Переписка А. С. Пушкина. В 2-х т. Т. 2
М., «Художественная литература», 1982.
(Переписка русских писателей)
Пушкин — В. К. Кюхельбекеру. 1—6 декабря 1825 г. Михайловское
В. К. Кюхельбекер — Пушкину и А. С. Грибоедову. 10 июля 1828 г. Динабург
В. К. Кюхельбекер — Пушкину. 20 октября 1830 г. Динабург
В. К. Кюхельбекер — Пушкину. 12 февраля 1836 г. Баргузин
В. К. Кюхельбекер — Пушкину. 3 августа 1836 г. Баргузин
В. К. Кюхельбекер — Пушкину. 18 октября 1836 г. Баргузин
Переписка Пушкина с его лицейским другом, поэтом-декабристом Вильгельмом Карловичем Кюхельбекером (1797—1846) дошла до нас не полностью. От первой половины 1820-х годов сохранилось лишь одно письмо Пушкина к Кюхельбекеру. За время с 1828 по 1836 год мы располагаем пятью письмами Кюхельбекера к Пушкину, написанными из Динабургской крепости и из сибирской ссылки.
Еще в лицейские годы ожесточенные литературные споры стимулировали интеллектуальный и творческий рост Пушкина, Дельвига, Кюхельбекера. Неуклюжий, упорный «Кюхля», фанатик вольнолюбивых идей, поэт, мечтатель, яростный спорщик, писавший нескладные вирши, постепенно вызывал к себе все большее уважение Пушкина; живой, остроумный Пушкин принимал участие в написании бесчисленных эпиграмм на однокашника Вильгельма, однако автор «Воспоминаний в Царском Селе» и его друзья Пущин, Дельвиг, Вольховский и другие с большей серьезностью начали относиться к этому необычному лицеисту, выбивавшемуся из общего стиля. Заметную популярность постепенно приобрел рукописный «Словарь» Кюхельбекера, куда заносились высказывания известных европейских мыслителей и моралистов. После окончания Лицея Пушкин и Кюхельбекер встречались в Петербурге — в Университетском Благородном пансионе, где у профессора русской словесности В. К. Кюхельбекера обучались брат поэта Лев Пушкин, П. В. Нащокин, С. А. Соболевский, М. И. Глинка, Н. А. Маркевич. Последний оставил интересные воспоминания об этом периоде жизни и деятельности Кюхельбекера. «Милый брат» лицейской жизни Пушкина, Вильгельм Кюхельбекер и в лицейские годы, и после Лицея обращает на себя внимание целеустремленным интересом к истории отечественной словесности и поэтике, к поэзии и журнальной критике. Приятельские отношения Пушкина и Кюхельбекера иногда прерывались бурными ссорами, но их взаимная привязанность оставалась неизменной в течение всей жизни. После высылки Пушкина на юг в 1820 году Кюхельбекер опубликовал в «Соревнователе просвещения и благотворения» стихотворение «Поэты», которое является восторженной апологией Пушкина:
И ты, наш юный Корифей,
Певец любви, певец Руслана!
Что для тебя шипенье змей,
Что крик и филина и врана?
Литературные взаимоотношения друзей-поэтов были сложнее личных. Довольно скоро Кюхельбекер, сблизившийся с Грибоедовым, обретает четкую архаистическую ориентацию (об этом см. работы Ю. Н. Тынянова «Архаисты и новаторы», «Архаисты и Пушкин», «Кюхельбекер и Пушкин» и др.), становясь сторонником одического жанра, который противопоставляется элегической традиции, критически воспринимает поэтику Карамзина и Жуковского, подымая на щит Ломоносова, Державина, Петрова, Шихматова, насыщает библейским пафосом стихи на тему пророческой миссии поэта. Пушкина арзамасские дружеские и литературные связи, а также индивидуальный жизненный и профессиональный опыт вели принципиально иным путем, он весьма прохладно и скептически воспринимал стихотворения и поэмы Кюхельбекера, появлявшиеся в печати («Глагол господень был ко мне…», «Шекспировы духи», «Тимолеон»). Путешествие по странам Западной Европы в 1820—1821 годах обогатило Кюхельбекера интенсивными эстетическими и литературными впечатлениями, которые находят неоднократное воплощение в его альманашно-журнальной и творческой деятельности. В 1824 году Кюхельбекер совместно с В. Ф. Одоевским начал издавать альманах «Мнемозина», и хотя критические статьи «сумасбродного Вилли» не встречали у Пушкина полного понимания и сочувствия, однако вызывали несомненный интерес. Интерес к традициям западноевропейского романтизма сблизил Кюхельбекера с В. Ф. Одоевским, и «Мнемозина» занимает в литературном движении первой половины 1820-х годов обособленное положение, не вполне оцененное ссыльным Пушкиным, который с большим вниманием относился к «Полярной звезде». Правда, если Рылеев и Бестужев, как и Вяземский, активно заботились о поддержании с Пушкиным переписки на литературно-профессиональные темы, то Кюхельбекер писал Пушкину редко. Виной тому послужила их литературная ссора 1822—1824 годов. Отголоски этой ссоры нашли отражение в письме Туманского к Кюхельбекеру от 11 декабря 1823 года, в котором имеется приписка Пушкина, вновь, как и в Лицее, протянувшего Кюхельбекеру руку дружбы. Подробнее об этом см.: Ю. Н. Тынянов. Пушкин и его современники. М., 1968, с. 268—269.
Единственное дошедшее до нас письмо Пушкина сохраняет прямоту обращения к лицейскому другу и нелицеприятность литературных оценок. Письма Кюхельбекера к Пушкину отражают отдельные этапы, эпизоды, фрагменты духовной жизни и душевного состояния поэта-декабриста, динабургского и свеаборгского узника, а впоследствии ссыльнопоселенца. Одиночное заключение надломило и потрясло Кюхельбекера, и попытка установить переписку с друзьями включала в себя отчаянное желание восстановить порвавшийся лицейский круг, литературные связи, цепочку, соединявшую его, погребенного, с живыми, с друзьями прежних лет, активно работающими в литературе. Воля «певца в темнице» неудержимым порывом стремится «сосводничать друг с другом» Пушкина и Грибоедова, «любезных друзей и братьев»: утопическая мечта об идеальном торжестве «союза поэтов» над мрачной и страшной прозой последекабрьских лет разбивалась о трезвое и беспощадное понимание того, что романтическая, идеальная поэзия зашла в тупик: «Горька судьба поэтов всех времен, тяжеле всех судьба казнит Россию…» («Участь русских поэтов»). Образ железного века, с неумолимой точностью воплощенного Пушкиным и Баратынским, с мертвящей непреклонностью Медного всадника преследовал опального Кюхельбекера, Недаром он, в юности нищий литератор, с особой личной остротой воспринял в 1830-е годы обострившуюся литературную полемику о торговом направлении и литературной аристократии, — об этом свидетельствуют многочисленные дневниковые записи, а также его статья «Поэзия и проза».
В годы заключения Кюхельбекера в Динабурге, а затем в Ревеле и Свеаборге поэт, получавший нерегулярно и с опозданием журналы и книги, не имел возможности вернуться к профессиональной литературной деятельности. В 1836 году Кюхельбекер, переведенный на поселение в Баргузин, переживает новый надлом, тем более болезненный и ощутимый, что материальные мелочные заботы, повседневная проза непосильного быта убивали его физически и морально, Кюхельбекер предпринимает попытки печататься анонимно, чтобы обеспечить существование себе и свой семье с помощью литературных заработков. В 1835 году Пушкину, лично просившему Николая I за Кюхельбекера, удалось издать первые две части его мистерии «Ижорский». Впоследствии Кюхельбекер напечатал анонимно несколько своих произведений в «Библиотеке для чтения» Сенковского, но мечте о возвращении к регулярным литературным заработкам не суждено было сбыться.
Именно Пушкину обязан Кюхельбекер отдельными успехами своей борьбы за возвращение в литературу. Лицейский друг, автор «Бориса Годунова» становится «бесценным благодетелем». В дневнике Кюхельбекера Пушкину посвящены многие страницы; дневниковые записи дополняют и комментируют письма баргузинского отшельника к другу юности. И здесь возникает характерный диссонанс между горячим и восторженным чувством дружбы, пронесенной сквозь все тяготы и испытания судьбы, — и безграничной цельностью, устойчивостью и независимостью литературной позиции Кюхельбекера, отличавшей его в течение всей жизни. Кюхельбекер не умел сгибаться, и никакие превратности и удары не могли изменить усвоенной им раз и навсегда исключительной последовательности и верности себе. С лицейских лет он восхищается Пушкиным, боготворит его талант, но неизменно взирает на прославленного поэта как равный. Эта внутренняя независимость, верность себе, умение критически всмотреться в творчество Пушкина, ценя в то же время его истинный масштаб, не изменяли Кюхельбекеру в тюрьмах и ссылке.
Письма Кюхельбекера к Пушкину получают должное освещение лишь при сопоставлении их с дневниками и творчеством поэта-декабриста. Так, в письме от 20 октября 1830 года он позволяет себе завуалированно-сдержанный отзыв о «Полтаве» и только в дневнике наедине с собой подвергает детальной критике стихотворения Пушкина, с их гармонической легкостью, которая «приелась публике» и поэтому изживает себя уже в самом пушкинском творчестве. Автор писем без особого нажима укоряет Пушкина в излишней строгости к Кукольнику, а в дневнике подробно разбирает драмы Кукольника и делает вывод, кажущийся на первый взгляд парадоксальным: Марлинский, Пушкин и Кукольник — «надежда и опора» нашей литературы; рядом с ними Кюхельбекер называет Сенковского и Баратынского. Не вдаваясь в анализ общественно-литературной позиции вышеназванных поэтов, а также не выстраивая парнасской иерархии, Кюхельбекер обозначил реальные силы, имена и лица, определявшие и делавшие современную литературу. Это казалось ни с чем не сообразным в тогдашней журнальной литературе, раздираемой «духом партий». Это не было эклектикой. Устраненный с арены литературных битв, Кюхельбекер имел возможность «с птичьего полета» окинуть умственным взором отечественную словесность. И Пушкин, в начале 1820-х годов называвший Кюхельбекера «одним из самых серьезных наших критиков», вероятно, понял бы своеобразную резонность его позиции.
Кюхельбекер тяжело пережил гибель друга-поэта, посвятив его памяти скорбные строки в стихотворениях «Тени Пушкина» (1837), «19 октября» («Блажен, кто пал, как юноша Ахилл…», 1838):
И вот опять Лицея день священный;
Но уж и Пушкина меж вами нет.
Не принесет он новых песен вам,
И с них не затрепещут перси ваши,
Не выпьет с вами он заздравной чаши:
Он воспарил к заоблачным друзьям —
Он ныне с нашим Дельвигом пирует,
Он ныне с Грибоедовым моим:
По них, по них душа моя тоскует;
Я жадно руки простираю к ним.
1—6 декабря 1825 г.1 Михайловское
Прежде чем поблагодарю тебя, хочу с тобою побраниться. Получив твою комедию 2, я надеялся найти в ней и письмо 3. Я трес, трес ее и ждал, не выпадет ли хоть четвертушка почтовой бумаги; напрасно: ничего не выдрочил и со злости духом прочел «Духов»;[1]4 сперва про себя, а потом и вслух. Нужна ли тебе моя критика? Нет! не правда ли? все равно; критикую: ты сознаешься, что характер поэта неправдоподобен; сознание похвальное, но надобно бы сию неправдоподобность оправдать, извинить в самой комедии, а не в предисловии. Поэт мог бы сам совеститься, стыдиться своего суеверия: отселе новые, комические черты. Зато Калибан5 — прелесть. Не понимаю, что у тебя за охота пародировать Жуковского6. Это простительно Цертелеву7, а не тебе. Ты скажешь, что насмешка падает на подражателей, а не на него самого. Милый, вспомни, что ты если пишешь для нас, то печатаешь для черни; она принимает вещи буквально. Видит твое неуважение к Жуковскому и рада.
Сир слово старое. Прочтут иные сыр etc 8. — очень мило и дельно. От жеманства надобно нас отучать. — Пас стада главы моей (вшей?)9. Впрочем, везде, где поэт бредит Шекспиром, его легкое воздушное творенье, речь Ариеля10 и последняя тирада — прекрасно. О стихосложении скажу, что оно небрежно, не всегда натурально, выражения не всегда точно русские — напр., слушать в оба уха, брось вид угрюмый, взгляд унылый, молодец ретивый, сдернет чепец на старухе etc. Все это я прощаю для Калибана, который чудо как мил. Ты видишь, мой милый, что я с тобою откровенен по-прежнему; и уверен, что этим тебя не рассержу — но вот чем тебя рассержу: князь Шихматов, несмотря на твой разбор и смотря на твой разбор, бездушный, холодный, надутый, скучный пустомеля…11 ай-ай, больше не буду! не бей меня.
— — --
РА, 1870, стлб. 1180—1182; Акад., XIII, № 231.
1 Письмо Пушкина было переслано через Плетнева, но адресат не получил его, так как письмо пришло в Петербург накануне или в день 14 декабря.
2 Пушкин имеет в виду «драматическую шутку» Кюхельбекера «Шекспировы духи», посвященную «любезному другу Грибоедову». MT (1825, ч. VI, № 22, с. 197—200) поместил рецензию на пьесу Кюхельбекера, в которой привел содержание авторского предисловия и фабулу пьесы: «Сестра уговаривает брата своего, поэта, написать что-нибудь на именины старшей сестры их, помещицы, у которой в деревне живут он и она. Поэт зачитался Шекспира, видит вокруг себя духов и создания фантазии и не хочет писать для именин. Сестра решается ему отмстить, переодевает племянниц своих Ариэлем, Пуком, Обероном, дядюшку Флора Карпыча — Калибаном. Поэт, никогда не видавший племянниц, не узнает их и приказание написать стихи почитает приказанием духов, исполняет его, — и тут все открывается».
3 Ср. письмо Пушкина к А. А. Бестужеву от 30 ноября 1825 г.
4 Здесь и далее в письме Пушкин неоднократно использует прием эпистолярного каламбура. Пристрастие к каламбуру, как видно из французского примечания к письму, Пушкин считал для себя органичным, унаследованным от отца и дяди В. Л. Пушкина.
5 Калибан — персонаж трагикомедии Шекспира «Буря».
6 Пушкин не разделял критического отношения романтиков-декабристов к поэзии Жуковского (см. письмо Пушкина к Рылееву от 25 января 1825 г.). Кюхельбекер в «Шекспировых духах» явно и последовательно пародировал Жуковского, воспроизводя «унылый романтизм» автора «Светланы» в остраненно сниженном варианте. Отношение Кюхельбекера к Жуковскому было сформулировано в его статье «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие»: «Будем благодарны Жуковскому, что он освободил нас из-под ига французской словесности и от управления нами по законам Лагарпова „Лицея“ и Баттеева „Курса“; но не позволим ни ему, ни кому другому, если бы он владел и вдесятеро большим перед ним дарованием, наложить на нас оковы немецкого или английского владычества!» («Мнемозина», 1824, ч. II, с. 36—37).
7 Н. А. Цертелев в начале 1820-х годов выступил на страницах «Благонамеренного» с пренебрежительным разбором стихотворений Жуковского и Дельвига. Подробнее о Цертелеве см.: ОА, т. I, с. 532—533.
8 Поэт, изображенный Кюхельбекером, замечает по поводу сочиненного им стих а «Грустен я, уныл и сир…»:
Хем! грустен, сир?..
Сир? слово старое; прочтут иные сыр;
Сир никого не тронет;
Да вспомнят лимбургский, голландский, всякий сыр;
Сир, слово сир мою элегию уронит!..
8 Поэт в пьесе Кюхельбекера риторически вопрошает:
"Мне ли в суетах, в волнении,
Мне ли жить между людей?
Я всегда в уединении
Пас стада главы своей,
Вас, созданья вдохновения,
Сны, и грезы, и видения!
Это пародия на монолог Иоанны из «Орлеанской девы» Шиллера в переводе Жуковского:
Мне ль свирепствовать в сражении?
Мне ль решить судьбу царей?..
Я пасла в уединении
Стадо родины моей…
О пародировании Кюхельбекером «Орлеанской девы» см. наблюдения Ю. Н. Тынянова в его книге «Пушкин и его современники» (М., 1968, с. 97).
10 Ариэль — дух, персонаж пьесы Шекспира «Буря».
11 В статье «О направлении нашей поэзии…» Кюхельбекер назвал С. А. Ширинского-Шихматова «поэтом, заслуживающим занять одно из первых мест на русском Парнасе» («Мнемозина», 1824, ч. II, с. 29). Пушкин осуждает Кюхельбекера за разбор поэмы Шихматова «Петр Великий» (СО, 1825, № 15—16), в котором Кюхельбекер отмечал, что поэма о Петре «должна назваться единственною по сию пору на языке русском».
10 июля 1828 г. Динабург
Любезные друзья и братья, поэты Александры.
Пишу к Вам вместе: с тем, чтобы вас друг другу сосводничать1. — Я здоров и, благодаря подарку матери моей Природы легкомыслию, не несчастлив. Живу du jour au jour[2], пишу. — Пересылаю вам некоторые безделки, сочиненные мною в Шлюсеельбурге. Свидания с тобою, Пушкин, ввек не забуду2. — Получил ли Грибоедов мои волоса? Если желаешь, друг, прочесть отрывки из моей поэмы3, пиши к С. Бегичеву: я на днях переслал ему их несколько. Простите! Целую вас.
Дюнабург
10. Июля 1828.
— — --
РА, 1881, кн. I, с. 137; Акад., XIV, № 383.
1 С середины октября 1827 г. по 15 апреля 1831 г. Кюхельбекер содержался в заключении в крепости Динабург; условия заключения не были чрезмерно суровыми для поэта-декабриста: Кюхельбекер получил разрешение читать, писать, прогуливаться по плацу, переписываться с родными. Кюхельбекер нелегально пересылал из крепости письма родным и друзьям (об этом см.: В. Н. Орлов. В. К. Кюхельбекер в крепостях и в ссылке. — В сб.: «Декабристы и их время». М. —Л., 1951, с. 39—40). Еще в апреле 1828 г. бывший сосед Кюхельбекера по камере в цитадели Динабурга отставной гусарский штаб-ротмистр Сергей Оболенский, отправленный рядовым на Кавказ, в дороге подвергся обыску, при котором у него нашли письмо Кюхельбекера к Грибоедову: «Я долго колебался, писать ли к тебе. Но, может быть, в жизни мне не представится уже другой случай уведомить тебя, что я еще не умер, что люблю по-прежнему: и не ты ли был лучшим моим другом? Хочу верить в человечество, не сомневаюсь, что ты — ты, тот же, что мое письмо будет тебе приятно: ответа не требую — к чему? Прошу тебя, мой друг, быть, если можешь, полезным вручителю: он был верным, добрым товарищем твоего В… в продолжении шести почти месяцев; он утешал меня, когда мне нужно было утешение; он тебя уведомит, где я и в каких обстоятельствах. Прости! До свидания в том мире, в который первый вновь заставил меня верить. В. К.» (там же, с. 38). Николай I приказал поставить на вид коменданту Динабургской крепости, что Кюхельбекеру «не должно было давать писать». Мы не располагаем сведениями о том, знал ли Кюхельбекер, что Грибоедов не получил его письма, но сведения об аресте С. С. Оболенского, вероятно, могли до него дойти. По-видимому, Кюхельбекер знал о приезде Грибоедова в Петербург 14 марта 1828 г. с Туркманчайским договором. Эти сведения могли послужить побудительным мотивом для того, чтобы адресовать письмо двум поэтам. Кюхельбекер, боготворивший Грибоедова, с которым он тесно подружился на Кавказе, в то же время был неизменно связан узами лицейского братства и поэтического товарищества с Пушкиным. Его послание из крепости «любезным друзьям и братьям, поэтам Александрам» явилось знаком символического единения двух больших русских поэтов, чьи имена автор письма воспринимает нераздельно связанными в настоящем и в будущем, в исторической перспективе.
2 В дневнике Пушкина сохранилась запись от 15 октября 1827 г. о состоявшейся на почтовой станции Залазы, возле Боровичей, встрече с Кюхельбекером, ехавшим в сопровождении фельдъегеря из Шлиссельбурга в Динабург (Акад., XII, с. 307).
3 Вероятно, Кюхельбекер имеет в виду поэму-мистерию «Ижорский». В СО (1827, № 1, с. 91—102) был напечатан анонимно "отрывок из драматической поэмы «Ижорский» (1-е явление 1 действия).
20 октября 1830 г. Динабург
Через два года наконец опять случай писать к тебе: часто я думаю о вас, мои друзья; но увидеться с вами надежды нет как нет; от тебя, т. е. из твоей псковской деревни до моего Помфрета1 правда, не далеко; но и думать боюсь, чтоб ты ко мне приехал… А сердце голодно: хотелось бы хоть взглянуть на тебя! Помнишь ли наше свидание в роде чрезвычайно романтическом:2 мою бороду? Фризовую шинель? Медвежью шапку? Как ты через семь с половиною лет мог узнать меня в таком костюме? вот чего не постигаю!
Я слышал, друг, что ты женишься:3 правда ли? Если она стоит тебя, рад: но скажи ей или попроси, чтоб добрые люди ей сказали, что ты быть молодым лордом Байроном не намерен, да сверх того и слишком для таких похождений стар. — Стар? Да, любезный, поговаривают уже о старости и нашей: волос у меня уже крепко с русого сбивается на серо-немецкий; год, два, и Амигдал процветет на главе моей 4. Между тем я, новый Камоэнс5, творю, творю — хоть не «Лузиады» — а ангелыцины и дьявольщины, которым конца нет. — Мой черный демон отразился в «Ижорском»: светлый — в произведении, которое назвать боюсь: 6 но по моему мнению оно и оригинальнее и лучше «Ижорского» — даже в чисто светском отношении. — К тому же терцины, размер божественного Данте, — слог, в котором я старался исчерпать все, что могу назвать моим познанием русского языка, — и частная, личная исповедь всего того, что меня в пять лет моего заточения волновало, утешало, мучило, обманывало, ссорило и мирило с самим собою. Это все вещи, которые в «Ижорском» не могли иметь места: там же, может быть, годятся. Сделай, друг, милость, напиши мне: удался ли мой «Ижорский» или нет?7 У меня нет здесь судей: Манасеин уехал, да и судить-то ему не под стать, Шишков мог бы, да также уехал: а в бытность свою здесь слишком был измучен всем тем, что деялось с ним8 . — Напиши, говорю, разумеется, не по почте: а отдашь моим, авось они через год, через два или десять найдут случай мне переслать. Для меня время не существует: через десять лет или завтра для меня à peu près[3] все равно. — Кто это у вас печатает пьесы, очень мне близкие по тому, что в них говорится, хотя бы я немного иначе все это сказал? — Не Александр ли Одоевский? 9 мой и Исандера питомец? 10 — Знал ли ты Исандера? Нет? — Престранное дело письма: хочется тьму сказать, а не скажешь ничего. — Главное дело вот в чем: что я тебя не только люблю, как всегда любил; но за твою «Полтаву» уважаю, сколько только можно уважать: это, конечно, тебе покажется весьма не многим, если ты избалован бессмысленными охами и ахами! которые воздвигают вокруг тебя люди, понимающие тебя и то, чем можешь быть, должен быть и, я твердо уверен, будешь, понимающие, говорю, это так же хорошо, как я — язык китайский. — Но я уверен, что ты презираешь их глупое удивление наравне с их бранью, quoiqu’ils font chez nous le beau temps et la pluie[4]11. — Ты видишь, мой друг, я не отстал от моей милой привычки приправлять мои православные письма французскими фразами12. — Вообще я мало переменился: те же причуды, те же странности и чуть ли не тот же образ мыслей, что в Лицее! Стар я только стал, больно стар и потому-то туп: учиться уж не мое дело — и греческий язык в отставку, хотя он меня еще занимал месяца четыре тому назад: вижу, не дается мне! Усовершенствоваться бы только в польском: Мицкевича читаю довольно свободно, Одынца тоже, но Немцевич для меня трудненек13. — Мой друг, болтаю: переливаю из пустого в порожное, все для того, чтоб ты <мог> себе составить идею об узнике Двинском14: но разве ты его не знаешь? и разве так интересно его знать? — Вчера был Лицейский праздник: мы его праздновали, не вместе, но — одними воспоминаниями, одними чувствами. — Что, мой друг, твой «Годунов»? Первая сцена: Шуйский и Воротынский, бесподобна; для меня лучше, чем сцена: Монах и Отрепьев; более в ней живости, силы, драматического15. Шуйского бы расцеловать: ты отгадал его совершенно. Его: «А что мне было делать?» рисует его лучше, чем весь XII том покойного и спокойного историографа!16 Но господь с ним! De mortuis nihil, nisi bene[5]. Прощай, друг! Должно еще писать к Дельвигу и к родным; а то бы начертил бы тебе и поболе. — For ever your William[6].
Je ne Vous recommande pas le porteur de cette lettre, persuadé que Vous l’aimerez sans cela et pour l’amitié qu’il m’a montré pendant son séjour à Dunabourg[7]17.
— — --
PA, 1881, кн. I, с 137—139; Акад., XIV, № 527.
1 Помфрет — замок, упоминаемый Шекспиром в исторической хронике «Ричард II» (акт V, сц. I): «Отправитесь вы в Помфрет, а не в Тауэр».
2 Об этом см. примеч. 2 к предыдущему письму.
3 До Кюхельбекера дошел слух о помолвке Пушкина с Н. Н. Гончаровой, состоявшейся 6 мая 1830 г. Однако динабургский узник не знал, что 28 августа Пушкин вернул Гончаровой ее слово. Свадьба Пушкина с H. H. Гончаровой состоялась позднее, 18 февраля 1831 г.
4 Неточная цитата из Библии (Екклезиаст).
5 Кюхельбекер сравнивает себя с португальским поэтом Луисом Камоэнсом, чей поэтический дар лишь укреплялся под влиянием бесчисленных ударов судьбы.
6 Вероятно, Кюхельбекер имеет в виду свою поэму «Давид».
7 Письма Пушкина к Кюхельбекеру, написанные после 1825 г., неизвестны. У нас нет сведений, сообщил ли Пушкин Кюхельбекеру свое мнение об «Ижорском». В 1836 г. Пушкину удалось издать анонимно первые две части мистерии Кюхельбекера.
8 П. П. Манасеин — поэт-переводчик, сотрудничавший в СО и в "Литературных прибавлениях к «Русскому инвалиду», общался в Динабурге с Кюхельбекером. А. А. Шишков (Шишков-2-й) был знаком с Кюхельбекером и Пушкиным с 1816 г. В 1822 г. Кюхельбекер встречался в Грузии с А. А. Шишковым, сосланным туда в 1818 г.
Подробнее о судьбах П. Манасеина и А. Шишкова см.: В. Н. Орлов. В. К. Кюхельбекер в крепостях и в ссылке. — В сб.: «Декабристы и их время», с. 39—40; см. также переписку Пушкина с А. А. Шишковым в т. 1 наст. изд.
9 В ЛГ анонимно были напечатаны стихотворения А. И. Одоевского: «Элегия. На смерть А. С. Грибоедова» (№ 19), «Старица-пророчица (Барону Дельвигу)» (№ 24), «Узница Востока» (№ 26), «Пленник. Элегия» (№ 52).
10 Исандером Кюхельбекер называл Грибоедова ("Отрывки из поэмы «Давид» и др.). А. И. Одоевский был двоюродным братом Грибоедова, которого автор «Горя от ума» называл своим «кротким, умным, прекрасным Александром». В письме к В. Ф. Одоевскому от 10 июня 1825 г. Грибоедов писал: «Брат Александр мой питомец…»
11 Отзыв Кюхельбекера о «Полтаве» отличается уклончивой сдержанностью. В своем дневнике от 22 января 1832 г. он писал: «В Бутурлине прочел я описание Полтавской битвы: в самых тактических действиях оной много для воображения, много такого, чем бы поэт мог воспользоваться. У нас отличные два стихотворца, Шихматов и Пушкин, прославляли это сражение, но не изобразили, ибо то, что у них говорится о Полтавском сражении, можно приноровить и к Лейпцигскому, и к Бородинскому, и к сражению под Остерленкою, стоит только переменить имена собственные. Полагаю, что Ломоносов, если бы довел свою „Петриаду“ до сей катастрофы, не впал бы в этот недостаток не потому, чтобы был большим поэтом, чем Шихматов или Пушкин, но потому, что даже в одах его заметно большее знание тактики, чем в их эпопеях…» (В. К. Кюхельбекер. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979, с. 88).
12 Ср. с письмом В. И. Туманского к Кюхельбекеру от 11 декабря 1823 г.: «…пожалуйста, не приправляй писем своих французскими фразами» (PC, 1875, июль, с. 375). Пушкин, читавший письмо Туманского, сделал в нем приписку, словно вступая в шутливую полемику с автором письма: приписка Пушкина сделана по-французски и по-латыни. Письмо Туманского начиналось словами: «Спасибо тебе, друг мой Вильгельм, за память твою обо мне: я всегда был уверен, что ты меня любишь не от делать нечего, а от сердца». В тексте письма именно эта фраза специально отмечена припиской Пушкина: «Citation de mon nouveau poème. Suum cuique. P.» («Цитата из моей новой поэмы. Каждому свое. П.»). Пушкин имеет в виду окончание XIII строфы второй главы «Онегина»: «Так люди (первый каюсь я) // От делать нечего друзья». Подробнее об этом см.: Ю. H. Tынянов. Пушкин и его современники. М., 1968, с. 268—272.
13 Из воспоминаний А. Рыпинского, учившегося в Динабурге в школе прапорщиков, известно, что Кюхельбекер читал в подлиннике «Исторические песни» Ю. Немцевича (см.: Писатели-декабристы в восп. совр., т. 2, с. 305, 424).
14 Кюхельбекер называет себя двинским узником: Динабург {ныне Даугавпилс) расположен на берегу Западной Двины.
15 К этому времени в журналах были напечатаны следующие сцены из «Бориса Годунова»: сцена в келье (MB, 1827, № 1), «Граница литовская» (СЦ на 1828 г.), две первые сцены (альманах «Денница на 1830 г.»).
16 Ср. с дневниковой записью Кюхельбекера от 27 сентября 1834 г.: «Несправедливость Карамзина к Шуйскому истинно возмутительна. Я в состоянии написать апологию сего великого человека, которого единственная вина — несчастие» (В. К. Кюхельбекер. Указ, соч., с. 334). Кюхельбекер имеет в виду прежде всего первую главу XII тома «Истории государства Российского», в которой Карамзин писал: «Василий, льстивый царедворец Иоаннов, сперва явный неприятель, а после бессовестный угодник и все еще тайный зложелатель Борисов, достигнув венца успехом кова[8], мог быть только вторым Годуновым: лицемером, а не героем добродетели».
17 Кто должен был передать Пушкину письмо Кюхельбекера, неизвестно.
12 февраля 1836 г. Баргузин
А. С. Пушкину.
Двенадцать лет, любезный друг, я не писал к тебе…1 Не знаю, как на тебя подействуют эти строки: они писаны рукою, когда-то тебе знакомою; рукою этою водит сердце, которое тебя всегда любило; но двенадцать лет не шутка. Впрочем, мой долг прежде всех лицейских товарищей вспомнить о тебе в минуту, когда считаю себя свободным писать к вам; долг, потому что и ты же более всех прочих помнил о вашем затворнике. Книги, которые время от времени пересылал ты ко мне2, во всех отношениях мне драгоценны: раз, они служили мне доказательством, что ты не совсем еще забыл меня, а во-вторых, приносили мне в моем уединении большое удовольствие. Сверх того, мне особенно приятно было, что именно ты, поэт, более наших прозаиков заботишься обо мне: это служило мне вместо явного опровержения всего того, что господа люди хладнокровные, и рассудительные обыкновенно взводят на грешных служителей стиха и рифмы. У них поэт и человек недельный одно и то же; а вот же Пушкин оказался другом гораздо более дельным, чем все они вместе. Верь, Александр Сергеевич, что умею ценить и чувствовать все благородство твоего поведения: не хвалю тебя и даже не благодарю, потому что должен был ожидать от тебя всего прекрасного; но клянусь, от всей души радуюсь, что так случилось. — Мое заточение кончилось: я на свободе, т. е. хожу без няньки и сплю не под замком3. — Вероятно, полюбопытствуешь узнать кое-что о Забайкальском крае или Даурской Украине — как в сказках и песнях называют ту часть Сибири, в которой теперь живу. На первый случай мало могу тебе сообщить удовлетворительного, а еще менее утешительного. Во-первых, в этой Украине холодно, очень холодно; во-вторых, нравы и обычаи довольно прозаические: без преданий, без резких черт, без оригинальной физиономии. — Буряты мне нравятся гораздо менее кавказских горцев: рожи их безобразны, но не на гофманновскую стать, а на стать нашей любезной отечественной литературы, — плоски и безжизненны. Тунгусов я встречал мало: но в них что-то есть; звериное начало (le principe animal) в них сильно развито, и, как человек-зверь, тунгус в моих глазах гораздо привлекательнее расчетливого, благоразумного бурята. — Русские (жаль, друг Александр, — а должно же сказать правду), русские здесь почти те же буряты, только без бурятской честности, без бурятского трудолюбия. Отличительный порок их пьянство: здесь пьют все, мужчины, женщины, старики, девушки; женщины почти более мужчин. Здешний язык богат идиотизмами, но о них в другой раз. — Мимоходом только замечу, что простолюдины употребляют здесь пропасть книжных слов, особенно часто: почто, но, однако; далее, — облачусь вместо оденусь, ограда вместо двор etc. — Метисы бывают иногда очень хороши: веришь ли? Я заметил дорогою несколько лиц истинно греческих очерков; но что гадко: у них, как у бурят, мало бороды, и потому под старость даже лучшие бывают похожи на старых евнухов или самых безобразных бабушек. Между русскими, здешними уроженцами, довольно белокурых, — но у всех почти скулы выдаются, что придает их лицам что-то калмыцкое. — Горы Саянские или, как их здесь называют, Яблонный хребет, меньше Кавказских, но, кажется, выше Уральских, — и довольно живописны. О Байкале ни слова: я видел его под ледяною бронею. Зато, друг, здешнее небо бесподобно: какая ясность! Что за звезды! — Вот для почину! Если пожелаешь письма поскладнее, отвечай. — Обнимаю тебя. Je Vous prie de me rappeler au souvenir de Madame Votre mère et Mr Votre père[9].
P.S. Брат тебе посылает поклон.
— — --
РА, 1881, кн. I, с. 141—142; Акад., XVI, № 1138.
1 Письма ссыльных декабристов подвергались перлюстрации, и естественно, что Кюхельбекер умалчивает о письмах, которые он нелегально пересылал Пушкину из Динабургской крепости.
2 В годы пребывания Кюхельбекера в крепостном заключении Пушкин через родственников поэта-декабриста посылал ему свои сочинения и книги по русской истории.
3 В конце 1835 г. Кюхельбекер был досрочно выпущен из Свеаборгской крепости и «обращен на поселение» в Восточной Сибири — в городке Баргузине, где с 1831 г. был поселен его брат, декабрист Михаил Карлович.
3 августа 1836 г. Баргузин 1
А. С. Пушкину.
Признаюсь, любезный друг, что я было уже отчаялся получить от тебя ответ на письмо мое: но тем более я ему обрадовался;2 жаль только, что при нем не было первой книжки твоего журнала: я ее не получил.
Ты хочешь, чтоб я тебе говорил о самом себе. Ныне это мне еще совершенно невозможно: в судьбе моей произошла такая огромная перемена, что и поныне душа не устоялась. Дышу чистым, свежим воздухом, иду куда хочу, не вижу ни ружей, ни конвоя, не слышу ни скрыпу замков, ни шепота часовых при смене: все это прекрасно, а между тем — поверишь ли? — порою жалею о своем уединении. Там я был ближе к вере, к поэзии, к идеалу; здесь все не так, как ожидал даже я, порядочно же, кажись, разочарованный насчет людей и того, чего можно от них требовать, — впрочем, le goût me viendra en mangeant[10], — вот, напр., как вчера в лесу, когда предложили мне вместо обеда соленых омулей, несколько, как говорят здесь, воньких: от них чуть было не сорвало с души; но, протаскав целое утро бревна и доски, я устал, проголодался и — вообрази — съел целого омуля. Так-то наконец и нравы здешние придутся же мне по зубам. — Еще одно: когда я начал дневник свой 3, я именно положил, чтоб он отнюдь не был исповедью, а вышло напротив; проговариваюсь, и довольно даже часто. Иначе и быть не может.
Есть случаи, где «всяк человек ложь»; но есть и такие, где всяк человек — истина. Писать к тебе и о самом себе как не высказать того, что во мне бродит? А это еще рано.
Ты, друг Александр Сергеевич, полагаешь, что я получал в крепости много литературных новостей. Ошибаешься. Французских и немецких книг мне давали очень не много; из русских только в последнее время попадались мне не совсем еще старые. — Здесь у брата нашел я кое-что, но и то не новое. Hugo, Бальзака, Альфреда де Виньи знаю только по отрывкам из русских журналов. Последнего: «Une Histoire de la Terreur»[11], по моему мнению, рассказ превосходный. Hugo, кажется, талант мощный, но стулья, штаны, карнизы etc. его слишком занимают. — Что скажешь об исторической верности, о местности, на которой помешались особенно наши молодцы?4 Не пустое ли и глупое ребячество все это? — У Шекспира анахронизмов, анатоннизмов тьма; а между тем с анахронизмов перейду к безделке, которую тебе посылаю: «Моя „Ксения“ всего менее поэма историческая. Женитьба князя Ярослава Ярославича Тверского только материал. Мой Ярослав совсем другое лице, лице дотатарское, потому и не бывалое, и полагаю, что это хорошо. Упомяни я только слово о татарах, так воспоминания о их чудовищном величии чисто бы задушили ничтожную баснь о любви Ксении и Ермила, Юрия и Ольги». — Эти строки, отделенные вводными знаками, пусть будут предисловием к моей поэмке5, если только позволят ее напечатать. А это бы было очень не худо, потому что деньги мне нужны и пренужны. Земледелец я плохой; быть же в тягость брату не хочется. — Кстати! Несколько раз я писал к родным, чтоб отправили ко мне все мои деньги сполна; у меня по всем расчетам еще около 1000 рублей, которые мне теперь необходимы здесь; у брата-де около 700 долгу, а это в нашем положении не вздор, особенно же потому, что порабощает нас людям, от которых я не желал бы зависеть. — Сделай же дружбу, Александр Сергеевич, скажи сестре и племяннику, чтоб непременно выслали мне все мои деньги разом; уверь их, что по 100 или по 200 рублей нам нисколько не поможет. Твои слова, быть может, будут действительнее писем. Ты же с своей стороны выхлопочи мне позволение сызнова приобресть что-нибудь. — На тебя надеюсь более, чем на дюжину так называемых дельных людей. Запасу у меня довольно: и в стихах и в прозе. Участвовать в твоем журнале я рад. Мои условия: по 24 листа печатных или по 12 статей в стихах и в прозе в год за 2000 или 1500, — разумеется, что мелкие стихотворения не в счет. — Не дорого ли? — Сверх того прими на себя труд издать или продать то, что позволят мне напечатать отдельно. — Учиться мне, друг, ровно некогда: надобно вырабатывать хлеб насущный. — Книг пришли мне: Эсхила с комментариями, хороший словарь латинский, Тацита, Куран на английском, Саконталу на английском же, IIIa-Намэ на немецком (Гёрреса); только все это, когда заведутся у меня свои пенязи; в подарок приму от тебя с благодарностью все русское, что рассудишь переслать мне. — Нашею критикою и я не слишком доволен; только не думаю, чтоб она в наше время была лучше; честности-то точно было более; но, друг, иная простота хуже воровства. — Не слишком ли ты строг и к Кукольнику? 6 — К тебе я, конечно, писал бы о нем несколько иначе, чем к племянникам; но все же он не то, что Тимофеев, который (par parenthèse)[12] безбожно обкрадывает и тебя и меня 7. — Язык Кукольник знает плохо, стих его слишком изнежен, главный порок его — болтовня; но все же он стоит, чтоб, например, ты принял его в руки: в нем мог бы быть путь; дай ему более сжатости, силы, бойкости: мыслей и чувства у него довольно, особенно (не во гнев тебе) если сравнить его кое с кем из наших сверстников и старших братии. — Гоголь? — Из выписок Сенковского, который его, впрочем, ругает, вижу, что он должен быть человек с истинным дарованием. Пришли мне его комедию8. Трагедию Хомякова9 (только не «Ермака») Николай Глинка мне расхвалил. Точно ли она хороша?
Где Лев Сергеевич? Пишет ли? Прошу ему кланяться. — Обнимаю тебя.
P.S. Je ne vous ai pas remercié pour Votre lettre: mais c’est que tout procédé généreux et noble est une chose, qui Vous est tout naturelle, et sur laquelle on ne fait pas de phrases, quand on parle à Pouchkine[13].
Разумеется, что статьи, которые стану посылать к тебе, будут подлиннее нынешней10.
— — --
PC, т. СХ, 1902, № 4, с. 95—96 (частично); «Былое», 1906, № 3, с. 285—287; Акад., XVI, № 1239.
1 Получил ли письмо Пушкин, неизвестно. До нас дошла лишь копия, которая была обнаружена в архиве III Отделения.
2 Письмо Пушкина, о котором упоминает Кюхельбекер, не сохранилось.
3 Впервые отрывки из дневника Кюхельбекера печатались в PC в 1875, 1883, 1884 и 1891 гг. В советское время этот дневник издавался дважды. В сокращенном виде: «Дневник В. К. Кюхельбекера…». Предисловие Ю. Н. Тынянова. Ред., введ. и примеч. В. Н. Орлова и С. И. Хмельницкого. Л., 1929. Полностью сохранившиеся части дневника в издании: В. К. Кюхельбекер. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979.
4 По-видимому, Кюхельбекер порицает эстетические позиции А. А. Бестужева-Марлинского, Н. А. Полевого и других русских писателей-романтиков.
5 Кюхельбекер послал Пушкину рукопись поэмы «Юрий и Ксения».
6 Вероятно, несохранившееся письмо Пушкина к Кюхельбекеру содержало критические замечания в адрес Н. В. Кукольника. Свое сдержанное отношение к творчеству Кукольника Пушкин изложил в дневниковой записи от 2 апреля 1834 г.: «Не знаю, имеет ли он талант. Я не дочел его „Тасса“ и не видал его „Руки“ etc. … Кукольник пишет „Ляпунова“. Хомяков тоже. Ни тот, ни другой не напишут хорошей трагедии». В дневнике Кюхельбекера за 1835 г. встречаются подробные записи о сочинениях Кукольника.
7 Кюхельбекер исключительно удачно охарактеризовал «метод» поэтического творчества А. В. Тимофеева, активно печатавшегося в БдЧ с 1835 г., а также издававшего отдельными выпусками свои стихотворения и мистерии. А. В. Тимофеев механически воспроизводил заимствованные у поэтов — предшественников и современников образы, темы, ситуации, фабульные элементы, которые приобретали характер пародийных мистификаций; в частности, в мистерии «Поэт» (1834) А. В. Тимофеев использовал мотивы, сюжеты и образы произведений Пушкина («Евгений Онегин», «Пророк», «Разговор книгопродавца с поэтом» и др.) и Кюхельбекера («Ижорский»). Поэта-декабриста раздражало то, что А. В. Тимофеев словно в «кривом зеркале» демонстрировал снижение патриотических и гражданских мотивов творчества Кюхельбекера. Подробнее о А. В. Тимофееве см.: «Поэты 1820—1830-х годов», т. 2. Л., 1972, с. 589—593 (вступ. заметка В. С. Киселева-Сергенина).
8 Комедия Гоголя — «Ревизор».
9 Имеется в виду трагедия А. С. Хомякова «Дмитрий Самозванец».
10 По мнению В. Н. Орлова, «нынешняя» статья Кюхельбекера «Поэзия и проза» была выслана Пушкину с этим же письмом (ЛН, т. 59, с. 381).
18 октября 1836 г. Баргузин
А. С. Пушкину.
Не знаю, друг Пушкин, дошло ли до тебя да и дойдет ли письмо, которое писал я к тебе в августе; а между тем берусь опять за перо, чтобы поговорить с тобою хоть заочно. В иное время я, быть может, выждал бы твоего ответа; но есть в жизни такие минуты, когда мы всего надеемся, когда опасения не находят дороги в душу нашу. — -- Grande nouvelle![14] Я собираюсь — -- жениться;1 вот и я буду Benedick the maried man, а моя Beatrix ночти такая же little Shrew, как и в «Much Ado» старика Willy[15]2. — Что-то бог даст? — Для тебя, поэта, по крайней мере важно хоть одно, что она в своем роде очень хороша: черные глаза ее жгут душу; в лице что-то младенческое и вместе что-то страстное, о чем вы, европейцы, едва ли имеете понятие. Но довольно. Завтра 19 Октября. — Вот тебе, друг, мое приношение. Чувствую, что оно недостойно тебя, — но, право, мне теперь не до стихов.
19 Октября 3
1
Шумят, бегут часы: их темный вал
Вновь выплеснул на берег жизни нашей
Священный день, который полной чашей
В кругу друзей и я торжествовал.
Давно! — Европы страж, седой Урал,
И Енисей, и степи, и Байкал
Теперь меж нами… На крылах печали
Любовью к вам несусь из темной дали.
2
Поминки нашей юности! — И я
Их праздновать хочу; воспоминанья,
В лучах дрожащих тихого мерцанья,
Воскресните! — Предстаньте мне, друзья!
Пусть созерцает вас душа моя, *
Всех вас, Лицея верная семья!
Я с вами был когда-то счастлив, молод:
Вы с сердца свеете туман и холод.
3
Чьи резче всех рисуются черты
Пред взорами моими? — Как перуны
Сибирских гроз, его златые струны
Рокочут… Песнопевец, это ты!
Твой образ свет мне в море темноты.
Твои живые, вещие мечты
Меня не забывали в ту годину,
Когда, уединен, ты пил кручину.
4
Когда и ты, как некогда Назон,
К родному граду простирал объятья,
И над Невою встрепетали братья,
Услышав гармонический твой стон:
С седого Пейпуса, волшебный, он
Раздался, прилетел и прервал сон,
Дремоту наших мелких попечений
И погрузил нас в волны вдохновений.
5
О Брат мой! Много с той поры прошло!
Твой день прояснел, мой — покрылся тьмою;
Я стал знаком с Торкватовой судьбою,
И что ж? — Опять передо мной светло!
Как сон тяжелый, горе протекло;
Мое светило из-за туч чело
Вновь подняло; гляжу в лице природы:
Мне отданы долины, горы, воды.
6
И, друг, хотя мой волос поседел,
А сердце бьется молодо и смело.
Во мне душа переживает тело:
Еще мне божий мир не надоел.
Что ждет меня? — Обманы наш удел.
Но в эту грудь вонзилось много стрел,
Терпел я много, обливался кровью…
Что? Если в осень дней столкнусь с любовью?
Размысли, друг, этот последний вопрос — и не смейся, — потому что человек, который десять лет сидел в четырех стенах и способен еще любить довольно горячо и молодо, — ей-богу! достоин некоторого уважения. Целую тебя
РА, 1881, кн. I, с. 142—144; Акад., XVI, № 1265.
1 15 января 1837 г. Кюхельбекер женился на Дросиде Ивановне Артеновой, дочери почтмейстера из Баргузина.
2 Кюхельбекер имеет в виду комедию Вильяма Шекспира «Много шума из ничего» («Much ado about nothing»). Бенедикт и Беатриче — действующие лица этой комедии.
3 Стихотворение «19 октября» Кюхельбекер рассматривает как ответ на стихотворение Пушкина «19 октября» («Роняет лес багряный свой убор…», 1825), автор которого, адресуясь к Кюхельбекеру, называет его: «Мой брат родной по музе, по судьбам». Включая в письмо стихи, обращенные к Пушкину, Кюхельбекер отредактировал первоначальный текст стихотворения, записанный в дневнике 17 октября, по свидетельству Ю. Н. Тынянова (об этом см.: В. К. Кюхельбекер. Лирика и поэмы, т. 1. Л., 1939, с. 465). Впервые стихотворение «19 октября» по тексту дневника было напечатаю в ОЗ (1861, № 11, с. 38—39) в статье В. П. Гаевского «Празднование лицейских годовщин в пушкинское время». Помимо незначительных авторских уточнений, Кюхельбекер внес в два стиха своего произведения существенные изменения, усиливающие смысловую акцентировку: во 2-й строфе вместо «Всех вас, Лицея нашего семья!» исправлено: «Всех вас, Лицея верная семья!»; в 3-й строфе вместо: «Рокочут… Пушкин, Пушкин! это ты!» — «Рокочут… Песнопевец, это ты». Пейпус — Чудское озеро.
Акад.-- А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, тт. I—XVII. М. —Л., Изд-во АН СССР, 1937—1959.
Анненков — П. В. Анненков. Материалы для биографии Александра Сергеевича Пушкина. СПб., 1855 (Сочинения Пушкина с приложением для его биографии портрета, снимков с его почерка и его рисунков, и проч., т. 1).
Анненков. Пушкин — П. Анненков. Александр Сергеевич Пушкин в александровскую эпоху. 1799—1826. СПб., 1874.
AT — Переписка Александра Ивановича Тургенева с кн. Петром Андреевичем Вяземским. 1814—1833 гг. Пг., 1921 (Архив братьев Тургеневых, вып 6).
Б — «Благонамеренный».
Баратынский, 1951 — Баратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. М., Гослитиздат, 1951.
Барсуков — Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 1—22. СПб., 1888—1910.
БдЧ — «Библиотека для чтения».
БЗ — «Библиографические записки».
Б-ка П.-- Б. Л. Mодзалевский. Библиотека А. С. Пушкина. Библиографическое описание. СПб., 1910.
Вацуро — В. Э. Вацуро. «Северные цветы». История альманаха Дельвига — Пушкина. М., «Книга», 1978.
ВД — «Восстание декабристов». Материалы, т. I—XVII. М. —Л., Госиздат, 1925—1980.
ВЕ — «Вестник Европы».
Вигель — Ф. Ф. Вигель. Записки, ч. I—II. М., «Круг», 1928.
Вос. Бестужевых — «Воспоминания Бестужевых». М. —Л., 1951.
Врем. ПК — «Временник пушкинской комиссии». 1962—1976. М. —Л., «Наука», 1963—1979 (Изд-во АН СССР. Отд. лит. и яз. Пушкинская комиссия).
Вяземский — П. А. Вяземский. Полное собрание сочинений, т. I—XII. СПб., 1878—1896.
Гастфрейнд. Товарищи П. — Н. Гастфрейнд. Товарищи Пушкина по вып. Царскосельскому лицею. Материалы для словаря лицеистов 1-го курса 1811—1817 гг., т. I—III. СПб., 1912—1913.
ГБЛ — Государственная библиотека им. В. И. Ленина (Москва). Рукописный отдел.
Гиллельсон — М. И. Гиллельсон. П. А. Вяземский. Жизнь и творчество. Л., «Наука», 1969.
ГМ — «Голос минувшего».
ГПБ — Государственная публичная библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград). Рукописный отдел.
Греч — Н. И. Греч. Записки о моей жизни. М. —Л., «Асаdemia», 1930.
Дельвиг — Дельвиг А. А. Сочинения. СПб., 1893.
Дельвиг. Материалы-- Верховский Ю. Н. Барон Дельвиг. Материалы биографические и литературные. Пг., изд-во Кагана, 1922.
ДЖ — «Дамский журнал».
ЖМНП — «Журнал министерства народного просвещения»,
ИВ — «Исторический вестник».
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР (Ленинград). Рукописный отдел.
Карамзины — «Пушкин в письмах Карамзиных 1836—1837 годов». М. — Л., 1960 (Изд-во АН СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом).
Керн — А. П. Керн. Воспоминания. Дневники. Переписка. М., ИХЛ, 1974.
Кюхельбекер — В. К. Кюхельбекер. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., «Наука», 1979.
ЛГ — «Литературная газета».
Летопись — М. А. Цявловский. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, т. I. М., 1951.
Лет. ГЛМ — Летописи Государственного литературного музея, кн. I. Пушкин. М. — Л., 1936.
ЛН — «Литературное наследство».
MB — «Московский вестник».
M. вед. — «Московские ведомости».
Модзалевский — Б. Л. Mодзалевский. Пушкин. Л., «Прибой», 1929.
Мордовченко — Н. И. Mордовченко. Русская критика первой четверти XIX века. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1959.
MT — «Московский телеграф».
НЛ — «Новости литературы».
Новонайденный автограф Пушкина — В. Э. Вацуро, М. И. Гиллельсон. Новонайденный автограф Пушкина. М. — Л., «Наука», 1968.
ОА — «Остафьевский архив князей Вяземских». Под ред. и с примеч. В. И. Саптова, т. I—V. СПб., 1899—1913.
ОЗ — «Отечественные записки».
ОРЯС — Сборник Отделения русского языка и словесности Академии наук.
П. в восп. — "А. С. Пушкин в воспоминаниях современников). В 2-х томах. М.. ИХЛ, 1974.
П. в печ.-- Н. Синявский, М. Цявловский. Пушкин и печати. 1814—1837. Хронологический указатель произведений Пушкина, напечатанных при его жизни, изд. 2-е, испр. М., Соцэкгиз, 1938.
П. Врем.-- «Пушкин». Временник пушкинской комиссии, т. 1—6. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1936—1941.
ПГП — «Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым», т. 1—3. СПб., 1896.
ПЗ — «Полярная звезда».
П и С — «Пушкин и его современники». Материалы и исследования, вып. I—XXXIX. СПб., Изд-во Акад. наук, 1903—1930.
Переписка — «Пушкин. Переписка». Под ред. и с примеч. В. И. Саитова. Т. I—III. СПб., Изд. Имп. Акад. наук, 1906—1911.
Писатели-декабристы в восп. совр. — «Писатели-декабристы в воспоминаниях современников». В 2-х томах. М., ИХЛ, 1980.
Письма — Пушкин. Письма 1815—1833, т. I—II. Под ред. и с примеч. Б. Л. Модзалевского. М. — Л., Госиздат, 1926—1928. Т. III. Под ред. и с примеч. Л. Б. Модзалевского. М. — Л., «Academia», 1935.
Письма посл. лет. — Пушкин. Письма последних лет. 1834—1837. Л., «Наука», 1969.
Письма к Вяземскому — «Письма А. С. Пушкина, бар. А. А. Дельвига, Е. А. Баратынского и П. А. Плетнева к князю П. А. Вяземскому». СПб., 1902.
Плетнев — Плетнев П. А. Сочинения и переписка, т. I—III. СПб., 1885.
Полевой — Н. А. Полевой. Материалы по истории русской литературы и журналистики 30-х годов XIX в. Л., «Academia», 1934.
П. Иссл. и мат.-- «Пушкин. Исследования и материалы», т. I—IX. М. —Л., Изд-во АН СССР, 1956—1979.
Пушкин. Итоги и проблемы — «Пушкин. Итоги и проблемы изучения». М. — Л., «Наука», 1966.
Пущин — И. И. Пущин. Записки о Пушкине. Письма. М., Гослитиздат, 1956.
РА — «Русский архив».
Рассказы о П.-- «Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым в 1851—1860 годах». М., 1925.
Р. библ.-- «Русский библиофил».
PB — «Русский вестник».
РЛ — «Русская литература».
PC — «Русская старина».
Рукою П.-- «Рукою Пушкина». Несобранные и неопубликованные тексты. М. —Л., «Acadernia», 1935.
Рус. инв. — «Русский инвалид».
РЭ — «Русская эпиграмма конца XVII — начала XX вв.» Л., «Сов. Пис.», 1975.
С — «Современник».
Семевский — Семевский М. И. Прогулка в Тригорское. — В кн.: Вульф А. Н. Дневники. М., изд-во «Федерация», 1929.
СО — «Сын отечества».
СО и CA — «Сын отечества и Северный архив».
СПб. вед.-- «С.-Петербургские ведомости».
СПч — «Северная пчела».
Стар. и нов. — «Старина и новизна».
СЦ — «Северные цветы».
Тел. — «Телескоп».
Томашевский — Б. Томашевский. Пушкин, кн. 1 (1813—1824). М. —Л., Изд-во АН СССР, 1956.
Тургенев. Хроника русского — А. И. Тургенев. Хроника русского. Дневники (1825—1826). М. — Л., «Наука», 1964.
Хитрово — «Письма Пушкина к Елизавете Михайловне Хитрово. 1827—1832». Л., 1927.
ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства (Москва).
ЦГАОР — Центральный государственный архив Октябрьской революции (Москва).
ЦГИА — Центральный государственный исторический архив (Ленинград).
Черейский — Л. А. Черейский. Пушкин и его окружение. Л., «Наука», 1975.
Щеголев — П. Е. Щеголев. Дуэль и смерть Пушкина, изд. 3-е. М. —Л., Госиздат, 1928.
Эйдельман — Н. Я. Эйдельман. Пушкин и декабристы. М., ИХЛ, 1979.
ЯА — «Письма H. M. Языкова к родным за дерптский период его жизни (1822—1829)». СПб., 1913 (Языковский архив, вып. I).
- ↑ Calembourg! reconnais-tu le sang? (Примеч. Пушкина.) (Перевод: Каламбур! Узнаешь ли ты кровь? (фр.))
- ↑ день за днем (фр.)
- ↑ примерно (фр.).
- ↑ хотя от них у нас зависит хорошая и дурная погода (фр.).
- ↑ О мертвых ничего, кроме хорошего (лат.).
- ↑ Твой навеки Вильям (англ.).
- ↑ Я не рекомендую тебе подателя сего письма, так как уверен, что ты и без этого полюбишь его за дружбу, которую он выказал мне во время своего пребывания в Динабурге (фр.).
- ↑ Ков — злой умысел (книжн. устар.).
- ↑ Прошу напомнить обо мне твоей матушке и твоему батюшке.
- ↑ вкус ко мне придет вместе с едой (фр.).
- ↑ «Рассказ из времен Террора» (фр.).
- ↑ между прочим (фр.).
- ↑ Я не поблагодарил тебя за письмо; но лишь потому, что всякий великодушный и благородный поступок есть нечто, тебе глубоко свойственное, о чем не говорят громких фраз, когда обращаются к Пушкину (фр.).
- ↑ Большая новость! (фр.)
- ↑ Бенедиктом — женатым… Беатриче… маленькая строптивица… «Много шума»… Вилли (англ.).