Переписка В. П. Боткина с И. И. Панаевым
правитьВасилий Петрович Боткин (1811—1869) — один из ближайших друзей, если не самый близкий друг Белинского, один из основателей «Современника» и постоянный его участник и вкладчик, не только статьями, но и денежными средствами * (См. напр. в письме Т. Н. Грановского к А. В. Станкевичу от 5 сентября 1855 г. — «Грановский и его письма», т. И, стр. 306.), — трал важную роль в кружке литераторов, составлявших ядро журнала. К его резким и часто пристрастным, но тонким и эстетически-верным, мнениям прислушивались Некрасов и Панаев, Тургенев и Дружинин, Толстой, Григорович, Островский, Фет, Гончаров-все главные сотрудники журнала в его первые годы, все члены «коалиции» середины 50-х годов. Сторонник «Пушкинского» направления «чистого искусства», не столь крайний, как Дружинин, но близкий по взглядам к Тургеневу, он вместе с последним пережил эволюцию отношений к руководителям «Современника» — от тесной дружбы с Некрасовым и Панаевым до полного расхождения и отрицания, дойдя в этом до откровенной радости при закрытии «Современника» в 1865 г. — чего не мог, всё же, чувствовать Тургенев.
Поэтому переписка Боткина с одним из руководителей «Современника» Панаевым, представляет несомненный интерес и имеет важное значение для характеристики литературного круга середины 1850-х годов. Знакомство Боткина с Панаевым, вскоре перешедшее в близко-приятельские отношения, с тем оттенком легкости, который вообще характеризует отношения друзей к Панаеву — началось еще до переезда Белинского в Петербург — весною 1839 г. Переписка завязалась скоро; первое, до нас дошедшее, письмо Боткина относится к концу февраля или началу марта 1840 г.; отрывок из него (без начала) сохранился в копии в бумагах А. Н. Пышна, поступивших в Пушкинский Дом; оно, кажется, нигде не напечатано; приводим его здесь, для полноты материала, хотя оно не относится к нашей теме и принадлежит к другой эпохе:
"… как в родной город да и к вам уж не буду .ездить только вместо визитной карточки, — и уж рады ли, не рады ли — страдайте, — впрочем я постараюсь быть приятным и любезным….
Скажите, правда ли — Баратынский приехав [ший] из Петербурга рассказывает, что нашлась повесть или роман Пушкина, писанный им карандашом и сперва выброшенный с разными пустыми бумагами? и также много стихов его? — Ради бога, скажите, правда ли это? Вам это ближе знать. (Эта повесть Пушкина — «Дубровский».).
Узнал я [Мне сказал Катков — Примеч. В. П. Боткина.], что у Полевого в Книжной лавке есть для меня «Отечественные Записки» и «Литературная Газета». Как же теперь быть? Ведь я уж подписался — и не знаю, брать ли. И зачем же мне 2 экземпляра? Поблагодарите, пожалуйста, от меня г. Краевского за внимательность, я дорого ценю ее. — Только странно, отчего почтамт получает книжки после книгопродавцев. Я нарочно подписался в почтамте, надеюсь на скорейшее получение журнала — и опростоволосился [И до сих пор почтамт не получал, а книгопродавцы давным давно получили. Отчего это? — Прим. В. П. Боткина.] (впрочем, мне уж к этому не привыкать) [По этому поводу Белинский писал Боткину 14 марта 1840: «Кстати, с чего ты взял отказываться от экземпляра „Отечеств. Записок“ и „Литературной Газеты“ Краевского? Человек тебе кланяется, а ты плюешь ему в рожу, да еще поручаешь эту комиссию Панаеву. Воля твоя, а это та сторона нашего кружка, которая мне так не нравится…» (Белинский, Письма, 1914, т. II, стр. 92).]. — Слышал я приятную весть, что и вы, — о, теперь вдвойне любезный Иван Иванович, лишаетесь этого ничтожного украшения, а пуще тяжести, — с большим участием прочел я сие известие, — приятно бы слышать подтверждение. — Крюкову (проф.) сказал кто-то, чтоб он поскорей женился, пока еще можно различить лоб от затылка, — а я про себя подумал, и рад бы в рай, да грехи не пускают. Прощайте
Поздравляю вас с сыном — грех вам теперь жаловаться на жизнь."
После этого раннего письма наступает в нашем материале перерыв более, чем на 15 лет. Перерыв, конечно, не оттого, что писем не было: переписка их была, несомненно, оживленной и постоянной, но сохранилось от нее очень мало Если верить А. Я. Панаевой (Воспоминания, изд. «Academia», 1928, стр. 248), Боткин в 1849 г., после ареста Петрашевцев, так испугался, что «потребовал, чтобы Панаев отыскал все его письма и записки и отдал бы ему для уничтожения». Как бы то ни было, волею случая, до нас дошли письма обеих сторон лишь за короткий период в три года: 1856 −1858. Из них 2 письма Боткина (от 29 мая и 19 августа 1856 г.) напечатаны были при «Воспоминаниях Панаева» (Сочинения, т. VI, изд. 1888 г., стр. 412—414). Подлинники ихv сохранились в Пушкинском Доме. 9 других писем Боткина, в автографах, находятся в Дашковском собрании Пушкинского Дома. Эти 11 писем и печатаются нами. В находящемся в Московском Толстовском Музее личном архиве Боткина сохранились 12 писем Панаева и 2 письма самого Боткина. Из них первые 5 писем Панаева (№№ 1, 3, 6, 8, 10) напечатаны М. А. Цявловским в «Голосе Минувшего» 1923 г., № 3, стр. 73-80. Все эти 14 писем, любезно предоставленные нам М. А. Цявловским, воспроизводятся нами здесь, с его комментариями; повторение уже ранее напечатанных писем казалось нам небесполезным, для того, чтобы не дробить этот, очень цельный и связанный взаимно материал; к тому же, книжка «Голоса Минувшего», в которой они напечатаны, неизвестна большинству читателей и представляет уже сейчас почти библиографическую редкость.
1. Панаев — Боткину
править10 Апреля [1856 г.] СПб.
Вот тебе самое ясное доказательство, что для людей хороших я готов служить всячески, если это хоть сколько-нибудь зависит от меня. Письмо ко мне Селиванова я получил в Пятницу утром (6 Апр.), твое вечером того же числа. Утром в 11 часов (7-го) я был в Сенате, не рассчитав, что по Субботам, там нет присутствия. Не застав Философова, я отправился к нему и на всякий случай заготовил письмо об Селиванове, если бы не застал его и дома. Действительно дома его не оказалось, и я оставил письмо, на которое получил ответ только сию секунду (4 часа 10 Апр.), который и посылаю тебе. Из этого ответа Философова ты можешь усмотреть, что дело Селиванова в шляпе: некогда. Передай ему мой искренний поклон и ответ Философова — и поздравь его с местом. —
Милый мой Василий Петровичь, когда будет время, черкни мне два слова о Провинциальном хлыще. Эта штука не важная, «о, по крайней мере, легко ли читается и имеет ли нравственный смысл? Об этом я больше всего хлопочу. Мне кажется, что еще такого рода штуки небесполезны. — Твоим мнением и вкусом я дорожу больше всех. — Целую тебя и повторяю, что я готов тебе служить всем и впредь. Ты знаешь, как я люблю тебя.
— Селиванов, Илья Васильевич (1810—1882). Беллетрист, с 1856 г. помещавший свои рассказы и очерки в „Современнике“, „Русском Вестнике“, „Библиотеке для Чтения“ и издавший их в 1857 г. отдельной книгой под загл. „Провинциальные воспоминания. Из записок чудака“. Панаев (как видно из его писем) руководил литературными работами Селиванова и исправлял этого „безграмотного, бесталанного и аляповатого автора“. На службу Панаев устраивал И. В. Селиванова в Московскую Судебную Палату через посредство Вл. Дм. Философова (1820—1894), мужа известной А. П. Философовой, в 1856 г. служившего в Сенате.
— „Провинциальный хлыщ“» — очерк Панаева, напечатанный в «Современнике» 1856 г. № 4.
2. Боткин — Панаеву
править14 апреля 1856. [Москва].
Спешу поблагодарить тебя, любезный друг Иван Иваныч, за твое одолжение; я впрочем ни минуты не сомневался в твоей готовности на доброе дело. Что касается до меня, — я с величайшею охотою готов служить тебе в чем только могу.
«Провинциальный хлыщь» вышел очень хорош. Это действительно настоящие очерки нравов. Рассказ жив, занимателен и даже романтичен к концу, что придает ему поэтический колорит. Словом — хорошая и почтенная вещь. Знаешь ли, ты единственный мастер на это во всей литературе русской и глуп тот, кто пренебрегает этой стороной литературы. Как бы там ни было, но между оживляющими качествами, которые подняли Современник нынешнего года — я с уверенностью укажу на твои «Петербургские заметки». Я знаю, что они с жадностью читаются. Не надо забывать, что художественные вещи — для немногих, — за то по мировому закону вознаграждения они и живут долго, — но подобные очерки нравов немедленно. находят себе признание в большинстве и след. действуют. Польза же их для меня кажется несомненною. Не смотря на выспренное негодование Египетских мрачных мудрецов — я всегда был друг твоего таланта и вовсе не по личным моим отношениям к тебе а ради его действительного достоинства. Слава богу, мы пережили период «мрачных мудрецов» раздраженного самолюбия, которое они так наивно смешивали со словом «Наука». Мы остались сами собою и с той же любовью к доброму, истинному и прекрасному. Напротив наша любовь к ним еще увеличилась: значит мы были, не смотря на наше легкомыслие всё таки на истинном пути и благословим за это звезды наши. В наши годы, когда силы для наслаждения внешним миром более и более слабеют, — худо, ужасно жить без этих высших внутренних стремлений. И твоей литературной деятельности предстоит еще широкое и благодарное поле. Ради бога не считай ее за пустяки и безделушки. Я, по крайней мере, придаю ей самое благородное значение.
Вообще апрельская книжка прекрасна. Но статья Устрялова к удивлению моему вышла очень скучна. К сожалению он дал такой период из жизни Петра, в котором нет ничего значительного. Если бы можно было выпросить у него период Стрелецких смут!! Ведь Русс [кий] Вестник напечатал же Правление Цар[евны] Софии: значит это цензурно. Вторая статья Колбасина — превосходна: я не мог читать ее не прослезившись во многих местах. Очень хороша и значительна для нас статья Чернышевского: она в первые высказала значение Надеждина в русской Критике. И заметки твои живы и очень занимательны. Вообще No отличный. Если эти книжки две будут соответствовать вышедшим, — то подписка много возрастет.
Незабудь передать мой сердечный поклон Языкову и Арапетову.
Известие об исключительном участий в Современнике] известных лиц — привезенное сюда Галаховым — подействовало на Рус[ский] Вестник в роде апоплексического удара. Да и вообще книжки Современника] за 1856 были для них поучительны: они прямо способствовали к определению меры сухости московского журнала. Пока прощай! Еще раз великое спасибо тебе.
Душевно преданный тебе
— Статья Н. Г. Устрялова «Петр Великий в Вене в 1698 году» напечатана в «Современнике» 1856 г., № 4.
— «Правление царевны Софии», статья П. К. Щебальского, напечатана в «Русском Вестнике» 1856 г., т. II.
— Статья Е. Я. Колбасина "Иван Иванович Мартынов, переводчик «Греческих классиков», напечатана в «Современнике». 1856 г., №№ 3 и 4.
— Статья Чернышевского — «Очерки Гоголевского периода русской литературы»; в 4-й главе «Очерков», о которой говорит Боткин («Современник» 1856 г., апрель, стр. 25-71), выясняется значение Н. И. Надеждина, в ту пору забытого, как прямого предшественника и учителя Белинского в области литературной критики и философии.
— Исключительное участие в Современнике известных лиц, — так наз. обязательное соглашение Григоровича, Островского, Толстого и Тургенева о сотрудничестве в этом журнале, о чем см. выше.
3. Панаев — Боткину
правитьС. Петербург 26 Апреля [1856 г.].
Любезный друг Василий Петровичь, письмо твое истинно утешило меня… Тысячу раз благодарю тебя за него. Я совсем засыхал, а оно было мне так полезно, как поливка растению. Я ожил. Без привета и поощрения писать не легко. Ты не поверишь сквозь какие муки сомнения, касательно моих писаний, я прошел последнее время. — Мне всё казалось, что я кончил свое дело и уж теперь ни к черту негоден. Тебе я верю, твое мнение дороже мне всех мнений, потому что в тебе кроме глубоко-эстетического вкуса есть строгость. И ты, по приязни или по другим каким либо отношениям, не станешь поощрять дрянь. Верь мне, что я всеми силами буду стараться поддерживать оживление Соврем[енник] а. Я работаю много, как никогда не работал. — Я знаю, что мои писания с точки зрения высшей, с художественной точки рассматривать нельзя, да я, говорю тебе это искренно, и не имел никогда на это претензии; я на них смотрел всегда, как на беллетристические произведения, удовлетворяющие требованиям минуты, честные по принципу и следовательно] полезные, не портящие, а способствующие журналу так, как неглупый и небезталантливый актер способствует ходу пьесы, в которой играют высшие таланты. Я себя считаю литературною полезностью (utilite) вот и всё. Мне было бы только тяжело расстаться с этим убеждением. — Вот почему письмо твое оживило меня и придало мне новые силы.
Слышал ли ты о письме Корша к Гончарову? Корш писал ему в таком вкусе: "Я надеюсь, Почт[еннейший] И. А., что вы не принадлежите к той Компании, которая составилась в Петербурге против честного труженичества… и прочее. Гончаров, говорят, отвечал ему славно и объяснил, что, по его мнению, это компания против эксплуатации литераторов антрепренёрами — компания честная, и прочее.
Арапетов и Языков тебе кланяются и благодарят за память.
Скажи Селиванову, что я виделся третьего дня с Философовым, и он объявил мне, что дело его (Селиванова) кончено и все бумаги ему вышлют. Определение его утверждено. —
Как я рад за Ребиндера! У меня был разговор за обедом у Языкова при Ребиндере с гос. Растовским о русской литературе… Я его отделал нещадно, при всех, — так что он осовел. Не мог удержаться, чтобы не наплевать в рожу этому наглому господину и невежде и приобрел себе нового и непримиримого врага. Если бы ты мог видеть что было в эту минуту с Языковым! —
Если увидишь Аненкова, скажи ему, что я торгуюсь с Смирдиным касательно продажи моих Сочинений, и когда дело кончится, тотчас вышлю. ему мой долг. Мне перед ним страшно совестно. Передай ему мой поклон и то, что' я отлупил г. Растовского. Это ему будет приятно.
Не забывай меня — и когда будет время, напиши несколько строчек. — Тургенев скоро едет в деревню. — У нас появился новый талант: Стихотворец г. Тур. Стишки его точно недурны, но еще молоды.
Преданный тебе И. Панаев.
— Корш, вероятно Валент. Фед., (1828—1888), в 1856 г. бывший редактором «Московских Ведомостей». Письмо Корша к Гончарову, как и отв-.т Гончарова — в печати неизвестны.
— Ребиндер, Ник. Ром. (1810—1865), Кяхтинский градоначальник, попечитель сначала Киевского, а потом Одесского учебного округа.
— Ростовский, Андрей Алр. (ум. в 1871 г.), муж детской писательницы М. Ф. Ростовской (урожд. Львовой), в это время директор училищ С. — Петербургской губ. и одновременно директор С. — Петербургской V гимназии.
— Тур — стихотворения 3. В. Тура печатались в «Отечественных Записках» в 1856—1857 годах.
4. Боткин — Панаеву
правитьМосква, 29 мая 1856
Милейший Иван Иванычь, с великой радостью получил я твое письмецо, из которого вижу, что обещание твое приехать ко мне в Кунцово — не останется одною фантазиею. Жду тебя с величайшею радостью и нетерпением. Приезжай с работой, поживем тихо и хорошо. Места у меня много, так что у тебя будет совсем особая комната. — Есть и купанье отличное. Только одно кажется плохо: в Кунцове клубника плохо растет да и ее ты вероятно сумеешь отыскать. Зачем же только дней на 10 хочешь ты приехать если тебе понравится — почему не пожить подольше? Ведь и тебе будет приятно подышать свежим воздухом. Итак я жду тебя с радостью и нетерепением. До скорого свидания милейший друг!
Я от Некрасова давно ничего не имею — писал ему, но ответа не получал. Что с ним.
Жду я Григоровича, который около 7 июня будто бы должен быть в СПБ. Тургенев писал что будет сюда, но на него нельзя рассчитывать. Пожалуйста же приезжай.
Душевно преданный тебе В. Боткин.
Милейшему Ивану Павловичу и Языкову сердечный мой поклон.
— Письмо напечатано впервые в «Литературных воспоминаниях И. И. Панаева с приложением писем», изд. 3-е, Н. Г. Мартынова. СПБ. 1888, стр. 412.
5. Боткин — Панаеву
правитьНижний, 19 августа 1856.
Вот уж и второе письмо от тебя, любезный друг Иван Иванычь, — а я до сих пор не собрался ответить тебе на первое. Дело в том, что голова
моя набита такою дрянью, что нет возможности привесть себя в ясное сознание. Надежда моя, что я улучу здесь время заняться и поработать, — оказалась напрасною. Беспрестанные перерывы не дают сосредоточиться в себе и я до сих пор не мог ни за что приняться. Разные деловые соображения по неволе устремляют смысл в одну сторону, — в душе пустота — голова в сухой и тупой деятельности. Нечего делать — надо уж оставить до Москвы. Даже читаю здесь очень мало а серьезного и вовсе не могу читать. Получил я здесь Современник за Август. Этот No — не дурен. Статья Берга — вяла, — но по предмету теперь прочтется с любопытством, а вялость произошла от того, что бедный Берг во все не знает ни по французски, ни по немецки — это я знаю достоверно и от этого все беседы его с франц. полковником вышли такие безхарактерные и безличные и такие скучные. — А повесть Надеждина порядочная. Она, как мне кажется, была исправлена, — и от того читается свободно, — хотя говоря вообще автор не отличается ни мыслию, ни каким либо дарованием. Это один из сносных раскащиков — и более ничего, — не глуп, — да и не умен — середка на половине — или по просту — не бесполезная посредственность. Но картины помещичьего житья набросаны очень не дурно и если б в сознании автора было какое нибудь поэтическое воззрение — повесть могла бы выйти даже очень хорошею. Статья г. Лайбова к сожалению суха, равно как и критика. Но вообще книжка почтенная
Наконец Некрасов собрался и уехал. Я убежден, что житье за границей принесет ему во всех отношениях большую пользу. Ужасно интересует меня разговор его «вместо предисловия». Из напечатанных в этой книжке стихотворений два очень хороши а «Баллада» хоть для нас и не имеет собственно значения, — но большинство публики будет весьма читать ее.
Спасибо тебе, любезный друг, за твое приглашение, — уж конечно с великою радостью воспользуюсь им — и мы с тобой отлично поживем вместе; лишь бы только вырваться мне из Москвы да побольше побыть в Петерб. Я здесь видел Потехина, который сказывал мне, что Островский вывихнул себе ногу и лежит в каком то городе.
Прочел я статью Киреевского (в беседе) — отличная. Каким глубоким умом и сведениями обладал этот человек! Но основная мысль статьи кажется мне утопическою. То гармоническое единство мышления и бытия, к которому он стремится и которое теперь считает возможным, — увы! давно миновалось. Она существовала только в те эпохи, когда человек принимал свои воззрения и представления о мире — за непреложную и вечную истину. Пока прощай!
Я боюсь, чтобы Чернышевский не надоел читателям своими Иремиадами. Он имеет благороднейшую основу — но с ними нужно обращаться осторожно и не употреблять имена часто в суе.
— Письмо впервые напечатано в «Лит. воспоминаниях» Панаева, 1888, стр. 413—414.
— Письма Панаева, на которые отвечает Боткин, нам не известны.
— Боткин был в Нижнем Новгороде на ярмарке, по делам своей чайной фирмы, где, после смерти отца (в 1853 г.), был одним из 4-х братьев-компаньонов, притом — старшим.
— Статьи августовской книжки «Современника», упоминаемые Боткиным, таковы: «Из Крымских заметок», очерк Н. В. Берга; «Записки учителя музыки», повесть А. Е. Надеждина; «Собеседник любителей российского слова, издание кн. Дашковой и Екатерины II. 1783—1784», статья Лайбова, т. е. Н. А. Добролюбова, настоящего имени которого Боткин тогда еще не знал; стихотворения Некрасова: «Сознание», «Как ты кротка, как ты послушна!» и «Секрет. Опыт современной баллады». Последнее написано Некрасовым, по видимому, еще в 1845 году, а отрывки из него напечатаны в «Современнике» 1851 года; оно было, конечно, давно известно Боткину, чем и объясняются его слова.
— Некрасов выехал за границу, для лечения. 18 августа 1856 г. «Разговор его вместо предисловия», о котором говорит Боткин — стихотворение «Поэт и гражданин», напечатанное в начале сборника стихотворений Некрасова, особой пагинацией, как бы его предисловие и программа. Сборник в это время печатался и вышел в свет в ноябре 1856 г.
— Потехин, Алексей Антипович, один из участников «Литературной экспедиции», устроенной Морским Ведомством в 1856 г. (см. о ней выше, стр. 108—109).
— Статья Киреевского в «Русской Беседе» (1856 г., кн. II), — «О необходимости и возможности новых начал для философии», появилась уже после смерти И. В. Киреевского (ум. 11 июля 1856 г.).
6. Панаев — Боткину
править8 Сентября, Спб. 1856.
Милый друг Василий Петровичь, — Сентябрьская книжка Соврем [енника] вышла не так хороша, как бы хотелось мне, ибо Островский не прислал к ней своей повести, а на нее рассчитывали, впрочем, она кажется не дурна — статьи живинькие, — в Смеси Малмыжский уезд приличен был бы более для Геогр [афического] Вестника, — но что делать? Эта статья помещена за отсутствием Островского. Пожалуйста, В. П., прочитывай каждую книжку и пиши свое мнение прямо и откровенно: ты можешь быть уверен, что я никогда не рассержусь за твои слова, если бы они были даже и резки. Я в самой высокой степени дорожу твоим мнением, — ты это знаешь. Соврем [енник] к тому же наше общее дело и надо выдвигать его общими силами. Тургенев просто душка. Я от него получил два письма и Фауст с исправлениями, — который уже набирается. —
Получил также письмо от Некрасова из Вены. Он доволен покуда своей поездкой. Библиогр[афия] Современника] очень похваляется и производит эффект — об ней в Пбурге очень заговорили, — как ты находишь? —
Пробежал я Сентябрьские журналы: в Русском Вестнике — Губернские сцены С[алтыкова] похвальны, но не более. Такие вещи печатать без сомнения должно и полезно, но литературного достоинства они не имеют никакого. — А Отечеств[енные] Записки! Это просто ужасно. Просмотри Сентябрь из любопытства. — Это кирпич — по тяжести и пузырь по содержанию. Фета сказка — срам, Данковского роман черт знает что. Этот Данковский соединяет в себе Н. Ф. Павлова с Лярским.. — По содержанию он Лярский, по внешней отделке Н. Ф. — Претензии, фраза и пошлость. — Статьи о бирже Парижской читать нет возможности. Они .принадлежат остроумному перу Комаришки и подписываются] ЭКС-И (т. е. Экс-инженер). Библиография и прочее-мрак, тяжесть и запустение. Сегодня я был в Конторе, — так уж там мне говорят, что начинают сильно жаловаться на мрак О[течественных] З[аписок] их подписчики. Нет! решительно жизнь оставляет этот журнал — и Русский Вестник грозит гибелью 0.3, — Вестник несмотря на свою плохую беллетристику жив и современен. —
Островский больной в Москве — если его увидишь, — скажи, чтобы он непременно высылал свою повесть к X No — Впрочем, я уже писал ему.
Полагаю, что Григоров[ич] у тебя. Уговори этого милейшего господина ехать поскорей в деревню и писать для Совр[еменника]. Он необходим на XI книжку. Пожалуйста, поговори с ним об этом посерьезнее. В журнальном деле рассчитывать и обманываться ужаснее еще, нежели в каком другом деле. — Григор[ович] обещал для Авгуcта, потом для Сентября, мне обещал к Октябрю — пусть пришлет хоть к Ноябрьской, т. е. к 15 Октябрю, чтобы я мог наверно рассчитывать. — Если он уехал, — не поленись, милый, и напиши к нему об этом предмете; если он в Москве, кланяйся ему. Говорил ли он тебе об моей дев….? — Действительно] прелесть! — Я тебя познакомлю с двумя блондинками; надеюсь, что ты будешь доволен. Приезжай скорей в Петербург. Душа моя жаждет тебя увидеть. Напиши заранее, когда будешь чтобы я мог все тебе приготовить.. Я убежден, что мы проведем, время приятно — и устроим чаек с барыней — блондинкой и вдовой, — Татьяной Ивановной Краевой. Эту вдову я тебе приготовлю, когда у тебя почувствуется потребность. —
Пиши к Преданному тебе всей душой И. Панаеву.
Что твоя Статья? — Если бы она поспела к Ноябрю. Она необходима. Кто кроме тебя оценит со стороны поэзии Фета и Огарева? в библиогр[афическом] известии об Огареве — в конце — уже дано обещание. Подразумевается твоя статья.
Дружинина еще нет.
Бекетов получил крест на шею. Он один из Ценшров награжден Щерб[атовым]. — Avis aux autres!
В статьях о Гоголевском периоде пропущено твое имя, по случайным обстоятельствам, которое я тебе сообщу. Черныш [евский] хотел писать тебе впрочем об этом. Огареву приписывается значение, которого он не имел, конечно, но объяснять это для тебя я полагаю излишне.
— Малмыжский уезд — статья С. Осокина: «Народный быт в северо-восточной России».
— Губернские сцены С.-т. е. «Губернские очерки», три рассказа Н. Щедрина-Салтыкова.
— Сказка Фета — «Сон», поэма, впоследствии названная Фетом «Сон поручика Лосева».
— Роман Данковского — «Портретная галлерея». Евг. Данковский — псевдоним Евг. П. Новикова (1826—1903), дипломата, посла в Константинополе, автора работы «Гус и Лютер» (М. 1859).
— Лярский — беллетрист Вас. Ал. Вонлярлярский (1814—1852).
— Н. Ф. Павлов — беллетрист, поэт, критик (1805—1864).
— Бекетов, Вл. Ник. (1800-18..), цензор Спб. Цензурного Комитета
— Щербатов, кн. Григ. Алексеевич (1819—1881), в это время попечитель Спб. Учебного Округа.
7. Боткин — Панаеву
править21 сентября 1856. Москва.
Подумать гадко, как давно я не писал тебе. Жизнь в Нижнем, — дела, — набили голову мне такою дрянью; что всё это время кажется мне каким то тяжелым, гадким сном. К этому следует прибавить шум праздников, расстройство порядка и тишины, которые для меня необходимы — ну, словом я не в состоянии был взяться за перо для письма к тебе. Твое письмо заставило меня сделать усилие над собою; — постараюсь отвечать тебе последовательно.
Библиография Соврем [енника] решительно начинает блистать. Чернышевский очевидно идет вперед; статьи его становятся не только дельны, — это в них всегда было, — но характерны. На них теперь обращено внимание всех, кто сколько-нибудь интересуется рус[ской] литературой. С большим участием прочел я последнюю статью его о Гоголевск[ом] периоде. В предыдущей статье есть некоторые неточности по поводу издания Моск[овского] Наблюдателя. Когда нибудь мы переговорим об этом времени с Чернышевским, которое мне хорошо и близко знакомо. Что же касается до пропуска моего имени в последней статье, — то я в этом ровно ничего не вижу и без твоего письма мне бы не пришло в голову обратить на это внимание. А значение, которое придано Огареву — крайне преувеличено: никакой другой роли никогда не играл он, кроме самой обыкновенной роли доброго малого и постоянного гуляки. В споре двух направлений он не принимал никогда никакого участия. Всё это хорошо известно всем, кто помнит то время, и здесь помнят его некоторые и их очень странно поразило небывалое значение, приданное Огареву. Это чистая неправда. Правда, ему придано такое же значение и другим автором, — но там преувеличение произошло из чувства дружбы. В одном только прав Черн[ышевский] именно, что в поэзии Огарева отразился тот период русского развития, который можно назвать философским романтизмом.
Рассказы Даля начал было читать, но после двух первых совсем потерял охоту продолжать чтение. Григоровичь говорит, что следующие лучше; но вообще эта книжка Совр[еменника] недурна. Особенно хороша библиография. Поручения твоего к Островскому я не мог передать, потому что еще не видал его; слышал я, что он в больнице, куда доктора посоветовали ему перебраться для удобнейшего лечения, а дома сходки и постоянные попойки делают положение его хуже и хуже. Григорьева давно не вижу: с тех пор, как он взял у меня 150 рубл. на необходимую нужду — он сделался франтом, нашил себе поддевок и зипунов с голубыми плюшевыми отворотами, являлся на всех гуляниях — и более не показывался ко мне.
О статейке моей я не знаю что сказать — я за нее с тех пор не принимался, — сначала поездка в Нижний, — а потом праздники; — у меня все это время жил Бодиско, ей богу не дождусь времени, когда я наконец буду один. — А то даже читать не в состоянии.
23 Сентября. Сегодня я был у Островского. Он не встает с постели и след, работать еще не может — и потому повесть его лежит. У него встретил Писемского — больного, худого, желтого. Кажется водка начинает у него обнаруживать свои последствия; климат Астрахани ускорил их. Мне жаль было смотреть на него. — Прочел я еще несколько рассказов Даля — сколько интересных фактов — и какая бездарность в изложении! Никакого художественного таланта не имеет этот человек. А на повесть Островского, по его положению, кажется скоро рассчитывать нельзя. Слышал я от Григоров[ича], что в след. книжке Соврем[енника] будет помещена статья о Фете. — Я этому очень рад — а то бог весть когда мне удастся кончить мою статью да и кончу ли я ее? Сам не знаю. — На днях примусь за нее. Если удастся она — можно и после поместить — а если нет то черт с ней. Пока прощай, любезный друг.
— «Московский Наблюдатель» — журнал, основанный в 1835 году В. П. Андросовым при участии С. П. Шевырева и близких к нему литераторов славянофильского оттенка; в 1838 г. он перешел к Н. С. Степанову, а фактическим редактором его стал Белинский, привлекший к нему весь свой кружок. Журнал просуществовал недолго и прекратился в 1839 г. Чернышевский писал о нем в VI главе «Очерков Гоголевского периода русской литературы».
— Говоря о пропуске имени Боткина в последней статье Чернышевского и о преувеличении критиком значения Огарева, Панаев и Боткин имеют в виду VI главу «Очерков Гоголевского периода», где речь идет о кружках Станкевича и Огарева в 1830-х годах и о вышедшем из них кружке Белинского. Имя Огарева выступило здесь на первый план, потому что заменяло другое имя, тогда запретное — имя Герцена (которого и нужно понимать под «другим автором»). Боткин этого, как будто, не понял, хотя Панаев писал ему очень прозрачно (см. письмо 6-е). Эпизод с пропуском имени Боткина в контексте имен всех членов кружка наделал шума среди друзей Боткина, как видно из переписки Тургенева с Панаевым и из писем к Тургеневу Дружинина и Колбасина (см. выше). Слова Панаева и ответ Боткина в значительной степени опровергают иронические отзывы друзей по этому поводу.
— Рассказы Даля — «Картины из народного быта»; главы I—XII напечатаны в сентябрьской книжке «Современника», XIII—XVI — в ноябрьской.
— Повесть Островского, о которой просил узнать Панаев — «Не сошлись характерами»; Островский работал над ней в то лето, но позднее переработал ее в комедию и напечатал лишь в 1-м No «Современника» 1858 г.
— Григорьев, Аполлон Александрович, критик.
— Статейка Боткина — о поэзии Фета, обещанная для «Современника».
8. Панаев — Боткину
править28 Сентября 1856. [Петербург].
Спасибо тебе, Любезный друг Василий Петровичь за письмо твое от 23 Сент. Я его получил вчера, и оно меня очень обрадовало. Огорчает меня только то, что ты, как видно, не в своей тарелке от этого поганого Нижнего и от Московского шуму, и что ты не принимался за свою статью. Ты говоришь: «Черт с ней» — это не так. Нет, статья твоя крайне важна для публики, ибо в сию минуту никто не может лучше тебя растолковать публике о том, что такое поэзия и указать на нее в Фете, Огареве и др. поэтах. Об Огареве Чер[нышевский] сказал только с одной стороны в библиогр[афии], а в конце этой статейки я прибавил, что мы вскоре надеемся сказать и о поэтич[еской] деят[ельности ] Огарева — это именно намек на твою статью, ибо другой не предвидится, а я знал, что ты в статье о Фете будешь говорить и об Огареве. — Что же касается до Григоровича, — то он всё переврал и перепутал. Я именно говорил ему, что надеюсь на твою статью для Ноябрьской книжки. Да пошлет же тебе бог для нее сосредоточенности и терпения. Она очень нужна и скрасила бы Совр[еменник], — я в этом уверен… Ради твоего участия к Совр[еменнику] и дружбы ко мне — примись за нее. Я умоляю тебя. Черн[ышевский] не может оценивать поэтическую сторону; в следствие этого его разборы о поэтах односторонни, а до какой степени важна и необходима такая оценка, говорить тебе нечего — ив этом случае дать перевес Совр[еменнику] перед другими журналами можешь ты только один. Помоги же нам, я тебя снова умоляю.
Что касается до замечаний твоих об Огареве в статье Гоголевский период, они совершенно верны; я это так же знал [?] хорошо и не допустил бы вранья, но дело в том, что тут есть кое что, о чем я просил переговорить с тобой Григор[овича], впрочем об этом при свидании… Григор[ович], видно, того, что нужно не сказал, — а пустяки напутал.
Когда же ты сюда? Я жду тебя с нетерпением. — Комната у тебя будет отличная, совсем отдельно — и для писанья удобно.
От Островского я получил письмо от 12 сентября. Он обещал прислать рассказ через 10 дней… Надо будет еще писать к нему; если бы не надул Григоровичь, — тогда бы я не хлопотал о матерьяле. Он, впрочем, клялся, что к XI No пришлет, но клятвы его писаны на воде. Вот что худо.
Жаль мне душевно Григорьева. Видно Православие-то приносит ему мало пользы в нравственном отношении. —
Тургенев не забывает меня.
Колбасин был у меня. — Успокойся; Бекетов, сначала выкинувший кое-что в твоих письмах, — уничтожил свои помарки. Касательно обертки готов тебе служить своим вкусом, но я надеюсь прежде обертки видеть тебя здесь.
Касательно Даля ты прав: но все таки лучше печатать его, чем Данковских, Берви, Рафаловичей и прочих..:
Об Толстом ни слуху, ни духу. —
С Дружининым я видаюсь очень часто. Он прочел мне отрывки из своего Кунцовского этюда к Шекспиру — умно и верно. Этот этюд и Лир будет напечатан в XII No Совр[еменника]. — Дружинин переводит Кариошана и читал мне из него также отрывки. — Очень хорошо. — вот его настоящее дело… Третьего дня я провел у него приятнейший вечер. —
Некр[асов] мне раз писал из Вены . —
Прощай, — до близкого свидания (я надеюсь) но бога ради не радуйся не бывалой статье о Фете — и принимайся за свою.
Да еще-продолжай мне свои замеч[ания] о Соврем[еннике], брани за промахи и делай советы. Это нужно. Верь, что я на тебя сердиться не могу. Мы, кажется, довольно знаем друг друга, и между нами почти не может быть даже недоразумений. — Я по крайней мере так думаю.
Выехал ли из М. Григоровичь?
Я получил письмо от Селиванова об его Уездных Очерках. Успокой его.. Они у меня, целы — и по возвращении] Щербатова будут представлены ему и вероятно напечатаны. — Куда к нему писать? Я не имею адреса.
— «Письма» Боткина — его «Письма об Испании», напечатанные в 1847 г. в «Современнике», а в 1856 издававшиеся, в дополненном виде, отдельною книгою, при чем издание было поручено, в техническом отношении, Д. Я. Колбасину.
— Берви, Вас. Вас. (р. 1829, ум. 1915), псевдоним «Флеровский», беллетрист и публицист, социолог.
9. Боткин — Панаеву
править15 октября 1856. [Москва]
Не писал я тебе долго потому, что сам всё сбираюсь к тебе и потому ты мне приготовь у себя где нибудь уголок. А эти строки пишутся к тебе для того только, чтобы сказать тебе, что я во исполнение твоего желания принялся за статью о Фете, но только не могу назначить срока, когда я ее кончу, но надеюсь что к Декабр. книжке поспеет. Мне кажется в ней насадил я много ерунды и пустой фразеологии. Отдам тебе на суд — и если не понравится, — то и к черту ее. Меня очень мучил ревматизм — и работать я могу лишь с большими интервалами.
Повесть Тур[генева] здесь решительно везде нравится, — даже Н. Ф. Павлов от нее в восхищении. А представь? мне она понравилась менее прежнего: следовало развить хоть не много сущность влияния бабки на Веру, которое так глубоко и неизкоренимо осталось на душе Веры. Следовало сколько нибудь показать внутреннюю борьбу этого влияния с страстным увлечением Веры, тогда катастрофа видения была бы естественнее, была бы результатом горячешного состояния головы, раздраженной глубоко душевною борьбою. Но эти промахи выкупаются необыкновенною симпатичностью рассказа и богатством содержания в подробностях. Что сказать тебе о переводе Струговщикова. Я прочел его весь и со вниманием. Есть места хорошо переведенные, но глубокомысленная сторона трагедии вообще, как мне показалось, понята слабо. Я разумею именно ту сторону, в которой отражается миросозерцание Гете. Наприм. в прологе, в разговоре Мефистофеля с богом, — Бог у Гете говорит следующее:
"Ты можешь свободно являться там;
Я никогда не ненавидел подобных тебе:
Из всех отрицающих духов — лукавый всего менее мне в тягость. Деятельность человека может слишком легко засыпать, он [зачеркнуто: тотчас отдается безу…] любит безусловный покой, — поэтому я охотно даю ему товарища, который раздражает и творит дьявольское.
Вот что вместо этого находится в переводе:
Твой путь открыт; тебя не презирает
Святая власть. И изо лжей,
Что ныне бога отрицают,
Прямая ложь сноснее для людей.
За злом добро, за тьмою свет видней.
И в мудрости судил создатель,
Чтоб темный демон-отрицатель
Противником их (чьей?) доброй воли стал.
И злом добро всечастно искушал.
Зане в борьбе со злым началом
Того б добра победа означала
Его грядущее святое торжество.
Всё это сочинение переводчика и тем более неудачное, что по резонерству своему нисколько не совпадает с образом выражения Гете. И очень часто, там где у Гете глубокомысленное созерцание, — у переводчика выходит пустое резонерство. — Пока до скорого свидания, но я сам не знаю как скоро я выеду. Тогда тебя извещу. Твой В. Б.
— Повесть Тургенева — «Фауст», напечатанная в октябрьской книжке «Современника» 1856 г.; в той же книжке помещен был и перевод «Фауста» Гете, выполненный А. Н. Струговщиковым, о котором Боткин говорит далее.
10. Панаев — Боткину
правитьПб. 18 Октября, 1856.
Милый друг Василий Петровичь, сейчас полученное мною письмо твое очень меня утешило. — Комната совершенно отдельная для тебя готова — и я жду с-нетерпением твоего приезда; но уведомь, когда выезжаешь. Ты любишь тепло, и я хочу, чтобы к твоему приезду в твоей комнате была твоя любимая температура. О Фаустах и о прочем мы поговорим при свидании, что стоит того. Тургенев тебе очень кланяется. Я уже получил от него 5 писем. Он работает и обнаруживает самое горячее участие к Соврем[еннику]. Ах, если бы твоя статья бы к I книжке поспела. — Я уверен, что ты в Петербурге кончишь ее.
Если увидишь Селиванова, скажи, что его Уездные Очерки, переименованные мною в Провинциальные Воспоминания, чтобы не напомнить Очерков Щедрина — явятся в XI No. Они пропущены, entre nous soit dit [Между нами будь сказано], я сильно исправил их в языке С[еливанов] совсем писать не умеет и так их печатать было нельзя. Боюсь еще, чтобы не рассердился, хотя я по совести думаю, что я поскрасил их поправками.
С Друж[ининым] я вижусь часто. Он ждет тебя с нетерпением.
До. свидания — и надеюсь близкого
11. Боткин — Панаеву
править6 ноября [1856 г. Москва].
Любезный друг Панаев! Эти несколько строк пишутся тебе во-первых для того, чтобы сказать тебе, что твои заметки в Октябр[ьской] книжке прелесть. Этот необыкновенно милый, теплый и мастерской рассказ, какой с большой честью может быть помещен в отделе повестей. Знаешь ли что — ты решительно идешь вперед и в характеристике лиц, а главное в ровности и правдивости колорита, — чего прежде у тебя никогда не доставало — особенно ровности колорита. Ну, словом, — отличный рассказ, талантливый и согретый чувством.
А кажется мне скоро придется выехать — Ах, — если б через несколько дней — как бы мы сладко зажили. Не знаю, но кажется в четверг может быть выеду — но не наверно.
Пока прощай твой
— Письмо датируется на основании близости его, по содержанию, к следующему письму, тоже не датированному, но относящемуся несомненно к 1856 г.
— Заметки Панаева в октябрьской книжке «Современника» 1856 г. — «Петербургская жизнь. Заметки нового поэта» («Что такое Галерная Гавань? — Вас. остров. — Картина гавани. — Ее обитатели. — История одного семейства, жившего в Галерной гавани, из которой читатель может усмотреть, как опасно бедным жителям отдаленных частей города заводить сношения с жителями богатых Петербургских кварталов. — Новые замечательные постройки и здания в Петербурге…» и т. д. — т, LIX; стр. 210—249).
12. Боткин — Панаеву
правитьПятница [Первая половина (до 10-го) ноября 1856 г. Москва].
Отъезд мой по необходимости отложился до понедельника. Досада, да что ж делать! Авось к понедельнику непременно вырвусь из сей унылой Москвы. Ты вероятно уже виделся с Толстым. Он читал мне кое что из записок своего брата об охоте на Кавказе: прелесть! Ну да обо всем этом до свидания.
Передай милому Ивану Павловичу мой сердечный привет. Слухи есть, что Перовский очень болен и даже безнадежно. Вот и опять хлопоты Арапетову! Кто то будет новым Домби да и уживемся ли с новым Домби??! Мне от всего сердца жаль Арапетова.
— Л. Н. Толстой, выехав из Ясной Поляны, где он проводил лето 1856 года, в самом конце октября, пробыл несколько дней в Москве и приехал в Петербург в начале ноября, чем и определяется приблизительная дата письма Боткина. «Записки» Н. Н. Толстого — «Охота на Кавказе» — были напечатаны в «Современнике» 1857 г.,. № 1.
— Перовский, граф Лев Алексеевич, министр Внутренних Дел с 1841 по 1852 г. и Уделов — с 1832 г. по 10 ноября 1856 г., когда скончался, — что еще уточняет дату нашего письма. И. П. Арапетов служил под его начальством в Министерстве Уделов.
13. Панаев — Боткину
правитьПетербург, 25 февраля, 1857.
ты не можешь себе представить, как мне скучно без тебя и как опустело всё в доме, несмотря на то, что меня все посещают и часто. Вечером, по обыкновению, зажигается моя лампа и в эти минуты твое отсутствие еще сильнее ощущается почему то: так и кажется, что вот ты сейчас войдешь в своем халате и ляжешь возле меня на моем красном диване… Изверг Н* чуть не погубил меня. Когда меня рассмотрели доктора (Неймерт и Мейнгард) они пришли в ужас и объявили мне, что у меня еще крепкая натура и выдержала, а другой мог бы сковырнуться. Они предписали мне: 1) держать в комнатах не менее 16®, и никого не пускать к себе с воздуху и 2) прописали мне внутреннее лекарство, без которого по их словам губа моя совсем бы не прошла, примочку для губы и кроме того ее прижигание. Вот уже 11 дней после их лечения и в эти 11 дней следующий результат: 1) через 4 дни я сниму повязку, губа совсем затягивается, 2) сыпь исчезла и 3) приливы к голове совершенно уничтожились, но не смотря на всё это меня продержат дома до 1 Апреля; будут давать очистительные и декокты. — Нет, брат, я убедился, что г-н Н* шарлатан и что нельзя же лечить водой от всех болезней на свете. Дружинин ходит ко мне часто и иногда по вечерам, у меня импровизируются рауты. —
Григоровичь на днях жаловался мне на холодность к нему. По этому поводу я высказал ему серьезно всё — и рассказал про Галахова. Он клянется что ничего этого не было, что он К. не говорил, потом отговаривается тем, что все друг на друга сплетничают и проч… С ним не сговоришь, но я предупреждаю тебя об этом, чтобы он еще не вывел каких нибудь сплетен между мною и тобою, но надеюсь, что на тебя его речи не действуют. Прошу тебя не выдавать ему денег на поездку (между нами) до тех пор покуда он не исполнит своего слова относительно Современника. Я боюсь его, на него полагаться нельзя и он может улизнуть за границу тайно от меня. — Я ему выдал здесь 200 р. с. —
Скажи Селиванову, что его статья прошла целиком и я ему отпечатаю 15 экземп. отдельно, по его желанию. —
Тургенев прислал Нахлебника, под именем «Чужой Хлеб». Он уже напечатан. —
Вот состав 3 No:
1. Очерки Григоровича. —
2. Стихи Н[екрасо]ва, Фета и Полонского.
3. Перевоз С[еливано]ва. —
4. Чужой хлеб — Тургенева.
5. Севастополь в настоящем виде — одного моряка. —
6. Лессинг.
7. Мистерии.
8. Маколей.
9. Китай.
10. Белый и Черный — очень миленький рассказ-заключающий в себе травлю за неграми,
11. Лонгинова Библиогр. Заметки — со стихотвор. Пушкина Арион.
12. Мои заметки и прочее.
13. Критика — Алексей Михайловича
Аненков также был у меня после тебя 3 раза. Его статья о Станкевиче была бы интереснее, если бы написана была проще и если бы он не подпустил своего обычного тумана.
Прощай, милый друг Василий Петровичь и напиши о себе хоть строчку
Любящему тебя всей душой
— Галахов, Алексей Дмитриевич, историк литературы.
— К. — вероятно, Кетчер.
— Состав 3-го (мартовского) No «Современника» таков: Д. В. Григоровича — «Очерки современных нравов»; стихотворения Некрасова — «Отрывок из поэмы» («… Невольно припомнишь бедный городок»); Фета — «Не напевай тоскливой муки», «Туманное утро», «Телемак у Калипсы» и «Сон»; Полонского — «На кладбище»; «Провинциальные воспоминания. Из записок чудака (Перевоз)» И. В. Селиванова; «Севастополь и его окрестности в настоящее время» Д. М. Афанасьева; «Лессинг. Его время, его жизнь и деятельность», статья Чернышевского; «Мистерии и старинный театр в России» П. П. Пекарского. Статья II и последняя; «Рассказы из истории Англии». Из Маколея. Статья VI. Компиляция Чернышевского; «Китайская империя по описанию миссионера Гюка». Статья II; «Чёрный и белый. Сцены из жизни в Штате Миссури»; «Петербургская жизнь. Заметки Нового Поэта» (Панаева); статья Н. Г. Чернышевского о книге: «Собрание писем царя Алексея Михайловича. Издал Петр Бартенев. М. 1856.».
14. Боткин — Панаеву
правитьМосква, 8 марта 1857.
Не сердись за мое долгое молчание, любезный друг. По приезде сюда я захворал простудой, а потом у меня появился на животе карбункул, который мучил меня более двух недель даже теперь я еще едва могу сидеть и пишу эти строки с великим усилием. Видно еще счастливы мы, что во время отделались от Н. А ты всё таки держи меня au courant относительно твоей губы и вообще твоего здоровья. — Скажу тебе, что я получил от Тургенева весьма унылое и странное письмо — и хотя он просит держать это в секрете, но так дело касается Современника, то мне кажется я недобросовестно бы поступил перед тобой, не известивши об этом тебя. Мрачное состояние духа довело его до того, что он клянется ничего больше не писать, говорит что он сознал, что талант его не имеет никакой физиономии, что несколько бывших в нем поэтических струн — уже отзвучали, что он изорвал все свои начинания и планы, что если он что либо и будет писать, то только критические статьи и т. д. всё в этом тоне. Да, он прибавляет, что он давно уже об этом думал, что неуспех его повестей ничего не сказал ему нового что он такой же повествователь, каков был поэт, что он также теперь бросает писать повести, как бросил прежде писать стихи, убедившись, что он не поэт. Вот до какого духовного кризиса [Зачеркнуто: довели] дошел наш добрый приятель! Кажется в первый еще раз посещает его этот взгляд на СБОЮ литературную деятельность; до сих пор он постоянно шутливо и весело скользил по своей поэтической струе, услаждался подносимым курением и поклонением своих скромных и безответных обожателей. «Душе настало пробуждение!» Но каким он выдет из этого кризиса? Достанет ли у него силы вступить в борьбу с самим собою, — или по слабости своего характера он совсем [Зачеркнуто: поддастся] успокоится на той мысли, что он дескать не сильный талант и ему нечего напрягать себя к достижению чего-нибудь лучшего и высшего — и эпикурейская натура возьмет свое.
Я [Зачеркнуто: вчера] получил письмо от Толстого, из Парижа. Он пишет, что нашел Тургенева и Некрасова в мрачном состоянии, они грустят, жалуются на жизнь и ничего не делают. Впрочем Некрасов вдруг опять уехал в Рим. Письмо Толстого бодрое и светлое; он там и работает и надеется скоро кончить один рассказ, предмет которого составляет тот полуюродивый артист, которого мы видели у него. Толстой прибавляет, что авось к Апрельской книжке рассказ поспеет. Дай бог, если бы поспел, а то к Апрельской книжке кажется нет ничего готового. Кланяйся Григоровичу. А относительно его, слабого языка, то дело объяснилось: он рассказывал это Г-же Энгельгард, которая сама лично передала это сестре моей Маше. Но ты пожалуйста передай Григоровичу, что я нисколько не думаю обо всех этих вздорах, — а всё таки ему следует подумать о легкомыслии своего языка потому что это ему первому вредит. Пиши мне непременно хоть два слова о своем здоровье.
— Письмо Тургенева к Боткину из Парижа от 1 марта (17 февраля) 1857 г. полностью в печати неизвестно (подлинник его в Пушкинском Доме). Отрывки из него напечатаны Н. Л. Бродским в книге: «И. С. Тургенев в воспоминаниях современников и его письмах», ч. 2-я, Москва, 1924, стр. 61-62; длинную, выдержку из него приводит В. П. Боткин в письме к А. В. Дружинину, написан/том в тот же день, что и к Панаеву — 8 марта (см. «XXV , лет. Сборник Общества для пособия нужд, литераторам и ученым», 1884 г., стр. 500—501).
— Письмо Толстого к Боткину из Парижа от 10/22 февраля 1857 г. напечатано В. И. Срезневским в сборн. «Толстой. Памятники творчества и жизни», вып. 4, М. 1924, стр. 17-18; выдержку из него приводит Боткин в том же письме к Дружинину («XXV лет», стр. 501). Толстой выехал из Москвы за границу около 30 января 1857 г. и прибыл в Париж 21-го февраля нов. ст. Рассказ, над которым он работал, — «Альберт», первоначально названный «Пропащим» и друг, заглавиями, напечатан в «Современнике» 1858 г., № 8. Полуюродивый артист-скрипач Кизеветтер.
— Энгельгардт, Софья Владимировна, урожд. Новосильцова, писательница, печаталась под псевдонимом "Ольга Н ".
15. Панаев — Боткину
правитьПетербург, 14 Марта — 1857.
Очень благодарен тебе, милый друг Василий Петровичу за письмо твое. Что касается до нашего приятеля И. С. Т[ургенева], то признаюсь тебе откровенно, я не принимаю серьезно его письма к тебе. Тут есть доля действительного разочарования в своем таланте, в следствие неблагоприятных критик которые до него доходят, известий, что издание его повестей идет туго (говорят впрочем, что это несправедливо), холодного (вероятно) приема Фауста на французском языке и того, что Фауст не понравился M-me Viardot но более всего рисование, нравственное кокетство. Ни за что не поверю я, чтобы он бросил писать совсем. Ты увидишь, что последствия оправдают мои предположения. Такие страшные нравственные потрясения, перевороты, сомнения в своих силах — свойственны только глубоким натурам, а у И. С. это буря в стакане воды. — Очень обрадовал ты меня известием о Толстом. Хорошо если бы он прислал свой рассказ к Апрелю. Я написал для Апрельской книжки Хлыща высшей школы (4 п. листа). Это тип кажется нетронутый и кажется удавшийся мне на столько на сколько мои средства позволяют. Я кое что читал из него приятелям — хвалят очень; но я желал чтобы ты прочел — и высказал мне откровенно свое мнение, Твой суд для меня дороже всех, ибо я верю в твой эстетический вкус. Я знаю, что с точки зрения художественной выполнение посредственное, но правды много — за это я отвечаю. — И во всяком случае я Петербургские нравы могу описывать лучше Григоровича. Очерки его все ругают, — а фельетон мой, написанный по твоему желанию и тобой вдохновленный очень хвалят. — Кроме Хлыщей — в 4 No будут три рассказа в роде Щедрина очень недурные — неизвестного и Повесть Полонского.
Прочел я Островского комедию — о которой так кричали — и вот мое мнение: вещь это честная, благородная по направлению, но в художественном отношении не имеющая большого достоинства. Она растянута, характеры бледны, герой пьесы неопределенное вовсе неживое существо и из за него виден говорящий автор, девица повторение прежнего с некоторыми небольшими изменениями, но местами талант прорывается сильный, — это бесспорно.
Прелестно Печерский (4 No Р[усского] В[естника]) описывает разврат женских скитов. Читая мне очень захотелось побывать там. Прочти, если не читал. Рассказ соблазнительный, белиц ы мне очень нравятся.
Григоровичь скрывается в Петб.; две недели назад тому он взял у меня 200 р. и простился, сказав, что едет завтра; проходит 10 дней. Приезжает ко мне Дружинин, спрашивает об нем. Я говорю, что он уехал, но на другой день Друж[инин] приводит его ко мне. Григор[ович] извиняется своею болезнью, будто бы задержавшею его, обнимается со мною и с Дружининым] прощается и говорит, что едет завтра. Вечером приезжают ко мне Лонгинов и Арапетов из концерта в память
Глинки и говорят, что видели Григоровича] там. Через 3 дня заявляется ко мне Вульф и говорит что он встретил Гр[игоровича] на Невском и он убедительно просил его не говорить мне, что он здесь… Что это такое и для чего это?…
Приятели наши — я им очень благодарен, часто посещают меня-и Дружинин и Аненков etc. Здоровье мое отлично. Губа совершенно прошла, голова свежа, аппетит есть; сегодня возьму ванну дома, а завтра начну пить декокт. После 10 дней- в свет. Я уже теперь принял вид приличный и выбрит. Но только худ, как Дон Кихот: кожа и кости Погубил было Н* ужасный господин!.. Вообрази что у меня подштаники и штаны сваливаются; надо все переделывать, а то выйти не в чем. Посылаю за Шармером, чтобы он меня устроил. — Кланяйся Марье Петровне, Лизавете Васильевне… Дмитрию Петровичу самый нежный поклон. —
Скажи Селиванову что его Перевоз все хвалят. Он убил очерки Григоровича. Попроси его, чтобы он высылал мне всё что у него есть. Я уже писал к нему, впрочем, адресовав в Уголовную Палату, ибо забыл его адрес. —
Пиши мне хоть по нескольку строчек — и уведомь что твой карбункул и вообще как твое здоровье? И что говорят о Твоем Пбрг. леченьи Московские доктора?
Твой И. Пв.
— Три рассказа неизвестного в роде Щедрина — «Рассказы бывалого», С. Т. Напечатаны в «Современнике» 1857 г., № 4.
— Повесть Я. П. Полонского «Шатков» напечатана там же.
— Комедия Островского — «Доходное место», напечатанная в № 1 «Русской Беседы» за 1857 г.
— «Поярков» — рассказ П. И. Мельникова-Печерского, напечатанный в «Русском Вестнике», 1857, кн. 4.
16. Боткин — Панаеву
правитьМосква, 17 марта 1857.
Я все сбирался тебе пенять на твое молчание, как сегодня получил от тебя письмо, которое главное обрадовало меня тем, что твоя губа окончательно исцеляется. А ты не бойся декокта — это тебя освежит и починит на несколько лет. Ты так много растратил жизненных соков что кровь твоя непременно не в нормальном состоянии, а что ты похудел, — то это прибавит тебе еще элегантности.
А я именно сбирался написать тебе о 1 -м No Русской Беседы. Такую образцовую книжку редко можно встретить между журналами. Но комедия Островского по моему — неудачна. Язык ее книжный, не живой; это я думаю произошло от того, что все лица ее не живые, а сочиненные, все кроме матери двух девиц, да и та живою становится только в 4 акте. Вышневский с женою — литературные продукты, а не люди, и продукты без всякой физиономии. Таким же литературным продуктом смотрит и благородный чиновник. Но жена его, отношения ее к матери и сестре — взяты метко и охвачены верно: в них только и напомнил себя талант Островского. Не могу понять почему Толстой был в таком удивлении перед этой комедией: разве Островский своим отличным чтением сделал действительными людьми эти литературные продукты. Необыкновенно замечательна в Беседе статья Крылова о книге Чечерина. Но пока в сторону Беседу, поговорим о 3 No Современника. Хорош разбор стих. Щербины, очень хорош. Очень бы замечательна была статья по поводу писем Алексея Мих[айловича] если б она не была так пропитана желчью и остервенением. Пусть хоть это будет, лишь бы в авторе ее снова пробудилась жизнь или механическая деятельность, а то хоронить бы пришлось Современник.
Явившийся вчера Григорович сказал, что ни ты ни Дружинин не получали от меня писем. Изоврался этот человек из рук вон. Он до того потерял свой внутренний судящий голос, что доволен своею трясней в 3 No Соврем[енника]. Так он мелок и пуст, что страх и ужас берет меня за будущие его произведения. А относительно Т. я с тобой совершенно согласен, хотя вероятно его сильно покоробило; он так часто принимал различные непреложные решения, что отучил давно иметь к ним малейшую веру.
Я всё вожусь еще [со своими болезнями] и не выхожу. Что милый сердцу и очам Дружинин? Получил ли он мое письмо? Я за болезнию не начинал еще хлопот о пачтпорте, да это не трудное дело и скорое. А главное мне не хотелось бы отправиться [больным]: как я буду возиться с [болезнью] дорогой?.. П. называет нашего доктора игнорантом. Я теперь мараю статью небольшую в Журнал Садоводства. — Жду твоего Хлыща. А я рад, что я не ошибся советуя тебе написать о камелиях. Этот предмет надо всегда иметь в запасе. Пока прощай. В. Б.
Статьи Анненкова о Станкевиче — прекрасны и очень важно то, что он совершенно попал в тон.
— «Русская Беседа» — журнал московских славянофилов, начавший выходить в 1856 г.
— Комедия Островского — «Доходное место».
— Статья Н. И. Крылова о книге Б. Н. Чичерина- "Критические замечания, высказанные профессором Крыловым на публичном диспуте в Моск. университете 21 дек. 1856 г. на сочинение Г. Чичерина: «Областные учреждения России в XVII веке». См. дальше о вызванной ею полемике.
— Разбор книги «Стихотворения Н. Щербины» и статья о быте и нравах Московской Руси, по поводу издания П. И. Бартенева "Собрание писем цари Алексея Михайловича с приложением «Уложения Сокольничьего пути», принадлежат Н. Г. Чернышевскому; последняя статья направлена целиком против взглядов славянофилов. (Собр. соч., изд. 1906 г., т. III, стр. 71-85 и 86-100.)
— Статья Д. В. Григоровича в том же No «Современника» — «Очерки современных нравов».
— Под Т. Боткин разумеет, вероятно, Тургенева; речь идет о его решении отказаться от литературного творчества.
— Статья, о которой говорит Боткин — «Употребление розы у древних», была напечатана в «Журнале Садоводства» 1857 г., кн. 4 (апрель).
— Боткин с Дружининым собирались вместе ехать за границу и выехали действительно, из Москвы, на Варшаву, в Италию, около 15 апреля 1857 г.
— П. — вероятно, Пикулин, муж сестры Боткина.
— Говоря о «камелиях», Боткин имеет в виду «Заметки нового поэта» (Панаева) в мартовской книжке «Современника» 1857 г., где рассказана история некоей Шарлотты Федоровны, «самой модной из всех Камелий» Петербурга.
— Статья П. В. Анненкова о Н. В. Станкевиче — в «Русском Вестнике» 1857 г., кн. 2 и 4.
17. Панаев — Боткину
править22 Марта [1857 г.] — СПб. Пятница.
Письмо твое получил, друг, — спасибо за него. — Губа моя совсем прошла — и во Вторник на следующей недели, я выхожу на свет божий. — Декокт кончил. Действительно Русская Беседа превосходна. Я прочел статью Крылова и Самарина (о книге Орлова). Последняя тоже прелесть! — Об Островской комедии я с тобой совершенно согласен, хотя Аненков и уверяет, что это удивительная вещь и не соглашается с нами.
На счет Черн[ышевского] -мы ошибались, он человек теплый, я убедился в этом нечаянно, когда нибудь расскажу тебе об этом и к нам он не питает ни мало враждеб[ного] чувства.
Письма твои Друж[инин] получил. Он интересуется только знать когда едете вы? У него уже всё готово. — Сегодня у меня вечером Ап. Григорьев, Дружинин, Анненков и Ермил.
Получил я письмо от Некрасова — ад мрачности и поговаривает о самоубийстве. Тург[енев] пишет к Гончарову, что он отказывается писать и что ему остается только жить спокойно и молиться богу, чтобы его не трогали. Что это такое? и что с этими господами? —
Некрасову я писал о том, что ты не имел ни малейшего желания, ни тени мысли задеть его книгу и что тебе больно, что он так думает. —
Он просит меня тебе очень кланяться, об этом ничего не упоминает и просит меня доставить тебе его маршрут:
до 15 Апреля — он в Риме —
— 22 — во Флоренции
— 30 — в Генуе
а в половине Мая в Париже.
Прощай, милый друг, кланяйся всем вашим, и не забывай
— Статья Ю. Ф. Самарина «Очерк трехнедельного похода Наполеона против Пруссии в 1806 году. Соч. гр. Н. Н. Орлова», напечатана в «Русской Беседе» 1857 г., кн. 1.
— Писем Некрасова к Панаеву не сохранилось, так же, как и писем Панаева к Некрасову. 19 октября 1856 г. вышел сборник стихотворений Некрасова в Москве, но письмо Боткина о нем, упоминаемое Панаевым, нам неизвестно.
18. Боткин — Панаеву
править28 марта 1857. [Москва].
Прежде всего спешу тебе сказать о моей радости, что губа твоя совершенно исцелилась. Признаюсь, я сильно боялся за нее, хотя и старался скрыть это от тебя. После декокта и долгой правильной жизни ты теперь выйдешь обновленным и освеженным и тем сладостнее тебе будут ощущения весны, да и урок — не слишком надеяться на свое здоровье — не пропадет для будущего. Ну, теперь нужно сказать о деле: Селиванов желает получать вознаграждение за труды свои и был нарочно сегодня у меня, чтобы просить меня написать тебе об этом, — и я согласился быть посредником. Дело в том, что рассказы его имеют действительный интерес, именно современный импульс и читаются лучше всякой повести, а между тем, как он сам объяснил мне, денежные дела его не цветут. Катков просит, чтоб он давал их исключительно Рус[скому] Вестнику и дает за них, по назначению Селиванова по 50 рублей за лист. Я просил их для Соврем [енника] и просил Селиванова подождать твоего ответа: может быть и Соврем[енник] согласится платить за них такие же деньги. А деньги придадут Селив[анову] охоту к работе. Таким бывалым людям, как он, найдется что рассказывать. Я слышал, что он послал к тебе какой-то рассказ о горничной, — это вероятно очень плохо и деньги за это платить не стоит. На счет всего этого рассуди и не замедли ответом, потому что мне не хочется чтобы Селив[анов] совокупился с Вестником. Впрочем ты можешь отвечать и прямо Селиванову. Он желал бы, чтобы ему заплатили начиная со второго рассказа его (раздел имения) напечатанного в прошлом годе. Я заметил ему, что это едва ли удобно, потому что прошлогодние счеты по журналу теперь все закончены, и по моему мнению, ужь если начинать плату, то с «перевоза». Дело в том, что если Вы не захотите ему платить, то он будет отдавать свои рассказы Вестнику. Отвечай пожалуйста поскорее, и если ты согласен, то пришли ему деньги за «Перевоз».
Относительно мрачности, в которую впал Нек[расов] много бы можно сказать. До смерти тут конечно не дойдет. В жизни за всё надо платить: и особенно за минуты любви и счастья. Для него наступило теперь время расплаты за давно улетевшее упоение. Да вероятно и не для одного него
наступило это время. Этот закон воздаяния, господствующий в жизни давно уже удивляет меня своею неотразимостью. Я вижу его во всем, он равно всесилен и в мелком и в важном. Но для меня неясно — из каких источников вышло уныние овладевшее Тургеневым? Из литературного или из нравственного? Но если он выйдет из этого уныния, — он выйдет дельнее и здоровее прежнего я разумею для литературы. Пока прощай твой
19. Панаев — Боткину
править31 Марта, — 1857. [Петербург].
Вот уже с неделю, любезный друг Василий Петровичь, как я выезжаю, — аппетит сильнейший, чувствую силы, хожу много, а на губе и следов ни малейших. — Спешу тебе отвечать на твое письмо. —
Тебе известно, как у нас теперь ведутся дела аккуратно, каждая копейка на счету, а так как я не знал желания Селиванова получать по 50 р. (он должен бы был об этом меня уведомить, прислав «Перевоз») и объявил что статья эта даровая, то мне придется платить ему за нее из своих денег, что мне вовсе не забавно, ибо у меня их в обрез. К тому же статья эта стоила мне, как известно тебе, значительных исправлений. Я прошу тебя отвести от меня грозу уплаты, ибо она падет на меня. — Что же касается до будущих сочинений Селиванова — то я согласен платить ему по 50 р. за те, которые будут удобны к напечатанию и из которых можно что нибудь будет сделать. Но надо внушить Селиванову, чтобы он только писал дело, а не сочинял. Ведь он не подозревает, что он безграмотный, бесталанный, и аляповатый автор…. Если бы ты знал, что такое его Горничная и Два помещика, рукописи, которые были мне присланы и которые я возвратил, — то пришел бы в ужас! Это безобразие, грязь, безвкусие, вонь… Зотов — pere гений перед Селивановым, когда Селив[анов] начнет сочинять… Ко всему этому он беcтактен и….. ну да ты знаешь что… это уж так ясно в сальной Апофеозе Горничной, что из рук вон. —
Но, повторяю, — если он будет писать вещи в роде Записок Чудака в XI No Современника] 1856 и в 3 No за 1857, — я согласен платить ему по 50 р., с тем что я буду исправлять их. — Пожалуйста друг сообщи ему всё это, не показывая разумеется моего письма и прибавь к этому, что о деньгах всегда надо говорить заранее; с присылкою рукописи… — «Я — де хочу получить по 50 р. за лист. — Даете — так печатайте, а нет так я пойду в Р[усский] В[естник]» — Тут всякие церемонии и молчки вредны, ибо ведут к недоразумениям. Надо говорить прямо и без застенчивости.
В 4 No Современника] по поводу Писемского Чер[нышевский] отделал отлично Дружинина, не называя его по имени — умно и дельно. Я совершенно согласен с мнением Черн[ышевского] и потому при всем моем желании не делать неприятного Дружинину, — я по совести не мог противиться напечатанию этой статьи, которая заденет Др[ужинина] за живое; он разумеется скроет это и будет говорить, что я даю волю Черн[ышевскому], или вовсе не читаю статей, которые печатаются в Соврем[еннике] и проч. и проч. Всё обрушится на меня, но приязнь — приязнью — а дело делом. — Человек Друж[инин] прекрасный, и я его искренно люблю, но критик по моему он гнилой, и поверхностный — и из приязни к нему я не могу останавливать в моем журнале дельных и едких замечаний о нем, как о критике. Скажу более, — я считаю делом, полезным, если будут обнаруживать его критическую пустоту и несостоятельность и сбивать его Дидакторский тон, в критиках, ничем не оправдываемый.
Обо всем этом я тебя предупреждаю. Др[ужинин] верно будет тебе говорить об этом и может быть приписывать моей слабости и непониманию то, что я даю волю Черн[ышевскому] и проч. — Дружинин воображает, что я совершенно разделяю его образ мыслей и литер[атурные] воззрения, — но в этом случае, как и во многих других при суждении о людях, он жестоко ошибается.
Я мог бы остановить статью Черн[ышевского] — но тогда бы я поступил на основании правила Пушкина: «дружбу бог создал, а литер[атуру] люди сговняли». Нет, литературная правда выше всяких приятельских отношений — и я не раскаиваюсь в своем поступке. — Я сделал бы подлость, если бы оставил статью Чернышевского] . Прощай, милый друг, — и не забывай тебе всей душой преданного
— Зотов — pere (отец), Рафаил Михайлович Зотов (1795—1871), плодовитый романист.
— Статья Чернышевского по поводу книги А. Ф. Писемского «Очерки из крестьянского быта» (СПБ. 1856), напечатанная в апрельской книжке «Современника», целиком направленная против «эстетической» критики Дружинина, против его отрицательного отношения к «дидактической» литературе и к деятельности Белинского; Дружинин нигде. не назван, но прозрачно указан и едко изображен.
20. Боткин — Панаеву
правитьТурин, 17 июня [нов. ст.] 1857.
На силу-то, — скажешь ты увидев это письмо! — Уж подлинно насилу-то! Да ведь за то десятки раз сбирался я писать к тебе. Перед выездом из Москвы столько было разных хлопот, что я [Зачеркнуто: думал только о том] даже сомневался; удастся ли мне выехать, а потом дорога, беспрестанные переезды из одного города в другой, возбужденное внимание, разнородные впечатления, и наконец Италия! И всё это после 10 летней сидячей и лежачей жизни! Тысячу раз мне хотелось тебя видеть, говорить с тобой — но писать письмо я решительно был не в состоянии от нравственной и физической усталости. Прибавь к этому, что болезнь, которою я болен был в Петерб. не проходит и ты не можешь представить сколько это мешает душевной ясности и спокойствию. В это короткое время мы побывали в Венеции, Болонье, Флоренции — и не смотря на всю мою привязанность к Италии — далee ехать не мог: так я чувствовал себя расслабленным. В следствие чего мы повернули назад и через Геную — отдыхаю я теперь в Турине вот уже целую неделю. Здесь же списавшись прежде, встретились мы с Толстым, который всю весну провел в Glarens, на берегу Женевского озера. — Сердце у меня замерло когда он сказал, что еще ничего не послал в Соврем[енник] с отъезда своего. — Страшно мне даже подумать — как ты мог справиться до сих пор с бельлетристикой! На Тургенева кажется и надеяться нечего: уж подлинно знаменитое обязательное соглашение! Правда, что у Толстого начато немало — да когда всё это приведется к окончанию. Что Григоровичь? Как часто я жалею, что он здесь не со мною: в Италии он бесценен. Жажду от тебя вести и умоляю написать несколько слов о том, что деется в русской литературе. Всё это время кроме книг по части истории Живописи и Архитектуры — я ничего не читал и никакого понятия не имею о том, что происходит в литературном мире Европы. Да живя в Италии едва ли почувствуешь необходимость в современности: ее прошедшее так необъятно богато, что за изучением его можно забыть все. Уверяю вас, для людей с некоторым чувством изящного и которым минуло 40 лет — Италия есть единственная страна в которой можно жить и неистощимый источник самых глубоких и поэтических ощущений. Горько только, что раны, оставленные в Италии событиями 1848 и 49 до сих пор не закрылись и чувствуется беспрестанно: несчастная и неразрешимая путаница эта бедная Италия! Пиемонт и Турин правда заставил меня обратиться к современности, но увы! Турин так мало похож на Италию! У Турина даже нет итальянской физиономии: он похож на Марсель, на Берлин, на всякий город, кроме Итальянского. Правда народный характер сохранил еще итальянский колорит, но язык которым говорит народ есть какое то итальянско-французское patois. Но странное впечатление производит эта страна рядом с Австрийскою Ломбардиею, Папскими владениями: журналы, Палата Депутатов, открытая политическая жизнь, — всё это сначала, при въезде сюда из Средней Италии кажется таким театральным представлением. Может быть славная, историческая будущность назначена Пиемонту. Славное, бодрое войско, воинственная струя чувствуется в народе «Corragio fratelli!» — и — «Morte a l’Austria» [«Смелее, братцы!» и «Смерть Австрии!»]. Эти слова попадаются беспрестанно написанные углем на стенах домов. — Всё здесь дышет жаждою еще раз попробовать сил своих с Австрией. Вообще Пиемонт теперь представляет весьма интересный вопрос по отношению своему к Италии. — Завтра уезжаем в Женеву, там посоветуюсь о том где мне лучше брать морские ванны. Напиши мне сделай милость-в Париж poste restante. Что Островский? Что Современник — Ужасно болею о нем. Если будешь писать Григоровичу, скажи ему, что я обнимаю его крепко и от всей души.
* (.)
** ()
21. Панаев — Боткину
править28 Июня [1857 г.]. Пбург.
Письмо твое, любезный друг, от 17 Июня из Турина очень обрадовало меня. Давно мне хотелось знать что ты, как и где?.. Неужели болезнь твоя до сих пор не проходит?…
Спасибо тебе за твое участие в участи Совр[еменника]. — Об обязательном соглашении говорить не стану… Это мне скучно и обидно. Григоровичь всё надувает и до сих пор не прислал ни строки, Островский обещает; об остальных ты знаешь. Мы употребляли все усилия, чтобы делать Совр[еменник] живым — и в этом случае я не могу не отдать полной справедливости Чернышевскому… Он воскрес и оживился. Его журнальные заметки, его статья о Щедрине, библиография, Лессинг — всё это статьи живые, возбуждающие толки. С ними можно не вполне соглашаться, даже вовсе не разделять их мнения, но нельзя не отказать автору в уме, в желчи и в силе. — Статья Ламанского «О распространении знаний в России» произвела великий эффект. — Селиванов входит в моду — кто бы мог подумать что он будет вывозить беллетристику Современника] в 1857 г.? Его последние рассказы отличны; я придал им литературную форму — и они приводят в восторг публику… Кроме того бог посылал мне хотя посредственные, но исполненные современного] интереса рассказы. Я с своей стороны делал всё что могу… И подписка до селе продолжается понемногу.
Она уже достигла небывалой у нас цифры — 4000! — И уж конечно не обязательным господам мы обязаны этим. Обязательные напротив повредили делу…
Вообще я должен тебе сказать, что по всем моим наблюдениям, которые подтверждаются миллионами фактов, — русская публика требует теперь чтения более серьезного, а в беллетристике рассказов в роде Щедрина, Мельникова и Селиванова. — Щедрин весь разошелся. Будет печататься 2-е Издание. — У Селиванова за хорошие деньги купили в Мююкве его рассказы для отдельного издания. — Я ему плачу по 50 р. — и он от меня в восторге. Он бы должен мне поднести серебряную вазу, ибо я считаю себя его редактором вполне. Ты знаешь как он пишет… Да, милый Василий Петровичь, пришли такие времена, что самое благоуханное и поэтическое произведение несоприкасающееся с современною действительностью, с живыми, насущными интересами минуты — пройдет теперь незамеченным…
Это грустно а факт. —
Теперь уже нельзя угощать публику безнаказанно между прочим письмами Фета и я не печатаю их… Кстати о Фете. Он повысил себя в цене, требует по 25 р. за стихотворение, — я полагаю, что это напрасно. — Бедный Фет возится с несчастной сестрой своей, — он грустен и всё ругает. — Был он два раза в Петербурге, — мы с ним виделись часто.
Вот за такое стихотворение, какое напечатал Тютчев в Р[усской] Беседе — можно бы заплатить и 50 р. — Я тебе сообщу из него что помню. —
Эти грустные селенья,
Эта бедная природа —
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа…
Середины не помню… Последний куплет восхитителен:
Истомленный ношей крестной
Всю тебя, моя родная,
В рабском виде Царь небесный
Исходил благословляя!..
Это выучивается наизусть всеми.. Все от этого в восторге — ив самом деле это забирает за сердце. —
Я приобрел у Костомарова превосходную статью «Россия в XVI веке». — Прескот кончен в Соврем[еннике]. Макколей с успехом продолжается. Теперь я печатаю очень любопытную статью Гамазова о «Персии и Турции». На сцене Мухаммера, Бушир — все те места которые возбудили любопытство по случаю столкновения Англии с Персией…
В Москве — был смертный бой между Профессорами и раз[ными] другими лицами. —
С одной стороны Проф. Крылов, Конст. Аксаков с своей Молвою (газета необыкновенно бестактная и пошлая — им издаваемая), с другой — Катков, Леонтьев, Байборода (сын Дмитриева)… Дело окончилось поражением Крылова. — Ему доказали, что он римское право и Латинский язык знает плохо, — то есть в своей специальности негоден, — что он пишет вместо Ordo Equester — Ordo Equestris и уверен что в Риме было по 5 цензоров, когда их было только 2! Ответами своими Крылов совершенно опозорился. — Молва же Аксаковская — ругает Забелина, Буслаева, Соловьева, Павлова. — Мы с своей стороны также поотщелкали Молву. — Плохим редактором оказался Аксаков! —
От Тургенева получил я… не статью, а картинку Грёза — прелестнейшую головку. Откуда он добыл ее — не знаю.
Милый друг Василий Петровичь, — какое бы ты прекрасное дело сделал, если бы написал что нибудь для Совр[еменника], — например: если ты видел картину Иванова — об этой картине, или письма из за границы — можно и политику подпустить — о значении Сардинии для Италии, — это бы читалось здесь всё с жадностью; уж одно имя твое обратило бы всеобщее внимание… Подумай об этом голубчик и помоги Современнику…
Наднях встретил твоего брата Павла, он едет за границу. Толстому деньги просимые им я выслал. — Получил ли он?..
Вышел Гоголь — новое издание — VI томов, в безобразном формате Аненкова…
Поклон твой Григоровичу пошлю…
Пиши ко мне — и незабывай меня и Современник —
твой И. Панаев.
Некрасова жду в Петербург с часу на час. —
Тебе кланяется Языков… Жена его еще родила сына!!!
— «Заметки о журналах» Чернышевского шли в №№ 3, 5-12 за 1856 г. и в №№ 1-7 за 1857 г Статьи о Лессинге шли в №№ 9, 11, 12 за 1856 г. и №№ 1, 3-5 за 1857 г. Статья о «Губернских очерках»
М. Е. Салтыкова-Щедрина напечатана в № 6-м 1857 г. Статья В. И. Ламанского напечатана в «Современнике» за 1857 г., № 5.
— «Щедрин весь разошелся»: книга его «Губернские очерки. Из записок отставного надворного советника», 3 ч., СПБ. 1857 г., выдержала в один год два издания.
— Рассказы И. В. Селиванова — «Провинциальные воспоминания. Из записок чудака». 3 ч., М. 1857 г.
— «Из-за границы. Путевые впечатления. Письма» А. А. Фета. Письмо первое было напечатано в № 11 за 1856 г. «Современника». Второе — там же, № 2 за 1857. Третье там же — № 7.
— Стихотворение Тютчева было напечатано в июньской книжке «Русской Беседы» за 1857 г.
— Статья Н. И. Костомарова -«Очерки торговли Московского Государства в XVI и XVII столетиях»; I статья — в сент. № 1857, II — в ноябрьском No, III — в декабрьском No.
— «Филипп Второй, король Испанский. Из Прескота». Три статьи, печатались в «Современнике» с апреля до июня 1857 г.
— "О Турции и Персии. Из записок путешественниках, М. А. Гамазова. Статья первая в № 7, и статья вторая в № 8 «Современника» за 1857 г.
— «Смертный бой» в Москве — полемика по поводу диссертации Б. Н. Чичерина «Областные учреждения в России в XVII веке» и статьи о последней проф. римского права Московского университета Никиты Ив. Крылова в «Русской Беседе». О полемике этой см. Барсукова «Жизнь и труды Погодина», кн. XV, стр. 219—246.
— Байборода не сын Дмитриева, как пишет Панаев, а М. Н. Катков, писавший под этим псевдонимом против Крылова в «Русском Вестнике».
— В славянофильской газете К. Аксакова «Молва», на статьи Каткова и Леонтьева, Н. Крылов отвечал «Юридическими заметками».
— Говоря о том, что «Современник» «поотщелкал» «Молву», Панаев имеет в виду «Заметки о журналах» Н. Г. Чернышевского в № 6 «Современника» 1857 г., под заглавием: «О новом направлении в полемике. —
Полемика между „Русским Вестником“ и „Молвою“. — Статьи о картине А. А. Иванова Боткин не дал. Письмо его о ней к своему брату Д. П. Боткину см. в примечаниях к переписке Тургенева с Панаевым. Ср. также ниже.
22. Панаев — Боткину
правитьСпб. 16/29 Октяб. 1857.
Любезный друг Василий Петрович, ты совсем забыл меня: ни слуху ни духу от тебя. Не знаю получил ли ты письмо мое, адресованное к тебе давно в Париж poste restante? Так о многом хочется переговорить с тобою — что не знаю с чего начать. — Начнем с здоровья — в наши годы это вещь важная. Я совсем поправился, но только теперь начинаю приходить в нормальное положение. После болезни у меня вылезли даже брови — ты можешь себе представить как я был хорош. Меня даже не узнавали с первого раза и я думал что навсегда останусь без бровей (человек без бровей — это ужаснейшая вещь!) но к величайшему моему изумлению в Июне показался у меня пушок на месте бровей, — а в сию минуту уже изрядные брови, делающиеся всё гуще и гуще. Такая возможность растительности в мои лета истинно ободрила меня. Жаль, что на голове не вырастают волосы так легко как, на бровях. Лето я провел очень приятно в Петергофе на даче, гулял, по обыкновению много. Толстой жил у нас на даче три дня. Хороший он и умный человек, но в жизни барчёнок и помещик: я бы с ним дня не прожил. — Его рассказ Люцерн на публику подействовал неблагоприятно. — Когда я слышал его из уст автора, читавшего с раздражением внутренним и со слезами в конце, — рассказ этот подействовал на меня сильно, но потом, когда я перечел его сам, он произвел на меня совсем другое впечатление. Видно, что это писал благородный и талантливый, но очень молодой человек, из ничтожного факта выводящий бог знает что — и громящий беспощадно всё, что человечество вырабатывало веками, потом и кровью… Горячо, но смешно; к тому же из рассказа этого немного выглядывает русский барченок… Нет, философствовать ему еще рано, — надо пожить и поучиться.
Селиванов неоднократно был у меня на даче. Я показывал ему Петергоф от которого он пришел в неописанный восторг. Селив[анов] сильно соперничествует с Щедриным и замечает что в последнем нет законченности. С своей стороны Щедрин — пишущий всё плоше и плоше (зри в Совр[еменнике] его „Жениха“) не может слышать о Селив [анове], считая его своим рабским подражателем, как Гоголь о Гребенке. Всё это забавно и прелестно. Некрасов написал стих[отворение] и напечатал его. Имя ему Тишина, произвело оно сильный эффект в больших салонах. — Первый отдел по моему действительно превосходен.-Теперь он хлопочет о 2 издании своих стихотворений, которые, кажется, будут дозволены с немногими исключениями. — Григоровичь был в Пбурге на несколько дней. Говорит он, что едет за границу в Январе. До какой степени это не ложь — я не знаю. Ты знаешь нашего милейшего друга. Я его очень люблю, не смотря на безобразие его языка и весьма (entre nous soit dit [Между нами будь сказано]) плохие рассказы его доставляемые в Современник. От Толстова получено письмо, в коем он сам сознается, что его Люцepн плох, что он надул нас и самого себя (это его собств. слова). Островский обещает доставить что то в Октябре в конце. — Из всего этого ты можешь усмотреть как много пользы принесли знаменитые обязательные сотрудники. Умоляю тебя, милый В. П., нашею старою дружбою, действуй на нашего милого, умного, талантливейшего (я уж не знаю какие эпитеты прибрать к нему) но отвратительнейшего по лени Тургенева… уговори его написать что нибудь для Совр[еменника]. — Мы убеждены, что Ас я, Дон Кихот и Гамлет всё это пуфы. Я думаю, что ты можешь благодетельно на него подействовать…
В Риме, говорят, писать можно. — А если бы ты сам написал что-нибудь для Совр[еменника], особенно о картине Иванова — это было бы для нас праздником. — Подумай об этом, голубчик! —
Гончаров продал свой роман Дружинину по 200 рублей!!! а русский Вестник от него отказался. — Русский Вестник с Коршем совсем расстались — это не новость, как и то что Корш издает критический журнал Атеней без политики, которую недозволили. Но вот новость — Чичерин, Бабпст, Павлов (Н. Ф.) и другие не желают иметь с Катковым дела… Об этом говорил Бабпст который у нас обедает сегодня… С будущего года при Совр[еменнике] будет Историческая библиотека (все капитальные исторические увражи) и начнется с Истории Европейской цивилизации Гизо. — Как тебе нравится эта мысль?… Историч. библиотека будет выходить ежемесячно — 15 л. выпуск — и цена при Соврем[еннике] 4 р. — 180 печатных листов за 4 р. — Это клад… Надо хоть чем нибудь действовать, а дело это полезное. Кто не толкует о Евр[опейской] цивил[изации] Гизо, а многие ли прочли ее?
У Дружинина открылись Среды — он осовел и ослабел после поездки, однако ему теперь лучше — даже и Анненков обрюзг и выходит из клубного стола после четвертого блюда и пьет умереннее. Sic transit и прочее. Пушкина на всё время собственности (29 лет) приобрел Гербель за 30,000 р.
Фет проездом был у нас. Ты знаешь, верно, о постигшем его бедствии. — Вещи его (на 3000 р.) как он пишет, застрахованные в 500 р. сгорели на Московской дороге. — Следов, он потерпел 2500 р. убытку.
К Тургеневу должен был писать господин заведующий Смирдинским Альманахом, издающимся в пользу детей покойного. Скажи ему чтобы он ничего не давал ему, а лучше бы прислал в Современник].
Осень в Пбурге отличная и теплая.
Новой квартирой своей (на углу Басейной и Литейной, в доме г-жи Норовой) я очень доволен.
У меня гостиная, кабинет и спальня. Уютно и хорошо. — Тург[еневский] Грёз висит у меня в гостиной и сохранится ему в целости.
Главный предмет всех толков последнее время была история Московских студентов с полицией… Дело окончилось в пользу первых.
Мельников обещал роман для Совр[еменника]. — Это не дурно, потому что он теперь ей vogue [Буквально: „в плаваньи“, т. е. пользуется широкой известностью].
Поцелуй за меня Тургенева. Я не пишу к нему отдельно потому что из этого письма он узнает всё, а других новостей покуда нет никаких.
Все наши вам кланяются очень.
Пиши ко мне и не забывай меня. Я буду ждать вести от тебя с нетерпением.
— В дате по новому стилю Панаев сделал ошибку: 16 октября старого стиля по новому стилю было 28-е, а не 29-е.
— Письмо, посланное Панаевым Боткину в Париж, до нас не дошло.
— 30 июля 1857 г. Толстой вернулся из-за границы и в тот же день поехал в Петергоф на дачу к Некрасову и Панаеву, где и читал им „Люцерн“, напечатанный в № 9 „Современника“ за 1857 г.
— „Жених. Картина провинциальных нравов“ Щедрина (Салтыкова), № 10 „Современника“ за 1857 г.
— Гребенка, Евгений Павлович (1812—1848), известный украинский писатель.
— Стихотворение Некрасова „Тишина“ напечатано в № 9 „Современника“ 1857 г.
— Второе издание стихотворений Некрасова было напечатано только в 1861 году.
— Григорович был в Петербурге три дня во второй половине сентября 1857 г. См. письмо Григоровича от 8 ноября к Толстому („Красная Нива“ 1928 г., № 37, стр. 10). За границу Григорович выехал только в августе 1858 г.
— В 1857 г. в „Современнике“ были напечатаны Григоровича: „Очерки современных нравов“ (№ 3) и „В ожидании парома“ (№ 8).
— В письме от 11 октября 1857 г. Толстой писал Некрасову: „какова мерзость и плоская мерзость вышла моя статья в печати и при перечтении. Я совершенно надул себя ею, да и вас кажется“. („Архив села Карабихи“. Письма Некрасова и к Некрасову», М. 1916, стр. 204.)
— Панаев имеет в виду письмо Островского к Некрасову от 25 сентября 1857 г. В этом письме Островский сообщает о намерении написать ряд пьес под общим заглавием «Ночи на Волге» с обещанием одну из них доставить к ноябрю. («Архив села Карабихи», стр. 236.)
— Иван Кондратьевич Бабст (1824—1881), профессор политической экономии Московского университета (1857—1874). О расколе в редакции «Русского Вестника» см. в письмах Колбасиных к Тургеневу.
— Речь идет о «Сборнике литературных статей», посвященных русскими писателями памяти покойного книгопродавца-издателя Александра Филипповича Смирдина. Издание петербургских книгопродавцев на пользу семейства А. Ф. Смирдина и на сооружение ему памятника. Том I, II. СПБ. 1858. Тургенев в нем ничего не напечатал.
— Вероятно, речь идет о повести Мельникова «Бабушкины рассказы», напечатанной в №№ 8 и 10 «Современника» за 1858 г.
23. Боткин — Панаеву
правитьРим. 29 Января 1858
Если б ты знал, с каким удовольствием получил я твое письмо, ты бы конечно не был так упорен на письма. Увы! благодаря беспорядку римского Почтамта я получил твое письмо только вчера, т е. оно провалялось там почти три месяца; это мне и досадно и больно, во первых ты черт знает что мог думать о моем молчании, а во вторых потому, что между нами могла бы устроиться переписка, которая была для меня самою приятнейшею. Но вина лежит на мне. Твое письмо получил я в проезд мой через Париж, где пробыл только три дня, больной, расслабленный, спеша на морские купания — и во все время купанья ревматические боли не оставляли меня; я упал духом, одичал и проводил дни в какой-то болезненной апатии; затем приезд Фета и проч. Я начал поправляться только в конце Сентября и только здесь, в Риме, почувствовал себя снова человеком. Вообще все время от выезда моего заграницу и до приезда в Рим — я был ни к чему негодным человеком; слабость была такая, что я от получасовой ходьбы уставал на целый день, — да что об этом говорить — о прошлом зле не стоит вспоминать. Поездка наша с Тургеневым до Рима — была восхитительною. Оставивши французскую осень уже бледнеющею — мы встретили ее во всей ее пышности и яркости в Италии. В окрестностях Рима мы застали ее уже пурпуровою: «пышное природы увяданье»! Бродили с Тургеневым по Риму, по его окрестностям и чувствовали себя счастливейшими людьми в мире. Хотя я был в Риме два раза, но теперешний мой приезд сюда был для меня почти новым. В первую мою поездку сюда я пребывал в крайнем невежестве и хотя смотрел на него разинув рот от восхищения, но это восхищение было восторгом Скифа; во вторую мою поездку я был в исключительно-политическом настроении, — и при таком настроении Искусство и природа остаются наглухо запертыми и для уразумения и для глаза. Вот какой нужно было сделать обход, чтоб смотреть на Рим чистыми глазами и понять его значение и вечную красоту. А потом — чем более в себе принесет человек — тем более найдет в Риме; о нем можно сказать то же, что о Гомере — он каждому, и юноше и мужу и старцу столько дает, сколько кто может взять. Католиком я от этого конечно не сделался, но впервые почувствовал поэзию христианского искусства. Одним словом, на склоне моей жизни мне привелось еще испытать блаженнейшие минуты. К сожалению из них не вышло никакого [В подлиннике описка: никого] продукта, — вообще натура моя, начиная с желудка, на продукты нищенски туга и вечно страдает запором и до производительности ли, когда пришлось понять свое невежество и начать учиться. Мы уж так поставлены Судьбою, что нам принятие в себя европейского содержания требует больших усилий и самоотречения; только совершенно потерявши себя мы снова можем найти себя; русскими мы от этого быть не перестанем, напротив, — но за то не будем смотреть на Европу как гуси на гром. Дело не в том, чтобы окачиваться только европейскою цивилизацией), а внутренно окраситься ею и в этой-то внутренней окраске и состоит задача нашей русской жизни да еще и многих будущих поколений. Увлекшись окружающею нас напряженною внешностью, мы не шутя вообразили себя умнее Европы и что наша жизнь сложилась совсем по другим законам, а на деле оказывается, что мы находимся только на самых низших ступенях ее развития. Мы пожалуй шли, но только по прямой дороге к Византийскому Государству. Положим, что у нас в подлых и смышлёных Прокопах недостатка бы не было, но Прокопы не спасли же Византию от ее разложения.
Здесь есть слухи, что новые распоряжения встречают большую оппозицию со стороны помещиков. Этого надобно было ожидать. Где этим паразитам отрешенным и от государственной и от народной почвы понять, что в крепостном праве заключается узел, связывающий Россию по рукам и по ногам. В конец испорченные своим крепостным правом и гаремною жизнью эти паразиты менее всякого другого сословия способны на какой либо великодушный поступок. Какое бессмертное, святое имя будет иметь в Истории Александр II! К каким великим подвигам может быть способно доброе и любящее сердце! Правду говорят, что любовь может творить чудеса, а эти распоряжения в виду почти несомненной оппозиции помещиков — право можно считать чудесами. Дай бог только ему силу и твердость устоять в своей воле. Отвратительнее всего, что эти же самые помещики на словах почти все ужаснейшие либералы, любят читать запрещенные книжки и с самодовольствием указывают на соломенки в глазах европейских, не замечая целых бревен в собственных своих.. Любопытно исследовать, какой государственный элемент представляет собою масса помещиков? Я знаю, что из этого же сословия выработалась и русская поэзия и литература и вообще та некоторая доля цивилизации, которая приготовила нам вступление на европейский путь истории. Да, в русской Истории был период, когда Государству действительно нужно было это сословие, как в Средние века нужно было для цивилизации руковождение римской церкви. Но ребенок вырос и даже далеко перерос своего учителя. Обновиться и отрезвиться нужно нашему дворянству — иначе оно впадет в такой же идиотизм, в какой впали представители наших аристократических фамилий. А освобождение крестьян именно на тех основаниях, какие указываются последними распоряжениями — есть первый и необходимейший шаг к его обновлению и отрезвлению от всяческого опьянения.
Но прости меня, что я вдался в этот предмет — и невольно, потому что с самого появления распоряжений мы здесь только и говорим об этом. В первый раз в моей жизни жалею я, что я не помещик. Вам, находящимся среди действительных вопросов и явлений, относящихся к этому предмету — все разглагольствования эти покажутся пустыми и не идущими к делу, — но я их оставляю, как они невольно написались, как факт, что и наше сердце здесь, в Риме, бьется одинаково с вашим, как факт, что никакие красоты Искусства и Природы не могут устоять в душе, когда заговорит в ней любовь к своей родной земле. Если бы не боязнь пуститься в путь зимой да еще с болью в пузыре — Тургенев бы непременно отсюда уехал: дядя его прислал ему по случаю Распоряжений о Комитетах — письмо, исполненное ужаса и отчаяния. Говорят, что из Парижа двинулись в Россию множество русских барынь с воплем и проклятиями. И будет им плачь и скрежет зубов! Боже мой! страшно подумать в каких руках находится этот умный, дельный русский мужик!
Не знаю, как благодарить тебя за твои литературные новости. Люцерн, Толстого, я наконец прочел здесь, — и искренно пожалел, что он не послушался совета Тургенева и напечатал его. Это во всех отношениях не только детская вещь но еще неприятная; великодушная по наружности она мелка [Слова: «великодушная по наружности она мелка» в подлиннике зачеркнуты] и самую непривлекательную роль разыгрывает в ней сам автор. Но я удивился почему Некрасов возвратил ему его «Музыканта». Там было много хорошего, хотя главному лицу и не дано было той поэтической привлекательности, какую бы следовало ему иметь. А жаль, что роман Гончарова явится не в Соврем[еннике]. Я жалею об этом сильно. Это действительно капитальная вещь. Может быть в нем и много длиннот, но его основная мысль и все главные характеры выделаны рукою большого мастера. Особенно превосходна вторая часть. Между нами сказать, я крепко боюсь за подписку Соврем[енника] на 1858 г. Одно из главных причин двухнедельное издание Вестника с политикой; при настоящем положении это еще гораздо важнее прежнего. Издание журнала теперь, при такой никогда небывалой конкуренции становится просто мучением. Мысль издавать историч[ескую] библиотеку славная, а главное полезная для публики, — и будет ли она полезна для вас, — это пока еще для меня не ясно. Ася кажется вам нравится и мне также. Cest un bluet — mais qui a un parfum tres delicat [Это василек, но обладающий очень тонким запахом].
— Письмо Панаева, о котором упоминает Боткин, полученное им в Париже, нам неизвестно.
— Фет приехал в Париж 9 августа 1857 г., Боткин с Тургеневым приехали в Рим 18 октября 1857 г., выехав из Парижа 5 октября.
— Говоря о «новых распоряжениях», Боткин имеет в виду рескрипт на имя Виленского генерал-губернатора Назимова от 20 ноября 1857 г., предопределявший основания будущей крестьянской реформы. Характерен отзыв Боткина, представителя нарождающейся буржуазии, крупного коммерсанта, в корне враждебного системе крепостного хозяйства.
— «Музыкант» Л. Н. Толстого — т. е. рассказ «Альберт».
— Роман Гончарова — «Обломов», читанный Гончаровым Боткину и Тургеневу в Париже 9/21 сентября 1857 года.
— «Ася», рассказ Тургенева, была напечатан в «Современнике», 1 кн. 1858 года.
24. Панаев — Боткину
править11/24 Февр. Пб. 1858.
Милейший друг Василий Петрович, спасибо тебе очень за письмо; ото крайне успокоило меня. — Я уж не знал, как растолковать твое молчание. — Радуюсь твоему обновлению и спешу тебе покуда вкратце сообщить наши новости.
Слава и благодарение Царю мы ожили. Последнему великому делу придана полная гласность по Высоч[айшему] повелению. — Ты можешь себе представить какую важность придаст это журналам, которые сумеют воспользоваться этим. Для журналов это тоже что война для газет. — Во 2 No Совр[еменника] на 1858 г. помещена статья от редакции Современника об уничтожении в России крепостного права и оно в ом сельском, устройстве с эпиграфом: «Возлюбил еси правду и возненавидел еси беззаконие, сего ради) помаза тя Бог твой» (из псалмов). Самоеды-дворяне в бешенстве (неразб.) и ругаются… С некоторыми — удары, а один сходит с ума. Я воспользовался этим и во 2 No написал фельетон о таковом дворянине-самоеде. — У нас теперь вообще легче и веселее живется и лучше пишется. Некрасова поэма: «Несчастные» пропущена и напечатана во 2 No. — На счет подписки ты не смущайся. У Соврем [енника] к 31 Январю уже было 3800 подписч. Русский Вестник и затем Современник из больших журналов на первом плане по подписки. — Подписка шла так — если взять за норму — 100.
У Рус. Вестн …… 100.
У Совр …………. 65.
Отеч. записки …… 40.
Библиотека ……… 35.
И до сей минуты подписка наша идет шибко — Февраль и Март должны принести много… Мы получили при подписке более 200 писем с насмешками над четырьмя. Следовательно подписке этой мы обязаны не им… — Толстова повесть между нами из рук вон плоха-ни одной живой строчки — и мысль заключающаяся в ней пошла до крайности. Ее печатать было невозможно для чести его имени. Это подтвердит тебе и наш друг Павел Васильевич, который едет за границу в Марте. — Вообще Толстому надобно явиться теперь с чем нибудь замечательным, ибо вера в него крайне поколебалась последними его произведениями (Люцерн и повестями в О[течественных] З[аписках] и Б[иблиотеке] для Чт[ения])…
Григорович едет в Июне в экспедицию в Средиземное море. — Я устроил это через Головнина — жалованья 2000 р. — С ним случилась забавная история. Он сидел недавно на гаубвахте — по Высоч [айшему] повелению- Посадили четверых: Демидова (студента) Бернардаки (студента) Доктора князя Долгорукова и Григоровича, за то что они с дамами ночью наделали шума у Пушкинских бань на улице, куда их не пускали… Подробности этой истории, наделавшей шуму, крайне забавны, жаль только что в такую компанию попал литератор на которого публика смотрит серьезно… Но, как ни досадно на Григоровича нельзя не заметить, что он был всё это время прелестен — и смешил нас до крайности.
Познакомился я с Федором Мих. Дмитриевым из Русского Вестника; Дмитриев едет за границу — человек он славный. —
Чернышевский, который тебе кланяется, утвержден по Высоч[айшему] повелению, редактором Военного Сборника — и Граф Баранов принял его под своем покровительство. Чернышевский будет получать 2400 р. в год — и останется по прежнему кроме того в Современнике. — Имя Черн[ышевского] возбуждает в публике большое уважение, что видно между прочим и из писем к нам.
Все тебе очень, очень кланяются. —
Бога ради — стряхни с себя лень и напиши о картине Иванова хоть с пол листика. Твое мнение в этом случае важно, — Совр[еменник] должен будет сказать об этой картине что-нибудь, когда она прибудет сюда, а кому же говорить об этом кроме тебя?.. Умоляю тебя об этом. —
Твой брат Миша третьего дня обедал у меня. — Славный он малый!
Обнимаю тебя от всей души. Не ленись писать к твоему
— Снова Панаев ошибся в дате по новому стилю.
— «Альберт», рассказ Толстого, отосланный в «Современник» 26 ноября 1857 г. Повесть была набрана, но Толстой, недовольный ею, начал ее переделывать и остановил печатание. Не удовлетворила она и Некрасова. «Альберт» был напечатан после переделок в № 10 за 1858 г.
— «Люцерн» был напечатан в «Современнике» — 1857, № 9; «Утро помещика» — в «Отечественных Записках» 1856, № 12; «Три смерти» — в «Библиотеке для чтения» 1859, № 1.
— Об экспедиции Григоровича в Черное море, см. письмо Григоровича, опубликованное М. А. Цявловским в «Красной Ниве» за 1928 г., № 37. Головнин, Александр Васильевич (1821—1886), позднее министр народного просвещения (1861—1866).
— Дмитриев, Федор Михайлович (1829—1894), профессор, истории — юрист.
— В «Заметках Нового Поэта» Панаева, в № 3 «Современника» за 1858 год сказано: «Но самая важная литературная новость заключается в основании нового периодического издания, предпринятого по высочайшему повелению при Штабе Отдельного Гвардейского корпуса. Редакцией „Военного Сборника“ заведывают: генерального штаба подполковник В. М. Аничков, гвардейского генерального штаба капитан Н. Н. Обручев и Н. Г. Чернышевский, писатель, пользующийся в настоящее время уже большою известностью и близко знакомый читателям нашего журнала». Граф Баранов, Эдуард Трофимович (1811—1884), генерал-адъютант, член Государственного Совета.
— Картина Александра Иванова «Явление Христа народу» ожидалась из-за границы в Петербург.
— В «Заметках Нового Поэта» Панаева, в № 3 «Современника» 1858 г., помещен отрывок о картине Иванова «Из письма, полученного мною [т. е. Панаев м. М. Ц.] из Рима от одного из моих приятелей- тонкого ценителя искусств», т. е. вероятно, В. П. Боткина. Письмо это в подлиннике нам неизвестно, почему мы его здесь и не помещаем.
— Боткин, Михаил Петрович (1839—1914), академик живописи, собиратель картин и предметов художественной промышленности.
25. Боткин — Панаеву
правитьIsle of Wight. Ventnor. Esplanade hote 28 Июля 1858.
Я решительно убежден в возможности предчувствия. Накануне получения твоего письма, т. е. третьего дня, у меня так ныло сердце, так болезненно трепетало оно, что я убежден стал, что получу что нибудь тяжелое. На другой день мне подают письмо твое; я взял его с трепетом и боялся распечатать, а сердце заныло сильнее прежнего. В первый раз, после моего отъезда из России, вид твоего письма производил на меня такое впечатление. С усилием распечатал я письмо твое — и боялся его читать — наконец решился. Внутреннее глубокое убеждение говорило мне, что в нем есть тяжелая для меня весть и по несчастию оно не ошиблось: Иванов умер. У меня дрожит рука когда я пишу эти слова, — мне страшно выговорить их. Как мне жаль этого человека — этого я и высказать не могу. И именно тогда, как Судьба начала было смягчаться к нему. Каким великим знанием Искусства обладал этот человек, какие высокие инстинкты были в этой душе; это был единственный истинный художник, которого мне удалось встретить в моей -жизни. Теперь речь не о том, способен ли он был произвести еще что нибудь столь же замечательное, как его Крещение. При его глубоком знании живописи — ему уже недоставало более той техники, которая необходима в живописи. Глаза его стали уже слабы. Но дух его, но его воображение, но его стремления имели еще юношескую силу. Да и не столько как живописца я оплакиваю его, но как человека, как человека глубокой мысли и высокого возрения на предметы. И всё это стало теперь ничтожным прахом. Какая трудолюбивая, какая стоическая жизнь окончилась! Какая могучая мыслящая организация была в этом человеке! И всё это случилось так быстро, так неожиданно. Проклятый климат! Оставайся Иванов в Риме, не смотря на расстройство его желудка, — он прожил бы еще десятки лет.
Как мне в голову не пришло предупредить его, что он должен быть в Петербурге воздержным на всё! А в этом-то и состояла его самая слабая сторона. Преследуемый постоянно мыслию, что враги его хотят его отравить, — он и в Риме после всякого обеда, от которого он начинал чувствовать тяжесть, — тотчас принимал теплое молоко с намерением произвести тем себе рвоту — и разумеется производил. Ел же он, к несчастию, всегда в огромном, количестве, как только обедал не один и если случалось, что его приглашал кто-нибудь. Мысль, что его всюду стараются отравить — преследовала его везде, не только в Риме, но даже в Германии, во Франции. Это был пункт помешательства. В первый раз, когда он высказал нам мысль эту — мы с Тургеневым пришли в ужас. Это было во время поездки нашей в Альбано. Я стал было разуверять его, — куда! в его голосе, в его взгляде звучало такое непреодолимое внутреннее убеждение, против которого все возражения и слова — были ничтожны. Я никогда не забуду этой страшной минуты; мы боялись переглянуться с Тургеневым — так мы подавлены были ужасным открытием: — в Иванове был пункт помешательства! Теперь я жажпу знать, был ли он в этом отношении покойнее в Петербурге? Ах, мне хочется знать малейшие подробности его жизни там. Но вероятно и там не оставляла его боязнь быть отравленным. Между тем в Петербург должен был возвратиться Гр. Кушелев, — там обеды — и при такой ужасной невоздержанности к еде, какая была у Иванова и при его уже расстроенном желудке, — наконец, климат гнилой и сырой — все грозило опасностью. До какой степени он постоянно жил в мысленной работе — в этом я убедился видаясь с ним в Риме почти ежедневно. Так как он о работах своих был совершенно скрытен, то я не знаю в чем они именно состоят (Хотя об общем направлении и его занятии я знаю из его разговоров со мной. — Примечание В. П. Боткина). Но я слышал, что у него есть несколько эскизов, задуманных им для картин и я убежден, что каждый из эскизов его должен быть в высочайшей степени замечательным. Слух этот идет от брата его, с которым к сожалению я не мог познакомиться по причине его путешествия в Грецию. Он всю зиму до Мая пробыл там. Потеря Миши — невознаградима. Потерять такого руководителя — ужасно. Я не могу подумать об этом без простого содрогания. Иванова нет! Нет этого высокого духа, нет этой души, исполненной столь глубоких стремлений, таких возвышенных понятий об искусстве! Как понимал этот человек живопись, ваяние, архитектуру, какое чувство истинной Красоты лежало в душе его. Всё это стало прахом. Горько и больно. Я его глубоко уважал и ценил. А какая необычайная, неслыханная твердость характера — и твердость не в дурном или пошлом, а в том, что есть самого святого и высокого в жизни человека, — твердость в стремлении к достижению своего идеала. Ничто, ни голодная жизнь, ни гроза потерянной репутации — ничто не могло совратить его с священного пути, по которому он шел. Смерть совратила одна. У меня так болит сердце, что я не могу продолжать.
Умоляю Мишу написать мне об Иванове все подробности его жизни в Петербурге и всё что предшествовало его болезни и как он был. во время болезни.
— О совместной поездке Тургенева и Боткина с Ивановым, см. рассказ Тургенева «Воспоминания об Иванове. Поездка в Альбано и Фрасскати».
— Гр. Кушелев-Безбородко, Григорий Александрович (1832—1870), меценат, издатель журнала «Русское Слово».
Источник текста: Тургенев и круг «Современника»: Неизданные материалы 1847—1861. — Москва; Ленинград: Academia, 1930, MCMXXX (Ленинград: гос. тип. изд-во «Лен. правда»). -- XLVII, 491 с., 1 вкл. л. портр.; 18х13 см.