Письма Лудовика XVI и его завещание (Людовик)/ДО

Письма Лудовика XVI и его завещание
авторъ Шестнадцатый Людовик

Опубл.: 1793. Источникъ: az.lib.ru

Письма Лудовика XVI и его завѣщаніе.

съ примѣчаніями И. Н. Бутковскаго. Изданіе журнала «Пантеонъ Литературы». С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Паровая Типо-Литографія Муллеръ и Богельмавъ. Невскій, 148. 1891.

Предлагаемыя здѣсь письма составляютъ часть интимной переписки короля Франціи Лудовика XVI, преимущественно относящаяся къ послѣднимъ четыремъ годамъ его царствованія. Письма эти лучше всего обрисовываютъ симпатичную личность короля-мученика, жертву своего мягкосердія и кротости. Онъ соединялъ въ себѣ всѣ достоинства, всѣ хорошія стороны человѣка, но не имѣлъ необходимыхъ для монарха качествъ: твердости характера и рѣшимости; онъ стремился всю свою жизнь къ добру и справедливости и былъ причиною — конечно невольною — бѣдствій, анархіи и произвола; добрыя его намѣренія не осуществлялись и обращались во вредъ ему самому и народу. Не смотря на всѣ неудачи, разочарованія въ людяхъ самыхъ близкихъ, на всѣ бѣдствія, онъ не переставалъ любить свой народъ и вѣрить въ него; не смотря на униженіе своей власти, на оскорбленія, онъ до конца оставался благороднымъ, великодушнымъ человѣкомъ, полнымъ достоинства, — настоящимъ королемъ. Глубоко религіозный, онъ былъ въ то же время хорошо образованъ, чтилъ науку и ея представителей и одно время увлекался ученіемъ современныхъ философовъ и писателей, творенія которыхъ внушили ему много гуманныхъ мыслей и благое стремленіе улучшить бытъ народа — стремленіе, которое вслѣдствіе отсутствія твердой воли и противодѣйствія и интригъ придворной клики привело къ революціи.

Злая иронія судьбы посадила на тронъ Франціи короля добродушнаго, миролюбиваго и слабаго въ такое именно время, когда особенно нуженъ былъ французамъ властитель энергичный, съ непреклонной волей и можетъ-быть строгій, который-бы съумѣлъ и предпринять, и совершить необходимыя по времени реформы и замѣнить существовавшіе въ государствѣ и при дворѣ порядки — лучше сказать общественную неурядицу — правильнымъ и прочнымъ устройствомъ государственной машины. Лудовикъ XVI погибъ за то, что хотѣлъ и не имѣлъ силы и умѣнья сдѣлать народу желаемое добро. Онъ сдѣлался искупительной жертвою за грѣхи королей своихъ предшественниковъ.

Въ концѣ помѣщенныхъ здѣсь писемъ приведено завѣщаніе Лудовика XVI, для большей полноты представленія о личности несчастнаго короля.

Скоро минетъ сто лѣтъ со времени его смерти, увѣнчавшей торжество революціи. Среди торжествъ, которыми французы ознаменовали столѣтіе первой революціи, память о принесенномъ ей въ жертву добродѣтельномъ королѣ осталась въ тѣни, — но исторія навсегда связала его имя съ этой эпохой, и въ длинномъ свиткѣ именъ и дѣяній людей того времени имя Лудовика XVI и его жизнь останутся навсегда чистыми и незапятнанными.

ПИСЬМО I.

Г-ну Мальзербу ¹).

¹) Мальзербъ — одинъ изъ первыхъ министровъ Лудовика XVI. Безупречный министръ, уважаемый судья, скромный и великодушный человѣкъ — Мальзебръ пользовался особымъ довѣріемъ короля.

Версаль 17 апрѣля 1776 г.

Я не могъ достаточно выразить вамъ, любезный Мальзербъ въ послѣднемъ вашемъ разговорѣ всего огорченія, которое причинило мнѣ ясно выраженное вами рѣшеніе оставитъ порученное вамъ Министерство: теперь по зрѣломъ обсужденіи этого предмета, я хочу открыть передъ вами свое сердце и изложить свои мысли на бумагѣ, дабы онѣ сохранились въ моей памяти.

Такъ какъ я окруженъ людьми, заинтересованными въ томъ, чтобы вводить меня въ заблужденіе и препятствовать тому, чтобы доходило до меня общественное мнѣніе, то для благополучія моего царствованія въ высшей степени важно, чтобы взоръ мой по временамъ съ удовольствіемъ отдыхалъ на нѣкоторыхъ мудрыхъ по моему выбору, которыхъ я могъ-бы называть друзьями сердца, и которые-бы указывали мнѣ на мои заблужденія прежде, чѣмъ они могли-бы повліять на судьбы двадцати четырехъ милліоновъ людей. Вмѣстѣ съ мудрымъ Морепа и мужественнымъ Тюрго^[1], вы изъ всего моего королевства человѣкъ наиболѣе имѣющій право на мое довѣріе; и не слѣдуетъ давать повода нашимъ общимъ врагамъ думать, что вы потеряли его, тогда какъ вы никогда болѣе его не заслуживали нежели теперь.

Когда Морепа выставилъ передо мною ваше имя, какъ одно изъ тѣхъ, которыя были наиболѣе способны придать вѣсу моимъ благимъ предначертаніямъ, я сталъ молча слѣдить за вашею общественною и частною жизнью, и убѣдился, что я былъ-бы болѣе, счастливъ, предложивъ вамъ великое назначеніе, нежели вы — принявши его.

Моя Палата Совѣтниковъ, до вашего перваго президентства была собраніемъ довольно дурно организованнымъ, дозволявшимъ себѣ быть на жалованьи у финансистовъ, надзоръ за которыми ему былъ порученъ. Генеральный Контролеръ^[2] никогда не встрѣчалъ отпора со стороны этого учрежденія, когда онъ ему представлялъ вредные эдикты: вы вступили, любезный Мальзербъ, вы очистили это учрежденіе отъ безчестившихъ его членовъ, и оно, согласно первоначальному своему назначенію, стало прибѣжищемъ бѣдныхъ и угнетенныхъ.

Природа одарила васъ гражданскою доблестью и вы передали ее Палатѣ; по крайней мѣрѣ я сужу о томъ по сдѣланнымъ вами ей энергическимъ указаніямъ, которыя я помѣстилъ въ моей избранной библіотекѣ наряду съ катилинаріями Цицерона и филиппиками Демосѳена; я еще не совсѣмъ увѣренъ въ томъ, чтобъ такія философскія начала полезно было проводить среди правленія монархическаго, потрясти которое поставили себѣ задачею столько недовольныхъ имъ людей; но ваши указанія дышали заботою объ общественномъ благѣ; они разъясняли мнѣ тѣ непорядки, которые мой дворъ и мои министры сговорились скрывать отъ меня; съ этой только точки зрѣнія я и смотрѣлъ на нихъ и потому не взирая на то, что нѣкоторыя изъ изложенныхъ вами началъ не могли вызвать моего одобренія, я внутренно сочувствовалъ вашему мужеству и понялъ, что вы заслужили мою благодарность.

Наши свиданія, при которыхъ Морепа, какъ третье лице могъ разсудить насъ обоихъ, усилили мое къ вамъ уваженіе, и я поручилъ вамъ управленіе моимъ домомъ, вакантное послѣ отставки Лаврильера: вы долго колебались явиться ко двору, боясь дышать въ его атмосферѣ, которая такъ мало соотвѣтствуетъ трогательной простотѣ вашего нрава; но Тюрго объяснилъ вамъ, что безъ васъ онъ не можетъ достигнуть благаго и прочнаго результата: онъ заставилъ васъ рѣшиться, и я еще больше сталъ уважать его за это.

Вы начали ваше управленіе съ энергіей, которая не противорѣчила моимъ принципамъ: были жалобы на грамоты съ печатью (lettres de cachet), которыми вашъ предшественникъ располагалъ въ угоду своимъ фавориткамъ — и вы отказались отъ употребленія этихъ грамотъ. Бастилія была переполнена узниками, которые часто даже послѣ нѣсколькихъ лѣтъ заключенія не вѣдали своего преступленія; и Вы возвратили свободу какъ всѣмъ, вина которыхъ состояла лишь въ томъ, что они не понравились господамъ временщикамъ, такъ и всѣмъ виновнымъ наказаннымъ свыше мѣры.

Вы предприняли полезныя реформы въ моемъ военномъ вѣдомствѣ. Многіе были этимъ встревожены. Я не могъ не опасаться, чтобы такое неудовольствіе не повлекло за собою смутъ подобныхъ Лигѣ или Фрондѣ^[3]; и тогда я вынужденъ былъ отложить до болѣе счастливыхъ временъ ту дорогую для сердца моего минуту, когда, изгнавъ суетную пышность, я не буду имѣть иного двора, кромѣ окружающихъ меня честныхъ людей какъ вы, и иной охраны кромѣ сердца французовъ.

При этихъ-то тревожныхъ обстоятельствахъ, дорогой Мальзербъ, вы просите меня объ отставкѣ; нѣтъ, я не разрѣшу ея вамъ, вы слишкомъ необходимы мнѣ на службѣ; и когда вы до конца прочтете это письмо, — я знаю хорошо чувствительную вашу душу — вы откажетесь отъ своей просьбы. Къ тому же неудобно подавать вамъ въ отставку въ то именно время, когда вы вынуждены уступить обстоятельствамъ. Дворъ будетъ думать, что вы въ немилости: а это слово, когда дѣло идетъ о такомъ почтенномъ подданномъ какъ вы, никогда не должно быть произнесено мною.

Я ожидаю васъ завтра у Морепа. Будьте увѣрены въ моемъ уваженіи и моей дружбѣ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО II.

Г-ну Тюрго.

15 апрѣля 1776 г.

Ваше благодѣтельное управленіе, любезный Тюрго, дѣлаетъ вамъ честь; оно вызвало одобреніе всѣхъ французовъ. Ваши обширные и мудрые виды, приносимая вами польза и оказываемыя мнѣ вами услуги не могутъ быть забыты; они запечатлѣны въ моей памяти и еще болѣе въ моемъ сердцѣ. Пусть это письмо послужитъ для васъ доказательствомъ удовольствія вашего короля и друга. Продолжайте заботиться о счастіи французовъ и вы составите счастье короля, который желалъ бы быть отцомъ своихъ подданныхъ. Я читалъ вашу записку; она исполнена мудрыхъ и полезныхъ предположеній; я только боюсь не есть-ли это опять только мечта честнаго человѣка. Мы обдумаемъ это вмѣстѣ, и можетъ быть такимъ путемъ мы сможемъ исправить много золъ и произвести полезныя перемѣны. Прощайте. Лудовикъ.

ПИСЬМО III.

Г-ну Мальзербу.

Версаль, 7 мая 1776 г.

Тюрго, любезный мой Мальзербъ, не годится болѣе для занимаемаго имъ мѣста; онъ слишкомъ увлекается, даже въ томъ, что онъ думаетъ дѣлать добраго. Деспотизмъ, какъ я вижу, ни къ чему не годится, хотя-бы онъ направленъ былъ къ тому, чтобы насильно осчастливить великій народъ. Парламентъ, дворянство, въ особенности Морепа, который искренно меня любитъ, требуютъ его отставки и я только что подписалъ ее. Я не вижу, почему это необходимое для общественнаго спокойствія распоряженіе должно повлечь за собою вашу отставку: вы имѣете таланты Тюрго, безъ рѣзкости его характера; вы снисходительны, не будучи слабымъ, и имѣете благоразуміе откладывать на завтра то хорошее, что вы не надѣетесь сдѣлать сегодня.

Оставайтесь при управленіи министерствомъ, любезный Мальзербъ ваша откровенность мнѣ все еще необходима: вы обязаны ею мнѣ какъ вашему другу, если не какъ королю.

Лудовикъ.

ПИСЬМО IV.

Г-ну Мальзербу.

Версаль, 17 мая 1776 г.

Ваша настойчивость чрезвычайно огорчаетъ меня, любезный Мальзербъ. Сюлли никогда не оставлялъ Генриха IV, когда этотъ государь нуждался въ его совѣтахъ. Позвольте вамъ сказать, что вы немного эгоистичны въ вашей добродѣтели. Въ концѣ концовъ вы желаете отставки — я разрѣшаю ее вамъ. Путешествуйте-же если вамъ нужно видѣть страны иныя чѣмъ та, которая сожалѣетъ О васъ, и которую вы могли сдѣлать счастливою. По возвращеніи вашемъ навѣстите меня по обыкновенію, чтобы побесѣдовать откровенно, по прежнему; къ тому времени ни мое лицо, ни мое сердце не измѣнятся, и такъ какъ мы питаемъ другъ къ другу только уваженіе, намъ не придется мириться.

Лудовикъ.

ПИСЬМО V.

Г-ну Форбоне.

16 января 1778 г.

Въ правленіе королей моихъ предшественниковъ, милостивый государь, несчастныя и непредвидѣнныя обстоятельства породили государственный долгъ; я совѣтовался съ людьми практики и теоріи; я поручалъ административныя по этой части должности самымъ искуснымъ финансистамъ; но средства, которыя они мнѣ противъ этого предлагали были только займы, налоги или банкротство; гибельные банковые проекты или нечестныя распоряженія. Разорять государство, угнетать народъ — вотъ въ чемъ ихъ секретъ! Не такъ расплачивался Сюлли съ долгами добраго Генриха, послѣ долгой и кровавой войны, когда злодѣянія Лиги, ненависть католиковъ и недовѣрчивость протестантовъ, казалось, уничтожили всякое довѣріе. Сюлли не предавался необыкновеннымъ спекуляціямъ: онъ презиралъ систематиковъ; только въ экономіи находилъ онъ нужныя средства. Возбужденіе промышленности, покровительство земледѣлію, поощреніе торговли — вотъ вся его политика, всѣ его рессурсы, всѣ финансовыя средства. Не удивляюсь тому, что прадѣдъ мой, великій Генрихъ, сердечно мною почитаемый, пріобрѣлъ услугами этого прекраснаго министра любовь французовъ. Генриха обожали, а между тѣмъ, смѣю васъ увѣрить, онъ не могъ нѣжнѣе любить свой народъ чѣмъ я. Г-нъ Форбоне будетъ для меня Сюлли временъ Генриха. Въ продолженіи сорока лѣтъ вы занимаете мѣста, отличаясь благороднымъ безкорыстіемъ. Вы доказали, что ваши познанія — дѣйствительныя, что таланты ваши ничего не заимствуютъ отъ ложныхъ системъ: — возьмите смѣлость предпринять и выполнить, будьте благодѣтелемъ націи, руководителемъ финансистовъ, совѣтникомъ вашего короля. Спасите государство: придите принять мѣсто достойное васъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО VI.

Г-ну Вержень.

1782 г.

Вы получите при семъ, милостивый государь, сочиненіе^[4] которое я только пробѣжалъ, сдѣлавъ тамъ и сямъ нѣсколько незначительныхъ замѣтокъ. Во всякомъ случаѣ мнѣ кажется, что еслибъ авторъ имѣлъ наилучшія намѣренія, то послалъ бы его въ рукописи своему преемнику, вмѣсто того чтобы адресовать его публикѣ; но онъ вѣроятно хотѣлъ поддержать свою партію, и такъ какъ зналъ мои намѣренія, то предупредилъ меня, пренебрегши условіями необходимыми для изданія. Вы увидите изъ его письма, что онъ представляется утомленнымъ. Онъ будетъ увѣдомленъ о послѣдствіяхъ своей отставки.

Лудовикъ.

ПИСЬМО VII.

Г-ну Мальзербу.

Версаль, 13 декабря 1786 г.

Я люблю и уважаю тѣхъ людей, любезный Мальзербъ, которые сочиненіями своими доказываютъ, что познанія свои употребляютъ на пользу; но никогда не буду я поощрять особыми знаками милости произведеній, клонящихся ко всеобщей деморализаціи. Вольтеръ, Руссо, Дидро и подобные имъ, которыми я одно время восхищался и которыхъ затѣмъ мнѣ удалось раскусить, развратили юношество, читающее съ увлеченіемъ и болѣе многочисленный классъ людей, читающихъ не разсуждая. Нѣтъ сомнѣнія, любезный Мальзербъ, въ томъ, что свобода печати расширяетъ кругозоръ человѣческихъ познаній; несомнѣнно желательно, чтобы писатели могли выражать свои мысли безъ одобренія какой бы то ни было цензуры; но люди всегда такъ далеко переступаютъ границы, на которыхъ благоразуміе должно-бы было ихъ удерживать, что необходимы не только строгая цензура для книгъ, но и бдительный надзоръ за тѣми, на кого она возложена, — для того, чтобы вредныя книги имѣли возможно меньшее распространеніе. Я знаю: всякаго рода инквизиція нестерпима, но вѣдь нужно-же обуздать распущенность; безъ этого религія и нравы много потеряютъ, а королевская власть утратитъ то уваженіе, которое она должна внушать. Паши новѣйшіе философы восхваляли благо свободы лишь для того, чтобы удобнѣе посѣять въ умахъ зачатки возмущенія. Будемъ остерегаться этого: намъ когда нибудь придется быть можетъ упрекнуть себя въ излишкѣ снисходительности къ философамъ и къ ихъ мнѣніямъ. Я боюсь какъ-бы они не совратили молодежь, и не подготовили бы много смутъ тому поколѣнію, которое стоитъ за нихъ. Предостереженія со стороны духовенства отчасти имѣютъ основаніе — я могу только одобрить его предусмотрительность. Въ собраніи духовенства вы обѣщали отъ моего имени преслѣдовать дурныя книги, — безбожныя книги. Мы исполнимъ свое обѣщаніе, потому что нынѣшняя слишкомъ дерзкая философія имѣетъ заднюю мысль: она развращаетъ юношество и старается все смутить и все разъединить.

Лудовикъ.

ПИСЬМО VIII.

Г-ну Мальзербу.

Парижъ, 28 Декабря 1786 г.

Власть всегда должна быть, любезный Мальзербъ, окружена почтеніемъ. Непрошенное усердіе нѣкоторыхъ судей, ѣдкія нападки писателей относительно lettres de cachet — составляютъ скандалъ. Парламенты, которые вотъ уже тридцать лѣтъ какъ вообразили себѣ, что королевская власть для законнаго наказанія нуждается въ ихъ санкціи, приняли участіе въ спорѣ и тѣмъ придали ему значеніе. Я не считаю себя обязаннымъ уступить, хотя и имѣю въ виду ваши мудрые совѣты, и хотя вы высказались противъ lettres de cachet. Я первый не сдѣлалъ-бы употребленія изъ этого изобрѣтенія отца Іосифа, но я думаю, что въ нашъ вѣкъ нельзя уничтожить единственное репрессивное средство, которое бываетъ мнѣ необходимо въ извѣстныхъ случаяхъ. Я знаю, что существуютъ странныя злоупотребленія съ этими lettres de cachet; но гдѣ-же та вещь, которою нельзя было бы злоупотреблять? — Сочиненіе г-на Мирабо о государственныхъ тюрьмахъ, которое я прочелъ со вниманіемъ, отличается широкимъ взглядомъ и я весьма сожалѣю, что безпорядочная жизнь автора подрываетъ довѣріе къ его филантропическимъ принципамъ. Тѣмъ не менѣе любезный Мальзербъ, вамъ слѣдуетъ воспользоваться всѣмъ, что вы найдете полезнаго въ его книгѣ, затѣмъ убѣдиться въ существованіи злоупотребленій и немедленно исправить зло. Представьте-же мнѣ Ваши преобразовательныя соображенія поэтому предмету, и я почту долгомъ обсудить ихъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО IX.

Г-ну Бертье ¹).

¹) Бертье — зять Тулона. Оба они навлекли на себя ненависть народа и въ 1789 году во время одного изъ народныхъ волненій были буквально растерзаны народомъ.

Парижъ, 28 Декабря 1786 г.

Вы внесли въ мой государственный совѣтъ проектъ, внушенный вамъ самою чистою филантропіей. Мнѣ очень нравятся ваши способы искорененія нищенства въ моихъ владѣніяхъ. Утилизировать бѣдняковъ, не усугубляя ихъ несчастій; устроить убѣжища, въ которыхъ законы установлялись-бы человѣколюбіемъ, гдѣ бодрствовала-бы мудрость, гдѣ трудолюбіе было-бы вознаграждаемо, гдѣ дѣятельная юность всегда находила бы занятіе, а болѣзненная старость — облегченіе: вотъ основанія, вотъ цѣль вашего проекта. Барщина отмѣняется; но пути сообщенія требуютъ постояннаго и разорительнаго ремонта. Ваши пріюты для здоровыхъ нищихъ не смогутъ-ли доставлять рабочихъ для поддержанія въ исправности дорогъ, для проведенія новыхъ? Я воображаю себѣ въ этихъ пріютахъ цѣлые полки землекоповъ, проходящіе по деревнямъ: если ихъ расположить по большимъ дорогамъ, то они окажутъ помощь и въ непогоду и при несчастныхъ случаяхъ, и будутъ поддерживать свободный проѣздъ по всей Франціи. Мнѣ кажется однако, что вы недостаточно занялись изысканіемъ наименѣе обременительныхъ для народа способовъ снабженія и содержанія вашихъ заведеній для нищихъ. Народъ уже слишкомъ обремененъ налогами; неужели необходимо отягощать его еще, и тѣмъ сдѣлать ничтожною благодѣтельную отмѣну барщины? Поищемъ менѣе разорительный способъ, болѣе пріятный народу, и который могъ выполнить предположенную вами задачу: облегчить податные классы, утилизировать бѣдныхъ, и обезпечить содержаніе въ исправности дорогъ. Ваши познанія, милостивый государь, безъ сомнѣнія укажутъ вамъ новые способы: будьте увѣрены, что я поддержу ихъ въ моемъ Совѣтѣ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО X.

Г-ну Лавуазье ¹).

¹) Лавуазье — знаменитый химикъ, первый разложилъ воду на ея составные элементы: кислородъ и водородъ. Послѣдній газъ назывался въ XVIII в. горючимъ газомъ (gaz inflammable), о которомъ и идетъ рѣчь въ письмѣ. Впослѣдствіи, во время террора заключенный въ темницу Лавуазье и тамъ продолжалъ свои научныя изслѣдованія. Осужденный на казнь онъ тщетно просилъ отсрочки ея на нѣсколько дней, чтобы окончить какое-то открытіе. Въ отсрочкѣ было отказано.

16 марта 1789 г.

Послѣдній вашъ опытъ, милостивый государь, поражаетъ до сихъ поръ меня удивленіемъ; вашимъ открытіемъ вы расширили сферу полезныхъ знаній. Ваши опыты надъ горючимъ газомъ доказываютъ, какъ много вы занимаетесь этой удивительной наукой, которая каждый день дѣлаетъ новые успѣхи.

Королева съ нѣсколькими особами, которыхъ я хочу сдѣлать очевидцами вашего открытія, соберутся завтра къ 7 часамъ вечера въ мой кабинетъ. Вы доставите мнѣ удовольствіе принести съ собою трактатъ о горючихъ газахъ.

Вамъ извѣстно, милостивый государь, все мое уваженіе къ вамъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XI (безъ адреса).

13 іюля 1789 г. 11 часовъ вечера ¹)

¹) Это письмо писано наканунѣ взятія народомъ Бастиліи 12 и 13 іюля. Парижъ вооружался вслѣдствіе распространившагося слуха, что окружавшіе столицу войска имѣютъ вступить въ нее для усмиренія революціонеровъ.

Я уступилъ предъ вашими настояніями и убѣжденіями нѣкоторыхъ вѣрныхъ подданныхъ; но я пришелъ теперь къ инымъ мыслямъ. Сопротивляться въ настоящую минуту значило-бы подвергаться потерѣ королевства, т. е. погубить всѣхъ насъ. Я отмѣнилъ данныя мною приказанія; мои войска выйдутъ изъ Парижа; я употреблю болѣе мягкія средства. Не говорите мнѣ больше о необходимости проявить свою волю, о великомъ дѣйствіи власти; я считаю болѣе полезнымъ повременить, уступить передъ грозою и ожидать всего отъ времени, отъ пробужденія честныхъ людей и отъ любви французовъ къ своему королю.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XII.

Г-ну Архіепискому Арльскому.

26 августа 1789 г.

Я очень доволенъ благороднымъ, великимъ и великодушнымъ поступкомъ двухъ первыхъ сословій государства^[5]. Они принесли большія жертвы для всеобщаго умиротворенія, для отечества, для своего короля. Я храню въ сердцѣ своемъ все, что было совершено въ этомъ засѣданіи, въ которомъ пожертвовано было всѣми привилегіями. Пожертвованіе прекрасно, но я могу только удивляться ему: я никогда не соглашусь обобрать мое духовенство, мое дворянство; лишить первое правъ пріобрѣтенныхъ галликанскою церковью въ силу давняго владѣнія, въ силу обѣта благочестивыхъ; допустить, чтобы отъ другаго было отнято все, что составляло его славу, цѣну его заслугъ: титулы и награды подобающіе гражданскимъ и военнымъ доблестямъ французскаго дворянства. Высокими подвигами заслужили они привилегіи; король Франціи долженъ имъ ихъ сохранить. Я не дамъ своей санкціи декретамъ, которые лишали-бы ихъ этого; иначе французскій народъ можетъ впослѣдствіи обвинить меня въ несправедливости или въ слабости. Г-нъ архіепископъ, вы подчиняетесь повелѣніямъ Провидѣнія; я думаю, что и я подчиняюсь имъ тѣмъ, что не предаюсь энтузіазму, который овладѣлъ всѣми сословіями, но который лишь скользитъ по душѣ моей. Я сдѣлаю все, что отъ меня будетъ зависѣть, чтобы сохранить мое духовенство и мое дворянство. Если воля народа выскажется, то мой долгъ будетъ исполненъ; если сила заставитъ меня дать санкцію, тогда я уступлю; но тогда ужъ не будетъ во Франціи ни монарха, ни монархіи! А тотъ и другая могутъ существовать только тамъ, гдѣ духовенство представляетъ собою священное и уважаемое сословіе, гдѣ дворянство пользуется извѣстнымъ уваженіемъ и стоитъ между народомъ и королемъ. Времена тяжелыя! Г-нъ архіепископъ, я знаю это, и теперь-то мы нуждаемся въ просвѣтлѣніи свыше. Удостойте испросить его у Неба, и мы будемъ услышаны.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XIII.

7 сентября 1789 г. ¹)

¹) Письмо это повидимому писано къ одному изъ принцевъ-эмигрантовъ.

Вы жалуетесь, и письмо ваше, въ которомъ почтеніе и любовь…. руководятъ вашимъ перомъ, содержитъ въ себѣ упреки, которые вы считаете основательными. Вы говорите о мужествѣ, о сопротивленіи замысламъ заговорщиковъ, о волѣ… Вы не король! Небо, давшее мнѣ тронъ, дало мнѣ и чувствительное сердце и чувства добраго отца. Всѣ французы — мои дѣти. Я общій отецъ ввѣренной мнѣ семьи. Неблагодарность и ненависть вооружаются на меня; но очи всѣхъ помрачены, умы въ заблужденіи, революціонная сумятица вскружила всѣмъ головы.

Народъ думаетъ, что заботится о своемъ дѣлѣ; и я могъ-бы защищать себя одного. Я могъ бы подать знакъ къ битвѣ, но какая это страшная битва, и какая страшнѣйшая побѣда! Неужели вы думаете, что я могъ бы восторжествовать въ то время, когда бы всѣ сословія государства соединились, когда весь народъ вооружился-бы на меня, когда вся армія забыла-бы свою присягу, честь и своего короля! Я бы далъ сигналъ къ рѣзнѣ и тысячи французовъ палибы… Но вы можетъ быть скажете: народъ восторжествовалъ, онъ доказалъ своими крайностями, что чувства его не были благородны, что онъ позволилъ себѣ злоупотреблять побѣдой и заколоть побѣжденнаго врага. Ахъ! неужели вы ставите ни во что спокойствіе чистой совѣсти? Я исполнилъ свой долгъ, и въ то время, какъ убійца терзается раскаяніемъ, я громко могу сказать: я неповиненъ въ пролитой крови, я не приказывалъ убивать; я спасъ французовъ; я спасъ мое семейство, моихъ друзей, весь мой народъ; я имѣю внутреннее убѣжденіе, что сдѣлалъ доброе дѣло, враги мои прибѣгнули къ преступленіямъ. Кто-же изъ насъ правъ, чья доля завиднѣе? Перестаньте, полно меня обвинять: время, обстоятельства и тысяча причинъ, которыя слишкомъ долго пришлось бы перечислять, породили несчастія Франціи. Было-бы слишкомъ жестоко упрекнуть меня въ нихъ; это значило-бы присоединиться къ моимъ врагамъ и раздирать мое отеческое сердце… Я принесъ себя въ жертву своему народу; будьте увѣрены, что исполнивъ этотъ первый мой долгъ, я съумѣю пожертвовать собою для васъ и для послѣдовавшихъ за вами французовъ. Уже ваше удаленіе возбуждаетъ ропотъ; уже партіи готовятся обвинять насъ и извлечь выгоду изъ этого поступка, который они называютъ бѣгствомъ, заговоромъ, преступленіемъ. Эти идеи распространяются; они повлекутъ гибельныя послѣдствія, если спокойствіе не будетъ возстановлено, если возвращеніе ваше сдѣлается невозможнымъ, если я пренебрегу благопріятнымъ случаемъ призвать во Францію добровольныхъ изгнанниковъ французовъ. Они должны будутъ поспѣшить повиноваться желанію, которое я тогда сочту долгомъ высказать. Прощайте, не забывайте, что я васъ люблю и забочусь о васъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XIV.

Г-ну графу д’Эстенъ.

Версаль, 5 октября 1789 г. ¹) 7 ч. в.

¹) 5 октября 1789 г. толпы парижанъ, въ числѣ ихъ множество женщинъ, низшаго класса пришли изъ Парижа въ Версаль; ворвались въ засѣданіе Національнаго Собранія, произвели безпорядки. Въ этотъ день у короля былъ совѣтъ изъ приближенныхъ лицъ, который настаивалъ на отъѣздѣ, — можно сказать бѣгствѣ — короля, указывая на Мецъ, гдѣ находилась армія подъ начальствомъ преданнаго королю генерала Булье. — Уже на слѣдующій день 6 октября Лудовикъ вынужденъ былъ вмѣстѣ съ семействомъ переѣхать въ Парижъ въ сопровожденіи громадной толпы пришедшихъ за нимъ жителей столицы. Вслѣдъ за этимъ перенесло свои засѣданія изъ Версаля въ Парижъ и Національное Собраніе.

Вы хотите, кузенъ, чтобы я высказался, при тѣхъ критическихъ обстоятельствахъ, въ которыхъ я нахожусь; чтобъ я принялъ рѣшительныя мѣры, чтобъ я прибѣгъ къ законной защитѣ, или чтобы я удалился изъ Версаля. Какова бы ни была дерзость моихъ враговъ, имъ это не удастся; французъ не способенъ на цареубійство. Напрасно льется золото щедрой рукой и возстаютъ преступленіе и честолюбіе: смѣю думать, что опасность не настолько близка, какъ увѣряютъ себя въ томъ друзья мои. Бѣгство погубило-бы меня окончательно, и послѣдствіемъ его было-бы гибельное междоусобіе. Чтобы защищаться, мнѣ пришлось бы проливать кровь французовъ; сердце мое не можетъ примириться съ такой ужасной мыслью. Будемъ дѣйствовать благоразумно; если я погибну, тогда по крайней мѣрѣ мнѣ не въ чемъ будетъ упрекнуть себя. Я только что видѣлъ нѣсколькихъ членовъ Собранія; я доволенъ: я позволяю себѣ надѣяться, что послѣдуетъ счастливый переворотъ въ умахъ. Дай Богъ, кузенъ, чтобы общественное спокойствіе возстановилось. Но никакого нападенія, никакого движенія, которое могло-бы подать поводъ думать, что я помышляю мстить за себя и даже защищать себя!

Лудовикъ.

ПИСЬМО XV.

Г-ну Бриссаку ¹).

¹) Де-Бриссакъ былъ начальникъ королевскихъ тѣлохранителей (gardes de corps) Лудовика XVI. Этихъ тѣлохранителей, послѣ столкновенія ихъ съ народомъ и національной гвардіей въ Версали 5 и 6 октября 1789 г. король вынужденъ былъ распустить.

Отъ 28 октября 1789 г.

Высоко цѣня рыцарское усердіе, которое направляло всѣ ваши дѣйствія, милостивый государь, со времени постигшихъ насъ бѣдствій, я нахожу безконечное удовольствіе въ засвидѣтельствованіи вамъ лично чувства благодарности, которою королева и я обязаны вамъ за все, что ваше благородство внушило вамъ вчерашній день; я сегодня утромъ проснувшись, узналъ, что вы нездоровы и полагаю, что не могу ничѣмъ лучше доказать живѣйшее участіе, принимаемое нами, какъ увѣривъ васъ въ непоколебимомъ уваженіи, которое я буду питать всю мою жизнь къ столь храброму французу и къ столь вѣрному подданному, какъ вы.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XVI.

Г-ну Мирабо.

8 января 1790 г.

Мнѣ слишкомъ пріятно вѣрить, милостивый государь, чувствамъ, которыя вы выражаете относительно моей особы и моего семейства, чтобы не согласиться на вашу просьбу имѣть со мной партикулярный разговоръ. Г-нъ де-Лапортъ получилъ приказаніе ввести васъ сегодня къ девяти часамъ вечера: мое живѣйшее желаніе, милостивый государь, чтобы вы встрѣтили во мнѣ столько же легкости въ исправленіи сдѣланнаго вреда, сколько найдете во мнѣ готовности содѣйствовать всею моею властію, тѣмъ способамъ, которые могутъ клониться къ этой цѣли.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XVII.

Г-ну Мальзербу.

16 февраля 1790 г.

Мнѣ нужно воспользоваться вашими совѣтами, любезный Мальзербъ, чтобы рѣшиться на утвержденіе нѣсколькихъ декретовъ, относящихся къ области вашихъ глубокихъ познаній въ законодательствѣ; я такъ расчитываю на искренность вашей привязанности, что надѣюсь вы установите то рѣшеніе, которое мнѣ слѣдуетъ принять.

Давно уже, любезный мой Мальзербъ, вы свидѣтель тѣхъ чистыхъ намѣреній, которыя я не переставалъ выражать для блага французовъ; къ вамъ-же обращаюсь я опять, чтобы пребыть вѣрнымъ этимъ принципамъ.

Прощайте мой дорогой Мальзербъ: вы знаете всю искренность моихъ чувствъ къ вамъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XVIII.

Папѣ Пію VI.

18 мая 1790 г.

Святѣйшій Отецъ! Недостаточно того, что раздоръ распространилъ свое неистовство по всему моему королевству: къ распрямъ политическимъ присоединятся еще распри религіозныя. Какой-то невѣдомый адскій духъ стремится подчинить религію принципамъ новаторовъ, дикимъ идеямъ, необычайнымъ реформамъ. Теперь возбуждаются въ собраніи самые нелѣпые вопросы: можно подумать, что ученики Жансенія и Молины засѣдаютъ тамъ на скамьяхъ, и объявляютъ себя за или противъ ультрамоптанскихъ мнѣній. Вносится гражданская конституція для французскаго духовенства: она должна сдѣлать его независимымъ отъ Святаго Престола; она должна предоставить избраніе духовныхъ народу; она должна разрушить древнюю іерархію галликанской церкви; и для того чтобы пріобрѣсть для этой гражданской конституціи духовенства многочисленныхъ приверженцевъ, чтобы удалить вѣрныхъ пастырей, хотятъ потребовать присяги. Святѣйшій Отецъ, эта присяга породитъ расколъ въ Церкви.

Не знаю, какое-то предчувствіе охватываетъ меня ужасомъ; я вижу религію униженную, ея служителей преслѣдуемыми, — волка въ овчарнѣ. Я первый хотѣлъ увѣдомить васъ объ этомъ рѣшеніи Генеральныхъ Штатовъ, объ этомъ проектѣ нѣсколькихъ горячихъ головъ, нѣсколькихъ людей глубоко развращенныхъ, но очень ловкихъ въ революціонномъ искусствѣ. Мнѣ нужны будутъ ваши совѣты и я ничего не сдѣлаю не посовѣтовавшись съ вами. Я поручаю г-ну М…. передать вамъ экземпляръ этой конституціи… разсмотрите ее: ваши мудрые совѣты будутъ руководить мною… но уже и теперь голосъ моей совѣсти говорить мнѣ, что я не долженъ давать санкціи этому произведенію мрака.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XIX.

Г-ну Риваролю.

Планъ, который вы, милостивый государь, прислали — образецъ политики и философіи, и сдѣлалъ бы честь Кондильякамъ и Мабли; но отдавая справедливость манерѣ вашего сужденія объ извѣстныхъ людяхъ, поддающихся вліянію настоящаго времени, я нахожу, что было-бы слишкомъ смѣло употребить указываемыя вами средства. Приводимый вами примѣръ шведскаго короля совершенно не подходитъ къ положенію, въ которомъ я нахожусь. Этотъ государь для того, чтобы заставить повиноваться себѣ, имѣлъ солдатъ, на которыхъ онъ могъ положиться и храбрыхъ друзей; ему приходилось бороться только съ нѣсколькими бунтовщиками: здѣсь-же революціонная зараза сдѣлалась эпидемическою болѣзнью, которую нельзя иначе излечить, какъ только доказавъ народу, что онъ игрушка въ рукахъ тѣхъ, которые обѣщаютъ ему химерическій золотой вѣкъ. Вы можете, милостивый государь, достигнуть желаемой цѣли, если выбросите изъ вашего плана все, что можетъ раздражить дерзкихъ: наконецъ…. соображайтесь съ обстоятельствами.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XX.

Г-ну герцогу Орлеанскому ¹).

¹) Герцогъ Орлеанскій, владѣвшій несмѣтными богатствами, человѣкъ легкомысленный и тщеславный, личный врагъ королевы Маріи-Антуанеты, интриговалъ противъ короля и старался составить себѣ сильную партію и пріобрѣсти популярность, въ надеждѣ сдѣлаться королемъ въ виду возможнаго низверженія Лудовика XVI. Онъ долженъ былъ удалиться въ 1789 году. Впослѣдствіи, при дальнѣйшемъ ходѣ революціи, отказавшись отъ своихъ титуловъ, является подъ именемъ Филиппъ-Равенство (Philippe-Egalité) и становится членомъ Конвента. Во время суда надъ Лудовикомъ, при голосованіи въ Собраніи о томъ, какому наказанію подлежитъ Лудовикъ, онъ подалъ голосъ за смертную казнь.

3 іюня 1790 г.

Мой кузенъ, г-жа Герцогиня Орлеанская требуетъ вашего возвращенія во Францію; я отвѣчу на настоянія добродѣтели тѣмъ, что исполню ея желаніе. Думаютъ однако, что ваше возвращеніе было-бы гибельно для общественнаго спокойствія; доходятъ даже до того, что предполагаютъ въ васъ честолюбивые замыслы…. Пріѣзжайте научиться у вашего короля какъ надо быть французомъ и какъ быть достойнымъ принадлежать къ крови того, кто ими управляетъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXI.

Папѣ Пію VI.

2 іюля 1790 г.

Святѣйшій отецъ! Я видѣлся съ избранными вами докторами и совѣтовался съ почтенными богословами. Вамъ должны были представить отчетъ о совѣщаніяхъ, происходившихъ въ теченіе нѣсколькихъ дней; голосъ всѣхъ одинъ и тотъ-же, одно и то-же мнѣніе. Невозможно утвердить декреты противные древнимъ обычаямъ вселенской церкви, которые прямо направлены противъ священныхъ догматовъ, создаютъ новую іерархію между епископами и священниками и противорѣчатъ дисциплинѣ галликанской церкви. Въ великой распрѣ, раздѣляющей французское духовенство, большая часть французовъ объявили себя на сторонѣ священниковъ, послушныхъ новымъ законамъ о духовенствѣ, изданнымъ учредительнымъ собраніемъ. Но оппозиція этимъ новымъ законамъ насчитываетъ въ числѣ своихъ защитниковъ и апологистовъ самыхъ просвѣщенныхъ богослововъ, самыхъ знаменитыхъ докторовъ, большую часть, если не всѣхъ епископовъ галликанской церкви и всѣхъ порядочныхъ людей, преданныхъ вѣрѣ нашихъ предковъ и древнему преданію. Если я откажусь санкціонировать гражданскую конституцію духовенства, начнутся жестокія преслѣдованія; я этимъ умножу число враговъ алтаря и трона; я подамъ поводъ къ бунту; я усугублю бѣдствія Франціи. Если я дамъ мою санкцію, — какой скандалъ въ средѣ церкви! Я предамъ наслѣдіе Христово нашимъ общимъ врагамъ; я, значитъ, накажу служителей Божіихъ, почитающихъ священный завѣтъ за ихъ вѣрность, ихъ усердіе, ихъ преданность; я изгоню добраго пастыря и введу волка въ овчарню. О, кто наставитъ меня, кто укажетъ путь, которому я долженъ слѣдовать! Святѣйшій отецъ, на васъ одного полагаю я свою надежду: галликанская церковь взываетъ къ вашему о ней попеченію, и потомокъ Лудовика Святаго, покорный законнымъ преемникамъ святаго Петра проситъ у васъ не совѣтовъ только, но духовныхъ повелѣній, которыя онъ поспѣшитъ исполнить. Однако, если при этомъ человѣческія соображенія могли-бы быть приняты во вниманіе, если современное положеніе Франціи могло-бы вызвать нѣкоторую снисходительность, если въ дѣлахъ божественныхъ можно было-бы сообразоваться съ дѣлами земными, — то не было-бы ли лучше, если-бы я рѣшился выиграть время? Французскій народъ, всегда восхищающійся чѣмъ-нибудь новымъ, скоро забываетъ предметы недавняго своего восторга; поставленный имъ себѣ идеалъ часто бывалъ низверженъ въ тотъ-же самый день. Время, опытъ совѣты благоразумныхъ людей, само Небо, наказующее Францію за наши общія заблужденія, за мои грѣхи, и которое можетъ быть смилуется — обратятъ этотъ добрый, но временно заблудшій народъ къ лону церкви, къ ея древнимъ обычаямъ, къ истиннымъ пастырямъ. Но время не терпитъ; повѣяло духомъ нечистымъ: святѣйшій отецъ, будьте провозвѣстникомъ Неба. Поспѣшите высказаться; станьте ангеломъ свѣта, разгоняющимъ мракъ. Я съ нетерпѣніемъ жду вашего рѣшенія, и этой буллы, о которой молитъ Франція, которой требуютъ епископы и которую испрашиваетъ у васъ старшій сынъ церкви, всегда вѣрный святому престолу.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXII.

Г. герцогу Полиньяку.

18 мая 1790 г.

Трогательное участіе, выказываемое вами, приноситъ намъ нѣкоторое облегченіе въ нашемъ положеніи; ваши письма мы всегда ожидаемъ съ нетерпѣніемъ и читаемъ съ чувствомъ; часто, когда я передавалъ королевѣ письма госпожи Полиньякъ, видѣлъ я ее проливавшею слезы.

Люди, которые подъ предлогомъ всеобщаго возрожденія подкапываютъ основы монархіи, не убавили своей наглости со времени вашего отъѣзда; бѣдствія Франціи ужаснѣйшимъ образомъ прогрессивно возрастаютъ. Чѣмъ болѣе я вникаю въ исторію моихъ предковъ, тѣмъ болѣе убѣждаюсь я, что мы наканунѣ самаго страшнаго переворота. Такъ легко было достигнуть блага, когда я самъ шелъ навстрѣчу всему, чего народъ могъ благоразумно желать! Мнѣ, по крайней мѣрѣ, не въ чемъ себя упрекать: я сдѣлалъ все, чтобы потушить ненависть, согласить умы и умиротворить сердца. Теперь агитаторы показываютъ видъ, что заподозриваютъ мои намѣренія. Честные люди, сохранившіе привязанность ко мнѣ, сдѣлались главнымъ предметомъ нападокъ и оскорбленій со стороны разнузданной распущенности. Каждый день появляются самые гибельные проекты. Лишенный всякихъ репрессивныхъ средствъ, я одинъ противостою бурѣ; но много-ли времени можетъ это продолжаться? Прощайте, милостивый государь. Мы всегда будемъ питать къ вамъ наилучшія чувства.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXIII.

Королю Англіи (не отосланное).

Парижъ, 1790 г.

Я имѣю причины жаловаться на ваше министерство и приношу жалобу вамъ: говорятъ, что оно должно отплатить за старыя обиды, — и американская война возстаетъ въ его памяти. Неумѣстно здѣсь обсуждать, хорошо или дурно поступилъ я, вмѣшавшись въ дѣло американскихъ инсургентовъ; мои дѣйствія были, такъ сказать, публичны и я, можетъ быть, имѣю право съ честію припомнить мое мнѣніе въ тогдашнихъ обстоятельствахъ. Но война, которую Франція вела тогда съ Англіею, была открытая и честная. Наши воины пожинали лавры на сухомъ пути и на морѣ. Теперь-же сражаются въ тѣни, пользуются моими несчастіями и смутами во Франціи, чтобы погубить монарха и монархію: можно даже сказать, что на меня обращены взоры и усилія всѣхъ враговъ Франціи. Меня особенно огорчаетъ, что вашимъ добрымъ ко мнѣ расположеніемъ пользуются для того, чтобы возбуждать смуты, помогать партіи новаторовъ и препятствовать возстановленію порядка. Коронованныя особы должны охранять другъ друга: онѣ честно ведутъ войну, и съ тою-же честностью подаютъ одинъ другому помощь. Прошу васъ, прикажите прекратить усердіе тѣхъ, которые, находясь въ Англіи и будто-бы желая послужить своему отечеству, будутъ вредить Франціи и ея королю. Вы этимъ увеличите мою благодарность и преданность Вашему величеству.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXIV.

Г-ну Мальзербу.

1791 г.

Вы полагаете, любезный Мальзербъ, что я долженъ отстаивать veto и что на него слѣдуетъ смотрѣть какъ на лучшую прерогативу монархической власти у свободнаго народа. Что могутъ для меня значить королевскія права, когда я пожертвовалъ такими, которыя были освящены вѣками и которыя составляли лучшее украшеніе моей короны? Я ничего не буду требовать; но истиннымъ друзьямъ революціи и вашему краснорѣчію, дорогой Мальзербъ, предоставляю я заботу пріобрѣсти это великое право, могущее содѣйствовать любви къ свободѣ, къ упроченію ея и возвысить и сдѣлать достойнымъ французовъ того конституціоннаго короля, котораго хотятъ поставить надъ ними. Дѣйствуйте, любезный мой Мальзербъ, и будьте увѣрены въ моей благодарности. Я исполнилъ ваши желанія. Не сомнѣвайтесь, что оказываемыя вами мнѣ услуги никогда не изгладятся изъ моей памяти. О если бы я могъ по королевски вознаградить ихъ!

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXV.

Г-ну Аббату Мори. ¹)

¹) Мори, членъ Національнаго Собранія, позднѣе кардиналъ, былъ еще въ это время усерднымъ сторонникомъ Церкви и трона.

3 февраля 1791 г.

Г-нъ Аббатъ, вы обладаете мужествомъ Св. Амвросія и краснорѣчіемъ Златоуста. Васъ окружаетъ ненависть многихъ: подобно Боссюэту, вы не можете мириться съ заблужденіемъ и какъ ученый епископъ Mo, вы стали предметомъ клеветы. Ничто въ васъ меня не удивляетъ. Вы имѣете усердіе истиннаго служителя алтаря и сердце француза старой монархіи. Вы возбуждаете во мнѣ умиленіе, но я опасаюсь за васъ ненависти нашихъ общихъ враговъ; они нападаютъ одновременно и на тронъ, и на церковь, — и вы защищаете и то и другое. Нѣсколько дней тому назадъ, если бы не ваши остроумные отвѣты^[6], я бы лишился француза, вполнѣ преданнаго дѣлу своего короля, а церковь одного изъ самыхъ краснорѣчивыхъ своихъ защитниковъ. Не забывайте пожалуйста, что мы имѣемъ нужду въ васъ, что вы намъ необходимы, и что не всегда хорошо или полезно подвергать себя очевидной опасности. Пользуйтесь съ умѣренностью вашими талантами, познаніями и мужествомъ, которыми я и друзья ваши гордимся. Умѣйте выгадывать время; благоразуміе теперь вполнѣ необходимо; объ этомъ умоляетъ васъ вашъ король, который будетъ счастливъ, если сможетъ когда-нибудь отплатить вамъ и доказать свою благодарность, уваженіе и дружбу.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXVI.

Г-ну Аббату… ¹)

¹) Это письмо къ аббату д’Аво, бывшему Въ это время воспитателемъ дофина.

Парижъ, 11 Марта 1791 г.

Господинъ Аббатъ, вы испрашиваете у меня инструкцій для направленія воспитанія дофина въ томъ нѣжномъ возрастѣ, когда страсти еще молчатъ и когда разсудокъ предоставляетъ ребенку свободу и возможность учиться.

Эти инструкціи, мнѣ кажется, тѣмъ болѣе полезны, что существуетъ очень мало сочиненій, которыя могли бы служить руководствомъ для наставниковъ и подать имъ надежду успѣшно и плодотворно управлять ребенкомъ. Вотъ размышленія, внушенныя мнѣ чтеніемъ хорошихъ писателей, которыя я попытался изложить со всевозможною ясностью. Я сдѣлалъ это съ тѣмъ стараніемъ, которое внушается нѣжностью отца, и съ чувствомъ искренняго сознанія долга, налагаемаго на меня тѣмъ саномъ, къ которому мой сынъ призванъ по своему происхожденію.

Вамъ предстоитъ забота о душевномъ, умственномъ и тѣлесномъ воспитаніи ребенка.

Добрый примѣръ, мудрые совѣты, искусныя похвалы, выговоры, дѣлаемые всегда съ кротостію, должны развить въ сердцѣ вашего юнаго воспитанника тихую чувствительность, чувство стыда къ своимъ проступкамъ, охоту къ добрымъ дѣламъ, похвальное соревнованіе и желаніе быть пріятнымъ своему наставнику.

Не надо много книгъ, но онѣ должны быть хорошаго выбора; книги элементарныя, ясныя, точныя и методическія; пріятное занятіе не утомляющее память, возбуждающее любознательность, развивающее вкусъ къ ученію, любовь къ труду, — все это должно скоро образовать умъ ребенка хорошо одареннаго отъ природы, послушнаго и прилежнаго.

Упражненія, часто повторяемыя прогулки, полевыя занятія, которыхъ трудъ и удовольствіе дѣлилъ-бы съ нимъ наставникъ, и которыя могутъ заключаться въ воздѣлываніи маленькаго сада; иногда игры съ сверстниками въ присутствіи наставника — вотъ безошибочныя средства сохранить здоровье ребенка, прогонять его скуку, укрѣпить его тѣло.

Вы должны установить съ удобствомъ для себя и съ пользой для ребенка часы для вашихъ занятій, для вашихъ прогулокъ и для ручнаго труда.

Я предоставлю себѣ извѣстные часы для преподаванія моему сыну географіи; затѣмъ ему будутъ изложены начальныя основанія исторіи; мы познакомимъ его съ лѣтописями древнихъ и новыхъ народовъ.

Я не противъ того, чтобы въ свободные часы, во время рекреацій, сынъ мой занимался какимъ-нибудь мастерствомъ. Я знаю, что нѣкоторые порицаютъ меня и находятъ смѣшнымъ, что, владѣя скипетромъ короля, я умѣю обращаться съ слесарными инструментами. Я унаслѣдовалъ вкусъ къ этому отъ моихъ предковъ: одинъ изъ нашихъ мудрыхъ философовъ восхваляетъ этотъ вкусъ и это можетъ-быть только одно, что я нашелъ хорошаго въ его «Эмилѣ» — или что мнѣ показалось извинительнымъ.

Пусть главныя основанія знаній будутъ запечатлѣны въ памяти моего сына: я презираю людей поверхностныхъ; это самодовольные невѣжды, болѣе другихъ людей подверженные заблужденіямъ.

Никогда не слѣдуетъ лестью поощрять капризы вашего воспитанника: онъ и безъ того слишкомъ рано узнаетъ, что будетъ имѣть возможность удовлетворять ихъ.

Восхваляйте передъ нимъ добродѣтели, создающія хорошихъ королей, и старайтесь, чтобы ваши уроки соотвѣтствовали его развитію. Увы! онъ слишкомъ рано поддастся искушенію подражать тѣмъ изъ своихъ предковъ, которые отличались одними только военными подвигами. Воинская слава кружитъ голову. Ахъ! какая это слава, которая проливаетъ потоки человѣческой крови и опустошаетъ весь свѣтъ! Внушите ему вмѣстѣ съ Фенелономъ, что одни только миролюбивые государи оставляютъ по себѣ въ народѣ священную память. Первый долгъ государя — сдѣлать счастіе своего народа: если онъ умѣетъ быть государемъ, то онъ всегда съумѣетъ защитить народъ и свое государство.

Надо ознакомить вашего питомца съ лучшими французскими авторами, чтобы къ его умственнымъ способностямъ привить то изящество выраженія, которымъ долженъ обладать и на словахъ, и на письмѣ государь, котораго всѣ подданные современенъ могутъ осуждать.

Научите его съ ранняго возраста умѣть прощать обиды, забывать несправедливость, награждать добрыя дѣла, уважать нравственность, быть добрымъ, цѣнить оказанныя ему услуги.

Говорите ему чаще о славѣ его предковъ, и укажите ему, какъ на образецъ, на Лудовика IX, государя благочестиваго, нравственнаго и правдиваго; на Лудовика XII, нехотѣвшаго наказать герцога Орлеанскаго за обиду и получившаго отъ французовъ прозваніе «отца народа». Говорите ему о великомъ Генрихѣ, кормившемъ Парижъ, который оскорблялъ его и воевалъ противъ него; о Лудовикѣ XIV, но не о томъ, который предписывалъ законы Европѣ, а который умиротворялъ ее и былъ покровителемъ талантовъ, наукъ и искусствъ.

Обуздывайте его страсти и никогда не покрывайте слабостей вашего воспитанника; пусть спокойствіе добродѣтели господствуетъ надъ его чувствами, чтобы онъ былъ кротокъ, миролюбивъ, достоинъ любви; тогда вы будете увѣрены въ выполненіи своей задачи: вамъ будутъ рукоплескать и вы удостоитесь благодарности, которою народъ обязанъ людямъ, послѣдовавшимъ мудрости Фенелона въ отправленіи обязанностей обезсмертившихъ его.

Не о подвигахъ Александра или Карла XII слѣдуетъ разсказывать вашему воспитаннику: эти государи были метеоры, опустошавшіе землю. Говорите ему, и съ малыхъ лѣтъ, о государяхъ, покровительствовавшихъ торговлѣ, расширившихъ сферу искусствъ, короче: о такихъ государяхъ, которые нужны народамъ, а не о такихъ, которыхъ исторія любитъ прославлять.

Вы знакомы съ хорошими книгами, съ хорошими методами; вы, кажется мнѣ, вынесли пользу изъ чтенія, изъ первыхъ уроковъ юности; вы начитаны; постарайтесь сдѣлать для моего сына то, что было сдѣлано для васъ; но не торопитесь пожинать плоды вашихъ трудовъ; не пугайтесь медленности; будьте увѣрены, что ученикъ вашъ чувствуетъ, когда вы еще хотите учить его; не скрывайте ничего и пусть онъ не будетъ казаться болѣе знающимъ, нежели въ дѣйствительности будетъ знать; стыдно, если государь имѣетъ только полупознанія: наставникъ его обязанъ его избавить отъ этого позора.

Показывайте видъ, будто вы сами учитесь вмѣстѣ съ ученикомъ и возбудите его соревнованіе, задѣвши его самолюбіе: это средство иногда бываетъ удачно и доставляетъ славу учителю и удовольствіе ученику.

Говорите ему иногда — но всегда съ почтеніемъ — о Богѣ, Его свойствахъ и поклоненіи Ему: докажите ему, что власть государей исходитъ отъ Бога, что если онъ не будетъ вѣрить въ могущество Царя царей, онъ самъ скоро сдѣлается жертвою тѣхъ людѣй, которые ничему не вѣрятъ, презираютъ власть и воображаютъ, что они равны государямъ.

Пусть онъ узнаетъ отнынѣ-же, что религіи подобаютъ всякія почести и всяческое уваженіе; что невѣріе и ложная философія незамѣтно подрываютъ основанія трона, и что алтарь есть оплотъ благочестивыхъ королей.

Необходимо, чтобы въ такой просвѣщенный вѣкъ, какъ нашъ, воспитанникъ вашъ былъ достаточно свѣдущъ въ наукахъ точныхъ, дабы онъ умѣлъ цѣнить полезныя открытія; для него будетъ очень непріятно, ежели современемъ, въ извѣстныхъ случаяхъ, онъ несможетъ разсуждать о предметахъ, въ которыхъ обнаружилось бы его незнаніе; коль скоро онъ, по выраженію Монтеня, «дастъ себя смѣрить», — онъ будетъ королемъ только по имени.

Въ ожиданіи того времени, когда вашъ юный воспитанникъ изучитъ искусство царствовать, поступайте такъ, чтобы зеркало истины отражало на него все, что могло-бы ему напомнить, что онъ поставленъ выше остальныхъ людей единственно для того, чтобы сдѣлать ихъ счастливыми.

Не забывайте внушать ему, что тогда именно и нужно быть очень воздержнымъ отъ проявленія власти, когда можешь дѣлать все. Законы — это столпы трона: если будешь ихъ нарушать, то народъ будетъ считать, что и онъ освобожденъ отъ своихъ обязательствъ. Междоусобныя войны показали намъ, что кровь человѣческая была проливаема почти всякій разъ вслѣдствіе ошибокъ правителей: хорошій король — это справедливый король.

Убѣждайте вашего ученика, что пороки и излишества приносятъ безчестіе, особенно для тѣхъ, которые должны будутъ современемъ служить примѣромъ для подражанія.

Покажите ему, сколько прелести заключается въ кротости, добротѣ и умѣренности; сдерживайте его природные порывы; никогда не подчиняйтесь капризу; добивайтесь дружбы вашего воспитанника не посредствомъ опасной угодливости, а разумнымъ довѣріемъ, ласками искренней привязанности и умѣстной снисходительностью.

Не утомляйте безполезно его памяти; но всѣ минуты его жизни должны быть заняты: пусть трудъ и забава наполняютъ собою всѣ часы, которые онъ будетъ проводить около васъ; дѣлайте все возможное, чтобы онъ желалъ видѣть васъ, быть съ вами и чтобы отсутствіе ваше его печалило.

Я написалъ для покойнаго дофина, сына моего, очень много мыслей о воспитаніи: въ этотъ мой трудъ вкрались нѣкоторыя заблужденія, заимствованныя отъ новѣйшей философіи. Опытъ умудрилъ меня. Я кажется передалъ вамъ копію моего трактата: сдѣлайте изъ него выборъ; но остерегайтесь всѣхъ этихъ ложныхъ принциповъ, заблудшихъ дѣтищъ новизны, духа вѣка и яда невѣрія.

Подальше отъ него всѣ эти сочиненія, въ которыхъ философія берется судить о Богѣ, о поклоненіи Ему, о церкви и о божественномъ законѣ! И безъ того придетъ время, когда страсти его будутъ внушать ему желаніе сбросить съ себя иго религіи, и льстецы съумѣютъ воспользоваться этимъ моментомъ. Заставьте его почитать все святое и обличайте передъ нимъ ложную философію.

Я бы еще имѣлъ много сказать вамъ изъ того, что внушаютъ мнѣ любовь къ моему сыну и желаніе образовать его умъ и сердце, но я боюсь впасть въ тонъ слишкомъ сентенціонный и какъ-бы давать повелѣнія его наставнику. Я имѣю полное довѣріе къ вамъ, г-нъ аббатъ. Соображайтесь по временамъ съ этимъ письмомъ, но оно не должно быть для васъ исключительнымъ руководствомъ; мнѣ нужно будетъ отъ времени до времени васъ видѣть; приходите съ вашимъ воспитанникомъ: среди огорченій, раздирающихъ мнѣ душу, я вижу единственное утѣшеніе въ моемъ сынѣ, и я радуюсь его ежедневнымъ успѣхамъ, которыми онъ обязанъ вашимъ заботамъ и вашей къ нему дружбѣ. Лудовикъ.

ПИСЬМО XXVII.

Принцу….. ¹).

¹) Письмо это по всей вѣроятности писано къ принцу Конде, подъ предводительствомъ котораго собралась по ту сторону Рейна цѣлая армія французовъ-эмигрантовъ. Въ черновыхъ письмахъ Лудовикъ часто не выставлялъ именъ, повидимому изъ предосторожности.

20 марта 1791 г.

Дворяне, которые послѣдовали за вами и оставили свое отечество, горько жалуются. Они покинули все во имя чести, для защиты престола и алтаря: я не касаюсь вопроса, благоразумно-ли поступили вы и они; довольно часто огорчалъ я васъ моими жалобами на это. Ихъ жертва имѣетъ тѣмъ большую заслугу, что, бывши забытыми, заточенными, такъ сказать, въ глуши своихъ провинцій, — они рѣдко видѣли милости двора, а между тѣмъ ихъ достояніе все-таки было принесено на защиту государства…

Преданность этой части дворянства я считаю достойной всякихъ похвалъ. Какой былъ имъ расчетъ пристать къ дѣлу изгнанниковъ-принцевъ? Никакого; а между тѣмъ они вооружаются, готовятся къ битвамъ… Имѣйте уваженіе къ этимъ храбрымъ французамъ, которые пожертвовали собою и не допускайте ихъ до униженія. Скажите имъ, что мнѣ дорого все мое дворянство и что всѣ французы близки моему сердцу. О! я слишкомъ страдаю за ваше отсутствіе, чтобъ не оплакивать это изгнаніе, оставившее меня на произволъ моихъ враговъ и предвѣщающее величайшія бѣдствія моему дворянству и принцамъ моей крови. О, скажите, говорите чаще французамъ, собраннымъ вопреки моему желанію, вопреки моимъ приказаніямъ на берегахъ Рейна, что я потерялъ всякую надежду; что мнѣ невозможно низвергнуть гидру раздора, привести умы къ соглашенію, воротить внутренній миръ; но что среди окружающей меня великой опасности мнѣ еще осталось одно средство: умѣть достойно умереть.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXVIII.

Г-ну Арльскому архіепископу.

29 іюня 1791 г. ¹).

¹) Письмо это писано черезъ недѣлю послѣ бѣгства короля и его семейства изъ Парижа и арестованія ихъ въ Вареннѣ, близъ западной границы Франціи.

Чтобы утѣшить несчастнѣйшаго изъ королей, вы напоминаете ему, господинъ архіепископъ, примѣръ Давида, принужденнаго бѣжать отъ сына своего Авессалома. Покинутый монархъ, несчастный отецъ, Давидъ призываетъ на помощь не мщеніе, не громовъ небесныхъ онъ ждетъ, но все свое упованіе возлагаетъ на Царя царей. Онъ молится за неблагодарнаго сына; онъ прощаетъ преслѣдующему его чудовищу, жаждущему повидимому его крови. Это проявленіе отеческой любви восхитительно! Я горжусь тѣмъ, что вполнѣ схожусь съ Давидомъ въ чувствахъ и мысляхъ. Неблагодарные преслѣдуютъ меня; они клевещутъ на нѣжнаго своего отца; а я думалъ только объ ихъ интересахъ, объ ихъ счастіи. Къ подножію алтаря слагаю я обиды, причиненныя монарху: лишь-бы былъ счастливъ народъ — и я удовлетворенъ. Что касается меня, то я ощущаю тихое удовольствіе, когда въ уединеніи я могу благословлять Провидѣніе и подчиняться Его велѣніямъ: тогда — забыты всѣ несчастія, всѣ несправедливости, всѣ преступленія. Неправда-ли, господинъ архіепископъ, что я вполнѣ счастливъ? и что божественное правосудіе можетъ быть удовлетворено? Оно хотѣло наказать меня за то, что я предпочелъ ему прельстившую меня дерзкую философію, которая низвергла меня въ бездну золъ и для которой я пренебрегъ древнею вѣрою моихъ предковъ, столь дорогою для Лудовика Святаго, происхожденіемъ отъ котораго я горжусь. Г-нъ архіепископъ, вы, котораго духовнымъ добродѣтелямъ всѣ удивляются, вы, ставящій ихъ выше тѣхъ, которыми чванится философія и которыя при разсмотрѣніи ихъ сквозь призму религіи представляютъ сильное сходство съ пороками — вознесите за вашего несчастнаго короля молитвы души, пламенѣющей любовью къ Богу, молитвы святаго епископа, котораго могу сравнить лишь съ св. Амвросіемъ, съ тою только разницею, что Ѳеодосій уничижился передъ нимъ за то, что жестоко покаралъ возмутившійся народъ, а я прибѣгаю къ помощи вашихъ молитвъ, чтобы вразумить народъ, который никогда не будетъ мочь упрекнуть меня ни въ пролитіи его крови, ни въ пролитіи его слезъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXIX.

Г-ну Булье ¹).

¹) Булье съ цѣлымъ полкомъ спѣшилъ на встрѣчу королевскому семейству, чтобы конвоировать ихъ до границы. Промедленіе и нерѣшительность короля, отложившаго свой отъѣздъ изъ Парижа на одинъ день, были причиною тому, что при принятіи мѣръ, способствовавшихъ его побѣгу, произошли замѣшательства. Отрядъ, ожидавшій его цѣлый день, напрасно, около Вареннъ — былъ, въ ожиданіи извѣстій, распущенъ по ближайшимъ домамъ и не встрѣтилъ его въ нужную минуту.

3 іюля 1791 г.

Вы исполнили свой долгъ, сударь; перестаньте обвинять себя. Но я понимаю ваше огорченіе: вы рѣшились для меня на все — и не успѣли. Судьба воспротивилась моимъ и вашимъ намѣреніямъ. Непредвидимыя обстоятельства парализировали мою волю и ваше мужество и обратили въ ничто всѣ приготовленія. Я не ропщу на Провидѣніе; я знаю, что успѣхъ зависѣлъ отъ меня; но надо имѣть звѣрскую душу, чтобы проливать кровь своихъ подданныхъ и, возбуждая сопротивленіе, привести Францію къ междоусобной войнѣ. Всѣ эти мысли раздирали мое сердце: вся моя рѣшимость исчезла. Чтобы достичь успѣха, мнѣ нужно было имѣть сердце Нерона и душу Калигулы. Примите, милостивый государь, изъявленіе моей благодарности. Ахъ, зачѣмъ не въ моей власти доказать вамъ всю мою признательность!

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXX.

Брату короля.

23 іюля 1791 г.

Нужно-же было чтобы мое несчастье отразилось и на васъ, чтобы и вы сдѣлались жертвой преслѣдующаго меня рока! Когда я искалъ убѣжища, покоя, чести и истинныхъ французовъ, я встрѣчалъ на пути своемъ только измѣну, обидное пренебреженіе, дерзость преступленія и несчастное стеченіе обстоятельствъ. Нѣтъ болѣе надежды образумить французовъ, нѣтъ надежды на оправданіе, на полученіе свободы, на возможность дѣлать добро по своему желаніе. Нѣсколько дней тому назадъ я еще былъ пустымъ призракомъ короля безсильнымъ главою народа, тирана своего короля, рабомъ своихъ притѣснителей: теперь я въ оковахъ, я плѣнникъ въ своемъ дворцѣ; я даже не смѣю жаловаться, я отлученъ отъ всей моей семьи, отъ супруги, сестры, отъ дѣтей, страдающихъ вдали отъ меня. А вы, мой братъ осуждены на изгнаніе вслѣдствіе благороднаго самопожертванія. Вы теперь тамъ, гдѣ страдаетъ столько людей — жертвъ своей чести, соединившей ихъ на берегахъ Рейна, и которыхъ моя привязанность къ нимъ, мои приказанія или лучше сказать мои настоятельныя просьбы — призывали къ возвращенію въ свое несчастное отечество. Вы говорите, что они несчастны: ахъ, скажите имъ, что Лудовикъ ихъ король, ихъ отецъ, ихъ другъ еще несчастнѣе ихъ. Это бѣгство, которое было необходимо, которое должно было сдѣлать счастіе мое и моего народа, послужитъ поводомъ къ страшному обвиненію. Мнѣ угрожаютъ; я слышу крики ненависти; собираются допрашивать меня; нѣтъ, никогда! все время пока еще мнѣ позволено считать себя королемъ Франціи, я буду избѣгать всего что могло-бы унизить меня. О, братъ мой, будемъ надѣяться на лучшее будущее. Французы любятъ своихъ королей: что же сдѣлалъ я такого, чтобы быть ненавидимымъ, я который всегда любилъ ихъ? Если бы я былъ Нерономъ, Тиверіемъ… Пусть остается намъ еще сладкая надежда. Желалъ-бы я чтобы первое письмо, которое я вамъ пошлю, извѣстило бы васъ объ улучшеніи моей участи.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXXI.

Принцессѣ Ламбаль.

Вы нашли, сударыня, при Сент-Джемскомъ дворѣ гостепріимную страну, народъ спокойный, гордящійся законами его оберегающими и монарха любимаго націей, достойнаго этой любви за свои добродѣтели. Вы должны быть счастливы, и вы хотите пожертвовать намъ этимъ счастіемъ; хотите возвратиться къ намъ, чтобы раздѣлять съ нами и съ королевой наши горести; такое самоотверженіе слишкомъ благородно и великодушно, и я приглашаю васъ пріостановиться на нѣкоторое время. Вы докажете свою любовь къ намъ тѣмъ, что сохраните себя до болѣе счастливыхъ дней — если мы только можемъ на нихъ надѣяться. Настоящее ужасно — что ждетъ насъ въ будущемъ? Знаютъ про то Богъ да злые люди. Конечно, мы очень желали-бы васъ видѣть, но это значило-бы, что мы васъ любимъ только для себя, если-бъ мы не удерживали ваши добрыя чувства и попросили бы настоятельно не подвергать себя опасности въ такое время, когда всѣ преступленія безнаказанны и всѣ излишества одобряются.

Примите, сударыня, увѣреніе въ нѣжнѣйшей и искренней привязанности.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXXII.

Принцу……….

16 августа 1891 г.

Напрасно писалъ я къ г-ну….. насколько эти вооруженныя собранія на берегахъ Рейна противорѣчатъ здравой политикѣ, интересамъ изгнанниковъ-французовъ и моему интересу. Все таки хотятъ начать наступательныя дѣйствія, хотятъ грозить намъ иностранцами и противопоставить ихъ заблуждающимся французамъ. Этотъ образъ дѣйствій чрезвычайно огорчаетъ меня и долженъ имѣть самыя печальныя послѣдствія: это значитъ увѣковѣчить ненависть, возбудить гнѣвъ; это значитъ, наконецъ, лишить меня. всякихъ средствъ къ соглашенію. Съ той минуты какъ начнутся непріязненныя дѣйствія, вы можете быть увѣрены, что возвращеніе во Францію сдѣлается невозможнымъ; эмиграція станетъ государственнымъ преступленіемъ и захотятъ наказать виновныхъ, которые покуда теперь могутъ назваться только жертвами; французы, которые должны были уступить силѣ, покинуть свое отечество, будутъ считаться измѣнниками, которые покусились раздирать Францію. Эти сборища эмигрантовъ, которыхъ я никогда не буду одобрять, увеличиваютъ во сто разъ силы моихъ враговъ. Они постоянно считаютъ меня душою вашихъ приготовленій; они предполагаютъ, что я имѣю тайный совѣтъ подъ именемъ австрійскаго, который направляетъ королева, который я поддерживаю и который удерживаетъ васъ на берегахъ Рейна. Они призываютъ къ оружію; агенты ихъ проникнутые ихъ доктринами, разсыпаются по улицамъ, по публичнымъ мѣстамъ, подъ окнами моего замка и каждый день звучатъ въ моихъ ушахъ эти крики; «война, война!» Меня ужасаетъ ихъ упорство, ихъ злоба, ихъ бѣшенные крики. Безумные! они хотятъ войны; о, если только сигналъ къ ней будетъ поданъ, она будетъ продолжительна и жестока. Это будетъ варварская война, потому что предметомъ ея будетъ только мщеніе и ненависть. О Боже, сохрани Францію отъ такого страшнаго бѣдствія! да не будутъ услышаны эти вопли! Если мнѣ суждено сойти съ трона, взойти на эшафотъ, на которомъ погибъ Карлъ I, покинуть все что мнѣ дорого на свѣтѣ — я готовъ; только чтобъ не было войны, чтобъ ея не было! Однако слухи о вашихъ приготовленіяхъ распространяются… Вы который хотите съ долгомъ сочетать славу, вы на котораго эмигранты смотрятъ какъ на своего отца и вождя и котораго я уважаю, какъ честнаго и великодушнаго принца — воспротивьтесь, умоляю васъ, безумнымъ намѣреніямъ собравшихся около васъ французовъ; объясните имъ, какъ слѣдуетъ, всю опасность; ихъ порывамъ возбужденнымъ несправедливостью, несчастіемъ и оскорбленіямъ — противопоставьте мою волю, мои совѣты, наконецъ, мои просьбы. Позволимъ себѣ надѣяться еще; бурѣ долженъ быть конецъ: для насъ еще могутъ наступить лучшія времена. Мнѣ нужно надѣяться и знать, что вы послушны моему голосу — чтобы имѣть хоть минуту счастія.

Лудовикъ.

ПИСЬМО ХXXIII.

Брату короля.

27 Октября 1791 г.

Сближеніе, о которомъ вы мнѣ говорите, дорогой мой братъ, основано на призракѣ, которому я никакъ не могу вѣрить. То, что происходитъ передъ моими глазами доказываетъ, что принципы почерпнутые изъ теоріи политики несостоятельны при исполненіи. Кромѣ того, какимъ образомъ бороться съ софизмами и претензіями новаторовъ?… Королева непоколебима въ своемъ мужествѣ: чѣмъ тяжелѣе становится наше положеніе, тѣмъ болѣе возрастаетъ ея твердость. Все что насъ окружаетъ кажется мнѣ слишкомъ слабымъ для успѣшной борьбы съ кликой нашихъ враговъ. Я очень прошу васъ подавать примѣръ осмотрительности. Они только ищутъ предлога: мы должны стараться парализировать нашимъ благоразуміемъ козни злобы.

Вамъ извѣстна, любезный братъ, непоколебимость моихъ нѣжныхъ чувствъ къ вамъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXXIV.

Г-ну Сен-При.

27 ноября 1791 г.

Милостивый государь, никакія мѣры, могущія возбудить междоусобную войну, не могутъ быть приняты мною для сохраненія власти. Я скорѣе отрекусь отъ престола, нежели передамъ какія-либо крѣпости державамъ, желающимъ дать мнѣ доказательство принимаемаго ими во мнѣ участія. Я принялъ новую конституцію не безъ отвращенія, но я рѣшился ее поддерживать потому, что я въ томъ присягнулъ. Только честность моихъ правилъ можетъ оправдать довѣріе французовъ…..

Употребите, милостивый государь, превосходство вашего ума, чтобы заставить ихъ понять то страшное положеніе, въ которомъ я нахожусь. Ихъ возвращеніе привело бы навѣрно къ единенію эту великую семью, отцомъ которой я такъ люблю себя называть.

Отдавая полную справедливость вашимъ великодушнымъ предложеніямъ и вызвавшаго ихъ искренняго усердія, я въ настоящую минуту не могу ничего принять и еще менѣе компрометировать себя обѣщаніями, которыя мнѣ могутъ поставить въ преступленіе. Будьте увѣрены, сударь, въ моей благосклонности и въ моемъ желаніи доказать вамъ ее.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXXV.

Г-ну Н….. ¹)

¹) Это писано вѣроятно тогдашнему министру Нарбонну.

23 декабря 1791 г.

Двѣ противныя партіи, царствующія въ законодательномъ собраніи, которыя образовались, такъ сказать, въ самый день его открытія, пугаютъ васъ и заставили васъ выслушать сдѣланныя вамъ предложенія, о которыхъ вы говорите въ послѣднемъ вашемъ письмѣ, писанномъ изъ вашего дома въ….. Я, какъ и вы, дѣйствительно устрашенъ этимъ раздѣленіемъ: ненависть и зависть поддерживаютъ его. Я вижу, что эта новая борьба породитъ неисчислимыя бѣдствія, и имѣю полное основаніе предполагать, что я буду первой жертвой неприличныхъ дебатовъ, которые будутъ послѣдствіемъ ея. Вамъ сдѣлали предложеніе, чтобы я вступилъ въ союзъ съ партіей самой буйной и самой дерзкой^[7], выбирая изъ ея среды и по ея представленіямъ министровъ, долженствующихъ быть моими совѣтниками и опредѣляя на должности, замѣщеніе которыхъ зависитъ отъ меня, только людей ихъ направленія. Всѣ эти люди мнѣ очень мало нравятся и я не могу выбирать изъ нихъ. Тутъ конституція должна служить мнѣ руководителемъ: я не могу и не долженъ уклоняться отъ нея; и будьте увѣрены, что я буду искать людей могущихъ быть мнѣ полезными среди тѣхъ, которые любятъ и хотятъ защищать эту конституцію. Тѣ, которые мнѣ указаны въ вашемъ письмѣ, не въ моемъ вкусѣ; все достоинство ихъ заключается лишь въ преступной смѣлости; они всѣ имѣютъ заднюю мысль, всегда подчиняемую обстоятельствамъ и я думаю, что они болѣе преданы нѣкоторымъ ловкимъ и скрывающимся вождямъ, чѣмъ конституціи, которую они, будто-бы, хотятъ защищать. Между ними есть еще краснобаи, но это люди неумѣющіе себя держать, безъ таланта, неспособные дѣйствовать. У Кондорсе голова набита доказательствами проблемъ. Намъ нужна не теорія, а дѣятельная опытность. Верньо недостаточно хладнокровенъ для кабинета; С….. плутоватъ и неловокъ; Я имѣетъ отталкивающую откровенность; онъ думаетъ, что даетъ совѣты и говоритъ вамъ грубыя непріятности, приправленныя патріотизмомъ. Я не выберу себѣ министровъ изъ этихъ людей. Мнѣ нужны люди благоразумные, настолько великодушные, чтобы жертвовать собой, преданные и по долгу и по чести новому порядку вещей, которые бы достаточно любили меня, чтобы благоволить интересоваться еще мной. Вы видите, что мнѣ невозможно сдѣлать выборъ изъ людей представленныхъ мнѣ партіей, могущество которой васъ пугаетъ. Посмотримъ, не смогу-ли я ее побѣдить, выставивъ противъ нея истинныхъ друзей конституціи. Прощайте.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXXVI

Г-ну Верньо ¹).

¹) Верньо, величайшій послѣ Мирабо ораторъ національнаго, а потомъ законодательнаго собранія, талантливѣйшій представитель партіи Жиронды. Когда жирондистовъ (31 мая 1793 г.) одолѣли якобинцы, Верньо въ числѣ многихъ другихъ жирондистовъ былъ обвиненъ и казненъ.

19 января 1792 г.

Вашъ планъ превосходенъ; но ужъ теперь не время притворяться. Вы дѣлаете предположенія, но я ничего не въ состояніи сдѣлать; я не въ силахъ увѣрить въ своемъ желаніи дѣлать добро. Вы сами не можете надѣяться на какой-либо успѣхъ, какъ-бы я того ни желалъ. Злоба бодрствуетъ: составляются заговоры; конституція должна погибнуть, а съ ней и созданныя ею общественныя власти. Идеи ваши либеральны и велики, но предполагаемое вами смѣшанное управленіе не можетъ существовать долѣе одного дня. У новаторовъ только одна цѣль: они стремятся къ чему-нибудь новому и никогда не останавливаются на чемъ-нибудь; они всегда только уничтожаютъ; они уничтожили-бы на другой-же день ту конституцію, которая была бы ими установлена, устранили-бы тѣхъ должностныхъ лицъ, которыя были-бы ими назначены: они стремятся уничтожить другъ друга. Необходимо добросовѣстно примкнуть къ конституціи; въ ней есть несовершенства — я согласенъ; но это спасительная доска въ такое бурное время: будемъ спасать вмѣстѣ и добросовѣстно эту конституцію.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXXVII.

Г-ну Петіону. Парижскому Мэру ¹)

¹) Петіонъ тоже жирондистъ, любимецъ народа, прозванный имъ добродѣтельный Петіонъ (la Vertu Petion), впослѣдствіи при паденіи партіи Жиронды послѣ 31 мая осужденный съ ними.

14 февраля 1792 г.

Постоянно выражаемое мною неизмѣнное намѣреніе облегчить участь наиболѣе страдающей въ настоящее время части народа должно служить порукою въ моей всегдашней готовности содѣйствовать всею моею властію народному представительству. Я всецѣло одобряю все, что вы мнѣ предлагаете сдѣлать въ переданной мнѣ вами запискѣ, а потому благоволите раздать, съ благоразумнымъ распредѣленіемъ, суммы, которыя я приказалъ передать въ ваше распоряженіе.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXXVIII.

Г-ну Н…

....... марта 1792 г.

Я очень уважаю общественное мнѣніе, но считаю его дурно направленнымъ. Вы хотите, чтобы я опять испробовалъ философіи и ея дѣятелей; вы желаете, чтобы я призвалъ въ мой совѣтъ г-на Кондорсе. Не съ такими философами, какъ Кондорсе, могутъ правители удержать великій народъ въ повиновеніи законамъ покровительствующимъ, освященнымъ вѣками. Вашему философу-геометру не достаетъ какъ и метафизикамъ, компаса опытности, которымъ руководствуются люди, стоящіе у кормила правленія и который имъ необходимъ. Ихъ теорія ничтожна; они могутъ овладѣть расположеніемъ народа, — но болѣе не могутъ ничего. Я пріобрѣлъ право не довѣрять этимъ новымъ людямъ, жаждущимъ власти и съ нетерпѣніемъ стремящимся играть видную роль. Увлеченіе, обуявшее нѣкоторые выдающіеся умы въ Собраніи, не заставитъ меня поступиться моимъ долгомъ и сдѣлать дурной выборъ. Тѣмъ не менѣе я очень тронутъ всѣмъ тѣмъ, что внушила вамъ ваша привязанность ко мнѣ. Я не приглашу ни г-на Петіона, ни г-на Кондорсе, потому что я не могу этого сдѣлать предлагаемымъ мнѣ способомъ безъ того, чтобы не компрометировать себя. Я думаю, что дамъ новое доказательство моего къ вамъ уваженія, прося васъ быть истолкователемъ моихъ видовъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XXXIX.

Г-жѣ Аделаидѣ.

16 марта 1792 г.

Сладостная привычка, васъ видѣть, милая тетушка, дѣлаетъ тягостною для меня разлуку съ вами. Во всякихъ другихъ обстоятельствахъ. кромѣ тѣхъ, въ которыхъ мы теперь находимся, я бы раздѣлилъ съ вами испытываемое вами удовольствіе находиться въ странѣ гдѣ жили величайшіе люди древности. Римъ и Италія вызываютъ такія великія воспоминанія, что тамъ нельзя сдѣлать шагу, чтобъ че напасть на слѣды повелителей міра.

Судя по вашимъ письмамъ, вы съ разумною разборчивостью осматривали древнія и новыя красоты въ отечествѣ Цезарей: вы говорите о нихъ съ восторгомъ, порождаемымъ любовью къ искусствамъ. Я уже благодарилъ и теперь еще велѣлъ благодарить Святого Отца за его ласковую предупредительность и за деликатное вниманіе къ вамъ. Я надѣюсь, что при нашемъ свиданіи вы мнѣ дадите дневникъ вашего путешествія.

Мое положеніе все ухудшается; настоящее горестно, а будущее можетъ быть еще хуже. Сквозь этотъ мракъ трудно предвидѣть послѣдствія угрожающаго мнѣ взрыва. Г-нъ Лафайетъ не измѣнился со времени вашего отъѣзда. Его честолюбіе равняется его притворству, а притворство — его неблагодарности. Королева увѣряетъ, что во времена рыцарства его-бы объявили безчестнымъ и измѣнникомъ; я же нахожу, что онъ дѣйствуетъ такъ, какъ мыслитъ и что онъ мыслитъ такъ, какъ дѣйствуетъ.

Г.г. Бриссакъ, Шабо и герцогъ Мальи часто посѣщаютъ насъ мы говоримъ о васъ. Королева не совсѣмъ здорова; дѣти мои, напротивъ, пользуются отличнымъ здоровьемъ. Сестрѣ моей нужно бы немного больше движенія; но мы не имѣемъ даже права прогуливаться: судите поэтому объ остальномъ.

Прощайте, дорогая тетушка; любите того, кто такъ нѣжно преданъ вамъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XL.

Г-ну Н…

Мартъ 1792 г.

Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ вы были испуганы. Я отказалъ тѣмъ, которымъ покровительствовали люди устрашавшіе васъ; они возобновляютъ свои предложенія, но уже болѣе энергически: они обладаютъ волей; они непремѣнно хотятъ приказывать. Я принялъ ихъ предложенія и ихъ посланцевъ съ тою-же холодностью и не далъ имъ никакой надежды. Я получилъ письмо отъ одного депутата, Руйе; вы прочитаете его у меня: это верхъ сумасбродства. Этотъ господинъ обѣщаетъ мнѣ и счастіе и любовь французовъ и долгое, славное царствованіе, если я буду дѣлать все, что онъ соблаговолитъ мнѣ посовѣтовать. Право, это меня возмущаетъ. Эти люди заставить меня бѣжать отъ нихъ. Я бы готовъ былъ ихъ ненавидѣть, если бы они не возбуждали во мнѣ жалости. Приходите пораньше въ замокъ, вы прочтете это письмо, и я поговорю съ вами объ одномъ проектѣ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XLI.

Министру Роланду ¹).

¹) Роландъ Жирондистъ, навязанный королю въ министры своею партіей и требованіемъ общественнаго мнѣнія, въ которомъ онъ стоялъ высоко, благодаря несомнѣнной честности и патріотизму, а также благодаря почетной извѣстности, которою пользовалась его умная жена. Роландъ подалъ рѣзкій и непочтительный мемуаръ королю. При паденіи партіи жирондистовъ Роландъ и его жена были казнены.

21 марта 1792 г.

Меня можно удивить, но невозможно внушить мнѣ страхъ и когда-либо овладѣть моей душой такимъ способомъ. Я знаю, что партія, патріотизмъ, могущество и вліяніе которой вы мнѣ выхваляете — способна дерзнуть на все; но я знаю также, что противная ей партія болѣе многочисленна и менѣе экзальтирована; она состоитъ изъ большинства порядочныхъ людей, которые должны же наконецъ выказать смѣлость и выказать мужество добродѣтели. Я знаю, что могу погибнуть, что злые люди способны на все; что народъ въ заблужденіи и вѣритъ ихъ патріотизму, ихъ безкорыстію; но я позволю себѣ, сударь, предсказать, что торжество этихъ людей не будетъ продолжительно; если я погибну, они захотятъ раздѣлить между собою то, что отъ меня останется; этотъ дѣлежъ повлечетъ гибельные раздоры: тогда порядочные люди смогутъ вздохнуть на минуту; тогда возвратится къ нимъ ихъ мужество; ихъ дѣло — правое и они восторжествуютъ; французы будутъ отомщены и современенъ, когда-нибудь память обо мнѣ удостоится ихъ оправданія. Милостивый государь, я не хочу видѣть этихъ людей и никогда не смогу входить съ ними въ сдѣлки. Вотъ мое рѣшеніе; оно непоколебимо.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XLII.

Министру Дюмурье ¹)

¹) Дюмурье — генералъ, тогда военный министръ.

24 апрѣля 1792 г

Хотятъ, чтобы я вошелъ въ сдѣлку съ преступленіемъ; мнѣ дѣлаютъ нахальныя предложенія; думаютъ унизить мою душу — послѣ того какъ унизили мою корону. Имъ бы хотѣлось, чтобы бунтовщики могли похваляться, видя меня на ихъ сторонѣ, отказавшимся отъ подобающаго мнѣ величія, отъ честности, чтобы стать въ ряды ихъ, нарядиться въ красную шапку и побрататься съ погибшими сынами грязной демагогіи, врагами всякой власти, приверженцевъ безчестнаго и подлаго честолюбца. Нѣтъ! никакой сдѣлки съ порокомъ! сердце мое ненавидитъ лживость. Я могъ, руководствуясь разумною политикой уступить болѣе, чѣмъ позволяли мнѣ мое желаніе и моя совѣсть; но я не былъ измѣнникомъ и обманщикомъ. Истинные друзья конституціи всегда увидятъ меня защищающимъ эту народную хартію, которой я долго не рѣшался санкціонировать и которую отвергнуть было, можетъ быть, моимъ долгомъ въ моихъ интересахъ и въ интересахъ моего сына. Но я обѣщалъ; время, опытъ, общественное мнѣніе будутъ мною принимаемы во вниманіе, а королевская воля, интересы короля Франціи будутъ всегда забыты. Не надѣйтесь, чтобы я перемѣнилъ, свое мнѣніе, чтобы я сталъ выше конституціи или ниже ея: я сохраню то мѣсто, на которое она меня поставила. Никогда не увидятъ, чтобъ я искалъ убѣжища въ вертепѣ якобинцевъ или прибѣгалъ къ покровительству тѣхъ, которыхъ я велю наказать со временемъ, если порядокъ возстановится, если конституція объявитъ меня все-таки королемъ французовъ и если, наконецъ, добродѣтели будетъ принадлежать большинство въ несчастной Франціи. Если вы обѣщали, милостивый государь, возьмите назадъ ваше слово; скажите тѣмъ, кто сдѣлалъ вамъ лукавыя предложенія… да, сударь, лукавыя, что я не могу ихъ принять; скажите имъ, что они мнѣ внушаютъ отвращеніе. Пусть они клевещутъ на меня, пусть они мстятъ: я останусь вѣренъ порядочнымъ людямъ, взирающимъ на меня, друзьямъ конституціи, которые должны довѣриться мнѣ, всѣмъ французамъ, которые не будутъ же всегда объяты мракомъ лжи и заблужденія и которыхъ отцомъ и другомъ я всегда останусь. Вотъ моя исповѣдь и мой отвѣтъ. Вы можете объявить ихъ — я не отрекусь.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XLIII.

Брату короля.

28 апрѣля 1792 г.

Вы оцѣнили, любезный брать, съ большою проницательностью людей, завѣдывающихъ различными министерствами; но оцѣнку ихъ сдѣлать легче нежели указать мнѣ кого нужно выбрать, чтобъ замѣнить ихъ. Дюмурье — горячая голова, ни къ чему не можетъ мнѣ быть годенъ; его честолюбіе и шаткіе принципы доказываютъ только, что интриганы рано или поздно найдутъ случай выдвинуться впередъ. Этотъ Дюмурье вообще гораздо ниже того, чѣмъ онъ себя воображаетъ. Что касается г-на Н… это какой то безмозглый, безъ всякихъ талантовъ, всю жизнь свою дѣлавшій только глупости и довершившій ихъ тѣмъ, что поступилъ въ министры къ людямъ не желающимъ имѣть короля. Граве — горячая голова, безъ способностей. Военное министерство въ лицѣ этихъ трехъ человѣкъ отражало на себѣ всю политическую неурядицу. Они не съумѣли ни поддержать дисциплины въ арміи, ни заслужить ея уваженія. Произведенныя въ ней обстоятельствами нововведенія были послѣдствіемъ отчасти посредственности этихъ людей, отчасти ихъ боязливости, придавшей дерзость возмутителямъ. Что касается этого Роланда, котораго превозносили, какъ мудреца, долженствовавшаго быть вторымъ Сюлли, то я встрѣтилъ въ немъ лишь систематика; подъ покровомъ пуританца онъ скрываетъ честолюбіе такъ и порывающееся наружу, онъ прибѣгаетъ къ лицемѣрію, чтобы его не разгадали. У Роланда есть жена, очень умная женщина, распоряжающаяся его кабинетными занятіями и управляющая министерствомъ. Королева видитъ всѣ эти новыя лица съ отвращеніемъ; но жирондисты пріобрѣли теперь огромный перевѣсъ и управляютъ общественнымъ мнѣніемъ. Въ этой партіи отличаютъ одного адвоката, по имени Верньо; у него болѣе истиннаго краснорѣчія нежели у Мирабо; въ манерѣ его менѣе важности, но мысли болѣе основательныя и даже, можетъ быть, болѣе блестящія. Меня увѣряли, что онъ вовсе не злой человѣкъ, но это южная натура, жаждущая славы и одержимая маніей возрожденія Франціи по образу древняго Рима. У Бриссо^[8] тоже много этой маніи въ той сферѣ, въ которой онъ дѣйствуетъ; также и нѣкоторый аббатъ Г…^[9], выставляющій себя филантропомъ. Этотъ апостолъ чернецовъ громко вопіетъ противъ тираніи, но онъ пользуется кредитомъ второстепеннымъ.

Ривароль, знанія котораго для меня драгоцѣнны и усердіе котораго неудержимо, сдѣлалъ мнѣ самое странное предложеніе, которое всякій другой на моемъ мѣстѣ принялъ-бы. «Я обдумалъ» — сказалъ онъ — «ваше положеніе: я взвѣсилъ шансы за и противъ васъ; я настолько изучилъ характеръ французовъ, что могу научить васъ извлечь пользу изъ ихъ кратковременнаго увлеченія средствомъ, которое сдѣлаетъ васъ втрое могущественнѣе: такъ какъ якобинцы стремятся все уничтожить только для того, чтобъ самимъ властвовать, то смѣло идите въ ихъ общество, украсьте вашу царственную голову красной шапкой, но имя которой теперь повелѣваютъ — вѣдь, старшинство власти за вами. Удивленіе, опьяненіе, которое ими овладѣютъ при видѣ такого необыкновеннаго поступка несомнѣнно разрушитъ всѣ преступные подкопы вашихъ враговъ, это васъ націонализируетъ и свяжетъ по рукамъ и по ногамъ шайку коноводовъ». Таковъ въ сущности одинъ изъ тысячи плановъ, любезный братъ, предлагаемыхъ мнѣ нѣкоторыми приверженцами монархіи для борьбы съ чудовищемъ, готовящимся поглотить Францію. Вы понимаете, что религія, честь, мое королевское достоинство и моя привязанность къ семейству не позволяютъ мнѣ принять что-либо, могущее выставить меня на показъ Европѣ. Я могу испытать участь Карла I, потому что коль скоро границы справедливости нарушены — нѣтъ болѣе безопасности ни для того, кто царствуетъ, ни для того, кто стремится царствовать. Когда буря разбиваетъ корабль, пловцу остается только одно: мужественно покориться своей участи; настоящее мое положеніе почти таково. Прощайте, мой милый братъ; опасности, которыми меня пугаютъ, никогда не поколеблютъ во мнѣ того, чѣмъ я обязанъ предъ собою, какъ король и какъ глава одной изъ первыхъ націй на свѣтѣ.

Лудовикъ.

P. S. Посылаю копію съ моего письма къ Дюмурье, который но другимъ побужденіямъ, сдѣлалъ мнѣ почти такое-же предложеніе какъ и Ривароль.

ПИСЬМО XLIV.

Герцогу Бриссаку.

27 мая 1792.

Мнѣ чрезвычайно нравится высказанное вами вчера мнѣніе. Надо уступать, чтобы не радражать; надо уступать, чтобы отнять у враговъ моихъ всякій поводъ истолковывать мои намѣренія въ дурную сторону. Вы можете привести въ исполненіе распущеніе конституціонной стражи; надѣюсь, что это распущеніе временное: невозможно. чтобы такое состояніе недовѣрія могло быть продолжительно. Хотятъ утомить меня; хотятъ, чтобы я потерялъ терпѣніе; эти имъ не удастся. Я привыкъ къ пожертвованіямъ, хотя такая жертва, признаюсь, тяжела: эта стража давала мнѣ возможность быть полезнымъ добрымъ людямъ, которые все потеряли, защищая меня. Я боюсь, чтобы имъ не повредили тѣ услуги, которыя они мнѣ оказывали. Есть люди, которые такъ искренно меня ненавидятъ, что явно выражаютъ недоброжелательство ко всѣмъ, кто меня окружаетъ или кажется привязаннымъ ко мнѣ. Скажите всѣмъ этимъ добрымъ людямъ, что они всегда останутся у меня на службѣ, что я всегда останусь отцомъ для нихъ. Опишите имъ мою горесть и передайте мое сожалѣніе всѣмъ бывшимъ въ составѣ этой стражи, къ которой я былъ очень привязанъ. Скажите имъ, что я надѣюсь когда-нибудь ихъ снова собрать, вознаградить ихъ усердіе и расплатиться за тѣ услуги, которыя мнѣ оказывали и могутъ еще оказывать вѣрные подданные. Что касается васъ, сударь, я васъ не благодарю: вы французъ, вы почитаете своего короля, вы умѣете исполнять свой долгъ. Мой-же долгъ — любить васъ, уважать васъ и доказать вамъ это.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XLXV.

Брату короля.

28 мая 1792 г.

Дерзость бунтовщиковъ не знаетъ границъ, любезный братъ; мнѣ сдѣланы самыя нелѣпыя предложенія отречься отъ престола. Если я соглашусь на эту, такъ называемую, «мѣру общественнаго спасенія», тогда провозгласятъ королемъ французскимъ моего сына. До его совершеннолѣтія совѣтъ регентства будетъ завѣдывать отъ его имени всѣми дѣлами. Если я соглашусь, мнѣ предоставлено будетъ избрать себѣ резиденцію, гдѣ мнѣ вздумается, даже внѣ предѣловъ королевства. Мнѣ отданы будутъ въ собственность всѣ наслѣдственныя мои имѣнія, съ содержаніемъ въ пять милліоновъ, изъ которыхъ два, въ случаѣ моей смерти, переходятъ къ королевѣ. Предложенія эти сдѣланы мнѣ человѣкомъ, котораго я теперь еще немогу вамъ назвать, но онъ душа той партіи, которая постоянно до настоящаго времени подрывала все, что было упрочено вѣками. Со всѣхъ сторонъ получаю я безъименныя письма. Мнѣ пишутъ, что мы приближаемся къ трагедіи, развязкою которой будутъ паденіе монархіи и моя смерть, — если я не рѣшусь сдѣлаться частнымъ человѣкомъ. Я не буду внимать этимъ преступнымъ внушеніямъ; я умру на томъ мѣстѣ, на которое поставило меня Провидѣніе, невозмутимо, потому что я никогда не переставалъ быть справедливымъ. И вполнѣ готовъ ко всему. Богъ и упованіе, вотъ, милый братъ, что не можетъ быть отнято отъ меня. Съ чистой совѣстью и твердостію въ несчастій я могу презирать ненависть злыхъ людей.

Прощайте; я напишу вамъ подробнѣе послѣзавтра.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XLVI.

Г-ну Монморену.

17 Іюня 1792 г.

Любезный Монморенъ! Мэръ города Парижа былъ у меня сейчасъ; онъ принесъ мнѣ жалобу отъ имени національныхъ гвардейцевъ Марселя, которые говорятъ, будто имъ нанесли оскорбленіе люди, состоящіе у меня на службѣ. Я сказалъ г. мэру, что я разберу дѣло, но лишь тогда, когда мнѣ укажутъ на виновныхъ. Этотъ отвѣтъ повидимому не удовлетворилъ г. Петіона.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XLVII.

Г. Монморену.

21 Іюня 1792 г. ¹).

¹) Это письмо писано подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ событій 20 Іюня 1789 года, когда до тридцати тысячъ народа вооруженнаго пиками и саблями явились въ засѣданіе законодательнаго собранія и дефилировали предъ народными представителями черезъ залу шумною процессіею съ пѣніемъ и криками, неся громадныя доски съ наклеенными «деклараціями правъ», разныя знамена и символическіе знаки; несли между прочимъ сырое бычачье сердце, воткнутое на пику съ надписью: «сердце аристократа»; на другой пикѣ водружены были вмѣсто знамени разорванные штаны, какъ эмблема санкюлотовъ. Процессія проходила три часа съ криками «долой veto! да здравствуютъ санкюлоты! долой аристократовъ!» Наконецъ ворвались въ Тюльери, разбили главную дверь, таща по лѣстницѣ пушку; ворвались въ покои короля, заставивъ его выслушать поданную ему петицію народа и надѣть красную шапку въ знакъ любви къ народу; одѣли красную шапку на голову маленькаго дофина и только къ вечеру сдались на увѣщанія болѣе благоразумныхъ изъ своихъ предводителей оставить въ покоѣ королевское семейство и удалиться. — Послѣ этого король немедленно написалъ и на другое утро распубликовали прокламацію, о которой говорится въ этомъ письмѣ. Вотъ ея содержаніе: «Французы, конечно, не безъ горести узнаютъ, что вооруженная толпа возбужденная нѣсколькими бунтовщиками, ворвалась въ жилище короля… угрозамъ и оскорбленіямъ мятежниковъ король противопоставилъ лишь свою совѣсть и любовь общественнаго блага. Онъ не видитъ предѣла, на которомъ они остановятся; по до какой-бы крайности они не дошли, никогда не вырвутъ они у него согласія на то, что онъ считаетъ противнымъ общественной пользѣ… и проч.

Если тѣ, которые стремятся низвергнуть монархію, нуждаются въ совершеніи еще одного преступленія — пусть они его совершатъ…

Король повелѣваетъ всѣмъ правительственнымъ учрежденіямъ и муниципалитетамъ быть на стражѣ личности и собственности гражданъ».

Не гнѣвъ и не негодованіе ощущалъ я вчерашній день, любезный Монморенъ, а истинное терзаніе души, страдающей при видѣ бѣшенства, овладѣвшаго народомъ. Зрѣлище этихъ людей, осмѣлившихся угрожать мнѣ, ни на минуту не испугало меня: но что всегда будетъ казаться невѣроятнымъ для потомства, это то, что всѣ эти ужасы происходили передъ глазами народныхъ представителей, не употребившихъ съ своей стороны ни малѣйшаго усилія остановить или наказать нарушителей общественнаго спокойствія. Цы лучше другихъ знаете, любезный мой Монморенъ, что счастію французовъ я принесъ въ жертву прерогативы моей короны, интересы моего семейства, привычки моего дѣтства, — и что же изъ этого вышло? — Одни оскорбленія. Въ ожиданіи, пока роковой опытъ не образумитъ націю, я считаю, что не долженъ ни въ чемъ измѣнять своихъ предположеній въ настоящую минуту.

Можете распорядиться обнародованіемъ прокламаціи, содержаніе которой я сообщилъ вамъ третьяго дня; прикажите Паризо напечатать ее въ теченіи дня. Когда вы придете завтра ко мнѣ, около десяти часовъ утра, я вамъ много сообщу такого, что требуетъ подробнаго разсмотрѣнія.

Покойной ночи, любезный Монморенъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XLVIII.

Теткамъ короля.

Іюня 1792 г.

Несчастія наши, любезныя мои тетушки, достигли крайней степени. Послѣдовало самое ужасное нападеніе: насильно ворвались въ мое жилище; я былъ поруганъ, угрожаемъ, подвергался ударамъ убійцъ. Дѣти мои, королева, М-me Елизавета раздѣляли мою участь. Вы получите подробности объ этомъ ужасномъ днѣ, который долженъ возбудить негодованіе всѣхъ французовъ, для которыхъ порядокъ есть первѣйшее благо. Европа, безъ сомнѣнія, съ глубокимъ негодованіемъ приметъ извѣстіе объ этомъ новомъ оскорбленіи моей особы. Еще Провидѣніе храпитъ меня и мое семейство; да отвратитъ Небо неуспокоившуюся еще бурю и да спасетъ того, который любитъ васъ, часто говоритъ о васъ и который радъ, что вы далеко отъ той страны, гдѣ законы безсильны противъ виновныхъ, гдѣ безсильна власть, гдѣ добродѣтель не уважается и гдѣ буйство возводится въ патріотизмъ.

Примите искреннія увѣренія въ сердечной моей къ вамъ привязанности.

Лудовикъ.

ПИСЬМО XLIX.

Брату короля.

1 Іюля 1792 г.

Васъ уже увѣдомили, мой дорогой братъ, о перенесенныхъ мною въ теченіи дня 20 Іюня оскорбленіяхъ, тѣмъ болѣе для меня чувствительныхъ, что народомъ, ворвавшимся въ мое жилище, предводительствовали люди, которыхъ я нѣкогда осыпалъ благодѣяніями. Національная гвардія, которая во всякомъ случаѣ должна была защитить меня, продалась возмутителямъ^[10]. Ея начальникъ не пытался употребить свою власть; онъ гордился своею дерзостью предо мною.

На крики озлобленія я отвѣчалъ невозмутимымъ спокойствіемъ; моя холодная твердость разстроила на этотъ разъ ихъ кровожадные расчеты. Королева и все мое семейство выказали геройскую покорность судьбѣ; они давно уже освоились съ мыслью, что все возможно; наша участь слишкомъ незавидна: пусть же злоба довершитъ то, что начала… Часть собранія выразила сильное негодованіе. Лежандръ говорилъ у якобинцевъ съ трибуны, что народъ почтилъ посѣщеніемъ своего уполномоченнаго? Маратъ^[11] и Гебертъ^[12] провозгласили тоже въ своихъ листкахъ. Наемные крикуны изрыгали подъ моими окнами угрозы, показывавшіе всю наглость бунтовщиковъ. Еслибы не утѣшенія религіи, я бы уже давно отрекся отъ верховной власти. Дюмурье предлагалъ различные планы, какъ разрушить заговоры якобинцевъ, Робеспьеровъ и Дантоновъ, но это невозможно безъ ужаснаго пролитія крови: я скорѣе согласенъ пасть жертвою злодѣевъ, нежели запятнать мою жизнь смертію хотя-бы одного француза. Когда я вижу, что порокъ торжествуетъ, что дерзость ставитъ себя наравнѣ съ справедливостью — я одобряю принятое Карломъ Пятымъ рѣшеніе отречься отъ престола. Не знаю, милый братъ, что мнѣ готовитъ судьба въ будущемъ, что же касается настоящаго, то невозможно быть несчастнѣе вашего друга и брата.

Лудовикъ.

ПИСЬМО L.

Брату короля.

17 Іюля 1692 г.

Хочу сообщить вамъ, любезный братъ, о происшедшей неприличной сценѣ. Я говорилъ вамъ уже о нѣкоторыхъ предложеніяхъ, сдѣланныхъ мнѣ депутатами, которые часто подаютъ голоса вмѣстѣ съ якобинцами. Эти люди, сердечно ненавидящіе другъ друга и которые кончатъ тѣмъ, что будутъ безпощадно воевать между собою, желали-бы. не знаю, право, съ какою цѣлію, завербовать меня подъ свои знамена; но я нечувствителенъ къ ихъ обѣщаніямъ и угрозамъ, глухъ къ ихъ приглашеніямъ и постоянно отказывался содѣйствовать ихъ проектамъ. Они вздумали напугать меня: ко мнѣ отправили изъ собранія депутацію по нѣкоторымъ важнымъ дѣламъ. Устроили такъ, что въ составъ депутаціи этой вошли люди экзальтированные, изъ тѣхъ плохо образованныхъ умовъ, которые пренебрегаютъ приличіями и считаютъ себя равными королямъ и вполнѣ свободными отъ всего существами, потому что у нихъ здоровыя легкія, что они обладаютъ даромъ говорить дерзости и что они никогда не умѣютъ уважать несчастіе.

Ввели депутацію. Рѣчь говорилъ какой-то Жансоне^[13]; онъ говоритъ хорошо, даже съ нѣкоторою сдержанностью: но странные обороты и рѣзкія выраженія портятъ его рѣчь. Я отвѣчалъ; говорилъ во мнѣ не разсудокъ, а сердце; я забылъ, что я король и объяснялся съ полнымъ чистосердечіемъ.

Королева при этомъ присутствовала: вдругъ одинъ молодой человѣкъ, пылкій, повидимому взбалмошный, началъ говорить и выговаривать королевѣ: «это вы, сударыня, — сказалъ онъ — губите короля; это ваши совѣты: вы окружены одними роялистами и удаляете отъ себя патріотовъ». Королева отвѣчала ему съ достоинствомъ; — онъ пожалъ плечами. Я хотѣлъ укротить гнѣвъ этого непрошеннаго цензора, но онъ снова заговорилъ съ нахальствомъ и соблаговолилъ увѣрить меня, что я хорошій человѣкъ, но къ сожалѣнію введенный въ заблужденіе измѣнниками, врагами отечества. Что отвѣчать, чтобъ вразумить такого человѣка? Молчать, обратиться къ оратору депутаціи — вотъ что мнѣ оставалось. Я замѣтилъ, что многіе изъ присутствовавшихъ депутатовъ раздѣляли это сумашествіе, называли это мужествомъ, аплодировали молодому нахалу, который — какъ сказывали мнѣ — называется Мерленъ де Тіонвиль^[14].

Я разсказалъ этотъ анекдотъ нѣкоторымъ членамъ правой стороны; они увѣряли меня, что на другой день въ одной изъ аллей клуба Фоліантовъ этотъ молодой депутатъ хвасталъ своей дерзостью и воображаетъ себя достойнымъ соперникомъ Катона, потому что нарушилъ должное королевѣ уваженіе. Вотъ люди, которые хотятъ управлять Франціею! О, братъ, пожалѣйте меня!

Лудовикъ.

ПИСЬМО LI.

Брату короля.

27 Іюля 1792 г.

Мой милый братъ;

…то сходятся, то расходятся; хотятъ меня обмануть; ставятъ мнѣ ловушку. Приходилъ ко мнѣ Верньо, представлялъ декларацію, которую онъ называлъ прямою и честною. Эти господа, не вѣрящіе прямотѣ и честности короля, всегда являются съ предложеніями такого рода. Признаюсь, что его доводы меня поразили: онъ обладаетъ талантомъ, краснорѣчіемъ отъ души, свободой слова и большой энергіей: онъ меня прельстилъ. Онъ увѣрялъ меня, что всѣ депутаты Жиронды были одушевлены тѣмъ-же духомъ, имѣли тѣ-же намѣренія, но что они принуждены употребить хитрость и выигрывать время; что противная партія слишкомъ сильна; что она показываетъ видъ, что ненавидитъ королей, но что еще болѣе ненавидитъ она конституцію, удаляющую ее отъ власти и противъ которой она себя объявила еще тогда, когда конституція эта была въ зародышѣ. Онъ говорилъ мнѣ объ обширныхъ замыслахъ неблагонамѣренныхъ людей; увѣрялъ меня, что якобинцы въ своихъ письмахъ, сочиненіяхъ, въ своихъ клубахъ, не удовольствовались требованіемъ низведенія меня съ престола, но подговорили многихъ изъ своихъ коноводовъ требовать того съ трибуны законодательнаго корпуса. Онъ совѣтуетъ мнѣ угождать партіи Жиронды и ускорить сліяніе ея съ правою стороною средствами, которыя берется мнѣ указать.

Съ другой стороны нѣкоторые агенты угрожающихъ мнѣ заговорщиковъ требуютъ отъ меня очищенія законодательнаго корпуса, представили мнѣ для составленія министерства людей по своему выбору, приглашаютъ меня произвести коренную реформу всѣхъ установленныхъ властей и проектировали нѣкоторыя измѣненія конституціи. Они увѣряютъ, что если получатъ то, чего желаютъ, то объявятъ себя на моей сторонѣ; что я и ихъ партія восторжествуемъ и тогда я буду настоящимъ королемъ; что патріоты будутъ стоять за меня потому, что будутъ защищать своихъ приверженцевъ и свое произведеніе.

Партія Жиронды мнѣ была-бы по душѣ, противная-же ей партія вселяетъ во мнѣ отвращеніе. Я-бы хотѣлъ соединить правую сторону съ лѣвой, Жиронду съ Фельянтами^[15], но обѣ партіи думаютъ только о себѣ; онѣ забываютъ французовъ, свое отечество, изгнаниковъ: ихъ предложенія не будутъ приняты. Увидимъ, восторжествуетъ-ли дерзость заговорщиковъ, и всегда-ли спокойствіе порядочныхъ людей будетъ составлять силу негодяевъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО LI.

Г. Монморену.

Парижъ, 1 августа 1792 г.

Вы хотите меня утѣшить, возбудить мое мужество, воскресить надежду… Нѣтъ, мнѣ невозможно вѣрить въ счастливую будущность. Я все сдѣлалъ для возможности такой надежды. Мои враги имѣли дерзость преступленія; имъ до сихъ поръ все удавалось. Имъ остается сдѣлать только еще одну попытку — и она имъ удастся… Мое положеніе тѣмъ болѣе тягостно, что мнѣ измѣнили всѣ тѣ, которые называютъ себя моими друзьями, которые должны-бы быть мнѣ преданными и которыхъ я призвалъ на государственныя должности; каждый день говорятъ они мнѣ о своей ко мнѣ привязанности, клянутся, что готовы для меня пожертвовать собою, а въ нужное время я нахожу усердіе ихъ ко мнѣ застывшимъ, и они становятся на сторону моихъ враговъ. Вы мнѣ говорите о какихъ-то собраніяхъ роялистовъ, о друзьяхъ, предлагающихъ мнѣ свои имущества и руку помощи… Нѣтъ, не мнѣ теперь требовать жертвъ. Государь въ несчастій боится быть причиною гибели своихъ друзей. Поблагодарите отъ меня этихъ вѣрныхъ подданныхъ, лучше повидайтесь съ тѣми изъ моихъ враговъ, которыхъ можно привлечь выгодами или обѣщаніями. Дѣйствуйте, если еще есть время: я полагаюсь на васъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО LIII.

Брату короля. — Среди Національнаго Собранія.

11 августа 1792 г. ¹).

¹) 28 іюля 1792 г. появился въ парижскихъ газетахъ манифестъ герцога Брауншвейгскаго, главнокомандующаго союзною австро-прусскою арміею въ Кобленцѣ, приглашавшій французовъ освободить короля и возстановить прежній порядокъ, и угрожавшій войною и возмездіемъ въ случаѣ неисполненія сего. Парижане, приписывая иностранное вмѣшательство королю, взволновались: послѣдовало инсуррекціонное движеніе; произведено вооруженное нападеніе на Тюльери, дворецъ былъ разграбленъ и зажженъ и король долженъ былъ искать убѣжища въ средѣ Законодательнаго Собранія. Народъ прямо требовалъ низверженія короля которое вскорѣ и послѣдовало.

Кровь и огонь поочередно ознаменовали вчерашній ужасный день, милый брать; принужденный покинуть вмѣстѣ съ семействомъ мой дворецъ и искать убѣжища въ средѣ моихъ заклятыхъ враговъ, я теперь на ихъ глазахъ излагаю, можетъ быть въ послѣдній разъ, мое ужасное положеніе. Францискъ I, будучи въ отчаянномъ положеніи, писалъ: «Все погибло, кромѣ чести»; — я-же не имѣю другой надежды, какъ на справедливость Божію и на чистоту благихъ на, мѣреній, которыя я никогда не переставалъ питать къ пользѣ французовъ. Если я погибну, какъ все заставляетъ этого ожидать, не забудьте послѣдовать примѣру Генриха IV во время осады имъ Парижа, и Лудовика XII при вступленіи его на престолъ. Прощайте, сердце мое подавлено; все, что я вижу, все, что я слышу, убиваетъ меня. Не знаю, какъ и когда смогу отнынѣ писать вамъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО LIV.

Г-ну Верньо.

11 августа 1792 г. 10 часовъ утра. Господинъ Президентъ,

Среди шума засѣданія столь бурнаго, столь убійственнаго для моей чувствительности и столь оскорбительнаго для народнаго представительства, Законодательный Корпусъ, надѣюсь, займется изысканіемъ способовъ успокоить народное волненіе. Я не требую возмездія за преступное нападеніе, заставившее меня съ семействомъ придти и стать подъ охрану народныхъ избранниковъ: виновниковъ, подлежавшихъ-бы наказанію, слишкомъ много, чтобы можно было надѣяться на то, что страшный примѣръ устрашитъ преступныхъ. Пусть сдѣланное зло будетъ забыто; пусть спокойствіе и миръ возродятся изъ пепла дворца моихъ предковъ; но я все-таки думаю, что жертва эта не сравнится съ испытываемою мною глубокою горестью при видѣ попранія законовъ и низверженія общественнаго порядка.

Для продолженія трудовъ Собранія необходимо, чтобы мнѣ нашли убѣжище, въ которомъ семейство мое было въ безопасности, чтобы я могъ пользоваться, покрайней мѣрѣ, тѣмъ благомъ, котораго ожидаютъ отъ вашей заботливости всѣ французы.

Лудовикъ.

ПИСЬМО LV.

Брату короля.

Парижъ, 12 августа 1792 г. 7 часовъ утра.

Братъ! Я уже болѣе не король: общественная молва повѣститъ вамъ ужаснѣйшую катастрофу… я жертва своей доброты, страха и надежды. Непостижимая тайна беззаконія! Все отъ меня отняли, умертвили моихъ вѣрныхъ подданныхъ; хитростью увлекли меня далеко отъ моего дворца; и меня-же обвиняютъ! И вотъ я лишенъ свободы; меня влекутъ въ тюрьму; королева, дѣти мои и принцесса Елизавета раздѣляютъ со мною печальную мою участь. Я не могу болѣе сомнѣваться: въ глазахъ предубѣжденныхъ французовъ я ненавистенъ! Вотъ самый жестокій ударъ, который я долженъ перенести.

Братъ! скоро меня не будетъ; отомстите за меня, повѣдавъ всѣмъ, какъ много я любилъ этотъ неблагодарный народъ. Припомните ему когда-нибудь его вины и скажите, что я ихъ простилъ. Прощайте, братъ, въ послѣдній разъ.

Лудовикъ.

ПИСЬМО LVI и послѣднее.

Г-ну Мальзербу ¹).

¹) Когда рѣшено было судить Лудовика XVI, ему предоставлено было набраніе защитниковъ. Онъ пожелалъ адвоката Траже, а если его нельзя, то Тронше. Но Траже отказался и вмѣсто него король выбралъ Дезева. Мальзербъ узнавъ о томъ, самъ поспѣшилъ изъявить свою готовность защищать Лудовика, написавъ въ Конвентъ слѣдующія благородныя слова: «Мой государь два раза призывалъ меня въ свой Совѣтъ въ тѣ времена, когда должности этой старались добиться многіе: я обязанъ предложить ему свои услуги теперь, когда обязанность эту многіе считаютъ опасною».

Во время защиты имъ Лудовика передъ Конвентомъ, не смотря на то, что онъ уже былъ низложеннымъ королемъ и его судили подъ именемъ Лудовика Капота, Мальзербъ называлъ его не иначе, какъ королемъ, а обращаясь къ нему говорилъ «Государь» (Sire). На вопросъ одного изъ членовъ Конвента — «откуда онъ беретъ столько’смѣлости»? — Мальзербъ отвѣчалъ: «Изъ презрѣнія къ смерти».

Это благородное самоотверженіе стоило Мальзербу жизни: во время террора его арестовали безъ всякаго повода и казнили безо всякой вины.

Изъ Тампля.

Не нахожу выраженій, мой дорогой Мальзербъ, чтобы излить мои чувства за высокое самоотверженіе ваше. Вы предупредили мои пожеланія: вы простерли мнѣ вашу руку, руку восьмидесятилѣтняго старца, чтобы отстранить меня отъ эшафота, и еслибы я еще владѣлъ трономъ, то долженъ былъ-бы раздѣлить его съ вами, чтобы сдѣлаться достойнымъ владѣть той частью, которая мнѣ осталась. Но умемя есть…. только цѣпи, тяжесть которыхъ вы облегчаете: вмѣсто награды я поручаю васъ Богу и вашему собственному сердцу.

Я не обманываю себя на счетъ моей участи; неблагодарные, свергнувшіе меня съ трона, не остановятся на своемъ пути; имъ-бы пришлось слишкомъ часто краснѣть, видя постоянно передъ глазами свою жертву. Меня постигнетъ судьба Карла I и кровь моя прольется въ наказаніе за то, что я не пролилъ ничьей крови.

Но нельзя-ли будетъ облечь достоинствомъ мои послѣднія минуты? Національное Собраніе заключаетъ въ своей средѣ разрушителей монархіи, моихъ обличителей, моихъ судей и, вѣроятно, моихъ палачей! Такихъ людей не разубѣждаютъ; ихъ нельзя сдѣлать справедливыми; еще менѣе возможно тронуть ихъ: не лучше-ли будетъ въ защиту мою привести какой-нибудь сильный мотивъ? слабая защита меня не спасетъ. Мнѣ кажется, что слѣдовало-бы обратить защиту не къ конвенту, но къ лицу всей Франціи, которая судилабы моихъ судей и возвратила-бы мнѣ въ сердцахъ французовъ ту любовь, которой я никогда не переставалъ быть достойнымъ. Въ такомъ случаѣ моя роль ограничилась-бы тѣмъ, что я не призналъ-бы компетенціи суда, на который меня привели насильно; я-бы соблюдалъ совершенное молчаніе, сохраняя свое достоинство, и тогда если-бы меня осудили, то люди, называющіе себя моими судьями, были-бы не болѣе, какъ мои убійцы.

Впрочемъ, любезный Мальзербъ, вы и раздѣляющій вашу преданность ко мнѣ Тронше, лучше видите въ этомъ дѣлѣ нежели я: взвѣсьте и мои и ваши доводы; я слѣпо соглашаюсь на все, что вами будетъ сдѣлано. Если вы спасете эту жизнь — я ее сохраню, чтобы напоминать вамъ о вашемъ добромъ дѣлѣ; если ее отнимутъ — мы еще съ большимъ восторгомъ встрѣтимся въ обители безсмертія.

Лудовикъ.

ЗАВѢЩАНІЕ ЛУДОВИКА XVI.

Тампль.

Во имя Пресвятой Троицы, Отца и Сына и Святого Духа. Сегодня, въ двадцать пятый день декабря 1792 года, я, Лудовикъ XVI, король Франціи, находясь болѣе четырехъ мѣсяцевъ съ своимъ семействомъ въ башнѣ Тампля, въ Парижѣ, заточенный туда своими бывшими подданными, а съ 11-го текущаго декабря лишенный всякаго сообщенія съ семействомъ; сверхъ того вслѣдствіе страстей людскихъ подвергнутый суду, исходъ котораго невозможно предвидѣть и которому основаній невозможно найти въ какомъ-либо изъ существующихъ законодательствъ; не имѣя иныхъ свидѣтелей, кромѣ Бога — объявляю здѣсь, въ Его присутствіи, мои чувства и мою послѣднюю волю.

Душу мою предаю я Богу, моему Творцу и молю Его принять ее по своему милосердію и судить ее не по ея дѣламъ, а по заслугамъ Господа Нашего Іисуса Христа, принесшаго себя въ жертву Богу-Отцу насъ ради человѣкъ, сколь-бы мы недостойны ни были, и изъ сихъ недостойныхъ я первый. Я умираю, пребывая въ единеніи съ святою нашею матерью, римско-католическою, апостольскою Церковью, держащею свою власть, по непрерываемому наслѣдству отъ Святого Петра, которому вручилъ ее Іисусъ Христосъ.

Я твердо вѣрую и исповѣдую все, что содержится въ символѣ вѣры и заповѣдяхъ Бога и Церкви, всѣ священнодѣйствія и таинства такъ, какъ учитъ и всегда учила католическая церковь. Я никогда не дерзалъ становиться судьею въ тѣхъ различныхъ толкованіяхъ догматовъ, которыя терзаютъ Христову Церковь; но я всегда полагался въ этомъ и буду полагаться — если Господь даруетъ мнѣ жизнь — на рѣшенія, которыя исходятъ и будутъ исходить отъ вѣрныхъ святой католической Церкви высшихъ духовныхъ пастырей, согласно церковной дисциплинѣ, имѣющей начала отъ Іисуса Христа.

Я отъ всего сердца соболѣзную о тѣхъ изъ братій нашихъ, которые заблуждаются, но не смѣю ихъ осуждать и не менѣе люблю ихъ во Христѣ, какъ тому учитъ христіанское милосердіе. Я молю Бога простить всѣ мои прегрѣшенія; я тщательно старался познать ихъ, ненавидѣть ихъ и смириться. Не имѣя возможности пользоваться помощію католическаго священника, я прошу Господа принять принесенную мною исповѣдь и въ особенности мое глубокое раскаяніе въ томъ, что я, хотя противъ своей воли, подписалъ мое имя на актахъ, можетъ быть, противныхъ ученію и вѣрованіямъ католической Церкви, которой я искренно преданъ всѣмъ сердцемъ. Я молю Бога принять мой обѣтъ, если онъ даруетъ мнѣ жизнь, въ томъ какъ только представится возможность, я прибѣгну къ католическому священнику для исповѣданія ему грѣховъ моихъ и для совершенія таинства покаянія.

Я прошу всѣхъ тѣхъ, кого я могъ обидѣть неумышленно (ибо не помню, чтобы я кому-либо сознательно нанесъ обиду) или кому я могъ подать дурной примѣръ или соблазнъ — простить мнѣ причиненное имъ зло; я прошу всѣхъ сострадательныхъ людей присоединить ихъ молитвы къ моимъ, дабы получить отъ Бога разрѣшеніе моихъ грѣховъ.

Я отъ всего сердца прощаю тѣмъ, которые сдѣлались — безъ всякаго съ моей стороны повода — моими врагами и я молю Бога простить ихъ, равно какъ и тѣхъ, которые избыткомъ своего усердія или дурно-понятымъ усердіемъ причинили мнѣ много зла.

Поручаю Господу Богу мою жену и дѣтей, сестру, тетокъ, братьевъ моихъ и всѣхъ связанныхъ со мною или узами родства или какимъ-либо инымъ образомъ; въ особенности молю Господа призрѣть въ милосердіи Своемъ мою жену, дѣтей и сестру, давно уже вмѣстѣ со мною страждущихъ и сохранить ихъ Своею милостію, если они меня лишатся, во все остальное время жизни ихъ въ этомъ преходящемъ мірѣ.

Поручаю дѣтей моихъ женѣ; я никогда не сомнѣвался въ ея материнской къ нимъ нѣжности; прошу ее въ особенности сдѣлать изъ нихъ хорошихъ христіанъ и честныхъ людей, пріучить ихъ смотрѣть на величіе міра сего (если имъ суждено испытать его), какъ на благо преходящее и опасное и обращать ихъ взоры на единственно достойную и прочную славу вѣчности. Прошу сестру мою продолжать быть по прежнему нѣжною къ моимъ дѣтямъ и замѣнить имъ мать, если они будутъ имѣть несчастіе лишиться ея.

Прошу жену мою простить мнѣ всѣ бѣдствія, которыя она за меня претерпѣваетъ и всѣ огорченія, какія я могъ причинить ей во все время союза нашего, и она можетъ быть увѣрена, что я также ничего противъ нея не имѣю — если-бы даже она себя могла въ чемъ-либо упрекнуть.

Завѣщаю дѣтямъ моимъ, — послѣ обязанностей къ Богу, которыя должны всегда быть на первомъ мѣстѣ, — жить дружно между собою, быть въ повиновеніи и подчиненіи у своей матери и благодарными ей за труды и заботы, которыя она несетъ для нихъ и ради моей памяти. Прошу ихъ смотрѣть на сестру мою, какъ на вторую мать.

Завѣщаю моему сыну, если онъ будетъ имѣть несчастіе сдѣлаться королемъ, помнить, что онъ всецѣло долженъ принадлежать своимъ согражданамъ, что онъ долженъ забыть всякую вражду или ненависть и все относящееся къ тѣмъ несчастіямъ и горестямъ, которыя я переношу; что тогда только составитъ счастіе своего народа, если будетъ царствовать, соблюдая законы, но что въ то же время король не можетъ заставить уважать себя и дѣлать добро, если онъ не обладаетъ необходимою для того властію; въ противномъ же случаѣ, будучи связанъ въ своихъ дѣйствіяхъ и не внушая къ себѣ уваженія, онъ будетъ болѣе вреденъ нежели полезенъ.

Прошу моего сына позаботиться о всѣхъ тѣхъ, которые оказывали мнѣ привязанность — насколько ему позволятъ на то обстоятельства, въ которыхъ онъ будетъ находиться, — помнить, что это мой священный долгъ дѣтьми или родителями, какъ людей погибшихъ за меня, такъ и страдающихъ теперь изъ-за меня.

Я знаю, что нѣкоторые изъ состоявшихъ при мнѣ лицъ вели себя въ отношеніи ко мнѣ не такъ, какъ бы слѣдовало, и которые даже оказались неблагодарными, но я ихъ прощаю — часто въ минуты смуты и возбужденія человѣкъ не владѣетъ собою — и прошу моего сына, если представится ему случай, помнитъ только одно, что они были несчастны.

Я бы хотѣлъ выразить здѣсь мою благодарность тѣмъ, которые доказали истинную и безкорыстную мнѣ преданность; если съ одной стороны я былъ глубоко огорченъ неблагодарностью и недобросовѣстностію людей, которымъ или роднымъ и друзьямъ которыхъ я дѣлалъ только добро; то съ другой стороны я имѣлъ утѣшеніе встрѣтить безкорыстное и безпричинное участіе и привязанность во многихъ. Я прошу ихъ принять мою полную благодарность. При настоящемъ положеніи дѣлъ я боюсь компрометировать ихъ, выражаясь яснѣе: но я поручаю моему сыну особенно стараться найти возможность узнать о нихъ.

Я, впрочемъ, считаю, что слишкомъ дурное мнѣніе выказалъ бы обо всей націи, если-бы побоялся открыто рекомендовать моему сыну Гг. Шамильи и Гю, которыхъ истинная ко мнѣ привязанность заставила раздѣлить со мною заключеніе въ этомъ печальномъ жилищѣ и которые ожидали сдѣлаться жертвою этой привязанности; я указываю ему также на Клери, уходомъ котораго за мною не могу не похвалиться за все время, что онъ при мнѣ: такъ какъ онъ оставался со мною до конца, то я прошу Гг. членовъ коммуны, передать ему мое платье, книги, карманные часы, кошелекъ и прочія мелкія вещи, оставленныя на храненіе въ совѣтѣ коммуны.

Я охотно прощаю и тѣмъ, которые меня сторожили, ихъ дурное обращеніе и стѣсненіе меня, къ которымъ они считали нужнымъ прибѣгать; я встрѣтилъ и нѣсколько чувствительныхъ и сострадательныхъ сердецъ: пусть они наслаждаются душевнымъ спокойствіемъ, которое долженъ дать имъ ихъ образъ мыслей.

Я прошу Гг. Мальзерба, Тронше и Дезеза принять мою благодарность и выраженіе моихъ лучшихъ чувствъ за всѣ заботы и труды, которые они понесли для меня.

Я оканчиваю объявленіемъ предъ Богомъ, лицу котораго готовъ предстать, что не могу упрекнуть себя ни въ одномъ изъ преступленій, взведенныхъ на меня.

Составлено въ двухъ экземплярахъ, въ Тамплѣ, 25 декабря 1792 года

Лудовикъ.

---

1. Морепа — первый по времени министръ Лудовика XVI, уволенный вслѣдствіе разлада съ королевой Маріей-Антуанетою, супругою Лудовика, на котораго она имѣла сильное вліяніе. — Тюрго — извѣстный въ то время ученый экономистъ — заступилъ мѣсто Морепа.
2. Генеральный контролеръ — Controleur Général des finances — такъ назывался тогда министръ финансовъ.
3. Лига. Подъ этимъ именемъ извѣстенъ союзъ части высшаго французскаго дворянства, боровшійся съ королевскою властью въ концѣ XVI вѣка. Фронда. То же во время Лудовика XIII.
4. Здѣсь рѣчь идетъ о сочиненіи Неккера «Traité de l’administration des finances». Неккеръ былъ впервые призванъ Лудовикомъ на постъ министра въ 1777 году, подъ давленіемъ общественнаго мнѣнія благопріятнаго Неккеру. Печатный экземпляръ своего трактата не прошедшаго еще черезъ цензуру, Неккеръ представилъ королю.
5. Въ засѣданіи 4 августа въ Національномъ Собраніи дворянство и духовенство отказались отъ всѣхъ своихъ древнихъ привилегій; духовенство отказалось между прочимъ отъ сбора десятины (dîme), т. е. десятой части урожая и произведеній крестьянъ. Слѣдуетъ замѣтить, что этотъ отказъ былъ вынужденный, и притомъ не безвозмездный, такъ какъ вотированъ былъ выкупъ десятины. Въ томъ же засѣданіи уничтожены: состояніе рабства, барщина, продажа должностей, всѣ пенсіи дворянскія, исключительное право охоты и проч.
6. Здѣсь король намекаетъ на бывшій передъ тѣмъ случай, когда Мори избавился отъ опасности погибнуть среди разъяренной черни — остроумнымъ и находчивымъ отвѣтомъ. — «Если вы меня вздернете на фонарь (à la lanterne! — обычный тогда крикъ ожесточенной черни); то неужели яснѣе будете видѣть?»
7. Здѣсь Лудовикъ разумѣетъ Жиронду. Жирондисты въ это время первенствовали въ законодательномъ собраніи. Лудовикъ ошибается или преувеличиваетъ, называя партію эту самою буйною большинство жирондистовъ соединяли патріотизмъ и республиканскій образъ мыслей съ безупречною честностью и даже въ увлеченіяхъ своихъ сдерживались чувствомъ законности и умѣренности. Самая буйная и дерзкая партія была безъ всякаго сомнѣнія партія якобинцевъ, впослѣдствіи обвинившая жирондистовъ въ умѣренности и слабости и пославшая многихъ жиронистовъ на эшафотъ за ихъ «модерантизмъ», по выраженію Дантона.
8. Бриссо, жирондистъ, ярый врагъ Робеспьера и якобинцевъ.
9. Здѣсь Лудовикъ разумѣетъ, кажется, аббата Грегуара, члена клуба якобинцевъ.
10. Національная гвардія охраняла 29 Іюня Тюльери. Когда нахлынула тридцатитысячная вооруженная толпа народа, городскія власти и начальники этой гвардіи старались предотвратить столкновеніе и кровопролитіе, придумавъ, чтобы національные гвардейцы приняли въ свои ряды вооруженныхъ гражданъ, надѣясь тѣмъ подчинить ихъ общей воинской дисциплинѣ, — но вслѣдствіе этого все перемѣшалось и возстановленіе порядка сдѣлалось невозможнымъ.
11. Маратъ, худшее исчадіе якобинской партіи, кровожадный маньякъ, издавалъ журналъ «L’ami du peuple».
12. Гебертъ, тоже якобинецъ, бывшій капельдинеръ при театрѣ, отличавшійся жестокостью и низостью души, издавалъ листокъ подъ названіемъ «Père Duchêne», чрезвычайно распространенный тогда въ Парижѣ между низшими слоями общества и всегда наполненный грубыми и непристойными рисунками, площадными шутками и поощреніями къ убійству и анархіи. Онъ былъ впослѣдствіи казненъ во время террора.
13. Жансоне, одинъ изъ видныхъ представителей жирондистовъ. Послѣ 31 Мая былъ казненъ вмѣстѣ съ Верньо, Бриссо, Валазе и другими.
14. Мерленъ изъ Тіонвиля, монтаньяръ и якобинецъ, впослѣдствіи дѣятельный членъ партіи термидора, низвергнувшей Робеспьера; Мерленъ былъ потомъ членомъ директоріи, изъ состава которой выбылъ въ 1799 году.
15. Клубъ Фельянтовъ, членами котораго были Дантонъ, Камиллъ Демуленъ и другіе, имѣлъ вліяніе не менѣе клуба якобинцевъ.