Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936—1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Пирог править
Крестопоклонная. «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и святое Воскресение Твое славим». Как это все было красиво и как чисто и радостно! Была вера.
Великий пост. Конец марта. Весна. Уж жаворонки прилетели. А на кухне няня Таня напекла сдобных лепешек с крестами, а в одну из них запекла серебряный гривенник. Кому попадет — счастье.
В богатых домах такие лепешки с крестами, с запеченными в них гривенниками, посылали бедным в ночлежные дома, на Хитровку и в тюрьмы арестантам. В России ведь было много добрых людей.
На Долгоруковской улице, в Москве, в доме Червенко, где в саду была моя и Серова мастерская, утром вошел к нам дворник Петр и подал картонку из кондитерской.
Открыв картонку, мы увидели слоеный пирог с крестом из теста.
— Это приказали вам передать, — сказал дворник. — Подъезжал к воротам какой-то. Боле ничего не сказал.
Разрезая пирог за чаем, Серов удивился.
— Смотри, что-то твердое под ножом.
Очистив тесто, мы увидели большую старинную золотую монету с портретом Екатерины Великой.
Мы недоумевали — кто бы это мог нам прислать пирог с сюрпризом?
— А не Софья ли Андреевна Толстая прислала тебе этот пирог за портрет ее, который ты написал? — спросил я Серова.
— Ну, вряд ли, — ответил он. — Как-то непохоже.
— Может быть, Кушнерев прислал нам за иллюстрации к Пушкину? Он ведь купец — похоже.
Вернулся опять дворник Петр.
— Вот письмо-то вам, я ведь замешкался… Этот самый, что привез-то вам, письмо дал.
Смотрим на письмо, написано: Петру Алексеевичу Королеву.
— Петр… да что же это? — сказал я. — Ведь это не нам…
— Да ну?.. — удивился Петр.
— Это Королеву.
— Это рядом, — сказал Петр. — Он каретник.
— Что же сделал, ведь мы пирог-то уже ели… Какой ужас.
Петр рассмеялся:
— Ну что ж, и на здоровье. Чего ж он не в те ворота дает. Сам виноват.
— Ну, Константин, — сказал Серов, — пойдем к Королеву, расскажем, какая история вышла. Вот гадость.
Оделись, взяли остатки пирога и пошли к Королеву.
Веселый, кудрявый, молодой, Королев, слушая наши объяснения, хохотал, и щеки у него были как яблоки. Увидал золотой, сказал:
— Ишь ты. Ну и пирожок… ну и баба! И-их, баба-красавица… Санями ей угодил. Сани продал. Полог на лисьем меху — говеть ездит в Алексеевский монастырь. Вот это от ее-то мне пирог на счастье — Крестопоклонная идет. Богомольная женщина. Я ведь холостой. Поглядишь на нее, она покраснеет и так глазами водит. Я с ей сани-то объезжал. Вот и пирог.
— Ну-ка, Маша, — крикнул Королев, — подбери-ка закусочки и поставь графинчик. Мы с вами пирожок-то кончим. Ошибка вышла — чего вы конфузитесь? Соседи… Вот выпьем по-соседски. Вы при каком деле-то будете?
— Мы художники.
— Да неужто?.. Художники — ведь это, говорят, самый веселый народ. Только, говорят, дело-то недоходное… Я знал одного — Воронкова — серьезный был человек, волосья длинные, ну и пил здорово. С отца портрет писал, так целый год писал… И вот они спорили… Отец-то от него, мне сдается, и помер. Через это самое, через вино. А Воронков и посейчас жив. А вы можете ли портреты писать?
— Вот он может, — показал я на Серова.
— Так вот спишите меня, пожалуйста, как есть. Посерьезней только, а то в контору надо повесить. А то если веселый выйдет, как-то не подходит, я ведь хозяин — веселый не годится…
И Королев закатился смехом.
— А цена-то за портрет какая будет?
— Тысяча рублей, — подумав, ответил Серов.
— Не много ли?
Королев налил коньяку.
— Вот что, — сказал он, — выпьем сначала для знакомства, закусим икоркой. Итак — люблю половину — пятьсот, и конец. А прибавка — вот этот самый золотой. Чего, старинный… куда он мне? Получайте задаток.
На третий день, когда я пришел в мастерскую, Серов писал портрет. Уже много написал, и портрет был похож. Королев радовался и говорил:
— Ведь вот — рядом жил, а не знал… Как списал Валентин Александрыч — прямо живой. Как скоро. Ну, куда Воронкову… Вот что, Валентин Александрыч, — я вам пролеточку устрою, а вы лошадку прикупите. У меня конюшня рядом — поставьте у меня. Слушайте меня — на собственной ездить будете, так за портреты эдакие деньги будете брать настоящие. Слушайте меня. Доктор приедет — я спрашиваю: он на своей? На своей — одна цена, а пешком или на извозчике — другая. Да… К Морозову зовут меня. Я какую пролетку беру? Самую лучшую. Подъехал к нему, а он видит пролетку-то. У него-то такой нет. Так давай ему мою пролетку. А я говорю — не могу, приезжайте, посмотрите другие. А он говорит — отдавай твою. Ну и торгуемся. Не уступаю, а сам знаю, что дуром беру. Ну и нажил… Я ведь нарочно на пролетке-то приехал — она новая, шины дутые…
Через неделю в моей мастерской Серов писал портрет с какого-то человека, похожего на утюг. Лицо длинное, серьезное. Он мрачно водил серыми глазами, а сзади Серова стоял Королев и говорил, смеясь:
— Черт-те что… Как живой. Ну и носина…
«Утюг» встал, обеспокоенный.
— Постой, какой носина?
Посмотрев на портрет, сказал:
— Где же носина? Нос как нос. Ты вот что… ты живописцу не мешай. Чего вы на него глядите, Валентин Александрыч? Ведь он чисто балалайка заведенная… Вот обженится, так узнает жизнь. А то ветер в голове…
На Красную горку мы получили от Королева, в больших конвертах, приглашение на свадьбу. Он женился на той красавице, от которой мы по ошибке получили пирог.
Серов писал ее портрет и сказал мне:
— А знаешь, какой это особенный народ… Как это у них все просто и ясно. Королев сказал мне: «Мы ведь купцы — мы-то художника любим, потому как-то жить с ним веселей…»
ПРИМЕЧАНИЯ править
Пирог — Впервые: Возрождение. 1939. 31 марта. Печатается по газетному тексту.
…Кушнерев прислал нам за иллюстрации к Пушкину — см. прим. к с. 99 кн. 1 наст. изд.