Переписка А. С. Пушкина. В 2-х т. Т. 2
М., «Художественная литература», 1982. (Переписка русских писателей)
И. В. Киреевский — Пушкину. Около (не позднее) 25 октября 1831 г. Москва
Пушкин — И. В. Киреевскому. 4 февраля 1832 г. Петербург
И. В. Киреевский — Пушкину. Март — апрель 1832 г. Москва
Пушкин — И. В. Киреевскому. 11 июля 1832 г. Петербург
Иван Васильевич Киреевский (1806—1856) — воспитанник Московского университета, «архивный юноша» (он служил в Московском архиве министерства иностранных дел), критик и публицист, сотрудник «Московского вестника», издатель журнала «Европеец» (1832). Его знакомство с Пушкиным состоялось в Москве в сентябре 1826 года, когда он присутствовал на знаменитых чтениях «Бориса Годунова» на квартирах С. А. Соболевского и Д. В. Веневитинова. В последующие годы И. В. Киреевский и Пушкин неоднократно встречались в литературных салонах Москвы и Петербурга; среди немногих избранных И. В. Киреевский находился 17 февраля 1831 года на «мальчишнике» у Пушкина.
Откровенный, дружественный тон писем Пушкина к И. В. Киреевскому свидетельствует о явной симпатии поэта к талантливому молодому критику, в статьях которого его творчество имело доброжелательного и тонкого ценителя. Отдельные поэмы Пушкина подвергались в те годы и хуле, и апофеозу. Однако никто из критиков не задавался целью проанализировать эволюцию творческого пути Пушкина — от «Руслана и Людмилы» до «Онегина» и «Бориса Годунова». Первым, кто отважился проследить стремительное возмужание творческого гения Пушкина, был И. В. Киреевский — в статье «Нечто о характере поэзии Пушкина» (1828): критик, по справедливому мнению Ю. В. Манна, впервые рассмотрел творческий путь Пушкина как органический процесс, включенный «в перспективу движения новейшей русской и, в определенной мере, западноевропейской литературы» (И. В. Киреевский. Критика и эстетика. М., 1979, с. 394). Вместе с тем И. В. Киреевский прослеживает неуклонное движение русского поэта и самобытности, к обнаружению «природного направления своего гения»: «Утешительно в постепенном развитии поэта замечать беспрестанное усовершенствование; но еще утешительнее видеть сильное влияние, которое поэт имеет на своих соотечественников. Немногим, избранным судьбою, досталось в удел еще при жизни наслаждаться их любовью. Пушкин принадлежит к их числу, и это открывает нам еще одно, важное качество в характере его поэзии: соответственность с своим временем». И далее Киреевский делает блестящее обобщение: «Мало быть поэтом, чтобы быть народным; надобно еще быть воспитанным; так сказать, в средоточии жизни своего народа, разделять надежды своего отечества, его стремление, его утраты, — словом, жить его жизнию и выражать его невольно, выражая себя». Именно таким поэтом И. В. Киреевский считал Пушкина.
Два года спустя в «Обозрении русской словесности 1829 года» (альманах «Денница на 1830 год») И. В. Киреевский громогласно объявил, что наступила эпоха Пушкина в отечественной литературе, что стремление его «воплотить поэзию в действительности уже доказывает и большую зрелость мечты поэта и его сближение с господствующим характером века». Деятельность Пушкина охарактеризована в статье И. В. Киреевского как естественное звено истории русской литературы, как продолжение традиции, ознаменованной именами Новикова, Карамзина, Жуковского. В развернутой рецензии на альманах «Денница» (ЛГ, 1830, № 8, без подписи) Пушкин признал «Обозрение…» И. В. Киреевского «замечательнейшей статьей», которая заслуживает «более, нежели беглый взгляд рассеянного читателя». По сути дела, рецензия Пушкина представляет собой изложение статьи 23-летнего критика, с вкраплением обширных цитат из его «Обозрения…». Резюмируя начало статьи И. В. Киреевского, поэт писал (упоминая о себе в третьем лице, — рецензия печаталась анонимно): «Признав филантропическое влияние Карамзина за характер первой эпохи литературы XIX столетия, идеализм Жуковского за средоточие второй и Пушкина, поэта действительности, за представителя третьей, автор приступает к обозрению словесности прошлого года». Таким образом, знаменитая пушкинская автохарактеристика — «поэт действительности» — являлась логическим завершением мысли И. В. Киреевского.
Такова в основных чертах история литературных взаимоотношений Пушкина и И. В. Киреевского, которая предшествовала их краткому, но крайне насыщенному эпистолярному общению, связанному с попыткой молодого критика обрести свою журнальную трибуну. В их письмах отразился один из наиболее драматических эпизодов подцензурной русской печати того времени — выход в свет и запрещение на третьем номере журнала «Европеец», деятельными сотрудниками которого должны были стать Жуковский, Пушкин, Баратынский, Вяземский, Языков, А. И. Тургенев, В. Ф. Одоевский и другие писатели пушкинского круга. Для правительства все оказалось подозрительным — и название журнала, с явной ориентацией на Западную Европу, где не утихало революционное брожение; и содержание статей, в которых возвеличивалось Просвещение; и имена участников, к которым высшее начальство не чувствовало истинного доверия.
Программная статья И. В. Киреевского «Девятнадцатый век» («Европеец», 1832, № 1) писалась убежденным просветителем, безошибочно ощущавшим биение истории: «…многие думают, что время Поэзии прошло и что ее место заступила жизнь действительная. Но неужели в этом стремлении к жизни действительной, нет своей особенной поэзии? — Именно на того, что Жизнь вытесняет Поэзию, должны мы заключить, что стремление к Жизни и к Поэзии сошлись и что, следовательно, час для поэта Жизни наступил». Поэт Жизни Пушкин являлся для И. В. Киреевского мерилом современной поэзии, и разбору его трагедии «Борис Годунов» критик посвятил большую часть своего незаконченного «Обозрения русской литературы за 1831 год», также напечатанного в «Европейце».
Самодержавный произвол прервал естественное развитие критического дара И. В. Киреевского. Его переписка с Пушкиным свидетельствует о том, что поэт понимал, какое преступление против русской духовной культуры совершает правительство, лишая издателя «Европейца» права воспитывать и образовывать общество.
В 1840—1850-е годы И. В. Киреевский оказывается в лагере славянофилов. Однако он счастливо избегает крайностей этого течения, продолжая считать, что ценности, созданные западноевропейской цивилизацией, должны быть органически усвоены отечественной культурой. Подобная точка зрения, существенно отличавшая И. В. Киреевского от ортодоксальных славянофилов, выработалась и укрепилась в нем в годы его общения с Пушкиным и его литературными соратниками.
Сохранилось 2 письма Пушкина И. В. Киреевскому и 2 письма И. В. Киреевского Пушкину,
Около (не позднее) 25 октября 1831 г. Москва
Вчера получил я разрешение издавать с будущего 1832 года журнал, и спешу рекомендовать Вам его, как рекрута, который горит нетерпением служить и воевать под Вашим предводительством; как девушку, еще невинную, которая хочет принадлежать Вам душой и телом; как духовную особу, которая просит Вас утвердить ее в чине пастыря над стадом словесных животных, и, наконец, рекомендую вам журнал мой, как Европейца, — потому, что его так зовут 1. Я назвал его так не оттого, разумеется, чтобы надеялся сделать его Европейским по достоинству (я не знаю еще, сколько могу надеяться на Ваше участие); но потому, что предполагаю наполнить его статьями, относящимися больше до Европы вообще, чем до России. Однако если когда-нибудь Феофилакт Косичкин захочет сделать честь моему журналу: высечь в нем Булгарина, то, разумеется, в этом случае Булгарин будет Европа в полном смысле слова.
Журнал мой будет состоять из пяти отделений: 1-е. Науки, где главное место займет философия; 2-е. Изящная словесность; 3. Биографии знаменитых современников; 4. Разборы иностранных и русских книг, критика и пр.; 5. Смесь. Каждый месяц будут выходить 2 книжки. Первая явится к Вам около 1 генваря.
Так как Ваши друзья должны смотреть на мой журнал как на им принадлежащий, то прошу Вас сказать мне: куда доставлять его Катенину? и как вообще его адрес? —
— — --
РА, 1896, кн. II, с. 574—575; Акад., XIV, № 696.
1 Пушкин, несомненно, знал о журнальных планах Киреевского от Жуковского, которому будущий издатель «Европейца» писал еще в начале октября 1831 г.: «Выписывая все лучшие неполитические журналы на трех языках, вникая в самые замечательные сочинения первых писателей теперешнего времени, я из своего кабинета сделал бы себе аудиторию европейского университета, и мой журнал, как записки прилежного студента, был бы полезен тем, кто сами не имеют времени или средств брать уроки из первых рук. Русская литература вошла бы в него только как дополнение к европейской, и с каким наслаждением мог бы я говорить об Вас, о Пушкине, о Баратынском, об Вяземском, об Крылове, о Карамзине на страницах, не запачканных именем Булгарина <…> Когда-то хотел издавать журнал Пушкин; если он решится нынешний год, то, разумеется, мой будет уже лишний» (И. В. Киреевский. Критика и эстетика, с. 357).
4 февраля 1832 г. Петербург
Простите меня великодушно за то, что до сих пор не поблагодарил я Вас за «Европейца»1 и не прислал вам смиренной дани моей. Виною тому проклятая рассеянность петербургской жизни и альманахи, которые совсем истощили мою казну, так что не осталось у меня и двустишия на черный день, кроме повести, которую сберег и из коей отрывок препровождаю в Ваш журнал2. Дай бог многие лета Вашему журналу! Если гадать по двум первым No, то «Европеец» будет долголетен. До сих пор наши журналы были сухи и ничтожны или дельны, да сухи; кажется, «Европеец» первый соединит дельность с заманчивостию. Теперь несколько слов об журнальной экономии: в первых двух книжках Вы напечатали две капитальные пиесы Жуковского и бездну стихов Языкова;3 это неуместная расточительность. Между «Спящей царевной» и мышью Степанидой 4 должно было быть по крайней мере 3 нумера. Языкова довольно было бы двух пиес. Берегите его на черный день. Не то как раз промотаетесь и принуждены будете жить Раичем да Павловым5. Ваша статья о «Годунове» и о «Наложнице» порадовала все сердца; насилу-то дождались мы истинной критики6. NB. избегайте ученых терминов; и старайтесь их переводить, то есть перефразировать: это будет и приятно неучам и полезно нашему младенчествующему языку. Статья Баратынского хороша, но слишком тонка и растянута (я говорю о его антикритике) 7. Ваше сравнение Баратынского с Миерисом удивительно ярко и точно8. Его элегии и поэмы точно ряд прелестных миниатюров; но эта прелесть отделки, отчетливость в мелочах, тонкость и верность оттенков, всё это может ли быть порукой за будущие успехи его в комедии, требующей, как и сценическая живопись, кисти резкой и широкой?9 Надеюсь, что «Европеец» разбудит его бездействие. Сердечно кланяюсь Вам и Языкову.
4 янв. 32 10.
— — --
«Огонек», 1929, № 21, 31 мая, с. 5; Акад., XV, № 732.
1 В библиотеке Пушкина сохранились две первые книжки «Европейца», без надписи издателя и без заметок поэта.
2 Пушкин послал Киреевскому строфы XXI—XXV «Домика в Коломне»; копия, переписанная H. H. Пушкиной, с заглавием «Отрывок из повести», надписанным самим поэтом (Лет. ГЛМ).
3 В «Европейце» были напечатаны следующие произведения Жуковского: в № 1 — «Сказка о спящей царевне», в № 2 — большой отрывок из поэмы «Война мышей и лягушек»; из стихотворений Языкова: в № 1 — «Екатерине Александровне Свербеевой», «Ау», в № 2 — «Воспоминания об А. А. Воейковой», «Конь», «Элегия».
4 Мышью Степанидой Пушкин именует отрывок из поэмы «Война мышей и лягушек».
5 В письмах и рецензиях Пушкин неоднократно иронически отзывался о С. Е. Раиче как поэте и критике. Н. Ф. Павлов заинтересовал Пушкина лишь несколько лет спустя, когда он выступил как автор «Трех повестей» (1835).
6 Пушкин имеет в виду статью Киреевского «Обозрение русской литературы за 1831 год» («Европеец», 1832, № 1 и 2), в которой автор подробно анализирует пушкинскую трагедию «Борис Годунов» и поэму Баратынского «Наложница», известную впоследствии под названием «Цыганка».
7 Отвечая на разбор своей поэмы «Наложница», появившийся в «Телескопе» (1831, № 10), Баратынский поместил в «Европейце» (№ 2) «антикритику».
8 В «Обозрении русской литературы за 1831 год» Киреевский писал: «…несмотря на все достоинства „Наложницы“, нельзя не признаться, что в этом роде поэм, как в картинах Миериса, есть что-то бесполезно стесняющее, что-то условно-ненужное, что-то мелкое, не позволяющее художнику развить вполне поэтическую мысль свою». Миерис (Мьерис) Франц ван (1635—1681) — голландский живописец, картину которого Пушкин видел на аукционе коллекции А. С. Власова.
9 Пушкин полемизирует с мнением Киреевского, который в статье «Обозрение русской литературы за 1831 год» писал, что «Баратынский, больше чем кто-либо из наших поэтов, мог бы создать нам поэтическую комедию, состоящую не из холодных карикатур, не из печальных острот и каламбуров, но из верного и вместе поэтического представления жизни действительной». Вероятно, свое мнение Киреевский основывал на драме Баратынского, присланной ему для опубликования в «Европейце» (об этом см.: «Татевский сборник». СПб., 1899, с. 29, 41); драма Баратынского в печати не появлялась.
10 Описка: 4 февраля.
Март — апрель 1832 г. Москва
Я до сих пор не отвечал Вам на письмо Ваше и не благодарил Вас за присылку стихов потому, что через несколько дней по получении их я узнал о запрещении моего журнала1 и, следовательно, выжидал случая писать к Вам не по почте. Не зная, в каких Вы отношениях с Булгариным, я боялся, чтобы он, оклеветав меня, не вздумал и Вас представить сообщником моего карбонарского журнала, и, следовательно, должен стараться, чтобы между нами было как можно менее сношений публичных или почтовых, что одно. Благодарю Вас за Ваши советы о журнале: они совершенно справедливы, и я бы непременно ими воспользовался, если бы журнал мой не прекратился. В одном только позвольте мне не согласиться с Вами: в мнении о Баратынском. Я сравнил его с Мьерисом не потому, чтобы находил сходство в их взгляде на вещи, или в их таланте, или вообще в поэзии их искусства; но только потому, что они похожи в наружной отделке и во внешней форме. Эта форма слишком тесна для Баратынского, и сущность его поэзии требует рамы просторнее; мне кажется, я это доказал; но Мьерис в своих миньятюрах выражается весь и влагает в них еще более, чем что было в уме, т. е. труд и навык. Вот почему Мьерис сделал все, что мог, а Баратынский сделает больше, чем что сделал. Говоря, что Баратынский должен создать нам нового рода комедию, я основывался не только на проницательности его взгляда, на его тонкой оценке людей и их отношений, жизни и ее случайностей, но больше всего на той глубокой, возвышенно-нравственной, чуть не сказал гениальной деликатности ума и сердца, которая всем движениям его души и пера дает особенный поэтический характер и которая всего более на месте при изображениях общества. Впрочем, Вы лучше других знаете Баратынского и лучше других можете судить об нем, потому я уверен, что по крайней мере в главном мы с Вами не розним. Но во всяком случае я Вам отменно благодарен за то, что вы обратили внимание на мое мнение о Баратынском. После основных законов нравственности понятие о людях, которых я уважаю, есть вещь, которою я более всего дорожу в моих мнениях. И в этом случае мне бы особенно приятно было сойтись с Вами.
— — --
И. А. Шляпкин. Из неизданных бумаг А. С. Пушкина. СПб., 1903, с. 164—165; Акад., XV, № 752.
1 Киреевский писал Жуковскому 23—24 февраля 1832 г.: «Я получил наконец запрещение официально. Меня обвиняют самым неслыханным образом, говоря, что под словом просвещение я разумею свободу, под словом обязанность разума я разумею революцию и пр. Как оправдываться? — Сказать просто: я этого не разумел, — не поверят; доказать нелепость обвинения смыслом самой статьи, — и не поймут, и не прочтут. И каким тоном вступать в полемику с. самим государем, которого имя на каждой строчке многоречивого запрещения?» (РЛ, 1965, № 4, с. 124). Инициатива цензурного запрещения «Европейца» исходила из III Отделения, в делах которого сохранилась следующая характеристика журнала Киреевского: «Журнал „Европеец“ издается с целию распространения духа свободомыслия. Само по себе разумеется, что свобода проповедуется здесь в виде философии, по примеру германских демагогов Яна, Окена, Шеллинга и других, в точно в таком виде, как сие делалось до 1813 года в Германии, когда о свободе не смели говорить явно. Цель сей философии есть та, чтоб доказать, что род человеческий должен стремиться к совершенству и подчиняться одному разуму, а как действие разума есть закон, то и должно стремиться к усовершевствованию правлений. Но поелику разум не дан в одной пропорции всем людям, то совершенство состоит в соединении многих умов в едино, а вследствие сего разумнейшие должны управлять миром. Это основание республик. В сей философии все говорится под условными знаками, которые понимают адепты и толкуют профанам. Стоит только знать, что просвещение есть синоним свободы, а деятельность разума означает революцию, чтоб иметь ключ к таинствам сей философии» (РЛ, 1967, № 2, с. 118—119).
11 июля 1832 г. Петербург
Я прекратил переписку мою с Вами, опасаясь навлечь на Вас лишнее неудовольствие или напрасное подозрение, несмотря на мое убеждение, что уголь сажею не может замараться1. Сегодня пишу Вам по оказии и буду говорить Вам откровенно. Запрещение Вашего журнала сделало здесь большое впечатление; все были на Вашей стороне, то есть на стороне совершенной безвинности; донос, сколько я мог узнать, ударил не из булгаринской навозной кучи, но из тучи2. Жуковский заступился за Вас с своим горячим прямодушием;3 Вяземский писал к Бенкендорфу смелое, умное и убедительное письмо4. Вы одни не действовали, и Вы в этом случае кругом неправы. Как гражданин лишены Вы правительством одного из прав всех его подданных; Вы должны были оправдываться из уважения к себе и, смею сказать, из уважения к государю; ибо нападения его не суть нападения Полевого или Надеждина. Не знаю: поздно ли; но на Вашем месте я бы и теперь не отступился от сего оправдания; начните письмо Ваше тем, что долго ожидав запроса от правительства. Вы молчали до сих пор, но etc. Ей-богу, это было бы не лишнее5.
Между тем обращаюсь к Вам, к брату Вашему и к Языкову с сердечной просьбою. Мне разрешили на днях политическую и литературную газету6. Не оставьте меня, братие! Если вы возьмете на себя труд, прочитав какую-нибудь книгу, набросать об ней несколько слов в мою суму, то господь вас не оставит. Николай Михайлович ленив, но так как у меня будет как можно менее стихов, то моя просьба не затруднит и его. Напишите мне несколько слов (не опасаясь тем повредить моей политической репутации) касательно предполагаемой газеты. Прошу у Вас советов и помощи.
11 июля.
Шутки в сторону: Вы напрасно полагаете, что Вы можете повредить кому бы то ни было Вашими письмами. Переписка с Вами была бы мне столь же приятна, как дружество Ваше для меня лестно. С нетерпением жду Вашего ответа — может быть, на днях буду в Москве.
— — --
«Огонек», 1929, № 21, 31 мая, с. 5; Акад., XV, № 764.
1 В феврале 1832 г., когда попал в опалу Киреевский, у Пушкина происходило очередное столкновение с Бенкендорфом, который в письме от 7 февраля запросил поэта, на каком основании он напечатал в альманахе «Северные цветы на 1832 год» стихотворение «Анчар», не прислав его на высочайшую цензуру Николая I. В черновике неотправленного письма к Бенкендорфу Пушкин с возмущением писал: «…обвинения в применениях и подразумениях не имеют ни границ, ни оправданий, если под словом дерево будут разуметь конституцию, а под словом стрела самодержавие» (Акад., XV, № 740а, с. 218).
2 Под тучей Пушкин подразумевал высшие правительственные сферы, и в первую очередь III Отделение.
3 Жуковский направил два письма — Бенкендорфу и Николаю I, утверждая в них, что Киреевский стал жертвой клеветы и подозрительности. В беседе с царем Жуковский вновь пытался поручиться за Киреевского. Николай I раздраженно ответил: «А за тебя кто поручится!» Жуковский заявил, что если ему не верят, то он вынужден приостановить занятия с наследником престола. В своих письмах к правительству Жуковский обвинял, по сути дела, Бенкендорфа и Николая I в нарушении всяких моральных норм, порицал их за то, что они прислушиваются к доносам и инсинуациям Булгарина. «Литература есть одна из главных необходимостей народа, есть одно из сильнейших средств в руках правительства действовать на умы и на их образование. Правительство должно давать литературе жизнь и быть ей другом, — писал Жуковский, — а не утеснять с подозрительностию враждебною». Подробнее об этом см.: РА, 1896, № 1, с. 109—119; РЛ, 1965, № 4, с. 114—124.
4 В письме к Бенкендорфу Вяземский безоговорочно оправдывал Киреевского и обвинял правительство в нарушении справедливости и законности: «Решения подобного рода несовместимы с наличием цензуры, и, следовательно, они не могут соответствовать пожеланиям правительства, которое должно не только властвовать, но и путем законности своих решений заставить замолчать всех тех, кто наиболее заинтересован в том, чтобы жаловаться на суровость мер, принятых правительством <…> Наши литераторы, как и публика вообще, полагают, что наша цензура очень строга, что цензоры чрезвычайно трусливы и мелочны, и, следовательно, всякая мера, принятая правительством и усугубляющая строгость цензуры, носит характер пристрастия» (РЛ, 1966, № 4, с. 122—123; французский оригинал письма Вяземского см.: В. Э. Вацуро, М. И. Гиллельсон. Сквозь «умственные плотины». М., 1972, с. 299—301).
5 После безуспешных попыток Жуковского и Вяземского воздействовать на решение правительства о запрещении «Европейца» Киреевский счел бесполезным писать протест от своего имени. Однако сохранился пространный меморандум, написанный Чаадаевым на имя Бенкендорфа, с оправданием позиции Киреевского. Неизвестно, был ли он вручен шефу III Отделения, но, по свидетельству Киреевского, этот документ распространялся среди московской публики. По справедливому мнению Ю. В. Манна, «степень участия Киреевского в составлении этого письма неясна» (И. В. Киреевский. Критика и эстетика, с. 425). Французский оригинал и русский перевод этого меморандума см.: П. Я. Чаадаев. Сочинения и письма, т. I. М., 1914, с. 335—341; т. II, с. 302—309.
6 Весной 1832 г. Пушкин получил разрешение издавать газету «Дневник», но так и не воспользовался своим правом. Подробнее об этом см.: Н. К. Пиксанов. Несостоявшаяся газета Пушкина «Дневник». — П и С, вып. V, с. 30—74; Письма, т. III, с. 489—500.
Акад.-- А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, тт. I—XVII. М. —Л., Изд-во АН СССР, 1937—1959.
Анненков — П. В. Анненков. Материалы для биографии Александра Сергеевича Пушкина. СПб., 1855 (Сочинения Пушкина с приложением для его биографии портрета, снимков с его почерка и его рисунков, и проч., т. 1).
Анненков. Пушкин — П. Анненков. Александр Сергеевич Пушкин в александровскую эпоху. 1799—1826. СПб., 1874.
AT — Переписка Александра Ивановича Тургенева с кн. Петром Андреевичем Вяземским. 1814—1833 гг. Пг., 1921 (Архив братьев Тургеневых, вып 6).
Б — «Благонамеренный».
Баратынский, 1951 — Баратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. М., Гослитиздат, 1951.
Барсуков — Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 1—22. СПб., 1888—1910.
БдЧ — «Библиотека для чтения».
БЗ — «Библиографические записки».
Б-ка П.-- Б. Л. Mодзалевский. Библиотека А. С. Пушкина. Библиографическое описание. СПб., 1910.
Вацуро — В. Э. Вацуро. «Северные цветы». История альманаха Дельвига — Пушкина. М., «Книга», 1978.
ВД — «Восстание декабристов». Материалы, т. I—XVII. М. —Л., Госиздат, 1925—1980.
ВЕ — «Вестник Европы».
Вигель — Ф. Ф. Вигель. Записки, ч. I—II. М., «Круг», 1928.
Вос. Бестужевых — «Воспоминания Бестужевых». М. —Л., 1951.
Врем. ПК — «Временник пушкинской комиссии». 1962—1976. М. —Л., «Наука», 1963—1979 (Изд-во АН СССР. Отд. лит. и яз. Пушкинская комиссия).
Вяземский — П. А. Вяземский. Полное собрание сочинений, т. I—XII. СПб., 1878—1896.
Гастфрейнд. Товарищи П. — Н. Гастфрейнд. Товарищи Пушкина по вып. Царскосельскому лицею. Материалы для словаря лицеистов 1-го курса 1811—1817 гг., т. I—III. СПб., 1912—1913.
ГБЛ — Государственная библиотека им. В. И. Ленина (Москва). Рукописный отдел.
Гиллельсон — М. И. Гиллельсон. П. А. Вяземский. Жизнь и творчество. Л., «Наука», 1969.
ГМ — «Голос минувшего».
ГПБ — Государственная публичная библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград). Рукописный отдел.
Греч — Н. И. Греч. Записки о моей жизни. М. —Л., «Асаdemia», 1930.
Дельвиг — Дельвиг А. А. Сочинения. СПб., 1893.
Дельвиг. Материалы-- Верховский Ю. Н. Барон Дельвиг. Материалы биографические и литературные. Пг., изд-во Кагана, 1922.
ДЖ — «Дамский журнал».
ЖМНП — «Журнал министерства народного просвещения»,
ИВ — «Исторический вестник».
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР (Ленинград). Рукописный отдел.
Карамзины — «Пушкин в письмах Карамзиных 1836—1837 годов». М. — Л., 1960 (Изд-во АН СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом).
Керн — А. П. Керн. Воспоминания. Дневники. Переписка. М., ИХЛ, 1974.
Кюхельбекер — В. К. Кюхельбекер. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., «Наука», 1979.
ЛГ — «Литературная газета».
Летопись — М. А. Цявловский. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, т. I. М., 1951.
Лет. ГЛМ — Летописи Государственного литературного музея, кн. I. Пушкин. М. — Л., 1936.
ЛН — «Литературное наследство».
MB — «Московский вестник».
M. вед. — «Московские ведомости».
Модзалевский — Б. Л. Mодзалевский. Пушкин. Л., «Прибой», 1929.
Мордовченко — Н. И. Mордовченко. Русская критика первой четверти XIX века. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1959.
MT — «Московский телеграф».
НЛ — «Новости литературы».
Новонайденный автограф Пушкина — В. Э. Вацуро, М. И. Гиллельсон. Новонайденный автограф Пушкина. М. — Л., «Наука», 1968.
ОА — «Остафьевский архив князей Вяземских». Под ред. и с примеч. В. И. Саптова, т. I—V. СПб., 1899—1913.
ОЗ — «Отечественные записки».
ОРЯС — Сборник Отделения русского языка и словесности Академии наук.
П. в восп. — "А. С. Пушкин в воспоминаниях современников). В 2-х томах. М.. ИХЛ, 1974.
П. в печ.-- Н. Синявский, М. Цявловский. Пушкин и печати. 1814—1837. Хронологический указатель произведений Пушкина, напечатанных при его жизни, изд. 2-е, испр. М., Соцэкгиз, 1938.
П. Врем.-- «Пушкин». Временник пушкинской комиссии, т. 1—6. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1936—1941.
ПГП — «Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым», т. 1—3. СПб., 1896.
ПЗ — «Полярная звезда».
П и С — «Пушкин и его современники». Материалы и исследования, вып. I—XXXIX. СПб., Изд-во Акад. наук, 1903—1930.
Переписка — «Пушкин. Переписка». Под ред. и с примеч. В. И. Саитова. Т. I—III. СПб., Изд. Имп. Акад. наук, 1906—1911.
Писатели-декабристы в восп. совр. — «Писатели-декабристы в воспоминаниях современников». В 2-х томах. М., ИХЛ, 1980.
Письма — Пушкин. Письма 1815—1833, т. I—II. Под ред. и с примеч. Б. Л. Модзалевского. М. — Л., Госиздат, 1926—1928. Т. III. Под ред. и с примеч. Л. Б. Модзалевского. М. — Л., «Academia», 1935.
Письма посл. лет. — Пушкин. Письма последних лет. 1834—1837. Л., «Наука», 1969.
Письма к Вяземскому — «Письма А. С. Пушкина, бар. А. А. Дельвига, Е. А. Баратынского и П. А. Плетнева к князю П. А. Вяземскому». СПб., 1902.
Плетнев — Плетнев П. А. Сочинения и переписка, т. I—III. СПб., 1885.
Полевой — Н. А. Полевой. Материалы по истории русской литературы и журналистики 30-х годов XIX в. Л., «Academia», 1934.
П. Иссл. и мат.-- «Пушкин. Исследования и материалы», т. I—IX. М. —Л., Изд-во АН СССР, 1956—1979.
Пушкин. Итоги и проблемы — «Пушкин. Итоги и проблемы изучения». М. — Л., «Наука», 1966.
Пущин — И. И. Пущин. Записки о Пушкине. Письма. М., Гослитиздат, 1956.
РА — «Русский архив».
Рассказы о П.-- «Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым в 1851—1860 годах». М., 1925.
Р. библ.-- «Русский библиофил».
PB — «Русский вестник».
РЛ — «Русская литература».
PC — «Русская старина».
Рукою П.-- «Рукою Пушкина». Несобранные и неопубликованные тексты. М. —Л., «Acadernia», 1935.
Рус. инв. — «Русский инвалид».
РЭ — «Русская эпиграмма конца XVII — начала XX вв.» Л., «Сов. Пис.», 1975.
С — «Современник».
Семевский — Семевский М. И. Прогулка в Тригорское. — В кн.: Вульф А. Н. Дневники. М., изд-во «Федерация», 1929.
СО — «Сын отечества».
СО и CA — «Сын отечества и Северный архив».
СПб. вед.-- «С.-Петербургские ведомости».
СПч — «Северная пчела».
Стар. и нов. — «Старина и новизна».
СЦ — «Северные цветы».
Тел. — «Телескоп».
Томашевский — Б. Томашевский. Пушкин, кн. 1 (1813—1824). М. —Л., Изд-во АН СССР, 1956.
Тургенев. Хроника русского — А. И. Тургенев. Хроника русского. Дневники (1825—1826). М. — Л., «Наука», 1964.
Хитрово — «Письма Пушкина к Елизавете Михайловне Хитрово. 1827—1832». Л., 1927.
ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства (Москва).
ЦГАОР — Центральный государственный архив Октябрьской революции (Москва).
ЦГИА — Центральный государственный исторический архив (Ленинград).
Черейский — Л. А. Черейский. Пушкин и его окружение. Л., «Наука», 1975.
Щеголев — П. Е. Щеголев. Дуэль и смерть Пушкина, изд. 3-е. М. —Л., Госиздат, 1928.
Эйдельман — Н. Я. Эйдельман. Пушкин и декабристы. М., ИХЛ, 1979.
ЯА — «Письма H. M. Языкова к родным за дерптский период его жизни (1822—1829)». СПб., 1913 (Языковский архив, вып. I).