Минувшее. Исторический альманах. 9
С. А. Аскольдов править
ПИСЬМА К А.А. ЗОЛОТАРЕВУ править
Аскольдов — литературный псевдоним Сергея Алексеевича Алексеева, сына русского философа-идеалиста Алексея Александровича Козлова (1831—1901). Козлов имел две семьи, но получить развод от первой жены ему не удалось, и сын его Сергей оказался, таким образом, незаконнорожденным, потому и носил фамилию Алексеев.
В своем научном творчестве, начавшемся довольно поздно (в середине 1870-х гг.), Козлов защищал метафизику, как систему знаний, от нападок эмпиризма и позитивизма. К собственной философской системе — универсальному панпсихизму — пришел он через Шопенгауэра, Э.Гартмана, с которым состоял в переписке, Канта и неокантианцев, Лейбница, Лотце и Тейхмюллера {В сносках к настоящему предисловию ссылки на работы даются через номер записи в материалах к библиографии С. А. Аскольдова, приводимых в конце публикации.
Именно в таком порядке, как отмечает Аскольдов (39, с. 24), А. А. Козлов изучил философские построения названных философов и пришел к собственной системе.}. По мнению Аскольдова, философское предназначение отца: передать некоторые идейные ценности прошлого — будущему[1]. При этом сын считал Козлова одним из основателей христианской философии в России, отводя ему роль строителя фундамента, а B.C. Соловьеву — художника и архитектора в возведении храма[2]. Указывал он и на влияние Козлова на Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, Н. О. Лосского и В. Ф. Эрна. Здесь, конечно, можно говорить о преемственности идей, хотя, на наш взгляд, Аскольдов несколько преувеличивал влияние отца на указанных мыслителей. И вряд ли можно согласиться с тем, что Козлов был основателем христианской философии в России.
Наибольшее влияние философия Козлова оказала все же на сына, что особенно чувствуется в первой книге Аскольдова, где он принял эстафету отца как «главного представителя монадологии в России»[3]. Кроме отца, на формирование Аскольдова-философа повлияли идеи Лейбница и Фехнера; все его творчество пронизано критикой Канта и неокантианцев за превращение познаваемой действительности в продукт чистой мысли. «Констатируя ясные признаки кризиса трансцендентального идеализма, и нам хочется воскликнуть подобно Либману: „назад“… Но только назад не к Канту и Гегелю, а еще дальше и глубже: к Лейбницу, Плотину и Аристотелю, вернее назад к докантовской свободе мысли, имевшей перед собой все способы и пути для союза философии с религией. В этом воспризнании прежних возможностей заключается необходимое условие движения философской мысли вперед»[4].
Как и на всех русских религиозных мыслителей начала века, на Аскольдова оказал большое влияние B.C. Соловьев, с которым он познакомился в доме отца. В целом, философское наследие Аскольдова свидетельствует о том, что задачу философии он видел не в открытии «новых горизонтов», а в исследовании уже высказанных взглядов, в отличении ошибочных от истинных и в исследовании последних.
Из современных ему западных философов он высоко ценил А.Бергсона. Аскольдов придавал первостепенное значение интуиции как в философии, так и в религии, выступал за введение в гносеологию принципа интуиции, в то же время критикуя своего, в целом, единомышленника Н. О. Лосского, считавшего, что все познание «насквозь интуитивно»[5].
Работы Аскольдова посвящены четырем основным областям. Во-первых, гносеологии. Здесь он примиряет «лейбницианство» с естественно-научной точкой зрения, т. е. ослабляет лейбницевский рационализм и добавляет эмпирические построения. Другая сфера — религиозно-философская, где Аскольдов высказывался за реформу церкви, школы, форм религиозного общения верующих друг с другом и с Богом. Все это, по его словам, требует: «пересмотра и согласования с новыми запросами религиозного сознания, с новым, обогащенным всем историческим опытом, пониманием Евангельских истин»[6]. Ближайшую религиозную задачу С.А. видел в восстановлении истинного христианства, при этом резкие повороты в духовной жизни он считал невозможными, возрождение идей христианства должно было носить, по его мнению, эволюционный характер. Ряд статей Аскольдова посвящен литературоведению, которое привлекало его как предмет для философского анализа. Неудивительно, что в этой области значительная часть работ обращается к творчеству Ф. М. Достоевского, романы которого он называл «философией жизни». Наконец, несколько особняком в наследии Аскольдова стоит его работа в области логики: «Аналогия как основной метод познания». Она направлена против упрощенного понимания аналогии как метода, пригодного лишь для возникновения гипотетической догадки.
С. А. Аскольдов родился 25 февраля 1871 г. в имении отца Машарово Медынского уезда Калужской губернии. Окончив физико-математический факультет и философское отделение историко-филологического факультета С.-Петербургского университета, он стал служить в лабораториях таможенной службы Министерства финансов. Его научная деятельность началась с большой книги «Основные проблемы теории познания и онтологии», вышедшей в свет в 1900 г. В том же году он вступил в брак с Елизаветой Михайловной Голдобиной (1880—1955).
Представления о необходимости реформы духовной жизни привели его в С.-Петербургское религиозно-философское общество, на первом заседании которого в 1907 г. Аскольдов председательствовал. Книга «Мысль и действительность» легла в основу его магистерской диссертации, защищенной в Московском университете 16 ноября 1914 г. На эту работу откликнулся Л. М. Лопатин, высоко оценив критический дар автора, но с меньшим энтузиазмом отозвавшись о положительной части построений Аскольдова[7].
Перед революцией С.А. стал профессором Петроградского университета: преподавал историю западной философии (до 1922 года). Затем был доцентом Политехнического института, где вел общую технологию. Кроме того, преподавал математику, психологию и логику в средней школе.
В духовной жизни Петрограда-Ленинграда 1920-х годов важную роль играли религиозно-философские объединения интеллигенции. Во многих из них Аскольдов принимал активное участие: в Православном братстве Серафима Саровского, кружке А. А. Мейера «Воскресенье», кружке И. М. Андреевского. В последнем он, в частности, прочитал запомнившийся слушателям доклад «О символическом значении русской азбуки».
В начале сентября 1928 г. для Аскольдова началась полоса арестов и ссылок. Первый раз он был сослан в Рыбинск (1928—1930), затем, после нового ареста, — в Коми-Зырянскую область. С осени 1933 г. он получил возможность жить в Новгороде. Здесь средствами к существованию С.А. были уроки математики: сначала частные, а затем — в средней школе. Во время войны Аскольдов оказался на оккупированной территории, а затем попал в предместье Берлина. В мае 1945 г. он был арестован там советскими оккупационными властями, однако вскоре выпущен. Когда власти, опомнившись, пришли забирать его во второй раз, — он был уже мертв.
Публикуемые письма Аскольдова к Алексею Алексеевичу Золотареву (1879—1950) существенно дополняют наше представление об их авторе. Нельзя не согласиться с его словами: «Прошло время, когда я строил гносеологические небоскребы. Постарел я, состарился и мир»[8]. Однако в целом, как свидетельствуют письма, взгляды Аскольдова отличались постоянством. Мы имеем в виду и его отношение к Лейбницу, и эсхатологические настроения, отразившиеся в высказываниях об А. Н. Шмидт и B.C. Соловьеве. По-прежнему остался близок ему и А.Бергсон.
Узнаем мы из писем и о встречах автора с А.Ахматовой, А.Блоком, А.Белым, Вяч. Ивановым, Г.Чулковым и др. Наконец, следует обратить внимание, что письма написаны в 1937—1941 гг., а потому можно только восхищаться духовной стойкостью их автора, находящегося в ссылке и способного посреди бушующего в стране террора размышлять о «Фаусте», Платоне, Г.Сковороде.
Несколько слов об адресате писем[9]. Родился Золотарев в Рыбинске, в семье соборного протоиерея. После окончания классической гимназии учился в Киевской духовной академии, которую оставил, перейдя на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета. Завершить образование ему не удалось: за революционную пропаганду Золотарева сослали в Сибирь. Оттуда он попал за границу (1906). В связи с угрозой политических преследований при возвращении на родину, Золотареву пришлось провести на чужбине в общей сложности более пяти лет. Значительную часть из них он прожил на Капри, где познакомился с Горьким. За границей началась и литературная работа Золотарева. Вернувшись в Россию, он постепенно отошел от политической деятельности, а к литературному труду добавилось увлечение краеведением. На смену атеистическим настроениям его молодости пришли религиозные. При активном участии Золотарева в Рыбинске в 1920-е годы был образован философский кружок и естественно-научное общество. В конце 1920-х Золотарева сослали в Архангельск. После ссылки он жил в Рыбинске и в Москве.
Из хранящихся в ЦГАЛИ СССР (ф.218, оп. З, ед.хр.41. Всего 52 лл.) корпуса писем С. А. Аскольдова к А. А. Золотареву (18 апреля 1935 г. — 16 августа 1941 г.) мы отобрали наиболее значимые, на наш взгляд, для характеристики автора и эпохи. Произведенные нами сокращения всегда отмечены и касаются только повторений и бытовых подробностей. Тексты писем публикуются по правилам современной орфографии. Номера архивных листов следуют за номерами писем в круглых скобках.
Дорогой Алексей Алексеевич!
Давно о Вас ничего не знаю и порывы написать как-то увядали, — в сущности трудно сейчас писать. Все это не значит, что я о Вас забывал. Вы принадлежите к числу тех немногих моих друзей, которых я часто вспоминаю и даже мысленно разговариваю с ними. Эти разговоры туманны и иногда беспредметны как сновидение, но в них звучат какие-то определенные ноты душевного обмена, — ноты, которых ни от кого другого не услышишь, кроме как от данного лица, и слышать которые от времени до времени — существенная потребность. Так вот, в душе Вашей имеются такие ноты. Они не всегда созвучны моим струнам. Вы, например, страшно сильно чувствуете старину и именно археологическую предметную. Я сам этому не созвучен и к самой старине предметной глух. Но я совсем не глух к тому, как она трогает и волнует других, и люблю видеть волнение другого перед тем, к чему сам бесчувственен. Как я понимаю теперь моего покойного приятеля П. В. Мокиевского (из «Русского богатства»), который, будучи всю жизнь позитивистом-спенсерианцем и оставшийся невером до конца дней, так в [19]21-22 годах говорил мне: «Как мне приятно видеть, что люди идут в Церковь, как я им симпатизирую и завидую, что они могут идти, а я не могу»1. А мой другой приятель, поэт, сказал: «Не веря сам, не верю я неверью»…
Недавно вспоминал уже Вас с благодарностью по практическому делу, получив по почте посылочку с самыми ценными для меня книжками, которые все же Вы именно мне спасли.
Живу я без особых перемен, почти не меняясь физически. Осенью имел порядочно уроков. Сейчас их совсем мало что-то: кто болеет из учеников, кто ленится, а кто, вероятно, экономит. А жаль. Это для меня — соединение приятного с полезным: люблю возиться с квадратными уравнениями, гипотенузами, синусами и косинусами и решать забористые задачки; и если учащийся интересуется предметом, время урока бежит для меня незаметно. Но имею возможность это время почитать. Последний месяц перечитывал Пушкина и Лермонтова. И у того, и у другого открыл много ранее незамеченного и неоцененного, как например Лермонтова «На 1-ое января». С особым наслаждением перечитывал ранее плохо воспринятые стихи на лицейскую годовщину: до чего вдохновенно, лирично, нежно и хорошо (например, «Роняет лес багряный свой убор»). Завывал у себя в комнате божественные фразы из романсов Римского-Корсакова на стихи Пушкина (например, «Ненастный день потух»), если не знаете, заставьте кого-нибудь спеть, там в конце есть фраза: «Вот время: по горе теперь идет она к брегам, потопленным шумящими волнами» и т. д. Два гения сомкнули две стихии: поэзию и музыку (впрочем, и поэзия есть музыка в широком смысле; ведь называл же Сократ и философию музыкой).
Я завываю, а мой добрейший Илья Ильич (хозяин) думает: «Что это старик взбесился, уж не влюбился ли на старости?» Да он и прав в известном смысле. Я никогда с такою нежностью не относился к тем женским образам, которые прошли в жизни мимо меня, затронув обычно слегка и не глубоко, а то и совсем не затронув. Как будто неуместно отцу семейства предаваться фаустовским настроениям! Не скажите: все мы, старики, имеем основание в конце жизни почувствовать себя Фаустами, ибо только в конце жизни понимаешь, сколь много драгоценных мгновений упущено. И как часто жизнь разыгрывалась совсем не по тем нотам, порой беззвучно и фальшиво.
Да, в Фаусте есть нечто общечеловеческое и роковой психологический итог жизни для тех, у кого при старом теле не состарилась душа; а душа ведь не имеет возрастов; вернее, по вдохновенной угадке А. Н. Шмидт2, имеет единый возраст, навсегда неизменяемый. Сейчас я, подобно Бояну, готов растечься «мыслью по древу» во все стороны, но меня обуздывает одно сомнение: а что как Вы не в Москве, а либо в Ленинграде, либо в Рыбинске. Вообще хоть коротко черкните, где Вы и как себя чувствуете. Надо бы нам летом повидаться. Вообще, известите, когда будете в Ленинграде, я думаю побывать [там] в мае, так в середине.
А пока будьте здоровы и благополучны. Ваш С. А.
P.S. Здесь есть одна особа, которая часто виделась с Вашим покойным братом последние месяцы его жизни. Вот приманка для Вашего приезда сюда.
1 Мокиевский Павел Васильевич (1858—1927) — доктор медицины, философ, публицист. Был близок с отцом Аскольдова. О его отношении к религии можно судить по таким высказываниям: «Никто не имеет права стеснять человека в выборе веры, которую он считает истинной и которой намерен следовать». (ДОСТОИНСТВО ЧЕЛОВЕКА И ПРАВА ГРАЖДАНИНА, Пг., 1917, с. 11); «Религия, хотя иногда и пытается спорить с наукою по чисто научным вопросам, но уже ясно чувствует, что близок час, когда она потеряет всякий авторитет в этой области; и поэтому, наиболее чуткие представители религии открыто отказываются от борьбы с наукою по вопросу об устройстве чувственного мира и сосредотачивают свое внимание на нравственной стороне идеи сверхчувственного мира» (ОБЩЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ ЛЮДЕЙ. Пг., 1918, с. 76).
2 Шмидт Анна Николаевна (1851—1905) — литератор, стала известна благодаря своей переписке с B.C. Соловьевым. О том, что «душа имеет единый возраст», Шмидт неоднократно пишет в своем эсхатологическом произведении ТРЕТИЙ ЗАВЕТ: «Земной человек, пребывающий в смертном теле, без ведома его самого, живет общею жизнью с самим собою, пребывающим духом и душою в воскресшем теле своей новой материи» (ИЗ РУКОПИСЕЙ АННЫ НИКОЛАЕВНЫ ШМИДТ. М., 1916, с. 82. См. также с. 70-71, 83, 84). Подробнее о ней см.: Булгаков С. ТИХИЕ ДУМЫ. М., 1918, с. 71-114.
Дорогой Алексей Алексеевич!
Ваше письмо от 11 февраля я получил лишь сегодня, т. е. через 10 дней; причина в Вашем неистребимом историзме: Ваше надписание «Великий Новгород» послужило поводом, что, судя по штемпелю, письмо заслали в какой-то «Новоград — Вол К.И.Т.В.»1 (не понимаю, где это), потом какая-то рука гневно вычеркнула слово «Великий», и оно пришло ко мне. Мы с Вами вспоминали друг друга почти одновременно: с неделю тому назад я послал Вам письмо в Москву. Очень огорчен и обеспокоен Вашей болезнью, хотя не совсем ее понимаю. О поэте Батюшкове я почти ничего не знаю и, к стыду, почти его не отличаю от Баратынского; надо перечитать. Ваши воспоминания о Вашем бывшем приятеле не очень приветствую: даже смерть не примирила меня с ним2.
О себе ничего нового не могу написать: заспиртовался. А вообще я написал бы Вам поболее, но из Вашего письма склонен думать, что Вы передвинулись уже в Москву. Найдете ли Вы там мое письмо. Сообщите и, если застрянете в Рыбинске, тогда напишу подробнее.
1 Новоград-Волынский — город в Житомирской области (с 1937 г.)
2 Вероятно, речь идет о Горьком, с которым Золотарев сблизился на Капри.
Дорогой Алексей Алексеевич!1
Нам с вами судьба — разминуться письмами: Вы писали мне, видимо, почти одновременно со мной (около 5-6 января). Ваше увлечение Платоном я в основном разделяю и «Федон» был всегда для меня любимым диалогом, после него идут «Пир» и «Федр». Но я Платона люблю и ценю больше за настроения, за философский и вообще духовный пафос, за живые и художественные образы лиц и положений, полные величайшего духовного благородства. Но его философская аргументация для меня всегда была и остается малоубедительной и часто софистичной. Идеализм платоновского, а особенно фихтеанского и гегелевского типа ведь был мне чужд, хотя платоновский мне все же ближе, т. к. у Платона идеи — по существу, живые Существа; вообще его идеализм подернут таким флером неопределенности и иносказательности, что можно ему давать разные истолкования, из них кантианские (Наторп) самые худшие2. Найдите в «Вопросах философии» статью моего покойного приятеля В. Ф. Эрна «Солнечное постижение Платона» (или что-то в этом роде; это было в годах от 10 до 15 приближенно): она необычайно оригинальна и смела; когда я ее читал, я как-то недоумевал, как же это понимать3. Сейчас, вспоминая ее (плохо) — я стою к ней гораздо ближе, и очень хотел бы перечесть, но уже не достать. Вы же в Москве сможете достать.
Насчет сродства платоновской «диалектики» с современной это уж — ах, оставьте. Из философов-классиков мне остается наиболее близким Лейбниц, только я принимаю монады с «окнами и дверями», а потому нет и нужды в «предустановленной гармонии»4.
Ваше сообщение о смерти Г. И. Чулкова было мне горестно5. Я его знал с 1905 г., всегда мы были с ним в добрых отношениях, хотя редко виделись, и я всегда сохранял к нему симпатию и уважение. Как писателя-беллетриста и по статьям я его мало ценю, но поэтическое дарование у него было бесспорное, и он его напрасно «забросил»; у него были прелестные вещи. Я как-то надеялся, что еще с ним увижусь. Еще из москвичей, кроме Вас, я очень хотел бы повидать Волжского и Г. А. Рачинского (но он едва ли жив; ему было бы около 80 лет)6. Да еще кое-кого из прежних, для меня «молодых», философов Москвы хотел бы я повидать. Москва была богаче дарованиями, чем Ленинград. Приехать мне в Москву было бы очень и очень мудрено по разным основаниям, но все же мое появление в Москве остается одним из моих «бессмысленных мечтаний».
Пребываю я здесь в прежнем положении у того же кротчайшего хозяина, хотя его чрезмерная кротость создала за последнее время некоторые опасения, как бы его не выжили из его собственного дома люди не столь кроткие (ну тогда, конечно, и мне пришлось бы убраться). Урочки есть, но все же они лишь наполовину меня содержат и я еще должен находить опору в своих. Теперь, когда уже весна на носу, я начинаю храбриться и питать в своей душе разные «бессмысленные мечтания». А Вы все-таки напишите, получили ли Вы мое январское письмо с Великим Новгородом7. Будьте здоровы и благополучны. Очень, очень хотел бы с Вами повидаться.
1 Пропущено шесть писем, в основном, бытового содержания. 10 марта 1937 г. Аскольдов радуется, что Золотареву удалось вернуться из Рыбинска в Москву, сообщает, что собирается исполнить свой долг по отношению к А. Н. Шмидт и «выразительно и убедительно изложить, что в ней и замечательно и высоко ценно». 3 марта и 11 июля 1938 г. сообщает о том, что дает уроки математики. 11 августа и 19 сентября 1938 прилагает свои стихотворения. 8 января 1939 г. сообщает, что в прошлом октябре ему удалось побывать у сестры в Киеве, которую он не видел уже 24 года, здесь же стихотворение, посвященное А. А. Золотареву.
2 Наторп Пауль (1854—1924) — немецкий философ, неокантианец, наряду с Г.Когеном — ведущий представитель марбургской школы. Толкованию Платона посвящена его книга УЧЕНИЕ ОБ ИДЕЯХ ПЛАТОНА. Введение в идеализм (PLATOS IDEENLEHRE. Eine Einführung in den Idealismus von Paul Natorp. Leipzig, 1903). В свете отношения Аскольдова к кантианству понятно, почему толкования Наторпа он считает «худшими». В МЫСЛИ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ гносеологии марбургской школы посвящены III и VII главы. Здесь Аскольдов писал: «И числа пи-фагоризма, и единое Парменида, и идеи Платона — все это были именно единства не человеческой только мысли, но единства жизни и бытия, стоящие над человеческой мыслью и ее лишь пробуждающие» (с. 123). Об отношении Аскольдова к Платону см. также его работу О ЛЮБВИ К БОГУ И ЛЮБВИ К БЛИЖНЕМУ (1907).
3 Эрн Владимир Францевич (1881—1917) — христианский философ. Аскольдов — автор некролога ему, в котором писал: «Но даже в среде своих идейных единомышленников Эрн временами играл роль своего рода „неистового Роланда“, воинственные порывы которого приходилось укрощать /…/ Для Эрна Логос Христианского откровения уже присутствовал в иной форме обнаружения и в эллинской культуре и философии, главным образом, Платона» (с. 131—133). Статья Эрна, о которой идет речь в письме: «Верховное постижение Платона» («Вопросы философии и психологии», 1917, № 137/138, с. 102—173). 3 сентября 1939 г. Аскольдов в письме к Золотареву вновь возвращается к ней: «Она безусловно интересна, написана очень патетически, но на мой взгляд как-то слишком взвинченно, слишком утонченно в смысле истолкования и слишком преувеличенно и сложно. Быть может, я ошибаюсь и недооцениваю Платона».
4 Монады, согласно Г. В. Лейбницу, не могут как идеальные сущности влиять друг на друга, т. е. «не имеют окон и дверей в окружающий мир», в то же время каждая монада — «малый мир», «сжатая вселенная», отражающая отношения мирового целого. Между монадами существует, таким образом, согласованность и единство. Противоречие это решается, по Лейбницу, в результате «предустановленной гармонии», положенной Богом, подобно тому, как часовщик заводит часы.
5 Чулков Георгий Иванович (1879—1939) — писатель, поэт, в последние годы жизни — литературовед. В 1904 г. Чулков был приглашен редакционным секретарем в «Новый путь», где, вероятно, и произошло его знакомство с Аскольдовым, который также сотрудничал в журнале.
6 Волжский (наст. фамилия Глинка) Александр Сергеевич (1878—1940) — критик, литературовед. В начале века пришел к религиозно-философской проблематике. Печатался в журн. «Богословский вестник», «Новый путь», «Вопросы религии».
Рачинский Григорий Алексеевич (1859—1939) — литератор, переводчик, философ и общественный деятель. Редактировал три последних тома собр. соч. B.C. Соловьева; полное собрание сочинений Ф.Ницше на русском языке; редактор издательства «Путь», где выходили книги Аскольдова; сотрудничал в журналах «Северное сияние», «Вопросы философии и психологии», «Русская мысль»; председательствовал в московском религиозно-философском обществе, в обществе свободной эстетики и др. Последние годы жизни занимался в основном переводами.
В письмах, опущенных нами при публикации, Аскольдов просил Золотарева сообщить ему адрес Волжского, а затем, войдя с ним в переписку, сообщал, что Волжский по-прежнему очень хороший и интересный человек.
7 Речь идет о письме 2 настоящей публикации.
Дорогой Алексей Алексеевич!
Уже давненько получил я Ваше письмо от 16 февраля. Ваши соображения, что ум иногда бывает не безделицей, а «злоделицей» в каком-то смысле верны. Но ведь и верно в каком-то смысле утверждение Сократа, что истина и разум есть то же, что благо и добро. Итак три мнения: 1) ум — безделица, 2) ум — злоделица, 3) ум — добро. Из этого антиномического («диалектического») столкновения я выхожу различением в уме формы и содержания. Ум как формальная способность может быть приложен ко всякому материалу, а главное — ко всякому узкому горизонту. И тогда он может быть и безделицей и злоделицей. Но если под умом разуметь не формальную только способность, но напитанность опытом мировой действительности и непременно образом мира, как целого, то он не может не быть путем к благу и добру. (Это отчасти тема соловьевской «Критики отвлеченных начал»; «отвлеченных», т. е. оторванных, разрозненных в противовес «конкретности» как «целостности»)1.
Вы упомянули Гете. Любите ли Вы его соразмерно его прославленности? Представьте, я к нему очень холоден. Люблю я у него лишь «Вертера», некоторые стихи, «Эгмонта», только кое-что в «Вильгельме Мейстере». Но то, что считается самым главным — «Фауста», как целое, как идейное произведение определенно не люблю. По-моему, Гете в этой вещи просто запутался идеологически и целую жизнь искал, как бы с честью разделаться с этим сюжетом. Я говорю про целое. Но отдельные сцены, даже фразы превосходны. По-моему, Гуно взял все нужное и ценное и сделал бессмертную гениальную оперу; нет, неверно: сцена в кухне у ведьмы очень хороша и в погребке. А все же Шиллера я больше люблю.
Мне было чрезвычайно приятно прочитать Вашу цитату из Анны Ахматовой. Вы, кажется, прежде и мало ее знали, и не ценили. Я ее очень высоко ставлю и люблю. Я с ней был слегка знаком в период [19]25-28 годов. Вот уже два года я все добивался ее адреса, чтобы еще раз именно теперь, когда она сошла со сцены, засвидетельствовать ей мое уважение и прочее и прочее. В самом конце января мне наконец удалось ее повидать, но она была нездорова и приняла меня в постели. Я посидел у нее четверть часа; поговорить очень мало удалось (да и она вообще очень, очень молчалива), но я получил впечатление, что в ней еще больший запас жизни и вероятно творчества2.
Идея Вашего приятеля о «заслуженном собеседнике» очень хороша. Их бывает и много, а не один. Но, к сожалению, встречи с ними не в нашей власти, и бывают периоды, когда мы их лишены и надолго. Почти весь [19]31 год мне просто не с кем было поговорить и часть 32 г.3 Эта идея побуждает меня к одной к Вам просьбе. Отчасти в 32, а отчасти в 33 году у меня появилась «заслуженная собеседница», но я потерял всякий ее след. Это дочь бывшего профессора психологии в Москве Александра Петровича Нечаева4 — Тамара Александровна. Я ее (да и ее очень милого мужа) очень часто вспоминаю и дорого бы дал, чтобы найти к ним путь хотя бы письмом. Не можете ли Вы что-нибудь узнать о местопребывании этой семьи? (жены, дочери). Ну, кончаю. Будьте добры и здоровы. Надо бы еще перед смертью повидаться.
Если не читали, то прочитайте Виноградова «Три цвета времени». Книга — исторический роман — довольно исключительная по таланту, серьезности и психологической тонкости, и там Ваша Италия5.
1 КРИТИКА ОТВЛЕЧЕННЫХ НАЧАЛ — докторская диссертация B.C. Соловьева, защищенная им в Петербургском ун-те в 1880 г. Этические вопросы рассмотрены им в главах ПЫХ. В конце книги Соловьев писал: «В этической части настоящего исследования мы пришли к утверждению известного порядка мировой жизни — всеединства, как безусловно желательного, мы нашли, что только такой порядок /…/ может заключать в себе верховную норму для нашей воли и деятельности» (Собр. соч. в 10 тт., т. 2 [1911-1913], с. 335).
2 В 1920-е гг. Аскольдов высоко отзывался о творчестве Ахматовой: «Вообще поэзия Анны Ахматовой исключительна по простоте поэтических путей и средств»; ее «поэтический язык может делать чудеса лаконичности» (ФОРМА И СОДЕРЖАНИЕ В ИСКУССТВЕ СЛОВА, с. 325; см. также с. 326, 332, 333, где автор сравнивает Ахматову с Гейне).
3 В 1930—1933 Аскольдов находился в ссылке в Коми-Зырянской обл.
4 Нечаев Александр Петрович (1870—1948) — психолог, педагог и литератор. Преподавал и вел научную работу в Петербурге и Москве, основатель первой в России лаборатории экспериментальной психологии (1901).
3 Виноградов Анатолий Корнелиевич (1888—1946). ТРИ ЦВЕТА ВРЕМЕНИ(1931) — историко-биографический роман о Стендале.
В работах Золотарева времени его пребывания в Италии отразилась история движения Рисорджименто, поучительность которого для России он, вослед Герцену, подчеркивал.
Дорогой Алексей Алексеевич!1
На днях получил я Ваше письмо от 1 июля — впервые настоящее афинское2. Позавидовал я Вашим прогулкам с Алешей, т. е. и ему и Вам. Правда, у меня тут имеется один из моих ближайших друзей, но он до того затерт службой и семьей, что он всегда передо мною в одну десятую своего существа, да и то изредка3. Вы пишете о моих «поручениях» в отношении «Вопросов философии». Я что-то не помню, чтобы их было много. Я Вам очень советовал и советую прочесть статью Эрна о Платоне (кажется, заглавие «Солнечное постижение Платона»), собственно, о диалоге Федр". Она необычайно оригинальна и многозначительна. Но когда я ее читал (лет 25 назад), я не мог понять в том аспекте, который возник у меня лишь недавно в связи с прочтением книги Шюре «Evolution Divine»4. Я и сам ее охотно перечел бы, но в последнюю поездку мне не удалось достать тот номер (это приблизительно было в годы 1911-15). Да и вообще весь комплект номеров «Вопросов» — очень ценная вещь — там имеется очень много ценных статей, не потерявших своего значения, особенно Лопатина5; с 1904 г. и я там не раз печатался, но по вопросам побочного характера (кроме статьи 1904 г.). Что Вы часто передумываете астрономическую проблему, это очень хорошо. Она имеет для христианства значение самого острого взрывающего конфликта (недаром Бруно подвергся сожжению). Но надо научиться так с нею справиться, чтобы она не взрывала, а лишь создавала идеологическую реформу, если угодно эволюцию. О создании человека из «персти» наиболее глубокомысленная догадка у Анны Николаевны Шмидт6.
Как это Вы умудряетесь за всем следить (и Резерфорд, и Вавилов). Что первый есть большая величина в теории атома — это несомненно, но второй, имя которого часто появляется в газетах, мне неведом. Что касается Джеймса Джинса, то я дорого дал бы, чтобы мне опять попалась в руки его замечательная книга «Вселенная вокруг нас»7 или вообще что-либо. Ваши соображения о «сопряженности» мира для меня сейчас имеют наиболее актуальное значение и как-то особенно психологически подчеркнулись Вашими строками. Удивительна «психология» мысли. В нас много мыслей давно известных (вроде «сопряженности»), но они часто «живут» в нас словно «в тени» и даже почти «во мраке», еле брезжу щие в сознании, но иногда их что-то (часто формулировка в устах другого) словно подчеркнет и поставит во всей ясности на первый план, и они получают жизненную актуальность. Вы умеете как-то отовсюду выкапывать афоризмы и т. п. Что «долог путь усталому и длинна ночь в бессонницу» это верно, но что «непонятен мир глупому» — это не совсем так, ибо упрощенное понимание мира есть именно скорее удел глупого, которому все кажется просто. Впрочем «непонятен» может пониматься в двух смыслах — субъективном и объективном (в последнем смысле изречение более верно).
Вы мне все желаете долголетия. Уж право не знаю, чего мне самому желать; иногда жить интересно и как будто смысл жизни не пропал, а главное, «не свел еще концы с концами», не подведен «баланс» или «итог»; а иногда кажется уже бесполезным и даже горестным существование, ибо часто оно именно «влачится» без пользы для себя и для других (разумею «пользу» в широком смысле). И последнее бывает тогда, когда сильнее одолевает и чувствуется старость. А это лето я наиболее остро ее почувствовал. Даже зрение, которым я всегда мог похвалиться, что-то изменяет мне, стал видеть как-то мутно. Вообще какой-то душевный упадок и усталость, все тянет на постель; и чем меньше работы, тем более я «устаю». Лето — наиболее для меня легкое время, когда я сбрасываю с плеч с десяток лет, мчится неимоверно быстро, зацвели липы (середина лета), дни укорачиваются. И покупаться почти не удалось. И нет никакого творческого вдохновения; как бы ни были малоценны его плоды, оно мне всегда давало большое удовлетворение и душевный подъем. И ничего не читаю вот уже два месяца. Апрель и май я был очень загружен уроками, потом с месяц бездельничал, а сейчас бывают урочки почти каждый день (готовлю в вуз). Согласно установленному уже закону природы, у меня и это лето живет мой любимый внук, но как-то я не могу добраться до его души, которая всецело поглощена крокетом, волейболом, футболом и вообще игре с мальчишками, которых около нашего дома легион. Он очень послушен, необычайно весел и добродушен, никогда не капризничает, но ребячлив как восьмилетка, а ему уже 14 и он перешел в 8-ой класс. Вы мне никогда не подтверждаете получение моего последнего письма. А пропажа писем это мой пунктик, и я не знаю, получили ли Вы мое письмо от середины июня со «Сковородой»8. Будьте здоровы, благополучны.
1 Опущены письма от 3 мая и 13 июня 1939 г. В первом Аскольдов сообщает, что загружен уроками и с нетерпением ждет лета. Во втором — жалуется на плохое состояние здоровья, сетует на невозможность поехать в Москву, приводит свои стихотворения.
2 3 мая 1939 г. Аскольдов шутил: «писать по-спартански я не привык, а на афинскую многоречивость /…/ пороха не хватило».
3 Вероятно, имеется в виду также находившийся в то время в Новгороде и служивший в Колмовской больнице психиатр, историк и философ Иван Михайлович Андреевский (1894—1976). Арест Аскольдова в 1928 г. был, возможно, связан с деятельностью кружка ленинградской интеллигенции, собиравшегося у Андреевского. Их судьбы были сплетены и позднее: они вместе оказались в предместье Берлина в 1945 г.
4 Шюре Эдуард (1841—1929) — французский философ. Речь идет о его книге L’EVOLUTION DIVINE DU SPHINX A U CHRIST. Paris, 1913.
5 Лопатин Лев Михайлович (1855—1920) — русский философ, профессор Московского ун-та, с 1905 — редактор журн. «Вопросы философии и психологии». «Как философ Л.М., — писал Аскольдов в некрологе Лопатину, — не принадлежал к категории открывателей новых горизонтов. И в гносеологии, и в метафизике он примыкал к широкому руслу лейбницианства».
6 «С тех пор каждый потомок Адама, плотью и душой происходя от первобытно оживленной Богом крупицы праха, духом происходил от Бога» (ук. соч., с. 58).
7 Джине, Джеймс Хопвуд (1877—1946) — английский физик и астрофизик. Русский перевод книги ВСЕЛЕННАЯ ВОКРУГ НАС вышел в 1932 г.
8 К письму от 13 июня 1939 г. Аскольдов приложил стихотворение, в котором проводит параллели между собой и украинским философом, просветителем и поэтом Григорием Саввичем Сковородой (1722—1794), проведшим значительную часть жизни в странствиях по Украине в качестве бродячего философа-наставника. Аскольдов высоко отзывался о книге В. Ф. Эрна Г.С. СКОВОРОДА (М., 1912).
/…/1 Затем должен сказать, что ближайшее начальство мое: m-me директор и m-me завуч, очень симпатичные и культурные дамы с очень сильным характером, и вообще состав учительской почти исключительно женский мне симпатичен, но отношения внешние, чисто служебные. И один из классов (9-ый) по составу, очень счастливому, мне очень симпатичен, а с 8-ыми я провожу уроки в непрестанных битвах и трудно сказать, кто кому больше наносит ран, пожалуй, они мне.
На внутреннюю жизнь, на чтение времени и сил не остается. Я очень рад, что Вы хоть и поздно оценили Соловьева. Ведь это он, перед которым я всегда преклонялся и кого считал в важнейших пунктах моего миросозерцания после моего отца своим учителем, которого я имел счастье видеть в годы студенчества и слышать его речи с кафедры и особенно его последнее выступление в марте 1900 года, которое меня потрясло и совершенно перевернуло2; до этого я его не понимал и не ценил, да просто и не знал как писателя (только речи слушал) и 2 раза виделся, когда он был у моего отца (в последний раз он меня покорил своим обаятельно ласковым со мной обращением). Но все же скажу Вам, что лучшее и важнейшее у него вовсе не то, что попало в «Вопросы философии и психологии», а все же его статьи по философии истории и с публицистическим уклоном, а также его «Россия и вселенская церковь»; да и «Оправдание Добра», ну, конечно, и «Три разговора» замечательны3. Он мне иногда снится и это меня всегда приводит в величайшее во сне волнение, но надо сказать, что всегда бывает во сне так, что я к нему стремлюсь, а он на меня не обращает внимания. А стихи, стихи его, некоторые недосягаемы, например «Три свидания» и «Колокольчики» № 24.
Итак заключаю — летом приезжайте в Новгород и пока давайте о себе знать. Поосвобожусь и я напишу побольше, а пока да хранит Вас Бог…
1 Опущена открытка из Новгорода в Рыбинск от 3 сентября 1939 г. Начало письма № 6 не сохранилось.
2 Воспоминания Аскольдова о последнем выступлении Соловьева опубликованы в его работе В ЗАЩИТУ ЧУДЕСНОГО: «В наше время о чудесах говорят обыкновенно с улыбкой. /…/ Пишущему эти строки пришлось наблюдать такую улыбку недоумения и даже сожаления на лицах многочисленных слушателей, собравшихся весною 1900 г. на публичную лекцию B.C. Соловьева „О конце всемирной истории“. Как известно, в этой лекции, вошедшей впоследствии под названием „Повести об антихристе“ в последнее произведение Соловьева „Три разговора“, излагались чудесные события в духе христианской эсхатологии. Публике, ожидавшей по-видимому исторической и публицистической разработки темы, пришлось выслушать преисполненную религиозного энтузиазма художественную иллюстрацию к евангельским пророчествам. В результате лебединая песня покойного философа была выслушана с ледяным равнодушием и быть может только уважение к имени и обаятельной личности оратора охранило ее от обидного осмеяния» (с. 431). Позднее Асколь-дов сравнивал «Краткую повесть об антихристе» с «Легендой о великом инквизиторе» Достоевского. (РЕЛИГИОЗНО-ЭТИЧЕСКОЕЗНАЧЕНИЕ ДОСТОЕВСКОГО, с. ЗО, 31).
3 Аскольдову были близки эсхатологические настроения позднего Соловьева: «Вл. Соловьев любил историю именно как божественный план. Неизбежным следствием этой любви было желание воспроизвести хотя бы в слабой человеческой мысли завершение этого плана. Пророческие чаяния В.Соловьева, его интерес к эсхатологии, — все это проявление этой любви к идеям божественного» (О ЛЮБВИ К БОГУ И ЛЮБВИ К БЛИЖНЕМУ, с. 119, 120).
4 Речь идет о стих. «Вновь белые колокольчики» (8 июля 1900 г.).
Дорогой Алексей Алексеевич!
Я уже недели две, как получил Вашу открыточку, да все это время находился под гнетом то болезни, то попросту какого-то небывалого по своей свирепости мороза (у нас один день было утром 45°С). Болезнь у меня была довольно неприятная — гемо-колит, но она мне дала два приятных дня: жена и дочь, вообразив, что мне угрожает смерть, приехали ко мне на два дня, когда я был уже почти здоров; и мы хорошо провели два дня. Но если кто угрожал моей жизни, то это мороз. Два раза, идя в школу, я не был уверен, что доберусь живой: сердце работало какими-то толчками и боль заставляла меня останавливаться каждые десять шагов, приходилось заходить в гостиницу, принимать сильно действующее лекарство и идти уже с облегчением. Ведь лишь учащимся предоставлено было не ходить в школу. Ну да и я два дня пропустил. Вчера морозы сбавились, и я начинаю воскресать. Правильно представил Данте 2-ой круг ада в ледяной стуже, — нет ничего мучительнее холода; правда, черти еще меня не поджаривали на сковороде, но я думаю, что все же это легче. Вчера я послал сыну как всегда на день его рождения шуточное стихотворение; так как шуточное в нем смешано с серьезным и задушевным, то переписываю его Вам А../1
Я вопреки обычным взглядам литературной критики вовсе не считаю «Фауста» лучшим произведением Гете, если брать драму в целом со второй частью.
То, что Гете возился с этой вещью чуть не всю жизнь показывает, что он хотел развернуть в ней какую-то идею-замысел, но ничего ясного и отчетливого не выходило, но он и не мог бросить то множество прекрасных сцен и отдельностей, из которых состоит вся первая часть, и в итоге вышла какая-то вымученная вторая часть — аллегория без четкого истолкования. Гете слишком усложнил и захотел углубить сюжет «Фауста», но углубления-то и не вышло. И хорошо в «Фаусте» именно то, что без всяких глубин, что картинно и жизненно и последняя строчка об «ewig Weibliche». Но вот тут и центр замысла «Фауста». Гете угадал (а потом биографически пережил), что самая острота восприятия «ewig Weibliche» принадлежит старости, а вовсе не молодости. В этом трагизм не имеющей возраста, а иногда всегда юной души, заключенной в старом теле. Только после всего опыта жизни, а главное только после самых острых испытаний начинаешь понимать и умом, и чувством, и интуицией (необычайно обостренной), что красота есть последнее звено мировых предначертаний и что ее воплощение есть «ewig Weibliche», которое смотрит на нас со страниц истории и литературы и из окружающей действительности тысячью женских глаз, голосов, жестов и всего музыкального ритма женской души. И вот это лишь намечено, но не развернуто Гете. Это же частично развертывается в различных трактовках Дон-Жуана2. Это же в известном аспекте выражено и развернуто в Дон-Кихоте. А из писателей наилучше поняли и выразили это Достоевский и Кнут Гамсун («Мистерии»)3.
Ну будьте здоровы и хранит Вас Бог. /…/
1 Стихотворение опущено нами.
2 Другой вариант осмысления этой темы мировой литературы, хронологически совпадающий с приведенным, дан в стихотворении Г. С. Габаева (конец 30-х гг.): «Иов, Фауст, Дон-Жуан… / Трижды в испытанье дан / Темной силе человек, / Разно в их различный век» (ОР ГПБ, ф. 1001, ед.хр.34, л.4).
3 Гамсун Кнут (1859—1952) — норвежский писатель. Роман МИСТЕРИИ (1892, русский перевод М. П. Благовещенской — М., 1910).
/…/1 В одном из последних писем Вы писали о Писареве. Вы знаете, из группы его современников и соратников я его ставлю на первое место. Добролюбов был по-видимому прекраснодушнее, но по-моему мало талантлив и просто неинтересен. Чернышевский был у них самый ученый и образованный, но тоже по-моему скучноватый. А Писарев выразил всю эту идеологическую линию с максимальным блеском, талантом и резкостью. Вы знаете, в 1909 или 1910 году я провел лето с семьей в одной деревеньке (Лялино) Тверской губ., где в былое время живал народник Слепцов2 и там же живал Писарев, и мой хозяин, крестьянин, уже близкий к старости, в возрасте подростка знавал их и помнил их обоих. Два крупных таланта погибли нелепо в молодости, не успев раскрыться: Писарев и Лассаль.
Вы вспоминаете и Чайковского. Я его очень, очень люблю. Онегина готов слушать всегда, особенно письмо Татьяны. «Средь шумного бала» — это «король» среди романсов. Чайковский — никогда не умирающий, как и Глинка, и Даргомыжский, но они все превзойдены и «покрыты» новым наслоением музыкальных «откровений», принадлежащих у нас Римскому-Корсакову и в Норвегии Григу. Скрябина я не понимаю. У меня еще более обострилась жажда музыки, вероятно, потому, что она еще менее утолена, чем года три назад, когда по радио передавалось еще очень много прекрасной музыки; теперь это очень редко бывает.
Итак, весна у порога: я живу среди весны и лета. И что бы ни сулило нам летом колесо истории, я жду возможности гулять без пальто и даже среди ночи и чувствовать себя помолодевшим на десять лет. А что Вам мешает побывать в Новгороде летом — финансы или здоровье?
Ну, будьте здоровы и благополучны.
Душевно Ваш С. А.
1 В пропущенной нами открытке от 23 февраля 1940 г. и начале настоящего письма рассказывается о работе учителем, о желании съездить в Ленинград, состоянии здоровья; содержится рекомендация Золотареву «присмотреться к Тютчеву».
2 Слепцов Александр Александрович (1835—1906) — революционный деятель, один из основателей «Земли и воли».
К своим верховьям хлынут времена..."2
Дорогой Алексей Алексеевич!
Получил Вашу открытку. Очень рад, что Вы теперь, видимо, как следует прочувствовали это замечательное по силе произведение мне некогда близкого автора (это не значит, что мы с ним разошлись, нас разъединило пространство и время; кроме того, его внутренняя сущность мне не совсем понятна, и да и ему самому не понятна, как он мне признавался при последнем свидании). Жив ли он? Он лет на пять старше меня. Ведь то, что напечатано, это только последняя треть, а первые две трети так и не появлялись в печати, а они не слабее. А по теме и вдохновенной торжественности это нечто напоминающее державинские оды (они прекрасны и теперь несмотря на устаревший язык). Гениальное никогда не стареет.
В данную минуту передают по радио отрывки из «Дон-Жуана» Моцарта (одно из лучших мест — арию Дон-Жуана перед балконом Эльвиры) и мне хочется плакать: так это хорошо и так невозвратно хорошо, ибо вся эта старинная эротика, вообще психика — невозвратима; люди не понимают, что психика и даже такие основные эмоции, как любовь, получают разные обертоны в зависимости от всего окружения, нельзя одинаково любить при пулеметах, пушках, танках, аэропланах, как любили при шпагах, мечах и конном и пешем передвижении, нельзя так любить в толстовке с наганом на боку, как любили в плаще и при шпаге. Со всякой эпохой безвозвратно отмирают драгоценнейшие обертоны жизни (а в обертонах вся музыка). И ничто так не передает эти обертоны, как музыка. Мой сын, отчасти как сюрприз мне, приобрел радиолу и, когда я месяц назад приехал к своим, неожиданно для меня поставил пластинку из «Лоэнгрина» — песню Грааля (лучшее место оперы), я был так потрясен этим прямо с неба данным музыкальным откровением, что слезы начали течь неудержимо.
О своей жизни что написать. Готовлюсь уже к наступающему учебному году. Ни один предмет не поглощает столько времени для подготовки, как математика; а ведь, в сущности, я очень юный преподаватель. Мой хозяин продал дом, и мне пришлось перебраться в нижний этаж того же дома. На улице легион мальчишек и вообще жить стало беспокойнее и никогда не был таким мизантропом, как теперь.
1 Опущена открытка от 7 июня 1940 г., где излагаются переживания по поводу политических событий в Европе.
2 Из венка сонетов Вячеслава Иванова «Два града».
Дорогой Алексей Алексеевич!
Вашу открыточку с поздравлением на днях получил за десять дней до моего «юбилея». Как это Вы все помните или Ваша волшебная книжечка помогает1. И как Вы узнали о смерти Бергсона? Я его очень высоко ставил особенно последнее время, когда прочитал его уже более поздние статьи (около 20-х годов)2. Я никак не думал, что Вы так долго задержитесь в Ленинграде (я в конце января Вам в Москву писал). Как себя чувствуете и имеете ли работу? Какие перспективы на лето? Я еще не теряю надежду с Вами повидаться. Как-то мало удалось поговорить в последний раз. Многое, о чем хотелось поговорить, уже потом всплывает в голове, когда собеседника уже нет. Я живу без особых перемен; впрочем мой близкий «юбилей» дает себя чувствовать: моя старость, долго стоявшая на месте, эту зиму пошла более быстрым ходом. Боли очень затрудняют ходьбу, особенно вторую половину дня, а так в основном пока еще благополучно. Теперь получил возможность читать. Перечитал мало мною любимую «Анну Каренину» и только теперь очень высоко оценил эту вещь.
Будьте здоровы.
1 В 1936—1949 гг. Золотарев работал над мемуарно-очерковой книгой (САМРО SANTO МОЕЙ ПАМЯТИ: ОБРАЗЫ УСОПШИХ В МОЕМ СОЗНАНИИ. — Неиздано; рукопись — в ЦГАЛИ, ф.218).
2 Бергсон Анри (1859—1941) — французский философ. Аскольдову близка была его философия времени. Он писал: «Существует громадная разница в философском и физическом смысле понятия времени. К сожалению, этой разницы обыкновенно не замечают, несмотря на то, что сущность и последствия подмены времени онтологического физическим исчерпывающе разъяснены Бергсоном». (ВРЕМЯ И ЕГО ПРЕОДОЛЕНИЕ, с. 82). При этом Аскольдов считал, что интуитивизм и вообще гносеология Бергсона не закончены, особенно в области взглядов на природу, возникновение общих понятий, проблемы чистой мысли и отношение понятий к опыту. (МЫСЛЬ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ, с. 165).
Дорогой Алексей Алексеевич!
Да, поаукаться с Вами очень нужно, но хотелось бы vivа voce2. Не знаю, почему Вы с такой безнадежностью смотрите на возможность поездки это лето хотя бы в Новгород (ну, Киев, это конечно сложнее и рискованнее). Хотя мировая война все более стягивается около нас, но совсем все же не похоже, чтобы этим летом у нас могла возникнуть война. Все же главное дело в вопросе о передвижениях — это финансовые обстоятельства и здоровье. У меня и то, и другое, а особенно последнее, является большим тормозом. Моя старость лет шесть словно стояла на одном месте, а этой зимой приобрела ускоренный шаг. Все труднее и труднее (вернее, больнее) становится ходить. Только натощак и могу сравнительно безболезненно ходить. Отсюда директива профилактическая: всегда быть натощак. Ну, да это еще полбеды, я все боюсь совсем в калеку превратиться, т. е. не быть в состоянии ходить и себя самообслуживать. Но надеюсь, Бог этого не попустит и пошлет своевременную смерть.
Вы задумываетесь о целесообразности и провиденциальности в истории. Что мудреного, что эти идеи в наше время исчезли из мысли. Ведь они же вяжутся лишь с определенным миросозерцанием. Но вот даже я при своем миросозерцании все больше убеждаюсь, что история в основном движется, как Вы выражаетесь, «самотеком». И это вполне понятно: ведь именно при таком естественном ходе ее, исторический опыт дает научение.
Правда, самая сущность естественного хода и его законов таковы, что позволяют предвидеть его основные повороты и итоги (да и то не нам). Лишь очень немногое попадает под направляющую руку Провидения, которое, конечно, «смотрит» на историю, но предоставляет ей развиться естественным ходом (притча о плевелах и пшенице)3. Правда, есть соблазн некоторые моменты рассматривать как вторжение (помощь) сверху, но в общем недоумеваешь. Но уже гораздо явственнее это вторжение чувствуется в личной жизни отдельных людей и особенно в отношении самого себя; тут иногда получается чувство уверенности. А как сейчас хотелось бы помощи грекам и сербам — по-моему, это симпатичнейшие из балканских народностей. И греки показали, что дух ахиллесов и одисеев в них еще не умер. А люди вообще в основной своей массе плавают в жизни, как щенки в море. Только избранное попадает под опеку, заботу и внимание. По-моему должна быть такая молитва, вся суть которой сводится к мольбе «Господи, посмотри на меня». (Впрочем, чем это отличается от и «Господи, воззвах к тебе?»).
То, что Вы назвали «послекоперниковским геоцентризмом», это ведь в существе дела «антропоцентризм», вообще практический позитивизм; струя его была и у Ницше (все ценности — в пределах эмпирической действительности, и за пределы ее не выходи), и «сверхчеловек» — это лишь последняя ступень зоологической лестницы.
Я подобно Вам заглядываю туда-сюда в книжки и читанные и нечитанные. Но Вы имеете большие возможности. Я вот, например, Паскаля очень мало знаю и хотел как-то восполнить этот пробел, но книг нет. Сейчас уткнулся в Диккенса, которого к старости стал больше ценить. На днях кое-что новое прочитал у неисчерпаемого Чехова. Еще на днях ко мне пожаловал случайно Блок (однотомник посмертный)4. Я еще раз проверил свое отношение к нему. Я и лично с ним встречался, но мы чуждались друг друга. Как поэта, я его очень высоко ставлю, но его прозаические вещания меня всегда раздражали. Едва ли был человек, столь беспомощный и бестолковый в области мысли и в то же время столь уверенно и горделиво творивший суд и расправу в области общественных и идеологических течений. В жизни он держался очень скромно и говорил тихим скромным голосом, что дало повод А.Белому в его памфлетических характеристиках написать: «Пришел Блок и скромным голосом рассказывал, как он горел на ледяном костре и не сгорал» («Кубок метелей»)5. Впрочем, этим же отличался и А.Белый, только он говорил не скромным голосом, а иногда исступленно визжал и метал молнии.
Иногда нахожу отраду в музыке (рядом радио и патефон с недурными пластинками). Но, впрочем, редко выпадает музыка по моему вкусу (надо сказать, что и в джазовом репертуаре, и из кинофильмов имеются очень талантливые и задушевные песни; и у того же Дунаевского имеются прелестные вещи вроде песни Груши из кинофильма «Вратарь»).
Будьте здоровы и благополучны.
Пишите чаще.
1 Фрагмент из письма напечатан в «Литературном наследстве», т. 92, кн. З, М., 1982, с. 478.
2 В беседе, при разговоре (лат.)
3 Евангелие от Матфея 13: 24-30; 13: 37-43.
4 Блок А. ИЗБРАННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ. Посмертное издание, подготовленное автором. Л.-М., 1924.
5 Точный текст из КУБКА МЕТЕЛЕЙ А.Белого (М., 1908): «Вышел великий Блок и предложил сложить из ледяных сосулек снежный костер. Скок да скок на костер великий Блок: удивился, что не сгорает. Вернулся домой и скромно рассказывал: „Я сгорал на снежном костре“. На другой день всех объездил Волошин, воспевал „чудо св. Блока“» (с. 24). Об этом произведении Белого Аскольдов писал: «Можно сказать, что вся эта симфония есть, между прочим, и поэма о времени в разных его аспектах. Характерен и меток здесь символ времени в виде струи, бьющей в подставленную чашу. Когда наполнится чаша, перестанут изливаться в нее временные струи и прошлое вернется» (ВРЕМЯ И ЕГО РЕЛИГИОЗНЫЙ СМЫСЛ, с. 171). Позднее Аскольдов был первым, кто исследовал «симфонии» Белого как жанр (ТВОРЧЕСТВО АНДРЕЯ БЕЛОГО).
Дорогой Алексей Алексеевич!
/…/1
Я очень грущу о греках. Какое безобразие: даже Олимп осквернили своими бомбами. Как все это безобразие пережили Зевс и все небожители, которые, конечно, не умерли, а лишь скрылись с человеческого горизонта. А Фермопилы! Леонид с 300 воинами не пропустили через Фермопилы целое войско, а англичане не смогли удержать немцев. Вы меня натолкнули на Паскаля, читаю его отрывистые «Мысли» и кое-чем восхищаюсь.
1 Опущен фрагмент, касающийся состояния здоровья.
Дорогой Алексей Алексеевич!
Я тоже на днях прочитал о смерти Ивана Михайловича Грев-са2 и доволен, что успел еще зимой отдать ему дань симпатии и уважения. Пока жил в Ленинграде, мы с ним не бывали друг у друга и встречались лишь случайно. Ведь для сближения, особенно в суете столичной жизни, мало общности основных мыслей, нужны еще какие-то иные консонансы, каковых у нас с ним видимо не было в те времена. Но иные времена создают консонансы там, где их не было. Не знаете ли более точно, от чего он умер. У него тоже были начальные признаки грудной жабы. Вообще наша секта «жабистов» получает все большее распространение. Я эти дни читал три книжки современного английского романиста Голсуорси. Он очень значительный писатель: 1) хорошо «подает» современную Англию; 2) очень тонкий психолог; 3) в его сюжетах много духовного изящества и благородства (заслуга англичан).
Где Вы теперь? Сообщите о себе; вообще пишите чаще. Ваши письма и открытки мне очень дороги: голос друга, особенно последнего, как лекарство для болеющей души.
1 Датируется по почтовому штемпелю.
2 Гревс Иван Михайлович (1860—1941) — историк поздней античности и средневековья, педагог, общественный деятель, краевед, создатель экскурсионного метода, профессор С.-Петербургского (затем Ленинградского) ун-та.
Дорогой Алексей Алексеевич!
«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», сказал Тютчев в своем бессмертном «Цицероне». Близкое к этому сказал Пушкин в речи Председателя («Пир во время чумы»)1. Вот и к нам всем подошли эти «минуты роковые»; они все мерещились в какой-то неопределенной дали и вдруг нагрянули. И раздваивается душа: с одной стороны, в ней звучат мысли и настроения, созвучные стихам Тютчева, а обывательская сторона души впадает в разные тревоги и опасения. Мне удалось лишь на три дня съездить повидаться со своими, да и то дочь старшую не удалось повидать (она была на даче). Мечтал, что она проведет со мной месяц, и теперь все эти мечты рухнули. Что о себе сказать, кроме этого (по существу всегдашнего) раздвоения души на верхний и нижний этаж. О себе лично я не тревожусь, и не беспокоюсь, но о всех своих очень; они-то ведь не успели себе достроить прочный 2-ой этаж (это дело всей жизни). Все они с испорченным здоровьем (кроме младшей). Хорошо в такие минуты быть одиноким. Напишите о себе, Алеше Карамазове. Обнимаю. Ваш С. А.
1 Вероятно, Аскольдов имеет в виду след. строки Пушкина из ПИРА ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ: «Все, все, что гибелью грозит, / Для сердца смертного таит / Неизъяснимы наслажденья — / Бессмертья, может быть, залог, / И счастлив тот, кто средь волненья / Их обретать и ведать мог».
Дорогой Алексей Алексеевич!
Имел после начала войны от Вас одну открытку. Как себя чувствуете? О себе что сказать. Душевно спокоен и готов ко всему, но конечно нервы не вполне повинуются душе и в острые моменты тревожно дергаются, но потом быстро налаживаются. И моя грудная жаба иногда реагирует, но не очень сильно. Мои семейные все разбросаны. Сын с семьей и младшая дочь в Ленинграде на своих квартирах, а старшая дочь с женой недалеко от Рыбинска в Некоузском районе с детским садом. Им там хорошо. Одна беда: дочь мою нагрузили сотнею детей, а весь штат из шести человек (в том числе моя жена), и они очень устают. И каково ей: быть заменой почти сотни матерей и за всех нести ответственность и это при ее больном сердце и радикулите. Но не теряю веры в свидание с ними, а тогда и с Вами, наверно. Будьте бодры и здоровы, дорогой друг.
1. Основные проблемы теории познания и онтологии. СПб., 1900.
2. Тейхмюллер. — Энциклопедический словарь. СПб., 1901, т. XXXIIа (64), с. 768-769.
3. Философия и жизнь. Проблемы идеализма. М., 1902, с. 196—216.
4. Фантазия. — Энциклопедический словарь. СПб., 1902, т. ХХХV (69), с. 294-295.
5. Феноменализм. — Там же, т. ХХХVа (70), с. 487-490.
6. Фехнер. — Там же, с. 631-635.
7. Фихте младший. — Там же, т. ХХХVI (71), с. 59-62.
8. Фрошаммер. — Там же, т. ХХХVIа (72), с. 821-823.
9. [Рец.] О сочинении профессора Мюнхенского университета Т.Липпса «Основы логики». Перевод И. О. Лосского. СПб., 1902. — «Журнал Министерства народного просвещения», 1902, 4.344, с. 218-225.
10. Мышление, как объективно обусловленный процесс. — «Вопросы философии и психологии», 1903, кн.66, с. 80-95.
11. Чудо. — Энциклопедический словарь. СПб., 1903, т. ХХХIХ (77), с. 12-19.
12. Шеллинг. — Там же, с. 443-454.
13. Шлейермахер. — Там же, т. ХХХIХа (78), с. 686-690.
14. В защиту чудесного. — «Вопросы философии и психологии», 1903, кн.70, с. 431-474; там же, 1904, кн.71, с. 1-61.
15. Теория новейшего критицизма. — «Вопросы философии и психологии», 1904, кн.74, с. 520-549; там же, кн.75, с. 601-621.
16. Этика. — Энциклопедический словарь. СПб., 1904, т. ХIЛ (81), с. 146-164.
17. Я (в философии). — Энциклопедический словарь. СПб., 1904, т. ХЫ (81), с. 465-467.
18. Разложение марксизма. — «Новый путь», 1901, № 12, с. 86-115. [Атрибуция предположительна. Статья подписана: Алексеев].
19. О романтизме. — «Вопросы жизни», 1905, № 2, с. 20-51.
20. Имманентная философия. — Энциклопедический словарь. Дополнительный том. СПб., 1905, т. Iа (2/д), с. 821-825.
21. [Рец.] Т.Липпс. Основные вопросы этики. Пер. с нем. М. А. Лихарева под ред. И. О. Лосского. СПб., 1905. — «Вопросы жизни», 1905, № 6, с. 275-279.
22. [Пер.] Маркс К., Энгельс Ф. Буржуазия, пролетариат и коммунизм. Перевел С. А. Алексеев. Издание 2-е. Одесса, 1905.
23. [Пер.] Маркс К. Нищета философии. Перевод С. А. Алексеева. Издание 1-е и 2-е. Одесса, 1905.
24. [Ред.] Энгельс Ф. От классического идеализма к диалектическому материализму. Перевод А.Горвиц и С.Клейнер, просмотренный С. А. Алексеевым. Одесса, 1905.
25. [Пер.] Маркс К. Нищета философии. Перевод С. А. Алексеева. Издание 3-е. СПб., 1906.
26. Христианство и политика. — «Труды Киевской духовной академии», 1906, № 6, с. 230-268; там же, № 7, с. 428-453. То же (отдельный оттиск). Киев, 1906.
27. Новая гносеологическая теория Н. О. Лосского. — «Журнал министерства народного просвещения», 1906, ч. V, октябрь, с. 413-441.
28. Иуда и «другие» в понимании Л.Андреева. — «Век», 1907, № 23, с. 359-362.
29. О любви к Богу и любви к ближним. — «Вопросы философии и психологии», 1907, кн.86, с. 110-147.
30. [Рец.] Лапшин И. Законы мышления и формы познания. СПб., 1906. — «Журнал министерства народного просвещения», 1907, ч. Х, с. 172—188.
31. [Полемика с А. И. Введенским.] Религиозно-философское общество в Петербурге. — «Живая жизнь», 1907, № 1, с. 57-61.
32. О старом и новом в религиозном сознании. — «Записки С.-Пб. религиозно-философского общества» [СПб.], 1908, вып.1.
33. Старое и новое в религиозном сознании. — «Вопросы религии», вып. И, М., 1908, с. 193—222.
34. Святые как выразители христианства. — «Живая жизнь», 1908, № 2, с. 12-30.
35. К вопросу о гносеологическом интуитивизме. — «Вопросы философии и психологии», 1908, кн.94, с. 561-570.
36. [Совм. с Л.Андреевым, Н.Лосским, Д.Мережковским, В.Успенским, Д.Философовым.] Письмо редактору «Слова». — «Слово», 1909, 3 февраля, с. 5.
37. Русское «богоискательство» и Владимир Соловьев. — «Русская мысль», 1912, № 3, с. 34-41.
38. [Рец.] Антонов Н. Р. Русские светские богословы и их религиозно-общественное миросозерцание. Т.I, СПб., 1912. — «Русская мысль», 1912, № 7, с. 255-257.
39. Алексей Александрович Козлов. М., 1912.
40. [Рец.] Радлов Э. Л. Владимир Соловьев: Жизнь и учение. СПб., 1913. — «Русская мысль», 1913, № 9, с. 335-336.
41. Время и его религиозный смысл. — «Вопросы философии и психологии», 1913, кн. 117, с. 137—173.
42. Внутренний кризис трансцендентального идеализма. — «Вопросы философии и психологии», 1914, кн. 125, с. 781-796.
43. Мысль и действительность. М., 1914.
44. [Выступление в прениях об отношении общества к деятельности В. В. Розанова.] — «Записки Петроградского религиозно-философского общества», вып. IV [Пг.] 1914—1916.
45. О связи добра и зла. — «Христианская мысль», 1916, кн.4, с. 32-44; там же, кн.5, с. 57-69. То же [отдельный оттиск] Киев, 1916.
46. Памяти В. Ф. Эрна: Некролог. «Русская мысль», 1917, кн.5/6, с. 131-134.
47. Сознание как целое: Психологическое понятие личности. — «Психологическое обозрение», 1917, т. 1, № 2, с. 209-232; там же, 1918, т. 1, № 3/4, с. 421-450. То же [отдельный оттиск] М., 1918.
48. Философия и религия Фехнера. — «Вопросы философии и психологии», 1918, кн. 142, с. 130—180.
49. Религиозный смысл русской революции. — «Из глубины». Сборник статей о русской революции. М.-Пг., 1918, с. 7-45.
50. Гносеология. Пб., 1919.
51. Достоевский как учитель жизни. — «Артельное дело», 1921, № 17/20, с. 7-15.
52. Аналогия как основной метод познания. — «Мысль», 1922, № 1, с. 34-54.
53. Памяти Л. М. Лопатина: Некролог. — «Мысль», 1922, № 1, с. 150-151.
54. Время и его преодоление. — «Мысль», 1922, № 3, с. 80-97. (Публикация не завершена в связи с прекращением выхода журнала).
55. Религиозно-этическое значение Достоевского. — Достоевский. Статьи и материалы. Под ред. А. С. Долинина. Сб.1, Пг., 1922, с. 1-32.
56. Творчество Андрея Белого. — «Литературная мысль». Альманах. Пг., 1922, № 1, с. 73-90.
57. Психология характеров у Достоевского. — Ф. М. Достоевский. Статьи и материалы. Под ред. А. С. Долинина. Сб.2. М.-Л., 1924, с. 5-27.
58. Форма и содержание в искусстве слова. — «Литературная мысль». Альманах. Л., 1925, № 3, с. 305-341.
59. Концепт и слово. — «Русская речь». Сборник. Новая серия II. Под ред. проф. Л. В. Щербы. Л., 1928, с. 28-44.
60. Дух и материя. — «Новые вехи», Прага, 1945, № 2.
- ↑ 39, с. 5.
- ↑ 39, с. 217-218.
- ↑ Так называл Козлова Г.Флоровский, подразумевая, что он продолжил и развил идеи Лейбница. См.: «Богословский вестник», 1912, № 11, с. 657.
- ↑ 42, с. 795-796.
- ↑ 27, С. 433.
- ↑ 26, С. 230.
- ↑ «По поводу нового труда С. А. Алексеева-Аскольдова „Мысль и действительность“». — «Вопросы философии и психологии», 1914, № 125, с. 519-531.
- ↑ Филиппов Б. С. А. Алексеев-Аскольдов. — РУССКАЯ РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКАЯ МЫСЛЬ XX ВЕКА. Сборник статей под ред. Н. П. Полторацкого. Питтсбург, 1975, с. 186—189.
- ↑ Сведения о Золотареве заимствованы из библиографической статьи о нем В. Н. Чувакова и В. Е. Хализева для готовящегося к печати 2-го тома СЛОВАРЯ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ: 1800—1917.