Памятники литературного и общественного быта
Неизданные письма к А. Н. Островскому
М. —Л., «ACADEMIA», 1932
Полонский, Яков Петрович править
1 править
Спасибо Данилевскому, я знаю теперь адрес ваш. Многое множество разных литературных повестей привез он к нам в Питер по железной дороге. Как посравнишь вашу Московскую цензуру с нашей — то и кажется, что в Москве благодать, царство небесное.-- Непременно постараюсь в Декабре или Январе навестить вас. Скоро ли будет напечатана ваша новая комедия. 334 — Дай бог, чтобы она закрыла рот многим из числа здешних литераторов, из которых с одним только Никитенко я и мог сойтись. Около здешних Краевских, Старчевских и т. под. какая то слишком тяжелая атмосфера. Сидят все они у себя дома в кабинете или ходят по Невскому — они хоть и не носят подобно Петрушке Гоголя всюду свой собственный запах, — но заставляют подозревать его и гордятся им… Чтобы могли судить вы о том, с каким, например, пренебрежением редактор Библиотеки для Чтения, а именно Старчевский, отзывается о Шекспире. Выписываю несколько строчек из письма его к одному переводчику Тита Андроника.
Он пишет:
«В последнем (5) акте надо повести дело так, чтобы в то время, когда Тит дает пир, на котором хочет погубить всех своих врагов, из Рима явился гонец и объявил, что Сатурнин узнал всю истину, открыл невинность андроникова рода, и чтоб вознаградить всю несправедливость и передать Титу виновников всех бед. — Мало того, Сатурнин просит забыть все прочие несчастия и чтоб загладить их награждает сына Тита Люция первым саном в государстве. — Андроники должны забыть все — назначить казнь негодяям — вознести до небес правосудие Сатурнина и возвратиться в Рим, где, разумеется, Сатурнину подобает принять их со всем великодушием. Во всяком случае ни Сатурнин, ни Тамбред не могут быть выявлены с другой стороны. Если бы теперь самому Шекспиру пришлось печатать свою драму в Библиотеке] для Ч[тения], то и он верно не поспорил бы и передал все по нашему».
Как вам это нравится?.. И будто есть какая-нибудь возможность иметь какие-нибудь дела с подобными литераторами. Не только говорить — кланяться им совестно. Единственный человек в Петерб. из числа пишущих, с которым сошелся я — это А. Н. Майков. Жаль, что теперешних стихов его нельзя печатать.
Пожалуйста, уведомьте меня — некто Г-н Кублицкий передал ли в редакцию Москвитянина моего Дареджану. 335 Ко мне никто не хочет писать из Москвы — ни Григорьев, ни Кублицкий! — не знаю даже, чему приписать их молчание — безответственность, в котором всего красноречивее пренебрежение, которого ни в каком случае я не заслужил еще. Если Кублицкий передал драму Аполлону Александровичу, то, вероятно, вместе с ней передал и мои условия, изложенные мною на особой бумажке.
Будьте так великодушны, удостойте меня вашим ответом. Пишите мне прямо без всякой деликатности, что вы не принимаете моего Дареджану — если только видите невозможность ее напечатать или если она вам не нравится.
Кланяйтесь от меня безответному Григорьеву и Щербине.
Ваш покорный слуга
10 Ноября, 1851 г.
Выписываю вам одно из последних стихотворений, навеянных на меня Петербургом.
Зачем до сей поры тебя изображают
Каким-то стариком, тогда как у тебя
Лишь только крылья отрастают,
О время, — вечности бессмертное дитя.
Счастливый грек тебя, как смерти, ужасался:
Он в руки дал тебе песочные часы,
Косой вооружил и в страхе повергался
Пред лезвием твоей сверкающей косы.
А мы среди своих попыток и усилий,
Склонив перед тобой бесславное чело,
Твердим: когда-нибудь авось погибнет зло
От веянья твоих неслышно-мощных крылий.
Лети скорей!
Нам в душу новыми надеждами повей
Иль уж губи всех тех, которым ты пророчишь
Один бесплодный путь — и делай все, что хочешь…
Скорей мое чело морщинами изрой,
И выветри скорей с лица румянец мой,
И обреки меня холодному забвенью.
Что за беда? Другому поколенью,
Ты наши тайные молитвы передашь,
Твердя ему в урок удел печальный наш.
Своекорыстие — и все, что сердце губит,
Невежество — и все, что гасит ум,
Мне беспрестанно в уши трубят
Живи без чувства и без дум.
Вполне постигли мы бесплодие стремленья
К добру — к отрадному сочувствию людей,
И к людям, выстрадав насмешку и презренье,
Мы говорим одно в порыве нетерпенья —
О время! улетай скорей!
2 править
Ивановская улица,
дом Гуро, кв. № 16.
Многоуважаемый
Я был в Москве — но по поводу завещанной мне библиотеки попал в такое темное царство, что никак не мог выкарабкаться, чтоб попасть к Вам и засвидетельствовать Вам не одно мое почтение, но неизменное дружеское расположение.
Вы также, говорят, были в Питере — а я все таки не видал Вас — даже не знал, что вы были здесь.
В Москве — кроме хамства — была такая погода, такие ухабы — и так были дороги извощики — что в то время попасть к вам или решиться ехать, не зная наверное застанешь ли Вас дома, было бы чем-то в роде подвига, а я был так измучен судами, опекой и полицией, так разбит физически, что ни на какой подвиг не был способен.
Не помню, кто-то еще в Москве говорил мне, что для Общества Драматических писателей вы не прочь купить библиотеку покойного Кублицкого, так как в ней по части театров немало всяческих материалов — к едва ли не полное собрание всех лучших драматических писателей, начиная с Шекспира.
Если это правда — то откликнитесь.
В настоящее время все книги уложены в большие короба (счетом 12), опечатаны печатью судебного пристава и находятся в сухой и поместительной кладовой в доме Е. С. Полякова, на Тверском: бульваре, где земский банк.
Чтобы опять ехать в Москву снять печати и описать, чтоб составить список книгам, у меня нет теперь ни средств, ни времени. На все это можно еще решиться, если будешь знать, что библиотека эта покупается.
Надо Вам сказать, что всех книг — по крайней мере 2000 — из них на половину — дорогие издания и в переплетах. — Так, например, издание драматических произведений Вольтера с костюмами, в каких игрались на сцене его произведения, и с его портретом — по справке, стоит в Париже около 50 франков. — Издание Шекспира — тоже одно из самых дорогих. За библиотеку эту я бы взял с Вас не более 1200 рублей — Двести рублей я потому прикладываю, что одни хлопоты мне уже стоили слишком 300 — а если еще раз съездишь в Москву — то и еще, пожалуй, убьешь рублей 100. За сим не распространяюсь. В чем дело — кажется ясно — остается заочно пожать Вам руку и просить не забывать.
Если вы не желаете купить, 336 то при случае спросите Н. Рубинштейна, не купит-ли консерватория?
[1876]
3 править
В ответ на Ваше письмо и в ответ на Вашу готовность помочь мне продать библиотеку Кублицкого, я собирался сам ехать в Москву — быть у Вас и заняться составлением каталога, — но на такую поездку не хватило средств и не хватило времени.
Таким образом, я попрежнему остаюсь между двух невозможностей, ибо не имею возможности поместить завещанные мне книги у себя на Петербургской квартире, и не имею возможности продать их за неимением каталога.
Хватаюсь, как утопленник (в море безденежья), за два предложенья.
На днях я слышал, что в Москве есть некто Якунин — старый приятель Кублицкого, который не раз пользовался его библиотекой, — ибо тоже писал о театре. В настоящее время он сотрудник журнала «Дело» (критик тоже по части театров) и, как говорят, человек очень дельный и порядочный. — Не знаю, знаете ли Вы его. Предполагаю, что знаете, и если знаете, не можете ли Вы допросить его составить этот каталог — (Мне кто-то сказал, что он охотно бы взялся за это дело). И если он за это возьмется? да еще охотно, то дайте мне знать, я дам ему письмо к Я. С. Полякову с просьбой выдать ему мои ящики. Итак, вот первое предположение.
Второе предположение. Смею ли я предполагать, что Общество Драматических писателей купит у меня эту библиотеку, без каталога. — Если с требуемой мною суммы, я сбавлю рублей полтораста.
Вот все, что я хотел передать Вам, многоуважаемый Александр Николаевич.
Не зная Вашего адреса и это письмо я должен буду послать к Вам через посредство брата моего, служащего в Московской Палате, которого рекомендую Вам, как доброго и честного человека. Причем усердно прошу Вас, если будете в Питере — и не захотите сами ко мне заехать, то хотя дайте мне знать, где вы остановились, чтоб я мог лично засвидетельствовать Вам мое дружеское к Вам расположение.
Скоро пришлю к Вам на суд новый сборник: моих стихотворений.
Я. Полонский.
1876 г., 6 Января.
Мой адрес
СПБ: На Ивановской ул. дом № 9, Гуро, квартира № 16.
4 править
Ивановская ул., № 9,
Гуро, кв. № 16.
Многоуважаемый
Не ведаю, дошло ли до Вас мое письмо с визитной карточкой. Оно было такое нужное для того дела, о котором и я и Вы хлопочете, что право было бы очень досадно, если оно пропало на почте.
Будьте великодушны, сжальтесь над моим томительным ожиданием решить вопрос: куплена или не куплена библиотека?
Может быть изобилие иностранных книг помешает Вам решиться купить библиотеку, но иностранных книг едва ли не меньше, чем русских — так по крайней мере мне кажется.
Может быть, в конце этой недели в Москву поедет издатель и редактор Недели — и заедет к Вам. Он очень желает с Вами познакомиться, и я Вам заранее рекомендую Г. Гайдебурова, Павла Александровича, как весьма хорошего человека. 337 Вместе с ним Вы получите первую часть моего Сборника. «Озими».
Не будете ли сами в Питере на Маслянице?
Если будете — то увидимся ли мы.
Я болен — нога болит и почти что никуда не выхожу — Карман же мой еще больнее.
Но до свидания
Я. Полонский.
4 Февраля, 1876 г.
СПБ.
5 править
Ивановская ул., № 9,
Гуро, кв. № 16.
Многоуважаемый
Рекомендую Вам Павла Александровича Гайдебурова, который был так мил, что взялся лично передать вам Озими (пока еще 1-я часть).
Не взыщите: чем богат, тем и рад. Дорого бы дал, чтоб написать, вам в подражание, хоть одну комедию, да таланта не хватает.
Получили ли Вы письмо мое?
Не передать [?] ли Павлу Александровичу какой-нибудь ответ.
Я сижу на бобах — или лучше сказать, сижу у моря и жду погоды.
Не здоровится, плохо пишется — да и печатать негде, — а жалованья не хватает на квартиру на [неразборчиво].
Дай Вам бог всего хорошего.
Я. Полонский.
1876
7 Февр.
6 править
СПБ., Ивановская,
д. № 9, кв. № 16.
Многоуважаемый
Пишу к Вам лежа — так как мне, по милости моей ноги и вставать не позволено.
Сегодня получил я Ваше письмо, на которое спешу искренно поблагодарить Вас и, как вполне им удовлетворенный, прошу Вас извинить меня за другое письмо, которое уже я воротить не могу, и которое поехало к Вам с моей книжкой, вместе с Г. Гайдебуровым, и теперь находится на дороге в Москву.
А извинить меня прошу потому, что в этом невозвратимом письме я прошу вас сообщить Г. Гайдебурову именно то самое, что Вы мне пишете.
Очень рад, что выбор Ваш пал на А. А. Майкова. Лучшего судьи и оценщика по части книжной мудрости трудно себе и представить.
Я. очень хорошо понимаю, что библиотека моя не куплена, не покупается, а только составляет для общества вопрос: купить ли ее?
А что я желаю, чтоб она была куплена, это понятно по той простой причине, что у меня в квартире для нее и места нет — куда девать мне 5 больших шкапов, из которых каждый был выше меня ростом и которых полки были уставлены в 2 ряда книгами. (У меня и без того три шкапа с книгами — с меня довольно.)
Очень доволен я собою за то, что в мои ящики не поместил хламу, т. е. старых календарей, — разрозненных журналов и т. под., все это я свалил в особенную кучу, еще на квартире Кублицкого и отдал в полное распоряжение его женщины, той, которой он завещал свою мебель.
И очень недоволен собой, что не увез с собой одной библиографической редкости, а именно — тетради с рисунками, относящихмися к царствованию Александра I под заглавием: «Смех и горе».
Здесь даже библиофилы не знают, что было такое издание.
Будет и мне смех и горе, если моя библиотека не будет куплена. — Впрочем, что будет, то будет.
Остаюсь
Вам преданный
7 править
Ивановская ул., № 9,
Гуро, кв. № 16.
Много уважаемый
Мою смелость решиться надоедать Вам (опять писать к Вам,) припишите моей болезни, которая не выпускает меня на свежий воздух и разобщает с обществом, припишите, наконец, моему безотрадному безденежью — и тем небольшим долгам, которые, как кошки, скребут меня за сердце.
И первая, и 2, и 3-я недели Великого поста прошли; — а на чем порешило общее собрание в обществе Драматических писателей — приняли или отвергли Ваше предложение купить мою библиотеку? — не знаю.
С каким бы великим удовольствием пожертвовал бы я Обществу Вашему все эти книги, — но не суждено мне дарить себя минутами такого удовольствия.
Мое пожертвование было бы очень похоже на фанфаронство — и быть может заслуженные упреки посыпались на бедную мою голову.
Как мне жертвовать, когда одному Некрасову я должен 125 рублей, когда этот долг томит меня, так как в отношении к Некрасову я нахожусь в каких-то натянутых отношениях, мне совершенно не понятных, так как я ничем не виноват перед ним.
Как мне жертвовать, когда за квартиру должен за 2 месяца!
Во всяком случае — Вам, как психологу-писателю, будет понятно, что для меня гораздо будет легче знать, что библиотека моя не будет куплена, и чтоб я на эти деньги не рассчитывал, чем находиться в неведеньи и волновать себя напрасным ожиданием.
Значит, во всяком случае куплена или не куплена моя библиотека — ответ Ваш будет для меня приятнее совершенного на этот счет неведенья.
Если будете писать ко мне, уведомьте, как Ваше здоровье. Гайдебуров говорил мне, что Вы не со всем были здоровы, когда он был у Вас.
Завтра или после завтра вышлю Вам по почте 2 часть моих «Озими».
Дружески жму Вам руку и остаюсь
Я. Полонский.
6 Марта
1876.
8 править
Гуро, кв. № 16.
Многоуважаемый
На прошлой недели в пятницу был у меня П. Д. Боборыкин, и я узнал от него, что в собрании Общества Драм. Писат. в Петерб. решено большинством голосов не покупать библиотеки Кублицкого до рассмотрения каталога этой библиотеки.
Значит, дело это я считаю для себя совершенно проигранным. Если бы я и составил каталог, то — раньше будущего великого поста — все таки решено это дело не будет — а до будущего года я не могу оставлять этой библиотеки в чужом доме — в чужой кладовой — стало быть, волей не волей, перетащу ее в Питер и постараюсь распродать — хоть по частям.
Мне очень жаль, что о здешнем Петербургском собрании я ничего не знал заранее — иначе бы мог послать в это собрание кое-какие разъяснения — наконец, я бы на то согласился, чтоб общество, купившее библиотеку, если оно найдет по рассмотре книг, что заплатило за них слишком дорого — вернуть ему часть уплаты.
Теперь же, если Общество, действительно, решит иметь свою библиотеку, то оно упускает случай купить самую для нее подходящую. Кублицкий был театрал, воображал себя знатоком искусства, критиком, и всю жизнь помышлял о том, что [бы] написать историю драматического искусства, всю жизнь ездил по всей Европе и имея средства, покупал книги по большей части касающиеся его любимого предмета — театра и музыки. — Покупал, разумеется, не зря, а по указанию заграничной критики. — На дорогие издания он не был скуп — и думаю, чтоб Вашему обществу собрать такую библиотеку — ему надо столько же ездить или шляться по Европе, сколько шлялся покойник — (так как в наших книжных лавках многого и не найдется).
Одним словом, и общество ваше упускает случай, и я страдаю. Вместо того, чтоб уплатить кое-какие долги и с спокойным духом приняться за работу — я по неволе должен буду еще занимать — (иначе и с квартиры выгонят) и нести на душе тяжелое бремя одолжений.
Неудача моя нисколько однакоже не ослабляет во мне чувства признательности, и я всегда буду искренно благодарен Вам за участие в этом деле *-- за его почин и хлопоты.
Пишу к вам это письмо лежа — так как все еще болен, и нога моя нуждается в совершенном покое.
Буду очень рад, если дождусь от вас, хотя одной строчки — в ответ на это послание. — Это будет для меня лучшим утешением в моей неудаче.
Вам преданный
1876. 15 Марта
9 править
Ивановская ул., № 9,
Гуро, кв. № 16.
Многоуважаемый
Посылаю вам такое тяжеловестное спасибо, что если бы Вы продали его на вес золота, Вы бы сделались миллионером. — Мысленно краснею и досадую на бесполезность моей благодарности.
Извините меня за такие фразы. Ваше письмо было для меня совершенной неожиданностью — Все эти дни я был в унылом настроении духа — сами посудите — лежать, не иметь возможности спуститься с лестницы, каждый день ждать управляющего домом и думать — откуда бы достать денег, ну хоть в хозяйство двух сот рублей? — и вдруг получить письмо, которое дает мне уверенность, что руки мои — (а главное совесть) будут совершенно развязаны. — Да это, как хотите, приводит в некое лирическое настроение.
В особенности мне приятно думать, что П. Д. Боборыкину я могу показать нос. В прошедшую пятницу он был убежден, что дело мое проиграно и — откровенно сознавался, что он — главный виновник моей неудачи.
Будь я здоров, быть может я сам бы приехал в Москву и помог бы Обществу привести в порядок эту библиотеку. На этот расход я мог бы рискнуть, имея в виду получение денег; — но что прикажете делать. Даже на службу не могу выехать.
Благодарю Вас за желание ускорить выдачу денег.
Я просил Вас когда-то выдать деньги Полякову для пересылки мне — (взявши с него расписку в получении для пересылки мне.), но — я на это[м] не настаиваю, поступайте, как знаете. Может быть Вам будет удобнее выдать мне эту сумму через какую-нибудь С.Петербургскую Контору — или прямо прислать на мое имя. — Хоть я сам и не в состоянии ехать в почтамт, но могу дать моей жене доверенность.
По получении же от Общества официального извещения о покупке, я тотчас же пошлю к Вам письмо к Полякову с прсьбой выдать предъявителю письма все 12 ящиков.
На-днях примусь опять за мой роман, так как теперь есть надежда нанять писаря и его переписывать.
Если же удастся мне когда-нибудь и как-нибудь написать драму или комедию, то буду просить Вашего позволенья посвятить оную вашему имени.
Боюсь, что я уже порядком надоел Вам своими письмами — обещаюсь не писать, если только Вы дадите мне обещание быть у меня, когда приедете в Питер.
2-ю часть Орими не мог послать, потому что издатель Банашев не шлет мне обещанных экземпляров — не шлет да и только.
«Озими» по крайней мере та часть, которая вышла, отлично раскупается. — Авось издатель, заплативший мне за право издания 200 рублей, в убытке не будет.
Но прощайте, до свидания.
Дружески жму Вашу руку и остаюсь
Я. Полонский.
1876, Март 17.
10 править
Задали Вы мне задачу! — Написать заявление не мудрено, но куда послать его — В Московский комитет или СПетербугский? — где его зерно или корень, где адрес, наконец. Я ничего этого не знаю и что всего тяжелее — не могу никуда выдти, ни выехать, — чтобы спросить кого-нибудь или сделать справку.338
Бурдий, вероятно, уже в Москве. Он был у меня вечером в прошлое воскресенье и хотел вчера, т. е. в понедельник, выехать. — Я с ним послал к Вам 2 книжки «Озими». Вам же на всякий случай посылаю мое заявление, решите, годится оно или не годится — можете вы сами от моего лица послать это заявление, куда следует — или не можете. Полагаю, что вы, с своей стороны, можете заявить комитету, что, не зная адреса комитета, я это заявление прислал на ваше имя.
Кроме Бурдина, старого моего приятеля, я ни с кем не пускался в разговоры о библиотеке, да меня никто и не спрашивал. — Если же будут вопросы и расспросы, буквально, поступлю так, как Вы мне советуете.
Между нами скажу Вам, добрейший Александр Николаевич, что мне было бы отраднее получить к праздникам 1050 рублей, чем 1200, бог знает, еще когда — Я никогда еще не был в таком стесненном положении, как в настоящую минуту — и не по своей вине, а по стечению разных обстоятельств.
На-днях был управляющий домом--и заявил мне, что в конце этой недели ему будут нужны деньги для расплаты за дрова, и чтоб я заплатил ему за два месяца 126 руб. — Я обещал, стало быть придется опять заплатить. Не /лежи я с гипсом на колене, имей возможность двигаться, мог бы еще достать на время эти деньги, а то, волей не волей, придется прибегать к переписке — тяжело очень тяжело. Но прощайте, до свиданья! Еще раз от всей души благодарю Вас за дружбу.
и остаюсь
Марта [1876]
11 править
д. № 9, кв. № 16.
Христос Воскресе.
Целую Вас заочно и поздравляю с завтрашним праздником (сегодня суббота). Праздник этот был бы для меня хуже всякого будничного дня, если бы не Вы — и не ниспосланный от Вас архангел Бурдин — с задатком в кармане, 300 руб. получил и благодарю Вас не столько за себя, сколько за своих чад и домочадцев. И Алька, и Наташа, и нянька, и горничная, и кухарка, если завтра утром получат подарки, то за эту благодать должны сказать спасибо Вам и Вашему благовестнику.
Вчера был у меня Н. Н. Страхов и принес мне 1-ю часть своего издания сочинений А. А. Григорьева.
Снова принялся я его перечитывать и вникать.
Я знал Григорьева, как идеально благонравного и послушного мальчика, в студенческой форме, боящегося вернуться домой позднее 9 часов вечера, и знал его, как забулдыгу. — Помню Григорьева, проповедующего поклонение русскому кнуту — и поющего со студентами песню, им положенную на музыку: Долго нас помещики душили, становые били! 333 Помню его не верующим ни в бога, ни в чорта — и в церкви на коленях молящегося до кровавого пота. — Помню его, как скептика и как мистика, помню его своим другом и своим врагом. — Правдивейшим из людей и льстящим графу Кушелеву и его ребяческим произведениям!
Одним словом, — чем больше я думаю о Григорьеве, тем более понимаю, от чего, несмотря на свой громадный критический талант, он в литературе не оставил почти что никакого следа, т. е. имел так мало людей, которые были бы способны вполне понимать его. — Самая внезапная смерть его, чуть ли не с гитарой в руках — минута трагическая.
Вы знали его ближе, чем я, и несомненно во 100 раз лучше меня его понимали.
Не попробуете ли Вы когда нибудь воссоздать этот образ в одном из Ваших будущих произведений? — Григорьев, как личность, право, достоин кисти великого художника. К тому же это был чисто русский по своей природе, — какой-то стихийный мыслитель, невозможный ни в одном Западном государстве. 340
Остаюсь
Вам душевно преданный
1876. 3 Апреля.
ПРИМЕЧАНИЯ править
335 «Додержана Имеретинская», драма в 5 действ., вышла отд. изд. в Москве в 1852 г. Я. Полонский читал эту драму Ап. А. Григорьеву и А. Н. Островскому 25 июля 1851 г.
336 Письма Островского к Я. П. Полонскому от 7 февраля. 11 марта, 16 марта, 22 марта 1876 г., опубликованные Б. Л. Модзалевским в сборнике «Островский. Труды Пушкинского Дома» (стр. 228—231), вскрывают его участие в приобретении для Общества русских драматических писателей библиотеки Я. П. Полонского, тогда сильно нуждавшегося.
237 В письме от 7 февраля 1876 г. Островский писал Я. П. Полонскому: «Видеть г-на Гайдебурова и познакомиться с ним я очень рад».
238 В письме от 22 марта Островский просил Я. П. Полонского, как можно скорее, написать в комитет заявление, что он, Полонский, продает свою библиотеку за 1200 руб.
239 Эти стихи были взяты при обыске у Андрущенко, дело которого разбиралось в 1865 г. Андрущенко при допросе показал, что стихи «Долго нас помещики душили» он получил от дворянина Холодовского-Цпбульского. Но сам он на допросе свое авторство отрицал, а привлеченные к делу другие обвиняемые — Шатилов и Тыщинский показали, что означенные стихи — песня, которая пелась на студенческих вечеринках в Казани и многим была известна на память. Подписанная П. Холодовским-Цибульским, эта песня была напечатана в сборнике «Лютня», вышедшем в Лейпциге в 1869 г. Есть указания, что автором песни был В. Курочкин; по другим малоосновательным догадкам, автор ее был студент казанского университета Умнов. Письмо Я. П. Полонского дополняет материал об этой революционной песне новыми данными.
340 Это письмо может быть дополнено следующими материалами об отношении Полонского к Аполлону Григорьеву: 1) Я. Полонский, Мои студенческие воспоминания в «Ежемесячных литературных приложениях» к «Ниве», 1889 г., декабрь; 2) «Ап. А. Григорьев, Материалы для биографии». Под ред. Влад. Княжнина. П., 1917, на стр. 338—339, письмо Я. Полонского к А. Фету от 14 августа 1889 г. См. также сборник Н. Л. Бродского, Литературные салоны и кружки, изд. Academia, стр. 344—352.