Письма Ломоносова и Сумарокова к И. И. Шувалову (Грот)/ДО

Письма Ломоносова и Сумарокова к И. И. Шувалову
авторъ Яков Карлович Грот
Опубл.: 1862. Источникъ: az.lib.ru

ТРУДЫ Я. К. ГРОTА
III.
ОЧЕРКИ
изъ
ИСТОРІИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
(1848—1893).
БІОГРАФІИ, ХАРАКТЕРИСТИКИ И КРИТИКО-БИБЛІОГРАФИЧЕСКІЯ ЗАМѢТКИ.
Изданы подъ редакц. проф. К. Я. ГРОТА.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
1901.

ПИСЬМА ЛОМОНОСОВА И СУМАРОКОВА КЪ И. И. ШУВАЛОВУ.

править
МАТЕРІАЛЫ ДЛЯ ИСТОРІИ РУССКАГО ОБРАЗОВАНІЯ 1).
1) Приложеніе къ I тому Записокъ Имп. Академіи Наукъ.
1862.

Занимаясь біографіею Державина и доискиваясь слѣдовъ сношеній его съ И. И. Шуваловымъ, я узналъ отъ Петра Ивановича Бартенева, описавшаго жизнь этого вельможи, что оставшіяся послѣ него бумаги находятся въ рукахъ князя Александра Ѳедоровича Голицына, родного внука сестры Шувалова, Прасковьи Ивановны[1]. Чрезъ благосклонное посредство г. президента Академіи Наукъ получилъ я на просмотръ изъ домашняго архива князя три тетради писемъ отъ разныхъ лицъ, какъ къ И. И. Шувалову, такъ и къ племяннику его князю Ѳедору Николаевичу Голицыну, бывшему въ 90-хъ годахъ прошлаго столѣтій кураторомъ Московскаго Университета.

Письма къ И. И. Шувалову писаны: графами Бестужевыми-Рюмиными (отцомъ Петромъ Алексѣевичемъ и сыномъ Михаиломъ Алексѣевичемъ), графомъ Александромъ Борисовичемъ Бутурлинымъ, Ломоносовымъ, Сумароковымъ, графомъ Михаиломъ Ларіоновичемъ Воронцовымъ и графами Иваномъ Григорьевичемъ и Захаромъ Григорьевичемъ Чернышевыми. Почти всѣ эти письма относятся ко времени царствованія Елизаветы Петровны и къ краткому за тѣмъ періоду до выѣзда Шувалова изъ Россіи и продолжительнаго пребыванія его за границею отъ апрѣля 1763 до сентября 1777 года[2].

Письма и записки къ князю Ѳ. Н. Голицыну, писанныя по большей части во время его кураторства, принадлежатъ: кн. Алексѣю Борисовичу Еуракину, О. П. Козадавлеву, кн. Я. И. Лобанову-Ростовскому, М. И. Коваленскому, Михаилу Измайлову, Захару Хитрово, кн. Александру Голицыну, кн. А. А. Безбородко, кн. Никитѣ Урусову, кн. H. В. Репнину, Μ. Ѳ. Соймонову, Ѳ. М. Колокольцову, гр. А. С. Строгонову, Н. А. Львову, Державину и нѣкоторымъ другимъ лицамъ.

Письма къ Шувалову вообще очень любопытны и могутъ служить къ пополненію нашихъ свѣдѣній какъ о немъ самомъ, такъ и о другихъ лицахъ, игравшихъ роль при Елизаветинскомъ дворѣ, объ отношеніяхъ между ними и разныхъ обстоятельствахъ того времени[3]. Особенная преданность къ Шувалову выражается въ письмахъ графа Воронцова, который черезъ него получалъ отъ императрицы ссуды и другія милости, и графовъ Чернышевыхъ: оба брата пишутъ почти всегда по-французски; Иванъ называетъ Шувалова своимъ благодѣтелемъ и постоянно подписывается Pylade; Захаръ пишетъ между прочимъ съ театра семилѣтней войны. Однажды онъ отдаетъ Шувалову отчетъ въ употребленіи денегъ, присланныхъ имъ изъ собственныхъ средствъ для раздачи раненымъ офицерамъ; въ другой разъ, послѣ кончины Елизаветы, онъ утѣшаетъ Шувалова въ понесенной имъ утратѣ и убѣждаетъ умѣрить печаль и отчаяніе, выраженныя въ полученномъ отъ него письмѣ.

Особенное вниманіе обратилъ я, разумѣется, на письма, относящіяся къ исторіи литературы. Пріобщивъ письма Державина къ остальнымъ матеріаламъ для біографіи его, и помѣщая ниже въ приложеніи семь писемъ Ломоносова, я остановлюсь здѣсь только на письмахъ Сумарокова, какъ представляющихъ нѣсколько новыхъ біографическихъ данныхъ, особливо относительно его дѣятельности при возникшемъ тогда Русскомъ театрѣ, о которой до сихъ поръ мы почти ничего не знали. Самый фактъ сношеній Сумарокова съ Шуваловымъ не былъ достаточно извѣстенъ; отсутствіе матеріаловъ по этому предмету заставляло біографовъ ихъ предполагать, что просвѣщенный вельможа покровительствовалъ одному Ломоносову.

Всѣхъ писемъ Сумарокова къ И. И. Шувалову въ доставленныхъ мнѣ тетрадяхъ двадцать одно: они относятся ко времени отъ 1757 до 1761 года и проникнуты тѣмъ же саркастическимъ тономъ, раздражительнымъ самолюбіемъ и хвастовствомъ, какими дышитъ все, что ни выходило изъ-подъ пера Сумарокова. Почти всѣ писаны собственной его рукой, почеркомъ довольно четкимъ, хотя небрежнымъ и неопрятнымъ, съ сокращеніемъ словъ, помарками и вставками между строкъ. Видно, что онъ, по праву литературной знаменитости и нужнаго человѣка, позволялъ себѣ разныя вольности въ обращеніи съ меценатомъ, напр., начиналъ письма словами Милостивый Государь, безъ имени и отчества, и подписывался иногда только начальными буквами своего имени, а иногда и вовсе не подписывался[4]. Нѣкоторыя письма испещрены цѣлыми рядами французскихъ строкъ, а три написаны, отъ начала до конца, исключительно по-французски. Тѣ и другія доказываютъ, какъ плохо онъ владѣлъ этимъ языкомъ, на пристрастіе къ которому написалъ впослѣдствіи сатиру, проученный можетъ-быть насмѣшками, какія долженъ былъ навлекать на себя своими дѣйствительно забавными промахами, напр. je dois quitter ma quartiere (квартиру), или: la rivière est prête de chasser la glace. Такіе варваризмы въ чужомъ языкѣ были бы очень простительны, еслибъ не соединялись съ охотою французить.

Шуваловъ доказалъ большую мягкость характера и снисходительность, продолжая такъ долго покровительствовать человѣку, который своимъ задорнымъ высокомѣріемъ безпрестанно приходилъ въ непріятныя столкновенія съ другими. Въ запискѣ (№ 1, безъ года и числа) онъ оправдывается противъ чьего-то очень характеристическаго замѣчанія: «мы по волѣ Ея Величества ѣздимъ въ русскій театръ, а впрочемъ несносно терпѣть отъ Сумарокова»[5]. За то и ему случалось слышать такія любезности, которыя порядочному человѣку переварить трудно и однакожъ Сумароковъ ихъ переваривалъ. Такъ цѣлое 10-е письмо наполнено смѣшными выходками гнѣва и досады на то, что гр. Чернышевъ[6] во дворцѣ, у Шувалова, назвалъ Сумарокова воромъ и грозилъ поколотить его. И въ чемъ же главная защита оскорбленнаго? «Я не графъ, а дворянинъ, я не камергеръ, однако офицеръ и служу безъ порока двадцать семь лѣтъ». «А что я стерпѣлъ», объясняетъ онъ въ концѣ письма, «тому причиною дворецъ и ваши комнаты… впрочемъ вѣрьте, что Его Сіятельство графъ Чернышевъ можетъ меня убить до смерти, а не побить» и проч.

Всѣ письма Сумарокова наполнены жалобами на его несчастныя обстоятельства, почему онъ и въ подписи своей, называя себя покорнѣйшимъ слугою, иногда присоединяетъ къ тому еще и эпитетъ: несчастнѣйшій или отчаянный. Особенно недоволенъ онъ своимъ положеніемъ въ должности директора Русскаго театра со дня учрежденія его, 30 августа 1756 года: по этой должности онъ, сверхъ бригадирскаго оклада, раціонныхъ и деньщичьихъ денегъ, получалъ 1000 рублей жалованья въ годъ, но домогался 1200, тѣмъ болѣе, что ему не шло квартирныхъ денегъ[7]. Высоко цѣня свою авторскую и директорскую дѣятельность, онъ говорилъ (№ 15): «мои упражненія ни со придворными, ни со штатскими ни малѣйшаго сходства не имѣютъ; и ради того я ни у кого не стою въ дорогѣ, а труды мои ни чьихъ не меньше, и нѣкоторую пользу приносятъ, ежели словесныя науки на свѣтѣ пользою называются». Поэтому онъ не могъ не чувствовать себя обиженнымъ, сравнивая свое жалованье съ тѣмъ, какое получали въ то же время бывшіе въ Петербургѣ иностранные артисты. «Я», продолжалъ онъ, «Россіи по театру больше сдѣлалъ услуги нежели французскіе актеры и итальянскіе танцовщики, и меньше ихъ получаю {Досада Сумарокова на такую несправедливость вылилась и въ эпиграммѣ, напечатанной въ Трудолюбивой Пчелѣ:

Танцовщикъ ты богатъ, профессоръ ты убогъ;

Конечно голова въ почтеньи меньше ногъ.}. Что беретъ одинъ Тордо съ женою! А и моя жена служила[8]. Гельфердингъ[9] сверхъ большаго жалованья отъ двора и квартеру и экипажъ имѣетъ; не покупая ни дровъ ни овса и сѣна, и не имѣя ни дѣтей ни жены, съ довольствіемъ пользуется службою своею», и т. д.

Еще до учрежденія Русскаго театра Сумароковъ, какъ видно, завѣдывалъ не только самыми Русскими представленіями, но и всею хозяйственною ихъ частію: это можно заключить изъ его требованія, чтобы ему уплачены были всѣ издержанныя имъ «по точному повелѣнію» деньги, и изъ жалобы что Василій Ивановичъ Чулковъ не платитъ ему этой суммы, составлявшей около 400 р. Въ іюлѣ 1757 г. (№ 12, ср. 8) онъ проситъ Шувалова доложить о томъ императрицѣ, приводя, что въ семь лѣтъ[10] подалъ Чулкову болѣе сорока счетовъ, но только рѣдко получалъ отъ него отвѣтъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ Сумароковъ сокрушается, что седьмой мѣсяцъ ему не выдаютъ жалованья, въ которомъ заключается почти весь его доходъ. Вѣроятно, Шуваловъ не оставилъ этихъ просьбъ безъ вниманія; но и его старанія не помогли: черезъ два мѣсяца Сумароковъ обратился уже прямо къ императрицѣ съ прошеніемъ, недавно напечатаннымъ[11]. Надо думать, что это прошеніе имѣло успѣхъ, потому что послѣ того Сумароковъ уже не упоминаетъ о слѣдующихъ ему 400 руб.

Жалованье производилось ему изъ суммы въ 5000 рублей, которая была назначена вообще на содержаніе Русскаго театра и должна была отпускаться, но особому въ началѣ каждаго года указу изъ штатсъ-конторы. Изъ этой же суммы шло жалованье актерамъ и эконому; два опредѣленные при театрѣ кописта содержались чуть-ли не изъ того-же источника. Съ 1757 года Сумарокову разрѣшено было, въ дополненіе къ этой, слишкомъ незначительной суммѣ, собирать въ пользуактеровъ деньги, платимыя публикою за представленія; но этотъ доходъ оказывался недостаточнымъ: въ четыре слишкомъ мѣсяца собрано было менѣе 500 рублей, тогда какъ на костюмы, съ учрежденія театра, истрачено болѣе 2000 (№ 3). Актеры забирали впередъ часть назначеннаго имъ жалованья и не возвращали этихъ денегъ (№ 6). По этому поводу между ними и Сумароковымъ происходили ссоры, и они при всякомъ неудовольствіи грозили отойти; новыхъ же актеровъ, по его словамъ, не возможно было пріискать безъ указу. Уже въ апрѣлѣ 1757 года онъ писалъ (№ 3): «лѣто настаетъ, а деньги въ театральной казнѣ исчезаютъ».

Собираніе платы съ представленій для раздачи актерамъ предоставлено было самому директору; но это тяготило его не только потому, что отнимало у него много времени, мѣшая заниматься должностью и писать для театра, но и потому, что онъ находилъ это унизительнымъ для дворянскаго званія и бригадирскаго чина, а притомъ считалъ себя неспособнымъ къ такой должности, сознаваясь, что онъ «и о своихъ собственныхъ приходахъ и расходахъ большаго попеченія, а паче любя стихотворство и театръ, не имѣетъ» (№ 5). Выставляя, что онъ «не антрепренеръ, дворянинъ и офицеръ и стихотворецъ сверхъ того», онъ проситъ за себя и за всѣхъ комедіантовъ исходатайствовать у императрицы, чтобы этотъ сборъ былъ отмѣненъ и чтобы вмѣсто того увеличено было жалованье какъ актерамъ, такъ и самому директору; установленный же сборъ, по его словамъ, не только не приноситъ прибыли, но не возвращаетъ и пятой доли издержанныхъ денегъ, а иногда и день не окупается. «Три представленія», писалъ онъ въ маѣ 1758 года (№ 8), «не только не окупились, но еще и убытокъ театру принесли».

Большое затрудненіе составлялъ недостатокъ костюмовъ, продолжавшійся не смотря на то, что на этотъ предметъ издержано было въ полтора года, какъ мы видѣли, до 2000 руб. Въ 1757 году по этой причинѣ не было Русскихъ представленій на масляницѣ (№ 3); еще и въ февралѣ слѣдующаго года представленіе какой-то оперы остановилось за тѣмъ, что для восьми пѣвцовъ не было платья: chose très petite, mais très nécessaire, замѣчалъ Сумароковъ. Въ маѣ 175 8 (№ 9) онъ извѣщаетъ Шувалова, что въ четвергъ представленія не будетъ, потому что «у Трувора платья нѣтъ никакого».

Для Русскихъ представленій не было особаго театра. Сначала для нихъ назначенъ былъ на Васильевскомъ острову Головкинскій каменный домъ (на мѣстѣ нынѣшней Академіи Художествъ)[12], гдѣ отведены были и квартиры актерамъ. Но уже въ 1757 году найдено было неудобнымъ давать тамъ представленія, вѣроятно, по отдаленности мѣста отъ болѣе населенныхъ частей города, и русскіе актеры стали играть тамъ же, гдѣ играли иностранныя труппы.

Тогда были въ Петербургѣ двѣ такія труппы. Французская пріѣхала въ началѣ царствованія Елисаветы Петровны, изъ Касселя. Съ директоромъ ея Сереньи заключенъ былъ контрактъ, по которому она получала 25.000 руб. въ годъ, и дворъ снабжалъ ее музыкантами, декораціями и свѣчами; одни костюмы оставались на собственномъ ея попеченіи. Она играла на придворномъ театрѣ, сперва въ бывшемъ, манежѣ герцога Курляндскаго, во флигелѣ зимняго дворца; потомъ, когда это помѣщеніе оказалось слишкомъ тѣснымъ, — въ другомъ манежѣ, близъ Казанской церкви, и наконецъ, послѣ пожара, уничтожившаго это строеніе въ 1749 году, — во вновь построенномъ деревянномъ театрѣ у лѣтняго дворца при каналѣ (впослѣдствіи домъ Коссиковскаго, нынѣ Елисѣева).

Другая труппа, итальянская, съ директоромъ Локателли, состояла изъ сюжетовъ для оперы буффы и для балета, и явилась въ Петербургѣ въ 1757 году. Ей отведенъ былъ для представленій старый придворный театръ близъ лѣтняго сада. Здѣсь давались оперы и балеты, стоявшіе наряду съ лучшими, какіе тогда можно было видѣть даже въ Парижѣ и Италіи. Въ первый годъ императрица подарила Локателли 5000 руб.; за входъ бралъ онъ съ человѣка по рублю; абонированная ложа стоила до 300 руб. въ годъ. Богатые люди на собственный счетъ обивали свои ложи шелковыми матеріями и убирали ихъ зеркалами. Двѣ лучшія танцовщицы, Сакки и Белюцци, раздѣляли предпочтеніе публики и произвели между зрителями двѣ партіи. Тогда хлопали такъ усердно, что однѣхъ рукъ на это недоставало и многіе привозили въ театръ на помощь имъ двѣ деревянныя дощечки, связанныя лентами; на нихъ написано было имя одной изъ любимыхъ актрисъ[13].

Актеры Сумарокова играли то на французскомъ, то на итальянскомъ театрѣ въ тѣ дни, когда эти театры не были заняты своими труппами, обыкновенно по четвергамъ. Странно, что по праздникамъ не было спектакля. 2-го января 1758 (№ 5) Сумароковъ писалъ: «нѣсколько праздниковъ было по четвергамъ, и для того я въ тѣ дни играть не могъ, а нынѣ на которомъ театрѣ мнѣ играть, я не вѣдаю: тамъ Локателли, а здѣсь французы, а я, не имѣя особливаго театра, не могу назначить дня безъ сношенія съ ними, да имъ иногда знать нельзя; что мнѣ въ такомъ обстоятельствѣ дѣлать?» Это затрудненіе еще увеличивалось тѣмъ, что для каждаго представленія нужно было особое разрѣшеніе гофмаршала, а это разрѣшеніе часто приходило только наканунѣ, уже послѣ полудня. Вмѣстѣ съ тѣмъ иногда присылалось увѣдомленіе, что музыки отъ двора не будетъ, потому что музыканты наканунѣ играли въ маскарадѣ и устали. Тогда Сумароковъ долженъ былъ самъ пріискивать другихъ музыкантовъ и, разумѣется, находилъ срокъ для приготовленія спектакля слишкомъ короткимъ: «я все бы исправилъ», пишетъ онъ Шувалову 20 мая 1758 г. (№ 8), «ежели бы была возможность, а сегодня послѣ обѣда зачавъ, до завтра я не знаю какъ передѣлать». Любопытно далѣе исчисленіе всего, что еще остается сдѣлать, именно: 1) нанимать музыкантовъ; 2) покупать и разливать воскъ[14]; 3) дѣлать публикаціи но всѣмъ вѣдомствамъ; 4) дѣлать репетицію; 5) посылать за фигурантами; 6) посылать къ машинисту; 7) дѣлать распоряженія о раздачѣ мѣстъ въ театрѣ; 8) посылать за карауломъ.

Жалобы на недостатокъ времени для приготовленій къ представленіямъ повторялись очень часто въ письмахъ Сумарокова къ Шувалову, и онъ съ искреннимъ отчаяніемъ описывалъ всѣ неудобства своего положенія, хлопоты и тревоги; «отъ начала театра», говорилъ онъ въ маѣ 1759, «ни одного представленія еще не было, которое бы миновалося безъ превеликихъ трудностей, не приносящихъ никому плода, кромѣ приключаемыхъ мнѣ мученій и превеликихъ замѣшательствъ». При этомъ онъ намекаетъ на козни какихъ-то враговъ Русскаго театра и даетъ почувствовать, что было бы гораздо лучше, еслибъ исполнили поданный имъ проектъ учрежденія театра. Въ чемъ состоялъ этотъ проектъ, мы не знаемъ, но по выраженію «сто бы разъ лучше было, еслибъ однажды всему театру положено было основаніе», можно заключить, что Сумароковъ предлагалъ дать Русскому театру совершенно отдѣльное самостоятельное существованье, такъ, чтобъ онъ имѣлъ свой собственный оркестръ, костюмы и всѣ другія принадлежности отъ казны, а также и особое зданіе для русскихъ представленій, въ которомъ могли бы помѣщаться и всѣ лица, принадлежащія къ управленію театра, и самая труппа.

На обязанности директора лежало не только управлять театромъ, но вмѣстѣ и поставлять пьесы своего сочиненія, а эти два дѣла не возможно было соединить съ успѣхомъ. Сумароковъ понималъ это и сѣтовалъ, что хлопоты по театру отнимали у него все время, лишали, его спокойствія и «поэтическихъ мыслей», истощали его силы. «Удивительно ли будетъ ваше превосходительство», писалъ онъ однажды. (№ 3), «что я отъ моихъ горестей сопьюсь, когда люди и отъ радостей спиваются?»

Ненависть Сумарокова къ подъячимъ находила пищу и при театрѣ. Подъячіе, жаловался онъ, пользуются прибылью, которая слѣдуетъ, труппѣ, «собирая за мои трагедіи по два рубли и по рублю съ человѣка, а я сижу не имѣя платья актерамъ, будто бы театра не было».. По своему управленію онъ не имѣлъ иныхъ помощниковъ, кромѣ двухъ копистовъ. Жалуясь, что некого разсылать наканунѣ представленій, онъ говорилъ (№ 8): «они копеисты, они разсыльщики, они портіеры»[15]. Къ этимъ-то двумъ лицамъ конечно относится статья Сумарокова О копіистахъ, напечатанная имъ въ Трудолюбивой Пчелѣ и въ которой онъ между прочимъ помѣстилъ слѣдующій скромный отзывъ о самомъ себѣ: «что только видѣли Аѳины и видитъ Парижъ, и что они по долгомъ увидѣли времени, ты нынѣ то вдругъ Россія стараніемъ моимъ увидѣла. Въ то самое время, въ которое возникъ, приведенъ и въ совершенство, въ Россіи, театръ твой, Мельпомена! всѣ. я преодолѣлъ трудности, всѣ преодолѣлъ препятствія. Наконецъ видите вы, любезные мои сограждане, что ни сочиненія мои, ни актеры вамъ стыда не приносятъ, и до него въ Германіи многими стихотворцами не достигли, до того я одинъ, и въ такое еще время, въ которое у насъ науки словесныя только начинаются, и нашъ языкъ едва чиститься началъ, однимъ своимъ перомъ достигнуть могъ. Лейпцигъ и Парижъ, вы тому свидѣтели, сколько единой моей трагедіи скорый переводъ чести мнѣ сдѣлалъ! Лейпцигское ученое собраніе удостоило меня своимъ членомъ, а въ Парижѣ вознесли мое имя въ чужестранномъ журналѣ, колико возможно, а я далѣ еще драматическими моими сочиненіями хотѣлъ вознестися; но скажу словами апостола Павла: Дадеся мнѣ пакостникъ ангелъ сатанинъ, который мнѣ пакости дѣлаетъ: да не превозношуся. Озлобленный мною родъ подъяческій, которымъ вся Россія озлоблена, извергъ на меня самаго безграмотнаго изъ себя подъячаго и самаго скареднаго крючкотворца».

Но кого же Сумароковъ разумѣетъ здѣсь подъ этимъ подъячимъ, который, какъ онъ говоритъ вслѣдъ за тѣмъ, претворился въ клопа, «всползъ на Геликонъ, ввернулся подъ одежду Мельпомены и грызетъ прекрасное тѣло ея?» Далѣе видно, что этотъ подъячій, съ 6 янв. 1759, «отправлялъ при Русскомъ театрѣ прокурорскую должность», обязанъ былъ наблюдать за правильнымъ ходомъ всего учрежденія и вмѣстѣ съ тѣмъ заниматься цензурою пьесъ, и что онъ отнялъ у театральныхъ копистовъ право носить шпаги, которымъ они отличались отъ всѣхъ другихъ приказныхъ служителей. Это распоряженіе Сумароковъ принялъ за личное себѣ оскорбленіе и самъ сознается, въ той-же статьѣ, что «оное ему смертно досадно» было. Онъ предсказываетъ, что вслѣдствіе такой обиды, ужъ никто не пойдетъ по стопамъ его или, по крайней мѣрѣ, никто не захочетъ списывать его сочиненія.

«Ежели», продолжаетъ онъ, «и сіе ободреніе отнять у обучаемыхъ отъ меня людей, такъ никогда путнаго кописта я не увижу; ибо всякій писецъ лучше захочетъ быти безграмотнымъ регистраторомъ и грабить, нежели обучаться правописанію и таскаться безъ шпаги» и проч. Въ своемъ озлобленіи Сумароковъ поклялся, что пока это опредѣленіе не отмѣнится, онъ «больше ничего драматическаго писать не станетъ».

Письма Сумарокова позволяютъ намъ съ нѣкоторою достовѣрностію догадываться, противъ кого были направлены эти выходки. Статья о копистахъ была напечатана въ декабрѣ 1759 г.; къ сожалѣнію, за весь этотъ годъ вовсе не сохранилось писемъ Сумарокова къ Шувалову; въ слѣдующемъ году также нѣтъ писемъ до декабря; но въ этомъ мѣсяцѣ Сумароковъ пишетъ (№ 16): «при театрѣ я больше подъ гофмаршаломъ ради десяти тысячъ жалованья быть нехочу… ибо нападенія его несносны мнѣ стали, и сдѣлать при немъ театру добраго ничего нельзя… Помилуйте меня и освободите отъ графа Сиверса и проч.» Эти жалобы повторяются и въ 1761 году. Онѣ бросаютъ нѣкоторый свѣтъ и на статьи Сумарокова: Сонъ и Блохи, напечатанныя въ журналѣ «Праздное время» въ 1760 году. Тутъ подъ иноплеменниками онъ разумѣетъ конечно не однихъ академиковъ, но и врага своего по театру, графа Сиверса[16]. Жалуясь на него, Сумароковъ проситъ защиты Шувалова, говоря, что гофмаршалъ его всякую минуту мучитъ и выживаетъ изъ театра.

Если предположить, что въ журнальной статьѣ Сумароковъ не могъ позволить себѣ такихъ рѣзкихъ выходокъ противъ лица, занимавшаго высокое мѣсто при дворѣ, то можно принять, что онѣ относились еще прямѣе къ какому-нибудь служившему при Сиверсѣ чиновнику, имѣвшему сильное на него вліяніе. Эта догадка подтверждается замѣчаніемъ въ одномъ изъ послѣднихъ его писемъ, что Сиверсъ самъ «о немногомъ по театру знаетъ, а правятъ театромъ подъячіе». Притомъ нѣсколькими годами позже, въ своихъ замѣткахъ о путешествіяхъ (т. IX, стр. 331), онъ жалуется, что здоровье его, за труды по театру, совсѣмъ испорчено «священной римской имперіи графомъ K. Е. С.[17] и его сіятельства регистраторомъ». Но главнымъ виновникомъ своихъ непріятностей по этой службѣ Сумароковъ все-таки считалъ самого Сиверса и черезъ много лѣтъ еще помнилъ ихъ живо. Изъ записокъ Порошина (стр. 5) мы знаемъ, что обѣдая разъ въ концѣ 1764 г. у молодого великаго князя, Сумароковъ очень забавлялъ его разсказомъ «о бывшихъ своихъ побранкахъ съ оберъ-маршаломъ Сиверсомъ».

До начала 1761 года Сумароковъ жилъ на Васильевскомъ островѣ близъ дома Головкина, гдѣ помѣщались актеры; но теперь этотъ домъ понадобился Шувалову для Академіи Художествъ, и такъ какъ жительство актеровъ на островѣ представляло большое неудобство (снятіе моста два раза въ годъ прерывало представленія), то стали пріискивать для труппы другую квартиру на той сторонѣ Невы. Сумароковъ предвидѣлъ, что вслѣдъ за актерами и ему придется переѣхать въ такую часть города, гдѣ квартиры гораздо дороже, и потому сталъ хлопотать, чтобъ ему дали помѣщеніе въ одномъ домѣ съ актерами. Кажется, Сумароковъ чѣмъ-то навлекъ на себя неудовольствіе Сиверса и долженъ былъ писать ему оправдательное письмо, но отговаривался недосугомъ и нездоровьемъ. Къ этимъ-то обстоятельствамъ относится все 17 письмо (26 февраля 1761 года). Здѣсь онъ опять намекаетъ на какихъ-то подъячихъ, замаравшихъ его, и объявляетъ, что въ угодность имъ не хочетъ покинуть театра. Въ слѣдующемъ письмѣ онъ снова проситъ не давать графу Сиверсу мучить его и доказываетъ, что не прилично удалить его отъ театра безъ всякаго основанія и безъ указу, но вмѣстѣ съ тѣмъ увѣряетъ, что онъ вовсе не желаетъ оставаться при театрѣ: «я объ этомъ больше не пекуся, мнѣ все равно, когда мои старанія такое воздаяніе заслужили».

12 марта (№ 20) онъ уже пишетъ, что если онъ заслужилъ быть отрѣшеннымъ отъ театра, то проситъ, чтобы это сдѣлалось безотлагательно, но подать просьбу о своемъ увольненіи не соглашается. Волкова думали назначить директоромъ на его мѣсто, а Сумарокову предлагали остаться при театрѣ въ качествѣ драматическаго писателя, т. е. поставщика пьесъ. Отсюда же видно, что Сиверсъ удалялъ его за какую-то вину: кажется, на честность Сумарокова была наброшена тѣнь врагами его, чиновниками Сиверса. Сумароковъ при этомъ повторяетъ клятву, что онъ больше не будетъ писать для театра, «а если буду сочинять, скажите всему свѣту, что я, какъ безчестный человѣкъ, преступилъ мою клятву». Но перспектива отставки и нужды заставляетъ Сумарокова вдругъ измѣнить свой тонъ въ отношеніи къ Сиверсу: отличая его отъ людей, которые старались ихъ поссорить, Сумароковъ изъявляетъ готовность просить прощенія у Сиверса. «А его сіятельство умилостивляти мнѣ не стыдно и злобы въ моемъ сердцѣ противъ его особы нѣтъ, и ежели столько же въ его сердцѣ противъ меня, такъ я не вѣдаю, что препятствуетъ возвращенію моего спокойства». Въ своемъ лихорадочномъ волненіи Сумароковъ не замѣчаетъ, какъ у него самонадѣяпная похвальба постоянно смѣняется съ униженіемъ. «Я готовъ отрѣшеніе отъ театра терпѣть, все потомство о моей прослугѣ знать будетъ, вѣдь я сколько Россіи театромъ услугъ сдѣлалъ». Наконецъ, въ послѣднемъ письмѣ, онъ жалуется на новую обиду отъ Сиверса, или вѣрнѣе, отъ его чиновниковъ и тутъ уже самъ проситъ Шувалова о своемъ увольненіи. Прежде онъ напоминалъ, что уже шесть лѣтъ состоитъ бригадиромъ (слѣдовательно съ 1755 г.) и что при отставкѣ дается слѣдующій чинъ; теперь онъ объявляетъ, что не хочетъ статскаго чина: «ибо я носилъ во весь вѣкъ мой мундиръ и сапоги, башмаки носить не скоро выучуся: да яжъ иду въ отставку, а не къ штатскимъ дѣламъ и лучше пойду въ капитаны нежели съ произвожденіемъ въ штатскій чинъ»[18]. Въ заключеніе онъ говоритъ, что не хочетъ имѣть никакого дѣла съ главнымъ злодѣемъ своимъ, Сиверсомъ.

Такимъ образомъ можно принять за достовѣрное, что отъ должности директора театра Сумароковъ былъ удаленъ по неудовольствіямъ съ гофмаршаломъ графомъ Сиверсомъ, что Шуваловъ долго поддерживалъ его, не смотря на эти неудовольствія, но что наконецъ и онъ долженъ былъ согласиться на увольненіе Сумарокова. Показаніе Штелина, будто причиною удаленія Сумарокова отъ театра были ссоры его съ актрисами, можетъ быть справедливо только отчасти: онъ ссорился съ труппою такъ же какъ и съ копистами своими, и съ чиновниками Сиверса. Характеристична послѣдняя фраза переписки его съ Шуваловымъ: «моя отставка не безполезная отставка будетъ, но полезная служба весьма отечеству моему».

Увольненіе Сумарокова послѣдовало вскорѣ послѣ письма, оканчивающагося этими словами и писаннаго 24 апрѣля 1761 года. Что около середины этого года онъ уже не былъ директоромъ театра, о томъ есть и другое свидѣтельство, именно письмо отца его Петра Панкратьевича, который отъ 12 іюля изъ Москвы увѣдомлялъ сына, что получилъ письмо его съ извѣстіемъ о томъ[19].

Письмо Сумарокова къ императрицѣ Екатеринѣ II отъ 3 мая 1764 г. показываетъ, что онъ, бывъ уволенъ отъ управленія театромъ, все еще нѣсколько принадлежалъ къ нему по званію драматическаго писателя и продолжалъ ссорится съ Сиверсомъ, который теперь самъ завѣдывалъ дирекціею[20].

Настоящія письма доставляютъ намъ и нѣсколько другихъ свѣдѣній для біографіи Сумарокова. Изъ 15-го письма мы узнаемъ въ точности время рожденія его — 14-ое ноября 1717 года, а не 1718, какъ до сихъ поръ принимали. «Вчера, писалъ онъ 15-го ноября 1759, исполнилось мнѣ 42 года». Нѣсколько далѣе онъ говоритъ, что служитъ и носитъ военный мундиръ уже 28 лѣтъ: слѣдовательно онъ службу свою считалъ съ 1732 года, когда ему было всего 14 лѣтъ; тогда онъ поступилъ въ новоучрежденный корпусъ и за успѣхи произведенъ былъ въ капралы[21]. Въ 1761 году 24 апр. онъ пишетъ: «20 лѣтъ взавтрѣ исполнится какъ я служу Ея Величеству»; слѣдовательно онъ считалъ, что въ службѣ императрицы находился съ 25 апрѣля 1741 года; но здѣсь онъ, кажется, самъ ошибался, потому что въ апрѣлѣ 1741 г. Елизавета еще не царствовала: она вступила на престолъ только 25 ноября; въ показаніи Сумарокова должно, вѣроятно, разумѣть 1742-й годъ; 25 апрѣля было днемъ ея коронованія. Въ этотъ день Сумароковъ могъ поступить въ лейбъ-компанію, подъ начальство графа А. Г. Разумовскаго, при которомъ черезъ 10 лѣтъ, можетъ быть, получилъ должность адъютанта, ибо онъ въ одномъ письмѣ говоритъ, что отъ графа поступилъ въ директоры театра. Вышедши изъ корпуса 14 апрѣля 1740 года, онъ, по однимъ свѣдѣніямъ, былъ оставленъ на службѣ при этомъ заведеніи, а по другимъ сдѣлался чьимъ-то адъютантомъ: «при графѣ»[22], говоритъ онъ, «правивъ канцеляріею лейбъ-компаніи десять лѣтъ, основалъ порядокъ тамо по канцеляріи. Лейбъ-компанія была 18 тыс. должна, а я собралъ съ полтораста тысячей». Любопытно, что онъ, говоря потомъ о своихъ будущихъ сочиненіяхъ и закаиваясь писать драмы, пока Сиверсъ будетъ управлять театромъ, прибавляетъ: «да и всего времени къ сочиненію осталось мнѣ 4 года»; слѣдовательно послѣднимъ предѣломъ своей авторской дѣятельности онъ полагалъ 48-й годъ жизни. Почему? неизвѣстно; но подобную мысль о скоромъ окончаніи своего литературнаго поприща онъ высказываетъ гдѣ-то и въ другомъ мѣстѣ. Забавны и пошлы повторенія одного и того же, которыя безпрестранно встрѣчаются въ письмахъ Сумарокова.

Любопытную сторону этой переписки составляютъ частыя выходки его противъ Ломоносова и Академіи Наукъ. Извѣстно, что въ Академической типографіи печатались какъ драматическія сочиненія Сумарокова, такъ и Трудолюбивая Пчела его. Ему не нравились ни счеты, которые онъ по этому предмету получалъ изъ Академіи, ни цензурныя поправки, которымъ тамъ подвергались его сочиненія. По извѣстіямъ Штелина, онъ ссорился съ факторомъ типографіи и обвинялъ академическую Канцелярію въ неуспѣхѣ Трудолюбивой Пчелы, существовавшей одинъ только годъ (1759)[23].

Въ 8-мъ письмѣ онъ говоритъ: «жалованья за неимѣніемъ денегъ и по волѣ Ломоносова не даютъ, въ Академіи съ меня не христіанскою выкладкою за работу трагедій правятъ». Здѣсь вина Ломоносова состояла въ томъ, что по его требованіямъ вычитались изъ театральнаго жалованья Сумарокова деньги, которыя онъ обязался платить по третямъ за печатаніе своихъ изданій.

Въ слѣдующемъ письмѣ (19 мая 1758) онъ замѣчаетъ, что еслибы имѣлъ болѣе досуга, то «могъ бы отвращать Ломоносова противъ себя толкованія съ употребленіемъ имени вашего и тѣхъ придворныхъ кавалеровъ. Ему, деревни, домъ и хорошіе доходы имѣющему, жить легко, а мнѣ со всѣмъ моимъ домомъ лишаему быть на цѣлую треть моего пропитанія, трудновато. Когда Ломоносовъ пьетъ и во пьянствѣ подписываетъ промеморіи, долженъ ли я въ чужомъ пиру имѣть похмѣлье? Онъ опивается, а я чувствую похмѣлье.»[24] 27 іюля 1758 (№ 12) онъ писалъ: «члены Академической канцеляріи имѣютъ способъ получать жалованье, а прочіе академики, будучи въ подобномъ состояніи мнѣ, прибѣгаютъ къ своему президенту, больше думая о хлѣбѣ нежели о наукахъ, а я, не имѣя инова президента кромѣ васъ, къ вамъ въ моихъ злоключеніяхъ прибѣгаю».

Въ началѣ 14-го письма онъ говоритъ о своемъ опроверженіи похвальной надписи Ломоносову, что если не напечаталъ его, то не изъ страха отвѣта отъ Поповскаго и «всѣхъ въ Московскомъ университетѣ труждающихся», а только изъ уваженія къ совѣтамъ Шувалова, которые онъ всегда принимаетъ какъ приказанія. Кажется, можно опредѣлить, о какихъ стихахъ тутъ рѣчь идетъ. Извѣстно, что въ 1757 году въ новоучрежденной типографіи Московскаго университета напечатаны сочиненія Ломоносова съ гравированнымъ его портретомъ. По желанію Шувалова, подъ этимъ портретомъ помѣщены были стихи, сочиненные Поповскимъ. Какъ ни гордился Ломоносовъ своими успѣхами, однакожъ въ этомъ случаѣ обнаружилъ большую скромность. «Ваше Превосходительство», писалъ онъ къ Шувалову, посылая ему пять оттисковъ этой гравюры (No У), «изволили говорить чтобъ подъ помянутый портретъ подписать какіе нибудь стихи. Но того, милостивый государь, отнюдь не желаю; и стыжусь, что я нагрыдорованъ». Протестъ Ломоносова не былъ принятъ Шуваловымъ, и портретъ явился съ слѣдующими стихами:

Московскій здѣсь Парнассъ изобразилъ витію,

Что чистый слогъ стиховъ и прозы ввелъ въ Россію.

Что въ Римѣ Цицеронъ и что Виргилій былъ,

То онъ одинъ въ своемъ понятіи вмѣстилъ.

Открылъ натуры храмъ богатымъ словомъ Россовъ,

Примѣръ ихъ остроты въ наукахъ, Ломоносовъ.

Какъ похвалы, которыя Елагинъ воздавалъ Сумарокову, не понравились Ломоносову, такъ и стихи въ честь послѣдняго возбудили неудовольствіе Сумарокова, и онъ написалъ опроверженіе ихъ. Между мелкими его стихотвореніями мы находимъ эпитафію, гдѣ подъ именемъ Гомера очевидно осмѣянъ Ломоносовъ, воспѣвающій Петра Великаго. Эта пьеса написана тѣмъ же размѣромъ, какъ приведенные стихи Поповскаго, и первоначально состояла также изъ шести стиховъ: потому можно полагать, что это именно то опроверженіе, о которомъ говоритъ Сумароковъ въ письмѣ своемъ. Изъ печатаемыхъ нынѣ писемъ Ломоносова (№ III) видно, что поэма Петръ Великій была начата имъ еще въ 1757 году. Слѣдовательно Сумароковъ спустя годъ могъ уже знать о предпріятіи своего соперника и осмѣять его въ своихъ стихахъ. Привожу ихъ такъ, какъ они сохранились въ тетрадяхъ Державина по поводу, о которомъ сейчасъ будетъ упомянуто.

Подъ камнемъ симъ лежитъ Фирсъ Фирсовичъ 1) Гомеръ,

Который, вознесясь ученьемъ выше мѣръ,

Великаго воспѣть монарха устремился;

Отважился, дерзнулъ, запѣлъ и осрамился:

Дѣла онъ обѣщалъ воспѣть велика мужа;

Онъ къ морю велъ чтеца, а вылилася лужа 2).

1) Т. е. Ѳерситъ, извѣстное лицо въ Иліадѣ.

2) Ср. эпитафію 17 въ соч. Сумарокова (т. IX, стр. 139), гдѣ она нѣсколько передѣлана и распространена.

Черезъ 10 лѣтъ послѣ того, какъ написаны были эти стихи, когда уже Ломоносова не было въ живыхъ, за него вступился молодой, еще неизвѣстный и очень незрѣлый въ то время поэтъ, именно Державину который, хотя безсознательно и подражалъ иногда Сумарокову, однако живо чувствовалъ смѣшныя стороны Сѣвернаго Расина.

Въ 1768 году онъ написалъ на приведенное надгробіе Ломоносову пародію, также въ шести александрійскихъ стихахъ, на тѣ же риѳмы, гдѣ назвалъ Сумарокова, по имени славнаго римскаго комика, Терентіемъ. Эпиграмму эту онъ озаглавилъ Вывѣской, въ подражаніе «Вывѣскѣ» Сумарокова на писаря Саву. Вотъ пародія Державина.

Терентій здѣсь живетъ Облаевичъ Церберъ,

Который обругалъ подъячихъ выше мѣръ;

Кощунствовать своимъ Опекуномъ стремился 1),

Отважился, дерзнулъ, зѣвнулъ и подавился:

Хулилъ онъ наконецъ дѣла почтенна мужа,

Чтобъ сей изъ моря сталъ ему подобна лужа.

1) Здѣсь Державинъ конечно разумѣлъ нѣкоторыя рѣчи Чужехвата и Пасквина въ комедіи Опекунъ, напр. то, что онъ говоритъ въ явленіяхъ IV (стр. 13 и 14), X (стр. 23), XI (стр. 26), XII (стр. 27) и XIV (стр. 36).

Сумароковъ завидовалъ не только литературной славѣ Ломоносова, но и тому, что онъ былъ членомъ Академіи, чести, которой самъ онъ напрасно домогался, обвиняя въ своемъ неуспѣхѣ Ломоносова. Съ такою же досадой смотрѣлъ онъ на Поповскаго, который принадлежалъ къ Московскому Университету, тогда какъ самъ онъ не могъ попасть ни въ какое Русское учебное общество. «Писатели Русскіе», говоритъ онъ (№ 14), «привязаны или къ Академіи или къ Университету, а я по недостоинству моему ни къ чему, и будучи Русскимъ, не имѣю чести членомъ быть никакого въ Россіи ученаго мѣста, да и нельзя, ибо г. Ломоносовъ меня до сообщества академическаго не допускаетъ, а въ Университетѣ словесныхъ наукъ собранія вамъ уставить еще не благоволилось».

Мы уже видѣли, какъ онъ въ другой разъ сердился на Ломоносова за то, что по его милости не получалъ жалованья. Наконецъ, Ломоносовъ же, по его словамъ, не давалъ хода его сочиненіямъ, которыя печатались въ Академіи и подвергались ея цензурѣ. Письмо, гдѣ онъ жалуется на это (№ 15), было писано въ концѣ 1759 года, когда Сумароковъ еще издавалъ Трудолюбивую Пчелу. Слѣдовательно онъ былъ недоволенъ вмѣшательствомъ Ломоносова въ его дѣла и по этому изданію. Когда онъ, за годъ передъ тѣмъ, испрашивалъ у Академіи позволенія печатать свой журналъ въ ея типографіи, съ тѣмъ, чтобы съ него взыскивались деньги по истеченіи каждой трети, то онъ предоставлялъ Академіи цензуру этого изданія и только просилъ не трогать его слога и «избавить его отъ помѣшательства и затрудненій въ печатаніи»[25]. Въ сказанномъ письмѣ, называя Ломоносова крайнимъ своимъ злодѣемъ, онъ уже говоритъ: «избраны ценсоры, не знаю для чего, чему и президентъ дивится, а что они подпишутъ, то еще Ломоносовъ просматриваетъ, приказывая корректору всякой листъ моихъ изданій къ себѣ взносить, и что ему не покажется, то именемъ канцеляріи останавливаетъ, а я печатаю не по указу и плачу деньги!»

Вслѣдъ за этимъ Сумароковъ чрезвычайно наивно обнаруживаетъ опять главную причину своей досады на Ломоносова, именно то, что и онъ, Сумароковъ, не членъ Академіи. Упоминая рядомъ съ Ломоносовымъ Тауберта и Штелина, онъ спрашиваетъ: «или русскому стихотворцу пристойнѣе членомъ быть ученаго собранія въ Нѣмецкой землѣ, а въ Россіи нѣмцамъ? Мнѣ кажется, что я не хуже аптекаря Моделя, хотя и не шарлатанствую: не хуже Штеллина, хотя и русской стихотворецъ и не хуже Ломоносова, хотя и бисера не дѣлаю».

Затѣмъ Сумароковъ, оставляя уже въ сторонѣ всякія околичности, положительно объявляетъ, что если его сдѣлаютъ академикомъ, то онъ еще нѣсколько лѣтъ будетъ писать, а въ противномъ случаѣ грозитъ, по окончаніи года (1759), во всю жизнь ничего болѣе не издавать.

Кажется, эти и подобныя имъ жалобы и угрозы имѣли нѣкоторое дѣйствіе, ибо спустя годъ послѣ того (№ 16) Сумароковъ пишетъ Шувалову: «вы мнѣ изволили предлагать объ академическомъ мѣстѣ, которое, кажется мнѣ, и принадлежитъ нѣсколько мнѣ.»

Усиливаясь такимъ образомъ попасть въ академики, Сумароковъ въ то же время не разъ выражалъ желаніе получить генеральскій чинъ, представляя, что онъ уже шесть лѣтъ старшимъ бригадиромъ, что его обходятъ, что многіе изъ прежнихъ его сверстниковъ давно опередили его по службѣ.

Смѣхъ, отъ котораго трудно удержаться при чтеніи писемъ Сумарокова, превращается въ чувство грусти, когда мы поглубже вникнемъ въ ихъ смыслъ. Управляя театромъ, онъ былъ дѣйствительно несчастенъ. Конечно, большая доля его страданій происходила отъ его личныхъ свойствъ: безмѣрнаго самолюбія и раздражительнаго характера, соединенныхъ съ недостаточнымъ образованіемъ и внезапнымъ возвышеніемъ въ литературѣ вслѣдствіе особенно благопріятныхъ обстоятельствъ.

Но несчастіе Сумарокова въ значительной степени зависѣло и отъ состоянія тогдашняго нашего общества, отъ внѣшнихъ условій, посреди которыхъ этой живой натурѣ пришлось дѣйствовать. Въ самомъ дѣлѣ, что могъ сдѣлать директоръ вновь созданнаго театра съ пятью тысячами руб. въ годъ на содержаніе не только труппы, но и театральныхъ служителей[26] и на покрытіе всѣхъ издержекъ по представленіямъ? Правда, вслѣдствіе жалобъ Сумарокова на недостаточность этой суммы, въ пользу актеровъ предоставленъ былъ и сборъ съ публики; но число посѣтителей театра, какъ по всему видно, не могло быть велико, и притомъ явились злоупотребленія: вмѣсто актеровъ деньгами съ представленій стали пользоваться чиновники штатсъ-конторы. Самъ Сумароковъ цѣлые мѣсяцы не могъ добиться жалованья: любопытенъ разсказъ его о хлопотахъ, которымъ онъ подвергался въ подобныхъ случаяхъ (начало № 18). Окончательное рѣшеніе Сумарокова оставить театръ было, кажется, слѣдствіемъ такой же непріятности (№ 21).

Нельзя сомнѣваться, что онъ по управленію театромъ дѣйствительно много терпѣлъ отъ подъячихъ, въ рукахъ которыхъ былъ Сиверсъ. Бѣдность Сумарокова не была выдумкою съ его стороны. Нельзя безъ жалости читать то, что онъ объ этомъ писалъ какъ Шувалову (№ 15), такъ и самой императрицѣ. Въ письмѣ къ Елисаветѣ Петровнѣ онъ говорилъ: «Какъ я, такъ и жена моя, почти всѣ уже свои вещи заложили, не имѣя кромѣ жалованья никакого дохода; ибо я деревень не имѣю и долженъ жить только тѣмъ, что я своимъ чиномъ и трудами имѣю, трудясь, сколько силъ моихъ есть, по стихотворству и театру, а въ такихъ упражненіяхъ не имѣю ни минуты подумать о своихъ домашнихъ дѣлахъ. Дѣти мои должны пребывать въ невѣжествѣ отъ недостатковъ моихъ, а я терять время напрасно»[27].

Однажды нужда заставила Сумарокова прибѣгнуть къ помощи Шувалова и случилось по этому поводу недоразумѣніе. Шуваловъ подумалъ, что стихотворецъ проситъ у него милостыни и далъ это почувствовать Сумарокову, который вслѣдствіе того (№ 11) оправдывается передъ нимъ, увѣряя, что и не думалъ просить подарка, что въ словахъ его не было никакой политики, что онъ просилъ взаймы — и то не для своихъ нуждъ, а для театра — 200 руб. на два мѣсяца, и теперь повторяетъ просьбу о ссудѣ, но уже 500 руб. хоть на четыре недѣли.

Несомнѣнны также безпрерывныя задержки, затрудненія и хлопоты, которыя онъ встрѣчалъ передъ каждымъ представленіемъ, не зная даже напередъ, въ какой день одинъ изъ театровъ будетъ свободенъ. Когда онъ жаловался, ему говорили, что вѣдь русскій театръ «партикулярный» (№ 8), а это тѣмъ болѣе его огорчало, что самъ онъ считалъ свой театръ исключительно придворнымъ и однажды писалъ (№ 11): «мнѣ думается, что не для чего быть представленію, когда двора не будетъ.» Но особенно чувствительны были ему притѣсненія чиновниковъ. Въ одной изъ статей, напечатанныхъ имъ подъ заглавіемъ «Сонъ» въ «Праздномъ Времени» 1760 г. (соч. Сумар. T. IX, стр. 280), онъ разсказываетъ, какъ одинъ подъячій взялъ у его безграмотнаго и негоднаго кописта серебряныя чарки и подносъ и послѣ того учинилъ кописта грамотнымъ и почтеннымъ человѣкомъ, «а меня, говоритъ Сумароковъ, безграмотнымъ и отвратилъ меня отъ Мельпомены, а по просту отъ сочиненія трагедій.» Этотъ разсказъ, обнаруживая съ одной стороны, что Сумароковъ ссорился и съ театральными копистами, съ другой — указываетъ, какъ разбирались эти ссоры подъячимъ, который, по словамъ Сумарокова, былъ такъ безграмотенъ, что вмѣсто извѣстій требовалъ у него извести.

Такимъ образомъ, какъ ни смѣшны формы, въ которыхъ выливаются жалобы Сумарокова, мы не можемъ не признать ихъ основательными, не можемъ отказать ему въ состраданіи къ его жалкой судьбѣ. Притомъ, сознавая смѣшную сторону его личности, мы не должны забыть, что въ ея источникѣ — раздражительности и задорности его характера — кроется вмѣстѣ съ тѣмъ одно изъ условій его замѣчательнаго сатирическаго таланта. Вообще, если мы примемъ въ соображеніе скудное воспитаніе Сумарокова въ кадетскомъ корпусѣ и то, что онъ, какъ самъ сознавалъ, всѣмъ своимъ образованіемъ былъ обязанъ себѣ, то должны будемъ очень смягчить строгость нашего суда объ этомъ писателѣ. Не забудемъ, что онъ первый, благопріятствуемый связями при дворѣ и въ высшемъ обществѣ, явился въ литературѣ съ смѣлымъ и рѣзкимъ протестомъ противъ существующаго порядка. Онъ всегда былъ на сторонѣ движенія, прогресса. Кто бы имѣлъ терпѣніе прочесть всѣ его сочиненія, увидѣлъ бы съ изумленіемъ, какъ много онъ высказалъ новыхъ для своей эпохи идей, какихъ важныхъ преобразованій требовалъ. Не говоря уже о желчныхъ нападеніяхъ его на подъячихъ и откупщиковъ, вспомнимъ, что еще за сто лѣтъ до нашего времени онъ говорилъ: «Каждый человѣкъ есть человѣкъ, и всѣ преимущества только въ различіи нашихъ качествъ состоятъ… Помѣщикъ, обогащающійся непомѣрными трудами своихъ подданныхъ, суетно возносится почтеннымъ именемъ домостроителя и долженъ онъ названъ быть доморазорителемъ… Много оставитъ онъ дѣтямъ своимъ, но и у крестьянъ его есть дѣти.[28] т. д. Еще прежде того онъ писалъ въ Трудолюбивой Пчелѣ:[29] „ударилъ Юпитеръ, повалились подъячіе… Обрадовалась истина, но въ какое смятеніе пришла она, когда увидѣла, что самые главные злодѣи изъ приказныхъ служителей остались цѣлы. Что ты сдѣлалъ, о Юпитеръ; главныхъ ты пощадилъ грабителей! вскричала она. И когда она на нихъ указывала, Юпитеръ извинялся невѣдѣніемъ и говорилъ ей: кто могъ подумать что это подъячіе! Я сихъ богатыхъ и великолѣпныхъ людей почелъ изъ знатнѣйшихъ людьми родовъ“ и т. д. Сумароковъ уже доказывалъ необходимость и возможность отмѣнить различіе стараго и новаго стиля[30], предлагалъ учредить ученое общество для разработки отечественнаго языка и литературы[31], осуждалъ иноземное направленіе русскаго воспитанія[32], излишнее употребленіе французскаго языка въ обществѣ[33], нѣмецкій складъ рѣчи, введенный Ломоносовымъ въ нашей прозѣ[34] и проч.

Письма Сумарокова, знакомя насъ съ состояніемъ первоначальнаго русскаго театра, въ то же время открываютъ участіе, которое Шуваловъ принималъ и въ этой отрасли русскаго образованія. Почти одновременно съ учрежденіемъ Московскаго Университета и Академіи Художествъ, онъ же вѣроятно содѣйствовалъ основанію русскаго театра, и подавая одну руку Ломоносову, другою поддерживалъ Сумарокова, который директоромъ театра назначенъ былъ по предстательству Шувалова и тогдашняго своего начальника графа А. Г. Разумовскаго. Извѣстно, какъ Шуваловъ пытался примирить обоихъ литературныхъ враговъ. Много дѣлаетъ ему чести, что онъ, слыша безпрестанно наговоры ихъ другъ на друга, не уступилъ ни тому, ни другому сопернику и, сохраняя благородное безпристрастіе, умѣлъ каждому изъ нихъ отдавать справедливость и пользовался обоими для своихъ высокихъ цѣлей.

ПРИЛОЖЕНІЯ.

править

ПИСЬМА ЛОМОНОСОВА 1).

править

1) Печатаются, какъ ниже и письма Сумарокова, съ соблюденіемъ, во всей точности, орѳографіи и пунктуаціи подлинниковъ.

Милостивый Гдрь Иванъ Ивановичъ.

Не могу преминуть, чтобъ Вашему Превосходительству неприслать Волтеровой музы новаго исчадія, которое объявляетъ, что онъ и его Гдрь безбожникъ, и то ему въ похвалу приписать не стыдится передъ всѣмъ свѣтомъ 1). Приличнѣе примѣра натти во всѣхъ волтеровыхъ сочиненіяхъ не возможно, гдѣбъ виднѣе было его полоумное остроуміе, бессовестная честность и ругательная хвала; какъ въ сей панегирической пасквилѣ, которую на ваше проницательное рассужденіе отдая, съ глубокимъ почитаніемъ непремѣнно пребываю Вашего Превосходительства

всепокорнѣйшій слуга
Михайло Ломоносовъ.

СПБ.

Октября 3 дня

1752 г.

1) Съ 1750 до 1753 г. Вольтеръ жилъ въ Берлинѣ. Ломоносовъ разумѣетъ вѣроятно слѣдующіе стихи, написанные въ 1751 къ Фридриху II:

Au Roi de Prusse.

On dit que tout prédicateur

Dément assez souvent ce qu’il annonce en chaire:

Grand Roi, soit dit sans vous déplaire,

Vous êtes de la même humeur.

Vous nous annoncez avec zèle

Une importante vérité;

Et vous allez pourtant à l’immortalité

En nous prêchant l’ame mortelle.

(Oeuvres de Voltaire, édition Bouchot T. XIV, p. 416).

Впрочемъ возможно также, что Ломоносовъ говоритъ о стихахъ, написанныхъ Вольтеромъ въ томъ же году въ отвѣтъ на записку, въ которой Фридрихъ II увѣдомлялъ поэта, что онъ разрѣшился шестью близнецами, т. е. поэмою „L’art de la guerre“ въ 6 пѣсняхъ (T. XII, p. 532).

II 1).

Симъ подобныхъ высокихъ мыслей наполнены всѣ великіе стихотворцы, такъ что изъ нихъ можно составить не одну великую книгу. Того ради я весьма тому радъ, что имѣю общую часть съ толь великими людьми; и за великую честь почитаю съ ними быть опороченъ неправо; напротивъ того за великое несчастіе, ежели Зоилъ меня похвалитъ. Я весма не удивляюсь что онъ въ моихъ одахъ ни Пиндара ни Малгебра не находитъ: для того что онъ ихъ не знаетъ и говорить съ ними не умѣетъ не разумѣя ни Погречески ни Пофранцусски. Не къ поношенію его говорю, но хотя ему доброе совѣтовать за его ко мнѣ усердіе, чтобы хотя одному поучился. Заключая сіе, увѣряю Ваше Превосходительство что я съ Перфильевичемъ[35] переписываться никогда намѣренъ не былъ; и нынѣ, равно какъ прежде сего Пародію его на Тамиру, всѣ противъ меня намѣренія и движенія пропустилъ бы я беспристрастнымъ молчаніемъ безъ огорченія, какъ похвалу отъ его учителя[36] безъ честолюбиваго услажденія; естьли бы я неонасался произвести въ васъ неудовольствіе ослушаніемъ. Но и еще притомъ прошу, ежели возможно, удовольстоваться тѣмъ, что сочинилъ Гднъ Поповской, почетшій за свою должность посправедливости, что Перфильевичь себѣ несправедливо присвояетъ. Данной мнѣ отъ него титулъ никогда бы я не оставилъ въ его стихахъ естьли бы я хвастовствомъ моихъ завистниковъ непринужденъ былъ рассудить, что тѣмъ именемъ нынѣ ученику меня назвать можно, которымъ меня за дватцать лѣтъ учители мои называли. Всепокорнѣйше прошу извинить тѣсноту строкъ съ усерднѣйшимъ высокопочитаніемъ пребывая вашего Превосходительства

всепокорнѣйшій слуга
Михайло Ломоносовъ.

Изъ СП.бурга

Октября 16

1753 года.

1) Это — окончаніе письма, котораго первая половина напечатана въ Смирдинскомъ изданіи соч. Ломоносова, 1847 года, т. I, стр. 684 и 685. Сохранившаяся въ подлинникѣ часть этого письма начинается со словъ: „Высокопарныя мысли, похвальныя во всѣ вѣки“; но такъ какъ слѣдующее за тѣмъ мѣсто и приложенные къ нему стихи совершенно согласны съ напечатаннымъ уже текстомъ, то здѣсь и помѣщается только окончаніе письма, идущее за стихами.

Милостивый Гдрь Иванъ Ивановичъ.

Вашему Превосходительству всепокорнѣйше доношу, что дѣло мое съ Тепловымъ по Канцеляріи произведено писменно (какъ я теперь увѣдомился) и мнѣ будетъ читать Секретарь неправедной приговоръ или выговоръ племенной! Возможно ли стерпѣть, стоявъ за правду? за Высочайшее повелѣніе Ея Императорскаго Величества изъ Правительствующаго Сената, которымъ указано всѣ права, не взирая и на подписанныя Монаршескими руками, къ лутшему переправить. Тенловъ ищетъ, чтобъ Академической регламентъ (которой сочиненъ имъ безъ согласія и безъ вѣдома Академиковъ по его прихотямъ; и которымъ онъ нетокмо многихъ знатныхъ персонъ обманулъ; но и подкрался подъ святость Высочайшаго повелѣнія Ея Императорскаго Величества) не былъ рассматриванъ. Затѣмъ, что онъ знаетъ, сколь много найдено будетъ его пронырства. Того ради началъ онъ отводить указъ Ея Величества изъ Правительствующаго Сената; якобы онъ до Академическаго регламента не надлежалъ. Чему я противился. Споръ и шумъ воспослѣдовалъ. Я осужденъ! Тепловъ цѣлъ и торжествуетъ. Виноватой онравлепъ, правой обвиненъ. Коварникъ надѣется, что онъ и со мною такъ поступитъ, какъ съ другими прежде. Делиля, Гмелина, Сигезбека, Крузіуса, Гебештрейта профессоровъ изъ Россіи выгналъ; Вейдебрехта крутымъ отъ службы отказомъ уморилъ; другими многими какъ хотѣлъ поворачивалъ. Президентъ нашъ добрый человѣкъ, только ввѣрился въ Коварника. Президентскимъ ордерамъ готовъ повиноваться, только не Теплова. И такъ въ сихъ моихъ обстоятельствахъ Ваше Превосходительство всепокорнѣйше прошу, чтобъ меня отъ такого поношенія и неправеднаго поруганія избавить; дабы чрезъ ваше отеческое прсдстательство Всемлосвѣйшая Государыня принять меня въ Высочайшее Свое Собственное покровительство и отъ Теплова ига избавить непрезрила, и отъ такихъ нападковъ по моей ревности защитить матерски благоволила. Чрезъ Вашего Превосходительства ходатайство отъ дальнѣйшихъ обстоятельствъ вскорѣ спасенъ быть ожидаю.

Вашего Превосходительства

всепокорнѣйшій слуга

Михайло Ломоносовъ.

Марта 10 д.

1755 года.

Милостивый Гдрь Иванъ Ивановичъ.

По приказанію Вашего Превосходительства прилагаю при семь росписаніе разныхъ цѣнъ мусіи по разнымъ сортамъ. Портреты обыкновенной величины составляются изъ третьяго и четвертаго сорта, которыя пополамъ считая придетъ каждой квадратной футъ отъ 50 до 60 рублевъ, или короче сказать, сколько въ немъ кусковъ, столько копѣекъ, выключая матерію и излишные лики. Для скораго исполненія намѣренія Вашего Превосходительства желалъ бы я знать мѣру величины желаемаго портрета, дабы заблаговременно отковать мѣдную доску и наложить грунтъ мастичной. Чтожъ до портрета надлежитъ, съ котораго дѣлать; то я думаю чтобы наперво хотя одинъ ликъ скопировать съ самаго лутчаго приказать Федору. Ожидая милостиваго Вашего соизволенія, съ глубокимъ высокопочитаніемъ пребываю

Вашего Превосходительства

всепокорнѣйшій и нижайшій слуга

Михайло Ломоносовъ.

Сентября 27 дня 1757 года.

Милостивый Гдрь Иванъ Ивановичъ.

По милостивому Вашего Превосходительства любленію и доброжелательству къ наукамъ нагрыдорованнаго моего портрета нѣсколько листовъ отпечатано, какъ вы приказать изволили, изъ которыхъ пять при семъ приложены. Мастеръ Вортманъ, уповаю что скоро исправитъ извѣстныя въ немъ погрѣшности. Ваше Превосходительство изволили говорить, чтобъ подъ помянутой портретъ подписать какіе нибудь стихи. Но того, Милостивый Гдрь, отнюдь нежелаю; и стыжусь, что я нагрыдорованъ. Я прошу только того, что мнѣ надлежитъ по справедливости, чѣмъ всемилостивѣйшая Государыня усердныхъ рабовъ своихъ обыкновенно жаловать изволитъ, что но моей службѣ и дорогѣ слѣдуетъ и что больше отечеству, нежели мнѣ нужно и полезно. Для того прошу всеуниженно прежнее мое письмо еще прочитать однажды и отдать справедливость моему законному прошенію. Вашего Превосходительства ко мнѣ благодѣянія хотя многи и велики; однако желаемое будетъ всѣхъ больше не тѣмъ что я о томъ прошу больше трехъ лѣтъ, но для того что оно соединено съ общею пользою и что онымъ новая кровь въ жилы мои вольется къ совершенію начатаго героическаго описанія трудовъ Петровыхъ, которыхъ окончаніе выше всѣхъ благополучіи; въ жизни моей почитаю.

Милостивый Гдрь

Вашего Превосходительства

всеуниженный слуга

Михайло Ломоносовъ.

Ноября 23 дня 1757 года.

Милостивый Гдрь Иванъ Ивановичъ.

Для приведенія въ порядокъ сокращенія описанія Камчатки, которое по частямъ переписывано и переводится[37], присылаю Вашему Высокопревосходительству оное въ оригиналѣ, чтобы француское потому расположить можно было. Присемъ принимаю смѣлость, Милостивый Гдрь, о моемъ всеуниженномъ прошеніи, для общей пользы наукъ въ отечествѣ, докучать, чтобы вашимъ сильнымъ ходатайствомъ по представленію Милостиваго Гдря Графа Кирила Григорьевича изъ высокой Конференціи данъ былъ формуляръ университетской привилегіи для ускоренія ннавгураціи и порядочнаго теченія ученій. Сіе будетъ конецъ моего попеченія о успѣхахъ въ наукахъ сыновъ Россійскихъ; и начало особливаго раченія къ приведенію въ исполненіе старанія моего въ словесныхъ наукахъ. Дѣло весма вамъ не трудное и только стоитъ Вашего слова, которымъ многіе наукъ рачители обрадованы будутъ и купно я съ ними истинной и непреложной почитатель

Вашего Высокопревосходительства

всеуниженный и всеусердный слуга

Михайло Ломоносовъ.

Апрѣля 20 дня 1760 года.

Милостивый Гдрь Иванъ Ивановичъ.

Долговременное умедленіе отвѣтомъ на млстивое писмо Вашего Высокопревосходительства стараясь извинить, нигдѣ не нахожу способа, какъ только въ Вашемъ великодушіи, о которомъ многократными опытами совершенно удостовѣренъ. Правда что ожиданіе выходу изъ печати моихъ сочиненій, кои при семъ Вамъ Млстивый Гдрь переслать честь имѣю, не послѣднею было сего укоснѣнія причиною, и мои недоброхоты не перестая дѣлать мнѣ препятствій въ добронамѣренныхъ трудахъ моихъ нерѣдко отнимаютъ у меня ко всему усердную охоту. По отъѣздѣ Вашемъ употребя мою тяжкую и долговременную болѣзнь и отсутствіе отсюда двора привели было меня къ крайному презрѣнію и низриновенію, естьли бы меня второй мой Меценатъ Млстивый Гдрь Графъ Григорей Григорьвичь[38] не оградилъ своимъ млстивымъ предстательствомъ, и купно Млстивый Гдрь и древней мой благодѣтель графъ Михайло Ларіоновичь[39], которой и внѣ отечества отмѣнною своею млстію меня незабываетъ, коего представленіемъ удостоенъ я недавно членомъ Бопонской академіи; и Его же Сіятельства попеченіемъ извѣстно учинено учоному свѣту о успѣхахъ моего мозаичнаго дѣла. Что описано въ учоныхъ флорентинскихъ вѣдомостяхъ. О семъ могу увѣрить васъ Млтиваго Гдря, что окончанная наборомъ въ Мартѣ мнѣ великая картина полтавской побѣды выходитъ изъ точенія весма хорошо. Ваше Высокопревосходительство вѣдаете сколько благополучія могъ бы я получить, когда бы прежнія ваши предстательства не приведены были въ закоснѣніе происками моихъ недоброжелателей; нынѣ жъ, Млстивый Государь имѣете случай наградить оной уронъ равномѣрнымъ благодѣяніемъ. Въ Парижской Академіи наукъ есть порожжее мѣсто иностраннаго почетнаго Члена. А какъ не сомнѣваюсь что Ваше Высокопревосходительство у тамошняго Двора знатныхъ пріятелей имѣете; для того униженно прошу рекомендовать меня на оное мѣсто. Тамошняя Академія о моихъ учоныхъ дѣлахъ довольно извѣстна. Ейже весьма пристойно и надобно имѣть въ здѣшной Академіи Члена, особливожъ природнаго Россіянина. Сіе избраніе послужить можетъ нетокмо къ моей похвалѣ, но и къ подлинной славѣ нашего Отечества, которыя васъ истиннымъ рачителемъ почитаютъ всѣ знающіе ваше попеченіе о наукахъ и художествахъ. Въ упованіи милостиваго вашего благоизволенія, а паче скораго ожидая въ любезное отечество возвращенія въ полномъ здравіи и удовольствіи, съ непремѣннымъ глубокимъ высокопочитаніемъ пребываю

Вашего Высокопревосходительства

всеуниженный и всеусердный слуга

Михайло Ломоносовъ.

Изъ Санктпетербурга

Іюля 11 дня

1764 года.

ПИСЬМА СУМАРОКОВА.

править

Я не вѣдаю кто это могъ сказать мы де по волѣ Ея Величества ѣздимъ вы русской театръ а впротчемъ несносноде терпѣть отъ Сумарокова, я ни съ кѣмъ, не говорю въ это время и всегда почти на театрѣ, сказать легко все а доказать трудно, въ день представленія я только о томъ и думаю и сколько я ни горячъ однако ни одному смотрителю нималѣйшей неучтивости не здѣлалъ а ежели я дѣлалъ длячего мнѣ это терпится. Что обо мнѣ говорятъ неистинну я этому не удивляюся, тому только дивлюся длячево я обвиняюсь безъ изслѣдованія, а я такъ щастливъ былъ по сей день что не только на меня жаловаться ктопритчину имѣлъ по нижё я ни на ково. — а кто поддерживаетъ Локателли[40] у ваш: превосх: и меня злословитъ я это знаю, c’est le… je me tais.

Милостивый Гдрь Иванъ Ивановичъ!

Заговѣнье будетъ февраля 9:го дня до котораго дни осталося времени очень мало, а вмѣсто моей труппы нынѣ интересуются[41] подъячія собирая за мои трагедіи по два рубля и по рублю съ человѣка, а я сижу не имѣя платья актерамъ будто бы театра не было. Здѣлайте милость Милостивый Гдрь окончайте ваше предстательство; ибо я безъ онаго дирекцію имѣть надъ театромъ почту себѣ въ нещастіе. Обѣщанную мною комедію надобно мнѣ здѣлать въ свободныхъ мысляхъ, которыхъ я не имѣю, и ежели бы мнѣ не было остановки тобъ я давно оную окончалъ а въ такихъ обстоятельствахъ въ какихъ я теперь получить хорошихъ мыслѣй никакъ неудобно, времени осталось столько мало что никакъ на вольную комедію надѣяться нельзя, въ апрелѣ по неспособности реки а потомъ за неимѣніемъ моста представленію быть нельзя а лѣтомъ представлять очень трудно. Помилуйте меня и здѣлайте конецъ милостивый Гдрь или постарайтесь меня отъ моего мѣста освободить а я всегда,

вашего Превосходительства
всепокорнѣйшій слуга А: С:

5: Генв: 757.

Милостивый Гдрь!

Я не однократно дерзалъ утруждать ваше Превосх: о повелѣніи чтобы на франц: театр: моимъ актерамъ было позволено играть въ тѣ дни въ которыя отъ Серини[42] не представляются драммы, и по необходимости или паче въ разсужденіи вашей ко мнѣ отмѣнной милости еще васъ утрудить дерзаю. Лѣто настаетъ а деньги въ театральной казнѣ изчезаютъ а я тысячьми препятствій не только въ представленіяхъ лишенъ всего одобренія по къ лютѣйшимъ моимъ вображеніямъ и чувствію въ моихъ хлопотныхъ и всѣмъ безполезныхъ обстоятельствахъ лишенъ всѣхъ поетическихъ мыслей и не могу ни чево зачать къ удовольствію двора и публики. Ни кто не можетъ требовать чтобы русской театръ основался, ежели толикія трудности не пресѣкутся, которыя не только отъемлютъ у меня поетическія чувствія по все мое здоровье и разумъ, что еще я и больше всѣхъ на свѣтѣ почитаю благополучіи. Удивительно ли будетъ ваш: превосх: что я отъ моихъ горѣстей сопьюсь, когда люди и отъ радостей спиваются? Я опасаюся ваше превосход: много утруждать и когда говорю съ вами, всегда бѣрегусь чтобы вамъ не паскучить и не здѣлаться противнымъ, а обстоятельства русскаго театра весьма всему свѣту могутъ показаться удивительны. Кто можетъ повѣрить въ Парижѣ когда я нѣкоторымъ образомъ не дѣлаю безчестія моему отечеству симъ самымъ мучусь, имѣя еще милостивца, любителя наукъ и художествъ. Сколько я васъ люблю тому свидѣтель весь свѣтъ, а на совѣсть свою я посылаться не могу; ибо льстецы и бездѣльники ее себѣ во лжесвидѣтельство употребляютъ. Карневалъ до послѣднихъ дней масленицы прошелъ безъ представленія отъ русскаго Театра, за не имѣніемъ платья. Май настаетъ, время къ удовольствію воздушныхъ приятностей увеселенія а я вмѣсто сочиненій и представленій стражду и все что ни есть на свѣтѣ теряю, здоровье, умъ, веселости, надежду, славу; но можно ли мнѣ изъяснить мое бѣдное отъ драмматическаго стихотворства состояніе! вы можете мнѣ отвѣтствовать: страдай и что хочешь дѣлай. Однако я отъ васъ сего отвѣта не ожидаю, и измѣряю ваши милости моимъ къ вамъ усердіемъ, съ которымъ ожидая милостиваго предстательства о театрѣ и о людяхъ къ тому потребныхъ, есмь и буду до смерти моей не яко іуда но яко честной человѣкъ

вашего Превосходительства

всепокорнѣйшій и нижайшій слуга

Александръ Сумароковъ.

29 апр: 757

С:П:Б

Милостивый Гдрь!

Апрель мѣсяцъ, оставшій это всей зимы для собранія на комедію денегъ прошелъ, майская погода установляется и вся чаятельная казна минуется, а я, что паче всево! докуками и безпокойствами приведенъ въ такое лютое состояніе изъ котораго я во всякое готовъ; ибо моево хуже нѣтъ; я время провожу вмѣсто сочиненія драммъ, Милостивый Гдрь, въ однихъ только безполезныхъ двору и обществу безпокойсти: и теряю всѣ стихотворныя Мысли, или паче и разумъ безъ чево стихотворцу обойтиться не очень легко, а особливо драмматическому; ибо драммы разсѣянными мыслями не только сочинить по ниже расположить неудобно. Что мнѣ наконецъ дѣлать, милостивый гдрь, съ актерами? денегъ скоро больше не будетъ, дохода зборомъ безъ театра имѣть не можно, а до сентября еще не близко. Но что мнѣ какъ ни жестоко, всево жесточе то, что я долженъ упражняться вмѣсто стихотворства въ докукахъ ни мало нраву моему несходныхъ и отъ самаго моево къ театру опредѣленія ни какова не здѣлать дѣла и быть во всегдашнемъ упражненіи и цѣлой годъ хлопотать и ни чего не выхлопотать.

Demain, demain, dit on va combler tous nos vœux,

Demain vient, et nous laisse encor plus malheureux.

Я впротчемъ имѣю честь и милость называться и дѣйствительно быть

вашего превосходительства

Милостиваго Гдря,
всепокорнѣйшимъ и нижайшимъ слугою

Александръ Сумароковъ.

Маія 1: дня

757.

Милостивый Гдрь!

Нѣсколько праздниковъ было по четвѣрткамъ и для того я въ тѣ дни играть не могъ а нынѣ на которомъ театрѣ мнѣ играть я не вѣдаю, тамъ Локателли а здѣсь Французы, а я не имѣя особливаго театра не могу назначить дня безъ сношенія съ ними да и имъ иногда знать нельзя; что мнѣ въ такомъ обстоятельствѣ дѣлать? — Театральной въ Россіи годъ начинается съ осени и продолжается до великаго поста, восемь недѣль осталось только, въ которыя всегда ли актеры будутъ здоровы не извѣстно, а пятой мѣсяцъ наступилъ россійскихъ театральныхъ представленій а всево прибытка нѣтъ пяти сотъ рублевъ, не считая что отъ начала театра на платье больше двухъ тысячъ истрачено: словомъ сказать милостивый гдрь мнѣ збирать деньги вмѣсто дирекціи надъ актерами и сочиненія и неприбыльно и непристойно толь и паче что я и актеры обретаемся въ службѣ и въ жалованьи Ея Величества, да и съ чиномъ моимъ милостивый гдрь быть зборщикомъ не гораздо сходно а я и о своихъ собственныхъ приходахъ и расходахъ большова попѣченія а паче любя стихотворство и театръ не имѣю, это мѣсто для меня всѣхъ лутче ежели бы только до сочиненія и представленія касалось а зборы толь противны мнѣ и несродственны, что я самъ себя стыжусь, я не антрепренеръ; дворянинъ и офицеръ и стихотворецъ сверхъ того, и я и всѣ комедіянты припадая къ стопамъ Ея Величества всенижайше цросимъ чтобы русскія комедіи играть безденежно и умножить имъ жалованье, а збора чтобы содержать Театръ быть не можетъ и все это униженіе отъ имени вольнаго театра не только не приноситъ прибыли но ниже пятой доли издержанныхъ денегъ не возвращаетъ а очень часто и день не окупается, а мнѣ всегдашнія хлопоты и теряніе времени, ваш: превосх: всегдашняя докука. Одно Римское платье а особенно женское меня довольно мучило и мучитъ, то еще хорошо что отъ Великой Княгини пожаловано.

Вашего Превосходительства

всепокорнѣйшій и нещастнѣйшій

слуга А. Сумароковъ.

9 Генв; 758.

Милостивый Гдрь!

Другой годъ, то есть другая зима проходитъ отъ зачатія россійскаго театра, докукамъ отъ меня къ вамъ, и моимъ несноснымъ безпокойствамъ, числа нѣтъ. Нѣтъ ни однаго дня комедіи въ который не только человѣкъ не былъ возмущенъ въ такихъ обстоятельствахъ, ангелъ бы поколебался. Гофмаршалъ изволилъ ко мнѣ прислать часъ по полудни что къ завтрему театръ для Русскихъ комед: готовъ только де не будетъ отъ маскарадовъ музыки, а мнѣ севодни не только искать музыкант: но ниже публикаціи здѣлать уже не коли ни о томъ что будетъ представленіе ни о томъ что не будетъ, а Алексѣй Аноф: которой диригировалъ русскимъ оркестр: опредѣл: играть въ маскарадахъ. Музыкант: де послѣ маскарадовъ будутъ уставать, это правда; однако что маскарады будутъ по Середамъ я етова не зналъ, а мнѣ хотя русскія играютъ хотя нѣтъ все равно, жаль только тово что ни я ни они не можемъ работать да и актеровъ ни актрисъ сыскать безъ указу нельзя а которыя и опредѣлены да еще и по имѣнному указу, отходомъ мнѣ стращаютъ, на меня жалуяся лгутъ а свѣрьхъ того еще въ малую опредѣленную сумму забранныхъ не платятъ денегъ да и жаловаться на нихъ или паче представлять не знаю гдѣ. Я вашему превосходительству скучаю это правда, да что мнѣ дѣлать, ежели бы мое представленіе и весь прожектъ былъ апробованъ ни малѣйшей бы отъ меня докуки не было никому. Я больше докуки дѣлать не буду только прошу чтобы невозможности не причесть моему упрямству, въ которомъ случаѣ я могу быть нещастенъ а не виненъ, что я представляю это ясная правда.

Вашего Превосходительства

всепокорнѣйшій слуга

Александръ Сумароковъ.

Генв: 758.

Monseigneur!

je suis mortifié de fâcher V: E: et de vous dire qu’il y a un grand obstacle de représenter la piece, tout est prêt, j’ai parlée avec le maréchal de la cour, avec Marck Fed; de meme tout а bonne traîne, mais pour les huit chantres il n’est point des habits, chose très petite mais très necessaire. Je ne sèai que faire, le reste du Temps est un seul jour, ordonnés moi tout qui est possible et dispensés moi pour repondre après tous mes soins sur les choses impossibles, Dieu lui même ne peut les faire et moi encore moins si c’est meme par le suprême ordre, l’impossibilité est excusée. J’ai l’honneur d’etre

Monseigneur

de vôtre Excelence
le plus humble et le plus soumis serviteur

А. Soumarocoff.

Le 24 Février

758.

(Вверху страницы, приписано на ноляхъ косыми строками такъ что для прочтенія нужно перевернуть листъ):

NB: il faut faire des preuves[43].

NB: il faut faire de Billets et publier, combien rest’il du Temps.

Милостивый Гдрь!

Три представленія не только не окупилися по еще и убытокъ театру принесли, свѣчъ сальныхъ не позволяютъ имѣть ни плошекъ, а восковой иллюминаціи на малой сборъ содержать никакъ нельзя, я доносилъ съ прописаніемъ да и въ короткое время силъ моихъ исправлять всѣ потребности недостаетъ, все надобно заблаговременно исправлять, да и посылать мнѣ милост: Г: некаво не имѣя кромѣ двухъ копистовъ никакихъ театральныхъ служителей. — Я затрудненій напрасныхъ неимѣю притчины дѣлать и что доношу о томъ утверждая моею честностью говорю что то истинна. Я все бы исправилъ ежели бы была возможность а севодни послѣ обѣда зачавъ я не знаю какъ передѣлать. — ежели я виноватъ и отъ меня происходятъ затрудненія такъ я признаваю себя неспособнымъ и отдаю на разсмотрѣніе всего свѣта такое ли это дѣло ноезія и театръ чтобы исправленіе могло быть въ такое короткое время. — Я вижу что всѣ мои милост: Г: предложенія не пріемлются и тянулъ сколько можно. — Я доношу что мнѣ восковой иллюминаціи имѣть нельзя и когда буду пропустивъ время подъ самой конецъ зачинать исправленіе то не можетъ быть порядку а что Симоновъ поѣхалъ спустя лѣто въ лѣсъ по малину и не зачалъ исполнять того что ему приказано заблаговременно это милост: Г: не моя вина. Подумайте Милост: Гдрь сколько теперь еще дѣла:

Нанимать музыкантовъ.

Покупать и разливать приказать воскъ.

Дѣлать публикаціи по всѣмъ командамъ.

Дѣлать репетиціи и протъ

Посылать къ Рамб: по статистовъ.

Посылать къ машинисту.

Дѣлать распорядокъ о пропускѣ.

Посылать по караулъ.

а людей только два копеиста, они копеисты, они разсыльщики, они портіеры.

Я наконецъ доношу что три представленія ужё неокунилися, денегъ нѣтъ, занимать негдѣ, своихъ у меня нѣтъ, жалованья за неимѣніемъ денегъ и по волѣ Ломоносова недаютъ, моихъ денегъ издержанныхъ Г: Чулковъ семь лѣтъ не даетъ, въ Академію съ меня нехристіанскою выкладкою за работы трагедій правятъ. Богъ моей молитвы за грѣхи мои не пріемлетъ, и къ кому я не адресуюсь всѣ говорятъ что де русской театръ партикулярной, ежели партикулярной такъ лутче ничего не представлять, мнѣ въ этомъ Милост: Г: нужды нѣтъ никакой и лутче всего разрушить театръ а меня отпустить куда нибудь на воеводство или посадить въ какую коллегію я грабить родъ человѣческой научиться легко могу а профессоровъ этой науки довольно ибо ни одинъ еще не… лутче быть подъячимъ нежели стихотворцемъ.

Вашего Превосходительства

покорнѣйшій слуга

А. С.

20 Маія 758.

9 (подлиннойписано pyiloü писца).
Милостивый Государь!

Я у вашего Превосходительства ради того давно не былъ, что неимѣя на адмиралтейской сторонѣ ни кареты ни лошадей за слабостію моего здоровья въ такъ холодную погоду бояся простуды пѣшкомъ ходить опасаюся. Ваше Превосходительство изволили приказывать неоднократно что вы намѣрены мнѣ сдѣлать милость и переговорить со мною о театрѣ: я подлинно грудью очень немогу, погода продолжается очень худая, а что меня слабость моего здоровья допускаетъ еще переѣзжать по четвергамъ въ театръ; такъ я пріѣзжаю въ присылаемыхъ къ намъ конюшенныхъ каретахъ, а иногда и туда ѣзжу удивлялся самъ себѣ какъ я силы собираю преодолевать несносной боль, который меня простудою въ представленіе Мещанина въ дворянствѣ[44] такъ мучилъ что описать невозможно. Вы сами Милостивый Государь сей жестокой болезни подчинены и собственнымъ чувствіемъ больше нежели изъясненіемъ страдающева оную понимаете. Севодни я черезъ силу къ Вашему Превосходительству выѣхать хотѣлъ въ разсужденіи надобностей касающихся до наступающаго представленія; однако жестокая погода того меня лишила. Окончивъ мои извиненія дерзаю Ваше Превосходительство утрудить и донести что въ четвергъ представленію на россійскомъ театрѣ быть нельзя ради того что у Трувора платья нѣтъ никакова, къ Симонову я посылалъ только онъ въ Петергофѣ и сказали его домашнія что онъ будетъ севодни къ ночи. А другой драммы твердя Синава и Трувора не вытвержено. О музыкѣ я больше не говорю когда судьбина не защищаетъ меня отъ нападѣнія Господина Сивирса: Un Allemand en vangeant les comédiens franèois poursuit un auteur russien aumilieu de sa patrie, а объ иллюминаціи нижайше прошу ежели вы меня жаловать изволите представить Ея Величеству что я восковой иллюминаціи содержать не въ состояніи а сальной мнѣ имѣть не позволяется. Восковая иллюминація употребляется не для меня и не для порученнаго мнѣ театра. Я Вашему Превосходительству много докучаю да и обойтися мнѣ нельзя; ибо отъ начала учрежденія театра ни одного представленія еще не было которое бы миновалося безъ превеликихъ трудностей не приносящихъ никому плода кромѣ приключаемаго мнѣ мученія и превеликихъ замѣшательствъ. Ежелибъ Ваше Превосходительство изволили когда обстоятельно выслушать о неудобствахъ театра и отвратили бы слухъ свой отъ моихъ недоброжелателей или паче отъ ненавистниковъ россійскаго театра, Вы бы удивилися сколько я по театру трудностей преодолѣваю; Вы бы сами обо мнѣ сожалели. Сто бы разъ для всево легче было ежели бы однажды всему театру положено было основаніе; я бы имѣлъ къ театральному сочиненію и къ управленію больше способнаго времени, мысли бы мои были ясняе и силы бы мои безполезно не умалялись, а время бы оставите употребилъ я себѣ на отдохновеніе которое стихотворцу весьма потребно и не лишался бы такъ часто Вашего дражайшаго мнѣ присутствія а между тѣмъ могъ бы я отвращать Ломоносова противъ себя толкованія съ употребленіемъ имени Вашего и тѣхъ придворныхъ кавалеровъ. Ему деревни, домъ и хорошія доходы имѣющему жить лѣгко а мнѣ со всемъ моимъ домомъ лишаему быть на цѣлую треть моего пропитанія трудновато. Когда Ломоносовъ пьетъ и въ пьянствѣ подписываетъ промеморіи, долженъ ли я въ чужомъ пиру имѣть похмѣлье? онъ опивается а я чувствую похмѣлье. Оставивъ то: представленія въ четвергъ быть не можетъ какъ я уже донесъ; ибо у Трувора платья нѣтъ а осталося для репетиціи какъ драммы такъ и музыки, для публикаціи и для веево до театра касающагося времени только одинъ день. Я нижайше прошу меня остеречь и извинить предъ Ея Величествомъ что всевысочайше повелѣніе не отъ упрямства моего но отъ невозможности неисполнится.

Вашего Превосходительства

Милостиваго Государя
всепокорнейшій и нижайшій слуга

Александръ Сумароковъ.

Мая 19 дня

1758 году.

Не будьте Милое: Г: на одну минуту другомъ Графу Чернышеву и безпристрастно выслушайте представленіе мое. — мнѣ сорокъ ужё лѣтъ, я никогда не думалъ чтобы я когда нибудь а особливо во дворцѣ въ комнатахъ тово человѣка которой столько по достоинству его жалуемъ Государынею сколько мною почитаемъ и любимъ, въ мѣстѣ которое казалося мнѣ убѣжищемъ хлопотъ и какъ оно для всѣхъ кромѣ меня и есть, буду выбраненъ такою бранью отъ человѣка которому я пи малѣйшей притчины не только не подалъ по ниже подать хотѣлъ. Что зляе сказать? ты воръ. Я не Графъ однако дворенинъ, я не Еамеръгеръ однако офицеръ и служу безъ порока двадцать семь лѣтъ. Я говорилъ пускай это мнѣ кто скажетъ, виноватъ ли я въ томъ? Кто думалъ что это мнѣ кто скажетъ когда нибудь потому только что онъ больше моего чину и больше меня поступи по своему щастью имѣетъ. Что онъ меня всемъ лутче какъ онъ сказывалъ, я ему въ томъ уступаю хотя я клянуся что я етова не думаю; однако de traiter les bonnettes gens d’un tel faèon и говорить: ты воръ — ce peut allarmer tout le genre humain и всѣхъ qui n’ont pas le bonheur d’etre les grands Seigneurs comme Son Excellence Mr. le Comte Tchern: qui m’а donnée le titre d’un voleur, titre très honorable pour un Brigadier et encore plus pour un auteur des Tragédies, apresent je voi Monseigneur que ce peu que d'être Poete gentilhomme et officier. J’ai ne pas dormi toutela nuit et j’ai pleurée comme un Enfant, не зная что зачать. Je ne sèai monseigneur comment après ce coup mon histoire se finira. Что я ему здѣлалъ и давно ли это что я говорилъ пускай это мнѣ кто скажетъ, я не думалъ что это сказать можно. — Я для того много вытерпѣлъ что ваше Превосх: изволили на меня прогнѣваться исчисляя всѣхъ которыхъ я обидилъ хотя я никово не обижалъ да и силы къ тому не имѣю и обнесенъ я безвинно, а виротчемъ Гр: Чернышевъ напрасно меня побить хвалился, ежели это будетъ я хочу быть не только изъ числа честныхъ людей выключенъ по изъ числа рода человѣческаго. Monseigneur suis-je esclave que d’etre traitéeainsi? Suis-je son domestique? и что я укралъ? стихотворцемъ я называюся потому что я стихи сочиняю а воромъ почему Его Сіятельству меня нарѣчь благоволилося? для чево? ежели для тово что я говорилъ то что меня воромъ назвать нельзя никому, я такъ и думалъ. Теперь вижу что можно. Я подвергаюся всякому нещастью только совѣтую чтобы никто въ комъ есть хоть капля честной крови нападеній не терпѣлъ а что я стерпѣлъ тому притчиною дворецъ и ваши комнаты. Виротчемъ вѣрьте что Ево Сіят: Гр: Чери: можетъ меня убить до смерти а не побить ежели мнѣ рукъ не свяжутъ, я въ томъ честью моею вамъ Милост: Гдрь клянусь да и никакова доброва дворенина или офицера. — а что я остался еще будто спокоенъ après ce grand coup, я остался par embarras et je n’avais point tant de presence d’esprit чтобы вздумать что дѣлать а притомъ боялся прогнѣвать васъ, toute ma vie est changée et il ne me reste plus qu’а mourir.

вашего Превосходительства

Милост: Гдрь
всепокорнѣйшій нижайшій и нещастнѣйшій слуга,

А: С:

23 Маія 1758.

С: П: Б:

Что меня всево больше смущаетъ это состоитъ въ томъ что я будучи обруганъ не могу до исправленія моево дѣла вступить въ комнаты моево милостивца.

Милостивый Гдрь!

Мнѣ думается что не для чево быть представленію когда двора не будетъ, я не намѣренъ для ради того трагедіи представлять до другова времени. — Чтожъ касается милост: Г: до употребленныхъ терминовъ L’avare et Dissipateur[45], повѣрьте милост: Г: что я истинно не подарка просилъ чево я никогда не дѣлалъ и не дѣлаю а требовалъ отъ комнатъ вашихъ въ займы для театра и моей политики никакой тутъ не было, я лутче по миру пойду и всякому подвергнусь нещастью нежели быть въ числѣ тѣхъ которыя ищутъ патроновъ для того чтобы пощечиться. Jugés mieux monseigneur de mon characteur et si je suis digne de votre protectiou ne m’imputés pas cette politique, je suis sincere et desinteressée а осмѣлился вамъ докуку здѣлать par la raison que votre Excellence m’а donnée la permission meme dans mes propres choses qui sont de cette espece m’adresser à vous mais je n’ai jamais fait cela. — je suis véritablement au desespoir de donner l’occasion à votre Éxcellence чтобъ вы изводили употребить при прошеніи моемъ имена сихъ двухъ комедій въ которыхъ моя ролля истинно не по сложенію моихъ Милост: Г: мыслей. J’ai prié tout de bon pour deux mois le deux cents R. sèachant bien que ce ne sera point autre chose qu’une grâce pour moi а чтобы подарено было я хочу нечестнымъ человѣкомъ остаться ежели мнѣ въ умъ приходило да и прнити не могло, — Je suis par malheur très sincere que de mendier d’une telle faèon et je m'étonne bien que vous monseigneur me prenés pour» une telle créature, si je serais telle je serais selon la justice indigne de vôtre grâce. — C’est n’est pas pour moi que j’ai priée, et je vous prie encore si j’ose parce que autrement je ne sèaurai que faire, le valet de chambre de vôtre Excell: а dit а mon écrivain qu’il vient pour prendre l’argent trois au quatre jours après, ces jours étant passée j’envoyée mon Ecrivain et je ne pas crus monseigneur que cela pouvait me faire quelque chagrin, j’obéis а vos gracieux ordres sans vouloir prendre plus d’hardiesse que je dois, je suis très malheureux si vôtre Excell: aura de moi une mauvaise opinion. — Я буду избавленъ великаго безпокойства ежели въ такомъ мнѣніи я могу получить деньги въ какомъ я прошу, а подарковъ толь наипаче на театръ просить непристойно я истинно етова не думалъ а уповалъ и уповаю на ваше снисхожденіе выпросить когда не можно до Сентября то хотя на четырѣ недѣли пять сотъ рублевъ которыя для театра теперь мнѣ потребны доколь покрайней мѣрѣ мнѣ не выдастся жалованье на эту треть и которого за. неимѣніемъ денегъ мнѣ не выдано еще. Ежели изволите одолжить меня я буду за милость почитать. Я впротчемъ есмь

вашего Превосходительства

всепокорнѣйшій слуга

А. Сумароковъ.

10 Іюня 758.

NB: ежели расписка надобна милостив: Гдрь такъ ее послалъ en cas de besoin а vôtre valet de chambre.

Милостивый Гдрь!

Я перемогалъ себя сколько можно было не утруждать ваше Превосх: необходимости на конецъ принудили меня: Прошу всепокорно со вниманіемъ и съ милостью прочесть сіи мои строки.

Я не имѣя доступа кромѣ какъ только чрезъ васъ къ Ея Величеству о издержанныхъ по точному повелѣнію деньгахъ съ четыреста рублевъ безъ мала о чемъ Вас: Ив: Чулкову очень извѣстно и подано отъ меня къ нему въ семь лѣтъ больше сорока щетовъ на что я отъ нево едва иногда отвѣты получалъ: доложите о томъ милостивый Гдрь, я тогда никакой дирекціи надъ актерами не имѣлъ и деньги свои заплатилъ въ несумненной надеждѣ по первомъ получить щетѣ, а нынѣ въ деньгахъ больше нужды нежели когда бывало ибо я седьмой месяцъ жалованья не получаю потому что штатскантора денегъ не имѣетъ а я кромѣ жалованья никакова не имѣя дохода семи месяцовъ далѣ съ моею фамиліею принужденъ буду вмѣсто сочиненія драммъ не имѣя хлѣба нити но миру: les beaux arts veulent être nourri, autrement le genie s’eteint. истинна ли это что я пишу? члены академической Канцеляріи имѣютъ способъ получать жалованье а протчія академики будучи въ подобномъ состояніи мнѣ прибѣгаютъ къ своему президенту больше думая о хлѣбѣ нежели о наукахъ, а не имѣя инова президента кромѣ васъ къ вамъ въ моихъ злоключеніяхъ прибѣгаю. L’Europe n’est pas renversée mais je n’ai rien а manger. Когда ваше превосх: постараетесь отвратить остановку жалованья а особливо въ наукахъ и въ художествахъ упражняющимся, я ручаюся что вы народную любовь которую вы уже заслужили весьма умножите.

Милостивый Гдрь! теперь другое прошеніе о вспоможеніи вашемъ есть. Ne soyés pas fâchée monseigneur qui je vous incommode tant, selon mes sentiments les grands seigneurs sont fait pour être incommodée et pour faire de bien. — et tes diables sont fait pour n’etre jamais incommodée et pour faire du mal, les bele’s sauvages de meme et les betes aprivoisée sont fait ni pour l’un ni pour l’autre. — Je badine avec vous sans crainte parce que je connois vôtre coeuv et vôtre Esprit.

Къ дѣлу: доктора, лѣкаря и лѣкарствъ россійской театръ не имѣетъ а комедіанты больны бываютъ какъ и протчія люди. Я договорился съ весьма хорошимъ лѣкаремъ и которымъ театръ былъ доволѣнъ платя ему отъ театра съ лишкомъ по сту рублевъ. Ево Превосх. Кондопди о томъ вѣдалъ, потомъ командировалъ ево на корабли въ море, я ево письменно съ такою покорностію просилъ съ каковою васъ никогда ни о чемъ не прашивалъ чтобъ то отмѣнить, онъ это вдѣлалъ, я будучи въ Петергофѣ ево еще съ большею покорностію благодарилъ преступивъ правила стихотворцевъ которыя неохотно медикамъ покаряются, и здѣлалъ ему въ Петровъ день въ ево именины превиликой дворъ хотя я въ Архитектурѣ и не гораздо знающъ, меня затащилъ съ собою П: Спиридоновичъ; онъ такъ же ему дворъ строилъ, однако Ево Превосх: Кондоиди чрезъ, двѣ недѣли въ другое мѣсто откомандировалъ. Здѣлайте милость et dites lui dans le stile laconique чтобъ онъ помогъ театру и отмѣнилъ бы свою ко мнѣ немилость, молвите ему только: Пожалуй отмѣни это для меня, а я симъ вашимъ словомъ остануся со умноженіемъ благодарности моево серца тому котораго я всемъ моимъ серцемъ люблю и почитаю,

всепокорнѣйшимъ слугою
Александръ Сумароковъ.

Іюля 27 дня 758

С: П: Б:

Monseigneur!

Parlés avec mous. Condoidi, vôtre Excellence m’obligera infiniment si elle m’aidera dans l’affaire touchante je chirurgien, je ne veux vous incommoder par une lettre long sèaehant que votre Excellence est assés affairée et incommodée par des maladies et vôtre santé m’est chere abandonnés monseigneur vôtre hyppochondrie elle ne vous convient pas c’est n’est pas а vous de se soumettre а des pareilles choses. Quand je vous verrai je ferai tout mon possible pourchasser vôtre hyppochondrie je suis un bon médecin et je connois cette maladie parfaitement, il faut la déraciner ou diminuer: vos sincères amis feront cela mieux que tous les médecins avec toute leurs galimatias et les charlataneries, c’est aux poetes des chasser les pareilles maladies et non pas aux médecins quoique que les poetes sont incapables de se guérir eux memes commes les cloches qui invitent tout le monde dans l’eglise et eux memes ne vient jamais.

Monseigneur

de vôtre Excellence

le plus humble etc. А: S:

le 5-me d’Aout 758.

Милостивый Гдрь!

Я не опасался отвѣта и отплаты отъ Поповскова и это всѣхъ въ московскомъ университетѣ труждающихся въ словесныхъ наукахъ стиховъ къ опроверженію подписи похвальной Г: Ломоносову не предалъ печати; Поповской и протчія тамо обретающіяся опровергнуть честь мою по стихотворству не въ силахъ еще, въ чемъ думается мнѣ, ваше Превосходительство довольно увѣрены, и я бы смешонъ былъ, ежели бы ихъ отплаты боялся, довольно будучи извѣстенъ и о нихъ и о себѣ. Коротко сказать: они еще малы, и возвысить и умѣншить честь мою. Я стиховъ тѣхъ не отдалъ печатать по вашему совѣту который я приемлю всегда повелѣніемъ, а чтобы я пренебрегъ справедливое мое честолюбіе, я знаю, что ваше Превосходительство отъ меня не потребуете. Писатели стиховъ русскихъ привязаны или къ академіи или къ университету а я по недостониству моему ни къ чему и будучи Русскимъ не имѣю чести плѣномъ быть ни какова въ Россіи учонова мѣста, да и нельзя ибо Г: Ломоносовъ меня до сообщества академическаго не допускаетъ, а въ университетѣ словесныхъ наукъ собранія вамъ уставить еще не благоволилось. И такъ не позволяется мнѣ и тогда прекословить когда оныя господа, отнимая честь мою потомкамъ неправду объявляютъ, я посылаю къ вашему Превосх: свое защищеніе, въ которомъ Поповской укрывался именемъ университета не тронутъ а Ломоносовъ еще сколько истинна допускаетъ возвышенъ. Противъ истинны я невооружаюся а неправды нести къ безславію не хочется. Я нижайше прошу меня хотя одною строкою увѣдомить, могу ли я это напечатать,

вашего Превосходительства

нижайшій и всепокорнѣйшій слуга

А: Сумароковъ.

Ноября 7: дня 758

С: П: Б:

Обратно прошу ко мнѣ мое сообщеніе приказать отослать.
15 (подлинное писано рукой писца).
Милостивый Гдрь.

Вчера исполнилося мнѣ сорокъ два года, и миновался послѣдній срокъ моего терпѣнія; того ради въ послѣдній разъ приемлю дерзновеніе Вашему Превосходительству мою нижайшую принести просьбу и послѣднюю докуку сдѣлать и изъясниться сколько можно короче не изображая тмы моихъ неудовольствій, которыя мнѣ мое во Словесныхъ Наукахъ принесло упражненіе. Въ Кадетскомъ Корпусѣ, въ Инженерномъ, въ Артиллеріи, въ Иностранной Коллегіи и по другимъ коммандамъ произвожденіе есть и многія произведены даже до Барона Чуди, который изъ ничево пожалованъ въ Полковники. Я на войнѣ не бывалъ и можетъ быть и не буду, и столько же тружуся и въ мирное время, сколько въ военное, а меня обходятъ. Мои упражненія ни со Придворными ни со Штатскими ни малѣйшаго сходства не имѣютъ; и ради тово я ни у ково не стою въ дорогѣ, а труды мои ни чьихъ не меньше, и нѣкоторую пользу приносятъ, ежели Словесныя Науки на свѣтѣ пользою называются. Я въ службѣ уже дватцать восемь лѣтъ, и ежели бы я вмѣсто Театра изъ Графскаго Штата пошелъ и въ отставку; чинъ бы мнѣ дать надлежало; ибо при отставкѣ всѣмъ чины даются. Что я сверьхъ Бригадирскаго жалованья тысячу рублевъ получаю за установленіе Театра, за надзираніе онаго и за многія мои труды къ чести нашего языка; такъ Генерал-маіоры еще и побольше меня получаютъ; такъ я отъ тѣхъ которыя меня обошли и въ чинѣ и въ жалованьи остался. Я Россіи по Театру больше здѣлалъ услуги нежели Французскія актеры и Италіянскія танцовщики, и меньше ихъ получаю. Что беретъ одинъ Тордо съ женою! А и моя жена служила. Гельфердингъ сверьхъ большова жалованья отъ Двора и квартеру и екипажь имѣетъ не покупая ни дровъ ни овса и сѣна, и не имѣя ни дѣтей ни жены съ довольствіемъ пользуется службою своею, а я не только не могу воспитать дѣтей своихъ, но при нынѣшней не сносной дороговизнѣ, и вмѣсто домосмотренія во Словесныхъ Наукахъ и въ трудахъ Театральныхъ упражнялся, вседневныя претерпѣваю нужды и никогда въ надлежащее время еще и положеннаго своего жалованья не получаю, и вмѣсто другой работы на оставшія вѣщи закладывая ихъ и платя великія росты лихоимцамъ, сыскиваю себѣ пищу, и многими хлопотами выхаживаю опредѣленное мнѣ жалованье. Сочиненій мнѣ никакихъ больше въ народъ пускать невозможно; ибо Ломоносовъ останавливаетъ у меня ихъ и принуждаетъ имѣти непрестанныя хлопоты, а онъ и истецъ и судья, а мнѣ, опасался чтобъ я всему миру не открылъ ево крайняго во Словесныхъ Наукахъ невѣжества, крайній злодѣй; А ево почти всѣ при Академіи боятся и ему противу воли угождаютъ. Сихъ ради причинъ нельзя мнѣ ни чево сочинять; ибо ни чево безо множества хлопотъ, напечатать не удобно. Избраны ценсоры не знаю для чево, чему и президентъ дивится, а что они подпишутъ, то еще Ломоносовъ просматриваетъ, приказывая Корректору всякой листъ моихъ изданій къ себѣ взносить, и что ему не покажется, то именемъ Канцеляріи останавливаетъ а я печатаю не по указу и плачу деньги. Для чево, Милостивый Гдрь, и мнѣ не быть такимъ же члѣномъ здѣшней Академіи, какой онъ, и какой Г. Таубертъ и Г. Штеллинъ; мнѣ мнится что я это не менше ихъ заслужилъ, да изъ нихъ же двое Нѣмцовъ, а я Русской. Или Русскому Стихотворцу пристойняе членомъ быть Ученаго Собранія въ Нѣмецкой землѣ, а въ Россіи Нѣмцамъ. Мнѣ кажется, что я не хуже Аптекаря Моделя, хотя и не шарлатанствую: не хуже Штеллина хотя и Русской Стихотворецъ и не хуже Ломоносова хотя и бисера не дѣлаю. Я Штатскаго чина не хочу; ибо я старшій Бригадиръ, да и Мундира добровольно которой я дватцать восемь лѣтъ ношу скинуть не намѣренъ, а въ Академической Канцеляріи и въ Конференціи мнѣ ни что быть непрепятствуетъ. Я бы могъ тѣмъ нѣкоторую показать услугу и могъ бы безохлопотно издавати въ народъ мои труды. Ежели, Милостивый Гдрь, будетъ ваше мнѣ въ моихъ исканіяхъ воспоможеніе и столько милости, сколько я вамъ докукъ нанесъ, и сколько получалъ надежды; такъ я еще нѣсколько лѣтъ писать нотружуся, ежели жъ мои послѣднія вамъ докуки такой же получатъ успѣхъ какъ и прежнія; а особливо ежели я по всей справедливости не буду въ Академіи, такъ я больше утруждать ваше Превосходительство не стану, и оставивъ бесполезныя прошенія по окончаніи сего года во всю жизнь мою ничево издавать на свѣтъ не буду, тѣмъ только утѣшаяся, что я награжденія и безпрепятствія былъ достоинъ; хотя и не былъ достоинъ, Вашего Превосходительства, милости и предстательства.

Вашего Превосходительства

Нижайшій и всепокорнѣйшій слуга

Александръ Сумароковъ.

Ноября 15 дня, 1769.

Милостивый Гдрь!

Я сіи дни смертно былъ болѣнъ и насилу пишу хотя мнѣ и легче. Взавтрѣ праздникъ а отчаяніе мое на самомъ верьху своей мѣры. Вы мнѣ изволили предлагать объ Академическомъ мѣстѣ, которое кажется мнѣ, и принадлежитъ нѣсколько мнѣ. При Теятрѣ[46] я больше подъ Гафмаршаломъ ради десяти тысячей жалованья быть не хочу. Ежели я въ какую нибудь службу гожуся столько хотя какъ Геи: Маіоръ Протасовъ постарайтеся о мнѣ, а я при Теятрѣ у Гр: Ѳонъ Сиверса быть не хочу; ибо нападенія ево несносны мнѣ стали, а дѣлать при немъ Теятру доброва ни чево нельзя. Ежели жъ я ни куда негожуся такъ прошу исходательствовати мнѣ отпускъ на нѣсколько времени изъ Государства искать хлеба, а я ево сыщу. Помилуйте меня. Пускай Ломоносовъ обладаетъ всѣми науками. Помилуйте меня и освободите отъ Гр: Сиверса и отъ комманды Тауберта Штеллина Миллера и Ломоносова по печатанію книгъ. Помилуйте меня. А сверьхъ тово и чина я не получаю.

всепокорнѣйшій и нижайшій слуга

А. Сумароковъ.

7 Декаб: 760.

Мнѣ того письма, о которомъ говорено въ оправданіе себѣ изготовить было некогда; я болѣнъ и всякую минуту (отъ) Гофмаршала мучимъ. — Преизрядное воздаяніе мнѣ отъ нево что я завелъ, уставилъ и основалъ Теятръ: это мнѣ неожидаемыя здоры, чево мнѣ никогда и не снилося. Voila les fruits de ma muse. Voila Melpomene, le Théâtre, les belles lettres et la langue par moi epurée. — Однако теперь о томъ только, что точно до Особы вашего Превосх: касается. — Дворъ нанятъ; ежели Актеры какъ можетъ быть учреждено переѣдутъ мнѣ на Васильевскомъ острову жить нельзя и вмѣсто малой цѣны, должно мнѣ платить большую, а денегъ негдѣ взять, на той сторонѣ дома менше пяти сотъ рублевъ нанять не можно. — Ежели мнѣ не будетъ мѣста гдѣ актеры жить будутъ; такъ надобно мнѣ въ воду броситься. — Я о квартерныхъ деньгахъ никогда вашему Превосх: не докучалъ, а требовалъ отъ Театра тысячи двухъ сотъ рублевъ, да квартерныхъ же денегъ мнѣ и не даютъ. Сжальтеся вы надо мною, и когда угодно вашему Превосх: Головк: домъ взять; такъ подумайте куда мнѣ дѣваться: мнѣ сносняе терпѣть отъ Гр; Сиверса, а ваше Превосх; мой Милостивецъ: на котораго я имѣю надежду. — въ томъ же домѣ Церковь и пріѣзжаютъ въ нее всѣ кто хочетъ; это спокойство[47] а церковь, когда хозяина нѣтъ, надобно вывести или по крайней мѣрѣ запереть; ибо Богъ не хочетъ того, чтобы именемъ Ево люди отягощалися, а въ церквахъ безъ хозяевъ службы и въ Архіерейскихъ домахъ не бываетъ. — Ежели я достоинъ милости вашей при этомъ наймѣ двора; такъ кажется и мнѣ тутъ жить надобно а когда недостанетъ комнатъ; такъ ради нѣкоторыхъ Актеровъ можно нанять еще небольшой домикъ, а отъ Теятра я отброшенъ быть не заслужилъ, и въ угодность подъячимъ вымаравшимъ меня у Г: Марш; которой меня мараетъ даляе, я Мельпомену покинуть не хочу, когда я за нее это всѣхъ военныхъ и штатскихъ съ однимъ Воейковымъ только какъ ракъ на мели остался, и когда Профессоръ картежной игры Юшковъ носитъ на себѣ знакъ отмѣнной чести. — Все сіе меня умерщвляетъ; сохраните мою жизнь.

Вашего Превосх:

нижайшій всепокорнѣйшій и отчаянный слуга

А. Сумароковъ.

Февр: 23: дня.

Милостивый Гдрь!

Препятствіе моему жалованью по Придворной Канторѣ такое; я посылалъ ко Секретарю Ивану Адске; онъ сказалъ пошли къ Гофмарш; я посылалъ къ Гофмарш; онъ сказалъ: коли есть мнѣ какое дѣло; такъ я бы послалъ къ Асессору опредѣленному изъ Секр; Сунгурову. Сунгуровъ сказалъ, чтобы я послалъ къ Ивану Адеке: это но Русски такъ (оттолева было до селева, а оттолева было до селева[48] а мнѣ между тѣмъ, нечево ѣсть {Ср. стихи Сум: Жалоба (т. IX, стр. 213). оканчивающіеся такъ:

На что писателя отличнаго мнѣ честь,

Коль нечего ни пить, ни ѣсть?}. — Статскантора по чину моему даетъ мнѣ Асигнацію; однако я долженъ Университету[49] по моей Асигнаціи триста рублевъ; прикажите до будущей трети съ меня не взыскивать. — А со мною здѣлайте резолюцію вашимъ предстательствомъ какую ни есть, и не давайте меня за устуги обществу и за пользу учиненную мною но Россійскому языку, графу Сиверсу мучить. Здѣлайте мнѣ вашимъ предстательствомъ либо то, либо сьо, и удержите мою гиблющую (sic) жизнь доколе можно. А отъ Теятра меня безо всякаго основанія и безъ указу бросить непристойно; это худое ободреніе впредки таковымъ людямъ которыя служити захотятъ Музамъ.

Не думайте что мнѣ очень хочется быти при Теятрѣ, я объ этомъ больше не пѣкуся, мнѣ все равно, когда мои старанія такое воздаяніе заслужили. Помнится мнѣ что при отставкѣ даются чины всѣмъ, хотя бы кто годъ только въ чину своемъ былъ настоящемъ, а я шесть лѣтъ старшій Бригадиръ и нещастнейшій человѣкъ, и только то мнѣ осталося что я называюся вашего Превосх:

всепокорнѣйшимъ слугою А. Сумароковъ.

Марта 30 дня 761.

Monseigneur!

Voila la lettre ma derniere ressource pour les belles lettres et particulièrement pour le Tlieatre. — Je suis au desespoir а present le Temps presse, je dois quitter ma quartière, un miserable secrétaire а acheté la maison ou il veut acheter on me chasse, la maison de Goloffkin est pris par votre ordre, je ne sèai ou je dois entrer n’ayant pas ni le Temps ni l’argent. — J’ai vous ai prié, je n’ai point de réponse. La reviere est prete de chasser la glace: sans la glace on ne peut point vivre pendant l'été. — Faut-il Monseigneur que Melpomene et les beaux arts m’ordonnent de soufrir et encor plus faut-il que Votre Academie me lasse le malheur. — Tout le Monde avance dans l’estât de guerre et dans l’etat civile et moi je vis sans honneur, sans argent, sans repos et desesperé.

Нижайшій слуга А: C: 10 Марта: 761.
Милостивый Гдрь!

Я писалъ долгое письмо къ вашему Превосх: всѣ мои мнѣнія объявляя. — Я прошу только о томъ что ежели я заслужилъ быть отброшенъ отъ теятра, такъ по крайней мѣрѣ, чтобы безъ продолженія это здѣлано было, а при теятрѣ стихотворцемъ остаться я не желаю и работать когда я лишуся моей должности, истинно я по Театру не буду, повѣрьте мнѣ я клянуся въ этомъ честію моею, хотя съ моею фамиліею но миру пойду, за мои по Театру труды, которыя кажется мнѣ больше нежели то что Волковъ шишаки здѣлалъ, и у Волкова въ командѣ быти мнѣ нельзя, а просити чтобы я отрѣшенъ былъ отъ Теятра я не буду прежде покамѣстъ не сойду съ ума. Ево Сіятельство гнѣвается на меня напрасно, а извиниться я не могу, ради того что Ево Сіятельство никакихъ оправданій не приѳмлетъ отъ меня. Ежели я заслужилъ наказаніе, я подвергаюся наказанію, а отошедъ отъ Гр: А: Григорьевича, я опредѣленъ Именнымъ Указомъ въ Директоры Теятра, а не въ подлое званіе теятральнова стихотворца, каковъ былъ Бонеки[50]. Будто это возможно, что бы я имѣлъ охоту сочинять драммы послѣ отброшенія! Не думайте никогда чтобы я предпочтилъ животъ мой моей чести. Я не отставленъ, а противъ воли отставляютъ людей за негодство, это я понимаю и опредѣленъ я не Бонекіемъ къ Теятру по директоромъ и отъ Волкова и Ильи Афанасьева зависать не могу. — Что жъ касается до особы Ево Сіятельства; я не подалъ ни малейшей притчины ко гнѣву, а ежели я виненъ предъ нимъ, хотя и подлинно не виненъ, я просити и прощеніе готовъ; иное дѣло Ево Сіят: а иное тѣ гадкія люди которыя для своей бестіяльской пользы старалися меня съ Ево Сіят: смутить, хотя Ево Сіятельство о моей честности и увѣренъ былъ много лѣтъ. — Здѣлайте мнѣ милость и скончайте посредствомъ вашимъ мое безпокойство, а ежели я достоинъ наказанія такъ постарайтеся чтобы я брошенъ былъ. — Я лишенъ будучи жалованья лишаюся квартеры, рѣка худа, а я о себѣ не знаю гдѣ я буду. Провизіи мнѣ больше имѣть едва можно и жить должно безольду. А того чтобы я сочинялъ драммы на едакомъ основаніи не думайте, а ежели буду сочинять, скажите всему свѣту что я какъ безчестной человѣкъ преступилъ мою клятву. — А Ево Сіят: умилостивляти мнѣ не стыдно, и злобы въ моемъ сердцѣ противъ Ево особы нѣтъ, и ежели столько же и въ Ево сердцѣ противъ меня, такъ я невѣдаю что препятствуетъ возвращенію моево спокойства. — Я готовъ отброшеніе отъ Теятра терпѣть; все потомство о моей прослугѣ знать будетъ вѣдая сколько я Россіи теятромъ услуги здѣлалъ. — Я хочу лишь того чтобы было здѣлано со мною либо то, либо сьо. А театральнымъ Поетомъ Бонекіемъ изъ директоровъ теятра я не буду, хотя бы мнѣ это живота стоило.

нижайшій и покорнѣйшій слуга
А. Сумароковъ.

Марта 12 дня 761.

Милостивый Гдрь!

Для Имени Божіяго помилуйте меня и не позабудьте моей прозьбы. — Помилуйте меня, я служилъ ровно тритцать лѣтъ, и дватцать лѣтъ взавтрѣ исполнится, какъ я служу Ея Величеству. — Чести нѣсколько я моему Отечеству здѣлалъ, а особливо въ такомъ родѣ, въ которомъ отъ Россіяпъ Европа не ожидала. Мнѣ севодни Сиверсъ новое озлобленіе здѣлалъ противу всѣхъ на свѣтѣ правъ, или паче здѣлали по жалованью моему Ево подъячія; ибо Ево Сіятельство о немногомъ по Теятру знаетъ, а правятъ Теятромъ подъячія. Помилуйте меня и избавьте отъ Сиверса, избавьте меня и здѣлайте мнѣ отставку. Я только не хочу Штатскаго чина; ибо я нося во весь вѣкъ мой мундиръ и сапоги, бошмаки носить не скоро выучуся, да я жъ иду въ отставку, а не къ Штатскимъ дѣламъ и лутче пойду въ Капитаны нежели съ произвожденіемъ во Штатской чинъ. Я жду взавтрѣ или помилованія или жесточайшей болезни. А дватцать лѣтъ Ея Величеству во службѣ и тритцать лѣтъ всево службы моей безъ отпусковъ прошло. Я былъ при Графѣ, правивъ Канц: Лейбкомпаніи десять лѣтъ, основалъ порядокъ тамо по Канцеляріи. Лейбкоми: была осмьнатцать тысячей должна а я собралъ сполтораста тысячей: Графъ свидѣтель. Я уставилъ Теятръ. Я сочиненіями своими Россіи безчестія не здѣлалъ, и еще сочинять буду многое кромѣ Драммъ, покамѣстъ Теятръ зависати будетъ отъ Сиверса, и отъ приказныхъ служителей, да и всево времени къ сочиненію осталося мнѣ четыре года. Помилуйте меня и не лишите меня оставшаго моево здоровья и оставшаго моево времени. — Оставьте меня предстательствомъ своимъ. — Помилуйте меня а при Теятрѣ я Стихотворцемъ изъ Директоровъ быть не хочу, да и никакъ, а особливо съ моимъ злодѣемъ главнымъ Сиверсомъ я никакова дѣла имѣть не хочу. Помилуйте меня. — Взавтрѣ дватцать лѣтъ какъ я служу Ея Величеству, а всей моей службы тритцать лѣтъ уже прошло. — Покорнѣй: с. А. С. Апр: 24, 761.

Притчи мои когда не посланы а достойны печати; такъ прошу послать.

Моя отставка, не безполезная отставка будетъ, но полезная служба весьма отечеству моему.

БІОГРАФИЧЕСКІЯ СВѢДѢНІЯ О ГРАФѢ СИВЕРСѢ.1)

править

1) Собраны мною изъ разныхъ мѣстъ книги, относящейся собственно къ племяннику гофмаршала и изданной въ 1857 г. въ Лейпцигѣ подъ заглавіемъ: Ein russischer Staatsmann etc. von K. L. Blum. Сверхъ того я пользовался сочиненіемъ Бюшинга: Geschichte der evang. lutherischen Gemeinen im russischen Keich, ч. 1, стр. 164—169.

По вліянію, которое Сумароковъ приписываетъ Сиверсу на судьбу свою, и по множеству намековъ на это лицо, разсѣянныхъ въ его сочиненіяхъ, для насъ любопытно ознакомиться нѣсколько съ обстоятельствами жизни и свойствами графа.

Это былъ дядя того болѣе извѣстнаго Сиверса, который былъ новгородскимъ губернаторомъ при Екатеринѣ II и пользовался особеннымъ ея довѣріемъ. Родъ Сиверсовъ происходилъ изъ Голштиніи. Одинъ изъ нихъ, въ XVII столѣтіи, перешелъ изъ датской службы въ шведскую и сражался подъ знаменами Густава Адольфа, въ тридцатилѣтнюю войну. Внукъ его капитанъ Іоакимъ Іоаннъ Сиверсъ получилъ за женою небольшое имѣніе Сацо въ Эстляндіи на берегу моря. Въ 1702 г., во время опустошенія этой области русскими, онъ искалъ спасенія въ Финляндіи, гдѣ ему, какъ офицеру шведской службы, отведено было кормовое помѣстье Питтисъ при устьѣ Кюмени. Здѣсь родился въ 1710 г. младшій сынъ его Карлъ Ефимовичъ Сиверсъ, бывшій впослѣдствіи гофмаршаломъ при дворѣ Елисаветы Петровны. У этого Карла было еще два старшихъ брата; Новгородскій губернаторъ Яковъ Сиверсъ (род. 1731 г.) былъ сынъ того изъ нихъ, который содержалъ въ арендѣ лифляндскія имѣнія графа Румянцева и послѣ купилъ часть ихъ, между прочимъ Бауэнгофъ, гдѣ и поселился.

Карлъ, будучи еще молодымъ человѣкомъ, 23-хъ лѣтъ, поступилъ на службу къ великой княжнѣ Елисаветѣ Петровнѣ. Пріятная наружность, ловкость, природный умъ доставили ему блестящее положеніе при ея дворѣ, особливо по вступленіи ея на престолъ. Когда рѣшенъ былъ переѣздъ племянника императрицы, голштинскаго герцога (впослѣдствіи Петра III) въ Петербургъ, въ 1741 г., Сиверсъ посланъ былъ на встрѣчу его въ Мемель, а потомъ назначенъ къ великому князю камеръ-юнкеромъ, съ чиномъ полковника. Въ другой разъ, въ 1742 г., онъ ѣздилъ къ Фридриху II для передачи ему андреевской звѣзды и получилъ отъ короля портретъ его съ брилліантами и тысячу червонцевъ. Съ этой поѣздкой соединялась еще другая важнѣйшая цѣль: ему было поручено стараться узнать покороче ангальтъ-цербтскую принцессу, впослѣдствіи Екатерину II, которая въ то время находилась при родственномъ Берлинскомъ дворѣ, и привезти портретъ ея, что онъ и исполнилъ.

По заключеніи съ Швеціею Абоскаго мира, Сиверсъ отправленъ былъ въ Эстляндію и Лифляндію для торжественнаго объявленія его тамошнимъ жителямъ. При этомъ случаѣ онъ посѣтилъ своего брата въ Бауэнгофѣ и взялъ молодого Якова съ собой въ Петербургъ. Съ тѣхъ поръ онъ какъ родной отецъ имѣлъ попеченіе о своемъ племянникѣ, опредѣлилъ его на службу въ коллегію иностранныхъ дѣлъ, доставилъ ему мѣсто при посольствѣ, сперва въ Копенгагенѣ, потомъ въ Лондонѣ, руководилъ его своими совѣтами, снабжалъ деньгами, и велъ съ нимъ постоянную переписку, въ которой выражается много любви, благочестія и житейскаго благоразумія. Яковъ Сиверсъ во всю жизнь помнилъ благодѣянія своего дяди.

Въ 1745 г., почти 35-ти лѣтъ отъ роду, Карлъ женился на дѣвицѣ Крузе, тетка которой, Елисавета Францинъ, была избрана самимъ Петромъ Великимъ въ воспитательницы великой княжны Елисаветы Петровны. Это семейство происходило, какъ и родъ Сиверсовъ, изъ Голштиніи. Въ томъ же году Карлъ возведенъ былъ въ званіе барона Римской имперіи.

Въ 1751 году 1-го августа онъ получилъ камергерскій ключъ въ одинъ день съ И. И. Шуваловымъ, а черезъ нѣсколько недѣль орденъ Александра Невскаго. По случаю рожденія вел. князя Павла Петровича, въ 1754 г., Сиверсъ посланъ былъ съ извѣстіемъ о томъ въ Вѣну; вмѣстѣ съ тѣмъ онъ долженъ былъ подготовить союзъ съ нѣмецкой имперіей противъ прусскаго короля.

Проѣхавъ изъ Вѣны въ Римъ и въ Неаполь, посѣтивъ Парижъ, Брюссель, Гагу и Амстердамъ, Сиверсъ чрезъ Германію возвратился въ Петербургъ.

Въ 1757 г. 21 сентября онъ былъ пожалованъ въ гофмаршалы съ чиномъ генералъ-лейтенанта, а въ слѣдующемъ году возведенъ въ графы Римской имперіи. Наконецъ въ 1762 г., при коронаціи Екатерины II, онъ получилъ званіе оберъ-гофмаршала, которое ему предназначала еще Елисавета, незадолго передъ своею кончиной. Въ началѣ 1767 г. онъ оставилъ службу и удалился отъ двора. Умеръ онъ 10 января 1775 г. шестидесяти пяти лѣтъ отъ роду, оставивъ трехъ сыновей, которые очень озабочивали его своею расточительностію, такъ что онъ для обезпеченія ихъ будущности хотѣлъ учредить три маіората. Дочь его Елизавета, вскорѣ послѣ его отставки, вышла замужъ за своего двоюроднаго брата Якова Сиверса, который давно любилъ ее.

Біографъ послѣдняго разсказываетъ, что о Карлѣ Сиверсѣ въ молодости его ходили разныя сплетни, выдуманныя французами за то, что онъ дѣйствовалъ противъ интересовъ Франціи. Сплетни эти касались его происхожденія и прежней судьбы: говорили, что онъ вышелъ въ люди изъ лакеевъ и т. п. Въ опроверженіе этихъ слуховъ г. Блумъ приводитъ, что въ 1752 лифляндское дворянство включило его, со всѣмъ его потомствомъ, въ число своихъ членовъ. Но это обстоятельство едва ли можетъ служить опроверженіемъ сказанныхъ слуховъ. Они отчасти подтверждаются печатнымъ свидѣтельствомъ человѣка, который лично зналъ и очень уважалъ Сиверса[51]. По его разсказу, Сиверсъ, переѣхавъ изъ своей родины въ Эстляндію, пошелъ въ камердинеры къ богатому землевладѣльцу, ландрату фонъ-Тизенгаузену, но, по своему рожденію и образованію, пользовался особеннымъ его благорасположеніемъ и исключительными правами. Потомъ, попавъ въ Петербургъ, онъ поселился въ домѣ, гдѣ собирались веселиться слуги великой княжны Елисаветы Петровны. Играя на скрипкѣ, онъ сдѣлался ихъ музыкантомъ. Своими добрыми качествами — услужливостью, скромностью и благоразуміемъ — онъ снискалъ любовь всѣхъ своихъ знакомыхъ и вскорѣ былъ представленъ великой княжнѣ, которая и взяла его къ себѣ въ службу, но безъ жалованья, потому что сама не имѣла большихъ доходовъ: онъ былъ у нея сначала форейторомъ, потомъ кафешенкомъ. Видя въ немъ надежнаго человѣка, Елисавета черезъ нѣсколько времени отправила его въ Эстляндію занять для нея денегъ у зажиточныхъ дворянъ этого края. Кажется, однакожъ, попытка эта не имѣла большого успѣха. Тѣмъ не менѣе, по вступленіи Елисаветы Петровны на престолъ, Сиверсъ былъ возвышенъ вмѣстѣ съ другими преданными ей лицами. По поводу его смерти г. Блумъ говоритъ: «Одаренный большою проницательностью, онъ благоразумно и дѣятельно успѣлъ пользоваться счастливыми обстоятельствами, въ которыя былъ поставленъ. Враги его, французы, распространили о немъ, какъ мы видѣли, дурную молву, которая, странно сказать, держалась именно въ остзейскихъ провинціяхъ; напротивъ, его чрезвычайно хвалитъ знаменитый Бюшингъ, человѣкъ вполнѣ добросовѣстный, который много лѣтъ былъ близокъ къ графу, какъ патрону нѣмецкаго Петропавловскаго прихода въ Петербургѣ. Эти похвалы подтверждаются отношеніями Сиверса къ брату его, и особенно къ племяннику, котораго онъ взялъ на свое попеченіе какъ сына и воспиталъ лучше нежели собственныхъ своихъ дѣтей». Бюшингъ говоритъ между прочимъ о Сиверсѣ, что онъ былъ въ высшей степени доступенъ и привѣтливъ, и что по образованію, которымъ онъ былъ обязанъ самому себѣ, его можно было принять за человѣка знатнаго происхожденія и отлично воспитаннаго[52].

Въ неудовольствіяхъ Сиверса съ Сумароковымъ виноваты были вѣроятно, обѣ стороны: Сиверсъ, какъ придворный и иностранецъ, мало интересовался русскимъ театромъ и предоставлялъ заботы о немъ своимъ подчиненнымъ; а Сумароковъ, какъ человѣкъ въ высшей степени не практическій, не умѣвшій, какъ самъ сознавался, вести и собственныхъ своихъ экономическихъ дѣлъ, конечно не годился въ директоры театра и долженъ былъ, странностями своими и заносчивостью, безпрестанно колоть глаза всякому начальнику. Удивительно.ли, что приказные служители, которые разбирали ссоры Сумарокова "съ его копистами и брали съ нихъ взятки, успѣли внушить Сиверсу сомнѣніе въ его честности?

Еще въ 1764 г. Сумароковъ, уже принадлежа къ театру только какъ драматическій писатель, обвинялъ Сиверса передъ Императрицей Екатериной: 1) въ недостаткѣ познаній, нужныхъ для управленія театромъ; 2) въ томъ, что во время представленій зрителямъ позволялось шумѣть и вести себя неприлично; 3) что Сиверсъ не увѣдомлялъ его заранѣе, когда будутъ даваться пьесы его сочиненія, и 4) держалъ въ суфлерахъ бывшаго театральнаго кописта, который укралъ у Сумарокова какія-то письма и за то былъ заявленъ имъ въ полиціи. Не соглашаясь, чтобъ этотъ суфлеръ исполнялъ свою должность при представленіи пьесы Димизы, онъ опять грозилъ ничего не писать для театра, пока воръ-копистъ не будетъ уволенъ[53].

СНИМОКЪ СЪ ПОЧЕРКА СУМАРОКОВА.
(См. письма его № 1.)
Файл:Grot j k text 1862 pisma lomonosova oldorfo text 1862 pisma lomonosova oldorfo-1.jpg
СНИМОКЪ СЪ ПОЧЕРКА ЛОМОНОСОВА.
(См. письма его № V.)
Файл:Grot j k text 1862 pisma lomonosova oldorfo text 1862 pisma lomonosova oldorfo-2.jpg

  1. Г. Бартеневъ узналъ объ этихъ бумагахъ уже послѣ напечатанія своего превосходнаго труда въ Русск. Бесѣдѣ 1857, 1, и не пользовался ими.
  2. Только письма графа Воронцова, число которыхъ доходитъ до 52-хъ, продолжаются до 1764 года; одно письмо Ломоносова относится къ 1764.
  3. Въ Москвитянинѣ 1845 года № XI было уже напечатано нѣсколько писемъ разныхъ лицъ къ И. И. Шувалову изъ другого сборника, принадлежащаго графинѣ Прасковьѣ Николаевнѣ Фредро, которая, по матери своей графинѣ Головиной, родная внука сестры Шувалова, княгини Голицыной. См. составленную г. Бартеневымъ біографію И. И. Шувалова, въ Русской Бесѣдѣ 1857 года, № 1-й.
  4. Ломоносовъ въ своихъ письмахъ къ Шувалову титулуетъ его съ 1760 года высокопревосходительнымъ, тогда какъ Сумароковъ всегда говоритъ ему: ваше превосходительство.
  5. Императрица Елизавета требовала, чтобъ всѣ придворные и вообще служащіе посѣщали театръ: должностныя лица обязывались подпискою быть на всѣхъ представленіяхъ, и однажды, когда на французскую комедію явилось мало зрителей, въ тотъ-же вечеръ были разосланы ѣздовые къ болѣе значительнымъ людямъ съ запросомъ, почему они не были, и съ увѣдомленіемъ, что впредь за непріѣздъ полиція будетъ каждый разъ взыскивать по 50 рублей штрафа. Донесеніе Функа въ 1754 г. Herrmann, Gesch. d. russ. Staat. V, 197.
  6. Конечно, Иванъ Григорьевичъ, потому что графъ Захаръ Григорьевичъ въ то время участвовалъ въ семилѣтней войнѣ. Не въ литературномъ ли воровствѣ графъ Чернышевъ упрекалъ Сумарокова?
  7. Полн. Собр. Зак. XIV, № 10, 599.
  8. Тогда, вѣроятно, еще жива была первая жена Сумарокова, Іоанна Христіановна, пріѣхавшая изъ Германіи, въ качествѣ камеръ-юнгферы, съ великой княжной Екатериной Алексѣевной. Но, но словамъ Екатерины II (Mémoires, стр. 38), за Сумарокова вышла русская ея камеръ-юнгфера Балкова.
  9. Балетмейстеръ Вѣнскаго двора, пріѣхавшій въ Петербургъ около этого времени. Сокращ. извѣстія Штелина о русскихъ танцахъ и проч. въ СПб. Вѣстникѣ 1779, окт., стр. 252.
  10. Т.-е. съ 1750 г., когда Русскія представленія изъ кадетскаго корпуса были перенесены во дворецъ. Основаніе Русскаго театра, соч. Карабанова Спб. 1849.
  11. Библіограф. Записки 1861, № 17.
  12. Въ указѣ сказано только, что этотъ домъ находился близъ кадетскаго корпуса, но г. Карабановъ, въ своемъ «Основаніи Русскаго театра», указываетъ именно на мѣсто, гдѣ нынѣ Академія Художествъ, и это подтверждается жалобою Сумарокова на то, что этотъ домъ впослѣдствіи отнимали у театра для Академіи. Самъ онъ нанималъ себѣ квартиру по близости (№ 17).
  13. Названная статья Штелина и его же Краткое извѣстіе о театральныхъ въ Россіи представленіяхъ въ СПб. Вѣстникѣ 1779, авг. и сент.
  14. Нѣсколько разъ въ своихъ письмахъ Сумароковъ напоминалъ, что употреблять на театрѣ сальныя свѣчи и плошки ему не позволено, а восковая иллюминація обходится ему слишкомъ дорого.
  15. Какъ звали этихъ двухъ копистовъ, неизвѣстно. По указу объ учрежденіи. Русскаго театра, для надзора за домомъ опредѣленъ былъ изъ копистовъ лейбъ-компаніи, съ пожалованіемъ въ подпоручики и съ содержаніемъ по 250 р. въ годъ, какой-то Алексѣй Дьяконовъ. Это-то лицо мы позволили себѣ выше назвать экономомъ. Нельзя предполагать, чтобъ Дьяконовъ и при театрѣ исполнялъ должность писца, потому что онъ, какъ подпоручикъ, не могъ лишиться шпаги, чему подверглись кописты Сумарокова. Не былъ ли однимъ изъ этихъ театральныхъ писцовъ Аблесимовъ, который съ молоду былъ принятъ въ домъ Сумарокова и, по словарю митрополита. Евгенія, служилъ при немъ въ лейбъ-компанской канцеляріи? Къ сожалѣнію, и единственная болѣе подробная статья объ Аблесимовѣ (статья Макарова, въ Репертуарѣ русск. театра, 1841 г.) не даетъ намъ возможности рѣшить этотъ вопросъ положительно. Впрочемъ Сумароковъ вездѣ говоритъ о своихъ копистахъ какъ о людяхъ, малограмотныхъ, нуждающихся въ его руководствѣ.
  16. Во второй изъ названныхъ статей являются между прочимъ финскія или чухонскія блохи. Эта острота объясняется тѣмъ, что гр. Сиверсъ родился въ Финляндіи.
  17. Карломъ Ефимовичемъ Сиверсомъ.
  18. Въ указѣ объ учрежденіи театра между прочимъ было постановлено: «бригадира Сумарокова изъ армейскаго списка не выключать».
  19. Отрывки изъ переписки Сумарокова въ Отеч. Зап. 1858, февр., стр. 580.
  20. Русс. Бесѣда 1860, II, Науки, стр. 232.
  21. Въ одной изъ своихъ статей онъ говоритъ, что уже 12-ти лѣтъ отъ роду былъ кадетомъ, Соч. Сумар. т. VI, стр. 358 и 362, но это невозможно, потому что кадетскій корпусъ возникъ только въ 1731 или собственно даже 32-мъ г., когда онъ былъ открытъ (17 февр.). См. Крат. ист. корп., соч. Висковатова и статью Сѣв. Пч. 1833, № 72.
  22. А. Г. Разумовскомъ.
  23. Москвитянинъ 1851, II.
  24. Ср. Доношеніе Сумарокова въ штатсъ-контору (изъ бумагъ С. Н. Глинки), въ Лит. Газетѣ бар. Дельвига 1830, № 28, и въ сочиненіи г. Булича, стр. 58. — Это доношеніе было написано вслѣдствіе промеморіи Ломоносова о вычетѣ изъ жалованья Сумарокова.
  25. Ученыя Записки А. H., T. I, стр. LXXXII.
  26. Сумароковъ опредѣлилъ при театрѣ еще и доктора, которому платилъ по 100 руб. въ годъ. См. № 12 и 13.
  27. Библіогр. Зап. 1861, № 17.
  28. Соч. Сум. Т.Х. стр. 159 и 160 Сумароковъ не могъ однакожъ вполнѣ отрѣшиться отъ эгоистическихъ взглядовъ тогдашняго общества и отстаивалъ предъ Екатериною крѣпостное право. Русс. Вѣст. 1861, окт., Соловьева Разсказы изъ Русск. ист., стр. 321.
  29. Ч. II, стр. 633.
  30. Соч. Сумар. T. IX, стр. 325.
  31. Тамъ же, стр. 286.
  32. Зап. Порошина, стр. 436.
  33. Сатира о французскомъ языкѣ, соч. Сум. T. VII, стр. 368.
  34. Трудол. Пч., Ч. II, стр. 767 и въ другихъ мѣстахъ.
  35. Иваномъ Перфильевичемъ Елагинымъ, задѣвшимъ Ломоносова въ своей сатирѣ „на петиметра и кокетокъ“.
  36. т. е. Сумарокова, котораго Елагинъ въ своей сатирѣ называетъ: „Благій учитель мой“.
  37. Модрахомъ. См. письмо отъ 8-го іюля 1759 въ Смирдинскомъ изданіи, т. I, стр. 680.
  38. Орловъ.
  39. Воронцовъ, который въ письмѣ къ Шувалову отъ 30 окт. (10 ноября) 1764 г. изъ Берлина въ Парижъ писалъ между прочимъ: „При семъ посылаю для любопытства Вашего копію съ стиховъ общаго нашего друга Г. Ломоносова, вѣдая сколь много Вы его любите, и съ пріятностію читаете его сочиненія“.
  40. О Локателли (Locatelli) см. выше. Онъ оставался въ Россіи еще и при Екатеринѣ II, и въ 1777 написалъ итальянскую кантату на рожденіе Александра Павловича (Bacmeister, Russ. B. V, 217).
  41. т. е. получаютъ прибыль.
  42. См. выше.
  43. Пробы.
  44. Комедіи Мольера, переведенной Свистуновымъ. Карабановъ, Основаніе русскаго театра, стр. 14.
  45. Двѣ извѣстныя комедіи: первая — Мольера, вторая — Детуша.
  46. Такая орѳографія слова театръ начинается только съ этого письма и въ первое время непостоянна.
  47. Здѣсь пропущено одно неразобранное въ рукописи слово.
  48. Тутъ конечно описка и должно читать; «а отселева было дотолева».
  49. Вѣроятно здѣсь подъ университетомъ должно разумѣть академію.
  50. Бонеки, итальянецъ, придворный поэтъ, бывшій при петербургской оперѣ до окт: 1752 г. Онъ написалъ между прочимъ двѣ оперы, напечатанныя въ русскомъ переводѣ: Евдокія вѣнчанная или Ѳеодосій второй (1751) и Беллерофонтъ (1757). Первая занесена въ Смирдинскую роспись, вторая, по свидѣтельству Карабанова, находилась въ Румянцовскомъ музеѣ.
  51. Fr. Clir. Jetze, Statistische, politische und galante Anekdoten etc. Liegnitz, 1788, рѣдкая книжка, указаніемъ и сообщеніемъ которой я обязанъ А. А. Шифнеру.
  52. См. Бюшинга, Eigene Lehensgeschichte, Halle, 1789, стр. 372.
  53. Русс. Бесѣда, 1860, кн. II.