C. ТРЕТЬЯКОВ
правитьПИСАТЕЛЬ — КОЛХОЗНИК
РАПОРТ
править
Самые первые колхозы образовывалась большею частью в отобранных у помещиков имениях и на помещичьем или кулацком инвентаре. Они рождались, главным образом, в районах жестокой гражданской войны и были, по существу, маленькими советскими крепостцами, где в товарищеском труде и жесткой военной дисциплине крепли, отбиваясь от врагов, первые кадры "сельскохозяйственных коллективистов. Затихает гражданская война. Внимание колхозника от винтовки перебрасывается к хозяйственным задачам. Как сделать труд продуктивнее, хозяйство товарной, а совместную жизнь культурней и интересней.
Глядя на крепостцы-коммуны, начинает шевелиться деревенский актив.
Но основная масса крестьян все еще с недоверчивым недоумением смотрит за смельчаков-колхозников, ломающих основы старо-деревенской жизни и собственнического хозяйничания, переходя на коллективный труд, тракторную тягу, сложную машину.
В эту эпоху создать колхоз — обычно значит собрать отважную группу коллективистов, порвать с деревней и уйти на выселки, выделив, обычно с помощью советской власти, кусок земли 28 общего надела.
И только в самые последние годы, когда опыт колхозников оправдал себя л колхозы оказались не блажью, а действительно той формой, в которой невидан но может расцвести сельское хозяйство, на смену колхозу-крепостце и колхозу-выселкам приходит колхоз-село. Колхоз-село образуется в старом селении и зачастую охватывает собою все его крестьянство за исключением кулачества, росту которого несет конец сплошная коллективизация.
А уже отсюда прямая дорога к превращению всей советской деревни в сплошной колхоз.
Так диктатура пролетариата породила и выращивает совершенно новую форму сельского хозяйствования, которой не знала ли одна страна в мире, никогда и знать не могла.
С началом реконструктивного периода на колхозы было обращено особое внимание советской власти.
В 1928 году раздался первый призыв общественных организаций — «Писатели в колхозы!»
Этот призыв значил —
Жизнь всего Советского Союза есть сплошной величайший поход трудящихся, добывающих в боях новую жизнь, имя которой — социализм.
Каждый обязан быть бойцом этого похода, гражданином Советской республики. А быть гражданином — это значит не иметь права пройти мимо какого бы то ни было факта безразлично.
Если этот факт нам враг, надо скорее поднять общественную ненависть на то, чтобы задушить и факт и его корни.
Если факт нам друг, всячески помочь ему окрепнуть и вырасти.
От всеобщей революционной повинности не может быть освобожден ни один человек. Каждая минута, каждое слово и каждый шаг гражданина должен быть полны драка за переустройство нашей жизни.
Казалось бы, зачем к писателям обращаться с этим предложением?
Разве это им самим неясно? Да, для многих было неясно. Писатель был до сих пор слишком неподвижен, слишком мало связан с газетой, с массовой работой, с действительным органическим строительством социализма. Есть писатели, которые до сих пор думают, что их задача — глубокомысленно обобщать политический бой, много после того как он пройдет.
Другие полагают, что в писателе самое ценное — это его особая писательская манера видеть я высказывать. А о чем он будет писать — вопрос второстепенный.
Третьи считают, что писатели, не в пример, скажем, газетным информаторам и журналистам, люди особой породы и заставлять их заниматься такими грубыми вещами, как классовая борьба и стройка, — неправильно.
Нечего, мол, писателю заниматься повседневными мелочами; дело, мол, писателя не зудить пером изо дня в день, а давать величавые обобщения, которые останутся для вечности.
Так или иначе, но писательское сословие было потревожено за своими письменными столами и приглашено на социалистическую отройку, в частности, в колхозы.
И пора. Сидим мы в кабинетах, почтительно изучая классиков: Толстого, Тургенева, Гончарова Григоровича; восхищаемся, как они здорово, с помещичьей точки зрения, преподносят нам старую деревню. Как это они здорово даже нам, революционерам, умеют втереть очки очарованием дворянских гнезд, усадеб, философствующих помещиков, прекрасных помещичьих дочек, начиная с Татьяны из «Евгения Онегина» и Наташи Ростовой из «Войны и мира» и кончая тургеневскими девушками вплоть до грустных дворянок чеховского «Вишневого сада». Даже в школе сегодня советские пионеры учатся нередко видеть деревню по старым, враждебно-классовым образцам.
Надо нам всю эту дворянскую декорацию пересмотреть и перевернуть сверху донизу.
Ведь уже давно тургеневские Рудины и толстовские Ростовы показали злые зубы в гражданской войне. Лизы Калитины и Чайки служат белогвардейскими шпионами. Нехлюдов и Обломов получили высшее образование и непрочь повредительствовать в тресте, тургеневский Хорь стал кулаком и выселен из района, а если не выселен, то спаивает подкулачников Калинычей, подбивая их на поджог колхозных молотилок. А божьи люди, вышедшие из рассказов Достоевского. Лескова, Островского разводят по селам сектантскую агитацию, смущая темных крестьянок.
Писателей звали в поход на всю эту нечисть, на помощь новой строящейся деревне.
Из поездок 1928 года толку вышло очень мало. Главным толком было то, что писателя поняли: нельзя ездить с валету я совершать прогулки по колхозам, подобно тому как дачники прогуливаются по деревне, где они живут.
Получается поверхностное описаньице, похожее на канцелярскую отписку от общественной обязанности. И хорошо еще, если в этом описаньице будет не слишком наврано писательской рукой, не опытной в делах сельскохозяйственных.
Чего-чего, а наврать писатель умеет, как никто. И даже не по избытку фантазии, а от простой неграмотности.
Не надо забывать, — старая дворянская литература писалась помещиками, людьми, со своей деревней кровно связанными, судьбами ее озабоченными и знающими ее до последнего ноготка.
Связь же нашего писателя с нашей деревней чаще всего ограничивается той французской булкой, которую писатель утром покупает себе.
После первой поездки на колхозы мне стали ясны две вещи:
1. Надо знать то, о чем пашешь. Одного писательского чутья мало. Как бы ты пи был талантлив, ты будешь скользить по верхам, если не изучишь как следует предмета, о котором говоришь.
2. Надо быть кровно связанным с тем, о чем пишешь.
Вот почему еще в 1928 году я поставил себе самому следующие требования:
Не бросаться от колхоза к колхозу, а как следует изучить тот колхоз, на который приехал.
Подзаняться вопросами, связанными с сельским хозяйством, начиная от агрономий и кончая счетоводством.
Быть в колхозе не в качестве заезжего гостя, «почетного наблюдателя», а взять на себя какую-нибудь органическую работу.
1929 год я изучал историю коммуны «Коммунистический маяк», которую выбрал для своей работы. Без этого изучения нельзя понять ее сегодняшнего дня.
Я стал заниматься теми науками, которые имеют отношение к колхозному строительству я систематически читал в газетах и журналах то, что относится в колхозной стройке.
Сначала было трудно, материал был слишком нов и незнаком, но спустя несколько месяцев, разбросанные до сего времени вопросы стала укладываться в понятную связь.
Коммуна «Маяк» находится в Терском округе.
Это — старая знаменитая коммуна, 30 августа нынешнего года празднующая десятилетие со дня своего основания.
Около нее, год за годом, образовалось несколько колхозов помоложе.
В 1928 году возникла мысль у этих колхозов соединить разрозненные тракторы в одну колонну и установить общий агрономический надзор. Так в 1029 году вырос комбинат «Вызов» — объединение 15 колхозов, среди которых коммуна была запевалой и руководительницей. (Собственно сначала колхозов было 20, но один распался, а 6 слилось в 3).
С января нынешнего года я приехал работать в комбинат. Чтобы увязать меня в работу наглухо, колхозники выбрали меня в члены совета комбината и поручила развертывать культработу.
Что я делал в колхозе?
Участвовал на заседаниях правления, обсуждая все вопросы, касающиеся жизни колхозов, начиная от покупки термосов и починки брезентов и кончая расстановкой молотилок и помощью единоличникам.
Проводил массовые собрания по колхозам, собирал Тракторные задатка и семенной фонд. Прорабатывал тезисы Яковлева. Сдавал колхозникам отчеты по проделанной комбинатом работе, убеждал единоличников вступать в колхоз, мирил ссорящихся в яслях матерей, обсуждал систему дележки урожая. Маялся с делягами, не дававшими культурникам лошадей, вытягивал из интеллигентов материал для газеты, помогал заочникам разбираться в неприятностях лекций, разбирался в крестьянских жалобах на всяческие неправильности.
Выступал на собраниях, где происходила чистка колхозов от кулацкого и антиколхозного элементов.
Был членом смотровых комиссий, производя смотры готовности к весеннему севу. Кстати сказать, мне это было очень трудно, потому что в первые разы я не мог разобрать, какой хомут хорош, какой плох, и понять, каких деталей хватает на плугах. Есть люди, считающие это пустяком. С плугами, мол, и кузнец справятся, не надо для этого писателя посылать. Это неверно. Не разбираясь в плугах, нельзя было разобраться и в настроениях колхозников, значит, нельзя было правильно выступить с речью, статьей, очерком, т.-е. с уже специальной писательской работой.
Я инспектировал избы-читальни, клубы и брал на учет ребятишек, имея в виду устройства летом яслей. Давал пояснения приезжающим делегациям, экскурсиям, бригадам.
Организовывал стенные газеты.
Работал над способом ясного и общепонятного учета социалистического соревнования на степи.
Разработал план культурного обслуживания комбината стационарками и передвижным клубом — иначе Культпропом. Раздобывал для этого обслуживания людей, аппараты, мастерские и деньги. В Москве достал радиопередвижку в сильную библиотеку, в Георгиевске — кинопередвижку. Это стало основой нашей культработы, проводимой совместно с 25-тысячником т. Шиманом.
Проводил с’езды культуполномоченных, конференции селькоров, устраивая выставку стенных газет.
Все время корреспондировал о колхозного фронта в московские газеты, главным образом в «Правду» в «Соцземледение» и журналы.