непонимания Вашей психики. Ваше предположение о том, что я не отвечу на письмо, совершенно не вяжется с моими обычаями: я отвечаю на все обращенные ко мне письма.
Через несколько дней я выхожу из клиники1 и тогда с готовностью выполню Вашу просьбу — в уверенности, что она не имеет ни малейшего отношения к Вашему желанию «подурить».
Я не скажу тебе, к<а>к жадно с тобою встречи я ищу3 — ты все равно не поверишь, Надеждочка! А это приблизительно верно, почти факт. Не знаю почему, но последнее время я упорно галлюцинирую твоими глазами — ты очень хорошо смеешься, Надеждочка! Будь это по телефону — я попросил бы тебя засмеяться, а будь ближе, напр<имер>, в Орле…
То сегодня мы поехали бы в Нарышкино4. По-е-хали!
Может же быть такая потребность: время от времени видеть тебя, хорошенькая моя прелесть, — это ужасно верно, хотя я и шучу. Вот говорю «моя», а ведь это же чепуха! Должно быть притяжательное, а только оно притязательное, и больше ничего. Но к<а>к бы это устроить: при посредстве только бумаги и только чернил поцеловать тебя?
Обещания свои я исполняю скверно, это правда, но не все и не всегда. Не писал тебе потому, что все лето был болен и, кроме того, была тоска. Ты знаешь, что это за штука? Скверная штука. Сейчас она прошла к<а>к и нездоровье (относительно, конечно), я работаю и живу. А живу — значит хочу поцеловать тебя, к<а>к не верти, а все к тому же приходишь. Может быть, ты хочешь, чтобы я писал о деле — но ей Богу, не могу. Это не легкомыслие, а самый сердечный, самый широкий тебе привет.
Скучное и тяжелое было у меня лето, Надеждочка. Один еврейчик описывал в сочинении, к<а>к проводил лето: «Лето провел скучно, а если раз ездил на лодке, — так что?»
Ну и я так же. Целых три лета пошли у меня к дьяволу, провалились в преисподнюю. И вот приходится переводить жизнь на зиму — это грустно. Влюбляться в комнатах, грустить в шубе, клясться перед люстрою — нет, когда приеду в Москву, мы отправимся кататься на Воробьевы. Или не хочешь ли в Петровско-Разумовское? Возьмем бутерброТов[2].
Газеты врут обо мне во всех направлениях: киевско-харьковском, московском, психиатрическом5. Но в Москву я приеду — это факт6. Когда? Должно быть в октябре. Тогда буду делать все полезное, ты удивишься. И не потому, что потому — а потому что с детства верю в твой талант. Это не шутка. И мне так нравится, что ты работаешь, действуешь. Постараемся, Надеждочка!
В деревне я сейчас один — ежели не считать семьи в 15 душ. Один в том смысле, что жена7 за границей, будет лечиться месяца полтора — два. Конечно, навещают добрые женские души, но ты поверишь — я ни в кого не влюблен! Разве только в тебя немножко, но ты этому не верь. Пожалуйста, не верь мне ни на грош!
Ах, Надеждочка! Если бы взор мой был магнитен (от слова магнит), я навел бы его на тебя, и ты по проволоке прилетела бы сюда, и я взял бы тебя и немедленно, даже не распечатав, отослал бы назад! — Вру, голубчик.
Напиши мне получше что-нибудь. Скажи, что тоже влюблена немножко, а я тоже не поверю — и будет так весело!
О Якове8 не хочу говорить, очень печально. Много думал о нем, и хорошо, что ты мне написала о нем.
3
правитьМилая Надечка! Не пишу, ибо в очень скверном настроении9. Болен и оттого скучно жить. А сейчас и руки обожжены на моторе10, трудно писать.
Как полегчает, напишу. Только адрес сообщи. Твоему письму был очень рад и целую за него твою лапку.
Живи весело!.. А я, должно быть, скоро подохну. Приходи на могилу плакать.
Адрес: Заказное. Москва. Малая Кисловка, Филармоническое училище
Надежде Александровне Чукмалдиной.
Надя! Не робейте. Какого черта? Был сегодня в замке Иф, где сидел Монте-Кристо11. И то ничего.
Адрес: Rossia. S. Peterburg. Поварской пер. № 10. Михайлову12 для Нади.
{* Автограф на почтовой открытке с видами Марселя (прим. публ.).}
5
правитьНу, Надечка, повидаемся, и я очень-таки рад. И судьба благоприятствует: четвертого по делам дня на три я приезжаю домой, в Ваммельсу. В Петербург не попаду: мало времени и много дела, но ты приезжай ко мне в деревню; поболтаем вдосталь и что можно сделаем относительно театра.
Сделай так: в четверг, либо пятницу-субботу позвони по телефону, для чего отправься либо в пассаж, либо на Финляндский вокзал и спроси сперва финляндскую переговорную станцию, а когда дадут, то дачу Л. Андреева. Звони часов в 11—12 или в пять. Тогда уговоримся о поезде, к которому я вышлю лошадь.
Значит до скорого свидания, буду очень рад повидаться. И крепко жму руку! Крепко!..
И конверт я жарю на машинке.
29 июля.
6
правитьАх, Надечка, — какая вышла прискорбная чепуха. Я именно хотел по душам поговорить с тобой, так, как в письмах нельзя. Так сказать, не письмом, а губами. Переписка наша всегда по воле судьбы будет официальна, а разговор — нет, ты сама знаешь. И сейчас я пишу сравнительно свободно только потому, что сейчас во всем огромном доме моем — я один. Ты чувствуешь это и ты можешь понять, какая вышла трагическая чепуха?
Понимаешь: мы все, семья, живем в шхерах, за Гельсингфорсом, а дома, в Райволе, ремонт. И вот как раз на эти несколько дней я один (мамы14 не считаю) приехал домой в Райвола. Понимаешь? А завтра еду в шхеры и дома будет пусто до 15 сентября, когда вернемся все. Понимаешь: если бы ты приехала в эти дни, мы были бы одни и говорили бы сто верст и так душевно, как ангелы на небеси.
Ну и судьба. Я так обозлился, когда получил последнее твое письмо, что готов был кусаться. Теперь дело пропащее. Конечно, в сентябре мы можем свидеться в Петер<бурге> или здесь, но это будет, дитя мое, — полуофициозно, муторно и помпезно.
Даже и писать не хочется, как подумаю, что вместо этой старой расхлябанной машинки, на которой я стучу с ненавистью, — могла бы находиться ты.
Если хочешь писать мне не все, то пиши по-прежнему прямо на мое имя; если же все — то по адресу: Петербург, Поварской пер. 10, Николаю Никол<аевичу> Михайлову, для Л. Н. А.
Ах, Надечка.
8 августа
Адрес: Заказное. Москва. Пречистенка, д. 38, кв. 1.
Надежде Александровне Чукмалдиной.
7
правитьНаденька! Я потому молчу, что отношение мое к тебе все утыкано противоречиями. То я совсем не думаю о тебе, то чувствую дружбу — а то очень много думаю, больше, чем полагается для истинного христианина, злюсь от глупого желания тебя обнять. Всю жизнь мы живем с тобою в какой-то неправде. Когда прежде мы жили отдельно, и ты отвратительно вышла замуж — это была неправда. Потом, очень недолго, мы пробовали жить вместе и близко — опять вышла неправда. Говоря по правде, мы ужасно сглупили: поторопились увидеться и все прочее. Получился диссонанс и кривизна, сон отравил действительность — хотя и не убил ее. Теперь мы опять живем отдельно и друг другу чуждо — и опять неправда. Да, я хочу увидеться с тобою, и это ничего не стоит сделать… но как увидеться?
Скажи мне, Надя, когда мы виделись с тобой в Орле — ты любила меня немного? И вообще любишь ты меня (о Господи, немного!), или это я один чувствую неправду, а ты великолепно наладилась, стала равнодушна, спокойна, ничего антихристианского не хочешь?
Меня взлохматило то, что ты тогда в августе не приехала сюда — я обозлился. Потом ты написала два кислых дружеских письма — очень мне нужна твоя дружба! И вот что скажу тебе, Надя: или лучше нам с тобою совсем не видаться, или ?!
Вот ты и ответь мне, Надюшечка, беленькие зубки, которые мне отчаянно хочется поцеловать — ответь, а я подожду ответа. У тебя умная и хитрая голова: ты можешь пока ответить мне только принципиально. Тогда я приеду — тоже принципиально. А пока буду молчать, злиться и ждать и думать о жестокой бессмыслице наших отношений.
Подумай, Надя: наступит время, и мы оба умрем, и из нас вырастет лопух15, и никому не будет дела до этих двух покойников под крестами: падали они или не падали. А еще до смерти наступит худшее: старость, холод, бесплодное и одинокое сожаление. Вот тебе сказочка, сочинил сейчас для нас с тобою16. Была белочка с беленькими зубками, смеялась потешно, и послал Бог белочке орешек — кушай, белочка! А белочка была благоразумна и говорит: сейчас скушаю, а что потом будет? Нет, лучше спрячу я орешек до черного дня. Спрятала орешек и только любуется им по воскресеньям. Но вот наступил и черный день, вынула белочка орешек с упованием — а разгрызть-то и нечем!
Если это и не мудро, то достаточно выразительно. До свидания, Надечка моя милая — целую тебя принципиально, очень крепко, очень безнравственно, очень мудро и очень, очень безнадежно. Ответь мне по совести.
Тебя не шокирует ремингтон? — уж очень я привык к нему. Но все равно — и чернилом целую тебя.
8
правитьУ меня болен Саввка17, любимый человечек. Сообщи точно хотя бы телеграммой, когда будешь в СПБ, — если Саввке станет лучше, я приеду. Хочу видеться.
Напиши, где остановишься.
16 апреля 1912.
Адрес: Заказное. Москва. Надежде Александровне Чукмалдиной. Мертвый пер. Д<ом> 30.
Надя! Я написал Незлобину18. Хотя он сам должен написать тебе. Ты не стесняйся напоминать.
Не писал так долго потому, что и сам болел, и в доме болеют. Сейчас я в СПБ, так как у Саввки дифтерит. Дело идет на улучшение…
Письмо и конверт дезинфицированы сулемой.
Жму руку.
{* Прочитано предположительно: буквы расплылись (прим. публ.).}
Привет!
Л.
Roma, 17 gennaio 1913
Адрес: Пречистенка, Мертвый пер. Надежде Александровне Чукмалдиной. Собств<енный> дом.
{* Автограф на почтовой иллюстрированной открытке с видом фонтана на плаццо Термини в Риме. Датировано по новому стилю, что подтверждается римским почтовым штемпелем (прим. публ.)}
11
правитьМилая моя Надечка! Я сейчас жестоко простужен, с какими-то осложнениями, сердце плохо работает. Как только поправлюсь хоть немного, напишу обстоятельное письмо Коршу19 — и тебе. Хорошо, что ты ко мне обратилась, хотя в практическом отношении мое знаменитое имя имеет больше блеска, нежели силы. В этом даже неловко сознаваться, но это так.
Во всяком разе, буду стараться. А пока жму руку.
31 марта 1915 г.
12
правитьМилая моя Надечка! Посылаю тебе копию письма моего к Коршу, отправленного нынче, одновременно с этим. Тебе надо будет дня через два зайти к нему с прилагаемой карточкой, авось что и выйдет20. Если покажется, что я написал ему нехорошо, не сердись — ей-Богу, я лучше не умею. И то, когда писал, выражение у меня было, как у головы сахару — сладкое и к хвосту острое. О результатах сообщи. Если ветхий Адам откажет, пущусь в тяжкие и буду просить самого Немировича-Данченку, докажу, что ты Х<удожестве>иному необходима, как и мне. Весной я буду много говорить с Данченкой и с ним вообще я могу просто.
Что за чертова у тебя судьба! Это тебя Бог карает, что тогда на Пречистенском бульваре ты отказалась быть моей женой — до сих пор не могу помириться с этой твоей глупостью! Ибо и я своею жизнью отнюдь похвастаться не могу, и с каждым днем становится она все тяжелее. Но ни писать, ни говорить об этом не хочется: свою глупость надо есть втихомолку, как краденые конфекты.
Мерзко то, дружок мой отдаленный, что здоровье у меня, как у поросенка с хреном, и особенно этот год. Отчасти, конечно, и волнения войны (между прочим, очень боюсь за брата Андрюшу21, хорошего малого, в которого все время стреляют) и главное — в самой середке нет этакого стержня, порою даже нет желания быть здоровым и бороться с подкрадывающейся смертью. Ты будешь плакать, Надечка, если я умру? Но это во всяком разе будет не так скоро, и мы еще повидаемся.
От последней встречи у меня осталось ужасное впечатление, которого я ничем закусить не могу, разве только новой встречей при более нормальных условиях. Одно утешение: что ты женщина умная — вероятно, умнее меня.
Сейчас почти внезапно разболелась голова, как окаянная. Она уже второй день болит, но теперь перешло всякие границы. Поневоле бросаю письмо. И вот так почти весь год! А работать надо, а неугасающая молодость зовет к удовольствиям, а весна на дворе, и скворцы возглашают свободу отношений — чтобы черт все это побрал!
Целую тебя.
Копия {*}
Многоуважаемый Федор Адамович!
Решаюсь Вас побеспокоить и усердно прошу за артистку Надежду Александровну Чукмалдину, мою давнишнюю хорошую знакомую и талантливого человека: нельзя ли принять ее в Вашу труппу на место ушедшей Виндинг22, на роли которой она как раз пригодна? Подробности о ней Вы можете узнать у Юрия П. Солонина23, а я со своей стороны искренне заверяю Вас, что для театра она будет полезна. Это человек не только очень талантливый; но и умный, но которому в жизни не повезло — ведь это частенько бывает. Молодость и лучшие годы для работы ушли на семейные несчастья и стремления выбиться из своего круга, а потом конкуренция и прочее… Вы сами это знаете. Я знал ее еще подростком; теперь ей года 32, что ли, но в одной из своих пиес я предназначал ей роль гимназистки. (В пиесе «Младость»24, которую я все никак не соберусь отделать окончательно для сцены и никуда не даю.)
Будьте другом, поговорите с нею сами, и при Вашей опытности и без моих слов — что она готова идти на меньший оклад, нежели Виндинг. А я со своей стороны приложу все усилия тому — как человек благородный — чтобы и на ближайший сезон не оставить Ваш театр без моей пиесы; кстати же, «Гаудеамус»25 идет у Вас так хорошо (об этом пишет мне и Чукмалдина), что и для меня постановка у Вас является настоящим удовольствием.
Три года я уже не был в Москве, просто даже стыдно; на будущий год буду непременно и сам погляжу на старого студента.
{* Рукописная помета Л. Андреева на машинописи (прим. публ.).}
13
править<21 мая 1915 г.>
Надечка, дружочек мой милый, скоро увидимся. Я отправляюсь с Голоушевым26 вояжировать и 5—6-го буду в Москве, дня на четыре. И по меньшей мере один цельный день хочу провести с тобой. Ладно? И как мне известить тебя, твой телефон? Где остановлюсь, еще не знаю твердо, вероятно, по обычаю в Лоскутной27. И очень мне хочется видеть тебя. Ах, Надечка!
Не писал тебе потому, что снова был болен, не владел рукою, но это пустяки: главное, тяжкое было настроение, при котором хотелось только молчать, быть невидимым и неслышимым. Мало-мало придавило меня к земле. С тобою буду смеяться.
Сегодня пишу Коршу28 и формально обещаю ему дать «Младость». Он писал мне о тебе, говорит, что ты ему понравилась и вы поладили «с двух слов». Хитрая он бестия!
Можно тебя пока поцеловать? Дружочек, напиши мне твой телефон, я еще успею получить. А писать трудно, еще болит рука.
21 мая 1915.
14
править<13 октября 1915 г.>
Откуда ты взяла, что сержусь? Молчание — не моя система. Когда я сержусь, я тотчас же и ругаюсь, кричу и безобразничаю, но не молчу. Молчал же потому, что занят анафемски, как портной под Пасху.
А Коршу поспешил написать29, чтобы он на тебя не сердился — видишь, какой я дипломат! Теперь молись Творцу, чтобы Адамычу пришлась по душе пиеса, а то он тебя съест, за мое здоровье живьем проглотит. В «Младости» есть ролька для тебя, приятна, можно выдвинуть.
В Москве буду 18-го, остановлюсь у Добровых30. Позвони. А это хорошо, что я так надуваю с своим приездом: теперь меня ждут и клянут, как Наполеона, получается торжественный въезд, и извощика возьму на белой кляче.
Жму руку и очень сочувствую твоему нездоровью, ибо сам трещу головою. Скверно!
13 октября.
Для стиля и от важности фамилию штемпелюю.
15
правитьНадюшечка! Это верно, что телефон испорчен и что я по-прежнему верчусь белкой. Как только телефошка выздоровеет, буду звонить актерочке.
«Тота»31 посылаю, но только, будь друг, пришли его обратно завтра утром, нужен. Певцов32 был отвратителен и оскорбителен.
Мои compliment… Signora![3]
Не пишу «S», спешу.
Адрес: Надежде Александровне Чукмалдиной.
16
править<2 апреля 1916 г.>
Наденька, лукавая женщина! Твой друг, Леонид, болен и уже два месяца в больнице33. Сто болезней. Совсем плох стал малый — тебе его жаль? Мне нет, я не люблю больных и кислых. Он очень изменился, как-то повыцвел, поскучнел; прежде я часами мог болтать с ним без скуки — теперь через полчаса хочется от него бежать. Ноет, жалуется на какие-то головные боли, раздражителен и даже груб. Во что превратился человек!
И внешне он сильно изменился. Помнишь, каким щеголем разгуливал он по Садовой, поджидая Антонову — теперь это страшно толстый, обрюзгший человек, наполовину седой, наполовину лысый, одетый неряшливо и даже грязно, в очках.
На Страстной он уезжает домой. Спросил я его о тебе — оказывается, совсем не помнит, переспрашивал фамилию. Но про Антонову говорил с удовольствием и даже глупо хохотал, вспомнив какое-то Нарышкино. Несомненные явления маразма и старческого слабоумия. Как я убедился, все знакомые его презирают и избегают встреч с ним, но он этого, кажется, не замечает.
Напиши ему два слова, старому дураку это будет приятно, обрадуется.
2 апреля 1916 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
править1 С 25 января по 22 марта 1901 г. Л. Андреев находился на лечении от неврастении в клинике профессора Московского университета М. П. Черинова на Девичьем поле. В клинике Андреев продолжал писать фельетоны для газеты «Курьер», в которой в 1897 г. он начал работу как судебный репортер, закончил имеющий биографическую подоплеку рассказ «Ложь» (последняя редакция) и один из лучших своих рассказов «Жили-были».
2 Настоящему письму предшествовало другое, нам неизвестное, посланное из Ваммельсу в июле 1910 г. У Т. А. Фохт хранился конверт от этого письма, на котором рукой Андреева написан адрес: «Заказное. Рига. Бильдерингсгоф. Большой проспект, пансион Фрэй. Надежде Александровне Чукмалдиной».
3 Неточная цитата из цыганского романса Оскара М. Де-Бове на слова Н. Н. Белова (1901).
4 Нарышкино — станция на Рижско-Орловской железной дороге, где Антоновы снимали дачу. В Нарышкино Андреев-гимназист со знакомыми ездил на прогулки. 15 сентября 1895 г. в письме к двоюродной сестре С. Д. Пановой он спрашивал: «Помнишь Нарышкино? <…> К<а>к все это мило, к<а>к далеко и какая грустная вещь — жизнь эта треклятая» (Фатов Н. Н. Молодые годы Леонида Андреева. М. 1924. С. 96).
5 Речь идет о больно задевшем Андреева конфликте между двумя киевскими театрами — «Соловцов» и Бергонье — за право первой постановки в Киеве его пьесы из студенческой жизни — «Гаудеамус». Сначала Андреев намеревался передать новую пьесу театру «Соловцов» и вел переговоры с режиссером театра Дуваном-Торцовым, но сам не считал их законченными. Весной 1910 г., находясь на отдыхе в Крыму, поддавшись уговорам, передал право первой постановки «Гаудеамуса» театру Бергонье, что крайне обострило отношения автора с театром «Соловцов». 9 августа 1910 г. к Андрееву в Ваммельсу приехал И. Э. Дуван-Торцов, а на следующий день Андреев отослал труппе театра «Соловцов» телеграмму: «Очень рад известить, что вместе с Онушей и остальными студентами возвращаюсь к вам, чтобы вместе спеть „Gaudeamus“. Прошу передать горячий привет товарищам» (Киевские вести. 1910. 11 августа. № 215. С. 3). 16 августа 1910 г. Андреев, изменив свое решение, в письме режиссеру театра Бергонье А. Н. Кручинину предложил ставить «Гаудеамус» сразу двум киевским театрам (Киевская мысль. 1910. 17 августа. № 226. С. 4). Киевские театральные рецензенты в этой истории заняли по отношению к Андрееву враждебную позицию, называя его «коммерции художником» и «сутенером своего таланта» (Андреев Л. Мое объяснение: Письмо в редакцию. 5 сентября 1910 // Театр и искусство. 1910. № 37. С. 679). Премьера «Гаудеамуса» в театре «Соловцов» (постановка Я. Л. Лейн) состоялась 31 августа 1910 г., а первое представление в театре Бергонье (режиссер Н. Е. Савинов) — 1 сентября 1910 г. В Харькове первое представление состоялось 9 октября 1910 г. в Городском драматическом театре Н. Синельникова. Москвичи увидели «Гаудеамус» 21 сентября 1910 г. на сцене театра К. Н. Незлобина. Отзывы рецензентов на премьеры были отрицательными! главным виновником неудачи критики считали автора. Очевидный неуспех «Гаудеамуса» на сцене и некоторые другие неблагоприятные обстоятельства причинили писателю много огорчений. В печати распространился слух, что Андреев заболел острым нервным расстройством. Этот слух опровергла жена Андреева в разговоре по телефону 29 августа 1910 г. с редактором «Обозрения театров» И. О. Абельсоном («Обозрение театров». 1910. 30 августа. № 1159. С. 17). Сам Андреев в письме редактору газеты «Утро России» А. П. Алексеевскому с грустной иронией просил поддержать «этот слух, будто я сошел с ума: как сумасшедшего, они будут бояться меня и дадут мне, наконец, спокойно работать». Под крупным заголовком «Сумасшествие Андреева» письмо появилось в «Утре России» 5 сентября 1910 г. (№ 242). В редакционном примечании прозрачно намекалось, что инсинуатором ложного слуха является газета «Новое время».
6 Андреев предполагал приехать в Москву на генеральную репетицию и премьеру «Гаудеамуса» в театре К. Н. Незлобина («Театр». 1910. 21 сентября. № 697. С. 10). Поездка не состоялась.
7 Андреева (урожд. Денисевич, в первом браке Карницкая) Анна Ильинична (1885—1948), вторая жена Андреева. Они венчались в Ялте 20 апреля 1908 г. (Крымский вестник. 1908. 30 апреля. № 97). Гостивший у Андреева в Ваммельсу А. С. Серафимович сообщал И. А. Белоусову 30 сентября 1910 г.: «Анна Ильин<ична> уже месяц за границей в Швейцарии в санатории — у нее ожирение сердца» (Серафимович А. С. Собр. соч. Т. 7. М. 1960. С. 452).
8 Антонов Яков Александрович — гимназический товарищ Андреева, брат Надежды Александровны. После окончания Военной академии в Петербурге — военный инженер. Строил форт на Амуре и Маньчжурскую железную дорогу. Убит хунхузами во время купания в Амуре. Похоронен на военном кладбище в Хабаровске.
9 10 сентября Андреев закончил первую редакцию пьесы «Океан», 17 сентября завершил вторую редакцию. Андреев полагал, что философско-этическая проблематика «Океана» сближает эту пьесу с его трагедией «Анатэма», поставленной МХТ в 1909 г. 16 сентября 1910 г. Андреев сетовал в письме к Вл. И. Немировичу-Данченко: «Вот я написал „Океан“, вещь, о к<отор>ой говорил Вам уже два года назад, сопоставляя ее с „Анатэмой“. И что же? Даже без ознакомления с вещью Вы отказываетесь от нее. Не понимаю. И кто выгадывает от такого положения вещей?» (Музей МХАТ. Н.-Д. № 3144/2).
10 Переселившись в 1908 г. из Петербурга в финскую деревушку Ваммельсу, Андреев летом с увлечением совершал на моторной лодке «Савва» прогулки по морю. «Море я люблю стихийной любовью, — говорит Андреев, — и надо видеть его на моторной лодке, чтобы разгадать эту любовь» (Брусянин В. В. Андреев. Жизнь и творчество. М. 1912. С. 71). Когда Андрееву надоел мелководный Финский залив, он отправлялся в плавание в шхеры. Осенью 1911 г. по собственным чертежам Андреев заказал яхту, которую назвал «Далекий». Иллюстрированные журналы и газеты публиковали фотографии «Андреева-моряка».
11 Андреев выехал на отдых за границу после 12 ноября 1910 г. Он посетил Германию, был на южном побережье Франции, Корсике и в Италии. В Ваммельсу вернулся 24 декабря 1910 г.
12 Михайлов Николай Николаевич (1884—1940). По адресу, куда отослал Андреев свое письмо Чукмалдиной, находилось руководимое Михайловым издательство «Прометей», в котором в марте 1911 г. отдельным изданием (с рисунками Б. Анисфельда) вышла трагедия Андреева «Океан», а в 1915 г. — сборник военной публицистики «В сей грозный час». "Хороший человек — этот Михайлов, — писал Андреев И. И. Барышеву 16 октября 1910 г. (РГАЛИ. Ф. 11. Оп. 1. Ед. хр. 27. Л. 3). В РГАЛИ в фонде Н. Н. Михайлова (№ 1262) хранятся 9 писем Андреева к нему.
13 Летом 1911—1914 гг. Андреев, чтобы быть ближе к морю, перебирался в Финляндии в местечко Фрисанс у станции Эсбо, неподалеку от Гельсингфорса. Здесь он снимал дачу «Вилла Холм». Андрееву нравилось это место, где он впервые жил на даче в мае-июне 1906 г. «Финляндия за Гельсингфорсом, — писал он 17 июля 1911 г. С. С. Голоушеву, — сплошь санатория и красота <…> В мире нет места лучшего для водяного спорта…» (Реквием. Сборник памяти Леонида Андреева. М. 1930. С. 91).
14 Андреева (урожд. Пацковская) Анастасия Николаевна (1851—1920), рано осиротевшая и не получившая никакого образования дочь разорившегося помещика польского происхождения. «Неизменный полувековой» друг Андреева (См. письмо к ней от 25 февраля / 10 марта 1918 г. в кн.: Андреев Вадим. Детство. Повесть. М. 1963. С. 209—216). Андреев посвятил матери пьесу «К звездам» (1905) и под именем Александры Петровны Мацневой вывел в автобиографической пьесе «Младость». После смерти Андреева в 1919 г. Анастасия Николаевна покушалась на самоубийство. Она отказалась покинуть могилу сына. В морозный декабрьский день 1920 г. ее нашли мертвой во флигеле покинутого и полуразрушенного дома Андреева в Ваммельсу. Часть писем Андреева к матери опубликована К. Чуковским в журнале «Русский современник», 1924. № 4 (Андреева Р. Мать Леонида Андреева // Россия. 1925. № 4).
15 Ироническая аллюзия: слова Базарова из романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» (1862).
16 Замысел сказки «Орешек». Со сказками «Негодяй» и «Фальшивый рубль и добрый дядя» под общим названием «Сказочки не совсем для детей» впервые опубликована в газете «Речь». 1911. 25 декабря. № 354. С. 2.
17 Андреев Савва Леонидович (1909—1970), третий сын Леонида Андреева. Проявил способности к рисованию, был учеником сына И. Е. Репина Юрия. Впоследствии окончил балетную школу во Франции. Артист балета. Входил в состав балетной труппы театра «Колон» в Буэнос-Айресе. Три письма к нему Леонида Андреева 1918—1919 гг. опубликованы (Андреев Л. S. O. S. М.-СПб. 1994. С. 262, 319—320). «Саввка был поразительно красив — смуглый, черненький, с карими глазами. Незнакомые люди останавливались на улице, завидя его, и даже шли за ним, громко выражая свое восхищение. Избалован он был ужасно», — вспоминала его сестра Вера Леонидовна (Андреева В. Эхо прошедшего. М. 1986. С. 20.). 3 апреля 1912 г. Андреев рассказывал в письме к Серафимовичу: «На третий день Пасхи Саввке, который только что отпраздновал день рождения (три года), по неосторожности няньки выливается на ногу кастрюля с кипятком… Мучения у мальчика ужасные; сейчас начинает поправляться, сегодня первый раз вывезли на коляске» (РГАЛИ. Ф. 457. Оп. 1. Ед. хр. 251). Из письма Андреева 12 апреля 1912 г. к Немировичу-Данченко: «Сегодня к вечеру уже чемодан уложил, чтоб ехать в СПб, лошадь запряг — глядь, у сынишки „обожженного“ внезапно поднялась температура, приехал доктор и нашел рожистое воспаление ранки. Снова жестокое беспокойство, и уж куда там ехать в город!!» (Архив Музея МХАТ. Н.-Д. 3145/2).
18 Незлобин Константин Николаевич (1857—1930), антрепренер, режиссер, актер. В 1909—1917 гг. возглавлял носящий его имя театр в Москве. На сцене Незлобинского театра шли пьесы Андреева «Черные маски» (1909), «Анфиса» и «Гаудеамус» (1910), «Каинова печать» (1913), «Милые призраки» (1917); в сентябре 1917 г. на петербургской сцене — «Екатерина Ивановна».
19 Корш Федор Адамович (1852—1923), антрепренер, основатель в Москве в 1882 г. Русского драматического театра — крупнейшего частного театра в России.
20 Весной 1912 г. Н. А. Чукмалдина окончила драматическое отделение училища Московской филармонии; в том же году играла в Московском театре миниатюр М. В. Арцыбашевой в Мамонтовском переулке, в 1913 г. вошла в труппу Нового драматического театра А. А. Тольского на Земляном валу.
21 Андреев Андрей Николаевич (1885—1920), младший брат Андреева, предмет его неустанных забот. Андреев стремился развить литературные способности «Друшечки», напечатал его первое стихотворение и рассказы (под псевдонимом Андрей Болховской) в московской газете «Курьер» (1902—1904). Позже А. Н. Андреев работал хроникером в московской газете «Утро России». В 1912 г., следуя указаниям брата, написал киносценарий по пьесе Андреева «Екатерина Ивановна». В Первую мировую войну А. Н. Андреев был призван в действующую армию; вольноопределяющимся 7-й роты 9-го Финляндского полка он воевал сначала в Пруссии, затем в Галиции; награжден Георгиевским крестом. Под именем убитого на фронте Павлуши А. Н. Андреев выведен в повести-дневнике Л. Андреева «Иго войны: Признания маленького человека о великих днях» (1916). Письма брата с передовых позиций Л. Андреев напечатал в газетах и в редактируемом им в Петрограде журнале «Отечество» (1914—1915). В гражданскую войну А. Н. Андреев из Петрограда бежал в Сибирь к адмиралу А. В. Колчаку. В 1919 г. много печатался (стихи, очерки, рассказы) в выходивших в Омске газетах «Русская армия» и «Наша армия». После победы над Колчаком скрывался, но был опознан, доставлен в Ново-Николаевск и расстрелян.
22 Виндинг Ольга Дмитриевна (? —1966), актриса. В труппе Корша состояла с 1909 по 1914 гг., исполняла в комедиях характерные роли. Заслуженная артистка РСФСР (1956).
23 Солонин Юрий Петрович (? —1946), актер театра Корша. Впоследствии директор Московского театра (бывш. Корша).
24 Пьеса Андреева «Младость», с подзаголовком «Повесть в диалогах», впервые была опубликована в 6-м сборнике «Слова» (М. 1916). 25 августа 1916 г. Андреев писал Вл. И. Немировичу-Данченко о «Младости»: «Когда-то она мне очень не нравилась <…>, но вот проходит время, и с каждым днем вещь эта все более захватывает и даже умиляет меня. Еще вчера попалась она мне в руки — и я прочел ее всю с величайшим удовольствием, местами даже хихикал от удовольствия» (Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 266. Тарту. 1971. С. 281).
25 Премьера «Гаудеамуса» в театре Корша состоялась 5 декабря 1914 г. (Эрманс В. Театр Корша // Новости сезона. М. 1914. 7 декабря. № 300). С. 8). Приехавший из Петрограда в Москву Андреев видел «Гаудеамуса» у Корша 26 октября 1915 г. В третьем акте публика устроила автору овацию (См.: Утро России. 1915. 27 окт. № 295).
26 Голоушев Сергей Сергеевич (1855—1920), писатель, критик, художник. Врач по образованию. Близкий друг Андреева. Бывал у Андреева в гостях в Ваммельсу. Вместе с Голоушевым (псевдоним Сергей Глаголь) Андреев (под псевдонимом Джемс Линч) в 1902 г. в Москве выпустил сборник театральных фельетонов «Под впечатлением Художественного театра». Андреев посвятил Голоушеву пьесу «Тот, кто получает пощечины».
27 Излюбленная у приезжающих в Москву литераторов гостиница. Находилась рядом с Кремлем (Тверская, 3).
28 Упоминаемое письмо Андреева к Коршу не найдено. Принятая в труппу театра Н. А. Чукмалдина сыграла в комедии М. К. Константинова «Няня» (премьера 2 сентября 1916 г.). На сцене Чукмалдина скоро выделилась как характерная актриса на роли комических старух. В шедшей у Корша пьесе Л. Андреева «Дни нашей жизни» она исполнила эпизодическую роль «девицы» на Тверском бульваре. Позже в этой пьесе играла Елизавету Антоновну.
29 Вместо «Младости» Андреев предложил Коршу завершенную им в середине ноября 1916 г. пьесу «Милые призраки». В письме Андрееву от 3 декабря 1916 г. (Отдел рукописей ИРЛИ. Ф. 9. Оп. 3. Ед. хр. 26) Ф. А. Корш без энтузиазма соглашался поставить «Милых призраков», но высказывал опасение, что пьеса с таким мрачным сюжетом может не иметь кассового успеха. В этой связи возмущенный Андреев 8 декабря 1916 г. писал С. С. Голоушеву: «Мне это и в Художественном надоело, чтобы я еще с Коршем стал тянуть волынку. Да и рассердил меня Корш. Когда он не взял „Младости“, я горячо пожал ему руку и обещал дать другую. Даю пиесу <…>, и он отвечает кислым письмом, будто я ему на мозоль наступил. Что за свинство! <…> Ведь я для этого полуумного старца шел на большие убытки» (РГАЛИ. Ф. 734. Оп. 6. Ед. хр. 10. Л. 19).
30 Добров Филипп Александрович (1869—1941), московский врач и общественный деятель. Был женат на сестре первой жены Андреева Елизавете Михайловне Велигорской. После кончины Александры Михайловны Андреевой в семье Добровых воспитывался второй сын Леонида Андреева — Даниил. Помимо родственных отношений Андреева связывала с Добровыми долгая дружба (Митрофанов В. П. Леонид Андреев и семья Добровых // Андреевский сборник: Исследования и материалы. Курск. 1975).
31 Оригинальная трагедия-мелодрама «Тот, кто получает пощечины» была закончена Андреевым 4 сентября 1915 г.
32 Певцов Илларион Николаевич (1879—1934). В 1915—1920 гг. актер Московского драматического театра. В пьесе «Тот, кто получает пощечины» исполнял роль клоуна Тота.
33 После перенесенного сердечного припадка Андреев 8 февраля 1916 г. поступил в клинику доктора Л. Абрамова (Петроград, Тверская, д. 10). В клинике Андреев находился до 7 апреля 1916 г.