Встречи с прошлым. Выпуск I
М., «Советская Россия», 1983
Ромен Роллан всегда проявлял большое внимание к русской культуре. После победы Октября интерес писателя к Советской России еще более возрос. Со многими деятелями советской культуры — писателями, художниками, композиторами — Роллана связывала живая творческая переписка. Он переписывался также с редакциями газет и журналов, с театрами, школами, рабочими кружками и клубами.
Более ста автографов великого французского писателя хранится в ЦГАЛИ.
В настоящем издании публикуется пять писем Роллана к композитору Дмитрию Борисовичу Кабалевскому.
Надо сказать, что интерес Роллана к советской музыке проявлялся еще задолго до его первого приезда в СССР в 1935 году.
Музгиз через Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС) регулярно пересылал Роллану новые произведения советских композиторов. Роллан — внимательный и заинтересованный слушатель, тем более, что именно музыкальный язык мог более всего рассказать ему о нашей стране: ведь здесь не мешало незнание русского языка. В своих письмах в ВОКС Роллан благодарит за присылку нот и пишет, что из присланных произведений его более всего заинтересовали симфонии Д. Д. Шостаковича и Н. Я. Мясковского, а также «Туркменские картины» С. Н. Василенко. Роллан ратует за расширение музыкальных радиопередач советским радио: «Я бы очень желал, чтобы московское радио посвятило несколько вечеров передаче больших музыкальных произведений. Голос искусства далеко разносит мысли народов и доводит их до сердца других наций» (письмо от 1 ноября 1933 г.; ф. 1325, оп. 1, ед. хр. 3, л. 2).
Роллан дает также высокую оценку двум полученным им произведениям советских композиторов — сюитам Л. К. Книппера «Ванч» и Б. С. Шехтера «Туркмения». «Они донесли ко мне свет с Востока, — пишет Роллан. — Я уже слышал восхищенный отзыв об этих произведениях Максима Горького. Разбирая их, я понял, какое они доставили ему удовольствие, я разделил его. Я убежден, что эти два произведения со столь оригинальным и блестящим колоритом и ритмикой будут повсюду иметь истинный успех, станут широко популярными. Остается пожелать, чтобы большие советские радиостанции почаще передавали их. (Как общее правило, я сожалею, что по радио так мало и так редко передают новые музыкальные произведения, появившиеся в Советском Союзе, — слишком много словесных пояснений и недостаточно самой музыки!) Будьте добры передать мои искренние пожелания обоим авторам» (письмо от 9 февраля 1934 г.; ф. 1325, оп. 1, ед. хр. 12, л. 2).
В этот же период Роллан узнает о большом успехе его романа «Кола Брюньон», вышедшего в Москве в 1934 году с иллюстрациями Е. А. Кибрика. Писатель Т. С. Мещеряков инсценирует «Кола Брюньона», и в 1936 году Центральный театр Красной Армии принимает эту инсценировку к постановке. Еще одна инсценировка «Кола Брюньона» Н. В. Немченко и Е. В. Новиковой поставлена в 1937 году Н. П. Охлопковым в Реалистическом театре. Кинорежиссер Г. Л. Рошаль увлечен идеей осуществить экранизацию «Кола Брюньона». И, наконец, композитор Д. Б. Кабалевский работает над оперой на сюжет «Кола Брюньона» по либретто В. Г. Брагина.
В письме к председателю ВОКС от 15 января 1935 года Роллан очень беспокоится по поводу инсценировки «Кола Брюньона» и просит оказать возможную помощь ее автору Т. С. Мещерякову. Но особенно волнует Роллана вопрос о возможной экранизации «Кола Брюньона». «Мне очень хочется, — пишет Роллан, — чтобы „Кола Брюньон“ был экранизирован и очень хорошо экранизирован» (ф. 2017, оп. 1, ед. хр. 159, л. 1). Разговор о возможной экранизации «Кола Брюньона» был продолжен под Москвой на даче у Горького в начале июля 1935 года. Горький даже рекомендовал исполнителя на роль Кола — Бориса Васильевича Щукина. К сожалению, эта интересная идея так и не осуществилась.
В конце этого же письма следует приписка: «Известно ли Вам, что представляет собой как композитор Кабалевский, который начал писать оперу на сюжет „Кола Брюньона“? Мне бы очень хотелось иметь что-нибудь из его уже изданных музыкальных произведений».
Просьба Роллана была передана композитору, который незамедлительно ее исполнил. С этого времени началась переписка Роллана с Кабалевским.
В первом же письме к Кабалевскому от 10 марта 1935 года Роллан делится своими впечатлениями от знакомства с присланными ему произведениями советского композитора. Это письмо очень ценно и авторской характеристикой героя «Кола Брюньона».
При ближайшем ознакомлении с либретто В. Г. Брагина Роллан не узнает своего Кола, героя на сей раз оперного произведения. Отталкиваясь от основных роллановских образов, В. Г. Брагин изменил ситуации, по-иному разрешил их. Таким образом, получился относительно вольный пересказ Роллана, вызвавший на первых порах некоторое недоумение у автора, которое проскальзывает во втором письме от 16 июня 1935 года. Кстати, в этом же письме Роллан упоминает две народные арии — для этих арий были использованы тексты из драмы А. А. Блока «Роза и Крест».
С Кабалевским и Брагиным Роллан познакомился лично уже в Москве 8 июля 1935 года на даче у Горького, где гостил французский писатель и куда композиторы и музыкальные критики приехали навестить его. На этой встрече, кроме Кабалевского и Брагина, присутствовали Г. Г. Нейгауз, А. Б. Гольденвейзер, Л. К. Книппер, Б. G. Шехтер, Ю. А. Шапорин, А. И. Хачатурян, В. Н. Кочетов, венгерский композитор Ференц Сабо и др. По просьбе Роллана Кабалевский исполнил вторую часть своей второй симфонии, Шехтер — отрывки из оперы «1905 год» и отрывки из туркменской сюиты, которая произвела такое впечатление на Роллана в 1933 году. Нейгауз исполнил шесть прелюдий Шостаковича.
Через несколько дней для Роллана был устроен концерт в Союзе композиторов, но он не мог по болезни присутствовать на нем и вскоре уехал в Швейцарию.
Его по-прежнему волнует опера на сюжет «Кола Брюньона». Еще не улеглись сомнения в правильности трактовки Брагиным его любимого детища Кола. Но во всяком случае, опера в отрывках ему нравится, и он очень хочет услышать ее целиком. В последних письмах, когда Роллан познакомился, наконец, со всей оперой, он уже заметно примирился с либретто, ибо в общем звучании оперы образ Кола сохранил свои истинно бургундские черты, свою веселость и смех — «смех во всем, несмотря ни на что».
К письму Роллана от 4 марта 1938 года приложена авторская копия его же письма в Московский радиокомитет. 29 января 1938 года в связи с 72-летием Роллана Радиокомитет организовал концерт, посвященный французскому писателю. В концерте прозвучали сердечные приветствия и поздравления деятелей советской культуры Роллану; были исполнены соната Бетховена и отрывки из «Мастера из Кламси» — так называлась опера Кабалевского; эти отрывки больше всего интересовали Роллана.
В публикуемых письмах писателя от 10 марта 1935 года и 27 ноября 1937 года упоминаются австрийский композитор и музыкальный критик Гуго Вольф (1860—1903) и советский дирижер Б. Э. Хайкин.
Письма Роллана к Кабалевскому хранятся в фонде Кабалевского (ф. 2017, оп. 1, ед. хр. 116) и публикуются впервые, с любезного разрешения адресата. Небольшой отрывок из письма от 27 ноября 1937 года был опубликован в брошюре, подготовленной Государственным Малым оперным театром, «Кола Брюньон» (Л., 1938). Перевод писем сделан Н. В. Снытко.
1
править10 mars 1935.
Cher camarade Kabalevsky,
je vous remercie de votre lettre et des compositions musicales, que vous m’avez fait l’amitié de m’envoyer. J’ai eu grand plaisir à les lire. Elles me paraissent d’un style claire et coloré, évoquant l’inspiration du chant populaire et continuant la tradition musicale russe (à part les «Zwei Gedichte», qui me rapellent — je ne sais si je me trompe — Hugo Wolf, sans l’imiter). Je souhaiterais d’entendre la symphonie, et je vous en félicite cordialement.
Je suis content que vous travailliez à mettre en musique mon _C_o_l_a_s_B_r_e_u_g_n_o_n. Je ne pense pasque vous, deviez trop vous préoccuper du caractère _h_i_s_t_o_r_i_q_u_e, le plus important, de beaucoup, et le caractère _p_o_p_u_l_a_i_r_e, qui, sans doute, doit avoir une couleur franèaise, mais de tous les temps. En effet, j’ai choisi l'époque de Colas, comme étant intermédiaire entre deux âges de la prose franèaise, dont l’un, le magnifique XVI-e siècle de Rabelais est devenu un objet de musée, mais dont l’autre est encore vivant et parlé dans le peuple de province franèaise. Colas est un personnage populaire à Clamecy. Bien qu’inventé, on le reconnait. Je ne serais pas surpris qu’un jour les Clamecyois missent une plaque sur la maison où il habitait. — Traitez-le donc dans votre musique, comme un vivant — non comme un «revenant» du temps passé!
Je me promets d'écrire, ces jours prochains, à Vladimir Braguine. Je ne veux point du tout risquer de vous gêner tous deux dans votre interprétation de mon oeuvre. Vous devez être libre de suivre votre inspiration. — Mais je voudrais seulement insister sur le trait le plus essentiel de Colas: — _l_a_ _g_a_i_t_é — à _t_r_a_v_e_r_s_ _t_o_u_t_ — _e_t_ _m_a_l_g_r_é_ _t_o_u_t. C’est le sujet même de l’oeuvre, sa raison d'être. Un optimiste de nature, que rien jamais ne peut abattre ou assombrir. Un vrai Franèais de vieille souche, qui, à toutes les misères du monde pleuvant sur lui, oppose son rire — son rire vaillant et railleur, — «pour ce que (comme dit Rabelais) _r_i_r_e_ _e_s_t_ _ _l_e_ _p_r_o_p_r_e_ _d_e_ _ l_’_h_o_m_m_e» — (non pas pourtant de l’homme de tous les pays et de tous les temps, — mais sûrement de l’homme de France, de la bonne lignée). — Et c’est peut-être de cette vertu du rire vaillant que notre temps a le plus besoin. Je le lui ai servis dans mon _C_o_l_a_s, comme une bouteille de vieux Bourgogne.
A votre santé, mes camarades!
Je vous serre la main affectueusement.
10 марта 1935 г.
Дорогой товарищ Кабалевский,
благодарю за письмо и любезно присланные Вами музыкальные опусы. Прочтение их доставило мне много удовольствия. Стиль их светел, красочен, проникнут духом народной песни и продолжает русские музыкальные традиции (за исключением «Zwei Gedichte»[1], которые напоминают, — быть может, я ошибаюсь — Гуго Вольфа, не будучи, однако, подражанием). Хочу услышать Вашу симфонию и сердечно Вас поздравляю.
Рад, что Вы работаете над музыкальным воплощением моего __К_о_л_а_ _Б_р_ю_н_ь_о_н_а. По моему мнению, Вам не следует уделять много внимания чертам _и_с_т_о_р_и_ч_е_с_к_и_м, наиболее важны черты _н_а_р_о_д_н_ы_е, которые, бесспорно, должны иметь французскую окраску, но быть присущими всем векам. Я избрал эпоху Кола потому, что она связует два этапа французской прозы — один из них, славный XVI век Рабле, — стал музейной реликвией, но другой продолжает жить в народном языке французской провинции. В Кламси Кола популярная личность. Его, выдуманного, считают реальностью. Я не удивлюсь, если в один прекрасный день кламсийцы прибьют мемориальную доску на дом, в котором он обитал. А потому пусть в вашей музыке он будет живым человеком, а не «призраком» из прошедших веков.
В ближайшие дни собираюсь писать Владимиру Брагину. Я отнюдь не хочу пытаться влиять на вашу интерпретацию моего романа. Вы должны оставаться совершенно свободными в вашем творчестве. Я хочу лишь подчеркнуть основное свойство Кола:_ _в_е_с_е_л_о_с_т_ь_ — _в_о_п_р_е_к_и_ _в_с_е_м_у_ и _н_е_с_м_о_т_р_я_ _н_и_ _н_а_ _ч_т_о. Это — сама основа романа, его смысл. Он оптимист по натуре, его ничто не может сломить или повергнуть в уныние. Настоящий француз старого закала, всем несчастьям мира, обрушивающимся на него, противопоставляющий смех — мужественный, ироничный смех, «ибо (как говорит Рабле) _с_м_е_х_ — _о_т_л_и_ч_и_т_е_л_ь_н_а_я_ _о_с_о_б_е_н_н_о_с_т_ь_ _ч_е_л_о_в_е_к_а» (однако человека не всякой страны и не всякого времени, а только истого француза). И быть может, именно мужественный смех больше всего нужен нашему веку. Вот я ему и подарил его в своем _К_о_л_а — словно бутылку старого бургундского.
За ваше здоровье, друзья мои!
Ромен Роллан
2
править16 juin 1935.
Cher Dimitri Kabalevsky,
Merci pour les extraits de musique que vous m’avez envoyés. Les deux airs populaires — la ronde de jeunes filles, et la chanson pour basse — sont bien dans la couleur populaire franèaise et d’une jolie écriture musicale, qui les ranime et les rajeunit. (Seulement, les paroles: «d' _A_r_r_a_s_ _à_ _D_o_u_a_i» seraient assez déplacées dans un chant nivernais: mais, vues de l’U.R.S.S. ces distances de provinces ne comptent pas).
La scène dramatique de la rencontre avec la mort est traitée d’une faèon rude et frappante, qui peut et doit faire de l’effet. Elle est plus spécifiquement russe que franèaise. — Mais j’ai eu occasion d'écrire plus longuement à Braguine que son poème ne gardait pas grand’chose du caractère proprement franèais et bourguignon de mon _C_o_l_a_s_ _B_r_e_u_g_n_o_n, et que je n’y retrouvais plus, surtout, mon personnage principale, dont il a changé, si je puis dire, la «tonalité». Il est, d’ailleurs, naturel qu’il en soit ainsi. Le vrai Colas de Bourgogne aurait peu de chance d'être adopté en U.R.S.S. s’il ne s’habillait (de corps et d’esprit) à la russe.
Quoi qu’il en soit, votre musique est bonne, en soi, et elle me plait. Je vous en félicite cordialement.
Romain Rolland
16 июня 1935 г.
Дорогой Дмитрий Кабалевский,
Благодарю за присланные Вами музыкальные отрывки. В обеих народных песнях — хороводе девушек и песне для баса — хорошо передан французский народный колорит; аранжировка прекрасна, она их оживила и омолодила. (Вот только слова «о_т _А_р_р_а_с_а_ _д_о_ _Д_у_э» выглядят несколько неуместными в нивернейской песне, но ведь для СССР расстояние между этими провинциями не имеет значения).
Драматическая сцена встречи со смертью жестока и эффектна, она может и должна произвести впечатление. Специфика ее скорее русская, нежели французская. Но я уже писал, и довольно подробно, Брагину, что в его стихотворной обработке мало что осталось от чисто французских, бургундских черт моего _К_о_л_а_ _Б_р_ю_н_ь_о_н_а, и я не нахожу там своего героя, чью, если так можно выразиться, «тональность» он изменил. Впрочем, это естественно. Подлинный Кола из Бургундии имел мало шансов быть признанным в СССР, не приняв (телом и душой) русского обличья.
Как бы там ни было, Ваша музыка сама по себе хороша и мне нравится. Поздравляю Вас от всей души.
Ромен Роллан
3
правитьLe 19 octobre 1935.
Cher camarade Kabalevsky,
Excusez-moi de ne repondre que maintenant à votre lettre du 28 juillet. Mais vous m’y disiez vous-même de ne le faire que lorsque je serais un peu libéré de mes tâches. — J’en ai tant eu depuis mon retour, que c’est seulement maintenant que je puis commencer à travailler un peu pour moi-même.
J’ai été heureux de faire la connaissance des compositeurs qui sont venus me voir chez Alexis Maximovitch. Mais je regrette fort de ne pas avoir pu aller écouter le concert qui avait été organisé guelques jours plus tard. — J’ai eu une forte crise de lumbago, et j’ai dû rester au lit pendant deux ou trois jours. — J’espère toutefois avoir encore la possibilité d’entendre la musique soviétique: je reviendrai sûrement et je suis même eu train d'étudier le russe, afin d’avoir un contact plus direct avec les personnes que je rencontrerai.
Au sujet de votre «drame musical», le ne puis, cher camarade, que vous répéter ce que j’ai déjà dû vous dire: en principe, je serai content de le voir réalisé. Pour ce que je connais de votre musique, je l’approuve. Mais je ne comprends pas, très bien la faèon de traitement littéraire par votre ami Vladimir Braguine; — je ne dis pas que je m’oppose à son interprétation, simplement, je vois mon Colas tout à fait d’une autre faèon qu’il ne le voit. — Toutefois, pour juger de son oeuvre, il faudrait la voir déjà réalisée. Je pense donc que les régisseurs doivent être meilleurs juges que moi, pour juger de la valeur du drame. Une transformation peut avoir son intérêt! Le principal est que cette transformation soit une oeuvre d’art.
Je laisse donc aux régisseurs le soin de juger de la valeur de l’oeuvre que vous faites. Moi personnelement je ne puis juger que de la musique, qui ne dérange pas — en ce que j’en connais — ma conception de Colas.
En tout cas, je voudrais que vous me teniez au courant de votre travail, si vous le continuez. — Et aussi, que vous me préveniez, si vous décidez de l’arrêter. Donc, dans tous les cas, j’attends de vos nouvelles.
Je vous serre la main, ainsi qu’au cam. Braguine, que je ne voudrais certainement pas décourager! — Peut-être que, voyant l’oeuvre terminée, j’en serais enchanté! (Mais je répète que, pour le moment, sa faèon de comprendre Colas me semble erronée).
Romain Rolland
19 октября 1935 г.
Дорогой товарищ Кабалевский,
Простите, что только сейчас отвечаю на Ваше письмо от 28 июля, но Вы сами разрешили мне подождать с ответом, пока я немного не освобожусь от своих дел. Их к моему возвращению накопилось столько, что лишь сейчас я могу понемногу начать работать для себя.
Я был счастлив познакомиться с композиторами, приехавшими для встречи со мной к Алексею Максимовичу. Очень сожалею, что не мог пойти на концерт, организованный несколькими днями позже. Сильный приступ люмбаго продержал меня два или три дня в постели. Тем не менее я надеюсь еще раз услышать советскую музыку: несомненно, я снова приеду, я даже начал изучать русский язык, чтобы иметь возможность более тесного общения с людьми, с которыми буду встречаться.
По поводу Вашей «музыкальной драмы» я могу лишь повторить, мой дорогой товарищ, то, что уже Вам говорил: в принципе я буду рад видеть ее законченной. То, что мне известно из Вашей музыки, я принимаю. Но мне не совсем понятна литературная трактовка Вашего друга Владимира Брагина — я не говорю, что возражаю против такой интерпретации, просто я вижу своего Кола совсем другим, чем видит его он. Во всяком случае, чтобы судить о его работе, нужно увидеть ее завершенной. Полагаю, что режиссеры должны быть лучшими судьями, нежели я. Переделка может представлять самостоятельный интерес! Самое главное, чтобы переделка стала произведением искусства.
Итак, я предоставляю режиссерам судить о ценности произведения, над которым вы работаете. Я, со своей стороны, могу судить лишь о музыке, а она не противоречит — судя по тому, что мне известно — моему представлению о Кола.
Во всяком случае, мне бы хотелось, чтобы Вы держали меня в курсе Вашей работы, если Вы ее продолжаете. И предупредите меня, если прекратите ее. Итак, и в том и во всех других случаях, жду от Вас вестей.
Жму Вашу руку и товарищу Брагину тоже. Мне не хотелось бы его обескураживать! Быть может, увидев завершенную работу, я приду от нее в восторг! Но, повторяю, на данном этапе его понимание Кола кажется мне ошибочным.
Ромен Роллан
4
править27 novembre 1937.
Cher Dimitri Borisovitch Kabalevski,
Je vous remercie, vous et Boris Emanuelovitch Haikin pour vos bonnes lettres.
J’ai bien reèu la partition du «M_a_î_t_r_e_ _d_e_ _C_l_a_m_é_с_ y» et je l’ai lue plusieurs fois, avec grand plaisir. Je crois que vous pouvez compter sur un vif succès de public: car l’oeuvre est claire, plaine de vie et de mouvement. L’emploi des chansons populaires y est très heureux. Inutile de vous dire que mon oreille de Franèais n’a pas eu de peine à les déceler, tout au long des premiers actes, qui sont les plus gais! Vous en avez très bien assimilé le suc à votre propre substance.
Dans l’ensemble, votre oeuvre est une des meilleures que je connaisse de la nouvelle musique russe écrite pour la scène. Je lui trouve quelque parenté (inconsciente) avec certaines comédies musicales tchécoslovaques, — et un peu aussi (mais de plus loin) avec «le Gorregidor» de Hugo Wolf. Vous avez le don du mouvement dramatique, qui manque à tant de bons compositeurs; et vous avez aussi votre marque propre d’harmoniste.
Si vous pouvez m’envoyer les morceaux qui manquent (l’ouverture et les préludes aux différents actes), je serai content de pouvoir embrasser l’oeuvre entière.
Il m’est difficile de juger du poème. Ma femme n’a eu le temps que de me le résumer rapidement. Assurément il est, historiquement, et même psychologiquement, assez éloigné de mon _C_o_l_a_s_ _B_r_e_u_g_n_o_n; et son développement comporte bien des anachronismes, non seulement de situations, mais de caractères. Mais c’est le droit du poète, comme du musicien soviétiques, qui écrivent pour un autre public que celui de Bourgogne. Et je crois que cet autre public sera content.
Je vous serre affectueusement la main. Transmettez mes amitiés à Vladimir Braguine et mes remerciements à Boris Haikin. Je suis très touché de la sympathie que m’exprime Haikin.
Romain Rolland
Pourquoi avez-vous débaptisé _M_a_r_t_i_n_e_ (la fille de Colas) et _C_é_l_i_n_e (Belette)? En franèais, les deux noms sont musicaux et tintent, comme des clochettes. Je les regrette. _G_e_r_m_a_i_n_e_ _e_t_ _M_a_r_c_e_l_l_e_ sont des noms beaucoup moins du temps et du pays.
27 ноября 1937 г.
Дорогой Дмитрий Борисович Кабалевский,
Благодарю Вас и Бориса Эммануиловича Хайкина за ваши хорошие письма. Клавир «Мастера из Кламси» я получил и проиграл его несколько раз с большим удовольствием. Полагаю, что Вы можете рассчитывать на большой успех у публики: Ваше произведение полно света, жизни и движения.
Очень удачно использованы в нем народные песни. Излишне говорить Вам, что мое французское ухо без труда различило их во всех первых актах, музыка которых наиболее жизнерадостна! Вы сумели чудесно слить их с Вашей музыкальной индивидуальностью.
В целом, Ваше сочинение одно из лучших среди той новой русской музыки, написанной для сцены, которая мне известна. В нем я нахожу некоторое родство (бессознательное) с чешскими, музыкальными комедиями и небольшое сходство (совсем отдаленное) с «Коррехидором» Гуго Вольфа. Вы наделены даром драматической композиции, которого не хватает стольким хорошим музыкантам, кроме всего прочего, у вас своя особая манера гармонизации.
Если можно, пришлите мне недостающие части (увертюру и вступления к некоторым актам), мне бы хотелось получить представление о сочинении в целом.
О стихотворной переработке мне судить трудно. Моя жена успела дать мне лишь краткое резюме. Но несомненно, исторически и даже психологически она довольно далека от моего _К_о_л_а_ _Б_р_ю_н_ь_о_н_а, по ходу действия встречается много анахронизмов не только в ситуациях, но и в самом духе произведения. Однако советский поэт и советский композитор имеют на это право — они пишут не для бургундцев, а для своей публики. И я полагаю, что эта публика будет довольна.
Дружески жму Вашу руку. Передайте привет Владимиру Брагину и мою благодарность Борису Хайкину. Меня очень тронули высказанные Хайкиным по отношению ко мне добрые чувства.
Ромен Роллан.
Почему Вы изменили имена _М_а_р_т_и_н_ы_ (дочери Кола) и _С_е_л_и_н_ы_ (Ласочки)? По-французски эти два имени звучат очень музыкально, звенят, как колокольчики! Мне их жаль. _Ж_е_р_м_е_н_а_ и _М_а_р_с_е_л_л_а_ гораздо меньше подходят к эпохе и месту.
5
правитьCher Dimitri Kabalevsky,
Je reèois ce matin votre lettre du 28 Novembre. J’avais répondu à la précédente, le 27.
Je vous avais prévenu, dès que vous m’aviez parlé de votre projet d’opéra — que j'étais lié par des traités pour toutes mes oeuvres dans tous les pays étrangers avec mes éditeurs franèais, et que ne pouvais donc pas disposer d’elles, seul. Pour les oeuvres dramatiques — soit originales, soit faites par d’autres d’après des oeuvres de moi non dramatiques — je suis lié de plus à la _S_o_c_i_é_t_é_ _d_e_s_ _A_u_t_e_u_r_s_ _e_t_ _C_o_m_p_o_s_i_t_e_u_r_s_ _D_r_a_m_a_t_i_q_u_e_s_ _F_r_a_n_è_a_is, à laquelle d’ailleurs sont liés presque tous les auteurs franèais.
L’U.R.S.S., n’ayant jusqu'à présent pas signé la Convention Littéraire Internationale, elle peut sans doute agir en dehors de cette Convention (jusqu’au moment où elle la signerait, ce qui peut toujours arriver!) — Mais naturallement, à la condition que les oeuvres franèaises qu’elle produit — au théâtre- ou au cinéma — ne sortent pas de ses frontières. — Ainsi, pour votre opéra, vous ne pourriez même pas exporter une partition, un disque, — sans risque de procès de la part de la _S_o_c_i_é_t_é_ _d_e_s_ _A_u_t_e_u_r_s_ _e_t_ _C_o_m_p_o_s_i_t_e_u_r_s_ _D_r_a_m_a_t_i_q_u_e_s_ _F_i_a_n_è_a_i_s.
Donc, ou bien vous agissez pour cet opéra en dehors de moi, _s_a_n_s_ _a_u_c_u_n_e_ _a_u_t_o_r_i_s_a_t_i_o_n_ _d_e_ _m_a_ _p_a_r_t, — ou bien, si vous en désirez une, — même pour le titre de l’opéra, vous devez faire un traité avec _l_a_ _S_o_c_i_é_t_é_ _d_e_s_ _A_u_t_e_u_r_s_ _e_t_ _C_o_m_p_o_s_i_t_e_u_r_s_ _D_r_a_m_a_t_i_q_u_e_s_ _F_r_a_n_è__a_i_s_ (9—11, rue Ballu, Paris (IX) France — Agent Général Alfred Bloch), qui prélève le pourcentage sur chaque représentation d’une oeuvre franèaise ou faite d’après une oeuvre franèaise.
Romain Rolland
M. Dimitri Kabalevsky
Moscou
Дорогой Дмитрий Кабалевский,
Я получил утром Ваше письмо от 28 ноября. На предыдущее ответил 27-го.
Сразу после того, как Вы рассказали мне о своем желании написать оперу, я предупредил Вас, что всеми моими произведениями за рубежом распоряжаются французские издатели, с которыми я связан договорами, сам я не властен ничего сделать. Что касается драматических произведений — то ли оригинальных, то ли переделанных кем-либо из моих прозаических вещей — здесь я, кроме того, связан обязательством по отношению к _О_б_щ_е_с_т_в_у_ _ф_р_а_н_ц_у_з_с_к_и_х_ _д_р_а_м_а_т_у_р_г_о_в_ _и_ _д_р_а_м_а_т_и_ч_е_с_к_и_х_ _к_о_м_п_о_з_и_т_о_р_о_в, в которое, между прочим, входят почти все французские писатели.
Поскольку СССР еще не подписал Международную литературную конвенцию, он, без сомнения, может с ней не считаться (до той поры, пока ее не подпишет, а это может случиться!). Но, конечно, при условии, что французские произведения, использованные в театре или кино, не выйдут за рубеж. Таким образом, в отношении Вашей оперы дело обстоит так, что Вы не имеете права вывезти из страны ни одного экземпляра партитуры, ни одной пластинки, иначе Вы рискуете, что _О_б_щ_е_с_т_в_о_ _ф_р_а_н_ц_у_з_с_к_и_х_ _д_р_а_м_а_т_у_р_г_о_в_ _и_ _д_р_а_м_а_т_и_ч_е_с_к_и_х_ _к_о_м_п_о_з_и_т_о_р_о_в_ возбудит против Вас судебное дело.
Итак, со своей оперой Вы должны или действовать помимо меня, _б_е_з_ _в_с_я_к_и_х_ _п_о_л_н_о_м_о_ч_и_й_ _с_ _м_о_е_й_ _с_т_о_р_о_н_ы, или, если Вы хотите, чтобы мое имя было упомянуто хотя бы в заголовке оперы, Вы должны заключить договор с _О_б_щ_е_с_т_в_о_м_ _ф_р_а_н_ц_у_з_с_к_и_х_ _д_р_а_м_а_т_у_р_г_о_в_ _и_ _д_р_а_м_а_т_и_ч_е_с_к_и_х_ _к_о_м_по_з_и_т_о_р_о_в_ (9—11, ул. Баллю, Париж (IX), Франция, главный уполномоченный Альфред Блох), которое взимает проценты с каждого представления французской пьесы или спектакля, созданного по произведению французского автора.
Ромен Роллан
Г-ну Дмитрию Кабалевскому
Москва.
6
правитьCopie
Chers amis,
J'étais à l'écoute, le 29 janvier, et j’ai suivi toute votre émission. Malheureusement, les plus violentes bourrasques de tout l’hiver s'étaient donné rendez-vous ce jour-là; et l’audition était fort troublée. J’ai mieux entendu la 1-ère partie (les allocutions et la Sonate de Beethoven) que la 2-е partie (les fragments musicaux de «Colas Breugnon»), qui pourtant m’intéressait le plus.
J’ai néanmoins pu me faire une assez bonne impression de la suite des morceaux, et j’y ai pris plaisir. J’ai particulièrement goûté ceux qui m’ont paru être le plus applaudis par le public, les plus simples et gaies mélodies. Je me convains de plus en plus que l'âge nouveau, l’art populaire, réclame surtout une musique riche en rythmes et en mélodies--dont l'âge précédent s’est trop sevré, pour s’attacher avec une préférence exagérée aux combinaisons harmoniques ou bien aux jeux de contrepoint.
J’adresse mes remerciements et mes compliments affectueux à tous les auteurs et interprètes, ainsi qu’aux organisateurs de cette soirée, à tous mes chers amis, connus et inconnus, en URSS. Je m’excuse de ne pas leur écrire de ma main cette lettre. Un accident aux yeux m’interdit pour quelques semaines toute lecture et écriture.
Romain Rolland
Au Radio-Comité
Moscou
Копия
Дорогие друзья,
Я прослушал 29 января всю вашу передачу. К сожалению, как нарочно, именно в этот день дули самые сильные за эту зиму ветры, и слышимость была неважной. 1-я часть была слышна лучше (приветствия и соната Бетховена), чем 2-я (музыкальные отрывки из «Кола Брюньона»), которые как раз меня и интересовали больше всего.
Тем не менее, сюита из этих отрывков произвела на меня хорошее впечатление проставила мне удовольствие. Особенно мне понравились те куски, которым, как мне показалось, и публика больше всего аплодировала — наиболее простые и веселые мелодии. Я все более и более убеждаюсь, что новое время и новое народное искусство нуждаются в музыке, в первую очередь богатой ритмами и мелодиями, без которых раньше они обходились, придавая преувеличенное значение гармоническим комбинациям и контрапунктическим ходам.
Шлю свою благодарность и сердечные поздравления авторам и исполнителям, а также организаторам этого вечера, всем моим знакомым и незнакомым дорогим друзьям в СССР. Прошу прощения, что не пишу это письмо собственноручно. Болезнь глаз лишила меня возможности читать и писать на несколько недель.
Ромен Роллан
Радиокомитету
Москва.
7
правитьCher Dimitri Kabalevsky,
Je m’excuse de ne pas vous avoir écrit après l’audition, le 29 janvier, de la transmission radiophonique de votre opéra. J’ai été — et je suis encore — extrêmement fatigué par une affection aux yeux.
Je vous remercie de votre télégramme de félicitations et je vous prie de remercier aussi de ma part D. Braguine.
J’ai bien reèu votre lettre du 18 février. Vous avez mal compris la mienne. — Il est naturel que vous ne puissiez pas empêcher que des particuliers acquièrent en URSS et emportent dans leurs pays des disques ou des partitions de votre opéra. Ce qu’il ne faut pas, c’est que ces disques ou ces partitions soient vendus à l'étranger. — Je pense que vous devez d’ailleurs avoir en URSS des consultations juridiques pour ces sortes de questions! Renseignez-vous donc exactement sur vos droits.
Quant à la «défense de mes droits d’auteur», sur cet opéra, je vous les abandonne, a _l’_i_n_t_é_r_i_e_u_r_ _d_e_ _I_’U_R_S_S. Mais je ne puis pas le faire pour l’extérieur.
Je n’ai aucune nouvelle sur la première représentation de l’Opéra. J’espère qu’elle s’est bien passée?
Je vous serre la main et je vous souhaite, ainsi qu'à D. Braguine, et à tous les régisseurs et acteurs qui collaborent à votre oeuvre, du bon travail et de la joie.
Romain Rolland
P.S. — Ci-jointe copie de la lettre que j’avais envoyée au Radio-Comité qui a transmis la soirée de la Maison des Savants.
Дорогой Дмитрий Кабалевский,
Прошу прощения, что не написал Вам после передачи 29 января по радио Вашей оперы. Я был — и есть сейчас — совершенно измучен болезнью глаз.
Благодарю за Вашу поздравительную телеграмму и прошу также поблагодарить от меня Д. Брагина[2].
Ваше письмо от 18 февраля я получил. Вы неправильно меня поняли. Естественно, Вы не можете помешать частным лицам приобретать в СССР и увозить за рубеж пластинки или партитуры Вашей оперы. Нельзя лишь, чтобы пластинки и партитуры _п_р_о_д_а_в_а_л_и_с_ь_ _з_а_ _р_у_б_е_ж_о_м. Впрочем, я думаю, что в СССР существуют юридические консультации по подобного рода вопросам. Уточните там Ваши права.
Что касается «защиты _м_о_и_х_ авторских прав», в отношении этой оперы, я передаю их Вам в _п_р_е_д_е_л_а_х_ _С_С_С_Р. Сделать это за границей я не имею возможности.
У меня нет никаких известий о первом представлении оперы. Надеюсь, оно прошло хорошо?
Жму Вашу руку и желаю, так же, как и Д. Брагину и всем режиссерам и актерам, принимавшим участие в постановке оперы, удачи в работе и радостей.
Ромен Роллан
Прикладываю копию письма, посланного мною в Радиокомитет, который провел передачу из Дома ученых.