Публикуется по: Свенцицкий В., прот. Диалоги: Проповеди, статьи, письма / Сост. С. В. Чертков. М., ПСТГУ, 2010. С. 463—486.
Дорогой о. Никодим 1, наконец Господь дал мне возможность лично написать Вам о Церкви то, что я передавал отрывочно, через 3-и руки.
Я прошу Вас во время моего отсутствия из Москвы взять на себя настоятельство в храме, исповедовать моих духовных детей.
Я прошу Вас сохранить в храме всё по возможности неизменным до моего возвращения. Будьте в этом тверды — помните, что кажущееся «мелочью» иногда незаметно меняет дух Церкви.
Особенно обращаю Ваше внимание на строгое требование послушания и на сохранение богослужебного порядка, как он у нас установлен. Вы должны чувствовать себя моим заместителем, пред которым Вы будете ответственны за всякое «новшество». Если обстоятельства текущей жизни потребуют изменения установленного порядка, — снеситесь со мной. До этого лучше ничего не менять. Взаимоотношения Ваши с остальными членами причта, со старостой и приходским советом должны быть такими, как будто бы Вы — это я. Никаких разделений на службы «по неделям» или чередования в предстоятельстве не должно быть. Зная смирение о. Александра 2, я думаю, Вам легко будет сохранить то единство, которое было при мне. С особою строгостью относитесь к допущению служить с не отошедшими от Сергия: теперь это совершенно недопустимо.
Простите, что так много возложил на Вас, не спрося Вас. Иначе было нельзя. Я очень Вас люблю и очень Вам верю.
Да хранит Вас Матерь Божия.
P. S. В церкви, признающие Сергия, пусть не ходят для совершения таинств — но молиться там, где нет поминовения, разрешайте.
Дорогая М. А.!
Слава Богу! Я на свободе и вот могу «чернилами» и «пером» — недосягаемая роскошь в тюрьме — писать это письмо.
Весь путь и до сего дня всё было необычайно: ехал без обычных задержек. Получил исключительно хорошее, совершенно неожиданное назначение в Канск, а вчера ещё более неожиданное назначение в Шит[кин]ский район (70 вёр[ст] от жел. дор.) вместо первоначально назначенного Канского (600 вёр[ст] от жел. дороги).
Чем больше вижу милости от Господа — тем страшнее; это заставляет вспоминать грехи свои и ужасаться за них. Когда Господь наказывает, для совести легче, чем когда милует.
Одним утешаюсь: если Господу угодно вернуть меня в Москву, буду стараться хотя конец жизни своей служить достойно.
Как Вы чувствуете себя?
Надо в скорби связать всё переживаемое с задачами внутреннего порядка — тогда переносить скорби начинаешь с радостию, «кого люблю — того обличаю и наказываю», — говорит Господь 3.
Истинно, истинно — в наказании любовь Божия.
У меня на душе сейчас точно Пасха. За всё благодарю Господа, и за любовь всех вас ко мне, и за тюрьму, и за всё, что там пережил, и за освобождение, и за ту веру, которую даёт мне грешному.
Вы-то не унывайте и духом не падайте, в молитвах за всё, за всё благодарите Господа.
Здоровье как Ваше?
Я здоров; только вернулась болезнь рук, но здесь такое хорошее солнце, что всё пройдёт.
Да хранит Вас Господь.
Дорогой о. Никодим!
В дополнение к письму, написанному в Канске, пишу Вам ещё.
Мне сообщили, что Вы иногда исповедуете во время Литургии, и не только, когда сами не служите, но и когда служите. Самым решительным образом прошу Вас этого не делать. Я долго воспитывал своих прихожан и внушал им, что во время Божественной Литургии совершенно недопустимо исповедывать.
1) Свящ[енник] не имеет права выйти во время Литургии из алтаря.
2) Он не может пропустить без должного молитвенного внимания ни одного слова.
3) Если он сам не служит — он не может допустить, чтобы исповедующийся был на время исповеди отвлечён от Литургии исповедью.
Я допускаю: 1) как исключение исповедь прислуживающих в алтаре. Во-первых, потому, что они почти клирики. И во-вторых, потому, что исповедь происходит в алтаре, близь престола.
2) Исповедь во время ранней обедни для причащения за поздней, т[ак] как не считаю обязательным выстаивание двух литургий (скорее считаю даже это нежелательным).
Итак, дорогой о. Никодим, непременно прекратите исповедывать за Литургией и не допускайте этого в нашей церкви. Это принцип, которым я очень дорожу и над проведением которого в жизнь много потрудился.
Если Вы не успеваете:
1) Начинайте исповедывать раньше.
2) По возможности ускорьте исповедь постоянно исповедующихся.
3) Предложите некоторым часто причащающимся исповедываться не в воскресенье, а в будничные дни.
Если Вы устаёте и вообще это стояние тяжело для Вашего здоровья — приучайтесь частию исповедывать сидя.
Следует ещё, дорогой о. Никодим, чтобы в нашем храме строго соблюдался принцип: Молитва — это одно. Деньги — это другое. Деньги необходимы для пропитания. Но надо решительно разрушить ту безобразную форму, «оплату» молитвы, которая вошла в наш церковный быт 4. С Божией помощью мы это осуществляем. Особенно на Рождество пусть так же, как и при мне, желающие видеть Вас с крестом запишутся. А Вы, посещая (непременно ездите на извозчике, Вам пешком непосильно ходить), ничего за это не берите.
Ну, простите. Ещё раз всего Вам хорошего.
Да хранит Вас Господь.
Дорогая М. А.!
Сегодня получил письмо с описанием, как плохо Вам было в церкви за литургией на Казанскую.
Очень тревожусь за Вас. Берегите себя. Предлагаю Вам в порядке послушания принимать больше пищи. Если Вы сокращаете свой стол из экономии — бережёте для церковных и иных нужд, не делайте этого. Также ослабьте пост. Пейте молоко и в среду, и в пятницу.
Получил Ваше письмо и порадовался Вашему душевному устроению. Самое трудное именно в скорби сказать «да будет воля Твоя», — и если может человек так сказать от всего сердца, это значит, что близок он, «при дверех» своего спасения. Да укрепит Вас Господь в этом самочувствии.
Я живу очень хорошо. Совсем как в скиту. Такой чудесный лес, такая тишина, такое уединение. Всё милость Божия — ко мне грешному.
Да хранит Вас Матерь Божия и Серафим Преподобный.
Дорогой о. Никодим, мне снова приходится напоминать Вам мою просьбу, чтобы в церкви не было никаких перемен, кроме вызванных неотложной необходимостью. И если какие-либо перемены намечаются, непременно снестись со мной. Сейчас речь идёт о расширении всенощной. Это совершенно недопустимо. И я прошу Вас вернуться к прежнему порядку. Что же Вы думаете, что всенощная сокращалась «по лености»? Нет. В этом лежит определённая мысль, проверенная опытом. Отменять это значит вносить такое новшество, которое одно заменяется другим. В одной проповеди (см. 2-й т. «Мон. в миру» 5) я говорю о мудрости и буквоедстве, о том, что пренебрежительное отношение к уставу ведёт к беспринципности, а трафаретное его исполнение — к буквоедству; надо иметь чуткость, чтобы правильно установить грань и не перейти ни в одну, ни в другую крайность. Наш монастырь не за каменными стенами, а в миру, — и это нас особенно обязывает к живому, мудрому и чуткому решению таких вопросов. Чтобы решить, как служить всенощную, недостаточно развернуть Типикон и получить механическую справку, что на этот день «положено», а потом распорядиться, чтобы все уже и исполнили. Надо принять в соображение всё: и духовное состояние паствы, и её — известное по исповеди — переживание в церкви, и келейное правило, и домашнюю жизнь. Может быть, я не создал «совершенной» богослужебной нормы, но, во всяком случае, чтобы отменять её, надо серьёзное духовное основание, а не простая справка по Типикону. Я борюсь с такими механическими справками. Наш лозунг: назад к уставу и в то же время дух истинной церковной свободы. Подробно об этом сказано в той же проповеди.
Итак, дорогой мой, Вам как моему заместителю я вменяю в обязанность сохранить всё в неизменном виде. Ещё раз подчеркиваю:
1) Не исповедайте во время Литургии.
2) Не удлиняйте служб больше, чем это было при мне.
3) Не вводите лишних акафистов, особенно после Литургии.
4) Не вводите непосредственной «оплаты» треб.
Не сердитесь. Да хранит Вас Господь.
Дорогой о. Никодим!
Когда Мак[сим] Ив[анович] 6 принимал сан диакона, это рассматривалось как нечто кратковременное, в ближайшем будущем он должен был рукоположиться во священники.
Я получил сведения, что эта кандидатура встречает теперь в некоторых лицах какие-то сомнения, и мне предлагается заменить кандидатуру о. Макс. Ив. духовным сыном моим Измаилом 7. Причём сообщают мне, что будто бы кандидатура Макс. Ив. встречает препятствие даже и у вл[адыки] Димитрия 8.
Должен сообщить Вам по этому делу следующее:
Максима Ив. я знаю очень хорошо. Это человек глубокой веры и настоящей молитвенности. Безупречной нравственной жизни и истинного смирения. Я не вижу никаких оснований снимать его кандидатуру. И поэтому прошу Вас передать и ему, и кому это понадобится, что ему надлежит в самое ближайшее время готовиться принять сан.
Что касается препятствий со стороны еп. Димитрия, то я надеюсь, что они будут устранены тем письмом и теми объяснениями, которые я ему пишу.
Да хранит Вас Господь.
P. S. Измаил прекрасный молодой человек и прекрасной настроенности, но я нахожу, что ему делаться священником надо подождать. Если Макс. Ив. будет священником, а Сергий откажется принять сан диакона, тогда во диаконы можно рукоположить Измаила.
Дорогой о. Никодим!
Снова узнал я о больших нововведениях в нашем храме. Вы распорядились служить ежедневно всенощные. Отменив: параклисис и молебен преп. Серафиму и водосвятный св. Николаю.
Вновь, самым решительным образом указываю Вам, чтобы никаких изменений в церковном распорядке без моего благословения не делать. Поймите, что Вы мой заместитель: я знаю, какой тяжёлый крест возложил на Вас, передав Вам временное настоятельство. Знаю, как чужда и трудна Вам эта обязанность. Понесите её с терпением. Это необходимо для церкви. Сила Божия в немощи совершается, и через Вас, а не через кого другого, сохранит Господь нашу церковь.
Но Вы мой духовный сын и заместитель моего настоятельства. В порядке послушания я требую от Вас неукоснительно исполнять моё распоряжение о сохранении всего в прежнем виде. Прошу Вас немедленно по получении этого письма властью настоятельской всё вернуть к прежнему:
1) Праздничные всенощные служить по тому чину, как это было при мне.
2) Служить: по вторникам — параклисис,
по средам — по очереди молебен преп. Серафиму и молебен водосвятный свят. Николаю,
по пятницам — парастас,
по воскресеньям — вечерню, молебен Кресту с акафистом и чтение вечерних молитв.
3) Можете, если найдёте это нужным, по понедельникам и четвергам служить вечерню.
4) В воскресенье, после Литургии служить молебен Бож[ией] Матери и свят. Николаю (с прибавлением по желанию молящихся), но без акаф[иста.]
5) Не исповедовать во время Литургии.
6) Не брать денег за требы и молитвы.
Да хранит Вас Матерь Божия.
Милые, меня очень огорчает происходящее в церкви. Я никак не думал, что через 5 месяцев начнётся такое разрушение мною созданного в церкви. Я иначе не могу назвать то, что вы сообщаете о переменах в порядках в нашем храме. То, что вынашивалось, продумывалось, с молитвой и величайшей духовной осторожностью, это перекраивается и переиначивается. К лучшему? Не знаю. Но, во всяком случае, это уже другая церковь. Я понимал дело так. Меня нет. Мои духовные дети нуждаются в духовном руководстве. Им назначается духовник о. Никодим. А всё остальное остаётся неизменным до моего возвращения. И задача оставшихся именно в том и состоит, чтобы сохранить всё неизменным. Если обстоятельства и жизнь будут ставить трудные задачи, требующие тех или иных перемен, — то по этим делам сноситься со мной. Что же получилось? Уничтожается весь строй наших богослужений. Спрашивается: это было вызвано необходимостью? И если явилась эта идея, неужели нельзя было запросить меня об этом нововведении? Разве это такое «спешное» дело? И кто решил это? О. Никодим? Разве для него послушание мне необязательно? И разве я ему не вменил в обязанность каждое существенное церковное дело предпринимать не иначе, как снесясь со мной. Или таково желание церковного совета? Но разве приход[ской] совет стал вмешиваться в установление порядка служб?
Единовременно с этим я пишу о. Никодиму. А это моё письмо прошу вас дать всем прочесть, а равно и всем тем, кто стоит ближе к делам церкви.
Пока я остаюсь настоятелем церкви — я решительно требую, чтобы всё в ней в смысле распорядка церковного оставалось неизменным и менялось лишь с моего разрешения. Наша церковь имеет много особенностей, и нельзя её приноравливать по шаблону. Ежедневные всенощные вместо параклисиса, вместо молебнов преп. Серафиму — при условии что к нам идут со всех концов Москвы — это абсурд. Устав? Но устав требует вечерни с вечера и утрени утром.
Итак, прошу вас позаботиться, чтобы письмо это было известно тем, коим знать его надлежит.
Дорогой о. Никодим!
Рад от всей души, что Вы остались по-прежнему в послушании, и благодарю Господа, что Он помог Вам освободиться от вражеского нападения.
Я получил письмо от е[пископа] Максима 9 и сегодня же отвечаю ему.
Его епископство — воля Божия. Не будем судить никого. Но будем блюсти благо Церкви.
Имейте в виду следующее:
О. Максим возведён в сан епископа, но он не епископ московский и без согласия московских православных церквей и не может быть назначен московским, так как отсутствует Местоблюститель, единственно правомочный сделать это.
Таким образом, сан его чтите, но ни в коем случае никаких распоряжений не исполняйте.
Сегодня я пишу обо всём и епископу Димитрию. Если мне не удастся достучаться до сердца еп. Максима и он когда-либо будет домогаться кафедры московской, — я буду всемерно стоять за неприятие его нашим храмом для Москвы и надеюсь, что Воздвиженский и Грузинский храмы будут с нами — единомысленны 10.
Имейте в виду ещё, что я всем духовным чадам своим, ушедшим к е[пископу] Максиму, предложил вернуться к Вам, и Вас прошу, если у Вас кто-либо с Вашего благословения ушёл к о. Максиму, сказать им, что считаете это по некоторым обстоятельствам неполезным и предлагаете им вернуться к Вам.
Дорогой о. Никодим, прочтите, пожалуйста, это письмо всем членам причта, если для них епископство М[аксима] не секрет, и скажите, что по отдельным вопросам, о которых они писали, отвечу каждому в отдельности. Если епископство секрет для них — тогда не читайте. Необходимо немедленно ускорить рукоположение о. Максима Ивановича во священники. Надо написать прошение от Вашего имени (текст прилагаю). Затем присоединить постановление Приходского Совета — я об этом пишу Мих. Арт. 11 — и с этими бумагами лично отправить Мак. Иван. к еп. Димитрию в Ленинград. Еп. Димитрию и Мак. Ив. я тоже напишу.
Итак, дорогой мой о. Никодим, — слава Богу, первый натиск бесовщины отброшен. Но их ещё будет много. Будем все в единстве, в любви, в послушании — и Господь поможет нам.
Да хранит Вас Матерь Божия, св. Николай Чудотворец и Серафим Преподобный.
О делах богослужебных напишу особо. Пока скажу: правый хор надо сохранить. Ищите регента. Целую Вас, родной. Простите и меня. Я же ни минуты не «сердился» на Вас! Христос с Вами.
Дорогой мой о. Никодим!
Вы исполнили долг послушания, и в нашей церкви восстановлен старый порядок служб. Спаси Вас Господи за это. Я и уверен был, что Вы останетесь верным и послушным духовным моим сыном и что с Вашей стороны всё происшедшее было не столько ослушанием, сколько печальным недоразумением, в основе которого было как бы некое «наваждение».
И вот теперь, уже после того, как Вы послушались, мне кажется своевременным объяснить Вам мои распоряжения по существу.
Что так возмутило мой дух и вызвало чувство опасения за нашу церковь, когда я узнал о происшедших без моего ведома и согласия изменениях?
Наша церковь — «монастырь в миру» 12. У нас нет монастырской ограды, и этот «монастырь» внутреннего порядка. На чём он утверждается? На внутреннем «ухождении от мира», на «оцерковлении» личной жизни живущих в миру членов нашей общины. Мы стремимся достигнуть всего этого восстановлением забытого Церковью правила о частом причащении, службою, по возможности уставною, строгим соблюдением постов, исполнением келейных молитвенных правил.
Как в монастыре прежнем, так и в этом «монастыре в миру» основа всего — послушание.
И вот я увидел впервые в нашей церкви «самочиние».
Не то самочиние, которое бывает у каждого, как его личный грех, — а «самочиние» как что-то новое в самой жизни нашего храма. В этом введении без моего ведома нового порядка не «права» мои какие-то затрагивались, а затрагивался основной, драгоценнейший принцип послушания. Я сразу почувствовал за этим беду. Для меня было ясно, что Вы не могли на это пойти сами. Что была чья-то другая воля, которая на это Вас клонила.
Конечно, эта другая воля искренно хотела блага церкви нашей, но, как и часто бывает, добрые побуждения, по проискам вражиим, приводят к разрушительным действиям. Так и тут. Благо церкви, расширение богослужений покупалось ценой потрясения основного принципа послушания.
Далее. Для меня было ясно, что та воля, которая склоняла Вас, в свою очередь опиралась на чьё-то сочувствие в своём решении. Т. е. есть люди, которые этими же вражьими происками вовлечены в это самочиние, это уже была для церкви угроза разложения. Особенно страшно было это явление вот почему. Если бы изменения были сделаны без моего ведома, но в соответствии с общим духом нашей церкви, тогда непослушание было бы той легко ликвидируемой ошибкой, какой являлось оно у Вас. Но в данном случае изменения показывали другое.
Во имя требований «Устава» на нет сводились параклисисы и молебны св. Николаю и преп. Серафиму. Этим наносился удар в самое сердце нашей церкви.
В самом деле, что такое эти молебны для нашей общины, для нашего «монастыря в миру»?
Молебны преп. Серафиму, начавшиеся у св. Панкратия, были решены в Сарове, у раки Преподобного, когда я был там с своими духовными детьми 13. Около этих молебнов выросла и окрепла наша община. После закрытия Сарова эти молебны стали как бы постоянным прославлением его мощей — нашим «Саровом».
А что такое параклисис? Что с ним связано в нашей церкви?
Когда угрожало нашей церкви закрытие и разлом её, мы решили просить заступничества Божией Матери и начали ежедневно служить молебны перед иконою «Всех скорбящих радости» — церковь не тронули. Служение ежедневных молебнов было отменено и заменено параклисисом.
Таким образом, эти параклисисы не что иное, как продолжающийся наш обет о неустанной молитве Божией Матери, заступнице нашей церкви.
Вот поэтому-то молебны и стали нашим сердцем, ибо они утверждали некую особую близость к храму нашему Пречистой Божией Матери, св. Николая Чудотворца и преподобного Серафима.
И вдруг делается самочинное распоряжение о фактической их ликвидации! Поймите, как ужаснулся я, увидя здесь не только самочиние, но и чей-то чуждый храму нашему дух, посягнувший на столь драгоценное для каждого из нас. И я потребовал немедленного возвращения к старому. Что я не ошибся и что дело не в случайном несоблюдении правила о послушании, а именно проявление иного духа, явствует из того, что Вы с радостью вернулись на путь послушания и восстановили старое, а воля, Вас склонявшая к этим самочинным новшествам, почувствовала в моих распоряжениях столкновение своего духа с тем, который был у нас в церкви, — готова была на разрыв и некоторых побуждала к этому.
Вас смутило слово «Устав», во имя которого всё это делалось.
Родной мой, и мы провозглашаем: «назад к уставу». Но памятуем, что Устав — образец, что полностью он не может быть исполнен и что лицо Церкви от того и зависит, что именно опускается и что соблюдается. Здесь и требуется мудрость пасторская. Формальная ссылка на «Устав» не может быть оправданием. Теперь, когда по милости Божией эта беда миновала, я хочу Вам дать некоторые указания на будущее время:
1) Параклисис, молебны Кресту, св. Николаю и преп. Серафиму должны в нашем храме остаться незыблемыми. (Как общее правило.)
2) По понедельникам надо начать служить молебны св. Панкратию. Желательно было бы достать какую-либо икону св. Панкратия из закрытого Панкратьевского храма. Служить молебен можно водосвятный или нет, по Вашему усмотрению, но непременно с акафистом.
3) Перед молебнами, по Вашему усмотрению, можно служить вечерни, начиная для этого богослужение ранее на 1/2 часа.
4) Молебны должны отменяться, если придутся на канун двунадесятых или больших праздников, когда у нас обычно служится праздничная всенощная (Казанская, Всех скорбящих радости, Петров день и т. д.).
5) В нижеследующие дни пред молебнами должны служиться всенощные, сокращёнными, чтобы, начиная их в 6 часов, кончать приблизительно к 8 и уже после начинать молебен.
Сентябрь: 1. 25 и 26.
Октябрь: 6. 18. 23.
Ноябрь: 1. 8. 11. 13. 14. 16. 23. 24. 27.
Декабрь: 4. 20.
Январь: 2. 9. 17. 25. 27. 30.
Февраль:
Май: 21.
Июнь: 23. 24. 26. 30.
Июль: 1. 3. 5. 19. 27. 28.
Август: 1. 26. 29. 30.
6) В Великий пост и Светлую седмицу — молебны отменяются вовсе.
7) Никаких богослужений при закрытых дверях прошу Вас более не допускать. Если кто-либо из имеющих право совершать богослужение в православном храме пожелает совершать богослужение, Вы можете разрешить это по своему усмотрению, но в обычном порядке.
8) Прошу строго следить, чтобы исполнялось моё распоряжение о недопустимости посторонних разговоров в алтаре.
9) Подтверждаю ещё раз, чтобы во время Божественной Литургии не исповедовать. Чтобы вовремя начинать Литургию, перенесите причащение часто причащающихся на будни.
10) Если понадобится решить какой-либо экстренный вопрос — решайте его, но о решении сообщите мне. Если же распоряжение будет касаться не отдельного случая, а общего порядка — прежде чем проводить его в жизнь, снеситесь со мною. Советы принимайте с благодарностью и, если будете согласны с ними, говорите, что введены они будут по получении моей санкции.
11) Денег ни за требы, ни за молитву как непосредственную «плату» не принимайте. Кто хочет участвовать в материальном обеспечении жизни причта — пусть кладёт, что может, в кружку.
Ну, кажется, всё.
Очень прошу Вас это письмо прочесть всем членам причта, включая сюда матушку Елену 14 и матушку Юлию.
Считал бы полезным прочтение этого письма Алексею Александровичу 15, Борису Александровичу 16 и Марии Иосифовне 17.
Прочтение его кому-либо ещё оставляю на Ваше усмотрение.
Дальше пишу Вам одному.
Дорогой мой о. Никодим. Я знаю, что Вам трудно. И очень беспокоюсь за здоровье ваше.
Простите меня ради Христа, что такой тяжкий, почти мученический крест возложил на Вас, — и даже не спросясь Вас, — этим настоятельством. Но иначе нельзя. Понесите его с терпением и не сетуйте на меня.
Помолитесь обо мне, недостойнейшем.
Я очень, очень, очень Вас люблю, и не было бы для меня большей радости, если бы я мог хоть чем-нибудь облегчить Вашу ношу.
Примите от меня земной поклон.
Братски целую Вас.
Да будет Христос между нас отныне и до века.
ПРИМЕЧАНИЯ
править1 Никодим (Меркулов Николай Кузьмич; 1875--?), иером. — в 1920-х служил диаконом в храме свт. Николая Чудотворца на Ильинке («Никола Большой Крест», далее — НБК). В мае 1928 рукоположен во священника архиеп. Димитрием (Любимовым). Арестован 24 мая 1929, выслан на 3 года в Северный край.
2 Троицкий Александр Феодорович (1887—1937), иерей — до 1921 служил в с. Костычи Сызранского уезда и в с. Кадыковка Ульяновской губ., затем — в московских храмах, в т. ч. Крестовоздвиженском на Воздвиженке и НБК (3 месяца). Ср.: «отпущен на помощь храму из другого прихода и сделался его настоятелем…. отец Александр был настолько осторожен, что никак не выступал ни с какими проповедями, но и это его не спасло» (Артемьев Мих. Святая ночь в Москве 1930 г. // Возрождение. Париж, 1931. 19 апреля). Арестован 23 мая 1929, выслан на 3 года в Северный край.
3 Отк. 3, 19 (неточная цитата).
4 «Отец Валентин вводил свои порядки во вверенном ему храме. Он искоренил звон и счёт денег во время богослужения. С тарелочкой не ходили, была только кружка для пожертвований, за всенощной бесплатно разносили свечи, и часть службы все стояли со свечами. Сам он получал зарплату, а за требу ничего не платили непосредственно священнику. Он призывал своих духовных детей к внутреннему обновлению; он считал, что Церковь должна очищаться от всего лишнего и дурного, что пристало к ней за века, она должна ставить перед собой как идеал первые века христианства. Хоры и многое другое в церкви были из прихожан, из любителей, и тоже безвозмездно» (Свенцицкая М. Отец Валентин // Надежда. Франкфурт на/М. 1984. Вып. 10. С. 204).
5 См.: Валентин Свенцицкий, прот. Монастырь в миру. Т. 2. М., 1996. С. 276—278.
6 По воспоминаниям А. Б. Свенцицкого (Невидимые нити. М., 2009. С. 93), о. Максим был рукоположен во священника и до ареста служил в хр. НБК. Ср.: «скромный и тихий иеромонах Максим… был арестован… накануне Пасхи, в ночь с пятницы на субботу. Это было в апреле 30 года, а в мае он уже умер от сыпняка в Соловках» (Артемьев Мих. Указ. соч.).
7 Сверчков Измаил Александрович (1890—1938), иерей — окончил Одесское военное училище, начальник пулемётного батальона (1914). Награждён орденами Анны IV степени и Станислава II степени, штабс-капитан (1917). С 1920 учился в Московском институте слова. Член научно-технического комитета Артуправления РККА при Реввоенсовете СССР, комбриг (1920-е). Рукоположен во священника архиеп. Димитрием (Любимовым) в 1929; настоятель хр. НБК с апреля 1930. Арестован 23 июня 1930, приговорён к 10-ти годам концлагеря. 9 января 1938 расстрелян.
8 Димитрий (Любимов; 1857—1935), еп. — окончил СПДА, кандидат богословия (1882), иерей (1886), протоиерей (1903). По пострижении в монашество хиротонисан во еп. Гдовского, викария Ленинградской епархии (1925). Прекратил каноническое общение с митр. Сергием (Страгородским) 26 декабря 1927, через 4 дня запрещён им в священнослужении. Указом митр. Иосифа (Петровых) возведён в сан архиепископа (1929). Арестован 29 ноября 1929, приговорён к расстрелу с заменой на 10 лет заключения. Скончался в Ярославском политизоляторе. Канонизирован РПЦЗ (1981).
9 Максим (Жижиленко; 1885—1931), еп. — главврач Таганской тюремной больницы (с 1922), духовный сын о. Валентина Свенцицкого. В мае 1928 рукоположен во иерея архиеп. Димитрием (Любимовым), в сентябре принял монашеский постриг, 12 октября хиротонисан во епископа Серпуховского. 24 мая 1929 арестован, приговорён к 5-ти годам концлагеря. Расстрелян 4 июня 1931.
10 Настоятелем хр. Воздвижения Честного Животворящего Креста Господня на Воздвиженке был о. Александр Сидоров; настоятелем хр. Пресвятой Троицы в Никитниках (Грузинской иконы Божией Матери на Варварке) — сщмч. Сергий Голощапов.
11 Смирнов Михаил Артамонович (1879—1938) — председатель церковно-приходского совета хр. НБК. Арестован 14 апреля 1932, осуждён на 3 года ссылки в Среднюю Азию. Расстрелян 16 марта 1938.
12 «…Как путь духовного совершенствования он выдвинул особый путь, который назвал „монастырь в миру“. Это не значило, что люди, вставшие на такой путь, делаются тайными монахами, принимают негласно какие-то обеты. Это значило лишь, что они внутренне воздвигают как бы монастырскую стену между своей душой и миром, во зле лежащем, не допускают его суете, его злу захлестнуть свою душу, засосать её. Для этого они, конечно, отказываются от многого, чем может прельщать современная жизнь, — развращающая, проникнутая безбожием. Это трудный путь; он, может быть, много труднее, чем тот, когда люди удалялись за видимые монастырские стены… где всё было пропитано молитвой, постом, послушанием и, следовательно, до известной степени отгорожено от соблазнов. А тут — внешне жить как все; кипеть в котле работы, среди безбожия семьи, забот; и только собственное внутреннее решение — жить по-другому, не допускать в свою душу тлетворного духа мира — да помощь духовника; к тому же всё это никому неизвестно, только в душе. Вот тот трудный путь, который разработал о. Валентин и к которому он призывал своих духовных детей» (Свенцицкая М. Указ. соч. С. 205—206). См. также: Наст. изд. С. ???.
13 В 1925—1926 о. Валентин в храме сщмч. Панкратия близ Сухаревой башни проводил беседы о творениях святых отцов, а по средам — о прп. Серафиме Саровском. О паломничестве в Саров и Дивеево (лето 1926) племянница о. Валентина писала: «Незабвенный это был поход… Помню о. Валентина, служащего в пути, и общее пение в вагоне поезда… со сплошными нарами вместо полок. В нём мы ехали от Москвы до Арзамаса. Дальше — шестьдесят километров пешком. Акафисты служили при входе в различные деревни, на пригорках среди полей. Кругом нашего паломничества собирались крестьяне, выносили хлеб, соль, встречали после акафиста, приглашали к себе, угощали молоком с деревенским чёрным хлебом. Мы двигались обозом в шесть подвод (с вещами и для отстающих) и шестьдесят человек, стар и млад, простые люди и интеллигентные… Солнце палило, все обгорели, некоторые до пузырей, отец Валентин мерно шагал впереди. Наконец, вошли в Предсаровский вековой сосновый лес. Залитые багрянцем летнего заката сосны — и опять акафист. А там уже видна колокольня и белые стены Саровской обители. В то время ещё существовала монастырская гостиница, все разместились там» (Там же. С. 202—203).
14 Чернявская Елена Петровна (1893--?), монахиня — с 1914 послушница в монастыре, в 1920-х трудилась в хр. НБК, жила в здании церковной колокольни. Арестована 28 декабря 1930, выслана на 3 года в Северный край.
15 Никитин Алексей Александрович (1886--?), иерей — с 1927 в общине хр. НБК. Арестован 29 декабря 1930, приговорён к 5-ти годам концлагеря.
16 Туголесов Борис Александрович (1908—1941), иеродиакон — рукоположен во диаконы еп. Нектарием (Трезвинским), служил в хр. НБК. Арестован 29 декабря 1930, приговорён к 5-ти годам концлагеря. Расстрелян 7 декабря 1941.
17 Баулина Мария Иосифовна (1877—1943) — до 1917 служила в Павловской общине сестёр милосердия, до 1922 работала в игрушечной мастерской. В НБК была старостой, «правой рукой настоятеля», по устным воспоминаниям А. Б. Свенцицкого. Арестована 14 апреля 1931, приговорена к 3-м годам концлагеря. Похоронена рядом с о. Валентином.