Письма И. Лелевелю (Малиновский)

Письма И. Лелевелю
автор Миколай Малиновский, переводчик неизвестен

Оригинал: польский, опубл.: 1828. — Источник: az.lib.ru

Федута, А. И. Письма прошедшего времени: Материалы к истории литературы и литературного быта Российской империи

Минск: Лимариус, 2009.

Письма M. Малиновского И. Лелевелю

Разгром Виленского университета и всей системы польского образования, инициированный правительственным комиссаром при императорском наместнике в Варшаве сенатором Николаем Новосильцовым, сопровождался массовой высылкой молодых выпускников университета, членов тайных студенческих обществ филоматов и филаретов, в центральные российские губернии. Это была парадоксальная ситуация: с одной стороны, они были ссыльными, а потому находились под постоянным надзором, с другой стороны, молодые, талантливые, интеллигентные, они поступали на государственную службу, знакомились с представителями российской элиты — и были приняты, поскольку хорошим тоном и накануне декабристского восстания, и сразу же после него считалось фрондирование. Опальные были в моде.

На этом во многом строился феномен российского восприятия ссыльного Адама Мицкевича. Разумеется, его гений импровизатора — на французском языке — был очевиден. Но собственно польский язык в профессиональной литературной среде Москвы и Петербурга знали далеко не многие. В. Г. Анастасевич, П. А. Вяземский, П. И. Гаевский, начавший изучать польский язык под влиянием Ф. В. Булгарина А. А. Бестужев, разумеется, выходцы из литовских губерний К. С. Сербинович, О. И. Сенковский и тот же Булгарин — вот, пожалуй, и все.

А «поляки» — так, не вдаваясь в существенные для самих бывших подданных Речи Посполитой нюансы этнического происхождения, называли в России и выходцев из Коронной Польши, и литвинов^[1], — весьма интересовались общественной и культурной жизнью метрополии. Напомним, что активным пропагандистом русской культуры в Вильне был профессор университета И. Н. Лобойко, искренне веривший в возможность объединения «братских славянских народов» на основе близости культур и сам изучивший польский язык^[2]. В свою очередь, о новинках русской литературы извещал виленских профессоров и студентов и библиотекарь университета Казимеж Контрым, состоявший в многолетней переписке с хорошо информированным литератором, цензором и библиографом В. Г. Анастасевичем.

Дневники, письма, воспоминания ссыльной виленской молодежи хорошо изучены в Польше, где их имена — как имена пострадавших патриотов и основателей новейшей польской литературы — окружены искренним почитанием. В России они известны в гораздо меньшей степени — преимущественно в связи с причастностью некоторых из молодых виленцев к ближайшему окружению Адама Мицкевича и фигурированием в их текстах А. С. Пушкина^[3]. Вместе с тем в эго-документах ссыльных «поляков» содержится много ценной информации по истории литературного быта пушкинской эпохи.

Героем настоящей публикации является человек, известный исследователям по имени и по «Дневнику», — начинающий историк и архивист Миколай Малиновский (10.11.1799-29.06.1865).

Выпускник Винницкой гимназии, в 1821 г. Миколай Малиновский поступает в Виленский университет. Здесь он знакомится с теми, кто являлся лидером духовной жизни Вильно. Малиновский помогает библиотекарю университета Казимежу Контрыму в издании журнала «Dzieje dobroczynności». Латынь и античных авторов изучает Малиновский под руководством профессора Готфрида Эрнеста Гроддека^[4]. Навыки библиографического искусства и любовь к истории прививает ему блестящий лектор, один из крупнейших исторических мыслителей первой половины XIX в. Иоахим Лелевель^[5]. Наконец, сам Малиновский, по рекомендации Гроддека, обучает польскому языку профессора русской словесности Ивана Лобойко.

Активно стремящийся к познанию и самосовершенствованию студент, Малиновский закономерно входит в состав тайного общества филаретов — общества, ставившего своей целью просвещение и распространение любви к добру. В обществе, делившемся на несколько разрядов, Малиновский становится руководителем так называемого голубого разряда, объединявшего молодых литераторов. На этом посту он сменил Яна Чечота и Юзефа Ковалевского. Чечоту суждено стать выдающимся белорусско-польским поэтом и фольклористом, Ковалевскому — известнейшим востоковедом, исследователем Китая и Монголии. Причем их дарования, по свидетельству современников, были заметны уже тогда. Это означает, что Миколай Малиновский считается достойным членом студенческой элиты Виленского университета.

После того как тайные общества были обнаружены следственной комиссией сенатора H. H. Новосильцова, Малиновского арестовывают (между 30 октября и 15 ноября 1823 г.) и размещают в виленском Бернардинском костеле^[6]. Вместе с тем его имя не значится среди подлежащих высылке. Публикатор «Книги воспоминаний» Малиновского Юзеф Третьяк предполагает, что «тут могли сыграть какую-то роль <его> взаимоотношения с Лобойко, профессором российской литературы»^[7], который, как мы помним, брал у Малиновского уроки польского языка. Современная исследовательница Малгожата Стольцман утверждает, что «освобождением <Малиновский> был обязан усилиям Юзефа Завадского, под руководством которого собирал материалы к новому изданию „Истории литературы польской…“ Бентковского и второй части „Двух библиографических книг“ Лелевеля»^[8]. Не исключено, что за своего подопечного ходатайствовали оба — и профессор Лобойко, и руководитель университетского издательства Завадский.

Дальше в известной нам биографии Малиновского наступает перерыв. Мы не знаем точно, чем он занимался сразу же после окончания следствия. Но в 1826 г. он оказывается в столице Российской империи — Санкт-Петербурге. Судя по его собственным словам (в публикуемых ныне письмах), он сопровождает в столицу брата своей будущей супруги Эдварда Гутта, сына известного виленского аптекаря. Здесь Малиновский начинает вести дневник на латинском языке, что естественно для одного из лучших учеников латиниста Гроддека, который желает, чтобы его записи остались непонятными для возможных читателей. Дневник не на русском или французском языке, что объяснимо (эти языки возможные агенты тайной полиции знали наверняка), но и не на польском: понятная предосторожность, поскольку польский язык является родным для хозяина квартиры, где снимает комнату бывший подследственный Малиновский. Рукопись нечаянно может попасться ему на глаза. Этот хозяин — Фаддей Венедиктович Булгарин.

Малиновский поселился у Булгарина не сразу. Вместе с тем маршрут его переездов с квартиры на квартиру чрезвычайно показателен. По приезде в столицу он селится в пустующей квартире профессора Осипа Сенковского. Затем, после возвращения будущего Барона Брамбеуса из Полоцкой губернии, где он инспектировал учебные заведения, находившиеся в ведении католических монахов, Малиновский переезжает на квартиру известного деятеля польской колонии в Петербурге, ходатая по делам виленских помещиков Гаспара Жельветра. И наконец, когда сам Жельветр отправляется в путешествие (из письма Малиновского следует, что он едет в Европу, в Париж), будущему историку и архивисту предлагает свои услуги в качестве хозяина квартиры редактор «Северной пчелы».

Почему Булгарин предложил малознакомому (в общем-то) выпускнику Виленского университета поселиться у себя на квартире, наверняка мы не знаем — только по версии самого Малиновского. Можно лишь предположить три причины подобного его решения.

Первая — возможная рекомендация Иоахима Лелевеля, с которым Булгарин ранее состоял в переписке по поводу написания им рецензии на «Историю государства Российского» H. M. Карамзина^[9]. В любом случае Булгарин знал, что имеет дело с учеником уважаемого им историка, поскольку позже именно через Малиновского Лелевель просит Булгарина вернуть ему рукопись его рецензии.

Вторая возможная причина — для Булгарина важно знакомство с покровительствовавшим Малиновскому Иваном Лобойко. Лобойко сотрудничает с изданиями Булгарина (А. Ф. Воейков в сохранившемся в фонде Лобойко в Государственном историческом архиве Литовской Республики письме к Ивану Николаевичу даже жалуется на то, что это сотрудничество идет чуть ли не в ущерб его журналам). Отношения у Булгарина с Лобойко старые, они знакомы еще по Вольному обществу любителей российской словесности, в котором оба состояли.

Третий путь — рекомендация от Казимежа Контрыма, с которым Булгарин был знаком, ибо состоял в известном виленском Обществе шубравцев (бродяжек) — кружке интеллигенции, ставившем перед собой задачи нравственного совершенствования современного общества путем обличения его недостатков и выпускавшем с этой целью сатирическое издание «Уличные ведомости». Булгарин начинал публиковаться (на польском языке) в «Ведомостях» и других журналах, к которым имели отношение члены общества.

Вероятность протекции со стороны виленского типографа и книгоиздателя Юзефа Завадского представляется нам не слишком большой: как раз в этот период их отношения с Малиновским достаточно напряжены. Однако даже одной из упомянутых выше рекомендаций было бы достаточно, чтобы Булгарин, всегда радушно принимавший своих земляков-литвинов, оказывавший им всевозможную протекцию, согласился помочь начинающему историку Малиновскому. Учитывая же, что кроме официального рекомендательного письма Малиновский по праву мог сослаться на всех троих своих покровителей, редактор «Северной пчелы» с готовностью согласился предоставить ему одну из комнат в своей большой петербургской квартире (тем более что он держал, как следует из опубликованного «Дневника» Малиновского, и других квартирантов).

При этом показательно, что Булгарин, к которому благоволили далеко не все представители власти, еще совсем недавно не горел желанием вообще встречаться с представителями виленской молодежи, о чем и уведомлял, в частности, того же Лелевеля в письме от 15 июня 1824 г.: «Прошу сообщить Контрыму, Онацевичу, Шидловскому, чтобы не рекомендовали мне виленской молодежи, потому что от виленской молодежи больше беды, чем пользы. Я вообще ни одного из студентов у себя принимать не буду, да хранит их Бог, а нам, мирным литераторам, нужно их сторониться»^[10]. Тем не менее для Малиновского он сделал исключение.

О том, что Булгарин оказывал и иную протекцию своему молодому земляку, косвенно свидетельствует тот факт, что Малиновскому удалось получить доступ к легендарной библиотеке братьев Залуских, после разделов Речи Посполитой перешедшей в собственность России (фактически похищенной у Польши) и влившейся в состав Императорской публичной библиотеки. Основу библиотеки составляла polonica — книги и рукописи, посвященные Речи Посполитой и ее культуре. Специалистов, знающих польский язык, среди штатных сотрудников Публичной библиотеки в этот период практически не было. Малиновский неоднократно обращался к ее директору, А. Н. Оленину, с просьбой разрешить ему работать с фондами библиотеки Залуских, но, как свидетельствует он сам в своем «Дневнике», Оленин весьма неодобрительно относился к этому интересу молодого литвина, так что тому приходится даже обращаться за рекомендацией к управляющему канцелярией Государственного Секретариата Царства Польского Игнацию Туркуллу^[11]. Понятно, что получить такую рекомендацию без чьей-то мощной поддержки далеко не самому благонадежному молодому человеку вряд ли удалось бы. Однако, на первый взгляд, все разрешилось благополучно. В результате Малиновский «описал библиотеку Залуских и подготовил „Мемориал по вопросам Польского Отдела Императорской Публичной Библиотеки“. Добивался в нем надлежащего хранения вывезенных туда материалов, посвященных Польше, которыми должен заниматься библиотекарь, назначенный Ягеллонским университетом, с помощниками, делегированными Варшавским университетом и Обществом Друзей Наук»^[12]. Это требование, граничащее с дерзостью, разумеется, принято не было, и благосклонности директора библиотеки, судя по всему, Малиновский лишился.

Однако именно Малиновскому и другому недавнему виленскому арестанту, сыну бывшего ректора Виленского университета Франтишку Малевскому удается получить официальное дозволение издавать польскоязычную частную газету. Так появился «Tygodnik Petersburski», ставший несомненной вехой в истории польской культуры и одновременно оплотом консервативного крыла польской общественной мысли, лояльного к имперским властям. Поскольку известно, что Булгарин несколько позже ходатайствовал за еще одного виленца, Адама Гонория Киркора, добиваясь разрешения выпускать ему польскоязычное издание (хотя и безуспешно), есть основания полагать, что и в случаях с Малиновским и Малевским не обошлось без его протекции.

Закономерно, что двумя центральными фигурами «Дневника» Малиновского становятся Адам Мицкевич^[13] и Фаддей Булгарин. Малиновский и в Петербурге продолжает общаться преимущественно со своими земляками. 1827—1830 годы — годы образования в столице империи своеобразной польско-литовской колонии. Один из естественных центров ее интеллектуальной жизни — дом Булгарина, одно из ключевых событий — пребывание в Петербурге наиболее выдающегося поэта, пишущего на польском языке, — Мицкевича.

Булгарин предстает перед нами как радушный хозяин, за столом которого собираются и домочадцы, и многочисленные гости. Среди них художник и мистик Юзеф Олешкевич, увековеченный Мицкевичем в «Дзядах» и Пушкиным в примечаниях к «Медному всаднику», воспетый Пушкиным в «Руслане и Людмиле» блестящий рисовальщик Александр Орловский, первый иллюстратор мицкевичевского «Конрада Валленрода» Винцент Смоковский, автор парных портретов Мицкевича и Пушкина Валентий Ванькович. Из людей пишущих следует отметить, разумеется, Пушкина, «первого из поэтов российских» (см. запись в «Дневнике» Малиновского от 7 января 1828 г.), частого гостя Булгарина, журналиста, писателя, ученого Осипа Сенковского, соредактора Булгарина Николая Греча, литераторов и цензоров Василия Анастасевича и Константина Сербиновича, известного китаиста и монголоведа о. Иакинфа Бичурина, редактора уже упоминавшейся нами газеты «Tygodnik Petersburski» Юзефа Пшецлавского^[14] (будущего мемуариста, фигурирующего в русской литературной традиции под именем Осипа Пржецлавского и известного под псевдонимом Ципринус, первого переводчика на польский язык пушкинской «Пиковой дамы»). Наконец, показательна последняя запись, оставленная Малиновским в дошедшем до нас тексте дневника: «Пообедал дома с Б<улгариным> и отцом Иакинфом, который зачитывал мне отдельные места из своего описания Монголии. На обед были приглашены мать и три сестры несчастных юношей Николая, Петра, Александра, Михаила и N (?) Бестужевых.

Не знаю, каким образом случилось, что я, который никогда не знал этих людей, не видел этих женщин — объятый какой-то грустью, тихой болью почувствовал несчастье этой семьи. „Sacra re miser“, — говорит Сенека; насколько точно и правдиво это замечание римского философа, сегодня я понял лучше всего» («Дневник» Малиновского, 4 апреля 1828 г.).

Речь идет о сестрах декабристов Бестужевых, пытавшихся в это время облегчить участь своих сосланных братьев. В частности, Е. А. Бестужева обратилась с этой целью и к Булгарину, бывшему в свое время активным участником литературной группы А. А. Бестужева — К. Ф. Рылеева и «вкладчиком», как было принято тогда говорить, их альманаха «Полярная звезда». К чести Булгарина должно быть сказано, что он не уклонился от этой возможности сделать доброе дело, тем более что часть рылеевского рукописного архива, как известно, хранилась у него дома. И тот факт, что квартирант присутствует на обеде с членами семьи государственных преступников, свидетельствует о степени доверия к нему со стороны Фаддея Венедиктовича.

Булгарин делится со своим квартирантом собственным мнением по поводу событий литературной жизни. Несомненно, в ряде случаев Малиновский разделяет булгаринские подходы. Об этом свидетельствует, например, запись, сделанная им 26 ноября 1827 г.: «Домой вернулся в 10 часов вечера и навестил Б<улгарина>, которого застал за работой. Среди россиян есть замечательный поэт Евгений Боратынский, который пишет прекрасные стихи; он же не раз своим ехидством задевал Б<улгарина>, но тот без всякого предубеждения и спокойно рассмотрел его произведения^[15]». Очевидно, что здесь Малиновский почти пересказывает булгаринские реплики.

Явно не симпатизирует Малиновский Осипу Сенковскому, предстающему на страницах его «Дневника» злым и холодным, хотя и остроумным человеком:

«Пришел Сенковский узнать, где живет цензор Сербинович, потому что хотел передать ему свою полемику с Гамером о происхождении русского народа на основании сведений восточных писателей. Из того, что говорил, нет ничего, достойного запоминания» (запись от 5 декабря 1827 г.).

«Наконец вернулся мой сожитель, а тотчас за ним появился Юз<еф> Сенк<овский>. Рассказал множество забавных побасенок. Среди них и следующая: до сих пор есть в петербургском университете профессор права по фамилии Боголюбов. За несколько лет до того случилось, что министр просвещения прислал ему какие-то книги для изучения, могут ли они использоваться в школах. Среди прочих была также греческая хрестоматия Якобса и немецкая Гедике. Наш Боголюбов, прочитав „христоматия“, подумал, что в этих книгах говорится о Божьей Матери, а потому посоветовал отослать их в Св<ятейший> Синод. И не хотел слышать каких бы то ни было объяснений» (запись от 15 декабря 1827 г.).

«С мнением Мицк<евича> о Сенк<овском> охотно соглашусь, потому что он правильно считает его человеком пропащим» (запись от 16 декабря 1827 г.).

«Сенк<овский> представлял прекрасный пример циничной злости, Мицкевич же — большой силы диалектики, при помощи которой успешно его побеждал. После обеда снова спорили друг с другом… Сенк<овский>, в частности, подверг критике его <Мицкевича> пьесы, недавно изданные (Сонеты), утверждая, что поэт сильно провинился тем, что хотел употребить в своих стихах восточные метафоры, обороты речи и т. п., не зная в точности ни азиатских языков, ни литератур этих народов. Вооружившись цензорскими розгами, прошелся по всем подряд сонетам и, должен признать, что увидел и продемонстрировал множество ошибок — бегло, остроумно, справедливо и верно; что до отдельных вещей, я все-таки придерживаюсь иного мнения» (запись от 17-18 декабря 1827 г.).

«Сенк<овский> стрелял парадоксами во все время обеда» (запись от 27 декабря 1827 г.).

«После часа, приятно проведенного в разговоре с ним <Мицкевичем>, пошел на обед к Булгарину… После обеда играли в карты. Пришел Малевский, а вскоре после него Мицкевич. Немного выиграл, но поскольку <Мицкевич> все время дискутировал с Сенк<овским>, бросил игру и присоединился к ним. Сенк<овский>, чтобы удержаться на плаву, хотел нас разъединить, чтобы проще взять верх в споре, но я обругал его, процитировав текст Евангелия: „Пришел неприятель, посеял плевелы в пшеницу и ушел“ (Матфей, XIII, 25). Сенк<овского> осмеяли, и он отступил от своего намерения. Началась беседа на разнообразные темы, в ходе которой Сенк<овский> по своему обычаю завзято защищал разные парадоксы. Среди прочего превозносил он под небеса Новосильцова, уверяя, что школы (в Виленском учебном округе. — А. Ф) сейчас устроены лучше, имеют более полезную программу, чем раньше, и даже литература сейчас там процветает. Б<улгарин> же напомнил ему, что он сам четыре года назад… лично осыпал Пеликана (ректора Виленского университета, назначенного на этот пост Новосильцовым. — А. Ф) наихудшими упреками» (запись от 15 января 1828 г.).

На последней записи следует остановиться особо. Та пренебрежительность, с которой Сенковский относится и к собственному происхождению, и ко всему, связанному с его малой родиной, как раз и делает его столь антипатичным в глазах Малиновского. Булгарин, демонстрирующий уважение и к собственной истории, и к истории своей родины, пользуется у Малиновского гораздо большим уважением: «После обеда прибыл Орловский и принес обещанный Б<улгарину> портрет, представляющий Григория Кастриота Скандербега как живого. С наивысшей благодарностью принял Б<улгарин> этот подарок^[16] и, желая отблагодарить взаимностью, дал знаменитому художнику изображение мужа, равного древним, Тадеуша Костюшко, вместе с кусочком орденской ленты Белого Орла. Чудно, с каким волнением принял Орловский этот драгоценный дар» (запись от 6 января 1828 г.).

При этом того же Булгарина осуждают, почувствовав малейшее неуважение к соотечественникам: «Б<улгарин>, упрошенный всеми, прочел несколько фрагментов своего произведения (Жиль Блас) (имеется в виду „Иван Выжигин“. — А. Ф.), но почти все его осудили, потому что несправедливо и зло показал поляков. Мы же, которые и чтим предков, и занимаемся благородным исследованием древности, с огорчением слушали, как злоупотребляет искусством своего воображения и речи очень талантливый человек ради бредней такого рода. Не потому, как если бы мы думали, что „тот стар и невинен, кто прожил сто лет“, но потому, что [говорил] с пренебрежением о предках, чью наготу не следует показывать^[17], из-за того только, что их время было несколько грубовато» (запись от 15 января 1828 г.).

Это чрезвычайно интересное замечание. Известно, что русские читатели «Ивана Выжигина» именно первые главы романа, посвященные детству заглавного героя, прошедшему в белорусских губерниях, считали наиболее удачными. В данном случае налицо разница в восприятии: то, что представители одной нации воспринимают спокойно как их не касающееся напрямую, вторые воспринимают болезненно — их чувства это затрагивает. При этом сатира Булгарина осуждается не потому, что она несправедлива, и не потому, что она излишне остра (сатира И. Красицкого и Ю. У. Немцевича, как известно, стала классикой еще при их жизни), а потому — и это как раз и прочитывается в библейских аллюзиях его квартиранта — выносится за пределы национального читательского круга.

При этом Малиновский искренне симпатизирует Булгарину-писателю: «Читали некоторые произведения Б<улгарина>, полные таланта и хорошо написанные» (запись от 27 ноября 1827 г.).

Малиновский обращает внимание на определенные нюансы во взаимоотношениях между писателями, входящими в один и тот же круг. Так, например, Сенковский может придти к Булгарину на обед без предупреждения, но сам Булгарин не может себе этого позволить, чем Сенковский пользуется в самый неожиданный для Булгарина момент: «Через час (Мицкевич и Малевский. — А. Ф.) ушли, просив нас, чтобы мы пришли утром на завтрак к Сенк<овскому> Юзеф<у>, но поскольку мы (Булгарин и Малиновский. — А. Ф) не были приглашены им самим, то, не желая быть назойливыми гостями, решили туда не идти» (запись от 7 декабря 1827 г.).

Позже Сенковский вновь повторит этот же трюк, причем в аналогичной ситуации: он вновь ждал к себе Мицкевича.

Но Сенковский и Булгарин объединяются в тот момент, когда Малиновский совершает, по их мнению, недопустимую оплошность. Это связано со скандалом вокруг публикации в варшавской «Газете польской» частного письма Малиновского известному ходатаю по петербургским судебным инстанциям Гаспару Жельветру, в котором квартирант Булгарина описывает, как слушатели принимали импровизацию Мицкевича 24 декабря 1827 г. (едва ли не единственное описание импровизации Мицкевича о судьбе известного деятеля Речи Посполитой Самуэля Зборовского, дошедшее до нас в двух описаниях Малиновского — в «Дневнике» и в письме Жельветру, — позже подвигнет другого великого польского поэта, Юлиуша Словацкого, знакомого, конечно, с опубликованным текстом письма Жельветру, написать произведение на ту же тему): «Не знаю, кто поместил отрывок из этого письма в варшавской „Газете Польской“. Неосторожность этого человека оказала мне плохую услугу. Сенк<овский>, Конарс<кий> (известный педагог Михал Конарский. — А. Ф.) и Б<улгарин> обрушились на меня, ставя в вину излишнюю благожелательность к Адаму. Наконец буря утихла, но сегодня перед обедом пришел Б<улгарин> и сказал мне, что великий князь (Константин Павлович, главнокомандующий войсками Царства Польского. — А. Ф.) писал к Бенкендорфу, прислал номер газеты и жаловался, что человек, который из-за политических преступлений был осужден на изгнание, получил всеобщую благосклонность в столице Империи. Поскольку он считает это крайне опасным, предупреждает, чтобы внимательнее отслеживали все его шаги и т. д. Предпочел бы умереть, нежели это делать. Или если бы по неосторожности сам на себя навлек несчастье, сносил бы это терпеливей; но, думаю, ничего трагичнее не может быть, чем задеть порядочного человека, сделать несчастным друга. Утешил меня Б<улгарин>, уверив, что был у Бенк<ендорфа>, который поручил ему ответить великому князю. Он же обещал написать если не с пользой для А<дама> М<ицкевича>, то, по крайней мере, не для того, чтобы повредить. А именно, напишет, что М<ицкевич> находился тут под постоянным наблюдением, а что касается опубликованного письма, то написано оно было ради шутки, чтобы унизить его недоброжелателей в Варшаве. Умерил он немного мою тоску, но не вернул мне, однако, покоя» (запись от 21 марта 1828 г.).

Этим скандал не закончился. Поскольку Константин Павлович провел и собственное расследование, результаты которого серьезно расходились с версией, вымышленной Булгариным, было решено (запись от 24 марта 1828 г.), чтобы Малиновский не выезжал из Петербурга и во всяком случае никак больше не давал о себе знать в Польше. Вероятно, эта история и стала причиной того, что Малиновский прекратил вести свой дневник.

Вместе с тем Малиновский оставил еще один комплекс документов, которые до сих пор полностью не были опубликованы. Это хорошо известные в среде профессиональных полонистов письма к бывшему профессору Виленского университета Иоахиму Лелевелю. Переписка ученика и учителя шла с 1824 г., когда Лелевель был вынужден покинуть кафедру в Вильне в связи со следствием по делу филоматов и филаретов^[18], и до 1830 г., когда Лелевель стал членом революционного правительства в Варшаве и затем эмигрировал после поражения восстания. Комплекс писем Малиновского Лелевелю за эти годы хранится в Ягеллонской библиотеке в Кракове (копии, снятые в начале XX в., вероятно, известным историком Виленского университета Людвиком Яновским, хранятся в рукописном фонде научной библиотеки Вильнюсского университета).

Письма Малиновского Лелевелю полностью никогда не публиковались. В печати появлялись лишь небольшие фрагменты. В частности, уже в 1876 г. в третьем томе корреспонденции Адама Мицкевича сын поэта, Владислав Мицкевич, напечатал фрагмент письма от 28 декабря 1827 г., содержащего описание прибытия автора «Валленрода» в Петербург (этот же фрагмент в 1999 г. был воспроизведен Збигневом Судольским в третьем томе его фундаментального издания «Listy z zesłania»). Нами было опубликовано еще одно письмо (в оригинале и в нашем переводе)^[19], в котором упоминаются имена Е. А. Боратынского, А. С. Грибоедова и О. И. Сенковского. В целом же этот интересный эпистолярный памятник еще нуждается в изучении и полной публикации.

Учитывая тему нашей статьи, мы публикуем лишь те письма Миколая Малиновского Иоахиму Лелевелю, которые написаны в период проживания бывшего ученика «брюссельского отшельника» в Петербурге, то есть с 1826 по 1 июля 1829 г., когда Малиновский непосредственно приступил к исполнению обязанностей генерального архивариуса Прокуратории Радзивилловской комиссии (назначен 1 ноября 1828 г.)^[20]. Публикация осуществляется по оригиналам, хранящимся в фонде И. Лелевеля в библиотеке Ягеллонского университета в Кракове (Польша). Перевод писем с польского осуществлен Д. Ч. Матвейчиком под редакцией А. И. Федуты. Перевод фрагментов с латинского языка — Н. Романовского. Комментарий — А. И. Федуты. Нумерация публикуемых писем соответствует их последовательности и обозначает их место в общем комплексе писем М. Малиновского к И. Лелевелю (BJ, rkps 4435).

Публикатор благодарит за консультации и оказанную помощь проф. Л. Суханека и проф. В. Г. Щукина (Краков), А. И. Рейтблата (Москва), П. М. Лавринца (Вильнюс), проф. Н. В. Николаева и Н. Г. Патрушеву (Санкт-Петербург), Н. Романовского (Минск), а также сотрудников читального зала научных работников и отдела редкой книги Национальной библиотеки Беларуси.

Письма М. Малиновского И. Лелевелю

№ 18

BJ, rkps 4435, к. 565-566

Мне стыдно, что, взяв перо в руки впервые после такого долгого молчания, я вынужден обременять моего милостивого и благодетельного друга своими просьбами¹. Из приложенного здесь письма Вы поймете, о чем идет речь. Мне нужна только Ваша помощь, чтоб Вы соизволили или непосредственно сами, или через лиц, близких к графу Залускому², вступиться за меня, чтоб я мог получить эту должность и на хороших условиях в таком дорогом для меня месте. В этот раз я ничего не пишу о себе, я болен и очень устал, надеюсь в ближайшую среду дать Вам обширный отчет о моем здесь пребывании, только мне неприятно оправдываться, что я до сих пор не писал. Я все время надеюсь вскоре вернуться в Вильно, я хотел оттуда возобновить прерванные отношения, но когда мое здесь пребывание чрезмерно затянулось, то я почувствовал себя виноватым. Соизвольте милостиво простить мне эту нерадивость, которая ни в коем случае не идет от сердца, и я обещаю в дальнейшем исправиться.

Мне здесь было обещано место библиотекаря, но так как это еще зависит от разных причин, то я предпочел бы похлопотать о краковском³. Если это не удастся, то я окажусь в странном положении: возвращаться в Вильно незачем, сидеть здесь не для чего. Не знаю, что мне предпринять, но надеюсь, что если что-либо возможно сделать, то милостивый государь мой ничем не пренебрежет.

Сенковский⁴ сегодня должен был писать графу, не знаю, сдержал ли он слово. Однако я не считаю, что мое письмо будет некстати, даже если будет получено перед письмом Сенковского. Когда Вы изволите ответить мне, то это можно делать через обычного курьера. У меня есть знакомые в бюро Государственного Секретариата⁵, они сразу же перешлют. Я просил уведомить меня, вернулся ли уже князь Адам⁶ или когда ожидается <его возвращение>.

Я не могу дольше писать, я слишком устал. У меня едва хватает силы сердечно обнять моего милостивого Государя. Вверяю себя Вашей заботливой памяти, искренний и благодарный друг

Миколай Малиновский

13 апреля

1827 г. Петербург

¹ Характеризуя отношения, сложившиеся между И. Лелевелем и его студентами (в частности, и М. Малиновским), биограф историка А. Сливиньский пишет: «К нему тянулась молодежь, и он тянулся к молодежи. Он умел быть одновременно профессором и братом. Спустя много лет разбросанные по всему свету студенты Виленского университета с волнением вспоминали те времена, когда счастливая судьба позволяла им общаться с любимым профессором. Они окружили его уважением и любовью, нашли же в нем горячего защитника и опекуна» (цит. по: Sliwinski A. Joachim Lelewel. Zarys biograficzny. Lata 1786—1831. Warszawa, 1932. S. 78-79).

² Залуский Юзеф (ум. 1866) — граф, генерал, представитель аристократического рода меценатов Залуских, дядя Юзефы Лелевель — жены брата И. Лелевеля, Прота Лелевеля. С 1826 г. — генеральный куратор научных учреждений Вольного города Кракова и его округа. Добивался открытия при Петербургской императорской публичной библиотеке ставки библиотекаря, который занимался бы книгами и рукописями на польском языке, в том числе — из знаменитой библиотеки Залуских, вывезенной российскими войсками после разделов Речи Посполитой. Библиотека Залуских была конфискована по инициативе Екатерины II, поскольку, по мнению императрицы, именно из книг патриотического содержания поляки набирались бунтарского духа.

³ Насколько вытекает из контекста, Малиновский рассматривал возможность переезда для работы в Краков, в библиотеку Ягеллонского университета.

⁴ Сенковский Осип Иванович (Юзеф Юлиан) (1800—1858) — выпускник Виленского университета, выдающийся ориенталист, профессор Петербургского университета. Русский писатель и журналист, редактор журнала «Библиотека для чтения». Получил широкую известность под псевдонимом Барон Брамбеус. Некоторое время М. Малиновский жил у него на квартире. В одном из писем Ю. Завадскому (от 19 октября 1826 г.) он указывает: «Адрес: Николаю Ивановичу Малиновскому в Коллегиях, в квартире г-на профессора Сенковского, Васильевский Остров» (см.: Materjały do dzejów literatury i oświaty na Litwę i Rusi. Z archiwum drukami i księgami Józefa Zawadskiego w Wilnie z lat 1805—1865. T. I. Wilno, 1935. S. 280).

⁵ Имеется в виду Государственный Секретариат Царства Польского.

⁶ Чарторижский Адам Ежи (1770—1861) — один из ближайших советников и друзей Александра I, член Государственного совета и сенатор. Крупнейший политический деятель Полыни первой трети XIX в. В 1803—1824 гг. — попечитель Виленского учебного округа. При Николае I перешел в оппозицию русскому правительству, участвовал в восстании 1831 г., потом жил в эмиграции. М. Малиновский рассчитывал на его протекцию при трудоустройстве в библиотеку.

№ 19

BJ, rkps 4435, к. 567-568

Дня 1 июня 1827 г. Петербург

Ваш ответ обязывает меня к новой благодарности. Вы мне прощаете нерадивость в писании, самым активным образом выполняете мои просьбы и разрешаете обращаться к Вам по любому поводу. Судьбой всей моей жизни я буду обязан Вашей опеке и заботливой поддержке. Я не отвечал до сих пор, так как не мог встретиться с господином Сенковским, несколько недель я осведомлялся о нем, но мне всегда было трудно застать его дома. Только вчера я поговорил с ним. Я сообщил ему, что через Ваше посредничество Булгарин⁷ ответил графу Залускому. Сенковский говорил мне, что уже 3 раза писал графу, что завтра напишет еще раз, прося ускорить это дело, что здесь на месте он займется тем, чтобы дело кончилось успешно. А потому с этой стороны можно быть полностью спокойным.

Вы пишете, что не понимаете, что я пишу насчет обещанного мне места. Я вынужден пояснить. Я приехал сюда, скорее, чтобы проводить Эдварда Г<утта>⁸, чем с целью добиться какого-либо места. Не желая, чтобы это путешествие стало совсем бесполезным в отношении Бент-ковского⁹, я начал ходить в Библиотеку¹⁰. Я нашел ее в чрезвычайном беспорядке. Будучи малоизвестным, поначалу я не мог даже иметь свободный доступ, но немного позже мне удалось большее. Я познакомился с иными собраниями книг и рукописей. Я видел, что никто ими не занимается. Тогда у меня появилось желание остаться здесь при библиотеке. Нет никого, кто бы хотел заниматься этим. Благородный Александр Востоков¹¹, библиотекарь, потому как плохо читает по-польски, был силой прикреплен к ней, но он был бы сердечно рад избавиться от утомительного занятия собранием книг, не приведенным в порядок и не каталогизированным. Я обратился к нему, прося об указании мне способа ходатайствовать об этой службе. Он ответил мне, что надо действовать путем рекомендации к господину Оленину¹², от которого единственно это зависит. Я обратился к господину Северину Потоцкому¹³, который активно взялся за это дело. Я подал прошение, в котором старался перечислить, насколько мои услуги могли бы быть полезны библиотеке. Оленин согласился, хотя под видом отсутствия вакансий отказал в этот раз, однако обещал позже устроить меня¹⁴.

Обслуга библиотеки состоит из 14 мест. Несколько из них не занято. Трое выбыли, а их места не заняты, так как Директор считает, что и меньшего числа достаточно, а лучше оплачивать служащих. В настоящее время они получают на содержание: старшие по 1200, младшие по 800 рублей ассигнациями. Оленин говорил о новой организации и новом большем штате и в этом случае обещал вспомнить обо мне. Тем временем я узнал, что господин Тадеуш Булгарин уже давно находится в списке кандидатов; я точно знаю, что Оленин никоим образом не сможет минуть его, поэтому я убедился, что обещание мне места библиотекаря польских книг было мнимым. Я поговорил с Булгариным, который охотно согласился отказаться от своего места в мою пользу, но надлежало ожидать нового штата, который Бог знает, когда стал бы набираться, а мне становится все трудней содержать себя здесь в Петербурге. Пришлось бы неизвестно как долго ожидать и жить Бог знает каким образом. Когда я говорил об этом Сенковскому, он сказал мне, что господин граф Залуский, будучи здесь в Петербурге в прошлом году, докладывал Его Величеству, что именно польская библиотека находится в чрезвычайном беспорядке, что Его Величество Император соизволил уполномочить его к употреблению средств для выхода из подобного положения, к опеке над ее пополнением и сохранением; что граф предложил ему (Сенковскому) место библиотекаря, что он, не имея возможности принять его, хочет предложить меня. Я охотно принял это, написал графу, отдал свою судьбу в Ваши руки, и мой милостивый благодетель своей заботой приобрел новые права на мою безграничную благодарность. Я уже говорил, что обещанное мне Олениным и Булгариным место зависит от разных причин, и так как назначенный графом библиотекарь мог бы сделать совершенно ненужное назначение на должность директора, то я предпочитаю добиваться назначения меня из Кракова. Мое менее зависимое положение оставило бы мне больше свободы в моей работе.

От графа-полковника после виленского у меня не было никакого [иного] предложения, хотя он пообещал ксендзу Алоизию¹⁵, что возьмет меня palam¹⁶ в Краков, видимо, обстоятельства не позволили ему сделать этого. Я прошу у Вас совета, должен ли я написать графу, благодаря его за обещание и прося об ускорении дела? Если будет прислано письмо министру Грабовскому¹⁷, то я уверен, что пойдет хорошо, у меня есть знакомые…¹⁸, которые помогут мне. Благородный генерал чрезвычайно порядочен и известен Его Величеству. Генерал-адъютант Бенкендорф¹⁹ замолвил за меня слово. Я не ожидаю малейшего препятствия. Я только не знаю, как это письмо будет составлено: буду ли я считаться здешним библиотекарем или же зависимым от Краковского университета, буду ли подчиняться Комиссии вероисповеданий и просвещения в Царстве <Польском>; этот последний <вариант> я считал бы самым лучшим, но тогда откуда выплачивалось бы жалованье и т. д. Если бы опека ограничивалась только предложением меня на место библиотекаря под начало господина Оленина, то я опасаюсь, чтобы это не компрометировало меня в его глазах, потому как тогда бы он совсем недоброжелательно ко мне относился и мог бы доставлять любые неприятности. Я был бы рад ускорить это дело, так как, повторяю, жизнь стоит здесь дорого, а мои средства весьма скромны.

Я весьма сожалею, что не издал биографию Гроддека до моего отъезда²⁰. Теперь я вынужден воздержаться или до возвращения в Вильно, или до окончания дела о месте библиотекаря. Я могу <ее> немедленно напечатать здесь. Людвик Бернатович²¹, заслуживший благодарность своего покорного слуги, хочет выделить средства на печать этой книги. Можно бы было что-то дописать, что-то заменить, так как у меня руки были бы не так связаны. Однако, не имея теперь возможности сделать что-либо, я посылаю Вам каталог рукописей, составленный так, как я думаю печатать его в дополнениях²². Не знаю, застанет ли мое письмо Вас в Варшаве. Тем не менее я надеюсь, что Вы до святого Яна останетесь дома. Если мое письмо дойдет к Вам в Луцке, то прошу у Вас рекомендательное письмо к епископу Пивницкому²³. Я б хотел познакомиться с благородным прелатом, но не могу воспользоваться этой чудесной возможностью [кроме] как через рекомендацию благороднейшего из людей. Вверяю себя памяти и сердечно Вас обнимаю

Искренний друг Миколай

Чарновский²⁴ здесь живет постоянно, хотя не состоит на службе. Он добивается своих денег, потерянных на Слувольдзе (?). Это самый пламенный англоман, но так как он гол, то не может держать пари, бегать на скачки и участвовать в петушиных боях. Он благодарен Вам, что Вы его помните.

Сюда недавно прибыли Ульдынский²⁵, Крушчиньский²⁶, Пташинский²⁷, Альбин Пиотровский²⁸, Сосновский²⁹, Марек Пясецкий³⁰.

⁷ Булгарин Фаддей Венедиктович (Ян Кристоф Тадеуш) (1789—1859) — писатель и журналист. Редактор журналов «Литературные листки», «Северный архив», «Эконом», издатель альманаха «Русская Талия на 1825 год», редактор газеты «Северная пчела». В его квартире в Петербурге жил М. Малиновский.

⁸ Спутником М. Малиновского в путешествии в Петербург был Эдвард Гутт, сын виленского аптекаря Ежи Гутта, один из братьев будущей супруги Малиновского. Его имя часто фигурирует на страницах «Дневника» Малиновского.

⁹ Бентковский Феликс (1781—1852) — известный польский библиограф и историк литературы, автор двухтомной «Истории польской литературы» (1814). Известный виленский издатель и типограф Юзеф Завадский инициировал подготовку третьего тома, посвященного современной польской литературе, и Малиновский помогал ему в сборе информации и описании выходящих изданий, что он и имеет в виду, говоря что посещение библиотеки делает его путешествие в Петербург небесполезным. Однако этот проект ничем не закончился.

¹⁰ Имеется в виду Императорская публичная библиотека.

¹¹ Востоков (Остенек) Александр Христофорович (1781—1864) — поэт, филолог, с 1841 г. — член Императорской Академии наук. С 1828 г. заведовал библиотекой Румянцевского музея.

¹² Оленин Алексей Николаевич (1763—1843) — русский историк, археолог, художник, государственный деятель. С 1804 г. почётный член Академии художеств, с 1817 г. ее президент, с 1811 г. директор Императорской публичной библиотеки, член Государственного Совета (с 1827 г.).

¹³ Потоцкий Северин Осипович (1762—1829) — граф, действительный тайный советник, сенатор с 1801 г., член Государственного Совета.

¹⁴ Известно, что А. Н. Оленин активно препятствовал польским интеллектуалам в работе с польскими книгами и рукописями, находившимися в фондах Публичной библиотеки. Одним из немногих исключений был митрополит Ст. Богуш-Сестренцевич, которому личным распоряжением Оленина было разрешено брать интересующие его издания на дом (о чем свидетельствуют его письма Сестренцевичу, публикуемые в настоящем издании, с. 97-104). Малиновскому же так и не удалось добиться разрешения работать с польскими рукописями.

¹⁵ Имеется в виду ксендз Алоизий Осинский (1770—1842) — историк, библиограф, языковед. Член Общества друзей наук (1818). Член Виленского университета (1826). Ректор Виленской духовной академии (1833—1839).

¹⁶ Непосредственно (лат).

¹⁷ Имеется в виду Станислав Грабовский (1780—1845) — министр просвещения Царства Польского с 1820 г.

¹⁸ Несколько букв не читаются — дефект листа.

¹⁹ Вероятно, речь идет о Константине Христофоровиче Бенкендорфе (1785—1828) — генерал-адъютанте, генерал-лейтенанте с 1826 г., брате А. X. Бенкендорфа.

М. Малиновский работал над биографией своего университетского профессора Г. Э. Гроддека, однако так и не закончил свой труд. См.: Młodecki S. Gotfryd Emest Groddeck. Studium biograficzne na podstawie notat Mikołaja Malinowskiego // Pamiętnik Biblioteki Kórnickiej. Z. 6. 1958. S. 301—350.

²¹ Бернатович Людвик — польский писатель, автор повестей из истории древней Литвы.

²² Вероятно, имеется в виду дополнение к книге Бентковского (см. примечание 9).

²³ Пивницкий Михал (ум. 1827) — каноник, затем епископ луцкий. Судя по воспоминаниям брата историка, П. Лелевеля, этот «хитрый иезуит» неоднократно бывал у них в доме. См.: Lelewel P. Pamiętniki i diariusz domu naszego. Wrocław: Ossolineum, 1966. S. 245. (Возможно, в честь него И. Лелевель избрал в качестве одного из своих псевдонимов «Пивницкий»).

²⁴ Чарновский — неустановленное лицо.

²⁵ Ульдынский Юзеф (1792—1863) — профессор права и истории Кременецкого лицея. Его исторические труды доброжелательно рецензировал И. Лелевель.

²⁶ Крушчиньский Александр — член общества филаретов.

²⁷ Пташинский Антоний — выпускник Виленского университета, член общества филаретов.

²⁸ Пиотровский Альбин (1807—1876) — выпускник Кременецкого лицея, учился в Виленском, а затем в Петербургском университетах. Согласно некоторым данным, участник восстания 1830—1831 гг.

²⁹ Сосновский Леопольд (род. 1802) — юрист, выпускник Виленского университета, член общества филаретов. Неоднократно упоминается в «Дневнике» Малиновского.

³⁰ Пясецкий Марк (Мариан) (1794 или 1796 — после 1840) — кандидат юриспруденции, филарет. В 1830-х гг. жил в Петербурге и был поверенным в делах польских помещиков, занимался делами поляков — политических заключенных и ссыльных, в частности, по поручению А. Мицкевича распространял издания его стихов.

№ 20

BJ, rkps 4435, к. 569-571

28 сентября 1827 г. Петербург

Милостивый и благородный Государь. Только незнание, где Вы находитесь, заставляло меня три последние месяца отказываться от удовольствия писания. Я бесконечно благодарен, что Вы милостиво уведомили меня о своем возвращении в Варшаву. Я сразу же спешу с ответом. Во-первых, по поводу поручения о Сенковском. Он мне отдал Ваше письмо, я немедля спросил его об упомянутом в нем каталоге. Он говорит, что показывал графу Бальшу³¹(?), графу Кушелеву-Безбородко³², графу Сергею Строганову³³ и сенатору Шереметеву³⁴ — любителям живописи и владельцам ценных галерей, но все ответили, что вслепую, не видя, покупать не могут, что если б это собрание картин находилось здесь, то, возможно³⁵, они купили бы какую-то часть. Ни Смоковскому³⁶, ни Ваньковичу³⁷ он не сообщал о каталоге, так как считает, что они не знают никого, кто бы мог сделать подобную покупку, и он говорит правду.

Бусурманин³⁸ торжественно протестует против того, что он якобы гневается на Варшаву, но так как он безмерно занят, то был вынужден на некоторое время прекратить всякую переписку. Он действительно беспрерывно работает, у него нет ни дня свободного, ни ночи, но над чем же он работает? Над тем, чтоб у монахов отобрать школы в Беларуси, что с самого начала вынудило его к написанию почти стостраничного предложения и вызвало неприятие Министра³⁹, однако он считает, что все преодолел, что Сперанский⁴⁰ согласился с его мнением и что вскоре священники будут изгнаны из школ⁴¹. Едва он окончил это, занялся написанием проекта нового педагогического института, так как сейчас только 6 учеников в <Виленском> Университете готовятся к учительскому званию, а будет необходимо несравнимо большее число, когда придется обеспечивать школы учителями. Весьма нехотя он напечатал арабско-французский словарь, сейчас обещает написать рецензию на «Этнографический атлас» Бальби⁴², где намеревается ударить по Абелю Ремюса⁴³, Клапроту⁴⁴ и здешнему Аделунгу⁴⁵. Атлас Бальби — это жалкая работа.

Насчет моего дела с библиотекой: оно движется весьма медленно, а иначе и быть не могло, потому как оно зависит от такого ленивого человека, как граф полковник. Вам уже известно, как он неуместно начал, что не хотел связаться со мной до отправки письма графу Грабовскому. По той причине, что ничего не подготовлено, Его Величество Император приказал договариваться об этом деле с министром Шишковым, очень дряхлым человеком. Тот через три с половиной месяца дал наконец ответ, в котором говорится, что так как Публичная библиотека содержит едва тридцатую часть в польских книгах и 801 рукопись, которые не важны ни для истории, ни для литературы, то министр считает, что отдельные библиотекари не нужны, но, впрочем, если краковские профессора (потому как и в том Залуский мне подпортил, назвав их будущими библиотекарями) захотят пользоваться этими жалкими остатками, то могут приехать в Петербург, и в те дни, когда библиотека открыта для публики, могли бы пользоваться вместе с другими. Конечно, такой неверный, лживый ответ принят быть не может. Я написал проект нового устройства польской библиотеки, приспособленный к местным условиям. Я написал ответ для Залуского и подал его графу Грабовскому для пересылки в Краков, но поскольку Залуский выехал куда-то на Украину, поскольку неизвестно, где он находится и когда вернется, то надо ждать неограниченное время. Я б мог быть привлечен здесь, мне даже делались издалека предложения, но потому как это и позже могло бы не минуть, потому как место необычайно доходно — максимальный доход от него доходит до 1200 рублей ассигнациями, то я не хочу жадничать, чтоб не навредить новому устройству, если оно будет введено. Надеясь, что граф Залуский, возвращаясь из Кракова, будет в Варшаве, я прошу моего милостивого друга увидеться с ним, передать ему, чтоб он отказался от проекта со своими профессорами, который не удастся осуществить и который только осложняет все дело, чтоб действовал скорее, доверял тому, кто придет отсюда, и не обманывался надеждой свободного распоряжения библиотекой, находящейся вдали от него за 200 миль.

По поводу Брониковского⁴⁶, я не считаю, что я оказал литературе большую услугу, я сделал это для заработка. Завадский дал мне 200 экземпляров, которые я продаю здесь по 15 рублей ассигнациями. Я смогу содержать себя. Я б не хотел, чтоб было известно, что это я переводил, хотя удержать это в тайне не удастся. Я перевел и иные его романы. Я уже принялся за Французскую тюрьму, затем выйдут: Завепшицы, Замок Мыши над Гоплом, Казимир Великий, но я отношусь к этому как к спекуляции. Возможно даже, мне не удастся избежать неудобств, связанных с успехом.

Господин Булгарин предложил мне жить у него, я принял эту жертву как весьма удобную для себя, до сих пор я жил с Жельветром⁴⁷, который выезжает в Вильно, дольше жить с ним мне было бы неудобно, так как, имея много дел, они принимают у себя много людей, он не мог предоставить мне свободного места для работы. У Булгарина у меня будет отдельная комната⁴⁸.

Тут много молодых поляков, образованных и благородных, с которыми приятно провести время в товарищеском обществе. Некоторые работают, а именно: Собаньский Готард⁴⁹ — над переводом истории Ваги⁵⁰ на английский язык, Игнатий Зенович⁵¹ — переводит Малую русскую грамматику Греча⁵² на польский язык, Рогальский⁵³ пишет грамматику по примеру Писем о мифологии Демутье⁵⁴ и т. д. Здесь находится Леопольд Сосновский, он служит в Сенате, дела у него не очень, Игнатий Пиотровский⁵⁵ — в Главном комитете цензуры, у него дела получше. Винцент Бобинский⁵⁶ служит в Сенате переводчиком, у него дела идут совсем хорошо, но в ущерб здоровью, Ясюкович⁵⁷ служит инспектором аптекарской школы, у него все благополучно. Пиотровский Альбин сдавал здесь экзамен на степень, ему была присуждена степень студента. Александр Мицкевич⁵⁸ был в Москве у брата и уже вернулся в Вильно, он не нашел ничего стоящего для себя. Корпус инженеров водной коммуникации заполняется вильнянами. В общем здесь проживает около 10 тысяч поляков, по большей части склочники, плохого поведения или распутники, которые здесь губят честь, деньги и здоровье. Впрочем, все поговаривают, что теперь они значительно исправляются, может, из-за недостатка денег. Среди господ Северин Потоцкий, как ни странно, не чурается своих, старательно помогает, гетманша Ожаровская⁵⁹ пользуется здесь большим уважением, она рада поддерживать в делах. Княжна Яблоновская, урожденная Моршковская⁶⁰, у которой я бываю, особа ограниченных чувств и неспокойного характера, нарушает покой соседей процессами. Господин Филипп⁶¹ выехал для посещения харьковского отделения, когда я познакомился с ним, он был истощен излишествами. У него нет здесь хорошей репутации, редко где рады его видеть. Он нескоро возвратится, поэтому я не знаю, когда смогу исполнить поручение. Вверяю себя милостивой памяти, всегдашний друг

Малиновский

Я писал в Дрезден Александру Брониковскому, прося его соизволить известить меня о своих литературных занятиях, но так как до сих пор у меня нет от него ответа, то я прошу Вас уведомить меня, что или Вы сами знаете о нем, или у других сможете узнать. Я сам перевел песенки, в которых, как считает автор, он подражал народным песням. Нельзя ли в столице Мазовии⁶² переписать их? Я был бы бесконечно обязан, чем скорее, тем было бы лучше, если б я получил ответ на мою просьбу.

³¹ Бальш — неустановленное лицо.

³² Кушелев-Безбородко Александр Григорьевич (1800—1855) — граф, почетный член Императорской Академии наук, попечитель Нежинского лицея высших наук. В 1834—1837 гг. — управляющий Государственным банком. В 1850—1855 гг. — государственный контролер.

³³ Строганов Сергей Григорьевич (1794—1882) — граф, государственный деятель, почетный член Петербургской Академии наук (1827). В 1835—1847 гг. — попечитель Московского учебного округа, в 1859—1960 гг. — московский генерал-губернатор. Археолог-любитель, председатель Московского общества истории и древностей российских (1837—1874), основатель Строгановского художественного училища (1825), Археологической комиссии (1859).

³⁴ Шереметев Василий Александрович (1795—1862) — сенатор, действительный тайный советник (1857).

³⁵ В оригинале подчеркнуто.

³⁶ Смоковский Винцент (1797—1876) — художник, выпускник Виленского университета, выдающийся график. Первый иллюстратор поэмы А. Мицкевича «Конрад Валленрод».

³⁷ Ванькович Валентий Вильгельм (1800—1842) — художник, выпускник Виленского университета, затем — Петербургской императорской академии художеств. Автор известного портрета А. Мицкевича и парного исчезнувшего портрета А. С. Пушкина (см. об этом: Эттингер П. Д. Станислав Моравский о Пушкине (Из записок польского современника поэта) // Московский пушкинист. П. М.: Федерация, 1930. С. 241—266.

³⁸ Вероятно, имеется в виду прозвище О. И. Сенковского, данное ему в обществе шубравцев в Вильне, — с учетом его профессионального интереса к языкам и культурам Востока.

³⁹ Шишков Александр Семенович (1754—1841) — адмирал, писатель, президент Российской Академии, министр народного просвещения и глава цензурного ведомства в 1824—1828 гг. Отставка Шишкова могла встревожить выходцев из Речи Посполитой, поскольку Шишков был женат на Ю. О. Лобаржевской, представительнице знатного литвинского рода Нарбутов, о которой говорили, что она особо покровительствует землякам (см. об этом: Видок Фиглярил. Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III Отделение / изд. подг. А. И. Рейтблат М.: НЛО, 1998. С. 148—149). Лобаржевская считалась дальней родственницей Булгарина (см.: Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.-Л.: Academia, 1930. С. 694). О родстве с Лобаржевской пишет и О. А. Пшецлавский: «Г-жа Шишкова была моя родственница и приходилась мне бабушкой, но я называл ее ma tante» (см.: <Пшецлавский О. А.> Калейдоскоп воспоминаний Ципринуса. Вып. 1. М., 1874).

⁴⁰ Сперанский Михаил Михайлович (1772—1839) — государственный деятель, реформатор системы государственного управления России. С 1826 г. фактический глава II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, руководил работами по кодификации Основных государственных законов Российской империи (1832), подготовкой Полного собрания законов и Свода законов.

⁴¹ О. И. Сенковский после инспекционной поездки в Полоцк попытался инициировать отстранение монахов католических орденов от возможности преподавания в школах и высших учебных заведениях. «Мы знаем, что „шубравцы“, среди которых еще недавно был этот инспектор (Сенковский. — А. Ф.), отличались сильно развитым антиклерикализмом. Самым неприятным аспектом этой инспекции (Сенковского в белорусских губерниях. — А. Ф.) была сопутствовавшая ей полицейская разведка. Это единственный случай… когда профессор таким утонченным способом начинает, как полицейский, допрашивать учащихся. Это также единственный пример использования инспекции как средства дисциплинарного давления и характерного для реакции тех времен способа совершения личной карьеры» (см.: Beauvois D. Szkolnictwo polskie na ziemiach litewsko-ruskich. 1803—1832. T. II. Szkoły podstawowe i średnie. Publin, 1991. S. 83). Один из учащихся, Юзеф Добишинский, даже приклеил в знак протеста к воротам трактира, где остановился инспектор, польские стихи, заканчивавшиеся призывом к студентам расправиться с императорской фамилией (см. об этом: Мальдзіс А. I. Творчае пабрацімства: Беларуска-польскія літаратурныя ўзаемасувязi ў XIX стагоддзi // Мальдзіс А. I. Выбранае. Мінск: Кнігазбор, 2007. С. 29).

⁴² Бальби Андриано (1782—1848) — итальянский географ и статистик. Его «Этнографический атлас» вышел в 1826 г.

⁴³ Ремюса Жан-Пьер-Абель (1788—1832) — французский ориенталист, президент французского Азиатского общества, профессор китайского и маньчжурского языков в Колледж де Франс.

⁴⁴ Клапрот Генрих Юлий (1783—1835) — этнограф, в 1804—1812 гг. — адъюнкт Петербургской Академии наук, с 1815 г. — профессор в Париже. Автор книг о своих путешествиях на Кавказ, в Сибирь, Азию.

⁴⁵ Аделунг Федор Павлович (Фридрих) (1768—1843) — историк, библиограф, член-корреспондент Петербургской Академии наук (с 1809 г.; почетный член с 1838 г.). Выходец из Германии. С 1794 г. в России. Один из создателей Румянцевского музея в Санкт-Петербурге (1831).

⁴⁶ Опельн-Брониковский Александр фон(1773—1834) — немецкий романист польского происхождения, автор многочисленных романов, посвященных польской истории.

⁴⁷ Жельветр Гаспар (ок. 1780 — ок. 1855) — виленский шляхтич, с 1800 по 1831 г. живший в Петербурге в качестве ходатая по делам соотечественников. Его квартира была одним из центров общения польско-литовской диаспоры в столице империи. По словам О. А. Пшецлавского, «это был очень умный, практически-добродетельный человек. Он всем, кому только мог, деятельно помогал, многих прибывших из провинции молодых людей, с хорошими качествами, вывел в люди…» (цит. по: <Пшецлавский О. А> Калейдоскоп воспоминаний Ципринуса. Вып. 1. М., 1874). Его адрес указывает Малиновский в письме к Ю. Завадскому от 11 декабря 1826 г.: «Г-н Сенковский еще не приехал, прошу письма адресовать г-ну Жельветру так: Малиновскому — С.<анкт> П.<етербург>, Большая Миллионная, дом Петровой № 28» (см.: Materjały do dzejów literatury i oświaty na Litwe i Rusi. Z archiwum drukami i księgami Józefa Zawadskiego w Wilnie z lat 1805—1865. T. I. Wilno, 1935. S. 287).

⁴⁸ Очевидно, что Малиновский воспользовался этим предложением очень быстро: уже в его письме Ю. Завадскому от 19 ноября 1827 г. он указывает адрес: «Н. И. Малиновскому. Офицерская улица в квартире Г-на Ф. В. Булгарина» (см.: Materjały do dzejów literatury i oświaty na Litwe i Rusi. Z archiwum drukarni i księgarni Józefa Zawadskiego w Wilnie z lat 1805—1865. T. I. Wilno, 1935. S. 299).

⁴⁹ Собаньский Готард (1800 или 1801—1841 или, по другим данным, 1852) — граф, выпускник Кременецкого лицея. По поручению А. Мицкевича наблюдал за петербургским изданием его поэмы «Конрад Валленрод». После восстания 1830—1831 гг. был сослан в Ялуторовск, погиб от руки грабителей в собственном доме.

⁵⁰ Вага Теодор (1739—1801) — польский историк, автор фундаментального труда «Histoija Ksiązat i Krolów polskich» (1767), переработанного позже И. Лелевелем и выдержавшего 15 изданий.

⁵¹ Зенович Игнатий — неустановленное лицо.

⁵² Греч Николай Иванович (1787—1867) — писатель, журналист, филолог. Редактор журнала «Сын Отечества», газеты «Северная пчела» (с 1825 г., совместно с Ф. В. Булгариным). Автор книг «Пространная русская грамматика» (СПб., 1827) и «Чтения о русском языке». На польском языке вышла его книга: Gretscz, Nie. Poczatkowe prawidla rossyskiej grammatyki. Warszawa, 1834. Однако в качестве переводчика был указан А. Б. Глебович.

⁵³ Рогальский Леон (1806—1878) — переводчик, историк литературы, публицист. Был секретарем Совета Виленского университета. С 1835 г. — в Варшаве. М. Малиновский вел с ним переписку.

⁵⁴ Демутье Шарль Альбер (1760—1801) — французский комедиограф, автор книги «Письма к Эмилии о Мифологии» (6 т., 1786—1798).

⁵⁵ Пиотровский Игнатий — неустановленное лицо.

⁵⁶ Викентий Бобинский (1798—?) — член общества филаретов, юрист. С 1824 г. работал в канцелярии петербургского генерал-губернатора. Зять Гаспара Жельветра.

⁵⁷ Ясюкович — вероятно, Игнатий Ясюкович. А. Э. Одынец пишет о нем в воспоминаниях: «Господин Игнатий Ясюкович, ученик Боруньской школы с первого класса, затем в ней же — гувернер-пансионер, был человеком способным, работящим и достойным; и этими своими личными качествами был обязан в дальнейшей жизни успешной карьерой, которой и добился собственными силами. Получив в Виленском университете степень магистра обоих прав, отправился в Петербург, где получил место в Министерстве юстиции, и, постепенно продвигаясь в чиновничьей иерархии, стал, наконец, председателем Гражданской Палаты, то есть Апелляционного суда в Ковне, и в пожилом уже возрасте умер в этой должности, оставив после себя похвальную и доброжелательную память» (цит по изд.: Odynec А. Е. Wspomnienia z prszeslosci, opowiadane Deotymie. Warszawa, 1884. S. 50).

⁵⁸ Мицкевич Александр (1801—1871) — младший брат Адама Мицкевича, член общества филаретов, юрист. Избежал ссылки. В 1827 г. приблизительно шесть месяцев находился в Петербурге. С 1835 г. — профессор Киевского, с 1840 г. — профессор Харьковского университета.

⁵⁹ Ожаровская Марианна (урожд. Дзержбицкая) — вдова великого гетмана Петра Ожаровского, казненного в 1794 г. восставшими варшавянами. Мать генерала от кавалерии и сенатора Российской империи А. П. Ожаровского.

⁶⁰ Жозефина Яблоновская, урожденная Моршковская, — супруга князя Кароля Яблоновского (ум. 1841).

⁶¹ Филипп — неустановленное лицо.

⁶² Столица региона Мазовия Коронной Полыни — Варшава.

№ 21

BJ, rkps 4435, к. 572

Покорнейше прошу прощения у моего милостивого Государя, что в Ваши руки я посылаю присоединенное здесь письмо с настойчивой просьбой переслать его по указанному адресу. Ответ, осмеливаюсь рекомендовать, пусть будет прислан мне той же дорогой. Надеюсь, что мое письмо, написанное в прошлую среду, дошло к Вам. Ожидаю милостивого ответа на него. Ничего ни в моем положении, ни в проекте не изменилось. Если ничего не получится с местом библиотекаря, то думаю весной выехать в Варшаву и осесть там, так как Вильно мне так надоело, что стало бы для меня настоящей пыткой, если б я там должен был жить.

Если это не причинит Вам какого-либо неудобства, я бы просил Вас соизволить прислать мне рекомендательное письмо к отцу епископу Пивницкому, я б хотел познакомиться с этим прелатом.

Соизвольте простить меня, что я пишу так кратко, так как у меня мало времени. Сообщаю, что Смоковский и Ванькович получили золотые медали второй степени.

Вверяю себя доброжелательной памяти слуга и друг

Миколай

5/17 октября
1827 г. Петербург

№ 22

BJ, rkps 4435, к. 573-577

Дня 28 декабря 1827 г. Санкт-Петербург

Милостивый и благородный Государь. Не знаю, через кого было написано последнее Ваше письмо, но меня чрезвычайно удивило, когда я получил его почти через два месяца после написания. Соблаговолите отныне адресовать через польскую канцелярию⁶³ прямо ко мне, и мы не увидим никакой задержки. Посылаю желаемые гравировальные доски, я опасаюсь, не сделал ли я что-нибудь неправильно, но поскольку у Вас часто появляется необходимость в гравировании, то я надеюсь, что они придут своевременно.

Я бесконечно благодарен за сообщение мне научных новостей из Варшавы. Я рад стольким по-настоящему полезным предприятиям. Только не знаю, хорошо ли продумано намерение графа Рачинского⁶⁴ печатать по-польски акты Томицкого⁶⁵. Кто будет переводить? А может, <будет печататься> с менее правильных рукописей, тогда какая же это аутентичность? А печатать параллельно с текстом будет действительно много стоить, но и выгода немалая. Также и размещение многих листов на одном или полный пропуск <кажущихся идентичными листов при публикации> требуют большой осторожности. В них содержатся существенные расхождения не только в содержании, но и в выражениях, а то Станислав Гурский⁶⁶, у которого было столько дел, не тратил бы попусту время на переписывание по несколько раз одной и той же вещи, если б она действительно была такой же. Впрочем, не знаю, все ли есть у графа. Тут есть два экземпляра этих актов: один полный, другой с дефектами. И все-таки в поврежденном содержатся многие документы, которых нет в первом, и, кроме этого, отдельные тома писем, написанных в Рим за то время, когда Томицкий был подканцлером, писем и посольских отчетов Дантышка⁶⁷, а также публичных актов, выходивших во время занятия должности секретаря Гозиушем⁶⁸ и Кромером⁶⁹. Если я здесь останусь, охотно возьмусь помогать в этом предприятии, сравню то, что в своей копии есть у графа-издателя, с тем, что здесь хранится, но для этого необходим реестр актов, находящихся у графа.

Что же касается библиотеки польских прозаиков, то я не вижу ничего более желанного, но пусть же стараются сохранить хороший подбор, пусть печатают их полностью, пусть найдут средства, чтоб издавать Полное собрание⁷⁰. Я слыхал, что Дмоховский⁷¹ должен издать Дворянина Гурницкого⁷². Он хорошо делает, но с этим будет много работы. Если не будет очень осторожно обходиться с этим изданием, подвергнет себя неприятной критике. У меня здесь есть последнее варшавское издание, каким-то внимательным читателем исписанное пометками. В нем есть столько знаков вопроса, что в самом деле надо хорошо разбираться в теме и знать польский язык, чтобы все это пояснить надлежащим образом. Впрочем, я б не хотел, чтоб Дворянин был издан так, как Фризе⁷³ когда-то в Journal Littéraire писал рецензию на Историю Гурницкого⁷⁴, в которой к каждой фамилии, упомянутой в Истории, давал в дополнениях более-менее точную биографию этой личности⁷⁵. Но надо же что-то сказать и о беседующих. Затем пусть Дмоховский не забудет перепечатать редкое и малоизвестное небольшое произведение этого же автора Dœmon Socratis⁷⁶, прекрасно написанное по-польски. Этим он окажет услугу всей читающей публике, даже покроет в какой-то мере недостатки своей работы. Если б он смог каким-нибудь путем добиться предоставления себе заметок профессора Боровского⁷⁷ из Вильно и сумел бы их использовать надлежащим образом, то принес бы немало пользы.

Вы пишете мне, мой милостивый и дражайший Государь, что князь Адам⁷⁸ открывает типографию⁷⁹. Наверняка время от времени в ней будут выходить хорошие книги, но если захотят осуществить намерение напечатать интересные выписки из рукописей, то кто будет делать эти выписки, каким образом и с какой целью? Наверняка возьмут за образец Notices et Extraits des m de la Bibliothèque du Roi^S0. Но и их не стоит принимать за шедевр, и я уверен и мог бы даже подкрепить это доказательствами, что это произведение не несет большой пользы. Прошу Вас, соизвольте уведомить меня, кто у князя руководит научным отделом? Все так же ли Добровольский⁸¹? Я сомневаюсь, что поэт Кароль считал себя в исторических науках мудрее своего Пилада⁸². Как же измельчали эти Пулавы⁸³! И как эти Кременчане⁸⁴ все нам испортили! Сами мало зная, перекрывают доступ для лучших и более знающих, а если б кто-либо отважился сам приблизиться к их вотчине, сразу же надевают на него мешок.

Ответив на новости Милостивого моего Государя, я спешу с сообщением моих. Может, кто-нибудь предоставил их мне, так как они не являются самыми свежими. Во-первых, Леон Рог<альский> уже должен был писать, что он назначен историографом Виленского университета. Он обращался ко мне за помощью в указании источников, тем охотнее я это сделаю, что здесь находится большой фолиант, в который Залуский⁸⁵ вклеил то, что касалось Виленской Академии⁸⁶. Затем Вы уже должны из Вильно знать, что Господин Людвик Соболевский⁸⁷ подал просьбу, в которой желает увольнения от абсолютно всех обязанностей, что хочет выехать в деревню и там в покое проводить дальнейшую жизнь. Далее, адъюнкт Вашкевич⁸⁸, женившись на сестре жены ректора⁸⁹, наказав ее за ветреность с Платоном Кукольником⁹⁰, так себя грубо повел, что та прочь выехала от него, а ректор посчитал, что из 800 рублей пенсии 500 он обязан выплачивать ежегодно жене. Только эти новости залетели из Вильно.

Здесь в Петербурге у нас есть более важные: уже три недели как сюда прибыли Мицкевич и Малевский из Москвы в свите князя московского генерал-губернатора⁹¹. Малевский, может быть, останется здесь в Петербурге, а Мицкевич через несколько дней покинет нас и вернется назад в Москву. После стольких лет расставания и после стольких перенесенных нами мук, по-братски расчувствовавшись, мы приветствовали друг друга. Малевский, в дополнение к характерному для себя лоску, приобрел теперь большую сердечность в поступках, у него стало меньше упрямства в высказываниях, чрезмерность молодого возраста совсем пропала, а вместо нее рядом с полной живостью чувств пробивается зрелость в словах и делах. Мицкевич внешне немного изменился, отпустил бакенбарды, это делает его более важным. Цвет лица более здоровый, он немного возмужал, изменился, но на свой манер. Он уже не эксцентричен в обществе, как раньше, а наоборот, свободен и приятен. Его талант созрел, слова усилены тем, что он видел и слышал. Он носит печать своей богатой фантазии. Теперь он любит много говорить, часто только его голос слышен в обществе, и каждый услужливо замолкает, чтобы слушать его. Меня по-настоящему наполняет чувство гордости, что я был коллегой Мицкевича и что я его друг. Его прибытие в Петербург стало неслыханной сенсацией. Русские, поляки бегут наперегонки, чтобы высказать ему свое почтение. Мы ведем по-настоящему карнавальную жизнь, одни обеды, заканчивающиеся за полночь, скоро сменяются другими, но все равно он не может принять всех приглашений. Ему остается только тяжесть выбора. Счастливым стечением обстоятельств так случилось, что Хейдатель и Соболевский⁹² приехали также в это время для сдачи экзаменов на поручиков, они уже получили эти чины, но пробудут здесь до Трех королей⁹³. Мицкевич талант импровизации довел до удивительной степени совершенства. Когда он чувствует вдохновение, достаточно заиграть на фортепиано какую-нибудь знакомую песенку, сейчас же импровизирует и с такой скоростью, такой быстротой, что кажется, что какой-то дух терзает его, чтоб он как можно скорей избавился от сердечных чувств. Я слышал его уже более десяти раз, писать неизмеримо трудно, так как никакое перо не угонится за скоростью поэта; при этом он не позволяет писать, говорит, что это убивает в нем вдохновение, когда он видит пишущих. По крайней мере, я каждый вечер описывал содержание каждой его импровизации, пусть эти несуразные черты удивительных картин, по крайней мере, останутся в твердой памяти. Если вам это будет интересно, я бы охотно прислал несколько самых красивых. Мицкевич приехал сюда и за компанию с Франтишком, и для того, чтобы добиваться для себя разрешения печати периодического издания под названием Irys в Москве на польском языке. Это издание должно было быть посвящено литературе, философии, поэзии. К большому нашему сожалению, министр не позволил, не объяснил даже причины. Он привез с собой рукопись своей новой поэмы Валленрод. Я читал ее полностью много раз, но чем больше я вчитываюсь, тем больше вижу красоты. Еще ничего подобного нет в польской поэзии, и осмеливаюсь обещать, что порочащие славу Адама будут вынуждены замолчать или их визги протеста будут с презрением отброшены. Эта поэма имеет почти 2000 стихов, автор попытался ввести в рассказ гекзаметр, не знаю, как другие примут эту новость, а мне, знакомому с размерами древних, он приятен для уха, но тенденция поэмы возвышенна и благородна. Каждому народу и во все времена она будет нравиться. Здесь он не мог печатать из-за приближающихся праздников и некачественной печати, поэтому она выйдет из-под пресса после его возвращения в Москву, я сразу же вышлю Вам. В Москве Господин Август Семен⁹⁴ привез дидовские издания и, имея свою литейную, отлил по их примеру польские типы. Малевский подбадривал его, и тот был недалеко от того, чтобы выполнить за свой счет une edition compacte⁹⁵ Dziejopisów Polskich⁹⁶, т. е. чтоб Богомольцовское собрание⁹⁷ издать в двух томах в восьмушку majori⁹⁸ в два столбца и дешево продать. Почему этого кто-нибудь у нас не делает? Мы хотим сразу издать что-нибудь совершенное и поэтому всегда медлим, пока момент не пройдет.

Что касается меня, то мое положение удивительно. Если б я не обращался к Залускому, то был бы доныне библиотекарем и мог бы спокойно работать. Тем временем граф полковник поступил нерассудительно и, могу сказать, даже недобросовестно. Уверив меня написанным Вам письмом, что сделает все, как я пожелаю, он отправил официальную ноту генералу Грабовскому, в которой предлагает библиотекарями профессоров Краковского университета, а в частном письме к генералу говорит, что хотел бы привлечь меня, но не знает, с чего начать. Это весьма удивило меня, с того времени я не писал ему, нужно было бы объясниться, прежде чем начинать что-то делать. Вы немного растормошите графа и выведите из вялости, это дело немалой важности, пусть он сам помнит об этом.

Тут уже год находится Альбин Пиотровский без какого-либо занятия, он втянул меня в проект выпуска периодического издания здесь в Петербурге на 1828 г. еженедельно на 3 листа печати. Я должен доставить в литературную часть по листу печати на неделю, он другие две части берет на себя. У нас еще нет ответа министра, но, может, разрешат, тогда я пришлю Вам проспект и буду просить милостивой помощи.

По поводу моего Брониковского: я печатаю его, и хотя со мной Глюксберг поступил недобросовестно⁹⁹, я не откажусь от этого предприятия. Он не мог не знать об этом, так как мое предупреждение было в той же газете, где и он печатал свой проспект. Он изъявляет свою доброжелательность к польской литературе и доказывает это своеобразным способом — своими недостойными спекуляциями отбирая у работающих литераторов их честный заработок. Напишу об этом в нужном месте. В моих глазах это непорядочность, которую не должен допускать никто из издателей. Перепечатка — это еще большее преступление, а оно было допущено с Сонетами Мицкевича во Львове¹⁰⁰. Может, это же сделают и с Валленродом. Будьте любезны, научите нас, каким образом возможно через Варшаву послать около ста экземпляров во Львов, к кому обратиться, к издателю ли или к частному лицу, если у Вас есть кто-то из знакомых, было лучше всего.

Но я уже заканчиваю, и сам я устал писать, и Вас опасаюсь утомлять чтением. Прошу принять уверение в моей самой искренней дружбе и негасимой благодарности

Миколай Малиновский.

⁶³ Имеется в виду канцелярия Государственного Секретариата по делам Царства Польского.

⁶⁴ Рачинский Эдвард (1786—1845) — граф, польский землевладелец, меценат, прусский подданный с 1815 г.

⁶⁵ Томицкий Петр (1464—1535) — политик, религиозный и государственный деятель. С 1515 г. — подканцлер коронный, с 1520 г. — бискуп познанский, с 1524 г. — бискуп краковский. По его поручению С. Гурский издал огромный свод документов, известных как Acta Tomiciana (вышло 13 томов). Туда вошли письма знаменитых лиц, речи, постановления сеймов, информация для депутатов, королевские ответы, публичные и правительственные документы, современные исторические описания, стихи на случай и т. п.

⁶⁶ Гурский Станислав (1497 или 1499 или 1489—1572) — ксендз, историк.

⁶⁷ Дантышек Ян (1485—1548) — польский дипломат и латиноязычный поэт.

⁶⁸ Гозиуш Станислав (1504—1579) — польский теолог-полемист С 1538 г. — королевский секретарь, с 1543 г. — руководитель канцелярии коронной. Кардинал (1561). Великий пенитенциарий (1573).

⁶⁹ Кромер Мартин (ок. 1512—1589) — хроникер, писатель. Королевский секретарь в 1545—1558 гг., бискуп варминский (с 1579 г.).

⁷⁰ Имеется в виду инициатива Ю. Завадского по изданию собрания «Powieści i romanse z dzieł celniejszych pisarzy tłumaczone».

⁷¹ Дмоховский Франтишек Салезий (1801—1871) — поэт, переводчик, мемуарист, издатель.

⁷² Гурницкий Лукаш (1527—1603) — поэт, переводчик, историк. В 1553 г. посол в Вене. В 1559—1561 гг. — королевский секретарь и библиотекарь. В 1556 г. опубликовал книгу «Dworzanin Polski» — адаптацию итальянского трактата «Il Cortegiano» Б. Кастильоне.

⁷³ Фризе Кристиан Готтлиб (Кристоф Богумил) (1717—1795) — польский историк, публицист, переводчик. В 1754 г. издавал «Journal Littéraire de Pologne» — одно из первых культурно-просветительских периодических изданий в Польше.

⁷⁴ Имеется в виду книга Л. Гурницкого «Dzeje w koronie Polskiej od roku 1538 az do roku 1572», опубликованная посмертно в 1637 г.

⁷⁵ Вероятно, Малиновский имеет в виду предисловие Фризе к немецкому переводу книги Гурницкого, вышедшему в 1753 г.

⁷⁶ Имеется в виду книга Л. Гурницкого «Demon Socratis, albo Rozmowa zlodzieja z czartem», написанная в 1593—1603 гг. и опубликованная посмертно в 1624 г.

⁷⁷ Боровский Леон (1784—1846) — историк литературы, критик, профессор Виленского университета, преподаватель А. Мицкевича.

⁷⁸ Речь об А. Е. Чарторижском.

⁷⁹ Типография в Пулавах была открыта в 1828 г.

⁸⁰ «Выписки и выдержки из рукописей Королевской билиотеки» (фр.).

⁸¹ Добровольский Адольф (1796—1866) — секретарь князя А. Е. Чарторижского. В 1831 г. по дороге из Петербурга был арестован и сослан в Орел, затем в Кострому, где полтора года находился под надзором полиции.

⁸² А. Добровольский был женат на сестре К. Сенкевича, отсюда, возможно, ироническое сравнение их с мифологическими героями Орестом и Пиладом — неразлучными друзьями.

⁸³ Пулавы — имение князей Чарторижских, центр политического и культурного влияния этой семьи.

⁸⁴ Имеются в виду выпускники Кременецкого лицея — одного из главных центров польского просвещения на землях, захваченных у Речи Посполитой Российской империей. Кременецкий лицей был основан в 1805 г. по инициативе известного просветителя и мецената графа Т. Чацкого и существовал до 1832 г.

⁸⁵ Вероятно, имеется в виду основатель библиотеки Залуских, бискуп Ю. Залуский.

⁸⁶ До императорского указа 1803 г. Виленский университет существовал как Виленская Академия.

⁸⁷ Соболевский Людвик (1791—1830) — переводчик, адъюнкт кафедры древней литературы Виленского университета. Вероятно, его желание уехать в деревню связано с состоянием его здоровья: известно, что Соболевский страдал серьезным психическим заболеванием (умопомрачением).

⁸⁸ Вашкевич Ян (1797—1859) — с 1824 г. адъюнкт кафедры экономии, позже профессор экстраординарный политической экономии Виленского университета.

⁸⁹ Пост ректора Виленского университета с 1826 по 1831 г. занимал Вацлав Пеликан (1790—1873), профессор хирургии, глава Виленского цензурного комитета, один из клевретов H. H. Новосильцова, сыгравший важную роль в разгроме обществ филоматов и филаретов. С 1831 г. — в Петербурге, затем в Москве. Его жена — Эльжбета Пеликан. О сватовстве Я. Вашкевича вспоминает также Ф. Тустановский в письме к Ц. Дашкевичу от 19 октября / 1 ноября 1825 г. (см.: Archiwum filomatów. Listy z zesłania. T. I. Warszawa. T. I. Warszawa, 1997. S. 357).

⁹⁰ Кукольник Платон Васильевич (180? —1848) — брат поэта H. В. Кукольника и профессора Виленского университета Павла В. Кукольника. С 1824 по 1831 г. — экзекутор Виленского университета, затем, после его закрытия, служил некоторое время в канцелярии попечителя Виленского учебного округа.

⁹¹ Имеется в виду князь Дмитрий Владимирович Голицын (1771—1844), занимавший пост московского генерал-губернатора в 1820—1841 гг.

⁹² Возможно, Соболевский Ян (1801—1829) — выпускник Виленского университета, член общества филаретов, учитель физики в Крожах. Считался одним из лучших инженеров своего времени. Умер в Архангельске.

⁹³ Три короля — три волхва, согласно евангельскому преданию, первыми поклонившиеся новорожденному младенцу Христу.

⁹⁴ Типография Августа Семена находилась при Императорской медико-хирургической академии. Ему также принадлежала словолитня, в которой он изготовлял шрифты по образцам известного художника-шрифтовика и гравера Анри Дидо (1765—1862).

⁹⁵ Компактное издание (фр.).

⁹⁶ Польских историков (пол.).

⁹⁷ Богомолец Франтишек (1720—1784) — комедиограф, публицист, издатель. В 1764—1768 гг. выпустил четырехтомное издание «Zbior Dzejopisów Polskich», в котором опубликовал основополагающие источники по истории древней и средневековой Полыни, дополнив их очерком польской истории до Августа III и очерком истории России.

⁹⁸ Из-за разной величины бумажного листа формат ин-октаво до середины XIX в. подразделялся на разновидности: большой (высота книжного блока 250 мм); средний (высота книжного блока 225 мм); малый (высота книжного блока 185 мм).

⁹⁹ Имеется в виду, что в издательстве Н. Глюксберга готовился к выходу другой перевод романа А. Опельн-Брониковского «Ипполит Боратынский» (переводчик Я. К. Р. Ордынец, опубликован в 6 томах в 1828—1829 гг.).

¹⁰⁰ Имеется в виду «пиратское» издание: Mickiewicz A. Sonety. Lwów, 1827 (выпущенное по заказу издателей Кюна и Миликовского).

№ 23

BJ, rkps 4435, к. 578-579

Милостивый и благородный Государь. Во-первых, отвечаю сейчас на последнее милостивое Ваше письмо. Я очень рад, что наконец после годового ожидания убедился, что на графа нельзя рассчитывать. Пусть делает, что сам считает нужным, я знаю только то, что он проспал самый удобный момент, и, кто знает, вернется ли он.

Я очень близко принял к сердцу проект перепечатки хроникеров. Здесь в столице это можно сделать, но на родине, вероятно, нет издателя, который дал бы на это средства. Приходится обратиться к обычному средству подписки. Среди постоянных или временных жителей Петербурга можно было бы раздать до 100 билетов¹⁰¹. Подолия возьмет 50 и более, Волынь столько же, меньше всего Литва. В какой мере можно было бы рассчитывать на Варшаву, Краков и Львов? Соизвольте милостиво уведомить меня, что Вы об этом думаете. Мне не нужны были бы деньги заранее, я б обошелся подпиской, но важно то, чтобы сразу после выхода первого тома можно было бы получить аванс и средства для окончания предприятия. Конечно, нельзя выпускать хроникеров так бедно. Кто бы взялся более добросовестно их доработать: предисловия, указатели и даже портреты и т. д.? Соизвольте представить мне обстоятельные заметки, основываясь на которых, можно просить разрешения на перепечатку, а именно продемонстрировать, что острые выражения могут быть сохранены без непристойностей, под чем понимается окончание Гваньини¹⁰², где речь идет о забавах и т. д.

Уже практически видно, что я получу разрешение на издание еженедельника здесь в Петербурге. Его предметом будет внутренняя и внешняя политика, освещенные не столько по газетному обычаю, сколько с точки зрения истории отчизны новости торговли и состояние промышленности на территории всей польской страны. Главным же предметом будет польская и русская литература. Под этой последней имеются в виду произведения наивысшего интереса, исторические труды, а прежде всего книги, в которых будут рассматриваться наши предметы. Мицкевич и Малевский, Ежовский и Ковалевский пообещали активно поддерживать меня. Надеюсь, что Вы почтите нас своими работами, пришлете мне сведения об исторических работах Яна Потоцкого¹⁰³. Это будет что-то вроде литературной газеты. Пришлите мне Ваше мнение о подобном предприятии. Как только министр даст разрешение, я сразу же напечатаю проспект, разошлю по родине и с июля начну добросовестно издавать. Если что-либо будет потеряно, то, по крайней мере, немного, так как временная редакция ограничена полугодом.

Смилуйтесь, возьмите в книжном магазине за свой счет:

Наленчи и Гржимайлы¹⁰⁴ (?),

Рущиц¹⁰⁵,

Владислав Локетек¹⁰⁶,

Шоповича о буквах¹⁰⁷ и др.,

а прежде всего соблаговолите прислать мне свою историю законодательства до Ягеллонов¹⁰⁸ и что-либо еще Вашего, если оно вышло. Эти книги я, прочитав, сразу же продам и деньги самым аккуратным образом и незамедлительно вышлю.

Вчера Валленрод уже покинул типографию, надеюсь, что Малевский, который остался здесь и получил поручение от Адама сразу же выслать Вам экземпляр, исполнит это.

Сейчас я заканчиваю перевод русской грамматики Греча, которая будет здесь печататься. Я сделал это, отложив более важные работы, для заработка денег. Греч платит мне за это 1500 рублей ассигнациями, за это я смогу свободно работать над более необходимыми вещами¹⁰⁹.

Поговорите с варшавскими издателями, не хотели б они прислать мне по несколько произведений, выходящих у них, например, по 10 экземпляров, я б легко мог продать их здесь и в течение 3 месяцев деньги аккуратно выслать.

Прошу прощения за то, что это письмо беспорядочно, я напишу Вам больше и точней о многих вещах. Сейчас я вверяю себя дружественной памяти и прежде всего прошу прислать мне указанные книги.

Сенковский, который написал чудовищную работу против Les Origines de la Russie¹¹⁰ Хаммера¹¹¹, наверняка пришлет Вам экземпляр. Что же насчет посылки Даниловичу, то он говорил, что уже отдал господину Перовскому для отправки в Харьков. Наш Бусурманин сейчас болен, но не перестанет работать. Соизвольте принять сердечное почтение

Миколай Малиновский

Если господин Жельветр еще в Париже, то кланяйтесь ему от меня.

22 февраля 1828 г. Петербург.

¹⁰¹ Имеются в виду подписные билеты — такова была форма предварительной подписки с авансированием будущего тиража.

¹⁰² Имеется в виду труд итальянца Александра Гваньини (1538—1614) «Omnium Regionum Moschoviae Monarchae subjectarum Tartarorumque Campestruium arcium», посвященный истории и современности России (в частности, содержащий сведения об опричнине и т. д.).

¹⁰³ Потоцкий Ян (1761—1815) — польский ученый-археолог, лингвист, писатель, путешественник. Автор знаменитого романа «Рукопись, найденная в Сарагосе».

¹⁰⁴ Выяснить, о какой книге идет речь, не удалось.

¹⁰⁵ Имеется в виду роман писателя и государственного деятеля графа Фридерика Скарбека (1792—1866) «Damian Ruszczyc, powieść z czasów Jana III», вышедшая в трех томах в Варшаве в 1827 г.

¹⁰⁶ Возможно, имеется в виду роман Франтишка Венжика (1785—1862) «Władysław Łokietek, czyli Polska w XIII wieku», вышедший в Варшаве в трех томах в 1828 г.

¹⁰⁷ Вероятнее всего, речь идет о книге профессора краковского университета Франтишка Шоповича (1762—1839) «Uwagi nad samogłoskami I spółgłoskami w ogólności, oraz nad niektóremi głoskami abecadła polskiego w szcególności» (Kraków, 1827).

¹⁰⁸ Имеется в виду книга Лелевеля «Poczatkowo prawodawstwo polskie су wilne i kryminalne do czasôw jagiellonskich» (Warszawa, 1828).

¹⁰⁹ Перевод какой-либо из книг Н. И. Греча, выполненный Малиновским, неизвестен.

¹¹⁰ «Происхождение Руси» (фр.).

¹¹¹ Хаммер-Пургшталь Йозеф фон (1774—1856) — австрийский дипломат и востоковед, почетный член Петербургской Императорской Академии наук (1823).

№ 24

BJ, rkps 4435, к. 580-585

7/19 марта 1828 г. Санкт-Петербург

В последнюю субботу я получил Ваше письмо, сразу же спешу с ответом. На самом деле, не следовало мне ждать, пока меня попросят прислать обширное описание адамовых импровизаций¹¹², но я сам не знаю, почему я это сделал. Медлительность в написании не может быть причиной, так как я не знаю более приятных минут, чем те, которые я посвящаю общению с моим благородным и милостивым другом. Сегодня я хочу заполнить этот пробел, но сразу же предупреждаю, что не могу прислать самих стихов. Мицкевич импровизировал здесь, окруженный обычно толпой слушателей, не было никого, кто бы хотел лишиться удовольствия смотреть на говорящего поэта, а если в торжественные моменты, как, например, в то время, когда он импровизировал трагедию, нашлись такие, кто хотел писать, то они не смогли сделать это достаточно осторожно. Адам увидел это и внятно заметил, что скрип пера уничтожает в нем поэтическое вдохновение¹¹³. Поэтому у меня не было иного способа, кроме как, вернувшись домой, записывать то, что я себе в общих чертах мог припомнить, но возвращался я чаще всего после вечеринок во 2-м или 3-м часу пополуночи, male sobrius¹¹⁴, утомленный, сонный. Не знаю, записал ли я что-либо, достойное чтения, однако же я постараюсь исполнить Ваше приказание, насколько смогу.

Первый раз я слышал здесь импровизирующего Адама 16 декабря, поэт поддался просьбам всех присутствующих, но в осуществлении <намерения> появились непреодолимые преграды. Мицкевич привык импровизировать всегда при фортепиано, а тем временем инструмента не было, доставлять его, как казалось, было поздно. Где-то был найден чекан¹¹⁵, и при его звуках Адам пропел более десяти веселых строф, посмеиваясь над настоящим и прошлым временем. Когда среди девиц, среди товарищей приходилось выступать и когда не хватало рифмы, ему помогал кто-нибудь из знакомых с сердцем поэта, из понимающих его язык и т. д. Теперь же и петь трудно, первый раз он видит некоторых, опасается найти романтиков, которые без суда, без милосердия готовы его crucifige¹¹⁶. Поэтому он предпочитает быть поэтом по вызову, хочет петь по заказу, так как это лучше получается. Поэтому он просил, чтоб ему было подано содержание песни, и Юзеф Олешкевич¹¹⁷, художник, человек благородный, но, к несчастью, зараженный мистицизмом, подал идею воспеть сотворение мира. После стольких примеров великих и малых поэтов, которые либо начинали, либо заканчивали свою профессию пением восхваления создателю, я не надеялся услышать ничего нового, но как же приятно я был поражен, когда поэт восславил Бога, в замешательстве и неразберихе всех вещей раздвигающего хаос и в одной руке держащего свет, в другой — тьму. Я не могу успокоиться, что я не уловил этих несколько стихов и что никто их не запомнил. Мог бы выдержать сравнение, а может, и превзойти упомянутый образ Бога, который на ветрах перелетает неограниченные пространства, чьими посланниками суть громы и молнии и который так достойно разъяснил Кохановский¹¹⁸. Присутствующий Булгарин просил похвалу нашим легионам¹¹⁹. В нескольких десятках строф была необычайно восхвалена испанская экспедиция. Окончила импровизацию в тот день песня для хозяев за радушный прием.

22-го мы были у благородного юноши Постумиуша Прушинского¹²⁰, где на свой манер импровизировал Орловский¹²¹, в мгновение ока настоящие и редкой красоты произведения искусства создавая с помощью мела, Олешкевич указывал <темы>, а Адам воспевал их обоих. Фрагмент, где он говорил об искусствах как о дочерях одной матери, об их взаимной любви и тесном семейном союзе, об их великом предназначении, он произнес необычайно красиво. Прушинский записал эту импровизацию, но графиня Ходкевич¹²² отвезла ее с собой и так неожиданно, что не было времени ее переписать.

Большая импровизация Адама состоялась 24-го в день его именин. Не помню, как я описал ее Жельветру, не хочу повторять известные вещи¹²³. Поэтому опишу ее вкратце. Князь Леон Сапега¹²⁴ просил Адама произнести что-нибудь. Франтишек¹²⁵ сел за фортепиано и начал наигрывать известную нашим сердцам мелодию¹²⁶. Адам сразу же начал пышную похвалу Литве¹²⁷. Ее прежняя слава, приобретенная силой меча, ее полная предрассудков, поэтическая и высокая жизнь, ее союз с соседним народом, благородным и просвещенным¹²⁸, успехи веры, смягчение обычаев, приобретение свобод, большая слава и известность миру, все это в пышных и по-настоящему поэтических образах Адам развил в прекраснейшей песне, но только перейдя ко временам Сигизмунда III¹²⁹, он предстал в всем великолепии блеска своего несравненного таланта, в быстром переходе упомянув тот удивительный ряд великих мужей, которые украсили это памятное правление, прославил короля, возвращающегося после долгих боев, в которых польский орел¹³⁰ покрыл себя новой славой, желающего передохнуть в покое, но сначала, как поощрение за славные дела, желающего вручить венец наивысшей заслуги первому из граждан. Среди почтенной свиты панов-рады¹³¹, полководцев, воителей, землевладельцев король должен был избирать претендентов, имеющих право на первую награду. Многие приходили, но наконец предстал Лев Сапега¹³² со Статутом¹³³ в руке и высказал пышную похвалу достойным законам в благоденствующей Речи Посполитой. Раздались рукоплескания присутствующих, даже противники Льва уступили ему первенство, Сапега получил канцлерство и булаву, и поэт окончил свое пение чудесной похвалой Статуту, благодеяниями которого мы пользуемся после падения Монархии¹³⁴, святость которого те, кто все уничтожил, уважают доныне и т. д.

После короткого перерыва Адам сказал, что мог бы импровизировать трагедию. Мне предложили дать тему из отечественной истории. Я предложил Самуэля Зборовского¹³⁵. Через несколько минут поэт вышел уже готовый, необычным для себя 13-сложным стихом декламировал произведшую большое впечатление сцену между слугой Зборовского, Вацлавом из Рогозино¹³⁶, и тюремным надзирателем. Необычайное противостояние двух характеров, присущая для них обоих точка зрения на одну и ту же вещь были <изображены> невероятно красиво. Вацлав, который свою жизнь посвятил дому Зборовских, который Самуэля носил ребенком на руках, видит в нем не преступника, а потомка своих благодетелей, опасается, что его собственная честь может быть затронута, что и на его седую голову падет часть позора и стыда. Тюремный смотритель, напротив, за 30 лет привык к виду страданий, самой длительностью исполнения своих обязанностей лишен человеческого чувства, к своим узникам относится как к вещам, отданным ему на сохранение, и когда по приказу своего властителя он выдает их на эшафот или отпускает на волю, не испытывает ни грусти, ни веселья. Этот первый диалог был длинным, но таким новым, так притягивал меткостью наблюдений, познанием сердца, своевременностью вопросов и ответов, даже…¹³⁷ шутками надзирателя и простой, проникающей чувствительностью Вацлава, что мы не заметили, как Поэт произнес несколько сот стихов. Подкупленный надзиратель впустил Вацлава в тюрьму, а его разговор с Самуэлем является настоящим триумфом таланта поэта. Я выписываю по латыни то, что я рассказал об этой сцене в своем дневнике, написанном на этом языке: «Jam vero scena inter Vencestaum qui herum ad fugam sollicitat et ipsum Samuel, summam admirationem altasque conclamationes exsultantium auditorum moverat. Nam et ingenium hominis, audax, subdolum infractum it ad fidem historiarum vere et vivide conformatum nobis astendit, et sermo eius ita moribus aptus accommadatusque, ut omnes ipsum Zborovium loquentem audirogis, de potentia et auctoritate Zamiscii, ad multitudinis mentem etopinionem disserere incipit, j am ipsum Zborovium non in carcere, sed in fronte turbulentas nobilitatis, in Equitum Polonorum corona declamantemerediderus. Divinumplane poetas nostri ingenium, inesfabilis abunantia, hie cum Horatio dicere prostat Multa Dircasum levât aura cyenum

Tendit Antoni, quotius in altos

Nubium tractus &

Tervet immensusque rait profundo

Adamus ore»¹³⁸.

После короткого перерыва поэт окончил свое произведение, декламируя сцены между Гризельдой Замойской и Зборовским. Поэт предполагает, что Зборовский, часто пребывая при дворе Стефана Батория¹³⁹ в Белой, в юности влюбился в племянницу княгини, что он прилагал все усилия, чтобы весомостью услуг, оказанных Баторию, получить его разрешение. Гризельда, невинная, спокойная, нежно привязанная, но пугливая, даже любя, с тревогой взирала на бурный нрав Самуэля. Его долгое отсутствие в Белой, зрелый возраст княжны, приказание отца, воля дяди и, наконец, опасные волнения Самуэля, авантюристские покушения на родину с казаками, итальянские скитания, донесения о неправой и преступной жизни стерли в сердце Гризельды память о прежней доброжелательности и легко склонили ее отдать руку мудрому в совете, мужественному в бою другу короля, любимцу народа Замойскому¹⁴⁰, который нежностью и благородным поведением успешно смог погасить в мыслях Гризельды слабо тлеющую искорку первой любви. Она познала наивысшее счастье как невеста, стала женой великого человека. Но как только она узнала, что Самуэль томится в цепях, то, несмотря на то что произойдет, она тайно входит в его тюрьму и нежным уговором хочет склонить его к побегу, чтоб избежать позорной смерти. Этот разговор достоин наибольшего внимания с точки зрения поэзии.

Я ничего не говорю об образах, о сравнениях и т. д., потому как Адам иначе не может говорить, у него все приобретает чувственную форму. Его талант — этот не талант памяти, у него нет, как у иных, даже великих поэтов, смутных отголосков того, что они когда-то слышали или читали. Отнюдь. Язык его героев — это язык времени, места, в котором они жили, чувств, представлений, которые их занимали, словом, это верное повторение того, что в данных обстоятельствах они должны были бы говорить, учитывая только возвышенное состояние их души, а как же иначе поэт должен добиваться простой живописности событий повседневной жизни? Когда Самуэль говорит Гризельде, что она счастлива, что она отважилась открыть свое сердце более спокойным чувствам, что не воспылала ненавистью к тому, кто уничтожил все счастье своего первого любимого, когда он говорит ей, что он отваживается радоваться крикам счастья народа, приветствующего своего героя; когда Адам рисует эту необычайную, прекрасную, трогающую сердце картину въезда Гризельды в Краков после каждого нового благодеяния, которое Корона получает из рук своего любимого сына, нам всем казалось, что мы присутствуем на этом празднике народного торжества, что благодарственные крики бьются из наших душ. Ничего красивей, ничего правдивей представить себе невозможно. А Гризельда одним словом выводит Зборовского из заблуждения и иллюзии. Она хочет исполнить данное ему когда-то в первых годах молодости обещание, что с опасностью для своей жизни она желала бы сохранить его жизнь. Не любовь руководит ею, а уважение к своей присяге, какое-то религиозное убеждение, вещий сон. Зборовский не привык видеть предпочитаемых ему, не любит Замойскую, так как итальянское распутство искоренило в нем чувство чистой любви, но это признание Гризельды пробуждает в нем самолюбие, он отрекается от ее помощи, заблуждается, что он еще слишком силен, чтобы бояться короля и гетмана. Он рассказывает о своих средствах защиты, об ожидаемом мятеже шляхты, и это описание подстрекаемой толпы, способы, которыми, льстя порокам разнузданной черни, возможно было бы склонить ее к своим целям, принадлежит к самым превосходным поэтическим описаниям, где неподдающееся выражению ускоренное движение стихов как будто подражает неотвратимости и внезапному развитию событий. Но среди этих угроз, среди этих мечтаний о будущем могуществе он вспоминает, что говорит с женой Замойского, его речь переходит в горькую иронию, которая оскорбляет наконец благородные намерения Гризельды и заставляет ее предоставить непокорного смутьяна его судьбе. Поэт, возможно, еще говорил бы, но, утомленный декламацией почти 2000 стихов и большим напряжением голоса и сменой его по необходимости, упал на стул и более десяти минут вынужден был ожидать, пока оправится от слабости¹⁴¹.

27-го Булгарин дал обед для Адама. На нем присутствовали Орловский, Сапега, Сенковский, Линовский¹⁴², Ленский¹⁴³, Ельский¹⁴⁴, Ходзь-ко¹⁴⁵, Малевский и др. Весь этот обед продолжался спор с Сенковским, который неслыханным способом, с непростительной дерзостью накинулся на все то, что благородные люди привыкли уважать, и хотя Сенковский весьма словоохотлив, хотя над своими доводами работает издавна, он часто повторяет свои парадоксы, по первому требованию может представить большое количество сфальсифицированных или перевернутых фактов, однако он не смог оказать сопротивление Мицкевичу, который его полностью разбил¹⁴⁶. После обеда Адама попросили импровизировать. Сенковский, желая отомстить, дал ему весьма классическую тему — экспедицию капитана Парри на Северный полюс¹⁴⁷, и сам шепнул мне на ухо, что ему любопытно, как поэт покажет себя.

Адам описал, как англичанам были известны ужасные стороны Ледовитого океана, как ученые ожидали расширения знаний, а купцы — нового источника доходов от открытия доныне недоступных путей, как призывались добровольцы для этого предприятия и как прибыл один только Парри. Описание поэтом строительства судна является достаточным свидетельством, как Мицкевич обращает внимание на все то, что связано с искусством. Сам Сенковский вынужден был поаплодировать, но спущенный корабль уже перешел границу известного. Моряки были вынуждены неслыханные преодолевать трудности, претерпевать работы, испытывать недостатки. Парри делит с ними все невзгоды, но когда другие падают духом, он один придает всем отваги. Но терпение исчерпано, матросы грозят бунтом, они уже ввалились в каюту капитана, тот, невозмутимый, спокойный, выходит против них и, выхватив пистолет из рук первого наглеца, приказывает молчать и берет слово. Он много говорил о славе англичан в мореходстве, об их стойкости, наконец, подняв глаза к небу, увидел Белого Орла и обращает внимание своих слушателей на королевскую птицу и говорит, что этот орел, которого над вашими головами видите, прилетел сюда с берегов Вислы. Народ, живущий у берегов этой реки, в минуту, более тяжелую, чем наша, не потерял себя, так, как вы сердца, и доказал свое величие. Славу своих подвигов на 3 материках, на обоих полушариях земли¹⁴⁸ он оставил для потомков, а вы, еще свободные люди, не хотите следовать этому примеру и т. д. Далее описываются последствия этой речи, стойкость и примерное послушание и возвращение, предпринятое только тогда, когда природа отказала в своей помощи.

Мне бесконечно жаль, что я пишу эти бледные безжизненные фразы. Я никогда так не жалел, что не учился стенографии, как слушая Адама. Даже его речь начинает приобретать черты импровизации, так она замечательна, так богата собственными оригинальными мыслями. От всего сердца я поздравляю литературу за то, что у нее есть такой исполин.

Сердечно благодарю за милостивую память обо мне, не знаю, смогу ли я переехать в Варшаву, это будет зависеть от успешности моих петербургских предприятий. В этих днях я надеюсь получить разрешение издания еженедельника¹⁴⁹ при помощи Малевского, Мицкевича и некоторых других. Я упрашиваю Вас украсить это новое издание каким-либо разделом из не рецензированных доныне исторических произведений. Лучше всего, если б можно было принять во внимание изданные Жеготой¹⁵⁰ произведения Альбертранди¹⁵¹ и даже «Владислава В.<азу>¹⁵²», изданного Квятковским¹⁵³. Впрочем, полагаюсь на Ваш просвещенный выбор, так как я, верящий в доброту, не сомневаюсь в успехе моей просьбы. Хорошо бы было, однако, по причине перевода Карамзина¹⁵⁴ дать целую рецензию на его историю¹⁵⁵, теперь наверняка можно бы было напечатать ее mutatis mutandis¹⁵⁶.

На иные подробности Вашего письма я отвечу в ближайшую среду, так как это письмо и так длинное. Я повторяю просьбу насчет книг, которые я послал 22 февраля. Теперь я посылаю деньги на подписку польской газеты. Соизвольте сделать так, чтоб я мог получать ее через канцелярию Царства. Думаю, Глебович¹⁵⁷ устроит это.

Булгарин, у которого есть тетка¹⁵⁸ и жена¹⁵⁹, возложил на меня обязанность доставить для них башмачки. По правде, мне стыдно обращаться к Вам с такой просьбой, но не отказывайте мне в этом. По присоединенным здесь мерам и пожеланиям этих дам прикажите купить башмачки и переслать на мой адрес в польскую канцелярию. Наши дамы хотели бы предстать на Пасху в варшавских башмачках¹⁶⁰, думаю, что они смогут получить их своевременно.

Господину Нимце<вичу?>¹⁶¹ напишу в среду, потому что сегодня у меня мало времени, а я не умею писать в иной день, как тогда, когда я должен отправить письмо. Вверяю себя милостивой памяти

Миколай

Сюда приехал по делам Адольф Янушкевич¹⁶². Он просил, чтоб я напомнил о нем Вашей памяти.

¹¹² Адам Мицкевич был популярен во многом как поэт-импровизатор. Причем если среди соотечественников он импровизировал на польском языке, то в среде русских слушателей — по-французски.

¹¹³ В «Дневнике» М. Малиновский пишет: «Никогда не перестанем мы чувствовать боль от того, что все, вместе с голосом импровизирующего поэта, пропало для Вечности. Но мы не могли писать, поскольку поэт четко нам это запретил. Пшецлавский, Гостимский, Водзиньский и Пиотровский, условившиеся, насколько это возможно, спасти произнесенные стихи, должны были отказаться от своего намерения» (запись от 24-26 декабря 1827 г.). О том же свидетельствует и О. А. Пшецлавский: «Заметив, что один из нас записывает его стихи, Мицкевич просил перестать, говоря, что это ему мешает» (см.: <Пшецлавский О. А> Калейдоскоп воспоминаний Пипринуса. Вып. 1. М., 1874).

¹¹⁴ Нетрезвый (лат). Цитата из Тибулла, Элегии, 1, 10, 51: «Rusticus е lucoque uehit, male sobrius ipse, uxorem plaustro progeniemque domum». По-русски: «Житель селенья, легонько подвыпив, из рощи священной Сам на телеге везет к дому жену и детей» (перевод А. В. Артюшкова). Некоторые комментаторы поясняют «male sobrius», наоборот, как «сильно пьяный» (иронически: типа «плоховато с трезвостью»).

¹¹⁵ Чекан — небольшая высокого строя флейта тростью, которую держат вдоль, а не поперек.

¹¹⁶ Распять (лат.) — евангельское «Распни!» (Ин. 19: 15).

¹¹⁷ Олешкевич Юзеф (1777—1831) — польский художник и мистик, с 1810 г. жил в Петербурге. Принято считать, что он предсказал невское наводнение, воспетое Мицкевичем в «Дзядах» и Пушкиным в «Медном всаднике».

¹¹⁸ Имеется в виду великий польский поэт Ян Кохановский (1530—1584) и его сборник стихотворного переложения псалмов Давида (1577), считавшийся непревзойденным в польской литературе.

¹¹⁹ В составе польских легионов Булгарин, исключенный за предосудительное поведение (по версии Н. И. Греча — за сатиру на великого князя Константина Павловича) из русской армии, участвовал в испанском походе армии Наполеона. В 1823 г. его книга «Воспоминания об Испании» вышла отдельным изданием (фрагменты печатались в 1821 и 1823 гг. в журналах «Соревнователь просвещения и благотворения», «Благонамеренный», «Сын Отечества»).

¹²⁰ Постумиуш Прушинский — чиновник в Государственном Секретариате Царства Польского, приятель Малиновского. Судя по «Дневнику», часто бывал у Булгарина, неоднократно встречался с Мицкевичем.

¹²¹ Орловский Александр (1777—1832) — блестящий график-импровизатор, упоминавшийся Мицкевичем в поэме «Пан Тадеуш» и Пушкиным в «Руслане и Людмиле».

¹²² Ходкевич Франтишка Ксаверина (1806—?), урожденная Щеневская, с 1824 г. — вторая жена графа Александра Ходкевича, отставного бригадного генерала, камергера Царства Польского, бывшего под надзором полиции по подозрению в связях с тайными польскими обществами.

¹²³ Имеется в виду письмо Малиновского Жельветру, фрагменты которого были опубликованы в варшавской прессе и спровоцировали скандал (см. об этом во вступительной статье к данной публикации).

¹²⁴ Сапега Леон (1801—1878) — князь, камергер Царства Польского; в конце 1820-х гг. служил в отделе горного дела Государственного Секретариата Царства Польского.

¹²⁵ Малевский Франтишек (Франц Семенович) (1800—1870) — сын ректора Виленского университета, член общества филоматов. Ближайший друг, затем родственник А. Мицкевича (были женаты на родных сестрах — дочерях известной пианистки и композитора Марии Шимановской). Вместе с Мицкевичем прибыл в 1824 г. в Петербург, затем жил в Одессе, Москве и с 1827 г. постоянно в Петербурге. Учредитель (вместе с М. Малиновским) известной газеты «Tygodnik Petersburgsky» (1830). Совершил карьеру под руководством М. М. Сперанского; участвовал в кодификации законодательства бывшего Великого Княжества Литовского, был директором Метрики Литовской. Тайный советник, отказался от звания сенатора.

¹²⁶ О. А. Пшецлавский вспоминает: «Когда мы встали из за стола, Малевский сел за фортепиано, и послышались первые аккорды „Piu non andrai“» (см.: <Пшецлавский О. А.> Калейдоскоп воспоминаний Ципринуса. Вып. 1. М., 1874).

¹²⁷ Литва — имеются в виду литовские губернии, включавшие в себя Вилен-скую, Минскую и Гродненскую губернии. Собственно территория современной Литовской Республики обозначалась термином «Жмудь».

¹²⁸ Имеется в виду Польша, с которой Великое Княжество Литовское составляло федеративное государство Речь Посполитая обоих народов.

¹²⁹ Сигизмунд III Ваза (1566—1632) — король Речи Посполитой с 1587 г., король Швеции в 1592—1599 гг.

¹³⁰ На гербе Коронной Польши изображен белый орел в короне.

¹³¹ Паны-рада — члены Государственного Совета, фактического правительства Речи Посполитой.

¹³² Сапега Лев (1557—1633) — выдающий государственный деятель и политический публицист, канцлер Великого Княжества Литовского с 1589 г.

¹³³ Имеется в виду Статут Великого Княжества Литовского (1588), автором которого был Л. Сапега. Содержал нормы, определяющие государственное устройство ВКЛ и основы судопроизводства, а также нормы хозяйственного, уголовного и семейного права. Статут считался старейшим собранием законов в Европе и продолжал действовать вплоть до 1831 г., когда после поражения польско-литовского освободительного восстания Николай I прекратил его действие на территории литовских губерний.

¹³⁴ Имеется в виду — после фактического и юридического уничтожения Речи Посполитой как самостоятельного государства в ходе трех ее разделов.

¹³⁵ Зборовский Самуэль (? — 1584) — королевский ротмистр в Польше, выступал против короля Стефана Батория и канцлера Я. Замойского. Был схвачен и казнен по приказу Замойского. Был одним из любимых героев польских романтиков, в том числе А. Мицкевича и Ю. Словацкого.

¹³⁶ В «Дневнике» Малиновский пишет по этому поводу: «Орловский <во время импровизации> все время рисовал; прекрасно нарисовал польского рыцаря, вооруженного копьем, затем ловко портрет как раз Вацлава из Рогозино для (in gratiam) Бен<едикта> Рогоз<иньского>» (запись от 24-26 декабря 1827 г.). Бенедикт Рогозиньский — чиновник в Государственном Секретариате Царства Польского, приятель Малиновского.

¹³⁷ Одно слово не читается.

¹³⁸ Данный текст М. Малиновского не вполне соответствует правилам латинского языка. Приводим его в переводе Н. Романовского, с исправлением замеченных ошибок автора: "Уже сама сцена между Вацлавом, склоняющим господина к побегу, и этим Самуэлем привела восхищенных слушателей в высочайший восторг и вызвала громкие восклицания. Ибо (он = импровизатор) показал нам и талант человека — смелый, с хитринкой, извилистый (и?) для исторической верности правдиво и живо устроенный, и речь его — столь подходящую и соответствующую обычаям (характеру?), что все (будто) слышали самого Зборовского, как он говорит о могуществе и власти Замойского, как он принялся рассуждать, (обращаясь) к мысли и мнению множества, как уже уже сам Зборовский вещает не в темнице, а во главе волнующегося дворянства, в Короне польских шляхтичей. Поистине божественен гений нашего поэта и невыразимо его изобилие. Здесь можно сказать (вместе) с Горацием:

Multa Dircœum levat aura cyenum Tendit,

Antoni, quotius in altos Nubium tractus.

(Гораций, Оды, 4, 2, 25-27.

Русский перевод:

Полным ветром мчится диркейский лебедь

Всякий раз, как ввысь к облакам далеким

Держит путь он…)

(Под диркейским лебедем Гораций разумел Пиндара.)

И

Fervet immensusque rait profundo Adamus ore.

(Парафраз оттуда же — Гораций, Оды, 4,2,7-8: у Горация вместо Adamus стояло Pindaras, см. русский перевод:

Рвется так, кипит глубиной безмерной

Пиндара слово.

Пер. Н. С. Гинцбурга).

¹³⁹ Баторий Стефан (1533—1586) — князь седмиградский, король Речи Посполитой с 1576 г.

¹⁴⁰ Замойский Ян (1542—1605) — видный польский политический деятель, канцлер с 1578 г., ближайший советник короля Стефана Батория.

¹⁴¹ Сохранилось описание той же импровизации О. А. Пшецлавским: «Мы начали догадываться, что Мицкевичу хочется произвести на варшавян большой эффект, но не предвидели всего. Отдохнув немного, Адам обратился к ним и сказал: „Господа варшавяне, в честь посещения вами нашего кружка я хочу импровизировать трагедию или драму в пяти действиях и прошу вас выбрать и дать мне для этого сюжет из польской истории“. Сапега и Ленский да и мы все немало удивились. Мицкевич просил, чтобы они советовались только вдвоем, без участия других гостей, и они, перебрав разные драматические эпизоды, избрали сюжетом восстание Криштофа (явная оговорка — Самуэля. — А. Ф.) Зборовского в царствование Сигизмунда III. После нескольких минут, в которые он обдумал план, завязку и развязку драмы, поэт стал декламировать польскими александринами, то есть стихами в тринадцать слогов, с рифмами и с цезурою на седьмом слоге. Сцены следовали за сценами, без малейшего промежутка. Поэт не только не останавливался, не задумывался, но задыхался, не успевая выговаривать стихи по мере того, как они толпились в его мыслях. Он все более и более оживлялся, вызванное им вдохновение не покорялось уже ему, а овладело всем его существом. Он, видимо, страдал под его гнетом, как древние Питии (пифии. — А. Ф.) страдали под наитием вызванного ими духа. Глаза его пытали, лицо попеременно краснело и бледнело, между тем как стихи, исполненные высокой поэзии, лились рекою из его уст. Некоторые места, особенно сцена Зборовского с гетманом, взявшим его в плен, сцена в подземелье, куда, подкупивши стражу, проникла его возлюбленная, нареченная невеста и где он, в цепях, прощается с нею пред ожидавшею его казнью, вызвали у всех невольные восклицания» (цит. по: <Пшецлавский О. А> Калейдоскоп воспоминаний Ципринуса. Вып. 1. М., 1874).

¹⁴² Линовский Константин Александрович (1807—1858) — чиновник Государственного Секретариата Царства Польского, камер-юнкер. В 1831 г. присоединился к восставшим, затем эмигрировал. Служил в бельгийской армии (1832—1854), дослужился до майора. Умер в Париже.

¹⁴³ Ленский Адам Осипович (1799—1883) — состоял с 1825 г. при министре финансов Царства Польского (в 1827—1828 гг. исполнял обязанности главного директора контроля при министерстве финансов Царства Польского), с 1832 г. — помощник статс-секретаря Государственного Совета в департаменте дел Царства Польского, позднее министр финансов и директор Банка Польского, затем член Государственного Совета Российской империи.

¹⁴⁴ Ельский Людвик Францевич (1785—1843) — политик и хозяйственный деятель, с 1828 г. президент Банка Польского. Принял участие в восстании 1830—1831 гг., был послан в Австрию для ведения переговоров о кредите для повстанческого правительства. После восстания эмигрировал, умер во Франции.

¹⁴⁵ Ходзько Александр (1804—1891) — выпускник Виленского университета, позднее Института восточных языков в Петербурге, российский консул в Тегеране. После восстания 1831 г. эмигрировал. С 1842 г. — профессор славянских литератур в парижском Коллеж де Франс. Востоковед, поэт, переводчик.

¹⁴⁶ О подобном столкновении Мицкевича и Сенковского свидетельствует О. А. Пшецлавский: «Я был при том, как Мицкевич заставил Сенковского признаться в этом (фальсификации источников по истории Польши. — А. Ф.) и как живо упрекал его за такой исторический подлог „Это тяжкий грех, это профанация священной вещи, истории (говорил взволнованный Адам). Если тебе непременно хотелось излить твою желчь на прошедшее родины, то что тебе мешало высказать все это от твоего же имени? Ведь от этого хуже бы не было, все тебя хорошо знают за ренегата; говорят даже, что ты перешел в магометанскую веру, и чего доброго, может быть, это и правда“. Сенковский отделывался шутками, но смех его, как французы говорят, был „желтого цвета“. Не помню, кто еще, кроме меня, был при этой экзекуции, когда Мицкевич так беспощадно бичевал Осипа Ивановича. „Впрочем (заключил Адам), быть может, ты и не совсем виноват; это, пожалуй, просто органический недостаток. Я подозреваю, что твоей матери, когда она была тобой беременна, попался в руки альбом с рисунками Гогарта; она заглядывалась на них, и вот теперь все тебе видится в карикатуре“. Сенковский однако ж не поссорился с Мицкевичем (он никогда не ссорился с сильнейшими себя) и не переставал ходить к нему. Он сделал для него подстрочный перевод арабского стихотворения, из которого у Мицкевича вышел его прелестный „Шанфарий“ (Szanfary)» (см.: <Пшецлавский О. А> Калейдоскоп воспоминаний Ципринуса. Вып. 1. М., 1874). Как отмечает позднейший исследователь, то, «что два таких человека, как Сенковский и Мицкевич, должны были при личном столкновении оказаться на двух противоположных полюсах, было неотъемлемым качеством их натур, противоположных по сути, не только с точки зрения морали, но и психологии в целом. То, что было предметом любви, уважения, преклонения для поэта, давно стало целью саркастических упражнений ожесточившегося сатирика» (см.: Jabłonowski A. Oryentalista Sękowski w korespondencyi z Lelewelem // Jabłonowski A. Pisma. T. VII. S. 145).

¹⁴⁷ Английский мореплаватель и исследователь Арктики Уильям Эдуард Парри (1790—1855) совершил три путешествия в 1819—1820, 1821—1822 и 1823—1824 гг. Открыл ряд островов, в том числе Баффинову Землю.

¹⁴⁸ Имеются в виду Европа, Азия и Америка (как известно, некоторые участники восстания А. Т. Б. Костюшко во главе с самим Костюшко принимали участие в американской революции).

¹⁴⁹ Речь идет о газете «Tygodnik Petersburgsky».

¹⁵⁰ Имеется в виду Игнатий (Жегота) Онацевич (1780—1845) — историк, профессор Виленского университета.

¹⁵¹ Альбертранди Ян Баптист (1731—1808) — польский историк, епископ зенопольский. Был библиотекарем короля Станислава Августа Понятовского. Инициатор создания Общества друзей наук и его первый председатель. И. Онацевич издал посмертно его труды «Panowanie Jagiellonów, Kazimierza, Jana Olbrachta i Alexandra» (2 т., Варшава, 1826) и «Panowаnie Henryka Walezyusza i Stefana Batorego» (2 т., Варшава, 1823).

¹⁵² Владислав IV Ваза (1565—1648) — король польский и великий князь литовский (1632—1848), титулярный царь московский (1610—1634) и титулярный король Швеции (1632—1648).

¹⁵³ Квятковский Каэтан (1770—1852) — польский историк. Одна из главных его работ — «Dzieje narodu polskiego za panowania Wladyslawa IV» (1823).

¹⁵⁴ Карамзин Николай Михайлович (1766—1826) — русский писатель, историк. По заказу Ф. В. Булгарина И. Лелевель написал «Рассмотрение „Истории государства Российского“ г. Карамзина» — рецензию на первые тома его «Истории…», которая частично была опубликована в журнале Булгарина «Северный архив» (1822. Ч. 4; 1823. Ч. 8; 1824. Ч. 9, 11, 12). Позже, вероятно, Лелевель просил Малиновского содействовать возвращению ему оригинальной рукописи рецензии, которую ему длительное время не возвращал Булгарин. В письмах Малиновского, как мы увидим, этот сюжет в дальнейшем прослеживается.

¹⁵⁵ Вероятно, имеется в виду 12-томное издание: Karamzin M. Historia Państwa Rosyjskiego, przekład na język polski G. Buczyński. Warszawa, 1824—1830.

¹⁵⁶ С необходимыми изменениями (лат).

¹⁵⁷ Вероятно, имеется в виду Антоний Болеслав Глебович (1801—1847) — чиновник канцелярии Государственного Секретариата Царства Польского, переводчик.

¹⁵⁸ Видеман Елена Ивановна — тетка (по другим данным — мать) Е. И. Булгариной.

¹⁵⁹ Булгарина Елена Ивановна (урожд. Иде; 1808—1889) — жена Ф. В. Булгарина с 1825 г.

¹⁶⁰ Знаток истории Варшавы и варшавского городского фольклора, писатель и журналист К. В. Вуйцицкий в цикле очерков «Варшавское общество в начале нашего столетия: 1800—1830» пишет: «С ягеллонских времен славились варшавские башмачники своим искусным ремеслом и справедливую себе известность снискали. С периода царствования Сигизмунда Августа сохранилась поговорка, которая советует следующие четыре вещи считать лучшими в мире: „коня-турка, жену-мазурку, краковскую девушку и варшавские башмачки“» (цит. по изд.: Wójcicki K. Wł. Społeczność Warszawy w początkach naszego stulecia: 1800—1830 // Wójcicki K. Wł. Pamiętniki dziecka Warszawy i inne wspomnienia warszawskie: W 2 t. Warszawa, 1974. T. 2. S. 93).

¹⁶¹ Вероятно, имеется в виду Немцевич Юлиан Урсын (1758—1841) — польский писатель, историк, политический деятель.

¹⁶² Янушкевич Адольф (1803—1859) — член общества филаретов, позднее участник восстания 1830—1831 гг., попал в плен, был сослан в казахские степи и Сибирь. Оставил после себя письма родным, известные исследователям как «Письма из Сибири».

№ 25

BJ, rkps 4435, к. 586-587

Дня 14/26 марта 1828 г. Петербург

Я обременяю милостивого моего Государя письмами, но не мог отказаться от следующих просьб.

Небольшая карта Польши, которую Вы прислали для примера при отшлифовке английского перевода¹⁶³, понравилась многим людям, меня просили доставить ее для них, поэтому я досаждаю Вам просьбой об удовлетворении этого желания.

Я не знаю, когда переводчик истории на английский язык окончит свою работу, так как его постигла судьба его брата Людвика¹⁶⁴.

Господин Тадеуш Булгарин упрашивает Вас соизволить назвать ему способы стать членом Королевского общества друзей наук¹⁶⁵. Он хотел бы прислать в библиотеку Общества 5 томов своих произведений¹⁶⁶ и по экземпляру издаваемых им газет¹⁶⁷. Если же претендент должен подать просьбу, соизвольте прислать ее форму. Впрочем, я б посчитал, что Общество поступило бы весьма хорошо, предоставляя ему эту честь, в особенности потому, что господин Булгарин является наилучшим русским прозаиком и сам Его Величество Император с удовольствием читает его произведения и вознаграждает автора¹⁶⁸. Адам в последних днях получил через меня письмо от Миликовского¹⁶⁹ из Львова. Этот типограф предлагает ему дать свое разрешение на переиздание своих произведений и оправдывается, почему он перепечатал сонеты. Не знаю, что ответит Адам.

Франтишек¹⁷⁰ просил меня, чтоб я поблагодарил Вас от Адама за Вашу заботу о Валленроде¹¹¹. Адам не против варшавского переиздания, но он хотел бы получить какое-либо денежное вознаграждение, так как, естественно, второе издание задержит продажу первого, по крайней мере частично. В этом он полагается на Вашу дружбу.

Мои письма, в которых я просил Вас о книгах, должны дойти к Вам. Соизвольте выслать их мне. Я сразу же отошлю деньги, так как у меня уже есть желающие. Газету прошу выписать. Я еще раз прошу прощения, что обременяю Вас, но это Булгарин во всем виноват, он меня к этому подтолкнул. Посылаю письмо к Госпоже Нимц…¹⁷². Соблаговолите приказать служащему передать его ей в руки.

Вверяю себя милостивой памяти

Миколай

Почему Вы не соблаговолили уведомить меня, что Вы стали депутатом Сейма¹⁷³, как мне сообщает Одынец¹⁷⁴. Неужели Вы такого плохого мнения о моей доброжелательности к родине и привязанности к дорогой Вашей особе, что думаете, что это известие не наполнило бы меня самой искренней радостью?

¹⁶³ Из контекста не ясно, о чем идет речь, поскольку исторические труды И. Лелевеля на английский язык в этот период переведены не были.

¹⁶⁴ Неустановленные лица.

¹⁶⁵ Общество друзей наук было создано в 1800 г. и стало главным распространителем просвещения на территориях Речи Посполитой, отошедших во власть Российской империи. Булгарин, тщательно заботившийся о своей репутации в глазах земляков, был принят членом-корреспондентом Общества в 1828 г.

¹⁶⁶ Имеется в виду издание Сочинений Ф. В. Булгарина в 5 т. (10 ч.), вышедшее в Санкт-Петербурге в 1827—1828 гг.

¹⁶⁷ В данный период Булгарин редактировал газету «Северная пчела», журнал «Северный архив» и был соредактором (вместе с Н. И. Гречем) журнала «Сын отечества».

¹⁶⁸ Известно, что Николай I читал романы Булгарина — прежде всего «Ивана Выжигина». Булгарин трижды награждался бриллиантовым перстнем — за Собрание сочинений 1827 г., за романы «Петр Иванович Выжигин» (1829) и «Димитрий Самозванец» (1830).

¹⁶⁹ Миликовский Ян (1781—1866) — львовский типограф и издатель.

¹⁷⁰ Имеется в виду Малевский.

¹⁷¹ Поэма А. Мицкевича «Конрад Валленрод» очень быстро стала культовым произведением у образованных поляков, легко прочитавших в сюжете поэмы о тайном мстителе, демонстрирующем лояльность к поработителям своего народа и, в конце концов, возглавляющего Тевтонский орден, призыв к терпению и выжиданию ради продолжения борьбы за свободу.

¹⁷² К госпоже Немцевич?

¹⁷³ И. Лелевель был избран депутатом Сейма по Желеховскому повету. «Необходимое — совершенно фиктивное — удостоверение о наличии землевладения Лелевель получил благодаря помощи родственников — помещиков Цецишовских. Он был избран на сеймике значительным большинством голосов. Желеховский повет был районом поселения мелкой шляхты… и правительство не имело возможности существенно влиять на результаты выборов» (см.: Кеневич С. Лелевель. М., 1970. С. 31-32).

¹⁷⁴ Одынец Антоний Эдвард (1804—1885) — член общества филаретов, поэт, мемуарист. Вместе с Мицкевичем совершил заграничное путешествие, из которого Мицкевич уже не вернулся в Российскую империю.

№ 26

BJ, rkps 4435, к. 588-589

Дня 25 апреля 1828 г. Санкт-Петербург

Милостивый мой Государь. Сегодня я пишу кратко. Податель этого письма Господин Хаборский¹⁷⁵ едет в Варшаву для поступления на службу в Национальный банк¹⁷⁶. Это добросовестный юноша, мой земляк, которого я могу смело рекомендовать Вашей протекции. Полагаю, что мое послание через Господина Качановского¹⁷⁷ дошло к Вам.

Теперь сообщаю, что Адам Мицкевич дня 23 этого месяца приехал в Петербург. При выезде из Москвы¹⁷⁸ тамошние литераторы устроили великолепный пир¹⁷⁹. Ему вручили серебряный кубок, на котором были выгравированы имена участников банкета и ценителей таланта Адама¹⁸⁰. Декламировались стихи, написанные по этому случаю¹⁸¹, пелись песни. Он ответил им импровизацией, которая пробудила такой энтузиазм, что поэт Боратынский¹⁸², упав на колени, воскликнул: «Ah, mon dieu, pourqoi n’est-il-pas Russe!»¹⁸³.

Его Величество выехал в столицу сегодня в первом часу. Вчера министр Шишков получил отставку. Грянула весть, что Господин Новосильцов¹⁸⁴ должен заместить его, Кайсаров¹⁸⁵ же — занять место императорского комиссара в Варшаве. Быть может, Ходзько выедет с господином Грибоедовым¹⁸⁶, назначенным чрезвычайным послом, в Персию¹⁸⁷. Родофиникин¹⁸⁸, директор Азиатского департамента, противится этому, так как он хотел бы на этот место поставить какого-нибудь грека¹⁸⁹, но Грибоедов tient ferme¹⁹⁰, как он мне сам сегодня говорил.

Адам поговаривал, что Вашим произведением об Индии он перевернул здесь все представления московских ученых об этом полуострове¹⁹¹. Это загадка, к которой я вернусь позже. Сейчас я пишу беспорядочно и отрывочно, потому как на скорую руку.

Смилуйтесь, пришлите башмаки и газеты, так как я страдаю, как проклятый. Бабы не дают мне покоя. Если бы у меня было в распоряжении 100 рублей, я откупился бы от этой заботы. Освободите меня от адской пытки. Вверяю себя Вашей дружбе и памяти

Миколай Малиновский

Анекдот. В прошлую субботу¹⁹² на обеде зашел разговор о благородстве польской шляхты¹⁹³. Сенковский сказал, что звание польского шляхтича считает настолько оскорбительным, что свою фамилию он вычеркнул из гербовника¹⁹⁴, — и посмотрел с улыбкой на Грибоедова, очевидно, ожидая похвалы. Но тот ответил: «Милостивый Государь, я вижу, вам приятно унижать самого себя, но если б я был уверен, что Вы говорите это искренне, то не хотел бы отныне одним словом с Вами перемолвиться». Сенковский был так смущен этим ответом, что почти четверть часа ни слова не смел произнести. Грибоедов сегодня — один из благороднейших людей. И кажется, что и в дальнейшем будет таким.

¹⁷⁵ Неустановленное лицо.

¹⁷⁶ Малиновский имеет в виду Польский Банк (Bank Polski) — правительственный банк Царства Польского, образованный указом от 29 января 1828 г. (незадолго до этого письма) и просуществовавший до 1886 г.

¹⁷⁷ По всей видимости, речь идет о Юзефе Качановском, втором секретаре Государственного Секретариата Царства Польского.

¹⁷⁸ Мицкевич покинул Москву 19 апреля 1828 г. (см.: Sudolski Z. Mickiewicz: Opowieść biograficzna. Warszawa, 1995. S. 217).

¹⁷⁹ Прием в честь Мицкевича состоялся между 15 и 19 апреля 1828 г. (см.: Ibid., 217).

¹⁸⁰ Князь П. А. Вяземский в статье «Мицкевич о Пушкине» пишет: «В прибавлениях к посмертному собранию сочинений Мицкевича, писанных на французском языке, находим мы известие, что московские литераторы дали ему пред выездом из Москвы прощальный обед с поднесением кубка и стихов. На кубке вырезаны имена Баратынского, братьев Петра и Ивана Киреевских, Елагина, Рожалина, Полевого, Шевырева, Соболевского» (см.: Вяземский П. А. Мицкевич о Пушкине // А. С. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. Т. 1. М.: Худ. лит., 1985. С. 125).

¹⁸¹ Стихи в честь Мицкевича декламировали Е. А. Боратынский и И. В. Киреевский (см.: Sudolski Z. Mickiewicz: Opowieść biograficzna. Warszawa, 1995. S. 217).

¹⁸² Боратынский Евгений Абрамович (1800—1844) — русский поэт. Уточнение, что речь идет именно о поэте — чрезвычайно существенно для Лелевеля, не погруженного в литературную жизнь российских столиц: Малиновский тогда готовил к публикации свой перевод романа А. Опельн-Брониковского «Ипполит Боратынский» (см. прим. 97), посвященный одному из членов рода Боратынских, известных в Великом Княжестве Литовском (см.: Niesiecki К. Herbarz Polski. Lipsk, 1839. T. II. S. 235—238; Энцыклапедыя гісторыі Беларусі. Т 1. Мінск: Бел. Энцыклапедыя, 1993. С. 285), и постоянно консультировался на эту тему с Лелевелем.

¹⁸³ О, мой Бог, почему он не русский! (фр.).

¹⁸⁴ Новосильцов Николай Николаевич (1762—1838) — государственный деятель. С ноября 1821 г. — председатель Комитета для образования учебной части в Царстве Польском; с июня 1822 г. состоял для особых поручений при великом князе Константине Павловиче; с февраля 1824 г. член Комитета по делу о беспорядках в Виленском университете (фактический глава следственной комиссии); с сентября 1824 по май 1832 г. — попечитель Виленского учебного округа; с января 1826 г. — одновременно главный делегат при Правительственном Совете Царства Польского. Назначение Новосильцова на пост министра народного просвещения фактически означало бы возведение полонофобства в ранг государственной политики. О его роли в разгроме Виленского университета см.: J.> Nowosilców w Wilnie w roku szkolnym 1823—1824. Warszawa, 1831. Сатирический портрет сенатора-полонофоба нарисовал Мицкевич в драматической поэме «Дзяды» (ч. III, сцена VIII).

¹⁸⁵ Могли ходить слухи о назначении в Варшаву одного из двух Кайсаровых — Василия Сергеевича Кайсарова (1783—1844), который в 1826—1829 гг. был сенатором, либо Петра Сергеевича Кайсарова (1777—1854), в 1811—1828 гг. исполнявшего должность обер-прокурора в Сенате. По всей вероятности, обсуждалась вторая кандидатура: в 1828 г. П. С. Кайсаров действительно получил новое назначение — возглавил департамент разных податей и сборов.

¹⁸⁶ Грибоедов Александр Сергеевич (1795—1829) — русский дипломат, поэт и драматург. Погиб, будучи послом в Тегеране.

¹⁸⁷ Пост российского консула в Тегеране Александр Ходзько занял уже после гибели Грибоедова (в 1830 г.).

¹⁸⁸ Константин Константинович Родофиникин (1760—1838) — дипломат, управлял Азиатским департаментом Министерства иностранных дел России в 1819—1837 гг. Об отношениях Грибоедова и Родофиникина см.: Шостакович С. В. Дипломатическая деятельность А. С. Грибоедова. М., 1960. С. 192—193.

¹⁸⁹ Намек на этническое происхождение К. К. Родофиникина.

¹⁹⁰ Крепко держится (фр.).

¹⁹¹ Надо полагать, имеется в виду книга: Lelewel J. Dzieje starożytne Indii ze szczególnym zastanowieniem się nad wpływem, jaki mieć mogła na strony zachodnie. Warszawa, 1820.

¹⁹² 21 апреля 1828 г.

¹⁹³ Булгарин в письме к Лелевелю от 4 апреля 1823 г. пишет: «Сенковский закончил свое исследование о ляхах, пришлю Вам, но не все рисунки готовы; едва не умер со смеха. Шляхта польская, по Сенковскому, суть Леты или Лезгины с Кавказа, а крестьяне — Немцы. Итак, Славяне не существуют» (цит. по.: Listy Tadeusza Bułharyna do Joachima Lelewela // Biblioteka Warszawska. 1877. T. I, zeszyt II. S. 228). Сам Сенковский также сообщил об этом своем фантастическом «открытии» в письме Лелевелю от 13 декабря 1823 г.: «Что касается Лехов и их происхождения от Тюрков, признаюсь, что ошибся, употребляя слишком восточные выражения. Арабы называют Тюрками Хаканскими все народы, которые в первые века (до и после) нашей эры составляли славное государство Хакана Туранского, пусть даже они не были из поколения Тюркменов или Тюрков. Но что Лехи, или Ляхи, не суть Славяне или Словаки, против этого делаю заявление, потому что до сих пор существует на земле народ, который называется в своем языке Лех, носит одежду без малейшей разницы польскую (во фраках, сюртуках, гранат с кармазиновым кафтаном), имеет принципиальные черты характера, схожие со шляхтой польской, заусенцы, бородавки, горб и т. п». (цит. по: Jabłonowski A. Oryentalista Sękowski w korespondencyi z Lelewelem // Jabłonowski A. Pisma. T. VII. S. 80-81).

¹⁹⁴ Судя по всему, Сенковский все-таки сказал неправду. В авторитетнейшем польском гербовнике есть описание герба его рода (см.: Niesiecki К. Op. cit., Tipsk, 1841. T. VIII. S. 324). Кроме того, весьма сомнительно, чтобы составители гербовников в своей деятельности руководствовались мнением одного, пусть даже столь известного представителя шляхетского рода. Скорее всего, мы имеем дело с очередной шутовской выходкой Сенковского. Впрочем, О. А. Пшецлавский передает в воспоминаниях следующий свой разговор с Мицкевичем о дворянстве Сенковского:

« — А знаешь, Адам, мне кажется, что я открыт в Сенковском настоящие элементы его желчного настроения вообще, а против всего польского в особенности.

— Voyons, Гляубич (он часто меня так называл по моему гербу); ты ботаник, у тебя и по призванию, и по привычке должен быть наблюдательный взгляд.

— А вот что: во 1-х, он не Кармазин; его Любич (герб) куплен у известного торговца, заправляющего нашими дворянскими делами. Некоторые положительно знают, что он из Видзких мещан. Вот он, чувствуя себя чуждым нашей среде, и ожесточается против нее, а затем и против всего польского, так как действительно Польша была не что иное, как только дворянское олигархическое государство, в котором плебейский элемент считался ни за что. Это одно; теперь во 2-х, он рябой, оспа глубоко изрыла ему лицо, а это наглядно доказывает происхождение его от одного из низших, непросвещенных слоев общества. Назад тому 40 лет только низшие классы не знали о предохранительной оспе или по невежеству отвергали ее, тогда как в высших классах прививали ее всем--и детям, и даже взрослым. С таким документом плебейства на лице он, естественно, завидует всем гладколицым и злится на них, то есть почти на все человечество.

Мицкевич выслушал меня с усмешкою и сказал: „И что ж, в самом деле. Ты, может быть, и прав; чего, хорошенько порывшись, не найдешь иногда на дне человеческих характеров!“» (см.: <Пшецлавский О. А.> Калейдоскоп воспоминаний Ципринуса. Вып. 1. М., 1874).

№ 27

BJ, rkps 4435, к. 590

Булгарина сейчас нет в Петербурге, он выехал в Ливонию с целью покупки имения¹⁹⁵, вернется через несколько недель. Поэтому будет невозможно исполнить Ваше прежнее желание насчет отсылки рукописи. Я беру это на себя и, как только он вернется, вышлю Вам, но смилуйтесь, не подвергайте меня наибольшей в мире неприятности. Женщины доверили мне деньги, они могут мне постоянно надоедать, как доныне надоедают без конца. Больше я не приму никаких женских капиталов¹⁹⁶.

Я читал в Gazecie Polskiej¹⁹¹ уведомление о выходе Kroniki literatury polskiej¹⁹⁸, но не знаю, сколько это стоит, но я б хотел подписаться. Сообщите мне, кто редактор газеты, я б хотел связаться с ним.

Я безмерно рад, что печатаются источники литовского законодательства. Мы будем ждать их с нетерпением. Эта работа, которая наверняка имеет наибольшую научную ценность, связана с положительными моментами прошлого. Скоро придет время подумать о Литовском Статуте. Сперанский, стоящий во главе законодательной секции Императорского кабинета¹⁹⁹, хочет приказать корректно перепечатать Статут²⁰⁰, а может, и Volumina Legum²⁰¹. Малевский Франтишек стремится войти в его состав, он пообещал это Булгарину, который просил за Франтишка, а в то же время Ваши работы могут принести свою практическую выгоду. Если Судебник Казимира Ягеллончика²⁰², изданный Рогальским²⁰³ с рукописи Даниловича²⁰⁴, должен войти в сборник источников, то я мог бы доставить Вам замечания, сделанные к нему Александром Востоковым, ученым-библиотекарем Музея Румянцева²⁰⁵. Он прислал мне их прошлой зимой, и хотя этот предмет мне слабо знаком, однако я понимаю, что он удачно исправил в нем серьезные погрешности. Не могли б Вы сказать мне, какие польские периодические издания выходят в Кракове и Познани, хотя бы даже газеты. Я б хотел выписать их себе, так как считаю, что мне удастся издавать газету. Сейчас министр согласился на издание еженедельника. Министр иностранных дел позволил помещать внутреннюю и внешнюю политику, министр финансов — торговые и промышленные новости. Но я предпочел бы газету. Если ее не разрешат, буду вынужден печатать еженедельник с 1 июля. Вверяю себя милостивой памяти, искренний друг

Миколай Малиновский

15/27 апреля 1828 г.

Санкт-Петербург

Это ложь, что Мицкевич сжег свои портреты. Варшавский ему был известен давно, он недоволен им. Парижский хоть был непохож, но нравился ему. Если б только то, что Вы их присылаете ему, могло б наполнить его радостью! Кто же сеет эти сплетни?²⁰⁶

¹⁹⁵ Имеется в виду имение Карлово в окрестностях Дерпта, в котором Булгарин и был похоронен (ныне в черте г. Тарту, Эстония).

¹⁹⁶ Имеется в виду просьба купить варшавские башмачки для Е. И. Булгариной и ее тетки Е. И. Видеман.

¹⁹⁷ «Польской Газете».

¹⁹⁸ «Хроники польской литературы».

¹⁹⁹ Имеется в виду высшее государственное учреждение в Российской империи, Собственная Его Императорского Величества Канцелярия. Возникла в конце XVIII в. как личная канцелярия императора Павла I. Общегосударственные функции получила в 1812 г. Наибольшее влияние получила при императоре Николае I. Для ведения дел по различным отраслям управления в канцелярии существовало 6 отделений, из них II Отделение (1826—1882) занималось кодификацией законов, III — было органом политического надзора.

²⁰⁰ Имеется в виду Статут Великого Княжества Литовского.

²⁰¹ Volumina Legum — свод законов Речи Посполитой с 1347 по 1780 г., составленный монахами ордена пиаров по инициативе известного просветителя и библиофила епископа Юзефа Залуского с 1732 по 1782 г.

²⁰² Казимир IV Ягеллон (1427—1492) — король польский с 1447 г., великий князь литовский с 1440 г.

²⁰³ Возможно, Рогальский Адам (1800—1843) — брат Л. Рогальского. В 1823 г. по причине скандала перебрался из Вильни в Санкт-Петербург, где стал чиновником и в 1830 г. дослужился до титулярного советника. Дружил с тамошними земляками — Малиновским, Булгариным, Малевским, Олешкевичем, Орловским, Пшецлавским, Ваньковичем. В 1826 г. издал перевод «Бахчисарайского фонтана», в 1830 г. основал сатирический еженедельник «Balamut Peterburski». Автор русско-польского словаря (Варшава, 1841).

²⁰⁴ Данилович Игнат Николаевич (Игнатий) (1787—1843) — профессор Виленского, затем Киевского и Московского университетов, историк. Подготовил и издал в 1826 г. «Statut Kazimierza IV».

²⁰⁵ Румянцевский музей — собрание книг, монет, этнографических и других коллекций, принадлежавшее известному государственному деятелю и меценату Николаю Петровичу Румянцеву (1754—1826), переданное после его смерти государству. Открытый доступ к коллекциям был разрешен с 1831 г. С 1925 г. на базе библиотеки и отдела рукописей Румянцевского музея начала действовать Библиотека имени В. И. Ленина (ныне Российская государственная библиотека).

²⁰⁶ Суть скандала вокруг портретов, якобы не понравившихся Мицкевичу, проясняется из письма самого поэта А. Э. Одынцу от 20 мая / 1 июня 1828 г.: «В Варшаве литографировали из меня обезьяну. Кто-то ложно сообщил, что я очень из-за этого сержусь и что парижский портрет порвал. Большая ложь. Парижский портрет достаточно искусен; его повредили при пересылке, а я даже к карикатуре, полученной из рук г-на Иоахима (Лелевеля. — А. Ф.), не смел бы плохо относиться. Пусть г-н Иоахим таким и подобным вестям не верит» (цит. по: Mickiewicz A. Dzieła. T. XIV. Warzawa, 1955. S. 395). К парижскому изданию сочинений Мицкевича, два первых тома которого вышли в 1828 г., была приложена гравюра, выполненная Луи Крутеллем по портрету Бернара Жюльена, сделанному, в свою очередь, по портретной зарисовке И. Лелевеля (см.: Komza M. Mickiewicz ilustrowany. Wrocław: Ossolineum, 1987. S. 180—181). Одновременно следует отметить, что в библиографии изданий (и портретов) А. Мицкевича, приложенных к первому тому издания «Korespondencja Adama Mickiewicza» (Париж, 1870) его сыном В. Мицкевичем, не указано какое-либо прижизненное издание портрета А. Мицкевича, выпущенное до 1828 г. в Варшаве.

№ 28

BJ, rkps 4435, к. 591-593

20 июня 1828 г. Санкт-Петербург

Милостивый Государь. Спешу с самой искренней благодарностью за присланные наконец башмаки. Ваши пожелания, чтоб я не брался за подобные поручения, исполню самым святым образом. Это стало мне костью в горле. Разве что ради жены я мог бы решиться вмешиваться в сапожничьи поручения и обременять ими других.

Ваши письма я прилежно получил. Насколько первые два огорчили меня, настолько последнее порадовало. Я уже начал беспокоиться из-за Вашего мнения, что я отношу в первую очередь на счет своих непрошедших неудач. Но теперь я вижу, что это было временно. И все-таки я должен оправдаться от всего.

Вы пишете, что, думая о торговых и книжных предприятиях, надлежит стабилизировать кредит, а я его уничтожаю; что Завадский²⁰⁷ сетует на меня, что у вас есть причины жаловаться на мою недобросовестность.

Даже если б я был ненадежен в делах или литературных предприятиях, насколько я знаю, никто не может жаловаться на меня за то, что я кого-либо подвел в денежных расчетах. Но по поводу Завадского меня больше всего удивляет то, в чем он может меня обвинить. Разве только в том, что, выехав из Вильно, я уже не работаю на него бесплатно, как раньше. Никогда мне Завадский не давал денег вперед, а как он платил после уже завершенной работы, это Богу известно. Например, за корректуру и предисловие к Иерусалиму Кохановского²⁰⁸ он дал мне 200 рублей ассигнациями. Когда я выехал в Петербург и хотел взять немного денег за счет Бентковского, он снабдил меня квитанцией на 200 рублей ассигнациями к господину Сенковскому, за которую я не получил ни гроша. Когда я писал ему отсюда, чтоб он назначил мне что-нибудь, а я бы спокойно занялся библиографией²⁰⁹, он ответил мне, чтоб я получился некоторым нужным вещам, а он посмотрит, что удастся сделать. Это весьма интересный ответ, считаю его диковинкой. Я перестал писать, он опять начал от меня требовать. Я высказал ему свое желание печатать у него около 150 экземпляров моего перевода «Боратынского»²¹⁰, которые я сам продам или нет. Он охотно согласился на это предложение. Если же, посреди забот, подгоняемый Гречем к переводу обеих его грамматик, большей и меньшей²¹¹, я мучаюсь и не могу клятвенно пообещать перевод из-за отсутствия времени, то что же Завадский теряет на этом? Все равно без меня в Вильно никто ни переводить, ни печатать не мог бы, так как тамошняя цензура не позволит. Такая несправедливость со стороны Завадского самым болезненным образом оскорбляет меня. И не со мной первым он так поступает. Но это не важно. На следующей неделе я пошлю ему «Боратынского», но это последняя работа, которая у меня будет с этим благородным типографом. Вы его сами испортили, приучили его к тому, что он считает, что, печатая чью-либо работу, он оказывает милость, и за работы, на которые он не выдал ни гроша, спрашивает как за свою собственность. Я ничего ему не писал и не буду писать. Как только я отошлю ему «Боратынского», разорву всякие отношения с ним. Недостаточно, что он злоупотреблял моим отношением, так он еще очерняет меня. Если Господин Венцкий²¹² желает слушать и верить Завадскому, то я не принуждаю его ни к каким отношениям со мной. Я хотел иметь с ним дела, так как считаю его благородным и честным человеком. При всем этом я руководствуюсь, скорее, желанием распространения польских книг, чем личной выгодой. Мне казалось, что, получая еженедельно из Варшавы на 100 рублей ассигнациями книг и продавая здесь и на Белой Руси, что не трудно, можно будет получить какой-нибудь оборот. Надеюсь, что еженедельник²¹³, если сверху не появятся какие-либо препятствия, а они могут появиться, наверняка с нового года начнет выходить. Он немало поспособствует распространению и сведений о книгах, и самих книг. А потому пускай Господин Венцкий, если захочет, не слушает обмана своего собрата. Пускай верит мне, потому что я не подставлю свою честь под удар ни за какую выгоду на свете. Я сейчас выписал книг на несколько сот злотых, они заказаны Поповским²¹⁴, состоятельным юношей с Подолии, и Бобинским. Деньги после получения груза …²¹⁵ Господин Венцкий, а если он не верит, пусть напишет, мы ему пошлем авансом, хотя это противоречит обычаю. Тогда я или искал бы человека более крепкой веры, или полностью прекратил бы дружбу с торговцами книг. В любом случае я не собираюсь жить за счет этого.

По поводу других обвинений. Я чувствую свою вину в отношении Свидзинского²¹⁶, но из-за того, что я все время надеялся вернуться в Вильно и оттуда отправить рукописи²¹⁷. Тем временем вопреки своим желаниям и намерениям я сижу тут. Но я просил прислать мне рукописи Кшицкого²¹⁸ и Вельского²¹⁹, и как только получу их, отправлю Вам.

Что Булгарин Вашей рецензии²²⁰, а Сенковский — «нумизматов» Даниловича²²¹ не отправили, моя ли в том вина, судите сами. Ваша рецензия пришла, но Булгарин обрел новую к ней страсть. Чтоб Вашу рукопись застраховать от утраты, я дал ее переписать и оригинал наверняка незамедлительно отошлю Вам. Сенковский повторяет, что «нумизматов» он отдал куратору Перовскому²²² 6 месяцев назад и что таким образом Данилович непременно получит их.

Насчет Очерка польской истории²²³ будьте полностью спокойны. Он переписывается у меня, и как только я закончу, оригинал отошлю Вам, а копию отдам в цензуру. Нужно еще подождать пару недель, потому как сейчас организовывается новый комитет в соответствии с новым уставом. Я не сомневаюсь в получении разрешения. Стоимость печати следующая: обычный лист в восьмушку стоит от 600 экземпляров 30 рублей ассигнациями без бумаги, если 1200 экземпляров, тогда на 5 рублей больше за лист. Если это будет напечатано по-польски, то мы могли бы издать по-французски, у нас здесь есть переводчик, но у меня еще достаточно времени, чтобы подумать об этом. Адам²²⁴ здоров и весел. Франтишек²²⁵ стал помощником архивариуса с жалованьем в 1000 рублей ассигнациями. Вверяю себя милости и памяти

Миколай

Кому Адам обязан услугой печати его произведений в Париже²²⁶?

Прошу остаток газет. Если нужно будет что-нибудь доплатить, то Вы напишите милостиво. Ни у меня, ни у Вас нет необходимости тратиться на Булгарина. Ваши советы насчет членства²²⁷ я хочу верно передать Булгарину.

Сенковский теперь печатает рецензию на Путешествие в Tu6em^22S, переведенное с китайского отцом монахом Иакинфом²²⁹ на русский язык и вышедшее в Северной пчеле.

За подаренный мне экземпляр Ваших избранных произведений я сердечно благодарю. Общества литовских друзей уже нет²³⁰. Оно не ликвидировано, но распущено на неограниченное время. Поэтому я дал экземпляр Малевскому для дальнейшего распоряжения. Востоков охотно согласился дать свои заметки, но попросил немного времени для просмотра их.

Еще. Посылаю литографический портрет Ваньковича²³¹.

²⁰⁷ Завадский Юзеф (1778—1838) — виленский типограф и издатель, первый издатель поэзии А. Мицкевича и книг И. Лелевеля. Малиновский сотрудничал с ним во время своей студенческой юности в Вильно.

²⁰⁸ М. Малиновский содействовал подготовке к печати «Освобожденного Иерусалима» Т. Тассо, переведенного на польский язык П. Кохановским. Издание выпущено Ю. Завадским в 1826 г.

²⁰⁹ Имеется в виду библиография к предполагавшемуся третьему тому «Истории польской литературы» Ф. Бентковского.

²¹⁰ В письме Ю. Завадскому от 11 декабря 1826 г. Малиновский пишет: «Нашел в книжной лавке г-на Греффа два романа Александра Брониковского, изданные в Дрездене на немецком языке, один под названием „Ипполит Боратынский“, второй „Казимир В<еликий>“: последний вышел в текущем 1826 году, первый — в 1825. Думаю, их перевод был бы полезен, потому что они по-настоящему хороши — несравненно лучше „Пояты“ (роман Ф. Бернатовича. — А. Ф.) и „Яна из Тенчина“ (роман Ю. У. Немцевича. — А. Ф.); если бы это пришлось Вашей Милости по вкусу, хотел бы их перевести, но нужно написать в Варшаву, чтобы г-н Венцкий постарался об информации в „Мониторе“ и „Курьере“, что названные романы выйдут в скором времени из печати, чтобы избежать коллизии с каким-нибудь другим переводчиком. Буду ждать ответа» (цит. по: Materjały do dzejów literatury i oświaty na Litwe i Rusi. Z archiwum drukarni i księgarni Józefa Zawadskiego w Wilnie z lat 1805—1865. T. I. Wilno, 1935. S. 286—287). Коллизии, однако, избежать не удалось: оба романа вышли в других переводах и у других издателей в 1828—1829 гг. Библиография публикаций М. Малиновского (см.: Bibliografia literatury polskiej «Nowy Korbut». T. 8. Warszawa: PIW, 1969. S. 345—347), как и другие библиографические источники, не указывают на издание перевода романа «Ипполит Боратьшский» Малиновским. Вместе с тем воспоминания друга — историка, поэта А. Э. Одынца — содержат характеристику, проливающую свет на сложившуюся ситуацию: «Для облегчения постижения коллегами познания в названных языках (латынь и древнегреческий. — А. Ф.) он, Ежовский, и председательствующий Ковалевский обязались в течение всего учебного года проводить для них бесплатно, по два раза в неделю, повторение занятий Гроддека, первый по греческой, второй по латинской литературе. Кроме того, один и второй, для употребления в школах округа, обещают издать с составленными ими комментариями, первый — избранные Оды Горация, второй — также избранные — Метаморфозы Овидия. Заявление это и обещание было принято горячо. Малиновский же, поднявшись с места, добавил, что и он также жаждет принять участие в столь благородном и прекрасном предприятии и как ученик профессора Ягелло из Винницы чувствует себя в силах прокомментировать тем же способом всю Энеиду Вергилия. Это шумное и неожиданное выступление нового и незнакомого коллеги обратило на него общее внимание и сразу вывело из сумрака на свет. К сожалению, нужно только добавить, что если Ежовский и Ковалевский на самом деле добросовестно выполнили все свои обещания, намерение Малиновского, в течение нескольких лет остававшееся только намерением, в конце концов не принесло результата. Происходило точно то же и позже с различными его проектами в отношении исторических разысканий. Не щадил он трудов и работы, если речь шла о приобретении сокровищ науки и знания, и редко кто собрал их столько. Но когда приходило <время> использования их, особенно на высоком уровне, на который обычно возносил он свои намерения, всегда ему не хватало чего-то — не знаю, то ли силы, то ли только терпения» (цит. по: Odyńec A. E. Wspomnienia z prszesłości, opowiadane Deotymie. Warszawa, 1884. S. 115—116). В качестве косвенного подтверждения характеристики, данной Одынцом Малиновскому, с которым его связывала многолетняя дружба, можно привести и историю с газетой, основанной при деятельном участии Малиновского, однако в конце концов перешедшей под редактирование Ю. Э. Пшецлавского, гораздо более готового к систематической работе. Есть и ироническое высказывание Мицкевича в одном из его писем Лелевелю (от 16/18 января 1829 г.): «О переводе романа Малиновским уже ничего не слышно. Почтенный Миколай, как известно, страшный прожектер, всегда делает семь вещей одновременно. Похоже, одну лишь довел до конца: женился» (цит. по: Mickiewicz A. Dzieła. T. XIV. Warszawa, 1955. S. 453).

Однако не исключено, что ситуация с «Боратынским» была вызвана вовсе не личными качествами Малиновского. Он, в частности, пишет Ю. Завадскому (письмо от 3 сентября 1827 г.): «Перевел роман „Ипполит Боратынский“ — первый том уже отдал в цензуру. Хотел бы, чтобы Вы его печатали. Понимаю, что он будет затратным, тем более что собираюсь добавить пятый томик, в котором будут интересные исторические документы, касающиеся той эпохи, а именно письма короля Сигизм<унда> Авг<уста>, его обращения к народу — в поддержку Одровонжа и Анны Мазовецкой и т. д. Писал к автору, живущему в Дрездене, с просьбой сообщить мне известие о его литературных достижениях, а если ему этого не позволит его авторская скромность, одновременно обратился к г-ну Алекс<андру> Бернатовичу, моему знакомому, проживающему сейчас там же. Хотел бы дать знать читателям о личности автора. Это все повысит ценность этого романа. Чувствую, что предложение мое немного трудно, однако, учитывая мое положение, думаю, что Вы согласитесь с ним. Потому хотел бы получить 200 экз., потому что у меня здесь много знакомых, которые и сами захотят подписаться, и других за собой потянут. Вы на том не много потеряете в отношении сбыта книги, потому что, может быть, ни один из них не купил бы ее без данного обстоятельства» (цит. по изд.: Materjały do dzejów literatury i oświaty na Litwe i Rusi. Z archiwum drukarni i księgarni Józefa Zawadskiego w Wilnie z lat 1805—1865. T. I. Wilno, 1935. S. 297).

²¹¹ Переводы грамматик H. И. Греча, выполненные М. Малиновским, неизвестны.

²¹² Венцкий Юзеф, родственник типографа и книгоиздателя Юзефа Завадского, с 1810 г. занимался книжной торговлей в Варшаве.

²¹³ Имеется в виду «Tygodnik Petersburgsky».

²¹⁴ Неустановленное лицо.

²¹⁵ Одно слово не читается. Вероятно, «будут отосланы».

²¹⁶ Свидзинский Константин (1793—1855) — польский библиограф и историк-медиевист После 1831 г. занимался общественной и политической деятельностью.

²¹⁷ Имеется в виду рукопись рецензии Лелевеля на «Историю государства Российского» H. M. Карамзина (см. выше). Рукописи Лелевеля переходили в Петербурге из рук в руки, терялись, как и письма. Сенковский пишет ему (от 18/30 июня 1825 г.): «Статью твою о Карамзине давно отдал Булгарину; но твое второе письмо к нему до сих пор лежит у меня, ибо он сам должен был за ним заехать, раз уж иначе никак не могу ему его передать; он живет где-то в деревне, а в городе не имеет жилья; в типографию же Греча отдавать не хочу, потому что там все пропадает» (цит. по: Jabłonowski A. Oryentalista Sękowski w korespondencyi z Lelewelem // Jabłonowski A. Pisma. T. VII. S. 111).

²¹⁸ Вероятно, имеется в виду Анджей Кшицкий (1482—1537) — польский писатель, юрист и государственный деятель. Малиновский перевел на польский язык его «In vulgatam nuper quondam asianam diaetam Diogenis Dalmatae dialogues» и опубликовал в 1864 г. в предисловии к сборнику «S. Łaskiego prace naukowe i dyplomatyczne». He исключаем, что перевод мог быть выполнен значительно ранее публикации.

²¹⁹ Из контекста не ясно, труд какого Вельского имеет в виду М. Малиновский — Мартина Вельского (1495—1575), составителя «Хроники всего мира» (1551, 1554, 1564), или его сына Иоахима Вельского (около 1540—1599), составившего на основе фрагментов труда своего отца и собственных дополнений «Хронику Польши».

²²⁰ Имеется в виду рукопись рецензии И. Лелевеля на «Историю Государства Российского» H. M. Карамзина, публиковавшейся в журнале «Северный архив», редактором которого был Ф. В. Булгарин.

²²¹ Вероятно, имеется в виду статья И. Даниловича «О medalach Radziwillo wskich i о gabinetach Nieswiezkim i Charkowskim». Она так и не вышла в «Библиотеке для чтения» и в конце концов была опубликована на языке оригинала в 1830 г. в газете «Tygodnik Petersburgsky».

²²² Перовский Алексей Алексеевич (1787—1836) — попечитель Харьковского учебного округа (1825—1830), писатель (под псевдонимом Антоний Погорельский). Данилович в этот период преподает в Харьковском университете.

²²³ В оригинале стоит: Obrazu dziejów Polskich (Очерка истории Польши). Произведение под таким названием у И. Лелевеля отсутствует. Вероятнее всего, имеется в виду его книга «Dzieje Polski Joachim Pelewel potocznym sposobem opowedzial…», опубликованная на польском языке в Варшаве в 1829 г. На французском языке появилась лишь в 1844 г. после эмиграции Лелевеля.

²²⁴ Мицкевич.

²²⁵ Малевский.

²²⁶ Первые два тома парижского издания сочинений Мицкевича вышли по инициативе и при организации публикации Леонардом Ходзькой, финансировала издательский проект графиня Клементина Островская.

²²⁷ Имеется в виду желание Булгарина быть принятым в варшавское Общество друзей наук. В качестве посредника, рекомендовавшего осуществить его прием в Общество, выступал Лелевель.

²²⁸ Имеется в виду книга отца И. Бичурина «Описание Тибета в нынешнем его состоянии» (вышла в Петербурге в 1828 г.).

²²⁹ Бичурин Иакинф (Никита Яковлевич) (1777—1853) — архимандрит, известный русский синолог. В 1805—1819 гг. — глава русской духовной миссии в Китае. За «нежелательные явления, внесенные им в жизнь миссии», он был судим, лишен сана и сослан в Валаамский монастырь. В 1826 г. освобожден из заточения, жил в Александро-Невской лавре и состоял переводчиком в Министерстве иностранных дел. Академия наук в 1828 г. избрала его в члены-корреспонденты и награждала его труды премиями. Состоял членом парижского Азиатского общества. В 1829—1830 гг. по поручению Азиатского департамента путешествовал за Байкал с бароном Шиллингом.

Малиновский неоднократно встречался с о. Иакинфом. В «Дневнике» (запись от 30 января 1828 г.) он пишет: «После обеда много и хорошо рассказывал об обычаях китайцев и о своих собственных делах, между прочим о своем заключении в Финляндии, где был заточен по приказу императора Александра на основании донесения о развратной жизни в Китае. Обвинял своего преследователя петербургского митрополита Серафима в жестокости, корыстолюбии, глупости и о всяких грехах, которые только могут навлечь на человека позор». Но несколько ранее он описывает свою первую встречу с Иакинфом с другими подробностями (запись от 30 декабря 1827 г.): «Был когда-то профессором духовной Академии в Москве. Но когда возникла нужда в миссионере для российского посольства в Пекине, был избран (ибо проявил способности к чужим языкам) и направлен в посольство. Шестнадцать лет жил там спокойно, пока не прибыло новое посольство. Тогда оказалось, что предается педерастии».

²³⁰ Вероятно, имеется в виду Союз друзей — тайное молодежное объединение, существовавшее в Вильне в 1819—1822 гг. как первая ступень к членству в обществе филоматов. И. Лелевель, хорошо информированный о настроениях виленской молодежи, мог знать о его существовании и передавать членам общества свою книгу.

²³¹ О каком портрете В. Ваньковича либо его работы идет речь, неизвестно.

№ 29

BJ, rkps 4435, к. 594-595

27 июня 1828 г. Санкт-Петербург

Милостивый Государь. Я писал Вам с прошлым курьером, и в этот раз мне нечего сообщить нового. Однако я спешу успокоить Вас насчет доверенной мне рукописи. Она уже переписана и находится у меня. У меня уже были des pourparles²³² с цензорами. Надеюсь, что они будут благосклонны к нашим желаниям, а если б они захотели выбросить что-либо, то надо пройти весь процесс. Можно смело подвергаться испытанию, так как в конце концов мы всегда можем выиграть.

Адам от кого-то получил известие, что в Кракове перепечатан Валленрод²³³, хотя б один экземпляр прислали показать ему. Парижского издания еще не видно, а претендентов без числа. Если б появились какие-то препятствия в продаже, можно было бы отослать в Гданьск, а оттуда — по воде сюда в столицу.

Кажется, замечания Завадского подействовали на Господина Венцкого, так как он не присылает мне выписанных книг. Я был бы рад видеть что-либо позитивное. Завадский, видимо, опасается, как бы я не причинил ему неприятности. Забавный человек! Пусть заглянет в свои торговые книги, сколько он торговал с Петербургом и Белой Русью. Если Господин Венцкий будет понимать, что здравый смысл советует ему придерживаться предостережений своего товарища, то я хотел бы скорее знать об этом, чтоб я отдал распоряжения, которые у меня есть к другим продавцам книг. Может, опять придется последовать польской поговорке: как беда, так — к еврею. А что же делать, христиане очень любят выгоду, а некоторые, как Господин Юзеф Завадский, гневаются даже, когда на них кто-нибудь бесплатно работать не хочет, особенно когда их время занято чем-нибудь лучшим.

В конце этой субботы я посылаю «Боратынского». Я рад был бы узнать, кто переводил для Глюксберга²³⁴, сколько вычеркнула цензура, потому как здешняя цензура отнеслась весьма добросовестно. Честно говоря, я не мог посвятить много времени выработке стиля этой работы, но надеюсь, что небрежности не будет. Если варшавский перевод будет таким же, как «Казимира В<азы>»²³⁵ и «Яна Каз<имира>»²³⁶, то я не опасаюсь конкуренции. Впрочем, пятый том, где есть письма и т. п., прибавит этому небольшому произведению много интереса.

Наша газета с нового года непременно будет выходить. Наверняка, нам будет трудно вначале, так как мало работников, но понемногу дело пойдет. Не знаю, как этот выйдет, но мы должны начать войну à toute outrance²³⁷ с варшавскими критиками²³⁸. У нас уже есть некоторые статьи для этого.

Поправился ли Сенковский, прячется ли — неизвестно, но он осел в деревне и вовсю работает. На прошлой неделе на закрытии Университета он произносил речь о восточной литературе вообще. В конце своей речи он высказал сердечные пожелания, чтоб мусульмане когда-нибудь также были озарены светом христианской веры. В теперешних преимуществах он видел кратчайшую и провидением предназначенную к этому дорогу. Намного лучшим является то, что он печатает о Тибете в Северной пчеле²³⁹, это так хорошо, что я б посоветовал, чтоб Глебович это перевел для Колумба²⁴⁰, только не так по-шарлатански, как переводил слабые булгаринские произведения о Инфлянтах²⁴¹.

Я присоединяю здесь небольшой анекдот, знаю, что он придется по вкусу. Из здешних литераторов, которые собирались у Булгарина, ни один мне не нравился. Я был мнения, что они ничего не сделали для избавления от первородного греха. Над ними я всегда превозносил Александра Грибоедова, который в то время был в Персии. Наконец он вернулся. И действительно, имея широкие знания, счастливые способности, широкую и справедливо приобретенную поэтическую славу, умеренность в образе жизни, отсутствие всяких предрассудков — и это, и мнения других говорят о нем как о благороднейшем человеке (я вынужден был молчать), он раньше небрежно относился к феодальным пережиткам, но, став послом, распорядился ткать позументы с гербами, рисовать их на каретах и т. д. Вся трудность была в том, что он не знал, какой герб он должен был использовать в доме под Москвой, и его мать²⁴² требует документы, которые доказывали родовитость. Не разбираясь, Грибоедов отсылает их Булгарину. Каким же было наше удивление, когда мы нашли не только доказательства эмиграции его предка из Польши, но даже и герб, нарисованный красками на полотне, очевидно, в XVI веке: «Прус», или «Волчьи Косы». Назывался его предок Грибовский²⁴³. Вверяю себя милостивой памяти

Малиновский

Прилагаемое письмо вверяю Вашей заботе²⁴⁴.

²³² Переговоры (фр.).

²³³ См.: «В том же году в краковской типографии братьев Гешковских тиражом Мечислава Даровского появилась незаконная перепечатка „Конрада Валленрода“, практически ничем не отличающаяся от петербургского издания, однако более старательно выполненная. В частности, хорошо получились иллюстрации [в зеркальном отображении], литографированные Петром Вышковским по перерисовкам Яна Непомуцена Бизаньского. Также был добавлен портрет Мицкевича с подписью „Романтический поэт, рожденный в Литве в 1798 г.“» (Komza M. Mickiewicz ilustrowany. Wrocław: Ossolineum, 1987. S. 17).

²³⁴ Имеется в виду варшавский книгоиздатель Натан Глюксберг (1780—1831), родоначальник известной династии книготорговцев и издателей. Перевод романа «Ипполит Боратынский» А. Опельн-Брониковского для издания Глюксберга осуществил Я. К. Р. Ордынец (см.: Hippolit Boratyński, romans historyczny A. Bronikowskiego, tłómaczony z niemieckiego przez J. K. Ordyńca. T. 1-6. Warszawa, 1828—1829).

²³⁵ M. Малиновский в данном случае критически отзывается о переводах А. Кжижановского (см.: Więzienie we Francyi Jana Kazimierza Wazy. Powieść historyczna z XVII wieku A. Bronikowskiego z niemieckiego na ojczysty język przełożona. 2 t. Warszawa, 1828).

²³⁶ Речь о переведенном тем же А. Кжижановским романе: Kazimierz Wielki I Esterka. Powieść historyczna z XIV wieku A. Bronikowskiego z niemieckiego na ojczysty język przełożona. Warszawa, 1828.

²³⁷ До полной победы (фр.).

²³⁸ О взаимоотношениях Мицкевича и его окружения с варшавской литературной элитой О. А. Пшецлавский пишет: «Надо знать, что такое Варшава, эта в полном смысле, как ее покойный Туркул называл, aurea mediocritas. Если верить, что есть феи, то можно подумать, что фея золотой посредственности председательствовала при закладке этого города и закабалила его себе навсегда….Варшава имела своих любимых литераторов, восхищалась своими стихотворцами, но всегда только своими, вышедшими из ее среды, верными местным вкусам и принятым понятиям. Горе тому, кто захотел бы вознестись выше этого уровня и, заставляя членов клуба мыслить, нарушил бы этим приятную общественную дремоту.

Это наглядно доказал пример Мицкевича. В то время как профессор с кафедры произносил на него анафему, варшавские газеты разбирали его творения по мельчайшим фибрам и со смешною важностью, без элементарных понятий о здравой критике, пускались в нескончаемый диссертант над ничтожными мелочами. Они (как сказал Мицкевич в предисловии к петербургскому изданию своих стихов) напоминали собою муравьев, которые соединенными силами тащат четверть червячка или тушу мухи и едва не упадают под тяжестью такой огромной ноши.

Потомство с трудом поверит такому глубокому непониманию великого поэта в кругу родной его литературы. К вечному стыду Варшавы и большинства ее интеллигенции, единственная тамошняя ученая корпорация, Общество любителей наук (Towarzystwo Przyjaciół nauk), которое хотя бы ради своего названия должно было понимать сколько-нибудь более, чем толпа, и оно не пригласило Мицкевича в свои члены» (см.: <Пшецлавский О. А> Калейдоскоп воспоминаний Ципринуса. Вып. 1. М., 1874).

²³⁹ Имеется в виду: Тютюнджю-Оглу-Мустафа-Ага <Сенковский О. И.> О книге: Описание Тибета и проч. О. Иакинфом // Северная Пчела. 1828. № 72, 75-78.

²⁴⁰ Имеется в виду журнал «Nowy Kolumb, Pamiętnik Podróży i Wiadomości statystycznych».

²⁴¹ Инфлянты — польское название Лифляндии. Неизвестно, какое произведение Булгарина, действие которого происходило бы в Прибалтике, было переведено Глебовичем.

²⁴² Грибоедова Настасья Федоровна (1768—1839) — мать А. С. Грибоедова.

²⁴³ Предком А. С. Грибоедова, выехавшим из Великого Княжества Литовского, считается Ян Грибовский.

²⁴⁴ Вероятно, кто-то из знакомых М. Малиновского воспользовался оказией, чтобы передать через И. Лелевеля письмо в Варшаву.

№ 30

BJ, rkps 4435, к. 596

4/16 июля

Милостивый Государь. Не знаю, застанет ли это письмо Вас в Варшаве. Я б хотел получить Ваши распоряжения, где мне надлежит искать Вас с моими письмами. Особенно теперь, когда я ожидаю ответа из цензуры. Оригинальный экземпляр Ваш²⁴⁵ лежит у меня, копию я отдал цензору. Так в любом случае не сможет погибнуть.

Сколько я отыскал Ваших рукописей, столько посылаю. У Сенковского продолжение, он пообещал перевести на русский язык и отдать для архива. Если Вам оно необходимо непременно и быстро, скажу переписать.

Господин Венцкий ничего не отвечает мне. Я б хотел, наконец, знать, чего мне надлежит придерживаться?

Парижского издания произведений Адама у Вас наверняка еще нет. Если получите, пришлите мне экземпляр. Нельзя ли было бы также прислать краковского Валленрода²⁴⁶?

Вверяю себя милостивой памяти

Миколай

²⁴⁵ Имеется в виду авторская рукопись «Очерка истории Полыни» И. Лелевеля.

²⁴⁶ Имеется в виду издание: Mickiewicz A. Konrad Wallenrod. Krakow, 1828.

№ 31

BJ, rkps 4435, к. 597

25 июля / 6 августа 1828 г. Петербург

Хоть я не знаю, найдет ли мое письмо Вас в Варшаве, хоть так давно я не получаю ответа на мои письма, я пишу Вам, понемногу расплачиваясь за обвинения меня в недобросовестности. На этот раз я отсылаю Кшицкого и Вельского. Роксоланию Кленовича²⁴⁷ мне уже также прислали из Вильно, мне кажется, что эта была для меня переписана, что не одолжена ни у кого.

Как я прежде доносил, я не сомневаюсь, что присланная мне рукопись пройдет цензуру без исправлений. Только цензор сейчас в беспокойстве по причине подписания им первого тома Жизни светлой памяти Вальтера Скотта²⁴⁸, а сама книга была запрещена. Как же переводчик мог получить его для перевода? Как только это закончится, пойдет и наша рукопись.

Упрямый Господин Венцкий ничего не пишет в ответ. Я б хотел знать что-нибудь конкретное, потому как у меня есть предложение от Господина Завадского из Вильно, но я опасаюсь принимать его, так как опять могут последовать обвинения.

Не зная, когда дойдет к Вам это письмо, заканчиваю вверением себя учтивой памяти

нижайший слуга
Миколай Малиновский

Господин Кайсаров²⁴⁹ прислал мне газеты, но я не знаю, что мне с ними делать? Это часть 1827 г.

²⁴⁷ Клёнович Себастьян Фабиан (ок. 1545—1602) — польский латиноязычный поэт, автор поэмы «Roxolania» (1584).

²⁴⁸ Вероятно, имеется в виду невышедшее издание. Первое отдельное издание биографии В. Скотта на русском языке вышло только в 1835 (см.: Каннингам А. О жизни и произведениях Вальтера Скотта. СПб., 1835).

²⁴⁹ Вероятно, упоминавшийся выше Кайсаров Петр Сергеевич (1777—1854) — обер-прокурор 4-го департамента Сената.

№ 32

BJ, rkps 4435, к. 598-599

Санкт-Петербург 1/13 августа 1828 г.

Сердечно благодарю Вас за милостивое письмо от 15 июля. Одной из самых горячо желанных целей моих занятий, одной из самых сладких наград будет похвала, полученная из Ваших уст, порицание же или неприязнь были бы мучительной карой, болезненным ударом. Я сам чувствую, что мне не хватает той стойкости, которая не рушится даже в тягостных обстоятельствах. Я еще не умею в работе искать утешения, мне необходим свободный разум, но понемногу я начинаю привыкать: в трудностях душа приобретает какую-то закалку. О, если б я смог когда-нибудь хоть издалека приблизиться к любимому мною единственному образцу великого польского ученого.

Сегодня я присылаю Господину Венцкому деньги. Пусть он не верит сплетням Завадского. Он убедится, что наши связи будут основываться на нерушимой честности. Только пусть поступает со мной искренне. Я не достаточно знаю книжные счета, ни к кому другому не буду обращаться. Ему одному буду доверять безгранично. Надеюсь, с его благородным характером, на полную взаимность с этой стороны.

Бентковского я обязательно буду заканчивать. Не годилось бы столько работы пропустить и выкинуть. Правда, надлежит пособирать тут и там библиографические работы разных лиц. Но как же трудно Завадского склонить к этому! О работе профессора Бандтке²⁵⁰ нет никаких сомнений. Завадский охотней согласится на по-настоящему свободные его желания. Но с Сенкевичем²⁵¹, честно говоря, я не знаю удастся ли что-либо сделать. Также я донес Вам, что тут в Публичной библиотеке есть 8 томов in folio²⁵² Bibliotecae Polonicae Залуского²⁵³, неточной с точки зрения библиографических мелочей, но единственной полной. В любом случае и это надо чуть ли не переписать, а Типограф отказывается от оплаты. Я ожидаю в скором времени письма от него, так как в письме к другим он велел кланяться мне. Мы опять вернемся друг к другу. У меня слабость к нему. У меня даже есть обязанности, потому что, как кажется, он был неравнодушен к моей судьбе в днях мучений. Если Сенкевич находится в Варшаве, я б хотел договориться с ним. Я б хотел знать, что у него есть, какой ценности, как это сделано, а в то же время, может, удастся уговорить Завадского. Ничего сейчас ему не пишите, мы это утрясем в свое время.

Судя по всему, Сперанский пожелает печатать собрание польских законов, не знаю в каком объеме, не знаю даже в оригинале ли. Если б так было, Завадскому стоило бы поставить здесь несколько печатных станков для этой большой работы, так как здешние типографии не справятся с этим в настоящем их состоянии. Кто знает, не удалось ли бы Бентковского здесь издать. Митрополит Евгений²⁵⁴ является большим сторонником этой идеи. Мы ожидаем его зимой. Необычное дело, этот прелат со времени, как начал работать над историей малороссийского духовенства²⁵⁵, по желанию ли или считая это своей обязанностью, часто грубо обходился с нашими авторами, особенно монахами, которые писали на этот предмет, все-таки излечился от предрассудков о тиранской нетерпимости прежнего правительства, о которой так громко кричали даже наши менее известные писатели, по-видимому, делая свои выводы из злополучных результатов. Он не помнит, что не всегда видимые причины являются действительными источниками событий. Но об этом в другой раз.

Простите меня, что я распорядился экземпляром Вашего произведения, прежде чем был к этому уполномочен. Я вручил его в качестве подарка от автора господину Анастасевичу²⁵⁶, цензору Очерка польской истории. Captando benevolentiam²⁵⁷. Переписывание не стоит ничего. Один благородный подолянин, господин Северин Мигурский²⁵⁸, переписал с условием, что если работа может быть напечатана, он пожелал бы иметь, с согласия автора, оригинал на вечную память в архив своего рода. Если нет, оригинал вернется к своему автору. Цензор еще не решился, хоть торжественно пообещал подписать. Он сейчас в беспокойстве по причине подписанного им 1-го тома Жизни светлой памяти Вальтера Скотта, который собирались печатать в Москве. Что же насчет стоимости печати, то она наверняка будет высокой, но если б Вы нам позволили, то это удалось бы уладить. Только пусть Вас не беспокоит, что надо бы продавать по 5 рублей ассигнациями за экземпляр. В Вильно можно печатать с подписью здешней цензуры, но, чтобы там не возникало каких-либо вопросов, лучше б это сделать здесь, в нейтральном месте²⁵⁹. Впрочем, дело в разрешении. Буду стараться получить его, а получив, обо всем остальном легко договориться. Если пропустят текст, с таблицами будет легче.

Адам чрезвычайно недоволен пожертвованием, которое назначает ему графиня Островская²⁶⁰. Он не так нуждается, чтоб иметь необходимость 80 рублей принимать в дар от кого-либо. Он желал бы, чтоб ему прислали 150 экземпляров. Впрочем, дело уже сделано, повернуть назад невозможно. Не беспокойтесь, что Валленрода перепечатали, если во Львове сделано то же самое, то это хорошо со многих точек зрения. Из здешнего издания уже нет экземпляров, около тысячи рублей должны были выслать назад, так как, говорю, экземпляров не хватило. Благодаря киевским контактам, выйдет полное издание его поэзии здесь на родине: и сонеты, и Валленрод, и стихотворение, посвященное в Вашу честь²⁶¹, несколько новых элегий²⁶². Его стихи дидактичны даже для классиков. Так что, если бы автор хотел в какой-либо газете выдать его за найденное произведение Трембецкого²⁶³, варшавские критики скорей бы дали себе глаза вырвать, чем выбили бы из своих голов, что это не purum, genuinum incornuplissimum omnibus numeris absolutissimum Trembeckianium²⁶⁴, они никогда бы не поверили, что это не написал этот литературный еретик. Но не хотелось раздражать их. Разочарованный их ожесточенностью, он опасается новой бури. Tantasne animis cœlestibus iras²⁶⁵? Вверяю себя милостивой памяти

Миколай

Сенковский уже напечатал 1 -ю часть своей подручной книги для солдат российских²⁶⁶ …²⁶⁷.

²⁵⁰ Бандтке Ежи Самуэль (1768—1835) — польский историк, филолог, библиограф. С 1811 г. — директор Ягеллонской библиотеки в Кракове.

²⁵¹ Сенкевич Кароль (1793—1860) — польский поэт, историк и публицист, библиотекарь и секретарь семьи князей Чарторижских.

²⁵² В лист (лат).

²⁵³ Залуский Юзеф Анджей (1702—1774) — польский библиограф и литератор, епископ киевский. Один из владельцев знаменитой библиотеки Залуских, после разделов Речи Посполитой вывезенной в Петербург по личному указанию Екатерины II и включенной в состав Императорской публичной библиотеки.

²⁵⁴ Евгений (в миру — Болховитинов Евфимий Алексеевич) (1767—1837) — киевский митрополит с 1822 г., историк Церкви и библиограф.

²⁵⁵ Вероятно, имеются в виду труды митрополита Евгения «Описание Киево-Софийского Собора и Киевской иерархии» (1825) и «Описание Киево-Печерской лавры» (1826). В период, описанный в письме М. Малиновского, оба труда готовились автором к переизданиям.

²⁵⁶ Анастасевич Василий Григорьевич (1775—1845) — литератор и библиограф, в 1826—1828 гг. — цензор Главного цензурного комитета. Поскольку Анастасевич владел польским языком, он часто выступал в качестве цензора книг польских авторов. В 1830 г. лишился места цензора именно за излишнюю неосторожность, в том числе за пропуск в печать произведений Мицкевича.

²⁵⁷ Завоевывая благосклонность (лат).

²⁵⁸ Неустановленное лицо. Упоминается несколько раз в «Дневнике» Малиновского.

²⁵⁹ Лелевель покинул Вильно после соответствующего решения императора Александра I, утвердившего приговор по делу о тайных обществах виленской молодежи: «Для прекращения зловредного влияния… уволить от обязанностей профессоров ординарных Лелевеля, Бобровского и Даниловича, поскольку само пребывание их в Вильно не может им быть разрешено, потому первому из них Лелевелю, который родом из Царства Польского, разрешить возвращение на его родину…» (см.: Borowczyk J. Reconstrukeja procesu filomatów i filaretów 1823—1824. Poznań: UAM, 2003. S. 718). Разумеется, что все эти обстоятельства были хорошо известны в Вильно и Варшаве, но мало кого интересовали в самом Петербурге, где к тому времени уже сложилось своеобразное польско-литовское лобби. Поэтому Малиновский и предлагает пройти через цензуру в Петербурге.

²⁶⁰ Графиня Клементина Островская (урожд. Сангушко) выступила в качестве спонсора инициированного Леонардом Ходзькой парижского Собрания сочинений А. Мицкевича (1828—1836).

²⁶¹ Имеется в виду стихотворение А. Мицкевича «Do Joachima Lelewela» (1822). Стихотворение было принято виленской молодежью с энтузиазмом, заучивалось наизусть.

²⁶² Какое именно издание Мицкевича имеет в виду Малиновский, понять из контекста трудно. В Киеве Собрание произведений поэта не выходило. Скорее всего, имеется в виду издание стихотворений в 5 томах, выпущенное Юзефом Мучковским в Познани в 1828—1829 гг.

²⁶³ Трембецкий Станислав (1739—1812) — известный польский поэт-классицист, влияние которого испытал и Мицкевич.

²⁶⁴ Чистое, подлинное, неподдельнейшее, в каждом стихе совершеннейшее трембецкианство (лат.) — насмешка над критиками, придерживающимися ортодоксально-классицистических взглядов.

²⁶⁵ Tantaene irae coelestibus animis (Энеида, 1, 10) — Неужель небожителей гнев так упорен? (перевод С. Ошерова под редакцией Ф. Петровского), буквально «Ужель толикий гнев в небесных душах?».

²⁶⁶ Имеется в виду «Карманная книга для русских воинов в турецких походах» (ч. 1-2, СПб., 1828—1829, переиздание — 1854). За эту книгу Сенковскому был пожалован бриллиантовый перстень.

²⁶⁷ Одно слово не читается.

№ 33

BJ, rkps 4435, к. 600-601

29 августа 1828 г. Санкт-Петербург

Ваше письмо я получил вчера. Рукопись уже подписана цензором, но, несмотря на мои надежды и торжественные обещания, что она пройдет без изъянов, когда цензор, не доверяя себе, докладывал Комитету, она пострадала, совсем немного, но хотелось бы, чтоб и это не было вычеркнуто. Именно последнее исправление вызвало тревогу здешних знатоков. Посылаю несколько этих листов, но вместе с тем я заклинаю Вас не обращать на это внимания. Я прошу об этом от имени более чем десяти тысяч читателей, которые это произведение пожелают сделать своим требником. Эти несколько выкинутых строк каждый сам себе сможет дописать, и таким образом сохранится полнота. Я повторяю еще раз мою просьбу напечатать это. Эта работа будет сразу же переведена на русский и французский языки. Она разойдется, потому как небольшая, каждый издатель напечатает. Я не упоминаю иных причин, по которым ее обязательно надо печатать. Последующие работы, а особенно историю для детей, я б отдал иному цензору — Сербиновичу²⁶⁸. Можно было бы и за те изъятия, которые были допущены Анастасевичем, пожаловаться на него. Может, удалось бы добиться справедливости, но надлежало бы выбрать из напечатанных нот тогдашних государств то, что имело отношение к этой работе. Но дело затянулось бы надолго.

То, что Вы мне пишете о типографии, которая должна быть основана Завадским в Петербурге²⁶⁹, я ничего не знаю. Писал ли что-либо Типограф Господину Венцкому? Прошу Вас прочитать мое письмо, посланное Господину Венцкому с прошлым курьером, найдете в нем мои предложения насчет Бентковского. Понимаю, что вы признаете их справедливыми, а в особенности, если Господа Венцкий и Завадский думают и желают быстро приступить к печати. Насчет Сенкевича я уже дал знать, какого я о нем мнения. Так как это только названия произведений, без подробного описания, то я не знаю, мог бы ли я использовать их. Работы Залуского я считаю настолько важными, что этому обязательно необходимо посвятить какое-то время. Не извольте обвинять меня в непостоянстве в занятиях, что я отказался от издания газеты в Петербурге. Это происходит только от усердия, направленного на скорый выход истории литературы. Эти два предприятия не могли бы идти в паре, так как я не мог бы справиться. Я не стал бы один писать, так как могу рассчитывать на других. Я отдаю это полностью и безусловно Вашему рассудку. Решайте, я согласен на любое.

Соизвольте отдать мне рукопись своего Очерка польской истории. Я обязываюсь напечатать здесь, в Петербурге. Я беспокоюсь, как бы в Вильно, когда грянет весть об издании этой работы, не чинили каких-либо препятствий. Мы напечатаем здесь 1200 экземпляров. Первые 100 или 150 продадим по 3 или 4 рубля ассигнациями здесь в столице, где каждому покупающему все равно по рублю или по 5 будет стоить. Остальное отошлем варшавским и виленским продавцам книг, частным лицам на Волынь, Подолию и Украину и будем продавать так дешево, как только возможно. Не считайте, что в этом был какой-либо обман, так как, я повторяю, для петербургских покупателей несколько рублей — это ничто, они не замечают дороговизны, привыкнув к ценам на российские брошюры, из которых всякая, какая б даже ни была, по 5 рублей может стоить. А остальное будут продавать по цене, которую вы сами назначите. Не отказывайте мне в этом, потому как меня наиболее интересует то, чтоб это быстро было напечатано и разошлось.

Я посылаю Вам начало библиотечного каталога Толстого²⁷⁰, дальнейшее продолжение буду регулярно посылать; тут граф в последние дни привез из Москвы почти 500 инкунабул.

Господин Свиньин²⁷¹, местный дилетант, в своем путешествии этим летом нашел в Вологде оригинальный привилей²⁷² Владислава Ягелло²⁷³, данный своему брату Скиргайло²⁷⁴ на княжество Трокское, Минск, Бобруйск, Речицу, Логойск, Свислоч, Любачев и др. в 1387 г. в воскресенье 1 поста на Скойслерской охоте²⁷⁵. Привилей прекрасно сохранен, цела печать с гербами польским и литовским, вокруг латинская легенда. Если этот акт неизвестен, но необходим, я б мог его переписать. Я видел у Анастасевича точную копию, можно бы было составить другую такую же.

Поскольку газеты я отсылаю так, как они приходят в Москву Ежовскому²⁷⁶, потому как здесь есть ее экземпляр, то я не знаю точно, что каких номеров нам не хватает, но если получу известие об этом, сразу же уведомлю.

От Востокова я еще не мог получить заметки о Судебнике Казимира, так как после смерти Ермолаева²⁷⁷, хранителя рукописей здешней Публичной библиотеки, он страшно занят как его заместитель, но он пообещал в скором времени доставить их. Следующей почтой я больше напишу. Но смилуйтесь, прикажите печатать свой очерк. Не надо присылать деньги, мы все уладим бесплатно. Вверяю себя памяти

Миколай Малиновский.

Здешний помощник архивариуса 9 класса Франтишек Семенович Малевский готовится сообщить Вам о предпринятом тут новом переводе Литовского Статута²⁷⁸.

²⁶⁸ Сербинович Константин Степанович (1796—1874) — литератор, цензор (1826—1830), редактор «Журнала министерства народного просвещения» (1833—1856), директор канцелярии обер-прокурора Синода с 1836 г. Как выпускник Полоцкого иезуитского училища, хорошо владел польским языком, отчего цензуровал польские книги.

²⁶⁹ Основать типографию в Петербурге Ю. Завадскому так и не удалось. Не удалось Завадскому и наладить полноценную книжную торговлю в Петербурге, ограничиваясь пересылкой книг оказией, по почте и книгообменом. При этом его комиссионерами выступали преимущественно его и Малиновского виленские знакомые, о чем свидетельствует, в частности, письмо Завадскому от Ф. Малевского (от 23 июля / 4 августа 1836 г.): «…Данных <мне> поручений я не выполнил. Греч на даче, за городом, сюда его вызвать трудно, до сих пор не удалось, поэтому я написал ему письмо. Но это не должно сильно задержать <решение вопроса?>. Греч мне хорошо знаком, обязательно прослежу, чтобы требуемые книги он как можно скорее выслал, чтобы дошли в срок. Утром его обязательно увижу. О скидке, однако, ничего не знаю и сомневаюсь, чтобы была такая же, как немецкая (вероятно, речь идет о скидках немецких партнеров Ю. Завадского. — А. Ф.). Греч статский советник etc. etc. Труднее с поиском человека для дальнейшей книжной корреспонденции. Здесь только два российско-европейских книготорговца, Сленин и Смирдин, особенно первый…. Он выражает готовность высылать любые книги за наличные деньги, гораздо менее охотно берет на комиссию. Говорил мне даже, что брал бы польские книги на комиссию и взамен посылать русские, если бы это только происходило регулярно» (цит. по: Archiwum filomatów. Listy z zesłania. T. III. Warszawa, 1999. S. 359).

²⁷⁰ Толстой Федор Андреевич (1758—1849) — граф, сенатор, известный библиограф и собиратель старопечатных книг и рукописей. Его собрание было приобретено Императорской публичной библиотекой.

²⁷¹ Свиньин Павел Петрович (1787—1839) — писатель, историк, издатель журнала «Отечественные записки» (1818—1830).

²⁷² Привилей — законодательный акт в Великом Княжестве Литовском, Польше и некоторых других государствах, которыми великие князья и короли подтверждали особые права феодалов (в том числе на земельные владения).

²⁷³ Ягелло (Ягайло, православное имя Яков, католическое — Владислав) (1352? — 1434) — великий князь литовский (1377—1381, 1382—1392), король польский (1386—1434). Основатель династии Ягеллонов.

²⁷⁴ Скиргайло (1354—1394?) — князь полоцкий, трокский и киевский (в Великом Княжестве Литовском).

²⁷⁵ Ловы (охота) короля и великого князя нередко использовались крупными феодалами для решения интересующих их вопросов: хорошее настроение государя после удачной охоты делало его более милостивым.

²⁷⁶ Ежовский Юзеф (ок. 1793—1855) — выпускник Виленского университета, один из лучших учеников профессора Э. Г. Гроддека. Один из инициаторов создания общества филоматов. Первоначально в ссылке преподавал в Ришельевском лицее, затем — в Москве. Некоторое время преподавал в Харькове. По просьбе друзей его комментарии к одам Горация (первая часть) были изданы Ф. В. Булгариным, из-за чего разгорелся известный скандал о якобы совершенном Булгариным плагиате.

²⁷⁷ Ермолаев Александр Иванович (1779—1828) — художник-археолог, палеограф. С 1811 г. — в Императорской публичной библиотеке, вначале — помощник начальника, с апреля 1812 г. — начальник департамента манускриптов. Один из первых комментаторов «Слова о полку Игореве». Расшифровал древнерусскую тайнопись, известную как «тарабарская грамота». Подарил Публичной библиотеке список Ипатьевской летописи, известный ныне как «ермолаевский список».

²⁷⁸ Неизвестно, о каком переводе идет речь. В Полное собрание законов Российской империи (1830) Статут Литовский не вошел.

№ 34

BJ, rkps 4435, к. 602-603

Дня 5/17 сентября 1828 г. Санкт-Петербург

Милостивое письмо Ваше от дня 2 сентября я получил. Надеюсь, что мой и Адама ответ на последние письма Ваши дошел да Ваших рук. Я сильно беспокоюсь насчет рукописи. Несмотря на мою внимательность, невозможно было отвратить того, что случилось. Мне было самым торжественным образом обещано, и с тем только условием я доверил рукопись, чтоб ничего из нее не было вычеркнуто, а ведь Господин Анастасевич так и не был привлечен. Наиболее же меня возмущает то, что он не может надивиться, как образованный автор может так ценить свое произведение, что не хочет позволить цензору немного в нем поразбой-ничать²⁷⁹. Все-таки если просьбы и пожелания учеников и Ваших и наилучших друзей имеют над Вашим благородным сердцем какую-нибудь власть, не обращайте внимания на это обстоятельство, позвольте печатать так, как есть, большая польза, еще большая, чем из какой-либо книги, снизойдет на читателей. Мы напечатаем как можно скорее и аккуратнее. Насчет цены беспокоиться не надо. Мы это сделаем чем-то вроде подписки. Извольте же отослать мне манускрипт с разрешением издать его. Я не успокоюсь, пока не получу его. То, что Вы пишете о Volumina Legum, всегда было в моих мыслях. Хотя я знал, что милостивый Бандтке собрал много материала о первоначальном законодательстве, что при подробном освещении источников обязательно надлежит использовать их, я никак не ожидал, чтобы кто-либо отсюда брался ему советовать. Проект новой печати свода законов не принят окончательно. Только после окончания большой работы по перепечатыванию всех указов возьмутся за провинциальные законы. Тут вышел свод законов Великого княжества Финляндского²⁸⁰, на что Император из собственных доходов дал средства²⁸¹. Это подало Сперанскому идею издания сборника курляндских, инфлянтских, польских законов и т. д. Предприятие огромное, кто знает даже, будет ли когда-нибудь исполнено. А если и будет, то без сомнения не обратятся за советом ни к кому из ученых. Возьмут какого-нибудь чиновника-поляка, который как поляк re ipsa²⁸² должен знать латынь, и доверят ему надзор за печатью. Приходится сомневаться в том, что это получится без ошибок. Нет речи даже о том, чтоб прежние были верно повторены. Тем временем назначен комитет для издания на русском языке Литовского Статута²⁸³. При теперешней почте я не знаю, исполнит ли обещание Франтишек подать обширный отчет об этом предприятии, но так как он Вас полней об этом известит, я ничего не буду писать на этот счет.

Извольте договориться с Венцким об издании Бентковского, а прежде всего убедить его немедленно мне ответить. Я нахожусь в таком положении, что время мне весьма дорого. Если мои справедливые и умеренные условия будут отвергнуты, я был бы рад как можно скорей об этом узнать, потому как в то же время я должен был бы приступить к изданию газеты. Время не ждет. Надо рассылать проспект и билеты. Когда я стану редактором, у меня будет к вам огромная просьба, а именно, я б хотел в первых номерах газеты подать общее обозрение политического положения мира в 1828 г., чтоб, отталкиваясь от какого-то начала, помещать последующие политические новости. Я чувствую, насколько я назойлив, но я не вижу, кто бы мог выполнить мне эту важную работу, кроме Вас. С какой точки зрения надлежит рассматривать, мне не надо предостерегать, важен только объем работы. Она не должна будет превышать 3 листа обычной печати. Очерк польской литературы я сам напишу в уходящем году. Мицкевич чувствует большую охоту к писанию прозой. Хочет поговорить и со своими поклонниками, и с противниками. Он хоть не пишет слишком чисто и безупречно, но я думаю, что ту оригинальность, ту точность здравого разума, которой приправлены его разговоры, он привнесет и в свои полемические произведения. Франтишек, который и в поэзии, и в музыке²⁸⁴, и в обществе утопил на время свою юриспруденцию, погрузившись теперь в метрическую пыль²⁸⁵, опять становится серьезным. Обещает отдельные статьи или о работах, которые у него есть под рукой, или же о юридических произведениях, которые в последние годы вышли в Варшаве и где-либо вышли²⁸⁶. Здесь живет доктор Моравский²⁸⁷, стоящий во главе отделения естественных наук, хоть этим будет недолго занимать читателей, а если б хотел писать что-либо в роде Sextus Empiricus adversus Mathematicos²⁸⁸, то я б не смог отмахнуться от этого. Хейдатель²⁸⁹, Верига²⁹⁰, Янушевский²⁹¹, Жилинский²⁹², Нарбуты²⁹³, цвет виленских знатоков алгебры тут прозябает. Все служат офицерами в корпусе дорог и мостов. Сосновский Леопольд мог бы писать, но, будучи теперь повытчиком (подсекретарем) Сената в департаменте границ, так работает, что было бы жестокостью привлекать его к какой-либо другой работе. На этот раз хватит о ребенке, который, возможно, родится преждевременно.

Есть ли у Вас с Вильно какая-нибудь связь? Слышали ли о правиле, введенном ксендзом Клонгевичем²⁹⁴, о ворчании многих ксендзов, об обвинениях, которые ему предъявляют из-за его рождения²⁹⁵? Все это безуспешно, Клонгевич станет епископом, но болезненно то, что эта капитула так себя очерняет и приобретает дурную славу. Слышали ли Вы, что Людвик Замбжицкий²⁹⁶ женится на девице Выссогерд²⁹⁷!

Если б можно было что-либо точное узнать о последнем пункте Вашей работы, было бы хорошо. Есть способы отвести посягательство, но надлежало бы заранее известить об этом. Мы здоровы, я вверяю себя милостивой памяти

Миколай Малиновский

²⁷⁹ В. Г. Анастасевич вызывал недовольство не только своим желанием «поразбойничать» в авторских текстах, но и другими особенностями своей цензорской деятельности. В письме к Ю. Завадскому от 11 декабря 1826 г. Малиновский жалуется: «Г-н цензор Анастасевич — большой „кунктатор“, до сих пор не прочел Мицкевича, но ручается, что вскоре сделает это» (см.: Materjały do dzejów literatury i oświaty na Litwe i Rusi. Z archiwum drukarni i księgarni Józefa Zawadskiego w Wilnie z lat 1805—1865. T. I. Wilno, 1935. S. 287).

²⁸⁰ Великое княжество Финляндское — официальное название Финляндии после присоединения ее к Российской империи.

²⁸¹ Имеется в виду издание: Прибавление к изданному по Высочайшему повелению с переводом на российский язык Уложению, существующему в Великом княжестве Финляндском. СПб.: тип. Н. И. Греча, 1827.

²⁸² Тем самым (лат.).

²⁸³ Возможно, речь идет о каком-либо неосуществленном издании Статута Великого Княжества Литовского, поскольку библиография изданий его на русском языке указывает как ближайшее по времени издание во Временнике Московского общества истории и древностей Российских (1854, кн. 19). В издание «Полное собрание законов Российской империи» (СПб., 1830) в 45 т. Статут Великого Княжества Литовского не вошел.

²⁸⁴ Малевский был завсегдатаем музыкального салона выдающейся пианистки и композитора М. Шимановской, на одной из дочерей которой, Хелене, он позже женился.

²⁸⁵ Имеется в виду работа Ф. Малевского в Метрике Литовской.

²⁸⁶ Сотрудничество Ф. Малевского с «Тыгодником Петерсбургским» было эпизодическим. Вероятно, некоторое время он печатался анонимно либо под псевдонимом. Сам он в письме к М. Балиньскому от 5/17 января 1834 г. так определит свой статус: «Я к „Тыгоднику“ и имею отношение, и не имею отношения» (цит. по: Archiwum filomatów. Listy z zesłania. T. III. Warszawa, 1999. S. 355).

²⁸⁷ Моравский Станислав (1802—1853) — член общества филоматов, врач. В Петербурге — с 1828 по 1838 г. Сотрудничал в качестве автора с «Библиотекой для чтения» и «Тыгодником Петерсбургским». В 1835—1838 гг. — врач Государственного Секретариата Царства Польского. Мемуарист, автор книг воспоминаний «Несколько лет моей молодости в Вильне» и «В Петербурге».

²⁸⁸ «Против ученых», соч. Секста Эмпирика (ок. II в. до н. э.).

²⁸⁹ Хейдатель Ротвилль Ян (1801—1871) — сын французского эмигранта, кандидат философии. Член общества филаретов. С ноября 1824 г. — в корпусе водной коммуникации. В феврале 1825 г. в чине офицера был направлен в Архангельск. В чине генерала возглавлял округ путей сообщения в Ковне. Считался одним из лучших водных инженеров своего времени.

²⁹⁰ Неустановленное лицо.

²⁹¹ Янушевский Ян Адам (1796—1831) — выпускник Виленского университета, друг поэта Ю. Словацкого. Занимался переводами.

²⁹² Жилинский Александр — помощник директора и преподаватель физики в Виленской гимназии. Привлекался по делу о тайных обществах студентов и учащихся в Виленском учебном округе.

²⁹³ О каких Нарбутах идет речь, установить не удалось. О пребывании известного историка и военного инженера Т. Нарбута в Петербурге в этот период ничего не известно.

²⁹⁴ Клонгевич Анджей Бенедикт (1765—1841) — профессор теологии и истории церкви Виленского университета, с 1828 г. — епископ суфраган, с 1841 г. — епископ виленский. В бытность профессором университета выступал против подчинения теологического факультета епископу виленскому. Вероятно, имеется в виду новый регламент Виленского капитула, введенный после назначения А. Б. Клонгевича епископом суфраганом.

²⁹⁵ А. Б. Клонгевич был первым членом Виленского капитула, происходившим из крестьян. Вероятно, это также вызвало недовольство его подчиненных.

²⁹⁶ Замбжицкий Тадеуш Людвик (1805—1834) — белорусский дворянин, военный. Во время восстания 1830—1831 гг. — адъютант генерала К. Залуского; после восстания — в эмиграции во Франции. Скандальность этого брака связана с тем, что Р. Выссогерд приходилась будущему супругу теткой по материнской линии.

²⁹⁷ На самом деле это был второй брак Розы Выссогерд (урожденной Горецкой).

№ 35

BJ, rkps 4435, к. 604

Санкт-Петербург дня 12/24 сентября 1828 г.

С нетерпением я ожидаю ответа на мои письма, с тем большим нетерпением, что Очерк истории лежит на сердце. Смилуйтесь, отошлите мне окончание посланной рукописи.

Главное Управление цензуры под председательством министра образования²⁹⁸, состоящее из президентов Академии наук Уварова²⁹⁹, художеств Оленина, российской Шишкова и нескольких ученых³⁰⁰, открылось несколько дней назад. В любой момент ожидаем утверждения цензоров Его Императорским Величеством, а потому и Сенковский засветится в управлении.

Сюда дошла весть, что среди орудий, найденных в Браилове, было одно с гербами Потоцких и с надписью civis те obtulitpatriae³⁰¹. Его Величество подарил эту пушку распорядителю своего двора гофмаршалу Станиславу Потоцкому³⁰², сыну Щенсного³⁰³.

Сюда приехал Михал Ширма³⁰⁴, не знаю, помните ли Вы его, приехал по фамильным делам.

Не знаю, писал ли я, что Ширин³⁰⁵, мой давний соученик, магистр права, заболел умопомешательством, сейчас находится в госпитале для психически больных. Надеются, что его вылечат.

Профессор Бандтке прислал мне библиографические заметки, собранные Ольрихом Шанецким³⁰⁶. Но я не понимаю, что это должно значить? В этих заметках рассматриваются произведения из области права. Я всегда был уверен, что этот раздел, разработанный ученым профессором, даже будет составлять отдельный том в отдельном описании польской библиографии. Надежду на это Вы сами возбуждали во мне прежде. И Завадский в этом меня уверял. Поэтому я пропускал книги, относящиеся к этой области, за исключением некоторых брошюр большой редкости, как то работы польских учеников в заграничных университетах и т. п., с намерением отослать это когда-нибудь Господину Бандтке для использования. Если б еще и груз права пал на меня, не знаю, что б я должен был начать, — так много мне надо сделать с другими. Если только это должно было стать побудкой, чтоб я издателей торопил с окончанием. Господин Бандтке не оставил намерения, Венцкому я написал большую жалобу. Вверяю себя милостивой памяти

Миколай

Мы тут здоровы. Прикажете ли булгаринские сочинения прислать Обществу, он этого жаждет, как проклятый спасения, и просит Вас о милосердии.

²⁹⁸ Ливен Карл Андреевич (1766—1844) — князь, попечитель Дерптского учебного округа в 1817—1828 гг., министр народного просвещения в 1828—1833 гг.

²⁹⁹ Уваров Сергей Семенович (1786—1855) — государственный деятель, почетный член (1811) и президент (1818—1855) Петербургской Академии наук. В 1833—1849 гг. министр народного просвещения. Граф (1846).

³⁰⁰ В состав Главного управления цензуры вошли: Комовский Василий Дмитриевич (1803—1851), правитель дел Главного управления цензуры; Дашков Андрей Яковлевич (ум. в 1831); Филатьев Владимир Иванович (1778—1842) как представитель Министерства внутренних дел; Блудов Дмитрий Николаевич (1785—1864), в этот период — товарищ министра народного просвещения и главноуправляющий духовными делами иностранных исповеданий.

³⁰¹ «Гражданин меня (т. е. пушку) пожертвовал отечеству». Гражданин, вероятно, Потоцкий, поместивший на пушку свой герб. Известны аналогичные надписи на польских пушках — «amor patriae me obtulit» («любовь к отечеству меня пожертвовала»); пушка с такой надписью лежит сейчас в Познани в королевском замке перед бюстом Яна Собесского.

³⁰² Потоцкий Станислав (1782—1831) — российский государственный деятель, сенатор, гофмаршал императорского двора.

³⁰³ Потоцкий Станислав Щенсны (Феликс) (1752—1805) — польский государственный и политический деятель, воевода русский, генерал артиллерии коронной, маршалок тарговицкой конфедерации. Был известен своей пророссийской ориентацией.

³⁰⁴ Ширма Михал — выпускник юридического отделения Виленского университета, член общества филаретов. После восстания 1831 г. в эмиграции.

³⁰⁵ Ширин Наполеон — выпускник юридического отделения Виленского университета, член общества филаретов.

³⁰⁶ Шанецкий Ян Ольрих (1783—1840) — польский юрист и политический деятель. Депутат Сейма Царства Польского (1825), инициатор создания «Общества улучшения быта крестьян». Эмигрировал после восстания 1830—1831 гг.

№ 36

BJ, rkps 4435, к. 605-606

Д[ня] 3/14 октября 1828 г. Санкт-Петербург

Я вынужден Вам на Вас жаловаться. Я чрезвычайно обеспокоен, Вы не уведомили меня, получили ли Вы последние листы Очерка истории, в которых цензор сделал изменения, и что Вы о них думаете. Если бы с Вашей стороны было согласие, мы торжественно клянемся, что максимально точно проследим за печатью. Нет также причины не доверять нам, потому как для чего нам вредить делу, которому мы помогаем? Наверняка мы не отважимся на подобное святотатство. Я также не знаю, откуда мнение, что «Москва» должна быть заменена на «Россию», вот я самым внимательным образом просматриваю рукопись и только во времена Августа II³⁰⁷ нахожу названия России и Россиян. Насчет этого будьте абсолютно спокойны. У меня нет также никакого ответа на мое предложение, чтобы Вы мне позволили быть издателем, я бы здесь нашел средства, проданными экземплярами здесь на месте покрыл бы стоимость печати, остаток же, по Вашему приказанию, разослал бы книготорговцам. Соизвольте пару слов мне об этом написать. Потому как Вы обязательно хотите, чтоб я уведомил, сколько точно может стоить печать. Так, лист корпусной печати, неразбитый на шпоны, в восьмушку, полностью так, как это есть в библиографических книгах, колонка на 5 квадратов, на 2000 экземпляров последняя цена 50 рублей ассигнациями, на 1500 экземпляров — 40 рублей ассигнациями, лист такой бумаги, как в примечаниях к библиографическим книгам, на 2000 экземпляров 60 рублей ассигнациями, на 1500 — 50. Стопа бумаги, лист которой я посылаю Вам на пробу, стоит ассигнациями 11 рублей. Насчет раскраски карты, не знаю захотите ли Вы доверить здешним художникам, но в главном штабе в депо карт работают кантонисты (сыновья солдат) и, как мне кажется, изящно раскрашивают, маленькая карта стоила 610 копеек или 5 грошей. По моим подсчетам, Очерк истории в восьмушку составил бы не более 6 листов печати, а значит, это бы стоило 300 рублей ассигнациями, бумаги на 2000 экземпляров надо 25 стоп, а значит — 275 рублей, раскраска и брошюровка — 25 рублей, а значит, весь тираж — 600 рублей ассигнациями. Следовательно, продав здесь в Петербурге 100 экземпляров по несколько рублей, возвращается большая половина стоимости, но мы послали бы на Волынь, Подолию и Украину, для чего ежедневно есть возможности. Я уверен, что ни с какого иного места ни так быстро, ни так широко книга не может разойтись, как отсюда. Я уже говорил, что Вам даже не надо присылать деньги, мы это сделаем через подписку, которую не извольте называть попрошайничеством, потому как каждый будет проситься, чтобы принять у него 5 рублей. В конце концов, подписчикам мы дадим по 2 экземпляра. В Вашем распоряжении осталось бы 1800 экземпляров, но я сомневаюсь, чтоб этого хватило надолго. Хорошая книга известного автора с неслыханной скоростью может разойтись, лишь бы не было рутины с продажей книг, это никому не нужно. Это вызывает неминуемые последствия, и для книготорговцев нет выхода, пока на родине не будет провинциальных продавцов книг.

Булгарин с огромной благодарностью принял доказательство памяти Вашей о его членстве, которого жаждет, как гриб дождя. Он посылает Вам 2 экземпляра своих произведений в шитой обложке — один для Общества, второй — для Председателя³⁰⁸. Я присоединяю два письма, которые Вы используете по своему усмотрению. Он не может так наспех собрать номеров своего «Архива»³⁰⁹, но позже для благодарности Обществу и к своей чести переслать не замедлит Он теперь обременен неизмеримой работой — он купил имение под Дерптом, немного завяз в долгах, чтоб выпутаться из них, стремглав пишет, заканчивает свой русский перевод Зилота³¹⁰ и исторический роман Дмитрий Самозванец³¹¹. Он надеется иметь за это 20 000 рублей, и будет иметь, потому что тут были кровавые стычки с местными аристархами³¹², публике нравятся его произведения, а много раз поваленных противников он топчет беспощадно и мешает с грязью, что также немало способствует ad favorem vulgi³¹³. Перевод произведений Булгарина вышел по-немецки в этом году в Лейпциге³¹⁴, а по-французски выходит в Париже³¹⁵, об этом газеты уже сообщили.

Что Господину Венцкому понравились мои предложения, я бесконечно рад, только я б желал, чтоб со мной закончили. Я ничего не говорю о жертвах, которые ради Бентковского несу. Я вынужден отказаться от выпуска периодического издания, которое бы в наихудшем случае могло быть причиной каких-либо споров, но если б хорошо пошло, может через несколько лет обеспечило б капитал, тем более что, как мне пишет из Вильно Марциновский³¹⁶, он не будет в следующем году издавать газету. Бога ради, пусть же не тянут с окончательным ответом, потому что я уже почти предвижу промедления и увиливания Завадского. Если мне испортят октябрь, то я останусь на бобах. Наверняка было бы хорошо иметь заметки Сенкевича, но, не видя их, смею полагать, что 1000 злотых — это много. Заметки Свидзинского являются архижеланными. Надеюсь, что будут точны и полезны. Тут в Петербурге у меня будет много работы с рукописями, как с теми, что in rerum natura³¹⁷ окажутся, так и теми, что из каталога, когда-то Троцом³¹⁸ составленного, я хочу при подсчете печатных произведений подать сведения о рукописях, по крайней мере, наиболее известных писателей.

Что же насчет Соболевского³¹⁹, я прошу Вас не говорить, не припоминать, что Университет имел бы право на его рукописи. Он и так тяжело страдает. Он сидит в Поневеже у брата на 400 рублях пенсии. Что эти проклятые шкафы наделали, настоящий lapis oftensionis³²⁰! Я б сильнее всего желал, чтоб его избранные работы принесли какую-либо пользу, но если эти Господа возьмутся за приобретение их для виленской библиотеки, они не соизволят и не будут способны сделать это искусно и с необходимой деликатностью. Распалят раздражительность библиографа, и в минуту неприязни, он, как и грозил, был бы в состоянии все кинуть в огонь. Не пристало поддувать огонь и подстрекать к произволу людей, самих по себе склонных к преследованиям.

Адам пишет много новых вещей, которые вместе с другими его произведениями выйдут до нового года. Сенковский жаловался, что Вы ему на какие-то его письма не отвечаете. Я ему показал последнее письмо, в котором Вы обещаете написать ему. Он успокоился. Что Кевлич³²¹ поделывает? Я писал когда-то, прося оригинал автографа руки Симонидеса³²², который есть на экземпляре Ливия³²³, подаренного Замойской Академии, а теперь находящегося в Щебжешине. Если Вы контактируете с ним, соблаговолите припомнить мою просьбу. Ежовский добивался места в Казани, но тамошние мракобесы нашли его работу жалкой писаниной. Ведь это люди, которые ничего не умеют, и Лукаш³²⁴… Вверяю себя милостивой памяти

Миколай Малиновский

Хотят печатать в 3 столбца первоначальный Статут: кирилличными буквами, новый русский перевод и старопольский³²⁵, подвести конституции под статьи.

В настоящий момент я узнаю от секретаря Сената Бучинского³²⁶, что уже представлено где надлежит, чтоб вызвать <Дан>иловича³²⁷ к редакции Литовского Статута сюда в Петербург, собираются использовать и Малевского. Нет больше места писать больше об этом, но я подгоню Франтишка.

³⁰⁷ Август II (1670—1733) — курфюрст саксонский (под именем Фридриха Августа I) с 1694 г., король польский в 1697—1706, 1709—1733 гг.

³⁰⁸ С 1826 по 1831 г. председателем Королевского общества друзей наук был известный писатель, историк и политик Юлиан Урсын Немцевич (бывший адъютант А. Б. Т. Костюшко). Имя Немцевича было хорошо известно в России: его «Исторические песни» использовал как образец для своих «Дум» К. Ф. Рылеев.

О получении подарков Лелевель сообщает в своем письме от 6 января 1829 г. Булгарину как новоизбранному члену-корреспонденту Общества: «Письма и два экземпляра Вашего произведения Обществу и Председателю я преподнес. Брало меня только искушение не дать Председателю экземпляра Ваших прекрасных произведений и удержать их у себя, так как старый наш Председатель вряд ли на обложки их даже взглянул» (цит. по: Listy Joachima Lelewela do Tadeusza Bułharyna. Podal St. Ptaszycki // Gwiazda. St.-Petersburg, 1881. S. 73).

³⁰⁹ Имеется в виду журнал «Северный архив», редактором которого был Ф. В. Булгарин.

³¹⁰ Из контекста не ясно, о каком переводе идет речь. Известно, что Булгарин переводил для своих изданий с польского и французского языков. Однако никого из авторов под таким именем либо псевдонимом, а также произведений, у которых было бы название, содержащее слово «зилот», либо в которых действовал бы персонаж под таким именем, неизвестно. По версии, высказанной А. И. Рейтблатом, речь может идти о переводе произведения кого-либо из польских (виленских?) знакомых автора и адресата письма, фигурировавших в общении под именем «Зилота».

³¹¹ Роман Ф. В. Булгарина «Дмитрий Самозванец» вышел в свет осенью 1829 г.

³¹² Аристарх — нарицательное имя для обозначения строгих пристрастных критиков (по имени Аристарха Самофракийского, александрийского грамматика, подвергшего строгому разбору сочинения греческих поэтов, особенно Гомера; ок. 170 г. до н. э.).

³¹³ Благосклонности толпы (лат).

³¹⁴ См.: Boulgarine Thadd. Sämmtliche Werke aus dem Russischen übersetzt von Aug. Oldekop. Vols 1—4. Teipzig, 1828.

³¹⁵ См.: Boulgarine Thadd. Archippe Thaddeevitch ou l’Ermite russe. Traduit du russe. Vols. 1-3. Paris, 1829.

³¹⁶ Марциновский Антоний (1781—1855) — виленский типограф и издатель «Курьера Литовского» и «Виленского Дневника».

³¹⁷ В сущности (лат).

³¹⁸ Троц Михал Абрахам (ок. 1689 или 1700—1769) — польский лексикограф, переводчик, издатель. Имеется в виду одна из двух фундаментальных работ Троца: «Catalogue omnium et singulorum codicum manuscriptorum Zaluscianae Bibliothecae» (Лейпциг, 1757) или

«Bibliotheca Polono-poetica, albo Urzędów wielkich splendorem jaśniejących, a ojczystą weną na polskim Parnasie słyniących poetów wiekuiste prace, dla głośnej resonancji zebrane i z regiestrami opatrzone» (в 2 т., Лейпциг, 1728—1731) — скорее всего, первая.

³¹⁹ Речь, на наш взгляд, скорее всего, идет об упоминавшемся выше Л. Соболевском. Он был любимым учеником Э. Г. Гроддека и в 1817 г., несмотря на протесты тогдашнего ректора Виленского университета Я. Снядецкого, предпринял, по настоянию Гроддека, поездку в Париж, где работал в музеях и библиотеках, в частности, с целью изучения старопольских рукописей и их копирования. Затем, по просьбе Ю. М. Оссолинского, известного ученого и библиографа, на два года был командирован в Краков (обладавший статусом вольного города и не входивший в состав Российской империи) и Вену с той же целью. Вместе с тем Л. Соболевский страдал тяжелым психическим расстройством, о чем, вероятно, и идет речь далее. Л. Соболевский был близким другом И. Лелевеля, поэтому естественно, что Малиновский так подробно обсуждает с ним состояние здоровья его друга.

³²⁰ Камень преткновения (лат).

³²¹ Кевлич Станислав (1803—1879) — выпускник Виленского университета, друг многих участников общества филоматов. Преподавал в школе в Щебжешине. Директор Шляхетского института в Варшаве (1854—1862).

³²² Имеется в виду польский поэт-гуманист Симон Шимонович (Simon Simonides) (1558—1629). С 1599 г. жил в г. Замостье, в 1601—1614 гг. был воспитателем и врачом сына гетмана Я. Замойского, Томаша. После его смерти его богатая библиотека перешла в собственность Замойской Академии.

³²³ Вероятно, имеется в виду издание известного труда Тита Ливия (59 до н. э. — 17 н. э.) «Римская история от основания города».

³²⁴ В оригинале обрыв листа, и трудно установить по контексту, кто имеется в виду.

³²⁵ Статут Великого Княжества Литовского изначально был написан на старобелорусском языке, использовавшим в качестве алфавита кириллицу. Затем он был переведен на старопольский язык, использовавший латинский алфавит.

³²⁶ Бучинский Иван Юрьевич — коллежский асессор, секретарь 3-го департамента Сената.

³²⁷ Профессор Игнаций Данилович принимал участие в кодификации литовского законодательства в 1830—1835 гг.

№ 37

BJ, rkps 4435, к. 607

10/22 октября 1828 г. Санкт-Петербург

С нетерпением я ожидаю ответа, который Вы мне пообещали в последнем письме, но потому как я ничего не получил, я усиленно повторяю мою просьбу, чтоб Вы соизволили уведомить меня о результате моих предложений, сделанных Господам Завадскому и Венцкому. Я никогда не ожидал, что такое простое дело может повлечь за собой такое промедление. Время идет, я не смею публиковать проспект, потому как я стал бы заложником моего обязательства в отношении общественности. Соизвольте ускорить решение.

Документ Владислава Ягелло, о котором я сообщал, сейчас литографируется. Как только выйдет, не замедлю прислать Вам экземпляр.

Вверяю себя милостивой памяти

Искренне привязанный
Миколай Малиновский

№ 38

BJ, rkps 4435, к. 608

17/29 октября 1828 г. Санкт-Петербург

Милостивый Государь. О чем о постоянно мечтал, то мне наконец-то судьба и послала. Графиней Витгенштейн я был призван к обязанности архивиста Радзивилловской комиссии³²⁸ в Вильно. Я уже заключил договор. Мне назначено 600 рублей серебром в год и жилье с топливом или 100 рублей в год на жилье. Граф³²⁹ понимает, что в течение двух лет можно упорядочить архив и переписать долговые расписки. Когда я это выполню и составлю каталоги, я должен буду получить единовременно 1000 рублей. Потому кажется, что моя судьба насчет victum et amictum³³⁰ уже обеспечена. Я также смогу удовлетворить горячие желания моего сердца. Когда день будет окончательно назначен, не замедлю написать моему другу благодетелю, Ваше благословение принесет наверняка добро и покой в наш бедный дом.

Рукопись очерка польской истории оставляю у Адама Мицкевича. Прошу насчет этого обращаться к нему, если б Вы пожелали печатать в Вильно, то я как всегда готов к приказаниям и обещаю свои покорные услуги³³¹. Я считаю для себя делом большого значения Ваши советы по упорядочению архива, который находится в большом беспорядке. Если есть какое-либо произведение на этот счет, соизвольте же без промедления прислать. Господин Завадский написал мне необычайно любезное письмо. Теперь мы договоримся лично. С моей стороны наверняка не будет никаких препятствий для того, чтобы предприятие Бентковского закончилось успехом. Посылаю Вам ранее обещанные замечания господина Востокова о Судебнике. Если Вы ему напишете, будете иметь в его лице аккуратного корреспондента. В субботу я выезжаю с Малевским, который едет навестить родителей³³². Я так растерян, что не могу собрать мысли, а я должен был много написать Вам. Простите, в дальнейшем я буду более аккуратным. Вверяю себя милостивой памяти

Миколай Малиновский

³²⁸ После того как последний наследник несвижской линии известных магнатов Радзивиллов князь Доминик Иероним Радзивилл (1786—1813) сражался на стороне французской армии и умер во Франции, его имения-майораты были секвестрированы и переданы его родственнику князю Антонию Генрику Радзивиллу. Дочь князя Доминика, княжна Стефания (1809—1832), получила в наследства имения, которые не входили в состав Несвижского майората, а были приобретены Радзивиллами позже. В 1828 г. Стефания Радзивилл вышла замуж за князя Людвига Витгенштейна, сына российского фельдмаршала П. X. Витгенштейна. Для разбирательств с ее наследственными правами и имуществом была создана специальная Радзивилловская комиссия, куда и поступил на службу М. Малиновский.

³²⁹ Людвиг Петрович Витгенштейн, муж Стефании Радзивилл.

³³⁰ Еды и одежды (лат).

³³¹ «Вопреки предположениям, дело не пошло гладко. Цензор пожелал изъять несколько фрагментов из конечных разделов, посвященных царствованию Станислава Августа. Кажется, Лелевель, вопреки усилиям Малиновского, не желал уступить. В результате отъезда Малиновского в Вильну дело было отложено, и „Очерк истории…“ дождался печати много лет спустя…» (см.: Beniarzówna J. Wstęp // Lelewel J. Dziela. T. VII. Warszawa: PWN, 1961. S. 20).

³³² Судя по всему, с семьей Малевских Малиновский сохранил теплые отношения. Во всяком случае спустя много лет после его отъезда из Петербурга супруга Ф. Малевского Хелена Малевская передает ему привет от себя и мужа в письме к поэту А. Э. Одынцу (07.04.1854): «Господина Миколая Малиновского обнимаем сердечно, нетерпеливо ожидая обещанного письма» (Biblioteka Narodowa, mf 561, k. 42). Сам Малевский, заказывая в письме К. Брохоцкому (30.11/12.12.1855) панихиду по умершему А. Мицкевичу, называет Малиновского в качестве одного из немногочисленных друзей, кому следует об этом сообщить (см.: Archiwum filomatów. Listy z zesłania. T. III. Warszawa, 1999. S. 251—252). Это показательно, поскольку со своим бывшим квартирным хозяином, Булгариным, Малиновский практически прервал отношения. Во всяком случае сам Булгарин жаловался на это в письме от 12.07.1852 г. к другому виленцу, А. Г. Киркору: «Жил у меня в Петербурге и даже под моей опекой Миколай Малиновский, но когда он выехал из Петербурга и сделался <большим> Господином — забыл обо мне и даже ни разу не написал!!! Это сильно меня сразило, и я прекратил всякую корреспонденцию с Вильно» (ГVIА, f. 1135, ар. 2, b. 1, р. 324—325). Впрочем, впечатлительность Фаддея Венедиктовича, судя по всему, была не столь уж и сильной, поскольку в другом письме тому же Киркору (27.06.1854) он просит с присущей ему экспрессивностью: «Прошу Вас, ради мук Христовых, узнать, где теперь Миколай Малиновский, который управлял делами Витгенштейна, прошу надписать адрес на письме и сразу же отослать ему, так как это письмо деловое. Вы меня этим сильно обяжете!» (ГVIА, f. 1135, ар. 2, b. 1, р. 326), то есть редактор «Северной пчелы» пытался восстановить отношения со своим бывшим квартирантом. Но удалось ли ему это, мы не знаем.

---

1. См., в частности, об этом наши работы: Федута А. И. Булгарин как «чужой»: К проблеме адекватности восприятия // Tarptautinés mokslins konferencijos «Žmogus kalbos erdvje». Mokslinių straipsnių rinkinys 2003 m. Gegužs 8-9 d. Kaunas, 2003. P. 404—416; Федута А. И. «Литвин» как литературная идентичность белорусав первой половине XIX века (Сенковский, Булгарин, Мицкевич, Борщевский) // Межкультурная коммуникация в современном славянском мире: материалы 1-й Международной научной конференции: В 2 т. Т. П. Тверь, 2005. С. 9-13.
2. См. об этом: Рейтблат А. И. Иван Лобойко: случай примирителя // Вильна 1823—1824: Перекрестки памяти. Минск: Лимариус, 2008. С. 71-80.
3. В частности, Т. Г. Цявловская перевела с польского и опубликовала фрагменты утерянного ныне дневника Франтишка Малевского, П. Д. Эгтингер — главу из воспоминаний Станислава Моравского. См.: Пушкин в дневнике Франтишка Малевского. Публикация Т. Цявловской // Литературное наследство. Т. 58: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1952. С. 263—268; Эттингер П. Д. Станислав Моравский (из записок польского современника поэта) // Московский пушкинист. П. М.: Федерация, 1930. С. 241—266.
4. О Гроддеке и его взаимоотношениях с Малиновским см.: Mężyński Kazimerz. Gotfryd Ernest Groddeck. Profesor Adama Mickiewicza. Próba rewizji. Gdańsk: Towarzystwo naukowe, 1974. (См. именной указатель.)
5. О Лелевеле см.: Басевич А. М. Иоахим Лелевель как исследователь // Вопросы истории. 1965. № 5. С. 174—180.
6. См.: Borowczyk Jerzy. Rekonstrukcja procesu filomatów i filaretów 1823—1824. Poznań: UAM, 2003. S. 257.
7. См.: Tretiak Józef. Od wydawcy // Mikołaia Malinowskiego Księga Wspomnień. Kraków: AU, 1907. S. 2-3.
8. См.: Stolzman Malgorzata. Nigdy od ciebie, Miasto…: Dzieje kultury wileńskiej lat międzypowstaniowych (1832—1863). Olsztyn: Pojezierze, 1987. S. 47.
9. Рецензия была опубликована в журнале «Северный архив» в переводе редактировавшего журнал Булгарина. См.: Лелевель И. Рассмотрение «Истории государства Российского» г. Карамзина // Северный архив. 1822. № 4. С. 408—434; 1823. № 4. С. 52-80, 147—160, 287—297; 1824. № 9. С. 41-57, 91-103, 163—172; 1824. № 11. С. 132—143, 187—195; 1824. № 12. С. 43-53. (Публикация не была завершена.)
10. Цит. по: Listy Tadeusza Bułhaiyna do Joachima Lelewela // Biblioteka Warszawska. 1877. T. 1, zeszytll. S. 230.
11. Мы приводим цитаты по польскому изданию «Дневника» Малиновского, выполненному первопубликатором документа проф. Манфредом Кридлом. См.: Malinowski Mikolaj. Dziermik. Wilno, 1921. S. 17. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием даты записи. Перевод фрагментов дневника выполнен нами.
12. Stolzman Malgorzata. Nigdy od ciebie, Miasto…: Dzieje kultury wileńskiej lat międzypowstaniowych (1832—1863). Olsztyn: Pojezierze, 1987. S. 47.
13. Мы не будем специально останавливаться на том, каким предстает на страницах дневника Малиновского А. Мицкевич, поскольку на это неоднократно обращали внимание польские исследователи.
14. См. о нем, в частности: Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика и историческое сознание XIX в. М., 1997. С. 34-35; ФедутаА. И. Слово «белорус» в воспоминаниях Осипа Пржецлавского // Поэтика и лингвистика: материалы научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Р. Р. Гельгардта. 16-19 октября 2006 г. Тверь: ТГУ, 2006. С. 42-44.
15. О взаимоотношениях Боратьшского и Булгарина см., в частности: Пильщиков И. А., Федута А. И. „Пріятель строгой, ты не правъ…“: Комментарий // Боратынский Е. А. Полное собрание сочинений и писем. Т. 1. Стихотворения 1818—1822 годов. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 427—428; Федута А. И. Послание „Булгарину“ Е. А. Боратынского: авторские редакции и литературный контекст // Respectas Philologicus (Вильнюс). 2003. № 4 (9). С. 155—160.
16. Булгарин принадлежал к роду, согласно легенде выходившему от Скандербегов (у них был общий герб), чем чрезвычайно гордился.
17. Явная апелляция к библейской притче о Хаме, открывшем братьям наготу их отца Ноя.
18. См. об этом и предшествовавших интригах: Лелевель И. Новосильцов в Вильне // Вильна 1823—1824: Перекрестки памяти. Минск: Лимариус, 2008. С. 39-47.
19. См.: Мицкевич, Боратынский и Грибоедов в переписке М. Малиновского и И. Лелевеля. Вступительная заметка, подготовка текста, публикация и примечания А. И. Федуты // Philologica. T. 7. № 17/18. М., 2003. С. 199—205. Перевод письма в указанной публикации содержит неточность, устраняемую в настоящем издании.
20. См.: Латушкін А.М. Маліноўскі Мікалай // Архівісты Беларусь біябібліяграфічны даведнік. Мінск: БелНДІДАС, 2006. С. 27.