«То, что тетива для лука,
То жь и женщина мужчинѣ:
Хоть она его сгибаетъ,
Но сама ему покорна,
Хоть она его и тянетъ,
Но сама за нимъ стремится,
И какъ тотъ, такъ и другая
Другъ безъ друга безполезны.»
Такъ съ собою Гайавата
Разсуждалъ и думалъ думу,
Съ сердцемъ полнымъ чувствъ различныхъ,
Опасенiй и надежды
И желанiй и томленья,
Грезя все о Миннегагѣ,
О смеющейся той струйкѣ
Что жила въ странѣ Дакотовъ.
Наставительно Нокомисъ
Убеждала Гайавату:
«Ты себѣ невесту долженъ
Взять изъ нашего народа;
Не ходи, о, Гайавата,
Ни къ востоку, ни на западъ:
Дочь хорошаго сосѣда
Очага огню подобна,
А красавица чужая —
Точно лунный свѣть иль звѣздный —
Только свѣтитъ, а не грѣетъ».
Но на это Гайавата
Отвѣчалъ ей: «о, Нокомисъ,
Свѣтъ огня весьма прiятенъ,
Но свѣтъ лунный и свѣтъ звѣздный
Я люблю гораздо больше.»
И тогда ему Нокомисъ
Съ видомъ строгимъ говорила:
«Не бери, о, Гайавата,
Въ жоны праздную дѣвчонку;
Не вводи въ нашъ домъ лѣнивой,
Безполезной бѣлоручки,
А возьми себѣ такую,
У которой гибки пальцы,
Сердце владъ съ рукою ходитъ,
Ноги движутся охотно.»
Улыбаясь, Гайавата
Отвѣчалъ: «Въ землѣ дакотовъ
Есть одинъ старикъ почтенный,
Стрѣлодѣлатель искусный;
У него есть Миннегага
Дочь, Смѣющаяся Струйка,
Изъ красавицъ всѣхъ прекраснѣй.
Я возьму её въ вигвамъ твой,
И она охотно будетъ
Делать всё, что ты захочешь,
Будетъ для тебя, Нокомисъ,
Свѣтомъ луннымъ, свѣтомъ звѣзднымъ,
Огонькомъ твоимъ домашнимъ,
Свѣтомъ солнца для народа!»
Но его разубѣждая,
Снова молвила Нокомисъ:
«Не женись на чужеземкѣ
Изъ земли дакотовъ дикихъ:
Это злой народъ, свирѣпый,
Мы ведёмъ войну съ нимъ часто,
Между нами были распри,
Что ещё не позабыты,
Застарѣлыя есть раны,
Заживлённыя лишь съ виду.»
Но, смѣяся, Гайавата
Отвѣчалъ: «Ужь по этой
По одной причинѣ долженъ
И желаю я жениться
На дакотянкѣ прекрасной;
Чтобы наше племя было
Съ этимъ племенемъ въ союзѣ,
Чтобы старые раздоры
Были преданы забвенью,
И гноившiяся раны
Залечилися на вѣки.»
И пошёлъ въ страну дакотовъ
За невѣстой Гайавата
Чрезъ луга, болота, степи,
Нескончаемые дебри,
Чрезъ пустыни, гдѣ царило
Непробудное молчанье.
Въ башмакахъ своихъ волшебныхъ
Въ каждый шагь онъ дѣлалъ милю,
Но ему дорога долгой,
Очень долгой показалась:
Шагъ не могъ поспѣть за сердцемъ,
И онъ шёлъ не отдыхая
По тѣхъ поръ, пока услышалъ
Дальнiй грохотъ водопадовъ,
Водопадовъ Миннегаги[2].
Вотъ стада оленей красныхъ
Онъ увидѣлъ на опушкѣ,
Между лѣсомъ и лугами.
Не замѣтили олени,
Какъ подкрался къ нимъ охотникъ;
Луку онъ шепнулъ: «не выдай!»
А стрѣлѣ: «не промахнися!»
И пустилъ её онъ прямо
Въ сердце робкое оленя.
И, взваливъ его на плечи,
Онъ опять вперёдъ пустился
И спѣшилъ не отдыхая.
У дверей вигвама, молча,
За своей сидѣлъ работой
Стрѣлодѣлатель почтенный;
Дѣлалъ онъ головки къ стрѣламъ,
Острiя изъ халцедона;
Рядомъ съ нимъ сидѣла тоже
Миннегага за работой,
И плела она циновки
Изъ тростинъ и травъ болотныхъ.
Оба думали въ молчаньи,
Онъ — о томъ что прежде было,
А она — о томъ, что будеть.
Думалъ онъ о дняхъ минувшихъ,
Какъ подобными стрѣлами
Убивалъ онъ на охотѣ
И оленей и бизоновъ,
Какъ однажды подстрѣлилъ онъ
Гуся Вэву, въ лётъ ударивъ,
И о воинахъ онъ думалъ,
Что толпами приходили
Покупать такiя стрѣлы,
И безъ нихъ не шли сражаться.
«Нѣтъ такихъ бойцовъ ужь ныньче,
Не найдёшь ихъ въ цѣломъ свѣтѣ;
Намъ оружiя не надо,
Всѣ теперь мужчины стали
Точно бабы, и работать
Языкомъ однимъ горазды.»
А она всё размышляла
Объ охотникѣ красивомъ,
Молодомъ, высокомъ, стройномъ,
Приходившемъ издалёка
Запастись у нихъ стрелами.
Онъ сидѣлъ у нихъ въ вигвамѣ,
Отдохнувши всталъ, и долго
Послѣ медлилъ у порога,
И, отправясь въ путь обратный,
Оборачивался часто.
И слыхала Миннегага
Какъ отецъ хвалилъ ей гостя,
Восхвалялъ въ нёмъ умъ и храбрость:
«Не придётъ ли за стрѣлами
Молодой охотникъ снова
Къ водопадамъ Миннегаги?»
И, при этой мысли, праздно
Руки дѣвушки лежали
На неконченной циновкѣ;
Взглядъ дакотянки прекрасной
Былъ задумчивъ и разсѣянъ.
Шумъ шаговъ прервалъ ихъ мысли,
Вѣтви лѣса зашумѣли,
И, съ пылавшими щеками,
На плечахъ неся оленя,
Вдругъ изъ лѣса показался
Гайавата передъ ними.
И старикъ съ своей работы
Поднялъ голову; стрѣлу онъ,
Не донончивъ, отодвинулъ,
Всталъ на встрѣчу Гайаватѣ,
Приглашалъ его въ вигвамъ свой,
Говоря: «а! Гайавата!
Очень радъ тебя я видеть!»
Предъ Смѣющеюся Струйкой
Гайавата сбросилъ ношу;
Онъ у ногъ ея оленя
Положилъ; и Миннегага
На него взглянула съ лаской
И привѣтливо сказала:
«Будь намъ гостемъ, Гайавата!»
Очень былъ вигвамъ обширенъ,
Изъ оленьей сдѣланъ кожи,
Побѣлёнъ и занавѣски
Размалёваны въ нёмъ были
Всѣ дакотскими богами.
Входъ былъ такъ высокъ, что еле
Гайавата наклонился,
Чтобъ войти; едва коснулся,
Проходя, его вершины
Головнымъ своимъ уборомъ
Изъ большихъ орлиныхъ перьевъ.
И Смѣющаяся Струйка,
Отложивъ свою циновку,
Не доконченную, встала,
Тотчасъ сбѣгала за пищей,
Принесла воды холодной
Изъ ручья, и подавала
Пищу въ глиняныхъ сосудахъ,
Воду въ ковшикахъ изъ липы,
Молча слушая беседу
Старика-отца и гостя.
Какъ во снѣ она внимала
Всѣмъ разсказамъ Гайаваты:
О Нокомисъ, доброй бабкѣ,
Что за нимъ ходила въ дѣтствѣ,
О друзьяхъ его сердечныхъ —
Силачѣ и музыкантѣ,
И о счастьи, изобильи
На землѣ его родимой,
Въ этой мирной и весёлой
Сторонѣ оджибуэевъ.
И разсказъ свой Гайавата
Заключилъ такою рѣчью:
«Послѣ многихъ лѣтъ раздора,
Многихъ лѣтъ войны кровавой
Между племенемъ дакотовъ
И народомъ оджибвейскимъ,
Миръ насталъ, давно желанный.»
А потомъ прибавилъ тихо:
«Чтобы этотъ миръ былъ вѣченъ,
Чтобы крѣпче наши руки
Были сжаты, и прочнѣе
Нашъ союзъ установился,
Дочь отдай свою мнѣ въ жоны,
Миннегагу, что прекраснѣй
Всѣхъ дакотянокъ прекрасныхъ».
Помолчалъ старикъ съ минуту,
Покурилъ, въ раздумье, трубку,
Посмотрѣлъ на Гайавату,
Посмотрѣлъ на Миннегагу,
И отвѣтилъ очень важно:
«Да, когда она желаетъ.
Что ты скажешь, Миннегага?»
И ещё милѣй, прекраснѣй
Показалась Миннегага
Въ ту минуту, какъ стояла
Въ нерѣшимости стыдливой,
Послѣ жь прямо къ Гайаватѣ
Подошла, съ нимъ рядомъ сѣла
И сказала, вся зардѣвшись:
«Я пойду съ тобою, мужъ мой!»
И пошолъ онъ изъ вигвама,
Взявъ Смѣющуюся Струйку,
А старикъ одинъ остался,
У дверей вигвама, долго
Ихъ глазами провожая.
Шли они рука съ рукою
По лѣсамъ и по долинамъ,
Между тѣмъ какъ издалёка
Нёсся къ нимъ приветь прощальный
Водопадовъ Миннегаги:
«Добрый путь, О Миннегага!»
Грохотали водопады.
И старикъ осиротѣвшiй
Сѣлъ на солнцѣ, у порога,
За свою работу снова;
И шепталъ онъ самъ съ собою:
«Такъ насъ дочери бросаютъ
Тѣ, которыхъ мы такъ любимъ,
И что насъ такъ любятъ тоже.
Только что онѣ успѣютъ
Научиться помогать намъ,
Быть опорой намъ подъ старость,
Какъ откуда ни возьмётся
Молодецъ въ красивыхъ перьяхъ:
Онъ побродитъ по деревнѣ,
Да пошныритъ, да посмотритъ,
Лучшей дѣвушкѣ кивнётъ онъ —
И она за нимъ покорно
Ужь идётъ, для незнакомца
Всё на свѣтѣ оставляя!»
Веселъ былъ ихъ путь далёкiй
По лѣсамъ и по долинамъ,
Черезъ горы, черезъ рѣки,
По холмамъ и по ущельямъ.
Онъ короткимъ показался
Гайаватѣ, хоть и долго
Шли они, хоть принужденъ былъ
Гайавата шагъ свой быстрый
Замедлять для Миннегаги.
Черезъ бурные потоки
И стремительныя рѣки
На рукахъ онъ нёсъ невѣсту;
И она ему казалась
Очень лёгкой, точно перья
Въ головномъ его уборѣ.
Очищалъ для ней тропинку,
Отклонилъ съ дороги вѣтви,
На начлегъ шалашъ построилъ
И постель изъ гибкихъ вѣтокъ
И стеблей болиголова,
И развёлъ огонь у входа
Изъ сухихъ сосновыхъ шишекъ.
Перелётный вѣтеръ мчался
Вмѣстѣ съ ними; звѣзды ночи
Съ высоты на нихъ смотрѣли,
И не спящими очами
Крѣпкiй сонъ ихъ сторожили.
Притаясь на тёмномъ дубѣ,
Изъ своей засады бѣлка
На любовнивовъ глядѣла;
Бѣлый кроликъ, ихъ завидя,
Улепётывалъ съ тропинки
И, въ свою забившись норку,
И присѣвъ на заднихъ лапкахъ,
Онъ выглядывалъ оттуда
Любопытными глазами.
Веселъ былъ ихъ путь далекiй!
Птицы громко, сладко пѣли
Пѣсни счастья и веселья.
Пѣлъ овейса синепёрый:
«Ты счастливъ, о, Гайавата,
Ты счастливъ такой женою!»
Пѣлъ опечи красногрудый:
«Ты счастлива, Миннегага,
Гайаватой обладая!»
Съ неба солнце благосклонно
Черезъ лѣсъ на нихъ смотрѣло
И сказало имъ: «о, дѣти!
Злоба — тѣнь, любовь — свѣтъ солнца.
Всё есть въ жизни: свѣтъ и тѣни.
Правь любовью, Гайавата!»
Мѣсяцъ тоже съ неба глянулъ,
Ихъ шалашъ наполнилъ блескомъ,
И шепталъ онъ имъ: «о, дѣти!
День тревоженъ, ночь спокойна,
Склонны властвовать мужчины,
Жоны — слабые созданья:
Правь терпѣньемъ, Миннегага!»
Такъ домой опять вернулся
Гайавата съ Миннегагой
И принёсъ, какъ обещался,
Свѣтъ луны, свѣтъ звѣздъ небесныхъ,
Свѣтъ огня въ вигвамъ Нокомисъ
И свѣтъ солнца для народа
Изъ страны дакотовъ дальней
Изъ страны красивыхъ женщинъ.
