Дальние берега: Портреты писателей эмиграции / Состав и коммент. В. Крейд. — М.: Республика, 1994.
Дорогая моя Мария Самойловна.
Спасибо за весточку. Париж крепко Вас держит и не хочет выпускать. Я бы ему помогала изо всех сил, да Вас все равно не удержишь.
Если не трудно, дорогая Мария Самойловна, черкните мне адрес Рубисовой и ее имя. На днях надеюсь поправиться, и нужно будет ее позвать к себе.
Крепко целую и крепко люблю. Начну писать воспоминания об экзоде и биаррицких днях.
Ваша всегда
59, Baissiere
Paris 16. 25 апреля
Дорогая Мария Самойловна!
До меня дошли слухи, которым я никак не могла и не хотела поверить. Но слухи подтверждаются тем, что вот уже больше года, как от Вас нет ни одного слова! А слухи эти такие, будто Вы на меня рассердились за… нелестное мнение о характере Мережковских! Но ведь я писала честно только то, что видела и слышала. Я обо всех писала честно — и о Бальмонте, и о Куприне, и о Ал. Толстом, и о Сологубе. Почему же Вы из-за них не обиделись? От одного крупного общественного деятеля я получила письмо по поводу Мережковских. Тоже недоволен, но несколько иначе. «Если писать правду, то надо всю правду, а не останавливаться на полуслове. Вы пишете, что они, Мережковские, не продавались. Они именно продавались [нрзб.] и всегда: Пилсудскому, Муссолини, Гитлеру…» Я ответила, что этого я не то что не знала, а знать не хотела.
Мне очень грустно, дорогая Мария Самойловна, что Вы так незаслуженно на меня обиделись, вернее, меня обидели, порвав со мной отношения. Мои воспоминания страдают скорее слащавостью, а уж никак не несправедливой злобой. Ни от одного слова не отрекусь. Все правда и даже не полная правда. Вы их не знали, не видели вплотную.
Мне очень жаль, если мои воспоминания как-нибудь огорчили Вас. Те несколько строк, которые я уделила Вам в «Ал. Толстом», полны и любви к Вам, и уважения, и того нежного тепла, которые я всегда к Вам испытывала. И даже то, что Вы так странно на меня рассердились, моего отношения к Вам никогда не изменит. Или Вам непременно хочется включить меня в лагерь врагов? Но из этого ничего не выйдет. Я Вас очень люблю, ценю и врагом быть никак не могу.
Буду бесконечно рада, если Вы вернете мне словечко.
Всегда Ваша
Mrs M. Zetlin
112 West 72-nd St.
New York City 23
New York
Дорогая Мария Самойловна!
Ваша открытка очень тронула меня. Вы не хотите, чтобы я волновалась, значит, не чувствуете во мне врага.
Буду ждать нетерпеливо Вашего письма. Преданная Вам
Дорогая моя Мария Самойловна!
Получила вчера от Шуры 18 прелестных фотографий. Я боялась, что они выйдут неудачными, но они прямо очаровательны.
Сердечно Вас благодарю. Без них мне было бы очень скучно.
Крепко целую и очень прошу, как-нибудь сообщите мне. нужно ли посылать в «Нов. журн.» мои воспоминания об экзоде. Они могут выйти интересными.
Еще раз благодарю и еще раз целую
Дорогая, любимая Мария Самойловна! Много думаю о Вас и много грущу с Вами.
Вы просили меня известить о посылке. Она дошла благополучно и вполне хороша, кроме карамелек. Они не съедобны. Большое спасибо за заботу обо мне. Время действительно трудное, и мне иногда кажется, что это уже загробная жизнь — так все не по-земному нелепо и нехорошо. Целую Вас крепко. Всей душой Ваша
Милая, дорогая моя Мария Самойловна!
Бесконечно благодарна Вам за Ваше такое удивительно доброе и ласковое ко мне отношение! Я Вас всегда очень любила, но по натуре я не экспансивна и никогда этого не высказывала. Теперь Ваше милое ко мне отношение как будто показывает, что Вы, может быть, чувствовали, как я Вас всегда ценила.
У нас ходит слух, как будто Вы собираетесь приехать в Париж. Вот было бы чудесно. Но и Париж, и парижане Вам, наверное, не понравятся.. Все мы стали старые, усталые, обиженные. С нами быть тревожно и грустно.
Обнимаю Вас, дорогая Мария Санойловна, и много раз благодарю за заботу и за то душевное тепло, которое эта забота приносит. Искренно любящая Вас