Переписка А. П. Чехова и О. Л. Книппер
Том второй. 18 июня 1902 года — 30 апреля 1904 года
Сост., коммент. З. П. Удальцовой.
Москва. Издательский дом «Искусство», 2004
518. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 18 июня
519. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 18 июня
520. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 19 июня
521. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 19 июня
522. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 20 июня
523. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 20 июня
524. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 20—21 июня
525. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 21 июня
526. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 22 июня
527. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 23 июня
528. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 28 июня
529. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 29 июня
530. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 14 августа
531. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 15 августа
532. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 15 августа
533. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 15 августа
534. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 17 августа
535. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 18 августа
536. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 18 августа
537. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 20 августа
538. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 20 августа
539. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 22 августа
540. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 22 августа
541. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 23 августа
542. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 23 августа
543. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 24 августа
544. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 25 августа
545. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 26 августа
546. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 27 августа
547. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 27 августа
548. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 28 августа
549. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 28 августа
550. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 29 августа
551. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 29 августа
552. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 31 августа
553. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 31 августа
554. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 1 сентября
555. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 1 сентября
556. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 2 сентября
557. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 3 сентября
558. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 5 сентября
559. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 5 сентября
560*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 6 сентября
561. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 6 сентября
562. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 6 сентября
563. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 7 сентября
564. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 8 сентября
565. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 8 сентября
566. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 10 сентября
567. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 10 сентября
568. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 11 сентября
569. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 12 сентября
570. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 13 сентября
571. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 14 сентября
572. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 14 сентября
573. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 15 сентября
574. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 16 сентября
575. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 16 сентября
576. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 18 сентября
577. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 18 сентября
578. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 19 сентября
579. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 20 сентября
580. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 21 сентября
581. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 22 сентября
582. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 22 сентября
583. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 24 сентября
584. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 24 сентября
585. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 26 сентября
586. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 26 сентября
587. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 27 сентября
588. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 28 сентября
589. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 28 сентября
590. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 30 сентября
591. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 30 сентября
592. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 1 октября
593. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 2 октября
594. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 2 октября
595. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 5 октября
596. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 5 октября
597. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 6 октября
598. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 7 октября
599. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 8 октября
600. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 8 октября
601. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 10 октября
602. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 27 ноября
603. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 27 ноября
604. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 28 ноября
605. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 28 ноября
606. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 29 ноября
607. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 30 ноября
608. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 30 ноября
609. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 1 декабря
610. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 1 декабря
611. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 2 декабря
612. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 3 декабря
613. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 3 декабря
614. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 4 декабря
615. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 4 декабря
616. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 5 декабря
617. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 5 декабря
618. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 5 декабря
619. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 6 декабря
620. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 6 декабря
621. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 7 декабря
622. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 7 декабря
623. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 7 декабря
624. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 9 декабря
625. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 9 декабря
626. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 10 декабря
627. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 10 декабря
628. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 11 декабря
629. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 12 декабря
630. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 12 декабря
631. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 13 декабря
632. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 14 декабря
633. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 14 декабря
634. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 15 декабря
635. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 16 декабря
636. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 17 декабря
637. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 18 декабря
638. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 19 декабря
639. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 20 декабря
640. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 20 декабря
641*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 20 декабря
642. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 21 декабря
643*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 21 декабря
644. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 22 декабря
645. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 22 декабря
646*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 23 декабря
647. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 24 декабря
648*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 24 декабря
649. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 25 декабря
650*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 25декабря
651*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 26 декабря
652. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 27 декабря
653*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 27 декабря
654. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 28 декабря
655. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 28 декабря
656. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 29 декабря
657. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 30 декабря
658**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 30 декабря
659**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 31 декабря
660. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 1 января
661**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 3 января
662. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 3 января
663*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 3 января
664**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 4 января
665. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 5 января
666*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 6 января
667. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 7 января
668. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 7 января
669. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 8 января
670**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 8 января
671**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 9 января
672. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 9 января
673**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 10 января
674. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 11 января
675**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 11 января
676. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 12 января
677**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 12 января
678*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 13 января
679. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 13 января
680. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 13 января
681**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 13 января
682. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 14 января
683. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 15 января
684. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 16 января
685. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 16 января
686*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 17 января
687. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 17 января
688. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 18 января
689**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 19 января
690. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 20 января
691. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 20 января
692**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 21 января
693. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 22 января
694. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 23 января
695**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 23 января
696. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 24 января
697. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 24 января
698. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 26 января
699**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 26 января
700. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 28 января
701. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 28 января
702. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 29 января
703. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 30 января
704. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 31 января
705. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 1 февраля
706. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 1-2 февраля
707. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 3 февраля
708**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 3 февраля
709. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 4 февраля
710. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 5 февраля
711. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 5 февраля
712. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 7 февраля
713. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 7 февраля
714. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 9 февраля
715. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 9 февраля
716. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 10 февраля
717. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 10 февраля
718. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 11 февраля
719. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 11 февраля
720**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 12 февраля
721**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 13 февраля
722. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 14 февраля
723*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 14 февраля
724. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 15 февраля
725. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 16 февраля
726. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 17 февраля
727. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 17 февраля
728*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 18 февраля
729**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 19 февраля
730. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 19 февраля
731. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 20 февраля
732*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 21 февраля
733. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 22 февраля
734. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 22 февраля
735. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 23 февраля
736. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 24 февраля
737. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 25 февраля
738. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 25 февраля
739. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 26 февраля
740. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 27 февраля
741. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 27 февраля
742. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 28 февраля
743. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 1 марта
744. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 1 марта
745. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 3 марта
746. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 3 марта
747. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 4 марта
748. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 4 марта
749*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 5марта
750. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 5-6 марта
751. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 7 марта
752**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 9 марта
753. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 10 марта
754**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 10 марта
755. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 11 марта
756. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 13 марта
757. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 14 марта
758*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 14 марта
759*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 16 марта
760. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 16 марта
761. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 17 марта
762*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 17 марта
763**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 17 марта
764. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 17 марта
765. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 18 марта
766*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 19 марта
767. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 19марта
768. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 21 марта
769*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 21 марта
770. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 22 марта
771**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 22 марта
772. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 23 марта
773**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 23 марта
774. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 24 марта
775. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 25 марта
776. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 26 марта
777*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 26 марта
778*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 27 марта
779. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 28 марта
780. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 28 марта
781. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 30 марта
782**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 31 марта
783**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 1 апреля
784*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 2 апреля
785*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 5 апреля
786*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 5 апреля
787. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 6 апреля
788. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 8 апреля
789. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 8 апреля
790. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 9 апреля
791. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 9 апреля
792. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 10 апреля
793. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 10 апреля
794. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 11 апреля
795. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 11 апреля
796. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 12 апреля
797. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 13 апреля
798. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 14 апреля
799. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 15 апреля
800. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 15 апреля
801. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 17 апреля
802. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 17 апреля
803. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 18 апреля
804. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 20 апреля
805. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 13 мая
806. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 15 мая
807. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 22 или 23 мая
808. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 23 июня
809. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 19 сентября
810. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 19 сентября
811. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 19 сентября
812. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 20 сентября
813. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 20 сентября
814. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 20 сентября
815. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 20 сентября
816. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 21 сентября
817. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 21 сентября
818. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 22 сентября
819. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 23 сентября
820. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 23 сентября
821. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 24 сентября
822. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 24 сентября
823. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 25 сентября
824. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 25 сентября
825**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 26 сентября
826. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 26 сентября
827. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 27 сентября
828. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 27 сентября
829**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 28 сентября
830. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 29 сентября
831. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 29 сентября
832**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 30 сентября
833. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 30 сентября
834. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 1 октября
835*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 2 октября
836. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 2 октября
837. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 3 октября
838. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 3 октября
839. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 3 октября
840**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 4 октября
841. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 4 октября
842. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 5 октября
843. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 5-6 октября
844. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 6 октября
845. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 7 октября
846*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 8 октября
847. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 8 октября
848**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 9 октября
849. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 9 октября
850**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 10октября
851. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 10 октября
852**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 12 октября
853. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 12 октября
854**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 13 октября
855*. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 14 октября
856. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 14 октября
857. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 14 октября
858**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 15 октября
859. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 15 октября
860. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 16 октября
861. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 17 октября
862. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 17 октября
863. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 18 октября
864. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 19 октября
865. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 19 октября
866. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 20 октября
867**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 21 октября
868. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 21 октября
869**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 22 октября
870**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 23 октября
871. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 23 октября
872. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 24 октября
873. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 24 октября
874. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 25 октября
875. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 25 октября
876. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 26 октября
877. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 27 октября
878. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 27 октября
879. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 28 октября
880. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 28 октября
881. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 29 октября
882. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 29 октября
883. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 30 октября
884**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 30 октября
885. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 31 октября
886. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 1 ноября
887**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 2 ноября
888. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 3 ноября
889**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 3 ноября
890*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 4 ноября
891. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 5 ноября
892**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 5 ноября
893**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 6 ноября
894. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 7 ноября
895**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 7ноября
896. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 8 ноября
897. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 8 ноября
898**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 10 ноября
899. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 10 ноября
900**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 11 ноября
901**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 12 ноября
902. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 12 ноября
903*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 13 ноября
904**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 15 ноября
905. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 15 ноября
906. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 16 ноября
907. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 16 ноября
908. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 17 ноября
909**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 17 ноября
910. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 18 ноября
911**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 19 ноября
912. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 20 ноября
913. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 20 ноября
914**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 21 ноября
915*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 21 ноября
916. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 21 ноября
917**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 21 ноября
918. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 23 ноября
919. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 23 ноября
920. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 24 ноября
921*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 25 ноября
922. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 25 ноября
923**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 26 ноября
924. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 27 ноября
925. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 29 ноября
926. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 29 ноября
927. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 30 ноября
928*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 30 ноября
929. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 30 ноября
930. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 1 декабря
931*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 4 января
932. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 15 февраля
933**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 15 февраля
934. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 16 февраля
935*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 16 февраля
936. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 17 февраля
937*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 17 февраля
938. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 18 февраля
939. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 18 февраля
940**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 18 февраля
941*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 19 февраля
942. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 20 февраля
943**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 20 февраля
944. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 21 февраля
945*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 22 февраля
946**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 22 февраля
947. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 23 февраля
948*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 24 февраля
949. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 24 февраля
950*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 24 февраля
951. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 25 февраля
952*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 25 февраля
953. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 27 февраля
954**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 27 февраля
955. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 28 февраля
956*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 29 февраля
957**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 29 февраля
958. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 1 марта
959*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 1 марта
960. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 3 марта
961*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 3 марта
962. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 4 марта
963*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 6 марта
964. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 6 марта
965*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 7 марта
966. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 8 марта
967*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 9 марта
968. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 9 марта
969. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 10 марта
970*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 12 марта
971. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 12 марта
972**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 13 марта
973**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 14 марта
974. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 15 марта
975. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 16 марта
976**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 17 марта
977. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 18 марта
978**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 18 марта
979. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 19 марта
980**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 20 марта
981. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 20 марта
982*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 21 марта
983*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 21 марта
984*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 23 марта
985. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 24 марта
986*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 24 марта
987. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 25 марта
988. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 26 марта
989. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 26 марта
990**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 26 марта
991. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 26 марта
992*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 28 марта
993. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 29 марта
994*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 29 марта
995*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 29 марта
996**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 31 марта
997. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 31 марта
998. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 1 апреля
999. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 2 апреля
1000**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 2 апреля
1001**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 3 апреля
1002. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 4 апреля
1003**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 5 апреля
1004**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 6 апреля
1005**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 7 апреля
1006. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 7 апреля
1007. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 8 апреля
1008**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 8 апреля
1009**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 9 апреля
1010. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 10 апреля
1011**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 11 апреля
1012. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 11 апреля
1013*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 12 апреля
1014. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 13 апреля
1015*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 14 апреля
1016**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 15 апреля
1017. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 15 апреля
1018**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 16 апреля
1019. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 17 апреля
1020**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 17 апреля
1021. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 18 апреля
1022. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 19 апреля
1023**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 20 апреля
1024. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 20 апреля
1025**. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 21 апреля
1026. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 22 апреля
1027. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 25 апреля
1028*. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 26 апреля
1029. А. П. Чехов — О. Л. Книппер 26 апреля
1030. О. Л. Книппер — А. П. Чехову 30 апреля
Дневник О. Л. Книппер в форме писем к А. П. Чехову
Комментарии
Указатель имен
Указатель драматических и музыкально-драматических произведений
Милая, хорошая моя жена Оля, в вагоне я спал чудесно всю ночь, теперь (12 час. дня) плыву по Волге. Ветер, прохладно, но очень, очень хорошо1. Все время сижу на палубе и гляжу на берега. Солнечно. Морозов везет с собой двух добродушных немцев, старого и молодого; оба по-русски — ни слова, и я поневоле говорю по-немецки. Если вовремя переходить со стороны на сторону, то ветра можно не чувствовать. Итак, настроение у меня хорошее, немецкое, ехать удобно и приятно, кашля гораздо меньше. О тебе не беспокоюсь, так как знаю, уверен, что моя собака здорова, иначе и быть не может.
Вишневскому поклонись и поблагодари его; у него температура немножко высока, он трусит и хандрит — это с непривычки.
Маме2 низко кланяюсь и желаю, чтобы ей было у нас покойно, чтобы ее не кусали клопы. Зину приветствую.
Буду писать каждый день, дуся моя. Спи спокойно, вспоминай о муже. Пароход трясет, писать трудно.
Целую и обнимаю жену мою необыкновенную.
Телеграфируй, что сказал Штраух.
Телеграмма
Штраух нашел улучшения пятницу разрешил гулять воздухе конце месяца позволяет переезд дачу целую все кланяются. Палочка
Телеграмма
Благополучно сплю отлично немного хожу Альтшуллер был кланяемся целую. Палочка
Дусик милый, телеграмму в Казани получил, большое спасибо, целую тебя тысячу раз. Теперь я плыву по Каме. Погода чудеснейшая, ясно, тепло. Савва очень в духе. Говорят, что Пьяного Бора мы не увидим, так как будем в нем в пять часов утра. Это обидно. На Каме воды очень много. Я пишу это, а сам посматриваю в окошко: подплываем к Лаишеву.
Береги себя, моя палочка. Без меня на дачу не переезжай, я скоро приеду, раньше 5-го июля. Я здоров, сыт, мне тепло. Не сердись, не скучай, а будь в духе. Поклонись маме, Володе и Эле, а если увидишь Карла Ивановича и дядю Сашу, то и им.
Целую и обнимаю. Храни тебя Создатель.
Проехали мимо Лаишева, почтового ящика на пристани нет.
Телеграмма
Все лучше радуюсь твоему путешествию поклон спутнику целуем. Палочка
Милый дусик, пишу это в Сарапуле. Сегодня жарко. Здесь получил твою телеграмму, посланную в Чистополь, и заплатил 1 р. 10 к. штрафу. Береги свое здоровье, по крайней мере хоть до июля, не ешь ржаного хлеба и проч.
Завтра буду в Перми. Целую мою палочку и обнимаю. Я очень здоров.
Нижайший поклон и привет Александру Леонидовичу.
Дуся, писем я не опускаю в ящик, а отдаю людям. Получаешь ли ты?
Конфеты я не взял, забыл дома.
Будь здорова! Кланяйся, деточка.
Сегодня пятница, а письмо все еще не опущено. Прости, дусик, не виноват. Сегодня жарко, хорошо. В 4—5 часов приходим в Пермь. На пароходе встретил того самого священника из Митавы, блондина, который плыл с нами до Пьяного Бора в прошлом году.
Телеграмма
Гуляла самочувствие хорошее мама уехала пиши целую. Собака
Милый мой дусик, палочка, я уже в Перми. Приехал сюда вчера, переночевал в Клубной гостинице, сегодня в 12 час. дня уезжаю на пароходе вверх по Каме в Усолье, оттуда в имение Морозова, потом опять в Пермь и наконец в Москву. Не знаю, какого числа получишь ты это письмо, вероятно не скоро; но знай, что 2-го июля я буду уже в Москве. Меня ужасно мучает ревность, жене своей я не верю и потому спешу, спешу. Буду тебя колотить.
Кама чудесная река. Надо бы нам как-нибудь нанять для всего семейства пароходик и поехать не спеша в Пермь и потом обратно, и это была бы дачная жизнь самая настоящая, какая нам и не снилась. Надо бы подумать об этом.
Береги свое здоровье, палочка, будь умницей. Если у Алексеева готово на даче, то 3 или 4-го июля мы уже переедем1. Времени терять не будем. Спасибо тебе за добрые телеграммы.
Ну, сейчас еду на пароход, пора. Плыть буду один сегодня, потом ночь, потом в 12 часов на поезд. Целую тебя, а если ты ведешь себя хорошо, то и обнимаю. Поклонись Вишневскому и Зине. Маме, если она все еще с тобой, передай мой сердечный привет.
Каждый день ем стерляжью уху.
К приезду моему ты обязана пополнеть и стать полной, пухлой, как антрепренерша.
Целую еще раз.
Милая моя, пишу тебе из Усолья. Ехал сюда долго, в душной, неуютной каютке, а теперь сижу и жду поезда, который пойдет через 4-5 часов. Очень уж жарко. Сегодня в 3 часа буду в Вильве, в имении Морозова, и там высплюсь.
2-го июля буду в Москве. Так выходит по нашему расчету.
Береги себя, дусик, не простудись и не испорть равновесия. Я очень жалею, что я не с тобой, а один. Избаловался я.
Ну, палочка, живи, будь здорова, не скучай. Скоро переедем на дачу. Христос с тобой.
Телеграмма
Телеграфируй Казань, пристань Каменских. Приеду второго.
Телеграмма
Все исправно жду нетерпением1.
Вот тебя и нет со мной, мой дорогой! Кажется, я ведь давно знала, что ты уедешь, и все-таки вышло совершенно неожиданно. И мне тяжело. Мучительно тяжело было расстаться с тобой. Точно все сразу вымерло кругом. Посидела на крылечке у мамани1. Пошла домой и всюду искала тебя, бессознательно. Почистила твой картуз, поцеловала его, понюхала, уложила комод и не знала, куда идти и что делать.
Пила чай одна, сидела и думала. Ни с кем в жизни мне не было так трудно разлучаться, как с тобой.
Как хорошо, что солнышко выглянуло и тебе не пасмурно было ехать. Как ты ехал до Москвы, что там делал, как и где обедал, и как теперь едешь? С жадностью буду читать и ждать первое письмо.
После чая сидела и читала, потом ходила по аллее, сидела и думала о тебе, о себе. Птичка какая-то назойливо свистела.
Обедала у Елиз. Васильевны. Все пошли в церковь, и я почему-то пошла. Народу было много, душно, свечи горели, у попа на носу бородавка. Смотрела на певчих, вспоминала Скитальца2. Вскоре хотела улизнуть, но маманя потащила меня прикладываться, и миром помазали меня.
Мне невыносимо грустно здесь без тебя будет. Прости меня, дусик, за каждую неприятную минуту, кот. я доставила тебе, а их было много, и я негодую на себя, что не сдерживала себя. Но я слишком хорошо знаю, отчего это происходит. Ну, Христос с тобой, дорогой мой, мысленно крещу тебя на ночь и целую мою дорогую голову. Может, ты будешь читать мое письмо в веселом настроении и тебе оно покажется смешным. Только не смейся. Будь здоров, береги себя.
Целую крепко, крепко.
Милая Оля, пишу тебе в вагоне, прости за каракули. Только что был на ст. Белгород, еду хорошо. Жарко. В Курске виделся с М. В. Крестовской, она велела тебе кланяться, в восторге от тебя. Со мной в одном вагоне едет жена Шехтеля с детьми. Не скучай, дуся, будь веселенькой, раскладывай пасьянс и вспоминай обо мне. Прости, в Москве, за неимением ключа, я ножом и долотом отпер твой стол, чтобы достать свои бумаги. Замок цел. Сапоги почистил, фуфайки же в шкафу не оказалось1. Купил много закусок, целый ящик — везу теперь в Ялту. Огурцов не успел купить.
В вагоне пыль.
Хоть ты и не велела писать о приезде, но все же я скоро приеду, очень скоро. Не сердись на своего рыболова. Крепко тебя целую, будь здорова, весела. Кланяйся Елизавете Васильевне, Марии Петровне, Дуняше, Егору, Смирновым2. Буду писать еще на Лозовой.
Точно зима… Опять вечер, опять я одна, опять я пишу тебе, а ты в Ялте, дусик. 11 час. — ты уже спишь в вагоне, вероятно. Завтра проснешься и увидишь море. Как ты себя чувствуешь? Я опять целовала твою фуражку, верно, каждый день так буду делать. Мне тоскливо здесь без тебя.
Хочешь знать, что я делала весь день? Встала, по привычке села в саду и слушала доносившееся из церкви пение, читала газеты, потом пришла маманя со всей ватагой, потащила к себе. M-me Кукина учила меня новым пасьянсам. Завтракала там, потом ушла к себе, лежала на балконе и читала «Идиота». Часа в 4 приехал д. Карл на велосипеде, затем приехали Вишневский с Стаховичем, а затем и Немирович. Видишь, сколько визитеров! Сидели, болтали, ходили по аллее. Стахович возмущался [так!] так же, как и ты, садом и клумбами. Говорил, что у него отстраивается флигель, кот. называют Чеховским, и что ждут нас с тобой туда хоть на будущий год. Обедали у мамани. Очень много говорили о тебе, копировали твой тон. Вишневский много рассказывал. Тебе не икалось? Немирович ночь играл в карты и пил шампанское, был бледен и пасмурен. Стахович трещал. Ели все много. После обеда пили у нас чай, и они уехали в 10 Ґ ч.
Вишневский рассказывал, как ты взламывал мой стол. Хорош жулик. А стол не попортили?
Собираюсь с Ворониным рыбу ловить.
Немирович привезет читать «Жертву политики»1.
Как мне скучно без тебя, дорогой мой. Как мне хочется увидать твою фигуру в саду или на плотике, с удочкой.
Кончилось житье в Любимовке, и точно меня вытащили из теплой ванны.
Будь здоров, родной мой, не простудись дорогой.
Сбросил с себя дорожные фуфайки, надел все чистое? Не забыл немку жену?
Целую тебя, дусика моего. Прижимаю тебя нежно и кусаю в ушко, можно?
Пиши мне скорее и подробнее.
Целую крепко.
Кланяйся мамаше и Маше.
Я на Лозовой. Здравствуй, милая моя. Уже вечер, потемнело, жарко, душно. Выпил на станции молока.
Будь здорова, дуся, да хранит тебя Бог. Дома буду ждать от тебя письма. Целую и обнимаю.
Наконец я дома, дуся моя. Ехал хорошо, было покойно, хотя и пыльно очень. На пароходе много знакомых, море тихое. Дома мне очень обрадовались, спрашивали о тебе, бранили меня за то, что ты не приехала; но когда я отдал Маше письмо от тебя и когда она прочла, то наступила тишина, мать пригорюнилась… Сегодня мне дали прочесть твое письмо, я прочел и почувствовал немалое смущение. За что ты обругала Машу? Клянусь тебе честным словом, что если мать и Маша приглашали меня домой в Ялту, то не одного, а с тобой вместе. Твое письмо очень и очень несправедливо, но что написано пером, того не вырубишь топором, Бог с ним совсем. Повторяю опять: честным словом клянусь, что мать и Маша приглашали и тебя и меня — и ни разу меня одного, что они к тебе относились всегда тепло и сердечно.
Я скоро возвращусь в Москву, здесь не стану жить, хотя здесь очень хорошо. Пьесы писать не буду.
Вчера вечером, приехав весь в пыли, я долго мылся, как ты велела, мыл и затылок, и уши, и грудь. Надел сетчатую фуфайку, белую жилетку. Теперь сижу и читаю газеты, которых очень много, хватит дня на три.
Мать умоляет меня купить клочок земли под Москвой. Но я ничего ей не говорю, настроение сегодня сквернейшее, погожу до завтра.
Целую тебя и обнимаю, будь здорова, береги себя. Поклонись Елизавете Васильевне. Пиши почаще.
Дорогой мой, вот уже два вечера, что не писала тебе. Ты не сердишься? Не писалось мне, да и как-то уставала к вечеру. Вчера получила твою открытку; чернила расплылись, т. к. везли под дождем.
Мне очень тоскливо и сильно тянет в Москву. Без тебя мне все здесь чуждо, и я беспокойно слоняюсь.
Третьего дня хандрила, голова болела с утра. Весь день торчала у Елиз. Вас, а вечер у Анны Сергеевны. Не хотелось быть одной. У мамани раскладывала пасьянсы, научилась новым. У Штекер возилась с детьми1. Вчера днем удила рыбу и ловила хорошо ершей. Коля2 насаживал червей. Мне приятно было удить твоей удочкой. Погода стояла славная, а когда приехал Немирович, — пошел дождь, стало холодно, и сегодня хотя солнечно, но холодно. С Немировичем сидели наверху, слушали, как безнадежно идет дождь, раскладывали пасьянсы, болтали. Я прочла пьесу Бьернсона «Свыше нашей силы»3. Сильно, и мне нравится. В 2-х действиях, религиозная; герой — сильно и глубоко верующий пастор. Приедешь — прочтешь.
Сегодня утром много ходила, собирала зелень разных тонов, чтоб сделать огромные букеты на стены в комнату Алексеевых. Они приедут завтра4.
У Елиз. Вас. сегодня было в гостях прекурьезное семейство. Мы бы с тобой похохотали. Мамаша, две дочки трещотки — близнецы, и сын, окончивший духовную семинарию и идущий в университет. Это семья священника из Болшева. Все типы, точно из прошлого столетия. Целое представление. Я тебе их всех представлю. Прямо пиши или играй их.
У меня и сегодня голова дурная и как-то не по себе. Сейчас вечером сидела у Елиз. Вас. и раскладывала пасьянс с m-me Кукиной, а маманя похрапывала. Везде топили печи. Картина покоя.
Будь здоров, дусик дорогой, все тебе кланяются. Целую крепко твои глаза, и губы и щеки крепко, крепко и нежно.
Дуся моя милая, в Ялте ужасно жарко, так жарко, что сил нет, и я уже стал помышлять о том, не удрать ли мне отсюда. И народ уже стал ходить, визитеры сидят подолгу — и я отчаянно и молча злюсь. Сегодня за обедом подавали очень сладкую, холодную мягкую дыню, я ел с большим наслаждением; после обеда пил сливки.
Прости меня, дуся, вчера я послал тебе неистово скучное письмо. Не сердись на своего мужа.
Приходил Альтшуллер, требует от меня послушания, требует настойчиво и завтра явится выслушивать меня. Опротивело мне все это.
Сад наш в Ялте не высох. Высохла только трава. Еще не было от тебя писем, и я не знаю, как ты живешь. Живи веселей.
Обнимаю тебя тысячу раз, если позволишь, и целую. Целую каждый пальчик на твоей руке.
Кубышке и Цыгану поклон особый1.
Пиши каждый день.
С. П. Средину видели на днях в Москве; ее супруг гостит до сих пор у Соколовых2. Ярцева, как говорят, высылают из Ялты административным порядком, а за что — неизвестно; это человек невиннейший и ленивейший3. Надежда Ивановна, недовольная, с заплаканными глазами, на днях уезжает в Москву к своему художнику. Манефы нет в Ялте, начальница одна теперь.
Дуся моя, пиши!
Что ты поделываешь, дорогой мой? Как живешь? Приятно ли тебе в Ялте? Принялся ли писать? На все вопросы прошу ответа. О здоровье не забудь написать. Надеюсь, фуфайки есть в Ялте, хотя там, верно, так жарко, что можно носить сетки.
Как нашел мамашу, Машу? Маленьких наволок я тебе не положила, потому прачка не подала. Скажи Маше, чтоб дала тебе, если нет таковых в Ялте.
У нас холодно и сегодня к тому же дождь с утра. Мне тоскливо.
Вчера приехали Алексеевы. Ругают Запад отчаянно, ругают цивилизацию, культуру, главн. образом Мария Петровна. Страшно рады, что они в России, в Любимовке. Флигель им устроили отлично, уютно и им там гораздо лучше, чем у себя, т.ч. я успокоилась. Много спрашивали о тебе, и ждут тебя непременно сюда. Все они выглядят хорошо. К. С. сегодня читает пьесу Горького1. Легли вчера, конечно, поздно — во втором часу. Говорили о театре и засиделись. Влад. Ив. тоже вчера приехал с К. С. и ночевал, утром поехал в театр.
Меня все-таки тянет в Москву, т. е. тянет домой. В нашу столовую я перетащу мебель из маленькой комнатки, где зерк. шкаф, поставлю письменный стол, chaise-longue, где ты можешь возлежать, а кабинет соединим с столовой, или столовую в маленьк. комнатку. Ты можешь таким образом скрываться от мифических гостей, кот., уверяю тебя, у нас не бывает. Так будет хорошо, увидишь; хорошо и уютно.
От безделья К. С. предлагает мне делать макетки2. Если сумею — буду очень рада. Пиши скорее пьесу, чтобы она успела полежать, как ты любишь.
Ты отдыхаешь без меня? Да?
Как выглядит сад? Напиши мне.
Ты хорошо ешь? Аппетит есть?
Целую тебя, дусик милый. Прости за безвкусные письма. Целую крепко. Спи хорошо, не забывай жену и пиши пьесу.
Будь добр, попроси Машу прислать с тобой часть моих вещей, или же, может, запаковать их все и багажом привези их тогда. Если часть, то привези: капот рыжий и две шерстяные кофты, полотенца, лифчик, наволоки, чулки, если есть. Ночные рубашки и летние кофты не нужно совсем привозить. Бел. кустарное платье привези, т. к. я буду его продавать. Простыни, сорочки денные, может, Маша привезет. Еще раз целую. Все благодарят за поклоны и кланяются тебе.
Дуся моя, жена, здравствуй! Вчера получил от тебя два засаленных, помятых письма; очевидно, оба письма были опущены в одно время, одним и тем же лицом. Как живешь? Какова погода? Сегодня в Ялте стало немного прохладней, дышать можно, ночью же было душно и вообще скверно. По соседству умерла татарка, и всю ночь и сегодня весь день голосили по ней родственники.
Долга я не получил1.
С Миролюбовым мы согласились ехать вместе в Nervi в конце ноября или начале декабря. До этой поездки в Nervi все время буду жить в Москве.
Ах, если б ты знала, как лезут у меня волосы! Гляди, как облысею, то перестанешь любить меня. Вчера помыл голову, и сегодня волосы пуще полезли. Подозреваю, что тут виновато мыло, прописанное мне твоей симпатией — Членовым.
Нового ничего нет, все благополучно. Если в самом деле в сентябре ты не будешь принимать участия в репетициях, то попроси Таубе отпустить тебя в Ялту. Здесь совсем нет дождей, все пересохло, но к сентябрю, надо полагать, небеса смилуются и побрызгают. А мне с тобой было бы очень хорошо.
Как пьеса Найденова?2 Читал ли ее Немирович? Напиши, дуся моя, поподробнее.
Скажи Елизавете Васильевне, что я каждый день вспоминаю ее и благодарю за мятные лепешки. Приехала ли Мария Петровна?
Обо всем пиши, собака.
Дома в Москве позабыл свою ручку, позабыл очки, которые в твоем шкафу, — одним словом, как ни вертись, а в Москву придется ехать.
Целую тебя, обнимаю, кусаю за ухо, потом кусаю за плечо, глажу тебя по спине и остаюсь
Пиши, дуся. Отчего сегодня нет письма? К чему этот пост? Не ленись, моя деточка.
Сегодня только я получила твоих два письма, дорогой мой Антон, а то уже волновалась порядком.
Ты пишешь, что будто я обругала Машу?1 Каким образом? Я, действительно, писала Маше сильно расстроенная, и даже не помню, что я писала. Неужели ты можешь думать, что я обижалась на то, что будто меня не приглашали в Ялту, а только тебя одного? Об этом не могло быть речи. Я не так мелочна.
А странно было ждать тебя на юг, раз знали, что я лежу. Явно высказывалось нежелание, чтоб ты был около меня, больной. Я сознаюсь, что тебе было не полезно пребывание в Москве, да еще при больной жене, но меня сильно огорчали эти слухи, и я высказала это Маше. А обругать ее, как ты пишешь, я не имела в виду, да и не могла бы так грубо это сделать. Но дело не в этом. Если бы Маша действительно любила меня по-прежнему и относилась бы сердечно, она бы никогда не показала тебе моего письма, и чутьем бы отгадала, в каком настроении я его писала. Теперь урок мне. Буду писать только официальные письма, кот. могут читать все и из которых ничего нельзя понять. Когда Маша присылала мне письма, которые, я знала, могли бы взволновать тебя — я их скрывала от тебя, и не впутывала тебя в наши отношения, несмотря на то, что многое было, чего не должно было быть. Ты от меня никогда ничего не слыхал.
Довольно об этом. Ты, дусик, пожалуйста, не спеши сюда, раз тебе хорошо в Ялте, как ты пишешь. Живи и наслаждайся. И я тут ничего себе. Пьесу все-таки пиши. Теперь ты у себя, дома, тебе уютно, тепло, сиди, работай, забудь передряги последнего времени. Успокойся.
Я тебя как будто вышибаю из колеи, тяжелю твою жизнь. Прости мне, родной мой. Боже мой, если бы я умела, если бы я могла сделать тебе жизнь приятной, легкой, если бы я могла измениться — как бы я была счастлива, безумно счастлива! Ах, если бы я могла все тебе рассказать, все, что у меня на душе. Или, может, этого не надо? Надо молчать и носить в себе? Но если я этого не могу, если я хочу много и горячо говорить тебе о всем, о чем хочется говорить? Сколько раз я сдерживала в себе эти порывы. Все мне кажется, что ты осмеешь, не поймешь меня, и я смущалась и молчала.
Стоят чудесные дни, свежие, солнечные, воздух необычайно чистый, звонкий, и чувствуется в нем непонятное обаяние, мягкая грусть, от которой больно на душе. Я ничего ровно не делаю и не хочу делать. Могу целыми часами сидеть и смотреть и прислушиваться. Быть с людьми мне тяжело. Я не знаю, что с ними надо делать. Хожу гулять, катаюсь в лодке.
Вчера были мама. Эля и Володя. Все тебе кланяются. Володя удил рыбу. Конст. Серг. в Москве. Егор взял у меня адрес Ивана Павловича. Ты мне ничего не говорил, что Егор хочет обучаться2. Мария Петр., кажется, не очень довольна его идеями. Я столовуюсь у Елиз. Вас. Егор спросил меня, когда мне представить счет всего съеденного. Видишь? А Вишневский думал прожить на даровщинку. Сейчас получила письмо от Икскуль. Кланяется тебе. Она вернулась с цинги3 и, если бы знала наш адрес, приехала бы ко мне.
Распорядись, чтобы из комнаты, где я лежала, опять бы сделали гостиную, а то приходит народ и эта комната производит неприятное впечатление. Попроси Машу.
Мария Петр, привезла тебе электрич. фонарик, такой, как я тебе показывала — помнишь?
Я собираюсь переехать в Москву, чтоб чинить зубы и быть дома. Если тебе нужно и если тебе хорошо, умоляю оставаться в Ялте. А что дальше будет — увидим. Напиши тогда, что тебе переслать отсюда.
Купальни все сняли, река стала красива, да и все здесь стало красивее, мягче, интереснее при осеннем солнце. Всюду вспоминаю тебя. Плотик пуст без тебя. Тебе все-таки приятно вспоминать Любимовку? Я всю мою жизнь не забуду ее… С твоим отъездом все здесь кончилось для меня. Целую тебя крепко,
Умоляю тебя, думай только о себе, о том, как тебе лучше, а обо мне не беспокойся совсем. Я как-нибудь поживу. Из-за меня не спеши в Москву. Мне не пришлось ехать с тобой. Что же делать!
Пиши мне в Москву, Красные ворота, д. Алексеевой, мне, лучше так.
Милый мой, хороший дусик, от тебя долго не было писем, дня три, сегодня пришло одно. У меня по-прежнему жара несноснейшая, хоть караул кричи. Вчера вечером первый раз за все время прошел дождик, чуть-чуть, минуты на три.
Посылаю тебе объявление, которое дала мне Маша1. Прочти его. Быть может, если там пруд велик, можно было бы купить десятинки две-три.
У меня насморк. Волосы лезут, как никогда не лезли, и кожа болит на голове. Погожу еще немного, и если не перестанет болеть, то обреюсь, т. е. обрею голову.
М. С. Смирнова просила купить для нее татарские туфли, а мерки мне не дала.
Приехав сюда, я все свои мелкие долги уплатил, но сам долга не получил, так что С. Т. Морозову не уплачу 5 тыс.2. Буду ему писать.
Про пьесу Найденова ничего не знаю. Какова она? Немирович очень холоден с ним почему-то и, как мне кажется и казалось, несправедлив к нему. Найденов, кстати сказать, как драматург, гораздо выше Горького.
Здесь настоящая засуха, полный неурожай. Учительница Мария Федоровна из Мелихова уезжает завтра, теперь она у нас. Бедовая стала.
Не сердись на меня, жена моя, не сердись, милая. Право, все не так скверно, как ты думаешь. Я приеду, мы будем вместе до декабря, потом я уеду и вернусь не позже марта, а после марта я весь твой, если только я тебе нужен.
Бог тебя благословит, целую тебя крепко и обнимаю. Я сильно по тебе скучаю. Кровохарканий не было ни разу — здесь в Ялте, в Любимовке же были почти каждый день в последнее время, хотя вес и прибавился.
Приедешь в Ялту? Поговори с Таубе.
Целую еще раз. Будь здорова и покойна, собака рыжая.
Сегодня удивительный день, дорогой мой. Тепло, солнечно, т.ч. лежала на балконе в одном платье. Утром гуляла, после завтрака ходила за грибами с М. П. и детьми, после чаю удили рыбу с Колей, отъезжала в лодке. Любовалась закатом, слушала вечерние звуки и дышала осенними ароматами. Вот тебе и весь день.
С последним поездом приедет Конст. Сергеевич.
Визитеры, значит, тебя уже одолевают? Но я пришла к тому убеждению, что это тебе нравится, и ты кокетничаешь, когда говоришь, что это злит тебя. Я права?
Я очень рада, что тебе так нравится в Ялте и что тебе так хорошо там. Сиди и не торопись сюда. Оставайся совсем в Ялте на всю осень — это тебе будет очень хорошо, и Альтшуллер будет доволен. Напиши мне, что он тебе сказал. Слышишь? Все напиши, заставь себя. Как твое настроение, твое самочувствие? Пиши больше о себе, умоляю тебя. Как ты перенес дорогу?
Навес над лодками снесли, и теперь свободно. Все мальчики в разговоре копируют тебя1. Хорошая погода меня немного подбодрила, а то тянет меня отсюда. Я очень привыкла быть с тобой. О будущем совсем не думаю, т. е., наоборот, очень много думаю. Я сильно седею и, кажется, старею. Или этого мужьям не говорят? Как ты думаешь?
За пьесу принялся? Не ленись, дусик, отбрось все в мире и пиши, засядь. Это будет хорошо. На другой день приезда К. С. читал вслух «На дне». Все решили, что 3-й и 4-й акты слабее. Восторгов не было. Мике совсем не понравилось2.
Как мне хочется приласкаться к тебе! Я рисую себе зиму с тобой и с нашим будущим пискуном.
Целую тебя крепко. Как тебе спится? Будь весел и не забывай меня.
Напиши подробно о Ярцеве3.
Кланяюсь всем.
Копия
«Аделаида Юльевна Рид Константин Людвигович Андреолетти помолвлены1. Тифлис. Август 1902».
Это прислано в Ялту на твое имя. Писем от тебя нет.
Я здоров. Сегодня ветер. Завтра буду писать. Надежда Ивановна уехала в Москву.
Дуся моя, вот уже 3 или 4 дня, как я не получаю от тебя писем. Не хочешь писать — твое дело, только поручи кому-нибудь извещать меня о твоем здоровье, умоляю тебя.
Вот уже четвертый день, как дует ветер, сухой, противный. Я наконец начинаю привыкать и уже сижу за своим столом и кое-что пописываю. Кровохарканий не было. Но зато насморк отчаянный. Пью каждый день сливки, довольно хорошие. В городе не бываю.
Маша уезжает в Москву 4 сентября. Едим арбузы и дыни, винограда же еще нет; есть плохой.
Здесь Карабчевский.
Радость моя, не терзай меня, не мучай понапрасну, давай о себе знать почаще. Ты сердита на меня, а за что — никак не пойму. За то, что я уехал от тебя? Но ведь я с тобой прожил с самой Пасхи, не разлучаясь, не отходя от тебя ни на шаг, и не уехал бы, если бы не дела и не кровохарканье. Долга я не получил, кстати сказать, а кровохарканья нет уже. Не сердись же, родная моя.
Ночью было прохладно, а сегодня утром опять жарко.
Когда переедешь в Москву? Напиши. Была ли у докторов? Что они сказали?
Целую тебя крепко, обнимаю мою радость, будь покойна и довольна и, умоляю, не сердись на своего мужа.
Я вчера не писала тебе, дусик мой милый. Это ничего? Что ты поделываешь? Хорошее ли настроение у тебя? Сел ли писать пьесу? Здоров ли? Я эти дни провела на людях. Вчера приезжали Симов с помощником1, Стахович, Вишневский и Влад. Ив. Художники и Конст. Серг. клеили макетки для «На дне» и мне велели рисовать подвал. Видела фотографии для пьесы, присланные Горьким2. Умно это он сделал. Много мотивов, гримов.
Вчера был жаркий день с двумя грозами. Ходила гулять с М. П. и детьми. Когда все съехались, мне стало невыносимо тяжело среди них, и я удрала к себе и поревела. Все пристают — отчего я кислая. К. С. рассказывал, как они были с Гиляровским в ночлежке3. К вечеру я немного отошла, подурила с Стаховичем, напевала с ним дуэты даже — все смеялись. Сегодня утром гуляла много с Влад. Ив. В 12 ч. приехала мама и тетя Лёля. Стахович и Вишн. уехали вчера; Вишн. вернулся сегодня. После завтрака все вместе гуляли, были на хуторах. Приезжала m-me Брокар. После обеда сидели у мамани, молодежь и дети танцевали и М. П. тоже. Вечером все уехали, и вот я одна. Устала. Рвусь в Москву, чтоб чинить зубы, и разобраться в квартире. Директора злят меня и уговаривают подождать недельку. Мне нужно заняться хоть чем-нибудь, а то сделаюсь мрачной и ты меня разлюбишь. Воронин и Борис шлют тебе привет и жалеют, что тебя нет здесь. Они сегодня поймали ершей 40. Все копируют твой тон. М. П. тебе кланяется. Ужасно желают видеть тебя здесь и мечтают, что ты здесь поживешь сентябрь и будешь писать. Мы бы с тобой были совсем одни в нашем флигеле. Тихо и спокойно. И ел бы ты один или со мной, как пожелаешь во время работы. Приставать к тебе не буду и буду кротка и мила. Не бойся меня. Завтра иду узнавать о землице.
Наташа Смирнова подарила мне этюд — аллею, и я рада: любуюсь на нее. Привези ей что-ниб. из Ялты и Мане тоже, хоть по паре туфель с кисточками. Письмо мое гадкое, но я очень устала, прости. Если бы я могла понять твои письма! В них столько противоречий. Кланяйся Мирову, Альтшуллеру. Что он тебе сказал?
Целую тебя всего, нежный мой, любимый. Скучно без тебя. Целую и обнимаю.
Два дня не было писем от тебя, дорогой мой! Ты не писал, или почта виновата — не знаю. Но мне скучно без твоих писем. Ты ровно ничего не пишешь о своем здоровье. Ты не хочешь, чтоб я беспокоилась о тебе? Думай, что хочешь, а мне пиши больше о себе, чтобы я чувствовала, как ты живешь там, в Ялте. У тебя какой-то беспорядок в душе. Мне так чуется.
День сегодня ясный, но холодный. Утром мне было не по себе, и я себе места не находила; слонялась. Здесь говорят, что я без тебя одиноко слоняюсь по саду, как Маша в 4-м акте в «Сестрах». На скамеечке слушала службу. Сегодня была обедня — две Наталии именинницы: Сапожникова и Смирнова.
Днем с Елиз. Вас. ездила на фабрику к директору и просила насчет землицы. Обещал хлопотать. Говорит, что место, кот. мы смотрели около Черкизова, очень хорошее, сухое и красивое. Если бы можно было оттянуть десятины у урядника — тебе бы там нравилось или нет? Еще посмотрю около Мамонтовской платформы1, мне говорили сегодня. У директора познакомилась с Боткиным, доктором, женатым на Третьяковой2, в купальне которого ты удил рыбу. Он славный, веселый, уютный и совсем не похож на доктора.
Весь день почти лежала у себя, свернувшись на chaise-longue, и даже не читала, просто лежала. Перед обедом сидела на плотике и любовалась солнечным закатом. Думала много о тебе. Ты удивительно подходишь к этой природе. Я так ясно чувствую и знаю все, что ты любишь. Знаю, какою ты меня любишь. Только я не всегда могу быть такой. Тебе жалко? А я верно говорю? Сад с каждым днем делается красивее по тонам. Хорошо здесь. Я мечтаю пожить здесь с тобой сентябрь.
Слышал ли ты, что Горький на свободе и будет в Москве3. Зимовать будет в Нижнем. Я рада за него.
До завтра, родной мой. Будь счастлив, здоров, не хандри. Целую тебя нежно и любовно.
Дусик мой, окунь мой, после долгого ожидания наконец получил от тебя письмо. Я живу себе потихоньку, в городе не бываю, беседую с посетителями и изредка пописываю. Пьесу писать в этом году не буду, душа не лежит, а если и напишу что-нибудь пьесоподобное, то это будет водевиль в одном акте.
Письма твоего Маша не давала мне1, я нашел его в комнате матери, на столе, машинально взял и прочел — и понял тогда, почему Маша была так не в духе. Письмо ужасно грубое, а главное несправедливое; я, конечно, понял твое настроение, когда ты писала, и понимаю. А твое последнее письмо какое-то странное, и я не знаю, что с тобою и что у тебя в голове, дуся моя. Ты пишешь: «А странно было ждать тебя на юг, раз знали, что я лежу. Явно высказывалось нежелание, чтобы ты был около меня, больной…» Кто высказывал желание? Когда меня ждали на юг? Я же клялся тебе в письме честным словом, что меня одного, без тебя ни разу не звали на юг… Нельзя, нельзя так, дуся, несправедливости надо бояться. Надо быть чистой в смысле справедливости, совершенно чистой, тем паче, что ты добрая, очень добрая и понимающая. Прости, дусик, за эти нотации, больше не буду, я боюсь этого.
Когда Егор представит счет, ты заплати за меня, я отдам тебе в сентябре. У меня такие планы: до начала декабря я в Москве, потом уезжаю в Nervi, там и в Пизе живу до Поста, потом возвращаюсь. У меня в Ялте кашель, какого не было в милой Любимовке. Кашель небольшой, правда, но все же он есть. Ничего не пью. Сегодня был у меня Орленев, была Назимова. Приехал Дорошевич. Виделся на днях с Карабчевским.
Писал ли я тебе насчет «Чайки»? Я писал в Петербург Гнедичу слезное письмо, в котором просил не ставить «Чайки»2. Сегодня получил ответ: нельзя не ставить, ибо-де написаны новые декорации и проч. и проч. Значит, опять будет брань3.
Ты же не говори Маше, что я читал твое письмо к ней. Или, впрочем, как знаешь.
От твоих писем веет холодком, а я все-таки пристаю к тебе с нежностями и думаю о тебе бесконечно. Целую тебя миллиард раз, обнимаю. Пиши мне, дуся, чаще, чем один раз в пять дней. Все-таки я ведь твой муж. Не расходись со мной так рано, не поживши как следует, не родивши мне мальчишку или девчонку. А когда родишь, тогда можешь поступать как тебе угодно. Целую тебя опять-таки.
Опять прошел день и опять ничего от тебя. Что это значит? Сильно удерживаюсь, чтоб не послать телеграмму, т. к. знаю, что ты этого терпеть не можешь и будешь ругаться. Но мне тяжело сидеть здесь одной и к тому же без писем. Здоров ли ты, дусик? Сердишься на меня и потому не пишешь? Я тебе противна, потому что ною? Ты отдыхаешь без меня? Мне всякие глупости лезут в голову, когда я не чувствую, что ты около меня, что ты любишь меня.
Сегодня чудесный день, т.ч. завтракали и пили чай на балконе. Утром я шаталась, лежала на балконе и читала. Днем ходила с Кирой и Игорем на фабрику за медом; принесли фунтик свеженького, вкусненького. После чая удила рыбу, но не клевала совсем. А хорошо было сидеть. Я наслаждалась. Ночь спала плохо. Не могла заснуть, потом мыши завелись и не дали спать, а под утро кошмары. Все я в море купалась.
Приехали сегодня Юрий Сергеевич из Харькова, с женой1, оба румяные, здоровые на вид, но она сильно страдает астмой. Мария Петровна здоровеет здесь и чувствует себя очень хорошо.
Мои кишки без клизмы совершенно не действуют, а вчера и сегодня даже клизма не помогла. Не знаю, что это. Не ем ничего лишнего и ем меньше. Волосы лезут сильно и седеют. Лезут по симпатии к тебе, вероятно. А ты мочи спиртом с нафталином. Ґ золоти, на Ґ бутылки. Делай это.
Как же ты меня зовешь в Ялту, раз ты сам говорил, что мне нельзя ехать? Не понимаю. Вообще ничего не понимаю.
К пасьянсам я охладела. Что с Ярцевым?2 Объясни. Что тебе сказал Альтшуллер? Я ничего здесь не знаю.
Скажи, чтоб Маша не писала на нашу квартиру, а то ее письмо лежало сколько дней. Ведь никто теперь не ездит. Надо писать к Красным воротам3.
Кланяйся матери и Маше, хотя я теперь, верно, в опале. Вероятно, имя мое избегают произносить. Целую тебя, моего дорогого, скучаю без тебя адски. Пиши мне чаще, умоляю. Мне жутко, когда ты не пишешь.
Милая моя собака, г-жа Адель, уезжая, просила дать ей какое-нибудь поручение к тебе, и вот я посылаю часть того, что должен был бы сам привезти. Боюсь, как бы она не измяла или не рассердилась на меня за то, что я даю ей так много вещей.
По вечерам в Ялте уже холодно. Обидно становится, что лето уже прошло. Ты с удовольствием удишь рыбу, по целым часам сидишь неподвижно? Ты, значит, становишься такою, как я. Целую тебя, мою дусю ненаглядную, и обнимаю.
Напиши, получила ли вещи, в исправности ли…
Сегодня пришли два твоих письма и открытка, милый мой! Спасибо, что не забываешь меня. Тебе, значит, сюда не хочется вернуться? А я-то, дура, мечтала. Отчего ты сразу мне не сказал, что уезжаешь совсем? Недаром я это предчувствовала. Отчего откровенно не сказал мне, что уезжаешь из-за кровохаркания. Это так просто и так понятно. Ты, значит, скрывал от меня. Как мне это больно, что ты относишься ко мне как к чужой или как к кукле, кот. нельзя тревожить. Я была бы спокойнее и сдержаннее, если бы ты был откровенен со мной. Ты, значит, находишь, что мы достаточно пожили вместе. Пора разлучаться? Хорошо. Я чего-то не понимаю во всем. Что-то, должно быть, случилось. Хотя твои письма и ласковы, но отчего меня дрожь пробирает, когда я их читаю по несколько раз.
Как мы с тобой чудесно жили здесь! Хоть бы одним словом ты вспомнил в письмах своих о прошлом месяце! Мне бы так было приятно.
Ты возненавидишь мои письма. А я не могу молчать. Так, не подготовившись — предстоит большая разлука с тобой, потому что осенью тебе никак нельзя приехать в Москву. Я бы поняла провести сентябрь в Любимовке.
Вообще получается чепуха из нашей жизни. Боже мой, если бы я знала, что я тебе нужна, что я тебе могу помогать жить, что ты чувствовал бы себя счастливым — будь я всегда при тебе! Если бы ты мог дать мне эту уверенность! Но ведь ты способен жить около меня и все молчать. И я иногда чувствовала себя лишней. Мне казалось, что нужна я тебе только как приятная женщина, а я сама, как человек, живу чуждая тебе и одинокая. Скажи мне, что я ошибаюсь, разбей меня, если это не так. Не думай, что я болтаю вздор, не думай, что я сердита на тебя, или обвиняю тебя в чем-нибудь. Ты единственный человек в мире для меня, и если я тебе делаю неприятности, то только бессознательно или когда у меня очень уж смутно на душе. Ты не должен винить меня. Ты человек сильный, а я ничтожный совершенно, и слабый. Ты все можешь переносить молча, у тебя никогда нет потребности поделиться. Ты живешь своей, особенной жизнью и на каждодневную жизнь смотришь довольно равнодушно. Как это ужасно, Антон, если все, что я пишу, вызовет улыбку у тебя и больше ничего, или, может, покажешь письмо это Маше, как и она сделала?
Прости мне, дусик мой, нежный мой, любимый мой, не раздражайся на тон моего письма. Пойми только хорошенько, и больше мне ничего не надо. Мне страшно тяжело и пусто без тебя. Я как потерянная и дальнейшую жизнь не рисую себе совершенно. Я знаю, ты не любишь таких писем. Скажи мне, что лучше: написать все так, как я сделала, или все сжать в себе и написать милое, внешнее письмо, а себя оставить в стороне? Как ответишь, так и буду делать. Целую тебя крепко и обнимаю и ласкаю дорогого моего. Будь счастлив.
Ко мне приехала Эля на три дня, и я с ней, верно, уеду в Москву. Мне тяжело здесь одной.
Милая моя жена, актрисуля, собака моя, здравствуй! Ты просишь ответа на вопросы, которые предлагаешь в своем последнем письме1. Изволь! Да, визитеры уже одолевают меня. Вчера, например, приходили с утра до вечера — и так, и по делам. Ты пишешь, что визитерство это мне нравится, что я кокетничаю, когда говорю, что это злит меня. Не знаю, кокетничаю или нет, только работать мне нельзя, от разговоров, особенно с незнакомыми, я бываю очень утомлен. Ты пишешь: «я очень рада, что тебе так нравится в Ялте и что тебе так хорошо там». Кто тебе писал, что мне тут так хорошо? Затем ты спрашиваешь, что мне сказал Альтшуллер. Сей доктор бывает у меня часто. Он хотел выслушать меня, настаивал на этом, но я отказался. Настроение? Прекрасное. Самочувствие? Вчера было скверно, принимал Гуниади, а сегодня — ничего себе. По обыкновению, кашляю чаще, чем на севере. Дорогу перенес я очень хорошо; было только очень жарко и пыльно. Ты седеешь и стареешь? Это от дурного характера, оттого, что не ценишь и недостаточно любишь своего мужа. Спится мне как всегда, т. е. очень хорошо, лучше не нужно. Ярцев был у меня вчера, весело болтал, хвалил землю, которую он купил в Крыму (около Кокоз); по-видимому, у него и в Благотв. обществе все благополучно, так как все разъяснилось и начальство увидело, что оно, т. е. начальство, было обмануто доносчиками.
Жарко, ветер, неистово дую нарзан. Сегодня получил от Немировича письмо2, получил пьесу от Найденова3. Еще не читал. Немирович требует пьесы, но я писать ее не стану в этом году, хотя сюжет великолепный, кстати сказать.
Маша получила сегодня письмо из Алупки от Чалеевой. Пишет, что ей скучно, что она больна и что ей читать нечего. Письмо невеселое.
Маша приедет в Москву 6 сентября, привезет вина. Дуся моя хорошая, узнай, не может ли полк. Стахович дать письмо (свое или от кого-нибудь) министру народного просвещения Зенгеру о том, чтобы приняли одного еврея в ялтинскую гимназию. Этот еврей держит экзамены уже 4 года, получает одни пятерки, и все-таки его не принимают, хотя он сын ялтинского домовладельца. Жидков же из других городов принимают. Узнай, дуся, и напиши мне поскорее.
Напиши о своем здоровье хоть два слова, милая старушка. Удишь рыбу? Умница.
Не знаю, хватит ли у тебя денег, чтобы заплатить Егору за обед4. Не выслать ли тебе? Как ты думаешь? Пиши мне, собака, поподробней, будь женой. У нас обеды хуже, чем были в Любимовке, осетрина только хорошая. Я ем гораздо меньше, но молоко пью; пью и сливки, довольно порядочные.
Дождя нет, все пересохло в Крыму, хоть караул кричи. Вчера был у меня Дорошевич. Говорили много и долго о разных разностях. Он в восторге от Художеств. театра, от тебя. Видел тебя только в «В мечтах».
Беру за хвост мою собаку, взмахиваю несколько раз, потом глажу ее и ласкаю. Будь здорова, деточка, храни тебя Создатель. Если увидишь Горького на репетиции5, то поздравь его и скажи — только ему одному, — что я уже не академик, что мною послано в Академию заявление6. Но только ему одному, больше никому. Обнимаю мою дусю.
Голубчик мой, Антонка моя дорогая! Я тебе написала вчера очень тяжелое письмо. Ты только не обвиняй меня, не сердись на меня, а, повторяю, пойми. Мне ведь некому сказать так все, все, что у меня на душе. Ты только не делай из всего свой обыкновенный вывод: «Ты, дуся, сердита на меня». Если бы я была сердита, я бы никогда не написала тебе так.
Пишу так, потому что меня гнетет моя слабохарактерность и мое ничтожество. Я ужасно хочу, чтоб тебе было хорошо, и вместе с тем вижу, что тебе от меня не лучше. Мне сейчас хочется стоять перед тобой на коленях и просить прощения.
Какой ты там в Ялте? Что ты делаешь? Я еще не привыкла быть без тебя.
Мне грустно, грустно. Ты счастливый. Ты всегда такой ровный, такой безмятежный, и мне иногда кажется, что на тебя не действуют никакие разлуки, никакие чувства, никакие перемены. Это не от холодности твоей натуры, не от равнодушия, а что-то есть в тебе одно, что не позволяет тебе придавать значение всем явлениям нашей каждодневной жизни. Ты улыбаешься? Я вижу твое лицо, когда ты читаешь мое письмо. Вижу твою улыбку, все твои морщинки, кот. я так люблю, и мягкие линии рта. Дорогой мой!
Пьесу начал писать? Борис Серг. кланяется тебе и говорит, чтоб ты не горевал — ерши не клюют. К. С. пишет mise en scХne «На дне». Воронин кланяется, да все о тебе спрашивают, спрашивают, отчего ты хотел приехать, а теперь уже не приедешь. Все кланяются. Сегодня я с Элей в лодке писала масляными красками пейзаж. Гуляла. Целую тебя крепко и люблю.
Отчего ты не получаешь моих писем, дуся? Не знаю. Я пишу тебе почти каждый день, редко пропускаю. Прежде писал в Тарасовку1, а теперь по твоему приказанию в д. Алексеева.
Ну-с, в эти последние 3—4 дня я был нездоров, кашлял, тянуло всего, а теперь как будто ничего, только кашель остался. Вообще здесь я кашляю больше, чем на севере. Ты пишешь: «Как же ты меня зовешь в Ялту, раз ты сам говорил, что мне нельзя ехать? Не понимаю. Вообще ничего не понимаю». Я звал тебя в Ялту и при этом писал, чтобы ты попросилась у Таубе и Штрауха. Не я говорил тебе, что тебе нельзя ехать, а доктора. Ты пишешь, что вообще ничего не понимаешь. Чего, собственно, не понимаешь? Я выражаюсь как-нибудь иносказательно? Я обманываю? Нет, нет, нет, дуся, это все нехорошо.
Получил письмо от М. С. Смирновой с фотографиями и от Лили2. Отвечать им едва ли я соберусь когда-нибудь; скажи им, что не пишу, потому что скоро приеду и увижусь с ними. Скажи, чтобы Мария и Наталия прислали мерки со своих ног, без мерок нельзя купить башмаков.
В Ялте жарко, дождей нет совсем, и, похоже, будто не будет, по ночам я обливаюсь потом. Чернила сохнут. А ведь завтра сентябрь! Деревья в саду не пропали, но и ни на один вершок не выросли.
Если урядник уступит свой участок, то все же у нас берега не будет. А без своего берега нельзя. Тогда уж лучше взять около Алексеевых, у уделов. Лучше же всего — подождать случая.
Пьесы Найденова еще не читал3. Как-то не тянет. Читаю богословские журналы и вообще журналы. Ну, будь здорова, дуся моя. Теперь я стал получать от тебя письма чаще, спасибо за это. Пиши же, не ленись, собака моя хорошая, девочка моя великолепная… Целую тебя и обнимаю много раз.
Я в Москве, дусик милый! Ужасно рада. Даже скверный воздух меня не расстраивает. Сейчас была в бане и смеялась. Там была компания развеселых немок, вероятно, хористок; они — ни слова по-русски, и объяснялись и рассчитывались с банщицей прекомично.
Я ехала с Элей и Володей. Волновалась, конечно, при виде поезда и людей. В Москве Эля поехала с вещами, а я с Володей по конкам. Ехали 50 минут. Мне нравилось. Ехали по Садовой и по Покровке до Ильинск. ворот, а потом пересели и прямо до нашего переулка. Дома Маша1 мне обрадовалась неистово. Ждала меня Тамара Адель, привезшая пакет и корзинку винограда, кот. мне посылает ее мать и кот. очень вкусен. Немного неловко, что ты дал им везти такой большой пакет. Маша могла бы привезти. Мне совестно стало, по правде сказать.
Понюхавши московского воздуха, мне вдруг захотелось пожить студентом, есть впроголодь, ходить в театр на галерку и ощущать легкость в движениях и во всем теле. Очень уж я долго жила барыней, как пава какая-нибудь. Надоела мне сытная еда, регулярная, скучная. Отпустили меня дня на два, чтоб испробовать себя. Послезавтра пойду по докторам. Пойду к Чемоданову, к Таубе, может, и к Штрауху. За харчи М. П. не разрешила мне платить2, мы долго с ней беседовали. Она вообще очень сердечна.
Погода стояла славная, воздух чудный. Вчера приезжали Роксанова с мужем3, довольные, веселые, энергичные; был Москвин, удил рыбу, но плохо. Все тебе кланяются.
Отчего, дусик, у тебя душа к пьесе не лежит? Если бы ты мне все написал! Настроение у тебя скверное, правда? Что за фантазия, что я хочу расходиться с тобой? Чем это навеяно? Неужели нашим мирным любимовским житьем? Если и были маленькие эпизоды, то что это доказывает? Ведь мы же люди, а не бескровные существа. Успокой меня, что это все одни фантазии, и больше ничего. Куда ты меня гонишь от себя? Зачем эти намеки? В шутку? Этого не надо. Завтра напишу толковее. Устала и взволнована.
Целую твою, т. е. мою дорогую голову, глаза, всего, всего.
Милая моя, родная, опять я получил от тебя странное письмо. Опять ты взваливаешь на мою башку разные разности. Кто тебе сказал, что я не хочу вернуться в Москву, что я уехал совсем и уже не вернусь этой осенью? Ведь я же писал тебе, писал ясно, русским языком, что я приеду непременно в сентябре и буду жить вместе с тобой до декабря. Разве не писал? Ты обвиняешь меня в неоткровенности, а между тем ты забываешь все, что я говорю тебе или пишу. И просто не придумаю, что мне делать с моей супругой, как писать ей. Ты пишешь, что тебя дрожь пробирает при чтении моих писем, что нам пора разлучаться, что ты чего-то не понимаешь во всем… Мне кажется, дуся моя, что во всей этой каше виноват не я и не ты, а кто-то другой, с кем ты поговорила. В тебя вложено недоверие к моим словам, к моим движениям, все тебе кажется подозрительным — и уж тут я ничего не могу поделать, не могу и не могу. И разуверять тебя и переубеждать не стану, ибо бесполезно. Ты пишешь, что я способен жить около тебя и все молчать, что нужна ты мне только как приятная женщина и что ты сама как человек живешь чуждой мне и одинокой… Дуся моя милая, хорошая, ведь ты моя жена, пойми это наконец! Ты самый близкий и дорогой мне человек, я тебя любил безгранично и люблю, а ты расписываешься «приятной» женщиной, чуждой мне и одинокой… Ну, да Бог с тобой, как хочешь.
Здоровье мое лучше, но кашляю я неистово. Дождей нет, жарко. Маша уезжает 4-го, будет в Москве 6-го. Ты пишешь, что я покажу Маше твое письмо; спасибо за доверие. Кстати сказать, Маша решительно ни в чем не виновата, в этом ты рано или поздно убедишься.
Начал читать пьесу Найденова. Не нравится мне. Не хочется дочитывать до конца. Когда переедешь в Москву, то телеграфируй. Надоело писать чужие адресы. Удочку мою не забудь, заверни удилище в бумагу. Будь весела, не хандри, или по крайней мере делай вид, что ты весела. Была у меня С. П. Средина, рассказывала много, но неинтересно; уже ей известно, как ты болела, кто около тебя был, а кто не был. Старуха Средина1 уже в Москве.
Если будешь пить вино, то напиши, я привезу. Напиши, есть ли у тебя деньги, или обойдешься до моего приезда. Чалеева живет в Алупке; дела ее очень плохи.
Ловим мышей.
Напиши, что ты делаешь, какие роли повторяешь, какие учишь вновь. Ты ведь не ленишься, как твой муж?
Дуся моя, будь женой, будь другом, пиши хорошие письма, не разводи мерлехлюндии, не терзай меня. Будь доброй, славной женой, какая ты и есть на самом деле. Я тебя люблю сильнее прежнего и как муж перед тобой ни в чем не виноват, пойми же это наконец, моя радость, каракуля моя.
До свиданья, будь здорова и весела. Пиши мне каждый день непременно. Целую тебя, пупсик, и обнимаю.
Сейчас вернулась от мамы, дорогой мой, где и обедала с дядями, Володей и Николашей, а мама приехала вечером из деревни от Шлиппе. Там, т. е. у мамы, богема в полном разгаре — темпераменты кипят, говорят громко, хохочут громко, д. Саша не смолкал за весь вечер. Эля и т. Лёля тоже были, и все шумели чрезвычайно; мне это было дико после благовоспитанной Любимовки, но нравилось. Я все-таки люблю дух нашего дома. Не нытики, хотя вспыльчивы и кипятливы, но все искренно любят друг друга и помогают друг другу, и не чувствуешь шпилек или чего затаенного. Дух у всех бодрый, хотя ни у кого гроша за душой.
Утром сегодня Эля и Маша перетаскивали мебель, и я устроила, как писала, — очень уютно и удобно. Потом сидела одна, читала, потом пришел Влад. Ив., много говорила с ним о себе как об актрисе. О тебе много говорили. Пришел д. Саша, и они проводили меня до мамы.
Завтра иду к Штрауху. Если он и Таубе разрешат поездку и если не займут на репетициях, то могу приехать в Ялту, хотя запугивают меня; а я уже нахворалась и побаиваюсь катать. Завтра напишу, что скажут.
Меня мучает, почему ты откладываешь писать пьесу? Что случилось? Так дивно все задумал, такая чудесная будет пьеса — гвоздь нашего сезона, первого сезона в новом театре! Отчего душа не лежит? Ты должен, должен написать ее. Ведь ты любишь наш театр и знаешь, какое ужасное огорчение будет для нас. Да нет, ты напишешь.
Когда увижу Стаховича — не знаю. Напишу ему1.
Отчего ты думаешь, что будет брань по поводу постановки «Чайки»?2 Никогда.
Была Щепкина-Куперник без меня, ей тебя нужно. Был Шехтель, думал, что я в Москве. Мне не хочется ехать в Любимовку. Поживу несколько дней, возьму багаж и уеду или в Ялту или в Москву. Я в Москве повеселела, отлично спала, встала бодрая и не тоскую о чудном воздухе, хотя в Любимовке очень хорошо. Жаль, что я не попросила прислать с Машей бочоночек винограда — такой вкусный, кот. привезла m-me Адель. А винограду я ем порядочно.
Спи спокойно, дусик милый, и почувствуй мой нежный поцелуй на своих губах и щеках и глазах. Как волосы?
Иду спать. Будь здоров и весел.
Посылаю мерку ноги М. С. Смирновой для туфель. Длина всей мерки — сбоку ноги, длина до надреза — ступня. Привези подлиннее, и художнице3 тоже. Целую крепко. Поцелуй мамашу. На днях напишу ей.
Дусик милый, была я сегодня у Штрауха, и он глазам своим не поверил, что это я — так я поправилась, по его словам. Он все смеялся, глядя на меня. Смотрел меня и сказал, что все рассосалось и никакой опухоли нет, сказал, что могу жить и делать, что хочу, но только не жить праздно. Кишками остался недоволен. Таубе сейчас за границей. Если, несмотря на прежнюю подвижную жизнь, кишки все-таки будут бездействовать, то обращусь к Таубе. Спрашивал про тебя. Очень недоволен письмом Немировича, и я с ним согласна1. Бестактно. Штраух много говорил по этому поводу. Поражен был моим бронзовым цветом лица и сказал, что я удивительно здоровая женщина. Ты доволен? Сына тебе хорошего подарю к будущему году. Ты пишешь, что если у нас будет дите, то тогда я могу поступать, как хочу. Значит, я тебе больше не буду нужна? Что это ты изрек?
Штраух только советует бросить эту квартиру. Я, говорит, скажу Вере Ивановне2, чтоб она разрушила контракт. Но квартиры в Москве необычайно дороги. Влад. Ив. ищет и не может найти. Сегодня в конке встретила Самарову. Утром был Членов, потом жена нашего шафера Алексеева3. Она очень симпатичная, занимается переводами и хочет переводить Чехова для Америки. Там сильно интересуются русской литературой. И гонорар будешь получать, кот, буду брать я, т. к. ты его игнорируешь. Ты позволяешь? Алексеева хотела сегодня писать тебе. Ответь, пожалуйста, ей, и мне сообщи свой ответ. И будь добр, не отказывайся. Когда ты думаешь приехать? Или не думаешь? Посылаю записку Конст. Серг., у которого был Киричко и говорил о землице4. Ужасно дорогая арендная плата. Каргашино — это где мы были. В Болшеве посмотрю на днях. На хуторах, говорят, продаются 4 дачи, кот. можно бы снести. Только берег очень высокий. Удобно ли это? Напиши мне, дусик.
Членов много ездил и занимался романчиками; мечтает жить так с любимой женщиной, как мы с тобой, т. е. чтоб она работала, и съезжаться на несколько месяцев. Была Ольга Мих., Эля, вечером пришла мама и приехала Дроздова, кот. завтра утром переедет ко мне на несколько дней, пока найдет комнату. Заходил Влад. Ив. узнать результат визита к Штрауху. Я его побранила за письмо, он защищался. Завтра я позвала его обедать, а потом пойдем смотреть репетицию «Власти тьмы». Начнут репетировать Горького5. Я буду играть или Василису или Настю6.
Я радуюсь увидеть Машу. Привезет ли она мое остальное белье? Если нет, привези ты, дусик. Если бы я знала, что ты едешь на долгий срок, я бы все уложила с тобой. Зачем ты меня обманывал, говоря, что едешь на несколько дней? Я ведь все равно не верила и говорила это тебе. Мне нужно всегда говорить правду, всегда, — тогда я не буду нервить и все пойму. И приставать не буду. Как это ты меня не раскусил до сих пор с этой стороны? Неужели у тебя шаблонный взгляд на вздорность женщины? Прости и меня за нотации — больше не буду. 4-ого утром поеду в Любимовку и 5-ого вернусь совсем. Распрощусь с местами, где мне было так удивительно хорошо.
Не забудь привезти мне свои книжки, ты обещал мне. Мне сдается, что ты теперь засядешь писать, и когда втянешься, то приедешь.
Целую тебя крепко. Ешь и спи как следует. Не скучаешь без меня? Будь, дусик, мягкий, милый, нежный, каким был в Любимовке. Не сердись на меня и прости мне. Целую всего тебя горячо, горячо.
Оля, прелесть моя, дуся, вчера получил твое великолепное письмо, прочел и успокоился. Спасибо тебе, родная. Я живу помаленьку, приеду, вероятно, 20 сентября, если не случится чего-нибудь; если случится, тогда попозже приеду.
Маша уезжает завтра, мне теперь будет скучно. А у меня совсем нет аппетита, ем мало, сравнительно с прежним (любимовским) очень мало. Писем получаю еще меньше.
Целую мою жену великолепную, обнимаю. Пиши хоть через три дня в четвертый. А когда я начну адресовать свои письма не на Красные ворота?
Я что-то два дня, кажется, не писала тебе, дусик мой родной. Прости мне все мои «странные» письма, умоляю тебя. Никогда не допускай мысли, что мне кто-нибудь может наговорить на тебя. Это слишком чудовищно. Нет такого человека, кот. мог бы вложить мне недоверие к тебе. Не считай меня низкой. Писала то, что меня мучило; если писала непонятно, то потому, что чувствую себя виноватой, чувствую, что не так живу, как надо. Не могла примириться с твоим отъездом и черт знает что в голову лезло. Умоляю — не волнуйся из-за меня, не стою я этого. Даю тебе слово, что буду весела, мягка и приятна.
Сегодня приехала совсем в Москву. Вчера уехала в Любимовку. Я ужасно к ней привязалась, т. е. к месту. Сегодня был теплый, солнечный летний день. Я с любовью обошла все местечки, где ты сиживал, всплакнула. Вспоминала, как мне было там блаженно хорошо. Много в душе пробежало. Деревья стоят все желтые, красивые, река темная, даль мглистая, воздух звонкий, доносилось пение из церкви (Близ. Вас. именинница). Сложила удочку. Весь день шаталась. В 6 ч. уехала. Именинный обед был у Штекер, т. к. у мамани в доме больная — жена Юрия Серг. ужасно страдает астмой. Взяли с меня слово, что я буду приезжать. Повезу Машу, завтра она приедет. Я ей поставила цветы в комнату. Пожалуйста, не думай, что я Машу обижаю, и не оправдывай ее. Я не зверь, а Маша далеко не тот человек, кот. даст себя в обиду. Она сильнее меня. А я кажусь такой, потому что говорю громко и кипячусь. Не относись ко мне с недоверием.
Иду спать, голова трещит. Поставила клизму из одного прованского масла, а то кишки не действуют. Устала, т. к. разбиралась и много волновалась. Целую тебя крепко, крепко. Не осуждай меня.
Дусик мой хороший, пишу я тебе, и мне кажется почему-то, что письма мои не доходят до тебя, — и потому нет охоты писать. Когда я начну адресоваться на Неглинный? Этот адрес на дом Алексеева представляется мне крайне туманным, в чем, конечно, я и ошибаюсь.
У меня бывает Суворин, который теперь в Ялте. Сегодня он уезжает. Бывают Миролюбов и Дорошевич.
Пиши мне побольше. Я отдал г-же Адель твои вещи потому, что она сама просила.
Ну, дусик, переменяй же адрес. Жара здесь невозможная, дождей нет и, похоже, не будет. Я замучился, можно сказать.
Храни тебя Бог. Целую и обнимаю.
У меня народ непрерывно, писать нет возможности.
Телеграмма
Пиши Москву.
Крокодильчик мой, жена моя необыкновенная, не приехал я в Москву вопреки обещанию вот почему. Едва я приехал в Ялту, как барометр мой телесный стал падать, я стал чертовски кашлять и совершенно потерял аппетит. Было не до писанья и не до поездок. А тут еще, как нарочно, дождей нет и нет, хоть погибай, душа сохнет от жары. Хотел было принять по обычаю Гуниади Янос, но сия вода оказалась в Ялте поддельной, и у меня ровно два дня от нее были перебои сердца.
Видишь, какой скучный твой муж! Сегодня, чувствую, мне гораздо легче, но дождя нет, и не похоже, что он будет когда-нибудь. Поехал бы в Москву, да боюсь дороги, боюсь Севастополя, где придется сидеть полдня. А ты не приезжай сюда. Мне неловко звать тебя сюда в знойную пыльную пустыню, да и нет особенной надобности, так как мне уже легче и так как скоро я приеду в Москву.
100 р. за десятину — это сумасшедшая цена, нелепая. Брось, дусик, осматривать дачи, все равно ничего не выйдет. Будем ждать случая, это лучше всего, или будем каждое лето нанимать дачу.
Про какое письмо Немировича пишешь ты? Письмо к Штрауху? Какое? В чем дело?1
В случае, если захочешь приехать в Ялту, то привези плевальницу (синюю, я забыл ее), pince-nez; рубах не привози, а привези фуфаечное белье, егеровское.
Суворин сидел у меня два дня, рассказывал разные разности, много нового и интересного — и вчера уехал. Приходил почитатель Немировича — Фомин, читающий публичные лекции на тему «Три сестры» и «Трое» (Чехов и Горький), честный и чистый, но, по-видимому, недалекий господинчик. Я наговорил ему что-то громоздкое, сказал, что не считаю себя драматургом, что теперь есть в России только один драматург — это Найденов, что «В мечтах» (пьеса, которая ему очень нравится) мещанское произведение и проч. и проч. И он ушел.
Пишу тебе твой собственный московский адрес, так как ты, если верить твоему последнему письму, уже перебралась в Москву. И великолепно.
Целую мать моего будущего семейства и обнимаю. Скажи Вишневскому, чтобы он написал мне строчки две о том о сем.
Делаю salto mortale на твоей кровати, становлюсь вверх ногами и, подхватив тебя, перевертываюсь несколько раз и, подбросив тебя до потолка, подхватываю и целую.
Дорогой мой Антон, что ты поделываешь? Каким это моим письмом ты остался так доволен? Что же в нем хорошего?
А если бы ты знал, сколько я читаю в твоих письмах! Как я всего тебя чувствую в них!
Значит, ты приедешь к 20-му, а то и позднее. А по-моему, тебе не надо осенью приезжать в Москву. Перетерпи, дусик, а там что Бог даст, может, лучше так. А я среди зимы возьму отпуск. Подумай, милый мой, и не приезжай сюда в слякоть. Был бы смысл прожить здесь сентябрь. Раз этого нельзя, то что же делать. Покоримся.
Сегодня Горький читал сам пьесу. Волновался страшно и несколько раз плакал. Он выглядит нехорошо, кашляет и ужасно нервен. Были: Л.Андреев, Найденов, Чириков, Пятницкий, Шаляпин.
Как тебя не хватало!
Все кланяются тебе и спрашивали о тебе. Вся труппа была в сборе. Вечером беседовали о пьесе. Были все те же. Горький много и приятно говорил.
Стаховичу говорила о еврейчике1. Он завтра уезжает в деревню, и говорит, что письмом этого нельзя устроить. Если бы он был в Петербурге, то поговорил бы с кем следует и был бы рад быть тебе полезным. Морозов говорил мне, что ты отказался быть пайщиком. Он огорчен и говорит, что если это только денежное затруднение, то об этом не может быть и речи. Дорого, чтоб ты был сосиетером, а деньги ты можешь внести, когда хочешь. Он боится, что у тебя есть другая загвоздка, почему ты не хочешь быть в нашем театре. Ответь мне на это, будь добр.
Напиши мне, какая дума царит в твоей голове?
Мне ужасно противна наша квартира, и теперь еще больше по воспоминаниям. Была Мария Григорьевна Средина. Мне очень тоскливо. На людях оживляюсь и волнуюсь. А в общем все чепуха. Отчего ты мало ешь? Это нехорошо, постарайся есть побольше, порадуй меня. Целую тебя, дусик мой единственный.
Принес ли гурзуфский учитель томик моего Скитальца?
7-ое сент. [1902 г. Москва]
Как я буду жить без тебя, родной мой?! Никак не пойму, и не рисую себе, и не привыкну. А самое лучшее, кажется, не писать сегодня, т. к. хорошего не напишу.
Вообще буду писать только о внешней жизни и о фактах.
Сегодня была на экзамене1. Удивительные есть нахалы. Некоторые просто показывали процесс чтения и больше ничего. Одна просила разрешения импровизировать прозу. Конечно, это была приготовленная импровизация. Было и жалко и смешно. Особа двигалась по эстраде, ходила и изображала девочку в институте после смерти матери. Особа была не молодая и южанка, и некрасивая и неизящная. Приняли одного, кончившего низшее технич. училище где-то. Он отлично прочел «Ворону и лисицу». Никогда не играл. Говорит: что-с, да-с, нет-с. Очень много читал, читает твои рассказы вслух, играет на гитаре, на балалайке, поет, и на скрипке играет. Он очень симпатичный. Приняли Асланова (племян. Вл. Ив.), модный молодой человек, хорошо прочел «Лжеца»2.
Я играю Настю в «На дне». Костылев — Бурджалов, Василиса — Муратова, Клещ — Загаров, Анна — Савицкая, Сатин — Конст. Серг., Актер — Тихомиров, Лука — Москвин, Наташа — Андреева, Кривой Зоб — Судьбинин, татарин — Вишневский, Бутарь — Грибунин, Квашня — Самарова, Бубнов — Лужский, Алешка — Адашев, Васька Пепел — Харламов3. Это ужасно, что после «Мещан» сейчас же — «На дне». Если бы была твоя пьеса! Отчего ты не начал ее писать в Любимовке! Ты был в таком чудесном настроении. Как было хорошо! Как я была счастлива с тобой. Теперь у тебя ялтинская физиономия? Не люблю.
Сегодня были Малкиели, Членов, Вишневский, m-me Коновицер с братом, мама.
Целую тебя и люблю тебя, тебя одного. Антон, надо всегда молчать, что бы ни было на душе? Все люди должны так делать?
Сегодня, дуся, стало прохладно, дышится легко, и здоровье мое можно назвать великолепным. Сегодня даже есть хотелось.
Получил письмо от Валерии Алексеевой с просьбой — разрешить ей для Америки перевод моих рассказов. Ты, помнится, уже писала мне об этой нелепости1. Разрешить ей я не могу, так как, кажется, разрешил уже другим; да и она может переводить без разрешения.
Ищешь квартиру? Напиши, как и что.
На дождь похоже, но, кажется, дождя не будет. Просто хоть караул кричи.
Будь здорова, моя милая воробьиха. Целую тебя, дусю мою ненаглядную.
Представь, дусик, — сегодня выпал снег, т. е. выпал и пропал, но курьезное было зрелище — при зеленых деревьях.
Днем сегодня я была у Саши Средина. Шла пешком и ехала на конке. У них славная, светлая квартирка, просторная и уютная на Остоженке, в переулке. Детка у них очень славная — толстая, свежая, аппетитная девчонка. Вообще мне у них понравилось. Они еще разбираются, устраиваются. Мария Григорьевна здесь гораздо лучше и отношения у них наладились, как пожили одни, без родственников. Саша показывал этюды. Есть интересный портрет, но во всем преобладает как будто серый оттенок. Обедала у них. Потом вместе с ними отправилась к маме, где была и Надежда Ивановна. Бедная старушка выглядит нехорошо, похудела. Когда она ехала из Ялты, у нее в вагоне сделался приступ подагры, и она не могла выйти на станции, где ее ждал Саша. Она живет в том же доме, где и мама, у наших общих знакомых, внизу. У мамы не может поселиться из-за лестницы. Вечером мама пела, а я лежала на диване. Володя пел, и пел хорошо; у него гораздо меньше слащавости. Я с мамой поиграла в 4 руки Бетховена и была очень довольна. Мама с Володей пели дуэт. И я бы попела, да сделалась нездорова и на репетицию «Сестер» не пошла сегодня и завтра буду полеживать, хотя завтра первая репетиция «На дне».
Завтра день моего рождения, и у меня будут обедать мои. Вот и сегодняшний день прошел, наступит завтрашний. Дядя Карлун перечитывает твой «Сахалин» и велел тебя еще раз расцеловать за него.
И я тебя целую и говорю спокойной ночи, дусик милый. Пиши больше о себе, умоляю тебя. Пиши все. Кто это меня уверял, что едет на несколько дней в Ялту, и кто этому не верил? И кто оказался прав?
Целую крепко тысячи раз.
Милый мой карапузик, насчет еврейчика не хлопочи1, он уже учится в гимназии. У нас дождя нет и нет, и не похоже, что он будет когда-нибудь. Воды нет. В воздухе взвешена невидимая пыль, которая, конечно, делает свое дело. Но все же я поправился, мне гораздо легче; кашляю меньше, и уже хочется есть.
Я отказался быть пайщиком у Морозова, потому что долга не получил и, по-видимому, не скоро его получу или совсем не получу. Быть же пайщиком только номинально, по названию я не хочу. Ты артистка, получаешь ты меньше, чем заслуживаешь, и потому ты можешь быть пайщицей в кредит, ну а я нет.
Ходишь ты теперь пешком или ездишь на извозчике? Бываешь в театрах? Вообще что поделываешь? Что читаешь? Если кто-нибудь поедет в Ялту, то пришли плевальницу и очки.
В этом году я непременно поеду за границу. Здесь зимовать по многим причинам я не могу.
А позволил ли Штраух тебе иметь детей? Теперь же или после? Ах, дуся моя, дуся, время уходит! Когда нашему ребенку будет полтора года, то я, по всей вероятности, буду уже лыс, сед, беззуб, а ты будешь, как тетя Шарлотта2.
О, если бы дождь! Подло без дождя.
Целую мою старушку и обнимаю. Пиши мне, не ленись, снисходи. Когда кончится постройка театра? Напиши, дуся.
Дорогой мой, милый мой, как мне хочется понежничать с тобой, приласкаться. Не могу тебе высказать, как мне обидно, что ты был так суров и не взял меня с собой. Я бы за тобой ходила, пока ты был нездоров, развлекала бы тебя, хотя не знаю, что бы могло тебя развлечь, серьезный ты мой человек. Я думаю, твое нездоровье в связи с грозой, во время которой ты сидел в купальне.
Я эти дни сижу дома, полеживаю, хотя мало. Сейчас к вечеру почувствовала, что я простужена — насморк, горло не в порядке. Пришла из Большого театра с «Гугенот», у мамы была ложа. Хотели с Володей послушать наших знакомых, дебютирующих в «Фаусте» в Частной опере, и пошли туда, но оказалось, что они не поют сегодня, т.ч. мы прошли в Большой. Я прослушала половину и ушла. На дворе мокрый снег.
Вчера у меня обедали мои, была и бабушка. Николаша мне достал чудесный маленький инструмент, совсем новый, с фабрики, за 12 р. в месяц. Жаль, что не могу его купить. Надо сейчас 200 р. и потом по 20 р. в месяц. Это не пианино, а маленький рояль. Он отлично стал в столовой и оживил комнату. Вечером вчера сидел Конст. Серг. очень долго, пришел осведомиться о здоровье, испугался, что я послала записку относительно нездоровья. Говорил, что как режиссер томится по твоей пьесе. Горький, говорит, сильный, яркий, но надоедает скоро, т. е. приедается, нет твоей глубины. Тебя как-то не исчерпаешь. Я уверена, что ты, как почувствуешь себя лучше, сядешь писать.
Письма твои все получаю и целую крепко, крепко моего дорогого мужа. Как мне трудно без тебя! Я какая-то бесприютная без тебя. Когда мы будем вместе, голубчик мой?! А все-таки умоляю не ездить на октябрь в Москву. Перетерпи, дусик, лучше будет. Ты это должен понять. Ведь осень в Ялте приятная. А мы с тобой еще поживем, увидишь. Отчего ты мне не прислал с Машей сладкого винца? Я его люблю. Спи спокойно. Я к тебе приду во сне и поцелую нежно и шепну кое-что на ушко. Хочешь? Спасибо за salto mortale. Отвечаю тем же. Целую, обнимаю.
Как я счастлива от твоего сегодняшнего письма, дорогой мой! Значит, тебе легче, слава Богу. Как это мучительно думать о тебе и знать, что тебе нехорошо и не ешь ты опять.
У меня сильный насморк, адский, глаза выворачивает, приму хины и завтра тоже. Лихорадит. Маша вернулась с совета1 и просила тебе передать, что деньги она получила. Вечер сидела я одна и музыканила.
Днем заходил Вишневский. Он тебе будет писать. Все радуется, как хорошо дело ведет и дешевле все устраивает2. Вспоминали Любимовку. А ты ее не забыл? Надо будет с Машей съездить туда.
Завтра пойду на репетицию, а то без меня размечали первый акт. Надумываю фигуру Насти. Трудновато будет. Пробовала сегодня. Театра я еще не видала3.
Сегодня утром шаталась с Машей по магазинам, покупали то да се.
Мне хочется быть с тобой. Из бывшей столовой вышел славненький кабинетик, и я мечтаю, как бы мы с тобой посиживали на диване и чтобы твоя голова была бы близко от моего лица или бы я у тебя под мышкой лежала. Я бы тебя гладила, целовала, понежила бы. Хочешь, Антончик? Помнишь, как мы леживали в Любимовке, в моей комнате на тахте, и солнышко заходило, и так все было мирно, тихо и так чудесно освещено? Помнишь? Как было хорошо.
Отчего ты так против переводов? Тебе ведь все равно, а гонорар бы получал. Ответь потолковее Валерии Алексеевой. Она славная.
Ну, дусенок мой, надо идти греться в постель и принимать хину. Кончаю, до завтра.
Тебе не скучны мои письма? Т. к. у меня в голове одна преобладающая мысль, то все кругом как-то стушевывается, и я равнодушна ко всему почти и оттого пишу скучно и однообразно. Целую тебя и ужасно хочу видеть твою улыбку и твои глаза. Будь здоров, дусик, родной мой. Обнимаю горячо, целую ухо и затылочек.
Милая моя, дуся, ты пишешь, что 9-го сентября было твое рождение. Отчего же я не знал этого? Поздравляю мою новорожденную и конечно извиняюсь, так как ничего больше не остается, как только извиняться. В своем последнем письме ты, между прочим, упрекаешь меня за то, что я обманул тебя, остался в Ялте. Но разве я мог приехать? Ведь я кашлял неистово, зверски, всего меня ломало, я злился и скрипел, как старый воз с неподмазанными колесами. У вас снег, а здесь погода мерзкая, ни капли дождя, дует сухой пыльный ветер, по вечерам очень холодно. И вот теперь изволь решать вопрос, здесь ли мне оставаться или в Москву ехать.
Л. Средин приехал, был у меня. Скоро в Москву прибудет Миролюбов, побывает у тебя. Вероятно, и я скоро приеду, так как сидеть здесь невесело, да и все равно надо уехать, как ни финти. Кровохарканья не было ни разу.
Ты пишешь, что, по словам Штрауха, ты уже выздоровела, а между тем не ездишь на извозчике, все ходишь пешком. Почему это так? Или выздоровела, да не совсем?
Пиши о здоровье подробней — об этом просил и прошу настойчиво, на основании законов, по которым жена должна быть на повиновении у мужа.
Дусик мой, целую тебя в лоб и затылок, скучаю без тебя отчаянно. Веди себя хорошо, не простуживайся, не хандри. Бог тебя благословит.
Дусюка моя, вчера я не писала тебе. Ты не сердишься? Ужасно хочу тебя видеть, говорить с тобой, слышать твой голос, видеть твою улыбку. А тебе хочется меня видеть? Мне кажется, что целая вечность прошла со дня нашей разлуки.
Вчера я была в первый раз на репетиции в этом противном помещении1. Пока все смотрю по сторонам, привыкаю. Разбирались в 1-м акте, сегодня уже горячо поработали, только не я, т. к. не нашла еще Настю. Тончики наклевываются у Самаровой, Москвина, а пока еще темно. Влад. Ив. ведет пьесу. Конст. Серг. пока отсутствует эти дни. После репетиции Вл. Ив. водил меня в новый театр, и я пришла в восторг. Чудесный театр! Удобный, симпатичный2. Если приедешь, поведу тебя. Тебе понравится непременно. Какие славные уборные! Фойе дамское и мужское. Удивительно хорошо. А главное, чисто будет благодаря Вишневскому, твоему другу.
Вечером у нас были Бунин, Найденов, Дроздова, Членов. Средины сидели недолго, и Ваня. Найденов пока неинтересен. Не знаю, что будет потом. Спрашивал, каково твое мнение о его пьесе. Я молчала, а Маша лавировала. Всё спрашивает о твоей пьесе.
Сегодня вечером у меня была репетиция «Дяди Вани», т. е. чтение. Влад. Ив. привез Петрову — Соню, и Чайку она могла бы играть. Вишневский тоже был. Читали все ее сцены. Она мне очень понравилась. Очень глубоко чувствует, голос приятный, мягкий, лицо нервное, и последний монолог говорит, как тебе нравится. Страшно очаровываться, а хорошо очень. Не знаю, как будет со сцены. Ты должен ее послушать. Она славная и с каким-то благоговением относится к театру. Она страшно волновалась, что читала с «настоящими» артистами3. Говорит, что со мной ей удивительно легко играть и что ей на самом деле захотелось рассказать мне о своей любви к Астрову. Мне было приятно ее слушать.
Мечта о землице пока, значит, в ящичек улеглась? Подождем случая. 100 р. — цена адская и безумная. Жизнь входит в колею. Что дальше будет — ничего не знаю. Пока только хочу видеть тебя, целовать, ласкать, голубить, Антона моего дорогого, единственного. А уж два дня не было письма.
Целую крепко, сильно, отчаянно.
Собака, здравствуй! Здоровье мое теперь в общем недурно, кашель гораздо меньше. В купальне я не простужался, не выдумывай, сделай милость. У меня просто произошло обострение легочного процесса вследствие ялтинского зноя и невообразимой пыли. Теперь стало холодно — и я ожил.
Опять-таки повторяю: я не взял тебя с собой, потому что Штраух не позволил. И мне кажется, что ты со мной все равно бы не поехала. Ты была уже охвачена своими интересами — театром, съездом актеров, живыми разговорами, и тебе было уже не до Ялты. Ну, да все равно, дусик мой необыкновенный, скоро, вероятно, увидимся. Я отсюда поеду в Nervi через Москву и буду сидеть в оной Москве, около своей супружницы столько времени, сколько только можно.
Поздравляю с роялью1. Поиграй на нем, и если он окажется в самом деле хорошим, то не купить ли нам его в собственность? Подумай, собака. Я приеду, и тогда решим. Ведь Николаша не выберет дурного инструмента.
Вина я не выслал тебе, потому что сам привезу. Пьесы не могу писать, меня теперь тянет к самой обыкновенной прозе.
Холодно, барометр тянется все выше и выше, дождя нет, и не похоже, что он будет когда-нибудь. Я стал есть помногу. Мух теперь в комнатах чертова пропасть (на дворе им холодно), попадаются они в кофе и в супе. На море качает. Пыль.
Миролюбов поехал, привезет от меня 200 р. — это на харчи тебе и Маше. Он или теперь вручит деньги, или вышлет из Петербурга, это смотря по обстоятельствам.
Каждый день ем арбузы.
До свиданья, деточка моя! Целую тебя, подбрасываю вверх, потом ловлю и, перевернув в воздухе неприлично, обнимаю, подбрасываю и опять обнимаю и целую мою актрисулю.
Нет ли каких новых пьес? Не предвидятся ли?
Где ты, дуся моя? Простить тебе не могу, что ты не взял меня с собой. До сей поры мы были б вместе и так до 1-го окт. Зачем ты был так суров со мной? И так мы все врозь, а ты еще устроил ненужную разлуку. Я потом решила, что ты уехал отчасти, чтоб отдохнуть от меня. Какой я гадкий, гадкий человек!
Значит, у тебя теперь есть аппетит? Ты ешь хорошо? А сливки пьешь? Умоляю тебя, питайся как следует. Сам ты медик и должен это отлично понимать. Ходит ли к тебе народ? И как ты к этому относишься?
У меня, дуся, нет охоты работать, ничего меня не радует, нет у меня почвы под ногами, как себя ни настраивай. Все это разрешится чем-нибудь.
Хожу я больше пешком, извощиков избегаю. Ноги болят все-таки. Вероятно, подагрические боли. Кишки бездействуют. Я уже похудела в Москве.
Театр еще не готов, т. е. зрительный зал. На сцене все главное сделано, уборные готовы совсем. Вишневский орудует вовсю и экономит, молодчина. Сегодня я навещала Раевскую, кот. больна инфлуэнцой. Была у Маши Васильева с сестрой, опять ищет квартиру.
Что я читаю? Ничего ровно. Конец моей покойной жизни. Даже газету просматриваю довольно быстро. Нервлюсь и беспокоюсь — вот мое состояние. А главное — ничего не понимаю. Пишу я тебе каждый день почти. Ты не жалуешься? А письма бессодержательны и сухи, сама знаю. Только не от того, что я к тебе охладела, как ты думаешь, а себя презираю — вот отчего. Я знаю, ты не любишь, когда я так выражаюсь, но это верно. Когда я думаю о тебе, я всегда представляю себя, стоящею перед тобой на коленях и просящею прощения (нехорошо звучат два слова).
Тебе хочется иметь детку? Отчего ты раньше противился? Будет у нас детка непременно.
Целую тебя, моего дорогого.
Будь добр, напиши Морозову то, что ты мне написал. Передавать такие вещи неудобно. Но ему это будет очень обидно.
Мне скучно, когда нет письма от тебя, дорогой мой, а сегодня не было. Ты, вероятно, нехотя пишешь мне. Я тебя понимаю. Когда нет главного…
Сегодня был теплый, солнечный день и люди ожили. Я пошла на репетицию в летнем костюме и было как раз. Репетицию отменили. Влад. Ив. не мог быть. Я пошла домой, хотела пойти с Машей посмотреть мебель для уборной, на кот. выдают 75 р. Но Маша уже ушла. Я помузыканила, поиграла, попела, занялась ролью. Пробовала прямо третий акт, от которого пойдет уже первый, а то в первом только фразочки, нет сцены. Пробовала сделать то, что мне мерещилось, и разревелась — так, что-то на меня нахлынуло, сильно очень почувствовала бедную Настю, мечтающую о «настоящей» любви. Не знаю, как она у меня выйдет. Первый акт не могу схватить. В третьем, может, и не то, что надо, но схватила.
Обедал у нас сегодня Вишневский и Дроздова. Вишневский киснет, что-то нездоровится ему.
Как твои волосы, дуся моя? Перестали лезть? Мои еще лезут. Самарова дала мне рецепт, попробую делать.
Что ты делаешь целыми днями? Много ли сидишь в саду? О чем думаешь упорнее всего? Ешь хорошо? Смотри, дусик, ешь, как ел в Любимовке, я тебя еще больше буду любить за это. После обеда мы с Машей на резиночках1 съездили в Петровское-Разумовское, немного погуляли там; чудесно пахнет пожелтевшим листом. Маша с Дроздовой собираются завтра съездить в Царицыно на этюды. А мне хочется навестить Любимовку. Исполню это на днях, если удастся.
Поклонись мамаше и скажи, что я ужасный поросенок перед ней — давно уже не писала. Да как-то странно в один дом посылать по два письма. Хотя надо ей написать. Кланяйся всем, кто меня знает и кто не презирает меня. Целую тебя крепко. Пиши мне, что ты меня любишь, мне тогда легче. Обнимаю и прижимаюсь к тебе.
Дуся моя, птица моя, здравствуй! Как живешь-можешь? Что новенького? У нас ничего, если только не говорить о погоде, которая потеплела, стала приличной. А дождя все-таки нет, и не похоже, что он когда-нибудь будет.
Зачем и что я буду писать Валерии Алексеевой, если, во-первых, я не знаю, умеет ли она переводить, и, во-вторых, не знаю даже, как ее величать по батюшке. Для чего тебе нужно, чтобы я вышел в Америке? Да еще в дамском, т. е. очень плохом переводе? Ответь ей сама что-нибудь.
Передай М. С. Смирновой, что я не отвечу ей на письмо до тех пор, пока она не пришлет мне своего московского адреса и мерки с ноги сестры своей Наталии.
Была в новом театре? Ну как?
Сегодня получил жизнерадостное письмо от Вишневского, который, очевидно, как только окунулся в театральное дело, так и ожил. Я очень хочу тебя видеть и потрогать тебя за щеку, за плечо. Ведь я твой муж и имею право делать с тобой все, что угодно, — имей это в виду.
Бываешь ли на репетициях, работаешь ли? Идут ли «Столпы общества»? Все, все напиши подробнейшим образом.
Целую моего карапузика и обнимаю. Бог тебя благословит, дуся. Я тебя люблю.
Голубчик мой, не говори, что я тебя упрекаю и что ты меня обманул, оставшись в Ялте. Если и упрекала, то с отчаяния, что не была с тобой все это время. Не думай очень уж дурно обо мне. Ты пишешь, приехать ли тебе в Москву. Во-первых, как ты себя чувствуешь? Во-вторых, смотря по тому, какая погода здесь установится. Ты ведь непоседа знаменитый. A la longue1 тебе все надоедает. Мне кажется, если бы мы были вместе все время, ты бы охладел ко мне или бы привык, как привыкают к столу, стулу… Я права?
А мы с тобой оба недоконченные какие-то.
Сейчас пришли с Машей из театра Корш. Смотрели «Холостую семью». Изображена маменька с 3-мя дочерьми и с их любовниками, дающими деньги на содержание всей семьи. Маменька потакает. У младшей зарождается настоящее чувство. Она молода, еще не испорчена душой, хотя на содержании у старика. Человек, кот. она любит, узнает о ее старике и отказывается от нее. Вот и вся пьеса. Примитивно. Славная актриса Грановская2, игравшая младшую. В четверг пойдем смотреть твою «Свадьбу». В театре мне все плакать хотелось, трогало меня все. Верно, нервы еще не совсем крепки. Здоровье мое хорошо, отлично, кроме кишок, кот. не работают. Каждый день клизма.
Была на репетиции. Влад. Ив. беседовал с каждым отдельно; каждый проходил свою роль в тон, при всей честной публике. Я сначала не хотела, а потом хватила с приблизительной силой 3-ий акт, помнишь, про Гастошу с леворвертом? Говорят, вышло сильно по искренности и темпераменту, и по надрыву. Я чувствую эту сцену, мечту о любви и разбитую душу Насти. Как выйдет — не знаю.
Видела Морозова, передала то, что ты мне писал. Он говорит, чтоб ты ему дал бумаги и поручил бы взыскать долг, если не хочешь быть пайщиком в кредит. Вообще советую тебе написать Морозову, передавать все это я не берусь, выйдет чепуха. Так и Морозову скажу. Пусть сам тебе пишет. Умоляю — напиши ему.
Была сегодня m-me Адель. Вишневский был с нами в театре. Посмотрели Мартынову в одном акте «Бойкой барыни»3. Стара и тривиальна, игра из XVII века точно. Целую моего дусика золотого в уста, в глаза, в щеки, в затылочек и кусаю за ушко и шепчу кое-что.
Супружница моя славная, у меня целое событие: ночью был дождь. Когда утром сегодня я прошелся по саду, то все уже было сухо и пыльно, но все же был дождь, и я ночью слышал шум. Холода прошли, опять стало жарко. Здоровье мое совершенно поправилось, по крайней мере ем я много, кашляю меньше; сливок не пью, потому что здешние сливки расстраивают желудок и насыщают очень. Одним словом, не беспокойся, все идет если и не очень хорошо, то по крайней мере не хуже обыкновенного.
Сегодня мне грустно, умер Зола. Это так неожиданно и как будто некстати. Как писателя я мало любил его, но зато как человека в последние годы, когда шумело дело Дрейфуса, я оценил его высоко1.
Итак, скоро увидимся, клопик мой. Я приеду и буду жить до тех пор, пока не прогонишь. Успею надоесть, будь покойна. Скажи Найденову, если речь зайдет насчет его пьесы, что у него большой талант — что бы там ни было. Я не пишу ему, потому что скоро буду говорить с ним — так скажи.
Морозову я писал то же самое, что написал тебе, т. е. что я выхожу из пайщиков по безденежью, так как не получил долга, который рассчитывал получить.
Не хандри, это тебе не к лицу. Будь веселенькой, дусик мой. Целую тебе обе руки, лоб, щеки, плечи, глажу тебя всю, обнимаю и опять целую.
Где Котик?
Мать кланяется тебе и все жалуется, что ты ей не пишешь.
Я ужасно утомлена, дусик дорогой мой, необыкновенный. Я только что вернулась из Любимовки. Весь день было много впечатлений. Осенняя природа, бледное солнце, сквозной лес. Все грустно, все сжимается, угасает… Переживала свой первый приезд в Любимовку, все свои ощущения, весь блаженный месяц. Самые чудные минуты были, когда я совершенно одна пошла в наш флигелек. Шаги как-то одиноко звучали. Вошла в спальню — все стоит, как было при мне. Отчего мне стало так ужасно больно, так защемило, так сжалось сердце? Как было все полно летом! Сочная зелень, запах сена, липового цвета, церковное пенье, колокольный звон… Как все было гармонично, и как у меня на душе было тихо и полно! Повторится ли это?! На балконе все маркизы были спущены, висели грустно, уныло, только ветер их шевелил и возил металлические кольца по полу — единственный звук, нарушавший тишину. Я сбегала на плотик, посмотрела, нет ли Антона моего там, хотела позвать его чай пить, но он ушел… Постояла на плотике, посмотрела на темную, холодную, стальную воду, на берега и думала о двух удивительных художниках, таких близких друг другу, — о Чехове и Левитане. И обожала их. Это были лучшие моменты этого дня. Всюду я видела тебя, моего нежного, мягкого, изящного поэта. Видела тебя за удочкой, и лежащего на балконе с газетой, и на лавочке в саду во время обедни, и в спальной на диване. Весь июль месяц пережила вновь. Ты не смейся над моей сентиментальностью. А если смешно, так смейся. Мне было очень хорошо.
Конст. Серг. много говорил о тебе. Я гуляла с Марией Петр. Было холодно: +2®.
Без меня был Миров, сидел с Машей. Жалею, что не видела его. Прости за бестолковое письмо. Вчера обедали у Ивана.
Целую тебя, мою драгоценность, целую тепло и горячо и сильно и нежно, как хочешь. Не хандри, дусик. Мы еще дождемся жизни. Не сердись на меня, не разлюби меня.
Я сегодня кислая, противная, разбитая. Ты меня не любишь такой? В такие дни мне не хочется видеть ни одного человеческого лица. Мне трудно говорить с людьми, и все кажется ненужным. Надо бы сидеть в это время одной, взаперти, чтоб не раздражать людей.
Ну, это неинтересно.
Была сегодня на репетиции. Ужасно горячусь на сцене. Кисло шло. Влад. Ив. нездоров, горло болит и лихорадит, но все-таки был на репетиции. Шли 1-ый и 2-ой акты.
После репетиции пошла к маме. Мама счастлива: ее ученицы произвели фурор на экзамене; это ее подбодрило, а то она очень уж утомляется. Я боюсь, что долго она не вынесет такой огромной нервной работы. А как человек самостоятельный, она будет биться изо всех сил, чтоб жить на свои гроши, без помощи детей. Она какая-то растерянная и нервная, и все просит Володю подольше не жениться, чтоб он не ушел от нее. Дядя Карл по обыкновению ругается с больницей. Д. Саша пропадает без вести. Верно, пьет. Видела Володю во фраке, прямо из суда. Адель доволен им и говорит, что выйдет толковый адвокат, не банальный. Во время обеда был Членов, негодующий и разносящий Москву. После обеда я лежала; тело какое-то разбитое. Штопала чулки, чинила белье. Часов в 10 пошли с Машей к Коршу, смотреть «Свадьбу», но ее отменили по болезни кого-то. Жаль. Маша вечер была у Желябужских, а я по гостям совсем не в состоянии ходить.
«Столпы» пойдут, верно, во 2-м полугодии1. Репертуар скрипит отчаянно, и все стонут. Без твоей пьесы будет очень слабо. Читал, что Аркадину играет Савина, Шамраева — Санин, а Нину — Селиванова?2 И что тебя ждут. Я ужасно хочу тебя видеть, дорогой мой, хочу тоже потрогать тебя, поговорить, поласкать. Ты не смеялся над моим вчерашним письмом?
Обнимаю тебя, дусю мою, крепко и сладко.
Оля, мордуся моя милая, здравствуй! В последних письмах своих ты совсем превратилась в меланхолию и, быть может, совсем уже стала монашкой, а мне так хочется видеть тебя! Я скоро, скоро приеду и, повторяю, буду жить до тех пор, пока не прогонишь, хоть до января. Мать выезжает из Ялты 3 октября — так, по крайней мере, она говорила вчера. Сначала она проедет в Петербург и потом уж, вернувшись оттуда, будет жить в Москве, у Ивана. Так я ей советую.
Что тебя так беспокоит мой пай у Морозова? Велика важность! Когда приеду в Москву, поговорю с ним, а пока не трогай его, дуся.
Итак, я в Москву поеду без плевальницы, а в вагоне это ух как неудобно. Ты не присылай, а то, пожалуй, разминусь с посылкой. В день моего приезда прикажи Маше зажарить телячью котлету, ту самую, которая стоит 30 коп. И пива бы Стрицкого «Экспорт». Кстати сказать, я теперь ем много, но сил и энергии все-таки мало, и опять стал кашлять, опять стал пить эмс. Но настроение ничего себе, не замечаю, как проходит день. Ну, да все это пустяки.
Ты пишешь, что если бы мы жили вместе неразлучно, то ты надоела бы мне, так как я бы привык к тебе, как к столу, к стулу. «А мы с тобой оба недоконченные какие-то». Не знаю, дуся, докончен я или нет, только уверен в том, что чем дольше жил бы с тобой вместе, тем моя любовь становилась бы глубже и шире. Так и знай, актрисуля. И если бы не болезнь моя, то более оседлого человека, чем я, трудно было бы сыскать.
Дождь покрапал ночью третьего дня, чуть покрапал вчера днем, и больше ни капли. Солнце жжет по-прежнему, все сухо. Насчет кишечника ты поговорила бы с Таубе. Вернулся он из-за границы? Ты справлялась? Ведь от плохого кишечника меланхолия, имей сие в виду. Под старость, благодаря этой болезни, ты будешь колотить мужа и детей. Колотить и при этом рыдать.
Завтра приедет Альтшуллер, будет выслушивать меня — это первый раз за всю осень. Я все отказывал ему, а теперь как-то неловко. Он все пугал, грозил тебе написать. (Здесь в Ялте все почему-то думают, что ты строгая, держишь меня в субординации.)
Что же еще? Ну, еще целую моего клопика. Пиши о своем здоровье подробнее, повидайся, повторяю, с Таубе и опять-таки пиши. Итак, целую и глажу по спине, потом обнимаю. До свиданья.
Пиво Стрицкого называется «Экспорт». Если будешь выписывать из склада 20 бут., то выпиши так: 10 бут. «Мартовского» и 10 бут. «Экспорт». Перед приездом буду телеграфировать.
Дусик милый, единственный, здравствуй! Как много мне хочется сказать тебе, и поговорить, и посидеть молча с тобой! Ты пишешь, что приедешь. Хорошо ли это? Подумай, родной мой.
Зола жалко, жалко, что умер как-то нелепо. Если бы жена не просила его встать, чтоб открыть окно, он бы не попал головой на пол и, может быть, спасся1.
Очень рада, что был дождь, хотя, по-видимому, толку мало. Опять все сухо, как ты пишешь.
Вчера не писала тебе, потому что пришла из бани и была утомлена. У нас столуется Вишневский, платит 20 р.; просится еще в нахлебницы Инна Воронина; кажется, возьмем. Все доход.
Сегодня и вчера были славные репетиции с Конст. Серг. Вчера смотрел два акта, а сегодня занимались тонами. Неожиданные тона услыхал у Вас. Вас. и у меня. Хвалит Харламова — Пепла, Самарову — Квашню, остальные еще не утвердились. Сегодня очень было интересно. Каждый пробовал роль в разных тонах, пробовали походку, манеры. Ты бы смеялся сильно. Качалов очень смешил. Тихомирова жучили, Загарова, но все было приятно, гнета не было.
Сейчас вечером были у меня Конст. Серг., Влад. Ив., Вишневский и Петрова и читали «Дядю Ваню». К. С. в восторге от Сони, но говорит, что Мария Петровна будет ревновать. Я это понимаю. Посмотрим, какова Петрова будет со сцены2. Чайку будут пробовать с ней. У нее есть настоящий нерв и большое чутье. Занимался с ней Вл. Ив.
Заезжал Морозов, сидел, пил чай. Был доктор Раткевич, с кот. Маша познакомилась в вагоне и которого, оказывается, я тоже знаю. Утром мы с Машей были в новом театре, и Маша пришла в восторг. Шехтель ходил с нами, по-видимому, очень довольный. Писала ли я тебе, что он ничего не берет за работу? Надо теперь заниматься устройством уборной, выдают по 75 р. — на это не разъедешься. На эти деньги надо купить драпировки, ковер, кушетку и кресло. Стол и шкаф с зеркалом дают. Неужели ты со мной здесь поживешь? Дуся моя, какое это будет для меня счастье! Я так же буду волноваться, как и прошлую осень. Как я тебя буду ласкать, целовать! Родной мой, голубчик. Полтора месяца мы уже врозь. Как я буду всматриваться в твое лицо, черты, глаза, в твою улыбку. А ты как? Приедешь так, будто уже 50 лет женат, или нет? Скажи.
Дусик милый, попроси m-me Бонье купить длинную коралловую цепь (нешлифованн. коралл), длинную, как теперь носят для часов и для побрякушек. Наша кассирша просила меня еще в прошлом году привезти ей из Ялты, но в феврале таковой не было, их можно найти во время сезона у итальянцев. Я не имею понятия, сколько она стоит. Будь добр, скажи это своей «подруге».
Покойной ночи, дусик. Смирновых не видаю. Туфли привези одинаковые, ведь они обе полные и приблизительно одного роста.
Целую тебя много, много раз. Ешь побольше и сливки пей непременно. Это мой приказ, и изволь слушаться; как-никак, а я жена твоя. Отчего же ты летом их переносил так хорошо?
Спи спокойно, да посетят тебя сны золотые, ласковые!
Обнимаю моего дорогого писателя, моего поэта.
Милая моя философка, немчушка моя, здравствуй! Сегодня получил от тебя великолепное письмо — описание поездки твоей в Любимовку и, прочитавши, порадовался, что у меня такая хорошая, славная жена. Вчера был у меня Альтшуллер, смотрел меня в первый раз за эту осень. Выслушивал, выстукивал. Он нашел, что здравие мое значительно поправилось, что болезнь моя, если судить по той перемене, какая произошла с весны, излечивается; он даже разрешил мне ехать в Москву — так стало хорошо! Говорит, что теперь ехать нельзя, нужно подождать первых морозов. Вот видишь! Он говорит, что это помог мне креозот и то, что я зиму провел в Ялте, а я говорю, что помог мне это отдых в Любимовке. Не знаю, кто прав. Из Москвы, по требованию Альтшуллера, я должен буду уехать тотчас же по приезде. Я сказал: «Уеду в декабре, когда жена пустит». Теперь вопрос: куда уехать? Дело в том, что в Одессе чума и очень возможно, что когда в феврале или марте я буду возвращаться из заграницы, то меня задержат на несколько суток и потом в Севастополе и Ялте будут смотреть как на прокаженного. Возвращаться же зимой мне можно только через Одессу. Как теперь быть? Подумай-ка!
У нас нет дождя. Ветер.
Читал статью Августа Шольца о Художественном театре1. Какой вздор! Чисто немецкая хвалебная галиматья, в которой больше половины сведений, которые автор уделяет публике между прочим, сплошное вранье; например, неуспех моих пьес на сцене московских императорских театров. Одно только и хорошо: ты названа самой талантливой русской актрисой.
Пиджаки и брючки мои износились, я стал походить на бедного родственника… Тебе будет совестно ходить со мной по Москве, и так и быть уж, я буду делать вид на улице, что ты со мной незнакома, — и так, пока не купим новых брюк.
Ну, светик мой, мордочка, будь здоровехонька. Не хандри и не распускай нервов. Знай, что я обнимаю тебя и треплю изо всех сил. Скоро увидимся, дусик.
Итак, стало быть, я здоров. Так и знай.
Я мало спала последнюю ночь, дорогой мой. Было беспокойно, и сердце что-то колотится. Я какая-то взбудораженная. Попробую не пить кофе по утрам.
Занималась Настей, потом пошла на репетицию, потом было заседание о расценке мест в театре1, о том, как надо благодарить Морозова, Шехтеля. Потом обедала, легла; пришел Членов, пришла m-me Коновицер и сидела вечер — вот и день мой весь.
Шел снег, холодно.
Зубы мои портятся отчаянно, и все не соберусь к дантисту.
Весь вечер пропал зря за беседой с m-me Коновицер. Время летит, а все ничего не делаю. Вишневский рад твоему письму2. Он сегодня репетировал в татарском кафтанчике и тюбетейке. Мария Федоровна тоже оделась для настроения3.
Мучительно репетировать в этом помещении4. В конце недели переходим в театр. Приезжает Горький. Будет смотреть «Мещан», репетицию.
Ну, пойду спать, не сердись, дусик, что пишу мало, и глупо, и сухо. Я устаю от репетиций и уже лежу после, и довольно долго.
Обнимаю мою дорогулю крепко, крепко. Кланяюсь мамаше, Альтшуллеру, гимназии.
Целую тебя со вкусом. Какие свиньи французы по отношению к Зола!5
А фон Валя-то повысили как!6 Вместо Трепова7 у нас будет, говорят, Гадон — адъютант Сережи8. Слышал? В Москве грязь и гадость.
Целую тебя, милый мой, и люблю, люблю.
Дусик мой замечательный, у нас был дождь, довольно хороший, стало грязно. Стало быть, о дожде писать тебе больше уже не буду.
Прис. пов. Аделя я видел на пароходе, когда передавал его жене посылку. Он мне понравился, хотя пришлось недолго разговаривать. Я дразнил m-me Адель пирожками Бартельс1, говоря, что его надо в тюрьму, а он, т. е. ее муж, принял это всерьез и стал в защиту Бартельса и твоего брата.
Не забудь, собака: когда приеду в Москву, купим духов «Houbigant», самый большой флакон или два-три поменьше, и вышлем Альтшуллеру. Не забудь, пожалуйста, напомни мне.
Мать уезжает в Москву 1 окт. или самое позднее — 3-го. Берет с собой кухарку Полю, горничную отпускают; остаемся я, бабушка и Арсений. Предполагается, что я буду обедать в городе. К 15 октябрю приедет в Москву сам. Трепещи. Возьму с собой пальто осеннее, шапку и шляпу. Если будет холодно, то шубу привезешь на вокзал. Но думаю, пальто достаточно. Возьму и плед.
Буду жить в Москве до декабря и даже дольше, смотря по обстоятельствам. Если чума будет в Одессе и зимой, то за границу не поеду — по причинам, о которых я уже писал тебе. В Москве буду только есть, пить, ласкать жену и ходить по театрам, а в свободное время — спать. Хочу быть эпикурейцем.
Не хандри, золото мое, это нехорошо. У вас Вишневский столуется и платит по 20 р. в месяц? Скажите, пожалуйста!
Если приедешь на вокзал встречать меня, то приезжай одна, умоляю тебя. Если же тебе еще трудно ездить на извозчиках, то не смей приезжать, сиди дома, я и сам приеду. Опять-таки умоляю.
Получил от Суворина письмо. Ставит одну свою пьесу в Москве, другую — у себя в театре в Петербурге2. Стало быть, он приедет в Москву, будет ходить в дом Гонецкого, рассуждать о театре…
Ну, храни тебя Бог, моя жена хорошая. Благословляю тебя, целую, переворачиваю, поднимаю вверх за ногу, потом за плечи, обнимаю тысячу раз.
Не забывай меня, пиши. Твои последние письма очень хороши, спасибо тебе.
24-ое сент. [1902 г. Москва]
Вчера пропустила день, дорогой мой, не писала. Была очень уставши. Целый день бегала с Машей для обмундировки уборной, а вечером была репетиция «Мещан» для новых исполнителей1. Я еле лопотала. Вообще «Мещане» мне стали противны по воспоминанию о моей болезни, противна роль.
Ты мне милое письмо прислал, дусик мой. Я тебя люблю за это. Что-то в нем есть существенное. Только нехорошо, что ты опять кашляешь. Умоляю, не приезжай, если тебе не по себе, если не чувствуешь в себе достаточно сил. Думай о нашем будущем младенце и веди себя благоразумно, чтоб младенец не унаследовал легкомыслия. Ты понимаешь сие?
Плевательницу послать не с кем. Не слыхать, кто бы ехал в Ялту. Погода у нас не солнечная, было холодно, перепадал снежок, сегодня было +6®. Сносно.
Деньги Миров прислал. Спасибо тебе, дусик мой родной. Маша получила их через госуд. банк.
У нас теперь живет портниха из Василь-Сурска, по рекомендации Дроздовой. Она все будет шить, и это дешевле, чем все отдавать, и в доме она будет помогать. Зовут ее Ксения, она стриженая, рябинькая, знакома с Горьким. Была оклеветана в распространении прокламаций. Но она простая и далека от всех этих историй, рассуждает здраво. Славная, по-видимому. Дело в том, что у хозяйки, где она работала в Нижнем, были сходки и аресты, и потому она ушла от нее.
Репетируют теперь 2-ой акт, где меня нет, и потому я свободнее эти дни. В конце недели переходим в новый театр2. Будет треволнительное время. Конст. Серг. вступает теперь во «Власть тьмы». Играет Митрича. Мы совсем отвыкнем играть «господ». Репертуарчик-с! Нечего сказать. Если успею, напишу сейчас несколько строк Санину. Почему-то хочется.
Посылаю тебе телеграмму3.
Мунт играла Ирину (ты счастлив?), Кошеверова — Ольгу, Буткевич4 (ты ее не знаешь) Машу, Кошеверов — Вершинин, Снигирев — Чебутыкин.
Ах, Антон, Антон…
Как я хочу тебя видеть! Мне так пусто без тебя. Хотя дни полны, набиты всякой всячиной, но все же пусто. Отдыхаю, когда думаю и стряпаю роль, только.
Обнимаю тебя, моего дорогого, любимого, хорошего, нежного. Насколько ты лучше и выше меня! Сделай меня такой же. Переделай меня. Голубчик мой!
Целую крепко и шепчу много тепленьких слов на ушко и целую затылочек и крепко тебя прижимаю.
Я чуть до потолка не подпрыгнула, когда прочла вчера твое письмо, дусик милый, любимый!
Значит — улучшение! Но помни, что надо еще большее улучшение и потому, повторяю, веди себя хорошо, не делай легкомысленных поступков.
Значит, можно начать ждать тебя и думать о телячьей котлете в 30 к. и о Стрицком. Милый Стрицкий! Когда в старости буду вспоминать о нем — сейчас же нарисуется славная полоска нашей жизни — тишина, покой, Любимовка. Дусик мой!
Брюки и сюртучок мы здесь закажем тебе, обмундируем. Ночные рубашки, длинные, я на днях закажу для тебя. Тебе будет хорошо здесь, уютно. Поживем хоть немножко.
Шольца я не читала; я ведь знаю его, т. е. беседовала с ним1.
Кушай хорошенько, милый, наедайся, будь всегда сытым. Когда буржуй сыт, то это противно, когда ты сыт, то это великолепно, так и знай.
Когда приедет мамаша? Она должна непременно пожить и у нас, а то обидно. Если она будет после твоего отъезда или до, то она может спать у Маши, а Маша у меня. Места довольно, и будет хорошо. Так и передай, да, впрочем, я сама напишу. Поведем ее в наш новый театр, будем увеселять.
Привези мне своих томиков, я хочу все отдать переплесть. Сделай мне этот подарок. Труда тебе никакого, а мне приятно и трогательно. Будь мил.
Лаврики растут. Воздух в квартире хороший. Будешь единственный мужчина в нашем женском монастыре. Хорошо тебе будет! Кормить отлично будем.
Сейчас пойду на репетицию размечать 4-ый акт «Дна».
Вчера была у нас Мария Федор. Желябужская с Женичкой2. Влад. Ив. болен, сидит дома.
Все благополучно. Вишневский с Инночкой столуются у нас и счастливы ужасно.
Ну, спешу, будь здоров, весел. Скоро увидимся, а? Родной мой, протертые мои брючки, берегите себя. Заклинаю.
Целую крепко, нежно и обнимаю. Мамаше целую ручку.
Здравствуй, собака! В последнем письме ты жалуешься, что у тебя сердце колотится, что ты точно взбудораженная и что ты не будешь уже больше пить кофе. Кофе безвредно, дусик мой. Вся беда это твой кишечник, вялый и тугой. Тебе бы надо попробовать питаться молоком, т. е. кроме всего прочего съедать в день еще 5-6 стаканов молока. Ну, да об этом скоро поговорим.
Скажи Горькому, что я скоро приеду в Москву, чтобы он был на первых представлениях. Я ведь еще не видел «Мещан», не видел «В мечтах». Все теперь посмотрю, клопик мой, и похвалю мою жену необыкновенную.
Мать едет в почтовом поезде, потому что почтовый останавливается чаще; она не может ни стоять, ни ходить в вагоне, когда идет поезд.
Вчера был у меня Куприн, женатый на Давыдовой («Мир Божий»), и говорил, что его жена плачет по нескольку раз в день — оттого что беременна. И совы по ночам кричат, и кажется ей, что она умрет во время родов. А я слушал его и на ус себе мотал. Думал: как моя супруга станет беременной, буду ее каждый день колотить, чтобы она не капризничала.
Покашливаю, но мало. Все обстоит благополучно. На сих днях пойду стричься, потому что Ольга Леонардовна не любит у своего мужа длинных волос.
Итак, будь здорова и весела. Не гонись за работой, еще успеешь. Бери пример с меня.
Как здравствуешь, дусюка? Что делаешь? Пишешь ты что-нибудь или нет? Об этом молчишь. Что-то ты сообразил про себя и молчишь. Много ли сидишь в саду, и какой он вид имеет? Хорошо ли ешь и почему опять-таки не пьешь сливки?
Сегодня приехал Горький, очень спрашивал про тебя, хочет видеть тебя. Останется здесь дней десять. Учил меня делать «собачью ножку», т. е. крутить папироску из бумажки и насыпать махорку; конечно, я буду сыпать табак, а не махорку. Придет к нам, сказал.
Представь, «На дне» идет раньше в Берлине, чем у нас1.
Завтра смотрят декорации «Власти тьмы» в Лианоз. театре2. Понемногу будем перебираться.
Вишневскому вчера д-р Степанов давил гланды. Он не ходит пока на репетиции, говорит не совсем свободно. Сегодня кончили разметку 4-ого акта, а 3-ий еще не трогали. Надеюсь, Горький посмотрит репетиции «Мещан» и «Дна». У меня очень сильный 4-ый акт, сильный по нерву. Мне бы хотелось, чтобы Горький послушал меня. Сам он очень нервен, все плачет. Начал рассказывать, как он читал «На дне» в ночлежке, где был настоящий барон Бухгольц3, настоящая Настя, и говорил со слезами, все давился. Говорит, плакали в ночлежке и кричали, что «мы хуже, хуже». Целовали его, обнимали. Рассказывает, а сам плачет. Опять он за кого-то вступается, защищает. Остановился у Скирмунта.
Для уборной мы с Машей почти все соорудили, слава Богу. Была сегодня твоя подруга Кундасова. Зелена, страшна. Ужасно она несчастная.
Влад. Ив. все еще болен, находится у сестры жены. Завтра хотим с Самаровой навестить его. Маша пошла сейчас к Корш, а я поеду на поганую Божедомку, на «Мещан». Там так пустынно и страшно вечером.
Плечо у меня все время побаливает, а вчера сильно разболелось, т.ч. Маша растирала скипидаром с вазелином, но я думала, что это что-то вроде неврита. Тяжелого не могу поднимать правой рукой, даже лампу не могу. Ты мне будешь массировать, дусик? Мне так это приятно будет.
А теперь, роднуля, до завтра, иду на репетичку. Напиши, когда соберешься в поездку. Веди себя умно в вагоне, не простуживайся. Целую и обнимаю крепко необыкновенного моего, целую глаза и морщиночки около рта. Будь здоров, весел.
Актрисуля, ты каждый день, буквально каждый день ходишь покупать мебель для своей уборной (что видно из твоих писем), но не догадаешься купить широкое камышовое кресло для отдыха, кресло с покатой спинкой, в котором ты могла бы сидеть в то время, когда не играешь. Затем нужен хороший пульверизатор, нужен ковер, который легко снимался бы с пола при ежедневной уборке.
Я здоров совершенно; стало быть, оставаться мне в Ялте незачем, и я приеду к 15 или 16 октября, а если театр открывается позже, то к 20. Одним словом, приеду не позже 20-го, и вероятнее всего, что раньше 20-го, даже, быть может, раньше 15-го1. Без жены жить и в то же время быть женатым человеком — необыкновенно скучно.
Мать будет в Москве 4 октября.
Настойчиво уверяют, что между Ялтой и Севастополем будет строиться скоро железная дорога и что до постройки, теперь же, билеты от Севастополя до Москвы будут продаваться не в Сев., а в Ялте.
Я люблю тебя, мой балбесик, бабочка моя, актрисуля. Господь с тобой, будь здорова и покойна. Будь весела. Целую тебя и обнимаю.
Сегодня послал письмо Мейерхольду2.
Антошка, милый мой, золотой, мы увидимся скоро!!! Урррааа!!! Можно опять жить надеждой, можно быть бодрой, не все уже так черно! Как я тебя буду целовать, как буду глядеть на тебя, рассматривать всего моего человека хорошего.
Твое письмо пришло как раз, когда был у нас Горький. Ему очень нужно тебя видеть, и он приедет, когда ты будешь в Москве. Он сидел долго, говорил. Чудак, хочет ехать сам к Шрамму хлопотать за Сулержицкого1 — много бы он сделал! Мы его отговорили и сказали, что мы похлопочем через Стаховича, и завтра назначили им обоим свидание у нас.
Сегодня утром я была с Самаровой у Влад. Ив. Лежит бедный, да еще не дома, как-то неуютно. Жалко его. Вчера ему было нехорошо. Беляев проколол ему нарыв в ухе, а промывали ему неумелыми руками, раздражили, и у него поднялась рвота, продолжавшаяся 1 Ґ ч. Гриневский говорит, что это очень нехорошо. Он ужасно слаб, хотя лежит одетый на диване. Котик приезжает во вторник. Они перебрались на другую квартиру на Б.Никитскую.
Потом я была в театре. Демонстрировались звуки. Гром удивительный. Все зааплодировали, и братья Жуйкины раскланивались2. Проезжала пожарная команда, гудел ветер, завывал, свистел. Театр удивительный. Все тебе будем показывать. Вишневский уже мечтает, как ты будешь лежать на его тахте. Завтра будут сцену вертеть.
Я просила Гриневского побывать у меня насчет плеча. Он был недавно, всю меня слушал, стукал. Говорит, что боль нервно-мышечная, обострилась вследствие болезни. Прописал мазь, а через несколько дней начнет массажем лечить, массажистку привезет. Говорит, что дыхание в правой стороне боязливое, и правда, мне ведь больно дышать и вздыхать.
Была m-me Фейгина, был Членов, но я их мало видела, занята была с доктором.
На вокзал я обязательно приеду, привезу шубу; а если будет пакостно в природе, позволь в маленькой каретке встретить тебя. Позволь, дусик! Чистенькую возьму. Поболтаем по крайней мере. Можно ведь? Ответь. Ехать ли тебе за границу — поговорим здесь. Телеграфируй день мамашиного приезда, я хочу ее встретить. Непременно. Слышишь? А то рассержусь. Меня мучает — где ты будешь есть? В городе — это чепуха. Очевидно, Марьюшка должна раскачаться. Умоляю только, не мори себя голодом и заказывай сам и помногу. Сделай это, умоляю тебя. Пока до свиданья, целую и обнимаю и перекувыркиваюсь через тебя.
Актрисуля, угадай-ка, кто у меня был вчера. Не угадаешь ни за какие пряники. Вчера часа в четыре вдруг является твой доктор Штраух, одетый франтиком, с пестреньким галстучком; оказывается, он делал в Гурзуфе операцию. Говорил, что ты совершенно выздоровела и можешь играть сколько тебе угодно.
Вчера я переделывал один свой старый водевиль1. Сегодня перепишу и отправлю Марксу.
Завтра уезжает мать. Я остаюсь solo.
Здоровье мое становится все лучше и лучше. Ем за десятерых. Только вот не пью, ибо пива порядочного нет, а вино здесь тяжелое, неинтересное. Мать привезет Ґ бут. вина красного, для пробы. Попробуй с Машей, и если найдете, что оно хорошо, то я привезу. Кажется, ничего себе. Только скорее напиши, так как очень возможно, что я скоро выеду.
Значит, я буду на первом представлении! И вдруг мне не окажется места и придется сидеть в ложе вместе с Котиком!
Ну, балбесик мой, обнимаю тебя крепко. Не забывай, что у тебя есть муж. Вспоминай об этом хоть раз в два дня. Если вздумаете менять квартиру, то поищите в доме Гонецкой, повыше. Если дороже на 100—200 р., то это ничего. Как ты думаешь?
За твои последние письма, дусик мой, целую крепко-накрепко. Не дождусь тебя, дорогой мой. Ужасно хочу тебя видеть, тебя слышать, тебя обнимать.
Только что вернулась с Божедомки, где «марали» (играли) 3 акта «На дне» при Горьком. Играли вяло, скучно. Все волновались, что автор смотрит самую черновую работу, а по-моему, это хорошо. По крайней мере они высказались с Алексеевым, чего каждый хочет. Алексеев, конечно, волнуется, потому что Горький, как не актер, хвалит тех, кто идет чистенько на общих тонах. Устали все сильно. Долго слушали, что говорил Горький. Мария Петр. была; она выглядит очень хорошо, свежа и бодра и играть будет. Все сетует, что нет твоей пьесы и потому она без роли.
Вчера у нас были Горький и Стахович, и д-р Коробов. Первые два говорили о Сулержицком, как его бы вернуть в Москву. После их визита я поехала с Вишневским навестить Влад. Ив. Там были доктора, его belle-soeur1, с кот. мы и беседовали большую часть времени. Появился Влад. Ив., очень слабый; это история скверная и продолжительная у него. Воспаление среднего уха. Теперь ему лучше все-таки. Он говорил о тебе. Все говорят о тебе и не могут помириться, что ты из-за денег выходишь из пайщиков, как будто твоя главная подмога в деньгах. Конст. Серг. ведь писал тебе?2 Приедешь, переговоришь обо всем.
Сегодня утром Гриневский привез электрич. машину и электризовал меня. Думаю, что поможет и что плечо и рука не будут болеть. Кишки мои понемногу приходят в норму и действуют.
Завтра напишу тебе хорошее письмо, а сейчас устала, золото мое, иду спать. Завтра октябрь. Сегодня целый день шел мокрый снег. Целую, обнимаю и ласкаю мужа моего ненаглядного.
Умоляю есть хорошенько. На коленях горячо умоляю. Целую тысячу раз.
До свиданья.
Твое письмо пахнет фиалкой, дусик мой родненький! Отчего это? Так тонко и так приятно.
Спасибо тебе, что ты заботишься о моей уборной. Меня это ужасно трогает. Вместо камышового кресла у меня будет удобная кушетка, на кот. я могу вытянуться, перед столом будет мягкое кресло, тоже удобное. Ковер будет. О пульверизаторе я еще не думала.
Мамаша, значит, уехала. Как ты теперь будешь питаться? Меня это смущает. Ведь бабушка очень стара. Будь милый, заказывай сам себе. Будешь, дусик мой нежный? Капризничать не будешь? Я поеду встречать мать, Маша будет на уроке.
Сегодня у меня был день без репетиций. Сидела утро дома, был Гриневский, электризовал меня. Пела я, потом навестила Надежду Ивановну и вместе с ней обедала у мамы. Как у нас там людно и шумно! Все время звонки, приходят, уходят, кое-как обедают, но обедают очень вкусно. У мамы работы масса. Как только она выносит такую беспокойную трудовую жизнь! Володя недавно выиграл дело одно и получил через него трех клиентов. Адель его приближает к себе, дает ему тоже работу. Я очень рада за Володю. Эля работает запоем в мастерской Мешкова. Они теперь очень скоро поженятся. Успокойся. У Бартельс выстроили чудесную новую печь и хлебы пекут отменные, но Эля худеет все-таки. Вечером мы все перекочевали к нам, пили чай, я пела с мамой дуэты, играла с Николашей в четыре руки. На моем рояльчике играть просто наслаждение, такой он мягкий и бархатный. Услышишь. Маша была у Ивана. У Володи корь, но он встал уже. Маша ездит в мастерскую с сестрой Марии Федоровны — Женичкой1.
Собирались мы сегодня с Горьким в цирк, но он должен был быть у Симова, и потому не состоялось. Жаль. А с тобой мы пойдем в цирк? Пойдем? Когда ты у меня будешь в объятиях? Когда ты меня приласкаешь? А то мне сухо. Я не могу так жить. Затылочек выстриг? Прижимаю твою милую голову к своей груди и целую до тех пор, пока заснешь. Будь здоров, милый, будь покоен. Целую тебя.
Актрисуля, для чего это понадобилась тебе карета? Ведь карет порядочных нет в Москве, в карете всегда тошнит. Давай проедем просто на извозчике. Я буду в осеннем пальто, и шубы, быть может, не потребуется. Буду иметь плед, калоши.
Мать уехала вчера на мальпосте1 с тем, чтобы отправиться в Москву на почтовом. Не телеграфировал тебе, потому что не знаю наверное, найдет ли она в Севастополе билет, или нет. Говорят, поезда полны, билеты раскупаются за 2 недели.
То, что у Немировича была рвота, это в самом деле нехорошо. По крайней мере было нехорошо. Когда увидишь его, скажи, что я очень беспокоюсь и желаю ему скорейшего выздоровления.
В газетах печатают, будто все билеты на курьерском поезде и добавочном до 15 окт. уже распроданы. Каково, если это справедливо? Я написал в Севастополь, авось найдется местечко.
Живу во всем доме один. И ничего. Хотел было завести себе любовницу, да раздумал: осталось до отъезда так немного!
Будь здорова, собака моя хорошая, дворняжка. Если приедешь на вокзал встретить меня, то найми извозчика на вокзал и обратно.
Ну, кланяюсь тебе в ножки и обнимаю. Помни обо мне, а то будешь бита. Ты ведь знаешь, как я строг.
Матери и Маше поклонись.
Сегодня неожиданно был у меня д-р Штраух, дорогой мой! Поразил и своим появлением и тем, что приехал от тебя1. Говорит, что ты очень хорошо выглядишь и хорошо чувствуешь себя. Как я рада была этим вестям! Дусик мой нежный.
Сегодня у меня опять свободный день. Утром я мыла цветы, много пела, была в голосе. Электризовалась. Ходила в Лианоз. театр насчет устройства уборной опять-таки, была в магазинах. Вечером сейчас были с Машей, Инночкой и Вишневским в Малом театре и смотрели Джерома «Мисс Гоббс»2. Пьеса неважная, наивная, играется неинтересно. Обстановка хорошая. Разрез каюты довольно мил, и двигают декорацию справа влево — это должно изображать качку. Та же Лешковская, тот же Южин — все в том же виде. Шла еще «Тяжба» Гоголя с Ленским и Рыбаковым. Последний был ужасен. Да и вообще к чему это. Скучно отчаянно. Во время пьесы Джерома я вздремнула раза два, а ведь радовалась пойти в театр! Теперь надо еще посмотреть Ермолову и потом — adieu Малый театр на весь сезон. J’en ai assez3. Было очень много наших художественных в театре.
Завтра придется идти на «четверг» у Желябужских. Маша с ними чего-то подружилась, и мне уже неловко, раз она к ним ходит, вечно отказываться. Я не люблю ходить в гости и разводить разговоры.
Сегодня ужасная слякоть на дворе, хотя тепло и к вечеру теплеет еще. Если бы скорее погода установилась, чтобы тебе, моему писателю, было бы совсем хорошо здесь! Я утром опять думала о младенчике, о нашем будущем младенчике. Мне даже показалось, что он у меня на руках лежит. Я дура, а? Я уже рисовала себе, как я поеду встречать тебя, как ты выйдешь из вагона и так далее…
Теперь уже скоро увидимся и потому мне не так будет хотеться писать тебе.
Милый, привези мне, пожалуйста, складную рамку в моей комнате (если она еще существует), в которой вставлен твой портрет и портрет детишек. Я привыкла, чтоб это стояло на моем столе. Привезешь?
Пора спать. Целую тебя, моего хорошего, золотого, удивительного. Ласкаю нежно и ушко покусываю.
Два вечера не писала тебе, дорогой мой! Это ведь ужасно. И сейчас напишу нелепое письмо, чувствую. Все спешу куда-то. Подходит открытие, а у меня как будто ничего не готово.
Сегодня тепло, +10®, но слякотно. Вчера я была в отчаянии. Ездила вчера встречать мать, как ты написал 4-ого с почтов. поездом, и никого не встретила. Сначала испугалась, а потом решила, что виновато твое враждебное отношение к телеграммам: ты вот сэкономил, а я израсходовала 1 р. и зря протряслась на вокзал и обратно. Чувствуешь, тиран души моей? Да еще плюс беспокойство. Приезжал и Иван с супругой, и все не знали, что думать. Подождем сегодня.
Дни заняты «Мещанами» и «Властью тьмы». Третьего дня вечером первый раз репетировали на новой сцене. Чудесно! Просторно, аппетитно. Все хорошо. Только мы репетировали плохо. Пьесу играли мало, а уже надоела. Невольно все вспоминают твои пьесы, уже игранные без конца, но не надоевшие.
Почему ты нам не прислал переделанный водевиль?1 Маркс напечатал, и его сыграют раньше, чем у нас. Это нехорошо. Конст. Серг. возмутился.
Вчера жарили «Мещан» за столом, с часу до 6-ти. Во как! Вечерком я съездила к Немировичам. Посидела недолго. Вл. Ив. все еще слаб и посидит еще с неделю. Котик устраивает квартиру и возмущается толщиною Южина. Там была m-me Качалова, и она утащила меня к себе. Качалов ужасно смешной дома, не такой, как в театре.
Будь покоен, тебя усадят в театре и будешь все смотреть, и Котик не будет мешать.
Дуся моя, когда же ты приедешь? Как ты питаешься? Пиши все и подробнее, умоляю.
Целую тебя крепко и нежно, моего милого, дорогого.
Актрисуля, здравствуй! Мать выехала первого октября, затем я получил от нее письмо, из которого узнал, что она на поезд не попала и осталась ночевать в Севастополе и ночевала, вероятно, в какой-нибудь дешевой разбойницкой гостинице. Где она теперь, не знаю. Быть может, продолжает жить в Севастополе. А ты 4-го окт. ходила на вокзал встречать ее? Да, вот что значит — не слушаться меня! Ведь я писал, чтобы не ездила встречать, потому что она приедет в Москву не раньше 27 ноября и не иначе, как в товаро-пассажирском поезде, в IV классе. Дуся, ради Создателя, пригляди, чтобы она в Петербург поехала на почтовом в 1-м классе или же на том поезде, который отходит и приходит в Петербург на Ґ часа позже почтового.
Как только узнаешь из письма или из телеграммы, когда я приеду, тотчас же пошли в аптеку взять для меня
1/2 ф. рыбьего жиру чистого, светлого.
10,0 (10 грамм) Kreosoti fagi.
Поняла? А приеду я или 14-го или 17 окт. Говорят, что все билеты до 15 уже разобраны, и если это правда, то приеду не раньше 17-го. Во всяком случае, я написал в Севастополь и теперь жду ответа.
Я обедаю хорошо. Бабушка готовит суп или борщ и жаркое. Ем и арбуз. Скажи матери, если она приехала, что Настя еще не ушла, чему я рад, так как есть кому собрать на стол и встретить гостя. Журавли сыты и довольны. Целый день отдыхают, а от какой работы — неизвестно. Собаки целый день едят и спят. Погода солнечная, теплая, даже жаркая.
Ну, Христос с тобой, моя радость. Будь покойна и весела, за это я буду тебя любить еще больше.
Телеграмма
Мамаша приехала вчера здорова целую. Оля
Дусик ненаглядный, здравствуй! Я совсем засохла без любви, без ласки. Нехорошо так. Да и тебе нехорошо. Я стала писать неаккуратно. Какое-то суматошливое время, я устаю, путаю дни, числа.
Мамаша приехала благополучно. Сейчас у нее насморк. Спит она у Маши, а Маша у меня. Вчера обедали у нас Иван с супругой, была Надежда Ивановна. Третьего дня был старик Суворин, много говорил, говорил, что тебя очень любит, и прослезился, когда увидел тебя1. Прислал нам читать свою пьесу «Вопрос», кот. пойдет на Мал. сцене2. Был в нашем театре, говорит, что очень нравится сцена и уборные, а зрительный зал, говорит, современный, а я этого не понимаю.
В одно время с ним был и Бунин и Мария Григор. Средина, кот. была очень интересна, первый раз за все время, что я ее знаю, я хоть немного поняла, что Саша мог ею увлечься. Она перевела с итальянского драму, и, кажется, эта драма пойдет в Новом театре3.
Вчера была у нас генеральная «Мещан». Ничего, все подобрались. Был Найденов и кроме него никого. Горький, кажется, еще не уехал.
Мамаша сегодня была с Полей в Кремле, потом обедала у Ивана. Простуженную ее нельзя пускать в Петербург. Мы с Машей смеемся — мать и здесь все ходит двери запирает. Завтра я ее поведу в Пассаж, если насморк будет лучше. Ей у нас нравится, по-видимому.
У нас тепло; сегодня был чудесный день. Вечер я была дома, у нас сидела Хотяинцева, я с ней пойду завтра в кружок послушать, о чем говорят умные люди, и посмотреть на них. А больше всего мне хочется увидеть моего умного, чудесного писателя, моего поэта с лучистыми глазами и с чистой душой. Ты меня не забыл? Не разлюбил? Я тебя буду долго разглядывать. Мне почему-то кажется, что твой приезд, т. е. наше свиданье, должно что-то решить, то, что сидит у меня в душе. Ты, конечно, не понимаешь меня. Ну, да это все равно. Что со мной будет в ту минуту, когда я увижу твою физиономию, вылезающую из вагона! Ты, конечно, состроишь самую равнодушную и спросишь о чем-нибудь постороннем. Я уж это знаю. И знаю, что у тебя внутри будет в эту минуту. Целую крепко, любовно, тысячу раз моего дорогого, и затылочек, и глаза, и губы, и усы и кусаю и шепчу в ушко.
Ты переделал «Юбилей». Верно? Я угадала?4
Актрисуля, если не получишь от меня телеграммы, то знай, что выезжаю я из Ялты, а в Москву приезжаю 14 октября. Так и знай. Билет уже заказан, отъезд решен окончательно. Итак, стало быть, 14-го буду в Москве.
Да ты с ума сошла!!! Давать водевиль в Художеств. театр!1 Водевиль с одним действующим лицом, которое только говорит, но не действует вовсе!! Для театра я пьесу напишу, это будет лучше.
Несчастные Смирновы заказали мне купить для них крымские башмаки, и я никак не найду; сегодня Синани купил и прислал с Арсением, но это обыкновенная мужицкая обувь, я не понимаю, для чего он купил, пропали только деньги.
Значит, жди, приеду. Я буду скверно одет, потому не подходи ко мне в Москве, не узнавай; вместо того, чтобы здороваться с тобой на вокзале, я только подмигну тебе.
Погода в Ялте теплая.
Сегодня подали мне кофе с мухой, вываренной мухой. Такая гадость!
Ну, собачка, будь здорова и весела. Обнимаю тебя и целую миллион триста тысяч раз.
Ты теперь успокоился, что мать благополучно прибыла в Белокаменную? Дусик мой родной! Только что приехали с Машей из кружка, видела много людей. Ехала назад, думала о тебе, и весь ты как-то стоишь отдельно от них всех, такой чистый, такой светлый. Мне безумно захотелось видеть тебя, услышать голос твой. Встречусь с тобой, и мне опять покажется, что я еще не жила с тобой. Все будет ново и интересно. Это хорошо или скверно? Или я глупый вопрос предлагаю?
Я не думаю, чтобы театр открылся 15-го. Ты во всяком случае должен быть на открытии — хоть на ковре-самолете прилетай. Сегодня говорили о девушке Насте, и пожалуйста, если она нужна и если она хорошая — не надо отпускать ее.
Рыбий жир и креозот приготовлю, будь покоен. И пиво будет тебе, и баня, и теплая постель, и еще кое-что.
Говорили в кружке о романтизме Горького. Говорил Любошитц, оппонировали Михеев, Голоушев и какие-то два задорные братья Койранские1 (кажется). Влетело и Худож. театру, но он говорил так смешно, что я хохотала. А что они вообще говорили, резюмировать я отказываюсь. Все как-то мелко и ненужно, и неглубоко. «Чайка» идет в Питере 23-го, говорил Эфрос. Маша, может, увидит. Она едет 18-го в Питер к Мише на неделю. Был Фейгин, были Кожевниковы, и все по-старому.
Сегодня я наконец снималась у Набгольца2. Через неделю посмотрим.
У нас тепло, приятно, дождя нет. Хоть бы тебя погода побаловала!
Неужели не будет твоей пьесы? У нас воют все. Я молчала, но тоже начну говорить.
Целую тебя крепко и говорю до скорого свиданья, дорогой мой.
Сегодня, дорогой мой, мы проводили мамашу в Петербург. Отъехала благополучно с Полей. Поехали обе в 3-м классе; Маша уверяет, что так лучше, т. к. Поля все время при мамаше. Там очень чисто, места спальные, билеты Маша брала утром в Wagons-lits, бюро которых переехало теперь к нам на Неглинную. Вчера на ночь я напоила мать яблочным чаем, и ей стало гораздо лучше. Получил ли ты в воскресенье телеграмму, кот. я прислала на другой день по приезде матери?1
Что ты делаешь, мой Антон? Что ты делаешь целыми днями? Что ты думаешь? Куда глядишь? Чего ждешь? Как я хочу пожить с тобой! Хочу чувствовать тебя около себя, всегда, всегда.
Театр откроется не раньше 20-ого. Не справились с освещением. Вишневский волнуется, что все убыток для нас каждый пропущенный день. Да и правда. Вообще все волнуются и тревожатся. «На дне» сильно помарала цензура, т.ч. Горький в таком виде не хочет ставить. Вл. Ив. поедет в Питер хлопотать2. «Столпы» так помарали, что нечего играть. Пьес совсем нет. Наш любимый автор молчит. Для меня лично — пока тайна, это молчание. Поговорим еще с тобой, дусик.
Вчера снимали «Мещан». Утомительно было. Приехал Горький с женой, Скирмунт и Пятницкий, и я даже снялась с ними всеми, только в своем виде. Горький сегодня уехал, а приедет к открытию.
Вечер вчера мы сидели дома, пришли Иван с женой, беседовали мирно, я раскладывала пасьянс. Ты вспоминаешь Любимовку? Я как вспомню ее, так на душе тепло станет. О многом мне надо будет поболтать с тобой.
Сегодня был Бунин. Я пошла на репетицию «Сестер», но ее отменили, и я поехала с Вишневским к Влад. Ив. Сидели, говорили о театре. Котика не было дома. Получила письмо от Мани Смирновой, очень любовное, спрашивает о тебе и кланяется. Привезешь ли ты мне коралловую цепь? Не забыл? Попроси m-me Бонье.
Целую тебя крепко, крепко много раз. Ленюсь писать, т. к. знаю, что скоро увижу тебя.
Прилагаемое письмо посылает Алекс. Алексеевна Андреева, сестра жены Бальмонта. Телеграмму вчера передали мне3.
Дусик мой, тяжело было с тобой расставаться1. Скоро после Москвы подсел ко мне Шубинский, муж Ермоловой; беседовали, говорили о театрах, об Ермоловой, о художниках, т. е. о вас.
Я уже закусил, спасибо тебе, радость моя. Господь тебя благословит. Живи тихо, не горюй, не сердись. Целую тебя. Кажется, я ничего не забыл, все взял. Это опускаю в Туле.
Целую и обнимаю.
Голубчик мой, дуся моя, опять ты уехал… Я одна, сижу в спальной и строчу. Все тихо. Ты, верно, около Орла, или уже в нем. Мне так многое хотелось бы тебе сказать, и я чувствую, что ничего не напишу толком, как-то дико сразу писать, а не говорить. Отвыкла. У меня так врезалось в памяти твое чудное лицо в окне вагона! Такое красивое, мягкое, изящное, красивое чем-то внутренним, точно что-то сияет в тебе. Мне так хочется говорить тебе все самое хорошее, самое красивое, самое любовное. Мне больно за каждую неприятную минуту, кот. я доставила тебе, дорогой мой.
Целую тебя. Как ты едешь? Что думаешь? Кушал ли? Спишь теперь, верно. Скоро час. В спальной пахнет вкусно тобой. Я полежала на твоей подушке и поплакала. Перестелила свои простыни на твою кровать и буду спать на твоей; моя с провалом.
С вокзала я завезла домой шубу и ботики, посмотрела на милого пса, кот. привезли без меня. Шнапсиком зовем. Породистый, отличный.
Дома оставаться было тяжело. Репетиции не было. Я села и поехала к Ольге Мих. (моей, а не твоей), на дороге встретила Володю с Элей и с ними пошла на выставку. Это было хорошо. Долго смотрела на лицо Демона. «Сирень» мне понравилась сегодня, нашла место, откуда смотреть1.
Видела m-me Бальмонт. С выставки пошли обедать к маме, потом я была у Ольги Мих., потом ездила к Эле за Гаршиным2 и от нее прямо в театр, играть «Мещан». Трудно было играть. Пришла домой и — как пусто! И спешить некуда. Ах, Антон мой! Не дура ли я?
Умоляю, говори обо всем дома, чтоб тебе было уютно и хорошо и тепло. Христос с тобой, родной мой, крещу тебя на ночь и целую много тысяч раз. А рука ночью кренделем ложится? До свиданья, моя любовь.
Мамашу целую.
Пишу это в Лозовой. Холодно, мороз градусов десять, солнечно. Я здоров, ем рассольник. Скучаю по своей хозяйке. Милая дуся, пиши мне обо всем, не ленись. Шубинский покинул меня только сегодня утром. Поезд почти пустой.
Господь тебя благословит. Целую и обнимаю. Поклонись Маше.
Сейчас пришла домой и нашла твою открытку, дорогой мой, и поцеловала ее. Ты теперь спишь в вагоне, дусик милый! Видишь ли сны?
А как мы с тобой сжились за это время, правда? Ты мне стал гораздо ближе. А я тебе тоже? Какой ты чудесный!
А как без тебя пусто. Я сейчас еще не понимаю ясно, что тебя нет со мной. Дальше будет яснее и тоскливее. Как скучно приходить домой! Никто не взглянет ласково, никто не погладит, не поцелует. За обедом скучно. Чавкает Вишневский. Вечером нет работы с кроватями, нет передвигания. Нет красивого мужа с мягкими глазами. Стоит пустая кровать. Некому давать рыбий жир. А он едет себе в теплом вагоне по снежным полянам…
Сегодня была приблизительная генералка 2-х актов «На дне». Показывали грим, костюмы. Не было Конст. Серг. и Грибунина. Актера играет Громов, и очень хорошо, сильно, захватывает. Местами 2-ой акт интересен. Завтра опять чистая генеральная, а затем примемся за 3-ий акт. Я очень рада, т. к. у меня до 3-его нет роли. Декорация была приблизительная, но, кажется, будет хороша. Завтра все будет яснее и я напишу тебе.
Голова у меня тяжелая. После обеда лежала, читала Гаршина. В 8 час. поехала в Филармонию на ученический вечер, где пели мамины ученицы. Мама просила меня послушать их. Я с удовольствием слушала, волновалась их волнением. Пила чай и ужинала у мамы, слегка поругалась с д. Карлуном из-за современного направления в искусстве. Но он со мной не позволяет себе выходок, только погорячился.
Все в театре спрашивают о тебе, и я без конца отвечаю.
Электричество давно уже потухло, значит, поздно. Кончаю. Пасьянс раскладывал?
Сделай все возможное, чтоб у тебя было тепло. По субботам меняй белье и вспоминай обо мне. Жена, мол, приказала. Будешь?
Целую всего тебя горячо, обнимаю, ласкаю.
Здравствуй, золотой мой, ненаглядный мой! Как ты доехал? Как нашел в Севастополе мать, какими путями дальше ехали? Погода, правда, хорошая? Я ужасно рада. При солнце все легче. Тепло ли у тебя в кабинете? Все ли в порядке? Приспособь к себе Арсения, чтоб он при тебе состоял и все тебе делал. Напиши, если что не ладится. Как сад, журавли? Все напиши. А главное, как твое самочувствие? В духе ли ты? Или уже ялтинское выражение на лице? Не кисни, умоляю тебя. А сегодня я не получила открытки.
Читал в «Русск. ведомостях» о постановке «Мещан» в Вене и критику?1 Умные там люди.
Я вчера очень поздно заснула, и мыши все пугали, а утром разбудили рабочие рядом в помещении. Кофе пила и читала газеты в постели; в 12 ч. пошла на репетицию.
Два акта двинулись. Конст. Серг. будет хорошо играть. Фигура и грим отличные. Москвина все очень хвалят, Качалова, Громова. Сегодня Алешку репетировал опять Адашев, и очень удачно, дает удаль, орет вовсю, озорно. Мария Петровна была на репетиции. Говорит, что 1-й акт очень интересен, а второй скучноват, длинен. Странно, что в чтении — наоборот.
Домой шла пешком, уже не летела на извозчике к мужу моему милому.
После обеда играла в четыре руки с Инночкой; заезжала Мария Петровна, звала завтра обедать к ним. Потом пришел Елпатьевский, Членов.
Первый едет месяца на три в Петербург. Оказывается, что попадья, у кот. жила и столовалась мама летом, — его двоюродная сестра. Он ездил к матери, 2-го он смотрит «Власть тьмы»2. Спрашивал о тебе, спрашивал, отчего я такая худая. Пил чай у нас.
Часу в девятом приезжал Влад. Ив., я просила прослушать прозу Гаршина, кот. я завтра читаю3. Я еще ни разу не читала прозы на вечере, а в этой сказке много очень тонов — разговоры животных. Прочла ему раза три, он мне сделал много дельных замечаний.
Вечер сидела, читала, учила роль, попела и поплакала.
На дворе тепло — ноль. Мало места для прощания. Целую крепко мою любовь, ласкаю и люблю.
Умоляю, вышли копию с договора или пошли ее прямо к Пятницкому4.
Радость моя, дусик, вчера вечером я приехал в Ялту. Ехал я хорошо, народа в вагоне было мало, всего четыре человека; пил чай, ел супы, ел то, что ты дала мне на дорогу. Чем южнее, тем холоднее; в Севастополе застал я мороз и снег. Плыл в Ялту на пароходе, было спокойно на море, обедал, беседовал с генералом о Сахалине. В Ялте застал холод, снег. Сижу теперь за столом, пишу тебе, моей жене бесподобной, и чувствую, что мне не тепло, что в Ялте холоднее, чем в Москве. С завтрашнего дня начну поджидать от тебя письма. Пиши, моя дуся, умоляю тебя, а то я тут в прохладе и безмолвии скоро заскучаю.
Мать доехала благополучно, хотя и ехала на лошадях. Дома застал я все в порядке, все в целости; впрочем, дорогие яблоки, которые я оставил дома до декабря (они созревают только в декабре), Арсений и бабушка положили в кислую капусту. Когда у нас узнали, что ты привезешь такса, то все очень обрадовались. Собака очень нужна. Не захочет ли такс приехать с Машей на Рождестве? Подумай-ка.
Не скучай, светик, работай, бывай везде, спи побольше. Как мне хочется, чтобы ты была весела и здорова! В этот мой приезд ты стала для меня еще дороже. Я тебя люблю сильнее, чем прежде.
Без тебя и ложиться, и вставать очень скучно, нелепо как-то. Ты меня очень избаловала.
Сегодня приедет Альтшуллер, отдам ему твой бумажник. Собачка, цуцык мой, я целую тебя бесконечное число раз и крепко обнимаю. Пришел Жорж. Будь здорова. Пиши мне.
Ты положила мне в чемодан очень много сорочек. Для чего мне столько? В шкафу у меня образовалась целая гора.
Поклонись своей маме, поблагодари за конфеты, пожелай ей всего самого лучшего. Дяде Карлу, дяде Саше, Володе и Элле тоже поклон нижайший.
Дуся моя, целую тебя крепко. Как ты далеко от меня! Сегодня получила открытку из Лозовой. Спасибо, милый. Ужасно жалею, что не взяла с тебя слова известить меня телеграммой сейчас же, как приехали в Ялту. Жди теперь письма! Как мамаша перенесла дорогу? Скажи ей, что шляпа ее готова и вышла хорошо; я думаю, она останется довольной.
В спальне пусто, скучно, противно. Нет моего Антона, нежного и ласкового.
Сегодня был пестрый день. Утром была одна полтавянка, молоденькая, хорошенькая, приходила к тебе и ко мне просить помочь устройством концерта, что ли; семь человек ссылают на Дальний Восток за мартовские беспорядки в Полтаве и за типографию, кот. закрыли. В числе этих 7-ми — ее муж; и она-то без права въезда в столицы. Жалко ее. Много рассказывала. Уже в декабре высылают их и еще 12 крестьян. Я обещала поговорить с Горьким. Короленко много уже помогал им. Горького я видела на репетиции, но не удалось толком поговорить с ним. Он какой-то взбудораженный. Размечали 3-й акт, и он делал свои замечания.
Получила письмо от Пятницкого. Просит прислать ему копию с неустоечной записи, о которой упоминается в договоре. Копия договора у него есть. И еще просит копию с доверенности, по кот. заключал договор Сергеенко1. Неустоечную запись ты должен был выдать Марксу, и с минуты ее подписания договор вступил в силу. Пришли мне копию со всего этого моментально, умоляю. Я перепишу и перешлю Пятницкому. Умоляю.
В 5 Ґ ч. мы поехали с неизбежным Вишневским обедать к Алексеевым, но во время обеда меня по телефону потребовали играть «Мещан». Савицкая уехала в Тверь на похороны своего учителя, кот. она обожала. Он последние годы был монахом. И не вернулась. Т.ч. я и в кружке не читала. Влад. Ив. сообщил туда. Принимали хорошо.
Леонидова от Корша уже взяли, т. е. сезон он доиграет там, а с Поста он наш. Завтра Горький читает «На дне», собрали больше 1000 р.2.
Напиши, когда сядешь за работу.
Как это ты вылезал из вагона в такой холод в осеннем пальто? Умоляю думать о своем здоровье, не делать глупости. А шею приучай к воде, меньше простужаться будешь. Целую твои глаза, губы, щеки, лоб, волосы и прижимаюсь к тебе, милый.
Радость моя, голубчик, дуся, жена моя, как живешь без меня? Что чувствуешь, о чем думаешь? У меня все благополучно, я здоров, не кашляю, сплю хорошо и ем хорошо. Скучаю по тебе жестоко, моя бабуся, и злюсь поэтому, пребываю не в духе. Вчера был Альтшуллер. Твоему подарку (бумажнику) он очень обрадовался, о чем, вероятно, напишет тебе. Была начальница гимназии. Сегодня снегу уже нет, стаял. Солнечно. Кричат журавли. Здесь уже скоро, через месяц, через полтора, будет весна.
Когда получишь собаку, то опиши, какая она.
Газет скопилась чертова пропасть, никак не сложу их; сколько в них всякого вранья! Вчера ел осетрину с хреном, который привез с собой. Скажи Маше, чтобы она непременно купила у Белова хрена и привезла, также и окорок и прочее тому подобное. Завтра засяду писать. Буду писать с утра до обеда и потом с после обеда до вечера. Пьесу пришлю в феврале1. Жену буду обнимать в марте2.
Не ленись, дусик, пиши своему злому, ревнивому мужу, заставляй себя.
Здесь, в Ялте, новая церковь, звонят в большие колокола, приятно слушать, ибо похоже на Россию. На сих днях будет решен вопрос о железной дороге, зимой начнут строить. Скажи Маше, что воды у нас много, пей сколько хочешь. Водопровод аутский пускают теперь только в одну сторону — в нашу.
Бабуня моя хорошая, Господь тебя благословит. Обнимаю тебя много раз. Не забывай своего мужа.
Ни весточки от тебя сегодня, родной мой. Как ты, что ты? Не забыл ли уже меня по своему легкомыслию?
Все ли в порядке в твоих комнатах? Тепло ли тебе спать? Ты, кажется, укрывался тигровым пледом, кот. остался здесь; хотя он очень тяжел. Приятно ли тебе чувствовать себя среди своих вещей, давно знакомых? Приятно ли сидеть за письменным столом? Тебе здесь так было все неудобно, и как это меня мучило! А ты, милый мой, нежный мой, все молчал и терпел. Голубчик!
Сегодня славный морозный день после слякотной погоды. Встала я поздно, читала газеты, пела. Часам к двум пошла в театр «посмотреть» на чтение Горького, т. е. на публику. Все, конечно, именитое купечество налицо: нарядные дамы, мужчины. Горький читал неважно, да ведь с эстрады чтение совсем другое, чем в комнате. Публика сухо, кажется, отнеслась. Общий вид был смешной: точно Горького подносили на блюдечке горсти любопытных. После 2-х актов предложен был чай, фрукты и конфекты в чайной. Странно было видеть Горького в таком обществе. Я сидела с ним и с Варв. Алексеевной Морозовой, кот. много о тебе спрашивала и жалела, что не пришлось видеться с тобой.
Я послушала один акт и отправилась домой, пообедали, попили чайку, и я пошла на «Мечты». Сбор хороший, контрамарок в партер не давали. Принимали хорошо. Горький смотрел первый раз и ругал отчаянно Костромского и говорил Немировичу это. Они сидели у меня в уборной. В антрактах мы с Марией Федор, кормили его и поили чаем, т. к. он не обедал. А и наивен же он, этот Максим!
Вот пришла из театра, села тебе писать. Обнимаю тебя тепленько, муж мой милый, необыкновенный, и шлю тебе тысячи сладчайших поцелуев. Хорошо ли спишь, ешь? Обо всем пиши. А здоровье как? Целую крепко. Христос с тобой!
Здравствуй, жена моя хорошая! Сегодня пришло от тебя первое письмецо, спасибо тебе. Без твоих писем я здесь совсем замерзну, в комнатах, как и в Ялте, холодно. Только, дуся, надо запечатывать письма получше, в другие конверты.
Вчера был Средин, была Софья Петровна, сильно похудевшая и постаревшая. И мадам Бонье была. Тут много сплетен, говорят про москвичей черт знает что. Все спрашивают о здоровье Леонида Андреева, ибо кто-то пустил слух, что Л.А. с ума сошел. А он, по моему мнению, совсем здоров.
Посылаю тебе вырезки из газет. Отдай их по прочтении Вишневскому или Тихомирову. Это из одесских газет.
Ты пишешь, что тебе больно за каждую неприятную минуту, которую ты доставила мне. Голубчик мой, у нас не было неприятных минут, мы с тобой вели себя очень хорошо, как дай Бог всем супругам. Рука моя, когда ложусь в постель, сворачивается кренделем.
Поздравляю со Шнапсиком. Пришли его в Ялту, а то здесь лаять некому.
Здешний архиерей Николай, посетив гимназию, очень расхваливал Горького, говорил, что это большой писатель, меня же порицал — и педагоги почему-то скрывают от меня это.
Итак, веди себя хорошо, как подобает жене моей. Господь тебя благословит. Обнимаю, складываю руку кренделем, кладу твою головку и целую.
Милый друг, Антон мой, вчера вечером не писала, потому что была с Машей в бане и раскисла. Пишу утром. Сегодня −21® — каково?
Сейчас была одна несчастная старуха, актриса, без места, жалко ее ужасно. Просит хоть что-нибудь сделать. Пущу подписку пока, потом постараюсь пристроить ее где-нибудь. Она такая чистенькая, говорит просто, без вычур, не клянчит. Хотела рассказать, что довело ее до такого состояния, но, говорит, боится расплакаться. Я ей велела завтра прийти. Она мне на прощание руку поцеловала. Как это ужасно!
Потом приходила барышня из Петербурга, хотела тебя видеть. Принесла отчет сестры Мейер, кот. работает на Сахалине, куда она пошла под впечатлением книги Чехова о Сахалине. Вы чувствуете? Пожалуйста, прочти его. Эта Мейер, верно, удивительный человек. У нее только совершенно нет помощников, и она бы хотела познакомить публику с этим отчетом. Я думаю отправить его к Эфросу, не поместит ли он хоть выдержки, тем более что он уже восторженно писал об этой Мейер1. Ты ему напишешь? Или перешли отчет мне, и я сама съезжу к Эфросу. Так?
Сейчас получила от мамы записочку, что Володя выиграл дело, за кот. получил 200 р., помирил двух противников, и обе стороны наугощали его здорово, т.ч. он только мог спать лечь.
Вчера репетировали 3-й акт, и Горький все торчит. По-моему, это стеснительно.
Милый мой, ты греешься на солнышке? Сидишь в садике? Не дождусь письма из Ялты. Странно — так долго не знать о тебе ничего. Целую тебя крепко, со вкусом. Как мне хочется обнять тебя! Дорогой мой, любовь моя, прощай.
Пишу тебе второй раз на день, чтоб не нарушить порядка. Дорогой мой Антончик, как мне тебя не хватает! Я с тобой спокойнее и лучше. Я люблю чувствовать твою любовь, видеть твои чудные глаза, твое мягкое, доброе лицо. Стараюсь ясно, ясно видеть тебя близко. Как-то ты там поживаешь?! Что думаешь? Ласкаешь ли меня хоть мысленно? А главное, не простудился ли в дороге.
До сих пор ни одного письма. Меня это сильно волнует, хотя стараюсь быть покойной. Безбожно морить так без вестей. Хоть бы телеграмму прислал! Варвар.
Как мамаша? Поцелуй ее. Сейчас отыграли «Дядю Ваню» с Петровой1, т. к. Мария Петровна на бенефисе Шаляпина2. Воображаю, что там творится. Придет Маша — расскажет.
Ну, спи спокойно, милый мой. Целую тебя и обнимаю.
Здравствуй, собака моя сердитая, мой песик лютый! Целую тебя в первых же строках и глажу по спинке. Нового ничего нет, все по-старому, все благополучно. Холодно по-прежнему. Сегодня в Ялте происходило освящение новой церкви, мать была там и вернулась веселая, жизнерадостная, очень довольная, что видела царя и все торжество; ее впустили по билету. Колокола в новой церкви гудят basso profundo1, приятно слушать.
Новые полотенца скоро промокают, ими неудобно утираться. У меня только два полотенца, а казалось, что я взял с собой три. Ем очень хорошо, кое-что пописываю, сплю по 11 часов в сутки. Условие, подписанное мною с Марксом (копия), находится, вероятно, у начальницы женской гимназии, у себя я не нашел. Уезжая, я все важные бумаги оной начальнице отдал на хранение. Да и не улыбается мне возня с этим условием. Ничего не выйдет. Подписавши условие, надо уж и держаться его честно, каково бы оно ни было.
Человечек ты мой хороший, вспоминай обо мне, пиши. И напомни Немировичу, что он обещал мне писать каждую среду. Свинья с поросятами, которую ты дала мне, восхищает всех посетителей.
Напиши, что нового в театре, как здоровье Марии Петровны, не надумали ли ставить какую-нибудь пьесу. Если надумали, то пусть Вишневский напишет подробности.
Выписываю «Мир искусства» — скажи об этом Маше. Дусик мой, хозяечка, я забыл в Москве черное мыло, которым мыл голову (мыло от головной пыли и перхоти), отдай его Маше, чтобы привезла. Не забудь, родная.
Когда ты ляжешь в постель и станешь думать обо мне, то вспомни, что я тоже думаю о тебе и целую и обнимаю. Господь с тобой. Будь весела и радостна, не забывай твоего мужа.
Я не знаю, что думать, дорогой мой! Ни одного письма, ни одной весточки о том, как ты доехал. Я не знаю, что думать. Каждый день жду, как дура, кругом все спрашивают, и я не знаю, что отвечать. Я волнуюсь. Неужели тебе жалко было полтинника на телеграмму! Я сейчас ни о чем толком и писать не могу. Уехал — как в воду канул.
Я сегодня была у Таубе. Он нашел боль в том же месте, как и летом. Кишки настолько засорены, что он даже и исследовать не может. Велел сегодня вечером поставить клизму из прованс. масла, а завтра утром из воды и в 10 час. уже быть у него опять.
Был очень мил, любезен. Спрашивал о тебе. Говорил, что «Дядю Ваню» ставят в Берлине1.
Вчера был бенефис Шаляпина. В газетах яд. Настоящего энтузиазма и не было, подъема. Я жалею, что никто мне не сказал о существовании литерат. лож. Я бы могла пойти после спектакля, кот. рано кончился, а бенефис длился до 2-х. Маша сказала, что она приглашена и что на тебя рассчитывали, если бы ты был. А мне никто даже не намекнул. Почему это? Мне немножко обидно. Значит, если бы я была свободна, я бы все равно не могла пойти. А мне было жаль, что я не была в театре. Маша кутила со всей компанией у Тестова2.
Ну, не хочется больше писать. Скучно.
Целую тебя, моего дорогого.
Телеграмма
Писем нет, беспокоюсь, телеграфируй. Оля
Дусик мой милый, собака, без тебя мне очень скучно. Сегодня всю ночь шел снег, а сейчас — лупит дождь, стучит по крыше. Время идет тягостно медленно. Я сижу и думаю: в будущем году на всю зиму останусь в Москве. Здоровье мое не дает себя чувствовать, т. е. оно недурно. В комнатах холодно.
Получил телеграмму от шаляпинцев, ужинавших после бенефиса1. Получил длинное письмо из Смоленска от какого-то поповича или попа, написанное человеком, по-видимому, исстрадавшимся, много думающим и много читающим; в письме этом сплошное славословие по моему адресу. Получил почетный билет от студентов-техников. Одним словом, жизнь вошла в свою колею.
Сегодня не получил от тебя письма, но видел тебя во сне. Каждую ночь вижу.
Погода в Ялте сквернейшая, больные чувствуют себя плохо, — так говорят доктора.
Целую мою жену превосходную, обнимаю, ласкаю. Не изменяй мне, собака, не увлекайся, а я тебя не буду бить, буду жалеть. Обо всем пиши мне, ничего не скрывай, ведь я самый близкий для тебя человек, хотя и живу далеко.
Духи у меня есть, три четверти флакона, но все же скажу спасибо, если пришлешь с Машей еще небольшой флакон. Одеколон есть, мыло тоже есть. Головная щетка ежедневно употребляется.
Часы стенные довез благополучно, теперь они на месте, идут хорошо.
Ну, пупсик мой, целую тебя еще раз. Благословляю тебя. Пиши же, не ленись.
В городе еще ни разу не был. Холодно, дует ветер неистовый.
Наконец-то получила сегодня два письма сразу, милый мой, а то уж начала беспокоиться. И как ты мне хорошо пишешь, золото мое! Так бы тебя и зацеловала!
Я счастлива, что ты хорошо доехал и что хорошо себя чувствуешь. Я охотно верю, что тебе скучно ложиться и вставать без меня. Мне то же самое без тебя. Дусик мой. Я тебя люблю.
Славно, что ты слышишь колокольный звон и вспоминаешь о Москве. А у нас стужа невозможная сегодня; ветер адский при −15®. А ты на солнышке — цени.
Пес наш славный. Маша прозвала его Фомкой, хотя его кличка Шнап. Породистый. Ему в Ялте будет отлично.
Очень жаль, что хорошие яблоки попали в капусту. Глупо.
Я сегодня была опять у Таубе. Он нашел большую чувствительность и боль около слепой кишки, а может, и она сама болит. Велел есть по часам, употреблять молочный сахар, по утрам есть мед, непременно завтракать в 12 час. яйца, холодное мясо, простокваша. К обеду овощи и никаких супов, есть чернослив, финики, ничего жирного. Через день клизму из прованс. масла и на ночь компресс и принимать облатки, что-то там вроде: Natri citrici, Magnes.carbonic, Extr. Belladonnae. В понедельник опять поеду. Вот все о моей физике.
Проходили 3-ий акт. У меня роль не ладится пока. Горький был с женой; сегодня уехали в Нижний. Харламов, Грибунин, Самарова больны. С сценой убийства возились.
А чистят ли тебе костюм? Умоляю делать это. Я не люблю, когда у мужа моего изящного посыпаны плечи манной головной.
Вечером я с Машей, Алексеевы, Лужские и Вишневский были на спектакле Общ. искусства и литер. «У телефона»1. Чисто французская вещица, построенная на эффектах. Но так страшно, что кричать хочется. Потом была пародия на эту пьесу, в веселом духе. Мы были в своей компании, и потому ничего, приятно было. Москвин еще был, острил. Все тебе кланяются.
Вчера я была у Шлиппе, слышала там, что продают участки в имении Мещерского или Голицына, по Брянской ж.д., час езды, версты 4 на лошадях, но выстроят полустанок и тогда будет чуть ли не верста. Огромные пруды. Управляющий там — мой знакомый. Все-таки посмотрю.
Целую моего родного, дивного моего мужа, обнимаю и ласкаю нежно. Так ты меня больше любишь? Ненаглядный мой, покойной ночи.
Девица Швабе принесет мамаше шляпку. Понравится ли она мамаше? Т. е. шляпа. Кланяюсь всем.
Дусик мой, пришла твоя телеграмма1. Ответ послать не с кем, все пошли в церковь, да и едва ли нужен сей ответ, ибо письмо мое уже получено тобой.
Неустоечной записи у меня нет и не было, и, помнится, при составлении договора с Марксом мы такой записи не делали вовсе. Копию с доверенности, выданной Сергеенку, выслать тоже не могу, так как у меня ее нет и не было. У меня есть только копия с договора, того самого, который есть, как ты пишешь, и у Пятницкого. Честное слово, дуся, у меня нет ни записи, ни доверенности, не думай, что я плутую, прячу эти бумаги.
Вчера была О. М. Соловьева, приглашала к себе.
За работу я уже сел, пишу рассказ2. В комнате моей холодно, жены нет, пиджака никто не чистит, кто-то унес все журналы, полученные в мое отсутствие… Но я все же не падаю духом и с надеждой взираю на будущее, когда мы опять встретимся и заживем вместе.
Конверты твои никуда не годятся, письма доходят почти распечатанные. Купи себе на пятачок простых конвертов, а эти аристократические брось. Или купи английской бумаги, тонкой, и таких же конвертов — у Мерилиза. Я завтра пришлю тебе письмо на английской бумаге.
Как суворинский «Вопрос»?3 А Чириков пишет уже третью пьесу?4 Какое обилие пьес, однако! Этак театр распухнет.
Погода сквернейшая.
Вот, цапля, какой усердный у тебя муж: пишу каждый день! Сегодня пришло от тебя два письма; одно, в котором ты пишешь про Полтаву, вероятно, было задержано5. Мать целует тебя, благодарит за шляпу; она просит, не пришлешь ли ты шляпу с Машей? Не возьмет ли Маша?
Ну, Господь с тобой. Обнимаю тебя. Не хандри, пиши подробнее, не скупись.
Милый мой, ненаглядный мой! Первым долгом целую тебя и целую вкусно, много, много раз. И говорю тебе что-то о любви на ухо. А ты улыбнись и смотри на меня своими красивыми глазами.
Сел за работу? Согрелись ли комнаты твои? Не прислать ли тебе носки потолще и потеплее и кальсоны тоже (pardon)? Ходишь ли в сад? Выходи каждый день и двигайся.
Я сегодня смотрела «Царя Федора» и была в обществе 4-х детей от 11-ти до 6-тилетнего возраста, няньки и юнца. Трое — дети Ольги Мих., четвертый — приемыш их бабушки. Я давно обещала им показать «Федора»; сегодня, кстати, праздник. Радость была огромная. Старший уже в 1-м кл. гимназии и девочка 9 лет, хотела везти их одних, но другие так зарыдали, что надо было и их взять. Старшие поняли, они уже знакомы с историей, и мы беседовали. Нашли, что мало дрались на Яузе. Я сама смотрела с удовольствием. Декорации Яузы и последние — новые и прехорошие, костюмы все новые, чистые. Народу было много. Москвин играл хорошо1. Последняя декорация чудесная: красное крыльцо, собор, все чисто сделано. В театре был Скиталец, Шехтель, Котик — наша соседка по ложе; она хихикала, говорила, что она чувствует, как ты сильно любишь меня. Что ты на это скажешь?
Влад. Ив. нервничает сильно: много неурядицы, заморили рабочих, ничто не поспевает ко времени. Лужский еще не может вести дело и слишком круто иногда поступает, бестолково назначает репертуар и репетиции2, и бедный Влад. Ив. должен лавировать и мягко исправлять и направлять Лужского. Роль очень неблагодарная. Репетировали днем 4-ый акт. Конст. Серг. дает хорошие места, сильные. А я еще не найду нотки.
Голубчик, пришли мне копии с бумаг, кот. я просила, если таковые есть у тебя. Умоляю. Вчера я видела Эфроса в кружке, и он сказал, что с радостью поместит отчет сестры Мейер в газете3. Т.ч. по прочтении перешли его мне и напиши, что сказать Эфросу о нем.
Целую, целую и целую крепко, и голову кладу на руки и прижимаю.
Телеграмма
Здоров, все благополучно. Антонио
Здравствуй, собака! Вот та самая английская бумага, о которой я вчера писал тебе. Есть не графленая, та, пожалуй, лучше.
Про г-жу Мейер я слышал, но отчета ее не видел, у меня нет и не было. Если отчет хорош, то лучше всего сдать его Гольцеву, чтобы рецензия была помещена в «Русской мысли». А в «Новостях дня» — это ни к чему.
С того дня, как приехал сюда, ни разу не было солнца, так что греться на солнце еще не приходилось. Погода вообще скверная, недобрая, работать не хочется. Чувствую себя хорошо.
Скажи Маше, чтобы записала себе в книжку 5 р. 10 к. от О. М. Грибковой1. Пусть возьмет из моих денег, или я в Ялте отдам при свидании.
В городе я еще не был ни разу. Пью рыбий жир исправно.
Я, собака, то и дело думаю о тебе. Мне кажется, что я буду привязываться к тебе все больше и больше. Обнимаю мою голубку, мою цаплю.
Будет ли в этом году поставлена «Чайка»?2
Как грустно! Не было письма от тебя! Была телеграмма. Как дико, что ты без меня, а я без тебя, между тем как мы отлично перевариваем друг друга и жили бы чудесно, без грызни, по-хорошему. Я люблю тебя, твою душу, какое-то неуловимое изящество во всем твоем существе. Что бы я дала, чтоб иметь тебя сейчас около меня! Я живу надеждой, что мы где-то когда-то будем жить вместе и будем хорошо жить. А ты об этом думаешь? Антонка, ты красивый! Как мне хочется подержать твою голову в моих руках и рассмотреть каждый штришок!
Получил ли ты дегтярное мыло, кот. я положила в жестянку с мамашиной шляпой и кот. привезти должна девица Швабе? Дусик, ты каждое утро расчесывай щеткой свои кудри, — перхоти меньше будет.
Ты не тоскуешь, милый мой? Как мне хорошо было на душе, когда я читала в твоем письме, что ты ко мне больше привязался за это время!
Скажи мамаше, чтоб она не сердилась на меня за то, что я ей не пишу. Я и тебе-то по ночам пишу. Вчера писала, возилась с клизмой и легла в три часа. Ведь скверно? А писать я могу только, когда все кругом тихо и спокойно.
Сегодня была неприятная репетиция. Все собрались на третий акт, народу масса. Нет Качалова и Харламова. Ждут без конца, наконец посылают: и тот и другой велят сказать, что больны. Почему нельзя было дать знать перед репетицией — непонятно!
Занимались немного народной сценой, а мы и рта не раскрывали, зря просидели. Директора, конечно, нервили сильно. Мне хотелось поработать, — ничего не вышло, и я злилась. Вечером играли «Три сестры» со Станисл. и Адурской1. Принимали очень хорошо.
Твой друг Вишневский все тот же. За обедом, слава Богу, я его меньше вижу без тебя.
Ну, дорогой мой, пора кончать. До завтра. Как бы я тебя погрела! Кстати стиснула бы тебя так, чтоб ты пискнул.
Скучно без тебя, пусто. Смыслу нет. Тяжело мне будет на праздниках одной, без тебя. Тоскливо. Поставлю елочку у себя.
Целую тебя крепко, милого моего. Будь здоров, бодр, не хандри, пиши прозу, пьесу, что хочешь, и письма жене не забывай. Кладу голову в кренделек — из твоей руки.
Светик мой, ты сердишься на меня, но, искренно говоря, я нимало не виноват. Я знал, что была на бенефис Шаляпина ложа Горького, о ложе же литераторов я ничего не слышал, и, как бы там ни было, на бенефис этот я не пошел бы.
Что касается писем, то я пишу их и посылаю тебе каждый день (только два дня не посылал), а почему они не доходят до тебя вовремя, мне неизвестно и непонятно; вероятно, задерживаются на день, на два господами шпионами, их же имя легион. Не сердись, дусик, не обижайся, все обойдется, зима пройдет, и теперешние неудобства и недоразумения забудутся.
Сегодня наконец засияло солнце. Здоровье мое хорошо, но в Москве было лучше. Кровохарканья не было, сплю хорошо, ем великолепно, раскладываю по вечерам пасьянсы и думаю о своей жене.
Твои письма коротки, до жестокости коротки. Ведь твоя жизнь богата, разнообразна, писать есть о чем, и хоть бы раз в неделю ты радовала меня длинными письмами. Ведь каждое твое письмо я читаю по два, по три раза! Пойми, дусик мой.
Я уже писал тебе, что у меня нет тех бумаг, какие нужны Пятницкому. У меня есть только копия с договора — и больше ничего. А эта копия у Пятницкого, как ты пишешь, уже имеется, стало быть, все обстоит благополучно.
Сегодня переменил белье. Вообще приказания твои я исполняю. У меня в шкафу набралось очень много сорочек, денных и ночных, до безобразия много, так что я отобрал штук пять и отдал матери для уничтожения.
Скажи Маше, чтобы она привезла белой тесьмы для окон. Это обыкновенная тесьма, пусть привезет несколько пачек. Нужно растопить говяжье сало, окунуть в это сало тесьму и потом заклеивать окна, выходит очень хорошо, не нужно замазки.
А к тебе судьба приклеила меня не салом и не замазкой, а цементом, который с каждым днем становится все крепче. Обнимаю мою дусю. Господь с тобой. Пиши обо всем.
Меня целый день беспокоит, что я не писала тебе вчера, ненаглядный мой! А не писала, потому что нехорошо себя чувствовала. Пришли нежеланные гости, и надежды на Андрюшку рушились. Антончик мой, неужели не будет у меня детей?! Это ужасно. Доктора, верно, врали, чтоб утешить меня. Ну, подождем, будем надеяться. Дусик мой! Мне хочется говорить тебе мягкие, нежные слова и целовать тебя. Мне хорошо около тебя, как-то крепко хорошо. Мне и поплакать хочется, чтоб ты меня гладил и прижимал и утешал бы. Хороший ты мой.
Погода, значит, скверная? А у нас все морозы. Сегодня я целый день сижу дома и счастлива. Перетащила зерк. шкаф в спальную, а в угол в кабинетике поставила chaise-longue и около — стол солидный из спальной и на нем книги. По-моему, так лучше, и места как будто больше. А впрочем, все равно.
Вчера была генеральная трех актов, но без Харламова — Пепла и Самаровой — Квашни. Читал Судьбинин, и играла Грибунина. Смотрелось с большим интересом, но сцену убийства и скандала, говорят, сил нет смотреть. Очень хорош Москвин, удивительно хорош. Я смотрела третий акт после своей сцены. Каждое его слово ловишь. Хорош Качалов; у Конст. Серг. еще не все сделано, но будет хорошо. Нехорош Клещ — Загаров. Остальные, по-моему, хороши. Меня вчера похвалили: я первый раз пробовала новый тон. Маша говорит, что очень хорошо и узнать меня нельзя. Но еще не разработано у меня. Беда, что у меня многое является во время игры, чего я и не придумывала, и надо бы запомнить. Декорация 3-го акта очень хороша. Скандал надо будет смягчить. Положим, Мария Фед. вчера орала неистово, сплошно; когда разделает, то выйдет. Я думаю, успех будет огромный.
После репетиции я сильно устала и лежала. Сидела у меня Надежда Ив., д. Саша и Николаша. Над. Ив. читала мне по-франц. «La Samaritaine» — Rostan’a1. Позднее приехала мама; был Влад. Ив., которого я еще раньше просила позаняться со мной, когда у меня ничего не выходило, а теперь тончик сама нашла, да и уставши была, не могла бы работать все равно.
Шнап наш носится по комнатам, рвет конторки, но не дебоширит. Ему хорошо будет в Ялте; мне жаль видеть эту породу в комнатах. Маша, пожалуй, не согласится везти его, да и трудно одной.
Перечитывала я Гаршина — наивно. Работаешь ли ты, мой поэт изящный? Что пишешь? Кланяйся всем. Целую тебя, моего ненаглядного, красивого. Целую много раз и обнимаю так, чтоб одно ребрышко хрустнуло.
Кринолинчик мой милый, здравствуй! Письмо твое доброе, веселое с извещением о получении моих писем — получил, спасибо тебе.
Мать просит Машу привезти тех сушек из арорута, какие мы ели в последнее время.
Если Маша увидит Сытина, то пусть напомнит ему про календари для матери. Маше буду завтра писать особо.
Это хорошо, что ты бываешь у Таубе. Он очень серьезен и пунктуален, смотри не влюбись в него.
Будь здорова, балбесик. Поздравь Володю с двумя сотнями1. Значит, он уже совсем обадвокатился. Напиши, когда его свадьба и как и в какое время посылать телеграмму2.
Фомке жму лапу. Боюсь, как бы он у нас журавлей не заел.
Обнимаю жену мою законную и целую тысячу раз.
Целую тебя за письма твои, дорогой мой! И письма я целую. Отчего у тебя холодно? Маша приедет — устроит. А пиджак, пожалуйста, меняй каждый день, чтоб его можно было чистить. Отчего ты так не устроишь? С вечера, как разденешься, выложить его к дверям; утром рано Арсений или Настя могут вычистить, и ты его можешь надевать, то же и с брюками. А на ночь, если тебе понадобится пройтись, прикажи выложить халат, в кот. гораздо удобнее и скорее можно одеться и теплее, и никто тебя не видит. Послушайся свою умную жену. Моешь ли шею? Меняешь ли фуфайку и etc.? Прости, что пишу на клочках, завтра куплю почтов. бумаги. У нас в труппе все больные: Самарова, Качалов, Грибунин. У Качалова плевритик, у Грибунина 39®, Самарова слаба вообще. Завтра вместо «В мечтах» идет «Дядя Ваня» с Лилиной. Репертуар ломается. Сегодня репетировали 4-й акт. Влад. Ив. тоже простужен, сидит в пальто, калошах, с горчицей в чулках и очень боится рецидива. Я вчера тоже зачихала, а сегодня до ужаса все спать хочется. Я без тебя гораздо меньше сплю. Я рада, что ты теперь регулярно ешь, это меня очень беспокоило. Тепло ли тебе спать? Пьешь ли рыбий жир и креозот?
Я с ужасом ожидаю праздников. Как будет тоскливо! Скорее бы проходили. Сегодня поеду или слушать Никита1, или в кружок. Боюсь зря проехаться в концерт, пожалуй, только дорогие билеты остались.
В кружке читает Игнатов: «Сцена и зритель». Скучно, верно. Маша идет. Была сейчас m-me Коновицер, кокетничала с Вишневским. У Маши сидит Членов. Послезавтра он меня ведет гулять, чтоб посмотреть девиц, эдаких, знаешь2.
Сегодня опять стужа. На улицах предпраздничная сутолока. Завтра у меня нет репетиции и я тоже пойду покупать подарки прислуге. В 3 час. послушаю у нас лекцию Боборыкина3.
Духов я пришлю тебе каких-ниб. новеньких.
Все тебе кланяются, все о тебе спрашивают. Кто мог унести журналы, полученные без тебя? Дознайся.
Как ты ешь? Хорошо? Умоляю питаться как следует. Говори Поле, чего тебе хочется. Она с радостью все для тебя сделает, она обожает тебя. Кланяйся ей от меня.
Лаврик засох, но на отрезанном стволе появляются побеги. Я пересадила его аккуратненько в другой горшок, авось не пропадет — так жалко.
Членов тебе кланяется. Слыхала, что Шубинский в восторге от того, что ехал с тобой, что ты был весел и острил.
Как я буду завидовать Маше, когда она поедет в Ялту! Не забывай меня на праздниках, слышишь? Крепко тебя обнимаю, моего дорогого, будь здоров, весел, пиши, работай, коротай время. Целую твою голову и красивые руки.
Здравствуй, дусик! Ты мне пишешь каждый день, и я счастлива. Только, пожалуй, это первое время, а потом не будешь баловать. Что ты меня называешь и голубкой и цаплей одновременно — мне очень нравится. Мне без тебя везде скучно, живу как-то «пока». Т. е. я не хандрю особенно, не кисну, не думай. Смотрю на фотографию ялтинского дома и думаю — не выглянешь ли ты в окошечко?
Вчера была все-таки в кружке. Читал реферат Игнатов. Оппонировали: Баженов, Шкляр, Котлецов, резюмировал Боборыкин. Как-то странно анатомировали и зрителя и театр, а об искусстве, о театре как будто и не говорили. У меня осталось такое впечатление. У Найденова то же самое впечатление. Говорили, напр., о том, что театр развивает пассивность, т. к. зритель не может выражать сочувствие или несочувствие тому, что происходит на сцене. К чему это? Конечно, все клонилось к порицанию современного театра и репертуара, опять таскали слово «настроение»1. Говорили о мейнингенцах2, о театре Antoine’a3; о нашем — ни звука. Оканчивали речи словами: да здравствует свет и да погибнет тьма! Говорили и пошлости, вроде того, что театр приятен только на сытый желудок и что современный театр не дает ровно ничего, что он действует только на эмоцию, а не на ум, не на чувство.
Пришла Кундасова, ужасно она истощена, жалуется на боль в сердце.
Все это писала перед обедом, а кончаю уже после спектакля. Милый ты мой! Дорогой ты мой! Играли «Дядю Ваню» с Петровой. М. П. не может. Неужели она вся вышла! Как жалко ее!
Народу было много в театре, принимали хорошо. Была Над. Ив. с Сашей и его женой — в восторге. Была старуха Садовская.
Вчера Маше хотелось остаться ужинать в кружке — ну и я осталась, и раскаялась. С нами сидела m-me Коновицер и попеременно Бунин, Найденов и Членов. У них была своя компания. Я как-то потеряла всякую связь с людьми. Тоскливо, и не знаю, о чем говорить. Это нехорошо. У меня этак сделается тяжелый характер. Маша говорит, что я из гордости не хожу, например, хоть к Телешовым4, будто презираю их. Это ужасно несправедливо. Я их дичусь, потому что думаю, что я для них не представляю ничего интересного, а бывать только потому, что я жена литератора, — странно. А потом — бывать у них, значит, надо и у себя их принять.
Ну, все равно. Пора спать. Мне очень тоскливо, дусик. Почему-то больно на душе. Спи спокойно, родной мой. Я часто о тебе думаю. Целую и крещу мысленно.
Актрисуля, здравствуй! Г-жа Швабе приходила, мыло я получил, спасибо тебе. По словам Альтшуллера, с которым я говорил в телефон, Швабе больна чахоткой, серьезно. Сегодня пошла к тебе и рукопись Майер. Конечно, Майер очень хорошая женщина и ее дело — святое дело; если можно, то хорошо бы поговорить об ее отчете и в «Русской мысли» и в ежедневных газетах, в «Новостях дня», если хочешь, но лучше бы и в «Русских ведомостях». Кстати, скажи Эфросу, чтобы он высылал мне «Новости дня» в будущем 1903 году, и «Курьеру» тоже скажи. В «Курьере» власть имеет Леонид Андреев.
В Ялте стрельба. Холод нагнал сюда дроздов, и их теперь стреляют, о гостеприимстве не думают.
Пишу я рассказ, но он выходит таким страшным, что даже Леонида Андреева заткну за пояс1. Хотелось бы водевиль написать, да все никак не соберусь, да и писать холодно; в комнатах так холодно, что приходится все шагать, чтобы согреться. В Москве несравненно теплее. В комнатах здесь холодно до гадости, а взглянешь в окно — там снег, мерзлые кочки, пасмурное небо. Солнца нет и нет. Одно утешение, что сегодня дни начинают увеличиваться, стало быть, к весне пошло.
У меня ногти стали длинные, обрезать некому… Зуб во рту сломался. Пуговица на жилетке оторвалась.
На праздниках я буду писать тебе непременно каждый день, а то и дважды в день — это чтобы ты меньше скучала.
Матвей Штраух2 получил орден.
Сегодня приходили покупать Кучук-Кой. Я сказал, что это не мое дело, что скоро приедет Маша, к которой пусть и обращаются.
Я еще ни разу не был в городе!!
Обнимаю мою жену превосходную, порядочную, умную, необыкновенную, поднимаю ее вверх ногами и переворачиваю несколько раз, потом еще раз обнимаю и целую крепко.
Мать все ходит и благодарит за шляпу. Шляпа ей нравится очень3.
Пишу тебе несколько строк только, родной мой. У меня адская головная боль, болит с утра, а репетиция была и днем и вечером.
Был Горький. Мною остались, кажется, довольны. Вечером репетировали наверху, где устроена сцена для учеников.
Дусик мой, радость моя. Я тебя ласкаю и обнимаю и целую. Сегодня была у нас маманя и ужасно просила кланяться тебе. Маша у Желябужских. А я не дождусь, как лягу — очень уж трещит башка, даже мутит. Целую тебя крепко и крещу тебя на ночь, целую затылочек, за ушком. Как мне скучно без тебя.
Ты, дусик, упрекаешь меня за то, что пишу короткие письма. Да о чем писать? Мне все кажется не особенно важным. Сильных впечатлений за это время не получала. Обществ. дела ты знаешь из газет. У меня только ты да театр. Тебя у меня нет, а театр переживает скверную полосу. Ныть? Жаловаться?
У меня вот второй день болит голова; сегодня легче, а все-таки болит. На животик сейчас положила компресс, глотаю облатки, ем по часам. Тоскливо, неуютно засыпаю и также просыпаюсь — без моего красивого, нежного мужа! В 9 ч. утра пью кофе и ем мед. Читаю две газеты: «Русск. ведомости» и «Новости дня». Посмеешься над статейками о психопатках.
Репетировали 4-ый акт. Наконец объявились Самарова, Качалов и Грибунин. Присутствовали Горький и Леон. Андреев. Меня Горький хвалит. А я боюсь — очень я смело задумала. Выругают. Волнуюсь — не знаю, как выйдет. Маленькая роль, а нерв много на нее идет. Горький все пил красное вино, а я делала ему и Андрееву бутерброды с колбасой и поила чаем. Горький мне вчера рассказывал про свои скитальческие похождения, рассказывал, как он с одной интересной барыней в саду в бане жил, как они голодали и потом, когда получил деньги, украшали баню елками, за кот. сами в лес ездили. Барыня эта была старше его лет на 9, а то, говорит, мы бы до сих пор с ней жили. Рассказывал, как одна дама стреляла в него в упор и поцарапала только кожу на голове, и еще много в этом роде рассказывал. Как сам он стрелялся, как его мужики чуть не до смерти избили. Он послал Сулержицк. изрядный, кажется, куш денег. Тот хочет аптеку, что ли, купить, я не разобрала хорошенько1, на ходу уж он мне рассказывал.
Вчера литераторы читали в концерте. Фурор произвел Скиталец. Андреев говорит, что он вышел совсем пьяный и читал как-то особенно. Его качать хотели, но мог бы произойти «фридрих». Телешов хорошо читал, а Найденов плохо. В воскресенье я собираюсь вечерком к Андреевым.
Знаешь, кто у нас был сегодня и сидел вечерок? — Эберле2. Она очень похудела, помолодела, славная такая. Разошлась с мужем, по-видимому, счастлива. Много они с Машей о старине говорили и вспоминали. Был Вукол Лавров с супругой, приехали из Соч и хвалят очень. Вукол очень сердится на тебя, что ты ему ни слова не пишешь. Отчего? Напиши ему. Была Дроздова, заходил Иван перед баней. С Инночкой я с аппетитом музыканила после обеда. Вишневский, слава Богу, два дня уже не обедал у нас. Вчера был на обеде, а сегодня Стахович увез его обедать.
Стахович очень тебе кланяется и жалеет, что не видит тебя в Москве. Сборы в театре поднялись. «Власть тьмы» и «Мещане» дают больше.
Понравилось ли тебе письмо Толстого в газетах?3 Мне — да. А тебе жалко, что поймали Эмберов?4 Мне жалко.
Была у нас в театре Климентова и просила тебе передать, что если будешь в Париже, чтоб навестил их. Они уже второй год там. Муромцев читает в Высшей школе (так ее называют?)5.
Я страшно огорчена, что не услышу «Манфреда» с декламацией Шаляпина и Комиссаржевской6. Завтра вечером идут «Сестры», а послезавтра днем (повторение концерта) — генеральная 3-го и 4-го актов. Это ужасно. Были некоторые на генер. репетиции сегодня и говорят, что это что-то необычайно красивое. Как сумасшедшие ходят. Объявился еще чудо-скрипач Ян Кубелик — гениальный, говорят7. И я ничего не слышу.
Ну, кончаю. Антонка, если мои письма и не томики, то все-таки они нежные — разве нет? Ведь пишу каждый день зато. Пишу обо всем.
Целую тебя крепко, всего тебя, и ужасно хочу почувствовать тебя около себя, услышать голос твой, смех твой. Получила ли мамаша шляпу?
Обнимаю крепко и целую.
Дуся моя, замухрыша, собака, дети у тебя будут непременно, так говорят доктора. Нужно только, чтобы ты совсем собралась с силами. У тебя все в целости и в исправности, будь покойна, только недостает у тебя мужа, который жил бы с тобой круглый год. Но я так и быть уж, соберусь как-нибудь и поживу с тобой годик неразлучно и безвыездно, и родится у тебя сынок, который будет бить посуду и таскать твоего такса за хвост, а ты будешь глядеть и утешаться.
Вчера я мыл голову и, вероятно, немножко простудился, ибо сегодня не могу работать, голова болит. Вчера впервые пошел в город, скучища там страшная, на улицах одни только рожи, ни одной хорошенькой, ни одной интересно одетой.
Когда сяду за «Вишневый сад», то напишу тебе, собака. Пока сижу за рассказом, довольно неинтересным — для меня по крайней мере; надоел.
В Ялте земля покрыта зеленой травкой. Когда нет снега, то приятно смотреть.
Получил от Эфроса письмо. Просит написать, какого я мнения о Некрасове. Это-де нужно для газеты. Противно, а придется написать. Кстати сказать, я очень люблю Некрасова и почему-то ни одному поэту я так охотно не прощаю ошибок, как ему. Так и напишу Эфросу1.
Ветрище дует жестокий.
Фомке холодно теперь ехать в Ялту, но, быть может, его можно провезти как-нибудь в вагоне, или, быть может, собачье отделение отопляется. Если Маша не возьмет его с собой, то, быть может, возьмет Винокуров-Чигорин, гурзуфский учитель, который сегодня выехал в Москву.
У свиньи, которую ты дала мне, облупилось одно ухо.
Ну, светик, Господь с тобой, будь умницей, не хандри, не скучай и почаще вспоминай о своем законном муже. Ведь, в сущности говоря, никто на этом свете не любит тебя так, как я, и кроме меня у тебя никого нет. Ты должна помнить об этом и мотать на ус.
Обнимаю тебя и целую тысячу раз.
Пиши поподробнее.
Голубчик мой, дорогой мой, bonjour. Пишу после «Трех сестер». Валюсь от усталости.
Днем репетировали (генеральная) 1-й, 2-й и 4-й акты. Влад. Ив. прочел нотацию всей труппе, очень толковую и очень внушительную. Упрекал в распущенности, в неряшливой игре. Все остались довольны 4-ым актом. У меня на него много сил уходит. Я своей фигурой заканчиваю пьесу. Помнишь? Среди всеобщего веселья, во время песни, вбегает Барон, говорит, что Актер повесился. Я по стенке леплюсь за ним с искаженным от ужаса, помертвевшим лицом. Это очень трудно — без слов. Я нашла сегодня это выражение и так и иду прямо на публику, пока занавес не преградит мне путь. Говорят — страшно. У Самаровой идет нехорошо, т. е. просто она не может, а роль чудесная. Клещ слабоват; у Лужского, говорят, по дикции нехорошо, не разберешь слов.
Ах, дусик, если бы ты мог посмотреть репетицию! Горький меня хвалит, велел сняться в роли Насти и дать ему портрет. А мне все что-то страшно, хотя играю я убежденно. Моя Настя — реальная, несчастное существо, а не выдуманная идеалистка. Ну, что Бог даст. Увидим.
На днях уезжает Маша, и я остаюсь одна. Я замоталась немного и нервлюсь перед новой пьесой. Сейчас же после «Дна» начинают «Столпы».
Как ты живешь, ненаглядный мой? Сегодняшнее письмо какое-то пустое, не то что-то. Ты здоров? Работаешь? Пишешь рассказ? Куда поместишь? Напиши мне. Как бы я хотела на ковре-самолете перелететь к тебе, посмотреть в твои глаза, прочесть в них, что ты любишь меня, сказать, что и я люблю тебя, поцеловать крепко, обнять жарко, а там…
Как мне разорваться?!
Я должна быть при тебе, ты один для меня что-то значишь. Ты знаешь, я очень седею, верно, оттого, что разрываюсь. Ты тоже милый и хороший, когда я с тобой. Особенно хороший. Дусик, а мы все еще в любви объясняемся! Мне это нравится. Пусть наше чувство всегда будет свежее, не затрепанное, не серое.
В доме благополучно. Предлагает бар. Стюарт поменяться квартирами: он живет над бельэтажем, комнаты больше и все на солнце. Как ты думаешь? И в Сандун. переулок выходит. Напиши. А теперь спи спокойно, будь здоров, весел. Целую тебя крепко много, много раз. Мамаше кланяйся и всем домочадцам.
Фомка благодарит и отвечает тем же.
Любимая моя женщина, сегодня получил твое письмо на двух листочках. Вот ответы на твои вопросы. Рыбий жир и креозот я пью исправно, ибо это почти единственное мое занятие. Халата у меня нет; прежний свой халат я кому-то подарил, а кому не помню, но он мне не нужен, ибо по ночам я не просыпаюсь. За все время мой пиджак был вычищен только один раз. Теперь, чтобы ты не сердилась, приму меры. Голову мыл недавно. Рубаху переменил сегодня. Чулки сейчас переменю, сию минуту. Но вот полотенца, мне кажется, не годятся. Они становятся мокрыми, едва возьмешь их в руки; вероятно, это из дешевых. Мне нужны полотенца покороче, погрубее, потолще и пошаршавее.
Сегодня ночью выпал снег. Довольно паршиво в природе.
Дусик, если ты мне жена, то, когда я приеду в Москву, распорядись сшить мне шубу из какого-нибудь теплого, но легкого и красивого меха, например, хоть из лиры. Ведь московская шуба едва не убила меня! В ней три пуда! Без легкой шубы я чувствую себя босяком. Постарайся, жена! Отчего в этот приезд я не сшил себе шубы, понять не могу.
На праздниках я буду писать тебе каждый день, будь покойна. Мне самому хорошо, когда я пишу тебе. Ведь ты у меня необыкновенная, славная, порядочная, умная, редкая жена, у тебя нет ни одного недостатка — с моей точки зрения по крайней мере.
Впрочем, есть: ты вспыльчива, и когда в дурном настроении, то около тебя опасно ходить. Но это пустяки, это пройдет со временем. Есть у нас один общий с тобой недостаток — это то, что мы с тобой поздно женились.
В прошлом году и ранее, когда я просыпался утром, то у меня обыкновенно было дурное настроение, ломило в ногах и руках, а в этом году ничего подобного, точно помолодел.
Получил письмо от Вишневского; скажи, что буду отвечать ему на праздниках1.
Обнимаю мою дусю, целую и благословляю.
Пиши мне подробнее, не ленись. Теперь уже дни стали прибавляться, к весне пошло, скоро, значит, увидимся. Ну, Господь с тобой.
Милый мой, ты вчера не имел письма от своей беспутной жены. На коленях молю о прощении. Простишь? Вчера были две репетиции, а после вечерней ездили с Машей к Леон. Андрееву.
Все тебе еще холодно в комнатах, что это значит? Чем же и как надо нагревать? Мысленно стригу тебе ногти, а пуговицу пришьет тебе Настя, отдай и скажи. Какой зуб сломался и отчего?
Господи, как нелепа наша жизнь!
Дорогой мой, ты хочешь писать мне каждый день на праздниках, чтобы мне не было скучно. Какой ты чудесный, хороший. Мне много предстоит играть, очень много. И кроме того, репетировать «Столпы», входить в новую шкурку, сживаться с новой ролью.
Спрашиваю себя: что заставляет меня так нервно жить? Кому это надо? Что я имею от всего этого? Я сама? Ведь нет чувства, что живу полной жизнью. Наоборот, чувствую, что я не живу совсем, что жизнь проходит где-то далеко от меня, а я вижу только пробелы. И душа как-то горит, неспокойно горит, и не с кем поговорить, ни от кого слова хорошего не услышишь. Около тебя я смиряюсь и жизнь мне не кажется мелочной. Если бы я могла отдохнуть у тебя на груди!
У меня так нервы натянуты это время! Ты не смейся только надо мной. Тебе ведь все это кажется неважным. Да, верно, оно так и есть.
Вчера от репетиции до репетиции я лежала. Очень я обалдеваю после 4-ого акта. Голова у меня стала рассеянная страшно. Все забываю. Впечатление 4-го акта, говорят, ужасное. Сегодня была полная генеральная. Никого не пускали. Были Горькие, Найденов, Тимковский, Пчельников. Надежда Ив. была и сидела совсем подавленная. Екат. Павл. никак не ожидала такого впечатления и ходила как потерянная. Посмотрим, что скажет публика. Ничего как-то сказать нельзя, или угадать. Горький очень нервится. Мне сегодня по секрету сказал Вишневский, что Горький поручил ему устроить грандиозный ужин в «Эрмитаже» после «Дна», человек на 50. И чтоб шампанское рекой лилось. Во как. И всем дамам цветы. И вдруг — неуспех!
А далеко ехать к Андреевым — на Среднюю Пресню! Точно в другом городе. А там славно. Чисто, по улице деревья, домики деревянные, уютные, точно в провинции. Квартирка у них небольшая. Были там Горькие, Переплетчиков, кот. ты знаешь, две матери Андреевых, его и ее, какие-то дамы, дочь д-ра Яковенко, которого ты знал, говорит Маша, адвокат Малянтович и еще какие-то. Было довольно кисло. Горький читал стихи Беранже. За ужином читал стихи Бальмонта, и смеялись много над некоторыми. Андреев был в красной рубашке, жена его с такими же гребешками и в том же капоте. Она скоро ожидает. Счастливая. Говорили о концерте с литераторами, об успехе Скитальца1.
Ты пишешь страшный рассказ? На какую тему? Где будет помещен? Это ничего, что страшный, это хорошо. Пришлешь мне? Не поступишь так, как с «Архиереем», кот. я прочла чуть не последняя. Это мне больно. Я каждый вечер в постели прочитываю один твой рассказик, и мне кажется тогда, что я поговорила с тобой.
Мне сегодня поплакать хочется.
Сегодня была Софья Влад. с Володей, был Членов, был Желябужский, кот. хлопочет для Маши место в поезде. Я не люблю его, не люблю его любезности.
С отчетом съезжу к Гольцеву и к Соболевскому2, устрою. О Володиной свадьбе напишу. Мама говорит, что он очень невеселый. Сейчас приходила Зина и говорила, что приедет Костя брат. Я ужасно рада; он будет жить у меня. Ведь я одна. Много с ним будем говорить, и переживем много.
Ну, дусик милый, пойду на отдых, поболтаю с тобой. Володя очень подружился с Фомкой сегодня. Будь здоров. Как бы я тебя грела, если бы была с тобой! Целую ненаглядного моего мужа, бесподобного, целую и обнимаю и грею.
Актрисуля моя, здравствуй! Последние два письма твои невеселы: в одном мерлехлюндия, в другом — голова болит. Не надо бы ходить на лекцию Игнатова. Ведь Игнатов бездарный, консервативный человек, хотя и считает себя критиком и либералом. Театр развивает пассивность. Ну, а живопись? А поэзия? Ведь зритель, глядя на картину или читая роман, тоже не может выражать сочувствие или несочувствие тому, что на картине или в книге. «Да здравствует свет и да погибнет тьма!» — это ханжеское лицемерие всех отсталых, не имеющих слуха и бессильных. Баженов шарлатан, я его давно знаю, Боборыкин обозлен и стар1.
Если не хочешь ходить в кружок и к Телешовым, то и не ходи, дуся. Телешов милый человек, но по духу это купец и консерватор, с ним скучно; вообще с ними со всеми, имеющими прикосновение к литературе, скучно, за исключением очень немногих. О том, как отстала и как постарела вся наша московская литература, и старая и молодая, ты увидишь потом, когда станет тебе ясным отношение всех этих господ к ересям Художественного театра, этак годика через два-три.
Ветрище дует неистовый. Не могу работать! Погода истомила меня, я готов лечь и укусить подушку.
Сломались трубы в водопроводе, воды нет. Починяют. Идет дождь. Холодно. И в комнатах не тепло. Скучаю по тебе неистово. Я уже стал стар, не могу спать один, часто просыпаюсь. Читал в «Пермском крае» рецензию на «Дядю Ваню»: говорится, что Астров очень пьян: вероятно, ходил во всех четырех актах пошатываясь. Скажи Немировичу, что я не отвечаю до сих пор на его телеграмму, так как не придумал еще, какие пьесы ставить в будущем году2. По моему мнению, пьесы будут. Три пьесы Метерлинка не мешало бы поставить, как я говорил, с музыкой3. Немирович обещал мне писать каждую среду и даже записал это свое обещание, а до сих пор ни одного письма, ни звука4.
Если увидишь Л. Андреева, то скажи, чтобы мне в 1903 г. высылали «Курьера». Пожалуйста! И Эфросу скажи насчет «Новостей дня».
Умница моя, голубка, радость, собака, будь здорова и весела, Господь с тобой. Обо мне не беспокойся, я здоров и сыт. Обнимаю тебя и целую.
Буду получать «Гражданин». Получил от А. М. Федорова книжку стихов. Стихи все плохие (или мне так показалось), мелкие, но есть одно, которое мне очень понравилось. Вот оно:
Шарманка за окном на улице поет.
Мое окно открыто. Вечереет.
Туман с полей мне в комнату плывет,
Весны дыханье ласковое веет.
Не знаю, почему дрожит моя рука.
Не знаю, почему в слезах моя щека.
Вот голову склонил я на руки. Глубоко
Взгрустнулось о тебе. А ты… ты так далеко!
Дорогой мой Антончик, ненаглядный, любимый мой! Пишу на вокзале. Уезжает Маша. На душе смутно. На дворе слякоть, но тепло, хорошо, выше нуля. Как бы я покатила к тебе!
Как твое здоровье? Как настроение? Все ли в порядке?
Вчера ночью не писала тебе — очень растрепанная была. День бегала за покупками, потом в театре лакировали «Дно» — последние штрихи. Вечером играла «Дядю Ваню». Батюшков поднес мне корзину цветов.
Посылаю тебе духов, конфект, чашечку с сюрпризом, — напиши, что там откроется? Посылаю два полотенца толстые, напиши, понравятся ли? Мамаше посылаю карты и одеколон.
Сегодня играем «Дно». Волнуются. Ночь, значит, кутить будем. Горький говорит — Скитальца возьмет с гуслями. Все опишу. У меня теперь трепаный период.
Прости меня, дусик. Мой нежный, хороший. Маша расскажет все про нашу жизнь.
Целую тебя крепко, нежно, кладу голову на кренделек твоей рукою. Обнимаю.
Сегодня будут у меня Икскуль с Батюшковым.
Целую.
Милая актрисуля, писать длинное письмо нельзя; был у зубного врача, утомился очень, точно измочалился. Прости, дусик. Завтра сяду и накатаю тебе длинное письмо.
У меня m-me Бонье. Вчера была Ольга Михайловна, к которой я поступаю в испанцы. Ведь ты ничего не имеешь против?
Я работал, был в ударе, но в последние 4-5 дней ничего не делаю, так как зубы дали себя знать, да и заминка в рассказе вышла.
Обнимаю тебя и целую. Ты точно удивляешься, что наши письма нежны. Как же иначе, цапля? Разве ты меня не любишь? Ну, Господь с тобой.
Я целую вечность не писала тебе, дорогой мой, милый, ненаглядный! Что ты думаешь обо мне? Дусик, только не сердись. Просто переволновалась, переутомилась.
Вчера получила два письма сразу, и каких чудесных! Там такие есть хорошие слова, какие только ты можешь сказать.
Итак, сыграли «На дне». С огромным успехом для Горького и для театра. Стон стоял. Было почти то же, что на 1-м представлении «Чайки». Такая же победа. Горький выходил после каждого акта по нескольку раз, кланялся смешно, убегал при открытом занавесе. Публика неистовствовала, лезла на рампу, гудела. Играли все ровно, хорошо, постановка без малейшего шаржа, без утрировки. Я играла напряженно, нервно и потому перегрубила образ. Вчера уже играла по-старому. Я в последние дни была в каком-то дурацком нервном, возбужденном состоянии. В день спектакля неспокойно провела день, не спала, не ела, а в таком состоянии никогда не могу играть как надо — спокойно и мягко. Ругнут в газетах, это ничего. Москвин имеет огромный успех. Он удивительно хорошо и мягко играет Луку, все хочется его слушать. Качалов превосходен. К. С. местами очень хорош, но сам он недоволен, хотя его и хвалят. Я, говорит, просто ходил и говорил, сам собой, не создал ничего. Главная-то красота спектакля та, что не сгущали краски, было все просто, жизненно, без трагизма. Декорации великолепны. Театр наш снова вырос. Если бы «На дне» прошло серенько — мы бы не поднялись еще года два на прежнюю высоту. А К. С. все-таки мечтает о «Вишневом саде» и вчера еще говорил, что хоть «Дно» и имеет успех, но душа не лежит к нему. Вранье, говорит. Из газет из всех ты увидишь, каков был успех и как радуются наши доброжелатели.
В день спектакля, после того как я приехала с Кундасовой с вокзала, у меня были Батюшков, В. И. Икскуль и Морозов. Батюшков накануне видел первый раз «Дядю Ваню» и в страшном восторге, и когда был у Стороженко, то напомнил ему, как они все восставали против выстрела в 3-м акте. Батюшков находит, что выстрел этот настолько необходим, что, если бы, говорит, дядя Ваня не выстрелил, я бы из публики сделал то же самое. Он просто в восторге от всей пьесы, от ее красот. Видно, что он, действительно, наслаждался. Был при них и Винокуров-Чигорин. Вот ему повезло! Пристал, чтоб я устроила его на спектакль. Я ему говорю, что это почти невозможно на 1-м представлении. Но он комично приставал. Икскуль тогда попросила Батюшкова перейти к ней в ложу, а ему отдать свой билет, т.ч. осчастливленный учитель сидел во 2-м ряду. Он чуть не заплакал от радости. Везет человеку.
После 1-го представления мы все кутили в «Эрмитаже». Было очень непринужденно, просто, без речей, т. е. без серьезных. Были все наши, была Икскуль, Батюшков, Леон. Андреев с супругой, Бунин, Найденов, Скиталец, Крандиевская.
Ужинали в колонной зале. Все были довольны, веселы, с легкой душой. Говорил только Влад. Ив., но не торжественно, а шутливо, просто, копируя Горького, т. к. тот поручил ему говорить. Смеялись. Скиталец играл на гуслях и пел. Играли на гармонике, на балалайке, плясали русскую, все, кому хотелось. Пели цыганские песни, пили коньяк.
Дусик, я выпила рюмку водки, бокал шампанского и рюмочку коньяку в конце. Ничего? Я решила сидеть до последней минуты, т. к. не могла подумать вернуться одной в пустую квартиру, после такого повышенного настроения. Досидела до 7-го час. утра, дождались газет. Может, еще и дольше просидели бы, если бы не скандал. Баранов начал орать, бить рюмки и тарелки и орать. Это так было противно, гадко, что передать не могу. Меня затрясло, и я бегом выскочила из залы в переднюю. Влад. Ив. довез меня до дома. Окончилось, как видишь, скандалом. С оставшимися дамами, говорят, сделались обмороки, истерики. Сцепились Морозов с Скитальцем, с Барановым. Вся труппа возмущена хамством Баранова.
Я совсем не спала. Пролежала до 12 час, пошла в баню, выкупалась, потом легла с книгами на диван, читала, но не заснула. Потом пришел Членов, Вишневский, Влад. Ив. Говорили, вспоминали. За твое здоровье здорово пили и орали в «Эрмитаже». Все лобызали меня и чокались.
Как мне было обидно, горько, что ты не был со всеми нами. Как я тебя вспоминала! Дорогой мой, тихий мой, золотой мой человек. Теперь опять аккуратно буду писать каждый день. Как вернется Влад. Ив. из Петербурга (уехал вчера), примемся за «Столпы»1. Вчера играли ровнее, мягче. Горького опять выпускали после каждого акта. Шум и гам.
Целую тебя крепко, обнимаю, шепчу на ухо тепленькие нежные слова.
Милый дружок мой, сегодня получил от Алексеева телеграмму такого содержания: «Пьеса Горького и театр имели большой успех. Ольга Леонардовна прошла для тонкой публики первым номером»1. Радуйся, дусик. Муж твой очень доволен и выпьет за твое здоровье сегодня же, если только Маша привезет с собой портеру.
У меня теперь возня с зубами. Неизвестно, когда кончится вся эта глупая музыка. Вчера получил от тебя письмо почти распечатанное (опять!), а сегодня у меня грустный день, так как Арсений не принес с почты твоего письма. И погода сегодня грустная: тепло, тихо, а весной и не пахнет. Сидел на балконе, на солнышке и все думал о тебе, о Фомке, о крокодилах, о подкладке на пиджаке, которая рвется. Думал о том, что тебе нужен сынишка, который занимал бы тебя, наполнял бы твою жизнь. Сынишка или дочка будет у тебя, родная, поверь мне, нужно только подождать, прийти после болезни в норму. Я не лгу тебе, не скрываю ни одной капли из того, что говорят доктора, честное слово.
Миша прислал сельдей. Еще что сообщить тебе? У нас опять много мышей. Каждый день ловлю в мышеловку. И мыши, вероятно, уже привыкли к этому, так как относятся благодушно, уже не боятся этого. А больше писать не о чем, ничего нет или по крайней мере не видно, жизнь проходит тускло и довольно бессодержательно. Кашляю. Сплю хорошо, но всю ночь вижу сны, как и подобает лентяю.
Пиши мне, деточка, всякие подробности, чтобы я чувствовал, что я принадлежу не Ялте, а северу, что жизнь эта, унылая и бессодержательная, еще не проглотила меня. Мечтаю приехать в Москву не позже первого марта, т. е. через два месяца, а будет ли это так, не знаю. Храни, тебя Бог, жена моя хорошая, собака рыжая. Вообрази, что я беру тебя на руки, и ношу по комнате часа два, и целую и обнимаю. Поклонись маме, дяде Карлу, дяде Саше, Володе, Элле, Зине… Алексеева поблагодари за телеграмму.
Завтра буду писать. Спи спокойно, радость моя, ешь как следует и думай о муже.
Я тебе, дусик, уже писала сегодня и письмо отправила прямо на поезд с Иваном.
Перед сном опять хочу поболтать с тобой. Теперь Маша уже приехала и болтает с тобой и рассказывает. Ты рад? Тебе веселее?
Я сегодня слушала «Лоэнгрина» в Больш. театре, слушала в самой патриархальной обстановке — с мамашей, с тетей и с Надежд. Ивановной в ложе. Пел знаменитый ван Дейк1. Артист и певец большой, крупный, хотя и не первой молодости. Он производит удивительное впечатление полной красоты в манере петь и играть. А сам — нельзя сказать чтоб красив. Чувствуется кровь европейская, не русская. Наши русаки такие все были матрешки рядом с ним. Весь эластичный, пластичный, что ни движение, что ни поза — все красиво. Школа крупная чувствуется. Мама плакала. Это певец в ее вкусе вполне. Пел он по-французски и удивительно хорошо, хотя трудно по-французски петь. Остальных не хотелось слушать.
Я сегодня была днем у мамы, обедала там. Володя простужен, сидит дома, и Эля тоже с ангиной. Мне смешно, что они женятся. Я так привыкла смотреть на них как на женатых уже. Венчают их 27-ого, потом обедают в «Эрмитаже». Какая тоска. Мне кажется, им самим смешно, что они венчаются.
После театра все пили у меня чай и закусывали. Мама ходит умиленная и точно оторванная от земли. Николаша сидел в партере и плакал от музыки, и я это понимаю. От «Лоэнгрина» можно плакать, отрадно плакать. Он говорит, что эта музыка — Евангелие и что человек должен так жить, по этому Евангелию.
Слякоть на улице ужасная. Все течет, ползет, +3. Ужасно пакостно. Фомка, Шнап тож, — отличный пес, только иногда оставляет визитные карточки; прощается ему до года. Не лает много, приветлив, смешон. Лаврик, кажется, не совсем пропадет, дает росточки. Я рада, а то жалко, если пропадет.
Ну, родной мой, спать хочу. Крещу тебя и целую дорогие мои глаза и умный лоб и щеки, и губы красивые. Поздравляю тебя с именинницей. Пожалуй, и мамаша получит мое поздравление накануне. Ну, ничего; лучше раньше, чем позднее. Целую и обнимаю крепко-крепко.
Кланяйся Маше и матери.
Актрисуля, опять я сегодня не получил письма. Ну, делать нечего, посидим и без письма, как курильщики сидят иногда без табаку. Получил известие от Гнедича, что за «Чайку» я буду получать не 8, а 10 %, что «Чайка» делает хорошие сборы, и проч. и проч. Получил письмо от Суворина — на двух листах. Кстати сказать, Старый театрал, пишущий в «Новом времени», — это он, Суворин. В каждой статье бранит Станиславского, который, очевидно, мучит его и снится ему каждую ночь.
Я еще не имею сведений насчет «На дне», но знаю, что пьеса идет чудесно. Значит, сезон спасен, убытков у вас не будет, хотя и убытки не были бы большим злом, как мне кажется, ибо ваш театр стоит очень прочно, хватило бы надолго.
За духи кланяюсь тебе в ножки. За конфеты, которые раскисли, целую мою дусю. В чашке оказался сюрприз весьма неважный — Эйфелева башня, ценою в грош. Полотенец не видел, Маша отправила в стирку. Духи очень хороши.
Теперь уже праздники, поздравляю тебя, голубчик мой. Тебе скучно? Ты теперь одна на всю квартиру, и это меня беспокоит немного… Когда ты уходишь, с 6 час. вечера Ксения1 играет на гармонике — и это каждый вечер, я истомился. Кабацкая манера эта останется, вероятно, и теперь, и теперь каждый вечер наша квартира полна звуков. Зину взяла бы к себе на праздники, что ли. Я очень беспокоюсь; прости меня, что я не живу с тобой, в будущем году все будет в порядке, я буду с тобой, это непременно.
Однако буквы и строки кривые, надо зажечь свечку. Зажег.
Пиши мне, каждый день пиши, по крайней мере в эти дни.
Целую тебя, родная, обнимаю, Господь с тобой. Посылаю шубу за границу. Арсений идет на пристань2. Пиши!
Какие ты мне стихи-то прислал, дорогой мой, любимый! Я заплакала. Знаю, почему они тебе по душе. Бедный ты мой, далекий, милый. И какая я дрянь! Хоть бы кто помог мне разрубить эту жизнь! Ты пишешь, что ты часто просыпаешься по ночам — от старости, а по-моему, от молодости, хочется, чтоб супруга тебя тормошила, а кабы от старости — так спал бы спокойно один. Верно?
Погода все скверная? Какая гадость. Я думаю, что тебе только это кажется. Не все же время дождь и холод.
У нас наконец подморозило. А то невозможно слякотно было. Я начала спать покрепче, стала спокойнее, а то как-то нутро горело — а в таком состоянии, кажется, всего натворить можно.
Сегодня играли «На дне». После 1-ого акта орали автора. Никол. Григ, вышел и сообщил, что автор выбыл из Москвы. Нахально кричат из публики: «Неправда, он здесь, вон стоит». Мы больше не выходили. После 3-его акта аплодировали слабее, а после 4-го — очень хорошо и много. Я играю лучше, легче. Во время 2-го акта лежу у себя, читала сегодня «Столпы». Днем разбирали 1-ый акт. Декорация будет красивая — много места, воздуха. Роли перетасовали. Жену Берника играет Лилина, а в подмогу ей — Андреева1. Вышла неприятность: роль Качаловой передали Петровой2. Она убита. Мне уже раньше сообщали тайно, что она хочет уйти из нашего театра, хочет играть, а здесь ей ничего нет. Конечно, потянет и мужа, а это потеря большая была бы. Надо принять меры. Я говорила об этом К. С. Директора действительно находят, что она не нужна у нас, но дело ведь в Качалове3.
Сейчас только вспомнила, что это письмо получишь в первый день праздника. Поздравляю, милый ты мой, радость моя. Не скучай, не тоскуй. Когда мы снова увидимся, — что это будет!!! Я тебя задушу. Как тяжело жить без ласки, без неги!
Пиши рассказ, пиши страшный рассказ. Пришли мне, когда напишешь. Не забывай меня. Как у меня скучно в спальной. С какой радостью я бы передвинула кровати сейчас!
Штраух меня насмешил: прислал письмо по-немецки, писанное на ремингтоне, благодарит за себя и за жену за то огромное удовольствие, кот. он получил. (Я послала ему опять билет на «Дно».) Расписался сам по-русски. Не смешно ли? Таубе тоже был.
Я скверно пишу сегодня, прости, милый. Прижимаю тебя к груди своей и глажу и нежу и целую и говорю, что я с тобой. Целую и люблю.
Какой сюрприз оказался в чашке с шоколадом? Кланяйся Маше и мамаше.
Милый мой пузик, сегодня пришли газеты с «На дне», я теперь вижу, какой громадный успех имел ваш театр. Значит, наверное можно сказать, до конца сезона вы продержитесь с хорошими сборами и в отличном настроении. Только были бы все здоровы. А я вот сегодня раскис, придется, вероятно, принимать свое дешевое лекарство — oleum ricini. Идет дождик, ты далеко, немножко грустно, но все же чувствую себя лучше, чем в прошлом году.
«Столпы» едва ли будут иметь заметный успех, но теперь вам все равно, вам теперь море по колено! Теперь что ни поставите в этом сезоне, все будет хорошо, интересно.
Ну как, деточка моя, проводишь праздник? Я рад, что приехал твой брат, теперь мне не страшно за тебя; только не пускай его никуда, пусть у тебя живет.
Мне ужасно хочется написать водевиль, да все некогда, никак не засяду. У меня какое-то предчувствие, что водевиль скоро опять войдет в моду.
Завтра иду к зубному врачу, боль будет, вероятно, неистовая. А у врача руки неумытые, инструменты нечистые, хотя он и не дантист, а настоящий врач. Опиши ужин после «На дне», что вы там съели и выпили на 800 р.1. Все опиши возможно подробнее. В каком настроении Бунин? Похудел? Зачах? А Скиталец все болтается без дела?
Вчера вечером сообщили мне по телефону, что у Л. Средина температура 39. Вообще больные чувствуют себя неважно, погода скверная. Разве Бальмонт в Москве? Ты его видела? Тут m-me Бонье рассказывает всем, что Бальмонт ее изнасиловал. Вообще страстный человек.
Я целую тебя в спину, потом в грудь, в плечи, ласкаю долго и, взявши голову твою на руку, согнутую калачиком, слушаю, о чем ты говоришь мне.
Поздравлял ли я тебя с праздником? Да?
Мать очень довольна шляпой и до сих пор благодарит тебя.
Дусик, здравствуй! Как живешь? Как настроение, как думы? Хорошо ли ешь, спишь? Как встретили праздник, как провели первый день? Маша отдыхает небось от Москвы? А мне о праздниках и думать не хочется. Лишняя только суета. Я все дни почти играю. 4-го думаю пойти посмотреть «Монну Ванну»1. Сейчас в театре Желябужский просил в кружке продавать в киосках, на костюмированном вечере, что ли. Чтобы отстал, я дала слово, но не пойду. Мария Федор. будет продавать.
Ах, милый, как что-то скучно! Ужасно хочется уехать куда-нибудь, хоть дня на два. Побегать бы на лыжах по белому снегу, подышать чистым воздухом, встряхнуться. Все не то, не то в жизни.
Сегодня я написала Сулержицкому, послала ему снимки ночлежки из «Новостей»2. Ему, верно, будет приятно.
Влад. Ив. боится, что будем работать над «Столпами» и вдруг К.С. не совладает с ролью, т. е. не выучит ее3. Все принимаются лениво. Если «Столпы» не пойдут, буду просить себе отпуск. К.С. просит, чтоб ввели в «Дно» Судьбинина — Сатина и чтоб ему не играть Штокмана, пока он занят Берником. Это трудно. Не знаю, на чем порешат. Влад. Ив. будет разговаривать с К. С.
Сегодня я получила почетный билет на открытие выставки архитектуры и худож. промышленности, и еще тебе и мне присланы почетные билеты на выставку 36-ти.
Сегодня был на спектакле Санин. Ходил по театру. Я его мало видела. Приехал на один день. Спрашивал о тебе. Мне все-таки приятно было видеть его.
Послезавтра уже Сочельник. Буду у мамы на елке, и как мне будет тоскливо!
Скучно мне без тебя. Неспокойно. Я при тебе крепкая и бодрая. А без тебя развинчиваюсь совсем. Что-то в жизни предстоит?!
Пойду спать. Завтра раньше встану, пойду по магазинам. Кабы ты меня приласкал сейчас, погладил, поцеловал! Ну, покойной ночи, целую тебя много раз, дорогой мой, милый. Как во мне мало силы!
Я тебя нежно люблю, по-хорошему люблю. Хоть бы во сне увидеть тебя!
Что у тебя с зубами, дорогой мой? Болят, или просто пломбировать надо? Какая это возня. А у меня-то что с зубами делается! Даже стыдно к дантисту идти. Да и времени нет.
Я сегодня была с Володей у них на квартире. Володя все смеется, говорит, что странно чувствовать себя с бутафорией. Привык жить так, чтоб было на чем спать, на что сесть и больше ничего. Кухня отделана до последней мелочи — прямо удивительно, и это мне нравится. У них 5 комнат с чудесной ванной. Рояль есть. Все будет даже шикарно, обстановка style moderne. Как-то они заживут! Мама и я пополам подарили Володе письменный прибор — гладкий, серьезный, английской стали, оксидированный. 80 рубл. стоит. Дешевле есть только новомодные; не солидные. Эле я купила у кустарей большую вазу майолика за 6 р., наполню живыми цветами и пошлю. Дай Бог им хорошо жить и понимать друг друга. Они за последнее время раскисли как-то, да и понятно. Нельзя так безжалостно обращаться с чувством, как это было у них. Авось наладится, найдут старое.
Днем репетировали «Столпы». Мария Петровна играет жену Берника. Влад. Ив. решил энергично вести «Столпы».
Сейчас сыграли «На дне». Все полно. Перед спектаклем был Иван с женой, приходили за билетом от Корша. Был Рафалович, кот. сотрудничает в «Бирж, ведом.» и в парижск. журнале «Revue de l’art dramatique». Принес книжку, где он написал статью о «Мещанах» и о «Мечтах». Я его встречала у Чюминой в Питере. Восхваляет театр, Конст. Серг., меня сильно хвалит, Артема, Лилину, Качалова.
Скучно, тоскливо мне без тебя. Я не умею развлекаться. Другие умеют как-то — всего понемножку. А у меня — ты и театр, на остальное меня не хватает, да и не могу как-то ничего сделать, заинтересоваться. Узкий я, верно, человек.
Вишневский чавкает за столом, надоел мне.
Так ты, значит, в испанцы поступил?1 Хорошо. А мне разрешаешь в испанки пламенные пойти? Я сумею. Позволяешь?
Завтра пойду кое-что покупать. Вечером буду у мамы на елке. Ой, как скучно. Ну прости, не буду.
Addio, мой журавль длинноногий, будь здоров, кушай закуски московские, будь весел, цаплю вспоминай. Все спрашивают, отчего я худею. Я вешалась без платья — 3 п. 7 ф. Мало? Обнимаю, целую тысячи раз и нежно и страстно, по-испански.
Ксения тебе кланяется и поздравляет с праздником.
Милая моя старушка, твой дед что-то нездоров. Последнюю ночь спал очень плохо, беспокойно; во всем теле ломота и жар. Есть не хочется, а сегодня пирог. Ну, да ничего.
Я получил очень хорошее письмо от Куркина насчет горьковской пьесы, такое хорошее, что думаю послать копию А. М. Из всего, что я читал о пьесе, это лучшее. Сплошной восторг, конечно, и много любопытных замечаний. Тебя хвалили в газетах, значит, ты не переборщила, играла хорошо. Если бы я был в Москве, то непременно бы, во что бы то ни стало, пошел бы в «Эрмитаж» после пьесы и сидел бы там до утра и подрался бы с Барановым1.
Вчера написал Немировичу2. Мой «Вишневый сад» будет в трех актах. Так мне кажется, а впрочем, окончательно еще не решил. Вот выздоровлю и начну опять решать, теперь же все забросил. Погода подлейшая, вчера целый день порол дождь, а сегодня пасмурно, грязно. Живу, точно ссыльный.
Ты говоришь, что два моих последних письма хороши и тебе нравятся очень, а я все пишу и боюсь, что пишу неинтересно, скучно, точно по обязанности. Старушка моя милая, собака, песик мой! Целую тебя, благословляю, обнимаю. На новый год пришлю вашему театру телеграмму. Постараюсь подлиннее написать и полегче. Мать получила от тебя письмишко и очень довольна.
Будь здорова. Играй себе, сколько хочешь, только отдыхай, не утомляйся очень. Обнимаю моего дусика.
Милый дусик, завтра напишу как следует. Мне грустно, весь праздник ни к чему без тебя. Только что вернулась от мамы. Зажигали елку, ели пряники и орехи, пили жженку, ужинали, но все это без нутра, без души. Я вся отсутствовала. Не сердись за нелепые письма — полоса пройдет, и я опять буду твердая, уповающая. Ксения пошла к утренней. Я ложусь и буду читать тебя. Целую моего нежного красивого мужа и мечтаю с ним о многом…
Утром буду опять писать тебе. Кланяйся всем.
Фомка желает пожать тебе руку и поздравить с праздником.
Твое письмо к матери пришло как раз вовремя, т. е. вчера1. Здоровье мое неважно, но лучше, чем вчера; стало быть, пошло на поправку.
Если б ты, дуся, знала, какая ты у меня умная! Это видно из твоего письма, между прочим. Мне кажется, что если бы я полежал хоть половину ночи, уткнувшись носом в твое плечо, то мне полегчало бы и я перестал бы куксить. Я не могу без тебя, как угодно.
Видел сегодня ваши изображения в «Новостях дня» в горьковской пьесе и умилился. Москвин, Станиславский и ты чудесны, Вишневский очень плох, бездарно плох. Даже растрогался я — так хорошо! Молодцы ребята.
Шубу наконец я отправил в Ниццу, уже не чувствую себя мошенником2.
Милая собака, отчего я не с тобой? Отчего у тебя в Москве нет квартиры, где у меня была бы комната, в которой я мог бы работать, укрывшись от друзей. На лето нанимай такую дачу, чтобы можно было писать там; тогда я буду рано вставать, и чтобы на даче был только я с тобой, если не каждый день, то хоть раза три в неделю.
Немчушка, ты же опиши, какая будет свадьба. Должно быть, будет все чинно и торжественно.
Что сделал Баранов в «Эрмитаже»? В чем дело? В чем скандал? Опиши, дуся, все.
Обнимаю мою цаплю, целую.
Я очень прошу прощения за мои последние, бессодержательные письма, дорогой мой дусик, поэт мой изящный. Я какая-то трепаная, мыслей не соберу. Мне все кажется, что надо чего-то много сделать, и я не знаю, за что взяться. Вчера я себя поймала — хожу и говорю вслух: что надо делать, куда идти? Унылая наша квартира надоела мне до ужаса. Ничего не хочется в ней делать, устраивать. Ну, может, это и от других причин. Я очень рада, что сегодня у меня обедал народ, пели, играли и болтали. Хоть жизнь в стенах. Обедали: мама, Надежда Ив., Саша с женой, Володя, Николаша, Иван Павл. с женой. Был суп с пирожками, тающими во рту, была знатная индюшка и торт Микадо. Закуска: селедка, сардинки и сыр; водка, Doppel-KЭmmel и 2 бут. Vin de Graves, кот. очень понравился всем, а в особенности Ивану; он был ужасно мил, они сидели весь вечер и были уютны. Мои все любят его. Мама пела Чайковского, я немного пела одна и с Володей. Мария Григорьевна была в бархатном платье, вкусного темно-гранатного цвета, возлежала на диване, т. к. она после родов слишком рано начала выезжать и нехорошо себя чувствует. Саша за ней ухаживает. А Над. Ив. ее не любит. За ней ухаживает Брюсов, и бабушка сердится, что она втягивает Сашу в эту компанию Скорпионов1, а Саша по бесхарактерности увлекается ими и находит их талантливыми, хотя они и болтают чепуху, по его выражению. Некоторые Сашины картины приняты на выставку, и он рад.
Я с удовольствием сегодня накрывала на стол, готовила все с Олей2, т. к. Ксения лежала с головой, а Маша занята кухней. И представь — ничего не забыла. Николаша не ныл, был милый, славный. Вообще было приятно. Днем был у меня Ладыженский, сидел долго, говорил о том, как он воюет на съездах, в комиссиях. Прислал мне две индюшки и три своих книжки. Жаловался на скуку в провинции, на безлюдие, рассказывал про Пенз. театр. Постараюсь пристроить его завтра на «Дно». Он едет затем в Петербург. Очень хотел бы видеть тебя. Сказал, что любит меня и как твою жену и как актрису. Вчера заходила два раза твоя переводчица Claire Ducreaux3, но не застала меня дома. Оставила книжку «Un meurtre». Что ей нужно было?
Елиз. Вас. Алексеева прислала мне два высоких деревца белой сирени, укутанных в светло-зеленую бумагу, а сегодня утром получила еще чудесную белую азалею без карточки. Ксения мне презентовала стеклян. вазу и в ней румяные яблочки — очень трогательно. Она девица все-таки славная; не привыкла жить в людях. На гармонике при мне никогда не играет, и приятель ее тоже не ходит. Она все-таки внимательная, все убирала, чистила к празднику.
Послезавтра Володина свадьба. Он вчера опять лежал, лихорадило его. Элька страшно исхудала.
Я сегодня весь день сидела дома, перебирала книги, чистила лампу, возилась. Завтра поеду по старухам: с мамой позавтракаю у Шлиппе, потом отправлюсь к мамане и, если успею, к Галяшкиной. Надо раз в году побывать там. Вечером играю «Дно». Если соберется компания наших — поедем поужинать к Зинаиде Морозовой. Она звала на елку, но ведь мы играем, тогда она вторично написала, чтоб приезжали ужинать. Одна не поеду. 27-го утром может быть поеду на открытие выставки 36-ти. От нас близко. Это в том случае, если не приедет брат Костя. Ходят слухи, что он едет на один день — сумасшествие! Это из Тифлиса-то! Отпуска ему не дают.
Меня ужасно трогает, дусик, что ты беспокоишься, что я одна в квартире. Милый ты мой! В тебе так много нежности, но она где-то далеко сидит у тебя, и мне нравится, что она вылетает все больше и больше. Духи тебе нравятся? Я рада. И полотенца понравятся, я знаю.
О «Дне» ты теперь все уже прочел, надеюсь? Имеешь понятие, что было?
Так ты меня мысленно носишь на руках целый час? Золотой ты мой! А мне хочется постоять на коленях перед тобой и спрятать голову у тебя на груди, и прижаться, и чтоб ты меня нежно и часто целовал, хочется смотреть в глаза тебе и улыбаться и чувствовать, что ты меня любишь.
До свиданья, до завтра, дорогой мой, уже второй час, пойду спать. В спаленке чистенько теперь; на кроватях чистые белые одеяла и накидки, так аппетитно. Если бы только обе кроватки были заняты!..
Получай мой поцелуй горячий и ласку нежную, хоть ты и говоришь, что я не умею быть нежной. Вообрази себе мою нежность.
Скоро ли починят тебе зубы? Спи, родной мой, спи спокойно. Мне бы хотелось сейчас попевать тебе в четверть голоса колыбельную песенку и чтоб ты засыпал, и чтоб я держала твою голову у себя на груди. Хочешь? Напиши.
Отчего ты раскис, дусик милый? Ничего особенного? Только пиши все, умоляю, не скрывай от меня. Сейчас очень поздно, я после «Дна» сидела у мамы — последний Володин холостой вечерок. Были одни, выпили бутылочку Редерер, поговорили. О тебе говорили. Днем я с мамой ездила к Шлиппе, потом навестили старуху тетку, потом я была у мамани. Там все дети, внучата. Была Наташа Смирнова. Обедала одна, дома, потом лежала, а потом пошла играть. Я эти дни ела много орехов и пряников и, верно, огорчила свои кишки. Ладыженский был днем на «Власть тьмы» и вечером на «Дне» и в восторге. Придет обедать, есть свою индюшку. Ну, addio, не кисни, не хандри, крепись, думай обо мне, ласкай меня мысленно.
Антошечка, bonjour!1
Володя уже получил твою телеграмму2.
Эту рожицу1 я вырезал из «Театра и искусства» — кстати сказать, пошленького, мелкого журнальчика, издаваемого, вероятно, ради барышей2. Как поживаешь, таракаша? Как гуляла на свадьбе? Сегодня я получил поздравительную телеграмму от Е. В. Алексеевой, т. е. от мамани. Под новый год пошлю ей ответ.
Здоровье мое лучше, но все же еще не вошло в норму. Альтшуллер говорит, что это у меня инфлуэнца. Вчера вечером, ни к селу ни к городу, стало мерцать в глазу и началась головная боль, которая продолжается до сих пор.
Первый день праздника провели обыкновенно, ничего особенного не было, вообще неинтересно и вяло. Ждем Бунина и Найденова, которые, по газетным известиям, уехали в Константинополь3. М-те Бонье выписала для нас из Курска битых гусей и уток, но птица сия застряла в Севастополе. Альтшуллер вчера говорил, что духи от Мюра он получил и кроме того еще сдачи 60 коп.
Значит, половина сезона прошла, скоро пройдет и другая; опять, значит, заживем вместе и с таким чувством, как будто венчались только вчера. Я постараюсь насчет ребеночка, будьте покойны-с.
Писал ли я тебе, что от Куркина получил превосходную рецензию «На дне»; снял копию и послал А. М. Получил письмо от К. С. Алексеева, буду писать ему. По-видимому, настроение у него неважное4. И у моей супруги, судя по ее последнему письму, тоже не аховое. Глупенькая ты, ведь ты работаешь, трудишься, а это главное. Если бы я целый день работал, то был бы и доволен и счастлив.
Сегодня получил тьму писем с рисунками, с излияниями, с поздравлениями — от всех барышень Смирновых. Наивнее и талантливее всех написала Наташа, художница. Но как их много! Что, если у тебя будет столько дочерей!
Чу! М-те Бонье приехала. Значит, писать больше нельзя, баста! Обними меня, дусик, прижмись ко мне, а я тебе шепну на ухо какую-нибудь чепуху.
Пиши, актрисуля.
Сборы хорошие, Вишневский торжествует?
Прости мне эти поганые кляксы.
Дусик, я только что вернулась с Володиной свадьбы. Я не могу тебе передать, как было весело, оживленно и смешно. Я не помню, когда я так веселилась, так беспечно, точно я никогда ничего не переживала в жизни. Дурили, плясали, болтали. Элька с Володей так вприсядку откалывали, что мы бока держали, и канканчик мы все запустили на потеху всех. Было всего 25 человек. Венчали дома на том самом месте, где Элю крестили, и тот же пастор, кот. и Володю крестил и Элю. Убрано было все цветами, но просто, без затей. Элю мы усмиряли, чтоб она не выбрыкнула во время церемонии. Она дала слово вести себя хорошо. Пастор говорил, как всегда, скверно, и я раза два чуть не фыркнула.
Потом выпили шампанского и поехали все в «Эрмитаж», где ели и пили в двух больших кабинетах. Играл маленький оркестр французов в красных смокингах, играли чудесно, талантливо, т.ч. мы с ними знакомство свели. Д. Саша приехал уже навеселе, за обедом сказал чудесную смешную речь по-русски и по-немецки пополам и насмешил всех отчаянно.
Говорили речи, но простые, без натяжки, читали телеграммы, за тебя орали ура, и все шлют тебе привет. Я сидела между Николашей и Адель и приятно болтала. Булочной родни не было, только пара славных стариков, их друзей, сестра papa Бартельса (замужем за русским) и Элины двоюродные сестры. Элины родители были ужасно милы. Папаша заставил меня звать его дядей Ваней и ты и велел тебе это написать. Мы с ним все по-французски изъяснялись, он отлично говорит. Пили много, все были оживлены. Мне казалось, что я вся гуттаперчевая; я танцевала и плясала. Ужасно было приятно. Я веселилась, как девчонка. Все удивлялись, что я могу быть такой. Элька разорвала платье снизу доверху три раза. Кое-как описала тебе, что было. Днем я была на открытии выставки 36-ти, и тоже было очень приятно. Завтра опишу все, а теперь целую тебя крепко. Ты бы меня любил такой, какой я была сегодня, я знаю. Я бы при тебе еще вдвое веселилась. Антончик мой любимый, отчего я тебе не могу хоть рассказать все и представить. Обнимаю горячо и целую глаза и губы и всего тебя.
Здравствуй, актрисуля милая, Господь с тобой. Свадьба уже кончилась, поздравляю и тебя, и молодых. Ты пишешь, что Володя странно чувствует себя с бутафорией, т. е. с приданым. Это так понятно! Пять комнат со style moderne, собственный рояль, ванна, чернильница в 80 рублей — все это мещанство для молодого человека, начинающего жить, должно казаться в самом деле странным. Теперь ему надо возможно больше хлопот и забот, иначе он растолстеет и в 40 лет будет выражать искреннее недовольство жизнью.
Зубы у меня болят и крошатся, я еще не кончил возиться с ними, и, вероятно, не скоро кончу. Помаленьку покашливаю. Но в общем здоров.
Дягилев прислал письмо и 11 No «Мира искусства», в котором помещена длинная рецензия насчет «Чайки» и вообще моей особы1. Прочти, буде найдется.
Ты пишешь отвратительными чернилами, которые склеивают твое письмо; нужно раздирать. И ты не запечатываешь писем.
Дусик мой, когда начну пьесу, напишу тебе. Журавль длинноногий (так ты величаешь в письме своего мужа) пьесу даст" а вот кто будет играть старуху, неизвестно. Я читал, что Азагарова приглашена в какой-то провинциальный театр, да и едва ли она подошла бы к этой роли2.
Нагнись, я поцелую тебя в затылочек и в голову. Обнимаю тебя. Заводить испанца не позволяю, идти в испанки тоже не позволяю. У тебя есть один мавр, которого ты должна любить. И этот мавр целует свою дусю.
Как Фомка? Маше он нравится, но она говорит, что это не настоящий такс, а помесь.
Золото мое, родной мой, ты нездоров? Умоляю только, будь осторожен, делай все, что надо, и думай, что скоро это недомогание пройдет. Как мне тяжело, что я не могу за тобой ухаживать, облегчить, сократить время. Ну, да старая это история! Что ты принимаешь, что делаешь? Ради Бога, не бойся доктора, чтоб Альтшуллер ездил и следил за тобой. Мне будет покойнее. Не капризничай, дусик, прошу тебя. Мне теперь тоже грустно будет, буду думать о тебе и, конечно, проклинать себя.
Пишу тебе в костюме Насти в своей уборной. Что-то плохо приняли 1-й акт. Смотрит Плевако. «Столпы» идут лениво. К. С. рассуждает как ребенок. Влад. Ив. нервится сильно. Приехал вчера1, и опять простуженный, стреляло в уши, выглядит нехорошо. На репетиции были какие-то неприятные недоразумения.
Обедал у меня сегодня Ладыженский, ели его индюшку, удивительно вкусную и нежную. Он много рассказывал о своих московск. впечатлениях, о компании Д. И. Тихомирова, Гольцева etc; все ему кажется нечистым и нехорошим. Говорил о своем имении, о двух старушках, кот. там живут (крепостные его матери) и ухаживают за ним, откармливают птицу, а он развозит в подарок. О своем скотоводстве, о хозяйстве говорил, о жизни в Пензе, и мне было приятно. Чем-то другим повеяло. О съездах, о земствах тоже болтал. Выпил две бутылки пива. Ужасно звал тебя и меня к себе в деревню, ужасно. Велел тебе это написать. Говорил, что если бы ты меня видел в Насте, то еще бы больше полюбил — велел написать тебе.
Я сегодня усталая, с похмелья после свадьбы. А славно вчера было, право. А главное — неожиданно весело.
Кончаю уже дома, вечером. Спектакль прошел хорошо.
Откуда ты взял, что брат приехал? Он хотел только, но не приехал, и я в квартире одна, с клопами.
На выставке я съехалась с Леонид. Андреевым и ходила с ним2. У него родился сын. Жена очень страдала, дней пять. Видела на выставке Глаголя, Кондратьева, кот. меня ужасно расхваливали за Настю. Не ожидали от меня. Видела Сашу с женой, Переплетчикова, Юона, Брюсова, m-me Бальмонт, Гославского, Телешова, со всеми разговаривала, и с Якунчиковой виделась. Приезжала позднее вел. княгиня с Сержем и с свитой. Трепов здоровался со мной. Мне не хотелось. Меня находят изменившейся.
Выставка очень интересная, пойду хорошенько ее смотреть. Очень многое уже продано. Мне и тебе еще прислали приглашение на выставку. Твое я переслала тебе.
Отчего Маша мне не пишет ни строчки? Я даже не знаю, как она доехала. Попроси ее написать. Я ведь тебе пишу каждый день, и мне прямо нет времени писать. Она должна бы это понять.
Я играю почти каждый день, днем — репетиции. Новая роль, трудная и большая, на душе и в голове. Мне кажется, что только теперь я понимаю, что значит «делать» роль. Это мучительно, ты знаешь? Мучительно и хорошо. Меня всю пожирает образ, кот. я хочу создать. Может ведь не выйти ничего, а терзаешься все равно.
Сейчас Влад. Ив. говорил, что получил письмо от тебя3.
Голубчик, с каким нетерпением буду ждать письма твоего! Умоляю, не утомляйся, пиши хоть несколько строк, чтоб я знала только, как ты себя чувствуешь. Письмо это получишь уже 1-го янв. 1903 года. Итак, с Новым годом, дорогой мой!
Шепчу тебе на ухо много, много хорошего, нежного, ласкового. Мне так хочется ласки.
Спи, дорогой мой, крепко и выздоравливай скорее. Целую крепко, крепко.
Слыхал, что «Курьер» запретили на 3 месяца? Все взволнованы. Из-за Скитальца4.
Как ты мне чудесно пишешь, дорогой мой! Я бы тебя зацеловала. Я живу мечтой, что мы с тобой будем жить в каком-то домике, на берегу реки, в зелени, в тепле, в солнце, в любви! Ты будешь так хорошо смотреть и улыбаться своей доброй улыбкой и красивыми лучистыми глазами. И опять мы с тобой отдохнем от разлуки, от суеты, от людей. Только чур — без Вишневского! Я не согласна. Это было сносно во время моей болезни, а теперь ни-ни!
Как ты себя чувствуешь? Полегчало ли тебе? Если бы я могла перелететь на одну ночь и приголубить тебя и приласкать и чтоб ты уснул у меня на груди. Тебе, правда, стало бы лучше. Я везде спрашиваю о дачке. Ты вспоминаешь Клязьму, Любимовку, службу в церкви по воскресеньям, нелепого садовника, сенокос на том берегу, запах липы, плотик, солнечные закаты? Мне делается очень хорошо и мягко на душе, когда я думаю о нашей жизни там. И какой ты был милый! Впрочем, ты всегда со мной милый, только не в Ялте. Т. е. милый, но не мой.
А ты пошли мамане поздравление с Новым годом. Утешь старуху.
Что делает Маша? Отчего она мне не пишет?
У нас все тает, тепло ужасно — +2®. Дорога тяжелая, черная.
Смотрю на фотографию и представляю, что ты смотришь на меня в окошечко.
Отчего «Вишневый сад» будет в 3-х актах? В 4-х лучше. Поздоровеешь и напишешь в четырех — увидишь. Когда кончишь рассказ? Про «Курьер» слыхал? Из-за Скитальца глупого1.
Так тебе понравились наши физии в «Новостях»?2 Я тебе пришлю свою фотографию. Хочешь?
Сегодня я встала очень поздно. На заседание сосьетеров3 не пошла. Сидела дома и занималась ролью. Была мама; Кудасова обедала, заходил Володя новобрачный. Они вчера опять кутили: и старые и молодые и моя мама ездили на голубях4 в Стрельну. Володя говорил, как им с Элей смешно жить в своей квартире. Они оба очень веселые и вспоминают свадьбу — очень уж весело было.
Ты знаешь д-ра Махотина? Он бартельсовский домашний доктор. Знает тебя, говорил.
Антончик, я многого жду от «Вишневого сада». Это будет что-то изящное и красивое. Правда?
Сыграли сейчас «Три сестры».
Ты спрашиваешь, почему скандалил Баранов? Мы досидели до утра, пока газеты принесли, а он разозлился, что Горький уехал, и начал бить посуду и орать. Потом, говорят, сцепился Скиталец с Морозовым, с дамами делались обмороки. Ну вот и все. Этот эпизод испортил хорошее впечатление.
На Володиной свадьбе все тоже подвыпили, но были необычайно милы, все любили друг друга. Я очень боялась, что будет чинно, неприятно. Все-таки такие разные элементы, как моя мама и Элины родители! Но все было очень хорошо. Maman Bartels плясала с сынком своим что-то вроде канканчика. Эля была очень мила — в миртовом зеленом веночке, в легком беленьком платьице, такая молоденькая, стройненькая, своеобразно грациозная и смешная какая-то вместе с тем.
Веселье было удивительное. Я даже не пойму откуда, от чего это зависело? Как-то необычайно легко все было. Я вот вспоминаю и улыбаюсь все время. Расскажи Маше, а то не хочется писать об этом еще раз. Молодые ужасно тронуты твоей телеграммой и велели благодарить.
А я кончу, пойду спать. Целую тебя и долго, долго держу тебя в своих объятиях и улыбаюсь тебе прямо в твои глаза. Лечись и забудь о простуде скорее.
Обнимаю мужа моего идеального.
Милая моя актрисуля, пошел сегодня к Островскому, зубному врачу, кончать дело; он осмотрел зуб, запломбированный неделю назад, и сказал, что надо бы переменить пломбу, получше бы сделать. Вынул пломбу, а в это время пришли к нему по делам еврейского кладбища (он еврейский староста) и увели его к покойникам, а я вернулся домой без пломбы, злой, полубольной. Как тебе это понравится?
Получил милое письмо от Батюшкова. Вообще в эти дни я много получил писем. У Маши сегодня сильно болит голова. Пришли индейки и утки, выписанные m-me Бонье из Курска, но есть их не придется, так как они провоняли.
Да, дуся, новые полотенца хороши, спасибо тебе, хозяечка моя. Нежность, которая, по твоим словам, сидит во мне где-то на дне, я выпускаю из себя всю целиком, чтобы приласкать тебя и приголубить за эти полотенца, за твое письмо и вообще за то, что ты моя жена. Если бы мы с тобой не были теперь женаты, а были бы просто автор и актриса, то это было бы непостижимо глупо.
Варавка прислал две карточки, одну, очевидно, для тебя.
Опять мне что-то нездоровится сегодня. Ну, ничего, пустяки. Благословляю тебя, моего дусика, обнимаю.
Здравствуй, дусик, милый мой! Сегодня не было письма. Ты лучше себя чувствуешь? Тело не так уже болит? Меньше куксишься?
Я сейчас вспомнила, как ты у меня в уборной на кушеточке лежал — так славно.
Кто ходит к тебе? Кто теперь из приятных в Ялте? Альтшуллер бывает? Вчера я послала ему поздравление к Новому году, ему и начальнице. Я вчера писала письма ночью до четвертого часа, легла, а через час проснулась от таинственного света — зажглось электричество, кот. Маша не заперла, и я после этого часа два не могла уснуть. А хотелось встать пораньше и позаняться ролью. Но не вышло. Пришли полотеры. Завтра иду приглашать клопоморильщика, надоела эта нечистота. И мыши, дусик, орудуют так, что ночью, когда я проснулась от света и треска, я подумала, что не ломится ли кто в окно.
Сегодня, когда я уходила в театр на спектакль, сильно горел угол Неглинной и Рахмановского пер., знаешь? У нас в комнатах пахло гарью. Я насилу протолкалась через народ. Видишь, какие я тебе все ужасы описываю!
Днем репетировали, показывали «тончики». Я пробовала уже в конце, когда всех отпустили и остались только К. С. и Вл. Ив. Одобрили штришки. Мне хочется сделать ее очень хорошей, умной, с юмором и немножко смешной. По манерам — американка с смелыми, даже рискованными, но красивыми манерами. Стриженая, костюм под мужской, ходит всегда с тросточкой. Говорит очень громко, сочно, темпераментно, смеется низким голосом, жесты размашистые. Ты себе представляешь? Мне хочется поскорее овладеть Лоной и работать крепко на репетициях.
Мария Петр. опять расклеилась, приехала нездоровая, бледная, жалко ее ужасно. Писала ли я тебе, что доктор сказал ей, что ей надо иметь ребенка, а она не хочет. Она сама это мне рассказала. Какая странная! Поздоровела бы. Маманя каждый спектакль «На дне» присылает мне в уборную для дам корзину фрукт и коробку конфект. Не может старуха без этого.
Пойду как-нибудь смотреть Комиссаржевскую.
Ты будешь в постели встречать Новый год? Да, дусик? Помечтай обо мне, и я тоже буду мечтать. Как будто будем вместе.
Я завтра играю «На дне», а потом наши везут меня к друзьям Бартельсов, старикам, у кот. зимний сад. Поеду, чтоб быть со своими, не одной. Целую и обнимаю тебя крепко, горячо, нежно. До завтра, дусик.
Последнее письмо в этом году, милый мой! Что-то нам новый принесет! Хочу, чтоб ты здоровел и чтоб нам пожить полной жизнью с тобой, мой дорогой!
Как я рада, что тебе лучше! Так и знала, что причина — хождение к зубному врачу по скверной погоде. Аппетит появляется? Лицо у тебя хорошее, мягкое, доброе? Ты не раздражаешься?
Какая я дура! Вчера писала тебе, чтоб ты думал обо мне при встрече Нов. года, и совсем не сообразила, что письмо придет уже 3-го янв., а не 31-го дек.
Сейчас заходила в уборную Самарова и просила передать поклончик батюшке-барину, как она тебя называет.
Сегодня была приятная репетиция «Столпов». К. С. был в духе, много хохотали. Савицкая играет сестру Берника — старую деву, и у нее в первой сцене все такие же фразы, как в Ирене в «Мертвых». Решили изменить конструкцию, а то все хохочут. А Качалов дурит и поддает реплики Рубека1.
Играем «Дно» без антракта между 1-м и 2-м актами, чтоб скорее кончить. Вчера после 4-го акта были просто овации.
Получила много писем сегодня, между прочим от Пятницкого. Была Маня Смирнова, млела; рассказывала про елку в тюрьме, кот. устраивала ее мать. Мне приятно было слушать.
В Москве теперь съезд учителей. Их устраивают у нас в театре по всем углам.
Все болтают о том, кто где встречает Новый год. Мне все равно, раз я не с тобой. Везут меня.
Вчера после спектакля я ездила к Володе с Элей. У них были ее родня и наши. Очень у них уютно, славно. Завтра собираемся все у нас в фойе. К 3-м час. я поеду к Лужским на пирог, Вас. Вас. именинник.
Ну, довольно о внешней жизни. Мечтай сильнее о дачке, о славной зеленой дачке, где бы мы славно поживали с тобой.
Фуфайки меняешь? Костюм меняешь? Бойся строгой жены своей. Теперь, дусик, время скоро полетит, вот увидишь.
Целую тебя, ненаглядного моего, прижмись и ты ко мне, уткни нос в мое плечо и засни, а я тебя буду тихо целовать.
Поблагодари Машу за письмо.
С новым годом, с новым счастьем, милая моя актрисуля, жена моя! Желаю тебе всего, что тебе нужно и чего ты заслуживаешь, а главным образом желаю тебе маленького полунемца, который бы рылся у тебя в шкафах, а у меня размазывал бы на столе чернила, и ты бы радовалась.
За то, что ты веселилась так хорошо на свадьбе, хвалю тебя. Конечно, жаль, что меня не было; я бы на тебя посмотрел, да и сам бы покружился.
Сегодня получил много писем, между прочим от Суворина1, от Немировича2. Последний прислал список пьес, какие собирается ваш театр ставить. Ни одной бросающейся в глаза, хотя все хороши. «Плоды просвещения» и «Месяц в деревне» надо поставить, чтобы иметь их в репертуаре. Ведь пьесы хорошие, литературные.
Маша встречала новый год у Татариновой, я — дома. Татаринова прислала чудесный цветок из породы кактусов — epiphylium trunetatum. Идет дождик с утра.
Пиши мне, моя родная, утешай меня своими письмами. Здоровье мое великолепно. Зуб починен, остался еще один. Короче, все более или менее благополучно.
Без жены мне нехорошо; спишь, точно на холодной, давно нетопленной печке. Бунин и Найденов теперь герои в Одессе3. Их там на руках носят.
Зовут чай пить. Будь здорова и весела, актрисуля, Господь с тобой. Целую, обнимаю и благословляю тебя. Щиплю тебя за спину, пониже шеи.
Два вечера я не писала тебе, родной мой! Это низко. Прости. Сначала хочу тебя поцеловать крепко, крепко и прижаться к тебе. Как я рада, что ты опять поздоровел! Когда же ты кончишь возиться с зубами? Ведь это так утомительно. На свои зубы я уж рукой махнула.
У нас морозы здоровые стоят, после гнилой, кислой погоды. Я даже сплю под твоим одеялом, а то зябнуть начала.
Как ты встретил Новый год? Напишешь мне? Я — очень скучно и глупо. Повезли меня на какой-то сахарный завод, в чудесный, благоустроенный, немецкий дом, где стояла красивая елка вся в электр. лампочках, стоял сервированный стол, была компания ряженых. Я, конечно, поспела прямо к 12 ч. из театра. Наши все были уже там и сняли маски, т.ч. их веселого выхода, их кувырканий я не видела. Говорят, удивительно было оживленно. Моя мать нарядилась кофейным мешком из грубого холста, в рыжем парике и на голове кофейная мельница — очень смешно; тетя Лёля — Pierrette’ой с красными помпонами. Володя и Николаша прекомичными клоунами — дурили и фокусничали отчаянно. Володя не иначе приглашал на танцы свою супругу, как перекувыркнувшись через голову. Эля была очень интересной, стройной гейшей. Были еще: китаец, мужички, ямщики, боярышни, и фигурировал мой давнишний костюм «подсолнух» на одной из сестер Эли. Но больше всех меня заинтриговала Элина мать. Я никак не могла ее узнать. Она была просто в костюме мужа, в парике и в бороде, но все это было талантливо и невозможно было угадать, — кто это. А когда она сняла усы и осталась с бородой — получился вылитый Ибсен. Я ужасно хохотала. Остальное общество было совершенно чуждое — все датчане, не немцы.
В 12 ч. пили bowl, ели, закусывали, потанцевали и разъехались. Мне было очень скучно, и я давила зевки. Ночь была славная, лунная, и я с удовольствием проехалась. 1-го янв. мы всей труппой съехались в театре. Было очень просто и приятно. Пили чай, шампанское, ели бутерброды, читали телеграммы — все как следует. Под твоим портретом пели «Славу» после прочтения твоей телеграммы1. Меня все называли полу-Чеховой, полу-Книппер, смеялись. Устраивали китайские тосты: стучали ногами, руками по столу, били в ладоши и орали; выходило очень шумно. Был «настоящий» генерал (Желябужский) в орденах, в ленте красной2. Многие опоздали, т. к. до утра встречали Новый год. Говорят о новой парочке: А. И. Андреев и Халютина. Будто бы уже благословили. Посмотрим. У Грибунина тоже романчик с одной из учениц. Вот и посплетничала. Когда уже все почти разъехались, прибыла Мария Петровна. Я ей накануне вечером с Егором отправила майоликовый кувшинчик аляповатый, кустарной работы, но очень интересный, наполненный одними фиалками (ее любимые цветы), а она меня насмешила своим сюрпризом. «За то, что вы, говорит, потихоньку снимаетесь с моим мужем, я отмстила». Стеклянный брелок: с одной стороны моя голова и Станиславского, с другой — твоя и Лилиной. Эти комбинации устроены из группы «Чайки»3. Очень вышло остроумно, и хохоту было много. Ты бы ей написал письмецо.
Из театра все почти перекочевали к Лужскому на пирог. Опять ели, пили. Оттуда я проехала к маме, а потом домой.
Вчера репетировали «Столпы», вечером играли «Дядю Ваню». Я получила в уборной букет, знаешь от кого? От казанской Андреевской, помнишь в Аксенове? Она поручила сделать это одной классной даме, кот. здесь на съезде. И при этом ужасно милая карточка. Меня это тронуло. Отвечу ей. Я вообще получаю очень много писем и поздравлений, и на все надо отвечать.
Посылаю тебе карточку — очень уж хорош такс с кошками. Правда? От Сулержицкого получила длинное трогательное письмо. Знаешь, я на днях видела его во сне, будто я его от полиции прятала в тумбочку, а Горький меня хвалил за выдумку.
Сейчас заходила М. Г. Средина звать к себе 5-го янв. Бальмонт будет читать новые стихи. Посмотрю на него.
А теперь кончаю, чтоб письмо ушло еще сегодня. Кланяйся матери и Маше. От Маши наконец получила коротенькое письмецо.
Будь здоров, мой «Вишневый сад», целую крепко; а рассказ кончил или кончаешь? Отчего не пишешь? Милый ты мой!
Шнап очень мил. Только он породистый, а не помесь. Ты увидишь.
Целую твою милую славную голову, мой дусик.
Здравствуй, актрисуля милая! Не беспокойся, мамане я послал телеграмму под Новый год1, я всем послал, даже Мейерхольду в Херсон2. Д-ра Махотина я не знаю или не помню. На даче будем жить, конечно, без Вишневского, иначе я съеду. Здоровье мое ничего себе, зубы починил, могу теперь все есть и все съесть. Ты пишешь, что в Ялте я не бываю хорош с тобой. Ей-ей, дусик, это тебе только кажется так; вероятно, оттого кажется, что в Ялте ты была больна. Я тебя одинаково везде люблю, и везде я одинаково твой.
Ну-с, это все были ответы на твои мысли в письме, теперь буду писать свое. От молодых получил телеграмму, в первых числах марта побываю у них на квартире, поздравлю. Оба они симпатичны очень, только мне почему-то жаль, что Володя женился. Ему бы надо было сначала укрепиться, стать на ноги; а то теперь, гляди, начнет толстеть. «Вишневый сад» я хотел сделать в трех длинных актах, но могу сделать и в четырех, мне все равно, ибо три или четыре акта — пьеса все равно будет одинакова.
В Москву едет доктор Алексин, будет у тебя. Недавно он участвовал в концерте в пользу андижанцев3, и рояль не играл, черные клавиши отказались служить, и он, Алексин, заподозрил г-жу Татаринову, что она-де что-то подложила в рояль из мести; произошла за кулисами перебранка. Татаринова заболела и лежит до сих пор с высокой температурой. Вот какие трррагедии мы переживаем!
Так ты постарайся нанять дачу, старушка моя, чтобы 10 марта я уже мог жить там. Буду сидеть один на даче и писать, будет приезжать ко мне моя актрисуля и оставаться у меня ночевать. Не так ли? Я буду писать, а по вечерам с актрисулей советоваться. Летом поедем куда-нибудь вместе, попутешествуем недельки две, а потом назад, на дачу.
Почетный билет на выставку получил4. Сегодня холодно, море волнуется. И в комнате моей не тепло. Когда увидишь Сашечку Средина, то поблагодари его за телеграмму, которую он прислал мне, и скажи, что ответ не послал, потому что я не знаю его адреса.
Целую тебя в спину, в оба бока и в грудь, обнимаю и вижу тебя во сне. Пиши, дуся, не ленись.
Опять пишу тебе, дорогой мой Антон. Получила письмо твое. Зачем ты начал снова ходить к зубному врачу, если еще не совсем чувствуешь себя хорошо? Дусик, не делай этого. Неужели ты ходишь пешком? Не может быть. Ведь ездишь? Про погоду ничего не пишешь. Ты бы уж попросил Островского заняться аккуратнее с тобой и поскорее кончить эту возню. Он должен же понимать, что это утомляет тебя.
Ужасно рада, что полотенца тебе по вкусу, и спасибо за полотенечную нежность.
Играем «На дне». Смотрит Ленский. Сегодня был у меня известный дирижер Виноградский из Киева, он директор импер. музык. отд. там. Прислала его Крестовская из Петербурга. Он страшный поклонник нашего театра и твоей жены, говорит, что она первая актриса в России. Ведь врет? Крестовская прислала милое письмо мне и коробку конфект мне и Маше, передай это ей и поклон тоже. Виноградский их друг, товарищ ее мужа. Он пожилой, седой, но живой, говорит быстро, темпераментно, развеселый, увлекающийся. Завтра к его счастью идет вместо «Штокмана» «На дне», т. к. К. С. утомлен, а на сегодня я бы его не могла устроить. Все казенные места отданы, и директ. ложа тоже. Он объездил всю Европу и говорит, что такого театра, как наш, — нет нигде. Вспоминал каждую мою деталь в «Трех сестрах», а видел уже в прошлом году. Была Екат. Ник. Немирович, но не застала меня.
Была я на репетиции, но не репетировала, не дошли до меня.
6-го пойду смотреть «Монну Ванну» с Комиссаржевской.
Скажи Маше, что я получила приглашение на выставку к ним в мастерскую.
Ну, кончили 2-й акт, пора и мне кончать.
Обнимаю тебя, золото мое, нежный мой, чудесный человек. Будь здоров, береги себя, умоляю. Не кисни. Дай я тебя перекрещу и поцелую нежно.
Здравствуй, дусик мой, золотой мой! Как твое самочувствие? Как настроение? Начал ли опять работать? Ходишь ли в сад? Я себе ясно не представляю сейчас — какой вид имеет сад? Есть ли солнце? Какие звуки кругом? Что на горах? Орет ли этот зверь где-то внизу? Помнишь? Как он изводил меня!
У нас потеплело — −5®.
Здесь письмо обрывается и продолжается уже в 3 ч. ночи; супруга твоя только что пришла от мамы, куда ездила после спектакля. Застала там молодое славное веселье: мамины ученицы, которых мама собрала, чтоб они пели всякую чепуху и забыли всякое ученье. Они все обожают маму; пели цыганские романсы, оперет. партии, дуэты с Володей, танцевали и веселились — приятно было смотреть. Я приехала уже к ужину, но они повторили для меня номера. Даже я пела и не посрамилась. Николаша говорил речи с душой и с запинкой, д. Карл всюду припутывал Толстого, чтоб задеть его, — словом, все как следует. Эля была очень веселая. Ученицы все хорошенькие, свеженькие, голоса как на подбор, и хором пели, а Володя solo. Расходились все веселые и счастливые. Что это я тебе пишу? Ведь неинтересно?
Читал, как меня Эфрос отделал в «Театр и искусство»?1 Он судит по первому спектаклю. Мне обидно, что он про холод пишет, когда я над этой Настей много слез пролила и перечувствовала ее. Я думаю, оттого не доходит трогательность до публики, что нет интимности в этой сцене; происходит под открытым небом, идет занавес — и с места в карьер начинаешь рассказ. Мне слишком мало времени, чтоб разогреться. А все-таки буду добиваться. Ведь раз я ее чувствовала, должна же я это передать публике. Не пойму тут чего-то. Или просто еще не владею сценой, может быть. Ленский меня очень хвалил, кажется, даже первым номером, и мне это приятно. Сегодня после 4-го акта — опять овации были.
Посылаю тебе, милый мой, письмо Пятницкого. Я вперед знаю, что ты на все это ответишь. Письмо перешли мне все-таки обратно. Почему-то я еще не получила «Мира Божьего». Неужели Батюшков не будет высылать?
К. Серг. завтра уезжает в Харьков. Брат его Юрий сильно захворал, чуть ли не нервный удар. Старший брат2 уехал в Андижан, где у них большие потери из-за землетрясения. Жена Юрия тоже больна и в Берлине. Мне очень жалко К. С. И репетиции теперь застрянут. Вводят нового Сатина3.
Целую тебя нежно, любовно, мысленно кладу голову в твою руку и засыпаю так. Дусик мой, нежный.
Кланяйся матери и Маше.
Актрисуля моя, я здоров вполне, лучше и не нужно, только скучно, очень скучно по двум причинам: погода очень плоха и жены нет. И писать не о чем в письмах, жизнь истощилась, ничто не интересно в этой Ялте.
Сейчас приехала m-me Бонье, рассказывает, как она поссорилась с О. М. Соловьевой. Приходил Шаповалов (архитектор), приехал Лазаревский — одним словом, общество самое веселое.
Мы теперь пьем белое вино из Феодосии. Такого вина я привезу, чтоб было что пить нам на даче. Привезу сразу бутылок двадцать. Лона тебе удастся, я это чувствую, только не меняй голоса. Стриженая, с палкой, это очень хорошо.
Храни тебя Господь, мою родную. Целую тебя и обнимаю. Без тебя я не могу, имей это в виду.
Я, дусик, в разгоне вчера и сегодня. Ты не сердишься на меня? Когда ты со мной, когда я чувствую твое обаяние, мне никуда не хочется.
Вчера мне было тоскливо, скучно и неприятно на душе. Просидев даром на репетиции, пришла домой не в духе. Сели обедать — приехала Мария Петровна, кушала с нами, болтала. Когда ушла она с Ал. Леон., я ни за что не могла приняться.
Села попеть и разревелась. Решила, что надо уйти из дома, и удрала к Ольге Михаил. К 9 час. поехала к Якунчиковой. Вишневский еще днем спрашивал ее по телефону, будет ли она дома. Сидела в ее интересном белом кабинете, болтала, много говорили о тебе. Она восторгается тобой, говорила мне, что я счастливая, потому что ты меня любишь. Мечтала о том, как мы с тобой приедем к ней летом, и она покажет тебе своих баб1. Сплетничали немного, судачили. Была там симпатичная художница Нат. Яковл. Давыдова. Мария Фед. рассказывала, какой у Васнецова2 был спектакль: его дети играли «Слово о полку Игореве». Показывала работы своих баб. Она очень изящная женщина и смешная немножко. Мне нравится. Она так аппетитно хохочет. Сегодня я встала поздно, заехала за Николашей, чтобы отправиться на выставку картин в мастерской Хотяинцевой. Выставка мне очень понравилась. Скажи Маше, что очень хороши вещи Сабашниковой, Денисова, Егорова и одна штучка Глаголевой. Это мое мнение, но, кажется, и мнение большинства. Понравились маленьк. картины Средина. У Сабашниковой много изящного, нежного и чистого. У Егорова сочно, у Денисова — оригинально. До меня был Коровин, и я горжусь, что мне почти все то понравилось, что и ему. При мне был Суриков. Хотяинцева была в интересном зеленом халатике своего изделия; она и Званцева все любезно показывали. Званцева едет на юг, в Ялту, и мечтает писать твой портрет. Из мастерской я поехала к старичкам Ясинским (нотариус), кот. меня с детства знают. Потом ездила к Зинаиде Морозовой, но не застала ее дома. Приехала домой, отдохнула и в 6 ч. отправилась к М. П. Алексеевой обедать, а после обеда с ней и с Вишневск. поехали на «Монну Ванну» в «Аквариум». О спектакле напишу завтра, а то уже поздно, а завтра в 12 ч. надо быть на репетиции. После спектакля закусывали в «Эрмитаже»: Лужские, Map. Петр., Вишневский, Стахович и я. Все шлют тебе привет и любят тебя. Я тебя люблю, как никого, стою перед тобой на коленях и смотрю долго, долго на тебя, а потом целую с чувством.
Актрисуля, собака моя милая, Фомка, здравствуй! Дела мои хороши, ничего себе, только, представь, на правом боку мушка, и доктор велел положить дня на три компресс. Это у меня небольшой плевритик. Сплю я прекрасно, ем великолепно, настроение хорошее, а болезнь, о которой я пишу, пустая. Не беспокойся, Фомка.
Ты все ездишь в кондитерские и на сахарные заводы, а я все праздники нигде не был, сижу дома и ем хрен. О том, как я встречал Новый год, уже было писано тебе. Никак не встречал. В пироге досталось счастье мне с тобой.
Сегодня получил из вашего театра список пьес, предполагаемых к постановке. Есть, между прочим, «На всякого мудреца довольно простоты» Островского. Мне кажется, эта пьеса у вас совсем не ко двору. Ведь это русифицированный «Тартюф», это крымское бордо. Уж если ставить что, так «Тартюфа», или не ставить ни той, ни другой пьесы. Вот ты порылась бы: не найдется ли чего-нибудь у Виктора Гюго? Для праздничных спектаклей? Хорошо бы также «Женитьбу» Гоголя поставить. Можно ее очаровательно поставить.
Если Халютина выходит за Андреева, то я поздравляю ее, но не особенно. Андреев пустой парень. С тех пор, как я стал немцем, т. е. твоим мужем, свадьбы в Художеств. театре стали обычны. Значит, легкая у нас с тобой рука.
Дуся моя родная, я не получаю «Новостей дня». Похлопочи-ка у Эфроса. Что за свинство, каждый январь приходится напоминать ему. Не забудь же, родная, напомни, внуши Эфросу, что так-де нехорошо.
Щиплю тебя за шею, щекочу, балуюсь, обнимаю сорок раз и целую в грудку. Ах, собака, собака, если б ты знала! Если б ты знала, как я скучаю по тебе, как мне недостает тебя. Если б ты знала!
Пишу здесь, а то приду домой и завалюсь спать, дорогой мой. Я всю ночь не спала. Сердце прыгало, кошмарно было. Я легла в кабинете, т. к. рядом у соседей был пир горой и орали неистово. Во сне, кот. длился не более Ґ ч., я все видела Ермолову, окруженную цветами.
Мне гадко на душе эти дни, ужасно беспокойно, сомнение во всем. И ничего не понимаю. Просто хоть беги куда-нибудь. Все мне не мило. Ну, да об этом нечего.
Поговорю о спектакле. Я с М. Петр., конечно, опоздали и, пока пробирались на места, выслушали много дерзостей. Было смешно. До выхода Комиссарж. было ужасно: разговаривали на сцене какие-то скучные мужчины в трико и в шаблонных средневеков. костюмах, завывали, шептали, но толку никакого. По всей пьесе это был сплошной ужас, и они возбуждали смех1.
Комиссарж. — никакая Монна Ванна. Странное соединение какой-то будничной современной простоты и напыщенных фраз и жестов. В мантии она, кроме того, выглядела ужасно — точно летучая мышь: масса складок, тела не чувствовалось, красоты не было, руки старые, шея тоже. Вся пьеса прошла у меня мимо уха. Моменты были хорошие, и вообще чувствую, что это хорошая артистка, и чувствую какая. Ей нельзя играть костюмных ролей. Она, по-видимому, сама была очень недовольна и, вероятно, сильно страдала. Публика была отличная; постановка — никакая, прямо срам. Вызывали плохо. Наших было много в театре, и публике было развлечение в антрактах. Была Ермолова, кот. меня как-то особенно пленила, т.ч. я ей почти в любви объяснялась.
Видела и разговаривала с Шаховским (бывш. цензор), с Ильинским2, с Коновицерами etc.
Антракты были длинные. Влад. Ив. злился, что публика как баранье стадо ринулась на этот спектакль, хотя все знали, что будет плохо.
Ужинали мы в «Эрмитаже», легко, славно, Стахович угощал. Ели устриц, икру, салат, ньёки, рыбку нежную жареную, жарен, устрицы. Передавали впечатления, комиковали.
А мне хочется понежничать с тобой, приласкаться, хочется, чтоб ты меня успокоил, дал бы силы, крепости, когда я такая растрепанная. Я счастлива, что ты здоров и что с зубами покончил. Ты красивый такой же? И так же меня любишь? Мне кажется, что я уже давно в разлуке с тобой. Целую тебя и ласкаю нежно. Я поганая стала, и не пойму даже какая. Будь здоров, дусик, пиши.
Скажи Маше, что я ее целую. Когда она приедет?
Милая Фомка, сегодня «Новости дня» пришли, не беспокойся, ничего не говори Эфросу. Здоровье мое прекрасно; согревающий компресс на мне, но треска в правом боку уже не слышу. Не беспокойся, мой дусик, все благополучно. С зубами я уже кончил, как и писал тебе. Про погоду тоже писал; она у нас скверная.
Маша выезжает 11 янв. Значит, в Москве будет 13-го. Вчера m-me Татаринова прислала мне цветущий amaryllis. M-me Бонье поссорилась с Ольгой Михайловной, жестоко поссорились. А больше никаких новостей нет.
Когда увидишь Горького, то поблагодари его от моего имени, что во 2-м акте его пьесы тебе нечего делать и что ты поэтому имеешь время писать мне письма. Я твои письма, как это ни покажется тебе странным, не читаю, а глотаю. В каждой строчке, в каждой букве я чувствую свою актрисулю.
Все эти дни убирал и укладывал прошлогодние письма.
Ну, мордуся, обнимаю тебя и целую в лобик, в шею, в спину и в грудочку. Береги свое здоровье, не мытарься очень. Когда можно, лежи. Не ешь твердого, не ешь всякого мусора, вроде орехов.
Христос с тобой.
Здравствуй, милый мой! Мне надоело жить без тебя. Проклятая жизнь. Мне хочется негодовать и шуметь. Хочется, чтоб кто-нибудь научил, как надо жить. Ты, конечно, будешь смеяться. Ты не любишь, когда я так говорю.
Я хожу злющая. Сегодня мне к тому же нездоровится. Надоели Машки и Ксении. Будущую зиму буду жить в номере, чтоб не торчали на носу какие-то прислуживающие души. Мне все кажется, что я мало вникаю в их жизнь, мало говорю с ними как с людьми, т. е. это не кажется, а это есть. Происходит оттого, что нет времени, да и не хочется; а все-таки неловко, и от этого я еще суше делаюсь с ними. Ну, чего я о дрязгах расписалась!
Во время 2-го акта «На дне» я перечитывала «Юлия Цезаря»1, и представь — мне ужасно нравится. Мне просто приятно было читать Шекспира. Сегодня я была еще раз на выставке 36-ти. Посиживала там и сидела бы долго, хоть каждый день, и это было бы для меня отдыхом! Выставка славная. Больших полотен нет, все больше этюды. Время уж такое. Мне нравятся: А. Васнецова — Озеро, эскизы на темы из Пушкина, Старая Москва и этюды. В. Васнецова: Иоанн Грозный, акварели из «Снегурочки». Архипова: Прачки, Осень и этюды. Да, впрочем, что же я перечисляю, — по газетам ты все будешь приблизительно знать. Много приятного, но особенного ничего. Бурджалов, кот. был тоже там с Бутовой, возмущался благородно, что художники так мало видят в жизни, так мало фантазируют. Я люблю, когда он благородно возмущается. Смешно, но славно. Видела Переплетчикова (его много картин), П. Кожевникова, Бориса Алексеева с супругой. Спрашивал про тебя, вспоминал грозу в купальне.
Пришла домой, надела халат, легла и читала роль. До выставки ездила еще к маме с Шнапом, кот. метался по саням, а на обрати, пути сидел умником. С Тапкой они изволили любезничать и ухаживать, но она их тяпала. Мама нездорова и ужасно хандрит, лица на ней нет. Она начинает меня сильно беспокоить. Нервы ее в ужасном состоянии; я знаю это от Зины и от Николаши, при мне мама сдержанная и не жалуется никогда. А у нее много неприятностей, и денежные затруднения кроме того. На будущую зиму я сокращусь и буду давать маме из своего жалованья, сколько смогу, чтоб она меньше работала. Так нельзя работать, как она. Никто так не работает в ее годы.
Все что-то невесело стало кругом. Жена Качалова заявила Влад. Ив., что она уходит из театра. Интересно, чем это кончится и как поступит Качалов. Терять его нельзя, а она требует ролей.
Вчера был ужасный спектакль. Актерчики почти все пьяненькие, Судьбинин играл с одной репетиции2. Тон спустили. Сегодня было приличнее гораздо. Приехал Конст. Серг. Завтра проходим 1-ый и 2-ой акты «Столпов». Я за это время и к роли охладела, вся расклеилась.
О даче везде распускаю слух и собираю сведения. Есть в Малаховке дача покойного Корсакова, чудесно устроенная и для зимнего житья. Есть верстах в семи от Москвы имение Шелапутина с дачами, на берегу Москвы. Обещали разузнать. Напишу.
Скажи Маше, что Николаша в восторге от их выставки. Николаша тоже болен бедный, истерзанный, разбитый, страдает. Зачем живут люди, о Господи!
Ну, я на тебя тоску эдак нагоню. Прости, дусик; лучше бы не писать тебе, правда? Раз у меня полоса такая.
Что за рассказ «Невеста»? Ты его пишешь или написал? Я ничего ровно не знаю. Ты от меня скрываешь. Ведь ты же знаешь, что я молчу обо всем.
Будь здоров, милый, кушай и спи хорошенько. Бог даст — скоро увидимся и заживем. Целую тебя крепко и обнимаю.
Я сегодня не играю, дусик милый, и сижу дома. Была только на репетиции. Первый акт у меня выйдет, второй еще не чувствую. Все были вялые, скучные, и Влад. Ив. раскостил всех, всем влетело. Теперь подтянутся. К. С. какой-то недоумевающий. Не могу сказать, чтоб у кого-нибудь шло ярко и интересно. Положим, закисли за последнее время. Репетировали не на сцене, а это мешает.
Родной мой, как я рада, что ты в духе и в добром здоровье! Шлю тебе самые нежные ласки и поцелуи и слова. Меня интригует эта дача, где мы с тобой будем жить. Какая она, где она? А ведь найдется. И будем там жить тихо и мирно. Милый ты мой поэт. Ты будешь писать, если захочешь, а я тебя буду беречь и лелеять, и ты забудешь свою одинокую зиму. Да?
Итак, m-me Бонье поссорилась с Соловьевой? Интересно должно быть было!
Все почему-то хвалят погоду, а ты все пишешь, что плохая. Так белое вино вкусное? Привези, дусик.
Сегодня утром была у меня, как сама говорит, старая твоя знакомая — Пушкарева, сестра редактора «Света и тени»1. Ужасно жалкая старушонка, несчастная, нервная, в стесненном материальном положении. У нее, видишь ли, есть драма в 5 актах и 7 картинах (!) из боярского быта. Рассохин и еще кто-то обещались устроить, и все вот не выходит, по ее словам, из-за недостатка протекции. Так ее жалко было. Она убеждена детски, что все зависит от протекции. Просила прочесть драму и помочь ей, так жалостно просила! Чтоб ты замолвил словечко, и это откроет ей рай, как она говорит. Что же можно ей сделать? Устроить эту пьесу в провинцию — единственно, что возможно. Она получает пенсии 22 р. и 10 р. дает ей какая-то дама; живет она в Братолюб. общ. Я дала ей обещание написать тебе о ней, что и исполняю. Не хочешь ли, пришлю и драму. Что, открещиваешься?
Была потом дама из Общ. народн. развлечений напомнить о Гаршинском вечере, в кот. я должна участвовать и кот. переносится на 15 янв. Я, к счастью, занята в «Дне». Днем были у меня два студента-андижанца, устраивают литерат. вечер в пользу пострадавших и, значит, просят содействия. Мы хотим прочесть два акта «На дне» и, если приедет Горький, прихватить и его. Студенты славные. Вишневский дал им мысль пригласить Дорошевича. Потом пришла М. Малкиель, сидела долго и говорила много. Пришла бабушка, и вот они вдвоем говорили и о выставке, и о Брюсове, и о кружке, говорили громко. Я ушами хлопала. Пришел Влад. Ив. Поболтали, поговорили с ним и о роли, и о театре, и о многом. Я буду каждое утро до репетиции ходить в театр и там заниматься, в фойе или в чайной. Мне там работается. Влад. Ив. спрашивает, почему я мало делаю дома. Я, правда, дома не работаю, только лежу с ролью и думаю. Мне негде ходить и громко говорить, а в театре я не стесняюсь — и шагаю и ору. Постараюсь это исполнить.
Завтра обедает у меня Ольга Мих. с супругом. Я, милый, начиная с завтрашнего дня, играю, кажется, без перерыва 10 раз. Славно?
Вишневский говорит, что у нас в банке уже 75 000. Влад. Ив. хлопочет о прибавке артистам. Чтоб Качалов и Москвин получали по 3 000 р., я 3 600 р. и, чтоб не было гвалта, также и Андреева, чтоб Лужский получал столько же, сколько Вишневский. С Качаловой он говорил, но еще ни на чем не порешили2. Она будто сказала, что муж ее все равно останется у нас. Вот тебе новости. А затем, покойной ночи, спи крепко, чувствуй себя хорошо и думай о даче. Целую и обнимаю и крещу тебя, родной мой. Мыши ловятся в мышеловку. Ждем клоповника. Целую тебя.
Милая собака, сегодня вечером, с разрешения г. доктора, снимаю компресс. Стало быть, выздоровел и больше писать тебе о своем здоровье не буду. То животное, которое так мерзко кричит, о котором ты спрашиваешь в письме, есть птица; сия птица жива, но почему-то в эту зиму она кричит несравненно реже.
Неустоечной записи у меня нет, но это не значит, что ее нет у Маркса. Помнится, что я не подписывал ее, но, быть может, память обманывает меня. У Сергеенко была доверенность. Далее: Грузенберг просит выслать копию с письма моего. О каком письме моем идет речь?
Мне кажется, что если я теперь напишу Марксу, то он согласится возвратить мне мои сочинения в 1904 г., 1-го января, за 75000. Но ведь мои сочинения уже опошлены «Нивой», как товар, и не стоят этих денег, по крайней мере не будут стоить еще лет десять, пока не сгниют премии «Нивы» за 1903 г.1. Увидишься с Горьким, поговори с ним, он согласится. А Грузенбергу я не верю, да и как-то не литературно прицепиться вдруг к ошибке или недосмотру Маркса и, воспользовавшись, повернуть дело «юридически». Да и не надо все-таки забывать, что, когда зашла речь о продаже Марксу моих сочинений, то у меня не было гроша медного, я был должен Суворину, издавался при этом премерзко, а главное, собирался умирать и хотел привести свои дела хотя бы в кое-какой порядок. Впрочем, время не ушло и не скоро еще уйдет, нужно обсудить все как следует, а для сего недурно бы повидаться с Пятницким в марте или апреле (когда я буду в Москве), о чем и напиши ему.
Послезавтра Маша уезжает. После нее станет совсем скучно.
Целую свою замухрышку и обнимаю. Давно уже не писал ничего, все похварывал, завтра опять засяду. Получил письмо от Немировича.
Я тебя люблю? Как ты думаешь?
Дуся моя милая, bonjour! Сегодня был Алексин и не застал меня дома; передал мне пакетик от Маши, где я нашла рубашку ее работы. Хотела ей сегодня написать, но решила, что письмо мое уже не застанет ее, хотя не знаю, когда она приедет. Если она еще не уехала, скажи ей, что я крепко ее целую за ее память.
Был сегодня Винокуров-Чигорин. Пил чай, с восторгом говорил о нашем театре, о «На дне». 12-го пристрою его на «Три сестры». В Петербурге идет «На дне». Давыдов — Лука, Варламов — Бубнов, Юрьев — Барон, Савина — Настя. Винокуров говорит, что в Петербурге не ждут хорошего после нашей постановки. Ставит Санин1.
Я прочла вчера на ночь «Болото» Куприна, и мне понравилось. «Мира Божьего» Батюшков, верно, не будет высылать — жаль. Придется выписать. Нет-нет да прочтешь чего-ниб. свеженького. Как мне хочется впечатлений новых — если б ты знал! Чувствуешь, что кругом много всего, и интересного, а вот не видишь ничего. У меня как-то душа сохнет, а хочется, чтоб она стала масляная.
Сегодня твоя знакомая Пушкарева прислала мне свою драму: «Роковая встреча». Если бы ее пристроить в Народный дом! Помочь бы старухе.
Обедали у меня Андреевы и пили чай вместе с Винокуровым. Потом я пошла играть.
Были еще студенты, просили участвовать, но я отказалась.
В театре была Зинаида Сергеевна и в восторге от «Дна». Была Горева, Вельская, жена Южина, 3-ий акт стали что-то плохо принимать. Не знаю отчего.
Как поживает «Вишневый сад»? Скоро ли он начнет цвести?
Антончик, правда, мои письма стали сухие? Да или нет? Как чудесно мы опять встретимся! Как будет тепло, хорошо! Ты чувствуешь, дусик? А странно наша жизнь складывается, правда?
Тепло ли тебе, все ли в порядке у тебя? Напиши. Хорошо ли ты кушаешь? Золото мое. Целую тебя за ушком и покусываю нежно и болтаю чепуху. Прижми меня покрепче к себе и поцелуй — хочешь?
Актрисуля, дуся, сегодня я написал Батюшкову, чтобы высылали тебе в Москву «Мир Божий». Я написал ему, что мне «М. Б.» в Ялте не нужен, ибо женская гимназия получает и снабжает меня им. Сегодня уехала Маша, и вот перед обедом задул сильный ветер. Скажи ей, чтобы она написала мне, не качало ли ее. Вообще пусть напишет, как ехала до Москвы.
Когда приеду в Москву, то непременно побываю у Якунчиковой. Она мне нравится, хотя видел я ее очень мало. Дуся, за праздники все у меня переболталось в голове, так как был нездоров и ничего не делал. Теперь приходится опять начинать все сначала. Горе мое гореванское. Ну, да ничего.
Пусть твой муж поболтается еще годика два, а потом он опять засядет и напишет, к ужасу Маркса, томов пятнадцать.
Выписываю из Синопа много цветов, чтобы посадить их в саду. Это от нечего делать и от скуки. Собаки моей нет, надо хоть цветами заниматься.
Сегодня наконец прочел стихотворение Скитальца, то самое, из-за которого закрыт «Курьер»1. Про это стихотворение можно сказать только одно, а именно, что оно плохо, а почему его так испугались, никак не пойму. Говорят, что цензора на гауптвахту посадили? За что? Не понимаю. Все, надо полагать, в трусости.
Пусть Маша расскажет тебе, как у нас был с визитом некий Тарнани.
Это уже второе письмо, кажется, я посылаю тебе с кляксами. Прости своего нечистоплотного мужа.
Когда пойдет «Консул Берник»?2 Хорош ли в Бернике Станиславский? А что моя жена хороша, великолепна, в этом я не сомневаюсь. Из тебя, бабуня, выйдет года через два-три актриса самая настоящая, я тобой уже горжусь и радуюсь за тебя. Благословляю тебя, бабуня, перевертываю несколько раз в воздухе, целую в спину, похлопываю, подбрасываю, ловлю и, крепко сжав в объятиях, целую. Вспоминай своего мужа.
Дорогой мой, ты меня, верно, надуваешь и скрываешь свое нездоровье? Умоляю тебя, не делай этого. Я не кукла и все понимаю, а если ты это делаешь для моего спокойствия, то ошибаешься. Я вечно буду беспокоиться и думать, что от меня скрывают. Напиши мне все подробно, когда ты захворал. Ведь третьего дня, т. е. 9-го, было письмо, что ты здоров совершенно. Это ужасно, если ты будешь мучить меня и скрывать.
Сегодня в театре была Комиссаржевская, К. С. приводил ее ко мне в уборную. Она была в ярко-красном платье. Болтали о незначительном. Велела очень кланяться тебе.
Мама лежит в инфлуэнце третий день и не давала мне знать, чтоб я не беспокоилась. Я была у нее. Она лежит и все плачет, убитая какая-то. Мне так больно видеть ее такою, ее, всегда энергичную, крепкую. После обеда заехала навестить Володю с Элей и там узнала о маме. Я по Володьке соскучилась. Его не видела. Эля говорит, что они мало видят друг друга. Он — по делам и в Филармонии, она — в мастерской. Я еще не уловлю их тона, не пойму что-то. Завтра утром побегу опять к маме.
Морили клопов сегодня, и вся квартира воняет скипидаром, лаком каким-то. Стоит это 10 р. — ужасно дорого, я торговалась, но ничего не вышло. Решила дать, чтоб избавиться от этой гадости.
Сегодня после «Дна» меня ждут на двух вечерах — у Морозова и у Малкиель, но я никуда не поехала. У Морозова детский спектакль и затем чуть ли не бал для взрослых.
Эфросу я написала и, кроме того, видела его у нас в театре. Он говорит, что газета высылается с 1-го янв.1.
На днях поеду с Симовым смотреть его дом в Иванькове. Там, говорят, очень здоровая местность. Может, что найду.
Ну, дусик, выздоравливай скорее и пиши мне всю правду, ведь я жена твоя. Целую тебя и обнимаю тепленько и гляжу в глаза твои. Разве я Фомка?
Телеграмма
Телеграфируй подробно здоровье немедленно. Оля
Как ты себя чувствуешь, дорогой мой? Не сердись на этот вопрос. Я все думаю о тебе. Как ты, что ты? И ужасно мне стыдно за себя делается.
Сыграли «Три сестры». Мне очень игралось в 3-м акте, и 4-й я чувствовала сильно, и плакала.
После 2-го акта приходил Винокуров в восторге, говорит, что ему нравится больше, чем «На дне». Завтра он едет и увидит тебя.
Сегодня как встала — пошла к маме опять. Она на ногах, т. е. сидит в кресле. Все думает о Володе, страдает, что Володя окружен бартельсовской буржуазной кликой, что maman во все нос сует и распоряжается, как у себя дома. Не позволяет прислуге давать книги читать, а Володя дает, потому что она бедная одна целый день. Эля тоже чувствует, что это все не ее точно. Мне очень хочется поговорить по душам с Элей. Я чувствую, что это надо, и скоро устрою это.
Днем репетировали 4-й акт с народом, возня была большая. У меня обедала Савицкая. У них разгром, они переезжают.
Ко мне очень пристает сестра Маклакова, очень миленькая барышня: просит отчаянно, чтоб ты на клочке бумаги написал бы что-нибудь, ну хоть фразу, и подписался бы. Сделай ты, пожалуйста, это. Ведь не трудно тебе, дусик? Она очень славная, право, живая такая. Сделаешь, милый?
Ах, Антончик, когда мы будем вместе!? Как мне противны стены нашей квартиры! Как надоело приходить в пустой дом. Никто не взглянет, не поцелует, а я делаюсь жесткая без ласки, гадкая.
Как мамаша поживает, что поделывает? Всё, небось, двери запирает? Кланяйся ей от меня, и умоляю, чтоб она не сердилась на меня за то, что не пишу. Я ведь и тебе по ночам пишу.
Дусик, ты пишешь рассказ или нет? Скажи мне. Для меня непонятно, что ты делаешь целый день. Тебе никогда не хочется написать мне о том, чем ты занят, что надумываешь, что пишешь? Я бы тебя так близко чувствовала! Не хочется, никогда?
Ну, я ложусь, почитаю и засну. Электричество потухло. Кругом тихо, шелестят мыши. У меня неполно на душе. Целую тебя, моего дорогого. Я плачу.
Дорогой мой Антончик, посылаю тебе к именинам сладенького, и бумажничек, чтоб деньги водились, и свою физию вкладываю, если она тебе счастье может принести. Бумажник посылаю простой, но хороший, очень удобный внутри, а модные не такие удобные, пригодны для легкомысленной молодежи, вроде румяного доктора, правда.
Поздравляю тебя, дусик, со днем Ангела, целую крепко, внушительно, и на ухо шепчу всевозможные благие пожелания, а главное поскорее увидеть свою беспутную жену. Пришел Винокуров, спешу кончать. Вишневский посылает тебе коробок с колбасой или с чем-то еще.
Ну, до завтра, дусик, милый мой, родной мой. Обнимаю тебя крепко, прижимаю к груди и целую тебя.
Телеграммы ответной еще не было и письма вчера не было.
Телеграмма
Все благополучно. Антонио
Оля, моя милая. 11 числа утром, когда уехала Маша, я почувствовал себя неважно; болела грудь, тошнило, 38®. И вчера было то же самое. Спал хорошо, хотя и беспокоили боли. Был Альтшуллер, пришлось опять облачаться в согревающий компресс (он у меня громадный). Сегодня утром было уже 37, я чувствую слабость, сейчас поставлю мушку, но все же я имел право телеграфировать тебе сегодня, что все благополучно. Теперь все хорошо, пошло на поправку, завтра я опять буду совсем здоров. Я от тебя ничего не скрываю, пойми ты это и не беспокой себя телеграммами. Если бы что случилось не только серьезное, но даже похожее на серьезное, то первый человек, которому бы я сообщил это, была бы ты.
Ты не в духе? Брось, дуся. Перемелется, мука будет.
Сегодня земля покрыта снегом, туманно, не весело. Мне грустно, что у меня столько времени ушло без работы и что, по-видимому, я уже не работник. Сидеть в кресле, с компрессом и киснуть не очень-то весело. Ты меня разлюбишь, дусик? Во вчерашнем письме ты писала, что ты подурнела. Не все ли равно! Если бы у тебя журавлиный нос вырос, то и тогда бы я тебя любил.
Обнимаю мою родную, мою хорошую таксу, целую и опять обнимаю. Пиши!!
Сегодня ты получишь два письма, дусик мой ненаглядный. Ты рад? Мне вдруг показалось, — оттого я пишу сухо, что думаю, что тебе все должно быть известно в моей жизни. Упрекаю себя за то, что не умею писать смешно, остроумно. Правда, не умею?
Сейчас на меня очень разобиделась Мария Федоровна: принесли портреты Станисл. и Влад. Ивановича, увеличенные с карточки сепией. Ужасно плохо, и я сказала, что вешать их никак нельзя. А они уже в рамах. Чего же тут обижаться? Она же должна понять, что раз не удались, то и нельзя вешать. Что же делать?
Начала письмо во 2-м акте, а кончаю в 3-м. Рассказала про Гастошу1.
Приехала Маша. Я ее видела всего несколько минут — должна была идти в театр и то еле-еле успела. Маша говорит, что ты выглядишь хорошо, веселый. Слава Богу. После театра поговорю с ней. Хотела поехать на вокзал, но была очень уставши. Пришла поздно с репетиции, обедала уже в шестом часу, а поезд приходит в 6 час. После спектакля поболтаю с Машей.
Получила телеграмму. Получила два письма утром. Буду их смаковать в постели. А то читала в присутствии Винокурова перед уходом на репетицию.
Говорят, что я вчера очень хорошо играла Машу, особливо третий акт. Я это сама чувствовала. Не умею тебе сказать, как я счастлива, когда чувствую успех в старых ролях. И знаешь, они мне не надоедают. Мне всегда хочется вложить в них что-то новое.
Батюшков прислал свою статью о «На дне»2. Я еще не прочла. Я подписалась на «Studio»3. Это мой подарок на Рождество Маше. Ведь ей будет приятно? Я ей буду переводить с английского. И мне практика.
Когда мы увидимся? Дорогой мой, милый! Когда, когда? Ты часто думаешь о лете, о мифической даче?
Надо кончать, сейчас будет убийство Костылева, и потащили обваренную Наташу.
Спи покойно, люби меня. Авось из этого что-нибудь выйдет. Целую тебя крепко тысячу раз, душу в объятиях, чтоб ребра трещали. Ты ведь знаешь мои нежности?
Актрисуля, Пушкарева ненормальна, имей это в виду. Со своей пьесой приходила она ко мне лет 20 назад, даже раньше. Это сестра поэта Пушкарева, поэта и драматурга; ее дразнили Вандой. Пьесы не читай, а вели Ксении или кухонной Маше возвратить ее авторше, когда она придет. Иначе достанется тебе от оной. Я получил от нее письмо, кстати сказать.
У нас снег. Ты пишешь, что я один только браню здешнюю погоду. А разве кто хвалит? Кто сей человек? Получил от Куприна письмо: у него родилась дочь. Мотай это на ус. Получил письмо от Суворина, ответ на нотацию, которую я написал ему1; пишет, что житья нет от сына. Получаю газету «Гражданин»; в последнем номере Горький именуется неврастеником, и успех пьесы объясняется неврастенией. Вот уж от кого даже не пахнет неврастенией! Горькому после успеха придется выдержать или выдерживать в течение долгого времени напор ненависти и зависти. Он начал с успехов — это не прощается на сем свете.
У Татариновой воспаление легкого.
Ну, Господь с тобой. Будь здорова, жена моя хорошая, не волнуйся, не хандри, не ссорься ни с кем, вспоминай иногда своего супруга. Целую тебя в плечи.
Вчера взяла почт. бумагу в театр, но не писала тебе, дорогой мой, — очень уж болела голова, и я дремала весь 2-й акт и середину 3-го. Так трудно было играть в парике, голова стянута. Гадость.
Ночью долго не засыпала, плакала, все мрачные мысли лезли в голову. Так, в сутолоке, живешь, и как будто все как следует, и вдруг все с необыкновенною ясностью вырисовывается, вся нелепица жизни. Мне вдруг так стало стыдно, что я зовусь твоей женой. Какая я тебе жена? Ты один, тоскуешь, скучаешь… Ну, ты не любишь, когда я говорю на эту тему. А как много мне нужно говорить с тобой! Я не могу — жить и все в себе носить. Мне нужно высказаться, иногда и глупостей наболтать, чепуху сказать, и все-таки легче. Ты это понимаешь или нет? Ты ведь совсем другой. Ты никогда не скажешь, не намекнешь, что у тебя на душе, а мне иногда так хочется, чтоб ты близко, близко поговорил со мной, как ни с одним человеком не говорил. Я тогда почувствую себя близкой к тебе совсем. Я вот пишу, и мне кажется, ты не понимаешь, о чем я говорю. Правда? Т. е. находишь ненужным.
Это хорошо, что ты возишься с цветами, я люблю, это к тебе идет, дусик. Я люблю твою фигуру в саду, с ножницами.
Маша поправилась в Ялте, отдохнула, пополнела. Как ей, верно, не хотелось ехать в Москву!
Что у меня впереди, ничего не знаю! Когда я тебя увижу?! Я сильно начинаю седеть. Весь затылок серебрится.
В среду еду с Москвиным на розвальнях к их тетке в Серебряный бор — час езды. Она там зимует: на берегу Москвы, в сосновом лесу. Посмотрю, нет ли там чего. Ты не раздумал насчет дачи?
В театре был Карабчевский, был у меня, сидел. Говорит, что пьесы нет, т. е. «На дне», а есть хорошая игра. Не то что Чехов, говорит. Поднес Андреевой и мне чудные корзины цветов после 3-го акта. Смешно, верно, было смотреть на наши ночлежные фигуры рядом с цветами. Шубинский смотрел тоже1.
Сегодня утром я была в бане и до спектакля не выходила, сидела дома, разбирала шкаф, ревела, учила роль, но довольно лениво. Мне очень тоскливо на душе.
Попроси у Татариновой снимок с Аутского дома и пришли мне. Не забудешь? Целую тебя, моего дорогого, необыкновенного, обнимаю нежно. Какая у нас будет встреча?!
Бабуня, ты клевещешь, я никогда не лгал тебе насчет здоровья, ничего не скрывал и боюсь даже, что иной раз и преувеличивал. Вот опять пишу отчет. При Маше у меня болел бок, был плеврит, небольшой и, по-видимому, сухой; компресс, мушка и проч., стало хорошо. Но 11 янв., в день отъезда Маши, я почувствовал себя неважно: боль в правом боку, тошнота, температура 38®. Оказалось, что у меня плеврит, небольшой выпот с правой стороны. Опять мушка, порошки и проч. и проч. Сегодня температура нормальна, но бок побаливает; эксудат еще есть, но, по словам Альтшуллера, уже всасывается, один пустяк остался. Чувствую себя гораздо бодрее и уже охотно сижу за столом. И аппетит есть. Опять-таки повторяю, что от тебя я ничего не скрывал никогда и скрывать не намерен.
Их назвали в Москве «подмаксимами». Между ними есть субъект, в подражание Горькому называющий себя «Скиталец». Как и Горький, он одевается в косоворотку и длинные голенища, носит сверх того декадентский пояс и золотое пенсне. Недавно, на каком-то благотворительном вечере, он прочел стихи, призывая бить по головам состоятельных людей. Призыв этот, кажется, не имел реального успеха. Но автор его покорил сердце замоскворецкой купчихи, предложившей ему себя и свой миллион. Меня уверяли, что подмаксимы пользуются большим успехом среди московской купеческой знати, главным образом — купчих.
Это тебе клочок из «Гражданина»1.
Скажи И. А. Тихомирову, что в «Гражданине» № 4 есть большая статья о пьесе Горького «На дне». Пусть вырежет и наклеит у себя.
Ночью шел дождь, весь снег стаял. Погода, если судить по тому, что я вижу в окна и слышу в печах, неважная. Нового ничего нет. Собаки и журавли жиреют. Арсений совсем опреподобился, скоро начнет ходить в подряснике. В кабинете пахнет твоими духами.
Ну, обнимаю бабулю мою и целую 1001 раз. Пиши мне каждый день, непременно. У дачи должны быть два достоинства, обязательные: близость воды рыболовной и отсутствие или не близкое присутствие жилых мест. Желательно было бы иметь только 2—3 комнаты, чтобы летом никто не оставался ночевать. И проч. и проч.
Ну, будь здорова, Христос с тобой.
Уже 4-ый час, дорогой мой, милый, любимый! Хоть немножко напишу тебе. Приехали с Машей от Желябужских, куда я отправилась после «Дяди Вани». Были Москвин, Лужские, Качаловы, Бурджалов, Морозов — из наших, а затем какие-то нелепые студенты, задирающие, какой-то Иванов-литератор (?), но не Ив. Ив. — того я знаю. Играли «в гости». Мне показалось очень скучно так время проводить. Наши пробовали дурить, но что-то не выходило. Ужинали.
«Дядю Ваню» играли в старом составе. Марию Петровну после репетиции я увезла к себе, после обеда уложила ее в кабинете, затворила, потом повезла ее в театр, и она играла как следует, немного слабо по голосу. Сбор был отличный, почти все полно. После спектакля К. С. благодарил меня за супругу и говорит, что теперь она будет играть. Она в день спектакля будет находиться под моим гипнозом.
Днем разбирали 3-й акт «Берника». Я ничего не понимаю, как кто будет играть. У меня пока Лона только в мечтах.
Приехал Горький, был в театре днем. Просил приютить на ночь какую-то еврейку, дочь банкира, бежавшую с женихом1. Жених отравился, но не умер, и она его бросила. Хорошо?
У нас опять все тает.
Мама все еще больна. Болит у меня сердце за нее. Я такая свинья — ничего для нее в жизни не сделала. Постараюсь на лето ее устроить по ее вкусу и материально помогу ей, сколько смогу, чтоб она отдохнула хорошенько. Буду ей квартиру искать весной подешевле, чтобы ей легче было.
Ну, до завтра, дорогой мой, нежный мой поэт, здоровей, будь умник. Мне без тебя тяжело и непонятно.
Телеграмма
Пьем мускат здоровие Антония собака целует. Оля Маша1
Здравствуй, дусик мой! Знаешь, что я придумал? Знаешь, что я хочу предложить тебе? Ты не рассердишься, не удивишься? Давай вместо дачи в этом году поедем в Швейцарию. Там мы, устроившись, благодушно проживем два месяца, а потом вернемся в Россию. Как ты думаешь? Что скажешь?
Сегодня приехал учитель, привез от тебя подарки1. Прежде всего, миллион поцелуев тебе за карточку, кланяюсь в ножки. Угодила, дуся моя, спасибо! Бумажник очень хороший, но его придется, вероятно, спрятать, так как теперешний мой бумажник мне памятен и дорог; его когда-то подарила мне собака. К тому же новый, кажется, неудобен, из него легко потерять деньги и бумаги. За конфекты тоже низко кланяюсь, хотя конфект я не ем; мать очень любит их, стало быть, ей отдам.
Но бедный Вишневский! Пиво, которое он прислал мне, сообразительный учитель сдал в багажный вагон; оно замерзло, бутылки полопались. Надо было бы предупредить учителя. Вообще не везет мне с пивом! А кто прислал мне птицу в шляпе? Ты или Вишневский? Удивительно безвкусное венское изделие. Куплено оно, очевидно, в венском магазине не Клейна, а шмулей, любящих венскую бронзу. В Москве теперь торгуют только шмулевой бронзой. Бррр, забросил на печку, тошно смотреть даже. Но это пустяки, впрочем, а вот пива жаль, даже кричать готов.
Поедешь в Швейцарию? Напиши мне, родная, подумав и все взвесив, и если решишь, что ехать можно и что мы, быть может, поедем, то начни собираться мало-помалу, так чтобы нам в конце мая и выехать, составив предварительно маршрут. Вчера на ночь я читал в «Вестнике Европы» статью Евг. Маркова о Венеции. Марков старинный писака, искренний, понимающий, и меня под его влиянием вдруг потянуло, потянуло! Захотелось в Венецию, где мы побываем, захотелось в Швейцарию, где я еще не был ни разу.
Вот если б учитель мармеладу привез! Или мятных лепешек от Трамбле2. Ну, да все равно.
Поедем, родная! Подумай! Если же почему-либо тебе нельзя, тогда отложим до будущего года. Сегодня ветрище дует жестокий. Ну, благословляю тебя и обнимаю мою радость. Отвечай поскорей насчет Швейцарии.
Только день пропустила, а кажется, что целую вечность не писала тебе, дорогой мой, милый, ласковый мой!
Отчего ты снова прихворнул? Что же это? А я-то радовалась, что ты эту зиму хорошо начал проводить! Ну, ничего, потерпим, будет ведь лучше? Все будет лучше, яснее, полнее. Не грусти, дусик милый. Я знаю, как ты тоскуешь, как скучаешь, я знаю, что должна жить около тебя, помогать тебе, развлекать тебя. А не делаю, потому что подла, не сильна, или неправильно понимаю жизнь, или очень я жадна, или потому что поздно начала жить и везде чувствую неполноту. Сама не знаю, ничего я не знаю.
Как ты провел день своих именин? Винокуров, верно, увеселял тебя, рассказывал про Москву. Не надоело тебе? Коробок от Вишневского довез благополучно? Куренка передал? Бумажник нравится или нет? Конфекты кушаешь? Рожицу мою нашел?
Вчера и сегодня я устала, потому что две ночи кутила. Pardon, monsieur! Я тебе писала, что была у Желябужских. Легла поздно, т. к. болтала с Машей, а потом писала тебе и много думала, не спала. Вчера после репетиции хотела поспать, да пришли Званцева, Фейгина, Саша Средин, т.ч. я перед самым спектаклем только полежала. Во время 2-го акта проходила с Влад. Ив. сцены Лоны. После 3-го акта вызывали Горького, он выходил злой, нехотя, ковырял нос и не кланялся. Алексин смотрел. После театра ездили в «Эрмитаж» по приглашению Горького. Из дам были я и Мария Фед. только и масса мужчин. Потом приехал Скиталец с своей невестой и ее сестрой. Невеста застенчива до ужаса — жалко было смотреть на нее. Зачем он подверг ее такой пытке! Были Шаляпин, Собинов, Слонов (композитор), Ульянов (вроде литератора), Алексин и наши. Шаляпин рассказывал анекдоты, но не сальные, я до боли хохотала. Какой он талантливый! Пел он тоже, пел чудесно, широко, с захватом. Рассказывал о сотворении мира; о том, как поп слушал оперу «Демон»; как дьякон первый раз по жел. дороге ехал; как армянин украл лошадь, но оправдался: лошадь, говорит, стоит поперек улицы, а улица узенькая, я — мимо морды: кусает, я мимо зада — лягает, я — под нее, она на меня верхом села, тогда я занес ногу через нее, а она тут-то и убежала, значит, она меня украла, а не я ее. Это очень комично — с армянским акцентом.
Качалов наш чудесно рассказывает, тонко, я первый раз слушала. Надо его тебе демонстрировать. Просидели мы до 5-ти часов. Я спала всего часа три.
Днем репетировала, после обеда уснула, и опять «Дно» играли. Сегодня у нас была Ермолова. Мы ей в ложу цветы положили, у нас в фойе угощали чаем, фруктами, конфектами, водили по уборным. Она была ужасно тронута приемом. Какая она славная, симпатичная.
Да, забыла: Шаляпин просил тебя очень поцеловать куда попало, — так и велел написать. Я исполняю. Чувствуешь? Собирается он постом в Египет. Говорил он речь, копируя Горького. При этом вспоминали ваше путешествие по Кавказу1 и укоряли друг друга в пьянстве. Кто-то уверял, что ты говорил речь в Тифлисе; я, конечно, опровергла этот слух. Мой писатель и вдруг — речь! Несообразно.
Ермолова говорит, что после 1-го акта она чуть не зарыдала, — такое сильное впечатление.
Маша сегодня смотрела тоже «На дне». Говорит, что Москвин и Качалов ей меньше понравились.
Шнап наш делается интересным.
Вчера у нас был пирог в честь твоих именин, пили вино, чокались за твое здоровье. В «Эрмитаже» все поздравляли меня с именинником.
Ах, Антончик, как ты мне нужен, как мне тяжело без тебя! Спасение, что я целый день занята.
Родной мой, как ты справляешься с компрессом, с мушкой? Неужели тебе никто не помогает? Поля могла бы. Она такая добрая, хорошая.
Какой Бог рассудит мою жизнь?
Ну, спи, дорогой мой, спи в моих объятиях, под моими поцелуями, прижмись ко мне, я тебя поглажу, понежу, поласкаю.
Сегодня Горький ни за что не вышел, несмотря на то, что публика безумствовала. Скандал просто был.
Завтра иду с Машей слушать Кубелика — чудо. Концерт в консерватории, днем.
Получила от Крестовской длинное письмо, очень милое, и книгу, кот. она шлет мне и Маше — чеховским женщинам. Там: «Исповедь Мытищева» и «Вопль». Ты улыбаешься, конечно? Целую.
Ты себя лучше теперь чувствуешь, дорогой мой? Если бы я умела молиться, я бы каждый день молилась за тебя, чтоб ты здоровел. Я прежде умела молиться и перестала после смерти отца1.
Я сегодня вечером дома и совсем одна; заезжал только Влад. Ив. на четверть часа.
Днем слушала Кубелика. Что это за гениальный мальчишка! Какая чертовская техника, звук, легкость необычайная! Я давно не слыхала ничего подобного. И мордочка интересная. Я тебе пришлю его на открытке.
Я за всю зиму первый раз в концерте. Так чудесно было, днем, светло, нет электричества. Масса народу. Видела опять Пятницкого, Алексина, Варв. Самс. Коссович, бабушку, Телешовых, Малкиелей, etc. Я так была счастлива слышать оркестр, музыку, даже в груди что-то сделалось, точно вот сейчас сознание потеряю. Мнение большинства — что Кубелик только виртуоз, только техника сильна у него. Но он чудесно, певуче, мягко сыграл Andante cantabile из концерта Моцарта, и с годами он будет еще лучше, еще сильнее передавать пение.
После концерта я обедала у мамы. Она все еще больна, не выходит. Володя с Элей там были. Эля ушла к своим. Володя нехорошо себя чувствовал и к вечеру у него сделались ужаснейшие боли в желудке, и он слег. Делали горчичники, горячие припарки. Я ушла, он все еще лежал и страдал. Эти припадки у него повторяются изредка. После обеда я легла к маме и заснула, и мама лежала и Володя — видишь, как интересно. Зина орудовала вовсю.
«Мир Божий» я еще не получала.
Ксения сегодня — рыдает. Вчера я ее посылала за билетами на Кубелика и дала ей 25 р. и умоляла не растерять. Она как раз потеряла пять рублей. Ужасная она разиня. Я ей ничего ровно не сказала, а конечно, обидно, что билеты вместо 6 рубл. стоили 11 р.
Когда мы увидимся, Антончик?! Ведь ничего не выходит из нашей жизни. Ты в конце концов разлюбишь, охладеешь ко мне, раз меня нет около тебя. На меня отчаяние нападает, ты знаешь? Ты там один, тоскуешь, я здесь одна (хоть и толкусь на народе), нервлюсь, раздражаюсь. Что надо делать? Ты умный, скажи.
Целую тебя, обнимаю горячо и ужасно хочу тебя увидеть; мечтаю об отпуске, но…
Не забывай меня, не проклинай.
У Татариновой воспаление легкого, дусик мой, я возьму у нее фотографию дома, когда выздоровеет, не раньше1. Из твоего бумажника, который ты прислала мне, я устроил маленький склад рукописей и заметок; каждый рассказ имеет свое собственное отделение. Это очень удобно.
Что же ты надумала, что скажешь насчет Швейцарии? Мне кажется, что можно устроить очень хорошее путешествие. Мы могли бы побывать по пути в Вене, Берлине и проч. и побывать в театрах. А? Как ты полагаешь?
Савина ставит в свой бенефис мой старинный водевиль «Юбилей»2. Опять будут говорить, что это новая пьеса, и злорадствовать.
Сегодня солнце, яркий день, но сижу в комнате, ибо Альтшуллер запретил выходить. Температура у меня, кстати сказать, вполне нормальна.
Ты, родная, все пишешь, что совесть тебя мучит, что ты живешь не со мной в Ялте, а в Москве. Ну как же быть, голубчик? Ты рассуди как следует: если бы ты жила со мной в Ялте всю зиму, то жизнь твоя была бы испорчена и я чувствовал бы угрызения совести, что едва ли было бы лучше. Я ведь знал, что женюсь на актрисе, т. е., когда женился, ясно сознавал, что зимами ты будешь жить в Москве. Ни на одну миллионную я не считаю себя обиженным или обойденным, напротив, мне кажется, что все идет хорошо или так, как нужно, и потому, дусик, не смущай меня своими угрызениями. В марте опять заживем и опять не будем чувствовать теперешнего одиночества. Успокойся, родная моя, не волнуйся, а жди и уповай. Уповай и больше ничего.
В Ялте на базаре угорело четыре мальчика. Пришло приложение к «Ниве» — рассказы мои с портретом, а под портретом удивительно дрянно сделанная моя подпись.
Теперь я работаю, буду писать тебе, вероятно, не каждый день3. Уж ты извини.
Поедем за границу! Поедем!
Дорогой мой Антончик, здравствуй! Пишу тебе опять в ночлежном костюме. Играем в пользу хитровцев1 по возвышенным ценам. Все полно. Я сейчас рассказала про Гастошу. Играется.
Сейчас получили телеграмму от Берлинского Мал. театра с выражением всяких чувств. Мы ведь поздравляли их с тем, что они играли «На дне». По-моему, успеха там не было. Ты читал фельетон? Много написано, но чувствуется, что что-то не то2. Правда?
Сейчас К. С. спрашивал, пишешь ли ты пьесу. Душе, говорит, надо отдохнуть. Дусик, если бы ты знал, как нужна твоя пьеса, как ее жаждут, жаждут твоего изящества, нежности, аромата, поэзии, всего того, что ты можешь дать. Чувствуешь, мой тонкий писатель? Дусик милый! С какой любовью мы будем разбирать, играть, выхаживать «Вишневый сад». Ты увидишь. И ты с нами будешь жить.
Сейчас прервал меня брат Мейерхольда3, умолил читать в концерте 2-го февр. В пользу родильного приюта. Читают Андреева, Качалов. Еще Цингер4 пристает читать в Истор. музее отрывки из «Монны Ванны». Ты сердишься?
Меня ужасно легко уговорить: тянут сейчас Москвины к себе, после спектакля. Съезжу на часок.
28-го будет генеральная «Столпов». Ничего не понимаю, что будет. Вспоминаем тебя, как ты бы хохотал над Ибсеном. А он, кажется, приезжает5. Посмотрел бы нас.
Кончаю уже в перерыве в 4-м акте. Тебе противно это письмо, пропитанное театром?
Как я хочу тебя видеть! Если бы меня отпустили на Масленую и первую неделю — приехать к тебе? Как ты думаешь? Я еще не говорила ни с кем об этом.
Целую, обнимаю, прижимаю тебя, чтоб ты был близко ко мне, чтоб я могла разглядеть, что у тебя в глазах, дорогой мой. Не брани меня за мои скверные письма. Я ведь временами бываю трепаная, ничего не соберу ни в голове, ни в душе. Сейчас еще выхожу на сцену. Целую горячо.
Твое письмо меня взволновало, родной мой! Ты, верно, был сильно не в духе. Я тебе ничем не угодила, дусик? Прости. А бумажник мне очень по вкусу, там так много отделений, я его долго рассматривала и вертела и перебрала весь магазин. Отчего тебя рассердила игрушечка? Я просто так послала ее, мне хотелось послать что-нибудь из моих вещей. У меня был целый оркестр таких птиц, и они меня потешали; в последнюю минуту, когда уходил учитель, я ее завернула и отдала. Не сердись, милый. Мармеладу и мятных не прислала, потому что первого ты в Москве в рот не брал, когда я приносила, а вторых можно достать в Ялте, а абрикосовские конфекты ты всегда любил. Пиво очень жалко, но я тебе еще пришлю. Учитель — дубина; я ему твердила сто раз, что надо короб отдать кондуктору, поставить в холодок. Вишневский огорчится, когда узнает.
Так мы едем в Швейцарию? С наслаждением, милый мой! Я на все согласна, что ты ни придумаешь. Поживем в горах, в чудном воздухе, тем более что ты еще не был в Швейцарии. Собирай сведения — куда лучше ехать, приобрети карту и составляй маршрут, и я тоже буду думать, будем писать друг другу, что надумаем, а потом вскоре и поговорим. Так, милый мой?
Весной мы, верно, будем репетировать «Вишневый сад» — правда? Наверное даже. Ты будешь на репетициях, будешь все говорить. Подготовимся потихоньку к отъезду и катнем. Побываем и в Венеции. В дороге я все буду делать, и с билетами, и с багажом возиться. Тебе будет хорошо и покойно, ты увидишь. Ты будешь у меня веселый и хороший.
Сегодня заходила к маме: она хиреет, утром у нее свело руку, перекорючило, и она сильно испугалась. Хочет на неделю уехать в деревню к знакомым. Так мне что-то непокойно за нее. Ее надо иначе устроить на будущую зиму и чтоб она наполовину меньше работала, чтоб не держала квартиры. Как это все будет — я не знаю, но должно измениться, без сомнения, иначе мы, дети, свиньи. Коренная перемена нужна. Володе лучше. В ту ночь и он и Эля ночевали у мамы. Володя не мог уехать домой. Доктор говорит, что эти боли от слепой кишки, что-то там есть.
Сегодня мы с Машей обедали у Алексеевых. Были: Лужские, Немировичи, Вишневский, жена Амфитеатрова. Котик молодеет, хихикала очаровательно, Перетта тараторила. Я, дусик, больше решила не пить и не есть закусок. Ты доволен? На долго ли хватит, не знаю, но решила. Сегодня уже не пила и не закусывала. Было просто, не скучно, не натянуто. Я много разговаривала с Евлалией Амфитеатровой. Она мне рассказывала про Минусинск, про жизнь там, как там страшно было жить1. Теперь он уже в Вологде, и она едет туда же. Она славненькая. Рассказывала вообще о своей жизни, как она была актрисой, как встретилась с Амфитеатровым. У нее сын 1-го года и 3-х месяцев — я и не знала. Говорит, что в Минусинске ложились всегда часов в 5, потому что боялись быть ограбленными и убитыми. Там ежеминутно резня и грабеж, а их считали там богатыми. Жизнь там дорогая. Они ни с кем не были знакомы. Он и сейчас пишет в «Русском слове» под двумя псевдонимами: кажется, Борус и еще какой-то. Ты знаешь?
Мы с ней расцеловались, она мне объявила о своей симпатии ко мне.
Дуняша служила у стола, и мне так напомнило Любимовку!
Ну, дусик, пора, уже скоро три часа. Завтра надо рано вставать, ехать в Серебряный бор. Обнимаю тебя и целую нежно и прошу прощения, если не угодила тебе. Чего тебе прислать из Москвы? Напиши, родной мой. Будь здоров, целую твои глаза, губы много, много раз и улыбаюсь тебе.
День св. Ольги-лыжницы.
Я, дусик, удивительно провела сегодняшний день. Давно уже мечтала о таком отдыхе. Сейчас ужасно устала и ложусь, но хочу хоть вкратце написать тебе, что я проделала. Утром в 9 Ґ час. мы двинулись в путь на парочке на отлете: Москвины, Адашев и я. Уехали верст за 8 в Серебряный бор на берегу Москвы, где дача Гельцеров, живут ее родители и тетка. Приехали, погуляли здорово до обеда; накормили нас на славу: завтра меню напишу. После обеда я с моими кавалерами отправились на лыжах.
Господи, какая это прелесть! Скользить по чистому, нетронутому снегу, дышать сколько хочешь, кругом ни души, только сосны, скользишь куда хочешь, нигде препятствий. Наслаждение прямо. К тому же тепло. Хохотали мы до упаду над Адашевым, кот. первый раз на лыжах и падал. Я ни разу не свалилась, скатывались с пригорков, одним словом, наслаждались вовсю.
В 5 час. попили чаю и поехали прямо в театр, играть «На дне», веселые и довольные. Тебе это нравится? А, дусик мой золотой? Завтра опишу как следует.
А от тебя не было письма. Мне кажется, что ты раздражен против меня, сердишься. Правда или нет? Мне так хочется пожить с тобой, приласкаться, поговорить с тобой, пофилософствовать, хочется любить сильно.
Целую тебя, моего нежного, чудного, драгоценного, шепчу на ухо что-то, отчего ты улыбаешься.
Решили 22-е янв. отныне праздновать: св. Ольги-лыжницы.
Актрисуля моя, здравствуй! Получил сегодня письмо от Немировича, пишет о пьесах, какие пойдут, спрашивает про мою пьесу1. Что я буду писать свою пьесу, это верно, как дважды два четыре, если только, конечно, буду здоров; но удастся ли она, выйдет ли что-нибудь — не знаю.
Ты хочешь, чтобы Поля ставила мне компресс? Поля?!! Впрочем, теперь я уже не кладу компрессов, обхожусь одними мушками. Температура вчера была нормальна, а сегодня еще не ставил термометра. Теперь сижу и пишу. Не сглазь. Настроение есть, хотелось бы дернуть в трактирчик и кутнуть там, а потом сесть и писать.
Зачем Скиталец женится? Для чего это ему нужно?
Все жду, что ты скажешь насчет Швейцарии. Хорошо бы мы могли там пожить. Я бы кстати пива попил бы. Подумай, дусик, мой ненаглядный, и не протестуй очень, буде тебе не хочется ехать. Гурзуфский учитель ничего не рассказывал мне про Москву, а только сидел и кусал свою бороду; быть может, он был огорчен тем, что полопались от мороза бутылки с пивом. Да и я был нездоров, сидел и молча ждал, когда он уйдет.
Твоя свинья с поросятами на спине стоит у меня на столе, кланяется тебе. Славная свинка.
А какая масса сюжетов в моей голове, как хочется писать, но, чувствую, чего-то не хватает — в обстановке ли, в здоровье ли. Вышла премия «Нивы» — мои рассказы с портретом, и мне кажется, что это не мои рассказы. Не следовало бы мне в Ялте жить, вот что! Я тут как в Малой Азии.
Чем занимается в Москве преподобный Саша Средин? Как его здоровье, как жена? Видела ли ты в Москве Бальмонта?
Ну, собачка, будь здорова, будь в духе, пиши своему мужу почаще. Благословляю тебя, обнимаю, целую, переворачиваю в воздухе. Скоро ли наконец я тебя увижу?
Голубчик мой, дорогой мой, второй день нет письма. А последнее было такое нервное, нехорошее; что случилось? Ты недоволен мной, сердишься на меня? Я тебя раздражаю своими нелепыми письмами, сухими, рассеянными. Я все это чувствую. Прости, дорогой мой. Я растрепалась душой. Мне тяжело без тебя, нет опоры. Я с тобой увереннее живу, крепче.
Ах, дусик мой… Если бы мне сейчас прижаться к тебе крепко, крепко, так, чтоб я слышала биение твоего сердца, чтоб ты мне говорил что-то ласковое, нежное и чтоб душа у меня смягчилась. Когда мы увидимся, когда?!
А как вчера славно было! Чистый, нетронутый, крупичатый снег, сосны, печальные, томящиеся, унылый их шум, золотистый закат, легкие облака, за Москвой-рекой какие-то татарские горы, точно предгорье Крыма, село, из-за холма любопытно торчит колокольня, на горизонте темный синеющий лес — так бы убежала на лыжах куда-то на простор, в ширь, точно там есть другая жизнь, которая манит и тянет. Сидела я на пне и любовалась без конца. Дятел стучал, сосна скрипнула. Ты бы понял и чувствовал всю эту красоту, я знаю.
Тетка Гельцер живет там уже очень давно. У нее отличная небольшая дача, т. е. зимний дом, но со всеми удобствами, во всем достаток чувствуется, обеспеченность, дом такой, о каком мы с тобой иногда мечтали: одноэтажный, уютный, светлый, тетка страстная любительница садоводства и огородничества, у нее и парнички есть, и кроме того она страстный рыболов. Живет она с сыном и с пожилой француженкой, кот. была при ее детях. Накормили нас знатно: кулебяка с осетриной, уха из стерлядей, рыба au gratin в раковинах, утка, каплун, пломбир, кофе, фрукты — вкусно? Кроме того закуска, домашние наливки, грибки. Аппетитно все подано, чисто. Во время обеда солнце сияло и было весело. Москвин дурил, говорил глупости. И после такого-то обедища покатили мы на лыжах и хохотали над Адашевым, кот. все падал.
Я насладилась. Утром мы гуляли к Москве-реке, кот. там удивительно извилиста и красива, должно быть, летом. Место красивое, гористое, песчаное, озера среди сосен — странно, правда? Дач настроили там много теперь, и, должно быть, живется хорошо. Весной мы съездим туда непременно, да, Антончик? Перед Швейцарией. Погуляем там, рыбу половим.
Сегодня не репетировалось. Я закисла с Лоной, не знаю, что делать. Дурацкая у меня манера: схвачу сразу образ и живо охладею, начинает казаться, что это не то, и кончается тем, что возвращаюсь к нему же. Ужасная была репетиция. Все носы повесили. Ни у кого нет ничего. Влад. Ив. сердился молчаливо. После репетиции Горький увез меня обедать к Скирмунту; там была его жена, Пятницкий, Бларамберг, Бальмонт.
Бальмонт был сегодня «На дне», и жена звала меня пить чай к ним после театра, но я устала и не пошла.
С Пятницким говорила о Марксе. Он очень деликатно относится к этому делу и понимает, что тебе это все неприятно. Он говорит, что надо бы Марксу внушить, чтоб он изменил условия, и что если он теперь через тебя заработает, ну хоть 200 000, то чтоб тебе дал хоть третью часть, что ли, и чтоб будущее твое откупить у него. Он настаивает, что это грабеж. Дусик, вспомни, подписывал ли ты неустоечную запись и есть ли договор относительно Сергеенко. Завтра еще напишу о Марксе, а теперь addio, спать хочу. Целую и обнимаю тебя. Я опять буду вроде новорожденной, когда встречусь с тобой.
Наконец пришло письмо сегодня, дорогой мой! Я немного успокоилась, хотя тон письма меня не успокаивает. Закралась нотка, впрочем, вполне понятная. Бережешь ли ты себя, дусик? Все делаешь как следует? Аппетит каков? Про настроение не спрашиваю. Я все его понимаю и чувствую.
Я больше не стану раздражать тебя своими письмами, даю тебе слово. Буду писать веселые, без нытья. Ты доволен?
Антонка, мне так хочется услышать твой голос!
Так, значит, мы едем в Швейцарию! Я рада. Ты будешь мой, и я буду твоя. Буду тебя лелеять, холить, выхаживать.
Сегодня я дома. Была М. Малкиель, ушла. Мы с Машей сидели в кабинете, и я читала вслух статью о тебе Альбова («Мир Божий» получили)1; Маша шила. Как видишь, картина семейная. Статью прочла наполовину. Многое мне нравится. Пришел Немирович, принес мне журналы для фигуры Лоны. Сидели втроем, болтали, потом я беседовала о Лоне, кот. меня мучает.
Наши все девы были на «Мещанах», т. к. сегодня именины Ксении и я их отпустила.
Я с Шнапом ходила за ветчиной, Маша варила картошку к ужину. Как чудесно, когда нет прислуги! Как свободно!
«Столпы» наши нас не утешают.
Надо бы написать тебе о разговоре с Пятницким, да не хочется об этом говорить. Напишу завтра. Можно?
Голубчик, прости меня, что я ною в своих письмах! Я не должна этого делать.
Читал сегодня «Новости дня»? А про поганку m-me Метерлинк?2 Не сделать ли мне такую штуку? А, как ты думаешь?
Пива я тебе пришлю. Мятных пришлю. Дурацких птиц не буду присылать, конфект вкусных тоже нет.
Душу тебя в объятьях, целую тысячу раз. Как мне скучно в своей одинокой спальне! И тебе тоже?
Работай, дусик; думай о «Вишневом саде». Я его жду с адским нетерпением. Поцелуй мамашу, кланяйся всем.
Да, дусик, мне теперь легче, а сегодня и совсем хорошо, так хорошо, что я даже в сад выходил. Погода чудесная, теплая.
Получил письмо от Александра Борисовича, того самого студента, серьезного шмуля, который был в Андреевской санатории чем-то вроде вице-директора. Спрашивает, как здоровье, и кстати извещает, что он уже врач1. Тебе кланяется.
У нас во дворе завелись два чудных щенка, которые лают всю ночь и уже прижились. Как удалить их? Оба дворняжки.
Дусик, прости за совет: не оставляй дома денег или запирай их как-нибудь особенно. Иначе не обойдешься без сюрпризов. Больше я тебе на эту тему писать не буду, прости.
Вчера у меня просидел вечер старик кн. Ливен2. Обнимаю тебя, мою собаку, и жду, что скажешь насчет Швейцарии и Италии, вообще насчет нашего лета. Нам с тобой осталось немного пожить, молодость пройдет через 2-3 года (если только ее можно назвать еще молодостью), надо же поторопиться, напрячь все свое уменье, чтобы вышло что-нибудь.
Ну, Господь с тобой, не хандри.
Дуся моя, необыкновенная, собака моя милая, значит, ты согласна в Швейцарию, вообще попутешествовать вместе? Великолепно! Мы в Вене проживем дней 5, потом в Берлине побываем, в Дрездене, а потом уже в Швейцарию. В Венеции, вероятно, будет уже очень жарко.
Бумажник твой мне очень понравился и нравится очень, клянусь тебе, но мне не хотелось расставаться со старым, твоим же. Теперь твой бумажник (новый) лежит у меня на столе, и в нем разные заметочки для рассказов. Я пишу и то и дело лезу в бумажник за справкой.
Ваш театр перестал высылать мне репертуар. Имейте сие в виду-с.
А петух в шляпе мне не понравился, потому что он шарлатанское изделие; нельзя в комнате держать таких вещей. Ну, да черт с ним, с петухом.
Погода здесь дивная, завтра я уже выеду в город. От плеврита осталось только чуть-чуть, почти все всосалось.
С Евлалией1 я знаком, знаю ее. Статьи ее супруга читаю иногда в «Русском слове», но пока они мало интересны.
Пишу рассказ для «Журнала для всех» на старинный манер, на манер семидесятых годов2. Не знаю, что выйдет. Потом нужно для «Русской мысли», потом для «Мира Божьего»… Спасите нас, о неба херувимы!!
Как славно, как бесподобно мы с тобой проедемся! О, если бы ничто не помешало!
Получил от Комиссаржевской письмо, просит новую пьесу для ее частного театра в Петербурге. Она будет хозяйкой театра. Чудачка, ее ведь только на один месяц хватит, через месяц же пропадет всякий интерес к ее театру; а написать ей об этом неловко, да и нельзя: она уже бесповоротно окунулась в свое предприятие3. А что написать ей насчет пьесы? Отказать? Поговори поскорее с Немировичем и напиши мне, можно ли ей пообещать «Вишневый сад», т. е. будет ли ваш театр играть сию пьесу в Петербурге. Если нет, тогда пообещаю ей4.
Значит, мы с тобой поедем? Умница моя, я теперь тебя никогда не брошу. Обнимаю тебя так, что ребрышки все захрустят, целую в обе щеки, в шею, в спинку и прошу писать мужу.
К вам поехала дочь Татариновой5. А ты на Масленой не приедешь, не финти. Да и не нужно, радость моя, утомишься только и потом заболеешь. Приезжай на весь пост, тогда согласен.
В новом бумажнике я сделал открытие: глубочайший карман, глубиною в пол аршина, чтоб было, очевидно, куда деньги прятать.
Дорогой мой Антон, я два дня не имею писем. Решила, что тебя не тянет писать мне. Я, дусик, не обижаюсь, если не хочется, не принуждай себя. Только пиши о самочувствии, умоляю.
У нас все тает, ползет, +2®. Черно, грязно и скверно. А я люблю шаркать пешком в такую погоду. Сегодня шаркала, задрав юбки.
У нас были блины сегодня. Вкусные блины — легкие, нежные. Я вечером не играла и потому покушала вдоволь. Pardon, monsieur.
Вечером сейчас слушала Гофмана. Он играл только Шопена. Первое отделение слушала с наслаждением, даже в глазах защекотало, а ко второму уже утомилась. Духота адская, народу масса. Я была одна. Там, в Большой зале собрания, так светло, так парадно, и мне захотелось даже быть нарядной, в великолепном туалете. Видишь, какая я пустышка. Под музыку я с аппетитом думала о своей Лоне, фантазировала. Позади меня ужасно как-то мелко щебетали дамы. Меня давила толпа, тяжко было. Интересного ничего не бросилось в глаза. Только видела, как многие постарели. Я подумала, что и я также, верно, постарела.
Во вторник уезжает в Ялту Елизав. Ник. Званцева. Она будет у тебя. Будь с ней мил. Она деликатная, славная. Влюблена в тебя уже 15 лет. Вникни. Не будь бесчувственным.
Шаповалов был сегодня, но я его видела всего 5 минут, уходила на репетицию. Репетировали 4-й акт, с хором, музыкой и народом в костюмах1. Думаю, что будет торжественно и трогательно.
Горький еще здесь все путается. У жены его нарыв в носу, распухло все лицо. Говорят, «На дне» берет полные сборы, слава Богу.
Конст. Серг. в 4-м акте всегда нас потешает своей путаницей в словах. Что он иногда говорит! Сегодня все хнычут, что «Мечты» играют без меня2. «На дне» тем приятно играть, что можно приезжать за 20 мин. до начала, 2-й акт отдыхать, и кончается рано. Я с нетерпением жду «Вишневого сада», жду изящества, поэзии; что-то я буду изображать там!
Статью Альбова читаю; многое хорошо в ней, много понято.
Мама уехала в деревню на поправку. Вчера был д. Саша, миленький, молочный3, была тетя Лёля.
Вчера я была адски утомлена.
Я прочла «В тумане»4, и представь — мне нравится. Этот несчастный гимназист — как живой стоит, и страдаешь за него. Разговор с отцом мне нравится. Напиши свое мнение. Целую тебя, крещу, держу долго в объятиях и глажу и ласкаю нежно и смотрю в мои чудные глаза лучистые.
Собачка милая, если я не пишу тебе каждый день, то не потому, что сердит (Боже меня избави!), а просто потому, что писать надоело, видеть, видеть, видеть тебя хочу, потому что сижу и пишу рассказ. Значит, если два дня не будет от меня письма, то не беспокойся.
А какими дурацкими чернилами писаны все твои письма! Точно не чернилами писала, а клеем. Приходится отклеивать. Пятницкому скажи, что, насколько помню, неустоечной записи я не подписывал и не понимаю, что это за запись такая; доверенность Сергеенко имел от меня, а «договора относительно Сергеенко» никакого не было. Скажи Пятницкому, что в марте или апреле я увижусь с ним и потолкую.
Я теперь здоров, здоровее себя чувствую даже, чем летом. Ем много и с людьми беседую охотно (когда я нездоров, то ем неохотно, а беседовать мне порой бывает нестерпимо, да я креплюсь), пишу и читаю весь день и с завистью прочитываю твое письмо, где ты, собака, описываешь кулебяку с осетриной и уху стерляжью. В эту зиму у меня, можно сказать, почти не было кровохаркания и не было ни одной геморройной катастрофы.
Если увидишь еще Бальмонта, то скажи ему, чтобы он написал мне свой адрес. Ведь, пожалуй, ни один человек не относится к этой каналье так хорошо, как я; мне симпатичен его талант.
Все еще не получаешь «Мира Божьего»? Отчего? Скажи Пятницкому, чтобы он прислал мне свои новые издания, между прочим «На дне» Горького.
Вчера была буря, нынче пароход опоздал. И сегодня не покойно.
Гольцеву дают юбилейный обед1. Мне было бы приятно, если бы ты или Маша была на этом обеде; или ужине. Если будешь на юбилее, то опиши, как и что. Ведь я старше Гольцева, ибо работаю уже больше двадцати лет. (Гольцев празднует не 25, а 20-летие.)
Ну, бабуля моя, благословляю тебя обеими руками и сто раз целую. Весной поедем к Гельцерам, куда хочешь поедем; и к Якунчиковой, и к Марии Петровне. Если буду здоров, как теперь, то буду двигаться непрерывно. Ах ты, бабуля моя толстенькая.
Сообщи Маше, что семена пришли; между прочим, и бавны. Газону 10 фунтов.
Пишу на «Дне», голубчик мой нежный. Как я счастлива, что тебе легче! И от Альтшуллера получила письмо, что тебе лучше. Только как же? Ты мне все писал, что после Москвы здоровье не ухудшалось, и; судя по письмам, и настроение было хорошее, а доктор докладывает, что ты был кислый все время и что это последствие жизни в Москве.
Господи, как это сделать! Надо бросать театр и жить с тобой. А я все жила мечтой, что ты хоть ползимы сможешь провести где-то под Москвой в чистом воздухе, в гигиеничном домике каком-то. Летом едем всюду, куда ты только захочешь. Я буду вся в твоем распоряжении. А весной — как и где мы свидимся?
Ты слышал, что «На дне» не разрешили на Александринке?1 И потому у нас подумывают ехать в Петербург на Пасхе, чтоб зацепить денег. Чувствуешь? Думают играть «Дно» и «Дядю Ваню».
Если бы ты знал, как жаждут твоей пьесы! Проголодались все. Со «Столпами» одна мука. Ничего не выходит. Все раздраженные, все не в духе, а главное Конст. Серг. Посмотрим, что покажет генеральная 2-х актов в субботу!2
Вчера, после 25-го спектакля «Дна», мы устроили вечеринку у нас в фойе портретном. Поставили длинный стол; угощали ветчиной, ростбифом, индейкой, чаем, кофе, сыром и фруктами. Не клеилось. Мне лично было тоскливо. Присутствовали из посторонних: Горький, Алексин, сестра Марии Фед., студент их3, protИjИe Горького — еврейка-скрипачка, бежавшая от родителей4, Скирмунт, Стахович. Опять плясали, оставили свой оркестрик из балалаек, скрипки и гитары. Соколова «цыганила» под гитару. В конце уже я пробовала петь с Алексиным, но не ладилось. Заставляли меня плясать — тоже не могла. Горький все больше молчал и смотрел. Сам же затеял. Он какой-то странный. У жены его был нарыв в носу, и ей разрезали. Она не выходит еще. Тихомиров подвыпил и жаловался мне, как ему больно и обидно как актеру. Жалко его. Москвин, по обыкновению, говорил свои словечки, оживлял сколько мог. Но в общем, «не вышло».
Дусик, Пятницкий думает, что с Марксом надо устроить дело без суда, без огласки; просто, чтоб Маркс изменил свои условия и дал бы тебе ну хоть третью часть того, что он заработал через тебя, а заработал он чуть ли не 200 000 р. Но все это надо обсудить, когда увидимся, а в письмах невозможно, правда?
1-го февр. пойдем с Машей на юбилей Гольцева.
Я, дусик, знаю, чего тебе не хватает для того, чтоб ты мог писать спокойно. Я все знаю, милый мой, далекий мой!
С чего ты мне пишешь о деньгах? У меня ничего не пропадало, да и денег у меня всего что жалованье, кот. иссякает к концу второй недели. Какие же у меня деньги дома! Я не понимаю, милый.
Акт кончается. Целую тебя нежно, будь покоен, здоров, не забывай меня.
Где ты, дусик милый мой?! Как я хочу тебя видеть, с тобой говорить? Что-то бессмысленное есть в моей жизни. Как ты, что ты? Впрочем, чего я спрашиваю? Ведь я все знаю, все. Как ты сидишь в кресле и смотришь в камин, и мне кажется, что этот камин для тебя что-то живое; как ты бродишь, как останавливаешься у окна и смотришь вдаль, на море, на крыши домов. Как садишься на постель около стола, когда принимаешь порошок какой-нибудь. Мне кажется, что я знаю все, о чем ты думаешь. Т. е. я не могла бы рассказать, но чувствую твои мысли. Ты смеешься? У тебя лицо, верно, теперь хмурое, то есть безразличное. Когда ты со мной, ты мягкий и улыбаешься.
А в какую Швейцарию мыс тобой махнем? В немецкую или в французскую? В первой я была, но с наслаждением поеду еще раз. В Венецию обязательно заглянем, да? Какая будет дивная минута, когда поезд тронется и унесет нас из Москвы, и мы будем одни, с тобой вдвоем! Опять будем молодые, точно только что поженились. Как интересно быть с тобой в новой обстановке, в новой жизни. Дорогой ты мой! Как я буду за тобой ухаживать!
Милый, ты теперь в настроении? Работается? Ты пишешь рассказ? Я кончила Альбова (о тебе)1. Много у него путано и странно, но все-таки он тебя понимает, а это много. Конец хороший. А ты доволен? Ничего ты мне не пишешь.
Сегодня сыграли «Дядю Ваню» при полном сборе — каково? Играла Мария Петровна, и молодцом, твердо. Чувствует себя хорошо.
Я днем сидела дома, пела, потом занималась Лоной усердно и, кажется, поймала ее за хвост. Надо ее подогнать под мою индивидуальность. Буду ее играть очень темпераментно и не думать ни о какой тетке, а об интересной женщине. Декорация, говорят, будет великолепна.
Вишневский велел тебе передать, что наши паи покроются в этом году и мы не будем должны Морозову2. Говорят, что мне прибавят 600 р.
Ну, родной мой, прижимаю тебя к сердцу, крещу тебя, кусаю за ушко, целую затылочек, глаза. Твои последние письма такие грустные. Обнимаю и целую крепко, горячо.
Ну-с, актрисуля, вчера я был в городе после долгого заточения, постригся там, помолодел лет на восемь, но, должно быть с непривычки, очень устал. Теперь с каждым годом я устаю все больше и больше. Пишу рассказ, но медленно, через час по столовой ложке — быть может, оттого, что много действующих лиц, а может быть, и отвык, привыкать надо.
Вчера приходила облагодетельствованная вами актриса и спрашивала Машу; когда ей сказали, что Маши нет, она осталась в кухне и стала ждать меня. Я выслал ей рубль; Арсений и бабушка спрятались, одна Поля с ней разговаривала. Посидела час-другой и ушла, обещаясь еще прийти. Это или сумасшедшая, или попросту мошенница, но, полагаю, хлопот с ней будет еще немало.
Я здоровехонек. Пива не присылай, буду пить его за границей, а теперь что-то не хочется, да и пить я могу, только когда бываю в компании. Пьесу писать буду.
Пришло письмо из Женевы от Ольги Родионовны.
Выписал из Сухума много разных луковиц и многолетних цветов. Воды теперь много; быть может, я сделаю еще цистерну, если окажется недорого, на пять тысяч ведер.
Насчет вышеописанной актрисы не беспокойтесь, она устроилась в Ялте, по-видимому, а ко мне едва ли ей удастся пробраться. Прилагаю ее письмо1.
Составляешь ли ты маршрут по Швейцарии? Главное — красивое место и климат, имей сие в виду. Прогулочки, пешее хождение, сочетание приятного с полезным. Я тоже буду за тобой ухаживать, только, дусик мой, дай мне слово, что ты уже не будешь хворать. Обязательно дай. Будь такою же умницей, какой ты была в Аксенове у Варавки.
А сегодня от тебя нет письма.
Поклонись всем в театре. Маше поклонись, Вишневскому. Что поделывает Надежда Ивановна?
Ну, собачка, глажу тебя и треплю за уши и за хвостик. Без тебя мне неважно, можно даже сказать, плохо, но все же приятно становится при мысли, что ты у меня есть. Без тебя я одичал бы и постарел, как репейник под забором.
Обнимаю мое сокровище, крепко целую, тысячу раз целую.
Пишу утром, дусик милый, вчера очень болела голова. Все форточки открыты, воздух свежий, солнышко, небо голубое, колют лед — совсем что-то весеннее! Звук ломов. Я вообще что-то все о весне думаю. Ведь прошлый год у меня не было весны. Хочется надевать светлое, свежее, надоели темные шерстяные материи.
Сегодня едет Шаповалов. Посылаю тебе мятных, твоих любимых, посылаю чашку и программу Чеховского вечера1, кот. студенты просили тебе переслать и которую принесла мне твоя симпатия Чюмина. Она была вчера утром у меня, но недолго. Она мне даст свое стихотворение, посвященное тебе, и ты будешь иметь счастье прочесть его. Она говорит, что великолепно читает Вл. Вл. Чехов. Кто он? Пьески играли студенты и жена какого-то профессора. Хотят повторить вечер и просят приехать Станиславского с Лилиной или со мной, чтоб читать.
Санин волосы рвет, что запретили «На дне». Воображаю, как это им неприятно. Дусик, насчет «Вишневого сада» Немирович говорит, что никоим образом не давать раньше того, что будет поставлено у нас; можешь ответить, что ты пайщик нашего театра и, так сказать, связан. А дальше — будет видно. Ведь ничего не известно относительно будущего года2.
Про высылку репертуара сказала.
Сегодня у нас в театре свадьба — выходит наша костюмерша Маша за электротехника Кирилина3, кот. служит у нас же. Славная, свежая пара. Я буду в церкви и на пирог приглашена.
«Столпы» наши, кажется, начинают оживать. Дай Бог.
Шнапу купили номер, заплатили два рубля. Теперь не пропадет.
Вчера вечером сидела у нас сестра Маклакова — очень славная она. Я пришла из театра, она все еще сидела.
Вчера обедали у нас Володя с Элей. Утром вернулась мама из деревни, заезжала ко мне. Она отдохнула, посвежела. Говорит, что вела чисто животную жизнь: спала, ела, гуляла много и читала Мопассана (т. е. последнее не принадлежит к животной жизни).
Погода хорошая, говоришь? Я рада, очень. Ты поздоровел? Я счастлива. Ты работаешь? Умник. Целую тебя, дорогого моего, крепко, крепко. Письма мои аккуратно получаешь? Кланяйся всем. Обнимаю тебя жестоко. Как мне надоело жить врозь, без любви, без ласки! Я не смогу жить так будущий год.
Только что вернулись с гольцевского юбилея1, дорогой мой. Напишу хоть несколько строк. Было обыкновенно, «юбилейно». Много говорили, но… Хорошо говорил Ключевский, Тимирязев, Ледницкий. Народу было меньше, чем ожидали. Мало женщин. Маша говорит, что мы были самые интересные. Сидела я с Елпатьевским и Ю. Буниным, напротив Коновицеры, Баженов, Ледницкий.
После чтения твоей телеграммы аплодировали2. Были Мамин-Сибиряк (придет к нам), Златовратский, много было. Душно и дымно невообразимо, от долгого сиденья ноги застыли. Посылаю тебе меню, на котором я просила расписываться для тебя, говорила, что пошлю тебе. Все тебе шлют привет, спрашивали о тебе. В. А. Морозова была. Интересная она. После ужина, после ответной речи Гольцева, перешли в гостиную, пили шампанское и кофе, угощал Влад. Ив. Котик хихикала. С нами сидели Телешовы, Глаголь, Андреев, Коновицер, Морозова, Правдин. Было приятно. Потом начали где-то петь малороссийские песни, ну, значит, надо было расходиться.
Целую тебя, моего дорогого, милого, нежного.
Горький говорит, чтоб ты дал рассказ в их сборник3 (выйдет осенью), получишь минимум 1000 р. за лист. Очень просит. Пятницкий уехал.
Вчера я написала тебе письмо, чтоб отправить с Шаповаловым, — он не пришел. Я наклеила марку и забыла написать Ялта. Опустила в ящик, и вернули назад по почте.
Я очень хочу тебя видеть, дорогой мой, золото мое, необыкновенный мой. Обнимаю, ласкаю нежно, целую всего тебя. Как мы с тобой славно жили!
Бабуся моя, если хочешь прислать конфект, то пришли не абрикосовских, а от Флея или Трамбле — и только шоколадных. Пришли также 10, а если возьмут, то и 20 селедок, которые купи у Белова. Видишь, дуся моя, сколько я закатываю поручений! Бедная моя, хорошая жена, не тяготись таким мужем, потерпи, летом тебе будет награда за все.
Да, дуся, «В тумане» очень хорошая вещь, автор сделал громадный шаг вперед; только конец, где распарывают живот, сделан холодно, без искренности. Званцева будет принята, будь покойна, я ее даже обедать позову1. Погода ужаснейшая: сильный, ревущий ветер, метель, деревья гнутся. Я ничего, здоров. Пишу. Хотя и медленно, но все же пишу.
Дусик мой, зайди к Гетлингу в аптекарский магазин и возьми у него 1 унц. Bismuthi subnitrici и пришли мне вместе с прочим товаром, если будет оказия. У Гетлинга же возьми коробочку самых мелких деревянных зубочисток за пятачок, в коробочке-плетушечке. Поняла? Одеколон есть, духи есть, мыло тоже есть. Если будет оказия в самом деле, то (вспомнил!) возьми у того же Гетлинга capsulae operculatae — глотать в этих капсулах креозот, № 2, английские, одну коробочку.
Продолжаю писать на другой день. Снегу навалено пропасть, как в Москве. Письма от тебя нет. Поймалась мышь. Сейчас сажусь писать, буду продолжать рассказ, но писать, вероятно, буду плохо, вяло, так как ветер продолжается и в доме нестерпимо скучно.
А когда поедем в Швейцарию, то я ничего с собой не возьму, ни единого пиджака, все куплю за границей. Одну только жену возьму с собой да пустой чемодан. Читал о себе в «Петербургских ведомостях» фельетон Батюшкова: довольно плохо-с2. Точно ученик VI класса, подающий надежды, писал. «Мир искусства», где пишут новые люди, производит тоже совсем наивное впечатление, точно сердитые гимназисты пишут.
Ну, собака, не забывайся. Помни, что ты моя жена и что я могу тебя каждый день через полицию вытребовать. Могу даже наказывать тебя телесно.
Обнимаю тебя так крепко, что ты даже запищала, целую мою дусю и умоляю писать мне. Понравились ли Ксении и Маше «Мещане»? Что они говорят?
Я остригся, и мне странно это.
Ну, актрисуля, Господь с тобой.
Бабуля, актрисуля милая, я жив и здоров, лицо у меня не хмурое, как ты пишешь, а веселое, ибо пока все обстоит благополучно. Ты пишешь, что мы не будем должны Морозову, так как паи в этом году покроются; но я и так уже не должен Морозову, так как исполнил то, о чем говорил, т. е., получив долг, послал ему три тысячи рублей. Ты как-нибудь между прочим наведи справку, получил ли он сии деньги; он не ответил мне.
Мы поедем сначала в Вену, побудем там денька два, затем в Швейцарию, затем в Венецию (если не будет очень жарко), затем на озеро Комо, где и засядем как следует. Понимаешь, бабуля? Затем после всего, если будет время, т. е. если тебе будет позволено пробыть со мной до 15-20 августа, мы поедем денька на три в Париж, а оттуда на скорейшем поезде в Москву. Поняла? Вчера приходила Званцева. Она сказала, что ждет меня к себе, что я должен отдать ей визит; стало быть, она уже больше не придет к нам. Вчера приходил кн. Ливен, сидел долго и все рассказывал про дела минувшие, как он был московским губернатором, как был министром и проч. Вчера же приезжал Альтшуллер, но уже не выслушивал, а только посидел в качестве гостя. Я, между прочим, читал ему нотацию за то, что он расстроил тебя своим письмом. Во-первых, заболел я не в Москве, а в Ялте, мне это виднее; во-вторых, поеду я в Москву, когда захочу.
Получил я вчера от Званцевой фотографию в раме — мелиховский сад и отец, копающий грядки. Это Маша прислала? Скажи ей спасибо. Впрочем, я сам напишу ей сегодня.
Черкни мне что-нибудь новенькое. Вчера я не писал, ибо в моей комнате было только 11 градусов. Ветрище дул самый зимний, потом шел дождь при ветре, шел всю ночь, и сегодня снега уже нет; но ветрище окаянный все еще дует неистово.
Ну, дуся моя, как бы ни было, все же к весне идет дело, скоро увидимся, скоро поедем за границу.
Обнимаю тебя, радость моя. Господь с тобой.
Дорогой мой репейничек, я не дам тебе заглохнуть под забором, я не дам тебе постареть, — ты помолодеешь со мной, будешь милый, хороший, ласковый, здоровый.
Если актриса будет беспокоить тебя — я ее пришибу, так и знай. Я думаю, что она психически больная.
Так ты постригся, родной мой?! Хорошенький, должно быть. Целую тебя в гладенький затылочек.
Сейчас ужинал у нас Иван Павл. Он был у Корша с Машей и Дроздовой, смотрели чириковскую пьеску1. Иван, по-моему, поправился. Я приехала с «Дна» и мы ели гуся, выпили водочки. Гуся купили у Маклаковой. Ничего себе.
В театре был у нас Арбенин, кланяется очень тебе, говорит, что его жена, моя, так сказать соперница, якобы ты ухаживал за ней?!2 Правда? Он говорит, что, пожалуй, нам могут не разрешить играть «На дне» в Петербурге. Очень настроены против Горького.
Сегодня в 4-м акте Конст. Серг. разорвал на мне юбку, т.ч. я рисковала быть раздетой и перепугалась страшно. Насилу подхватила ее и удержала. Просто скандал. Чуть не убежала со сцены. Публика ломится на «Дно».
В субботу была генеральная 2 и 3 актов «Столпов». Было ужасно. Влад. Ив. просто орал на меня, так раскипятился за мою игру. Дело в том, что у меня был образ, хотя неясный, а накануне генеральной К. С. велел мне в внешности быть резче, играть с хлыстом. Я надела очень эксцентричный костюм, в котором утопла, сделала все шире, чтоб казаться солиднее, а вышла настоящей фитюлькой, неаполитанским мальчишкой в стрижен. парике, и до Лоны, конечно, было далеко. Придется еще много поработать. Трудно мне ее играть. Режиссеры поцарапались из-за меня. Мне было и обидно и смешно. Хорошо, что можно не спешить с пьесой. Откроем ею пост3.
Вчера было заседание. Говорили о бюджете, который вычислили в 215 000 р. Вл. Ив. находит, что это очень много. Говорили о сокращении расходов. Много прибавок в будущем году: Москвин и Качалов получат 3300 р., я с Андреевой — 3600 р. Прибавки Грибунину, Адашеву, Бурджалову etc. — многим, одним словом. Раевская будет заниматься с ученицами, она рада. Ее брат женился и стыдился сказать жене, что его сестра — актриса. Хорош? Она огорчена сильно.
Ну, довольно о театре, надоело тебе! После заседания обедали в «Эрмитаже». Вечером я была у Ольги Михайловны.
Вчера очень обрадовалась — получила фотографию моих тифлисских племяшей и длинное письмо. Костя приедет на недельку постом. Упекут его, вероятно, на персидскую границу. Это ужасно.
Сегодня мы смотрели с Машей квартиру бар. Стюарта на 3-м этаже в Сандун. переулке. Квартира на солнце, чистая, светлая, но для тебя, по-моему, очень высоко, и потом Машина комната пришлась бы рядом с нашей спальной. Это неудобно для нее. Стоит она 1200 с чем-то, кажется. Конечно, гигиеничнее нашей. Не знаю, что делать. Весной освободится квартира Фейгиных на Петровке в д. Коровина, но тоже очень высоко. 6 комнат, 7-я при кухне и стоит 1400 р., но мы бы сдали одну комнату, хотя это не особенно приятно. Маша говорила об этом. А мне почему-то нигде не хочется устраиваться. Все равно как-то.
Сегодня Конст. Серг. предлагал поехать с ними летом в Норвегию, недели две попутешествовать, а потом пожить. Что ты на это скажешь? Он сам хочет написать тебе об этом.
Дусик милый, не грусти, не тоскуй. О Швейцарии буду собирать сведения, карту приобрету. Как славно мы поездим! Забудем тоскливую зиму. Опять так славно заживем. Отдохнем. Будем жить одной любовью. Хочешь, милый мой?
Ты меня всю помнишь? Разве я ведьма, что ты меня за хвостик треплешь? Фуфаечки меняешь? Костюмы в порядке? Я тебе галстучков пришлю модненьких. Целую, обнимаю и прижимаю тебя крепко, дорогой мой.
Стихотворение, посвящ. А. П. Чехову
Художник дивный! Раскрываешь ты
Сердца людей с душой природы.
Неволи мир и мир свободы,
И ужас пошлости и радости мечты.
Ты с теми, кто душой освобожденья жаждет,
Чья мысль — один порыв сплошной.
Страдаешь ты за каждого, кто страждет,
Забитый жизнью, жалкий и смешной.
Понятны для тебя сомнения больные,
И слабого борьба с судьбою-палачом,
И «Три сестры» твои: они для нас родные,
От их души владеешь ты ключом.
Как пламя сквозь хрусталь, своеобразно странным
Очарованием дыша,
В сознании поэта многогранном
Сквозит великая и светлая душа.
Свети же нам над сумерками жизни,
Зажженный правдою и вдохновеньем свет!
На тленье пошлости водой живою брызни,
От будничного сна нас пробуди, поэт1
Ты учишь нас, что жертвы не бесплодны,
Что слезы падают росой на алтари,
Что будем счастливы, что будем мы свободны
В лучах иной, немеркнущей зари.
27 января 1903 г.
Стихотв. О. Чюминой.
Как я вижу твое лицо, когда ты будешь читать это стихотворение! А по мысли оно чудесно, только слова странные.
Завтра к нам придет Мамин-Сибиряк и пойдет смотреть «Три сестры».
Здравствуй, дорогой мой! Если бы я могла перелететь к тебе, поглядеть хоть на тебя, попросить прощения (мне всегда это хочется делать). Это безбожно — не видеться так долго! У меня чепуха, каша в голове, так все и крутит. Вся я развинтилась. Свежести во мне нет. Истрепалась. Не понимаю, зачем живу. Надо ли так. Седею я.
Ну, наверно, уж тоску нагнала на тебя. Я, дусик, как ни ломаю себя, как ни стараюсь быть вечно ровной и сдержанной, — не могу. Мне надо и побушевать, и выплакаться, и пожаловаться, — одним словом, облегчить свою душу, и тогда мне жизнь кажется лучше, свежее, все как-то обновляется. Прежде у меня бывали такие полосы, а теперь не с кем поболтать, некому душу излить, и мне кажется, что я засыхаю вся, мне даже хочется быть злой и сухой. Это очень гадко, и ты будешь бояться моего характера, а он вовсе не такой ужасный.
Это все глупости, впрочем, а главное, мне надо видеть тебя. Я готова негодовать и громко кричать сейчас. Театр мне, что ли, к черту послать! Никак не выходит жизнь. Ты вот большой человек — живешь, терпишь, молчишь, не то, что я. Ты, верно, очень снисходительно смотришь на меня, правда? Ах, Антон…
Сейчас Чюмина прислала статью Батюшкова о тебе1. Прочту и завтра пошлю тебе, хотя ты, верно, получаешь эту газету. Перешли мне тогда обратно статью. Чашку, мятные лепешки и программу пошлю с Коссович, кот. поедет через несколько дней.
Сегодня был у нас Мамин-Сибиряк, выпил две бутылки пива, болтал славненько. А он здорово осел, отстал. Вечером пошел на «Три сестры» и, смешной, — все кланялся мне из партера. Не знаю, какое на него впечатление произвело. Я думаю, он ничего не понял.
Днем разбирали 4-й акт «Столпов». У меня роль не идет. Не могу схватить образ, а вижу.
В театре идут противные разговоры о прибавках; многие возмущаются прибавкой в 200 р. Бурджалов, напр., отказался. Называют это насмешкой. Я не понимаю. Вообще ненавижу эти разговоры.
Лаврик обрезанный дает ростки, не пропал, появились листики. Я рада.
Маша пришла из кружка, слушала Бальмонта и в диком восторге от него2. Мне жаль, что я не была. Я свободна только в пятницу, пойду на бенефис Гельцер — «Лебединое озеро». Она дала ложи нашим артистам, даровые. Москвины зовут3.
М. Ф. Якунчикова подарила мне чудесную скатерть из холста. Завтра поеду ее благодарить.
Ну, дусик родной, будь здоров, давай ждать и мечтать. Целую, обнимаю тебя, гляжу в твои милые глаза, целую все морщинки.
Актрисуля, вот уже два дня и две ночи, как от тебя нет писем. Значит, ты меня уже бросила? Уже не любишь? Если так, то напиши, и я вышлю тебе твои сорочки, которые лежат у меня в шкафу, а ты вышли мне калоши мои глубокие. Если же не разлюбила, то пусть все остается по-старому.
Вчера приехал Шаповалов, привез мятные лепешки и орден «Чайки» от Алексеева1. Лепешки я ем, а чайку повесил себе на цепочку. Кланяюсь тебе в ножки за твою доброту.
У меня в кабинете вот уже несколько дней температура держится на 11—12, не повышаясь. Арсений топить не умеет, а на дворе погода холодная — то дождь, то снег, и ветер еще не унялся. Пишу по 6—7 строчек в день, больше не могу, хоть убей. Желудочные расстройства буквально каждый день, но все же чувствую себя хорошо, мало кашляю, температура нормальна, от плеврита не осталось и следа.
Через 2—3 месяца ты привыкнешь ко мне, а потом бежим за границу, как Жирон с Луизой2, побываем везде.
Отчего «На дне» не разрешили в Петербурге? Ты не знаешь? А вашему театру разрешат, если вы поедете? Ведь в «На дне» нет ничего вредного в каком бы то ни было смысле. Даже в «Гражданине» похвалили. А вот суворинский «Вопрос» идет в Петербурге, с Савиной, и с большим успехом. Нечего сказать, милый городок!
Дуся моя, отчего ты мне не пишешь? Отчего? Сердита? А за что? Без твоих писем я беспокоюсь и скучаю. Хоть и сердишься, все-таки пиши. Не можешь писать обыкновенного письма, пиши ругательное.
Получил я еще медальон со стеклышками — рамочку для портретов. Это от кого? От Вишневского? Поблагодари, дуся моя, весьма доволен.
Марья Петровна играет? Умница.
Ну, целую тебя в шею и в обе руки, нежно обнимаю радость мою. Будь здорова, смейся, уповай.
Милый мой, далекий мой муж! Получила твое письмо с заказами, исполню все в аккурате, будь покоен.
Как сделать, чтобы тебе не было скучно, тоскливо? Знаешь, весной посоветуемся с Таубе и еще с кем-нибудь, — может быть, тебе не вредно будет зимовать под Москвой. Как бы это было чудесно! Тебе бы хотелось? Уютненький домик, теплый, с хорошими вентиляциями, с стеклянной террасой, чтобы ты мог похаживать не утомляясь. Все бы ездили к тебе. Я бы ежеминутно летала к тебе. Ты был бы покоен и не тосковал бы. Подумай об этом и сильнее желай этого.
Скажи, ты бы хотел такой перемены? По-моему, ты бы поздоровел. Но ты ведь такой человек, что способен заставить себя жить в Ялте только потому, что там у тебя есть дом. Я ведь права. Мамаша, я думаю, была бы рада такой перемене.
Сегодня, дусик, не было репетиции. Я ездила к Якунчиковой поблагодарить ее за скатерть, но не застала ее. Зашла рядом к Гутхейль — тоже не застала и поехала к Бальмонтам. Они сидели и мило завтракали. На ковре масса игрушек, детка чудесная бегает, славненькая такая. Мне завидно стало. Я просидела у них что-то очень долго, даже стыдно для первого раза, но сиделось как-то. Много говорили. Бальмонт говорит, что он чувствует, что ты его любишь. Этот год он хочет жить в Москве. Ему, кажется, очень приятно было вспоминать вчерашний реферат, успех. Жена просто млеет перед ним, любит его. Мне хочется узнать его поближе. Я их позвала в воскресенье; он будет читать свои драмы (перев. с испанского)1. Видела у них Балтрушайтиса.
Знаешь, Влад. Ив. придумал спектакль на будущий сезон: Тургенева «Нахлебник», «Где тонко, там и рвется» и «Провинциалка». Ведь хорошо, а? В «Нахлебнике» — Артем и Андреева, во второй — Лилина и Качалов, в третьей: Конст. Серг., я и Москвин2.
Сегодня я разговаривала с Самаровой и Влад. Ив. о театр, делах. Он говорит, что К. С. чувствует недоверие труппы, скверное отношение к нему Морозова и теряется и нервит. И все это дело рук Марии Федоровны. Она на все действует через Морозова, заискивает у всей труппы теперь, держит себя настоящей премьершей, вмешивается во все. Вл. Ив. очень неосторожно выразился, что надо бы ее «вытравить» из театра. А я, грешным делом, и Самаровой не доверяю, подумает еще, что я орудую против М. Ф. А мне, право, все эти дела, подходы прямо противны. Я бы никогда не могла «влиять» на кого-нибудь, чтоб достичь своего. Мне была бы только работа, и мне дороги все, кто истинно близок этому делу. Но когда я чувствую общепринятую театр, атмосферу, влияние актрисы на ход дела, через влюбленного в нее мецената, — враждебное ее отношение к человеку, без которого немыслимо дело, — такая атмосфера для меня ужасна, и я готова бежать. Лилина ненавидит Марию Федоровну за ее скверное отношение к Конст. Серг. Ужасно это все противно. Мне делается скучно, скучно жить. В деле я не выношу личных отношений. Это мелко.
Тебе неприятно, вероятно, что я пишу об этом? Тогда прости.
В кабинете у меня нет света теперь — я разбила свою старинную, смешную голубую лампу, и мне жаль ее. С 4-летнего возраста я ее помню. Ведь жаль?
Обедала у нас Хотяинцева.
Мороз адский и притом невозможный ветер — идти нельзя. Солнечно, и солнышко, по-моему, уже начинает пригревать. Можно думать о весне.
Маша сегодня у Телешовых.
Хорошо ли ты кушаешь, хорошо ли спишь? Антончик, разве когда ты работаешь, у тебя настроение нудное, неприятное? Мне казалось бы, должно быть наоборот.
У меня слезится левый глаз. Как у жидовки. Извини. Антонка, прикажи мне писать веселые письма. Целую тебя много раз, чтоб ты отогнал меня. Как бы я приютилась сейчас у тебя под мышкой и поговорила бы с тобой.
Милый, милый мой!
Песик мой, я все получил, кроме чашки, о которой ты пишешь. Чюминских стихов еще не получил. Вл. Вл. Чехов — это сын двоюродного брата моего отца, известного психиатра; он сам тоже психиатр1. А гольцевский юбилей и мне самому тоже не нравится: во-первых, не выбрали его, юбиляра, в почетные члены О. любителей российской словесности и, во-вторых, не собрали ему на стипендию… Ведь читальня около Рузы — это такой вздор! И читать там некому, и читать нечего, все запрещено2.
О. М. Соловьева привезла мне 19 селедок и банку варенья. Когда увидишь ее, то поблагодари, скажи, что ты тронута. А селедки вкусные. Скажи Маше, что вчера утром было в Ялте шесть градусов мороза, сегодня утром тоже шесть, положение дурацкое, когда приходится жаться к печке и ничего не делать. Сегодня письма твоего нет, небо пасмурное, холодное. Здоровье ничего себе, не жалуюсь.
Суворинский «Вопрос» имел в Петербурге громадный успех, остроты его найдены очень смешными. Значит, повезло старику. Читал я, что из вашего театра поехал в Петербург посланный хлопотать насчет театра для Фоминой недели. Правда ли это? А позволят ли вам «На дне»?3 Мне кажется, что цензура объявила Горькому войну не на живот, а на смерть, и не из страха, а просто из ненависти к нему. Ведь Зверев, начальник цензуры, рассчитывал на неуспех, о чем и говорил Немировичу, а тут вдруг шум, да еще какой!
Время идет быстро, очень быстро! Борода у меня стала совсем седая, и ничего мне не хочется. Чувствую, что жизнь приятна, а временами неприятна — и на сем я остановился и не иду дальше. Твоя свинка с тремя поросятами на спине стоит у меня перед глазами, стоят слоны черные и белые — и так каждый день. Как бы ни было, дусик, напиши мне, поедет ли Худож. театр в Петербург и на сколько времени. Затем, я не писал тебе, что пьесу я хочу отдать Комиссаржевской раньше, чем Художеств, театру4. Ей пьеса понадобится осенью или зимой, и мне нужно знать, могу ли я пообещать ей пьесу вообще на будущий сезон, хотя бы после Рождества.
Однако, песик, я нагоняю на тебя скуку. Прости, милюся, я сейчас кончу. Только дай мне ручку поцеловать и обнять тебя. Холодно!
Насчет Комиссаржевской поговори с Немировичем еще раз; надо же ей ответить!
Вчера я оставила тебя без письма, дорогой мой! Очень устаю. И сейчас устала. Пишу отчаянно скучные письма и казню себя за это. Киплю, как в котле, чувствую, что глупею, не вижу интересного, смешного.
Я сегодня пела, когда принесли твое письмо. Когда прочла и представила, как мы с тобой куда-то уедем, — сразу легче стало и я прослезилась. Я с тобой опять в себя приду. Антон, милый ты мой! Я буду обнимать твои колени, я буду плакать, когда увижу тебя. Долго, долго буду смотреть на тебя, и улыбаться, и молчать…
Отчего у тебя опять свежо в кабинете? Невнимательно топят, верно.
Так мы поживем на Комо?!!
Вчера репетировали и опять играли «Дно». К. Серг. насмешил адски. Луку назвал: эй ты, старуха! Оговаривается он здорово.
Знаешь, Ермолова была «На дне». Я писала тебе. Вчера присылает за ложей на «Три сестры». Пишет вдохновенное письмо Вишневскому, где говорит, что две недели ходит под впечатлением и что больше всего поражается чудесной игре, что делается горячей поклонницей нашего театра. Удивительно искреннее, хорошее письмо1. Тебе это нравится? Конечно. Вишневский, конечно, плакал, когда читал всем это письмо. На всех нас чудесно это подействовало.
Сегодня после обеда смотрели с Машей квартиру в доме Коровина — очень хороша, чудесна, с ванной, но… высоко: пять поворотиков, хотя очень отлогая лестница.
Вернувшись домой, нашла записку от Коссович, что едет завтра, и побежала к Гетлингу закупить. Посылаю галстучек, самый модный. Носи.
К 8-ми час. я уже была у Алексеевых, где мы с К. С. и Вл. Ив. проходили наши сцены. Лона меня убивает, и потому прости мое дурацкое состояние. Неужели она мне не дается?! Это такое страдание. Ты, наверно, улыбаешься?
И в Париж попадем?! Как я счастлива! Я ведь не была там никогда.
Золотой мой, покойной ночи. Спи, засни под мои ласки, мои поцелуи. Улыбнись мне своими добрыми лучистыми глазами.
Очень много говорили о театре и заболтались до 2-х час.
Addio, целую, обнимаю.
Актрисуля милая, стихи Чюминой, быть может, и хороши, но… «один порыв сплошной»! Разве в стихи годятся такие паршивые слова, как «сплошной»? Надо же ведь и вкус иметь. В Швецию я не поеду, так как хочу пробыть хоть два месяца только с тобой. Если хочешь, поедем, но только вдвоем. Арбенина я знаю; это длинный, высокий и неудачный актер, переделыватель романов и передовых статей в пьесы; жена его, брюнеточка, с маленьким лобиком, лет 20 назад познакомилась со мной в Одессе, где я вертелся около труппы Малого театра, игравшего тогда в Одессе, я обедал с беднейшими, мало получавшими актрисами, прогуливал их — но не соблазнил ни единой души и не пытался. Еще что? Ты пишешь, что вышлешь мятные лепешки с Коссович, но ведь я уже получил эти лепешки.
Мороза нет, но погода все еще скверная. Я никак не согреюсь. Пробовал писать в спальне, но ничего не выходит: спине жарко от печи, а груди и рукам холодно. В этой ссылке, я чувствую, и характер мой испортился, и весь я испортился.
Бальмонта я люблю, но не могу понять, отчего Маша пришла в восторг. От его лекции? Но ведь он читает очень смешно, с ломаньем, а главное — его трудно бывает понять. Его может понять и оценить только М. Г. Средина, а, пожалуй, еще г-жа Бальмонт. Он хорошо и выразительно говорит только когда бывает выпивши. Читает оригинально, это правда.
Лекция Батюшкова есть у меня. О ней я, кажется, уже писал тебе, писал, что она мне не очень понравилась1. В ней нет почти ничего. Прости, моя родная, я озяб и поэтому так строг, должно быть. Но, когда согреюсь, я буду милостивее.
От Марии Петровны получил милое письмо, завтра буду писать ей2. Все забываю написать тебе: у нас во дворе прижились два щенка-дворняжки, целую ночь был лай, заливчатый, радостный. После долгах моих просьб и наставлений Арсений забрал их в мешок и отнес в чужой двор; больше не возвращались.
О чем еще написать тебе? Завтра едут Ярцевы в Москву, расскажут тебе про здешнюю жизнь и будут умолять отыскать им место в театре. Ну, будь здорова, родная. Увози меня поскорей. Целую тебя и обнимаю, светик мой.
Дорогой мой, любимый мой, Антончик! Я сегодня счастлива. У меня Лона выходит! Ты не смейся только. Я ее вдруг почувствовала всю, драматично. Игралось мне удивительно. Надела красивый с проседью парик, сделала глубокие глаза, бледное лицо, лицо много пострадавшего человека. Влад. Ив. говорит, что пьеса получила должную окраску от такого толкования, и все говорят, что смотрится с интересом1. Еще многое надо почистить, работы еще много, но пьеса «пошла». Ты должен порадоваться вместе со мной, дусик мой! Такого вдохновения, как сегодня, у меня, конечно, не повторится. Это было что-то особенное. Игралось и смело и мягко, было какое-то чудесное волнение, но много только боролась с собственными слезами, все время меня душили свои слезы. Маша говорит, что ни одна роль не шла у меня так хорошо. Она меня очень хвалит. А свои ведь обыкновенно строгие судьи, правда? Один у меня страх, что вдруг не повторится то, что было сегодня. Хотя, собственно, этого не может быть. Ах, дусик, я точно двести тысяч выиграла. Станиславского хвалят. Вообще все будет хорошо.
Морозов получил деньги, но еще не писал тебе.
Ты убедился, что я не бросаю тебя? Я ужасно хохотала, когда читала сегодня твое письмо.
Сегодня вечером был у нас Бальмонт с женой, Надежда Ив. с Сашей, Вишневский, заезжал Влад. Ив., который уехал в Петербург сегодня же. Он теперь успокоился насчет пьесы. Труды его не пропали даром.
Бальмонт читал свою переводную драму, т. е. сцены. Красивый перевод. Болтали по-хорошему. Марии Григорьевны не было. У нее умерла мать, и она сидит дома.
«На дне» запрещено в Питере, потому что неудобно произносить разговоры о совести etc с казенной сцены. Нам, вероятно, разрешат. Влад. Ив. вот поехал узнавать и хлопотать.
Маша едет в Петербург во вторник.
А мы с тобой скоро тоже увидимся и покатим, как Луиза с Жиро-ном. Как будет чудесно! Я опять буду совсем твоя, дорогой мой! Сколько чудесных дней предстоит!
Спи хорошо, родной мой, любовь моя. Целую тебя и обнимаю, и прижимаюсь к тебе. А руку калачиком дашь?
Пишу «На дне», как видишь, дорогой мой Антончик! Мне все еще очень хорошо на душе. Ночь спала плохо, как-то была взбудоражена, вертелась. Сегодня рано утром была наконец у Чемоданова и начала чинить зубы. Он работает мягко, внимательно. Приехала домой и решила прожить день «барыней»: лежать и читать. Позанялась Лоной, но опять начала плакать, этак хорошо, мягко плакать; это от Лоны. Хотелось попробовать, не потеряла ли я вчерашний тон. Кажется, нет. Что-то дальше будет! Я Лону начала любить, она у меня теперь жить начала. Я каждую минуту думаю о ней. Лежала все-таки на chaise longue и читала «Нахлебника», потом читала «Ченчи», перевод Бальмонта; он мне дал вчера книжку, надо просмотреть.
Пришел Конст. Серг., принес каких-то сластей в форме блинов — очень хорошо сделано. Пришли нахлебники. Ник. Ник. Волков. К. С. обедал у нас. Показывал мне твое письмо1. После обеда Вишневский читал монолог о табаке г-на Чехова2. К. С. пришел в восторг и выпросил себе. Маша дала ему. Он был очень милый, мягкий, приятный. Все вздохнули после вчерашней репетиции. Мне приятно, что я могу все-таки играть благородных душ.
Маша укладывается, завтра едет в Петербург. Маша с Ксенией смотрят «На дне». Я им достала билеты в 30 коп. Ксении подруга — Саша — помнишь? — опять пока у нас. Она была на месте у какой-то содержанки, кот., по-видимому, совращала ее, уговаривала идти в певички, обещалась найти ей подругу, возила ее по маскарадам. Между прочим, колола ее шляпными шпильками. Девчонка могла бы погибнуть, правда? А она славная.
Отчего у тебя холодно в кабинете? Вели Арсению топить внимательнее, чаще мешать. Будет теплее — ты будешь писать, может, по 10 строк вместо 6-7. А, дусик? А отчего желудочное расстройство? Не ешь ли ненужного?
Акт кончился, дорогой мой. Как я соскучилась по тебе, дорогой мой! Я от тебя не отвыкла, не воображай себе. Это ты, верно, отвык от меня! А какая-то прелесть есть в наших разлуках и свиданиях! Ты не находишь? А ты во мне не разочаровался? Не разлюбил? Страстный мой муж, будь здоров, не хандри, думай обо мне. Не осуждай меня.
Целую и обнимаю тебя и ужасно хочу уснуть в твоих объятиях, чтоб чувствовать на себе твои любящие глаза.
Это письмо писано в Ялте, а опущено в ящик в Москве Григорием Федоровичем Ярцевым, который прибыл в Москву и желает повидаться с тобой. Я сказал, что тебя можно застать в 11 часов дня. Если же он в это время не застанет тебя, то пусть Ксения или Маша сообщат ему, когда можно застать.
Л. В. Средин был нездоров. Подробности сообщит Г. Ф.
Будь здорова, поздравляю с масленицей.
Жена моя бесподобная, я согласен! Если доктора разрешат, то наймем дом под Москвой, но только с печами и мебелью. Все равно я здесь в Ялте редко бываю на воздухе. Ну, да об этом скоро поговорим, дусик мой, обстоятельно.
Ты писала, что выслала мне статью Батюшкова; я не получил. А ты читала статью С. А. Толстой насчет Андреева? Я читал, и меня в жар бросало, до такой степени нелепость этой статьи резала мне глаза. Даже невероятно. Если бы ты написала что-нибудь подобное, то я бы посадил тебя на хлеб и на воду и колотил бы тебя целую неделю. Теперь кто нагло задерет морду и обнахальничает до крайности — это г. Буренин, которого она расхвалила1.
Сегодня нет от тебя письма. Ты обленилась и стала забывать своего мужа. Милый мой дусик, насчет Морозова и М. Ф. не волнуйся очень, она дама не культурная, он из инородцев, им извинительно. Были бы пьесы, были бы сборы, а остальное все, в сущности, вздор. И М. П. напрасно подзуживает, настраивает своего супруга на минорный тон2.
У меня начинает побаливать тело, должно быть, время подошло касторочку принимать. Ты пишешь, что завидуешь моему характеру. Должен сказать тебе, что от природы характер у меня резкий, я вспыльчив и проч. и проч., но я привык сдерживать себя, ибо распускать себя порядочному человеку не подобает. В прежнее время я выделывал черт знает что. Ведь у меня дедушка, по убеждениям, был ярый крепостник3.
На миндале уже побелели почки, скоро зацветет в саду. Сегодня теплая погода, я выходил в сад гулять.
Без тебя, родная, скучно! Чувствую себя одиноким балбесом, сижу подолгу неподвижно, и недостает только, чтобы я длинную трубку курил. Пьесу начну писать 21 февраля. Ты будешь играть глупенькую4. А вот кто будет играть старуху-мать? Кто? Придется М. Ф. просить5.
Сейчас пришел Анатолий Средин, принес чашку, шоколад, анчоусы, галстук. Спасибо, родная, спасибо! Целую тебя тысячу раз, обнимаю миллион раз.
Знаешь, мне кажется, что письмо С. А. Толстой не настоящее, а поддельное. Это кто-нибудь забавы ради подделал руку. Ну, радость моя, будь покойна и здорова.
Голубчик мой, дорогой мой, только что получила твое письмо от 7-го февр. и не могу не ответить тебе сейчас же. Как ты там тоскуешь, как тяготишься жизнью! И какою беспомощною чувствую я себя! Мне до ужаса надоела эта беспомощность. Эту весну ты должен отдаться в мое полное распоряжение — слышишь? Я буду советоваться с докторами, открыто, и пусть они скажут, можешь ли ты провести следующую зиму под Москвой. Если нет, то надо жизнь изменить. Одному Альтшуллеру я не могу верить, он не настолько сведущий. Сидеть и тосковать в этой поганой Ялте — не думаю, чтоб это было хорошо и полезно для твоего здоровья. Как тебе подсказывает твое чутье? Ты ведь уже в таких годах, что можно действовать смелее. Я бы на твоем месте не кисла так, никогда. Никогда не поверю, чтоб тебе стало хуже, если бы ты жил в теплом доме, где бы ты не мерз, в чистом морозном воздухе. Конечно, не выходить в большие морозы. Гулял бы по дорожке около дома или по защищенной стекл. галерее. Скажи мне откровенно, что ты думаешь об этом? Совершенно искренно. Я понимаю, что зимовать в Москве, ездить в театры — это скверно и вредно. Надо бы свить гнездо под Москвой, с мамашей и Машей.
Это ты только, с своим мягким характером, покоряешься и живешь в Ялте, или только оттого, что там есть дом и кабинет для тебя.
Ты знай, что я на своем решении стою твердо. Знаю одно, что когда я в своей жизни чего-нибудь сильно желала и сильно верила в исполнение желания и поступала энергично, то всегда мне удавалось и я никогда не раскаивалась, что ставила на своем.
Все это написано днем. Кончаю после спектакля. Играю вяло, ослабела, и к тому же «нездоровится».
Вл. Ив. говорил по телефону с Вишневским. Суворин сдает театр за 21000 р., кажется. Театр чудесный. Завтра приедет Влад. Ив., узнаю и напишу тебе обо всем.
А я рассчитывала на Страстной приехать в Ялту! Прокляни ты меня, дусик. Я совсем не знаю, что мне делать. Ну, прости, не буду.
Маша уехала в Питер.
У нас были блины сегодня, вкусные, тонкие, даже Вишневский ел. Днем я лежала, читала Метерлинка «Aglavaine et SИlysette», драму. Ты читал? Очень красивые диалоги о любви, только о любви. Мне нравится по мысли.
Как поживает мамаша? Здорова, весела? Поцелуй ей ручку за меня. До завтра, милый мой, золотой мой! Как мне отрадно думать, что скоро мы будем вместе! Ты пишешь, что ничего тебе не хочется — и меня не хочется? Целую, целую и целую.
Дуся моя, как ты? Когда же мы увидимся?! Я ничего не понимаю впереди. Знаю одно, — что ужасно хочу тебя видеть.
У нас эти дни была оттепель, чудесная погода при +4® R. Такая мягкость в воздухе, совсем весна. Сегодня погано, сыровато, дует ветер. Я сегодня ела блины у Раевской, обедали вдвоем. У нас не готовили обеда. Днем читались замечания по поводу последней генеральной1. Влад. Ив. говорил про Петербург, про театр Суворина. Суворин гарантирует нам 50 000 р. Мы, вероятно, и продадимся ему. Все на одно выйдет. Устраивает нам все с условием, чтоб мы ему дали «На дне»2. Это можно. Ужасно все просят «Чайку» там. Вл. Ив. предлагает пригласить Комиссаржевскую на 4 спектакля для «Чайки»3. «Дядю Ваню» везем и «На дне». На днях все выяснится.
Ужасно надоело играть «Дно». Сил нет. Скорее бы «Столпы». Мне теперь хочется играть Лону. Говорят все, что она у меня получается очень трогательной, глубокой, честной и благородной натурой. Видишь — не все я мерзавок могу играть.
Родной мой, как твое настроение? Ты хорошо прочел мое вчерашнее письмо? Вникнул? Понял? Я больше не буду блуждать без опоры и киснуть и не знать, что надо делать.
Писала ли я тебе, что был здесь ненадолго Александр Павл.?4 Приходил с Иваном. Мне мало пришлось поговорить с ним, тут была Татаринова и еще кто-то. И все это во время обеда. Да, была художница Шанкс.
Послезавтра я еду на бенефис Гельцер — «Лебединое озеро», в ложу к М. П. Алексеевой.
Дусик, посылаю тебе бесталанные карикатуры. Надписи К. Сергеевича. Я как раз рассказала ему нелепость, кот. якобы распространяет Артем: будто мы разводимся и я выхожу за Вишневского. Я сказала последнему, что я его из нахлебников выгоню, а Артему уши надеру. Каков старичок? К. С. смеялся и начертил5.
Если удастся, то я на 17 и 18-е февр. уеду в Орехово к урожд. Галяшкиной, моему другу. Отдохну, погуляю. А там пойдут генералки.
Мне очень скучно спать одной. Скучно и холодно. Тебе ведь тоже? Как я буду рада видеть опять моего красивого мужа. Я тебя отхожу, оттаешь у меня. Зацелую, заласкаю, т.ч. гнать будешь. До завтра, милый мой. Пиши мне все; если тебе очень скверно на душе, — все пиши, мне легче, чем знать, что ты скрываешь от меня. Целую горячо и страстно мою красоту.
Золотой мой, дорогой мой, два дня нет писем. За что? Лень писать или нездоровится? Завтра, наверное, получу письмо. Мне уже очень беспокойно.
Я хочу тебя видеть, мой Антон. Ужасно хочу. Хочу слышать твой разговор, твой смех, хочу быть влюбленной в тебя. Когда же это будет?!..
Когда же мы будем сидеть обнявшись и говорить много, много!
Ты удивительный человек! Ты знаешь это? Или не знаешь?
Сейчас сыграли «Дядю Ваню». Вызывали много и громко, без конца. Играла Лилина. Мне очень хочется играть Елену по-новому. Я ее играю неумело.
Завтра надо вставать раньше. Утром играем «На дне».
Сегодня я ела блины у мамы. Завтра мать уезжает к Савве Звенигородскому отдыхать на три дня. Я ей завидую.
Утром ходила в английский магазин заказывать костюмы для Лоны, потом сидела дома и читала. Кончила «Aglavaine et SИlysette». Очень красиво написано. Язык удивительный, и картинно. Зачитываешься. В переводе, вероятно, совсем не то. Я тебе буду ее вслух читать по-французски. Хочешь? Милый, мягкий мой, светлый мой! Ты опять будешь влюблен в меня? Или будешь обращаться, как со старой женой? Смеешься, что я, старая, говорю о влюбленности? Тебе смешно? А по-моему, муж и жена всегда должны быть немного влюблены друг в друга.
Мыши мне спать не дают. Ночи вообще неприятные.
Знаешь, Антон, я вдруг вспомнила, как ужасно жестоко было с твоей стороны уехать от меня в августе из Любимовки. Отчего это мне было так больно? И сейчас вспомнила с болью! Скажи, отчего? Как я страдала тогда!
Как хорошо было в Любимовке! Как сон. Ты вспоминаешь? Как я дотяну этот сезон — не знаю! У меня терпенье лопается. Начну рвать и метать скоро.
Не проклинай только меня, дорогой мой. Мне так плакать хочется, если бы ты знал, как хочется!
Ну, не сердись, что я невесело пишу. Спи покойно и люби меня хоть немножечко. Целую тебя нежно, посылаю веточку ландыша. В каждом цветочке мой поцелуй. Я их перецеловала.
Милый мой пупсик, жена моя необыкновенная, поздравляю тебя с Постом, с отдыхом!1 Я уже сбился с панталыку и не пишу тебе подолгу, прости меня. Каждый день писать не о чем, да и некогда, пишу рассказ, который кончу через два дня. Значит, ты на Пасхе уезжаешь в Питер с труппой? И будешь там до Троицы? А потом репетиции?
В леденцах от Трамбле очень мало мяты, даже не пахнут. Зато шоколад очень хорош.
У нас второй день уже теплая погода, должно быть деревья скоро распустятся. Получил от А. А. Андреевой скучнейшее, как она сама, письмо, просит рассказа для публичного чтения. Сия госпожа издает какую-то книгу про покойного А. И. Урусова и просит у меня его писем. Сестрица ее, т. е. г-жа Бальмонт, тоже отчаянно скучная особа; не знаю, что за охота приглашать в гости ее да еще весельчака Сашечку Средина! Я бы в полчаса зачах с ними.
У меня все время было расстройство кишечника, была вялость, хотелось и сердиться, и плакать, а теперь ничего, поздоровел и чувствую себя хорошо. Напиши мне, когда, т. е. какого числа и месяца ты освободишься окончательно, чтобы нам уехать. Мы возьмем один паспорт (это чтобы ты не сбежала от меня за границей), возьмем до границы или до Вены спальное купе.
Венчался ли Скиталец? Кто его невеста? Правда ли, что это богатая купчиха? Правда ли, что Е. П. Пешкова, жена Горького, собирается в Ялту? Это мне сообщила племянница К. С. Алексеева (дочь З. С.), которая была у меня на днях с Анатолием2.
В будущем году зимой, если нельзя будет жить в Москве или под Москвой, уеду за границу на всю зиму, по крайней мере до середины февраля. Здесь нудно жить.
Когда приеду в Москву, не забудь, надо будет заказать мне шубу, очень теплую и, главное, очень легкую. У меня еще отродясь не было сносной, мало-мальски приличной шубы, которая стоила бы дороже 50 руб.
У вас в Великом посту будет наша красавица Ольга Михайловна, с чем и имею честь вас поздравить. А теперь, что весьма возможно и чего я ожидаю, начнет похаживать к тебе поэт Бальмонт, потом начнет клясться, что он безззумно тебя любит. Мадам Бонье рассказывает, что он клялся ей в любви и даже пытался ее изнасиловать. Вот какой любопытный мужчина этот Бальмонт!
Без тебя мне нехорошо во всех отношениях. Так и знай. Роднуля моя, пиши мне каждый день. Я знаю, у тебя новая, серьезная, любимая роль, знаю и ценю это, я даже сам люблю Лону только потому, что ты играешь ее, но все-таки, актрисуля, пиши мне каждый день. Умоляю!
Поднимаю тебя до потолка, перевертываю, подбрасываю, обнимаю и целую.
Здравствуй милый мой, дорогой мой Антончик! В Швецию не хочешь ехать — и не надо. Я написала тебе только то, что просил передать Конст. Серг. Я сама хочу быть с тобой вдвоем только, и жить и любить, и забыть всех и всех, как это ни скверно. Чтобы и утром и вечером была одна любовь и ласка. Ты моего характера не бойся, умоляю, а если я начну глупости делать, ты не молчи, а наставь меня, выругай меня. Мне это здорово.
Ты не кисни и знай, что такой ссылки, как эту зиму, у тебя больше не повторится. Даю тебе слово. И ты сам должен твердо в это верить. Понимаешь? Я не дождусь той минуты, как увезу тебя из этой Ялты. Дорогой мой, я заставлю тебя забыть всю эту кислоту и тяготу. Ты совсем не испортился, глупости, ты не можешь испортиться, ты все такой же чудесный, милый. Ведь да?
Сейчас уже 4 ч. утра.
Играли «На дне» днем. Перед спектаклем были у меня Маня Ярцева с Нат. Никол. Жуковой — belle-soeur Софии Срединой. Я устроила Григория Фед. и Маню на «Дно», на казенные места. Хотели брать билеты на «Мещан». После обеда сидели у меня Влад. Ив. и Вишневский, много говорили о театре, о делах, обо всем. Вечером были на бенефисе Гельцер. В бельэтаж три ложи подряд: Алексеевы, Штекер и Желябужские. Масса детей, нянек, т.ч. после 2-х актов я с Конст. Серг. удрали над бельэтажем в ложу Москвина, Бурджалова et c-nie1. Подношений было масса, что-то, кажется, 20 — корзин и подарков. Гельцер танцует очень мило, легко. Танцевали и петербургская Преображенская и старик Бекефи, кот. всех привел в восторг своим матросск. танцем. Декорации Коровина так себе, приятны. Ну, масса ног в трико, кисейные юбочки, улыбающ. лица, голые шеи, плечи, группы и сольные номера — вот тебе шаблонная картина балета. Публика была нарядная. Музыка красивая, но не очень меня пленившая. После театра ездили в «Эрмитаж»: Конст. Серг, Вишневский, Влад. Ив., Катер. Никол. и Книппер. Очень приятно болтали, много тебя вспоминали, много о тебе говорили с любовью. Котик хихикала; она была в черном прозрачном платье, с глубоким вырезом, чтоб можно было узреть ее белоснежную грудь. Тебе это нравится? Ну, я что-то начинаю злословить.
Иду в постель. Скучно. Хочу тебя видеть. Целую и ласкаю тебя, обнимаю горячо, согреваю на своей груди.
Вот уже половина февраля прошла, дусик мой нежный. У нас весна вовсю, тепло, все ползет, воробьи орут, камни оголились. Хочется окна выставлять.
Я так же, как и ты, возмущаюсь письмом Толстой1. Что-то возмутительно режущее и несуразное. С чего она берет на себя роль критика! Что она за авторитет?! Андрееву она только рекламу создала. Воображаю себе твое лицо, когда ты прочел!
Почки на миндале побелели? Значит, можно думать о весне.
Сейчас говорил Влад. Ив. в театре, что Горький ни за что не даст пьесу Суворину, а Суворин только при условии отдачи пьесы дает нам театр. Значит, у Суворина не будем, а Панаевский, говорят, занят. Не знаю, чем покончат2.
Сегодня была Якунчикова у меня. Сидела долго; интересная она. Я ей сказала, что ты хочешь весной поехать к ней, и она ужасно обрадовалась. На днях она едет в Сухум, к сестре.
Сейчас сыграли «В мечтах»3. Было полно. Хорошо принимали. Днем я ездила к Шлиппе и не застала, жалела. Заходила к Качаловым, чтоб посмотреть их сына, но он уходил гулять, а матери не было дома. Я дошла с сыном до бульвара; сын ехал в тележечке, славный, белый, весь в отца. Зашла к Бартельсам, где были Володя с Элей, поела дивных блинов с зернистой икрой, посидела. Володя пошел меня провожать. Пешком дошла до дому. Инночка рассказывала о смерти ее знакомой Стопницкой, женщины 30-и лет, милой, славной, умерла от неопрятно сделанной операции рукою Варнека. Муж ее доктор и анатомировал тело, и действительно нашли, что как-то воздух проникал. Это ужасно. Я рада, что не была в руках Варнека.
Вишневский со смехом все рассказывает, как вчера на бенефисе в ложе бенуара у Зинаиды Морозовой, среди разряженной элегантной публики, Дурнов (художник) сел мимо стула, и ноги очутились на барьере. Эффект, говорит, необычайный был! Он будет тебе рассказывать и оглушительно хохотать.
Получил чашку? Пьешь из нее? Галстучек будешь носить?
Не чувствуй себя таким одиноким, дорогой мой. Я скоро буду с тобой. Мне стало легче с тех пор, как я решилась действовать энергично. Киснуть я тебе больше не дам.
Кончаю, надо спать, уже 2 ч. скоро, а я вчера легла почти в пять. Писала тебе, а из «Эрмитажа» приехала в 4 ч. Чувствую себя бодрой и крепкой. Целую тебя, твои глаза, т. е. они мои. Обнимаю. Кланяйся мамаше.
Актрисуля милая, я целый день сижу теперь в саду на воздусях, а потому не пишу тебе. Прости, родная, не думай, что я тебе изменил. Итак, на Пасху ты поедешь в Питер, будешь играть там. А какие пьесы? Если из моих пьес повезете хоть одну, то везите «Дядю Ваню». А в будущем году «Чайку»1.
Стало тепло, скоро зацветет айва. Читаю «Миссионерское обозрение» — журнал, издаваемый генералом ордена русских иезуитов, журнал очень интересный. Ах, дуся моя, говорю тебе искренно, с каким удовольствием я перестал бы быть в настоящее время писателем! Ну, да это, впрочем, к делу не относится.
Говорят, «На дне» уже вышло2. Надо будет зайти к Синани купить, хотя пьесы в чтении меня никогда не удовлетворяют. Во мне нет актерского понимания, я не умею читать их. Но все-таки интересно было бы прочесть «На дне».
Рассказывают, что в Моск. университете беспорядки, я же говорю, что это неправда, иначе бы жена мне написала.
Напиши, как Л. Андреев отнесся к письму С. А. Толстой. Напиши, что и как Скиталец? Бунин почему-то в Новочеркасске3.
Я здоров. Все благополучно. Кишечник, правда, плоховат, но все же ничего. Я ем только суп и жаркое, больше ничего не ем вот уже два месяца, не ем ничего такого, чем можно было бы не потрафить желудку. А если расстройство постоянно, то я сам не знаю отчего.
Я надоел тебе? Прости мне, дусик мой, сии медицинские разговоры.
Вчера приходила начальница. Приходил учитель из Гурзуфа; сей господин сидит всякий раз очень долго и все теребит свою бородку, а я жду, когда он уйдет, и мучаюсь. Скоро, вероятно, на второй неделе Поста, приедет к нам Леля4, сестра Жоржа, девуля 23-30 лет, и будет жить, вероятно, до осени. Порадуй Машу.
Ну, обнимаю мою милую актрисулю. Храни тебя Бог. Будь здорова и весела, поджидай мужа, проголодавшегося и потому алчного и страстного.
Я пропустила день, не писала тебе вчера, дусик мой ненаглядный. Хочу быть около тебя, чувствовать твою любовь, чтоб мне было тепло. Ужасно хочу. Я уже мечтаю, как мы будем проводить вместе будущую зиму, как это будет чудесно, я в этом убеждена слепо и смело. Какая это будет полная жизнь! А какое у тебя лицо, когда ты читаешь эти строчки?! Хочу его видеть и прочесть то, что мне надо.
Открыты форточки, шум колес, все стаяло, голый камень, тепло, как в конце марта.
Вчера кончили сезон1. Играли «Три сестры», отлично играли.
Была Ермолова, прислала в уборную каждой сестры чудесные майоликовые вазы с цветами. К. С-чу поднесла венок после 3-го акта, Вишневскому свою фотографию. Была за кулисами, восторгалась игрой, говорит, что только теперь поняла, что такое — наш театр. В 4-м акте, в моей сцене прощания, она ужасно плакала и потом долго стоя аплодировала.
У нас всех было приподнятое настроение. Вызывали много; в конце, несмотря на то, что пост играем дома, публика устроила что-то вроде прощания и долго не расходилась. После спектакля в компании поехали в «Эрмитаж». Было вяло, но смешно как-то.
Сегодня утром я была у Чемоданова, он шлет тебе глубочайший привет. Заходила к маме, к Надежде Ивановне, потом лежала дома. После обеда была М. Малкиель, Хотяинцева. С Хотяинцевой я съездила в мастерскую Голубкиной — скульпторши. Ты о ней слышал? Ведь это талантливейший самородок. Живет одна в мастерской, дочь огородника, говорит только то, что думает, живет своей особенной жизнью. Прямой, своеобразный человек. Она делает большой барельеф над нашей входной дверью2. На днях его приклеивают. Кажется, будет красиво. Я видела куски. Сидели, пили чай из кружек, она сама ставила самовар. Живет только в своей работе.
Дома меня ждал Влад. Ив. Завтра днем мы хотели поехать с ним к Симову на дачу, кот. давно зовет меня, чтобы посмотреть местность. Но дорога плохая и потому отложили поездку. Сейчас я закусила, пишу тебе и ложусь спать. Завтра приедет Маша.
Опять два дня нет писем. Я такой разлуки больше не желаю переносить, как хочешь, ни за что!
Антончик, меня мучит, что ты немытый, хоть бы одеколоном я тебя могла бы вытереть! Шею моешь? Смотри, держи себя в порядке, а то я буду недовольна.
Целую тебя, хоть и немытого, целую с чувством, чтоб тебе стало теплее от каждого моего поцелуя. Я буду совсем африканской женщиной, когда увижусь с тобой.
Дуся, зачем ты прислала мне почтовую повестку? Надо было просто написать или сказать почтальону мой адрес, вот и все. Оную повестку получи при сем и тотчас же прикажи опустить в почтовый ящик, не наклеивая никаких марок и не кладя в конверт. Поняла?
Почему ты так радуешься, что тебе удается роль добродетельной?1 Ведь добродетельных играют только бездарные и злые актрисы. Вот тебе, скушай комплимент. Уж лучше тех ролей, что я написал для тебя («Чайка», например), у тебя едва ли найдется2. Не говорю, что роль написана хорошо, но она играется тобою великолепно. А позвать Комиссаржевскую для «Чайки» — это было бы совсем не дурно.
Я здоров. Больше ничего не имею сообщить о своей особе.
Ну, целую мою бабулю. Будь здорова, вспоминай иногда о муже.
Я сейчас была в бане, дусик дорогой, с Машей, в номере за 1 р. 50 к. И Маша кухарка мыла нас. Потом позакусили с Дроздовой. Пишу тебе и хочу раньше спать лечь, завтра в 9 час. я должна быть у Чемоданова.
Утром я пела; приходила какая-то девица просить помощи для своей подруги, кот. надо отправлять за границу: говорит, чтоб я Морозова просила. Я обещала поговорить. Была в театре, вывозила ненужные вещи из уборной. Весь театр Вишневский велел вымыть. Ты представить не можешь, какое приятное чувство быть в своем театре и знать, что не надо пристраиваться ни в Романовке1, ни еще где-нибудь. Поболтали с Вишневс. и Влад. Ив. Мне было очень неприятно, что Вл. Ив. не известил Симова, что мы не поедем. Симов уехал туда и ждал нас. Ужасно нехорошо. Мерила платья для Лоны в Англ. магазине. После обеда была А. Татаринова. Как в ней мало молодости! Ужасно много определенного чего-то, уравновешенного. Манера говорить как у 40-летней.
Насчет Бальмонта успокойся. В любви мне не будет объясняться и похаживать к нам не очень-то будет. Дома ведь я мало бываю. Венчался ли Скиталец — не знаю. Невесту его я видела. Она из Симбирска, молоденькая, застенчивая; говорят, за ней 100 000 приданого.
Приедет ли Екат. Павл. в Ялту — не знаю. Она была больна.
Шубу тебе закажу великолепную, только осенью, а не весной.
Паспорт возьмем один, чтоб ты был покоен относительно моего бегства. Как мы весело поедем! Я ужасно радуюсь. Ты будешь мягкий, будешь острить, улыбаться, а мне будет славно на душе. Я снова буду влюблена в тебя, буду хорошая, ласковая и жестоко буду целовать тебя.
Дусик, я ведь пишу каждый день, не укоряй меня. Одно время как-то писала через день. А то аккуратная я. Правда?
У Миши больна девочка, опасаются скарлатины. Маша говорит — он очень взволнован. Смотрела она «Чайку»; больше других понравились Селиванова2 и Панова — Маша. Остальное гадость. Аркадину играла Морева3. Пусть Маша сама тебе напишет. Она мало что видела в Петербурге, все больше дома сидела.
Ты знаешь, что Швабе удрала из Ялты? Молодчина.
О нашей поездке в Питер ничего еще неизвестно.
Милый, когда думаешь приехать? Не взять ли квартиру у Коровина? Много воздуха, и солнце, а в нашей дыре тебе нельзя жить. Правда? Напиши скорей. Только высоко, хотя лестница хорошая.
Ты работаешь усердно? А когда я прочту рассказ новый? Опять чужие люди принесут. Не срамись, мой писатель. Прощай, красавец мой, целую тысячи раз.
Ты мне редко стал писать. Охладел? Ну, ладно. Пожалуй, можно легко охладеть в такой разлуке. Я, верно, испарилась из твоей памяти.
На улицах уже сухо: в переулках скверно, скалывают, рытвины. Я в 8 Ґ ч. утра ехала на извозчике и улыбалась — так было славно, весенний морозец, солнышко.
После Чемоданова я с Машей поехали на грибной рынок. Ходили, устали. Ты бывал там? Продают все решительно. Народу простого масса, толкотня. Мы купили по корзине и ходили, как кухарки. Накупили сухих грибов, груздей, рыжиков, две редьки, кукольной мебели самого российского производства по 5 к. за штуку, люльку, сани и лодку для маленьк. Володи; тебе я купила двух людей (Вологодск. губ.), мужика и бабу, сделанных из мха, лишая, еловых шишек. Мне они очень нравятся. Курьезные. Лица постные, под Нестерова. Увидишь их.
Приехали с рынка, закусили грибочками со сметаной и зеленым лучком, редькой; пришла Marie Sredine в трауре1, много говорила о беспутном Бальмонте, о его отношениях к жене, о ней. Жена его тебе кажется скучной, а по-моему, это чудеснейшая душа. Бальмонт все свои грехи рассказывает ей и боготворит ее, называет ее Катя, мое солнце. Мне это очень нравится. Завтра вечеринка у Срединых, будут Бальмонты, художник Мусатов, новый поэт Волошин2. Мне, верно, не придется, т. к. и днем и вечером репетиция. Сегодня я не ездила на блины к Штекер. Была на репетиции, кот. продолжалась очень недолго.
Так ты Лону любишь? Меня это трогает. Мне хочется, чтоб она удалась мне. Я ее чувствую.
Конст. Серг. с М. П. уезжали на эти дни к Черниговской отдыхать. Твой друг Котик уехала говеть туда же.
Ну, иду спать, дорогой мой. Буду думать о тебе, о весне, о нашем путешествии. Ты сел за «Вишневый сад»? Это должна выйти чудеснейшая пьеса. Знаешь ли ты? Чтобы актеры наши отдохнули на ней. Много будет лиризма, поэзии, красоты. А я играю глупенькую? Ничего. А вернее, старуху?
Целую тебя, увы, только мысленно. Сижу у тебя на коленях и кусаю за ушко. Ты отвык от меня? Дусик мой золотой!
О, мой дусик, здравствуй! Погода чудесная, я почти целый день сижу на дворе и чувствую себя очень здоровым. Нового ничего. Говорил Арсений, будто приходили ко мне какие-то две дамы или девицы, но их не принял, что ты, как супруга строгая, должна одобрить… Получил из Сухума растения, завтра буду сажать. Вот если бы в Ялте всегда была такая погода! Тогда бы можно было жить.
Стало быть, труппа едет в Петербург? Решили окончательно? Что ж, счастливого пути!
Кое-что пописываю, кое-что почитываю. По полдня в сутки бываю очень не в духе по причинам, о которых говорить не буду, ибо они очень мелки. Теперь Пост, у нас готовит бабушка; Поля говеет. Ну-с, и т. д. и т. д.
Приедет в Ялту Миролюбов. Вообще, как говорят, начинает съезжаться народ. О том, как сойдут «Столбы общества», напишешь мне подробно и обстоятельно.
Не видно писать, вечереет. Господь тебя благословит, мою жену неоцененную.
Милый песик, я сам не отдал бы Суворину для его театра пьесы, если бы даже он предложил мне сто тысяч. Театр его я презираю, считаю гнусноватым1. Миндаль уже цветет, айва цветет, мне сегодня нездоровится.
Ты хочешь свести меня в Москве к доктору Штрауху? Что ж, я готов. Пусть осмотрит меня, но не думаю, чтобы мое здоровье стало лучше от этого. Альтшуллер не лечит меня, он исполняет только то, что прописано мне доктором Щуровским, дуся моя. Насчет Варнека ты, быть может, и ошибаешься2. Чашку получил и уже пью из нее, галстук надеваю каждый день; нужно будет сократить его, а то длинен, как на толстяка. За то, что ты не дашь мне больше киснуть, спасибо; при тебе я никогда не кисну, разве когда бываю нездоров, как сегодня. Весь день сегодня просидел внизу, в саду, сажали ирисы, японские и германские.
Ну, светик мой, целую тебя в затылочек, в спинку, благословляю тебя. Мне без тебя очень скучно.
Дусик мой, у тебя больше нет нежности для меня. Ты меня забыл, разлюбил?
Вчера не писала тебе. И сегодня не смогу. День треволнений и страшной усталости. Две репетиции в день. К тому же неожиданно приехал Костя с своим 4-летним сыном Левой (очаровательный мальчишка), и я разрываюсь. Измучаюсь перед «Столпами» и скверно сыграю. С репетиции сегодня днем поехала к маме. Там гвалт невообразимый.
Вечером усиленно репетировали. Потом ездила к Володе, взяла там Костю, отвезла к себе и болтали вот до 3-х час.
Я адски утомлена, раздражена, зла. Писать не хочу в таком настроении. Ты не обижайся на меня, это пройдет. Не сердись, дусик милый.
Я ненавижу себя за каждую неприятную минуту, кот. я доставляю тебе. Целую тебя и люблю. Не забывай меня.
Мой серенький песик, здравствуй! Да, ты там цветы от Ермоловой получаешь, а я сижу немытый, как самоед. Даже рычать начинаю. Ты спрашиваешь, мою ли я хоть шею. Шею-то мою, а вот все остальное стало грязно, как калоша; хочу в баню, Альтшуллер не пускает.
Получил от Немировича очень милое письмо1. Пишет он насчет моей болезни, насчет пьесы. Болезнь известная, и все, что нужно и что не нужно, мне известно, а вот насчет пьесы пока ничего сказать не могу. Скоро скажу. Твоя роль — дура набитая. Хочешь играть дуру? Добрую дуру2.
Мне не миновать глотать касторочку, дуся моя, вот уж больше недели, кажется, как нет аппетита. Мне очень легко не есть, я бы мог быть монахом-постником.
Получил от Федорова том пьес. Между прочим «Стихия». Мне сия пьеса нравится, она в миллион раз талантливее всего Тимковского… Только вот что мне кажется: архитекторские способности есть, хоть отбавляй, а материала, из чего строить, очень мало.
Теперь у меня начинается казнь египетская: это получение от казенной конторы гонорара за «Чайку». Нет никакой возможности получить: куда-то, по-видимому, надо приклеить марку в 60 или 80 к., а куда — неизвестно.
Получил две пачки открытых писем — снимков с «Мещан» и «На дне»3. Дуся, поблагодари Станиславского. Напиши, женится Вишневский или не женится?4
Начинается холодок, подувает ветерок. А до обеда было совсем хорошо.
Ну, балбесик мой удивительный, супруга моя бесподобная, актрисуля необыкновенная, обнимаю тебя бесконечное число раз и целую столько же раз. Не забывай меня, нам ведь осталось еще немного жить, скоро состаримся, имей это в виду. Пиши, деточка моя хорошая.
Антончик, дорогой мой, не брани меня, что мало пишу, умоляю. Я истерзалась с Лоной, волнуюсь, устаю, да еще брат здесь, хочется с ним побыть и с чудным моим племянником. Захотелось адски такого сына для тебя и себя. Если бы ты его видел! Изящный, ласковый, не крикливый, всегда занят чем-нибудь, самостоятельный, смелый, просто я не нагляжусь на него. Сегодня накупила ему зверей, кубиков, пароход и строила с ним дома, мосты, зверинцы. Он был в восторге. Он подолгу может сидеть и рисовать. Занятный мальчишка. Костя и Лева ужасно нежны и называют друг друга Пунчик и Бунчик. Ужасно смешно.
Сейчас отыграли генеральную «Берника». Был народ. Говорят, что смотрится с большим интересом. Что будет на спектакле — не знаю. Пришлю телеграмму. Ты думаешь, что я буду хорошо играть Лону? Дусик мой золотой. Если бы это было так! Если бы ты мог быть на первом спектакле! Я была бы счастлива.
Ты о Швейцарии не забыл думать? Как я легко вздохну, когда буду одна, вдвоем с тобой!
Ты теперь сел за «Вишневый сад»? Ведь да? Мы с благоговением примемся за твою пьесу, ты это чувствуешь? О Питере ничего не знаю, едем ли или нет. Мне хочется целовать тебя и говорить о любви, о настоящей любви, и любить. Необыкновенный ты мой, золотой, будь мягким, покойным. Прими меня в твои объятия.
Милая собака, если у Коровина будет и для меня комната, т. е. такая комната, где бы я мог спрятаться, никого не стесняя, и где бы я мог работать, то возьмите коровинскую квартиру. Если немножко высоко, то это не беда, или беда небольшая; я буду взбираться потихоньку, не спеша.
Я тебе ничего не сообщаю про свои рассказы, которые пишу, потому что ничего нет ни нового, ни интересного. Напишешь, прочтешь и видишь, что это уже было, что это уже старо, старо… Надо бы чего-нибудь новенького, кисленького!
Мне нужно небольшую комнату, но теплую и главным образом такую, где бы не слышно было Малкиелей, когда не хочется их слышать, и где не слышно было бы, как Вишневский ест борщ.
Стало прохладно. Мне, дуся, немножко нездоровится, всю ночь кашлял. Я все уклоняюсь от касторки, оттягиваю, но, должно быть, придется. Как здоровье Мишиной девочки?
Ну, бабуля, благословляю тебя. Насчет паспортов ты будешь хлопотать, у меня никогда ничего не выходит, кроме неудовольствий. Барышням, едущим учиться за границу, надо говорить: 1) кончайте сначала в России, а потом поезжайте за границу для усовершенствования, если посвятите себя научной деятельности; наши женские учебные заведения, например медицинские курсы, превосходны, 2) знаете ли вы иностранные языки, 3) евреи уезжают учиться за границу по необходимости, ибо они стеснены, а вы зачем едете?
Вообще нужно отчитывать сих барышень. Очень многие едут за границу только потому, что не умеют учиться.
Пиши мне, бабуля, не стесняйся. Ведь ты можешь писать мне все, что угодно, потому что ты жена, супруга.
Царапаю тебе спинку.
Завидую тебе, бестия: ты была в бане!!
Доброе утро, дорогой мой, милый мой! Я только что оделась, делала сама постель, убрала умывальник, т. к. Ксения сидит и работает кофточку для Лоны. Сегодня играем «Столпы». Что будет — не знаю. Я пока довольно покойна, только сердце сжимается по временам. Буду, верно, сильно волноваться. Хочется сыграть мягко; а то когда я волнуюсь, играя энергичные роли, у меня руки жестикулируют адски. На генеральной Влад. Ив. прислал мне сказать в уборную, после двух актов, чтобы из 24-х рук я на сцену захватила бы только одну пару. Я ужасно хохотала. У меня, правда, всякая нервность сказывается в руках. Авось удастся мне сыграть сегодня с одной парой рук.
На генеральной меня хвалили. Переводчик Ганзен говорил мне, что в первых двух актах я слишком молода по движениям и темпераменту. В 3-м и 4-м как следует. Я тебе надоела, дусик? Конст. Серг. играет хорошо, мне нравится, за исключением некоторых сцен; Лилина хороша, Савицкая ничего, Качалов, боюсь, несколько водевилен, не в тоне Ибсена; говорят, что немного напоминает Барона. Вишневский — пастор ничего, хорошо. Петрова слаба, да ведь и трудно ей среди нас, сыгравшихся уже1. Очень хороши декорации и эффекты2. В задней стене огромное широкое окно, виден берег, пароходы, лодки, и когда в 3-м акте начинается гроза, то пароход качается, слышен вой ветра и прибой волн, кот. дает полную иллюзию. Лодочка двигается. Тебе бы все это понравилось. Чудесно сделано. В особенности прибой волн. Пароходики сделаны отлично, даже за кулисами приятно смотреть на них. Все тебе покажем, когда приедешь.
Ты пишешь, что миндали и айва цветут? Славно как! В прошлом году в эти дни я уже была с тобой. Вспоминаешь? Как мы сладко поживем с тобой весну и лето! Помолодеем оба. Я рада, что ты сидишь на воздухе. Рассказ кончил? Как он называется? Мне ужасно больно, что на эту тему ты упорно молчишь в письмах. Я тогда чувствую себя чужой тебе.
Вчера утром я была у мамы, т. е. у Левочки, в которого влюбилась по уши. Он так хорош, что мне даже плакать хочется, когда я смотрю на него. Вчера он пел, а отец ему аккомпанировал. Это было чудесно. Поет верно, нежно так. Нежное существо вообще. Вечером я опять была у него, укладывала его спать, рассказывала ему сказочку вымышленную. Он такой славненький лежал в постельке, слушал, щечки разгорелись, переспрашивал. Он все делает сам, аккуратно, чистенько все.
Обедал у нас вчера Найденов, потом пришел С. И. Шаховской, помешали только поспать мне. Найденов рассказывал, будто Бунин арестован, конечно, оказалось, вздор. Бунин у матери, кот. больна. У нас все выше ноля. Одним словом, весна. Пальмочка и лаврики растут. Фомка шныряет по комнатам и заигрывает со мной. Я сплю в кабинете на диване. В спальной душно и мыши не дают покоя.
Посылаю тебе бумагу, кот. получила на твое имя3. Целую тебя и обнимаю и не дождусь минуты свиданья.
Телеграмма
Успех средний. Дождались газет «Эрмитаже»1. Целую, скучаю.
Милая актрисуля, только что получил от тебя телеграмму. Значит, «Столбы» имели средний успех? Значит, ты до утра в «Эрмитаже» сидела? Значит, настроение теперь у вас всех среднее, т. е. не важное?
А я вчера наконец-таки принял касторочку и сегодня начинаю выползать из нездоровья. Жене своей я пишу только о касторочке, пусть она простит своего старого мужа. Нового у меня ничего нет, все по-старому. Швабе не уехала из Ялты, а бежала. Бежала она от ялтинской тоски, от здешних удобств. Сегодня письма от тебя не было, была только телеграмма — от тебя или от Немировича, не понял хорошо, так как подписи нет.
Читала фельетон Буренина насчет «На дне»?1 Я думал, что начнет царапать ваш театр, но Бог миловал; очевидно, имеет в виду (это быть может!) поставить у вас пьесу, например, «Бедного Гейнриха»2 в своем переводе.
Ты была на грибном рынке, завидую тебе, собака. Если бы я мог пошататься!
Скажи Маше, что печь внизу (чугунная) дымит каждое утро. Купила ли она новую, какую хотела? С этой нашей жить нельзя, и угля много уходит.
Как здоровье Мишиной Жени?3 Я и мать весьма обеспокоены. Скарлатина, да еще петербургская — это не шутка.
Ну, протяни мне ручку, а я ее поцелую нежно. Все мечтаю о том времени, когда ты меня на вокзале встретишь. С вокзала я прямо в баню. Только я так грязен, что, пожалуй, с меня в бане дешевле 80 рублей не возьмут. Ну, ничего, ты заплатишь. Зато я постараюсь быть хорошим, стоющим мужем.
Целую и треплю мою собаку, дергаю за хвостик, за уши.
Дусик мой родной, пишу на торчке, везде полотеры — ты понимаешь это разрушение во всей квартире? Сейчас читала твое письмо. И мне так захотелось вымыть тебя всего с любовью в ванночке, чтоб ты был чистенький, потом уложить в беленькую постельку и поцеловать. Я не могу простить такой нелепости — иметь ванну в доме и не вымыться! Это просто абсурд. Можно же после мытья вынести воду ведрами. Как не устроить себе такого удобства. Какая-то дикость — покоряться нелепейшим мелочам. Ты прости, но я злюсь.
Маша все время уговаривает брать квартиру в д. Коровина, несмотря на высоту. Я не знаю, что делать. У тебя была бы отдельная комната, для которой есть кресло, стул, ковер и две куклы с грибного рынка. Остальное заведем. Есть ванна, электричество.
Второй день у нас солнечно, хорошо, бодро. Я выспалась, хотя как-то тяжеловато. Ведь после «Столпов» просидели всю ночь в «Эрмитаже», а вчера играла «На дне», а днем возилась с Левой у мамы, и не спала.
«Столпы» сошли, слава Богу. Успех средний, за исключением последнего акта, кот. принимали отлично. В «Русск. вед.», в «Русск. слове» хвалят1. В публике жалуются на пьесу, а кому и нравится. Не разберешь. Да я и мало народу видела. Книппер хвалят, но некоторые недовольны, что она сделала себя пожилой. Эфрос, конечно, обрушится2. На 1-м спектакле был Южин, это ведь всегда скверно. Не обошлось без «случая». В 4-м акте все время, когда я стояла спиной к публике во время покаяния Берника, у меня на неприличном месте пристал цветок, один из тех, которыми забрасывали Берника, и никто не догадался смахнуть. Вероятно, было смешно. Мне игралось. Вышло мягко, хотя, может быть, сценически не ярко. К. С. играл хорошо, но текстом владел трудновато. В общем, все сошло благополучно. Я уверена, что сегодня будет хороший спектакль. В «Эрмитаже» было не очень много народу. Маша была. Было приятно. Утром Качалов, Стахович и Тихомиров проводили меня до дома. Было смешно. Стахович просит тебе очень и очень кланяться. Влад. Ив. не очень доволен спектаклем. Он очень много работал, и благодаря только ему пьеса идет хорошо. Он много сил и нерва положил в нее.
Сейчас жду Костю, пойдем на выставку нов. стиля3. Я еще не была.
Вчера был Андреевский «На дне», сидел у меня в уборной. У нас был Куркин. Ну, пришли Костя с Элей, надо идти. Оба тебе ужасно кланяются, а Эля тебя целует. Целую, обнимаю крепко, тысячи раз.
Здравствуй, актрисуля! Погода пасмурная, темная, но все же я брожу по саду, обрезываю розы; сейчас сижу немножко утомленный. Тепло, хорошо. Насчет пьесы подробно напишу тебе около 10 марта, т. е. будет ли она написана к концу марта, или нет. Про Швейцарию я не забыл, помню, ибо жажду поскорей остаться с тобою вдвоем. Здоровье ничего себе.
Про «Столпов» я еще не читал в газетах, ничего не знаю, но, судя по телеграмме твоей, ты не совсем довольна. Если так, то могу посоветовать одно: наплюй, дусик. Ведь теперь Пост, пора уже отдыхать, жить, а вы все еще портите себе нервы, надсаживаетесь неизвестно ради чего. Только и удовольствия, что Вишневский снесет лишнюю тысячу в банк, а на кой вам черт эта тысяча?
Вспоминается, что когда начинался Художеств. театр, то имелось в виду не обращать внимания на то, как велики сборы; Немирович говорил, что раз пьеса нравится театру (не публике, а самому театру), то она будет идти раз 30-40 даже при 20 рублях сбора… Изволь-ка вот теперь сочинять пьесу и думать все время, думать и раздражать себя мыслью, что если сбору будет не 1600, а 1580 рублей, то пьеса эта не пойдет, или пойдет, но только с огорчением.
Духи у меня есть. Одеколон есть. Мыло для головы есть.
Писал ли я, что открытые письма с «Мещанами» и «На дне» мною от Алексеева уже получены?1 Если не писал, то имей сие в виду и поблагодари Алексеева, когда увидишь. Поняла?
Больше писать не о чем, балбесик. Хочу только одного: взять тебя за ухо, притянуть и поцеловать двадцать раз в лоб и подбородочек. Пиши мне побольше, а то письма твои короче клопиного шага. Брату своему и племяннику, если они еще не уехали, поклонись.
Обнимаю родную мою, хорошую.
У тебя нехорошо на душе все это время, дорогой мой. Я чувствую это в каждой строчке, в каждом слове, как ни скрывай. Такое душевное состояние никогда больше не должно повторяться, слышишь? Никогда. Как это будет — не знаю еще, но будет иначе.
У нас солнце, воздух чудесный, весна будет хорошая, т. к. весь снег, всю гадость уже свезли и на улицах чисто. Тебе скоро можно будет приехать. Ах, Антон, если бы сейчас была твоя пьеса! Отчего это так долго всегда! Сейчас надо бы приниматься, и чтоб весной ты уже видел репетиции. А то опять все отложено на неопределенный срок; я начну с тобой поступать более энергично. Так нельзя, дусик милый. Киснуть и квасить пьесу. Я уверена, что ты еще не сел. Тебе, верно, не нужны тишина и покой для писания. Надо, чтоб была толчея и суета кругом. Авось тогда ты засядешь. Ну, прости, только обидно, что так долго. Ждут, ждут без конца, и все только и слышишь кругом: ах, если бы сейчас была пьеса Чехова! Напишешь ее к весне и потом опять положишь киснуть на неопределенный срок. Как она тебе не надоест!
Вчера сыграли вторые «Столпы». Прием и публика куда выше первого спектакля. Газеты все похваливают. Даже Эфрос уж не так сильно пощипал.
Мне скучно, я злюсь. Пойду сейчас гулять. Маша пристает с квартирой, а у меня нет энергии, и т. к. есть план совсем иной на будущую зиму (о кот. я тебе писала), о кот. я Маше не говорила, чтоб зря не волновать ее, то я и не знаю, что надо делать.
Я больше не могу жить с сознанием, что ты где-то, далеко от меня, влачишь жизнь, тоскуешь, терпишь. Я этого не могу. А что надо делать, тоже не знаю. Но так немыслимо. Ты это понимаешь?
Целую тебя. Ты, верно, слишком много сидел на воздухе, оттого и нездоровится. Не могу больше писать. Надоело мне все.
Голубчик мой, я как-то сурово писала тебе вчера, правда? Ты не сердишься? Я начинаю нервиться. Я не знаю, когда увижусь с тобой. Я ничего не знаю. Жизнь какая-то глупая, никак ее не устроишь. А хочется, чтоб все было хорошо.
Сегодня нет солнца, и это меня раздражает. Серо. Думаю о тебе, и мне тяжело. За тебя и за себя. Я уже не представляю себе, как мы с тобой увидимся, какими?! Теперь дни у меня свободные, но вечера без перерыва с 24 февр. до 8 марта все заняты. Дни я теперь провожу большею частью у мамы с Левочкой, с Костей. Костя вчера смотрел «На дне» и в большом восторге. Мне жаль, что он не увидит «Три сестры». 4-го он уезжает.
О Петербурге ничего еще неизвестно. Едем или не едем.
Квартиру у Коровина думаем брать, только ты должен тогда скорее приехать. Я тебе буду ванночку делать и в постельку укладывать. И комната тебе там отдельная. Но лестница меня смущает, хотя…
Мишиной девочке лучше, а мальчик, кажется, прихворнул теперь. Лика в Москве, видела ее в театре — нарядная, помпезная.
Вчера «На дне» было очень много провинциальн. актеров и антрепренеров. После 1-го акта кто-то сильно свистел. Было смешно. Оказалось, пьяный, и его вывели.
Конст. Серг. поднялся как-то духом, бодрый. Не дождется твоей пьесы. А чтоб ты не говорил, что написанное тобой старо и неинтересно, надо скорее это мне прочесть и убедить, что это хорошо, изящно и нужно. Понимаешь? А то ты там в одиночестве чего-чего не надумал. Со мной забудешь все, что выдумал за эту зиму.
На выставке «Style moderne» я тебе купила красивенькую полочку и не знаю, прислать ли с Алексиным или оставить здесь для твоего кабинета. Думаю, что лучше последнее.
Будь здоров, дусик мой. Тебе, верно, странно думать, что где-то далеко есть у тебя мифическая жена, правда? Как это смешно.
Целую и обнимаю тебя много раз, мой мифический муж. Кланяйся мамаше, и всем, и Альтшуллеру.
Актрисуля милая, приехали Ярцевы, рассказывают, что «Столпы» им не понравились, но что ты была очень хороша. В «Русских ведомостях» читал сегодня похвалу. Вообще я газетчикам не верю и верить не советую. Эфрос хороший малый, но он женат на Селивановой, ненавидит Алексеева, ненавидит весь Художеств. театр, — чего он не скрывает от меня1; Кугель, пишущий о театре в десяти газетах, ненавидит Художеств. театр2, потому что живет с Холмской, которую считает величайшей актрисой.
У нас цветет камелия, скажи об этом Маше.
Ну, как живешь, дусик? Как чувствуешь себя? Ярцев говорит, что ты похудела, и это мне очень не нравится. Это утомляет тебя театр. Получил я письмо от Немировича3, пишет, что давно не имел от меня писем, между тем я очень недавно писал ему4. Его адрес: Б. Никитская, д. Немчинова? Так?
У нас прохладно, но все же я сижу на воздухе. Софья Петровна Средина очень похудела и очень постарела. Леонид В. не встает; сидит в постели, и это уже давно. Сельди я получил, спасибо. Тут как-то Ольга Михайловна привезла мне 2 десятка селедок и я ем их все время.
Говорят, что Горький приезжает скоро в Ялту, что для него готовят квартиру у Алексина. Едет сюда, по слухам, и Чириков. Вот, пожалуй, некогда будет писать пьесу. И твой любимчик Суворин приедет; этот как придет, так уж с утра до вечера сидит — изо дня в день.
Когда же ты увезешь меня в Швейцарию и Италию! Дуся моя, неужели не раньше 1 июня? Ведь это томительно, адски скучно! Я жить хочу!
Ты сердишься, что я ничего не пишу тебе о рассказах, вообще о своих писаниях. Но, дуся моя, мне до такой степени надоело все это, что кажется, что и тебе и всем это уже надоело, и что ты только из деликатности говоришь об этом. Кажется, но — что же я поделаю, если кажется? Один рассказ, именно «Невеста», давно уже послан в «Журнал для всех», пойдет, вероятно, в апрельской книжке, другой рассказ начат, третий тоже начат, а пьеса — для пьесы уже разложил бумагу на столе и написал заглавие.
Ну, Господь с тобой. Благословляю тебя ласково, целую и обнимаю дусю мою.
Я уже перестала понимать, о чем тебе писать, дорогой мой. Бессмысленно все как-то кажется. Надо вместе жить, вот и все.
Телеграмму, конечно, послала я, а не Вл. Ив.1. Ведь пишу же: «Целую. Скучаю». Разве так написал бы Влад. Ив.? Настроение в труппе хорошее, бодрое. «Столпы» имеют успех. Принимают хорошо, сочно. Мне приятно играть Лону. Как мне хочется, чтоб ты увидел меня в Насте и Лоне! Значит, ты верно предчувствовал, что Лона мне удастся.
Приехал Горький. Я его видела. 4-го он едет в Ялту, с Алексиным. У него кровохаркание появилось. Поедет подкрепляться. Он говорит, что послал тебе «На дне». Получил? Завтра заседание. Будем отстаивать Тургеневский спектакль.
Купец гнет на «Эллиду» Ибсена для Марии Федоровны2. Посмотрим.
Буренина я не читала.
Касторочка помогла тебе, дусик мой нежный?
Засел за пьесу наконец? Что ты делаешь целый день? Я бы на твоем месте писала целый день.
Извозчики меня изводят. Мостовые и медленная езда. Это что-то ужасное.
Я полдня бегала по магазинам с Костей и Элей. Устала. Потом ездила с Левой и Костей к горловому доктору. У Левы залегает одна ноздря, и брат хотел посоветоваться. Ничего особенного. Были у Шлиппе. Лева держит себя великолепно, как истый мужчина. Он тебе бы ужасно понравился. Какой-то он гармоничный.
Были с Машей у Гонецкой, чтоб переговорить насчет квартиры, но она была занята. Не знаю, что делать.
Мишиным детям лучше. Мальчика спустили на ноги. Успокой мамашу. Все благополучно.
Завтра В. Ив. едет в Петербург. Решат окончательно относительно поездки. Когда ты думаешь приехать, дусик мой?
Скоро уже настоящая весна.
Вчера у нас были Лика и Екатер. Шенберг и Гольцев, вечером. Я застала только дам. Лика ужасно располнела — колоссальная, нарядная, шуршащая. Я чувствую себя такой плюгавкой перед ней.
Клопов у нас нет совсем. Зато мыши бегают по постели, по крайней мере, я нашла свежие следы на подушке.
Ну, покойной ночи, мой милый, мой мифический муж. Как мне хочется понежиться с тобой. Обнимаю тебя, целую крепко много раз и прижимаю.
Милюся моя, только что собрался написать тебе, как пришла начальница, и не одна, а привела с собой учителя одного. Теперь сидят внизу и пьют чай, а я спешу написать тебе сии строки.
Я здоров, ничего не болит. Кашляю меньше. Скучно. Погода хуже. В Ялте переполох: все ждут приезда Горького. А мне становится не то чтобы скучно, а как-то вяло на душе при мысли, что мне придется беседовать с Екатериной Павловной, видеть гувернантку, слышать, как бесится Максимка1. Постарел я!
Идут!! Будь здорова!
Вчера не писала, дусик милый, очень уж был треволнительный день. Утром я встала очень мрачная. Поехала к Чемоданову, оттуда на заседание и, конечно, опоздала на Ґ часа.
На заседании произошел инцидент, который сильно всех взволновал. Влад. Ив. начинает говорить очень дельно, очень существенно о нашем репертуаре, что при такой гонке за современностью и за вкусом публики театр никогда не станет на твердую почву. Что вовсе нет заслуги в том, что мы ставим Горького, а заслуга, что мы заставили его писать. Заслуга в том, что мы сумели играть Чехова, но из этого не следует, что мы должны ставить и Андреева, и Скитальца etc.. Вдруг Морозов останавливает его и говорит, что это к делу не относится, что он отклоняется. Влад. Ив. ответил, что сам знает, что относится к делу, встал и вышел. Молчание. Я не сдержалась, вспылила и сказала Морозову, что он не имел права обрывать Влад. Ив., раз он говорил о деле. Вспылил Вишневский, и конечно, все были на стороне Вл. Ив., исключая Марию Федоровну. После моих слов Морозов встал, вышел, прося снять председательство на время. Все сидели, молчали. Я тут же заявила, что поеду к Влад. Ив. и, если нужно, и к Морозову, чтоб уладить это дело, и извинюсь перед Саввой. Вспылила я оттого, что вообще у Саввы невозможный тон с Влад. Ив. и с Марией Петр. Большинство высказалось, что всем делается не по себе, когда Морозов разговаривает с Вл. Ив.
Сидели мы долго и обсуждали, что теперь делать. К. С. очень умно и спокойно сказал многое о заслугах Влад. Ив. Решили всем составом ехать к Немировичу, а затем к Морозову и просить его объясниться с Вл. Ив.
Симов, Артем, Александров, Москвин, Лужский ничего не высказывали, молчали, как и всегда. Мария Фед. стояла за Морозова. Я высказала, что с весны весь тон Морозова по отношению к Вл. Ив. таков, будто он находит его лишним для дела. Многие подтвердили. Самарова раздрябла и не знала, куда выгоднее склониться.
Мария Петр. говорила о невозможном тоне Морозова на заседании. Успокоил всех К. С. Когда решили ехать к Вл. Ив., Андреева не знала, что ей делать, и разревелась. Вышло глупо. Влад. Ив. был тронут, что все приехали к нему. Тут уж немного улеглись нервы, и начали посмеиваться. Стаховича отправили к Морозову предупредить, что мы все едем. Приехали. Я, как вошла, извинилась перед Саввой как перед председателем за свою вспышку. К. С. начал просто и ясно говорить с Саввой, просил сбросить всю деловую оболочку, весь тон заседаний и говорить просто. Мария Фед. собралась с духом и очень ясно все формулировала, и Савва согласился объясниться с Влад. Ив. Потом я отвела Савву в другую комнату и откровенно высказала ему, что наше дело может только существовать на полной вере, что все мы необходимы для дела, т. е. главн. образом — К. С. и Вл. Ив.; что с весны я замечала его отношение к Влад. Ив. Отношение было таково, будто Вл. Ив. не нужен для дела, что мы и без него обойдемся; сказала ему, что он как умный человек должен видеть, что Влад. Ив. делает очень много, отдает все и не получает ничего. Савва ответил, что за последние месяцы он видит, что Вл. Ив. для театра, и что у него с ним хорошие отношения. Поговорили и расстались дружно. Вл. Ив. вечером уехал в Петербург.
Знаешь, Антон, может, это все глупо, но очень хорошо, что так вышло и что осадили Морозова, пока он не усилил свой тон. Вообще многое выяснилось. Утомлены все были адски.
Кончаю уже в театре, во время «Столпов». Завтра напишу все, а то глупое письмо вышло. Сегодня, верно, мало придется спать, после спектакля поеду к маме — последний вечерок с Костей; завтра он уезжает. Сегодня болталась. Покончили с квартирой в д. Коровина. Не знаю, хорошо ли будет! Целую, обнимаю тебя крепко. Ужасно хочу твоей нежной ласки, твоих глаз. Целую.
Дорогой мой, Антон, здравствуй. Ходишь по саду, обрезываешь розы? Я люблю, когда твоя длинная фигура бродит по дорожкам. У тебя такой сосредоточенный вид, когда ты сидишь на скамье и журавли около тебя.
У нас солнышко начинает пригревать. У меня скоро покажутся веснушки. Стоят славные солнечные дни при −2®. Бодро и крепко в воздухе. Весенний воздух уже действует.
Антончик, ты не имеешь понятия, когда мы наконец увидимся? В Петербург почти решили ехать. Это ужасно. Везут «На дне» и «Дядю Ваню», значит, я буду дуть подряд 17 вечеров и 3 утренника. Мы с тобой зато заработаем хоть сколько-нибудь. Тебе придется около двух тысяч. На эти деньги поедем попутешествовать. Согласен?
Я сегодня провожала Костю с Левой. Они поехали на экспрессе прямо до Тифлиса. Чудесный поезд. Мне так захотелось удрать! Даль солнечная, ясная. Приятный ребенок — Левка. С ним так легко ехать. Он всегда сам занимается. Когда едет на извозчике, всегда молчит и думает. Не юлит, не кричит. Нежный мальчонок и вместе с тем живой, резвый, но не дикий, не шалун. Ведь хорошо такого иметь, как ты думаешь? Игрушек повез он с собой массу. Его все задарили в Москве.
Я ему на прощанье привезла еще заводной поезд, и он, устроясь в купе, занялся им, был в восторге. Мне жаль было расставаться с ним. Маме, бедной, так грустно будет теперь, так мертво в доме без Левы.
Прости, дусик, что вчера я так бессвязно кончила письмо. Но хотелось его отправить с Горьким, кот. был в театре на «Столпах». Я дописывала его в конторе, чуть не стоя. Теперь ты уже прочитал в газетах про «Столпы»? Доволен, или тебе все равно?
Об инциденте — пока молчание. Морозов, верно, разговаривал с Влад. Ив. в Петербурге1. Я думаю, что не будет никаких последствий. А Морозов будет знать, что можно и что нельзя. Ты, верно, посмеялся здорово? Только молчи о всем этом.
У меня опять кишки зашалили. Сяду на диету.
Сегодня выбирали обои для новой квартиры. 8-го, верно, будем переезжать. Ксению я отпускаю на 6-й неделе.
Мне скучно. Что мы оба почувствуем, когда встретимся? Зачем этот Петербург подвернулся? Некстати.
Будь здоров, дорогой мой. Как тебе не стыдно, что ты при писании пьесы можешь думать, что вдруг она не будет давать полный сбор. Даже в шутку нельзя допускать этой мысли. Слышишь, золотой мой? Целую горячо твою милую мягкую голову, глаза мои лучистые, губы и прижимаю тебя к груди своей.
Милый мой дусик, у нас в Ялте торжество: открылся магазин Кюба, настоящего петербургского Кюба. Завтра пойду погляжу, что у него есть, и напишу; быть может, уже не понадобится привозить из Москвы всякую закуску.
Ты делаешь мне выговор за то, что у меня еще не готова пьеса, и грозишь взять меня в руки. В руки бери меня, это хорошая угроза, она мне улыбается, я только одного и хочу — попасть к тебе в руки, что же касается пьесы, то ты, вероятно, забыла, что я еще во времена Ноя говорил всем и каждому, что я примусь за пьесу в конце февраля и в начале марта. Моя лень тут ни при чем. Ведь я себе не враг, и если бы был в силах, то написал бы не одну, а двадцать пять пьес. И очень рад, что пьесы нет, так как вам не репетировать теперь нужно, а отдыхать. Работать так неумеренно — это свинство по меньшей мере!
У нас прохладно, но все же недурно. Насчет будущей зимы я еще пока ничего не решаю, но особенно радужных надежд на оную не возлагаю. Пока только могу сказать, что до декабря в Москве буду жить (особенно, если шубу сошьешь), а потом, вероятнее всего, придется удрать за границу, на Ривьеру или в Нерви, что ли, этак до 15 февраля, потом назад в Ялту. Будем пребывать в разлуке, но что же делать!! Ничего не выдумаешь, как ни верти головой. Вот если бы ты забеременела, тогда бы в феврале я взял тебя с собой в Ялту. Хочешь, дуся? Какого ты мнения? Даже согласился бы зимовать, хоть в Архангельске, все равно тогда, только бы из тебя вышла родительница.
Поедете в Петербург? Да или нет?
Итак, завтра пойду к Кюба, понюхаю европейской цивилизации. Перебираетесь на новую квартиру! На каком этаже? Если высоко очень, то я буду всходить полчаса, это ничего, все равно делать мне в Москве нечего.
Ванна ванной, а все-таки я прежде всего в баню. Вот жаль квартиры Гонецкой, там баня близко.
Ну, бабуля моя, обнимаю тебя и, обнявши, начинаю прыгать по комнате, потом целую в шейку, в спинку и щелкаю по носу, дусик мой.
Как живешь, дусик мой милый? Когда кончится эта безобразная разлука?!
Знаешь, я познакомилась с бывшей Сашей Киселевой?1 И оказывается, что я ее мужа тоже знала студентом2. Она хорошенькая. Была у меня в уборной во время «Дяди Вани».
Сейчас Каширин рассказывал Конст. Сергеевичу, что в Екатеринодаре в «Трех сестрах» помощник режиссера во время пожара выдумал надеть пожарную каску и прыгал под окном, как будто верховой пожарный, а режиссер и все недоумевали, почему в публике хохот.
Как тебе это нравится?
Вчера я познакомилась с Красовым. Он говорит, что знал тебя в Петербурге. Помнишь его? В Питер, значит, едут. Ты получишь, пожалуй, больше 3 000.; сбор там будет 4 600 р. Ужасно? Я сейчас говорила Влад. Ивановичу, что немножко некрасива наша поездка — просто денежная афера3. Пьес не везем. Правда, нехорошо? Вл. Ив. давно возмущается.
Знаешь, ты на свой пай получишь около 1000 р. Сегодня говорил секретарь Морозова. А я ничего не получу, покроется только часть моего долга.
Видел ли ты Горького? Говорят, у Сулера брюшной тиф. Жаль беднягу. Напишу ему.
Мне страшно надоело играть «На дне». Очень хочется играть Елену Андреевну в новом тоне. Может, надумаю что-нибудь.
Так Ярцев рассказывал тебе о «Столпах», обо мне, о Москве?
Сегодня я была у Ольги Мих. — ее рождение. Хотяинцева обедала у нас.
Все скучно, я теряю аппетит ко всему. Верно утомилась. Сплю как сурок. Это хорошо.
Ты еще не хочешь бросить такую жену, как я? Мне так совестно перед тобой — ты представить не можешь! Не называй меня никогда женой — слышишь? Выдумай другое слово, умоляю тебя.
Как твое здоровье, как кишочки? Что ты кушаешь и с аппетитом ли? Креозот принимаешь? Рыбий жир пьешь?
Я живу по привычке.
Обнимаю тебя и кусаю за ушко и целую нежно.
Что ты думаешь обо мне?
Кланяйся мамаше. Как ее здоровье?
Ты недоволен моими письмами? Верю искренно.
Получил ли фотографии нашего театра? Послал Алексеев. Я тебе тоже заказала, а он перехватил, жулик.
Целую тебя, дорогой мой, и крещу трижды.
Дусик мой, актрисуля, так как я уже не литератор, а гастроном, то сегодня отправился в магазин Кюба, уже открытый. Там оказалась чудесная икра, громадные оливки, колбаса, которую делает сам Кюба и которую нужно жарить дома (очень вкусная!), балык, ветчина, бисквиты, грибы… Одним словом, из Москвы не нужно уже ничего привозить, кроме круп и пшена. Мне кажется, что и окорока к празднику следует теперь покупать у Кюба. Пишу тебе обо всем этом, потому что сегодня был Альтшуллер и уверял меня, что до середины апреля мне нельзя ехать в Москву ни в каком случае. Дуся моя, жена моя, актрисуля, голубчик родной, не найдешь ли ты возможным приехать в Ялту на Страстной, а если поедете в Петербург, — то на Фоминой? Мы бы с тобой чудесно пожили, я бы поил тебя и кормил чудесно, дал бы тебе почитать «Вишневый сад», а потом вместе и покатили бы в Москву. Альтшуллер клянется, что плеврит у меня еще не всосался и что ехать ни в каком случае нельзя. Приезжай, роднуля! Театр даст тебе отпуск, я упрошу, если твоих просьб будет недостаточно. Напиши, что приедешь, а главное подумай. Подумай, как для тебя лучше и удобнее. Но я так соскучился, так жажду видеть тебя, так хочу съесть тебя всю живьем, что у меня нет терпения, я зову, и зову. Ты не сердись, дуся, а сначала подумай, обсуди. И если решишь ехать, то пойди теперь же закажи билет (на Неглинном), а то к празднику не найдешь. И напиши мне, как ты решишь.
В «Вишневом саду» ты будешь Варвара Егоровна или Варя, приемыш, 22 лет. Только не сердись, пожалуйста. Ты не пиши, а телеграфируй одно слово: «приеду» или «нельзя».
Ты вот пишешь, что не знаешь, как мы встретимся, а я так чувствую, точно мы вчера расстались, я и встречу тебя так, как будто ты не переставала быть моей ни на один день.
Сегодня от тебя нет письма.
6 марта.
Пишу на другой день. Из твоего сегодня полученного письма видно, что вопрос с Петербургом еще не разрешен отрицательно, что быть может еще поедете. Если так, то приезжай в Ялту после Петербурга; вообще обсуди все как нужно, и если не найдешь нужным или возможным приехать, то так тому и быть, я покорюсь и сам приеду без всяких разговоров. Решай ты, ибо ты человек занятой, рабочий, а я болтаюсь на этом свете как фитюлька.
Сегодня сильный ветер, неприятно. Если пьеса у меня выйдет не такая, как я ее задумал, то стукни меня по лбу кулаком. У Станиславского роль комическая1, у тебя тоже.
Ну, пупсик, будь здорова. Я тебя люблю, а ты там как хочешь. Твоя фотография выставлена в магазине Волковой2, на окне.
Обнимаю тебя и целую.
Мятных леденцов не покупай больше. Мармелад есть у Кюба.
Антосик мой, bonjour. Скажи мне, где ты наконец и когда думаешь увидеться с женой? А если погода будет теплая, солнечная, разве тебе нельзя будет хоть в конце Святой быть в Петербурге? Это неисполнимо? Напиши мне. Напиши все, что думаешь, чтоб мне знать, чего ждать, на что надеяться.
Пьесу ты должен писать, несмотря на приезд именитых гостей. Ты должен писать, должен знать, что это нужно, что этого ждут, что это хорошо. Подбодрись, дусик милый, ведь ты же живой человек, а не сухарь, и я не люблю, когда ты себя сушишь. Ведь ты мягкий, изящный, тонкий, поэт настоящий, и ты должен давать это людям. Должен чувствовать, что это доставляет радость людям. Напрасно ты думаешь, что я что-либо говорю из деликатности. Я в этом смысле совсем не такая деликатная.
У нас ясно, солнечно, но утром было −9®. Сейчас была в новой квартире. Посылаю тебе план1. Иметь понятие можешь о квартире.
Сейчас пришло твое письмо. Успокойся. Ведь жены и детей Горького не будет в Ялте2. А с ним тебе будет приятно повидаться. Скоро приедет Бунин с женой Голоушева в Ялту.
Сегодня читают два акта найденовской пьесы3. Я ее совсем не знаю. Примутся за нее. Я, вероятно, буду свободна. Сегодня последний спектакль, а затем передышка, слава Богу. Будем устраиваться на новой квартире. В конце четвертой, может, поеду с Марией Петр, к Черниговской — спать, есть и гулять, — словом, в себя приходить. Она очень зовет. К. С. все время говорит, чтоб ты приезжал и, если пожелаешь, пожил бы у Черниговской со мной. Там хорошая гостиница, отличный стол. Съездим, дусик? Вдвоем?
В Швейцарию поедем и будем блаженствовать и жить одной любовью. Так? А пока будем еще терпеть.
Будь здоров, дорогой мой. Не унывай. Пиши пьесу, умоляю тебя. Я тебя всего ужасно понимаю и чувствую.
Целую тебя. Спальня у нас очаровательная будет в новой квартире — светлая, розовая. И весна к тому же. Неужели ты Пасху будешь в Ялте?
Обнимаю тебя крепко и горячо. Приехал бы сюда кончать пьесу, а? Квартира хорошая, воздуху много будет, солнце.
Подумай и отвечай скорее. Мы с тобой на Сухаревке купим стол хороший, старинный, еще кое-что, и будет кабинет.
Мы переехали, дусик дорогой, и довольны до бесконечности. Удивительная квартира — ты увидишь и будешь доволен. Много света и воздуха. Уютно, славно. Почти все уже устроено, кроме столовой. Посуда стоит так, т. к. шкаф Маша взяла себе и теперь надо покупать буфет. Попробую заказать столяру из простого дерева, авось дешевле выйдет. Если ты не захочешь покупать себе письм. стол и диван, то можем взять у д. Карла, кот. уезжает до ноября месяца в деревню. Это как ты захочешь.
Мы обе очень устали с перевозкой. Вчера закусывали в вегетарианской столовой — смешно!1 Мы с тобой сходим туда. Обедали у Фейгиных. Перевезли все благополучно. В твоем кабинете уже висит твоя группа2, полочка с куклами из мха и ковер. Ждут своего хозяина. Спальня — очарование. Тебе жить захочется.
Вчера во время перевозки я еще успела съездить на заседание — отстаивать Тургенева. Отстояли3.
Найденовская пьеса провалилась на чтении. Актеры возмутились при мысли, что ее можно ставить у нас. Очень слабая пьеса4. Напишу подробнее. Тургеневу все рады, примутся с наслаждением. Ты доволен? Будем ходить в Румянц. музей собирать материалы.
А ты привози «Вишневый сад», при тебе за него примемся и тебя оживим всего.
Пока до завтра, иду спать, ноги вытягивать. Вчера выпал снег, сегодня все тает, тепло, чудесно. Целую тебя крепко, тысячу раз. Будь здоров.
Когда приедешь?
Мне, дуся моя, и грустно, и немножко досадно, что ты и Маша держите меня в неизвестности: переехали вы на новую квартиру или нет еще! И где этот дом Коровина, о котором ты писала? В Пименовском пер. или где-нибудь в другом месте? Посылаю это письмо в театр и перестану тебе писать впредь до получения нового адреса или извещения, что вы еще не перебрались.
Получил я сегодня фотографии — снимки с фойеи проч. Большое спасибо! Передай Тихомировой, которая сидит в конторе, что книги («На дне» Горького) посылаются заказною бандеролью, а не посылкой, и что в посылки нельзя вкладывать писем. В каждой из трех полученных мною посылок было по письму.
Ты говоришь, что я уже забыл тебя, какая ты есть. Да, дуся, я уже не помню, блондинка ты или брюнетка, помню только, что когда-то у меня была жена. В Петербурге или Мария Петровна захворает, или Станиславский утомится, а посему на 3 тысячи, о которых ты пишешь, надежд я не возлагаю.
Одно письмо я послал в Пименовский пер., и теперь боюсь, что оно не дошло1.
Красова я не знаю, никогда не видел2.
Ну, Господь с тобой, будь здорова и весела. Целую тебя и обнимаю.
Ужасно меня взволновало твое письмо, дусик мой милый, бывший литератор, теперь же гастроном! Мне было и хорошо и мучительно.
Хорошо — оттого что я почувствовала, что ты меня любишь, а мучительно — от желания поскорее увидеть тебя и от мысли, что я ничего не могу сделать, чтоб поскорее держать в своих объятиях моего гастронома. Теперь ты уже знаешь, что Святую и Фоминую мы в Петербурге, а в половине апреля ты прямо приедешь в Москву на другой день моего приезда, чтоб я могла тебя встретить. А до тех пор, значит, терпим. Ты пишешь, а я играю.
Я, дусик, растрепанная. Прости и не сердись. Ты мне через два слова все пишешь: не сердись. Разве я уж такая сердитая? Я бываю противная, когда меня что-нибудь мучает.
У нас очаровательно в квартире. Все восхищаются. Мама мне прислала целое окно цветов: лакфиоли, примулы, резеда и гиацинты — и у меня весна на этом окне, одна рама стоит открытая, чтоб воздуху было больше цветам.
Вечером была Дроздова и m-me Коновицер. Я все убиралась. Потом села, попела, чтоб тоску разогнать. Резонанс хороший.
Получила роль Дарьи Ивановны в «Провинциалке»1. Ты пишешь, что я играю глупенькую, Варю. Мне нравится это. Я рассказала это Марии Петровне, а она смеется, уверяет, что это роль для нее, что драмат. она играть не может. Мы решили, что поцарапаемся. Она отказывается играть «Где тонко, там и рвется», чтоб беречь силы для твоей пьесы. А эту вещичку можно, по-моему, ставить только с ней; Андреева может играть, но будет только красива и изящна, но не будет изящества игры, аромата, обаяния, чего-то недоговоренного. Андреева не умеет «купаться» в роли. В «Нахлебнике» (Артем) играют мужа и жену — Леонидов и Андреева, помещиков — Лужский и Баранов, дворецкого — Вишневский, помещика Иванова — Тихомиров. В «Провинциалке»: графа — Конст. Серг., мужа — Москвин2. Тебе нравится этот спектакль?
Дусик, напиши мне насчет стола и дивана; если согласен, то я еще на Страстной велю их привезть от мамы. Д. Карл будет счастлив.
Пьеса Найденова нехороша. Первые два акта на Волге, на кожев. заводе. Среди богатых заводчиков, атмосфера душная. Непонятный Максим тяготится ею и уходит. Все очень мило, приятно, жизненно, но не сочно и фундамента нет. 3-ий акт — бывший первый, в меблир. комнатах, и 4-ый там же. Точно другая пьеса начинается. Ни одного действ. лица из двух актов, кроме Максима. Появление неизвестной. Скучно и непонятно. Или еще раз надо почитать. Если ставить ее — значит, погубить Найденова. Если бы я ее раньше прочла, я бы ему откровенно сказала, чтоб он не давал этой пьесы театру. Интересно, что ты скажешь?!
В четверг я, вероятно, поеду к Алексеевым в Черниговскую «обитель», отдыхать. Я замоталась.
Дусик, как мне скучно спать одной! Не с кем поболтать и о серьезном и о глупостях. Это ужасно. А как хорошо в спальной у меня! Чисто, светло. Моя комната большая, в три окна, и рояль у меня теперь стоит. Ты можешь гулять сколько угодно. И твой кабинет рядом. Наши три комнаты подряд, совсем отдельно.
Ну, дуся, прости меня, нелепую бестолковую женщину. А ты меня будешь крепко целовать? Ласкать будешь? Наголодались мы с тобой.
Обнимаю тебя, целую затылочек, глаза, губы и хочу, чтоб ты меня под мышку взял, хочу заснуть у тебя на груди.
Получила письмо от Ладыженского, кланяется тебе.
Сегодня я часа три сидела у Чемоданова, ждала очереди, первый раз пришлось ждать так долго. Он очень извинялся. А я ничего, сидела, обдумывала «Провинциалку». Потом отправилась в Румянцевский музей, где были уже все наши, рылись в журналах 40, 50, 60-х годов. Срисовывали мебель, костюмы, гримы. Потом пошли чай пить в «Прагу» и съели по расстегайчику. Меня звали г-н Книппер, т. к. я была одна женщина. Говорили о «Нахлебнике». В шестом часу разошлись. Дома я застала д. Сашу и Авг. Шольца — переводчика. Он говорил о Берлине, о желании переводить твои произведения.
В Kleines Theater ставят «Дядю Ваню», режиссер в восторге от этой пьесы. Шольц сам напишет тебе, и будь умник, дусик, пусть он переводит и высылает деньги, всё несколько сотен набежит. А то все переводят и деньги прикарманивают. Он ужасно жалел, что новый твой рассказ выйдет в апрельской книжке1, он бы заранее хотел перевести его и напечатать. Умоляет, чтоб ты новую пьесу прислал бы ему за 6 недель до того, что ее напечатают. Это можно сделать? Скажи мне. Будь добр, ответь ему и обещай. Сделаешь? Он потешный, этот немец, сидит все время в перчатках; ругает Москву, т. е. грязь, слякоть, климат; он захворал.
Д. Саша был мил, сидел довольно долго, искал все чего-ниб. для чтения в своем собрании.
Приходил Влад. Ив.; болтали, потом играли в 4 руки симфонии Бетховена. Маша была у Ивана.
Меня завалили просьбами о билетах в Петербурге. Я запись длиннейшую дала Богомолову. Мне скучно думать о Петербурге. Играть чуть не каждый вечер надоевшее «Дно», а днем трепаться по людям.
У нас сегодня весна, тепло, солнечно, солнышко греет.
Я ничего не знаю, что творится на белом свете. Дусик, не будет ли кто ехать в Москву? Если да, то пришли мне мамин портрет в рамке, а то у меня нет, а в Ялте он никому не нужен, и меня там не бывает. Сделай это.
Посиживаешь ли в саду, и как двигается «Вишневый сад»? Скоро ли распустится вишня? Скоро ли зацветет вишневый сад?
Обнимаю и целую нежно моего дусика дорогого. Ужасно хочу тебя видеть. Мы с тобой славно поедем за границу. Ты думаешь о поездке? Спи спокойно, не кисни, не хандри.
Родной мой, я сейчас уезжаю к Троице, в Черниговский скит; там Алексеевы. Приведу себя немного в порядок. Я в ужасном состоянии.
Я ужасная свинья перед тобой. Какая я тебе жена? Раз приходится жить врозь. Я не смею называться твоей женой. Мне стыдно глядеть в глаза твоей матери. Так и можешь сказать ей. И не пишу я ей по той же причине.
Раз я вышла замуж, надо забыть личную жизнь и быть только твоей женой. Я вообще ничего не знаю и не знаю, что делать. Мне хочется все бросить и уйти, чтоб меня никто не знал.
Ты не думай, что это у меня настроение. Это всегда сосет и точит меня. Ну, а теперь проскочило.
Я очень легкомысленно поступила по отношению к тебе, к такому человеку, как ты. Раз я на сцене, я должна была оставаться одинокой и не мучить никого.
Прости меня, дорогой мой. Мне очень скверно. Сяду в вагон и буду реветь. Рада, что буду одна.
Поблагодари Альтшуллера за письмо. Я ему напишу.
Будь здоров, не проклинай меня.
Дуся моя родная, так нельзя! Послал я одно письмо в д. Коровина, Пименовский пер., а вчера был студент Корш1 и говорил, что д. Коровина на Петровке. Сегодня получаю от тебя письмо, чудесное описание новой квартиры, моей комнаты с полочкой, а адреса нет. Ну что прикажешь мне делать?
Погода в Ялте великолепная, весенняя, все цветет, я почти каждый день бываю в городе. И, вероятно, я очень изменился за зиму, потому что все встречные поглядывают сочувственно и говорят разные слова. И одышка у меня. И жена у меня злая, прячет свой адрес. Вчера Альтшуллер был у меня и все поддразнивал меня, и я заподозрил, что ты его подкупила, чтобы он подольше удерживал меня в Ялте.
Умоляю, голубчик, пришли адрес! Адресоваться на театр терпеть не могу.
А что тургеневское пойдет у вас? Вот вам бы еще «Ревизора» и «Женитьбу», да переглядеть бы Писемского, авось, и у него нашлось бы что-нибудь вроде «Горькой судьбины»2.
Мать говеет, завтра приобщается.
Сейчас приходила m-me Голоушева, принесла от Маши письмо. И опять нет адреса!!
Ну, дусик мой, да хранит тебя Бог, целую тебя и обнимаю тысячу раз.
Дорогой мой, нежный мой, сижу в монастырской гостинице, сплю, гуляю и много думаю о тебе. Я тебе вчера отчаянное письмо накатала. Ты сердишься на меня? Я, право, как-то растерялась. Не сердись на меня и пойми.
Здесь чудесно, тихо. Я чувствую, как я устала за зиму. Целыми часами могу сидеть без движения и думать. Все спать хочется.
Вчера, только что я приехала, как Конст. Серг. должен был ехать в Москву. Умерла жена бывшего городского головы, которого убили, и К. С. назначен душеприказчиком1. Жаль его. Он только что расположился отдыхать и писать mise en scХne для «Нахлебника». Я живу с Марией Петровной в архиерейских комнатах — очень чистых и удобных. Кормят отлично. Вчера гуляла дважды, каталась и спала от 1 ч. до 11 час. утра. Здорово? Как убитая спала. Сегодня я гуляла от 1 до 3-х почти, потом пообедали, поехали в Вифанию, там опять гуляли, осматривали номера, и я решила, что я с тобой непременно туда приедем на несколько дней. Весной должно быть удивительно хорошо. Ты бывал? Там огромное красивое озеро, гостиница на берегу, вид изумительный из окон.
У меня сегодня целый день адски болит голова, уже дважды принимала фенацетин. Я нездорова эти дни и волновалась много. Вероятно, от этого и голова болит. Сегодня я много беседовала с отцом Юлием, настоятелем, т. е. нет, я не знаю, кто он: одним словом, состоит при гостинице и уже 23 года монахом. Он много, говорит, слышал обо мне от приезжих, как я играла царицу Ирину, и очень рад, что увидел меня. Затащил меня к себе и все расспрашивал. Знает тебя как писателя. Говорит, что я живу ненормально, что с мужем надо обедать, чай пить, а не врозь жить. Много, много говорил. Я обещала ему приехать с тобой, и ты чудесно побеседуешь с ним. Ты ведь любишь монахов. Я ему сказала, что ты собираешься в монахи. Я, может, завтра пойду к отцу Варнаве спрашивать о себе, что я должна делать. Отец Юлий советует. Ты смеешься?
Мария Петровна кланяется тебе бесконечным поклоном. Можно написать юмористический рассказ, как актрисы отдыхают.
После поездки в Вифанию я пила чай (отец Юлий был у нас), потом легла от головной боли и спала и встала только теперь, в 11 ч. вечера. Сейчас закусим и опять на боковую. Завтра едем в Москву. Мне не хочется. Здесь очень хорошо. Ты бы здесь должен написать рассказец. Приедешь со мной? Мне так хочется пожить с тобой без людей. Целую, обнимаю горячо и люблю моего необыкновенного.
Телеграмма
Пять дней без писем. Умоляю телеграфировать. Тоскую адски по тебе. Вернулась от Черниговской. Отдыхала с Лилиной. Целую, жду.
Милый мой, ты выражаешь неудовольствие по поводу того, что официально не оповестили тебе новый адрес. Но, дусик, я в скольких письмах писала, что переезжаем на Петровку, д. Коровина, только номера, не писала, потому что сама не знала — 35. Как же так? Я ничего не понимаю. Ты просто, верно, невнимательно прочитываешь письма.
У нас теплынь, в летнем можно ходить.
Вчера вечером вернулись с Марией Петровной от Черниговской. Мне не хотелось в Москву. Хочется сидеть одной и никого не видеть. Вчера там так чудесно было — тепло, нежно, птицы чирикают, монахи бродят, часы бьют, вода журчит, ели шумят. Я долго сидела на скамеечке у врат, без движения, и долго еще могла бы так сидеть. Разговаривала с монахами.
После обеда совершили большую прогулку с М. П. по лесу, по насту. Ходили и молчали. А вообще очень много говорили о тебе.
Когда я не играю, у меня поднимаются такие душевные муки, что не знаю, как совладать с собой. Точно в сезоне я живу одним кусочком души, а в свободное время другой кусочек вылезает с большой силой, и я ужасаюсь, когда смотрю назад — чем я жила, и как я могла так жить? Ты меня понимаешь или нет?
Сегодня был у нас Лазаревский, был Миролюбов, придет завтра обедать, и потом я его поведу на «Дно». Лазаревский много болтал, опять говорил, как он влюблен в тебя. Хочет издавать свою книжку. Смешной он.
Милый мой, я так была вчера полна тобой, так близко чувствовала тебя, твою душу, твое настроение, т. е. как будто бы ты был со мной, а не в Ялте. Милый, родной мой, когда же я наконец буду смотреть на тебя, говорить тебе, улыбаться тебе, целовать и ласкать тебя. Когда ты будешь весь мой?! Ты кроме меня ничего не должен будешь видеть -понимаешь? Я одна у тебя, и ты один у меня — больше ничего.
Пришли почитать «Невесту». Сгораю от нетерпения. Умоляю.
А как «Вишневый сад»? Зацветает? Чтобы в 1-м акте было такое настроение, как у меня в Мелихове, когда все цвело и когда было так удивительно хорошо на душе. Антон, я хочу тебя.
Целую, душу тебя в объятиях. Мы съездим непременно к монахам? Я тебе все покажу. Поедем? Улыбнись мне, дусик.
Радость моя, адреса я не получил и уже отчаялся получить когда-нибудь, а потому пишу тебе опять на театр. Дяде Карлу большое спасибо за стол и диван, но так как на лето мы уедем, а осенью будем заводить себе обстановку, то едва ли понадобятся теперь и стол, и диван. А перетаскивать сию мебель, очень громоздкую, с места на место очень неинтересно.
Теперь, радость, собака моя добрая, просьба, за которую, конечно, ты не поблагодаришь меня. Дело в том, что начальница гимназии В. К. Харкеевич уезжает в Петербург и конечно будет присутствовать на спектаклях Худож. театра. Она умоляет меня, чтобы я упросил тебя — записать одну ложу бельэтажа на «На дне» и одну ложу на «Дядю Ваню», всего две ложи. Дуся моя, запиши, если не поздно. Пожалуйста!
Почему-то я не уверен, что это письмо дойдет до тебя. И вообще грустно, что моя переписка с тобой так глупо расстроилась и черт знает из-за чего, из-за адреса, из-за улицы, так как про дом Коровина ты уже писала. На какой улице этот дом окаянный? На Петровке?
Ты, положим, очень занята, но Маше ничего бы не стоило прислать мне адрес. Ну да все равно.
У нас тепло, туманы. Я сижу в саду и то думаю, то злюсь. Получил и от Телешова письмо насчет Шольца.
Благословляю тебя и целую.
Телеграмма
Петровка Дом Коровина 35. Оля
Ты все недоволен мной и наказываешь меня молчанием. Дусик, снимись у Дзюбы и пришли мне свою фотографию. Тебе это не очень трудно? Я хоть с новой фотографией поеду в Петербург. Я, верно, уже на Страстной удеру. Мама уедет из Москвы отдыхать, Маша1 пусть говеет на свободе, она просилась, а я уж буду жить студентом. Где остановлюсь — не знаю. К Мухину не хочется. Очень уж тяжело вспоминать пережитую там болезнь. Хочется поближе к театру. Говорят, Европейская гост. близко, но будто дорого там. Ничего еще не знаю. Как мне не хочется ехать!
Все теперь съезжаются в Ялту, и тебе будет веселее. Я ненавижу всех людей, едущих в Ялту, т. е. не в Ялту, а к тебе. Завтра едет Миров, в субботу Маша. Бунин собирается. Екатерина Павл. поехала. Играю я из последнего.
Сегодня был в театре вел. князь Николай Михаил., уехал после 3-го акта на Кавказ. Был в мужском фойе, но там его очень холодно встретили, никто даже, говорят, внимания не обратил. Миров смотрел, Лазаревский. Расскажут тебе свои впечатления.
У нас очень тепло, ходят почти в летнем. Солнце греет славно. Кошки по вечерам задают концерты на крышах. Все как следует.
У Андреевой ангина, и сегодня Наташу играла Литовцева2. Ничего себе, крепко. Я сегодня ходила покупала себе шляпу, платье для Петербурга. Миров обедал у нас, и мы справлялись с обедом сами с Ксенией, т. к. Маша отравилась сладким пирожком от Савостьянова. Призывали доктора, он говорит, что отравление, прописал ей лекарство. Сейчас ей лучше. Был Петр Кожевников, кот. очень просил тебя принять его в Ялте, где он будет на Святой. У него есть какое-то дело. Примешь? Шольцу ответишь? Адрес его: Berlin, Siboldstrasse, 6.
Был кн. Шаховской, всё имения покупает. Да, он предлагает поставить тебе свой письменный стол, кресло и диван. Ты согласен? Будь милый, ответь. Мебель может стоять до осени. А осенью я могу дать свой кабинет, а себе буду понемногу приобретать, а то у меня мужская обстановка. Правда? Буду заказывать столяру по рисункам, будет недорого.
Целую тебя, дорогой мой, и жду письма отчаянно. Покойной ночи, пойду спать, а то уже поздно. Знаешь, я последнюю ночь видела тебя во сне, и ты меня так горячо и сильно обнимал и целовал крепко. Как хорошо! Когда это будет наяву! Поцелуй мамаше ручку за меня. Кланяйся всем.
Телеграмма
Все благополучно.
Дуська моя, замечательная, наконец ты прислала свой адрес и все опять вошло в свою колею. Спасибо, голубчик. Слезное письмо твое, в котором ты себя ругаешь перед отъездом к Черниговской1, получил я утром, прочел — нет адреса! Готов уже был подать прошение о разводе, как в полдень получил телеграмму.
Стало быть, на Фоминой я приеду в Москву, приеду до твоего возвращения из Петербурга, встречу тебя, встречу не на вокзале, а дома, побывавши в бане, пописавши пьесу. А пьеса, кстати сказать, мне не совсем удается. Одно главное действующее лицо еще недостаточно продумано и мешает; но к Пасхе, думаю, это лицо будет уже ясно и я буду свободен от затруднений.
Если Маша еще не уехала, то скажи ей, чтобы она привезла немного колбасы вареной. Слышишь? Все остальное добудем у Кюба. Фотографию, о которой ты писала2, пришлю тебе, вероятно, в Петербург с В. К. Харкеевич. Если есть ложи не дороже 30, ну 40 рублей, тогда закажи для В. К. ложи («На дне» и «Дядя Ваня»), если же нет таких дешевых и вообще нет лож, то, дуся моя, не сердись на своего глупого мужа, запиши ей 2 кресла по 3 рубля на эти две пьесы. Я тебя обожаю, роднуля, люблю.
Завтра опять буду писать. Не говори глупостей, ты нисколько не виновата, что не живешь со мной зимой. Напротив, мы с тобой очень порядочные супруги, если не мешаем друг другу заниматься делом. Ведь ты любишь театр? Если бы не любила, тогда бы другое дело. Ну, Христос с тобой. Скоро, скоро увидимся, я тебя обниму и поцелую 45 раз. Будь здорова, деточка.
Что же, трагедия с адресом кончилась наконец, милый мой? Ты успокоился? Повторяю, что я писала тебе несколько раз, что д. Коровина на Петровке1.
Опять ты спрашиваешь, что тургеневское пойдет у нас. Я тебе писала что, и кто играет главные роли. Ты просто, дусик, забываешь. Пойдет «Нахлебник», «Где тонко, там и рвется» и «Провинциалка».
Читал, как Кугель нас отделал? Мы друг друга лицемерами зовем теперь, или сигнализацией2.
Как чувствует себя Горький? Видишь ли ты его, и отчего не пишешь?
Вчера был у нас Конст. Серг. Он в духе, интересный, славный, бодрый. Была Надежда Ивановна, был Иван Павл., кн. Шаховской, Лазаревский. Надежда Ив. жила у Саши, пока его жене делали операцию у Штрауха в лечебнице.
Антонка, я так мечтаю о том времени, когда мы будем вместе, что мне все кажется теперь маловажным, и не знаю, о чем писать.
Собираю тряпки для Петербурга, деньги у меня летят, черти, а ничего особенного не делаю. А мне все равно, по правде сказать.
Сегодня шел дождь утром.
На ночь я всегда читаю один твой рассказик. Так уж привыкла.
Ну, милый мой, писать не о чем. Все благополучно.
Когда ты приедешь, я тебя ровно трое суток буду держать в объятиях, не дам ни есть, ни пить. Согласен? Буду смотреть на своего красивого мужа. Я тебе давно не говорила, что ты красивый? Целую и обнимаю крепко, дорогого моего. Вспоминай обо мне.
Актрисуля моя, здравствуй! Ты извини меня, но наша продолжительная разлука имела свои последствия: я состою в переписке с m-lle Пушкаревой. Чем кончится, к чему приведет эта переписка, не знаю, а пока поздравь меня: она обещает прислать мне свою пьесу. Помнится, в восьмидесятых годах я уже читал эту пьесу. Как бы ни было, я написал ей, чтобы она мне пьесы своей не присылала, так как-де в пьесах я ничего не понимаю, а послала бы к В. И. Немир.-Данченко. Предупреди В. И., скажи ему об этой пьесе, пусть авторитетно скажет ей, чтобы она, П-ва, больше не писала или поставила пьесу свою где-нибудь в провинции, если пьеса хотя немножко не безнадежна.
Я здоров, в последние дни что-то стал покашливать, но, должно быть, это неважно, случайно. Чувствую себя бодро, сижу в саду или немножко работаю в кабинете. Думаю о тебе, о нашей поездке в Швейцарию, в Италию. Будем за границей много есть и много пить пива. Я ведь всю зиму ничего не пил.
17-го марта был на именинах у Алексея Максимовича. К нему приехала жена. Она и он говорят о тебе с восхищением; говорят, что за последний год ты сильно шагнула вперед, играешь чудесно. Я слушал, радовался, что у меня такая жена, и на ус себе мотал.
Я послал одно письмо в Пименовский пер. Получила ли? Ах, дуся, какое это было огорчение с адресом.
Так не забудь же сказать Немировичу насчет Пушкаревой. В письме к ней я так расхвалил его, что, если бы он прочел, то пришел бы в восторг.
Свой петербургский адрес пришли мне заранее. Из Петербурга будешь присылать мне длинные телеграммы, в мой счет, на что ассигную 25 руб.
Знаешь, дусик, «Месяц в деревне» мне весьма не понравился. Пьеса устарела; если у вас она не понравится, то скажут, что виновата не пьеса, а вы.
За зиму я отвык от людей, от жизни, уже ничего не умею, решительно ничего, так что пригласи к себе кого-нибудь, а когда я приеду, то будем спать втроем. Дуся моя, согласна? Нет?
Обнимаю тебя, целую, перекувыркиваю, встряхиваю. Пиши мне каждый день, не терзай меня.
Дуся моя, твое последнее письмо просто возмутительно. Ты пишешь, что «в скольких письмах писала, что переезжаем на Петровку д. Коровина», между тем все твои письма целы у меня и только в одном ты вскользь сообщаешь, что перебираетесь в д. Коровина — и мне оставалось думать, что вы перебрались в Пименовский пер. Я так и знал, что я же окажусь виноватым! И все твои письма целы у меня, я покажу их тебе. Ну, да Бог с тобой. С этим адресом была в течение двух недель такая обида, что до сих пор успокоиться не могу.
У нас нет дождя. «Вишневый сад» будет, стараюсь сделать, чтобы было возможно меньше действующих лиц; этак интимнее.
Ну, больше писать не могу, прости.
Ты пишешь, что я невнимательно читаю твои письма. Из чего это видно? Я привезу все твои письма, и ты сама увидишь, что ни одно письмо не пропало и что ни в одном нет адреса.
Сегодня вечером была сильная гроза, дорогой мой! Духота была днем адская. Сейчас льет дождь сильнейший. Точно в мае. Даже жутко как-то.
В Петербурге у нас все распродано, т.ч. я ничего не могу сделать для Варвары Конст. Напишу Богомолову, может, что случайно перепадет.
Ты пишешь, что, сидя в саду, или думаешь, или злишься? Ты злишься? На кого, на что? А со мной ты не будешь злиться? Мы опять начнем жить сначала. Да, дусик?
Сегодня обедали у нас твоя любимица Мунт и Муратова. Мунт рассказывала о Херсоне1, о том, что ее любимая роль Нины Заречной, кот. она играет с упоением2. Муратова острила понемножку. Приходил Бунин. Я все брожу утомленная. Третьего дня, представь, перед 4-м актом «Столпов» — заснула и слышу сквозь сон третий звонок и не могу встать. Это я-то! Я зимой ни за что на кушетку не сяду во время игры, а тут вдруг — заснула. Сегодня в 4-м акте, во время речи Берника, еле стояла, стояла и дремала.
Кабы мне в Петербурге продержаться молодцом!
Завтра уезжает Маша, и я остаюсь одна. Я ревную, что она будет с тобой. Ты сердишься на меня? Посылаю тебе куличек, пасочку, и яички, и цыпленочка. Хотелось ничего не посылать, а, право, не знаю, что тебе может доставить удовольствие, кроме меня, большой куклы. Если бы я сама могла приехать! Ты так равнодушен ко всему. Т. е. я бы с радостью прислала тебе предметы художеств., интересную картину, напр., но на это нужны деньги; дребедень ты не любишь, я знаю.
Иночка больше не столуется у нас. Буду обедать одна с твоим другом Вишневским. Ты писал Влад. Ивановичу о дейст. лицах в «Вишневом саду»3. А мне ни полслова. Я вообще не могу быть в такой продолжительной разлуке с тобой. Я теряюсь. Я не такой сильный, разумный человек, как ты. Мне уже трудно писать тебе, я не чувствую, что тебя интересует, я не знаю, о чем ты думаешь, какой ты стал. Вообще это ужасно. Я не знаю, за что схватиться, на что опереться. Молодость проходит, а мне все еще жить хочется. А лучше было бы, если бы я смирилась и прекратила бы личную жизнь. Душа у меня сохнет, никто меня не держит в руках, не вразумляет меня, а мне этого надо. Мне так хочется пофилософствовать с тобой! Посидеть у тебя на коленях! Вдруг ты со мной будешь сухой!?
Ну, спи спокойно. Теперь тебе будет весело. Маша приехала, ты и не почувствуешь мое отсутствие. Будете веселиться на Святой. Целую тебя и обнимаю крепко. Такой разлуки я больше не в состоянии переносить. Лучше брось меня. Пиши мне больше о себе.
Дуся моя славная, вот что ты должна сделать перед отъездом в Питер: посмотри, какое у меня есть белье в Москве, и напиши мне подробно. Сколько рубах, сколько подоконников и проч. Из Петербурга будешь телеграфировать. Между прочим, ты протелеграфируешь, в какой день вернешься в Москву; если ты вернешься, скажем, во вторник, то я в Москве буду уже в понедельник. На вокзал не поеду тебя встречать, а буду поджидать дома, с распростертыми объятиями.
Милая дуся, ну для чего мог бы понадобиться мне до осени стол Шаховского. Ведь до осени мы будем путешествовать, и неужели у тебя нет страха к чужой мебели, с ее запертыми ящиками, с разговорами потом, что мебель-де испорчена у Чеховых, и проч. и проч. Не нужно, не нужно! Мы купим и письменный стол, и диван, все свое заведем. Понадобится корова или лошадь — купим и их.
Ты пишешь, что в Ялту едет много народу, что мне будет не скучно. Мне нужна жена, а не гости, дуся моя, и никого я не хочу видеть.
Начальнице вручил фотографию твоей мамы, а моей тещи. Получишь на Страстной. Родная моя, пиши мне побольше! Умоляю тебя на коленях! Прошу убедительно! Не ленись, не обращай внимания на головную боль, а садись и пиши, пиши, о чем хочешь, каждая твоя строчечка дорога мне.
Ну, целую тебя, немочка моя Книпша, обнимаю и еще раз целую.
Вот и Маша уехала на юг. Я теперь одна во всей квартире. С какой грустью я смотрела на уходящий поезд! Сегодня после вчерашней грозы шел снег; слякоть, сырость.
Ты не очень сердился, что не привезли Шнапа? Мне ужасно было бы грустно без него. Если ты хочешь, я попрошу Ивана Павл. захватить его в Ялту. А ты мне ответь.
Шнап ужасно мил, не лает, игрун, вообще смешной.
Сегодня с вокзала я по дороге заехала к Шлиппе, где бываю раза два в год по старой дружбе. Ужасно мне всегда рады там. Застала лазарет: у матери рожа, у дочери ангина. И то и другое заразно. Правда? Сидела, смотрела, как люди наполняют свою жизнь никому не нужными хозяйств. мелочами. Жалко смотреть на них. Губернатор тульский был там. Подсмеиваются над ним. Разговоры о приезде Государя, о парадах, о выходах. Я хлопала ушами. К обеду приехала домой. Нахлебник не пришел1, и я обедала одна, потом легла и читала повесть Куприна «Трус» в «Журнале для всех». Попила чайку и пошла играть «На дне». Приходила за кулисы помпезная Olga Solovieff, как значится на ее визитной карточке. Говорила несвязные слова, приглашала меня с Вишнев. ужинать, но я отказалась. Лепетала что-то про твои карточки, но я не поняла. Хорошо, что недолго сидела. Завтра обедают у меня Раевская и Качаловы. В театре все обиженные. Раевская на то, что ей не дали роль BienaimИ в «Где тонко, там и рвется», Савицкая на то, что ей дали ключницу в «Нахлебнике», Адурская на то, что отдали дублировать роль Насти другой в ее отсутствие, которая и будет играть. Все страдают, бедные, и я понимаю их. Во вторник утром иду смотреть «На дне»2. Мне даже смешно.
Ты хочешь приехать раньше меня в Москву? Почему? Мне бы хотелось встретить тебя и водворить тебя. Приедет грязный мой муж. Срам, целую зиму не мылся, у тебя, верно, кора на теле. Как это ты можешь терпеть?! А я тебя буду заставлять каждый день мыть шею и уши. А к Черниговской поедем? Непременно?
Завтра я встану поздно.
Будь здоров, дорогой мой. Высиживай и выхаживай действующее лицо в «Вишневом саду». Скажи Варв. Конст., что продажа у нас закрыта. Может быть, что-нибудь можно будет устроить.
Целую тебя тепленького, вкусненького, обнимаю и кусаю за ушко.
Милая моя бабуля, ты сердишься на меня из-за адреса, все уверяешь, что писала, да будто еще несколько раз. Погоди, я привезу тебе твои письма, ты сама увидишь, а пока замолчим, не будем уже говорить об адресе, я успокоился. Затем, ты пишешь, что я опять спрашиваю насчет тургеневских пьес и что ты уже писала мне и что я забываю содержание твоих писем. Ничуть не забываю, дуся, я перечитываю их по нескольку раз, а беда в том, что между моим письмом и твоим ответом проходит всякий раз не менее десяти дней. Тургеневские пьесы я прочел почти все. «Месяц в деревне», я уже писал тебе, мне не понравился, но «Нахлебник», который пойдет у вас, ничего себе, сделано недурно, и если Артем не будет тянуть и не покажется однообразным, то пьеса сойдет недурно. «Провинциалку» придется посократить. Правда? Роли хороши.
Всю эту зиму не было у меня геморроя, а сегодня я настоящий титулярный советник. Погода дивная. Все в цвету, тепло, тихо, но дождей нет, побаиваюсь за растения. Ты пишешь, что ровно трое суток будешь держать меня в объятиях. А как же обедать или чай пить?
От Немировича получил письмо1; спасибо ему большое. Не пишу ему, потому что недавно послал письмо.
Ну, будь здорова, дворняжка. Про Горького я уже писал тебе: он был у меня, и я у него был. Здоровье его недурно. Рассказа «Невеста» прислать не могу, ибо у меня нет; скоро прочтешь в «Ж. для всех». Такие рассказы я уже писал, писал много раз, так что нового ничего не вычитаешь. Можно тебя перевернуть вверх ногами, потом встряхнуть, потом обнять и укусить за ушко? Можно, дусик? Пиши, а то назову мерзавкой.
Поздравляю тебя, дусик, с m-lle Пушкаревой!1 У нее глаза, как маслины, поэтические кудри и одинокий зуб, который ютится на мягкой губе, алой и вкусной. У тебя хороший вкус. Она работает бумажные цветы, а пьесу — она, верно, забыла, когда писала. Ну, это ничего. Ты предлагаешь по твоем приезде в Москву спать втроем, так вот я ее приглашу. Ты доволен? Да, милый мой?
Письмо, посланное в Пименов. пер., не дошло до меня. M-me Коновицер переправила адрес и опустила в ящик. Надо справиться на почте. А письмо милое? Стоит справляться?
Я сегодня встала в 12 час. Проснулась с головной болью, приняла фенацетину и осталась лежать. Сидела у меня Эля с своей подругой. Я ее дразнила, что их брак style modern. Она улыбалась, но говорила, что это хорошо, ей нравится.
Днем была у меня Вера Васильевна Котляревская из Петербурга, очень изящная дамочка, интересная, умная. Ее муж написал книгу о Гоголе. Просматривал в «Мире Божьем»?2 Потом я ходила к маме, притащила ее и Николашу к себе обедать, вместе с ростбифом. Пришли Качаловы и Раевская, кот. флиртовала с Николашей. Ели по-хорошему и винцо попивали. Спасибо, дусик, за Ай-Ян, кот. привезла великолепная Olga Solovieff. От квартиры все в упоении. Качалов мягко острил.
Вечером играли «Столпы», и я опять дремала на сцене во время речи Берника.
Завтра я собираюсь обедать у Алексеевых, а вечером брать ванну. В субботу Лужский хочет устроить обед и вечеринку для труппы. Сегодня я записала билеты на Дузе, на последние спектакли, для тебя тоже записала. Тебе хочется пойти? Это будет в конце апреля и в начале мая3.
Где я буду жить в Петербурге — еще не знаю. К Мухину не хочется из-за воспоминаний.
В Петербурге кто-то распространил слух, что при нашем театре основывается библиотека из произведений литерат. дам. Как это тебе понравится? И твоя подруга Чюмина прислала все свои сочинения. Ты хохочешь? Котляревская привезла эти книги и спрашивает, куда их девать.
Хорошо ли Маша доехала? Не качало ее? А рассеянный Саша не остался где-нибудь по дороге?
Мне ужасно хочется потрогать твое лицо, волосы, погладить тебя. Золотой ты мой. Как мы славно с тобой поедем. Я так давно не была за границей.
Нежно, нежно целую тебя, ребрышки не поломаю, не бойся. Будь здоров, весел, не хандри.
Пиши «Вишневый сад».
Целую и обнимаю.
Родная моя, не забудь увидеть в Петербурге Модеста Чайковского и попросить его от моего имени, чтобы он возвратил мне письма Петра Чайковского, которые взял у меня для своей книги (Жизнь П.И.Ч.)1. Если же Модеста Чайковского нет в Петербурге, то узнай у Карабчевского или у кого-либо из литераторов, где он и нельзя ли добыть его адрес, если он за границей. Поняла? Если поняла, то, значит, ты умная у меня.
«Где тонко, там и рвется» написано в те времена, когда на лучших писателях было еще сильно заметно влияние Байрона и Лермонтова с его Печориным; Горский ведь тот же Печорин! Жидковатый и пошловатый, но все же Печорин. А пьеса может пройти неинтересно; немножко длинна и интересна только как памятник былых времен. Хотя я и ошибаюсь, что весьма возможно. Ведь как пессимистически отнесся летом я к «На дне», а какой успех! Не судья я.
Скоро, скоро мы увидимся, старушка моя милая, бесценная. Я буду тебя обнимать и ласкать, буду с тобой ходить по Петровке.
Кричу тебе ура и остаюсь навеки твой заброшенный, полинявший и тусклый муж.
В «Мире искусства» тебя хвалят, Книппуша2. Я послал тебе сегодня номер, в котором хвалят. Горжусь, дуся моя, горжусь!
Голубчик мой, как меня тронули цветочки, кот. ты мне прислал! Нежный ты мой, изящный! Они у меня все стоят на письменном столе в трех вазочках. Мне вчера повезло на цветы. Была без меня петерб. баронесса Вульф и оставила мне цветы; потом Бутова на улице поднесла мне букетик подснежников.
Утро вчера я была у Чемоданова, потом у портнихи, потом в театре, где была репетиция «На дне» с новыми Пеплом1 и Настей и где меня все дразнили, что я погибаю от ревности. Потом я была у Марии Федор. Она вышла первый раз после ангины. Я болтала с Женичкой2. Потом приехала Мария Федор., потом Морозов, Маклаков, супруг ейный3, беседовали, все об адвокатуре, о суде. Потом Маклаков довел меня до «A la toilette»4, где я маме покупала зонтик. Потом была дома, потом поехала обедать к Алексеевым. Обедали m-me Котляревская, Стахович и Вишневский. После обеда прибыл Немирович. Болтали славно, о тебе говорили.
Симов весной едет смотреть цветущие вишневые сады, чтоб писать декорацию. Говорят, ужасно смешные фамилии у тебя в пьесе.
Вечером я дома мылась в ванне. Как чудесно! Ты увидишь. Ты будешь каждую неделю брать ванну. Я буду твоим банщиком.
Ты мне сегодня обидчивое письмо прислал, ужасно обидчивое. Ну, кончи, не гневайся.
Сегодня днем я смотрела утренний спектакль «На дне». Леонидов — Пепел мне понравился очень. Приятный актер, видный мужчина, с голосом и темпераментом. Есть у него общетеатральный тон и приемы, но это сойдет. Это хорошее приобретение. Настя — Токаревич ничего себе, робко только, да и что спрашивать с ученицы на первых спектаклях! Поучится. Я на будущий сезон устрою себе дублерок на каждую роль, чтоб можно было удирать к тебе.
Обедала я дома совсем одна. Потом лежала, дремала, т. к. мало сплю. Сейчас с аппетитом отыграли «Три сестры». Сбор был хороший, принимали отлично. Ни «Дно», ни «Столпы» не принимают так, как твои пьесы. Мама смотрела и была в диком восторге. Я играла 4-й акт в ударе. Много провинц. актеров смотрело. Приятный спектакль был.
Мама увезла меня к себе чай пить. Уже третий час, и надо идти спать. Прочту еще твой рассказик.
Кланяйся Маше, мамаше.
А тебя жена велела целовать со вкусом и велела сказать, что безумно жаждет встречи с тобой и жизни с тобой.
Видела Федорова, кланяется тебе, едет в Крым.
Дусик мой, здравствуй! Сейчас были супруги Горькие, был Средин А., Званцева; не знаю, успею ли написать это письмо, чтобы оно пошло сегодня. Я жив и здоров, ничего нового и ничего особенного не произошло и не происходит. От жены нет писем уже третий день, но я не обижаюсь, а только горюю. Сегодня ветер, и, вероятно, поэтому я покашливаю весь день.
Ты должна: 1) написать мне точно, в какой день выедешь из Москвы, 2) по какому адресу я должен писать в Петербург, 3) какого числа возвратишься в Москву. Последнее ты мне протелеграфируешь заранее, чтобы я вовремя мог заказать себе билет по железной дор.
Целую тебя, моего дусика, обнимаю. Пиши мне, если еще не забыла. Ну, Господь с тобой.
Телеграфируй, когда выедешь из Москвы. Вообще не жалей денег на телеграф все это время.
Сейчас, дусик, вместо «Столпов», внезапно играем «На дне». У К. С. флюс. Еле собрали актеров. Были курьезы. Баранов ответил по телефону, что «не приедет». Грибунина нашли, привезли сильно выпившего, ругается, и на сцене между слов роли бормочет свое. Смешной. Сбор пострадал. «Столпы» дали полный, а сейчас из-за перемены в зале пусто. Дразним Вишневского1. Играют сейчас второй акт. Вместо Баранова Кривого Зоба взялся играть Харламов. В театре, конечно, волнение. А мне хотелось сегодня играть «Столпы», в последний раз2.
На улице тепло, как в начале мая. Славно. В такую погоду ты мог бы быть здесь. Как все нелепо. Белье твое я посчитаю. Но его очень немного здесь, привози побольше, не забывай, что ты женат, т. е. зимой ты об этом можешь забывать, но теперь нет.
Сегодня я обедала с Вишневским. Приезжал Влад. Ив. сообщить о перемене. Вишневский гогочет при мысли, как ты будешь браниться при получении официальной бумаги3. Он нарочно это сделал, чтобы тебя посмешить.
Если ты хочешь приехать днем раньше меня, то жди меня в моей комнате, чтобы встреча была без свидетелей, чтоб я могла бы тебя целовать и обнимать сколько захочу. Vous comprenez?4 Сегодня все утро провозилась с портнихой. Потом была в «Славянск. базаре» у бар. Вульф; она симпатичная женщина. Сидели там ее родственники, один из них Толбузин, оказывается, хорошо знаком с Володей, с мамой. Мне было немного неприятно, потому что очень хвалили меня в глаза как актрису. Я не люблю словесную похвалу, это должно чувствоваться, а когда говорят, то выходит грубо.
Что, бутончики в вишневом саду распускаются? Что ты ответишь? А ты сам мягкий, ласковый? Мне так хочется любви, нежности, красоты чувства, так хочется отдохнуть с тобой! Уедем, Антончик!.. Чтобы нас никто не знал, никто не мешал. Я буду ухаживать за тобой, нежить тебя, баловать. В Москве ты будешь пописывать «Вишневый сад».
Я не знаю, где я буду жить в Петербурге. Там, куда меня зовут Конст. Серг. и М. П., комнаты есть в 3 р. в сутки, но обед домашний 1 р. 75 к. Это ужасно дорого. Правда? А жить совсем одной в чужой гостинице — тоже неприятно. Не знаю, как быть. Я почему-то мечтаю — если будет дивный апрель, что ты приедешь на Фоминой и мы с тобой покутим в Петербурге. Если будет тепло и солнечно, то можно. Ты желай этого, и это удастся. Я буду желать сильно.
Ну, addio, теперь уже недолго терпеть. Обнимаю и целую тебя пока мысленно. Целую тысячу раз, чтоб ты отогнал меня.
Вот сколько твоего белья у меня, дусик милый: одна ночная рубашка, 3 денных, кот. ты не носишь, 1 фуфайка, 1 пара егерских и 1 пара бумажных подоконников, 3 пары носок, 2 хороших платка, остальные ты не употребляешь. Вот и все. Привози три ночных, 5 денных, сетчатые фуфайки, егерских по три штуки и того и другого, все носовые платки (10), полотенца я тебе здесь куплю, три пары носок, потом непременно привези 4 простыни с моими метками, своих не вози; не капризничай, что это много, а привози, они нужны. Костюм тебе надо будет заказать здесь, пальто есть, шляпы есть. Воротников купим.
У нас прямо лето. Ходят в одних платьях. Я целое утро торчала у Чемоданова. Он недавно смотрел «Три сестры» и в большом восторге. Он очень аккуратно лечит мне зуб, около которого была фистулка; прежде давно бы его выдернули, а он тщательно чистит все канальцы и хочет мне его спасти. Потом была у мамы, ела превкусную солянку. Д. Карл ушел опять из больницы, едет на полгода в качестве массажиста к Чичерину в деревню. Несчастный он человек. Что дальше с ним будет?! Нигде он не может пристроиться. Везде воюет. Жалко смотреть на него. Мама все какая-то разбитая, переутомленная. Я терзаюсь. Как-то негде отдохнуть. У всех тяжело. Бедный Николаша, убивший в себе все, превратившийся в ремесленника, работающего только для добывания денег для семьи и влачащий жизнь, нервный, раздражительный. Жизнь или очень проста или очень сложна.
Вчера вечером, вернувшись из театра, я нашла наших дев в сильном испуге: они сидели в комнате рядом с кухней и работали, как вдруг в кухонное окно влетел камень, но ударился об дерево; через 5 минут летит другой, большой, в окно, где они сидели, пробивает обе рамы и чуть не попал в лицо Ксении, осколки были в волосах. Это ужасное нахальство. Доложили швейцару, конечно, никого не нашли. Все-таки странно. И мне было жутко спать; ведь совсем одна я во всей квартире. Прислуга далеко.
Твое письмо сегодня читала на извозчике, когда ехала к Чемоданову. Швейцар дал мне его, когда я уходила.
Я сейчас поеду очень далеко, за Москву-реку, к Кемпе, где я еще ребенком бывала. Я два года не была там. Делаю это для мамы. Эти люди нам много помогали после смерти отца. Настю играет Токарская сегодня.
Мне, милый, тоскливо.
Я разбирала белье и поцеловала твою рубашку, нежно мне стало на душе. Когда я тебя увижу!
Целую нежно и горячо.
Играем последний спектакль в Москве, дорогой мой. Кончился сезон, которого боялись. Кончился благополучно вполне. Играют 2-й акт. Сегодня весь день снимали «На дне» у Шерера и Набгольц. Он сделал такой дивный альбом «Власти тьмы», что просто не налюбуешься. Наконец нашли фотографа-художника и после праздников снимаем «Три сестры» и «Дядю Ваню». Уже заказали подмалевать декорации. Тебе подарок будет. В конце снимания Влад. Ив. оделся босяком при общем хохоте и снялся со всей ночлежкой, якобы читая что-то умилительное. Потом начали дурить: полиция берет Влад. Ив. и Конст. Серг., а вся ночлежка плачет и убивается. Хороша будет картинка. В конце концов снялись босяками Конст. Серг. без грима и Влад. Ив., обнявшись. Смеху было много. В фотографии нас угощали превкусной закуской: грибки, пирожки, бутерброды, икра, селедка etc, чай. Видишь, как славно. Первый раз снимались без мучений. И помещение большое, и воздуху много. В твоих пьесах ты должен будешь сняться с нами, участвующими.
Отыщу в Питере Модеста Чайковского и скажу или напишу ему о твоей просьбе1.
У меня сейчас в уборной фрукты и конфекты от мамани и конфекты от Влад. Ив. Изобилие. Вишневский сообщил, что Olga Solovieff принесет мне цветы. Очень рада. Хотя лучше не надо от нее.
Вчера я, милый, продежурила вечер у Кемпе. Огромное поле для наблюдений. Я сидела и про себя ухмылялась. Если бы ты мог видеть! Было рождение старика, и старшая дочка «представляла». Оделась красным капуцином, в шапке, бороде, вывезла тележку с подарочками, пела юморист. куплеты на опереточные мотивы и подносила подарочки. Это было удивительно стильно, т. е. в стиле их дома, жизни. И глупо и смешно. Потом она с сестрой сюрпризом играли папаше на двух роялях. Все очень чинно, добродетельно, но как смешно! Я точно с другой планеты попала туда. Зато меня встречали с огромным почетом; назад повезли на резинах, на своей лошади. Это ведь даль ужасная. Завтра утром я, дусик, еду верхом в Кунцево, с Борей Кемпе, кот. учится в Мюнхене и приехал на каникулы. Я его знала мальчонком еще. Это будет хорошо. Я освежусь. Поеду на их смирной лошадке «Нана». Я рада. Обедаем завтра у Лужских все — окончание сезона.
Акт кончился. Целую тебя крепко, милый мой, обнимаю.
Отчего ты Маклаковой не пришлешь что-ниб. написанное твоей рукой? Она так просит. Ты забыл?2
Обнимаю, целую много раз.
Актрисуля моя изумительная, я загорел отчаянно и теперь боюсь, что, когда ты увидишь меня, ты замахаешь руками и потребуешь развода. А мне так хочется с тобою пожить! Хоть немножечко! Цыпленка получил и поставил его на видном месте, как свинью (с поросятами на спине). Спасибо, дусик! А кулич не произвел на меня впечатления, я подарил его матери. Ты пишешь, что будешь заставлять меня мыть себе шею. Дуся родная, шею-то я и в Ялте мою, а вот остальное-то как?
Сегодня приходила начальница прощаться, уезжает в Петербург. Я дал ей адрес Батюшкова (Литейная 15), от которого она узнает твой адрес.
Прежде чем уехать в Петербург, сними с электричества стеклянные колпачки и спрячь их — так говорит Маша. Это надо, а то без тебя будут шалить и жечь электричество. И Маша говорит, что «Дядю Ваню» вы играете с дрянными декорациями, а одна дама сегодня очень бранила Петрову и Савицкую; первую бранила вообще, а вторую за «Столпов». Шнапа или Фомку оставь у себя; если бы я знал, что это такая хорошая собака, то не настаивал бы. Пусть будет в Москве, я ее и там увижу.
Сегодня небольшой дождик. Немножко нездоровится. Пью каждый день кефир.
Этот год еще не наступил как следует, а я уже составил планы, как нам, т. е. мне и тебе, проводить будущий год. Ты уже забыла, какой я, а я тебя помню, думаю о тебе постоянно, точно расстались мы вчера. А Саша Средин радуется, что расстался с супругой. И мадам Голоушева рада, что рассталась с мужем. Вот поди ж ты.
Ну, зулуска, жду телеграммы с извещением, когда выезжаешь в Питер, и другой телеграммы с петербургским адресом.
До свидания, супружница. Целую тебя в спину.
Отыщи письмо, которое я отправил в Пименовский пер.
Дорогой мой, я пишу тебе каждый день и не понимаю, каким образом ты третий день не имеешь писем. Редко пропускаю день. Ведь Маша привезла тебе письмо от меня?
У нас совсем май. Тепло и солнечно. Вчера я, дусик милый, ездила верхом на Воробьевы горы от Дорогомиловской заставы, так что недалеко совсем. Я имела глупость сказать об этом накануне в театре, и все взбунтовались, брали с меня слово, что я этого не сделаю. Влад. Ив. еще рано утром вчера прислал письмо, чтоб я не ездила. Но… я все-таки поехала и была счастлива, как глупый ребенок. Если бы у меня был твой огромный талант и если бы не надо было сейчас спешить к Чемоданову, я бы тебе нарисовала такую дивную картину самой праздничной Москвы и вида с Воробьевых гор, что ты бы в восторг пришел. Все улицы чистые, праздничные, всюду флаги, народ веселый, солнце, колокольный звон, приезд царя, масса детей с вербами, с воздушн. шарами, все пестро, весело. Я ехала на извозчике к заставе и все время улыбалась от какого-то счастья, что я живу и могу все это чувствовать, всю красоту. А когда переезжала мост и увидела широкую теперь Москву-реку, даль, простор, зеленеющий берег, я даже смеялась и люди смотрели на меня. И ты как-то везде был, и я думала о тебе, когда любовалась и когда мне было так хорошо.
Удовольствие верховой езды было немного испорчено тем, что лошадь Кемпе застоялась и очень шалила и меня на ней не пустили, а привели манежную лошадь, кот. я терпеть не могу. Нужно знать все аллюры. Но я все-таки с ней справлялась хорошо, даже через канавки прыгала. Ехали мы больше шагом и рысцой, иногда манежным галопом. За Москвой очень воняло. Снегу нигде, у прудочков зеленеют деревья. Ехать было даже жарко. Вид на Москву был удивительный. Лес уже какой-то легкий, кружевной, река так мягко, красиво изгибается, купола блестят, колокола звонят, все ликовало, всюду свет и радость. Если бы бывали минуты, когда всем людям одинаково хорошо и светло на душе!! Ты думаешь сейчас про меня, что я сентиментальная немка, правда?
Как мы прощались с публикой, напишу завтра. Ездили в «Прагу» ужинать. Вчера обедали у Лужских. Было славно, радушно. Сегодня обедаю у мамы. Ужасно жалею, что не видела Ивана Павл. Завтра начинаю собираться в Петербург. Думаю ехать в четверг или пятницу. Телеграфирую.
Будь здоров, не кашляй, не пиши мне сухих писем.
Целую тебя крепко и прижимаю к груди своей и затылочек целую.
Как поживаешь, дусик мой родной? Посиживаешь в садике? Журавли с тобой? Не грустишь? Не киснешь? Народ ходит к тебе? Обо мне вспоминаешь? Я драная стала. Седею ужасно. По утрам уже не сплю, а ворочаюсь с боку на бок, и руки засыпают ежеминутно. Вчера и сегодня подолгу сидела у Чемоданова. В четверг должна идти последний раз и потому спросила его, сколько должна ему. Он засуетился, законфузился, даже жалко его стало. Говорит, что товарищеские отношения с Ант. Павл. не позволяют ему брать, etc. Я, конечно, возражала — ну на том и покончили. Вчера я там видела художника Сурикова, кот. знаю по виду. Он мне уступал свою очередь, но я отклонила, очень уж долго ждали, а он еще дольше. Чемоданов нас рассудил, сказал, что займется с ним не долее 10 мин. После зубного была целый день у мамы, в самом тесном родств. кружке. После обеда все поехали провожать Карла Иван., а я осталась одна, села за рояль, начала петь. Вылезла Зина с Аннушкой и трогательно глядели на меня, вспоминали прежнее время, как я каждый день, бывало, пела. Я даже прослезилась. Потом пришла Надежда Ив., болтали с ней по-хорошему. Приехали наши, я опять пела, одна, и дуэты с мамой из «Пиковой дамы» пели.
Володя был, похудел сильно, работает вовсю и везде удачно. Но, по-видимому, бедняга, много страдает и терпит от тещи, и молчит ради Эли. Эля, как побывает у Книпперов, так все плачет дома, почему ее мама не такая, как Володина мама. А моя мать, ух, какой молодец.
Да, я хотела написать тебе о последнем спектакле: играли в основном составе, играли хорошо1. После 3-го акта поднялись уже настойчивые аплодисменты. После 4-го вся труппа собралась позади, в декорации 3-го акта, и подъехали, как на карусели, при открытом занавесе. Эффектно вышло. Занавес долго не закрывался. Выкатили огромный мольберт и раздавали букеты всем дамам. Мне поднесли корзину от Соловьевой. Публика поднимала занавес, орала, галдела, мы бросали цветы и при открытом занавесе отъехали на вертящейся сцене. Вышло оригинально и красиво. Потом еще публика влезла на сцену и качала Конст. Серг. и Влад. Ив. Потом поехали в «Прагу», но не все. Там было славно. Говорили речи, но с юмором. Я с Муратовой выпили брудершафт.
Завтра именины Марии Петр. Алексеевой, я поеду к ней на шоколад. Из Москвы думаю выехать в пятницу. Цветочки твои стоят, хотя уже сохнут. На улице страшный ветер и пыль летит. Будь здоров, до скорого свиданья, дорогой мой, золото мое. Держу тебя крепко и целую без конца.
С светлым праздником, дусик!
Так, значит, я в Москве увижу не белого моего мужа, а чернокожего. Мне это нравится, хотя люблю твою нежную кожу, беленькую.
Почему ты, дорогой мой, дал начальнице адрес Батюшкова, чтоб отыскать меня? Гораздо проще спросить в театре. Откуда Батюшков может знать мой адрес?
Я решила ехать в пятницу 4-ого; Вишневский купит билет. Едут и Алексеевы. Где буду жить — не знаю. Сегодня уехали Немировичи. Влад. Ив. обещал поискать для меня комнату. Лужские хотят в Европейской, а там, кажется, дорого. Где Алексеевы и Немировичи — хорошо, комнату, пожалуй, можно иметь рубля за три, но обед (домашний) 1 р. 75 к. — ужасно дорого! Жить совсем одной в гостинице — жутковато, да и скучно. Ничего еще не знаю.
Сегодня утром хотела начать укладываться, но пришлось выводить клопов из моего большого кофра. Вот гадость! Я злилась. Уморила всех. Потом ходила покупать шляпу для «Дяди Вани», башмаки, обедала у мамы (постное на скоромном масле) ужасно вкусно. Вернулась домой, переоделась, и Влад. Ив. свез меня на шинах к Алексеевым. Я купила Марии Петровне два горшка роз. Общество там было неинтересное.
Конст. Серг. с Стаховичем весь день ездили осматривать старинные барские дома для Тургенева. Многое наметили для твоей пьесы. С восторгом говорили о доме Хомякова1, где сохранился его кабинет, каким был при его жизни. Познакомилась я с дочерью и сыном Лазаря Полякова2. Она — ацтек, ужасно некрасива, бедная.
Влад. Ив. с Бурджаловым играли в шахматы. Из наших кроме Вишневского никто не был. Была вся родня. Оставляли меня обедать, но вечером обещали быть у меня Маклаковы и бывшая Саша Киселева, потом я позвала маму, Володю с Элей, Николашу, Стаховича, Вишневского, чтоб ухаживать за красивыми женщинами и — о ужас, пришли только Стах., Вишневский, мама и Николаша. Маклакова — поросенок; сама ведь напросилась и не пришла. А я потратилась все-таки, устроила thИ anglais3.
Стахович был мил, болтал, пел, копируя Тости. Вишневский для 1-го апреля получил открытку: сидит жирный гурман за столом, а если посмотреть на свет — то у него в объятиях жирная женщина с невозможно большой голой грудью. Надпись с намеком на Соловьеву. А она ему что-то подарила другое, часы какие-то и еще что-то.
Сегодня идет теплый дождь.
Декорации для «Дяди Вани» написаны новые, т. е. 1-й акт, и очень красивый — все говорят4; 2-й тоже новый. Спасибо за «Мир искусства». Только рецензия не интересная5.
Покойной ночи, родной, до скорого свиданья. Целую твои загорелые щеки, все твои морщинки.
Я сегодня колесила целый день, дорогой мой, и устала здорово. Утром возилась дома, чистила сундук, прибирала. Пела с упоением. Была в голосе. Потом поехала на Новинский бульвар отыскивать столяра, которому заказали буфет.
Насилу нашла переулок, это рядом с Проточным; меня окружили типы из «На дне», и никто не мог мне указать, где живет столяр. Подходит ко мне средних лет дама и с приятной улыбкой спрашивает, не ее ли я ищу. Я только потом догадалась, — не содержательница ли это «заведения» — и рассмеялась. Жаль, что не познакомилась с ней ближе. Отыскала наконец столяра, в темноте, грязный подвальный коридор, вонь, грязь, куча детей; буфет, оказывается, еще не начат. Я рассердилась только для видимости, т. к. жаль мне его ужасно. Говорит, что мастера ушли, сам растерянный. Так я и ушла. Скажи это Маше. Обещает сделать к 15-му мая, или, говорит, деньги возвратит, но сказал это робко. Не знаю — что делать. Потом поехала к Леониду Андрееву, но, оказывается, вчера уехали в Крым. Поехала в Грузины к старухе Галяшкиной, не была весь год; ее не было, посидела с дочерью. Потом ездила к Якунчиковой за выкройкой для пальто — уехала за границу. Навестила Марию Григорьевну. Она худа, темна, лежала у Штрауха, рассказывает, что все так ее любили, что все сидели у нее. Жены докторов приходили смотреть на нее, что это, мол, за женщина, около которой их мужья сидят до ночи. По ее словам, ей дали самую лучшую палату во всей лечебнице. Много она фантазирует. Детки славные. Рада за Сашу, что он отдохнет от тяжелой зимы.
Маша говеет. У нас не готовят. Я сегодня только закусывала тем, что осталось от вчера. Вечер сейчас была у старух, где живет Надежда Ив., потом у мамы.
Билет уже куплен на пятницу. Значит, едем. Что-то там будет!
Дусик милый, узнай, умоляю, принимают ли в Яузларе, или где в санатории, больных с туберкулезом спинного хребта, и можно ли устроиться на несколько месяцев рублей на 40, 50. И хорошо ли на летние месяцы. Спроси все у Альтшуллера и ответь мне немедленно.
Ах, Христос воскресе, родной мой! Только что подумала, что письмо это придет в первый день. Трижды лобызаю тебя в уста и ужасно хочу, чтобы тебе было хорошо и светло на душе. Тебе было очень тяжело зимой. Не думай, что я не чувствую этого, если не пишу. До свиданья, милый мой, грейся на солнышке. Целую тебя крепко.
Телеграмма
Христос воскресе милый адрес Мойка 61 целую. Оля
Вот я и в Питере, дорогой мой! Устала и потому напишу только приблизительно.
Вчера все укладывалась, возилась, была еще Мария Григорьевна. На вокзал провожал меня Володя. Мама уехала. Поехала на скором bis, во 2-м классе. Ехали и Станиславские, я сидела у них в купе до Клина. Я была весела и бодра. Ночью было страшно душно, но дамы (из них две жидовки) не позволяли открыть дверь, и все выходила в коридор дышать. В Любани пила кофе. Было чудесное солнечное утро. В Петербурге серовато, свежевато. Я поехала к Мухину. Влад. Ив. телеграфировал, что везде неприятно, а у Мухина ждут. Я поехала только с Мойки, а с Кирпичного ни-ни, бегу как от чумы1.
Здесь же Самарова, Раевская, Григорьева, Бутова, приедут Лужские. И представь, перешли и Вишневский, и Алексеевы, что-то повздорили со своей немкой. У меня славный покойный номер, окнами на Мойку, бельэтаж. Сегодня уже была Варвара Конст. с Манефой и все хохотала. Билеты я ей устрою. Обедать хотим вместе с Алексеевыми и Вишневским, здесь же, дома, за рубль. Ходила за покупочками, принесла себе куличек, пасочку, яйца из дому привезла. Заходила к Немировичам; Котик лежит в красном капоте, Влад. Ив. затихший, скучный, все с шахматами сидит. Я его вытащила, прошлись, потом по набережной прокатились.
В 12 час. я с Конст. Серг. ездили к Исакию смотреть крестный ход. Народу масса, но звона и торжества никакого, колокола плохие. То ли дело в Москве. Проехались по Невскому. Всюду иллюминация, гуляние, оживление. Дома съела кусочек кулича и пасхи и вот пишу тебе и ложусь спать. Дорогой мой, скоро уже увидимся, ты это чувствуешь? Что это будет!!! Нежный мой, чудный мой!
Целую тебя тысячу раз, обнимаю и засыпаю мысленно в твоих объятиях. Последний спектакль 23-го. Выеду 24-ого.
Вот и прошел первый день, милый мой Антончик, и ближе стал час нашего свидания.
Ты думаешь о нем? Ты будешь волноваться? Очень? Я знаю — ты все будешь ухмыляться и вдруг делаешься серьезным. Я так знаю твое лицо. Сегодня я была у Михаила Павловича, он что-то говорил, а я вдруг поймала в очертаниях его губ что-то твое, такое близкое, заволновалась, начала думать о тебе и перестала слушать.
Ольги Германовны и Жени не было дома, я их видела только когда уходила, на лестнице. Миша, по-моему, очень похудел. Он в каком-то предпринимательском экстазе. Все говорит об издании журнала, хотел бы и тебя притянуть; говорит о выгоде, об устройстве книжного магазина на хороших началах, не на жульнических. Говорит с азартом. Очень хочет повидать тебя. Я его зову в Москву, когда ты приедешь.
Я сегодня дома сижу, только у Чеховых была. Весь день ходили из номера в номер, поздравляли с праздником. Вишневский все нервничает, все ссорится с Марией Петровной. Конст. Серг. ездил с визитами, Влад. Ив. тоже. Вечером пили чай у нас, у Алексеевых; были Котляревские, Котик в бледно-голубом капоте с кружевами, с голой шеей — как раз для тебя, Бутова, Муратова, Григорьева.
Сегодня была у меня моя Лидия Андреевна (акушерка)1, ужасно волновалась от радости, что увидела меня здоровой. Конечно, вспоминали болезнь, ужасный переезд в Ялту. Она очень удивляется, что не осталось следа моей ужасной болезни. Сидела долго, говорила.
А какой здесь чудесный воздух! Нева широкая, пароходики бегают, свистят, пахнет свежестью. Мостовые мягкие, извозчики на шинах — просто прелесть как хорошо.
Завтра репетируем в театре. Пробуем акустику. Я уже волнуюсь. Еще завтра предстоит возня с билетами, кот. не взяли по записи. Как это скучно.
Ну, дорогой мой, покойной ночи. Будь здоров. Скоро уже будем смотреть друг на друга. Целую тебя, милый мой.
У меня сейчас холодно, не топили.
Телеграмма
Сегодня наконец получил телеграмму. Все благополучно. Шлю письмо, пиши подробно, когда увидимся. Телеграфируй. Черномордик
Бесподобная моя дуся, родная моя, Христос воскрес! Сегодня получил телеграмму твою с адресом и целый день собирался написать тебе, но гости не дали ни одной свободной минутки и не дают, хотя уже вечер…
Целую тебя, моя радость. Сейчас это письмо Миролюбов опустит в почтовый ящик.
Пиши мне побольше и почаще; напиши, когда будешь в Москве, чтобы я вовремя мог заказать себе место на желез. дороге и вовремя приехать.
Обнимаю тебя и целую тысячу раз.
Родной мой, не сердись, что не писала один день. Очень волновалась, была сильно утомлена, и голова болела жестоко вчера.
Два первые спектакля прошли. «На дне» — принимали неважно очень1. Пьеса не нравится большинству. Первые два акта и мы все играли почему-то вразброд. В 3-м акте Андреева так заорала, что в публике пошли истерика за истерикой, кричали: занавес! Волнение страшное. Вся зала поднялась. Было ужасно глупо. Я, сидя спиной на сцене, хохотала. Ни на минуту меня не заразили эти кликуши.
Хотя Вишневский и находит, что эти истерики спасли и пьесу и Андрееву, — я этого не нахожу, да и вряд ли кто найдет. Это было отвратительно. Ну, аплодисменты, конечно, усилились. 4-й акт играли лучше всего.
Ощущение от спектакля осталось неприятное. Все-таки какая различная публика в Москве и в Петербурге. Здесь, по-моему, более тонкая, и потому «На дне» не имело такого успеха. Зато вчера мы все отдохнули на «Дяде Ване». Во-первых, вчера днем первый раз увидели декорацию 1-го акта. Подобной красоты я еще не видывала. Ты понимаешь — я оторваться не могла! Подумай — нет боковых кулис, а просто идет сад, деревья, даль. Это удивительно. Легкость необычайная. Все деревья живые, золотистые, стволы как сделаны! Ты в восторг придешь. Решили для тебя ставить, как приедешь, чтоб ты мог полюбоваться. Я ахнула, как увидела. Молодчина Симов! Шлем ему телеграмму.
Играли вчера отлично. Публика совсем иначе отнеслась, чем к «На дне». Приятно было играть. Мы все отдохнули. Мария Петровна молодцом себя чувствует.
Чюмина приветствует своих любимцев: «На дне» — Алексееву венок, мне — большое яйцо из живых красных гвоздик с розами, ландышами; и нарциссами сделана буква К. Вчера Вишневскому венок и Лилиной такое же яйцо, но розовое. Яйца ужасно милы и оригинальны.
Театр так себе2. Зрительный зал очень хорош, мебель великолепная, только отвратительны кондитерские украшения на потолке. Уборные гадкие, сырость какая-то; вообще грязно. Много курьезов в разговорах между нашими рабочими и здешними.
На второй день был у меня мой доктор Якобсон, пришел во время нашего обеда, был мил. Уверяют, что вся моя болезнь оттого, что он со мной не поехал в Ялту. И он и Штраух ужасаются, что мне Альтшуллер велел делать горячие спринцевания. Штрауха он хвалит. Говорит, что его грызли за меня в Петербурге. Так он очень приятный, но… не настоящий доктор, мне так кажется. Чинуша.
Сегодня уже началось. Должна ехать на завтрак к графине Тизенгаузен, потом на jour fixe к Чюминой. К последней идем компанией, а к первой мне тяжело идти. Исполняю долг вежливости, т. к. она была очень мила ко мне во время болезни. Может, она и хорошая, но тип для меня неприятный, кокотистый. Понаблюдаю петерб. барынь.
Послала сейчас Харкеевич билеты на 1-ый абонемент.
Вчера получила твою телеграмму. Не понимаю, почему ты прекратил так рано свою переписку со мной, ведь Маша тебе говорила, что я раньше 4-го не уеду в Питер. И отчего ты не писал прямо в театр? Почти все туда адресуют. Просто поленился писать, сознайся, надоело? Ну, милый, еще немножко, и увидимся. Я выезжаю отсюда 24-го и 25-го буду в Москве. Не говори потом, что я не писала. Я уже это не первый раз пишу. Целую и обнимаю тебя крепко. Телеграмму послала 5-го.
Дуся моя превосходная, никак не соберусь написать тебе подлиннее. Гости без конца, а когда нет гостей, то выбегаешь в сад посидеть и вздохнуть. Я с нетерпением ожидаю твоих писем и телеграмм, с нетерпением ожидаю и жажду того времени, когда наконец увижу свою актрисулю. Когда ты будешь в Москве? В какой день? Напиши или телеграфируй точно.
Пьесу буду писать в Москве, здесь писать невозможно. Даже корректуру не дают читать1.
Весна настоящая, все уже отцвело. Бунин уехал в Одессу, Федоров — тоже. Горький здесь. Куприн уехал, стосковался по жене. И зачем это люди женятся!!
От тебя из Петербурга не было еще ни одного письма. Вчера послал тебе телеграмму, жду твоего ответа, хотя отвечать там не на что.
Простыни твои привезу, дуся, будь покойна.
Обнимаю тебя, родная, сжимаю, поднимаю, целую. Будь здорова, не утомляйся.
Скажи Алексеевым и Раевской, что я не ответил на их поздравительные телеграммы по той причине, что не знаю их адреса2.
Телеграмма
«Дно» принято посредственно. «Ваня» отлично. Декорация удивительная. Выезжаю 24. Черномордик
Голубчик мой, я пишу тебе карандашом в театре, в уборной. Чернил негде достать. Я весь день лежала (нездорова), кислая, играть не хочется. Пьесу все ругают, и публика и пресса. Зато Чехов нас спасает. Ты, дусик, представить себе не можешь, с какой отрадой все смотрят «Дядю Ваню». Все лезут не на «Дно», а на «Дядю Ваню». Все отдыхают, все говорят о чеховской поэзии, о его лиризме. Я счастлива. «Мещан» не будем играть1. Вместо них — «Дядю Ваню». Во всех газетах говорят о Чехове, о «Дяде Ване». Алексеевы ликуют, ведь ты их излюбленный автор.
Мы все ноем, как Ирина в «Сестрах»: в Москву, в Москву! Мечтаем будущую весну ехать вместе с тобой играть в Киев, Одессу.
Дуся моя, я тоскую без твоих писем. Это жестоко — я ровно неделю сижу без писем. Неужели ты не мог писать в театр Суворина? Я огорчена и решила, что ты мстишь. Никто даже Христос воскресе не прислал. Сухари вы противные. И думать забыл обо мне. Ни одного письмеца к празднику! Получил ты от меня подарочек? По моим расчетам, ты должен был получить его в первый день.
Я больше не могу жить одна. Мне противно приходить вечером в номер, одной, не с кем слова сказать. Одна — и без любви и без ласки. А так хочется. А жизнь проходит. Ну, все равно.
Вчера я завтракала у кокоточной графини; совершенно новая для меня сфера. Завтрак был шикарный, с шампанским, с богемским хрусталем. Муж — старый жуликоватый граф, сенатор; жена — подмазанная, хорошенькая, живущая, по-видимому, своим обаянием. Лакей в аксельбантах. Мне было смешно. Никого не было, кроме д-ра Якобсона. Он, оказывается, совсем больной, у него — почки. Расскажу обо всем, скоро увидимся. Потом заезжала на jour fixe к Чюминой, где были и Алексеевы с Алекс. Леонид. Там было смешно: Гриневский, Галина, дочь Нотовича, Фальковский etc.. Сидела недолго.
Если бы погода была божественно прекрасна и ты бы приехал сюда денька на два! Как это было бы чудесно! Номер у меня чудесный, большой. Мы бы пофлиртовали с тобой.
Прости за мои сухие письма, но я все откладываю до свиданья, а пишу только, чтоб ты знал, как я, приблизительно, существую.
Целую и обнимаю тебя.
Кланяйся мамаше и Маше и Горькому.
Здравствуй, собака моя дивная, спасибо тебе большое, большое, сейчас получил от тебя два письма. А вчера были две телеграммы насчет «Д. Вани» от Немировича и Алексеева1. Голова болит, кашляю, гости сидят подолгу, вчера один бородатый просидел 4 Ґ часа около моего стола, но все же чувствую себя сносно и помышляю о нашей встрече. Значит, приеду я в Москву 24-го, чтобы встретить тебя 25-го. Приехавши, пойду в баню. Думаю, что теперь в Москве мне будет удобно. Есть своя комната — это очень важно, нет Ксении, которая по вечерам угнетала меня кабацкой игрой на гармонике. Но вот беда: подниматься по лестнице! А у меня в этом году одышка. Ну, да ничего, как-нибудь взберусь.
Читал сегодня в «Русск. слове» о первом представлении «На дне», о массе публики, об истерике и проч.2. Заметка показалась мне беспокойной.
Получил от Маши Смирновой длинное письмо, просит написать ей что-нибудь. Сегодня будет у нас писатель Кожевников. Получил рукопись для прочтения. Одним словом, хоть пулю в лоб.
Будет ли у вас актриса для роли пожилой дамы в «Вишневом саду»? Если нет, то пьесы не будет, не стану и писать ее. В Ялте ветер, прохладно, дождей нет, в саду остановился рост. А после холода и ветра наступит знойная жара.
Здесь Маклаков, Шехтель. Давно уже здесь Л. Андреев, но у меня не был. И Пятницкий здесь. Ну, дуся моя родная, пора нам в Швейцарию ехать, собирайся! Целую тебя, Господь с тобой.
Все нет и нет писем от тебя! Это более чем жестоко. Я не знаю — злиться мне или обижаться. Не писал писем, потому что не знал адреса? Да разве я просто частное лицо в Петербурге, которое нельзя найти? Ну, как хочешь. Надоела мне эта канитель с адресами. Глупо ужасно, и мелко.
Приехали сюда с «Дном» и выезжаем на «Дяде Ване», на кот. спрос огромный. Все идет на «Дядю Ваню». О «На дне» никто и слышать не хочет. Что-то странное, все-таки. Может не нравиться, но зачем же так громить!
Везде говорят о Чехове, точно новую пьесу привезли1. Принимают великолепно. Галдят, орут. Сегодня подали венок Вишневскому, корзину цветов Лилиной и корзину роз Книппер. У меня в цветах лежала карточка Кореневой. Кажется, это курсистка, если не ошибаюсь2. Трогательно. Я знаю эту фамилию по письмам. Посылаю тебе вырезки из газет.
А что «Вишневый сад» поделывает? Я из деликатности молчу и не спрашиваю, но жажду знать. Это не любопытство, во всяком случае, а чувство потоньше и поинтереснее.
Сегодня лето совсем. Тепло. Весь город сияет, все бодрые, веселые. Я бегала пешком с Вишневским, заходили к Лужским, где застали Дарских, много говорили о тебе. Ольга Михайловна3 очень просила тебе кланяться. Она стала кругленькая. Он славный; я рада была его видеть. Во вторник они везут меня в Александринку. Идет «Победа». Играют первачи4. Я ведь никого не знаю. Мне интересно.
В три часа решили кататься с Марией Петр., но я опоздала и она уже ушла. Я взяла Бутову, доехали до Летнего сада, прошли его, сели на извозчика и дважды проехали по набережной среди самой изящной публики. Мне напомнило это катанье заграничную жизнь. Солнце, тепло, хорошие экипажи, нарядные дамы…
Обедаем и ужинаем вместе, поддеваем нервничающего Вишневского. Много говорим о нашем милом, любимом Чехове. Мария Петровна тебя очень любит.
У меня в номере на окнах — розы, на письм. столе — корзина роз, на другом столе — деревцо сирени. Видишь, как славно. Только тебя не хватает. Я все мечтаю, что если погода будет, как сегодня, что ты приедешь прямо сюда и мы хоть два дня проживем здесь шикарно. Что ты на это скажешь? Увидел бы «На дне» и «Дядю Ваню». Ответь телеграммой. Не скупись. «Мещане» не идут. Вместо них идет «Дядя Ваня».
Целую тебя тысячу раз, крепко и горячо, хочу заснуть у тебя на груди, хочу твоей нежной ласки, твоих глаз лучистых, всего тебя хочу.
Телеграмма
Черномордик здоров, много ест. Выезжает 22.
Села писать и хотела начать так: 12 дней сижу без письма, — благодарю. А тут вдруг принесли телеграмму от тебя. Я и смягчилась, хотя только немножко. Если бы ты мог приехать прямо сюда. Погода летняя, я буду извещать телеграммами, меняется или нет, и тогда приезжай в Питер хоть на два дня. Я мечтаю об этом.
Сегодня тяжелый день. Сейчас, днем, играем «На дне», а вечером «Дядю Ваню», и вчера играла, и завтра играю.
Вчера я ходила гулять с Котиком по набережной — ты рад? Потом ездила с Лилиной, Вишневским и Ольгой Павл. на Стрелку. Там чудесно. Солнце мягкое, много воды, воздух прекрасный, тихо, хорошо, травка зеленеет… Опять поедем туда. Потом обедала с Лужскими и Раевской у Донона1. Накушались и нахохотались здорово и пошли играть «Дно». Я спала во время 2-го акта. Играть ужасно не хочется, т. е. «Дядю Ваню» играем с упоением.
На днях собираемся прокатиться на автомобиле, собираемся съездить в Кронштадт.
Я хочу побывать в Эрмитаже, в музее Штиглица2, в Зимнем дворце, всюду, одним словом.
Вчера получила письмо от Льва Жданова. Пишет, что, когда видел меня в Аркадиной, ему пришла идея вывести в пьесе интересную женщину-ростовщицу, и вот он получил из цензуры разрешенной свою пьесу «Святая душа». Просит позволения прислать. Это ужасно! Ты сочувствуешь?
Ну, пока до завтра, надо еще умываться, пить кофе и идти в театр.
Целую тебя крепко; значит, 22-го выезжаешь. Если что изменится, телеграфируй.
Жду с адским нетерпением.
Обнимаю и прижимаю к груди.
Получила наконец второе твое письмо, но очень несодержательное, ничего не говорящее, дорогой мой. Ну, ничего.
Я устала. Все утро чинила и штопала, потом ездили на автомобилях: Конст. Серг., Влад. Ив., Вишневский и я. Мария Петровна должна была приехать на извозчике, она боится на моторе; вышло недоразумение, она не приехала, и когда мы вернулись, то, по-видимому, она была обижена, пошли объяснения, было неприятно. Тут же пришла Екатер. Ник. (Вл. Ив. уже ушел) и тоже была, по-видимому, в претензии. В театре надо мной шутили, что я увезла всех мужей. Владимиру Ивановичу, кажется, влетело здорово. Ездили мы на Стрелку, гуляли, сидели, позавтракали в ресторанчике. Ехать очень приятно и смешно. Только все лошади пугаются, и чувствуешь себя виноватыми. День был теплый, серый, солнце — точно сквозь дымчатую кисею, весь ландшафт серый, туманный, много воды.
В театр я попала ужасно поздно, заболталась дома с Качаловой, еду по Невскому и вижу, что 15 минут до начала. Я страшно испугалась, погоняла извозчика и еще в пролетке расстегивала башмаки, кофточку под верхним платьем и, представь — все-таки успела к 3-му звонку. Но подумай — прозевала выход среди 1-го акта. Николай Григ, думал, что я уже на сцене; я как безумная лечу и вижу, что вся сцена Алешки кончена. Все в голове перепуталось, решаю, что нет спасенья. Для публики, конечно, вышло незаметно, но для меня это был ужас — 1-й раз за 5 лет. Я проплакала весь 2-й акт. Не могу простить этого себе. Александров тоже виноват, но я избаловала его тем, что всегда сама слежу за выходами. Голова болит от этого ужаса.
Завтра иду смотреть «Победу» в постановке Санина. Иду с Дарскими. 20-го будет Чеховское утро, будем читать отрывки из пьес, Москвин и Грибунин — рассказы1. В пользу Литературного фонда. «Дядя Ваня» идет с успехом, спрос огромный.
Вчера Андреевская (из Аксенова) прислала мне букет и заходила сама. Она выходит замуж.
Ну, прости, милый, за гадкое письмо, голова трещит.
Целую тебя, обнимаю, целую затылочек, прижимаю и шепчу на ушко кое-что.
Дуся моя бесподобная, балбесик мой, ты напрасно сердишься на меня за молчание; во-первых, ты сама писала мне, что выезжаешь из Москвы в начале Страстной недели, во-вторых, я пишу тебе частенько. Да и к чему писать, если скоро, скоро увидимся, если скоро я буду щипать тебя за спину и прочее тому подобное? Билет уже заказан, выезжаю я 22-го, в Москве буду 24-го. Как приеду, так и в баню. Простыни тебе привезу.
Зачем вы играете в одну дудку с «Новым временем», зачем проваливаете «На дне»?1 Ой, нескладно все это. Поездка ваша в Петербург мне очень не нравится. Писать для вашего театра не очень хочется — главным образом по той причине, что у вас нет старухи. Станут навязывать тебе старушечью роль, между тем для тебя есть другая роль, да и ты уже играла старую даму в «Чайке».
Ну-с, вчера был небольшой дождь. У нас хорошая весна, только прохладно и скучно.
В Ялте умер доктор Богданович. Знала ли ты его?
Ехать в Одессу — в Киев — это мысль хорошая. И я с вами буду ездить на гастроли. В Одессе сборы будут колоссальные, в Киеве же будет приятно пожить и встретить там весну.
Почему не ставите «Мещан»? Ведь они нравятся в Петербурге.
Я напишу тебе еще одно письмо, пришлю еще телеграммку, а затем — до скорейшего свидания. Я смугл, как араб. В саду у нас хорошо, я целый день сижу там и загорел адски. Видела Модеста Чайковского? Видела Суворина? Бывает ли Миша в театре? Впрочем, на сии вопросы ответишь мне уже в Москве, моя верная супруга.
Целую тебя в мордусю, хлопаю по спине.
Тебя утомляют гости, дорогой мой? Неужели нельзя этого избегнуть? Такой ненужной детали в жизни? Впрочем, мы всегда расходимся на этом пункте. Ты все-таки не кисни, гони гостей и думай обо мне.
Лестницы не бойся. Спешить некуда, будешь отдыхать на поворотах, а Шнап будет утешать тебя. Я буду тебе глупости говорить. Напишу еще одно письмо только, ведь 22-го ты выезжаешь.
Здесь все теплынь. Я сегодня весь день сидела дома. Поздно встала, в 1 час начали читать у меня «Росмерсхольм» Ибсена. Читал Влад. Ив., слушали K.C., Лужский, Алекс. Леон, и я. Мария Петр, по обыкновению умывалась и одевалась, но сегодня только до 2-х час. Смешная она.
«Росмерсхольм» меня ужасно захватил. Странный этот Ибсен. Я было его совсем в сторону отложила, решила, что он меня больше не тревожит, и вот опять заволновал1.
К. С. увлекся тоже, но откровенно говорит, что это не зажигает его как художника. «Юлия Цезаря» почти решили ставить2. Мне это очень нравится. Но работы будет адски много.
После чтения на минуту заходила графиня Тизенгаузен.
Вчера в уборной был у меня Меньшиков, поэтесса Галина, кот. собирается послать тебе книжку своих стихов. После обеда я посидела у Самаровой; потом пошли с Марией Петр. в Александр. театр, где нас надули: вместо «Победы» по болезни Мичуриной шел «Ревизор». Мне было обидно очень. Ведь единственный мой свободный вечер. Из «первачей» играл только Варламов — Осипа. Было скучно, и мы на половине ушли. Сидели в одной ложе я с М. П., в другой Котик с Переттой. Потом ужинали у нас все. Приехали все мужья из театра. «На дне» смотрел сегодня вел. кн. Владимир и хлопал, 16-го и 17-го играем «Дядю Ваню». В газетах все ругают наш театр, а мы смеемся.
Ну, дусик, собирайся в путь. Отчего ты не пишешь, получил ли от меня дорожный письм. прибор? Я с такой любовью посылала его тебе. Неужели не нравится? Хоть бы слово написал, что получил.
Иду спать, голова болит.
Целую моего дусика тысячу раз.
Итак, жена моя бесподобная, собака рыжая, посылаю тебе последнее письмо — в этом сезоне. 22-го апреля выезжаю из Ялты, 24 буду в Москве. Это решено, билет уже заказан. В Петербург напрасно приглашаешь, ибо и до Москвы доехать не совсем-то легко, а в Питер пришлось бы ехать целыми сутками дольше. Да и что там делать? Рецензию П. Вейнберга получил1; то же самое писал он и о «Чайке», а «Чайка» между тем до сих пор скрипит помаленьку. Старики наши ненавистничают, это нехорошо. А Минский лжив и ломака2.
Будь здорова, дуся моя. Встречу я тебя в чистом виде, так как в бане непременно побываю. Была сегодня Ильинская, подарила мне кассу3.
Ну, будь здорова и счастлива, родная моя. А пьеса наклевывается помаленьку, только боюсь, тон мой вообще устарел, кажется3. Целую мою птицу, дергаю за носик, за лапки.
Телеграмма
Выезжай 20 прямо Петербург. Погода летняя. Телеграфируй.
Телеграмма
Приеду Москву 24. Билет взят. Ехать Петербург не хочется. Здоров.
Телеграмма
Чудесный подарок получил. Спасибо, родная.
Здравствуй, дуся! Видишь, я пишу тебе. Теперь поезд в Твери, опущу это письмо в Бологом. Расставаться с тобой мне было очень грустно.
В Бологом пообедаю за твое здоровье. Жарко. Хочется спать. Из Питера буду писать тебе или телеграфировать завтра, не позже, если завтра же не выеду. От немца не жду ничего хорошего1.
Ну, дуся, Христос с тобой. Целую тебя и обнимаю, будь здорова и весела.
Телеграмма
Сегодня севастопольском1.
Милый Антон, приезжай, если хочется. Экзамен, оказывается, публичный1. Приезжай, милый, все хотят тебя видеть. Очень прошу и очень просим. Оля
Телеграмма
Жду, приезжай. Полторы десятины. Нравится1.
Милая моя лошадка, милая собачка, милая жена, здравствуй, голубчик! Целую тебя и обнимаю миллион раз. Пиши мне не медля, что, как и все ли в Москве благополучно.
Еще раз обнимаю тебя, лошадка, Господь с тобой.
Скоро приеду!!
Милый Антончик, пишу среди толкотни, на книжной полке. Шапошников меня замучил. Возил на Братское кладбище, угощал обедом на бульваре, и вином, и шампанским и злил меня нелепостью.
Голова болит адски. Хочется быть одной до ужаса. На пароходе одолела одна барыня, узнавшая меня по прощанию с тобой и по моей карточке. Лобызала меня на прощание. Давка на пароходе отвратительная. В Севастополе замучили встречами: агент русск. Общества, затем начальник банка, что ли (не знаю), Билибин, и все из-за того, что Шапошников закрывал кассу и всех взбаламутил: банковский служащий брал вещи, Шапошников устроил отдельное купе 1-го класса. К чему? Я не привыкла к таким парадам. Меня это мучает. Не дают времени думать о тебе. Мечтаю лечь одна, раздеться и думать о тебе, о Ялте. Я плакала, когда уезжала. Прощай юг, горы, море. В Севастополе удивительно.
Целую, ласкаю тебя, мой единственный, мой дорогой. Обнимаю много, много раз; целую.
Поезд сейчас уходит.
Милый дусик мой, лошадиная моя собачка, как ты доехала? Как провела ты время в Севастополе с рыжим усачом?1 Все ли благополучно?
А я вернулся с парохода нездоровый; есть не хочется, нудно, глупо в животе, ходить не особенно приятно, голова разболелась. Не знаю, отчего это. Но самое худшее, конечно, это твой отъезд; к твоему отсутствию я не скоро привыкну.
Если ты еще не успела послать в Ялту посылку, то прибавь гамаши — они скоро понадобятся.
Читал сегодня в газетах, что «Вишневый сад» пойдет в декабре. Если это справедливо, то очень хорошо, согласен, пусть только пьеса пойдет в первых числах декабря, а не в последних. Завтра уже буду работать.
Сегодня обедала у нас Нина Корш с девочкой. А мне, знаешь, немножко беспокойно, что ты взяла у меня не 100, а 75 р. Я, стало быть, должен тебе, дусюка, 25 р.
«Новое время» все продолжает пощипывать Горького; боюсь, как бы скандала не вышло2.
Пиши мне, родная, голубчик мой, ты теперь убедилась, знаешь, как я тебя люблю.
Завтра еще буду писать тебе, а теперь отдыхай, беседуй, распаковывай чемоданы. Поклонись всем знакомым, никого не пропускай. Напиши, как идет «Юлий Цезарь»3, не слышно ли чего-нибудь насчет «Юлия Цезаря» и проч. и проч. Как Вишневский?
Обнимаю, целую твои лапки. Господь с тобой.
Как будто я стал писать еще мельче. Правда?
Сегодня буду раскладывать пасьянс solo.
Вот и ночь прошла, дорогой мой. Ты теперь газеты читаешь. Еду в отд. купе, и это смущает меня — лишнее. Ш. привел меня в отчаянье своей угодливостью. Ночью было холодно, т.ч. велела постель устроить, чтоб было теплое одеяло. Солнечно. На воздухе еще не была, ничего не пила. Во сне видела, что у Шнапа шея прямая1. Трясет. В Лозовой опущу письмо. Странно мне быть одной. Странно покажется все в Москве. Кланяйся мамаше, Маше. Целую тебя крепко.
Еду, еду, еду… Тепло удивительно, теплее, чем в Ялте. Окно открыто, пыль адская. Мелькают совсем золотые леса — красиво. Накупила газет и читаю. В Лозовой выпила кофе и съела кусок ветчины.
Как умывался? Кому кукиши показывал?1
От Севастополя у меня кошмар с рыжеусым чудовищем.
Пиши, как себя чувствуешь. Побольше о себе. Увидишь Костю2, поцелуй его от меня. Будь здоров, пиши и пьесу и письма жене. Обнимаю, всем поклон.
Темнеет. Переехали речонку, в которой красиво отражается луна. Тепло. Проехали Белгород. Живописные хатки в осенней зелени. Мирно. Философствую о жизни. Разрешаю задачи. Ем антоновские яблоки, конфекты (дар Ш-а). Читала «Новое время», «Русское слово», «Новости». Опять бессмысленное убийство мальчика 5-ти лет. В окно несется запах осенней зелени. Обнимаю, целую.
Как это жестоко, дусик мой! Вчера весь вечер, потом ночью, потом сегодня весь день ждал твоей севастопольской телеграммы, и только сегодня вечером (в субботу) получил от Шапошникова: «Супруга ваша выехала благополучно…» и т. д. А я думал, что пароход затонул, что билета у тебя нет и проч. и проч. Нехорошо, супруга милая. В другой раз не обещай.
Мне сегодня легче, но все же я не совсем здоров. Слабость, во рту скверно, не хочется есть. Сегодня я сам умывался. Вода была не холодная. Твое отсутствие очень и очень заметно. Если бы я не был зол на тебя за телеграмму, то наговорил бы тебе много хорошего, я сказал бы тебе, как я люблю мою лошадку. Пиши мне подробности, относящиеся к театру. Я так далек от всего, что начинаю падать духом. Мне кажется, что я как литератор уже отжил, и каждая фраза, какую я пишу, представляется мне никуда не годной и ни для чего не нужной. Это к слову.
Михайловского еще не видел1. Панова тоже не видел2. Если увижусь с ними, то, конечно, сообщу тебе. Пилюли забываю принимать, хотя и ставлю их перед самым носом, но все же вовремя вспоминаю и исправляю ошибку.
Целую тебя, женушка моя, голубчик. Если мои письма скверные, пессимистические, то не огорчайся, родная, это все пустяки.
Доброе утро! Проехали Молоди. Свежий, хороший осенний день. Деревья еще одетые, золотые, красные, а ивы — зеленые. Дороги и тропинки мокрые, блестят. Солнечно, хотя облачно. Хорошо в природе. Окно открыто. Еду, как китайский император, молчаливо и величаво. А я ужасно люблю деревенские лужи, любуюсь на них. К Москве подъезжаю равнодушно. Вспоминаю Лопасню, Мелихово. Будь здоров, пиши, умоляю. Обнимаю, целую.
Женуля моя великолепная, сегодня чувствую себя полегче, очевидно прихожу в норму; уже не сердито поглядываю на свою рукопись, уже пишу, и, когда кончу, тотчас же сообщу тебе по телеграфу. Последний акт будет веселый, да и вся пьеса веселая, легкомысленная; Санину не понравится, он скажет, что я стал неглубоким.
Встаю в 8 часов утра, умываюсь. Сегодня была холодная вода, хорошо умылся. На дворе тепло, почти жарко. Дома все благополучно. Шарик еще не научился лаять. А Тузик — разучился. Без тебя мне спать страшновато.
К. Л. не приходил после твоего отъезда ни разу.
Сегодня пришло твое письмо, написанное карандашом1, я читал и сочувствовал тебе, моя радость. Пить шампанское! Ездить на Братское кладбище! О, дуся, это тебя так прельстили длинные рыжие усы, иначе бы ты не поехала.
Пьесу пришлю на твое имя, а ты уж передашь начальству. Только когда прочтешь и найдешь ее скверной, не падай духом.
Целую тебя, лошадка, хлопаю, трогаю за нос. Будь весела, не хандри, не умничай и старайся тратить поменьше денег.
Господь с тобой, будь, повторяю, весела.
Вот я и в Москве, дорогой мой, милый мой! И уже беспокойная, тревожная. Как я рада была получить вчера вечером твои милые, ласковые строчечки! Так хорошо это! Дусик ты мой! Как ты живешь без меня?
Ну, подробно опишу мой первый день в Москве. Приехала совсем хорошо, не утомленная, выспавшаяся, но севастоп. кошмар все меня преследовал. Въехала в Москву все-таки с солнцем. Осень, видно, стояла славная, все деревья одеты. Дома на лестнице встретил меня Шнап; я, услыша его лай, даже не хотела посмотреть на него, боялась, что уж очень изуродован. Но, представь, — если бы я не знала о его несчастии, то, пожалуй, и не заметила бы, в особенности, когда он вертится и кружится. Когда спокоен, то только голова немного набок, отчего получается очень умильное выражение, так что смеяться хочется. Он очень крупный, красивый, шерсть блестит и вообще прелестен. Летает стрелой, скользит по натертому паркету, и когда налетает на меня, то прямо с ног сшибает. Я его все-таки свезу к ветеринару, может, можно выправить шею. Оказывается, через его шею проехала целая карета на шинах, и очень быстро.
Квартира вся блестит, вся вылизана, вычищена благодаря Аннушке, так что приятно было войти. Все цветочки вымыты. Я выпила кофе, разобрала виноград, вымылась, облилась холодной водой, оделась и пошла в театр. Вошла в зал как раз в то время, когда Цезаря пронзали кинжалами, и оторопела — ничего не понимаю. Всюду белые тоги, в которых не скоро узнаешь всех. В Вишневском мне что-то нравится1, а может, просто темперамент его настоящий подкупает, еще не разобралась. Брута не понимаю пока, но что-то мне не нравится в самом голосе, в речи2. Ну, потом все налетели на меня, пошли поцелуи, рукопожатия, расспросы без конца о тебе и просьба послать тебе от всех нижайший поклон и уверение в любви и преданности.
Конечно, о пьесе толков много. Влад. Иванов. обстоятельно расспрашивал, хотя мало говорили с ним. К. С. уже, кажется, нервит. Опять при мне уже вышел скандал с Симовым из-за вечной задержки декораций. Вл. Ив. первый раз за все время вспылил адски и решил, что у меня дурной глаз относительно него, т. к. совпало с моим приездом.
Все как-то остались такими же, как были, а кто и поправился, так уже успел спустить и принять зимний вид.
У меня от народа, от расспросов, с непривычки голова разболелась. Артем проникновенно целовал мне руку, спрашивал о тебе. Лужский, в тоге3, разыграл длинную сцену обморока при виде меня. Я, конечно, подыграла сценку. Настроение у всех, кажется, ничего себе. Буду похаживать теперь в театр. Из театра поехала к маме. Радость была шумная и большая, но выговорили мне, что я не дала знать о своем приезде. Дядя Саша тут был, т. Лёля, Николаша. Опять рассказы, расспросы. Сообщили новость, что Володя едет на неделю в Дрезден, где ему какая-то знаменитость будет пробовать голос и дома и в оперном театре, чтоб окончательно решить его судьбу, а то мать мучается и не берет на себя ответственность. А так ему тянуть не годится. Передай эту новость Косте. Дядя Саша мил, передал приготовленное для меня поздравление, но не отправленное. Я очень хохотала. Вечером мама уехала слушать Шаляпина в « Алеко», а я осталась у них. Пришел Саша Средин с супругой. Она, говорят, изменилась к лучшему.
Саша работал все лето, был у Коровина в деревне; по Яросл. дор., и Шаляпин там был, рассказывает курьезы, как Шаляпин ночью в белом и в красной шапке является в мастерскую и катается на велосипеде. Саша хочет меня писать. Не знаю, не знаю… За ужином много и шумно хохотали, по-книпперовски.
А как мне грустно было прийти в пустую квартиру! И сколько еще таких грустных возвращений предстоит!
Спала хорошо. Сейчас утром убиралась, играла с Шнапом. Посылаю письма, телеграмму, за которую сделала выговор, что не переслали, хотя бесполезно.
Сейчас пойду покупать порошок, мыла и отсылать буду завтра в Ялту.
Скажи Маше, что Дроздова не была. Эберле наняла квартиру рядом с нами в д. Савостьянова. В 3 ч. пойду есть пельмени к маме. Ну, кажется, приблизительно все отрапортовала.
Мир Божий" пришел сюда.
Будь здоров, дорогой мой, милый. Пиши мне о здоровье. Умоляю, заклинаю. Целую и обнимаю тебя много, много раз и каждый вечер мысленно крещу тебя. Кланяйся матери, Маше, Шарику, Матрешке.
Дорогой мой, здравствуй.
Как спишь, как чувствуешь себя? Я все о тебе думаю и мысленно одеваю тебя, целую в плечико, командую за умыванием. А тебя нет. Я одна, и ты один.
Целую тебя нежно за твое нежное письмецо. Дорогой мой! Я плакала, когда читала.
Тебе не надо было ехать провожать меня, дусик. Надо окрепнуть сначала, а потом уж разъезжать. Ведь это томительно — проводы на пристани. Тянется без конца, нудно, противно.
Тебе лучше теперь?
А я сегодня проснулась уже с чисто московским, сезонным ощущением: в голове неладно, что-то везде побаливает, какие-то ниточки, — потом привыкну к этому. Вчера утром возилась по дому. Потом пошла в театр — там опять никакой репетиции, а возня с декорациями и повышенные нервы у режиссеров. Отдала каштаны и виноград Алексеевым, подушку Немировичу — очень все довольны. Потолкалась, поболтала и пошла к маме. Там слушала Володю, т. е. его пение. Он на днях уезжает. Пришла Эля. Я посидела у Зины, у Анны Егоровны в кухне; про Ялту рассказывала, про тебя. Потом пошла с Элей по магазинам. Купила умывальник простой цинковый, белый, очень удобный за 14 р. — дешево? У Малера на Петровке. Была у Гетлинга, и барышня опять поднесла мне чудную ветку туберозы.
Пришла домой и сюрприз: прислано письмо от Лужского и роль Калпурнии — жены Цезаря. Якобы репетирует теперь второй состав и просят меня быть готовой играть в сезоне сию роль. А играет ее Бутова, и говорят, неважно. Ничего не понимаю. Поговорю сегодня1.
Дома сидела, читала, потом мыла голову, пила чай, ела ветчину и сыр, а часов в 10 пришла Раевская и сидела до 12 Ґ. Болтала, хохотала нервически и очень хотела, кажется, узнать, есть ли ей роль в твоей пьесе, но я помалкивала2. Она, бедная, не очень даровита, но не чувствует этого и терзается и мучается, что пропадает даром, без работы. Ей бы лучше уйти от нас, право. Жалко ведь, когда слушаешь ее, а сказать нельзя ей правду.
Про гамаши я сама, дусик, решила, что пошлю, и уже выложила их. Как аппетит у тебя? Как настроение?
Ну, пришел Средин, хочет писать меня. Кончаю, будь здоров, целую, обнимаю тебя несчетно раз; и кукиши целую, и глаза твои чудесные.
Дусик мой, дорогой.
Здравствуй, дусик, моя половинка! Сегодня пришло от тебя два открытых письма, я очень рад и доволен. Рассчитывал получить из Москвы телеграмму, ну, да Бог с тобой, я вхожу в твое положение и понимаю. Что нового придумали в театре? Не утомились? Не разочаровались?
Четвертый акт в моей пьесе сравнительно с другими актами будет скуден по содержанию, но эффектен. Конец твоей роли мне кажется недурным. Вообще не падай духом, все обстоит благополучно.
После твоего отъезда брат твой не был у меня ни разу. Я нисколько не обижаюсь, а пишу тебе об этом только на всякий случай. Посылка у нас лежит и ждет его прибытия. Его адрес: Ялта, Дерекой, д. Мустафы Бай. Вчера был у меня Панов, разодетый, довольный жизнью, счастливый; сидел долго. Говорил, что Михайловский, по всей вероятности, поехал с Костей на Сюрень. Михайловский будет у меня в четверг.
У Татариновой умер сын около Кекенеиза, когда везли его домой из-за границы. Сегодня похороны, Маша отправилась в церковь.
Умываюсь я хорошо. Велю подавать кувшин обыкновенной воды из водопровода и небольшой кувшин со льда. Потом развожу, и у меня получается именно то, что нужно. Одеваюсь медленно, или потому что отвык одеваться, или потому что мешает одышка. Настя подает каждый день новый костюм. Зубы чищу, пульверизацией занимаюсь. Что еще? Жене пишу почти ежедневно.
На сих днях к тебе придет П. И. Куркин. Он расскажет тебе о том, что ему нужно, а ты подумай и дай совет1. Дело весьма важное.
Шарик растет, но еще не лает. Ты, уезжая, забыла взять свою кошку. Прикажешь прислать?
Кланяйся Вишневскому и скажи ему, чтобы он набирался мягкости и изящества для роли в моей пьесе2.
Ну, цуцык, благословляю тебя. Не сердись, не хмурься, не брани своего мужа. Скоро увидимся. Как только в Москве начнутся заморозки, так и приеду.
Вчера не было письма от тебя, дорогой мой. Я беспокоюсь.
Тебе не надоели мои письма с дороги? Я их что-то много нацарапала. Разобрал все или нет?
О, эти рыжие усы!! Как я их ненавидела! Как они пожимались, и кланялись, и, ехавши мимо церкви, сняли шляпу и крестились за здоровье Антона Павловича. Глупо и нелепо было пить шампанское с чужим для меня человеком, на берегу моря при заходящем солнце. А мне так хотелось быть одной, сидеть на берегу и передумывать все, что я пережила за последнее время. Ну, мимо, читатель, мимо.
Вчера была слякоть, сырость, холод, я мерзну все время. Днем в театре болтала с Вл. Ив., Вишневским.
Сегодня буду обедать у Раевской с Лужскими и Вишневским. С Калпурнией меня что-то путают, я не пойму. Сказали бы прямо, что у Бутовой не идет, должна играть я, ну и понятно. А то что-то неясно.
Вл. Ив. сильно, кажется, волнуется. Вишневский все гудит, что в банке осталось всего 25 000 р. Бурджалов ходит со страшно деловым видом1. Про него острят, что поездка с Бутовой скомпрометировала его и что у него уже есть «прошлое».
Вечером вчера я заходила к Варваре Эберле. Она больна, лежит. Говорит, что сердце перестает работать, ей делалось совсем дурно в театре. Лечится усиленно. В театре ею довольны. У нее живет Екат. Шенберг, еще барышня, зять Эберле, называется меблир. комн. Королева. Она сама ничего, бодра. Вл. Ив. говорил мне, что он ее будет помещать во все ученические отрывки, чтоб она скорее выбралась в актрисы. Была там вчера Муратова, копировала экзаменовавшихся, и я много хохотала.
Была вчера и у Володи. Как у них уютно, славно в квартирке! Даже завидно стало. Просто прелесть. Эля укладывала Володин чемодан. Володя сегодня уезжает. Была у Надежды Ив., у моих старух, копировала им Федотову, когда она была у нас, и они помирали со смеху.
А в общем я ото всего отвыкла. Точно чужая брожу всюду.
«Как все нервны!»2
До завтра, дорогой мой, целую тебя много раз. Ставят ли тебе воду, кладут ли чистый костюм? Меняешь ли белье? Обнимаю и глажу.
Только что кончила письмо и в пачке писем нашла вдруг твое письмо, кот. пришло вчера, и я рассердилась на Аннушку. Вчера, когда пришла домой, первый вопрос был — есть ли письмо? И получила ответ: нет.
Голубчик, золотой мой, не сердись за телеграмму. Я на вокзале писала письмо тебе и уже к 2-му звонку еле поспела попасть в вагон и умоляла Ш-а послать сию минуту телеграмму. Значит, он не послал сейчас же! Прости, умоляю. Но я была такая растерянная, мне так хотелось написать тебе письмецо, а не телеграмму. Не сердись, голубчик, не пиши пессимистич. писем. Ты как литератор нужен, страшно нужен, нужен, чтоб отдыхать, чтоб люди помнили, что есть на свете поэзия, красота настоящая, чувства изящные, что есть души любящие, человечные, что жизнь велика и красива. А лиризм твой? Каждая твоя фраза нужна, и впереди ты еще больше нужен. Ох, если бы у меня был дар слова, — сколько бы я тебе наговорила!! Выгони из себя ненужные мысли. Пожалей людей и почувствуй, что ты им нужен. Не отдаляйся, а давай все, что ты можешь дать из своей богатой души.
Пиши, и люби каждое свое слово, каждую мысль, каждую душу, которую вынянчишь, и знай, что все это необходимо для людей.
Такого писателя, как ты, нет и нет, и потому не замыкайся, не уходи в себя.
Пьесы твоей ждут как манны небесной.
Посылку отправляю завтра. Все не найду мамаше гребеночку подходящую.
Целую тебя, целую руки твои и молю Бога, чтоб ты чувствовал себя хорошо.
Получаешь ли мои письма?
Сегодня холодно, дусик милый, надо окна замазывать. Хожу уже в теплом. Вся кожа болит, в боку какая-то нервная боль… противно. Да еще вдобавок вчера сидела в Мал. театре с Раевской, смотрела «Сын Жибуайе». Проспала половину, и если бы не Раевская — ушла. Отчаянно скучно. Федотова кривлялась, Лешковская мило гнусавила, Рыбаков грубо комиковал; один Ленский приятен, и Южин ничего был. Но пьеса1… о, о, о… Билеты достали только наверху в купонах. Никого не видела.
Обедала вкусно у Раевской с Лужскими. Перетта собирается писать тебе, я ей разрешила. Вас. Вас. изображал, как играют «Цезаря», копировал Станиславского.
Проводили вчера Володю за границу2. Я была у стариков Bartels3, откуда отправляли Володю и Ваню4, Элиного брата, кот. учится в Антверпене. Говорили по-немецки, и надо мной хохотали.
Встретила на улице Чирикова, обещался зайти. Вчера без меня были Стахович с Вишневским, и оставил Вишневский записочку, просит сегодня обедать у него. У него в Тюрби5 хороший повар, и он по очереди кормит у себя всю труппу. Пойду. А завтра обедает у меня София Влад. с Володей и, может быть, Иван, а в воскресенье у меня родственный обед, т. е. мама с т. Лелей, Надежда Ив., Николаша. Был на днях Маклаков, но не застал меня. Сегодня хочу пойти посмотреть Пасхалову в Интерн, театре6. Пока свободна — осмотрю все театры. Вчера у нас в конторе видела Эфроса, которому я всегда доставляю такое неудовольствие своим видом. Но что делать! Репетиций пока нет, возятся с декорациями, и я еще ничего не видела.
Был еще вчера Сергей Саввич7, но тоже не застал.
Деньги, дусик, трачу на нужное. Заплатила за квартиру, купили дров, углей, купила платье простое, для каждого дня, начну шубку себе шить. А хорошо, кабы ты мне одеяльце привез, а то ты спишь здесь под моим, а у меня нет. Умывальник чудесный теперь.
Так ты ревнуешь к рыжим усам?! О, дуся моя…
Пьесу буду ждать с нетерпением. Если ты только пришлешь ее прямо начальству, а не мне — то разведусь с тобой, так и знай.
Шнап каждое утро ураганом летит ко мне, когда я пью кофе, получает хлеб, обмоченный в кофе, сахару и отправляется. Смешной он.
Целую тебя, дорогуля моя, сокровище мое, грейся на солнышке, кушай, поправляйся. Целую, обнимаю и крещу тебя.
Собака моя бесхвостая, это письмо придет к тебе, вероятно, после того, как уж получишь телеграмму об окончании пьесы. Четвертый акт пишется легко, как будто складно, и если я его кончил не скоро, то потому что все побаливаю. Сегодня мне легче, чем вчера, правда, но часов в 11 начало ломить в ногах, в спине, начался кашель. Все-таки, думаю, теперь будет становиться все лучше и лучше. Третьего дня явился ко мне твой, как ты его называешь, «враг» Альтшуллер; я не дался выслушивать, но сказал насчет утренних обливаний. Он всплеснул руками и запретил мне обливаться из губки. И теперь я умываюсь по-старому, то есть через три-четыре дня у меня опять уже будет серая шея. Два утра я не обливаюсь, но состояние моего здравия все-таки прежнее, только как будто чувствую себя бодрее.
Вчера, наконец, был Костя. Явился он веселый, возбужденный, серый и тощий, в темных кисейных панталонах. Мы дали ему пообедать. Он ушел и вечером пришел опять с засорившимся глазом. Я стал делать операцию, операция, кажется, не удалась, но глазу полегчало. Сегодня рано утром он приезжал за бельем. Завтра у него кончается самая трудная работа. С Михайловским ладит.
Настя аккуратно меняет мне костюмы. В самом деле, так хорошо, хозяйственно. Вообще надо пожалеть, что я женился на тебе так поздно. Когда я пришлю пьесу, то постарайся сделать так, чтобы во время чтения (в фойе) Стаховича не было1.
Мне кажется, что в моей пьесе, как она ни скучна, есть что-то новое. Во всей пьесе ни одного выстрела, кстати сказать. Роль Качалова хороша2. Присматривай, кому играть 17-летнюю, и напиши мне.
Вчера я не писал тебе и вообще писал мало, потому что нездоровилось.
Целую тебя, моя радость, крепко обнимаю. Поклонись Вишневскому, Немировичу, Алексееву и всем православным христианам. Я замедлил с пьесой, скажи, что очень и очень извиняюсь.
Завтра придет от тебя письмо — первое из Москвы. Жду его с нетерпением.
Ну, цуцык, не забывай, вспоминай.
Вчера действительно не было письма от тебя. Не писал, или почта виновата? Сегодня праздник, и пишу тебе на цветной бумажке, стараюсь писать мельче, т. к. бумажка формата не крупного.
Морозно, но солнечно. Колокола звонят.
Вчера мы превесело смотрели «Тьму» Тимковского. Сидели в 1-м бенуаре: Раевская, я, Вишневский и Стахович. Я подбила ехать, а то одна не высидела бы. Вот ужас, скажу я тебе! Вот банальщина, вот пустое место! Смешно было, а на сцене все разрывались. Подумай: 4 акта, и за все это время у всех действ. лиц — драматич. лица и драмат. положения, т. е. выдуманные. Ни одного человеческого, жизненного слова, ни одной улыбки — это так похоже на Тимковского. Что-то невообразимое, нудное; непонятные страдания, непонятные люди. Смотрели знаменитую Пасхалову, кот. все 4 акта делала безумные глаза, заламывала руки и безумно страдала1. Мужчины были ужасны. Вообще я пойду туда только еще раз, чтоб посмотреть Пасхалову в человеческой роли. В театре было много знакомых. В ложе сидели Бунин, Найденов и Чириков с женой, приходили ко мне. Найденов без бороды, улыбающийся, Бунин бледный, истомленный, будет теперь в Москве. Я их позову обедать как-нибудь. Были Левинский, Любошиц, Эфрос, Пчельников, Шпажинский, кот. спрашивал о тебе, хотел тебя в какой-то комитет.
Конечно, все спрашивают о «Вишневом саде». Было много наших артистов. Был твой друг Манасевич. Автор сидел в лит. бенуаре. Порывались вызывать, но после 3-го сообщили, что «их» в театре нет.
Литературное трио в ложе не вытерпело и уехало после 3-го акта.
Обедала я вчера у Вишневского с Стаховичем и Влад. Ив., кот. говорит, что я скомпрометирована этим обедом. Я не нахожу. Ели стерлядки кольчиком, борщок, отбивн. котлеты, артишоки, печен, яблоки. Ал. Леон. был очень мил и радушен. Все стены в фотографиях и лентах.
Днем я была в своей гимназии, просила залу у Арсеньевой для Зинаиды Сергеевны, кот. по воскресеньям устраивает лекции по истории музыки. Видела всех учителей своих, Лопатина, бывш. учениц, много вспоминали и болтали. Приятно было.
Вчера после театра я до 2-х час. ночи читала, т. е. декламировала Калпурнию. Так вдруг захотелось поиграть ее, а буду ли играть — не знаю. Хотят возобновлять «Одиноких». Это хорошо. Иоганнес — Качалов, Браун — Леонидов, старик — Лужский2.
Дусик, как «Вишневый сад» идет?
Золотой мой, как мне хочется приласкать тебя, расцеловать, погладить! Не за кем мне ухаживать, некого умывать, одевать.
Вчера был у меня Алферов, муж сестры Варв. Коссович, у кот. женская гимназия. Просил меня хоть изредка участвовать в чтениях для учащихся, устраив. Педагогическим обществом, состоящим при импер. Моск. университете. Мне это нравится и я согласилась. В Историч. музее, и аудитория приятная. Это не концертная эстрада, и потом это днем. И Алферов приятный.
Сегодня вечером пойду, может быть, в суд, — наши все бегают, а я ни разу не была в суде, а давно хочется.
Ну, до завтра, голубчик мой нежненький. Целую тебя много раз и обнимаю.
Телеграмма
Четыре акта совершенно готовы. Переписываю. Пришлю тебе. Здоровье поправляется. Тепло. Целую. Антуан
И письмо и телеграмма вчера — какая роскошь! Поздравляю с окончанием пьесы, дорогой мой, половинка моя! Как я счастлива, как я рада! Как бы я тебя целовала и умилялась, если бы была около тебя! Все, значит, хорошо?
А сегодня снег идет хлопьями, большими зимними хлопьями. По улицам от слякоти нельзя будет ходить. А тебя солнышко греет, сидишь в зелени. А я все мерзну.
Ты ждал от меня телеграммы из Москвы? Дусик, если б я только знала, я прислала бы. Но ведь ты презираешь такие зряшные телеграммы, и я не хотела доставить тебе неудовольствие и все писала открытки. Ведь ты их все получил?
Был ли у тебя Шапошников?
Вчера обедали у меня Иван с Софи. Володя уехал в Лефортово. Жаль, а я ему приготовила сюрпризик, отдала родителям. Иван страшно занят и утомляется. Беседовали оживленно, кушали с аппетитом. Ушли они после 7-ми, а я отправилась в театр смотреть черновую репетицию 5-го акта «Цезаря». По-моему, красиво будет здорово. Декорация — поле битвы — удивительна1. Масса воздуха, даль, и как-то величаво. Внизу, в люке, проходят легионеры и видны их головы, шлемы, копья. Ставили палатку Брута — тоже красиво. Под звуки лютни поет Люций — Асланов, мягким тенором, очень музыкально. Поэтично. Музыка Маныкина. Жду с нетерпением генеральной репетиции завтра, которая, верно, продлится с 7-ми до 2-х ночи. Напишу тебе тогда все.
Шнап грызет зубочистку и заигрывает со мной. Вчера днем я ходила к Зинаиде Сергеевне сказать ответ о зале2, но не застала ее. Шла назад, через Каретный ряд, встретила твоего друга Членова, кот. пошел со мной, говорил о том, что он хочет читать эту зиму. Проходили мимо новой квартиры Алексеевых3 — там как раз фуры, и Егор распоряжается; обрадовался мне и тут же начал умолять, чтоб ты ответил ему на его письмо. Ты ответишь?
Утром вчера разбирала фотографии, стелили ковры. Сегодня попрошу Николашу выбрать мне инструментик, а то скучно без музыки.
Костя, верно, очень работает, и оттого не был у тебя. А мне это грустно. Хочется, чтоб он бывал почаще у тебя. Я ему еще не писала.
Про Татаринова я уже здесь слышала4.
Буду ждать Куркина. Вишневскому передам, что велел. С адским нетерпением буду ждать «Вишневого сада» и буду смаковать каждое слово.
Кошку я отдала Марьюшке5, это ее отрада, а если хочешь привезти ее в Москву, я разрешаю. Целую тебя и обнимаю, ты мой Вишневый сад. Кому кукиши теперь показываешь?
Дусик мой, лошадка, я уже телеграфировал тебе, что пьеса кончена, что написаны все четыре акта. Я уже переписываю. Люди у меня вышли живые, это правда, но какова сама по себе пьеса, не знаю. Вот пришлю, ты прочтешь и узнаешь.
Вчера были Михайловский и Панов. Первый много рассказывал, я с удовольствием слушал, второй помалкивал. Потом приезжал Костя. Он хотя и не согласен с чем-то, но, по-видимому, доволен. Михайловский очень мне его расхваливал.
А третьего дня приехал неожиданно твой необыкновенный друг, рыжеусый Шапошников. Сегодня он был опять, обедал и после обеда уехал с Машей в Суук-Су, к Соловьевой. Скучен он донельзя, до того, что, слушая его, хочется высунуть язык.
Если бы ты, лошадка, догадалась прислать мне телеграмму после первого представления «Юлия Цезаря»! «Вишневый сад» я пишу на той бумаге, которую мне дал Немирович; и золотыми перьями, полученными от него же. Не знаю, будут ли от этого какие перемены.
Ах, бедный Володя, зачем он слушает своих родственников! Певца из него не выйдет1, а адвокат, хороший и усердный, уже выходил из него. И почему вас так пугает карьера адвоката? Разве порядочным адвокатом хуже быть, чем петь в театре тенорком в течение десяти лет, по 4500 р. в год, а потом уходить в отставку? Очевидно, вы понятия не имеете о том, что значит присяжный поверенный, адвокат.
На море качает, но погода хорошая. Панов уже уехал. Он и Михайловский будут на первом представлении «Вишневого сада» — так они говорили.
Шнапу поклонись и поблагодари его от моего имени, что он не напугал тебя, что шея его не исковеркана. Шарик доволен жизнью. Тузик временами впадает в пессимизм.
Тебя пишет Средин? Да, это удовольствие, но удовольствие, которое можно претерпеть только раз в жизни. Ведь ты уже писалась им, Срединым!
Ну, лошадка, глажу тебя, чищу, кормлю самым лучшим овсом и целую в лоб и в шейку. Господь с тобой. Пиши мне и не очень сердись, если я тебе буду писать не каждый день. Теперь переписываю пьесу, стало быть, заслуживаю снисхождения.
Кланяйся всем.
Здравствуй, милый мой, дорогой мой! Видишь, я прилежна, пишу каждый день. Как все-таки хорошо в этой квартире — есть твоя комната, стол письменный, следы твоего пребывания; мне это приятно.
Снежок лежит на крышах, ноль.
Вчера я слушала чтение «Цезаря» и очень волновалась. Мне кажется, что должно быть красиво. Третьего дня я видела декорацию 5-го акта, вчера слышала чтение — и то и другое мне нравится. Есть простота и величавость.
Качалов очень хорошо читал. Каждая фраза точно из свинца отлита, красивая, рельефная. Кассий — Леонидов немного шипит, у Вишневского слышны прежние и обыкновенные его недостатки, но зато — темперамент искренний. К.С. местами нравится, возьмет красотой и пластичностью. Савицкая немного искусственно тонирует1. Бутова неопытна, не понимает, что в такой короткой сценке надо дать одну рельефную хорошую ноту, а не пестрить интонации. Мне бы хотелось играть Калпурнию. Сегодня смотрю генеральную наконец.
Вечером я опять была в театре и видела К. С. уже без усов2. Помолодел, похож на более молодого Карабчевского, но в общем смешно. Во всей белой голове только две черные брови. Ты будешь закатываться. Днем, во время чтения, в перерыве, я сообщила о твоей телеграмме, и известие было принято аплодисментами. Вишневскому передала, что велел.
Сегодня К. С. обедает у меня. Заказала уху с расстегайчиками, цветн. капусту, ростбиф и шоколад.
Заходил ко мне Толя Средин. Здесь он как-то манерами очень напоминает отца.
Ужасно голо у меня в комнате, потому что нет драпировок. Завтра куплю солдатского сукна и завешаю.
Маклаков просил передать, что с землей в Воскресенске все улажено и можно покупать3. А вдруг бы это состоялось?!.. Мимо, читатель, мимо.
Получила от Набгольца целую кипу фотографий «Дна», только те, где я сама. Приедешь — увидишь.
Скажи, чтоб Костя написал мне о своих делах. Я все о нем подумываю. Хочется знать.
Прочти в «Театре и искусстве» объявление на самой последней странице, на обертке, сверху. Посмеешься4.
Скажи мамаше, что я ей на днях пришлю свою фотографию, а то у нее нет.
Как ты кушаешь, как настроение? Забор делают? Поправились ли Машины нервы после моего отъезда?
Обнимаю и целую тебя, моего дорогого. Пасьянс раскладываешь?
Дусик мой нежный!
Ну-с, смотрела я вчера генеральную «Цезаря», но не всю. Дусик мой, дорогой, отчего ты не мог смотреть вместе со мной, чтоб поделиться впечатлениями! Я устала от впечатлений. Просто устала. Я еще не могу разобраться. Знаю одно — удивительная красота постановки, красота, простота, величавость. Когда раздвинулся занавес, когда со сцены хлынула волна южной, живописной уличной жизни античной, когда проносили великолепного Цезаря, проходила его блестящая свита — я чуть не завизжала от восторга, от неожиданности впечатления, красоты. Все это — точно жизнь вдохнули в древность, точно возродили давно погребенную красивую античную жизнь. И это впечатление не покидало меня. Сад Брута, декорации, позы, группы заговорщиков — все красиво и пластично, и это чувство красоты как-то так много говорит, так захватывает, что я передать не могу. Сцена у Цезаря великолепна. Сенат и Форум, в особенности последний, захватывают. Сенат весь белый, всюду мрамор, белые тоги сенаторов, и среди них характерная фигура Цезаря в красной тоге. Ну, понимаешь, я просто купалась в чувстве красоты и эстетики. Теперь об игре: Качалов чудесный Цезарь, как изваяние, каждое слово рельефно. Вишневский очень приятный, искренний Антоний, красиво ведет сцену над телом Цезаря и говорит умно на Форуме. Брут — Конст. Серг. отлично говорит речь на Форуме над телом Цезаря, просто красота, а остальную роль, по-моему, слишком задушил голосом, слишком всю смягчил и утратил рельеф, ушел во что-то гамлетовское, и нет римлянина. Лицо у него несчастное — очень мало говорит. У Кассия — Леонидова характерная голова, и было бы все хорошо, если бы говорил своим настоящим красивым голосом, а то тоже шипит и напрягает голос. Каска — Лужский неважен.
1-й акт удивителен: вначале — солнце, праздник, музыка, пляска, цветы; в конце — гроза, облака ходят, вихрь, молния, гром и взволнованный шепот заговорщиков, мелькающие тени.
Порция — Савицкая приятна, красива. Калпурния — Бутова нехороша, т. е. для Бутовой это очень много, что она сделала, но для пьесы мало. Дальше Форума не играли вчера. В убийстве Цезаря есть что-то недоделанное, что-то не то. Ну, хоть немножко понял из того, что я писала? Как мне хочется, чтоб ты это увидел поскорее!
Присутствовал Пчельников для цензуры1. Была маманя, Мария Петровна, Савва Мамонтов. Мне вчера так не хотелось идти домой в пустую квартиру после такого возбуждения, такой приподнятости, и я долго сидела, болтала с М. Петр., Стаховичем. Да, Котик приехал, весь в насморке. Радуйся.
Между главарями вышло несогласие в совещании после репетиции. Вл. Ив. находит, что надо отложить спектакль, т. к. еще многое не готово, а главное — антракты убьют. Алекс. Леон. ни за что не соглашается, т. к. деньги иссякают2.
Конечно, когда я посмотрю во второй раз, — найду недочеты, мелочи, но общее впечатление — чудесно.
Вчера я сидела дома. Обедали у меня Конст. Серг., мама, Ольга Мих., Николаша, пришел д. Саша и на взводе и смешил К.С., который его видел, оказывается, в первый раз.
Не теплеет. Крупа какая-то идет с неба. Гриневский знает в Петровск. парке очень хороший дом, теплый, удобный. На днях даст знать, и я поеду смотреть.
Ну, дусик дорогой, вот я тебе все высыпала.
Адски жду «Вишневый сад». Будь здоров, Антончик мой, береги себя, кушай, не хмурься, будь покоен. Целую тебя много и нежно и грею тебя, золотой мой.
Необычайная жена моя, хорошенькая, гладенькая лошадка, здравствуй! Пьеса уже окончена, но переписываю медленно, так как приходится переделывать, передумывать; два-три места я так и пришлю недоделанными, откладываю их на после — уж ты извини. Пьесу, по всей вероятности, привезет Маша.
Брат твой опять не показывается. Я кашляю меньше, чувствую себя здоровым, только часто злюсь (на себя) и ем не особенно много, без аппетита. Костюм меняю каждый день, умываюсь по-старому, сплю очень хорошо, зубы чищу, мармелад ем.
Вчера вечером пошел дождь, дуся моя, стало хорошо, свежо, тихо. Розы цветут. Е. П. Горькая еще не была у нас. Вообще никто не бывает. Впрочем, была Софья Павловна, твоя подружка. А ты стала ходить по театрам? Да еще на пьесы Тимковского? Ведь Пасхалова уже старая актриса, моя ровесница по крайней мере; она играла когда-то у Корша; это актриса совершенно провинциальная, неинтересная, и я не знаю, почему это так о ней заговорили. Вот еще: она урожденная княжна Чегодаева, жена того господина, который убил Рощина-Инсарова1.
Я тебя люблю, дусик.
Если бы здоровье мое поправилось, то я отправился бы куда-нибудь в дальнее плавание. Это необходимо, ибо дома закиснешь, станешь Тимковским.
Скажи Бунину, чтобы он у меня полечился, если нездоров; я его вылечу.
Ну, лошадка, целую тебя в шейку и глажу. Ах, если бы ты в моей пьесе играла гувернантку. Это лучшая роль, остальные же мне не нравятся.
Будь здорова и весела, Христос с тобой.
Как я заволновалась, дорогой мой, когда прочла в твоем письме, что тебе нехорошо от умывания!1 Ведь я виновата в этом! Боже, какая я дура, какая я нелепая дура! Никуда я не гожусь. Прости меня, родной мой! Ты теперь скверно думаешь обо мне, не будешь ни в чем верить?!
Теперь тебе лучше все-таки?
А как мне тоскливо здесь одной! Холодно, и нехорошо. И в природе зима, настоящая мягкая зима, второй день сыпет пушистый снег, и, появились санки. Вечером вчера шел удивительно красивый снег, точно бриллианты сыпались.
Я рада, что Костя объявился наконец. Скажи ему, что я его целую и очень люблю. Как и где он познакомился с Михайловским?2
Вчера было очень холодно и снежно, а я много бегала по улицам в кофтенке и весь вечер в театре неистово зябла.
Обедала у мамы, вдвоем.
Заходила в меховой магазин узнать о мехе. Сказали, что самый теплый и легкий — крестоватик или недопёсок, от 60 р. и дороже. Мягкий, приятный, светленький мех. Себе еще не заказывала шубейку.
Была m-me Фейгина из Питера. Жалуется на петерб. гимназии. Мальчики не могут привыкнуть к духу чиновничьему. Директора должны называть Ваше превосходительство. Вообще все тоскуют о Москве.
Да, был редактор молоденький журнала «Природа и жизнь»3, просит твоего сотрудничества, принес журнал. Я ему посоветовала написать тебе, но не обнадежила его. Получил ли ты? Я даже фамилии его не знаю.
Послезавтра открытие нашего театра. Что-то будет! Пришлю тебе телеграмму. Вчера смотрела конец «Цезаря». Конечно, Брут и Кассий слабоваты, не чувствуешь железных характеров. Но красиво удивительно. Дух Цезаря великолепно устроен4.
Целую моего дорогого, ненаглядного мужа, обнимаю и еще раз прошу прощения.
Радость моя, сейчас получил от тебя посылку. Спасибо тебе, тысячу раз спасибо! Гамаши уже надел и чувствую в ногах необычайную теплоту, и это очень кстати, так как сегодня здоровье мое не того, пишется совсем скверно, и даже сказал в телефон Альтшуллеру, чтобы он пришел. Аппетита нет, кашель. Слава Богу, что хоть сплю хорошо, сплю как хохол. Альтшуллер, вероятно, залепит мушку.
Вчера я томился, не работал, и если моя пьеса опоздает дней на пять, то простите Бога ради. С Машей едва ли успею послать.
Наш Шарик подрастает; говорят, что он хорошо лает, но я лая его не слышал еще ни разу. Сегодня пасмурно, прохладно. Каменный забор вокруг двора становится все выше и выше; кажется, так уютнее. Оттого, что на дворе холодно, в комнатах стало мух много, надоели.
После первого представления «Юлия Цезаря» пиши мне подробнее, я ведь очень и очень интересуюсь, дуся.
Сегодня в нашей газете крупными буквами напечатано, что флот ушел в Корею с запечатанными пакетами… Ой, уж не война ли?1
Будь здорова, моя лошадка, будь весела и кушай себе овес. Мне без тебя томительно скучно.
Температура 37,5.
Мелкий дождик. Храни тебя Создатель. Обнимаю.
Вот и Покров! Снег, снег и снег, все бело, на улицах нет грохота, слышны голоса людские, как-то интимнее стало на улицах. Фигуры, съежившиеся от неожиданной зимы; гимназисты уже пробуют снежки. Улицы взрыты, работы приостановлены и, как пишут, так и останутся взрытыми всю зиму. Вообще Москва так гадка, так неудобна, так грязна и некрасива, что жить противно. А извозчики! О ужас! Вчера и пешком трудно было идти, на тротуарах не скалывали, и люди падали, а на мостовых лошади падали. Все это противно донельзя. Вспоминаешь времена Алексеева и Власовского1.
А снег все идет. Колокола звонят. Ждут прибытия «Вишневого сада».
Пришла Эля, славненькая, свеженькая. Поедем с ней в Петровский парк. Про Володю ты прав, я с тобой согласна2. Но мне кажется, заграничный профессор его не будет прочить в певцы, и он тогда успокоится. Посмотрим, что будет.
Вчера была генеральная «Цезаря». Полна зала публики набралась. Всем нравится, все говорят, что подобного не даст ни один европейский театр. От Качалова все без ума3. Эфрос соблаговолил поговорить со мной, но глядел в сторону. Я улыбалась.
Спектакль длится невозможно долго. Сделают еще купюры. Была Надежда Ив., мама, и все в восторге, только слишком длинно, тем более что главный захват — это Сенат и Форум, а там идут уже и по Шекспиру менее захватывающие сцены. К. С. никому не нравится, и в этом трагедия нашего театра. Ужасная речь, говор, русачок отчаянный в римской тоге. Как мне его жалко, Антон. Ведь никто так не отдает себя театру, как он, никто им так не живет. Заклюют его. Вишневский вчера перенервил, перекричал, но это ничего. Значит, играть будет хорошо.
Кончился «Цезарь» около 2-х часов, и это еще без вызовов, без аплодисментов. Завтра кончим в 1 час, я думаю.
Как мой дусик живет? Вот были вместе, жили одной жизнью, тихой, идиллической, а теперь я уже метусь и нервлюсь, хотя еще не очень. Все находят меня пополневшей, отлично выглядывающей (какое ужасное выражение — о литератор, прости).
Скоро примемся за излюбленного автора нашего, будем рассыпать чеховский жемчуг перед публикой, будем кружево плести, кружево тончайшей психологии людской.
О, как я пишу, что со мной?! Ты не сердишься? Целую мою красивую милую голову, чудные глаза мои. Обнимаю и благословляю. Нежный мой!
Голубчик мой, как ты живешь? Как пьесу переписываешь? Как самочувствие, настроение? Кто был у тебя за это время? Получаешь ли все мои письма? Аккуратно? Я ни одного дня не пропускала.
Шнап вроде безумного кидается, бросается по комнате, все хочет кусать. Очень порывистая натура, и я боюсь, когда он с разбега налетает на меня.
Вчера я ездила с Элей по электричке в Петровский парк, смотрела домик, в котором они когда-то жили летом, но он зимний. Рядом с электричкой. Весь в саду, славненький, чистенький, с паркетными полами, с печами, камином, с террасой, пахнет в нем деревом. Наивный и славненький. В нем жили 2 года зимой. Снег шел все время и сегодня опять сыплет.
Цена домику 900 р., по-моему, дорого; т. е. это в год, а не на зиму.
Продрогли мы с Элей адски, ибо ездили не в шубах.
Обедали у мамы очень вкусно и приятно, шутили и смеялись. Потом с Элей же поехали к Срединым отвозить билеты, которые по растерянности моей московской забыла у мамы, и Марию Григорьевну дома не застали. Все вышло по-глупому.
Весь вечер сидела дома одна, играла, отогревалась и читала Анну Map из «Одиноких»1. Прочла Найденова «№ 13» в двух картинах. Хорошо. Прислал ли он тебе?
Дусик, если Маша еще не уехала, попроси ее привезти несколько бутылок Ай-Ян и захватить мою чайную ложечку, к которой я привыкла.
Получил ли посылку?
Удобна ли гребеночка мамаше? Напиши.
Вчера был Куркин и, к несчастью, не застал меня дома. Жаль.
Пойду заказывать шубку, а то ходить не в чем, еще распростужусь, пожалуй.
Я тебе далекой кажусь? Милый мой, родной мой. Когда я, ложась спать, в темноте крещу тебя, мне кажется, что твоя голова близко, близко тут, около меня.
Сейчас перервал меня Куркин, поговорили с ним, я дала карточку к Морозову, и дам к Мешкову пропуск2, только вот узнаю, где он.
Ну, до завтра, милый мой, сиди побольше на воздухе, в саду, а не у себя в кабинете, без воздуха.
Целую и обнимаю тебя нежно.
Здравствуй, лошадка, спасибо тебе за письмо об «Юлии Цезаре», о репетиции, ты хорошо написала, я очень доволен. Жду все новых и новых писем, недовольное я животное. Пиши, дуся, пиши, родная.
Сегодня у меня температура нормальная. Альтшуллер прописал такие пилюли, что теперь я буду по семи дней не бегать, не надевать халата. Осталась слабость и кашель. Пишу ежедневно, хотя и понемногу, но все же пишу. Я пришлю пьесу, ты прочтешь ее и увидишь, что можно было бы сделать из сюжета при благоприятных обстоятельствах, то есть при здоровье. А теперь один срам, пишешь в день по две строчки, привыкаешь к тому, что написано, и проч. и проч.
У нас летняя погода, цветут розы. Вчера вечером забегал твой брат.
Меня стали откармливать. Напихали полный живот.
Вчера Альтшуллер долго говорил со мной о моей болезни и весьма неодобрительно отзывался об Остроумове, который позволил мне жить зимой в Москве. Он умолял меня в Москву не ездить, в Москве не жить. Говорил, что Остроумов, вероятно, был выпивши.
Платье чистят каждый день… Твое мыло, которое ты прислала, превосходно; завтра буду голову мыть порошком. Как я рад, что я женился на тебе, мой мордасик, теперь у меня все есть, я чувствую тебя день и ночь.
У халата я отрезал пояс наполовину, а то бывали неприятные пассажи. Писал ли я, что мать в восторге от твоих подарков? Я научил ее пасьянсу тринадцать в таком виде, как мы с тобой раскладывали.
Господь с тобой. Целую тебя, обнимаю, хлопаю по спинке и делаю все то, что законному мужу дозволяется делать… Будь здорова, моя лошадка.
Опиши первое представление — поподробнее.
Пришла Варвара Константиновна, а Маше и матери надо уходить в город по очень важному делу. Вот как тут быть теперь?
Телеграмма
Победа. Успех солидный. Обалдели от красоты. Привет. Оля
Ну вот и сыграли «Цезаря», дорогой мой! Сколько волнений! У меня чувство, точно я играла всю пьесу сама. Так жила со всеми участвующими! Смотрела ровно три раза и еще пойду. Впечатление не ослабевает. Это прямо что-то колоссальное. Честь и слава Владимиру Ивановичу! Ты просто поразишься. Как я счастлива, что мое предчувствие оправдалось! Я очень стояла за постановку «Цезаря». В публике только одобрения. Всех просто подавляет красота и сила впечатлений.
Конечно, публика «первых представлений» отнеслась сравнительно холодно. Не было шуму и треску. Только после Форума поднялась овация и после конца. Беда в том, что и у Шекспира после Форума трагедия идет на убыль, и в зрителях впечатление также ослабевает. Да это и понятно. Нервы так подняты на Форуме, что дальше идти некуда. Меня лихорадка трепет, когда я смотрю Форум. Вишневский был очень хорош вчера, и многие прослезились. От Качалова все с ума сходят. Брут был лучше гораздо вчера; Леонидов нравится. Влад. Ивановичу поднесли венок. Он, кажется, так устал, что не понимает ничего. В «Эрмитаж» ездили все-таки; я тоже подбивала, прости, но не могла вернуться одна в пустую квартиру.
Вообще я совсем не знаю, куда девать себя, если я не занята в театре. Меня ужасает одиночество и никому не нужное существование мое. Вообще во мне сегодня все ходуном ходит, как говорят. Я счастлива, что 5-го играю. Скорее бы за дело, скорее «Вишневый сад».
Целую, обнимаю крепко.
Зачем, лошадка, ты в таком обидном тоне пишешь насчет обливаний?1 Альтшуллер запретил их, правда, но все же от запрещений его тогда мне не стало лучше, и обливания я возобновлю непременно, как только припру в Москву. Теперь мне стало лучше, хотя кашель, особенно по утрам, дает себя знать и скоро утомляюсь. Все-таки, повторяю, мне с каждым днем все лучше и лучше. Маша тебе расскажет, как я теперь ем. Ем, как тигр.
Если понадобятся деньги, то возьмешь у Вишневского в кассе, в счет будущих благ. Жду телеграммы насчет «Юлия Цезаря». Уже солнце садится, а телеграммы все нет.
Только что были у меня Михайловский и знаменитый Тейтель, следователь из Самары, еврей2. Тейтель будет у тебя в Москве, чтобы устроиться как-нибудь насчет театрального билета. Был и твой брат, усталый, но веселый, мы его покормили ужином.
За пьесу не сердись, дусик мой, медленно переписываю, потому что не могу писать скорее. Некоторые места мне очень не нравятся, я пишу их снова и опять переписываю. Но скоро, скоро, лошадка, я кончу и вышлю. Как только вышлю, дам знать по телеграфу. Я ведь не так скуп, как ты, богатая актриса; от тебя телеграммы сегодня я так и не дождался.
Дуся, прости за пьесу! Прости! Честное слово, я кончил ее и переписываю.
Маша расскажет тебе, как я растолстел. К тебе приедет муж-толстячок, вот увидишь. Сплю я превосходно. Снятся летучие мыши.
Ну, лошадка, хлопаю тебя по спинке и около хвостика, целую и обнимаю. Будь здорова и крепка, не забывай своего толстого мужа.
Дусик милый, мне ужасно беспокойно за тебя. Тебе все нездоровится. Зачем я уехала! Что сказал Альтшуллер? Он меня ненавидит, и я его понимаю.
Сегодня туманно, сыро, моросит, все тает, такая гадость, что на свет глядеть не хочется.
Какая я непригодная для жизни! Бесхарактерная, бессильная. Прости, что так пишу, но на душе уж очень подло.
Вчера утром пробовала «говорить» свои роли. Конечно, начала с 4-го акта «Сестер», — разревелась сильно. Начала читать заключительные мои слова, и жаль стало, что их вымарали, такие чудесные слова! Скорее бы играть, жить и чувствовать за других. Ты смеешься надо мной?
Вчера Гриневский возил меня в парк смотреть дом, но, увы, — он занят уже, а во-вторых, его сдают за 4 000 р. Целая роскошная вилла с полной обстановкой. У Гриневского, верно, смекалки нет. Я ему показала домик за 900 р., но и я и он убедились, что для зимы непригодно.
Потом я заехала к Мерчанским, к брату генерала. Он, бедный, совсем ослеп почти; рады были до слез, когда я пришла; жену мне очень жалко. Он женился уже сильно пожилым на молоденькой, и она так и зачахла и захирела с ним. Вспоминали давнишние времена, мое детство, целые полосы жизни. Потом я обедала дома одна, тоскливо; без супа. Пришла Эля и долго сидела у меня. Она ходит под сильным впечатлением «Цезаря». Говорили с ней много о жизни, т. е. о ее жизни. Очень у них сложная психология происходит. Мне хотелось бы поговорить с тобой. Я давно чувствовала, что у Эли на душе неладно, и вчера она высказалась. Мне так стало грустно, что я тебе передать не могу. Боже, все кругом страдают, все мучаются. Писать об этом трудно. Зачем я только молчала в прошлом году, когда я все это чувствовала и хотела говорить, да вот и промолчала. Не хорошо, когда люди сдерживают порывы, не надо быть чужими друг другу.
Володя писал мне вчера, описывал «На дне», кот. он видел в Берлине. В общем, совсем не хвалит, понравились только Клещ, Сатин и Актер1. Про свое пение он подробно писал маме. Профессор советует ему доучиваться и идти в оперу. Но Володя, конечно, ничего не решил и очень трезво смотрит на дело. Вот скоро приедет, посмотрим, послушаем.
Будь здоров и весел, мой дорогой Антон; отчего тебе особенно улыбается роль гувернантки? Не понимаю.
Отчего Маша не пишет, когда приедет?
Эберле все хворает, в театре ее нет. Зайду сегодня. Целую тебя крепко, не проклинай меня, дусик.
7-го вечером иду к Наталии Яковлевне Давыдовой чай пить. Я в театре на «Цезаре» сидела рядом с ней и с Якунчиковыми. Вся Нара была в сборе и Вика с мужем и с Гардениным2.
Дусик мой хороший, половинка моя, пишу тебе на красной бумаге, и, кажется, бумага неудачная, по ней трудно писать, да и читать не легко. Сегодня отправил Машу, сегодня же утром получил от тебя телеграмму насчет «Юлия Цезаря». Ты и представить себе не можешь, лошадка, как ты обрадовала меня этой телеграммой. Стало быть, успех? И большой успех? Молодцы! И письмо твое сегодняшнее такое хорошее, ароматичное, его можно раз десять прочесть, и оно не надоест. Пиши же мне, моя толстенькая жена, пиши, я ценю!
Меня кормят неистово. И природа отвечает на сие довольно непринужденно: сегодня я уже два раза был там, куда короли пешком ходят. Сегодня будет мой лейб-медик Альтшуллер. Все-таки, как бы там ни было, здоровье мое поправилось и поправляется.
Я тебя люблю, лошадка.
Целую тебя и обнимаю. Христос с тобой.
Приеду я в конце октября. А певец немец наврет Володе с три короба, вот увидишь.
Начинаю, дусик, с дела, т. к. третий раз уже забываю написать об этом. Была у меня Щедрина из женск. Медицин, института1, про кот. говорил Куркин. К Морозову я дала ей карточку, и он обещал весной дать 300 р. всего, говорит, что все распределено на этот сезон. Мешкова нет в Москве. Я обещала ей устроить объявления в «Русское слово», в «Курьер», и будь добр, напиши Соболевскому, чтоб он не отказался напечатать в «Русских ведомостях» воззвание, что ли, не знаю, как назвать, и что пожертвования поступают или в редакцию данной газеты, или в Петербурге, Фурштадтская, 20, Дмитрию Васильевичу Стасову, для недостаточных слушательниц женского медицинского института. Можешь ты сделать это? Соболевский меня мало знает и, пожалуй, мимо ушей пропустит. Будь милым. Ну, вот и все дело.
Как твое здоровье, дорогой мой? Ты никогда не должен сердиться на этот вопрос, а всегда отвечать совсем откровенно.
Вчера вернулась знакомая из Ялты и говорит, что у Кости очень болен сын и Костя сильно волнуется. Слышал ли ты что-нибудь?
У нас все ползет, все тает, совсем конец марта.
В театре все сияют, за исключением Конст. Серг. — я его видела вчера минутку, и жалко мне его очень стало. Подумай: такой огромный успех постановки и игры, и он, как режиссер и как актер, не то чтоб провалился, но… слабоват как Брут, и как режиссер ведь ни при чем2. Все творил Влад. Иванович. Как ему должно быть больно на душе. Я страдаю, когда при мне его бранят.
Вчера прошли всё «На дне», сегодня играем. Был Горький в театре. Представь — он устраивает как бы филиальное отделение Художеств, театра в Нижнем, набрал труппу, берет нашего Тихомирова как режиссера3, набирает пайщиков по 100 р., меня приглашал, но у меня же ведь никогда 100 р. не водится. Горький подстриженный, и в тужурке, точно помолодел.
Была вечерком вчера у Эберле. Она все лежит, у нее анемия мозга: как встанет, так поднимается рвота, головокружение сильнейшее. Она приходила в такое отчаяние, что решила ехать в клинике вскрывать череп, как она выражается. Лечит Майков. Так ее жалко. Хорошо, что она не одна, — ее жилицы ухаживают за ней. В театре ее любят.
Иван Павл. с Софией Влад. были на 1-м представлении, я посылала билеты; они в восторге.
До завтра, родной мой, кланяйся «Вишневому саду» и скажи, чтоб он расцветал скорее. Целую и обнимаю.
Горький очень просит тебя дать рассказ в их сборник.
Дусик мой, лошадка, обращаюсь к тебе с просьбой. Если будет оказия, то пришли мне зубного порошку, возьми у Гетлинга (тимолевого) и пришли также мне мою фуражку, чтобы было что надеть в вагоне; если дома две фуражки, то пришли ту, что потеплее. Поняла?
Здоровье мое поправляется. Сегодня на мне мушка. Теперь возиться придется дня четыре с мазями. Принимаю пилюли, порошки и капли, ем как удав. Боюсь, что тебя съем, когда приеду. Сегодня был Первухин, ялтинский писатель, сидел долго. Был Л. Л. Толстой, тоже сидел долго. Сначала я был с ним холоден, а потом стал добрее, стал говорить с ним искренно; он расчувствовался1. У его жены2 воспаление почек, уезжают в Каир.
6 октября.
Продолжаю на другой день. Мать велит передать тебе, что гребенка ей очень нравится, только она, гребенка, не сидит на голове; надо бы попроще.
Сегодня опять великолепная погода. Я встал с головной болью, долго возился с мушкой, которую надо было снять. Настроение хорошее, буду сегодня работать. Сейчас утро, я жду газет от 3 окт., буду читать про ваш театр. Окна у меня в комнате открыты.
Пьесу скоро пришлю. Вчера совсем не давали писать.
Пришло твое письмо об «Юлии Цезаре». Спасибо, дусик! Ты пишешь: «меня ужасает одиночество и никому не нужное существование мое». Насчет одиночества я еще понимаю, допускаю, но вот насчет ненужности существования — извини, ты не лошадка, а Шарик, так же много логики.
Я тебя люблю. Ты это знаешь?
Получил письмо от Горького3.
Ну, будь здоровехонька, не хандри, не кукси. Кланяйся всем.
Милый мой! Я просто не знаю, что писать тебе. Знаю, что ты нездоров, что я для тебя ровно ноль, который приедет, поживет с тобой и уедет. Такая ужасная фальшь в моей жизни, что я не знаю, как мне жить. Как раз когда ты нездоров, когда я нужна тебе — меня нет. И здесь хожу бесприютная. Бичую себя, обвиняю со всех сторон, чувствую себя кругом виноватой. С чем-то я не могу совладать в жизни.
Прости мне, что я плачусь, но я никак не могу писать и разговаривать весело, когда у меня черт знает что на душе. Ну, не обращай внимания на то, что я пишу. В Москву, конечно, не приезжай совсем. Надо слушаться кого-нибудь одного, доверяй тогда Альтшуллеру, если ты ему веришь и считаешь его за такого отличного доктора.
Умоляю тебя не приезжать. А то ведь все обрушивается на меня, что я гублю тебя, что я настаиваю на том, чтоб ты жил здесь. Этого не может быть, и я никогда не буду настаивать, если нельзя. Я не настолько своевольный и капризный человек.
А конечно, я, как жена, слишком беспокойна и безалаберна для тебя.
Вчера играла первый раз — не игралось. Было полно. Горький был, но публика не знала. Днем было собрание всей труппы.
После театра Сулержицкий пил у меня чай, рассказывал про то, как он сидел1.
Ну, до свиданья, целую тебя, будь здоров, дорогой мой.
Дусик мой превосходный, очарование мое, здравствуй! Вчера приезжала ко мне Ольга Михайловна — красивая дама, нужно было поговорить о деле, о попечительстве в гурзуфской школе; о деле мы говорили только пять минут, но сидела она у меня три часа буквально. Буквально, я не преувеличиваю ни на одну минуту, и не знаю, сколько бы она еще просидела, если бы не пришел отец Сергий. Когда она ушла, я уже не мог работать, внутри у меня все тряслось, а пьеса моя между тем еще не переписана, я еле-еле дотянул только до середины III акта… Тяну, тяну, тяну, и оттого, что тяну, мне кажется, что моя пьеса неизмеримо громадна, колоссальна, я ужасаюсь и потерял к ней всякий аппетит. Сегодня все-таки я переписываю, не беспокойся. Здоровье лучше, хотя кашляю по-прежнему. Сегодня получил от Чирикова нежное, ласковое письмо. Он острит на двух страницах, но остроты его не смешны. Прислал мне фотографию свою и своей дочери, которую называет так: Новелла Чирикова. Но и это почему-то не смешно. А малый добрый и теплый. Пришлет мне свою пьесу, которую очень хвалит Горький1.
Когда будешь у Мюра, то купи пачку бумаги за 18 коп., на которой не пишут, и пришли мне с фуражкой при оказии. Сегодня буду мыть голову твоим порошком.
Зачем ты хандришь? Ведь это так несправедливо! Ты дома, ты у любимого дела, ты здорова, мужа нет, но он скоро приедет. Надо быть умной!
Я еще не был в городе с тех пор, как ты уехала. А я не похудел с прошлого года, а чуть ли еще не пополнел: фуфайка (с пуговками около плеч) Егера тесна мне, очень тесна. Сегодня надел чистую рубаху. Костюм чистят каждый день. Перепадает дождик. Тепло. Ну, лошадка, прости, надо писать. Прекращаю письмо. Будь здорова, миленькая моя, Господь с тобой. Я пишу тебе часто, почти каждый день. Не ленюсь.
Целую тебя в затылочек.
Вчера я не писала тебе, потому что написала бы черт знает что, да и сейчас не знаю — сдержусь ли. Я расползаюсь по всем швам, и очень трудно соображаю. Нутро кипит. Точку опоры потеряла. Ничего не могу читать, ничем увлекаться — что-то торчит в голове, что мне мешает везде и всюду. Ты, конечно, улыбаешься снисходительно? Считаешь все за дурь? Я, верно, очень не культурный человек.
На дворе серо; голова тяжелая. Кофе пила в постели, читала газеты. И «Новости» и «Курьер» заняты тобой. У меня много номеров «Освобождения» и номерок «Революционной России»1. Дала мне Эля, привезла из-за границы. Вчера вернулся Володя из Дрездена, с подъемом, веселый; привез маме письмо от профессора, кот. «с чистой совестью» советует Володе продолжать учиться еще два года. Володя пел в знаменитом дрезденском Opernhaus’e, и пел хорошо. Профессор говорит, что надо еще год учиться и год составлять репертуар. Много его учеников поют там в опере. Еще ничего не решено, конечно, передаю тебе только то, что было. Нашел Володю очень и очень музыкальным. Не знаю, что будет. Вчера вечером у мамы было сборище, я заезжала на часок, т. к. давно уже обещала Давыдовой. У нее ужасно мило: маленькая квартирка, вся кустарным убрана. Все беленькое, свеженькое такое, как она сама. Была Мария Федоровна, Вика, за которой позднее заезжал супруг. Говорили о «Цезаре», конечно. Все в восторге, но бранят К. С. А его жалко. Хотя он себя начинает скверно вести. Позволяет себе все время на сцене кашлять, и уже в газетах идет слух, что он бросает роль Брута. Этого он не должен делать ни под каким видом; ведет себя не как художник, и Влад. Ив. в отчаянии от такого малодушия.
Посылаю тебе рисунок-карикатуру, сделанную Владим. Яковлевичем на Давыдову2. Они послали такую давно еще нам в Ялту, и мы не получали. Я ужасно хохотала, тем более что видела такую сцену на шоссе около Нары.
Правда, славно сделано?
А знаешь, Нилов — полковник, и Анна Львовна — певица, поженились3. На днях была свадьба. Помнишь, мы их встретили в встречном поезде, когда уезжали из Нары?
Будь здоров, милый мой, поправляйся и не приезжай в Москву. Потерпи эту зиму, может, лучше будет, тогда видно будет, что делать.
Целую тебя и обнимаю.
Маша приехала благополучно. Я убивалась, когда слушала про тебя.
Видела вчера Петра Вас. у Мерилиза, говорит, что Лизочка, помнишь? совсем умирает и живет у него. Уже не встает.
Дусик мой, писать воззвание от женских курсов нельзя, ибо мы имеем дело с частной просьбой курсистки Щедриной, а не с просьбой всех курсов1. Ты посоветуйся с Гольцевым, он научит, что делать, или подожди моего приезда.
Ты пишешь, что вчера вернулась знакомая из Ялты и говорит, что у Кости очень болен сын и Костя сильно волнуется. Все вздор. У Кости сын болен lapsus’oм recti, выпадением прямой кишки, общедетской болезнью, пустяшной, и давно уже Костя получил письмо, что сын его здоров. Повторяю, все вздор. У Кости манера: всем рассказывать ужасы.
В газетах о курсах уже писали с приглашением посылать пожертвования Стасову. Надо бы вот поскорее мою пьесу поставить и дать спектакль в пользу курсисток. А пьеса моя подвигается, сегодня кончаю переписывать III акт, принимаюсь за IV. Третий акт самый нескучный, а второй скучен и однотонен, как паутина.
М. Смирнова прислала мне письмо, но забыла приклеить марку. Пришлось платить штраф. Она просит меня написать ей; скажи, что писать мне запрещено, ибо я занят пьесой.
Получил письмо от Немировича2.
Здоровье мое сегодня лучше, кашель меньше, но уже бегал два раза. Должно быть, ялтинская вода содержит в себе что-нибудь этакое, что действует на меня расслабляюще. Вот уж правда истинная, дуся: если пьеса моя не удастся, то прямо вали вину на мои кишки. Это такая возмутительная гадость! Давно уже у меня не было нормального действия, даже не помню, когда.
Прости, лошадка, что я тебе наскучаю этой гадостью. Костя был вчера, мы долго разговаривали, он добрый, хороший человек.
Кто, кто у меня будет играть гувернантку?
Театр в Нижнем у Горького не пойдет. Это не горьковское дело и не тихомировское, хотя пусть Тихомиров поболтается по свету, это ему не повредит.
Поцеловать тебя, моя радость? Изволь. Целую в шею, в затылочек, в лоб и в губы. Не брани мужа, он еще постоит за себя.
Снег, крыши белые, мокро… Звуки метлы по асфальту через открытую форточку. На улицах мокрая грязь, слякоть, ежащиеся фигуры от пронизывающей сырости, со страхом смотрящие на экипажи на шинах. Толпа противная, будничная, без пятен. Ух как гадко в Москве и вообще в России. Я буду завидовать Володе с Элей, если они переселятся за границу. Газеты почитаешь, еще сырее на душе сделается. Сегодня, напр., о народном образовании, по поводу выставки в Ярославле1. Цифры посмотришь, и скучно.
Я рада 12-го играть «Три сестры». Ужасно рада, а то как-то тоскливо в театре, нет свежести, нет новых чувств. Ты опять скажешь, что я ненасытная. Может быть. Да уж я такая. Не могу сидеть, не волнуясь, и платонически относиться ко всему. Это, вероятно, признак души довольно паршивенькой, не глубокой. Правда?
А ведь ты один считаешь меня за несдержанную, в глазах всех я — сдержанный человек. А если я и стала кипятливая к старости, то это оттого, что в молодости я относилась к жизни философски, т.ч. меня звали даже Кантом, не кипятилась, а спокойно и довольно равнодушно смотрела на жизнь, как она проходила мимо меня, не задевая меня. Видишь ли, то, что должно быть в молодости, пришло ко мне на склоне жизни. А ведь я чувствую, что ты не любишь, когда человек так много говорит о себе, как я. Ты вот никогда о себе не говоришь, но не думай, что я это высоко ценю; т. е. по отношению к себе — я бы хотела, чтоб ты много говорил о себе. Затмение нашло — не могу фразу состряпать. Но ты понял? Или нет?
Пойду сегодня гулять с Шнапом, пойду к Эле смотреть ее таксика, а потом к Ольге Мих., хочу через Вишневского похлопотать о ее муже, т. е. о повышении. Вишневский знаком с главным акцизником и сам высказался помочь, если можно.
«На дне» идет отвратительно у нас. Расклеилось. Горький ругался.
У меня в уборной очень уютно стало, я переставила мебель.
Зубы мои портятся с необычайной быстротой. Надо копить деньги на челюсти. Бедный муж! Вчера обедал у нас Бунин. Был Сытин; я заходила к нему и не застала. Взялся поместить заметку о Медиц. инст.2. Говорил, что с «Русской мыслью» все благополучно3. Я просила его подробно написать тебе обо всем. Может быть, Соболевскому просто отнести составленную Куркиным заметку и попросить поместить, или сам составит?
Целую тебя и обнимаю, мой дорогой.
Лошадка моя, не пиши мне сердито-унылых писем, не запрещай мне приезжать в Москву. Что бы там ни было, а в Москву я приеду, и если ты не пустишь меня к себе, то я остановлюсь где-нибудь в номерах. Мне ведь в Москве нужно немногое (если говорить об удобствах): место в театре и большой ватерклозет. Дусик мой, здоровье мое гораздо лучше, я пополнел от еды, кашляю меньше, а к 1-му ноябрю, надеюсь, будет совсем хорошо. Настроение у меня прекрасное. Переписываю пьесу, скоро кончу, голубчик, клянусь в этом. Как пошлю, буду телеграфировать. Уверяю тебя, каждый лишний день только на пользу, ибо пьеса становится все лучше и лучше и лица уже ясны. Только вот боюсь, есть места, которые может почеркать цензура, это будет ужасно1.
Родная моя, голуба, дуся, лошадка, не беспокойся, уверяю тебя, все не так дурно, как ты думаешь, все благополучно вполне. Клянусь, что пьеса готова, уверяю тебя тысячу раз; если не прислал до сих пор, то потому только, что переписываю слишком медленно и переделываю по обыкновению во время переписки.
Сегодня дождь, прохладно. Приносили двух живых перепелов.
Дуся, я приеду в Москву непременно, хоть ты меня зарежь, и приехал бы, если бы не был женат; стало быть, если задавит меня в Москве извозчик, то ты не виновата.
Играй хорошо, старательно, учись, дуся, наблюдай, ты еще молодая актриса, не раскисай, пожалуйста! Бога ради!
Мыл голову (писал ли я тебе?), но у меня жидкость не пенилась. Вероятно, много воды взял.
Вчера была Горькая и Средина. У Леонида Вал. нефрит, появились на лице отеки. Он в большом беспокойстве, очевидно, так как все время глядит, сколько у него белка.
Обнимаю мою радость. Господь с тобой, будь покойна и весела.
Бедный ты мой, должен возиться с мушкой! Как бы я тебе все это аккуратненько делала! Тебе трудно все это самому делать — как я это чувствую!
Порошок я тебе пришлю, хотя ведь в Ялте есть таковый. Фуражка самая теплая — твоя клетчатая, и она у тебя. Здесь есть темно-синяя на шелку. Но клетчатая изящнее и теплее. Ты наконец принялся за свое здоровье?! Отчего при мне это так затруднительно всегда? Отчего ты меня терзаешь и никогда ничего не делаешь?
Альтшуллер, вероятно, думает, что я тебя извожу и не обращаю внимания на тебя, и потому он при мне избегает говорить с тобой о здоровье. А когда я уезжаю или когда ты уезжаешь от меня — так и начинается лечение и ты начинаешь усиленно питаться, и Маша все для тебя может делать. Я же вроде помехи, точно парализую всех и вся и мешаю нормальному течению жизни. Значит, я для забавы живу около тебя.
Прости, я начинаю взволнованно писать. Не буду.
Вчера я гуляла с Шнапом. По улицам он ходит отлично, следит за мной, через мостовую идет рядом со мной, боится уж, верно. У Эльки маленький таксик, и Шнап с ним играл и смешил нас до слез. Потом заходила к Ольге; у них тоже такс, уже пожилой, и все время рычал на Шнапа, очень недружелюбно принял. Шнапу так понравилась прогулка, что он сейчас, с утра, не отходит от меня и лежит у моих ног и спит и ждет гулянья, вероятно; когда я одевалась, он покусывал мне ноги и визжал. Вчера он Эльке прокусил здорово палец, кровь так и хлынула.
Элька мне подарила чудесные сиреневые хризантемы, стоят на письм. столе.
Вчера был Маклаков, говорит, что с землей все улажено. Этот кусочек городу не нужен, а если когда-нибудь и будут претензии, то Маклаков берется выиграть без всякого сомнения. Если бы у меня были сейчас 4 000 — я бы купила без размышления.
Обедала я у Качаловых, смотрела их сынишку. У него все куклы называются Антонами; я ему вчера подарила мальчика, и он уже называется Антоном. Знает всех писателей; глядя на тебя, говорит: Антон Чехув. Белобрысый славный каплюшка. Вчера сидела одна, но стало тоскливо, и удрала в театр, шаталась по уборным, пила чай у Помяловой.
А ведь это она расстроила Голоушевых, и почему-то слышатся симпатии к его жене. А Помялова как на винтах, помолодела и все говорит про Голоушева. В уборной висят этюды, кот. он делал это лето за границей. Жена уезжает в Крым. Они разводятся.
Была в театре жена Амфитеатрова, сегодня идет их пьеса у Корша: «Волны». Она хлопочет, чтоб разрешили мужу хоть якобы по делам приезжать в столицы.
Сидела у К. С. в уборной, у Вишневского, всюду меня угощали. Бедный К. С. играет как затравленный. Как это все остро.
Целую тебя, дорогой мой, право, если бы ты не ездил эту осень в Москву! Обнимаю тебя.
Здравствуй, лошадка. Сегодня от тебя письма нет, я горжусь, значит я исправнее тебя. Здоровье мое сегодня недурно, даже отменно хорошо, кашляю мало и туда совсем не ходил. Пьесу переписываю в другой раз и пришлю непременно через три дня, о чем уведомлю телеграммой.
Сегодня был Костя, он вчера сидел долго в ресторане и записывал биллиардные выражения для моей пьесы.
Будь покойна, все благополучно.
Целую мою голубку. Читал, что Брута вместо Станиславского будет играть Лужский. Зачем это? Хотите, чтобы сборы съехали на 600 р.? Для Лужского я написал подходящую роль. Роль коротенькая, но самая настоящая1.
Пупсик мой, обнимаю.
Только один день пропустила, а кажется, что целую вечность не писала тебе, дорогой мой. Как ты себя чувствуешь? Как с мушкой управляешься? Я рада, что ты пишешь мне и о кишечках твоих, пиши о всем, всем. Я люблю это.
«Вишневый сад» ждут с адским нетерпением. Время идет зря, и ничего не работают и волнуются. Начинать что-либо другое не стоит, т. к. все-таки скоро надеются приняться за «Вишни», а время-то идет. Присылай, милый, скорее.
Вчера после «На дне» я с Качаловым ездили к Леон. Андрееву, кот. живет черт знает где, в Грузинах. Маша раскисла и не поехала. Мне m-me Андреева прислала письмо, звала нас с Машей. Было много народа и, по-моему, скука зеленая. По зале бродили полусонные мужчины, в кабинете сидели полусонные дамы. Перечту тебе народ: Вересаев с женой, Голоушев, Бунины братья, Телешов, Найденов, Зайцев, Росинский, прис. пов. Сталь с красивой женой и который заговорил меня за ужином, М. Ф. Желябужская с Женичкой1, какой-то доктор Добров, какие-то дамы. Накурено сильно, тусклое какое-то освещение. Или я чужда этому обществу, или что-нибудь другое, но было скучно и непонятно, для чего люди собираются. Для разговоров, для обмена мыслей? Не понимаю. Голоушев говорил, что наш театр должен ставить Шницлера, Д’Аннунцио, все, что есть нового, одним словом, т. е., по-моему, сделать театр несолидным, недолговечным. Говорил, что не надо и нельзя обучать драмат. искусству, привел в пример Качалова; а если бы он знал, сколько этот Качалов работал и работает! Голоушев какой-то милый, но ветхозаветный. Он хотя и хвалит «Цезаря», но находит, что можно бы его и не ставить, что это не наше дело. Это уже совсем глупо.
Мне как-то просто неприятно быть на людях, в толпе, или же надо быть ближе к этому кружку, чтоб люди интересовали; а самое интересное было бы присутствовать скромным наблюдателем, и потому жалею, что приходится бывать в обществе артисткой Худож. театра.
Вчера и третьего дня на «Цезаре» и «На дне» был Дягилев. «Цезаря» я смотрела опять, с Машей вместе. Дягилеву нравится очень Станисл., Качалов, и Вишневский на Форуме. Вообще нравится. Вчера во время «Дна» он приходил в уборную ко мне; ему нравится игра, но пьеса только местами. Вчера играли хорошо. Во время «Цезаря» дамы давали прощальный чай Тихомирову у нас в фойе2. Поднесли альбом с карточками. Было серо, так же как и сама личность Тихомирова. На «Цезаре» видела Якунчикова, он был с товар. министра кн. Оболенским, с кот. и я познакомилась, болтали. Ну, будь здоров, дусик. Целую тебя нежно. Шнап кланяется. Радуюсь играть «Три сестры».
Итак, лошадка, да здравствуют мое и ваше долготерпение! Пьеса уже окончена, окончательно окончена и завтра вечером или, самое позднее, 14-го утром будет послана в Москву. Одновременно я пришлю тебе кое-какие примечания. Если понадобятся переделки, но, как мне кажется, очень небольшие. Самое нехорошее в пьесе это то, что я писал ее не в один присест, а долго, очень долго, так что должна чувствоваться некоторая тягучесть. Ну, да там увидим.
Здоровье мое поправляется, я уже не кашляю много и уже не бегаю. С отъездом Маши обеды стали конечно похуже; сегодня, например, подана была за обедом баранина, которой мне нельзя есть теперь, и так пришлось без жаркого. Ем очень хороший кисель. Ветчина солонющая, есть трудно. Яйца ем.
Дуся, как мне трудно было писать пьесу!
Скажи Вишневскому, чтобы он нашел мне место акцизного1. Я написал для него роль, только боюсь, что после Антония эта роль, сделанная Антоном, покажется ему неизящной, угловатой. Впрочем, играть он будет аристократа. Твоя роль сделана только в III и I актах, в остальных она только намазана. Но опять-таки ничего, я не падаю духом. А Станиславскому стыдно трусить. Ведь он начал так храбро, играл Тригорина, как хотел, теперь нос вешает оттого, что его не хвалит Эфрос2.
Ну, гургулька, не ропщи на меня, Господь с тобой. Я тебя люблю и буду любить. Могу тебя и побить. Обнимаю тебя и целую.
Утро сырое, утро туманное1… Пишу при открытом окне. Немного попела сегодня. Голос ржавый.
Вчера сыграли «Три сестры». Все счастливы; играли крепко, бодро, прием был великолепный, после 4-го акта — почти овационный. И сбор хороший был. Конст. Серг. рад был играть Вершинина и от радости в 1-м акте представился Андрею: Прозоров. Мы все чуть не лопнули от смеха. Федотика играл Андреев. Я любила Тихомирова в этой роли.
Была у меня Зинаида Морозова. Принесла твою карточку, снятую в Вильве2. Очень хорошо, и я была рада увидеть дусика моего на скамеечке, под деревом. Куплю рамку и оставлю фотографию в уборной. Зинаида нашла во мне большую перемену и прямо спросила меня, не беременна ли я? Озадачила; а у меня как раз «обстоятельства» запоздали уже на целую неделю. Я засмеялась.
В 4-м акте я поплакала всласть. Очень хорошо играли, и слушала публика изумительно. Ведь ты наш автор, ты это должен чувствовать, должен понимать, что мы как дома в твоих пьесах, играем с любовью.
Вчера днем был у нас Конст. Серг., ел суп с пирогом, а доканчивать обед поехал домой. Мария Петр. целует тебя и вчера отлично играла Наташу, не боялась, не волновалась. Маманя опять прислала фрукт, шоколаду.
Спасибо за «Мир искусства», но я уже это читала где-то3. Значит, ты теперь временный председатель Общества любит. Росс. словесности?4 Поздравляю, дусик.
Получила вчера от Крестовской очень трогательное письмо, не знаю почему. Зовет все в Петербург хоть на три дня.
Заходила к Эберле вчера. Ей лучше, но все же надо быть очень осторожной, и работать ей пока еще нельзя. Надо пожить покойно, а то после грусти или после веселья ей делается хуже.
Пришли полотеры. До завтра, дорогой мой. Будь здоров, моя радость, будь весел и роди скорее «Вишневый сад». Целую тебя.
Спасибо, милый мой, что не забываешь свою лошадку, что пишешь часто. Я счастлива, что тебе немного лучше и что меньше ходишь «туда». А я наоборот, желала бы пойти «туда», а то за последнее время могу обходиться без оных мест.
Сегодня утром проснулась с помертвевшей рукой, которая никак не могла ожить, пока ее не помассировала Аннушка.
Вчера неожиданно приехал Михаил. Павл., из Одессы прямо. Пробудет несколько дней, вероятно. Велел тебе написать, что по всей России прекращается спрос на Горького и усиленно покупают Чехова, а Чехова нигде достать нельзя. Вот видишь! Ты, конечно, этому не веришь, я чувствую.
Приходил Членов, пили чай, разговаривали.
Потом Мих. Павл. поехал к Ивану, а мы с Машей отправились к Коршу смотреть «Волны» Амфитеатрова1. И обстановка и пьеса и игра в высшей степени вульгарны и балаганны. Я понимаю, что ее забраковали в Петербурге. Мне было очень скучно, хотя коршевской публике, вероятно, нравилось, смеялись. Но вызовы жидки. Ужасно все грубо.
Вообще пьес нет, все проваливается, как вчера пьеса Амфитеатрова, несмотря на то, что играли все первачи. Скучно кругом отчаянно. В пятницу после «Дяди Вани» собираемся с Лужским и поесть расстегаев у Тестова. Послезавтра Лужские обедают у меня, позову Женичку Раевскую. Она, бедная, с отчаяния лишит себя жизни, когда выяснится, что ей нет роли в «Вишн. саду».
Брута Лужский не будет играть, это глупости2.
Что же тебе еще написать? На днях начну ходить к Крейн лечить и чинить зубы; она живет у нас во дворе, только в доме, кот. выходит на улицу.
Привезли мне рояльчик, но хуже, чем в прошлом году.
Кому ты, дусик, кукиши показываешь по утрам? Кто приходит к тебе с подушкой и свечой и через несколько часов опять уходит? Кто, кто?..
А умывальник у меня чудесный теперь, удобный. Присылать ли тебе фуражку и порошок зубной? Напиши.
Целую тебя, моего дорогого, крепко и сладко и за ушками целую и прижимаюсь к тебе.
Как мамашино здоровье?
Телеграмма
Пьеса уже послана. Здоров. Целую. Кланяюсь. Антонио
Что ты все ворчишь, бабушка! Альтшуллера я сам позвал, так как мне стало неважно, надоело бегать. Он назначил мне съедать по 8 яиц в день и есть тертую ветчину. А Маша тут решительно ни при чем. Без тебя я как без рук, точно я на необитаемом острове.
Итак, пьеса послана, получишь ее, вероятно, одновременно с этим письмом. Прилагаю конвертик, прочтешь, когда познакомишься с пьесой. Немедленно по прочтении телеграфируй. Отдашь Немировичу, скажешь, чтобы и он прислал мне телеграмму, дабы я знал, как и что. Попроси его, чтобы пьеса держалась в секрете, чтобы она не попалась до постановки Эфросу и прочим. Не люблю я ненужных разговоров.
Твои письма не веселы, ты хандришь. Не хорошо это, мой дусик. А сегодня так и вовсе от тебя нет письма. Если что не так в театре, то ведь неудачи так естественны и ведь обязательно будут год-два, когда театр будет терпеть одни неудачи. Надо держаться крепко. Станиславский в прошлые годы был крепок, а теперь и его сдвинули с места, захандрил.
Здоровье мое хорошо. Третьего дня вечером стал болеть живот, проболел вчера весь день, а сегодня все благополучно. Сегодня я отменил яйца, буду есть вполовину меньше. Вчера был Альтшуллер, выслушивал, разрешил проехаться в город. Я не надоел тебе со своими медицинскими разговорами? Неужели нет?
Я читал, что телеграф попорчен от Москвы до Харькова, моя телеграмма опоздает очень. Завтра сажусь писать рассказ, не спеша. Мне не верится, что я уже не пишу пьесы. Веришь ли, два раза переписывал начисто. Постарел твой муж, и если ты заведешь себе какого-нибудь вздыхателя, то уж я не имею права быть в претензии.
Если что надумали поставить новое, то пиши мне, роднуля. Все пиши.
Будь здорова, лошадка. Читай пьесу, внимательно читай. В пьесе у меня тоже есть лошадь. Благословляю тебя и обнимаю тебя много раз. Господь с тобой.
Прочтешь это, когда кончишь читать пьесу1.
1) Любовь Андреевну играть будешь ты, ибо больше некому. Она одета не роскошно, но с большим вкусом. Умна, очень добра, рассеянна; ко всем ласкается, всегда улыбка на лице.
2) Аню должна играть непременно молоденькая актриса.
3) Варя — быть может, эту роль возьмет Мария Петровна.
4) Гаев — для Вишневского. Попроси Вишневского, чтобы он прислушался, как играют на биллиарде, и записал бы побольше биллиардных терминов. Я не играю на биллиарде, или когда-то играл, а теперь все позабыл, и в пьесе у меня все случайно. Потом с Вишневским мы сговоримся, и я впишу все, что нужно.
5) Лопахин — Станиславский.
6) Трофимов студент — Качалов.
7) Симеонов-Пищик — Грибунин.
8) Шарлотта — знак вопроса. В четвертом акте я вставлю еще ее слова; вчера у меня болел живот, когда я переписывал IV акт, и я не мог вписать ничего нового. Шарлотта в IV акте проделывает фокус с калошами Трофимова. Раевская не сыграет. Тут должна быть актриса с юмором.
9) Епиходов — быть может, не откажется взять Лужский.
10) Фирс — Артем.
11) Яша — Москвин2.
Если пьеса пойдет, то скажи, что произведу все переделки, какие потребуются для соблюдения условий сцены. Время у меня есть, хотя, признаюсь, пьеса надоела мне ужасно. Если что неясно в пьесе, то напиши.
Дом старый, барский; когда-то жили в нем очень богато, и это должно чувствоваться в обстановке. Богато и уютно.
Варя грубоватая и глуповатая, но очень добрая.
Уррааа!.. «Вишневый сад» едет!!!.. Кому ни скажу — все ликуют, все лица озаряются.
Милый, дорогой мой, у тебя, верно, точно бремя с души свалилось, правда? С каким безумным волнением я буду читать пьесу! И сейчас, при одной мысли, сердце бьется. Если бы ты видел, как все в труппе оживились, заволновались, расспрашивали!
Милый ты мой!
Итак — жду.
Как ты себя чувствуешь, дорогой мой? Как кишечки?
Шнап всегда лежит у моих ног, когда я пишу тебе.
Вчера играли «На дне». Плохо как-то принимали. После 4-го акта вызвали только раз — никогда не бывало. А я вчера могла бы слушать «Добрыню Никитича» — оперу Гречанинова, у мамы был билет, и она отдала бы мне его, т. к. была уже на генеральной репетиции. Очень хвалит оперу, а от Шаляпина в восторге1.
Сегодня пойду в наш прежний театр2 слушать «Вертера» Массне. Петрова3 достанет контрамарку.
Была вчера у бабушки жизнерадостной. У нее прямо-таки приемный день был, визит за визитом, и она сияла, а вечером тоже в «Добрыню» отправилась.
Наконец повесили драпировки в моей комнате, верблюжья с белым наверху, как я тебе показывала в Ялте; и вышло очень красиво и дешево: 25 р. целых три окна.
Был вчера Мих. Павл., пил чай, показывал игрушки детям, кот. он везет, материи для супруги и прислуги.
Дусик, в «Русские ведомости» поместить надо не воззвание, я знаю, что оные запрещены, а просто так, заметочку4. Из «Русск. слова» мне прислали напечат. листик, с замечанием цензуры, что нужно на это разрешение Медиц. института. Как странно! Напишу Куркину.
Кланяйся Косте, дорогой мой, скажи, что я целую его и буду ждать его с женой в Москве.
Кланяйся мамаше и всем, кто меня знает, хотя никому не нужен мой поклон.
Целую тебя по-хорошему, приятненько.
Здравствуй, лошадка! Только что был у меня Костя, приезжал верхом. Теперь он говорит хорошо о Михайловском, хвалит его. Кстати сказать, на днях он переехал к С. П. Бонье, живет у нее, и я сказал, что напишу тебе и что ты будешь дразнить его. Она была у меня, очень хвалила его.
Я беспокоюсь, телеграф разрушен метелями, и моя телеграмма еще, вероятно, не дошла до тебя. Насчет своей пьесы не имею никаких определенных ожиданий, она надоела мне и потому не нравится. Я отдыхаю теперь.
Здоровье мое все лучше и лучше. Вчера я мало ел, дал себе отдых, а сегодня опять ел, как прорва. Бедная женщина, иметь такого мужа-объедалу!
Вчера я потребовал от кухарки лист, оставленный Машей (программа моих обедов), и оказалось, что она, кухарка, ни разу не готовила по этому листу. Мне то и дело подавали жареную говядину, баранину, севрюжину, суп с натертым картофелем, а этого-то в листе и нет. Я поднял историю, просил не готовить ничего; кончилось примирением, и вот сегодня в первый раз ел обед по расписанию.
Надо бы, дуська, поехать постричься, а погода скверная, набережную, говорят, заливает.
Ну, пиши мне, моя лошадка, нацарапай письмо подлиннее своим копытцем. Я тебя люблю, мое золото. Обнимаю тебя.
Скажи Маше, мать здорова.
Зачем тебя кормят бараниной, дорогой мой? Запрети. Умоляю тебя.
Ты рад, что кончил пьесу? Теперь почиваешь на лаврах? Ты говоришь, трудно было писать? Это оттого, что не в один присест. Ну, теперь кончено, слава Богу.
Сегодня принимаемся за «Одиноких». Лужский — отец, Качалов — Иоганн. Вчера я начала слегка заниматься с одной ученицей в роли Груни в «Не так живи, как хочется» Островского. Не знаю, что выйдет. Днем не состоялась репетиция «Столпов»1, и мы все сидели и беседовали у Влад. Ивановича. Настроение неприятное в общем. Конст. Серг. всеми силами хочет доказать, что «Цезарь» никому не нужен, что смотрят только декорации и что это никакой плюс нашему театру. Что так Шекспира нельзя ставить. Морозов тоже Немировичу ни слова не сказал о «Цезаре». Мне жалко Влад. Ив. Столько труда, любви, такой крупный успех, и все это не признается его же товарищами2. Мне обидно очень. И думаю, что он серьезно надумает уходить из театра. Тогда провал.
Вечером были на «Вертере» в нашем старом театре. Какая прелестная опера, если бы ты знал! Сколько изящества мелодии; как-то примиряет, смягчает эта музыка, и я отдыхала. Вертер и Шарлотта — какое милое, простое, трогательное чувство. Так чисто и свежо. Мне было ужасно приятно.
В антракте ходили за кулисы к Петровой. Я чуть не заплакала, когда вошла и увидела наши уборные. Сколько там пережито! Моя вся жизнь там. Ведь у меня не было раньше жизни, было скучное предисловие. Я с трудом удержала слезы. А как там грязно, серо, противно! Неузнаваемо.
Обедал у нас вчера Володя Чехов, играл с Шнапом. Была Нина Корш.
Завтра жду пьесу.
Целую тебя много, много раз, мой милый, хочу видеть тебя. Отдыхай, читай мои письма и не забывай меня.
Я поздно легла, дусик милый. До 3-х час. ночи сидела при двух догоревших свечах, а потом при одной, у рояля, напевала песенку из «Одиноких», и сочиняла новую Анну Map, и блаженствовала. Не хотелось шевелиться, не хотелось спать, не хотелось потерять новую Анну. Вся комната в полутьме, только два огарка, и тишина мертвая. Если бы мне удалось так ее передать на сцене, как я ее теперь чувствую. Я теперь буду в лихорадке, пока не почувствую на сцене, что я ею овладела. И сейчас волнуюсь.
Вчера днем прочитывали два акта «Одиноких», для Лужского и Качалова, и вспоминали, как мелко играл Мейерхольд. Москвин острил.
Обедали у нас Лужские, очень уютно болтали. Перед обедом заходил ко мне некий Стариков, товарищ по гимназии брата Кости, и мы с тех пор не виделись, представь. Он слышал от Гриневского, что якобы мы ищем землицу, и он, находясь в критич. положении, как я поняла, продает свое именьице: от Клина 4 Ґ версты, 4 — по шоссе, 16 десятин, два дома зимних, парк, роща, показывал фотографии. Т. к. я спешила, плохо вникала, то и не поняла, что он за 12 000 р. продает или пока только эту сумму внести. Он уж очень не вовремя пришел. Сегодня он уезжает в Темир-Хан-Шуру; а я могу съездить к его жене узнать обо всем. Узнать или не стоит? Далеко порядочно от Москвы.
Вечером заходил Иван Павл. за корш. билетом. Был Влад. Ив., с которым я говорила об Анне Map, и, когда он ушел, я села за нее и просидела до 3-х час. Встала в 10 ч., хотя проснулась после 8-ми. Кофе пью и газеты читаю в постели. Это, может, не изящно, но, как я встану на ноги, у меня является столько дел, что до газет не доберусь.
Сегодня играем «Дядю Ваню». Приятно. Вчера с Влад. Ив. и Машей соображали насчет «Вишневого сада».
Лужский острит, что судьба нашего театра след.: Морозов выгоняет нас всех и театр отдает Марии Федоровне с Горьким и Тихомировым. Тебе это нравится?
Подозрения Зинаиды Морозовой, к несчастью, не сбылись1: я нездорова эти дни. Все-таки думаю пойти к Штрауху.
Целую тебя, моего дорогого, целую и обнимаю. Что ты делаешь теперь? Что читаешь? Дусик мой.
Лошадка, вчера я был в городе, я остригся и помолодел лет на восемь. Сегодня долго сидел в саду, пока солнце не спряталось под туман.
Получил от Горького телеграмму, просит пьесу для своего сборника, предлагает по 1500 р. за лист. И я не знаю, что ответить, так как, во-первых, нет еще ответа из Москвы, и, во-вторых, по условию с Марксом, я могу давать свои произведения только в повременные издания (т. е. газеты и журналы) или благотворительные сборники.
В пьесе кое-что надо переделать и доделать, для этого достаточно, мне кажется, 15 минут. Не доделан IV акт и кое-что надо пошевелить во II, да, пожалуй, изменить 2-3 слова в окончании III, а то, пожалуй, похоже на конец «Дяди Вани»1.
Если пьеса теперь не сгодится, то не падай духом, лошадка, не унывай, через месяц я ее так переделаю, что не узнаешь. Ведь я ее писал томительно долго, с большими антрактами, с расстройством желудка, с кашлем.
В кухне пока готовят по расписанию. Все исправно. Наш Арсений сидит около бабушки и благодушествует, но работает совсем мало. Напиши, как идут сборы на «Юлия Цезаря»2.
Получил письмо от Иваненко!
Жду телеграммы, никак не дождусь. Обнимаю тебя, моя родная.
Телеграмма
Дивная пьеса. Читала упоением, слезами. Целую, благодарю.
Какой вчера был треволнительный день, дорогой мой, любимый мой! Я не могла писать тебе, голова разламывалась. Уже третьего дня я поджидала пьесу и волновалась, что не получила. Наконец вчера утром, еще в постели, мне ее принесли. С каким трепетом я ее брала и развертывала — ты себе представить не можешь. Перекрестилась трижды. Так и не встала с постели, пока не проглотила ее всю. Я с жадностью глотала ее. В 4-м акте зарыдала, 4-ый акт удивительный. Мне вся пьеса ужасно нравится. Пошло я выражаюсь. Для твоих произведений нужен язык красивый, изящный.
Я, конечно, не судья твоим пьесам. Я прочла, и мне все, все решительно нравится, точно я побывала в семье Раневской, всех видела, со всеми пострадала, пожила. Ничего нет похожего на прежние твои пьесы; и никакой тягучести нигде. Легко и изящно все. Очень драматичен 4-ый акт. Вся драма какая-то для тебя непривычно крепкая, сильная, ясная.
Я прочла и побежала в театр. Там, к счастью, отменили репетицию. Влад. Ив. так и вцепился в пьесу. Пришел Качалов, Лужский, Москвин, и всем давали только «подержаться» за пьесу. Если бы ты мог видеть лица всех, наклонявшихся над «Вишневым садом». Конечно, пристали все тут же читать. Заперли дверь на ключ, ключ вынули и приступили. Слушали: Лужский, Качалов, Москвин, Адашев, Вишневский, я. Влад. Ив. читал. Только что кончили, как приехал Конст. Серг. и уже, не здороваясь со мной, тянет руку за пьесой, которую я держала. Затем прибыл Морозов, которому пьеса была дана на вечер. Слушали все с благоговением, с лицами особенными, чтение прерывалось смехом или одобрительными знаками. Сегодня утром читает ее Конст. Серг., а завтра будут читать труппе.
Получил ли телеграмму от Немировича? По-моему, он хорошо написал. Только 2-й акт не тягуч, это неправда, да и он не то хотел сказать, увидишь из его письма1. Что 1-ый акт удивительно грациозен и легок — верно. А вообще ты такой писатель, что сразу никогда всего не охватишь, так все глубоко и сильно. Надо сжиться и тогда уже говорить. Ах, как хорошо все! Как чудесно написан Гаев, Лопахин. Трофимов, в смысле актерской работы, может быть, не очень привлекателен, может сбиться на шаблон. Любовь Андреевна вышла «легкая» удивительно, но трудна адски. Чудесная роль. Шарлотта и Варя очень интересны и новы. Пищик — великолепен и у актеров имел успех. Только Вишневский не может играть Гаева, это ты как хочешь. И Влад. Ив. сразу это сказал. Гаев — Станиславский или уж Лужский. Обо всем тебе подробно будут писать. А как бы ты сейчас был нужен!
Конечно, уже в «Новостях» появилось что-то не совсем суразное и перевранное2. И нетактичная в высшей степени заметка, что я играю центральную роль. А ведь вчера при мне Эфрос дал слово совсем коротко написать заметку о пьесе, сам же говорил, что нельзя ничего писать о чеховской пьесе, пока сам не прочел ее. Изменник противный. Только ты, дорогой мой, не волнуйся, умоляю тебя. Напортить он ничего не может своим враньем. Ты всегда останешься ты, красивый, особенный, и не трать нервы на вылазки газетчиков. Это чепуха.
Почему тебя не кормили по Машиному расписанию? Это свинство. Уж эти мне богомольные кухарки! Теперь исправилось?
Милый, голубчик мой, когда я увижу тебя? Когда я буду целовать, ласкать тебя?
Вечером была бабушка, и знаешь — я ей читала вслух по-немецки «Werther’s Leiden»3 — Гёте и, представь — наслаждалась. Какой дивный язык, простота и красота. Переселилась в 1770 год. И чувства какие простые, нежные, красивые. Удивительно хорошо. Бабушка была счастлива. Сейчас у нас Бунин, я ему говорила о «Вишневом саде».
Целую мое золото, мою любовь крепко и безумно хочу видеть тебя.
Мне хочется так много написать и кажется, что я ничего не написала тебе.
Дорогой мой!
Милая моя лошадка, дусик, здравствуй! Вчера я не писал тебе, потому что все время с замиранием ждал телеграммы. Вчера поздно вечером пришла твоя телеграмма, сегодня утром от Влад. Ив. — в 180 слов. Большое спасибо. Я все трусил, боялся. Меня главным образом пугала малоподвижность второго акта и недоделанность некоторая студента Трофимова. Ведь Трофимов то и дело в ссылке, его то и дело выгоняют из университета, а как ты изобразишь сии штуки?
Дуся, скажи, чтобы мне высылали репертуар, а то я не получаю. Если будет оказия, то фуражки не присылай; пришли пачку ценной бумаги1, зубного порошку, пачку почтовой бумаги (подешевле) и еще что-нибудь замечательное. Живу хорошо, на кухне исправно, хотя вчера вечером опять подавали севрюгу и жареную говядину — чего в списке у Маши нет. Скажи Маше кстати, что желудок мой с каждым днем становится все лучше и мать чувствует себя хорошо. Погода отменная, лучше даже, чем была.
Пойдет ли моя пьеса? Если пойдет, то когда?
Получил от Конст. Серг. очень хорошее письмо, сердечное и искреннее2. Пойдут ли в этом сезоне «Столпы общества»? Я ведь их еще не видел.
Я приеду в первых числах ноября. Пьесу буду печатать, по всей вероятности, в сборнике Горького, только вот не знаю, как мне обойти немца Маркса3.
В одесских газетах передают содержание моей пьесы. Ничего похожего.
Дуся моя, лошадка, тысячу рублей за баню! Тоскую по бане, на теле растут уже грибы и папоротники.
Подыскивай пока портного очень хорошего, который взялся бы шить мне шубу, подыскивай легкий мех. Напиши мне подробнее на отдельном листке, какие я должен взять с собой вещи в Москву. Напиши также, кто будет играть Шарлотту. Неужели Раевская? Ведь тогда будет не Шарлотта, а не смешная, претенциозная Евдоксия.
В «Новом времени» (среда) прочитал сейчас статью актера Россова об «Юлии Цезаре»4. Очень хвалит Качалова и Вишневского, и это странно, так как в прошлом году Россов писал о Художеств. театре с ненавистью и величественным отвращением.
У меня Михайловский и Костя. Пришли.
Как я хочу видеть тебя, дорогой мой, как я хочу сказать тебе много, много. Если бы ты был здесь, сейчас вот!
Сегодня читают «Вишневый сад» в театре. Я решила не идти, а между тем хочется. Не знаю еще, пойду ли. Конст. Серг., можно сказать, обезумел от пьесы. Первый акт, говорит, читал как комедию, второй сильно захватил, в 3-м я потел, а в 4-м ревел сплошь. Он говорит, что никогда ты не писал ничего такого сильного1. Приподнятое настроение у всех. За обедом у Алексеевых вчера, конечно, пили твое здоровье.
Меня сейчас все прерывают. Была Анна Ивановна Чехова, просила билетов на завтра для приезжих учительниц, но, конечно, я ничего не могу сделать на завтра — все продано. Заходил мой старый знакомый Ознобишин, но я велела сказать, что меня дома нет, — не люблю по утрам народ. Он оставил записку: Корсов желает видеть меня, чтоб переговорить: он хочет переводить «Вишневый сад» на франц. язык для парижской сцены. Ответь мне немедленно. Разрешить ты должен, по-моему.
Вчера была прелестная сухая погода, и я ходила пешком в театр и потом к маме. Вернувшись, нашла у нас Найденова и Женичку Юрковскую. Потом был Толя Средин; он видел «На дне», потом «Три сестры» и говорит, что последние совершенно затмили «Дно», — настолько сильное впечатление.
Потом мы с Машей пошли к Алексеевым. Обедали там: Стахович, Немировичи, Вишневский, две мамани2. Дом у Алексеевых славный, под старинку, особенно хорошо наверху — две огромных комнаты, ее и его, со старинными полукруглыми широкими окнами.
Из-за обеда я выскочила, поехала играть «На дне», а потом опять приехала обратно пить чай. Приехали Лужские, Москвин, Адашев, Бурджалов. Попели немного, поцыганили, Лужский опять великолепно копировал Морозова и смешил адски.
Очень славно посидели, не играя в гости; приятно.
Получил телеграмму?
Как все жаждут видеть тебя! Милый, милый мой. На меня как-то все хорошо смотрят, а мне приятно.
Ненаглядный ты мой! Мне хочется стоять на коленях перед тобой и только смотреть в твои чудные глаза. Целую, обнимаю.
Доброе утро, дорогой мой! Как мне пусто без тебя. Как я хочу тебя видеть! Ведь это была бы сверхидеальная жизнь, если бы мы могли жить вместе круглый год! Ты бы писал, а я бы играла. Такое счастье немыслимо на земле. Правда?
А Шнап под моим креслом сопит и грызет куриную лапку, и счастлив.
А ты, дусик, сначала хотел сделать Раневскую угомонившейся, правда? Помнишь — ты мне показывал ее слова во 2-м акте? А как ее трудно играть! Сколько надо легкости, изящества и уменья! Вчера читали пьесу.
Слушали, ловили каждое словечко и по окончании аплодировали. Я сейчас же после чтения уехала с Раевской к Лужским обедать, но там переполох вышел, и мы уехали: у старика Лужского припадки грудной жабы и настолько сильные, что боялись смерти.
Пьеса всем нравится. Роли, говорят, все удивительные. Только как разойдется — не знаю. Влад. Ив. волновался, когда читал. Сказал перед чтением, что читать он не умеет, а только доложит пьесу. Дусик, это дивная пьеса, повторяю. Сколько глубины, изящества, поэзии. И эта удивительная, твоя собственная манера писать. Какой ты большой писатель, Антон! Таких нет. Ты — сама красота.
Когда я тебя увижу?
Я каждый вечер, перед тем как засыпать, крещу тебя в темноте и тогда так ясно вижу твое лицо! Милый мой!
Вечер вчера сидела дома, мылась в ванне и с сегодняшнего дня начала обливания каждое утро.
Вчера повторяла Лону из «Столпов общества» — сегодня репетиция.
Читала «Портрет» Гоголя. 2-го ноября буду читать днем в Истор. музее, для учащихся. Алферов будет читать о Брюллове, Иванове, а я Гоголя (их современник), отрывочек с юмором и отрывочек высокой материи из жизни художника.
А теперь мне надо надумывать и творить Раневскую. Как страшно и хорошо!
Сейчас получила твое письмо от 17-го окт. Ты пишешь, что надо доделать или переделать что-то в пьесе. Это если тебе кажется, а по моему мнению и мнению многих, пьеса удивительно отделана, удивительно чиста, и томления никакого. Приедешь — увидим.
Кормят по расписанию — отлично.
Я, дусик, от пьесы воспрянула духом, а никак не думаю падать. И ты должен воспрянуть! Увидишь, как это будет хорошо.
Обнимаю тебя долго, целую всего тебя горячо, горячо. Милый мой, кушай хорошенько, питайся, чтоб растолстеть и меня насмешить.
Милая моя лошадка, писал ли я тебе про свою неудачу: брокаровский порошок не мылится, т. е. не дает пены. Делаем, как написано на обертке; в первый раз думали, что воды много, а во второй уж и не знали, что подумать. Научи, что делать.
Морозов хороший человек, но не следует подпускать его близко к существу дела1. Об игре, о пьесах, об актерах он может судить, как публика, а не как хозяин или режиссер.
Сегодня получил от Алексеева телеграмму, в которой он называет мою пьесу гениальной2; это значит перехвалить пьесу и отнять у нее добрую половину успеха, какой она, при счастливых условиях, могла бы иметь. Немирович не присылал мне еще списка артистов, участвующих в пьесе, но я все же боюсь. Он уже телеграфировал, что Аня похожа на Ирину3; очевидно, хочет роль Ани отдать Марии Федоровне. А Аня так же похожа на Ирину, как я на Бурджалова. Аня прежде всего ребенок, веселый до конца, не знающий жизни и ни разу не плачущий, кроме II акта, где у нее только слезы на глазах. А ведь М. Ф. всю роль проноет, к тому же она стара. Кто играет Шарлотту?
Я чувствую себя недурно, хотя кашель не прекращается; я кашляю больше, чем в прошлом году об эту пору.
Приеду в первых числах ноября; мать приедет в середине или в конце ноября, она очень скучает здесь.
Александр Плещеев будет издавать в Петербурге театральный журнал вроде «Театр и искусство»4. Этот забьет Кугеля. В январе я пошлю ему водевиль, пусть напечатает. Мне давно уже хочется написать водевиль поглупее.
Когда начнутся репетиции моей пьесы? Напиши, дусик, не томи меня. Твоя телеграмма была очень коротка, теперь хоть постарайся писать поподробнее. Ведь я здесь, как в ссылке.
Жизнь у Якунчиковой вспоминается почему-то каждый день5. Такой безобразно праздной, нелепой, безвкусной жизни, какая там в белом доме, трудно еще встретить. Живут люди исключительно только для удовольствия — видеть у себя генерала Гадона или пройтись с товарищем министра кн. Оболенским. И как не понимает этого Вишневский, взирающий на этих людей снизу вверх, как на богов. Там только два хороших человека, достойных уважения: Наталья Яковлевна и Максим6. Остальные… впрочем, оставим сие.
А Наталия Яковл. забыла про свои обещания сделать для меня городок7.
В Москву собирается m-me Бонье, уже заказала себе белое платье специально для Худож. театра.
Когда же наконец придет твое письмо? Мне хочется прочесть о моей пьесе, нетерпение, которое ты поняла бы, если бы жила, как я, в этой теплой Сибири. Впрочем, к Ялте я начинаю уже привыкать; пожалуй, научусь здесь работать.
Ну, лошадка моя, венгерец мой хороший, обнимаю тебя и целую крепко. Не забывай, ведь я твой муж, имею право бить тебя, колотить.
Дорогой мой, нежный мой, здравствуй! Колокола звонят, небо голубое, солнце, слегка морозит. Окно открыто.
Шнап сопит на кресле, желтые хризантемы цветут в лиловом горшке — вот тебе, кушай на здоровье.
Прислать ли тебе фуражку и порошок? Отчего не отвечаешь?
Дусик, вчера я говорила с Горьким, т. е. он искал меня, чтоб говорить. Просит пьесу в сборник, говорит, что сделает его благотворительным, и, значит, по договору можешь отдать. Ведь Маркс не даст больше 1500 р. за лист? А тут ты получишь больше 7000 р., говорит Горький. Как ты думаешь? Максимыч смешной, начал рассказывать о своей пьесе, которую надумывает. Будут фигурировать дачники, и всех ему почему-то хочется сделать кривыми, горбатыми и хромыми, т. е. мужчин; я его уверяла, что этого не надо. Достанется, говорит, в моей пьесе всем мужьям здорово, а женщины будут ходить суровые, как смотрители тюрьмы1. Воображаю, как это будет хорошо. Жалуется, что устал, хочется, говорит, сесть на крышу, за трубу, и посидеть спокойно.
Дусик, а страсти разгораются в труппе из-за ролей в «Вишневом саду». Я смеюсь — такой миролюбивый, тихий человек, как ты, и возбуждаешь такие острые страсти. Даже Лилина, смеясь, говорит мне, что и у нее нутро кипит. Хочется играть Аню ей, а, пожалуй, не дадут. А по-моему, она даст аромат, молодость, если не фигурой, то взглядом, улыбкой, мягкостью. Шарлотта у тебя самая удивительная и самая трудная роль. «Создать» ее может, по-моему, только Лилина, но она хрупка для нее, мне кажется. В труппе поговаривают так, что Гаева должен играть Конст. Серг., купца — Леонидов, Фирса — Москвин, Пищика — Вишневский или Грибунин. Повторяю — это только болтают в труппе. Насчет женских все сбиваются, только не относительно меня. Качалов и я установлены. Посмотрим, что скажет дирекция.
Повторяем «Столпы общества».
Вчера вечером были у меня мать, Володя с Элей, тетка, д. Саша, Самарова, Эберле; я с мамой попела немного.
Д. Саша в новом мундире, чистенький, идет на «Цезаря»; написал тебе письмо. Утром был Маклаков.
Родной мой, пиши мне подробнее, что ты делаешь целый день. О чем думаешь? Милый, милый мой! Я уже мечтаю о той минуте, когда я тебя обниму, когда увижу на вокзале твое лицо.
Целую тебя; а лошадка-то твоя пожирела за лето, право. Котик сказала, что надо похудеть. Вот видишь. Прижимаю тебя к груди своей.
Я тебе пишу каждый день — ты ценишь, дорогой мой? Пропустила только два дня: раз, когда была в адской мерлехлюндии, второй — в день получки пьесы, 18-го окт., когда у меня голова была не на месте. Верно?
Вчера «Дядя Ваня» дал полный сбор. Каково? Мне очень игралось. Вишневский во 2-м акте так об меня руку распорол, т. е. о булавку какую-то, что потом играл с забинтованной рукой, и уверяет, что в первых рядах зашевелились и зашептали, когда увидели кровь после моего ухода в нашей сцене. Затем револьвер не выстрелил в конце 3-го акта. Это ничего. Вышло складно.
Сборы на «Цезаря» переполненные1. Теперь за запись билетов, кот. берут на себя артисты, записывающие должны платить 10 к. с рубля, и этот сбор идет в пользу школы2. Все толкуют о распределении «вишневых» ролей. Как-то будет! Влад. Ив. говорит, что Гаева все-таки должен играть Вишневский. По правде сказать, я Станиславского вижу скорее в Гаеве, чем в купце. Впрочем, может, ошибаюсь. Насчет женских ничего не понимаю. Неужели Аню дадут Андреевой?
Вчера не было письма от тебя. Как твои кишочки? Как самочувствие? Как кушаешь? Все, все пиши. Мне нужна каждая мелочь в твоей жизни. Vous comprenez?
Вчера был Федотов, просит читать на вечере в память Тургенева3. Я согласилась. Качалов тоже будет.
Цветут ли хризантемы? Ты ничего не пишешь. Что в саду делается? Кончили ли ограду? Какова погода? Зелено ли еще все? Сидишь ли ты на балконе? Ходишь ли в мой уголок с гамаком? Ответь на все. Умоляю. А ты помолодел лет на 8? А я постарела.
Сегодня обедают у нас Бунин и Найденов. Вечером мне хочется пойти в квартетное и под хорошую музыку подумать о Раневской.
Мама моя получила золотую медаль на Анненской ленте. Читал?4 И не ожидала она этого. Смеется.
Уже вошло в привычку среди артистов говорить словами Пищика: «вы подумайте». Это великолепно. Епиходова тоже ежеминутно цитируют. Все родное ведь.
Как Костя поживает? Выругай его за то, что он мне ни слова не пишет. Или у него романчик с m-me Бонье? Получил ли он мое письмо?
Обнимаю тебя, мое золото, моя нежность, моя поэзия.
Целую крепко.
Ты, лошадка, пишешь, что Эфрос ничего не может испортить своим враньем, однако же его перепечатывают все газеты, буквально все провинциальные, а сегодня я видел в московском «Курьере». Что это за вредное животное!
Ты пишешь, что Гаева не может играть Вишневский. А кто же? Станиславский? Тогда кто же Лопахина? Лужскому нельзя давать ни под каким видом, он проведет или очень бледно или сбалаганит. Ему Епиходова играть. Нет, уж вы не обижайте Вишневского.
Становится холоднее, попахивает зимой. Вчера была у нас высокая Ольга Михайловна, говорила о любви, обещала прислать сельдей.
Нового решительно ничего. Утром встаю, провожу день кое-как, а вечером ложусь и быстро засыпаю, вот и все. Почти никто у меня не бывает.
Немирович пишет, что у меня в пьесе много слез и есть грубости1. Напиши мне, дусик, что находишь ты не так и что говорят, я исправлю; ведь не поздно, можно еще целый акт переделать.
Так Пищик понравился актерам? Очень рад. Мне кажется, Грибунин сыграет его великолепно.
Дусик мой, кланяюсь тебе низко, целую и обнимаю. Будь весела и довольна. На кухне пока все благополучно, т. е. готовят по записке, которую оставила Маша. Жду не дождусь, когда приеду в Москву, так хочется солонины и телячьей котлеты. Особенно солонины. И лошадку хочется поласкать.
Голубчик мой, вчера я наконец была у Телешовых на «среде», перенесенной на четверг. Обедали у нас Бунин, Найденов, пришла Инночка. После обеда Бунин читал свой перевод «Манфреда», а я подчитывала остальные роли, а Шнап храпел на всю комнату, т.ч. я его ударила, а он проснулся, ничего не понял и укоризненно посмотрел на меня. Потом играла в 4 руки с Инночкой. К 10 ч. поехали. Бунин повез меня за целых 75 к. на резинах. А Машу вез Найденов. Приехали. Ввели в кабинет, а там много, много мужчин: Андреев, Вересаев, Тимковский, Голоушев, Хитрово, Белоусов, Грузинский, Кизеветтер, Кожевников, Ю. Бунин; меня посадили на диван между художницей Шанкс и женой Андреева. Ну-с, а затем Телешов начал читать свой новый рассказ. Странно, право? Дальнейшее было еще более нелепо. По окончании воцарилось гробовое молчание: лица у всех напряженные, серьезные, как в ареопаге. Начались суждения по поводу рассказа. Я крепилась, чтоб слушать серьезно. С умными важными физиономиями делались замечания вроде: почему эти слова вложены в уста мещанина, а не учителя; неясно, в какое время года плывет пароход по Иртышу. Здесь кончается художник, начинается мораль. Для меня вся эта процедура была непонятна. Какая-то вивисекция. Все как-то не похоже на художников, и атмосфера странная. Я начинала подремывать под рассказы Шанкс. Наконец Маша извлекла меня из кабинета. Вскоре сели ужинать. Я сидела между Вересаевым и Буниным. Ожила. Вересаев славный, мягкий такой, и я с ним болтала. Ты на него произвел сильное впечатление весной, и он много говорил о тебе с любовью, просил тебе низко, низко, сердечно кланяться. Он теперь живет в Москве. Ему кажется очень диким, что Телешов читал свой рассказ, и мы с ним говорили на эту тему. Я ему обещала дать знать, когда ты будешь в Москве, чтоб он мог прийти. Грузинский тоже все говорил о тебе. Беспокоится, что не получают от тебя ответа в Обществе любит, р. словесности1. Просил, чтоб я уговаривала тебя не отказываться от того поста, на кот. тебя избрали2. Отчего ты мне об этом ничего не пишешь? Хотя — я ведь знаю тебя и понимаю.
Шарлотту — еще неизвестно кто будет играть, только не Раевская, успокойся. «Столпы» идут уже 26-го. За «Вишневый сад» будем теперь приниматься и, когда изготовим, будем играть. Пьесу можешь дать Горькому, раз сборник будет с благотворительной целью.
Репертуар, уверяют, что посылают каждую субботу — даже огорчились наши дамы конторские, которых я упрекнула. Очень просят Бунин, Л. Андреев, Найденов прийти к нам и послушать «Вишневый сад». Можно?
Шубку тебе самое лучшее сделать в мехов. магазине. И скорее, и лучше, и не дороже, чем у какого-ниб. еврейчика. Вишневский протекцию окажет. Списочек вещей пришлю.
Неужели я тебя скоро увижу? Неужели?! Дорогой мой! Тебе будет хорошо здесь.
Целую и обнимаю тебя, моего помолодевшего мужа.
Сиди больше на воздухе, кушай с аппетитом.
Дусик мой, лошадка, для чего переводить мою пьесу на французский язык?1 Ведь это дико, французы ничего не поймут из Ермолая, из продажи имения и только будут скучать. Не нужно, дуся, не к чему. Переводчик имеет право переводить без разрешения автора, конвенции у нас нет, пусть К.2 переводит, только чтобы я не был в этом повинен.
От Немировича до сих пор нет письма3. У меня сегодня опять расстройство желудка, утром бегал три раза, но все же пренебрег и ездил в город, где покупал ветчину и проч. Погода скверная, холодная.
Если, как ты писала, Вишневский не будет играть Гаева, то что же в моей пьесе он будет играть?
Очень хвалили пьесу Чирикова «Евреи», но пьеса оказалась весьма посредственной, даже плохой. Горький страшно раздул ее, даже затеял перевод ее на иностранные языки.
Сейчас прочел в газетах, что Анна Ивановна, твоя мама, получила медаль4. Поздравляю ее, не забудь передать ей, что если бы от меня зависело, то я пожаловал бы ей бриллиантовую медаль.
Если пьеса моя пойдет, то я буду иметь право, так сказать, сшить себе шубу получше. Имей это в виду, приглядывайся к мехам и к портным, чтобы задержки не было. Шуба нужна главным образом теплая и легкая. Буду ходить по Москве в новой шубе под руку с женой. Только бы вот расстройства желудка не было.
Я тебя люблю, лошадка, и поэтому буду колотить.
Дуся родная, когда же ты будешь меня слушаться? Я просил тебя тысячу раз получше заклеивать конверты, твои письма приходят ко мне почти распечатанные.
Пиши мне каждый день поподробнее, не скрывай от меня ничего.
Обнимаю, поглаживаю мою милую жену. Не скучай, будь здорова и весела.
Теперь ты уже получил мои письма и, наверно, сильно неудовлетворен — правда? Я понимаю. Только знай, что мне все нравится. И что я могла больше телеграфировать? Критиковать не могу и не умею, и главное твою пьесу?! Еще не роздали роли, еще не назначены репетиции. Дусик мой, я так понимаю, что ты волнуешься там, один, и что безумно хочется поговорить о «Вишневом саде», и жена какая-то недотепа, не умеет описать всей красоты пьесы, не умеет облечь словами все, что чувствует и понимает. Прости ее, дорогой мой. Не относись с недоверием к «Вишневому саду», тебе нечего тревожиться и беспокоиться, а можно только приятно волноваться.
Наталия Яковлевна городок приготовила тебе и, вероятно, сама поднесет тебе, когда приедешь1.
Шарлотту, думаю, будет играть Муратова. Поговаривают, что если бы была актриса на Раневскую, я бы должна играть Шарлотту. Т. е. поговаривают актеры, и то только два, от режиссеров ничего не слыхала.
У Конст. Серг. на сцене так язык заплетается, что сил нет слушать его. Вчера репетировали «Столпы» — это что-то ужасное. Кажется, как будто он следит за словами, а не за мыслями. На меня это действует, нервит.
Вообще я только оживу, когда начнутся репетиции «Вишневого сада», а то тоска. Уже волнуюсь, думаю, что ничего не могу и не умею играть, что я никакая актриса. Я думаю, что во мне самой мало содержания, и потому я все жду какой-то встряски, чтоб освежиться, что ли, а то живешь как добродетельная немка: один день, как другой, все те же люди, те же мелочи, та же мелкая борьба, интересы. Скучно.
Целую тебя и обнимаю нежно, мой дорогой.
До завтра.
Лошадка моя милая, сегодня в «Крымском курьере» и в «Одесских новостях» перепечатка из «Новостей дня»; будет перепечатано во всех газетах. И если бы я знал, что выходка Эфроса подействует на меня так нехорошо, то ни за что бы не дал своей пьесы в Художеств. театр. У меня такое чувство, точно меня помоями опоили и облили.
От Немировича до сих пор нет обещанного письма. Да я и не особенно жду; выходка Эфроса испортила мне все настроение, я охладел и испытываю только одно — дурное настроение1.
Вчера у меня были Екат. Павл. и Средина. Был Михайловский. Я обругал в письме к тебе пьесу Чирикова2, и как оказывается, поторопился; это Алексин виноват, он очень бранил пьесу в телефон. Вчера вечером я прочитал «Евреи»; особенного ничего нет, но написано не так уж плохо, можно три с плюсом поставить.
Нет, я никогда не хотел сделать Раневскую угомонившейся3. Угомонить такую женщину может только одна смерть. А быть может, я не понимаю, что ты хочешь сказать. Раневскую играть не трудно, надо только с самого начала верный тон взять; надо придумать улыбку и манеру смеяться, надо уметь одеться. Ну, да ты все сумеешь, была бы охота, была бы здорова.
Я с Эфросом больше не знаком.
Ем много. Скажи Маше, что брат Арсения (Петунька, как его называют в кухне) вернулся, живет у нас в кухне. Это великолепный садовник; не надо ли кому из знакомых? Скажи З. Г. Морозовой, что этот садовник кончил курс, трезв, молод, порядочен и может насадить великолепный сад (не цветы, а фруктовый сад). Вот не хочет ли она иметь свой роскошный сад, десятин в 20—30? Серьезно, скажи ей. Я ручаюсь, ибо я в этом деле весьма и весьма понимаю. Пусть не упускают.
Маркс прислал телеграмму: просит напечатать «Вишневый сад».
Облачно, прохладно.
Средин выделяет много белку. Дело плохо. У меня недавно смотрели, белка не нашли. Каждый год смотрим. Зато покашливаю больше и хуже, чем в прошлые годы.
Листья на деревьях еще целы, не падают. Купил себе икры, сельдей, килек, а анчоусов забыл купить. Вот когда Маша будет высылать бабушке сапоги, то присоедини анчоусы. Впрочем, не нужно, это у меня с пера сорвалось. Анчоусы есть у Кюба.
Ну, лошадка, целую тебя и обнимаю. Утешай меня своими письмами. Я тебя люблю.
Голубчик мой, милый мой, здравствуй! Греешься на солнышке? Аппетит есть? Мысли в голове есть? Южная Сибирь приятна стала теперь, ты пишешь? Дусик мой!
У нас то слякоть, то подморозит. Сегодня падал снежок.
Успокоился ли ты относительно «Вишневого сада»? Вчера в кабинете Влад. Ив. сидела с Алексеевыми и с ним и распределяли роли. Думают все, думают и ничего не выдумают. Мария Петр. умоляет только, чтоб Конст. Серг. не играл Лопахина, и я с ней согласна. Ему надо играть Гаева, это ему нетрудно, и он отдохнет и воспрянет духом на этой роли. Не находишь ли ты? Хотя я высказываю актерские соображения. Лилиной страшно хочется играть Аню. Если, говорит, буду стара, могут мне сказать и выгнать, и я не обижусь. Варю ей не хочется играть, боится повториться. К. С. говорит, что она должна играть Шарлотту. Еще варьировали так: Раневская — Мария Федор., я — Шарлотта, но вряд ли. Мне хочется изящную роль. Если Андреева — Варю, то, по-моему, она не сделает, а Варя славная роль. Лопахина мог бы играть Грибунин, если бы развернулся посочнее в 3-м акте. Он бы дал русского купца, играл бы мягко. Как ты думаешь? Леонидова ты не знаешь, а он мог бы тоже купца играть — высокий, здоровый, голосистый. Епиходов — Москвин, ему очень хочется. Яшу может Александров или Леонидов. Положительно не знаю, как лучше. Тебе все сообщат, если решат. Ты не волнуйся. Лилина кипятится. Ее дразнят, что Аню будет играть Андреева. Она говорит, если дадут Аню молоденькой — то она молчит, но если Андреевой, то она протестует. Смеялись мы над ней.
Вчера был Тейтель — не застал. Оставил карточку, что сегодня придет с Потемкиным, редактором «Курьера»?! К чему это — не понимаю! Напишу сейчас, что не могу принять, т. к. играю вечером. Не тактично сие.
Сегодня играем «Столпы». Я рада. Хочется чего-нибудь другого. Дорогой мой, до завтра, спешу, сейчас много дела предстоит. Будь веселеньким, добреньким, каков ты всегда.
Целую тебя тысячу раз, мой поэт, моя красота, мое обаяние.
Здравствуй, лошадка! Ты говоришь, что пишешь мне каждый день, между тем вчера я не получил твоего письма. Хризантемы цветут буйно, изобильно, розы тоже цветут, погода сегодня замечательно тихая и приятная.
Вот уже 15 дней, как я послал пьесу, а письма не получил я еще ни одного, если не считать твоих писем. Вообще с этой пьесой мне не повезло. Если она не пойдет в этом сезоне, то все-таки следовало бы мне написать. Хоть бы Тихомирова написала, что ли1.
И репертуара не получаю. Ну, да Бог с вами.
На балконе сижу каждый день часа по два. В твой уголок с гамаком не хожу, там уже осень, нелюдимо. Ограду давно кончили, еще при Маше.
Костя немножко похварывал, говорит — лихорадка, но весел. Ты думаешь, что у него романчик с m-me Бонье?2 А это может быть. Она стала такая веселая, счастливая. Письмо твое он получил. Но сам он пишет, по-видимому, с большим трудом, так же, как и читает. Это совсем провинциальный муж.
Ах, венгерец милый, как мне скучно! За границу поехать, что ли? Как ты думаешь?
Если хочешь, чтобы письма доходили исправно, то сама опускай их в почтовый ящик. Вчерашнее письмо, которое не дошло до меня, кто-то носит теперь в кармане.
Целую тебя, мою лошадку, и хлопаю по спине, глажу шейку. Обнимаю, дусик.
Дусик, дорогой мой, как ты меня тронул хризантемами! Я так вся в улыбку расплылась. Какая прелесть! Они так славно, тоскливо пахнут. Я их сейчас же поставила в воду, и они распушились, стали махровенькие, а то их придавили на почте. Спасибо тебе, дорогой мой. Как это ты надумал так хорошо?! Милый, милый. А какая гигантская — белая! Целую тебя. Знаешь, дуся, я сейчас пришла домой и нашла у себя огромный твой портрет, снятый под олеандрами, на балконе, Тихомировым. Он сам занес его, и как мне жаль, что я не видела его, чтоб поблагодарить! Портрет очень хорош и в очень мягком тоне. Я рада. Тебе понравится.
Я сейчас была у Морозовых, обедала у них, и, конечно, всё говорили о театре и о «Вишневом саде». Зинаида в восторге от названия, пьесы не читала, но ждет много прелести и поэзии и велела тебе передать это. С Саввой всё решали, кто кого должен играть. Детки всё такие же славные. Гнетет дворцовая обстановка. Савва после обеда уехал, а я сидела и болтала; болтали и обдумывали платья для Раневской.
Сегодня был Тейтель, болтал и смешил. Чудной он. С Инночкой у него оказалось масса общих знакомых. А все же он, кажется, скоро мог бы надоесть.
Получила от Кости письмо. Пишет, что влюблен в тебя бесповоротно и что хочется только смотреть и слушать тебя, хотел бы быть больше с тобой, но очень работы много и боится надоесть тебе. А ты его немножко любишь? Письмо его невеселое, озабоченное.
Вчера играли очень хорошо «Столпы». Театр полный, и принимали великолепно. Я рада была играть большую роль. Люблю. Тебе смешно?
Вчера давала Ивану читать «Вишневый сад». Рукопись у меня, и я ее почитываю.
Покойной ночи, дорогой, а я опять начну писать по ночам. Интимнее как-то. У тебя еще нет романа с Ольгой Мих.?
Целую и обнимаю и ласкаюсь.
Лошадка моя, насчет фуражки и порошка я уже писал тебе, ты забыла.
Я писал, что фуражки и порошка не нужно, а что бумага (W) нужна. Сегодня пришла твоя фотография, и я заплатил штрафу 28 коп., так как было только 2 марки, а не 4. Фотографии надо посылать заказною бандеролью.
Пищика должен играть Грибунин. Боже сохрани отдать эту роль Вишневскому. Фирса — Артем, Яшу — Москвин или Громов, который вышел бы оригинальнейшим Яшей. Но лучше, конечно, Москвин. А если Мария Петровна согласилась бы играть Шарлотту, то чего же лучше! Я думал об этом, да не смел говорить. Что она хрупка, мала ростом — это не беда. Для Ани она стара. Но главное — чтобы Вишневский не играл Пищика, Боже сохрани. Леонидова я не знаю. Купца должен играть только Конст. Серг. Ведь это не купец в пошлом смысле этого слова, надо сие понимать.
Из вашего театра писем нет и нет. Репертуара не получаю и не получал, врать я не стану.
А Найденов со своим «№ 13» провалился?1 Вот он должен меня слушаться: писать пьесу не чаще, чем раз в пять лет. Ведь «Дети Ванюшина» долго еще будут кормить его, значит, можно не торопиться.
Эфрос продолжает напоминать о себе. Какую провинциальную газету ни разверну, везде — гостиница, везде Чаев.
Посидела у Телешова? Послушала?2 Вот и сердись на меня за то, что я не читаю своих рассказов и пьес. Но если ужин хороший был, то все можно простить. Давно уже я хорошо не ужинал, кстати сказать.
Я уже писал Горькому, пьеса будет напечатана в его сборнике. Он предлагает мне 1500 р. за лист. Откуда же выйдет 7000? Ведь в пьесе всего два листа.
Бунину и Бабурину (т. е. Найденову)3 передай привет. Вересаеву тоже поклонись, если увидишь; скажи ему, что он мне очень нравится.
Если заказывать шубу, то, пожалуйста, без Вишневского. Этот так важно держится в магазинах, что дерут всегда втридорога… И кстати сказать, Вишневский не прислал мне за все время ни одного письма, знать я его не хочу.
Мать очень обрадовалась твоей карточке, только слово «кривоглазая» ее немножко шокировало.
Ветер. Прохладно. У нас в доме затоплены почти все печи.
Видишь, какие длинные письма пишу я тебе! Что ты на это скажешь? Ах, лошадка, лошадка, ведь я еще ни разу тебя не бил кнутиком, а только и знаю, что ласкаю. Обнимаю тебя, целую и еще раз обнимаю.
Твое письмо с фотографией опоздало дня на три, очевидно, кто-нибудь протаскал в кармане.
Сейчас пришла со «Дна» домой и застала у нас Потапенко и Гольцева, закусывающих, а Гольцева пьющего красное вино. Беседовали, слушали воспоминания Маши и Потапенко, говорили о Горьком. Завтра пойдем на генеральную репетицию пьесы Потапенко1.
В театре у нас идет нескладеха. Мне жаль Немировича. Он поставил «На дне», «Столпы» и «Цезаря» самостоятельно. Пьесы имеют успех, он потратил на них массу труда, времени, тем более что кроме этой работы у него школа. И все время ему дают чувствовать, что театр падает, что все это не художественные постановки, а вот «Снегурочка» — это был блеск2. Сегодня было заседание начальства по поводу распределения ролей в «Вишневом саду»3. Влад. Ив. приехал в театр сильно взволнованный, был у меня во время 2-го акта и говорил, что трудно ему переносить все. Конст. Серг. все время говорил ему об упадке театра. Морозов поддакивал. Это было страшно гадко, т. к. купец только и ждет, чтоб поссорились Алексеев с Немировичем. Если К. С. что-либо имеет против Влад. Ив., то пусть говорит это с глазу на глаз, а не при купце. Влад. Ив. написал Конст. Сергеевичу письмо, где все изложил, читал его Лужскому, Вишневскому и мне. Он в ужасном состоянии, и я его понимаю. Нехорошо все это очень. Надо, чтоб между К. С. и Вл. Ив. было все чисто и полное доверие, иначе нельзя работать.
Дай Бог, чтоб все это смягчилось поскорее. Но если уйдет Немирович, я не останусь в театре. К. С. не может стоять во главе дела. Несуразный он человек.
Не волнуйся, если случится, что Вишневскому нечего будет делать в твоей пьесе. Он так вымотан весь, что сам мягко к этому относится. Да вряд ли это случится.
Завтра Потапенко смотрит «Юлия Цезаря». Я на выходе завтра в «Цезаре».
Сегодня были у нас: М. Ф. Желябужская, Званцева, Инночка, Эля с Джеком — таксиком, кот. отчаянно играл с Шнапом.
Дусик ненаглядный, целую тебя нежно. Ты меня любишь? Я рада.
Хризантемы чудесны. Целую за них еще раз.
Телеграмма
Умоляю не волноваться Эфросом1. Все благополучно. Целую за хризантемы. «Вишневый сад» праздник театра. Венгерец
Ты все волнуешься из-за Эфроса, дорогой мой? Брось, уверяю тебя — не стоит. Он ничем не может повредить ни пьесе, ни тебе. Ты слишком много придаешь всему этому значения. Хотя я совсем понимаю тебя, но все же не преувеличивай. Больше не думаешь обо всем этом, а?
Сегодня была с Машей в Малом театре на генеральной репетиции «Высшей школы» — Потапенко. Ничего не поняла из пьесы. Есть чиновник богатый, у него дочь курсистка-резонерка, скучное, чистое создание. Художник, полюбивший ее, с беспутным прошлым; богатая девица, ищущая сильных ощущений и заводящая роман с цирковым наездником, и много подобного. Играют все хорошо, но повторяю — не могла бы рассказать, в чем дело. Смотрится легко, драма не захватывает, уйдешь из театра и все забудешь. Вот-с как надо писать, учитесь. Курсистку играла новая звездочка — Косарева, только что кончившая школу1. Приятная, но тебе бы не понравилась. Потапенко доволен всеми, за исключением Рыбакова, на место которого прочил Ленского. Видела Ермолову в ложе, была у нее. Она меня целовала, говорит, что все рвется в наш театр — в таком она восторге от «Цезаря». Видела Южина, Кондратьева, всех олимпийцев, видела Нечаеву, болтала с молодежью Мал. театра. Но как там все скучно — все какие-то похожие друг на друга, все сытые, уверенные в себе.
После репетиции была у нас жена Чирикова2, кот. теперь в Филарм. школе, говорит, что очень скучает по семье, по детям и что трудно бывать в семейных домах — все ей плакать хочется. Надеется, что муж переедет в Москву, если решат окончательно издавать журнал какой-то. Ты слыхал о таком журнале? Я ей выразила удивление свое, что она может так жить одна, раз есть пять человек детей, и по-моему, она преспокойно удерет обратно.
Сейчас была на выходе в «Цезаре». Плакала и ломала руки на Форуме с Муратовой и Литовцевой в свите Бутовой. В 1-м акте шла тоже в свите. Всем было смешно.
У меня адски болит голова, оттого что днем сидела в театре.
У Лужского умер сейчас отец, во время спектакля.
Влад. Ив. получил от К. С. страшно трогательное письмо; сейчас говорил Влад. Ив. и раскаивается, что написал ему и огорчил его. А по-моему, это хорошо, по крайней мере они выскажутся и опять будут вместе работать.
Ты пьесу отдашь Горькому в сборник?
Ах, дусик, как у меня болит голова! Если бы ты погладил мне голову, мне было бы лучше. Мы скоро будем вместе? Целую тебя всего, целую твои глаза, твою улыбку.
Вот видишь, на какой бумаге я пишу тебе, лошадка!1 Насчет выбора меня в Общество любителей словесности я ничего не понимаю. Если выбрали в председатели, то почему во временные? Если во временные, то на сколько времени? А главное, я не знаю, кого я должен благодарить, кому написать. Получил на днях извещение, написанное плохим почерком, за подписью, какого-то Каллаша, написанное не на бланке, очевидно не официально, а как зовут этого Каллаша и где он живет — неизвестно, и я до сих пор еще не написал благодарности за выборы2.
Станиславский будет очень хороший и оригинальный Гаев, но кто же тогда будет играть Лопахина? Ведь роль Лопахина центральная. Если она не удастся, то, значит, и пьеса вся провалится. Лопахина надо играть не крикуну, не надо, чтобы это непременно был купец. Это мягкий человек. Грибунин не годится, он должен играть Пищика. Храни вас Создатель, не давайте Пищика Вишневскому. Если он не будет играть Гаева, то роли другой ему нет у меня в пьесе, так и скажи. Или вот что: не хочет ли он попробовать Лопахина? Буду писать Конст. Сергеевичу, от него я вчера письмо получил3.
Сегодня в «Гражданине» бранят Художеств. театр за «Юлия Цезаря»4.
Вчера было расстройство желудка, без причины, сегодня ничего.
Если Москвин хочет играть Епиходова, то очень рад. А Лужскому что тогда?
Подумаю немножко и, пожалуй, приеду в Москву, а то как бы Немирович не роздал роли из политических соображений Андреевой, О. Алексеевой и проч.
Мне скучно, работать не могу. Погода пасмурная, холодно, в комнатах чувство печей…
Оказывается, напрасно я спешил с пьесой. Мог бы еще месяц повозиться с ней.
Что за мучение обрезать ногти на правой руке. Без жены мне вообще плохо.
К халатику твоему привыкаю. А вот к Ялте не могу привыкнуть. В хорошую погоду казалось, что все хорошо, а теперь вижу — не дома! Точно я живу теперь в Бирске, том самом, который мы с тобой видели, когда плыли по Белой.
Хризантемы получила? В каком виде? Если в хорошем, то еще пришлю.
Целую таракашку. Будь веселенькой.
Какой ты, дусик, добрый — пишешь мне каждый день почти. Тебе не трудно писать мне — нет? Нежный мой! Мне так хочется посмотреть на тебя, послушать тебя, поласкать тебя! Как это жестоко, что ты там один!
Господи, Господи, как надо делать, как надо поступать, чтоб было правильно?! Почему все в жизни так неполно, так неустроенно!
Хризантемы распушились еще больше и выглядят, как будто их сорвали только вчера.
Сейчас с аппетитом сыграла Лону. Хорошо шел спектакль. Бедному Лужскому нелегко было играть, когда дома панихиды. Но он держался молодцом.
Вишневский не дождется, когда ты будешь смотреть «Столпы» и как ты будешь улыбаться. Помялова вчера, в костюме уличной цветочницы в Риме, вся в живописном рванье, острит, что в «Вишневом саду» будет играть роль чучела, кот. необходимо в таком саду. Муратова согласна играть мать Яши, кот. приходит к нему и о кот. говорят. Чудачки! Видишь, как роли расхватывают! Как страсти кипят!
Выпал снежок. Слякотно.
С собой привези то, что написала на листке.
Получила из «Знания» новую пьесу Гауптмана: «Роза Берндт». Похваливают. Я еще раньше пробежала два акта, которые прислали из Берлина Владимиру Ивановичу1. Почитаю всю ее теперь.
Получила телеграмму от Соловьевой с просьбой найти ей воспитательницу к дочери. Страшно порекомендовать какую-нибудь знакомую к этой женщине. Правда?
Дусик, если нетрудно, попроси Костю или m-me Бонье (Костя, верно, уже уехал?) сходить в магазин рядом с Джалитой, против Александр. сквера, где продают всякие материи, и чтоб прислали к тебе на дом несколько бухарских одеял на выбор, и привези мне одно. Мне давно хочется такое, а когда ты приедешь, то у меня никакого не будет. Будь добреньким. Там должно быть такое бледно-желтое с зеленым отливом, светлое, нежное и стоит, кажется, около 10 р. Здесь мне его положат на ватку, и будет славненько. Ты не сердишься, это не очень затруднит тебя? Только не красное и не клетчатое. Вот тебе и задача, выполни, а я тебе заслужу. Требуй чего хочешь. Я перед отъездом смотрела эти одеяла, и продавец знает нас с Машей.
Когда ты думаешь приехать? Погоди, пока слякоть кончится у нас. А как славно, нежно пахнут темно-красные хризантемы!
Про садовника скажу Морозовой. Она завтра будет у нас.
Умоляю беречь себя чисто по-немецки во время дороги, помни о немке жене. Кутайся, не выходи зря, и кушай хорошенько, не голодай. А здесь покормим и телячьей котлеткой, и солонинкой, и всяким другим. Будем любить и холить.
Целую мое золото, мое необыкновенное существо небесными поцелуями.
2 денные рубашки (одну на себе, другую в чемод.).
2 ночные рубашки.
3 фуфайки.
3 кальсон теплых.
Все шерст. носки.
4 маленьких наволоки.
4 полотенца.
Все носовые платки.
Теплую жилетку.
Халат непременно.
Новый серый костюм (в чемодан).
Приедешь или в синем или в полосат, брюках с черным пиджаком.
Голубчик мой, родной мой, ты мне такое грустное письмо прислал! Нет меня около тебя, чтоб утешить, чтоб разговорить тебя. Дусик мой, а вдруг ты здесь долго, долго проживешь! Мы побеседуем с Таубе и увидим, как дальше будет. Во всяком случае я ему больше поверю, чем Альтшуллеру.
Ты здесь будешь душой покойнее, и от этого и здоровье будет лучше. Право, дусик! Как выпадет снежок, я тебе напишу, и ты собирайся в путь. Здесь оживешь. Увидишь людей, жизнь, сутолоку, нервы, а что ни говори, это заманчиво.
Мне хочется говорить с тобой, а не писать. Мне так многое хочется сказать, что всякое письмо кажется бессодержательным, и не знаю, что писать.
Репетировали «Одиноких». У меня все-таки не выходит 4-ый акт. Не понимаю его. Не чувствую. Меня это нервит.
Была на выходе в «Цезаре». В промежутке между 1-м актом и Форумом читала вслух «Розу Берндт» Гауптмана. Прислало ли «Знание» тебе эту пьесу? Хорошо, захватывает, только много что-то Евангелия.
Днем была у нас Зинаида Морозова, кн. Шаховской, Рындзюнский, Членов, кот. тебе очень кланяется. Задумал просить у меня «Вишневый сад» для чтения каким-то девицам. Вообразил, что я дам. Как же!
Ну вот и весь день. Утром пела.
Мне сейчас очень скучно. А я свинья, что пишу тебе об этом.
До завтра, мой милый, не клеится что-то письмо. Прости. Не сердись на венгерца.
Я тебя люблю. Целую много и крепко. Когда приедешь? Не скучай, милый мой.
Дусик мой, венгерец, вчера не было от тебя письма, и я скучал. Нового у меня ничего не произошло, кроме разве того, что синий костюм велел я убрать, заменил его более теплым. Получил от Немировича письмо. Не получил, а наконец-таки получил. Играть Пищика Вишневскому нельзя никак, это роль Грибунина. Я не знаю, почему так хочется Марии Петровне играть Аню; ведь это куцая роль, неинтересная. Варя, по-моему, гораздо больше подходит ей. Немирович пишет, что она боится сходства Вари с Соней из «Дяди Вани»1. Что же тут похожего? Варя монашка, глупенькая.
Сегодня ветер, холодно. В Таганроге праздновали мой юбилей, газеты пишут про этот юбилей, хотят, очевидно, чествовать меня, т. е. наврать про меня еще больше; а между тем мой юбилей (25 л.) будет года через два-три, не раньше.
Пришли же мне список того, что я должен буду взять с собой в Москву, иначе я ничего не возьму.
Пиши мне, лошадка, каждый день, а то в дни, когда от тебя нет письма, я бываю уныл и зол, как старый беззубый пес.
Твой брокаровский порошок оказался негодным. Он не дает пены и не мылит головы.
Ну, будь здорова и весела, жена моя. Как только напишешь «приезжай», тотчас же и приеду. В баню мне нужно, в баню!
Закручиваю тебе хвостик, лошадка.
Бумагу W, одну пачку, можно выслать заказною бандеролью, только нитку вынь и сделай бандероль.
Дуся моя золотая, прости, прости, — я вчера не писала тебе. Очень утомилась, по правде сказать. Да и что писать — когда видеть тебя хочу.
Что я вчера делала? Репетировали 4-ый и 5-ый «Одиноких». Вечером играли «Три сестры». Адашев — Андрей и Адурская — Наташа. Принимали хорошо, публики было достаточно.
Была у нас Чирикова перед спектаклем и со мной поехала и безумствовала на спектакле.
Сегодня как встала, так прямо поехала в церковь на отпевание отца Лужского; было много наших. Погода сырая, скверная, а я легко оделась. Авось сойдет. Не простужусь. Из церкви зашла к Шлиппе, к старичкам, кот. теперь переселились на старое пепелище в Гагаринский пер. в свой дом. Там на дворе и мое детство протекало. Вспоминала.
Оттуда заехала к маме — сидит простуженная. Показывала мне письмо Кости, который прямо влюблен в тебя и полписьма пишет все о тебе, просто как настоящий влюбленный, благоговейно. Меня это трогает в Косте. У мамы очень много работы, т.ч. приходится отказываться от уроков, кот. приходят. Посидела у мамы недолго, спешила домой, к обеду. Обедал Вишневский и Иван Павл. с супругой. Ели раковый суп, уток и гурьевскую кашу. Вкусно? Потом поехала играть «Дядю Ваню».
Ну, вот факты внешние — как я жила. Настроение? Не пойму сама. Не дождусь репетиций «Вишневого сада». Симов сейчас со мной говорил: сделали уже 10 макеток для 1-го акта, и ни одна, кажется, не подходит. Он спрашивает, деревянный это или каменный дом? По-моему, каменный, — да или нет? Вообще ему так хочется сделать что-то поэтичное, красивое. Он без ума от пьесы. Напиши ты ему, что тебе мерещится, будь добр1. Это ведь не трудно? Дусик, пожалуйста. Адресуй в театр. Ему много поможешь. Уверяю тебя.
«Дядю Ваню» принимали сейчас безумно восторженно. Если бы ты мог видеть и слышать! И народу было много. И играли хорошо. Вечно юная и свежая пьеса. Был Сулержицкий и очень и очень велел тебе кланяться и сказать, что он наслаждался. Вишневский нервничает адски и потому играет хуже. Ведь он без передышки играет 32 раза. «Вы подумайте!»2
Дусик, не соглашайся, чтоб Мария Федор, играла Аню. Умоляю тебя. Это не выйдет у нее, и не будет поэзии и аромата. Все-таки лучше дать молоденькой ученице или Гельцер.
Как я хочу видеть тебя, дорогой мой! Хочу потрогать тебя. Хочу почувствовать себя сильной рядом с тобой, а то я без тебя клякса какая-то. Целую тебя миллион раз в очи, в уста, в затылочек. Мне очень хочется мягкой грусти.
Дусик мой, здравствуй! Скоро, скоро приеду, хотя не верю, чтобы моя пьеса шла в декабре. Ее отложат до будущего сезона, я так думаю.
Насчет Эфроса, надеюсь, больше не буду писать тебе, прости, моя родная. У меня такое чувство, будто я растил маленькую дочь, а Эфрос взял и растлил ее. Но смешно, что сегодня Немирович в «Новостях дня» отвечает какой-то провинциальной газетке, кажется керченской, будто Эфрос передал содержание моей пьесы как следует. Или Немирович не читал «Новостей дня», или он боится Эфроса, или у него какие-либо особые виды. Как бы то ни было, но это скверно1.
Сегодня погода тихая, сырая. Печи затоплены. Кишечник мой все еще плох.
Пьесу отдал Горькому в сборник. Что Чириков будет издавать или редактировать журнал в Москве, первый раз слышу от тебя. Для чего это? Кому нужен редактор Чириков? Писал бы себе рассказы. А Горький театр затевает…
Выглянуло солнышко.
Вспоминаю, что летом Маркс, когда я был у него, предлагал мне 5 тысяч. Вспоминаю и жалею, что не взял2. Скажи Маше, что сосед Мандражи продал свою землю за 40 тысяч какому-то петербургскому барину.
Если увидишь Горького, то скажи ему, чтобы он взял для набора пьесу у Немировича. Кстати: ты пишешь, что пьеса у тебя; ведь это единственный экземпляр, смотри не потеряй, а то выйдет очень смешно. Черновые листы я уже сжег.
Немирович, очевидно, нервничает. Ему бы отдохнуть надо.
Где теперь Сулержицкий? Что он делает? О чем мечтает? Все ли хочет купить землю?
Хризантемы цветут, деревья еще зелены, а на горах уже снежок. Мне хочется пройтись по Кузнецкому и Петровке в новой шубе.
Ну, крепко обнимаю мою лошадь и целую. Воображаю, как ты смеялась с Муратовой, когда играла в «Юлии Цезаре». Господь с тобой.
Дорогой мой, пишу тебе в римском костюме, с обручем в голове, с украшениями в ушах и на шее, в белом плаще. Кругом тихо, только слышны звуки арфы, звуки труб: идет картина в саду Брута. Я до Форума ничего не делаю.
Сегодня видела в конторе твое письмо на имя Алексеева. Дуся моя, не беспокойся, не волнуйся относительно пьесы. Все хорошо, все удачно, все в восхищении. Как ты можешь сомневаться? Ты, ты, большой ты писатель, поэт, большой ты человек! Ты сомневаешься?
Аню, кажется, дадут ученице Косминской1. Тебе, верно, пишут распределение ролей? Мне не очень ловко вмешиваться. Правда?
Милый, как твое самочувствие? Как кишечки? Когда ты думаешь приехать? Отчего ты не пишешь? Я уже опять растерялась и ничего не понимаю в жизни.
Сегодня ужасно надоел нам Тейтель. Сидел, болтал, расспрашивал без конца, обедал (как раз обед был прескверный), пил чай и насилу уехал. У него, по-видимому, главная цель в жизни: видеть как можно больше народу, повиднее, брать карточки с надписями и хвастаться ими. Не то недалек, не то маниак. Не вяжется у меня, что с ним дружен Михайловский, славный, мягкий Ника.
А арфа все что-то наигрывает, и мне грустно, грустно.
Сегодня получила газету и письмо твое. Охота тебе обращать внимание на то, что пишут во всех этих листках — много чести. Разве правда 25-го окт. было 25-летие твоей литературной деятельности? А ты читал, что в Петербурге готовятся тебя чествовать? Как же это будет? Ты думал об этом? Ах, милый, милый мой.
Меня начинает мучить, что я все лето и осень ничего не работала и что я застряла, остановилась как артистка, если таковой могу назвать себя. Я начинаю ужасно волноваться и нервиться. Лентяйка я ужасная. Меня всегда надо подстегивать кнутиком, а я сама ничего не могу делать. Какой это ужас. Сама виновата и сама бичую себя теперь. Дура я бестолковая, право! Злюсь на себя ужасно.
Что же тебе еще написать? Симов хочет тебе писать и задать несколько вопросов.
До завтра, милый мой. Будь здоров, не тоскуй. Ты знаешь, что ты — сверхчеловек? Правда, дусик милый.
Целую тебя, моя золотая душа.
Сегодня морозит, сухо.
Какие я тебе стала скучные, бессодержательные письма писать, дорогой мой! И ничего тебе не шлю. Ждала, пока Маша будет посылать сапоги, и вот завтра будем отправлять. Голубчик мой, я не знаю, чем тебя порадовать. Возьмемся за «Вишневый сад» и тогда оживем, посвежеем. И ты приедешь. Как мы славно с тобой поживали лето и осень — правда? Я тебе не доставляла тяжелых минут? Все-таки — иногда? Правда? Я очень скверное создание и не понимаю себя и не выработала в себе ничего для жизни. Живу как слепая.
Репертуар буду высылать сама. В конторе божатся, что отправляют каждую субботу. Ничего не понимаю.
Немирович утомлен адски и только помышляет о том, как бы удрать освежиться. Он один работает за всех в театре. От Вишневского остался один дрожащий нерв. Говорить с ним страшно. Скоро бросаться будет. Так что если он не будет играть в твоей пьесе — это ему пойдет на пользу. Он пользуется большим успехом у дам. Получает письма, подарки.
25-летие существования Филармонии откладывается из-за смерти маленькой принцессы Гессенской. Велик. княгиня отправилась в Дармштадт. Умерла девочка от холерины в 24 часа. От нашего театра готовилась депутация с адресом, т. е. в Филарм.1, а не на похороны. Москвин, Муратова и я собирались ужинать подписываться в «Эрмитаж» и кутнуть. Ну, подождем теперь.
Приехал дядя Карлун и через несколько дней отправляется в Ковров, где будет санитарным врачом. Он похудел, побелел, но бодрый, пил много водки сегодня у мамы за обедом.
Видела в театре Левинского, кланяется тебе очень.
В моей большой комнате очень уютно теперь — тебе понравится. Варвара Эберле никак не поправится, бедная. Теперь лечит ее доктор Щерба электричеством. Не то истерия, не то малокровие в высшей степени. Жалко ее.
Уехал ли Костя? Если бы ты знал, как он трогательно о тебе пишет!
Шнап жизнерадостен, от озорства все грызть хочет. Глаза у него интересные.
Маша, кухарка, в ожидании, толстая ужасно ходит. Ты бы, конечно, опять обвинил Вишневского.
Порошок брокаровский просто плох, вероятно, оттого и не мылится. А зубы и руки на ночь моешь? Или все забыто? Белье часто меняешь? Смотри, в чистоте держи себя, а то приедешь с грибками на теле. Я обливаюсь каждый день, т. е. утро, в ванне.
Целую тебя много и вкусно.
Мамашу целую. Жоржу кланяюсь.
Дусик моя, суслик, вчера получил от тебя письмо насчет одеяла и сегодня же сам поехал в город. Ты пишешь об одеяле «бледно-желтом с зеленым отливом, светлом», между тем я перерыл все бухарские одеяла и не нашел ни одного светлого, все скорее зеленого цвета с желтым отливом. И продавец сказал, что бледно-желтых никогда в продаже не было. Нечего делать, взял одно. Если не сгодится, то рассердись и брось.
На дворе сегодня очень хорошо, светло, тихо. Членову не давай моей пьесы, никому не давай и не читай. Сегодня получил письмо от Станиславского с запросами насчет того, какой дом, каменный или деревянный, и проч. и проч. Буду ему отвечать1.
Здесь московский Репетилов — психиатр Баженов, который уже был у меня. Он ненавидит Художественный театр из пристрастия к Малому.
Получил не совсем приятное письмо от Вишневского. Жалуется, подчеркивая по два раза фразы в письме, что ему не дают роли в «Вишневом саду», и проч. и проч. Какое-то странное письмо.
Тебе видней московская погода: когда назначишь, тогда и приеду.
Напиши, как прошли «Одинокие», был ли сбор, хорош ли Лужский. Костя, твой брат, еще в Ялте, ждет Михайловского, который уехал в Петербург. Должно быть, раньше 15 ноября не выберется из Ялты.
Я читал письмо Немировича в «Новостях дня» и только теперь понял, откуда недоразумение. Он пишет, что в рецензии ошибок нет, очевидно, у меня в пьесе много описок и в самом деле гостиная названа «какой-то гостиницей». Если так, вели исправить, дуся; если на биллиарде играют, то не значит, что это гостиница. Но неужели из текста не ясно? Впрочем, ничего не понимаю. Не думаю, что Немирович только для того, чтобы укрыть Эфроса, стал бы говорить неправду… Так напиши же мне, что в моей пьесе: гостиница или гостиная? Если гостиница, то телеграфируй2.
Приеду в Москву и тотчас же в баню, а потом ужинать, а потом спать. Ах, собака, собака!
Господь с тобой. Нового, кроме одеяла, купленного для тебя, ничего нет. Обнимаю тебя, щиплю и щекочу, лошадка моя драгоценная.
Опять льет дождь, дорогой мой! Как это скучно, как это грязно! Скорее бы подморозило, чтоб тебе можно было приехать.
Я сейчас вернулась от Саши Средина. Он давно уже хворает. Десять дней лежал, теперь поправляется. Доктор советует ему уехать в Рим. Супруга об этом слышать не хочет. Он, верно, простудился в мастерской, там жара доходит до 20®. Не будет уже больше ходить туда. Сидели, говорили о скучной московской жизни, поигрывали с ним в 4 руки. Он славный, Саша. Все останавливает мягко жену, когда она начинает все преувеличивать. У нее это мания. Детки у них тоже в гриппе, т.ч. невесело им было за все это время. Говорили о тебе, т. е. о писателе Чехове. Мария Григ, в восторге от «Трех сестер», говорит, что это самое лучшее, что она видела в Худож. театре.
Получил ли ты новую книгу от Бальмонта, или еще нет?1
Сегодня обедали у нас Хотяинцева и дядя Карлун. Первая сидела все с ангиной, хворала и выглядит неважно. Второй похудел, но хорошо выглядит, мягкий, приятный. Мы с ним выпили водочки, закусили ливерной колбаской. У него с Машей оказалась общая знакомая — Кочубей; она сестра Чичерина2, у которых жил д. Карл.
Маша ходит в мастерскую и, кажется, слава Богу, увлекается работой. Давно пора. Я за нее рада. Там в мастерской пишет и Эля, и Оля Галяшкина, и одна из Шлиппе.
Роли наконец почти распределили. В правлении большинство голосов решает: Лопахин — Леонидов (хорошо), Гаев — Станисл., Трофимов — Качалов, Пищик — Грибунин, Епиходов — Москвин, относительно женских не знаю как решат. Мнения о Варе и Шарлотте расходятся. Все ждут от тебя какого-то письма. С каким-то благоговением приступают к «Вишневому саду».
Хризантемы еще стоят в воде. Дуся, пришли мне еще. Так приятно получать их.
Антонка, ты меня хорошо помнишь? Тебе приятно будет снова увидеть меня? Милый мой.
Дыши побольше южным воздухом и привози его с собой побольше. Здесь встречу тебя с шубой, с валенками, со всяким теплом.
Будь здоров, дусик.
Меня мучит Анна Map. Переделать старую роль очень трудно, а моя игра не удовлетворяет меня. Я не могу въехать в этот образ как в перчатку и не владею им. Немирович бранит меня, зовет лентяйкой. Отчасти это верно.
Дорогой мой, крещу тебя, целую трижды и мягко обнимаю.
Спасибо тысячу раз за хризантемы, милый мой, дорогой мой. Они опять в воде распушились и стоят свеженькие.
Я сижу, а мышь скребет. Я люблю это.
Сейчас вернулась от Ольги Михайловны, от Володи. Хлопочу с Вишневским вместе (т. к. он водится с министрами), чтоб дали повышение мужу Ольги. В акцизе без протекции никогда не вылезешь. Завтра Стахович едет в Петербург, и мы его будем просить поговорить с Оболенским, а Вишневский и напишет к тому же. У бедной Ольги все дети перехворали в кори, и еще маленькая девочка 2-х лет, ее сестры, болела тоже корью и воспалением легкого. Это та сестра, кот. с мужем жила 2 года за границей (он изучает сельское хозяйство), теперь они без места и ютятся все в маленькой квартирке.
Элю я застала в белом халате, с вымытыми распущенными волосами. Володя пришел позднее из квартетного1. Он лежал два дня с своими адскими желудочными болями, с повышенной температурой.
В воскресенье они придут обедать ко мне.
Прошли всю пьесу «Одинокие» в обстановке. Завтра утром генеральная репетиция, в субботу играем.
Дуся, пиши мне больше о себе, о каждом часе твоей жизни. Сегодня опять слякоть. Когда же подморозит! Когда ты приедешь?
Горло пульверизуешь?
Значит, Аню играет Лилина — может выйти хорошо. Варя — Андреева — не чувствую. Мне жаль, что Аня — Лилина. Она бы лучше играла или Варю, или Шарлотту. Посмотрим.
Тебе интересно поскорее посмотреть репетицию? На днях принимаемся. Давай нам Бог.
Кукиши не показываешь по утрам? Хочется, чтоб венгерец вошел ночью с подушкой и со свечой и потом ворча скрывался? Целую тебя крепко, крещу и нежно поглаживаю.
Дусик мой, лошадка, здравствуй! Нового ничего нет, все благополучно, решительно все. Писать не хочется, а хочется ехать в Москву, и все жду твоего разрешения.
Умер Ф. Поленц, автор «Крестьянина», чудесный писатель. Получил письма и от Немировича и от Алексеева, оба, по-видимому, недоумевают; ты сказала им, что моя пьеса мне не нравится, что я боюсь за нее. Но неужели я пишу так непонятно? Я до сих пор боялся только одного, боюсь, чтобы Симов не стал писать гостиницы для III акта. Нужно исправить ошибку… Пишу я об этом уже целый месяц, а в ответ мне только пожимают плечами; очевидно, гостиница нравится.
Немирович прислал телеграмму срочную с просьбой прислать в ответ срочную же телеграмму — кому играть Шарлотту, Аню и Варю. Против Вари стояли три фамилии — две неизвестные и Андреева1. Пришлось выбрать Андрееву. Это хитро устроено.
Костя давно уже не был у меня. Вероятно, сегодня придет. Михайловского задержат в Петербурге, очевидно, Костя не скоро выедет домой.
Дусик, выпиши меня отсюда.
Одеяло послал я тебе с Баженовым, который вчера приходил прощаться. Если не понравится, пришли, я переменю.
«Банкрот» провалился в Новом театре?2 Я видел эту пьесу в отличном исполнении, она показалась мне превосходной пьесой, да так оно и есть на самом деле. Там две мужские роли написаны отменно3.
Сегодня я проспал, проснулся в 9 часов! Чувствую себя, кажется, недурно. Только вот расстройство кишечника. Надо бы изменить режим, вести более безнравственную жизнь, надо бы все есть — и грибы, и капусту, — и все пить. А? Как ты думаешь?
Скажи Вишневскому, чтобы он пешком ходил побольше и не волновался4.
Ну, пупсик мой, обнимаю тебя. Выписывай меня поскорей. Неужели тебе не интересно увидеть мужа в новой шубе?
Не пиши мне про жареную утку, не мучай меня. Когда приеду, целую утку съем.
Ну, сегодня я устала, дорогой мой! Днем генеральная «Одиноких», вечером «Столпы». Здорово? Лужский очень хорош стариком Фокерат, Качалов, кажется, приятен, но Конст. Сергеевичу не нравится. Еще не влез в роль. Что-то будет завтра! Я буду волноваться. Говорят, я проще теперь играю.
Неужели ты думаешь, что у меня может пропасть рукопись твоя? Ведь лежит она всегда под ключом, и я не даю ее никому.
Ты жалеешь, что не взял денег у Маркса?1 Тебе нужны деньги? Напиши; ведь можно в театре взять. Этот год ты хорошо заработаешь.
Сулержицкий опять в Москве, мечтает о земле, о деревне и уже о прежнем молчит. Хотел ко мне обедать прийти.
Тебе хочется пройтись по Петровке в новой шубе? Ну что же! Скоро можно будет.
Сегодня был у меня Ознобишин, через которого Корсов просит твою пьесу для перевода. Корсов лежит уже 3-ю неделю с сильнейшим ревматизмом и умоляет дать ему эту работу, которая оживит его. Я обещала приготовить ему экземпляр.
Получила от Чюминой письмо; она, бедная, 8 недель мучается с воспалением коленной чашки, совсем калека. Просит передать тебе, что берлинский литератор Флакс, переводивший и ставивший Гоголя, просит через Венгеровых о разрешении перевести «Вишневый сад», чтоб ставить его на лучшей берлинской сцене. Разрешить — да? Жена Флакса — русская. Ответь и не сердись. Прислала мне перевод «Королевских идиллий» Теннисона.
У меня, милый мой, смутно на душе. «Ничего я не хочу, ничего не жалаю»2.
Покойной ночи, родной мой. Приезжай, посмотри на суету людскую, на нервы, на страсти человеческие. Целую тебя, ласкаю копытцем и хвостиком помахиваю.
Дуся моя, таракаша, сейчас получил письмо, в котором ты величаешь меня сверхчеловеком и жалуешься, что у тебя нет таланта1. Покорнейше благодарим.
Вчера я получил письмо от некоей госпожи Янины Берсон, которая пишет, что студентам в Женеве «жрать нечего, работать негде, не зная языка — с голоду подохнешь». Это знакомая Горького2. Просит она экземпляр «Вишневого сада», чтобы поставить его в Женеве с благотворительной целью. Будут-де играть студенты. Так как она говорит, что видается с тобой в театре, то, пожалуйста, передай ей, что «Вишн. сад» раньше постановки в Худож. театре я не могу дать, так как пьеса еще не готова, понадобится кое-что изменить, что пьесу она получит в декабре или январе, а пока студенты в Женеве пусть поставят что-нибудь другое, например «Еврея» Чирикова, пьесу очень подходящую и очень порядочную во всех смыслах3. Слышишь? Так и скажи ей. Я же не отвечаю ей, потому что не знаю, как величать ее по батюшке. По-видимому, груба она адски.
У нас дождь, 10 градусов тепла. Сегодня буду мыть себе голову. Полцарства за баню! Сегодня у меня обедает К. Л., готовят поэтому цветную капусту и утку. А здешние утки тощи и жестки, как хищные птицы.
Сегодня в газетах известие, будто крымскую дорогу будет строить не Михайловский, а кто-то другой. Очевидно, сплетня Софьи Павловны.
Ольга Михайловна привезла мне устриц и селедок. Наши так испугались устриц, с таким ужасом и брезгливым суеверием глядели на них. что пришлось мне не есть их. Сельди хорошие. Вообще, очевидно, без Ольги Михайловны мне жить никак нельзя. Софья Павловна скоро приедет в Москву и нарочно для Москвы заказала себе в Одессе шубу и несколько платьев.
Мой юбилей — это выдумки. Про меня никогда еще не писали в газетах правды. Юбилей будет, вероятно, не раньше 1906 г.4. И меня эти юбилейные разговоры и приготовления только раздражают.
Как только напишешь, чтобы я ехал, тотчас же закажу себе билет. Чем скорее, тем лучше.
Ты не очень выучивай свою роль, надо еще со мной посоветоваться; и платьев не заказывай до моего приезда.
Муратова так, в общежитии, бывает смешной; скажи ей, чтобы в Шарлотте она была смешной, это главное. А у Лилиной едва ли выйдет Аня, будет старообразная девушка со скрипучим голосом, и больше ничего.
Когда наконец я с тобой увижусь? Когда я буду тебя колотить? Обнимаю тебя, лошадка.
Твой сверхчеловек, часто бегающий в сверхватерклозет.
Сыграны «Одинокие», дусик милый! Прием овационный, точно новая пьеса. Сбор почти полный. Видишь, как славно все. Качалов, кажется, понравился, но не совсем еще окреп. Лужский хорошо играл. Вообще пьеска будет посещаться. Я очень волновалась. Как играла — не знаю.
Завтра начинаем «Вишневый сад». Уррааа!!!
К 12-ти час. идем с Машей к Морозовым завтракать, оттуда я прямо в театр. Сегодня была на «Одиноких» М. Ф. Якунчикова и Дягилев. Очень звали меня ужинать. Я, пожалуй, поехала бы, но пришла в театр в халате, а не в платье, и потому не могла. Коровин был с ними. А мне бы хотелось познакомиться с ним. Дягилев будет завтра у меня в 6 час.
Муратова ходит вроде помешанной с ролью Шарлотты, с глупой, блаженной улыбкой на устах. Теперь буду рапортовать тебе каждый день, как идут переговоры, репетиции. А скоро ты и сам приедешь. Да, милый мой? Поживем опять с тобой.
Конст. Серг. сегодня смотрел весь спектакль и говорит, что не мог уехать, так затянула его пьеса. Он славный теперь, мягкий. А Немировичу надо отдохнуть, это правда. Он ведь в театре с 11 ч. утра, в 5-ть уезжает, ложится, обедает и опять в театр. И так каждый день. У него и школа на руках и весь театр. Помощников нет.
Завтра сама пошлю тебе репертуар.
Ну, еще надо сейчас написать в Гурзуф Соловьевой. Нашлась охотница ехать к ее девочке.
Целую тебя нежно, дорогой мой, светлый мой, ясный мой.
Дорогой мой, нежный мой, вчера не писала тебе — целый день трещала голова и к вечеру все сильнее.
Завтракали с Машей у Морозовых, и там уже начало колотить в виски. Потом спешила в театр на «Вишневый сад», волновалась, что опоздала. Погода была удивительная, хотя грязь. Воздух мягкий, теплый. Я не могла надышаться. Решила, что это великолепное предзнаменование для «Вишневого сада». Беседовали о ролях, выясняли характеры, отношения: Раневской, Ани, Вари, Гаева. Сегодня продолжение.
Все мягкие, приятные. Смотрели на сцене две приблизительные декорации 1-го акта. Дусик, когда ты приедешь, ты мне скажешь, где в моей роли можно будет вставить франц. фразочки, характерные. Можно ведь?
Как ты меня тронул, дусик милый! Ты сам ездил за одеялом? Родной мой, голубчик! Как мне тебя благодарить! Вот я буду сладко спать под ним! Сны золотые видеть буду.
«Одинокие» отлично прошли. Качалова все газеты расхвалили. Как будто новую пьесу поставили, такое чувство у всех. Хорошая это пьеса.
Был вчера Дягилев с каким-то студентом. Очень скорбит, говорит, что он стал зеленый с синим отливом оттого, что ты дал пьесу Горькому, а не ему1. И вообще, что он за тобой ухаживает, любит тебя и ты никакого внимания. Умоляет дать ему что-нибудь из твоих произведений. Болтал много, шикарный и противный. Взял адрес Леонида Андреева, поедет к нему. Говорит, что писал тебе писем 5 за осень и не получал от тебя. Правда?
Была Дроздова, лицезрела великолепного петерб. кавалера. Обедала у нас Муратова. Вечером я в халате поехала к маме. Володя прикатил за мной. Бабушка сидела там. Вся семья была в сборе. Шнап тоже ездил, и все время воздух портил. Сначала все подозревали бабушку, но потом выяснилось. Хохотали до упаду. Дуся, до завтра. Целую тебя.
Милая Книппуша, собака моя, здравствуй! Если ты спрашиваешь насчет книги Бальмонта «Будем как Солнце!», то книгу сию я получил уже давно. Могу сказать только одно: толстая книга. Получил сегодня от Конст. Серг. извещение, что сегодня, 10-го ноября, начинаются репетиции «В. с.» и что Сергей Саввич М. едет в Японию корреспондентом «Русского листка»1.
В своем письме Конст. Сергеев, говорит, что для III и IV актов будет одна декорация. И я рад, рад не тому, что будет одна декорация, а тому, что III акт, очевидно, не будет изображать гостиницы, которой почему-то так хотели Немирович и Эфрос.
У нас дожди, сыро. Не выхожу. Зато часто бегаю в W. — все-таки гимнастика.
Насчет аккуратности моей не беспокойся, дусик. Переодеваю сорочку часто, костюм меняю каждый день, зубы чищу, если и не каждый день, то чаще, чем раз в два дня. Только вот в бане не бываю, но в этом я не виноват нисколько. От ванн я слабею и простуживаюсь.
Описывай мне в письмах репетиции.
Нового ничего нет, все благополучно. Темно писать, хотя еще только 3 часа дня.
Если ты мне еще не изменила, то обнимаю тебя и целую множество раз.
Дуся моя, ты просишь выписать тебя сюда? С наслаждением. Ты мне, однако, страшно мало пишешь о своем здоровье, только знаю, что кишечки шалят. А может, здесь лучше будет? Как вот только с погодой! Все еще не установилась, все еще нет санного пути, нет снежка, нет сухости. Хотя скоро, верно, будет; снежок выпадает, воздух стал мягче. Во всяком случае скоро увидимся. Только ты покорись одному: с вокзала повезу тебя в чистенькой каретке. Делаю это для себя, чтоб можно было болтать с тобой по дороге и иногда поцеловать. Согласись и не скандаль. Знай, что когда ты приезжаешь в Москву, то ты в полном моем распоряжении и должен мне покоряться. Я ведь летом тебе покорная жена? Правда или нет?
Вчера на беседе много говорили о Трофимове. Он ведь свежий, жизнерадостный, и когда он говорит, то не убеждает, не умничает, а говорит легко, т. к. все это срослось с ним, это его душа. Правда? Ведь он не мечтатель-фразер? По-моему, в нем много есть того, что есть и в Сулержицком, т. е. не в роли, а в душе Трофимова. Чистота, свежесть.
Что Варю играет Андреева — это нехорошо. Вряд ли она что сделает. По-моему, лучше на месте была бы Савицкая. Я бы дала Аню ученице, Варю — Лилиной, Шарлотту — Муратовой или Савицкой. За мужские роли я спокойна. Приедешь, все увидишь, все услышишь. Скажу только, что все с таким наслаждением, с такой радостью приходят на репетиции, что передать тебе не могу. Точно праздник, а не репетиция. Это тебя должно радовать.
Вчера навестил нас поэт Ладыженский, сидел долго, и было очень скучно. Потом пошел с нами в театр Корша, на пьесу Найденова «Богатый человек» («Деньги»). Сидели мы в бенуаре: Иван с Соней, Дроздова, Маша и я. Поэт в партере. Пьеса скучноватая, хотя чувствуется талантливость, много есть хорошего, теплого. Играли все скверно, кроме Голубевой — учительницы, но и этот тип не нов и потому не очень интересен. Постановка слабая, из скандала в 3-м акте ничего не вышло. Вообще нигде ничто не захватывает. Яковлев — Купоросов — слаб. Кошева — Сашенька — не то. Плохо-с, неважно-с. Был в театре Савва с Зинаидой. Он уверяет, что пьеса хорошая и что у нас вышла бы отлично. Я думаю, он оттого пристрастен, что это из его сферы, и он бы деятельно был занят указаниями. После театра все пришли к нам, закусывали, болтали.
Вот и день прошел. Милый, до завтра. Спасибо тысячу раз за одеяло!!! «Банкрот», конечно, провалился, как и все в Нов. театре1. Страшно хочу видеть тебя в новой шубе.
Целую, милую.
Сейчас, родной мой, буду писать относительно шубы: все-таки я взяла Вишневского (прости) и пошли к Белкину. Все-таки там уже не надуют, сделают на славу. Мех самый легкий и теплый, как я уже писала, это — крестоватик. Он не очень красив, но легок на удивление и тепел. Верх я выбрала тоже не тяжелый — черный с серыми волосиками, т.ч. получается что-то приятное темно-серое. Воротник, по-моему, хорошо бы из котика (конечно, поддельного) — и мягко и тепло. Мерлушка тяжеле. Как ты думаешь? Образцы верха я тебе пришлю, и ты сам выбери. Шуба будет стоить около 200 р. Это, по-моему, не дорого для большой и главное легкой зимней вещи. Дешевое никогда не будет легко. И вообще экономить на этом не смей. Если ты все одобришь, то пошлю твою старую шубу к Белкину для мерки. Он скроит все шире и гораздо длиннее, приготовит примерку, в день приезда померит, и через 2 дня будет шуба готова. Если хочешь, можно сделать совсем черную, тоже хорошо. А легко будет удивительно.
Янину Берсон я знаю. Это protИgИe Горького, еврейка, которую он скрывал у себя, когда она бежала с женихом, который отравился потом. Про женевских студентов мне уже говорили, т. е. о просьбе дать «Вишневый сад». Передам Янине, что ты велел.
Вчера была Лепешкина, просит от имени нескольких петерб. газет узнать число твоего юбилея. Я уверяла ее, что не знаю, и действительно не знаю. Да если бы и знала, не сказала бы без твоего разрешения1.
А ради твоего юбилея ты мне можешь сделать подарочек: когда приедешь, то расскажешь то, что было 25 лет тому назад, а лучше бы, если бы написал мне, лично мне. Больше этого никому не надо. А мне это было бы дорого. Ты это понимаешь?
Вечером вчера сидели с Дроздовой: и Маша и я мылись в ванне, одна за другой. Я делаю тебе утки.
Сегодня +2®. Слякотно. Немирович уехал к Черниговской на 4 дня. Он очень нервен.
M-me Коновицер выкрасила свою седину в рыжий цвет. Это ужасно. Вот тебе московские сплетни.
Сегодня играем «Одиноких». Целую моего сверхчеловека и прошу пореже бегать в…
Обнимаю.
Пупсик, читал сегодня в газетах про «Одиноких» и порадовался1. Старайся, лошадка, награда тебе будет. А с каким удовольствием я посмотрю «Одиноких»! Посмотрю не раз, а пять раз.
Дня три назад пришло от Маши извещение, что валенки куплены. Ждал я сегодня, ждал вчера и наконец рукой махнул. У бабушки ревматизм, а я без бумаги W.W. в самом гнусном положении. А насчет бумаги я прошу с самого сентября… Быть может, я пишу непонятно. В прошлом году была история с адресом, а в этом году с «какой-то гостиницей» и вот с бумагой. Просто не пойму, в чем дело.
Скоро в Москву приедет мадам Бонье, привезет с собою мать. Хотели они выехать на будущей неделе, в начале, но теперь стало очевидно, что раньше 20-го ноября им нельзя будет выехать. Я поживу solo.
Сегодня погода просто прелесть. Тихо и ясно.
Насчет переводов моей пьесы говори всем, что ты знать ничего не знаешь, что я не отвечаю на твои запросы и проч. и проч. Ведь я не могу запретить, пускай переводит всякий желающий, все равно толку никакого не будет2.
Скажи Сулеру, чтобы он не уезжал, не повидавшись со мной; мне необходимо поговорить с ним насчет его хозяйства. Нужно, чтобы он купил себе землю не в Черниговской губ., а в Московской. В Черниговской можно разводить и ананасы, да сбыта нет, а в Московской всякий огурец, даже желтяк, спустить можно.
В моих письмах нет веселости, чувствую, дусик мой. Я раскис, злюсь, кашляю, бегаю в W. Нового ничего нет. Твой брат еще в Ялте. Вчера я сообщил по секрету Софье Павловне, что твой брат выиграл в последний тираж 25 тысяч; значит, скоро появится об этом в газетах.
Сейчас обедали. Решено было за обедом, что мать поедет в Москву с горничной Настей, выедет она на будущей неделе во вторник, с почтовым. Одним словом, выедет 18 или 19 ноября. Ялта ей опротивела. Ты сделай так, чтобы она побывала на «Одиноких» и «Юлии Цезаре». Остановится она у Вани, а потом, как говорит, будет искать себе квартиру, чтобы прожить в Москве до весны.
Мне подниматься на 3—4 этаж будет трудновато, да еще в шубе! Отчего вы не переменили квартиры? Ну, да все равно, буду в Москве сидеть дома, схожу только в баню да в ваш театр.
Обнимаю тебя, лошадка, жму твое копытце, разглаживаю твой хвостик. Будь здорова и весела.
Настя торжествует.
Помнится, от г-жи Флакс было письмо; и помнится, я ответил уклончиво, отказал. Это насчет «Дяди Вани», кажется.
Когда выпишешь меня?
У меня губа вздулась, просто гадость. Верно, простудилась, дорогой мой!
Вчера на «Одиноких» видела Екат. Пешкову, кот. видела тебя накануне отъезда, говорит, что ты выглядишь хорошо и настроение хорошее. Как я счастлива, дусик милый.
«Одинокие» кончились со скандалом. Мария Федоровна чего-то съела на днях и у нее была рвота, упадок сил, слабость, и она еле играла. После 5-го акта ее подняли (она падает со свечой), и во время первого вызова она при открытом занавесе упала назад в кресло. Публика видела это и прекратила аплодисменты, но не расходилась. У нас тоже не знали, что делать. Наконец открыли занавес, и публика устроила овацию. Я грешна, но не очень верю в полную искренность такой внезапной слабости. Мне это было неприятно. Я не люблю, когда закулисная жизнь выносится за рампу. Положим, она была слаба, но как же, проиграв 5 актов, не додержаться на ногах лишней Ґ минуты. Ведь не обморок же был. Публика решила, что это произошло от сильной игры. С одной беременной дамой сделалось дурно, и она чуть не до часу ночи лежала в конторе. Острили над полковником, будто он возмущался, что бесплатно сидели двое на одном месте.
Днем я смотрела на сцене разметку 2-го акта «Вишневого сада», т. е. приблизит, декорации. Будет хорошо и ново, мне кажется. Решали декорацию 1-го акта. Сегодня планируем 1-й акт, т. е. не декорации, а участвующих.
Мария Федор., верно, не будет. Верно, у нее это от устриц, кот. она покушала на днях. «Одинокие» идут при полных сборах.
Вообще работаем славно. Вишневский положил в банк уже около 60 000 р. Он вчера заходил к нам во время обеда, обедать поехал к Якунчиковым. Зол на Дягилева, что тот сравнил его с Юрьевым, у кот. какая-то известная скверная репутация1. Возмущается. А знаешь, он хоть и очень устал, но ему очень больно, что он не играет в твоей пьесе.
Сегодня я с Машей обедаем у Алексеевых, запросто. Маша увлекается своей живописью, работает успешно. Это очень хорошо. А то она все спала.
В субботу 25-й «Юлий Цезарь». Хотим праздновать в театре после спектакля.
Посылка задерживается по неизвестным причинам. Ты не сердись,
Целую моего дусика тысячу раз и жажду увидеть, жажду услышать твой голос. Ты меня отколоти, когда приедешь. Я заслужила. Вина привези сладкого.
Целую и обнимаю.
Голубчик мой золотой, я виновата — вчера не писала тебе. Третьего дня ночью очень была утомлена и хотела писать вчера днем, но после репетиции, вплоть до моего ухода в квартетное, сидела у нас бабушка, и я не могла писать. К тому же эти дни мне нездоровится (обычное).
Я, милый, кажется, больше не буду ходить обедать, когда зовут. Вот уже два случая, что я приношу несчастие: раз у Лужских, помнишь — я писала?1 А теперь у Алексеевых: представь, приходим третьего дня, а там переполох страшный: учительница их детей, которую они очень любят и кот. давно уже ходит к ним — лежит разбитая ударом с парализованной стороной — бегают доктора, шушукаются, не знают, не то умрет тут же, одним словом, паника. Случилось с ней незадолго до нашего прихода, в передней, когда она пришла на урок. Нас Мария Петр. оставила, мы сами накрывали на стол, обедали, конечно, кое-как; тут же привезли карету скор. медиц. помощи, и я вспоминала весь ужас моей болезни в Петербурге. В больницу ее нельзя было везти, она слишком страдала. Все-таки позднее вечером ее отвезли. Вчера еще все была без сознания. Странно: она не старая, худенькая, отчего же удар? Нервный, может?
Видела там типик: княжну Черкасскую, директрису института какого-то, пожилая, полная, с усиками2. Болтала я с детьми, они славные. Играли в театр, т. е. куклы: «Русалку», а позади сцены дети читали ее по ролям. Потешно было.
За эти два дня распланировали 1-ый акт. Теперь начнем репетировать как следует. Мария Фед. больна, не ходит, и 16-го идут «Столпы» вместо «Одиноких».
Муратова пока вместо собачки возит на цепочке сумочку, ходит в цирк, жонглирует все время, делает фокусы и смешит. К. С. ожил с твоей пьесой; вообще настроение у всех отличное, и работать будет весело и приятно. Ты должен радоваться этому. Посылаю планчик 1-го акта3. Поймешь? Окна большие, и вишневый сад так и будет лезть в окна. На макетке это отлично выходит. Декорация простая, как видишь. Перегородка, за которой якобы спала нянька. Приезд будет из анфилады комнат. Кофе я буду пить на старом диване № 1; диван — вроде как стоял в Любимовке, в длинной проходной комнате, рядом с нашей столовой. Помнишь? Залезать на него надо с ногами. Пищик подремывает, то на старом кресле, то на лежаночке. Сцена Ани с Варей: Аня сидит на лежанке, Варя на стуле около нее. Хорошо выходит: интимно, любовно. Тебе понравится. Хочется репетировать целый день, не ушел бы из театра. И сейчас вот с радостью бегу.
Вчера была в консерватории, слушала квартет заграничный. Наслаждалась. Лицо у скрипача удивительное: бледное, одухотворенное, глаза с длиннейшими ресницами, большие, красивые, белокурый, нервный4. Кажется, они чехи. Играют, как маленькие боги. Изящество удивительное.
Ну, дуся, кончаю, скоро надо идти в театр. Целую тебя нежно, не дождусь тебя. Телеграфируй о шубе моментально.
Был Елпатьевский — никого не застал.
Забыла написать в письме: 3-ий и 4-ый акты будут совсем в разных декорациях. О гостинице никто никогда не думал, кроме твоего друга Э. Никакого недоразумения не было. Успокойся. Видела макет 4-го акта — великолепно, 3-ий еще не готов.
Целую мамашу, и пусть она меня побьет за то, что не пишу ей.
Неужели журавль помре?1
Милый мой дусик, не писал тебе так долго, потому что был сильно не в духе и боялся наговорить в письме глупостей. Сегодня воскресенье, на дворе тихо, и на душе у меня лучше, хотя в сущности ничто не изменилось, все по-прежнему.
В карете не выезжай за мной, ведь меня в карете тошнит. Самое лучшее — обыкновенный извозчик. Репертуар получил из театра в понедельник, а от тебя в субботу, когда он уже устарел. Если Тихомирова стала опять высылать, то ты уже не беспокойся.
Мать выезжает послезавтра, во вторник. Она поедет на почтовом, курьерского не любит. Будет в Москве жить у Вани.
Если не высылали еще валенок и бумаги W, то и не высылайте. Надо бы мне было еще в сентябре телеграфировать Мюру, а я не догадался.
Скажи Маше, что английский журнал1 и яблоки привезет мать. Настя чуть с ума не сходит от радости, что едет в Москву.
Сосед мой Мандражи продал свою землю какому-то, как говорят, петербуржцу. Ольга Мих. объелась устриц и заболела. Насчет учительницы или гувернантки она телеграфировала не тебе, а тебе для передачи Маше — так она говорит, по крайней мере.
У меня характер несносный, прости меня, дусик.
Целую тебя и крепко обнимаю.
Никогда еще не писала тебе в такой час, родной мой, милый мой! Сегодня −7®. А снегу нет. Тоже плохо. Т. е. ездят на санях, но лошадям трудно. Снег с землей.
Голубчик, неужели во всей Ялте нет бумаги W? Не могу представить. Посылку отправили. Посылаю тебе полочку, кот. тебе понравится. Надо ее повесить над столом с фотографиями, налево от входной двери, а то стена там пустая. Повесишь? И ставь на нее фотографии.
Ты пишешь о нашей лестнице. Да, это ужасно и терзает меня адски. Переменить квартиру нельзя до марта (контракт). Чтоб найти квартиру по вкусу и такую, как надо, нужно искать в июле, августе. А то у нас квартиры все случайные. Берем потому, что все-таки лучше той, кот. была раньше, а не потому, что она нам очень подходит. Я тебе устрою лифт. Я хоть сейчас съехала бы. Мне все равно. У меня ведь нет жизни в квартире. Что ты пишешь за абсурд: мамаша будет искать квартиру себе! Я так поняла: вы поговорили, верно, в неприятном тоне друг с другом, и вот ты писал под впечатлением этого разговора. Маша все проектирует, что она мамашу привезет после Рождества сама. Отчего не так?
К нам высоко, но зато воздух хороший в квартире. И душа будет у тебя покойна, и я буду за тобой ухаживать. Только бы скорей с ролью справиться, чтоб при тебе пошла бы только отделка и не было бы мучений.
Вчера К. С. жучил Леонидова. Мы все дразнили его, что его окрещивают1. Жучил Яшу. Приятно было. Фантазировал, показывал. Теперь ищем тоны. Вечером на 25-м «Цезаре» подносили всем главным венки. Влад. Ив. получил прелестную миниатюру, голову Цезаря — Качалова в изящной оправе.
Сегодня на репетиции был Немирович. Просмотрел, делал замечания, потом показывали, что кто умеет в смысле тонов. Улавливают что-то у Качалова, немного у Леонидова. Теперь начнем крепко работать. Пока трудно писать о репетициях, еще ничего нет пока.
А знаешь — учительница Алексеевых, с кот. сделался удар, — сегодня умерла. Слава Богу. А то каково бы ей было жить, парализованная, без работы, без денег!
Сулера ты увидишь, конечно. Мамашу, конечно, свезем в театр, будь покоен. А ей хорошо бы у нас пожить, места много. Теперь и ты скоро приедешь. Я велю шубу готовить. А то конца не будет.
Как я буду счастлива обнять тебя, глядеть на тебя. Мне будет хорошо с тобой. Я не буду метаться.
Целую мою чудную голову, мягкие, лучистые глаза, все морщиночки, всего целую.
Неужели ты, лошадка, думаешь, что я на старости лет стану носить шубу или воротник из поддельного котика? Мне нужна шуба, которая бы:
1) была очень тепла и очень легка,
2) застегивалась на пуговицы, как пальто,
3) имела воротник из хорошего меха, не поддельного, не крысиного, а настоящего.
И чтобы шапка была такая же, как воротник. Ты скряга, между тем я отродясь не шил себе шубы, хотя расходовал очень много денег. Неужели будет нехорошо, если я сошью себе шубу за 300 или даже 400 р. (считая в том числе и шапку)? Вот подумай-ка с Вишневским.
У шубы должны быть рукава подлиннее, во всяком случае не коротки. Значит, теперь ты закажешь шубу? Или меня подождешь? Поступай, как находишь лучше.
Завтра уезжает мать… Погода тишайшая, а она едет на лошадях, хотя и не боится качки.
Мой юбилей будет еще не скоро, через несколько лет1. Надо будет разобрать старые бумаги и письма и посмотреть, когда я получил первый гонорар.
Нового ничего нет, все по-старому. Белье и вообще содержимое чемодана возьму, как ты писала. От списка не отступлю ни на один миллиметр.
Сижу без бумаги W. Испытываю мучительное раздражение уже недели три.
Ну, будь здорова, Господь с тобой. Обнимаю мою лошадку и целую.
Дорогой мой, не знаю, как благодарить тебя за великолепное одеяло! Оно прекрасно! Я не могу налюбоваться. Целую тебя крепко за него. Отдам его шить, и если оно выйдет очень хорошо, то ты будешь спать под ним. Хочешь? Вчера я, милый мой, была под Сухаревкой, искала тебе стол, т. к. у меня стоял стол дяди Карла, который уезжает в Ковров и берет свои вещи. И представь, нашла чудесный, старинный, красного дерева, знаешь, такой большой, продолговатый, на одной большой ноге. «Вы подумайте» — заплатила 6 р. Каково! Тебе он понравится.
Вчера играли «Столпы». Неважно как-то вышло. Всегда сломанные спектакли неприятны, т. е. замена1. Сегодня репетировали с Влад. Ив. без К. С. Прошли очень мало, но уже разбирали каждую мелочь. Завтра репетиции нет, т. к. у Вл. Ив. класс декламации, а у К. С. фабрика2. Муратова все ходит и жонглирует, показывает фокусы. Артем пыхтит, краснеет, старается. Москвин ищет тончик поинтереснее.
Умер Ракшанин. Читал?
А Баженов какой-то неприятный, правда? Сидел сегодня довольно долго, говорит, что тебя оставил в добром здравии и хорошо выглядывающим. Он тебе, верно, надоел?
В субботу был Членов, все спрашивает, когда ты приедешь; просил очень, очень кланяться тебе.
Сегодня опять начинается слякоть. Как обидно! Скорее бы выпадал снежок! Скорее бы ты приезжал!
Ты Костю редко видел за это время? Теперь он, верно, уехал? А ведь дорогу-то будут строить — верно?
Вечер сегодня я занималась до 10 час, а потом пошла с Машей и Дроздовой к Эберле. Она все еще хиреет. Екатерина Шенберг возится с сердцем, плохо ей. Говорит она страшно много, и все это, конечно, нервно; тяжело ее слушать. Хорохорится она. А жалко ее.
Обедали у нас Савицкая, Швабе, приходил художник Денисов.
Я теперь переполняюсь Раневской и все о ней думаю. Пишу сухо. Приезжай и смягчи меня. Я высыхаю.
Целую крепко моего любимого, дорогого, целую за одеяло сто раз лишних. Крещу и обнимаю и ласкаю нежно.
Дорогой мой, второй день нет письма от тебя. Этого не бывало. И последнее письмо было тревожное, беспокойное. Господи, когда я увижу тебя! Когда ты будешь со мной! Дусик мой родной! Скорее, скорее будь со мной.
Я сейчас была с мамой на концерте д’Альгейм, этой интересной, своеобразной певицы, и опять она меня пленила1. Это такой тонкий, изящный художник. Как она передает каждый романс! Как она заставляет переживать! Я не могла оторваться от ее лица с косенькими глазами, с удивительными углами рта, от всей ее фигуры. Какая-то поразительная легкость всей ее интерпретации, поразительно тонкие детали. У меня глаза были мокрые. Больше всего мне понравилось сегодня: «Я помню чудное мгновенье» Глинки, «И скучно и грустно» Даргомыжского, «Мениск» Кюи. В последнем она нарисовала поразительную картину, как старый рыбак хоронит тело сына, прибитого волной, ставит камень и вешает вершу над могилой. Пела много Мусоргского. Я чувствую, что это интересно, и ново, и сильно, но я мало знаю эту музыку и не могла сразу разобраться. Что-то своеобразное. Пела она еще русские народные песни. Хорошо. Если бы ты видел, как мягко меняется ее лицо, какое бывает вдохновенное, а то вдруг русалочье. Удивительная женщина. И вместе с тем проста страшно. Мама моя увлекалась ужасно. Народу было много. Много знакомых. Видела Сергея Толстого с мамашей, многих, которых ты не знаешь.
Был сегодня Горький, но не застал меня. Приезжал за экземпляром «Вишневого сада», кот. ему, верно, дал Немирович. Хотел заехать еще раз, но не был, значит, получил. Был барон Стюарт. Он хочет покупать Мелихово2. Почему-то торги сегодня отменили. Маша волнуется. Был Иван Павлович.
Что говорит Костя относительно своей службы? Останется он у Михайловского, если он будет строить дорогу? Напиши мне. Едет ли мамаша? Едет ли Антончик? Я разревусь, когда увижу тебя. Телеграфируй относительно шубы, а то закажу без твоего ведома.
Ну, иду спать, перекрещу тебя. Целую и обнимаю нежненько. «О мое детство, чистота моя!..»3
Голубчик, я так не могу! Третий день нет мне письма. Сегодня получила Маша письмо, из которого чувствуется, что ты сильно хандришь. Отчего ты мне не пишешь все откровенно? Ну, сердишься, так и сердись в письме, ругай меня, колоти меня, я от тебя все снесу. Пиши мне грубые письма. Но не молчи, умоляю тебя. Я знаю, что я перед тобой виновата, глупо виновата. Ты вправе сердиться на меня, и я слова не отвечу, только ругай в лицо.
Что значит, что мамаша так вдруг собралась в Москву? Боже мой, когда же ты приедешь? Когда, когда? Я жажду видеть тебя. Напиши, когда думаешь выехать. У нас опять слякоть. Жду телеграммы относительно шубы. Если на днях не получу, заказываю на свой вкус. Vous avez compris?1
У меня сегодня сильно голова болит. Еле репетировала и не занималась.
Была Анна Сергеевна2, звала меня и Машу завтра к ней. Будет там чуть не вся труппа. Говорила о своем младшем 2-х летнем сынишке, что он все требует себе рояль и уже расколотил два и целые дни играет. А ведь поговаривали, что отец этого ребенка музыкант. Ты помнишь, что я рассказывала тебе?
Вечером я улеглась на диван с книгами, как вдруг звонок — пришли Иван с С. Влад. и Володей. Т. е. Иван Павл. пришел гораздо позднее. Маша была у Коновицер, потом у Эберле, куда я послала за ней. Володя все играл с Шнапом, бегал, катался с ним. София Влад. рассказывала о своей школе, о том, как трудно управляться с мальчиками.
Репетировали сегодня 1-ый акт. Пришла Мария Федоровна, похудевшая, и вступила в роль Вари.
Два раза прошли середину акта. К. С. не репетировал, писал mise en scХne. В субботу думаем приняться за 2-й акт. Как начнут навертываться тона, так напишу тебе о всякой роли. Хотя к тому времени ты будешь уже здесь.
Ну, покойной ночи, дусик ненаглядный, хотела раньше лечь, а опять уже поздняя ночь. А голова болит.
Целую тебя нежно и любовно. Это ужасно, что ты там теперь один будешь. Я не могу переварить этого. Приезжай скорее.
Пиши мне ругательные письма. Я буду счастлива.
Телеграмма
Погоди заказывать шубу, подожди письма. Антонио
Милая моя, многотерпеливая жена, лошадка моя, сегодня наконец посылка пришла. От валенок и туфель бабушка в восторге, приходила благодарить, другие туфли я поставил у матери на столе; а полочка очень красива или показалась мне таковою. Спасибо, родная! И прости мне, прости мне ворчанье; но что же делать, если я мучился все время.
Получил план I действия. Дом будет двухэтажный; стало быть, и покой-сад
тут рисунок в книге двухэтажный; но ведь во дворике, какой образуется этим покоем, солнца очень мало, тут вишни не станут расти.
Сегодня я телеграфировал тебе насчет шубы. Боюсь, что ты закажешь шубу не в виде пальто, без пуговиц, и с выкрашенным котиком. Погоди, дусик, я скоро приеду.
Была у меня сегодня Ольга Мих., просидела мучительно долго.
Полочке висеть над фотографиями как раз хорошо.
Ты ошибаешься в своем предположении, с матерью я не ссорился. Мне было больно смотреть на нее, как она тосковала, и я настоял, чтобы она уехала — вот и все. Она не крымская жительница.
Обнимаю тебя, мою добрую, чудесную, распорядительную лошадку, обнимаю и целую. Господь с тобой. Не сердись, если находишь, что я мало тебе пишу. Мало пишу, зато много люблю.
Два письма и телеграмма от тебя — ненаглядный мой! И на душе у меня смутно и нехорошо за тебя. Боже мой, как я глубоко виновата перед тобой. Я так нежно понимаю тебя, и поступаю как дворник. Несуразно. Прости за бумагу W. Я все думала, что ты так себе о ней пишешь. Не может быть, чтоб в Ялте не оказалось такой бумаги.
У тебя, дусик, характер необыкновенный, великодушный, чудесный. Не пиши мне о своем дурном характере — это пустые слова. Спасибо, что о шубе написал1. Теперь я знаю, что делать. Завтра же заказываю с хорошим воротником, а шапку по приезде, т. к. надо сделать по мерке. Шуба будет легка и тепла — даю слово. Прости, что написала о котике. Его много носят, и теперь подделку не отличишь; он ведь мягкий, ласковый. Хотя воротник я решила раньше твоего письма не заказывать, подождать. А теперь могу выбрать. Шуба будет длинная, с пуговицами, с длинными рукавами. Одним словом, хорошо будет.
Сейчас едем встречать мамашу и хотим привезти ее к нам.
Вчера репетировали 1-й акт. Все волнуются, нервничают. После репетиции заседали, решали вопрос о весенней поездке. Петербург провалился. Решено ехать на Святой в Киев и в Одессу и везти 3 чеховские пьесы, «Одиноких», «Штокмана», «На дне»2. И ты с нами поедешь — об этом даже говорили на заседании. После заседания поехали обедать к Тестову. Я была одна дама. Ездили: Морозов, Вишневский, Немирович, Артем, Лужский и Симов. Было уютно, приятно. Морозов хороший теперь. Приехала я домой к 9 час, и у нас сидел Миролюбов. Говорили глупости и смеялись. Я его убеждала грешить как можно больше. После 10 час. я поехала неохотно к Штекер. Там всё больше были наши; какая-то зеленая студенческая молодежь, было скучно. Ужинали мы, художественные, за отдельным столом, после ужина потанцевали, причем я танцевала с Конст. Серг. (старички поднялись!). Смеялись над нами. Качалов теперь герой дня3. На разрыв.
Читаешь об «Измене»?4 Все говорят об ней таким тоном: да ведь это же никому не нужно5. А газеты трещат. Успех, конечно, нелепый, южинский. Завтра напишу подробнее, а сейчас надо на вокзал ехать.
А оттуда на репетицию, размечать 2-ой акт. Целую тебя крепко, ласкаю — когда увижу? У нас гниль. Но теперь скоро.
Вчера был Егор, умоляет дать ему твою карточку с удостоверением, что ли, что он хороший, надежный человек и может быть сидельцем в казенной винной лавке. Будь добр, напиши на своей карточке и пришли немедленно. Сделаешь доброе дело, он ждет этого с лихорадкой, уже говорил о том, что ты знаешь его, и там ждут. Он подает прошение. Дусик, пожалуйста. Не забудь, милый. А Егор потешный.
Приедешь сюда и забудешь о последних двух месяцах. Да, милый? Я заставлю тебя забыть о всех неприятностях, я буду любить тебя, нежить, ласкать.
Получилось сие из Парижа. Я вскрыла, т. к. почти угадала, что это можно вскрыть. Спрашивают твоего мнения «в упадке ли Франция?». Можешь ответить по-русски, не более 50 строк. Не хочешь ли позабавиться? Будут печатать6.
Телеграмма
Мамаша приехала погоди выезжать погода скверная теперь уже скоро увидимся. Венгерец
Милая лошадка, я все это время выказывал свой крутой характер, прости меня. Я муж, а у мужей, как говорят, у всех крутой характер. Только что меня позвали к телефону; говорил Лазаревский из Севастополя; сообщил, что вечером приедет ко мне, пожалуй, останется ночевать, и опять я буду злиться. Скорей, скорей вызывай меня к себе в Москву; здесь и ясно, и тепло, но я ведь уже развращен, этих прелестей оценить не могу по достоинству, мне нужны московские слякоть и непогода; без театра и без литературы уже не могу. И согласись, я ведь женат, хочется же мне с женой повидаться.
Костя уехал наконец. Это великолепный парень, с ним приятно. Вчера был Михайловский, решили, что Костя будет во время постройки жить в Ялте.
Сегодня письма от тебя нет. Вчера я телеграфировал тебе насчет шубы, просил подождать письма. Боюсь, что ты сердишься. Ну, да ничего, помиримся. Времени еще много впереди.
Погода совсем летняя. Нового ничего нет. Не пишу ничего, все жду, когда разрешишь укладываться, чтобы ехать в Москву. В Москву… в Москву! Это говорят уже не «Три сестры», а «Один муж». Обнимаю мою индюшечку.
Утром писала тебе, дорогой мой, и теперь опять пишу, после «Одиноких». Мамашу встретили. Приехала она благополучно, с Настей. Нагрузились на извозчиков и повезли их к нам. Мамаша пока до твоего приезда в твоем кабинете, поставили ей кровать туда. Я устала сегодня. С вокзала, только что привезла мамашу, поскакала на репетицию и получила выговор за опоздание. Второй акт по декорации будет великолепен — такого пейзажа еще не было. Широко, вольно и живописно. Только бы тоны скорее! Завтра идут 2-ой и 1-ый акты.
Я вот пишу тебе и ежеминутно прерываю, начинаю думать о роли и забываюсь. Я это люблю. Какое мучение, пока не поймаешь основного тона, пока не влезешь в роль, как в перчатку! А знаешь — Раневская трудна именно своей «легкостью».
Дуся моя, ты, наверное, думаешь, что я забыла тебя, в особенности этот глупый случай с бумагой W наводит тебя на эти мысли1. Нет, нет, милый мой. Просто я вроде недотепы стала. Все забываю, ничего не помню, треплюсь как-то, и все хотелось послать тебе чего-нибудь хорошенького. Прости, умоляю, и не вспоминай об этом. И когда приедешь, не надо говорить об этом.
Мы с тобой вместе пойдем смотреть «Измену» Южина. Хочешь? Я не пойду пока. Я обожаю бывать с тобой в других театрах. 23-го утром читает Немирович 1-й акт «Вишневого сада» в Об-ве любителей русск. словесности. Жаль, что я не услышу всех литераторов. Буду на репетиции. В «Измене» очень хороша Ермолова и Ленский2. Смысл всей пьесы тот, что Южин излил свою любовь к грузинскому народу: успех таков, как, напр., успех «Измаил-Бея».
Дуся, ты рад, что поедем на юг? Какое счастье — будем вместе. Я всегда буду чувствовать моего дивного, моего милого Антона около себя, буду ласкаться, не буду засыхать. Тебе эта поездка улыбается? Напиши мне.
Настя вроде обалделой в Москве. Но, кажется, ужасные московск. извозчики и ее поразили. Москва вообще имеет ужасный вид, грязная, изрытая, едешь, так боишься кишки потерять.
Будь добр, пришли свою карточку с неск. строками для Егора. Он ждет как манны небесной.
Вишневский хромает, что-то с ногой у него.
Иду спать, милый мой. Мамаша похрапывает рядом. Яблоки и груши удивительные. Хризантемы стоят в столовой на столе. Обнимаю, ласкаю моего сердитого мужа.
Я, милый мой, теперь обалделая, прости. Никак не овладею Раневской, думаю, пробую, и все мне кажется нерельефно, неинтересно, старо. Начинаю мучиться. Вчера вечером не смогла писать тебе, т. к. занималась до 3-х час. ночи. Днем была на репетиции, и ничего у меня не выходит, и к тому же уставши была физически. После обеда ходила в монастырь Страстной отдавать одеяло стегать. Пришла — а у нас Эберле, Дроздова, потом пришел Влад. Ив., Иван с Софьей Влад. Сидели, разговаривали, потом ужинали. Мамаша чувствует себя хорошо, спит хорошо, кушает с аппетитом. Маша идет сейчас с Иваном в университет1, слушать литераторов. Я побегу на репетицию. Нашему Шнапу хотят прислать повестку из театра, с приглашением принять участие в 1-м акте «Вишневого сада»2.
Сегодня и завтра репетируем без Влад. Ив. Сегодня он читает в университете, завтра — именины его жены.
У Конст. Серг. Гаев выйдет хорошо. Мне нравится. У Качалова выйдет. Хотя Качалов теперь в такой моде, что ни сделай, — все понравится.
Когда же у нас будет зима?! Это прямо ужасно. Сегодня опять выпал снежок и опять слякоть. Природа против нас, дорогой мой. Но не будем унывать. Будем надеяться, что скоро все это устроится. Дуся, ты охладел ко мне или нет? Скажи. Вот уже 2 месяца мы не видели друг друга. Как хорошо будет встретиться! Ты опять будешь стараться сделать хладнокровную физиономию и равнодушный тон, — а не выйдет вдруг, а?
Яблоки наши великолепны, а груши пахнут черемушным мылом, слишком душистый сорт и вместе с тем пресные какие-то.
Мамаша тебе кланяется. Мы все смеялись над ней, как она не могла разобраться у нас в комнатах и путалась все.
Дуся моя, как это ты там один живешь? Господи, Господи, прости мне грехи мои — скажу вместе с Раневской. Тебе здесь будет хорошо, я уверена слепо в этом, не будешь чувствовать себя хуже, чем в Ялте. До завтра, дорогой мой! Тебя сердят мои письма? Целую и милую тебя.
Здравствуй, венгерская лошадка, как поживаешь? Скоро ли выпишешь своего мужа? Вчера с утра до обеда у мужа сидел учитель из Гурзуфа, очень интересный молодой человек, который все время забирал в рот свою бородку и силился говорить о литературе; от обеда, впрочем, с 3-х часов до вечера сидела у меня приятнейшая начальница гимназии с какой-то классной дамой, которую она привела, чтобы на меня посмотреть; был и Лазаревский, все время, не умолкая, говоривший о литературе. И как же досталось тебе! Я сидел с гостями, слушал, мучился и все время ругал тебя. Ведь держать меня здесь в Ялте — это совсем безжалостно.
Михайловский говорил, когда был у меня в последний раз, что Костя будет на постройке одним из главных, будет жить в Ялте. Это я отвечаю на твой вопрос насчет Кости.
Получил от Мейерхольда письмо1. Пишет, что уже неделя, как лежит, что у него кровь идет горлом.
Конст. Серг. хочет во II акте пустить поезд, но, мне кажется, его надо удержать от этого. Хочет и лягушек, и коростелей2.
Шарик становится очень хорошей собакой. Лает и днем, и ночью. Зубы только остры у подлеца.
Пришла m-me Средина. Будь здорова, дусик. Чуть было не написал — дурик. Темно становится. Обнимаю мою козявку.
Дорогой мой, милый мой, здравствуй! Сегодня −2®, морозит слегка, и если так продержится дня два, то телеграфирую тебе, заказывай билет и приезжай. Мамаша в добром здравии, очень кланяется тебе, сокрушается, что ты там один, и не дождется твоего приезда.
Вчера я целый день была в театре, только обедала дома. Репетировали 2-ой акт. Повторяли сценку с прохожим и с звуком1. Хорошо это будет. Я нашла смех для Раневской. Конст. Серг. велел заниматься мне дома непременно в изящном платье, чтоб я привыкла чувствовать себя хоть приблизительно шикарной женщиной. Я взяла платье из «Мечтов» и буду в нем работать. По технике это адски трудная роль. Спасибо, милый мой супруг. Задал ты мне задачу. У меня теперь ни минуты нет покоя. Можешь меня ревновать к Раневской. Я только ее одну и знаю теперь.
Знаешь, какой вчера днем вышел скандал в университете? Заседание не состоялось. Студентам дали слишком мало билетов, они столпились, выломали двери в актовую залу, заняли все места и не пустили публику. Как тебе это понравится? Так все и разошлись, и участвующие и публика.
Послушаем сегодня, что из этого выйдет. Все-таки безобразие. Может быть, тут другие причины были. Но факт небывалый. Влад. Ив. приехал во фраке и доложил нам о случившемся во время репетиции.
Вечером на «Дяде Ване» была Ермолова. Играли с смаком, вызывали много, и Ермолова была в восторге. Я ужасно заволновалась: в 1-м акте, когда сажусь за чайный стол, попала глазами прямо в глаза Ермоловой, сидевшей в 2-м ряду. У меня от этого сюрприза коленки задрожали. Я волновалась весь спектакль.
Обедали у нас Иван Павл. и Бунин. Потом был Сулержицкий, я с ним славно поболтала. Он жаждет тебя видеть. Качалов читал ему роль, и он в диком восторге от Трофимова и хочет с тобой поговорить. Говорили о Горьком, о том, кто его окружает. Я люблю Сулера. Он какой-то особнячок, свежий, сам по себе. Мне легко с ним.
Жена Чирикова уезжает в Нижний, служить в театре. Я за нее рада. С нее сняли опалу. Ведь у нее было какое-то недоразумение по поводу одного стихотворения якобы нелегального, кот. она прочла. Теперь успокоится и с детьми опять будет.
Сегодня нет репетиции, и вечером я свободна.
Ну будь здоров, милый мой, не увлекайся Ольгой Михайловной. Ворчать на меня можешь, и колотить можешь, и мне будет приятно.
Целую тебя и радуюсь, что скоро увижу моего нежного поэта.
Сегодня ночью меня разбудили телеграммой от твоей подруги Ольги Михайловны. Извещает, что выезжает 25-го и остановится там-то. Как тебе это понравится? На что она мне?! Как глупо. Ты ей, что ли, велел телеграфировать?
Костя, значит, уехал? Как я рада, что он тебе нравится! Про дорогу я ничего не знаю. Будет она строиться? Костя успокоился? Никто об этом ничего не пишет. Хоть бы написал — да или нет.
Сегодня опять потеплело, на ноль. Как скучно.
Относительно шубы не беспокойся. Будет хорошая, с пуговицами. Прости, я сама ошиблась насчет котика. Он считал с настоящим котиком, а я ошиблась, написала, что с поддельным. А, по-моему, лучше с бобровым, пушистым. Только на 50 р. дороже. И шапку бы с бобровой опушью. Чудесно будет. Ну, это при тебе решим. Я уже велела кроить и подготавливать. В день приезда примеришь и дня через два получишь красоту, а не шубу.
Я, дуся, ни на что не сержусь, не думай. Ты ни в чем не виноват.
Я очень рада, что полочка понравилась. Она мне по вкусу.
Я вчера, дорогой мой, ездила поздравлять твоего любимого Котика. Салон был в полном разгаре: масса женщин, мужчин, светский discours!1 Котик в белом платье, с белым бантиком в волосах, всем подносила шампанское. Ее задарили цветами, тортами… Разносили шоколад, фрукты. Видела Южиных, m-m Ленскую, Эфроса, которого побранила, Кругликова, Матернов2, женатого Гарденина (брата Влад. Яков.)3, Желябужского, остальные большинство пустые имена для тебя и меня. Из наших были Алексеевы, Москвин, Адашев, Александров. Посидела недолго. Днем еще ездила к своей старухе тетке, ее приемная дочь тоже Катерина. Они обе старые девы, дочери уж лет 40. При них великолепный кот и песик в попонке, т. к. он облезлый, и они его лечат. Какая гадость. Я туда попадаю раза 2 в год.
Вечер сидела дома, занималась, раскладывала пасьянс с мамашей. Маша была у Екат. Шенберг на именинах.
Сейчас мамаша уехала с Настей к Ивану, до вечера. Приходил мелиховский Роман. Маша его хочет устроить опять туда же, к Стюарту. Если до 10-го совершится купчая, то Мелихово принадлежит Стюарту4.
Сегодня Шнап получил повестку из театра. Поведу его на репетиции. Воображаю, как это будет.
Целую тебя, моего дорогого, не дождусь тебя. Обнимаю и ласкаю.
Дуся, немецкая лошадка, посылаю рекомендацию, о которой ты писала1. Думаю, что я так написал. Если же не так, то пусть Егор подождет немного. Скажи ему, что я решил подождать еще немного, и если жена меня не вызовет наконец, то я уеду в Москву без всякого позволения. Так и скажи ему.
Получил письмо от Сулера. Пишет, что у вас в театре не совсем благополучно, будто какие-то недоразумения. Если это правда, то жаль. Но, думаю, тут пустяки, одни разговоры да слухи.
Ольга Михайловна выехала, теперь в Москве.
Мать приехала в Москву, и вы, т. е. ты и Маша, убедились наконец, что никаких у нас с ней недоразумений не было. Выехала она, потому что ей было очень, очень скучно, я настоял. Мне кажется, что в декабре она уже начнет скучать в Москве, и тогда можно поехать с Машей опять в Ялту.
Погода изумительная, райская, ни одной сколопендры, ни одного комара; но боюсь, что как я на пароход, так и задует. Арсений полнеет, благодушествует, Шарик вырос, лает днем и ночью.
Значит, Немирович не читал моей пьесы в Общ. любителей слов.? Началось с недоразумений, недоразумениями и кончится — такова уж судьба моей пьесы.
Если шуба будет тяжелой, то не проси тогда милости — отколочу, изобью вдребезги. Не вели класть ваты, не лучше ли какой-нибудь пух, вроде, скажем, гагачьего.
Если увидишь Костю раньше меня, то скажи ему, что Софья Павловна выздоровела.
Ну, обнимаю тебя и, схватив на руки, начинаю прыгать. Господь с тобой.
Не скупись, старайся, чтобы шуба была полегче; ведь мне и в пальто теперь тяжеловато.
Доброе утро, дорогой мой. Как себя чувствуешь? Как ночку спал? Венгерец не снился тебе? Кукиши опять будешь показывать по утрам? Хотя здесь ведь мы вместе будем спать, и не будет утреннего моего прихода, прямо из моря.
Я обливаюсь каждое утро в ванне, вода 20®. Приятно.
Сегодня −5®. У нас замазывают все окна, т.ч. пишу в столовой. Мамаша сидит тут же и читает «Новости», возмущается, что печатают, кого принимал великий князь1. Она здорова, вчера была у Ивана. Просит кланяться тебе и сказать, что ждет тебя скорее сюда.
Иван вчера рассказывал, что вел. кн. Конст. Конст.2 был в кадетском корпусе и во время угощения видел Володю, спросил фамилию, спросил, родня ли он тебе. Тот смело отвечал. Конст. Конст. спросил о твоем здоровье и много говорил с ним. Вот тебе. Был Конст. Конст. и у нас на «Цезаре», очень ему понравилось, ходил на сцену, чтоб видеть, как вертится сцена.
Репетировали вчера 2-й акт, без Конст. Серг. Приводила я Шнапа, он пока только погулял, осмотрелся на сцене, а сегодня вот будет 1-й акт и он попробует действовать. Боюсь, что он слишком порывистого темперамента, без выдержки и дрессировки. Посмотрим. Вчера с хохотом принимали его.
Обедали у нас Надежда и Дроздова, позднее приехала мамаша с Ваней.
«Одиноких» играли хорошо, истерик не было. Качалов очень осведомляется о тебе, ждет твоего приезда, с улыбкой говорит, как мы будем тебе играть «Столпы», «На дне». А воображаю твое лицо во время «Столпов»!
Лилина была на «Измене» и хохочет, не понимает, как могут артисты тратить темперамент на такую пьесу. Мы с тобой пойдем, дусик?
Маша вчера была в кружке, говорит, что было смешно, ругались декаденты. В субботу собираюсь и я пойти послушать чтение.
Пришел дядя Саша из манежа, просит закуски и водки, а сам уже немного накачался. Объясняется в любви мамаше, смешит, я смеюсь, глядя на них. Под их говор кончаю письмо. Целую тебя, милый мой, нежно, ласково, жажду видеть тебя.
Дусик, собачка нужна в I акте мохнатая, маленькая, полудохлая, с кислыми глазами, а Шнап не годится. Очевидно, мне будет позволено приехать в Москву в августе, не раньше. Милая моя начальница, строгая жена, я буду питаться одной чечевицей, при входе Немировича и Вишневского буду почтительно вставать, только позволь мне приехать. Ведь это возмутительно — жить в Ялте и от ялтинской воды и великолепного воздуха бегать то и дело в W. Пора же вам, образованным людям, понять, что в Ялте я всегда чувствую себя несравненно хуже, чем в Москве. Было спокойное, тихое море, а теперь бурлит, высокие волны хватают до самого неба, и дождетесь вы того, что погода так испортится, что нельзя будет ни выехать, ни доехать.
Я приеду в спальном вагоне; шубу не тащи в вагон, будет холодная, я надену ее в вокзале.
Какой ты стала скрягой! Ты скоро будешь наклеивать на письмах марки, уже бывшие в употреблении. Отчего ты ничего не телеграфируешь? Я боюсь, что приказ ехать в Москву ты пришлешь по почте, а не по телеграфу. Я тебе дам десять рублей, только не скупись, телеграфируй мне, не жадничай.
Скажи матери, что стекло от очков, оказалось, было обронено Варварой Константиновной, которая, кстати сказать, обещала побывать у меня еще до моего отъезда.
Стало холодно. Погожу немного, если не напишешь или не телеграфируешь, чтобы я приехал, то уеду в Ниццу или куда-нибудь, где повеселее.
Обнимаю тебя, лошадка, Господь с тобой, моя радость. Итак, я жду и жду.
Я уже не знаю, лошадка, что мне делать и что думать. Меня упорно не зовут в Москву и, по-видимому, не хотят звать. Написала бы откровенно, почему это так, что за причина, и я не терял бы времени, уехал за границу. Если бы ты знала, как скучно стучит по крыше дождь, как мне хочется поглядеть на свою жену. Да есть ли у меня жена? Где она?
Больше писать не стану, это как Вам угодно. Писать не о чем и не для чего. Если получу сегодня телеграмму, то привезу тебе сладкого вина. Если не получу, то кукиш с маслом.
Шнап, повторяю, не годится. Нужна та облезлая собачонка, которую ты видела, или вроде нее. Можно и без собаки.
Ну, обнимаю тебя.
Телеграмма
Морозит. Поговори Альтшуллером и выезжай. Телеграфируй. Целую.
Телеграмма
Жду телеграммы, писем не пишу.
Эти дни не писала тебе, дорогой мой. Решила, что уже не стоит. Сейчас пишу на авось, но думаю, что письмо это уже не застанет тебя. Вчера послала телеграмму. Все благополучно. Был Михайловский-Гарин, и вечером я была с ним на «Руслане» в 100-рублевой ложе. Бенефис Барцала прощальный. Шаляпин пел Фарлафа, Собинов Баяна. В общем неважно.
Вчера был акт в Филармонии с велик. князьями. Он и она разговаривали со мной и с Желябужской1. Вел. княгиня спрашивала, где ты и можно ли тебе уже приехать. Князь почему-то все говорил о маме, как она бывала у них в Ильинском и как она жары не выносит2. Конст. Конст. тоже был. Приедешь — все расскажу.
Телеграмма
Выезжаю вторник.
Телеграмма
Не выходи из вагона, жди меня. Теплее одевайся.
Милый Антончик, не жди, дусик, тащат поужинать к Алексеевым.
Ты не сердишься?
Скоро приеду. Целую.
Спи.
Милый дусик мой, еду благополучно, поел очень плохого борщу и скучаю по тебе. Теперь ты уже знаешь, что у Левы, напиши мне обстоятельней.
Будь здорова, покойна, весела, дуся моя, не думай о своем муже. Я чувствую себя хорошо, здоровье мое великолепно, не беспокойся, милая моя. Путь чист, задержек нет, едем хорошо. Прошу тебя, пиши мне, пиши подлиннее, ведь в Ялте я буду скучать, пойми это. Поклонись всему «Вишневому саду», даже Муратовой. Целую тебя и обнимаю, мою голубку, буду сидеть и о тебе думать.
Как грустно, что тебя нет, дорогой мой! Отворяю сейчас дверь в кабинет (в кот. я водворилась), и мне кажется, что ты сидишь на диване — а тебя нет. Пишу за твоим столом, постлана постель на твоем диване, буду спать под твоим одеялом.
Поплакать хочется.
Я только сейчас очутилась одна, а то весь день на людях.
Как мне всегда больно, когда ты уезжаешь от меня.
С вокзала ехала с твоими бобрами1. Вернулась домой, прибирала комнаты с Аннушкой, перебиралась в кабинет. Потом поехала к маме, потом с мамой и Костей на вокзал. Встретили Лулу с Левой. Лулу нервна и взвинчена. Лева худенький, голова большая, бледненький. Шея болит меньше, но зато болит все голова, а по ночам просыпается от боли в позвонках. Прыгает, вертится, но милый, мягкий мальчик, занятный.
Завтра еду с Костей к Стаховичу, узнаю об Александрове2 и прямо к нему, чтоб пригласить к нам. Что-то скажут!
Сейчас все улеглись.
Над нами был ужаснейший скандал; крик, неистовые голоса слышались на лестнице, все жильцы повыскакали. У парикмахера Андреева кутили сынки, один повздорил с отцом, другой (гимназист) начал колотить отца, конечно, в пьяном виде. Крики, слезы, рыдания матери, беготня, дворники, швейцары волокли сына в участок. Это было ужасно, неописуемо ужасно.
Как-то ты едешь, дусик мой? У тебя уютненько в купе? Бутерброды кушал? Спал хорошо? Как себя чувствуешь? Пиши обо всем. Умоляю.
Как пусто без тебя! Где ты, милый мой?!
Антонка, я тебя часто злила? Часто делала тебе неприятности? Прости, родной мой, золото мое, мне так стыдно каждый раз. Дай я тебя перекрещу и поцелую твои глаза, твои губы, твои щеки, твой лоб. Как мне хочется поглядеть в твои добрые, лучистые глаза. Какая я гадкая, Антон.
Будь здоров, дорогой мой, каждый вечер буду писать тебе. Кланяйся мамаше, Насте, Шнапу.
Целую и обнимаю.
Привет тебе из Лозовой, где я сижу за столом и ем судака. Пока все обстоит благополучно, погода теплая, снегу мало.
Завтра утром буду писать, а пока обнимаю и целую.
Получила открыточку твою, дорогой мой! Спасибо, целую тебя.
Мне ужасно тоскливо, точно некуда голову приклонить. И не игралось мне до ужаса. Верно, очень много нерв на жизнь трачу, а на театр уже не хватает. Это скверно, и мне иногда кажется, что я не настоящая актриса.
А ты все еще едешь.
Только бы поездка из Царицына не отозвалась на твоем здоровье!1 Дусик мой!
А я сегодня во дворе у нас увидела такса и закричала: Шнап! Забыла, что его нет.
Сегодня утром ездила с Костей к Стаховичу, чтоб узнать об Александрове, и представь — оказывается, что я его знаю, видела его у Желябужских. Переговорила по телефону и условилась привезти Леву завтра утром в больницу св. Ольги, где он его осмотрит.
Левочка похудел и побледнел с прошлого года. Мальчик покойный, занимается сам, не капризничает, не финтит, в твоем вкусе. Зато мамаша нервна и делает 1000 движений в одну секунду. Ужас, но эта нервность меня утомляет.
Сегодня все рано улеглись. Леву мыли в ванне. Я пришла из театра, и уже всюду тихо.
Купили мы с Костей Леве поезд заводной — ходит по рельсам, а я ему кавалериста Яшку и лошадь Ваську, у которых все члены двигаются и по картинкам надо придавать им различные позы. Это очень занятно. И дешево и сердито. Днем сидела с Левой одна, играла с ним, лежала, читала, попела, да что-то грустно стало. Лева строил тоннели, рассказывал про своих тифлисск. мальчиков. Что-то завтра доктор скажет!
Как ты нашел ялтинский дом? Приятно ли тебе было приехать? Как спал первую ночь? Напиши, куда повесишь тряпочку, куда поставишь городок2. Вытри себе шею одеколоном после дороги, а лучше вымой теплой водой и мылом. Вспомни немку жену и в память ее — сделай.
Все твои поклоны передала. Все спрашивали о тебе, жалеют, что уехал. У Немировичей вчера было угощение знатное, но ни Вишневского, ни Лилиной, ни Книппер не было. У пана3 крапивная лихорадка, Лилина устала, а Книппер с родичами сидит.
Завтра буду ждать открытки от тебя. Я под твоим одеялом так много снов вижу. Не прислать ли его тебе? Напиши, дуся, и я сейчас же отправлю.
Покойной ночи, родной мой, не хандри, будь здоров, пиши рассказец.
Целую тебя, моего милого, дорогого, ненаглядного, обнимаю и крещу.
Здравствуй, моя бесподобная лошадка! Пишу это сидя на пароходе, который отойдет часа через три. Ехал я хорошо, все благополучно. На пароходе Настя со Шнапом. Шнап чувствует себя как дома, очень мил. В вагоне держался он тоже как дома, лаял на кондукторов, всех забавлял; мне он очень обрадовался, теперь сидит на палубе, протянув назад ноги.
По-видимому, про Москву он уже забыл, как это ни обидно. Ну, дусик, лошадка, буду ждать от тебя писем. Без твоих писем, знай, я не могу существовать. Или пиши каждый день, или разводись со мной, середины нет.
Слышу, Шнап наверху залаял на кого-то. Вероятно, пассажиры занялись им. Пойду погляжу.
Итак, все благополучно, слава Богу, лучше и не надо. Авось не будет качки.
Целую мою начальницу и обнимаю миллион раз. Пиши подробнее, не жалей чернил; милая моя, хорошая, славная, талантливая актрисуля, Господь с тобой, я тебя очень люблю.
Голубчик мой, сегодня нет открытки от тебя — а я ждала. Все ли благополучно? Хорошо ли доехал? Каково было море? А должна бы быть открытка сегодня.
Я тебе мало напишу. Очень тревожно на душе. Были у доктора в Ольгинской больнице. Лулу вышла из кабинета и зарыдала. Лева вышел бледный, растерянный, перепуганный. Доктор велел его положить на несколько недель на спину и привешивать гирьки, велел ехать к морю. Говорит, что может ничего не быть, а может быть и очень серьезным. Называл, кажется, спондит1, если я не ошибаюсь. Как все это было тяжело, мучительно! Ты себе представить не можешь. Так мне жаль мальчонка. Кроткий он такой, я, говорит, лягу на спинку, буду лежать, только не сейчас в Москве, тут побегаю, а когда поедем к морю, тогда я лягу там.
А сейчас вечером во время спектакля Стахович (он был с нами у доктора) сообщил мне, что Александров сказал, что у Левы вероятнее всего будет горбик. Я не помню, как я доиграла, так это меня подкосило. Косте и Лулу этого не говорят. Боже мой, лучше не иметь детей! Какие это страдания! Какой ужас!
Антонка, я реву и потому не могу писать. Не сердись. Я весь день крепилась, была бодра и подбадривала Костю и Лулу, а сейчас я одна и не могу подумать о страданиях, кот. предстоят этому милому, нежному, кроткому мальчику. Конечно, ко всему привыкнешь, но сейчас это ужасно остро.
Костя велел тебе передать самый сердечный поклон и благодарить за твое участие, за твое доброе отношение.
Он сегодня смотрел с женой и с мамой «Вишневый сад» и в большом восторге, хотя они оба расстроенные.
Прости, что я ною, дорогой мой.
Как мне странно без тебя.
Эх, жизнь!
Какова погода на юге?
Что сад? Что бабушка с Арсением? Что журавль, собаки? Как Шнап с ними знакомство свел? Пиши мне обо всем. А главное о себе, будь эгоистом. Я этого требую.
Целую тебя и благословляю, целую нежно и обнимаю. Будешь теперь отдыхать от суеты московской.
Христос с тобой.
Телеграмма
Доехали превосходно.
Милый мой, хороший, славный дусик, я тебя очень люблю. Как ты живешь в Москве? Я только первый день в Ялте, но уже окунулся в здешнюю курортную жизнь: была уже начальница, приехал брат Александр с семейством… Погода так себе, про настроение ничего не знаю; прибыл новый стол, вожусь теперь с ним, перекладываю вещи.
Завтра придет от тебя письмо, я жду и буду ждать с нетерпением. Гости, гости, гости без конца, не дают писать, портят настроение, а один человечек сидит у меня в кабинете весь день1. Целую тебя крепко, дуся. Шнап чувствует себя дома; он не скучает, играет с собаками, вообще, мне кажется, он не особенно умен или даже глуповат.
Брат будет жить в Ялте дольше месяца. И семейство его тоже. Стол оказался хорошим, такой же величины, как и прежний.
Брат живет недалеко, на даче Хорошевича.
Лошадка моя добрая, завтра опять буду писать.
Дорогой мой, я вчера расстроила тебя своим письмом; прости, голубчик. Тяжко уж очень было.
Сегодня у меня адски болела голова: я писала ночью тебе и Эле с Володей до 3-х час, а проснулась очень рано. Съездила утром за дочкой Ольги Михаил., чтоб привезти ее к Леве, вернулась, приняла 10 гр. фенацетина, легла и заснула, весь день ходила с обвязанной головой; тошнило, к вечеру стало лучше. Я ездила за билетом Маше на «Цену жизни» с Комиссаржевской1, потом отвозила домой Маргаритку. Лева сегодня жаловался на боль в спине, но был весел. Как все это страшно! Заказали ему сегодня у Швабе аппарат для шейки. Завтра они едут опять к доктору, только уж без Левы, чтоб расспросить хорошенько обо всем. Если бы возможно было предотвратить горбик! Мальчонка живой, то и дело танцует лезгинку, мазурку, а это ему не следует. Страшно — поскользнется, упадет. Нервен он очень.
Завтра уезжает в Питер Костя.
Получила сегодня открытку и телеграмму. Целую моего дусика. Как себя чувствуешь в «своем» кабинете, после бивуачной московской жизни? Разбираешь теперь все, приводишь в порядок? Пиши обо всем.
А вот тебе и новость: Мария Федоровна подала официальную бумагу об уходе из театра, и правление приняло. Рассказывал мне это Влад. Ив. Очень все это непонятно, и что за этим кроется — не знаю. Влад. Ив. и Лужский ездили к ней неофициально. Крупно говорили, она выставила причину, что нет ей ролей, но говорит, что главная причина — скверное отношение к ней труппы, выругала всех, в том числе и меня. Ей дан, так сказать, отпуск на год. Поговаривают, что будто она выходит замуж за Горького и устраивает развод. Кто знает! Никто не жалеет об ее уходе, т. е. в правлении, в труппе не знаю. Что-то из этого выйдет! Не произошел бы раскол в театре! Не знаю еще, что думать. Что тут замешан Горький, это бесспорно. К чему это свадьбы, разводы! Напиши, что ты думаешь об этом.
А я сейчас спать лягу, надо выспаться, и чтоб голова совсем прошла.
Целую тебя, крещу, моего хорошего, трогательного, дорогого.
С нетерпением жду письма.
Целую, обнимаю, прижимаю тебя к груди своей. Спи спокойно, отдыхай от дороги, ешь побольше.
Скоро ли я получу письмо от тебя, дусик мой милый! Как живешь, как привыкаешь без меня? Что Шнап? Как он отнесся к южной природе, к своим товарищам? Привыкает? Не скучает? А здесь пусто без него. Никто бомбой не пролетает по комнатам.
Очень поздно уже — третий час. В театре после спектакля болтала и с Марией Фед. и с Лилиной1, пришла домой, болтала с Лулу и с Машей, и теперь только села за писанье.
Вечером сегодня уехал Костя в Петербург. Через неделю двинутся наши в Севастополь, потом в Евпаторию. Лева ничего, только бледен и вокруг глаз сине. Трогательно послушный мальчик. Мамаша его только очень уж дерганая, и очень страшно, что он будет на ее попечении, не выходит она его, пожалуй. Как-то все это будет! Уже говорит, что хочет советоваться еще с каким-нибудь доктором, будет ко всем бегать и всех слушать, и выйдет нелепо.
Сегодня я познакомилась с Софьей Петр. Кувшинниковой у моей портнихи (жена Преображенск.), ее приятельницы, и тут же получила от нее подарок. Я искала для своего коричневого платья отделку старого золота, чтоб было нешаблонно. Кувшинникова это знала и привезла кусок интересной старинной материи и подарила мне его и объяснила, что я состою ее симпатией; произошло взаимное объяснение. Она интересная, чувствуется талантливая легкость в ней, т. е. натура талантливая. Я ей говорю, что очень много слышала о ней; она прервала меня: «Конечно, дурного?» Хочет, чтоб мы бывали друг у друга. Говорила, что она испытывала в «Вишн. саду», как ей хотелось пойти на сцену и поблагодарить тебя, говорила о тебе. Очень она меня сконфузила своим подарком.
Об уходе Марии Фед. говорила только с Муратовой и с Лилиной. С Муратовой она откровенна и много ей говорит. Причина, конечно, что ей играть нечего, что к ней дурно относятся. Муратова думает, что она наскочила на Горького, кот. не удовольствуется флиртом. Она как женщина — холодна, привыкла, чтоб около нее был рой молодежи, которую она опекает, среди которой она центр, а тут натолкнулась на настоящее чувство может быть, и что Горький поставил вопрос ребром. И она бьется и не знает, что делать, и на попятный нельзя. Пишу со слов Муратовой. Уход ее принят, и она получила от Лужского бумагу. Мне кажется, что она этого не ожидала, думала, что ее не отпустят ни за что. Говорят, что она подписала контракт к Незлобину2 в Ригу. Я ничего ровно не понимаю, но у меня неприятное чувство. Как-то нехорошо все это. Ответь мне на это. Завтра еще напишу на эту тему, а пока обнимаю и целую моего милого, дорогого, целую всего.
Пришла открытка от д. Саши из Омска от 13-го февр.
Машу поцелуй.
Дусик мой, лошадка, мне без тебя скучно, холодно, неинтересно, и ты так избаловала меня, что, ложась спать и потом вставая, я боюсь, что не сумею раздеться и одеться. Постель жесткая, холодная, в комнатах холодно, на дворе ноль, скука, весной и не пахнет. Сегодня весь день провозился с прошлогодними письмами и со старыми газетами, других занятий у меня, кажется, нет теперь…
Шнап или глух, или глуп. Он точно не уезжал отсюда, прыгает с собаками и покорно ночует в комнате у матери. Очень весел, но понимает мало.
Настя готовит кушанья, но неважно; надо бы кухарку. Сегодня я ел жареную осетрину, очень вкусную и жирную, и суп, похожий на порой. И холодные, как лед, блинчики.
В вагоне я все съел (это ответ на твой вопрос), все, кроме бутерброда с ветчиной. Ехал хорошо… Стол уже пришел, я пишу на нем. Ящики отворяются туго. Хорош в общем. А вещи еще не пришли. Пришла «Каштанка» — изящно изданная, дурно иллюстрированная книжка1, изд. Маркса. В городе еще не был, на двор не выходил. Жены у меня нет, она в Москве, я живу монахом. Жалею, что не взял с собой чашку. Здешняя представляется мне маленькой; быть может, я и ошибаюсь. Арсений обленился или стал забывчив, платье чистит Настя; зубы я держу в чистоте. В баню пойду в мае, когда приеду в Москву, а до тех пор буду сеять на теле кукурузу — все-таки заработаю что-нибудь.
Сегодня пришло от тебя письмецо — первое за этот сезон. Спасибо, ангелок, целую тебя, обнимаю, похлопываю.
Скорее бы побили японцев, а то как-то странно и в газетах, и в обществе; вранья много, курс упал, интерес ко всему, кроме войны, иссяк у общества2.
О каких это наших недоразумениях говоришь ты, дуся? Когда ты раздражала меня? Господь с тобой! В этот приезд мы прожили с тобой необыкновенно, замечательно, я чувствовал себя, как вернувшийся с похода. Радость моя, спасибо тебе за то, что ты такая хорошая.
Пиши мне, а то по обыкновению буду колотить. Целую, обнимаю мою радость… Будь весела и здорова.
Дуся мой, спасибо за весточку из Севастополя, спасибо за милые, нежные, ласковые слова. Я рада, что ты хорошо доехал, хотя ничего не пишешь, как ты себя чувствуешь.
Шнап, значит, вел себя прилично, радуюсь за него.
Сейчас 2 ч. ночи. Я только что вылезла из ванны, мыла голову, тело, возилась. Всюду тихо. Недавно просыпался Левочка, плакал, из носика шла кровь. Мы хотим его свезти еще к Корсакову и к Постникову. Как мне все-таки обидно, что у Кости такая некультурная жена. Не плохой она человек, а что-то не наша она. Ну, нехорошо так говорить. А мне ее жалко, и знаю почему. Лева потешал меня сегодня рассказами; разошелся и сыпал — я хохотала. Он уже пишет свое имя. Сегодня все спрашивал, как по-французски стол, диван, [нрзб.], и без конца, и тут же повторял. Мне ужасно жаль, что ты его не видел. С Аннушкой он в страшной дружбе и все тащит ее «играться», как он говорит.
Днем я ходила с Лулу по магазинам, к портнихе водила ее, брала деньги в Лионском, была у зубной. Без нас заходил Бунин. Интересно, что он будет рассказывать о своем путешествии1.
Сегодня в «Вишневом саду» был Бальмонт, приходил после спектакля и в диком восторге, в безумном, лицо возбужденное, а жена так и говорить ничего не могла от сильного впечатления. Он хочет тебе писать подробно. Василий Немирович смотрел, но его я не видела.
Завтра пойду на похороны Андрея Мерчанского, которого я знала еще девочкой; это брат генерала. Вечером пойду смотреть Комиссаржевскую в «Золотом руне».
На 4-й неделе пойдут школьные отрывки — интересно.
Мария Федор, угнетена. Она не ожидала, что ее отпустят, и теперь, говорят, осталась бы, если б ее упросили. Конст. Серг. с ней не говорил и только написал сожаление о ее уходе2. Как все это нехорошо. Зачем она подняла эту историю!
Как ты, дусик, кушаешь? Хорошо ли? Много ли? Все ли у тебя в исправности? Так и перелетела [бы] к тебе — устроить все у тебя, чтоб тебе было хорошо и уютно. Пожалуйста, только кушай хорошенько. Альтшуллер, верно, злится, что ты жил в Москве, и не придет долго к тебе. А все-таки кланяйся ему от меня.
Целую тебя и обнимаю нежненько, крещу, навеваю сны хорошие. Что сад? Какая погода? Сидишь ли в саду?
Обнимаю тебя, Христос с тобой.
Дуся, немецкая лошадка, как ты себя чувствуешь? А у меня холодище почти нестерпимый, ветер, вообще климат отчаянный. О Москве вспоминаю, как о Ривьере. Шнап окончательно освоился, стал дворняжкой. Много лает.
Был сегодня в городе. Мерзко от холода.
Как Лева? Как решили? О, как это ужасно, ты все еще покупаешь ему игрушки! Ведь это гибель для детей. Впрочем, сие пишу напрасно, мне ты все равно не поверишь.
Ты пишешь, что Лева вертится, бегает. Как же это так? Ведь Конст. Леон. говорил, что у него отнялись ноги; в одном из писем к тебе я читал.
Спать мне скучно, без тебя мне живется вообще неважно. Что говорят о спектаклях Комиссаржевской? Бываешь ли ты? А какие у вас сборы, дуся моя?
Здесь о войне говорят черт знает что.
Лулу тебя раздражает, но ты, дуся моя хорошая, не поддавайся раздражению, не забывай, что это больная женщина.
Вещи мои еще не пришли. Письмо это пишу за новым столом.
Господь с тобой, не забывай о своем муже; как-никак, а он все-таки любит тебя, пожалуй, больше, чем все вместе взятые остальные.
До свиданья, дурочка. Целую тебя в плечи и обнимаю.
Вчера ночью не писала тебе, дусик мой — опять голова болела, и хотелось выспаться. Отчего не было вчера письма? Я ждала.
Вчера утром я была на похоронах и, представь — подъезжаю к Скорбященскому монастырю, и никаких похорон! Я обратно, решила ехать на квартиру Мерчанских спросить; подъезжаю, смотрю: как раз напротив отпевают его. Я смеялась над собой. Этак прокатиться и нелепо прочесть газеты. Старичку было 73 года, он был слепой. Потом была у мамы и обедала там, приехал дядя Ваня, чтоб прощаться с д. Карлом, которого сейчас едем провожать1. Вечером я с Машей и д. Ваней смотрели Комиссарж. в «Золотом руне». Она очень хороша, но пьеса ужасна, и показалась мне грубой. Мы сидели в ложе, д. Ваня нас смешил. Приходила Зинаида Морозова. Я была любезна, как ни в чем не бывало, одурачила ее2. Алексеевы были; очень кланяются тебе все, спрашивают, как ты доехал.
Сегодня везем Левочку к Корсакову, записались. Его аппаратик для шеи готов, мягкий, славный, нестрашный.
Как я жду письма от тебя, дорогой мой!
Я очень привыкла к Левочке, легкий, приятный ребенок, без него пусто будет. Наша большая комната превратилась в детскую, воздвигаются дома, тоннели, кресла кверх ногами стоят. Лев царит; сейчас сидит рисует и поет. Ждем от Кости письма — как решится его судьба. И нам скоро надо укладываться, выселяться из квартиры, а куда — не знаю.
Сейчас бегу в театр сказать, чтоб отложили репетицию для дебютантов до 2-х час, а то не поспею с поезда приехать к часу.
Будь здоров, родной мой, будь покоен, дыши югом, кушай и получай от меня крепкий и вкусный поцелуй.
Ну, денек сегодня был, драгоценный ты мой! Слава Богу, прошел. Во-первых, все еще нет письма от тебя, не пойму.
А ты вовремя уехал, дусик, уехал от волнений, от передряг. Я рада, что судьба поберегла тебя.
Провожали д. Карла. Вот давка была, вот ужас! И никакого настроения в толпе. Сравнить нельзя с тем, как отъезжал д. Саша1. Я чувствовала себя совсем беспомощной, куда двинут, туда и попаду. Дядю Карла почти и не видела. Перед отходом поезда меня так стиснули, что у меня дыхание остановилось, в глазах потемнело, думала, что руку сломают и, позеленев, завопила. Лулу меня спасла и выдернула; калоши мне сдернули с ног, и я очутилась в тонких башмаках. Какая гадость эта толпа! Я плакала. Я всех ненавидела. Бегали доктора, сестры с цветочками. Но, повторяю, настроения не было. Когда отошел поезд, поднялись рыдания, вопли, обмороки. Прозябла я адски.
Обедали у мамы, и Левочка тоже; бабушка была, голландка2, д. Ваня. В 5 час. повезли мы с Лулу Леву к Корсакову. На этот раз я пошла в кабинет. Лева был молодцом, сначала только поплакал, но очень ясно отвечал на все вопросы. Корсаков его очень внимательно слушал и стукал. Сказал мне, что, несомненно, туберкулез 2-го позвонка и что горбика нечего опасаться, а что есть опасность для жизни, что близко к мозгу, что могут отняться руки и ноги. Советовал немедленно класть в аппарат на неделю, потом в гипсовый неподвижный корсет месяца на три, и года три, четыре носить корсет. Я бодро выслушивала все эти ужасы, но вышла в залу, отмахивалась, расстегнула лиф, а то сделалось бы дурно. Будем думать, что и как делать.
Костя пишет, что вопрос о постройке линии на Восток отложен на месяц. Дуся, прости, что я все пишу о моих родственниках, но не проклинай меня, теперь уж такая полоса. Умоляю, не сердись.
Играли «Одиноких». Андреева совсем больна, еле ходит, еле говорит, в обморок падает. Кругом все волнуются, говорят, что надо ее упрашивать оставаться. Вообще чепуха идет невообразимая и настроение подлое. Играть было отвратительно. Как она решилась играть в таком виде! Вот заварила кашу! Ей дают отдых. Варю будет играть Качалова в Москве.
Вот видишь, что у нас происходит, а ты сидишь спокойненько, не волнуешься. Начал что-нибудь писать?
Как аппетит? Как настроение? На все отвечай и будь милым и кротким. Целую твою милую, нежную голову. Как бы я хотела прижаться к тебе и успокоиться! Обнимаю тебя.
Собачка моя заморская, удивительная, я жив и здоров, несмотря на отвратительную погоду. Не кашляю, ем очень хорошо, помногу. Сегодня за обедом ел суп и севрюгу, очень вкусную. Кухарка у нас новая; ее я еще не видел, но кушанья ее пока одобряю.
Марья Федор. уходит? А это жаль, как бы там ни было. Правда, она актриса обыкновенная, но стоит только ее роль отдать Литовцевой, как разница кажется резкой. Мне кажется, она вернется в Художеств. театр1. И кажется также, что Горький тут ни при чем.
У Левы горбика не будет.
Комиссаржевская имеет успех? Вот вам! Эфросы и Любошицы на ее стороне.
Сегодня туман на горах; пасмурно, холодно.
Если бы московская квартира была не так по-дурацки высоко, то я теперь скучал бы по Москве. Дуся моя родная, узнай насчет Царицына! А нет ли еще дач поблизости к железной дороге? Лучше Царицына, мне кажется, не придумаешь. Особенно зимой там хорошо. Только 10 тысяч не стоит; принимая во внимание и самое дачу, и отсутствие удобств (для писателя столь необходимых), и то, что осталось аренды только 11—12 лет, и проч. и проч., надо бы, чтобы она сделала скидку. Ведь там на ремонт придется всадить тысячи 2—3.
Дусю мою обнимаю, целую. Господь с тобой, будь покойна. Я уже все разобрал, все убрал, делать мне почти нечего. Сплю хорошо.
Верно, начну писать по утрам, дуся моя, по ночам очень утомлена. Вчера получила наконец письмо от Вашей милости. Пора было. Какие же у тебя гости теперь? Начальница хотя и многочасовая, но все же она не целый день сидит. Ничего не пишешь о саде, цветут ли миндали, хорошо ли вообще. Не холодно ли тебе в комнатах. Умоляю, вели проветривать кабинет каждый день, а в это время шагай по галерейке, для движения.
Сейчас прервала мое писание какая-то женщина-доктор, просит устроить чтение наших артистов в пользу образов. женщин, кот. голодают, приходится закрывать дешевые столовые. Не знаю, что из этого выйдет. Вряд ли удастся. Приходила от Буланже.
Вчера положили Левочку с аппаратиком, лежит, как в упряжи, и висит гирька.
Был Александров и сам уложил его. Левочка плакал судорожно, нервно, но покорился, и теперь ничего, веселый, забавляем его. Ночью все просыпался и пищал, плакал, неловко ведь с непривычки, ворочаться нельзя. Корсаков очень уж напугал, и все говорят кругом, что это его манера. Лулу успокоилась немного. И мне покойнее, что Лева лежит здесь, среди нас. Маша и Инночка принесут ему глины, поучат его лепить. Сегодня поищем что-ниб. вроде пюпитра, чтоб ставить на кроватку, чтобы он мог рисовать, красить. Ужасно милый мальчонок, не шумит, не плачет, сказки рассказывает.
Вчера вместо «Вишневого сада» играли «Дядю Ваню», по болезни Андреевой. Днем репетировала Варю Литовцева, роль уже знает. Писала я тебе, что Андреева еле окончила «Одиноких» в воскресенье? Обморок был с ней. Ее уход мне все же не ясен. Или это вспышка, или это обдуманный план. Только мне это не нравится. Вишневский очень радуется ее уходу. Лужский тоже, Конст. Серг. написал ей только сожаление о ее уходе, но не говорил с ней1. У Влад. Ив. масса дела: вырабатывает новый устав2, работает в школе, после 4-й недели едет в Питер устраивать сцену для «Цезаря»3.
Сейчас пришло твое письмо. Мне приятно, что ты чувствуешь мое отсутствие, но все же я хотела бы, чтоб тебе было тепло и уютно. Дуся, пришли мне несколько экземпляров «Каштанки». Шнап, значит, глуп? Жаль.
Пишу под лепет Левы. Все просит рассказать ему про Каштанку.
Отчего же все еще весной не пахнет?
У нас сухо, но ветер все время холодный, гадкий. Вчера был Членов.
Целую тебя, милый мой, все ж буду писать по ночам, больше настроения, больше тишины. Будь здоров, дорогой мой, спасибо тебе за все. Ты мой родной, золотой, чудесный.
Дуся моя, вещи мои, очевидно, пропали, о них ни слуху ни духу. Значит, напрасно я получал подношения1 и напрасно покупал грибы. Должен был я получить их еще 16-17-го (большой скоростью), а теперь уже 24-ое, и никто из начальства ничего про вещи не слыхал. И брюки мои пропали, и городок Натальи Яковлевны, и чернилица Стаховича. Скажи Вишневскому, что Ильнарская ездит по всей России с «Вишневым садом» и печатает на афишах: «специальное разрешение на право постановки дано автором В. Н. Илнарской». Никогда я никаких разрешений не давал.
Почему Лева поедет в Евпаторию, а не в Ялту? Погода у нас отменно плохая, дурацкая, а между тем маргаритки цветут, миндаль тоже собирается расцвести. Дуся моя родная, мне Царицыно нравится! Честное слово, нравится!
Получил сегодня от некоего автора рукопись и письмо; просит «на коленях» прочесть, говорит, что ему только 20 лет, что он в отчаянии.
Нового ничего нет, все по-старому. Кухарка готовит, по-видимому, недурно. Я ем много. Шнап на дворе все время; ночует в комнате у матери. Похудел.
Сплю я хорошо, но скучно мне спать.
Целую мою собачку, обнимаю и долго, долго глажу ее. Оставайся здорова, весела, покойна.
Ну, дусик, пьеску я видела, доложу я вам! Вам бы поучиться не мешало. Своими словами не сумеешь рассказать. Как не стыдно Комиссаржев. ставить такие пьесы и так нехорошо играть в них роли. А еще гастролерша! Огорчила она меня. Пьеса называется «Вчера»1. Как приятно думать, что это «Вчера» уже было вчера и не будет его завтра!
Хорошо скаламбурила?
Театр был не совсем полный. Конечно, мы с Машей сидели бесплатно. Наша Лулу смотрела «Цезаря» и в восторге.
Лева лежит веселый, живой, покорный. Перед театром я ему читала «Каштанку», т. е., конечно, больше рассказывала и поясняла своими словами. Он весь горел, глаза около слез были; его ничто так не трогает, как страдания животных, в особенности собак, говорит его мать. Фурор произвел фокус гуся с колоколом и с пистолетом. Завтра будем продолжать. Маша ему лепила всякие штучки; он попросил вылепить страуса и укорил Машу в незнании, велел сделать длинную шею и хвост пучком, все пояснял.
Я все думаю — если бы у нас с тобой был такой очаровательный субъект, как Лева!
Кушал он очень хорошо.
Без нас опять был Бунин. Вот не везет ему!
У нас солнце, градусов немного, но я почему-то сильно мерзну на улице, сильнее, чем зимой.
Родной мой, разобрал ты свой стол? Все устроил? А где городок? Где вышитый пейзажик?
Заходил Иван Павл., говорил, что Лазаревский едет на Восток и заказал ему билет туда и что ему трудно было это сделать.
В четверг он с семьей обедает у нас.
Я счастлива, что пишу за твоим большим письм. столом. Так славно, много места.
Спать только душновато, могу только при открытых дверях, и потому рано просыпаюсь, — ходят, лепечет Левушка.
Завтра репетиция «Вишневого сада», вечером «На дне». Читал в газетах про Андрееву?2 Что ты думаешь обо всем этом?
Вчера я была у Мерчанских и очень рада была встретиться с сестрой жены покойного, с которой мы были очень дружны в дни ранней молодости. Она удивительная личность. После смерти матери ушла в сестры милосердия и была таковой 7 лет и здоровье расшатала, т.ч. пришлось бросить. Она не экзальтированная, а удивительно мягкий, глубокий, верующий, светлый человек, человек, которому я могла бы рассказать все о себе, как на духу, самое гадкое в себе. Ты понимаешь? Она не сухая, не деревянно добродетельная. Мне бы хотелось, чтоб ты ее видел. Ну, поздно. Целую, обнимаю и крещу моего дорогого.
Собачка моя дивная, хорошая, спасибо тебе, письма получаю ежедневно. А сегодня наконец пришли вещи. Казалось раньше, что их будет много, а на деле оказались какие-то безделушки; повесил на стены, расставил по столам — и не видать.
Зато мылу рад, сегодня буду мыть голову. Посылка пришла, и больше мне ждать уже нечего.
Писал ли я тебе? Маркс прислал мне тысячу рублей вместо 250 за рассказ «Невеста». Видишь, какие щедрые люди эти господа немцы.
С вещами пришла и лягушка, которая у меня на столе. Пришла возмутительная чернилица1.
А погода все ужасная. Кое-что цветет в саду, но я не вижу, не хочется и смотреть. На горах туман, холодно, бесконечно сыро. В комнатах стало тепло. Сплю хорошо, хотя и кажется почему-то, что постель жесткая. Ем великолепно. Кашляю так же, как в Москве, т. е. почти не кашляю. Альтшуллер был у меня уже два раза; в оба раза приезжал, чтобы посидеть, потолковать. Умер доктор Дмитриев, ялтинский старожил.
Пришла к нам С. П. Средина.
Больше нет никаких новостей, будь весела и здорова, да хранят тебя ангелы небесные. Помни, что я тебя люблю, собака.
Шнап положительно неумен.
Родной мой, здравствуй! Как это нехорошо, что ты мерзнешь. Отчего ты мне не пишешь, как себя чувствуешь? Хуже или лучше, чем в Москве? Аппетит хороший? А как с мамашей разговариваешь?
Сегодня Артем принес мне твои фотографии, кот. на днях пошлю тебе. Мне они очень нравятся. Напиши потом, каких и сколько заказать.
Дусик, Костя никогда не говорил, что Лева без ног; это может случиться, говорили тифлисские доктора, а Корсаков сказал то же самое.
Лева лежит умником, не капризничает, ест отлично. К Лулу я привыкаю опять. Я ведь, дуся, раздражаюсь про себя, она не чувствует.
Был Лазаревский, растерянный, взволнованный, видела его недолго. О Комиссаржевской говорит, что она очень хороша в Норе, удивительно хороша, а в «Снеге», «Золотом руне» etc — не особенно хороша. Труппа ужасная. Про «Вчера» я тебе писала вчера. Больше я ее не увижу. Сборы у нее отличные, на «Норе» все битком набито. У нас сборы немного сдают. Это ничего.
Сегодня Чириков читал свою пьесу пайщикам. Очень много смеялись. Общий голос, что пьеса милая, легкая, приятная, и ставить ее, значит, будут1.
Днем репетировали сцены Вари2, потом читали пьесу. Вечером играли «На дне». Через два дня отдых на неделю. Я очень устаю к вечеру. А мне очень хочется работать, несмотря на усталость. Я больше устаю от безделья и от каждодневной суеты, никому не нужной.
Сегодня во время 2-го акта лежала и дремала у себя в уборной.
Сейчас спать пойду. Разговоры об Андреевой утихают. Она, говорят, совсем ослабла. Что все сие значит?!
Ну, милый мой, покойной ночи, будь весел. И чего ты уехал? Жил бы здесь да поживал. Целую тебя нежно. Я все сплю на диване у тебя. Хочешь, пришлю одеяло? Мне оно жарко.
Штиблеты твои готовы. Посылаю завтра или послезавтра.
Супруга моя хорошая, ты не веришь мне как врачу, но все-таки я скажу тебе, что Корсаков весьма склонен к пессимизму, он всегда предполагает самое страшное. У меня была когда-то больная девочка, лечил я ее месяца два-три, пригласил на консилиум Корсакова, он приговорил ее к смерти; а между тем она до сих пор жива, уже давно замужем. Если туберкулез в позвонке, то это еще далеко и до головного, и до спинного мозга. Только не следует возить мальчика по гостям и позволять ему много прыгать. И опять-таки спрашиваю: почему выбрали Евпаторию?
За все время, пока я живу в Ялте, т. е. с 17 февраля, ни разу не выглянуло солнце. Сырость страшная, небо серое, сижу в комнате.
Вещи мои пришли, но какой-то унылый у них вид. Во-первых, их меньше на самом деле, чем я предполагал; во-вторых, оба сундучка древних в дороге потрескались1. Живется мне скучновато, неинтересно; публика кругом досадно неинтересна, ничем не интересуется, равнодушна ко всему.
А «Вишневый сад» дается во всех городах по три, по четыре раза, имеет успех, можешь ты себе представить. Сейчас читал про Ростов-на-Дону, где идет в третий раз. Ах, если бы в Москве не Муратова, не Леонидов, не Артем! Ведь Артем играет прескверно, я только помалкивал.
Ты пишешь, что не получала от меня писем, между тем я пишу тебе каждый день, только вчера не писал. Не о чем писать, а все-таки пишу. Шнап, сукин сын, привык, уже лежит у меня в кабинете, протянув задние лапы; ночует у матери; играет на дворе с собаками и потому всегда грязен.
У тебя очень много дядюшек, ты провожаешь их то и дело; гляди, как бы не простудиться. Посиди-ка дома хоть на четвертой неделе, когда у вас не играют.
Надумала ли что-нибудь насчет лета? Где будем жить? Хотелось бы недалеко от Москвы, недалеко от станции, чтобы можно было обходиться без экипажа, без благодетелей и почитателей. Подумай, радость моя, насчет дачи, подумай, авось и надумаешь что-нибудь. Ведь ты у меня умненькая, рассудительная, обстоятельная — когда не бываешь сердита. Я с таким удовольствием вспоминаю, как мы с тобой ездили в Царицыно и потом обратно.
Ну, Господь с тобой, радость моя, собачка добрая, приятная. Я по тебе скучаю и уже не могу не скучать, так как привык к тебе. Целую мою жену, обнимаю.
Дусюка моя, вчера ты остался без письма, прости! Но я была очень утомлена — после спектакля1 пила чай у Алексеевых с Роксановой и Михайловским, и еле доплелась до моего холостого дивана. Не сердись. Весь день вчера гоняла: утро у зубной, день на репетиции, потом портниха, потом дома обед с народом, потом прямо в театр. Истрепалась.
Литовцева играет Варю хорошо, тепло, ты не волнуйся. Сегодня сыграли последний спектакль перед недельным отдыхом2. Все полно было эти два дня, т.ч. сегодня отправились в театр Бунин с Машей и с Лулу и их перегоняли с места на место, — и казенные были заняты после 1-го акта.
Бунин пил чай у нас, т. е. закусывал и пил вино. Он весь какой-то пергаментный, страдал все насморком за границей и разводил кисель с Найденовым, с этим кисляем.
Вчера обедал у нас Иван Павл. с семейством. Володя занимался с Левочкой, и Лева все теперь ждет его.
Роксанова все такая же сумасшедшая; довольна сезоном, своей работой. Они будут теперь у Незлобина вместе с Андреевой. Андреева, говорят, разбита, плачет и, по-видимому, просто запуталась, хотя я в ее простоту не верю. Не знаю, может, ошибаюсь. Глупая история, в общем.
Роксанова рассказывала про провинциальный театр, довольно интересно. Для меня — незнакомый мир.
Сегодня я весь день сидела с Левочкой, занималась, клеила, и мне не было скучно ни минуты. Он лежит, не жалуется, веселый, славный. Все только считает по пальцам, сколько ему осталось лежать. Говорил мне, что он ни за что не женится, потому что жена все равно убежит. Я захохотала. Он тут же привел пример: когда он эту зиму на сборище детей танцевал с одной девочкой, то она убежала от него. Как оказалось потом — он ее закружил и закрутил, и она удрала. Потом он рассудил, что лучше жениться на обеих сестрах. Если бы ты слышал эту философию! Я внутренне умирала от смеха. С матерью он ласков и нежен, как влюбленный, и не переносит, когда она плачет.
Читал ли ты, что умер Штраух? И не знаю, от какой болезни. Жаль его. Такой живой, здоровый был. Узнаю — напишу. А я-то все к нему собиралась.
Война глупая и меня начинает злить. Дамы все шьют во дворце. Пожертвования идут. Как это все ужасно!
Продолжай быть здоровым, дорогой мой! Поклонись мамаше, завтра пишу ей. О Царицыне узнаю. Квартиру надо искать. 8-го марта кончается срок нашей. Целую тебя и благословляю, глажу тебя, моего монаха.
Дуся моя, если поедешь еще раз в Царицыно, то возьми с собой Ваню и Машу, осмотрите, как следует, все вместе, обсудите и решите.
Сегодня в первый раз выглянуло солнце. Был в городе, покупал закуски. «Каштанку» пришлю — и для тебя с Левой, и для детей Ольги Михайловны, пришлю с Ярцевым, который на сих днях уезжает в Москву.
Опять все заволокло, солнце ушло за тучи. Надоела эта гадость.
Целую тебя, радость моя, обнимаю. Никак не могу установить городка: все падает забор. Нового ничего нет.
Дорогой мой, здравствуй.
Целую тебя за твои письма. Все, значит, хорошо. Только отчего весны нет настоящей в Ялте? Это обидно. А зачем Альтшуллер был уже два раза? Ты не захворал? Я все боюсь, что не отразилась ли поездка из Царицына на лошадях?
Вчера я сидела все утро с Левочкой, вырезывала, клеила, болтала. Мне приятно сидеть около его кроватки. Жалко только смотреть на его головку с большими голубыми глазами в хомуте с ремешками. Еще ему лежать 4 дня. Он так облегченно вздыхает, когда его освобождают во время завтрака и обеда. Бедный мальчонок. Была потом в театре, посмотрела генер. репетицию 2-х отрывков: «Мертвый город» и «Ромео и Джульетта». Первый красиво поставлен и играют две красивые женщины1 — приятно. Сегодня вечером идут несколько отрывков. Посмотрим. Мне жаль, что ты не увидишь. Твой «Иванов», говорят, хорошо идет2. Увижу сегодня. Купила себе Метерлинка по-французски и читаю.
Рассказывала мне одна дама про Штрауха. У него был рак в печени, но он от всех скрывал свои страдания и за неделю до смерти делал операцию. Ужасно о нем сокрушаются. Он, говорят, очень много делал для бедных. Думаю сейчас съездить на похороны. Далеко уж очень — на Гороховое поле.
После обеда вчера были с Машей на именинах Киры Алексеевой. Были там дети, танцевали. Там видела Петровского — актера, познакомились3.
Вечер сидела у мамы, болтала с ней и с теткой.
Сегодня провожают Куропаткина4. У меня были два билета в собрание, но я отказалась.
Посылаю тебе письмо Будкевич. Она со мной кончила Филарм. школу. Языки хорошо знает, умная, интересная женщина. Что ей ответить? Напиши. Она теперь баронесса5.
Пришла мама. Пора кончать. Очень рада благородству немца Маркса6.
Будь здоров, дорогой мой. Продолжай кушать хорошо. Целую тебя, родной мой, золото мое. Так ты меня любишь?
Дуся моя, я уже писала тебе сегодня, но мне хочется поболтать с тобой после ученических отрывков, с которых я пришла недавно. Общий колорит приятный: простой, интеллигентный, отсутствие пошловатости, но мне, по правде сказать, хотелось побольше трепету, побольше размаху. «Иванов» оставил хорошее впечатление. Сарра — Калитович мягка, приятна, но хотелось больше силы, рельефа. Боркин недурен, доктор тоже, Иванов — еще очень зелен, неумел, но благороден. Граф — Званцев не понравился. Поставлен отрывок очень хорошо. Терраса, на ней лампа, из комнат — звуки рояля и виолончели, серенада Брага, — так на меня пахнуло чем-то близким, родным, теплым! Надо у нас «Иванова» ставить.
Затем шел экзотический Д’Аннунцио, и, по-моему, его не следует ставить в школе все-таки. Мне жаль, что ты не знаешь наших учениц, и поэтому мало могу писать. Напоследок шли две сцены из «Челкаша» Горького. Играли двое наших детей природы: помнишь, Александровский, кот. хорошо танцевал, и Шадрин, сын садовника. Последний был неподражаем в роли мужичка Григория и уморил всех со смеху. В высшей степени талантливо, самобытно, разнообразно по интонациям, легко, ну просто удивительно. Ты бы умер со смеху. Была «Цена жизни» с Косминской1, кот. очень понравилась, но хотелось бы больше силы. Но, повторяю, для школы это было очень хорошо.
Днем у нас был детский раут: пришли дети Алексеевы, Володя Чехов, и Лева был доволен. Володя играл на органе, Алексеевы танцевали кэк-уок и др. и забавляли Леву. А я как подумаю о Леве, так жутко на душе сделается. Мне было больно за него, когда дети танцевали. Он покраснел и все время молчал. Ведь он сам так любит резвиться и танцевать, а лежит покорно, ни разу за все время ни пикнул, не просил снять аппаратик.
Отчего у меня такое тяжелое предчувствие! Я ругаю себя за это, отгоняю, и ловлю себя на этих мыслях.
Была на похоронах Штрауха. Очень было трогательно. Церковь переполнена, плакали дамы и даже мужчины. Один пастор говорил по-немецки, другой по-русски. Ужасно его любили. Чувствовалось по всей церкви это. Видела Таубе.
Был у нас бар. Стюарт: нашу квартиру хочет взять бар. Клодт, художник.
Покойной ночи, дорогой мой, целую твою милую голову, твои глаза, крещу тебя и умоляю не киснуть.
Кашалотик мой милый, вчера было у меня несколько деловых писем, писал, писал и надоело, так что и тебе не успел написать. Сегодня хороший, тихий день, вчера я зубы чистил, руки на ночь мыл, ужинал, сегодня обедал, ем по очень многу, за обедом не говорю ни одного слова, так как теперь Пост и я обедаю один; всем доволен. Платье чистят ежедневно, сапог же еще не чистили ни разу. Почему? Не могу сказать. В спальне у меня новые подсвечники: львы с собачьими задами, подаренные Стаховичем. Вчера я был на похоронах доктора Дмитриева, а сегодня прочитал о смерти Штрауха. Неужели это тот самый, наш Штраух? Зачем же он умер и отчего?
Вот если б можно было купить теперь же дачу и перевезти туда из вашей квартиры лишнюю мебель, то было бы как раз кстати. И Маша могла бы переехать, и кухарка Маша. Ведь теперь весна, наступает чудесное время; уже грачи, небось, прилетели.
Скажи Маше, что мать называет Шнапа так: Шварц. А он, т. е. Шварц, или гуляет в саду, или спит внизу около горячей печи и стонет.
Скажи также Маше, что приходил Бабакай и взял у меня 300 рублей.
Нового, дуся моя, нет ничего. Вчера по случаю воскресенья надевал новый костюм, сегодня — в старом. Кашляю я мало, меньше даже, чем в Москве. Должно быть, располнею, и тебе будет совестно, что у тебя толстый муж. Я очень жалею, что не вижу Левы; я хоть и плохой врач (по твоему мнению), но все-таки, быть может, нашел бы что-нибудь и успокоительное; небось, напугали мать.
Обнимаю мою дусю, Господь с тобой. Вспоминай, думай обо мне, за это тебе будет от меня награда. Одеяла не присылай. Лучше скажи: не купить ли мне и другое такое же — для тебя?
Будь здорова, собака.
Сижу дома вечер, родной мой! Этого давно не было. Сидела и читала Метерлинка. Лулу все время взволнованно говорит о почках, о пузыре, о том, как ее оперировали, как Костя стоял на коленях и молился… Почти целый день она говорит о болезнях. Лева начинает немного нервиться от лежания. Бедненький. Не отделаешься от чувства, что над головой висит что-то страшное.
Сегодня смотрела я две квартиры и обе понравились. Одна в Леонтьевском пер., д. Катык, на такой же высоте, но с лифтом, светлая, чудный вид на Москву, с 2-мя ватерклозетами, поместительная и за ту же цену, как и наша. Другая рядом с театром Корша, во дворе, в бельэтаже, 32 ступени все-таки, без лифта и 1350 р. Но мне она кажется не очень веселой, кругом казармы и виду никакого. Как ты думаешь? Я решила бы взять в Леонтьевск. пер. Место отличное. Корш живут там и хвалят, Шаляпин живет. Лифт отличный, ходит и днем и ночью, телефон — тут же под лестницей.
Дусик мой, как мне хочется видеть тебя! Хочется поговорить, приласкаться. Неинтересно я живу. Ни новых мыслей, никакой работы, никакой свежести! Делаю все как-то без нерва, точно по инерции. И никаких впечатлений не получаю. По привычке все вижу и чувствую. Скверно.
Говорят, что Порт-Артур взят японцами1. Увидим завтра, правда ли это.
Штиблеты я пошлю тебе с Лулу. Она отдаст их на пароходе, чтоб передали в Ялте Жоржу2. Как он поживает? Кланяйся ему от меня и скажи, что я чувствую себя виноватой, что не ответила на его привет к Празднику.
Сегодня не было письма от тебя. Дусюка моя, когда мы увидимся?!
Целую тебя нежно.
Милая моя, замечательная половинка, я жив, здоров как бык и пребываю в добром расположении и не могу пока свыкнуться только с одним — именно со своим монашеским положением.
К тебе просьба, дуся моя. Как я тебе уже говорил, я врач, я друг Женских медицинских курсов. Когда был объявлен «Вишневый сад», то курсистки обратились ко мне с просьбой, как к врачу, — устроить для их вспомогательного общества один спектакль; бедность у них страшная, масса уволенных за невзнос платы и проч. и проч. Я обещал поговорить с дирекцией, потом говорил, получил обещание… Перед отъездом Немирович объявил мне, что в настоящее время устраивать спектакль в Петербурге было бы не совсем практично, теперь война, можно остаться совсем без сбора; не лучше ли, спросил он, устроить в пользу медичек литературное утро, какое было в пользу Фонда? Я согласился с ним, и кончилось тем, что он обещал устроить литературное утро, только просил напомнить ему об этом в Петербурге. Так вот, родная моя, напомни ему теперь и в Петербурге, и вообще настой на том, чтобы утро это было. К тебе в Петербурге придут с Медицинск. курсов, ты прими, посоветуйся и обойдись возможно любезней, научи, как и где можно застать Немировича.
Получен от Маркса географический атлас. Жду сапоги, о которых ты писала. Думаю о Штраухе, отчего бы это он мог умереть. Царство ему небесное, человек он был очень хороший.
Наши побьют японцев. Дядя Саша вернется полковником, а д. Карл с новым орденом.
Если ты остановишься на том, чтобы купить дачу в Царицыне, то тотчас же посылай устраивать там ватерклозет. Нужно такой ватер, как в Ялте, провести трубы двором, потом вниз и там, сделав яму, зацементировать ее, покрыть рельсами, засыпать, оставив отверстие величиной со сковороду, закрывать кружком, вроде сковороды и купить насос такой, как в Ялте, чтобы поливать жидкостью сад.
Поняла? Только делать это надо моментально. Осенью начну строить баню. Впрочем, все это мечты, мечты!
Какая температура у Левы? Отчего ты мне не напишешь? Дуся, лошадка моя, будь здорова, весела, счастлива. Боюсь, как бы не пришли гости. Уж очень скучный здесь народ, не литературный; говорить с ними не о чем, а слушать их — в глазах становится тускло.
Ну, Господь с тобой.
Прости за то, что в этом моем письме есть ватер. Кстати, ты говорила мне, что в Художеств. театре есть устроители ватеров.
Опять не писала тебе вчера, дорогой мой! Второй день что я сильно простужена, и к вечеру делается нехорошо; дерет горло, кашлять больно, тело все как нарыв болит. Авось завтра лучше будет!
Сухо пишу тебе, дусик мой нежный, но не сердись.
Вчера мы покончили с квартирой в Леонтьевском. С 8—10 марта наш адрес: Леонт. пер., д. Катык, № 17. Теперь не говори, что не извещали тебя. Клеят ее теперь, чистят. Посылаю план1. Поймешь? Вишневский одобрил.
У нас слякоть, сырость, все ползет, и я рада, что ты не в Москве. Вечером вчера смотрела отрывки школьные. Шли: «Нора» (1 акт), «Забава» (Шницлер), «Счастье в уголке», «Светит, да не греет», где очень хороша была Красовская, красивая, уже готовая актриса2.
Сегодня была с Лулу у Таубе, и он сказал, что у нее все в порядке, и почки и сердце. Что-то с почечной лоханкой, но пустяки; рассмеялся, когда она сказала, что у нее грудная жаба. Мне кажется, что ей теперь скучно, — не о чем говорить.
Был Александров у Левы, удивился, что Лева и день и ночь лежит в ошейнике и что он не хнычет и не капризничает, и вообще остался доволен, что Лева ест хорошо и выглядит хорошо. Послезавтра Лулу с Левой едут в Севастополь и там его опять положат на месяц. Оказывается, что 6 и 7-ой позвонки неисправны, а не 2-й. Приехал Костя на один день, На войну не хочет ехать. Вечер сейчас сидели дома с мамой, бабушкой, Николашей.
Иду спать, мысли не вяжутся. Скучно мне ужасно.
Говорили мне, что продаются и отдаются дачи в Томилине, по Рязанской дор. 23 версты, и 20 мин. на лошадях, чудесно, сухо и песчано, и река есть; поеду смотреть.
Целую и обнимаю тебя, дорогой мой, береги себя.
Начал ли работать? Больше пиши о себе. Можешь с другими не говорить о себе, а со мной должен. А то и я тебе буду писать только о фактах.
Собака моя премудрая, напиши Будкевич, что «Чайка» и «Три сестры» давно уже переведены на немецкий язык (и от этого я не получил ни единого гроша), а «Вишневый сад» уже переводится для Берлина и Вены1 и там успеха иметь не будет, так как там нет ни биллиарда, ни Лопахиных, ни студентов Ю la Трофимов.
За письмо спасибо тебе, мой утешительный дусик. Я тебя очень люблю, ты знаешь это очень хорошо…
Доехал ли дядя Карл до войны? Писал ли он что-нибудь? От д. Саши получил я письмо за подписью его и нескольких офицеров, из Красноярска. Сегодня по случаю хорошей погоды был в городе, купил там икры, ветчины, пирожков. Приехал в Ялту Гарин-Михайловский, будет у меня по всей вероятности. Он едет на Дальний Восток строить там дорогу. Будет в Ялте Савина2.
Ну, лягушечка моя, целую тебя, обнимаю, хлопаю по спинке. Будь здорова и весела, не хандри, думай о муже.
Я второй день лежу в постели. Сильный бронхит, и температура была здоровая, до 38, 6. Теперь лучше, но все болит. Лечит Гриневский, был и Таубе. Вчера уехали Лулу с Левой, в доме тихо и пусто и скучно.
Глотаю облатки, полощу горло. 8-го не смогу еще играть, да и 9-го не знаю. Так что нанесу тебе убыток. Это ужасно.
Про Царицыно все говорят, что там кругом малярия. А жаль. Будь здоров, целую тебя.
Как не стыдно писать такими ужасными чернилами, кашалотик, дусик мой! Ты не поверишь, но, честное слово, пришлось конверт отдирать от письма, точно все было нарочно склеено. И Маша прислала такое же слипшееся письмо. Это даже свинство. Письма липкие, а в письмах ты пугаешь своими предчувствиями — «над головой висит что-то страшное» и т. п. Тут и так скучно от мерзкой холодной погоды. На горах снег, на крышах снег, воздух холоднее, чем в Москве.
Что ж, бери квартиру в Леонтьевском, там хорошо, отовсюду близехонько. Я приеду за два, за три дня до твоего приезда из Петербурга. Поняла? Получил письмо от Вишневского1, пишет о великолепных петербургских сборах, хвалит квартиру в Леонтьевском и проч. Был у меня Михайловский, уезжает на Дальний Восток и говорит, что твой брат Костя тоже собирается туда же, конечно, за громадное жалованье.
А в самом деле, когда женщина без умолку говорит только об яичниках, о почках, пузыре, и только об этом и говорит, то можно выброситься в окно. Лева выздоровеет, если, конечно, не будет случайностей.
Что за отвратительный сон мне снился! Снилось, будто я сплю в постели не с тобой, а с одной дамой, очень противной, хвастливой брюнеткой, и сон продолжался дольше часа. Поди ж ты вот!
Хочется мне повидаться с тобой, дусюка моя, хочется поговорить с моей женой, с единственной женщиной. Нового ничего нет, все говорят только об японцах.
Ну, Господь с тобой, не хандри, не утомляйся, будь весела. Откуда ты взяла, что я простудился на пути в Москву из Царицына? Что за чепуха, извините за выражение! Простуживаются люди только в Ялте. У меня насморк отчаяннейший.
Обнимаю мою таракашку и целую миллион раз.
Дорогой мой Антончик, я еще в постели, завтра думаю встать. Гриневский лечит форсированным маршем. Дает облатки, чтоб спадала температура, Citrophenici, кажется, полощу горло перекисью водорода, пью Obersalzbrunn с молоком. Ездит Гриневский 2 раза на день, и Таубе был два раза. Лежу целый день и читаю. Читаю Ибсена; и представь, он мне как-то понятнее, ближе становится.
Прочла «La princesse Maleine» Метерлинка. Вот ужасов наворотил!
Относительно утра в пользу Женек, медиц. курсов буду говорить и хлопотать1.
Маша с Иваном ездили сегодня в Царицыно. Им очень понравилось, но все пугают, что кругом много воды и лихорадисто.
Ты сердишься, что мы взяли квартиру Катыка? Но Маша говорит, что иначе нельзя, что нужна в Москве квартира. Как мне этот вопрос надоел! Точно вечный жид, без пристанища скитаешься.
Лева с матерью сегодня уже в Севастополе. Как-то мальчонок доехал! Скучно без него.
Вчера вечер сидели у меня Средины, занимали разговорами. Сегодня была Маня Смирнова, принесла 2 просфоры за здравие Ольги, Антона и болящего младенца Льва. Вишневский заходил два раза.
Завтра начнем укладываться, т. е. я не в состоянии буду. Ослабела здорово. Одну ночь бредила, видела чудесные картины, и вообще состояние было блаженное.
Я счастлива, что ты здоров и в хорошем настроении, как кажется, золотой мой, нежный мой монах. Получил ли штиблеты? И между ними японского младенчика? Право, хорош? Подошвы белые, чтоб не шумели и не топали.
Обнимаю и целую горячо и крещу и прижимаю твою голову.
Ну, дуся, сегодня опять получил от тебя письмо склеенное, пришлось план квартиры отдирать от письма. Где ты взяла таких аспидских чернил?
Поздравляю тебя, родная моя, с новосельем, желаю тебе на новой квартире побольше денег и очень много хорошего расположения духа.
Если есть лифт, то это очень хорошо, но на мое счастье лифты всегда портятся; как мне подниматься, так лифт починяется.
Как на плане клозет далеко от кухни! Значит, кухарка Маша теперь останется без музыки?
Мне уже очень хочется в Москву, поскорее бы на дачу. Здесь погода премерзкая, хоть и цветут миндали и айва, хочется простора и северного воздуха. Я приеду раньше, чем нужно, раньше твоего возвращения.
Получил от Орленева письмо: пишет, что едет в Ялту, что хочет возвратить мне 100 рублей, которые взял три года назад. Посмотрим. Играет он с Горевой в ибсеновских «Призраках»1; говорят — с успехом.
Брат Александр трезв, добр, интересен — вообще утешает меня своим поведением. И есть надежда, что не запьет, хотя, конечно, ручаться невозможно. Это вроде дяди Саши.
Дуся, в «Русских вед.» чудесно излагается война, особенно морская, некиим В. М. Ты приучи себя, читай ежедневно и скоро войдешь во вкус. В. М., как оказывается, это не моряк-адмирал, как я думал, а простой думский статистик2, с детства помешавшийся на флотах и знающий все флоты в свете, во всех мельчайших подробностях. Он гадает — и выходит верно.
Ну, кашалотик мой, собачка серенькая, глажу тебя, обнимаю, целую.
Дорогой мой, напишу несколько строк, т. к. сегодня суматоха, укладываемся и завтра съезжаем. Я на ногах, кашляю адски, ночь плохо спала. Слаба еще, но все же укладываюсь.
Все благополучно.
Солнце сияет и греет.
Пишу теперь вечером. Все укладываемся. Сидит Членов. Были Маруся Маклакова, Маня Смирнова, Катя Вульф, жившая у О. М. Соловьевой и не видавшая ее, и теперь едущая на войну. Расскажу тебе о ее пребывании в Суук-Су как-нибудь.
Я брожу, но слаба, ежеминутно отдыхаю.
Целую тебя, моего дорогого, ненаглядного, будь покоен, ешь помногу, дыши воздухом.
Получили от Эли очаровательное письмо, поплакала. Славный она человечек.
Целую тебя, мой милый. Не сердись, что за это время так плохо пишу. Успокоюсь, и опять все будет хорошо.
Обнимаю, целую.
Телеграмма
Поздравляю новосельем, радуюсь чудесной квартире, шлю привет, целую. Антоний
Милая моя лошадка, ты ничего не телеграфируешь насчет здоровья, как это ужасно и как не умно! Твоя открытка огорошила меня, и я теперь сижу и думаю, и мысли разные лезут в голову.
Ты отпускала Лулу и не сказала ей, где, т. е. в каком городе, она должна остановиться. Третьего дня вдруг зовут к телефону. Говорит Лулу из Севастополя, спрашивает, где ей лучше остановиться — в Севастополе или в Алупке? Я не понял: почему в Севастополе? почему в Алупке? Ведь в Ялте, какая бы она ни была, климат мягче, чем в прочих местах, здесь канализация, есть хорошие врачи, бывают наездом великолепные врачи, здесь сравнительно дешевле, а в Алупке брюшной тиф, в Севастополе — ни души знакомой и холодно. Я ответил так: побывайте у Шапошникова, адрес такой-то, а если не устроитесь в Севаст., то приезжайте в Ялту. Затем — ни слуху, ни духу, точно в воду канула. Кстати напиши, как зовут Лулу? По имени, по отчеству? И напиши ей, что не жить в Ялте по меньшей мере глупо.
Неужели Царицыно улыбнулось? Дуся, пусть Маша спросит Виноградова, нет ли продажной дачи с 2-3 десятинами земли. А то земли обыкновенно так мало! И ты поискала бы, порасспросила бы… Впрочем, ты, быть может, еще в постели, скрываешь от меня. О, что за подлость, что за варварство! Отчего не телеграфировать? Денег жалко?
Ах, роднуля, если бы дачу с землей, да близко бы к станции!
У нас холод и дожди. Топим печи. Здоровье мое хорошо, московский климат, очевидно, поправил меня.
Благословляю тебя, деточка; не болей, береги себя, спи побольше, а когда поедешь в Петербург, одевайся потеплей! Слышишь? Тебе такого бы мужа надо, чтобы бил тебя каждый день, а со мной хоть разводись, я никуда не годен.
Целую тебя и обнимаю 26 раз.
Се пишет жена, забывшая своего мужа, т. е. не забывшая, но не пишущая ему. Накажи.
Нет, дусик, право же, дни такие отчаянные — болезнь, слабость и переезд на новую квартиру, вообще такая гадость, что жить не хочется.
Переехали. Неуютно, неустроенно, гадко. Когда придет все в норму, то будет хорошо, вчера я играла первый раз. Для полноты удовольствия у меня вчера как раз объявилось нездоровье обычное и сильнейшая головная боль, с которой и сейчас встала. А в постели уже приняла твой порошок, а то поднять голову не могла. Солнце лупит все дни. На дворе шум колес, пахнет весной, воздух мягкий. Вчера я первый раз вышла на воздух, прошла к Белову за колбасой. Лица у всех весенние. Приятно.
Захворала я очень не вовремя. Надо готовиться к Питеру. У меня нет пальто, не в чем будет ездить в театр в Питере. Вчера уехал туда уже Влад. Ив. готовить толпу для «Цезаря». У нас в театре все полно. Я играю теперь 9 вечеров подряд.
У Москвина родился сын и будет прозываться Владимир Ивановичем — под начальство подкатываюсь, как говорит Москвин.
Твой кабинет прелесть какой будет, Антончик. Проводят электричество, ходят чужие люди по квартире.
Что это за сны тебе снятся?! Ай-ай! Писатель дорогой1.
А Лепешкина опять ждет ребенка! Каков князь!2
Был Бунин у нас, была m-me Телешова, принесла Маше ананас, а мне цветы.
А в общем все скучно кругом. Война надоела, никому все это не нужно.
Сейчас получила твое письмо от 8-го. Спасибо, родной мой. Эти 2 недели буду искать дачку, чтоб тебе можно было прямо ехать туда, побыв немного в Москве. Так? Чернила, которыми я пишу, — твои, из твоей чернильницы, и почему так все склеивается, не понимаю. До завтра, дорогой мой, теперь буду писать аккуратно. Обнимаю, целую тебя, моего милого. Ты здоров?
Дусик мой, от Лулу никаких слухов; где она, где мои новые сапоги, которые ты выслала с нею, — мне неизвестно. Отчего она не хочет жить в Ялте, мне тоже неизвестно, хотя, мне кажется, врачи должны были прописать только одну Ялту.
Ты бранишь Царицыно, т. е. пишешь про лихорадки, а все же стою за Царицыно. Ведь если владелица утверждает, что на месте ее дачи лихорадок нет, то надо ей верить больше, чем Гриневскому, который из всего, что врачу следует знать, знает только одну десятую. И если в Царицыне заболеешь лихорадкой, то ведь до Москвы рукой подать, а зимою никаких лихорадок нет. Главное — пешком ходить на станцию, много поездов. Рассуди, дуся… Не ходи за толпой. Ведь про лихорадки говорит толпа, больше по слухам.
Я пишу это, а сам не знаю, где ты, что ты, как относиться мне к твоему молчанию, по какому адресу писать — в Леонтьевский или все еще на Петровку, и уж начинаю подумывать о том, не удрать ли мне в Москву. Отчего, отчего ты ни разу мне не телеграфировала о своем здоровье? Отчего? Очевидно, для тебя я ничто, нечто лишнее. Одним словом, свинство.
В какой день уедешь в Петербург, где там остановишься — сообщи.
Получил письмо от Сулера, в письме приписка Екатерины Павловны1.
В Ялте холодно, сыро, каждый день просыпаюсь я под шум дождя, и такая история тянется уже давно. На дворе не бываю. Шнап все время около печки.
Где теперь д. Саша? Куда ему писать?
Все-таки не понимаю: отчего ты не сказала Лулу, чтобы она ехала в Ялту? Почему ты посоветовала ее мальчику Севастополь? Не понимаю, не понимаю! Если в Ялте такая погода, то воображаю, что делается в Севастополе. И воображаю, какую квартиру найдет Шапошников! Ведь в Ялте и доктора хорошие, в Ялте все-таки я — родственник, как-никак, да и Маша скоро приедет. Ох, эти рассудительные немцы.
Ну, прости меня, голубка, больше не буду. Я волнуюсь, и это понятно, или должно быть понятно. Выводил себе мозоль целую неделю, а зубов еще не начал починять, хотя и давно пора. Если в конце июня и в июле буду здоров, то поеду на войну, буду у тебя проситься. Поеду врачом. Будь здорова, не волнуй меня молчанием, пиши, телеграфируй, давай о себе знать почаще. Господь с тобой, моя радость, будь хорошей женой, почитай своего мужа.
Хотела писать утром, а пишу после спектакля. Вот видишь — всегда так. Где ты, мой дусик? Отчего тебя нет со мной?! Так хочется чувствовать, что ты здесь, близко, так хочется услышать твой голос, твой смех!
Сегодня я целый день ходила по улицам и с наслаждением. Первый день, что я опять здорова. Тепло, мягко, солнце греет, просто чудесно на улице. Неужели в Ялте не тепло еще и сыровато?
Покупали с Машей себе шляпы, кушаки, были у Мерилиза. Смотрела я кровати. Не из лучших, но хорошие — по 67 р. каждая, с пружинным матрацем и тюфячком. Как ты думаешь? Есть и по 59 р. Мне так хочется купить.
А знаешь, сегодня был у меня некий актер Островский, выдавал себя за твоего родственника и просил денег. Великолепно одет, и я растерялась, не знала, что ответить. Послала Машу. Его дедушка, что ли, крестил Машу, одним словом, Маша ему дала понять, что он не родственник. Я через Машу дала ему 2 р., а сама больше не вышла.
Играем мы всё «Вишневый сад». Всё при полных сборах. Литовцева хорошо играет Варю. Москвин потешает публику.
Знаешь ли ты 2-актную пьесу Найденова «Кто он?». Это первая половина пьесы «Блудный сын», помнишь, на Волге, кожевенный завод? Эти 2 акта пойдут у нас вместе с пьесой Чирикова1. Затем будут играть рассказы Чехова и Горького2, и приятно было бы получить нечто новенькое от некоего писателя. Как Вы думаете? Будут играть Ме-терлинка3, пьесу Горького, кот. он, говорят, кончил4. Посылаю тебе письмо из Праги, просят твою подпись на листке с твоим портретом.
Чего тебе прислать из Москвы, дорогой мой? Сама себя упакую и пришлю тебе — хочешь? Мы с тобой поговорим, поглядим друг на друга. А мне хочется повидать тебя, нежный мой, ненаглядный мой, красивый мой.
Какой я поросенок, что не пишу мамаше. Мне так совестно, я тебе сказать не могу как совестно. Кланяйся ей и Александру Павл. и Жоржу.
А тебя я целую крепко и долго и нежно, целую милые глаза, затылочек, усы твои тараканьи.
Я разучилась письма писать или одурела, не умею сосредоточиваться. А я люблю, когда мне пишется. Целую тебя. Вчера был Найденов у нас.
Ты упрекаешь меня, что я не телеграфировала тебе о своем здоровье, дорогой мой, а для чего? Ведь это была просто простуда, и больше ничего, зачем же пугать телеграммами! Да ты меня отучил, по правде сказать, от телеграфа. Мне как-то и в голову не приходит телеграфировать.
Я сама беспокоюсь о Лулу, дусик. Она так твердо решила жить в Севастополе, что трудно было отговаривать. Ялту она сильно не любит, уверяет, что там сыро и больных много. Где она теперь — я не знаю и волнуюсь главное за Леву, что он так долго лежит без ошейничка. Мне было бы в тысячу раз спокойнее, если бы она была в Ялте. Все-таки и ты там, и доктора знакомые, и Средины. Зовут ее Луиза Юльевна.
Володя мне писал. Кажется, они поживают складно теперь. Володе хочется заняться переводами, чтоб иметь свои гроши, и просит похлопотать, чтоб помещать переводы где-ниб. в газете. Я поговорю с Сытиным и с «Курьером». Как ты думаешь? Володя так славно пишет.
Эля мудрит. Пишет мне, что поехала за границу, с тем, чтоб расстаться с Володей. Но поняла, что этого нельзя, что стыдно копаться только в своей душе и что она Володю не бросит. Пишет, что Володя очень ласков, ухаживает за ней, готовит ей чай, варит яйца, когда она приходит из мастерской. Гуляют вместе, сидят в галереях, слушают Вагнера.
Д. Карл и Лева теперь в Харбине, д. Саша в Лао-Яне, уже близко к огню.
Ходила сегодня по улицам, солнечно, тепло, на улице толпа, все радуется весне и солнцу.
Обедала у мамы, и очень вкусно, посидела потом дома и играла «Одиноких» в последний раз1. Самарова, бедная, была совсем без голоса и еле тянула. Андреева ничего себе, здорова.
Был в уборной Мейерхольд. В восторге от «Вишневого сада», говорит, что это лучшая твоя пьеса2. Была Мунт; она не то невеста, не то живет с гражд. инженером и говорит, что он ее не отпускает ни на час от себя, до того ревнив. Во как!
Дуся моя, начал ты что-нибудь пописывать или баклуши бьешь? Отчего молчишь на эту тему? Что ты делаешь целый день? Бываешь ли в саду? А как ты часто был в городе за это время! Видел ли Средина? А Голоушева уже уехала от Алексина — правда?
Целую тебя, моего милого, тоже 26 раз. Как хорошо будет встретиться опять!
Обнимаю тебя.
Собака милая, сегодня наконец пришло письмо, но в каком жалком виде! Оно написано такими гнусными чернилами, что склеилось, и когда я хотел отделить одну от другой внутренние страницы, то послышался треск, и письмо разорвалось, целые строки приклеились к другой странице и оторвались. Я уж не знаю, чем объяснить такую гадость.
Теперь вы на новой квартире, я уже поздравлял; теперь еще раз поздравляю, кланяюсь, шлю тысячу приветов. Хожу в новых сапогах. Завтра здесь играет Орленев в «Искуплении», я, вероятно, пойду, если не будет дождя. А дождь то и дело, холодище, грязь, на горах снег. Надоел я тебе описаниями погоды, но что делать, голубчик, кроме тебя мне некому пожаловаться.
Ты еще не писала мне, как у вас на новой квартире, хорошо ли, просторно ли.
Твоя свинья с поросятами на спине кланяется тебе. Шнап здравствует; вчера он обожрался сырым мясом (в кухне накормила бабушка), заболел, рвал и проч.; теперь ничего. Мышей у нас нет.
Дусик мой родной, собака, будь покойна, будь здорова, не хандри, пиши мне чаще, чем раз в неделю. Кто знает, быть может, ты меня еще не разлюбила. Как бы ни было, я целую тебя миллион раз и щиплю.
Антонка, дуся моя, ты мне прислал такое взволнованное письмо! Я виновата? Виновата, что не телеграфировала? Но, повторяю — болезнь была пустяшная и не о чем было телеграфировать. Писала же я через день, хотя коротко, сухо, но писала.
Какой ты дуся, что прислал телеграмму в день, даже накануне нашего переезда.
Ты пишешь о Царицыне. Родной мой, я всей душой за Царицыно, и если бы было возможно — сейчас же купила бы. Завтра съезжу к хозяйке и поговорю по душам. Съезжу еще к одной даме, у кот. там же была дача, где она жила 15 лет. Тогда хочешь — купим? И заживем там.
Ты все беспокоишься о Лулу? Вчера я получила телеграмму с ее адресом: угол Петропавловской и Ушакова пер., кв. Бровциной. Больше я ничего не знаю. Про Ялту я ей советовала и говорила, но она почему-то ненавидит Ялту и слышать о ней не хотела.
В Петербург я поеду, верно, в среду или четверг на Страстной. Адрес: Мойка, 61, как и раньше. Алексеевы и Вишневский тоже там будут.
У нас стало холодно, хотя очень солнечно. Вчера после «Вишневого сада» я ездила с женой Нестора Котляревского в мастерскую, где Маша пишет. Там устраивали вечеринку. Был Бальмонт, Поляков, издатель «Грифа» Соколов, Гончаровы1, Ульянов и еще какие-то. Я все время болтала с Митей Гончаровым, ему хочется поступить в наш театр. Было вяло.
На последней лекции Бальмонта один студент выругался вслух и вышел, — так ему противно было слушать разглагольствования о том, о чем не надо говорить.
У нас объявился жилец: великолепный дымчатый кот, крупный, ночевал, ловит мышей всю ночь и мурлычет сладострастно. Чудесное создание.
А знаешь — Инночка невеста.
Вчера смотрела «Вишневый сад» Ермолова, Федотов, который в восторге от пьесы и игру хвалит. У Ермоловой в последнем акте были мокрые глаза, и аплодировала она усердно.
Москвин умоляет, нельзя ли ему вставить фразу в 4-м акте. Когда он давит картонку, Яша говорит: «22 несчастия», и Москвину очень хочется сказать: «Что же, это со всяким может случиться». Он ее как-то случайно сказал, и публика приняла. Разрешишь? Он теперь горд — у него сын. Когда же у нас с тобой родится?!
Ты хочешь на войну? А меня куда ты денешь? Лучше поживи со мной, оставь войну, а? Поудим рыбку лучше. Завтра Маша уезжает. Будет с тобой. Целую и обнимаю и крещу тебя, мой дорогой, милый.
Вот я и одна осталась, дусик мой! Устала сейчас сильно.
Когда провожала Машу, то заехала к Езучевской, поговорить относительно Царицына.
Она очень славная старушка, уютно у них — молоденький сын-художник пишет, тут же его молоденькая жена вышивает на пяльцах, оба как дети. Приняли меня, конечно, торжественно. Она говорит, что в Царицыне действительно сыро, но у них на горе, как в бане, по ее выражению. За дом она хочет 11000 р., говорит, что стоил он им 18 000 р. Но загвоздка вот в чем. Аренды осталось лет 12, 13, но с правом возобновления, только вместо 36 р. надо будет платить 39. Это, конечно, надо все заранее хорошенько узнать. Предлагает снять дом на лето и пожить и убедиться, что сырости нет. Как ты думаешь? Я все-таки рада, что побывала у нее. Она с такой любовью вспоминает свою жизнь в этом доме, рассказывала, как они строили, как сажали сад, цветов у них масса всегда была, и огород. Профессор был любитель всего этого. Ну, вот, напиши, что ты думаешь.
Сегодня репетировали «Вишневый сад» с дебютантами: Дуняша — Адурская, Яша — Андреев1, Аня — Косминская, Трофимов — актер Николаев, желающий поступить к нам, очень приличный, молодой, но с акцентом, но, кажется, очень понимающий и толковый2. Его почти что взяли. Дуняша приятная, хорошенькая, с огоньком. Андреев мог бы быть хорош, если бы не его забитость, непривычка к сцене. Аня очень мила во 2-м и 3-м актах, а в 1-м тяжела еще и драматична. Аня только на всякий случай готовится. Халютина в ожидании младенца, уже на половине.
Сегодня кончили у нас электричество в квартире, теперь будем наводить чистоту. Обедали у меня Лёля с женихом и с теткой. Мама моя лежит с ангиной, и я не могла попасть к ней сегодня.
Сыграли последний раз «Дядю Ваню». Приятно было. Еще два «Садика», и крышка московскому сезону.
Антонка, я хочу тебя видеть, хочу говорить с тобой, глядеть на тебя, чувствовать близко твою красивую большую душу. Ты смеешься над моими словами?
Яворская подвизается в Москве и приводит всех в ужас своей особой, но, кажется, полно у нее3.
У нас новые кровати, приезжай, теперь хорошо будет спать.
Целую тебя и обнимаю. Не сердись на меня и не говори мне обидных слов, что ты для меня ничто, или что-то в этом роде.
Собачка моя гладенькая, сообщи немедля, когда, т. е. в какой день, ты выезжаешь в Петербург, а также куда мне писать в Петербург в первые дни после твоего отъезда. Ведь ты не пришлешь мне телеграммы. Всем родственникам всегда рассылаешь телеграммы, а для мужа законного и двугривенного жалко. Мало я тебя бил.
Островский — это не родственник, а сын моего учителя математики в гимназии1. Он как-то взял у меня взаймы 15 руб. и конечно не отдал и с той поры появлялся ко мне всюду, даже в Перми приходил, но я его не принимал; выдает себя за актера.
Видел я Орленева в «Искуплении» Ибсена. И пьеса дрянная, и игра неважная, вроде как бы жульническая. Сегодня получил от Ивана письмо насчет Царицына; ему нравится.
У вас тепло, а у нас холод, ветер лютый. Кровати не покупай, погоди, купим вместе, когда приеду.
О твоей Лулу ни слуху ни духу. Скажи Немировичу, что звук во II и IV актах «Вишн. с.» должен быть короче, гораздо короче и чувствоваться совсем издалека2. Что за мелочность, не могут никак поладить с пустяком, со звуком, хотя о нем говорится в пьесе так ясно.
А что слышно про дядю Сашу? Его адрес: «Манчжурская армия», или «В Манчжурскую армию», затем название полка и чина. Можно посылать без марки.
Что же ты, собака, не скучаешь по мне? Ведь это свинство. Ну, благословляю тебя, целую и обнимаю. Христос с тобой.
Сапоги хороши, только почему-то левый тесноват, и оба стучат при ходьбе, так что в них не чувствуешь себя интеллигентным человеком. Но вид у них красивый.
В театр ходил в сюртуке.
Дорогой мой, сегодня заходил Саша Средин и не застал меня, оставил записку относительно Царицына. Художник Мартынов (отец жены Львова) отлично знает эту дачу, т. к. в продолжение 10 лет проводил там воскресенья. Он теперь в Ялте, и самое лучшее, если бы ты с ним поговорил. Леонид Средин может привезти к тебе Мартынова, и ты расспросишь обо всем. Правда, это хорошо? Все говорят, что на этой даче не сыро, а Царицыно вообще сыро. Напиши Леониду, чтоб он привез Мартынова. Мартынов, говорят, славное существо, и уж, конечно, не соврет.
Сыграли сегодня «Вишневый сад» с двумя дебютантками — Даурской — Дуняша и Косминской — Аня1. Лилина вдруг опять захворала, и хорошо, что Косминская хоть немного была готова. Она молодцом играла, крепко, не смутилась, была очень мила, только в первом акте была немного тяжела. Теперь «Вишневый сад» идет гораздо стройнее, мягче — отзыв всех. Адурская очень понравилась. Принимали сегодня хорошо.
После спектакля пил у меня чай Сулержицкий. Он какой-то утомленный, измотанный, и от безделья и от вечного надзора, хочет все в деревню. Славный он.
Мама моя схватила ужаснейшую ангину, сильный жар, мучается, бедная, еле говорит, ничего не может есть. Лечит Гриневский.
Дусик, я соскучилась по Вас. Какой Вы? Все такой же? Чем Вы занимаетесь? Отчего умалчиваете? Прочтите о «Нелепой секте». Не желаете ли поступить в оную?
Скажи Маше, что был коровинский управляющий и взял только за три дня.
Вся труппа уезжает в субботу в Петербург, почти вся2.
А я все забываю переслать твои портреты3. Прости. Я купила тебе игрушку, пришлю с Костей. Получил ли ты штиблеты и япончика?
Завтра кончаем моск. сезон. Пора вздохнуть. Я играю 9 вечеров подряд.
До завтра, дорогой мой.
Какова погода? Каково самочувствие? Что в саду делается? Будь весел, родной мой. Скоро уж увидимся. Целую и обнимаю.
Милая жена моя, дрянь, собака, отчего нет писем? Ты написала мне карандашом письмо, и с той поры ни одного письма, и я не знаю, жива ты, или не жива, или вышла замуж за другого. Так хорошие жены не делают даже с плохими мужьями, а ты меня мучаешь своим молчанием, я не знаю, что мне делать, хоть в Москву ехать.
Сегодня неожиданно явились ко мне Сытин и священник Петров. А погода скверная, холодная, пасмурная; они приехали «подышать» теплым воздухом, погреться — и не снимают своих шуб.
Приехала О. М. Соловьева, сидела два часа, молола черт знает что, помешала писать это письмо. Пошла она вниз пить чай, слышится ее голосок.
Штиблеты получил, Лулу прислала. Очень хорошие, спасибо, моя радость. А японец — дурного тона, безвкусица страшная. Теперь я щеголяю в новых сапогах, радуюсь, что мне Бог дал такую жену.
Обнимаю тебя, целую, благословляю. Боюсь, что ты не сообщишь мне о дне, когда выедешь в Петербург. Сообщи также адрес, куда посылать тебе первые письма (т. е. те, которые я буду писать тебе до получения твоего адреса).
От Лулу никаких известий. Ну, Господь с тобой, моя милая половинка.
С добрым утром, дорогой мой! Проснулась в своей солнечной комнате, умылась и села писать тебе.
Отчего это мои письма склеиваются?! Не понимаю.
Вчера кончили сезон. Публика, по обыкновению, орала, галдела. Андреевой после каждого акта подавали корзины с цветами на прощание. От нас, товарищей, подали огромную белую корзину — очень красиво. Лилиной была корзина. Одна твоя жена была без цветов, подали только пучок роз и нарциссов с надписью: «Из Красного стана, Моск. губ.». Не понимаю. Меня очень тронуло. И еще пучочек получила. Выходила на сцену почти вся труппа, но многих не было, и вообще прощание было не такое симпатичное, как раньше, многих не было.
Никуда не ездили после спектакля. Видно, что Влад. Ивановича нет здесь. Играли Лилина, Халютина.
В квартире у нас будет хорошо. Придут полотеры завтра, вычистят все, повешу на окна драпировочки и будет славно. От электричества светло у нас по вечерам, чудесно. Квартира просторная. Один ватер у нас живой, не умолкая действует и день и ночь сам по себе. Чудно.
Вчера я обедала у мамы, была у нее два раза на день и сидела. Ей лучше, легче говорить и жар спал.
Д. Карл писал с Енисея, письмо пришло на 15-е сутки. От д. Саши ни слуху ни духу. Каждое утро беру газеты и немножко жутко.
Да, почему-то вчера Желябужский просил очень усиленно кланяться тебе, благо вспомнила.
Миролюбов заходил в уборную, едет в Ялту. Пиши мне скорее относительно Царицына, я хоть письменно из Петербурга буду переговариваться с Езучевской.
Жду от Маши письма.
Как доехали мои конфеты? Не вытекли? Ты кушаешь? У Albert’a очень вкусные.
В среду я уезжаю, начинаю готовиться. Вчера написал мне Влад. Ив., которого я просила зайти к Мухину на Мойку, что мой веселый номер уже перехвачен Раевской. Это ужасно меня огорчает. Я так радовалась.
Сегодня еду обедать к мамане.
Целую и обнимаю тебя.
Милая моя дуся, собака, ты еще не уехала, стало быть, получишь мое письмо. Скажи Москвину, что новые слова он может вставить, и я их сам вставлю, когда буду читать корректуру. Даю ему полнейшую carte blanche1.
Маша приехала. Говорит, что за дачу в Царицыне хотят 11 тыс. Ну, это дорого. В Царицыне тем хорошо, что близко от станции, можно пешком ходить — это главное. А нет ли там других дач? Или около Бутова, или Подольска? Только непременно около станций. Тебе, дуся, некогда, ты уезжаешь, мне бы самому следовало заняться дачным вопросом и помочь тебе, но обстоятельства сложились преглупо, раньше мая не попаду в Москву.
Идет снег. Холодно.
Теперь буду писать на Мойку 61. Буду писать так: Чеховой-Книппер.
Поклонись Марии Петровне, скажи, что я целую ей ручку. За Мунт я рад, но инженера, у которого роман с нею, мне до боли жаль2. У Мейерхольда конечно чахотки нет, как я и говорил.
Ну, супружница, позволь похлопать тебя по спине и пониже, крепко поцеловать и обнять. Скажи Москвину, что я ему завидую; теперь бы за ребеночка я десять тысяч рублей дал3. Мне очень скучно без живого утешения. Ну, да ты постараешься, я на тебя надеюсь.
Опять солнце, опять тепло, родной мой! Как мне хочется с тобой погреться на солнце! Большая муха жужжит на окне. Большой кот сидит на кресле и мурлычет. Большой красный левкой цветет зонтиком. А мне приятно, что я совсем одна в квартире, надолго ли это могло бы мне быть приятным — не знаю.
У меня болят зубы.
Сегодня буду ездить по знакомым. Поеду к Шлиппе, к Якунчи-ковой.
Костя не приехал сейчас утром — не понимаю. И не пишет ничего. И от Лулу ничего не знаю. Жду от Маши письма, ведь она ее и Леву видела в Севастополе.
Неужели погода все еще скверная? Неужели ты не сидишь ни на балконе, ни в саду?
Начал ли ты работать, писать? Ничего мне не пишешь о себе, и я все только стараюсь читать между строк.
Вчера обедала у мамани, были Соколовы, Алексеевы, Надежда Ивановна, была бывшая Оленина с Севастьяновым1 и подруга армянина с белыми зубами2. Был вкусный обед, сегодня поеду обедать к Алексеевым, повезу Митю Гончарова, кот. хочет поступать к нам в театр. После обеда Бальмонт будет читать свой перевод Метерлинка.
Завтра, если успею, съезжу еще раз в Царицыно. Хочется.
Не снять ли дом на лето с условием — если купим, чтоб эти деньги пошли в уплату? Как ты думаешь? Постарайся увидеться с художн. Мартыновым и расспроси обо всем. Надежда Ив. бывала на этой даче и играла в карты на террасе по вечерам.
Посылаю тебе письмо и вложенные стихи, принес рассыльный. Читай и чувствуй.
Не оставляй меня своими письмами в Питере. Пиши, умоляю. Вся труппа почти уехала уже вчера, и школа тоже3. Ну, до завтра, дорогой мой, целую и обнимаю тебя нежно, много раз, целую твои глаза, мой нежный, мой дорогой.
Опять я пишу тебе, милый мой. Весь день я катала. Завтракала у Шлиппе, потом поехала к Галяшкиным, где мне было очень приятно, дурили и смеялись, как в былые дни. Во всех домах положительно разговаривают словами Епиходова и Пищика. Вчера у Алексеевых вся молодежь так и сыпет. Потом я поехала к маме все с той же Соней Шлиппе. У мамы застала Костю, кот. все-таки приехал с пассажирск. поездом. Он ничего себе, веселый, завтра едет на юг, с ним-то и отправлю письмо. Лулу боится Ялты, боится жить в наемных комнатах, боится заразы, вот отчего она предпочла Севастополь. А у меня явилась мысль — нельзя ли Лулу с детками на весну и лето устроить в гурзуфском домике. Ведь он стоит пустой, а если живет учитель, то я ему могу написать вежливое письмо, если ты позволишь и если вообще ничего не будешь иметь против того, чтоб детки жили в Гурзуфе.
Ведь Маша всегда может ездить туда и жить там. Милый Антончик, устроимо это, как ты думаешь?
Я ведь не поступаю нетактично? Ведь домик стоит никому ненужный, правда? Ты поговори с Костей, он, наверное, приедет к тебе.
Возила Митю Гончарова к Алексееву, обедали там. Мария Петр, лежит, не выходила, опять нерв болит. Бальмонт не приехал1. Сидели, беседовали, и Митя, кажется, очень доволен остался.
Маня Смирнова все пишет мне трогательные письма; еще какая-то девица пишет излияния, дам тебе почитать.
Весь вечер сидела у мамы, говорили, спорили на тему о браке. Ты смеешься?
Завтра все-таки скатаю в Царицыно с Лелей и с ее женихом.
Ах, дусик, как мне хочется быть с тобой, очистить свою душу, хочется, чтоб было мягко на душе, хочется прижаться к твоему плечу, помолчать, пофилософствовать. Я ничего не понимаю в жизни. Хочется как-то душу освежить, очистить, хочется все в новой окраске увидеть, в лучшей; хочется, чтоб ты был около меня. Ты меня не разлюбил? Какая смешная и непонятная жизнь! Целую и обнимаю тебя крепко, мой дорогой.
Очевидно, мои письма пропадают, дорогой мой. Ты все жалуешься, что не получаешь, а, между тем, я писала тебе за время моей болезни если не каждый день, то непременно через день. Писала, правда, скверно, сухо, отвратительно, и писать не хотелось — нездоровилось. Когда наконец мы будем жить в Царицыне, чтоб письма не шли по 4 суток! Когда?
А вчера я опять была в Царицыне. Журчит в оврагах весенняя вода, прыгают и попискивают славные пичужки, видна из-под снега травка, воздух чудный, солнышко пригревает… Я мечтала. Чувствуешь, о чем?
Сегодня уехала Хотяинцева и через М. Г. Средину велела сказать, что она часто живала на этой даче и никакой сырости не чувствовалось. Завтра поеду к Бодло, кот. там жили летом.
Вчера, когда мы шли обратно на станцию, с нами шел попик и заговорил. Он из этой церкви, кот. рядом с дачей, живет уже 7 лет и очень хвалит дом, говорит, что действительно на той стороне пруда сыро и низко, а что «у нас» сухо. Я спрашивала, делается ли по вечерам балкон, дерево сырыми, он говорит, что нет.
Умоляю, устрой, чтоб увидеться с худ. Мартыновым, и расспроси его. Ты сделаешь это?
А как бы там было славно. Верхняя большая комната с балконом была бы твоим кабинетом, другая, солнечная — наша спальня, малюсенькая с балкончиком — моим кабинетиком. Ты согласен? Хоть помечтаем, право! Оранжерейка топлена, так славно из нее потянуло тепличным воздухом! Леля с женихом пришли в восторг от дачи. Я с ними ездила. Проводила Костю и с следущ. поездом двинули. Надо только хорошенько узнать в уделах о правах возобновления аренды, все надо хорошенько узнать. А когда там сирень кругом зацветет! Мы будем с тобой влюбленные. Ой, как захотелось настроений весны, счастья, запаха земли, молодой листвы!
Я завтра не выеду в Питер, болит зуб, морят нерв, лечат. Целые дни треплюсь, обшиваюсь.
В квартире стало уютнее — повесили некоторые драпировки, вычистили и натерли полы, повесили картины. Глупая Аннушка покупала икону у ходячего торговца, пришедшего на дом, и сдуру дала ему разменять 5 р., а он и скрылся и оставил ей узел с дешевыми иконами. Как это тебе нравится?
Вчера вечером я была у Ольги Мих., сегодня у Срединой. Саша в деревне. Ничего, поболтала с ней, и приятно было, право. Детки у нее милые.
Мечтай посильнее о Царицыне. А уж одна дама говорит, что я тебя уморить хочу, поселяя тебя там. Точно это я покупаю. Ой, люди!
Милый, я соскучилась по тебе, я люблю тебя. Ты не веришь, улыбаешься? Верь. Целую и обнимаю и крещу и улыбаюсь тебе.
Жена моя великолепная, Христос воскрес! Целую тебя, обнимаю и желаю страстно, горячо желаю, чтобы моей Оле жилось хорошо, весело и богато. Я не писал тебе уже дня три и очень соскучился.
Сегодня получил письмо от Львова, пишет насчет царицынской дачи, хвалит очень и советует то же самое, что и ты, т. е. поговорить с его тестем Мартыновым. Непременно повидаюсь с Мартыновым, а ты пока спишись с Езучевской, напиши, что дом уже стар, нужно произвести много всяких поправок, нужно делать ватер, скоро уже кончится аренда и проч. и проч., а потому если она возьмет с нас 8 тысяч, то это будет совсем справедливо; напиши ей кстати же, что в Царицыне продаются и другие дачи, вообще проявляется склонность к продаже дач, а не к покупке. Если она согласится, то тотчас же я переведу ей часть денег, а часть заплатит Вишневский.
Как я рад, что Халютина забеременела, и как жаль, что этого не может случиться с другими исполнителями, например с Александровым или Леонидовым. И как жаль, что Муратова не замужем!
Фотографий, о которых ты пишешь, я еще не получил1. Маша хвалит их. Сегодня приходил ко мне Орленев, отдал сто рублей долгу. Не пьет, мечтает о собственном театре, который устраивает в Петербурге, едет на гастроли за границу и в Америку2. Сегодня вечером будет у меня Л. Андреев. Видишь, сколько знаменитостей! Орленев носит в кармане портрет Станиславского, клянется, что мечтает поступить в Художеств. театр; я советую ему поступить к Вам, он был бы у вас кстати, как и Комиссаржевская3.
Холодновато. Шнап заболел, но теперь опять здоров; целые дни на дворе, вечером спит у меня на кресле, ночью — у матери в комнате. Ходит с Арсением на базар.
Если получу от дяди Саши хоть одну строчку, то буду телеграфировать. Мне кажется, что он жив, здоров и благополучен, но в постоянном движении, которое мешает ему и спать, и письма писать.
Ну, Господь с тобой, женушка, целую тебя еще раз, ручки твои жму и целую, обнимаю тебя сто раз.
Скажи актрисе, играющей горничную Дуняшу, чтобы она прочла «Вишнев. сад» в издании «Знания»4 или в корректуре; там она увидит, где нужно пудриться5, и проч. и проч. Пусть прочтет непременно, в ваших тетрадях все перепутано и измазано.
Уже очень поздно, дорогой мой. Напрасно я ждала сегодня письма от Маши. А как она обещала немедленно написать мне. Я собираюсь, укладываюсь, все как-то нескладно, денег рассорила адски много, надо завтра занять у бабушки, вышлю из Питера. Писать не о чем. Да, была сегодня у Бодло, кот. жили несколько лет в доме Езучевских и ужасно хвалят. Относительно сырости говорят, что сыро внизу у плотины, а на горе всегда сухо, и с восторгом говорят о доме. Ну вот тебе. А с Мартыновым увидишься? Постарайся.
Мылась сейчас в ванне, вымыла волосы жидким дегтярным мылом, и великолепно. Тебе надо этим вымыть.
Не знаю, уеду ли завтра. Так нелепо, что завтра праздник.
Моталась. По два раза хожу к дантистке, спешно морят нервы в 3-х зубах. Больно, и все нервы дрожат. Болела голова, но портниха дала твой порошок и прошло. Была у Зин. Морозовой. Она приняла страшно любезно, искренно была рада, много болтали. Велела тебе кланяться. Ей место нашего будущего дома очень нравится.
Завтра, если успею, съезжу к Езучевской поговорить об удельной аренде.
Если отдаст за 10 000 р., покупать или нет?
Я очень по тебе соскучилась. Пиши мне о Царицыне, умоляю. Или бросить мечты? Я хочу только, чтоб тебе было хорошо. Ты мой единственный.
Сегодня обедала с мамой вдвоем в «Эрмитаже».
Мне грустно и одиноко.
Будь здоров, целую тебя нежно много раз.
Мне хочется взять твою голову и тихо, нежно целовать, смотреть в твои лучистые глаза.
Ты на меня сердишься, я это чувствую.
Здравствуй, моя радость! Сегодня от тебя нет письма, но я не сержусь, не волнуюсь, знаю, что ты собираешься в Петербург. Нового ничего нет. Опять приходил сегодня Орленев, просил написать для него 3-актную пьесу для заграничных поездок, для пяти актеров; я обещал, но с условием, что этой пьесы, кроме орленевской труппы, никто другой играть не будет. Вчера вечером был Леонид Андреев, ворчал на Художеств. театр, на «Юлия Цезаря» и проч.; была и его похудевшая, постаревшая жена. Скучновато.
Сегодня тихо, но холодно.
Обнимаю тебя, роднуля, и целую, Господь с тобой. Не изменяй мне, не забывай.
Телеграмма
Приехала Петербург благополучно. Здорова. Целую. Пиши.
Телеграмма
Хр. воскресе. Поздравляю Алексеевых, Немировича, Вишневского, Качалова, желаю всем здоровья, тебя целую. Антонио
Итак — я в Питере, милый мой! Чувствую себя бодро, хотя и подустала сейчас.
Ночь в вагоне спала плохо — было холодно, и дама-соседка пахла очень духами, и подушки были жесткие, а свои лень было развязывать. Дама меня уморила разговорами. Когда утром проводник собирал белье постельное, у нее пропала кофточка, в кот. она спала. Перерыли все купе, проводник был сконфужен и растерян и спросил, нет ли этой кофточки на ней. Она подняла юбку, и — о ужас — кофта там. Барыня вся в бриллиантах, шуршащая, жена прокурора, кажется, полька, и с душком.
Стою я опять у Мухина, окнами на Мойку. Номер хуже, чем в прошлом году, но по крайней мере светлый. Перебывали у меня и К. С., и Вл. Ив., и Вишневский, и Качаловы, и Раевская — все стоят здесь. Мария Петр. опять так же больна нервно и пока не едет. Жалко мне ее, беднягу.
После визитеров я вся умылась, меняла белье и легла отдохнуть. Потом обедала у Кюба с Конст. Серг., Немировичами и Вишневским, Стахович посидел. Все спрашивают о тебе, шлют поклоны глубочайшие. Бар. Вульф прислал мне уже торт к приезду. После обеда пошла давать тебе телеграмму, а затем в театр, повидать всех и вместе с тем и репетицию «Цезаря». Влад. Ив. орудует вовсю. 1-го апреля играем «Вишневый сад»1. Я радуюсь. Мне хочется играть и работать.
Здесь теплее, чем в Москве, и вообще я улыбалась, когда ехала по Невскому с вокзала. Извозчики чудесные, мостовые великолепные, народу на улицах много.
Так тебе ребеночка хочется?2 Дусик, и мне хочется. Я постараюсь, даю тебе слово.
Горький сказал Немировичу, что они сходятся с Марией Федоровной совсем. Что из этого выйдет! Как мне до боли жаль Екат. Павл.!
Ну, золото мое, покойной ночи. Устала, спать хочу. Все говорят, что я сильно похудела.
А приятно в Петербурге. Мне нравится. Нравится жить в номере. Целую тебя, дорогой мой, целую нежно и шепчу тебе тепленькие словечки на ухо.
Будь здоров и весел.
Здравствуй, кринолинчик мой, бабуся моя славная! Вчера, и ночью, и сегодня у меня расстройство желудка, бегаю то и дело, и обиднее всего, что все это творится без всякой видимой причины, так как кроме супа и мяса я ничего не ем… Это действует, очевидно, ялтинский климат.
Какая ты странная, дуся моя. Конечно, дача в Гурзуфе мне не нужна, я отдал бы ее кому угодно, но мыслимо ли там жить целой семье да еще с больным ребенком? Нужна каждый день провизия, нужен ватер, нужна мебель, а главное — каждый день, каждый час надо иметь наготове хорошего доктора. А есть ли что-нибудь подобное или подходящее в Гурзуфе? Луизе Юлиевне надо жить непременно в Ялте, на хорошей квартире, с канализацией, с садиком, с террасой, с хорошей мебелью. В Ялте она не хочет жить, но не потому (как ты пишешь), что боится заразы; она боится не заразы, а родственников… Для тебя, впрочем, это непонятно и неясно, и тебе не втолкуешь. Но еще раз скажу: Лулу должна жить в Ялте, а если не в Ялте, то в Севастополе; без врача, который может понадобиться каждую минуту, оставлять мальчугана нельзя, пойми это, пойми!
Хорошо, можно и так: нанять теперь дачу, а если понравится, то осенью или зимой купить, на условиях, тобою в письме изложенных, т. е. с вычетом арендных денег из платы за имение. Мартынов, надо полагать, будет у меня, я поговорю с ним обстоятельно.
Сегодня слышал, будто ты разводишься со мной. Правда это? Кто же тебя колотить будет? С кем же ты будешь летом спать? Ой, подумай сначала!
Я работаю, но не совсем удачно. Мешает война, а в последние дни — расстройство кишечника. Все кажется, будто по случаю войны никто читать не станет.
Ну, собачка, глажу тебя и дергаю за хвостик. Веди себя хорошо, пиши мужу почаще. Обнимаю зюзю мою.
Дача в Гурзуфе теперь пуста, учителя1 нет, насколько мне известно. Но есть там мокрицы и сколопендры.
Получила твою телеграмму, дорогой мой. Спасибо, милый, нежный мой. Пасмурно, сыро, ветер, мне как-то тоскливо. Констан. Серг. подарил мне твой портрет на фарфоре; ты в pince-nez и похож на француза. Я не люблю этой карточки, но все же приятно.
Сижу весь день дома, после 6-ти идем обедать к Чюминой. Ты доволен? Когда я вспоминаю твое лицо при имени Чюминой, то мне делается ужасно смешно. Ни один человек в мире не может меня так рассмешить, как ты, неудержимо. Была сегодня Лидия Андр. Кох, в голубой кофточке, сидела долго. Была Бутова, Качалова, Москвин, Адашев, К. С., Вл. Ив., Вишневский. Дарим друг другу безделушки по 20 к. Мария Петр. не приехала, Лужский тоже.
Вчера я бегала почти целый день по городу. Вечером закупала с Вишн. закуску на вечер, чтоб разговеться. К. С., конечно, как и всегда, делается «легким» в Питере. Обедал вчера у Котляревской и только в первом часу прибыл. А мы решили собраться у него, т. к. у него большая сборная комната. Купили кулич, пасху, фаршир. утку, ветчины, сыр и славненько поужинали. Собрались наши жильцы: Раевская, Бутова, Григорьева, Калитович (ученица) и только 2 мужчин: К. С. и Ал. Леон.! Заезжали звать Вл. Ив. с супругой, но последняя отказалась. Они живут у Василия Ив. Квартира кокотки! Я рассмеялась, когда вошла. Черт знает что такое. Гадость. Я бы задохнулась в такой квартире.
Все говорят о М. Ф. и о Горьком. Надоело даже. А у секретаря Желябужского растрата. Слыхал? Бедный генерал, все на него посыпалось.
Показалось солнышко. А в Ялте оно светит? Мне скучно без тебя, дусик.
А как насчет Царицына? Напиши, родной мой. Мне так мечтается об этом домике.
Что-то завтра будет с «Юлием Цезарем»! Телеграфирую тебе. Будь здоров, дорогой мой, будь весел и думай о нашей встрече. Ты здоров?
Целую тебя, милый. Ты сердишься на меня? Я это поняла из того, что ты писал Стаховичу, будто собираешься на войну1. Что сие значит? Обнимаю и целую
Милая моя собачка, я уже поздравлял тебя с праздником, теперь только шлю тебе привет и тьму поцелуев. Вчера приехал Конст. Леон, с женой, теперь он сидит внизу и пьет чай. Оба здоровы, настроение хорошее; про мальчика говорят, что он чувствует себя сносно. Теперь стало ясно, что Лулу уезжает на лето в Евпаторию, потом зиму будет жить в Ялте. Кстати сказать, Ялта ей нравится, даже очень. В Евпатории, мне кажется, будет недурно, только не надо приглашать новых и все новых докторов. Завтра К. Л. и Лулу уезжают в Севастополь.
Был Мартынов; человек живой, но, по-видимому, художник бездарный. Царицыно он посещал в течение 15 лет, но только зимою; говорит, что дача сухая, туманов не бывает, что там чувствовалось хорошо.
Ты пишешь, что я на тебя сержусь. За что, родная? Ты должна на меня сердиться, а не я на тебя. Бог с тобой, дуся.
Лулу и К. Л. были на «Вишневом саду» в марте; оба говорят, что Станиславский в IV акте играет отвратительно, что он тянет мучительно. Как это ужасно! Акт, который должен продолжаться 12 минут maximum, y вас идет 40 минут. Одно могу сказать: сгубил мне пьесу Станиславский. Ну, да Бог с ним.
У нас целый день гости, даже гурзуфский учитель здесь. Фотографии получил1, спасибо тебе, дусик мой ласковый. Если в Петербурге ты живешь весело, в свое удовольствие, то я очень рад и счастлив; если же хандришь, то это свинство. Гуляй, не обращай внимания на рецензии, если только они неласковы, и думай о лете.
Софья Петровна говорит, что у Екат. Павл. кровохарканья и т. п., одним словом, чахотка.
Вчера был у меня Михайловский, говорил, что едет на Д. Восток очень скоро. Он одет франтом, очень мил.
У нас настоящая весна, но все-таки прохладно.
Пиши мне, комарик мой, мне ведь скучно без тебя, ты это знаешь очень хорошо. Целую тебя и крепко обнимаю.
Получил из Казани длинное письмо от какого-то студента; умоляет о чем-то, клянется, что в Казани шел «Вишневый сад» великолепно — и благодарит.
Дорогой мой, я сижу совершенно одна, а в театре первое представление. Я волнуюсь. Дело в том, что я немного простудилась и сижу дома, т. к. через два дня играть Раневскую. Голова скверная, насморк, в горле не совсем ладно. От гнилой погоды, вероятно.
Сейчас получила твое ласковое письмо, первое в Петербурге, я ждала его с нетерпением. И как оно пришло кстати, как раз когда я совсем одна сижу. И от Кости сейчас получила. Пишет, что первый день Пасхи будет у тебя в Ялте. Пишет бодро.
Вряд ли Езучевская отдаст дом за 8 000 р. Ведь поправки там только — побелить внутри да ватер сделать. Не мало ли ты ей предлагаешь? Не лучше ли тебе самому написать ей? А если она не согласится, ведь неловко будет тебе накидывать и торговаться. Как ты думаешь? Напиши, что скажет Мартынов.
Был ли Миролюбов у тебя?
Завтра хочу идти смотреть «Месяц в деревне» с Савиной и Селивановой1, не знаю, смогу ли завтра выйти.
Вчера обедали у Чюминой. Она, бедная, ходит с палочкой, хромает, видно, что очень хворала и настрадалась, бедная. Супруг был комичен; сипит, без голоса, ничего не выходит, жестикулирует отчаянно; мы смеялись над ним и решили, что ты бы написал отличный водевиль на эту тему. Обедали еще Нестор Котляревский с супругой, которая влюблена в Конст. Серг. Было так себе. После обеда съездила я с Вишневским к Котику выпить чашку чаю (она звала). Там были Дарские, сидели болтали в столовой с голыми женщинами по стенам. В спальной у Васил. Ив. кисейный туалет с бантиками и вообще спальня женщины. Смешно. Опять разговор о Горьком и Андреевой. Надоело уже. Все жалеют генерала. Ты тоже?
У меня номер ничего себе, только противно спать в закутке и близко печь. Сегодня только приехали Лужские. Мария Петр. приедет в четверг.
У меня стоят цветы: розы, азалия чудесная, белая сирень. Стоит кулич, пасха. Сегодня уже были дамы, приглашали читать в концерте, просят читать «Внимая ужасам войны»2. Был Стахович, жильцы наши все перебывали. Я сама напросилась сегодня играть в толпе, да вот и не могу.
Так тебе жаль, что не могут забеременеть Александров и Леонидов? Ах ты, комик мой дорогой. Пишешь ты что-нибудь? Целую тебя крепко, люблю тебя.
Телеграмма
Воистину воскрес. Целую. Скучаю1.
Дуся моя, у меня отчаянный насморк, и я не знаю, как я буду играть завтра. Жду доктора, авось подправит, а то голос уж очень плох. Я с московской болезни никак не выправлюсь. Завтра будет тяжело играть.
Вчера мне не дали писать тебе. Была репетиция для Косминской, а вечером я смотрела Савину et c-nie. На первом «Цезаре» не была — сидела дома простуженная. Играли очень хорошо, прием был так себе, но в общем нравится, пресса почти что вся хвалит, хотя находит, что сказать; только «Новое время» выругало неистово, прямо неистово, скверно1. Прочтешь.
А тебе Буренин хорошее красное яичко поднес?!2 Вот старый грубый зверь!
Нашего Брута почти все хвалят: зато Беляев наложил. Хотела тебе телеграмму послать, да не знала, в какой форме, ничего выдающегося и определенного не было в зале.
Смотрела я «Месяц в деревне». Постановка Санина. Я все-таки люблю эту пьесу, представь — люблю. Савина удивительная мастерица, но местами была неприятна, манерна, и голос ее с непривычки утомляет. Хорош был Далматов. Давыдов и Варламов буффонили адски нехорошо3. Селиванова осталась такая же, какою была и в школе, то же сладкое личико, те же манеры, ничего не подвинулась, даже как-то странно. Савиной все подносили цветы. Я была совсем одна. Меня увидела Лика, пришла ко мне. Я с ней ходила за кулисы, к Санину, видела Савину, поговорила с ней на ходу. Она была вчера зла как черт — ее суфлер не приехал, и она паузила, перехватывала, забывала. Санин похудел, работает много.
Сегодня прошли весь «Вишневый сад». Была Андреева с свитой: с Горьким и Морозовым.
Сейчас получила второе письмо от тебя сегодня, родной мой. Спасибо.
Горький выглядит как бы смущенным, странный, несимпатичный какой-то. Что из этого выйдет! М. Ф. весела, мила. Мне неприятно видеть ее, и я не знаю, о чем говорить, и с Горьким как-то не вяжется. Сидит, точно чужой.
Прервал меня докт. Ордуханов, знакомый Стаховича и наш здешний, театральный. Оказывается, он меня знал в Москве 12 лет тому назад, вспоминал, как я удивительно танцевала. Всю меня выстукал, выслушал, велел смазывать глотку и нос, авось голос лучше будет. Он тебя помнит где-то на покровской даче, куда съезжались психиатры. Верно? Или я не так поняла?
Он уверяет, что я так изменилась, что он бы не поверил, что это тот же самый человек.
Я сижу весь вечер одна. Завтра соберу тебе все рецензии о «Юлии Цезаре» и пришлю.
Прошло ли у тебя расстройство? Каких родственников боится Лулу в Ялте? У нее там никого нет. А ты ей не родственник. Это ты что-то фантазируешь.
Так я развожусь с тобой? Вот это сюрприз. От кого слышал?
О войне, дуся, не думай. Она не должна мешать твоей работе, твоей поэзии.
А ты от меня не отвыкнешь, дусюка?
Ты говоришь, снять дачу на лето. Но ведь это будет дорого, — они хотят 700 р., так ее отдавали летом.
Ну, до завтра, родной мой, кринолинчик мой, будь здрав, весел и думай, что скоро уже надо собираться в Москву.
Сегодня ясный день был и на Невском масса нарядных экипажей и нарядной публики. Красиво.
Целую и обнимаю тебя.
А ты уж стал подписываться какой-то иероглифой?
Милый мой зюзик, собака моя, я давно уже не получал от тебя писем, но духом не падаю, ибо знаю, что теперь тебе не до писем. Ну как живется в Питере? Как чувствуешь себя? Какова погода? О чем мечтаешь? Тут, в Ялте, слава тебе господи, стало хорошо, хожу без калош и не в шапке, а уже в шляпе.
Прочитал в газетах, что в Евангелической больнице в Москве хотят устроить кровать в память покойного Штрауха; послал 25 руб., которые записал за тобою, как твой долг. Отдашь?
Александр с семейством уехал. Говорил я ему, чтобы он повидался с тобой, побывал бы в театре. А в театре он не бывал уже лет сорок, ничего не знает, ничего не читает. Прими его, дуся, поласковей и уговори, чтобы он побывал в вашем театре. Уговори поласковей, как ты одна умеешь. Твой брат с женой уехал в Севастополь, скоро ты его увидишь. Лулу мне понравилась, хотя я уверен, что присмотр за больным Левой как за больным будет неважный. Д-р Александров, по-видимому, ей не понравился, и, по-видимому, она не верит, что у Левы туберкулез. Ей и Косте не дает покоя и мешает спать мысль, что у Михайловского две жены, что они с обеими знакомы. Мы, говорят, до трех часов не спали, все думали об этих двух женах. Вот поди же ты!
Прочел тьму рукописей1. Сегодня читал в «Руси» про Худож. театр2. Правильно. Вчера читал фельетон Буренина и заключил из него, что «Новое время» решило растерзать вас, и порадовался, так как растерзать вас уже никому не удастся, что бы там ни было. Ведь вы уже сделали свое, к настоящему и будущему можете относиться почти безразлично.
Сегодня и вообще в праздники я хожу в твоих сапогах. Дуся, когда мне приехать? Скоро ли? Напиши обстоятельно.
Сегодня я вполне здоров. Ну, обнимаю тебя и целую, опять обнимаю, хлопаю по твоей спинке. Будь и ты здорова и покойна.
Дуся моя, здравствуй! Напиши, когда поедешь в Москву, это мне нужно знать, так как хочется приехать в одно время с тобой.
Сегодня чудесная погода, но у всех настроение мрачное благодаря телеграммам1. Нового ничего нет, все по-старому. Сегодня остригся, вымыл в парикмахерской голову — и вспомнил тебя. Если будет что интересное в газетах, то вырежи ножницами и пришли. «Русь» я получаю, «Новое время» тоже — и больше никаких газет петербургских.
Воображаю, какое у вас всех настроение. Ну, дусик мой, собачка, обнимаю тебя, спи спокойно.
Телеграмма
Публика чутко приняла пьесу1. Успех большой, хороший. Целую.
Ну, дорогой мой, сыграли вчера «Вишневый сад» на уру. Успех в зале, в публике огромный, куда больше московского1. Играли хорошо, легко, концертно. Что будет говорить пресса — не знаю, но вчера был чудесный спектакль. От пьесы, от исполнения все в восторге — общий голос. Все волнуются. Повторяю: успех шумный и серьезный. Я счастлива за тебя, дорогой мой. Меня, кажется, будут ругать, что-то чувствуется. Я, верно, не то играю. Кугель говорил вчера, что чудесная пьеса, чудесно все играют, но не то, что надо2. Арабажин и Дымов приходили за кулисы вроде ошалелых от восторга.
Мне очень игралось, игралось легко; как и всегда за наши поездки, мне петерб. зрительная зала больше по душе, представь себе. Не знаю отчего, но мне здесь больше передается чуткость зрителей.
Получила цветы от Чюминой и еще розы от девиц. Голос ничего себе, не гнусавил, нос прочистился к вечеру, а сейчас ужас что делается в голове. Опять надо дома сидеть. Приходила за кулисы Ольга Герм., Лика, вообще-то никого не пускали, т. к. сцена маленькая, перестановки, а в наши уборные путь через сцену3. После спектакля поужинали у Кюба: Немировичи, Стахович, Вишневский, Конст. Серг. и я, меня все поздравляли с твоим успехом, пили шампанское, ели форели.
Горький был в театре с адъютантом Пятницким. Горький чувствует себя, кажется, неловко, и всем неловко с ним. Ни с кем не разговаривает, сидит букой. Влюблен, как кот. Она прыгает, весела, переживает медовый месяц. Горький очень спрашивал про тебя, просил тебе сказать, что сборник задержан, цензура не согласна с рассказами Юшкевича («Еврей») и Чирикова (не помню)4.
А каково — гибель Макарова и «Петропавловска»? Это ужасно, безумно, случайно. Легче было бы, если бы это произошло от японской минной лодки5. Знакомый мичман ранен (Шлиппе). Ведь почти уничтожен наш флот. Что дальше будет!!
И несмотря на ужаснейшее настроение общества, все же «Вишневый сад» имел огромный успех. Наша Mascotte6 (Котик) ходила в часовню, ставила свечи и была в белом платье и зеленой шляпе. Вот тебе. Ну, кончаю, целую тебя тысячу раз. Как кишечки? Нежно обнимаю тебя.
А я опять сижу весь день дома, дусик мой ненаглядный. Боюсь выходить. Голова все шумит, голос, нос отчаянные, и не знаю, когда это кончится. Надоело ужасно. Так хочется гулять, дышать воздухом! А боязно. А вдруг сделается хуже и сорвешь спектакль! Смазываю горло, впускаю в нос какую-то мазь, вкладываю деготь, нюхаю анемон с камфарой, глотаю хину, глотаю фенацетин от невралгической боли у правого глаза, около носа.
Кругом все говорят об успехе «Вишневого сада», о тебе, все полно тобой. Сегодня Конст. Серг. посылает тебе все рецензии, я очень рада, что он взял это на себя.
Влад. Ив. ходит довольный, говорит, что такого успеха ни одна наша пьеса не имела в Петербурге.
А как тебе понравится рецензия Дымова с ангелами?1 Смешно как-то, но почему-то трогательно.
Я бы хотела быть с тобой и читать все вместе, т. е. хотела бы видеть твое лицо, слышать твой смех.
Вчера опять и играли хорошо и принимали очень хорошо. Леонидов теперь несравненно лучше ведет третий акт и нравится всем.
Вчера мне курьезное подношение было: белый открытый муаровый зонтик, на кот. нарисованы вишни, ручка черешневая с вишнями и к ручке и к макушке привязаны белые лилии, сирень и нарциссы. Правда, оригинально? Это баронесса Вульф все отличается. Чудачка. А она, право, милая. Обидно, когда про нее говорят какие-то гадости. Она была сегодня у меня сама, трещала. Был и дядя Ваня с утра, пришел с заседания из адмиралтейства. Мы с ним, пока были вдвоем, очень хорошо, душевно поговорили про войну, про Макарова, про кот. он не может вспомнить без слез, даже губы дрожат. Он говорит, что зрелище было ужасное — первая панихида в Кронштадте. Вместе с Макаровым погиб весь цвет, самые надежные люди были с ним. Боже мой, как это ужасно! Я как-то вся мысленно перенеслась на Восток, в это холодное море, во все это дикое безумие войны. Дядя Ваня имел известие, что русские солдаты дерутся как озверелые, в какой-то схватке перебили 600 японцев, били чем попало, даже зубами рвали, что-то ужасное было. Господи, Господи! Такое чувство, точно вся жизнь должна остановиться и все должно устремиться на поле битвы. Конечно, невозможно. Жизнь идет своим чередом, все живут своей каждодневной жизнью.
А ты все-таки на войну не езди, лучше со мной поживи, да если бы Бог привел, в царицынском домике! Славно, право. Дусик, вылечи мне насморк, я боюсь, что он у меня не пройдет, у меня такого не было еще. Целую, обнимаю тебя, уже третий день не имею писем от тебя. Ты изменил?
Мария Петровна все еще больна. Косминская мила2.
Милая моя лошадка, здравствуй! От Немировича получил 2 телеграммы, о ваших петербургских успехах и о том, что к тебе относится публика как к первоклассной артистке1; а сегодня я читал в «Новом времени» ругательную рецензию на «Юлия Цезаря»2. Что ты у меня большая, настоящая актриса, я давно знаю, я тебя ценю высоко, дуся моя, только, пожалуйста, умоляю тебя, не простуживайся, не утомляйся и спи как следует. Дай мне слово, что ты будешь себя беречь. Даешь?
У нас погода дрянная. Маша покашливает и все беспокоится о том, что она послала тебе два письма, а ты не ответила ей. У Шнапа почти каждый день рвота. Вчера приходил ко мне Миролюбов, утомлял меня своими рассуждениями. Если 8 тысяч Езучевской ты находишь мало, то можно будет дать 9 или 10, хотя, говоря по совести, за дачу, ввиду ее многолетия и краткости срока, и 8 тысяч — щедрая плата. Скоро я приеду, поговорю с тобой и покончим дачный вопрос, так или иначе. Оказывается, что лет 5-6-7 назад дачу Езучевской продавал мне Сизов (из «Русских ведомостей»), т. е. предлагал мне купить и очень хвалил. Я только на днях вспомнил об этом.
Сегодня воскресенье, я принял порошок — героин, и мне приятно, ощущаю спокойствие.
Отчего «Знание» с Пятницким и Горьким во главе не выпускают так долго моей пьесы? Ведь я терплю убытки, в провинции не по чем играть. Узнай, дуся, как-нибудь, и если увидишь Пятницкого (Николаевская, 4), то объясни ему, что сезон у меня пропал только благодаря отсутствию пьесы. Обещали выпустить в конце января, а теперь уже апрель3. Вообще не везет мне с пьесами, говорю это не шутя.
Мне кажется, что ты меня уже разлюбила. Правда? Сознайся. Я же тебя люблю по-прежнему и даже подумываю, не поехать ли мне к тебе в Петербург.
Благословляю жену мою хорошую, обнимаю ее и целую. Будь весела и здорова.
Вчера я получила два твои письма, одно утром, другое вечером. Утром же приехал Костя — видишь, сколько я вестей имела от тебя, родной мой! Я соскучилась по тебе. Тянет к тебе. Я счастлива, что ты здоров, весел; Костя говорит, что ты пополнел.
Я сегодня первый раз выползла на свет Божий, погуляла и сильно ослабела. В голове все еще шум, несвежая. Надоело. Тепло, солнышко, настоящая весна.
О Царицыне ты молчишь. Очевидно, ты раздумал, или отговорила тебя Маша. Да и лучше, решай ты это с Машей, а то целым синклитом ничего не выйдет, и я напрасно вмешиваюсь; а ты только раздваиваешься, не знаешь, кого слушать. Я лучше буду держаться в стороне. Ты не один, я всегда забываю, не то, что я. Ну, довольно об этом.
Получил ли рецензию? «Новое время» нас хвалит, и «Вишневый сад» и нас. Меня продернули, но это уже шаг вперед, а то ведь меня не признавали1. Вообще художественный успех в этом году огромный, как никогда.
Вчера смотрела Савина, была в уборных. Все, что она нашла нужным сказать мне, это то, что я убила ее своим капотом, т. к. Ламанова сделала ей точно такой и все будут говорить, что Савина скопировала у меня. Влетит теперь Ламановой.
Теляковский велел мне передать свои восторги по поводу Раневской. Говорят, что даже наши враги сложили оружие после «Вишневого сада». А Кугель будет здорово издеваться. Он находит, что мы играем водевиль, а должны играть трагедию и не поняли Чехова2. Вот-с.
Вчера сидел долго у меня д-р Якобсон, кот. лечил меня с Отт. Вот продукт Петербурга! Тоску нагнал на меня адскую.
Да еще Арабажина видела у Раевской. Тоже фруктик-с!
Вообще мне все кажется площе, неинтереснее в этот приезд.
Не думай, что это от хандры, от рецензий. Меня все поздравляют с успехом. А как грубо пишет это животное Амфитеатров! Что он про Раневскую писал! Неужели я так подло ее играю!3
Спасибо, что послал 25 р. на кровать в память Штрауха4.
Брата твоего Александра буду ждать и уговаривать идти в театр. Только я его совсем не знаю.
Ну, будь здоров, весел, гуляй. Целую тебя тысячу раз.
Сейчас, милый мой, влетел ко мне Костя и опять с планом ехать на Восток, только не с Гариным, а с Пушечниковым, безупречным, толковым инженером; это человек с знаниями, опытом, и Костя давно мечтал работать с ним. Строить там надо каменноугольные дороги. Костя так и загорелся, прилив энергии. Ехать только до октября и отправляться в очень скором времени.
Я его благословляю, а то он здесь закиснет, зачахнет в канцелярщине. Посмотрим, как это решится.
А я вчера опять смотрела «Месяц в деревне», и с еще большим удовольствием. Вот что значит литературная пьеса! И Савину мне приятно было видеть. Была я с Конст. Серг. и Стаховичем. Ходила с К.С. к Савиной за кулисы. Она сказала, что «Вишневый сад» ей не нравится, т. е. что якобы играть или нечего, или только возможно играть у нас. Конст. Серг. перевел мне это так: пьеса ей очень нравится, но в Раневской меня хвалят очень и что, пожалуй, будут сравнивать, и лучше не играть. Хотя не думаю, чтоб это было так. Она ведь царица и мнит себя таковой, просто ей не эффектна роль Раневской, вероятно1.
Стахович едет сегодня в Москву; надеюсь, что он привезет Марию Петровну. Косминская играет очень миленько, молодо, совсем как наша.
Вчера была у меня жена Амфитеатрова, сидела долго, говорила, что муж ее без ума от нашего театра, что он четыре ночи не спал, чтоб писать, и в отчаянии, что не может всего написать, что у него в голове и на душе. От «Вишневого сада» в диком восторге. Очень осведомляется о тебе. Они живут в Царском Селе, очень звала меня к себе, надо собраться с К. С.
А знаешь, кто теперь сражается на Востоке? Макаки и кое-каки. Это новое словечко в Петербурге.
Сегодня и завтра играем «Вишни». Сейчас иду на заседание пайщиков. О том, что Костя собирается на Восток — молчи, дусик, чтоб до Лулу не дошло. Костя сам ей все изложит. А то она заволнуется. На днях поеду к Мих. Павл. Из них никто не заглядывает, хотя знают, что я хворала и никуда не ходила. Ну, до завтра, милый мой. Я тебя люблю.
Целую и обнимаю крепко и нежно.
Как тепло эти дни, дуся моя! Можно уже в летнем ходить. Хочется лежать, как итальянцы, на набережной, на граните, и ни о чем не думать, а только чувствовать весну, смотреть на воду, на небо, на толпу. Я вчера долго стояла у Зимнего дворца, смотрела, как в лодках переезжают, борясь с сильным течением, смотрела на не растаявший еще лед около страшной Петропавл. крепости, на оторвавшиеся льдинки, на пароходики. Славно было. Не хотелось идти на заседание к Немировичу, в темную квартиру. Собирались довольно лениво. Кроме пайщиков были Качалов и Бурджалов. Начали с того, что надо думать о составлении нового устава, говорили о товарищах, которым мало приходится играть, говорили об узком репертуаре, о закулисной дисциплине, словом, о всех нуждах, о приеме новых актеров. Говорилось легко, хорошо, не чувствовалось официального заседания. Сегодня опять собираемся. Это, по-моему, очень хорошо. Пусть каждый высказывается, чтобы не было скрытого недовольства, чтоб все говорилось напрямик.
Игралось вчера очень хорошо, прием был отличный. После спектакля собрались у нас чай пить, болтали до 2-х часов.
Я начинаю в себя приходить. Голос поправляется, сегодня еще нездоровье объявилось — значит, дня через два я вполне бодра и здорова буду. Опять солнце, опять тепло, хочется торчать на улице все время.
А ты только при мытье головы вспомнил жену? Умник. Я тебе непременно буду мыть голову дегтярным мылом (жидким), удивительно хорошо.
Котик уже бегает по улицам в красном платье и красной шляпе. Радуйся.
Кружок Полонского приглашает нашу труппу к себе, чтоб почитать. Конст. Серг. все время мил, мягок. Я еще нигде не была. Сегодня опять играем «Вишневый сад».
Я сегодня узнаю наверное, когда у нас последний спектакль, и напишу тебе завтра, когда буду в Москве. Опять увидимся, дусик мой, и сейчас буду искать приюта на лето. В Ялте не хочется быть летом. Я там какая-то мертвая делаюсь. Поудим рыбку летом, грибы будем собирать.
Когда едет Маша в Москву?
Целую тебя, дорогой мой, крепко; до свиданья можно уже сказать. Целую твои глаза любовно.
Да, Котик велела тебе что-то много хорошего передать, чтоб это только вышло заметно в письме, другими словами, чтоб ты благодарил ее. Поблагодаришь? Т. е., конечно, в моем письме, а не отдельно.
Здравствуй, милый мой собачик! Как поживаешь? Как поживает твоя подружка Чюмина? Ухаживает ли за тобой ее муж? Я жив и вроде как бы здоров, если не считать расстройства желудка, которое продолжается уже с неделю и которое, как мне кажется, погонит меня из Ялты скорее, чем предполагалось. Вообще беда с кишечником, никак он у меня не успокоится.
Сейчас приходила девица Татаринова, приглашала к себе на свадьбу. Кто-то берет ее замуж. Два дня подряд приходили и сидели подолгу художники Коровин и бар. Клодт; первый говорлив и интересен, второй молчалив, но и в нем чувствуется интересный человек. У доктора Бородулина, которого ты знаешь, несчастье: рак пищевода. Доктор Средин тоже все болеет; чахотка отошла на второй план, а теперь мучает его нефрит, т. е. воспаление почек. Доктор Алексин похудел и постарел. Доктор Чехов влюблен в свою супругу и страдает расстройством кишечника.
Значит, Кугель похвалил пьесу?1 Надо бы послать ему Ќ фунта чаю и фунт сахару — это на всякий случай, чтобы задобрить. Вот скажи-ка Владимиру Ивановичу.
Мадам Вишневская в Москве (родственница вашего А. Л. Вишневского) отличилась так, что купцы уже ничего не жертвуют, хотя Красный Крест тут совсем ни при чем. Я уже давно слышал про эту Вишневскую и ее супруга. Скажи Александру Леонидовичу, что я вполне ему сочувствую2.
Пиши мне почаще, милый мой дусик, не забывай меня. Вырезывай из газет статьи и присылай или присылай газеты, не вырезая, под бандеролью с 2-х коп. маркой. Поняла?
Будь здорова, радость моя, не скучай, не хандри, скоро увидимся. Знаешь ли ты дачу Шульца около ст. Болшево по Яросл. д.? Говорят, можно занять на лето.
Обнимаю тебя, целую.
Ну, дусик мой, здравствуй опять. Ты пишешь, что уже три дня не получала от меня писем. Это ты напрасно, так как я пишу тебе ежедневно или, редко, через день; двухдневных антрактов не делаю.
У меня опять расстройство кишечника, сегодня принимал опий с висмутом. И так будет, вероятно, до самой Москвы. Получил от Татариновой приглашение на свадьбу. Получил рецензии от Конст. Серг. — в двух пакетах. Немецкую не стал читать, спрятал до твоего приезда. Кажется, ругает немец.
Был ли у тебя Александр, мой брат? А в театре бывают ли мои братья? Надо бы, чтобы они хоть «Цезаря» посмотрели.
Купи мне в Петербурге модный галстух или даже два. А то отколочу. Ты должна меня бояться, я строгий человек.
Если имеешь какие-либо сведения о дяде Саше, то сообщи, как он и где. И про дядю Карла тоже.
Ну, собачка моя, глажу тебя и хлопаю по спинке. Береги себя, не утомляйся очень, спи побольше и поменьше беспокойся.
Слышу: Шнап на дворе лает тяжелым басом. Кто-то пришел. M-me Средина.
Целую тебя и обнимаю, радость моя.
Дорогой мой Антончик, здравствуй! Как поживаешь, что надумываешь? Последний спектакль у нас 29-го — значит, 31-го утром я в Москве.
Напиши мне, когда ты приедешь. Раньше меня или вместе съедемся?
Сегодня жду Костю, пойду с ним в ресторанчик пообедать, а то надоело дома есть. Опять солнце, опять тепло. Если бы я была здорова, я бы поехала сегодня в Царское Село к Амфитеатровым, с Конст. Серг., конечно, ради прогулки, а не ради визита.
Вчера опять заседали, долго и хорошо. Незаметно вливали в Качалова принципы нашего театра. Он стоял за то, чтоб наш театр был антрепренерский, а не товарищеский, якобы это свобода. Его убеждали в противном. Это для него просто покойнее; ведь Качалов всегда за то в жизни, что меньше всего беспокоит и мучает.
Конст. Серг. хорошо говорил, идеально, на тему, что театр наш не должен пройти как забава одной группы людей, а чтоб он остался для потомства, чтоб он развивался дальше и попал бы в историю театра.
Опять вчера принимали очень хорошо «Вишневый сад».
После заседания ездила к Чюминой с Конст. Серг. на Ґ часика.
Там была m-me Гнедич1, я ее видела первый раз, и она мне не понравилась. Подрисованные глаза, и вообще неприятная барыня.
Получил ли ты от Дымова его статью об ангелочках? Прочел?
Мне здесь «Вишневый сад» гораздо приятнее играть, чем в Москве. Я не так устаю, играю мягче, спокойнее, увереннее.
Горький не показывается. Утопает, верно, в любви. Ходит слух, что М. Ф. знала о растрате в конторе ее мужа и потому подготовила себе уход. Некрасиво все это.
Ну, дусик, до завтра, писать не о чем. Надо идти на воздух, гулять и дышать. Целую тебя крепко, целую за ушко. Улыбнись мне, милый.
Сегодня дождь, серо, скучно, дорогой мой! Вставать не хотелось, и я лежала до 10 Ґ ч. Сейчас приходил околоточный и стянул с меня за прошлый год 7 р. 15 к. За что, спрашивается? За актерство. А между тем я по паспорту жена лекаря. Раньше с меня не брали так много. Глупо.
Прочла в «Мире Божием» «Корь» Куприна. Мне нравится. Я люблю его как писателя. Постараюсь повидать его.
Я ведь писала тебе, почему задержан сборник «Знания». Из-за рассказов Чирикова и Юшкевича1. Это очень неприятно. Повидаю Пятницкого и поговорю с ним.
Мария Фед. говорит, что у Горького написано три акта только, а 4-го еще нет2.
Вчера я обедала с Костей в «Angleterre» и отвратительно. После обеда гуляли много по набережной, сидели в Летнем саду.
Знаешь, дуся, если погода будет отличная в конце апреля, теплая, то я телеграфирую и ты приезжай хоть денька на два прямо в Питер. Остановишься у актрисы Книппер, тебе не привыкать. Отсюда тронем вместе в Москву. Что ты скажешь на это? А?
Костя нервничает, не знает, как решить относительно поездки на Восток. Конечно, страх, что если война затянется года на 2, то по возвращении его с войны через 6 месяцев трудно будет устроиться где-нибудь. А вместе с тем его натура требует живой, энергичной работы, я вижу, как он загорелся весь, воспрянул, и только мучается вопросом — вправе ли он ехать, имея семью, детей. Мне его жалко. А здесь он киснет в канцелярщине. Как ты думаешь?
Вчера была у меня Цикада, она уже, как я слышала, разошлась с Озаровским. Был Панов, Ник. Зах., была бар. Вульф, привезла клубники свежей. Был Влад. Ив., Вишневский. Это все днем. Вечером мы с Костей сидели как сонные мухи от прогулки. Я устала адски.
Ну, целую тебя, милый мой, наслаждайся воздухом, сиди побольше в саду. Отчего Шнап все нездоров? Кланяйся ему. Маше я писала. Вчера приходили из Медиц. инст. насчет утра, но Вл. Ив. наотрез отказывается3. Труппа вся переутомилась, еле тянут, и все равно в концерт никто не пойдет по случаю войны. У нас только расходы покроются.
Милая моя конопляночка, ты на меня сердишься, ворчишь, а я, право, не виноват. С Машей, кажется, я совсем не говорил о Царицыне, ничего о нем не знаю1; виделся с Мартыновым, о котором ты писала, но он в Царицыне живал только зимою, о лете судит по слухам, да и вообще почему-то он мне не понравился, показался сероватым. Вспомнил я, что лет 10—12 назад мне продавал эту же дачу Сизов из «Русских ведомостей». Вообще говоря, я полагал, что вопрос сей дачный будешь решать ты главным образом, а не я. Ведь я в таких делах — кое-кака.
Почему на афишах и в газетных объявлениях моя пьеса так упорно называется драмой? Немирович и Алексеев в моей пьесе видят положительно не то, что я написал, и я готов дать какое угодно слово, что оба они ни разу не прочли внимательно моей пьесы. Прости, но я уверяю тебя. Имею тут в виду не одну только декорацию второго акта, такую ужасную, и не одну Халютину, которая сменилась Адурской, делающей то же самое и не делающей решительно ничего из того, что у меня написано.
Погода теплая, но в тени холодно, вечера холодные. Гуляю лениво, ибо почему-то задыхаюсь. Здесь в Ялте какая-то проезжая дрянь ставит «Вишневый сад»2.
Я жду не дождусь, когда увижу тебя, радость моя. Живу без тебя, как кое-кака, день прошел — и слава Богу, без мыслей, без желаний, а только с картами для пасьянса и с шаганьем из угла в угол. В бане не был уже давно, кажется, шесть лет. Читаю все газеты, даже «Правительственный вестник», и от этого становлюсь бурым.
До каких пор будешь в Питере, напиши мне, сделай милость. Не забывай меня, думай иногда о человеке, с которым ты когда-то венчалась. Почесываю тебе плечико, спинку, шейку и целую дусю мою.
А вчера я не писала тебе, мой дорогой! Да и от тебя уже три дня нет писем. Сегодня пасмурно; хорошо, что мы с Костей не поехали в Кронштадт.
Родной мой, подумай о том, чтоб приехать сюда дня на два, три, если погода установится. Посмотришь, как мы живем, как играем здесь. «Вишневый сад» все время идет переполненными сборами, а «Цезарь» начинает сбавлять.
Вчера опять заседали весь день. До заседания я нагулялась здорово. Погода упоительная, ходила по-летнему. Прошла с Мойки в Летний сад, посидела там; пахнет уже теплой землей, покойно, тихо так, воздух удивительный, травка зеленеет. Значит, я еще не очень стара, судя по вчерашнему. Как мне чувствовалась весна, как мне все казалось прекрасным, чистым, счастливым. Может быть, это просто животное чувство?
Потом прошла по всей набережной. Ах, какая красота Петербург в такие дни! Ни грохота, ни шума, ни вони; простор, воздух, даль туманная, красивая Нева, мосты, и потом это движение по улицам! Славно, Антончик. Приезжай, мы с тобой посидим в Летнем саду и побродим по набережной.
В заседании вырабатывали всё форму, в какую должен вылиться наш театр, с Морозовым или без него1.
После заседания я поехала на минутку к Крестовской, т. к. сегодня она уезжает. Она сказала, что зайдет во время антракта в «Вишн. саду», но я никого не могу принимать из-за переодевания, и потому сама съездила повидать ее. Она все такая же, симпатичная, славная. Сидела недолго. Она все зовет к себе в Мариокки, и я поеду. Она такая страстная любительница цветов, с таким восторгом рассказывает, как она сама пересаживает, растит, ухаживает. Ты бы с ней поговорил на эту тему.
Вчера утром забегал Костя. Мне кажется, что он поедет на Восток. По душе ему и движение, и перемена, и спешная, живая работа. И только семья останавливает его. Он все спрашивает, как ты смотришь на это дело и как бы ты посоветовал.
До завтра, дорогой мой. Пиши мне. Скоро уже увидимся. Целую и обнимаю тебя. Была третьего дня у Мих. Павл., видела только супругу. Обнимаю тебя, целую много раз. Ты меня любишь?
Милая моя, обстоятельная жена, Маша уже уехала в Москву, а я уеду, когда получу приказ от своей строгой половины. Нового ничего нет, все благополучно. Ветер задувает неистовый, подлющий.
Пожалуйста, передай Екатерине Николаевне Немирович-Данченко, что я очень, очень благодарен ей за те милые, сердечные слова, которые ты передаешь в своем письме, и что я совсем не заслуживаю таких слов1.
Жду твоих распоряжений насчет поездки, насчет дачи, насчет всей жизни. Хочется, ужасно хочется мне поколотить тебя, показать тебе свою власть; хочется походить с тобой по Петровке, по Тверской.
Ну, будь здорова и весела, Христос с тобой. Помни, помни, что я тебя люблю, не изменяй мне.
Хочешь помыть мне голову жидким дегтярным мылом? Ладно, мой.
Наконец-то пришло от тебя письмо, дорогой мой, а то сейчас хотела телеграфировать, беспокоилась. Посиди на диете из-за кишечника, дусик. Право, лучше будет. Бывает ли у тебя Альтшуллер? Хотя от него толку никакого. Дачу Шульца я не знаю, но можно узнать. M-me Вишневская — это belle-soeur нашего Н. Н. Вишневского (бутафора), а не Ал. Леон.1. А что там случилось? Я не знаю.
Рецензии неужели ты еще не получил? Все тебе послали заказным письмом. Будь добренький, миленький, пошли их все Володе, а он их перешлет мне. Адрес: Германия. Dresden. Blasewitz. Folkewitzer Strasse 33, bei Fran Schroth. Herrn Wladimir Knieper. Ему интересно все почитать, и Эле тоже. Сделаешь это? Не трудно?
Я вчера слушала Никиша с его берлинским оркестром. Это дивно, сильно, прекрасно. В программе только Чайковский: 2 симфонии и «Гамлет». Я была одна, случайно получила билет за 4 р. в 20-м ряду. И благородно как: начало в 8 час и уже в 11 час. я была дома.
Сейчас побегу гулять, а там заседание, а вечером играть. Завтра хочу поехать с нашими в Царское к Илларии Амфитеатровой.
Целую тебя, родной мой, будь здоров, благословляю тебя, нежный мой, прекрасный мой. Обнимаю тебя крепко, целую глаза.
Моя милая старушка, кланяется тебе твой старичок, которого ты уже забыла и на которого, как мне кажется, уже махнула рукой. Вчера получил от симпатичного г. Арабажина письмо и рецензию1. Просит написать ему мое мнение и правду ли он пишет, что Лопахин влюблен в Раневскую. Вообще животное довольно беспокойное и нелепое. M-me Гнедич дама жадная, глотающая, как акула, похожая на содержательницу веселого дома, но у нее есть и хорошие качества; так, она прекрасно переносит морскую качку2. Я раз шел с ней на катере в сильную качку, и она держалась молодцом. Сегодня в Ялте идет «Вишневый сад» — это на сцене в два шага.
Шнап глупо-солиден, живет днем на дворе и лает басом, ночует в комнате у матери; каждый день ходит с Арсением на базар.
В апреле только 30 дней, значит, 31-го ты приехать не можешь. Приезжай лучше 1 мая. Как приеду, тотчас же в баню, потом лягу и укроюсь своим бухарским одеялом.
А ветер все дует и дует.
Напиши мне, если не забудешь, что я должен взять с собой из Ялты, сколько рубах ночных, сколько сорочек и подоконников. Насчет подоконников посоветуйся с Чюминой; хотя, мне кажется, муж ее ходит без подоконников, а просто так.
Вчера получил извещение, что Татьяна Щепкина-Куперник вышла замуж.
Ну, радость моя, ненаглядная, целую тебя и обнимаю много раз. Сегодня я здоров, чувствую себя хорошо.
Будь и ты здорова, лошадка.
Как поживаешь, мой дусик? Гуляешь ли, сидишь ли на воздухе? Как кишечки? Как аппетит, самочувствие?
Вчера Вишневский видел Сытина, кот. говорил, что ты весел, отлично выглядишь. Вот видишь, что значит зима в Москве. Через две недели мы уже увидимся. А может, и раньше, если надумаешь сюда ехать. Устрой, голубчик. Это было бы чудесно. Дорога только утомит тебя, за один прием Ялта — Петербург? Ладожский лед к тому времени пройдет1.
А вчера мы были в Царском, у Амфитеатровых. И было очень приятно. Ездила с Лужским и Вишневским. Много чудил Лужский, и мы грохотали. У Амфит. очень хорошо, приятная семейная любовная атмосфера. Прелестный 2-х летний мальчуган Данилка. Иллария страшная хлебосолка, любит покормить, обед был чудесный, на славу. Он очень мил, приятный, веселый, я думала, что он грубее, почему-то. Мы отлично провели время. Он вспомнил, как ты серьезно и меланхолично играл на биллиарде в Татарск. ресторане. Рассказывал про твой рассказ «Сладострастный мертвец»2. И еще про «Венгерский роман» — так, что ли? Вспоминал, как ты бывал у Яворской и как скрылся.
Он теперь ничего не пьет, не ест сладкого, хочет худеть. А он просто Юпитер по виду, колосс. Иллария его любит. Он вообще очень хороший человек, мне кажется. Если можно будет, съездим еще раз к ним. Право, у них хорошо.
Сейчас утром, когда я еще умывалась, забегал Костя, выпил у меня кофе. Все не решается ехать, а хочется ему сильно. Страшно ведь советовать. Мне больше всего улыбается, что он будет с Пушечниковым. Это отличная личность, честнейшая, и деловой человек. Вообще я больше за поездку. А здесь хотя и покойно, но скучнейшая работа канцелярская.
Уехала ли Маша? Что мамаша поделывает? Твои братья не показываются. На днях позову к себе Михаила с супругой. Надо ему послать билет на «Вишневый сад». А то ведь не пойдет.
Сейчас поеду завтракать к Крестовской, т. е. пойду пешком. Погода чудесная, летняя.
Обнимаю тебя, мой золотой, мой дорогой, мой милый.
Целую много и нежно и в ушко шепчу. Тебе хочется меня увидать?
Здравствуй, дорогой мой!
Галстухи я тебе привезу, будь покоен. А еще чего привезти?
Погода все время прекрасная.
Я, дусюка, хандрю, какая-то я странная стала, не пойму сама.
А ты приедешь сюда, милый? Приезжай.
Вчера Качаловы и Муратова были в Сестрорецке по приглашению Горького. Он читал пьесу свою. Много женских хороших ролей. Называется «Дачники», дескать, мы все дачники в этой жизни. Горький, говорят, влюблен, как кот, глаз не спускает с Марии Фед. Они на «ты». А она штукарка. Рассказывает теперь, что спасла Андрея Алекс. дала ему 60 000 р., кот. якобы получила в наследство. Вот врет! Это чтоб он мог внести в кассу конторы.
Антонка, что такое жизнь? Я ничего не понимаю. Мне кажется, что я глупая, глупая, ограниченная.
Мне ужасно грустно и тяжело.
Пойду сейчас шататься по улицам.
Вчера завтракала у Крестовской. Она мне исповедовалась, рассказывала всю свою любовь и разочарование относ. Куперник, кот., кстати сказать, замуж вышла за прис. повер. Полынова. Крестовская говорит с дрожанием в голосе, что это бесконечно зловредное существо, эта Таничка. Много про нее рассказывала. Противные все бабы.
Крестовская потом катала меня, потом я гуляла, зашла к хроменькой Чюминой, там сидели литер. дамы Венгерова, Гуревич, Арабажин. Неприятный он.
Обедала дома с Костей. Он потом пошел на «Цезаря», а я была в бане. Потом ждала наших из «Цезаря», т. е. Конст. Серг., Качаловых, Вишневск. У нас ничего не оказалось есть, и мы пошли к Кюба, причем с К.С. случился анекдот, о кот. расскажу1.
Милый, целую тебя, обнимаю. Пиши мне. Пиши, приедешь ли? Пойдем на набережную, по магазинам.
Милый, хороший мой дусик, вчера не было письма от тебя, сегодня тоже нет, а я в этой Ялте одинок, как комета, и чувствую себя не особенно хорошо. Третьего дня в местном театре (без кулис и без уборных) давали «Вишневый сад» по «mise en scХne Художественного театра», какие-то подлые актеры во главе с Дарьяловой (подделка под актрису Дарьял), а сегодня рецензии, и завтра рецензии, и послезавтра; в телефон звонят, знакомые вздыхают, а я, так сказать, больной, находящийся здесь на излечении, должен мечтать о том, как бы удрать. Вот дай-ка сей юмористический сюжет хотя бы Амфитеатрову! Как бы ни казалось все это смешным, но должен сознаться, что провинциальные актеры поступают просто как негодяи.
Скорые поезда уже начали ходить, так что я приеду в Москву утром, радость моя. Приеду, как только можно будет, т. е. 1 мая, здесь же оставаться нельзя: и расстройство желудка, и актеры, и публика, и телефон, и черт знает что.
Какие у вас теперь сборы? Неужели полные? Воображаю, как вы все истомились. А я сижу и все мечтаю о рыбной ловле и размышляю о том, куда девать всю пойманную рыбу, хотя за все лето поймаю только одного пескаря, да и тот поймается из склонности к самоубийству.
Пиши мне, дуся, пиши, иначе я закричу караул. Посылаю тебе вырезку из нашего «Крымского курьера», прочти1.
Ну, Господь с тобой, моя радость, живи и спи спокойно, мечтай и вспоминай о своем муже. Ведь я тебя люблю, и письма твои люблю, и твою игру на сцене, и твою манеру ходить. Не люблю только, когда ты долго болтаешься около рукомойника.
Голубчик мой, как странно приходят твои письма! Вчера вечером я получила письмо от 11-го, а сегодня утром — письмо от 10-го. Курьезно.
Пишу под крики ура и под музыку, коими встречают героев Чемульпо1. Идут по Невскому. Народ бежит, снует. Кончу письмо, пойду опущу его, прогуляюсь, а то в 1 час заседание, без Немировича, будем о нем рассуждать2.
В 3 часа дебют какого-то Сазонова, дебютирует в Треплеве и в Яше. Надо подыгрывать. Вечером играю. Вчера мне очень игралось.
Представь, даже Кугель меня не изругал3. А мне это обидно. Т. е. не похвалил, но и не выругал по-прежнему.
Вчера днем я с Конст. Серг. смотрела генер. репетицию «Антигоны» в Нов. театре. Ставит Озаровский (с благотв. целью). Антигона — ученица его супруги (Цикады), остальные — сброд. Креона играет отец Наташи Трухановой, — рад ты? Голос у него великолепный4. Дикий спектакль. Цикада все мне комплиментит, говорит, что я самая интересная актриса в России теперь. Она мечтает играть Эллиду, Эдду Габлер. Мне бы хотелось ее посмотреть на сцене. Что-то в ней новенькое есть.
Была у меня Ольга Герман. Обедала со мной и с Конст. Серг. Михаил уехал на юг на 10 дней. Я его так и не видела.
После спектакля пили чай вместе, т. е. наши мухинцы, была балерина Гельцер5 и Москвин. У Москвина жена все хворает до сих пор. Что-то с грудью у ней.
Сегодня холоднее гораздо, говорят.
Вчера смотрел «Вишневый сад» вел. кн. Конст. Конст.
Вчера Качалов нас потешал рассказом, как он с Саниным обедал на кухне вел. кн. Алексея Алекс. У них там знакомый повар, и они были у него. Говорит, что это просто разврат; кормили великолепно. Между прочим, там недавно ел Давыдов и до слез доелся, заплакал даже, т.ч. его отвели в холодную, но не пил ничего6. Качалов пресмешно это рассказывает.
До завтра, моя милая кое-кака, ласкаю тебя нежно. Теперь уже скоро увидимся.
Милый мой зяблик, здравствуй. А сегодня от тебя опять нет письма, но я ничего, не обижаюсь и духом не падаю, так как скоро, скоро увидимся. В Дрезден я послал рецензии, но, кажется, кое-какие уже пропали. Пачка набралась большая все-таки.
Как съедемся, так и начнем общими силами решать дачный вопрос. Вероятнее всего, придется остановить свой выбор на царицынской даче. Она сыровата, это правда, но зато очень близко к Москве, очень удобно сообщение, и ты в ней чувствовала бы себя не в гостях, а дома. Надо бы возможно великолепнее и уютнее убрать твою дачную комнатку, чтобы ты полюбила ее.
У нас в Ялте прохладно, идет дождь.
У нас в Ялте также расстройство кишечника, которое я ничем не могу остановить, ни лекарствами, ни диетой.
Художник Коровин, страстный рыболов, преподал мне особый способ рыбной ловли, без насадки; способ английский, великолепный, но только нужна хорошая река, вроде алексеевской в Любимовке. Я собираюсь выписать из Питера лодку. Но опять-таки все это не раньше прибытия моего в Москву.
Твоя очень хорошая, добрая свинка с тремя поросятами на спине шлет тебе поклон. Шнап почему-то бросается с лаем на Настю, когда та назовет его косым.
Мария Петровна продолжает болеть? Если она приехала в Петербург, то передай ей мой поклон1. Поклонись вообще всей труппе и Чюминой.
Какая у меня одышка!
Отчего 13 апреля не было спектакля? Заболел кто или переутомились?2
Еще несколько дней буду тебе письма посылать, а потом брошу, стану в путь собираться. А в Севастополе сидеть от 2 часов до 8 Ґ! Где сидеть? У Шапошникова? Милая!
Нового ничего нет, все по-старому. Обнимаю тебя, актрисуля моя хорошая, целую и беру за подбородочек.
С чего ты взял, старичок, что я тебя забыла? А мы ведь скоро уже увидимся. Белья бери, пожалуйста, побольше, я очень не люблю, когда его мало, рубашки все вези и подоконники тоже. Ведь на целое лето надо собираться, если не думаешь проводить его в Ялте. Я бы знаешь, что предложила? Пересдать московскую квартиру и на год взять дом в Царицыне, оно и дешевле выйдет. Верно, и на год за 700 р. отдадут. Как ты думаешь? Попробуем жить так. Может, выйдет. Приедешь, поговорим. Только боюсь, как бы дом не сняли уже на лето.
Вчера собирались, говорили о Влад. Ив. Решили этот год увеличить его содержание до 11—12 000 р. Конст. Серг. говорит, что это форма якобы оскорбительная. Но ведь этот сезон мы не можем ничего сделать или переменить что-либо в уставе Морозова. А с новым уставом и его положение изменится, т. е. прав у него будет больше, но меньше будет возиться с мелочами1.
В 3 ч. смотрели дебютанта. Жирный голос, смазливенький и, по-моему, малоинтересный.
Обедала я с Костей и с Качаловым дома. Костя смотрел «Вишневый сад» потом. Мне удивительно здесь играется, дусик. Я совсем крепкая, бодрая, не зеваю, как это было со мной в Москве, не утомляюсь.
Думаешь ли ты приехать сюда дня на два? Думай, дуся, и пиши. Читал ли в «Руси» о своем брате Михаиле?2 Под твоим флагом пошел. Охота ему.
Чюмину спрошу относительно подоконников. Кстати узнаю, как супруг ее — с оными или без оных.
Сегодня гуляла, бегала по Эрмитажу, оглядела его вообще. Была у Котляревских. Сегодня, может быть, пойду смотреть Савину в «Ольге Ранцевой»3 (ооо!!!) Она прислала сказать, что оставлены места для свободных артистов.
Марии Петровны все еще нет. У Игоря корь, и не знаю, как она теперь. Скучает, бедная, адски.
Завтра Горький читает пьесу всей труппе4. Интересно. Напишу тебе.
Ну, дуся моя, кое-кака моя, будь здоров, целую тебя, обнимаю, шепчу ласковые, нежные слова на ушко и все-таки думаю, что приедешь.
Милая собака, в Питер я едва ли соберусь, это было бы утомительно, но в Москву я выеду скоро, очень скоро. Во-первых, я хочу тебя видеть, во-вторых, нет возможности жить в Ялте, такая масса всякого рода беспокойщиков. Был сегодня какой-то господин, оставил рукопись и письмо с просьбой об аржанах1, обещал побывать еще вечером; приедет сейчас Софья Петровна со скучнейшим господином, который будет снимать меня. И т. д. и т. д. Кстати же посылаю тебе для полноты картины рецензию, напечатанную в сегодняшнем «Крымском курьере»2. И этак каждый день! Вот тут и выздоравливай и не бегай в ватер.
Дуся милая, деточка, родная, в Петербурге на Б. Садовой в Юсуповом саду выставка И. Г. Кебке — лодки, палатки и проч. Ты бы поглядела! Это в доме Общества спасания на водах. Быть может, ты подберешь легонькую, красивенькую и недорогую лодку. Или узнай там, где у них магазин, и побывай в магазине. Чем легче лодка, тем лучше. Спроси цену, запиши название и No лодки, чтобы потом можно было выписать, и спроси, можно ли отправить лодку как простой товар. Дело в том, что жел. дороги отдают под лодку целую платформу, и потому проезд лодки обходится в сто рублей.
Господь с тобой, роднуля. Я тебя люблю. Если Миша пожалует в театр на мою пьесу, то принеси ему чувствительнейшую и почтительнейшую благодарность за оказанную мне честь. Только едва ли он снизойдет.
Я так мечтаю о лете! Так хотелось бы побыть одному, пописать, подумать.
Обнимаю тебя, голубчик.
Еще немножко, и мы увидимся, дорогой мой Антон! Думаешь ли ты приехать сюда денька хоть на два? Вчера видела у швейцара твое письмо к Конст. Серг. Чуть не схватила1.
Ну, дуся, вчера Горький читал пьесу «Дачники». Что сказать?.. Тяжело, бесформенно, длинно, непонятно, хаотично. На всех лицах было уныние. Я старалась только, чтоб на моем не было видно тоски и скуки. Тебе я скажу, что это ужасно. Не чувствуешь ни жизни, ни людей, сплошная хлесткая ругань, проповедь. Мне было тяжело за Горького. Такое чувство, точно у льва гриву общипали. Не знаю, может быть, надо прочесть второй раз. Но общий голос, что это что-то ужасное и тоскливое и непонятное. Конст. Серг. в унынии жестоком. Говорит, что если пьеса такова, как он ее понял, то Горький не стал бы читать2. Очевидно, тут что-то непонятное есть. О постановке ее в таком виде и речи не может быть. Так примитивно, так неумело все сделано, точно написал это какой-то Чадра. У меня голова была как в тисках. Горький ведь хорош, пока он самобытен, стихиен, пока он рушит. Положим, и тут он оплевывает интеллигенцию, но наивно как-то. И какие это люди?! Во всяком случае, это никакое художественное произведение. Присутствовала вся труппа, Мария Федор., конечно, со свитой из Пятницкого, Зиновия3, какого-то студента. Куда эта пьеса слабее и нелепее «Мещан»! Есть отдельные места, интересные, разговоры, но ведь из этого не слепишь пьесу. Горький носит бриллиантовое кольцо, но камнем внутрь4. Вчера говорит мне, что душиться стал. Я его пристыдила. Жалко мне его.
Как он далек от понимания настоящего искусства!
Вообще я была удручена. Обедала потом с Лужскими и Вишневским у Донона. Все в ужасе, угнетены.
Третьего дня смотрела Савину в «Ольге Ранцевой». Была у нее за кулисами. Она мне подарила розу. Комплиментить я не могла при всем желании. Не понимаю, как можно играть подобные пьесы. Знаешь, ведь это Маркевича, переделка из романа.
Кружок Полонского приглашает нас в пятницу. Вчера перед чтением были у меня Амфитеатровы, посидели минут 10. Он говорил, что получил от тебя письмо и что ты на войну едешь. Ах ты мой воин, чудак ты мой золотой! Ну, побегу гулять. Целую тебя, обнимаю, хочу видеть тебя, хочу приласкаться.
Дуся моя, здравствуй. Получила от тебя письмо, в кот. ты жалуешься на провинциальных актеров, играющих «Вишневый сад»1. Родной мой, плюнь на это, не трать нерв на эти нелепости. Эти грубости жизненные неизбежны, не надо от них страдать только. Думай лучше о пескарях, о лете, о жене, как она болтается около рукомойника.
Вчера я целый день болталась. Была у Л. А. Кох, не застала ее и посидела с мамашей славной. Хорошая старушка. Так они славненько, чистенько живут. Была у Икскуль, не застала дома, была у Лагорио, поболтала. После обеда была у Андреевской (Аксеново). Она разошлась с женихом и, по-видимому, страдает. Он правовед и женился на днях на богатой. Потом была у моей гимназ. подруги, кот. здесь за д-ром Миллером. Видела там проф. Шевякова с женой, кот. знакома с Кондаковым. Они все ничего не понимают в театре, но люди славные, у всех много детей.
Влад. Ив. написал Горькому чуть не целый реферат о его пьесе2.
Ставить ее невозможно. Мария Фед. ставит ее в свой бенефис (!) в Риге3. Вот так воспиталась в Худож. театре!
Были у меня вчера Батюшков, Бор. Яковл. Полонский, Елисеев, но не застали дома. Последние двое просят читать в кружке Полонского.
Играет музыка… Я хочу тебя видеть, дорогой мой.
А каков твой друг Меньшиков? Читаешь?4 Целую тебя, дорогой мой, много раз. А как наших-то колотят!5
Милая моя собака, сегодня получил письмо от Соболевского, редактора «Русских ведомостей». Он пишет про дачу Езучевского: «дача расположена в самом лучшем месте Царицына, безусловно сухом, построена она и приспособлена для удобного, постоянного, круглый год, житья… Если вы захотите устроиться там, то нельзя сомневаться, что материальная выгода в условиях с Вами будет у них на последнем плане». Далее он пишет, что в царицынском пруду несколько лет назад был пойман осетр в 3 пуда. Сегодня же я напишу Соболевскому, что ты приедешь в Москву 1 мая и с Езучевской будешь видеться 2 или 3 и что, по всей вероятности, кончишь с ней. А пятого уже переберемся.
Ну-с, пошлю тебе еще одно или два письма, а затем стоп машина. Уеду я из Ялты не без удовольствия; скучно здесь, весны нет, да и нездоровится. Вчера бегал не менее пяти раз, хотя не ем ничего особенного, держу диету, — и кашель. А зубов я себе не починил до сих пор; вчера ездил в город к Островскому и не застал его дома, уехал он в Алушту. Без жены мне очень скучно, а заводить любовницу боюсь. Здесь Евтихий Карпов, суворинский режиссер; вчера была у меня Ильинская и говорила, что он собирается ко мне. Идет дождь. Получил письмо от Лазаревского из Владивостока. Если, как ты пишешь, письма мои приходят неаккуратно, то твои куролесят как пьяные. Получаю сразу по два письма. Очевидно, они, т. е. письма, задерживаются где-нибудь и прочитываются1. Ведь это так нужно!
Ты спрашиваешь: что такое жизнь? Это все равно, что спросить: что такое морковка? Морковка есть морковка, и больше ничего неизвестно.
В Цикаде, как ты пишешь, есть что-то новенькое, пусть так, но таланта актерского в ней совсем нет. По натуре она босяк, праздношатай, а не актер.
Будь здорова, не скучай, не хандри, скоро увидишься со своим супругом. Обнимаю тебя и дергаю за ножку.
Дуся моя, ты тоскуешь, я это чувствую. Если бы я сумела сделать твою жизнь легкой, приятной, толковой! Я ничего не умею делать в жизни, треплюсь зря и других треплю. Зла никому не желаю, а вместе с тем как будто всем только зло делаю. А в душе всегда мечта о какой-то прекрасной возможной жизни…
Раз царицынский дом сыроват, нечего и мечтать о нем. Буду каждый день ездить по окрестностям Москвы и искать пристанища на лето. В Ялту мне ужасно не хочется, откровенно говорю, там такая тяжкая атмосфера. Конечно, если тебе хочется и если это необходимо, то поеду, жить везде можно. Так, дусик?
Погода здесь попортилась, перепадает дождичек, но тепло, деревья начинают зеленеть. Отчего ты ничего не пишешь про сад? Неужели в Ялте прохладно!
Приезжай в теплом пальто, кот. на шелковой подкладке, а то забудешь его, чего доброго. Фуфайки и тепл. кальсоны привози, пожалуйста, не скупись, ты ведь женатый человек и поэтому багаж может увеличиться. Костюм новый привези и еще пару. А то опять придется шить в Москве. Начну опять одевать тебя по утрам, ухаживать.
Вчера был Костя. Он просто за голову, бедный, хватается. Будь добр, поговори с Лулу в телефон. Она безумная. Вчера без всякой подготовки пишет Косте, что у Ады коксит в бедре, по словам д-ра Флерова (?). Что же это такое!! Не верю я тому. Сама говорит о самоубийстве, что нечего жить, что наплодила рахитиков1 и что денег нет и экономить она не может. Костя живет здесь на 50 р., ей посылает 225 р. Ведь можно же годик поэкономить и жить на эти деньги. Ведь это не плохо. Зачем она его так мучает! Я не знала, как его утешить. Не может же он воровать или в долг залезать. Так мне тяжело стало вчера. Прямо пишет, что лечить не на что и что Ада к 17-и год. умрет. Так прямо и строчит. Кто это Флеров? Она помешана на докторах. Дуся, поговори с ней, умоляю тебя, или напиши ей. Ведь она с ума сходит.
13-го апреля был просто отдых, так же как и 23-го будет2. Я хочу съездить в Кронштадт. Будь здоров, дорогой мой, целую нежно, люблю тебя. Кланяюсь всем.
Дуся моя, жена, пишу тебе последнее письмо, а затем, если понадобится, буду посылать телеграммы. Вчера я был нездоров, сегодня тоже, но сегодня мне все-таки легче; не ем ничего, кроме яиц и супа. Идет дождь, погода мерзкая, холодная. Все-таки несмотря на болезнь и на дождь сегодня я ездил к зубному врачу.
В сражении участвовал 22 стр. сибирский полк, а ведь в этом полку дядя Саша! Не выходит он у меня из головы. Пишут, что убито и ранено 9 ротных командиров, а дядя Саша как раз ротный. Ну да Бог милостив, уцелеет Саша, твой милейший дядя1. Воображаю, как он утомлен, как сердит!
Был вчера у меня Евтихий Карпов, суворинский режиссер, бездарный драматург, обладатель бездонно-грандиозных претензий. Устарели сии фигуры, и мне скучно с ними, скучна до одурения их неискренняя приветливость.
В Москву я приеду утром, скорые поезда уже начали ходить. О, мое одеяло! О, телячьи котлеты! Собачка, собачка, я так соскучился по тебе!
Обнимаю тебя и целую. Веди себя хорошо. А если разлюбила или охладела, то так и скажи, не стесняйся.
Насчет дачи в Царицыне я писал тебе. О письме, полученном мною от Соболевского насчет дачи, была уже речь. Ну, Христос с тобой, радость.
Телеграмма
Приеду понедельник. Все благополучно.
Телеграмма
Телеграфируй здоровье. День приезда. Все благополучно. Целую.
Телеграмма
Билет взят. Приеду понедельник1. Пломбирую зубы. Здоровье хорошо, желудок подгулял. Целую. Кланяйся дяде Ване. Антонио
Телеграмма
Выехала. Телеграфируй здоровье.
Наконец-то я могу писать — тебе, дорогой мой, милый, и далекий, и такой близкий, Антон мой! Где ты теперь — я не знаю. Давно ждала я того дня, что мне можно будет писать тебе. Сегодня я приехала в Москву, побывала на твоей могилке… Как там хорошо, если бы ты знал! После засохшего юга все здесь кажется таким сочным, ароматным, пахнет землей, зеленью, деревья так мягко шумят. Как непонятно, что тебя нет среди живых людей!
Мне тебе надо так много, много написать, рассказать тебе все, что я пережила за последнее время твоей болезни и после той минуты, когда перестало биться твое сердце, твое наболевшее, исстрадавшееся сердце.
Мне сейчас странно, что я пишу тебе, но мне этого хочется, безумно хочется. И когда я пишу тебе, мне кажется, что ты жив и где-то ждешь моего письма. Дусик мой, милый мой, нежный мой, дай мне сказать тебе ласковые нежные слова, дай мне погладить твои мягкие шелковистые волосы, дай взглянуть в твои добрые, лучистые, ласковые глаза.
Если бы я знала, чувствовал ли ты, что уходишь из этой жизни! Мне кажется, что все-таки чувствовал, может быть, неясно, но все-таки чувствовал, 29-го июня, когда тебе сделалось нехорошо, ты велел выписать деньги, последние наши, из Берлина через Иоллоса и велел мне писать Иоллосу, чтоб он выслал на мое имя. Мне это было неприятно, и я не хотела делать этого, но ты настоял.
Потом ты сказал, чтоб я написала Маше, и я тут же написала ей 1. Мы с ней нехорошо расстались в мае, когда она уезжала; но я дала ей слово писать каждый день и писала, а потом перестала. Ты ведь ей часто писал из Баденвейлера. Чувствовал ли ты, что происходило между нами? Ведь все это была ревность, и больше ничего. Ведь любили мы друг друга очень. А ей все казалось, что я отняла у нее все, и дом, и тебя, и держала себя какой-то жертвой. Сначала я все объяснялась с ней, говорила много, горячо убеждала, умоляла; сколько мы слез пролили, если бы ты знал. Но все не ладилось, и в конце концов я махнула рукой. Если бы она только знала, сколько мы с тобой говорили, помнишь, в Аксенове, о том, чтобы она не чувствовала себя обездоленной. Ведь я же не выказывала никаких хозяйских прав или наклонностей, всегда считала Ялту ее домом, и мне так больно было слышать, когда она говорила, что у нее теперь нет ни дома, ни угла, ни сада. Боже мой, зачем это все так сложилось! Если бы она знала, с какими радужными надеждами я ехала с тобой из Уфы в Ялту! Не вышло с первого же дня… А если бы все так было, как я мечтала, я бы, вероятно, остыла к театру… Но сразу я почувствовала, что тут не может быть полноты жизни, полной гармонии. О, как я страдала эти полтора месяца в Ялте! И все эти осложнения из-за обряда в церкви!..2
Здравствуй, дорогой мой! Я сейчас приехала от брата Ивана, разволновала их своими рассказами о тебе, о твоих последних днях, но чувствовала, что им было хорошо, хотя и тяжело. А я бы вечно и всегда могла говорить обо всем этом, о тебе, о Баденвейлере, о чем-то большом, величественном, неумолимом, что произошло в этом сочном, изумрудном местечке в Шварцвальде.
Помнишь, как мы любили с тобой наши прогулочки в экипаже, нашу «Rundreise»3, как мы ее называли? Какой ты был нежный, как я тебя понимала в эти минуты. Мне было так блаженно чисто на душе. Помнишь, как ты тихонечко брал мою руку и пожимал, и когда я спрашивала, хорошо ли тебе, ты только молча кивал и улыбался мне в ответ.
С каким благоговением я поцеловала твою руку в одну из таких минут! Ты долго держал мою руку, и так мы ехали в сосновом благоухающем лесу. А любимое твое местечко была изумрудная сочная лужайка, залитая солнцем. По прорытой канавочке славненько журчала водичка, так все там было сыто, напоено, и ты всегда велел ехать тише, наслаждался видом фруктовых деревьев, которые занимали огромное пространство и стояли на свободе, не огороженные, и никто не рвал, не воровал ни вишен, ни груш. Ты вспоминал нашу бедную Россию…
А помнишь очаровательную мельничку, как-то она внизу стояла, вся спрятанная в густой зелени, и только искрилась вода на колесе? Как тебе нравились благоустроенные, чистые деревеньки, садики с обязательной грядкой белых лилий, кустами роз, огородиком! С какой болью ты говорил: «Дуся, когда же наши мужички будут жить в таких домиках!»
Дуся, дуся моя, где ты теперь!
В Ялте первое время я тебя чувствовала всюду и везде — в воздухе, в зелени, в шелесте ветра. Во время прогулок мне казалось, что твоя легкая прозрачная фигура с палочкой идет то близко, то далеко от меня, идет, не трогая земли, в голубоватой дымке гор. И сейчас я прямо ощущаю твою голову рядом с моей щекой.
Вот как долго не писала тебе, дорогой мой! Такая я была разбитая к вечеру, что не могла взять пера в руку.
Эти ночи спала у нас Кундасова, приезжал Костя из Петербурга и останавливался у меня, и это тоже мешало мне писать тебе. В субботу мы с О. П. проболтали о тебе до 4-х ч. ночи. Утром в воскресенье я ездила в Новодевичий монастырь. Так у меня радостно бьется сердце всякий раз, как начинают виднеться башни монастыря! Точно я еду к тебе, и ты ждешь меня там. Как я плакала на твоей могилке! Я бы часами могла лежать на коленях, прижав голову к земле, к зеленой травке на холмике, под которым лежишь ты… Родной мой, где ты?!
Днем я наконец расхрабрилась и поехала в театр. Вошла в контору и расплакалась. Чуждо и дико показалось мне в театре без тебя. Тяжело было встречаться с товарищами. Посидела, послушала репетицию «Слепых». Больше смотрела на всех, чем слушала. Сидела с Бутовой, Раевской, Лужским, Качаловым. Лужский все старался меня расшевелить своими анекдотами. Мне казалось странным, что они все по-прежнему разговаривают, ходят, все по-старому…
Обедали у меня все родные, Ваня с Соней. Безумно горячо говорили о войне, а я о ней слышать не могу. Она столько боли причинила тебе, мой родной. Сколько мы с тобой читали немецких газет, и как мне трудно было переводить тебе беспощадно написанное о нашей бедной России, когда я чувствовала, как это тебе было больно. Скорее бы кончился этот ужас! А чем он кончится, неизвестно.
Вечером была беседа об «Иванове»4. Немирович сказал вступительное слово, потом говорили о ролях. Мне тяжко было сидеть и слушать.
Вчера я опять была в монастыре, с Костей. Хотела бы каждый день ездить. Вчера же купила и отправила на могилку скамеечку, чтобы там сидеть.
Вчера у мамы встретилась со студентом Рабенек, который был при мне все время в Баденвейлере. Славный он юноша.
Два дня не писала тебе, дусик мой родной, а кажется, что целую вечность не писала.
Хожу на репетиции «Иванова». В театре кислота, точно все осели, никто не зажигается. Да и время тяжелое.
Твоя смерть, война, о эта ужасная война. Жив ли дядя Саша?!
Я ужасно одинока, дуся. Живу так, как будто ты опять придешь ко мне, посмотришь на меня своими удивительными лучистыми глазами, погладишь меня, назовешь своей собачкой… Голубчик мой, где ты?!
Устроила свою комнату в твоем кабинете, и вышло страшно уютно. Маша будет в нашей большой спальне, моя спаленка в бывшем Машином кабинетике. Маша, поросенок, мне редко пишет, а обещалась каждый день писать. Я держу слово и пишу ей часто.
Была сегодня на могилке уже в сумерки, часов в семь. Тихо, хорошо, только птицы шумят, перепархивая с дерева на дерево, да слышны шаги торопливые монахинь, виднеются их темные силуэты. Кругом, как светлячки, горят неугасимые лампады. И у тебя горит, и как-то от нее тепло, хорошо на душе. Поплакала, целовала травку зеленую на твоей могилке. Скамеечка там стоит теперь, можно сидеть. Опять я мысленно перенеслась в Баденвейлер и старалась понять, что там произошло. Дуся, я должна тебе все рассказать, только пока еще не могу…
Когда я увидела студента, я до боли переживала каждую минуту той ужасной ночи. Я слышала даже скрип его шагов по песку среди этого удивительного, величавого и жуткого молчания ночи, когда он бежал за доктором.
А все-таки смерти нет…
Об этом после…
Разбирали mise en scХne 1-го акта «Иванова». У Константина Сергеевича — Шабельского уже намечается тон, у Москвина что-то выходит. Вишневский — Боркин не внушает доверия 5. У меня ничего еще нет.
Видела Бальмонта на репетиции Метерлинка. «Слепцами» он доволен 6.
Идут дни, ночи, какие-то безразличные.
Опять из Красного стана прислали массу чудных роз и гладиолусов, и опять так же таинственно. Меня трогают эти цветы.
Дуся моя, золото мое, родной мой. Пишу тебе, и мне кажется, что мы только временно в разлуке, 2-го приедет Маша.
Как тоскливо, как невыразимо тяжело было время, проведенное в Ялте. И вместе с тем хорошо. Я все только торчала в твоих комнатах и трогала и глядела или перетирала твои вещи. Все стоит на своем месте, до последней мелочи. Лампадку мамаша зажгла в твоей спальне. Мне так хотелось. По вечерам я проходила через твой темный кабинет, и сквозь резную дверь мерцал огонек лампадки.
Я все тебя ждала, каждый вечер ждала, что увижу тебя на твоем месте. Даже громко говорила с тобой, и голос так странно одиноко разлетался по кабинету. По утрам по-прежнему ходили с Машей купаться. Домой возвращалась я уже не спеша… Никто меня не ждал, чтобы начинать свой утренний туалет, никто не ждал моего прихода в постели, с лукавой физиономией и с двумя кукишами7.
Каждое утро так было. И мне делалось весело, я тебя целовала, ласкала, так хотелось, чтоб ты чувствовал вместе со мной всю свежесть моря и прелесть раннего утреннего купанья. Какой ты славненький лежал! Я тобою любовалась. А ты всё глупости говорил и смешил меня.
Сад это лето выглядит плачевно, все высохло. Дождей нет, воды нет. Ленивый Арсений ушел, и теперь Онуфрий привел сад в приличный вид. Окопано каждое деревцо, все полито.
Сегодня наконец была телеграмма от дяди Саши, что он жив и «гарцует». Сейчас я пришла от мамы, где были хозяева дяди Саши (офицер Гретман с женой). Они его очень любят и много говорили сейчас о нем. Телеграмма из Мукдена 8.
Вчера смотрела генеральную черновую «Слепцов» Метерлинка. Пока еще нет ахового впечатления, но интересно. Мешает напряженная дикция Савицкой и ее искусственный говор под старуху. Мешала конфетная фигура Красковской, совершенно не в тоне нашего театра, с пошибом дешевого декадентства. Это все надо поправить. Москвин очень хорош. Живописна в роли без слов Бутова (безумная слепая) с диким хохотом 9.
Дуся моя, дорогой мой, нежный мой, сколько времени я не болтала с тобой! Трепаная я была, непокойная, такая, какой ты меня не любил. Как бы я сейчас постояла на коленях перед тобой, как бывало, прислонила бы голову к груди твоей, послушала бы твое сердце, а ты бы меня нежно поглаживал — помнишь? Антончик мой, где ты? Неужели мы с тобой никогда не увидимся?! Не может этого быть. Наша жизнь только что начиналась, и вдруг все оборвалось, всему конец. Как мы с тобой славно, хорошо жили! Ты все говорил, что никогда не думал, что можно жить так хорошо «женатым». Я так слепо верила, что мы с тобой еще долго, долго будем жить… Еще за несколько дней до твоей смерти мы говорили и мечтали о девчоночке, которая должна бы у нас родиться. У меня такая боль в душе, что не осталось ребенка. Много мы говорили с тобой на эту тему. В ноябре было бы уже два года младенчику моему, если бы не было катастрофы. Отчего это случилось! Ребенок у меня все бы перетянул, я это чувствую. Как бы ты его любил! Хоть помечтать об этом!
Театр, театр… Не знаю, любить мне его или проклинать… Так все восхитительно перепутано в жизни сей! Теперь, кроме него, у меня нет ничего в жизни. Все эти три года были сплошной борьбой для меня. Я жила с вечным упреком себе. Оттого я такая непокойная была, неровная, нигде устроиться не могла, свить себе гнездо. Точно все против своей совести поступала. А впрочем, кто знает, — если бы я бросила сцену…
518.
править1 После приезда в Ялту О. Л. чувствовала себя плохо, и только 25 мая они с А. П. смогли выехать в Москву. Дальнейшую ситуацию раскрывает К. С. в письме жене от 2 июня: «Приехали Чехов и Ольга Леонардовна. У нее температура 37,5. Конечно, она в день приезда покатила на репетицию, и результатом этого было то, что сегодня ночью чуть не отдала Богу душу; мучилась она, говорят, отчаянно. Сегодня утром прислали за мной, и я просидел там весь день. Очень жаль и ее и Чехова. Он тоже неважен… Теперь Ольгу Леонардовну перевезут в больницу Штрауха. Антон Павлович некоторое время пробудет в Москве и потом до отъезда Ольги Леонардовны (не сердись на меня) проживет в Любимовке, в моем кабинете. Нижних комнат не будем трогать. Это необходимо было сделать по многим причинам. Ему нельзя жить в Москве, необходим деревенский воздух. Где же найти это под Москвой? Ему хочется писать, и в Любимовке он будет это делать» (КС-9, т. 7, с. 452—453).
Когда пришло относительное облегчение, решено было 17 июня отправить А. П. вместе с Морозовым в его имение в Пермской губернии близ Усолья.
2 Т. е. А. И. Книппер.
526.
править1 Поскольку уехать в Франценсбад, как вначале предполагалось, состояние здоровья О. Л. не позволяло, К. С. перед отъездом с семьей за границу предложил А. П. и О. Л. пожить лето в их имении в Любимовке.
529.
править1 Текст написан на бланке телеграммы А. П. от 28 июня. А. П. приехал, как и предполагал, 2 июля, и 5-го они переехали в Любимовку, где вместе пробыли до 14 августа.
530.
править1 Так называли в семье Е. В. Алексееву, мать К. С.
2 Скиталец в юности был певчим и нередко писал о них в своих произведениях.
531.
править1 В архиве сохранилась недатированная записка О. Л., возможно, она относится к этому времени: «Ремни в зеркальном шкафу. Если там есть шерстяные фуфайки и кальсоны, то взять с собой в Ялту. Чтобы Маша помазала твои штиблеты мазью и потерла рукавицей. Пришли 7-ми коп. марок с кем-нибудь».
2 Семейство, с которым Алексеевы находились в родстве и которые летом жили недалеко от Любимовки.
532.
править1 Эта пьеса Б. Бьернсона предполагалась к постановке в наступающем сезоне; в ней, как считал Н.-Д., центральная роль подходила О. Л. «по темпераменту».
535.
править1 У А. С. Штекер к этому времени было восемь детей.
2 Вероятно, речь о племяннике К. С., Н. В. Алексееве.
3 Эта пьеса Б. Бьернсона возникла в репертуарных планах театра несколько позже, но вызывала сомнение возможность провести ее через цензуру.
4 К. С. с семьей возвращался из-за границы.
536.
править1 Собаки в Любимовке.
2 Речь о сестре К. С. З. С. Соколовой и ее муже, которые жили тогда в Воронежской губернии.
3 См. № 550.
537.
править1 Речь о пьесе «На дне».
2 В это время искались мотивы декораций к пьесе «На дне», которая должна была пойти в предстоящем сезоне.
538.
править1 Имеются в виду деньги за проданное Мелихово.
2 Речь о пьесе «Жильцы», которую МХТ взял для постановки и содержание которой Н.-Д. передавал А. П. в письме от 25 августа, резюмируя свое впечатление: «Сюжет хороший и, повторяю, написан правдиво, но читать скучно» (ТН, с. 535).
539.
править1 См. № 534.
2 Речь о Е. А. Говердовском. Приглашая А. П. поселиться на лето в Любимовке и характеризуя ее обитателей, К. С. 17 июня писал о Е. А. Говердовском: «Во время Вашего пребывания я больше всего боюсь Егора. У него плохая школа и много пафоса. Если он задекламирует, гоните его…» (КС-9, т. 7, с. 454).
3 В. А. Икскуль-Гильдебрандт занималась активной благотворительной деятельностью.
540.
править1 При письме оно не сохранилось.
2 Речь о паевом взносе в фонд товарищества МХТ.
541.
править1 Речь о племянниках К. С., детях его старшего брата Владимира Сергеевича.
2 М. В. Алексеев. К. С. писал о нем О. Л. в Любимовку 12 июля из Франценсбада: «Сыновья брата — удивительно славные ребята. Рисую себе картину, как Антон Павлович будет разговаривать с Микой. Это презанятный, талантливый мальчишка. Он играет роль неряхи, и потому у него всегда сваливаются панталоны. Его брат Кока, напротив, — англичанин. Они друг друга презирают, но они занятны…» (КС-9, т. 7, с. 462). Видимо, Мика присутствовал на чтении пьесы, которое происходило в Любимовке 20 августа.
3 См. письмо А. П. от 18 августа.
542.
править1 Речь о родственниках жены К. Л. Книппера.
544.
править1 Помощником В. А. Симова был К. Н. Сапунов.
2 Горький прислал альбом фотографий обитателей ночлежки и их быта, выполненные М. П. Дмитриевым, со своими пояснениями к некоторым из них.
3 К. С. вместе с группой актеров МХТ и художником В. А. Симовым 22 августа совершили обход знаменитой московской ночлежки на Хитровом рынке. Воспоминания об этом событии оставлены почти всеми его участниками.
545.
править1 Выстроенная С. И. Мамонтовым станция возле его имения Абрамцево.
2 Имеется в виду С. С. Боткин, женатый на А. П. Третьяковой.
3 После многочисленных ходатайств с Горького в августе был снят запрет на въезд в столицы.
546.
править1 См. № 534.
2 19 августа А. П. ответил на письмо П. П. Гнедича от 3 августа, где тот просил разрешения на постановку водевилей «Юбилей» и «Свадьба», а также «Чайки», чтобы реабилитировать театр за провал 1896 г.
3 Несмотря на нежелание А. П., «Чайка» была поставлена 15 ноября 1902 г. М. Е. Дарским и имела успех и у публики, и у прессы.
547.
править1 Г. С. и А. Г. Алексеевы.
2 См. № 536.
3 У Красных ворот в собственном доме проживало многочисленное семейство Алексеевых.
550.
править1 См. № 541.
2 Письмо Н.-Д. от 25 августа.
3 Видимо, речь о пьесе «Жильцы», содержание которой излагает в своем письме Н.-Д.
4 См. № 539 и 546.
5 На репетиции пьесы «На дне».
6 А. П. послал свой отказ от звания почетного академика 25 августа 1902 г.
552.
править1 Ближайшая к Любимовке железнодорожная станция.
2 Е. Р. Глассби, англичанка, гувернантка четырех сестер Смирновых, с которой А. П. познакомился в Любимовке; считается прототипом Шарлотты в «Вишневом саде» (подробнее о ней см.: Бродская Г. Ю. Алексеев-Станиславский, Чехов и другие. Вишневосадская эпопея. М., Аграф, 2000).
3 См. № 538 и 550.
553.
править1 Здесь речь идет об М. Т. Шакиной
2 См. № 539 и 546.
3 Н. Н. Михайловский.
554.
править1 Н. И. Средина.
555.
править1 См. № 550.
2 См. № 546.
3 Н. С. Смирнова.
556.
править1 В архиве Н.-Д. этого письма нет.
2 В. И. Гонецкая — владелица дома, где снимали квартиру Чеховы.
3 В. А. Алексеева.
4 Записка С. Г. Киричко не сохранилась.
5 Горький читал труппе пьесу в помещении Литературно-художественного кружка 6 сентября, а 9-го, после нескольких предварительных бесед, начались репетиции.
6 А. П., ознакомившись с пьесой Горького, предположил в письме к нему от 29 июля, что О. Л. «будет играть Василису, распутную и злющую бабу», но в окончательном раскладе О. Л. получила роль Насти.
561.
править1 См. № 556.
562.
править1 См. № 550.
563.
править1 Экзамены в школу при Художественном театре.
2 Речь о Н. П. Асланове, родственнике Н.-Д. по материнской линии.
3 Почти все названные здесь актеры сохранили за собой назначенные им роли, за двумя исключениями: Актера играл М. А. Громов, а Кривого Зоба — Н. А. Баранов, прогремевший своим исполнением Тетерева в «Мещанах».
564.
править1 См. № 556.
566.
править1 См. № 550.
2 Сестра бабушки О. Л. — Ш. Ф. фон Рейс.
568.
править1 С педагогического совета гимназии.
2 А. Л. Вишневский наряду с актерской работой заведовал хозяйственной частью театра.
3 Имеется в виду новое здание в Камергерском, где заканчивалась подготовка к открытию сезона.
570.
править1 Имеется в виду помещение над Елисеевским магазином, которое наняли для репетиций до того, как будет готов новый театр.
2 Пресса уделяла большое внимание новому помещению Художественного театра, и многие сходились во мнении с П. М. Ярцевым, что оно «напоминает реформатскую церковь»: «И, смотря на церковный характер зрительного зала Художественного театра, невольно чувствуешь, что именно таким должен быть театр будущего» («Театр и искусство», 1903, № 1).
3 Речь о В. А. Петровой, деревенской учительнице, до приезда в школу Художественного театра никогда не видевшей театра. Она была принята в школу в 1901 г., а в 1902-м уже зачислена в труппу. Ее дарованием увлекался и К. С. После первого года ее пребывания в школе он писал В. В. Котляревской: «…у нас появился самородок, который приводит меня в восторг. Это будущая и очень крупная знаменитость… То, что я видел за это время, много сыгранных отрывков, не поддается описанию. Я увлечен ею без меры…» (КС-9, т. 7, с. 449). Однако возлагаемые на нее надежды не оправдались: сыграв несколько ролей, она в 1906 г. покинула МХТ; дальнейшая ее судьба сложилась неутешительно.
571.
править1 См. № 567.
573.
править1 Т. е. в пролетке на резиновых шинах, которые в начале века были еще в новинку, и поэтому езда на них была дорога.
575.
править1 Постепенно (франц.).
2 Е. М. Грановская вскоре надолго стала одной из самых известных актрис комедийного жанра.
3 Комедия в 2-х д. С. И. Турбина прочно удерживалась в репертуаре театров с 40-х гг.
576.
править1 Э. Золя выступил в 1898 г. со статьей «Я обвиняю», в которой доказывал всю предвзятость обвинений в шпионаже, выдвинутых антисемитской верхушкой армии против офицера Генштаба А. Дрейфуса, еврея по национальности. Статья Золя, его бескомпромиссная позиция, имевшие широкий резонанс в мире и вызвавшие судебное преследование уже самого писателя, раскололи не только французское, но и русское общество, которое внимательно следило за всеми перипетиями этого дела. Отношение к делу Дрейфуса окончательно вбило клин между А. П. и Сувориным.
578.
править1 Премьера «Столпов общества» Ибсена прошла 24 февраля 1903 г.
2 Речь о постановке «Чайки» в Александрийском театре; Л. В. Селиванова в 1902 г. была переведена из Малого театра в СПб вместо ушедшей из Александрийского театра Комиссаржевской.
580.
править1 Э. Золя умер от угара.
2 В конце октября, перед тем как впервые сыграть Соню, В. А. Петрова писала А. А. Санину, которого считала своим учителем по школе: «Недавно я сдавала роль Сони (генеральная). После репетиции меня очень хорошо принял Станиславский, Н.Данченко и Чехов. Мне сказали, что во мне нашли актрису, которую давно хотелось иметь» (письмо хранится в Музее МХАТ в фонде Санина).
581.
править1 Статья А. Шольца была помещена в газете «Berliner Tageblatt» 6 сентября.
582.
править1 «Русское слово» еще 1 февраля 1902 г. писало, что Морозов настаивает на том, чтобы общий вечеровой сбор со спектакля не превышал 1700 р. и чтобы была сохранена прежняя расценка мест и дорогих мест было немного.
2 Письмо А. П. от 18 сентября.
3 А. Л. Вишневский играл Татарина, М. Ф. Андреева — Наташу.
4 См. примеч. 1 к № 570.
5 О. Л., вероятно, имеет в виду реакцию националистической прессы на гибель Э. Золя.
6 В. В. фон Валь был назначен товарищем министра внутренних дел и командиром отдельного корпуса жандармов.
7 Д. Ф. Трепов оставался московским обер-полицмейстером до 1905 г.
8 Вел. кн. Сергей Александрович.
583.
править1 Отец будущей жены В. Л. Книппера владел булочной и кондитерской.
2 В Москве 2 декабря была поставлена пьеса Суворина «Вопрос» (30 января ее в свой бенефис давала Савина, а ставил Санин), в СПб в театре Литературно-художественного общества (в обиходе — Суворинский театр, т. к. Суворин являлся его фактическим владельцем) — «Царь Дмитрий Самозванец и царевна Ксения» (24 октября).
584.
править1 Новыми исполнителями были А. П. Харламов (он играл Петра вместо ушедшего В. Э. Мейерхольда) и Н. Н. Литовцева (она играла Татьяну вместо ушедшей М. Л. Роксановой).
2 29 сентября принимали от строителей сцену. Новое помещение театра открывали 25 октября новой для Москвы постановкой «Мещан»; с этого времени из названия театра было убрано слово общедоступный, которое, впрочем, петербургские критики сняли уже давно, когда вели речь об этом театре.
3 Видимо, речь о телеграмме из Херсона на имя А. П.; она была подписана антрепренерами А. С. Кошеверовым и Мейерхольдом и послана 22 сентября: «Сегодня состоялось открытие сезона Вашей пьесой „Три сестры“. Громадный успех. Любимый автор печальных настроений! Счастливые восторги даете только Вы!» (см.: Мейерхольд 1, с. 534—535).
4 Н. А. Буткевич (Будкевич) была сокурсницей О. Л. по Филармоническому училищу, но в МХТ приглашена не была.
585.
править1 См. № 581.
2 Речь или об Е. Г. Кякште, племяннике М. Ф. Андреевой, который после смерти ее младшей сестры Н. Ф. Кякшт воспитывался в ее семье, или о ее сестре — Е. Ф. Павловой-Сильванской.
587.
править1 В Берлине в недавно возникшем Kleines Theater поставил пьесу «На дне» (под названием «Ночлежка») Р. Валлентин, а перевел А. Шольц с рукописи. Но премьера была позже, чем в Москве, — 23 января 1903 г.
2 Лианозовским иногда называли театр по имени его владельца.
3 На одной из фотографий обитателей нижегородской ночлежки из альбома М. П. Дмитриева был запечатлен прототип Барона из «На дне» — барон Бухгольц.
588.
править1 А. П. приехал в Москву 14 октября.
2 Вероятно, речь о письме Мейерхольду в ответ на его телеграмму из Херсона (см. примеч. 2 к № 584). Две фразы из него появились в местной газете «Юг» 4 октября; их обнаружил здесь и опубликовал О. М. Фельдман в Наследии Мейерхольда (см.: Мейерхольд 1, с. 535). Само письмо не сохранилось.
589.
править1 Л. А. Сулержицкий находился в ссылке в Подольском уезде.
2 С братьями Д. С. и И. С. Жуйкиными (оба они работали машинистами; первый — Одесского театра, второй — Киевского) в апреле 1902 г. был заключен договор на оборудование сцены «согласно современным требованиям европейских первоклассных театров» с механическими приспособлениями, закулисными эффектами (гром, ветер, дождь и т. п.). По договору с Морозовым сцена должна была быть вполне готова к 1 сентября и сдана в полной исправности с проверенным и опробованным механизмом. За каждый день нарушения срока должен был взиматься штраф в размере 100 р. за день.
590.
править1 «О вреде табака».
591.
править1 Свояченица (франц.).
2 См. письмо К.С. от 28 сентября (КС-9, т. 7, № 275) и ответ А. П. от 1 октября.
592.
править1 Е. Ф. Павлова-Сильванская.
593.
править1 От malle-poste (франц.) — почтовый дилижанс; перевозил, однако, не только почту, но и пассажиров.
594.
править1 См. № 590.
2 В Малом театре спектакль шел под названием «Дамская логика», премьера его состоялась 30 сентября.
3 С меня довольно (франц.).
595.
править1 См. № 590.
598.
править1 Имеется в виду встреча Суворина и А. П. после длительного перерыва в начале сентября в Ялте.
2 См. примеч. 2 к № 583.
3 М. Г. Средина перевела драму в 3-х д. Э. Бутти «Конец мечтам»; она была одобрена московским отделением Театрально-литературного комитета условно и в репертуар включена не была.
4 При издании в Собрании сочинений у Маркса А. П. внес в «Юбилей» только незначительную правку.
599.
править1 См. № 595.
600.
править1 В эти годы активно входили в литературно-художественную жизнь Москвы три брата-погодки Койранские: Борис, Генрих и Александр Арнольдовичи; последний, в отличие от старших братьев (один из них был адвокатом, другой врачом), полностью посвятил себя творческой деятельности. Которые из братьев присутствовали в очередной вторник в кружке, трудно сказать с уверенностью.
2 Известное в Москве фотоателье «Шерер и Набгольц» в Кузнецком переулке.
601.
править1 См. № 596.
2 Н.-Д. удалось добиться некоторых уступок у цензора.
3 О какой телеграмме идет речь, неизвестно.
602.
править1 А. П. жил в Москве с 14 октября.
603.
править1 «Демон» и «Сирень» М. А. Врубеля были показаны на выставке картин журнала «Мир искусства», одном из первых публичных выступлений представителей нового направления живописи.
2 Книга В. М. Гаршина нужна была О. Л. для чтения его рассказа «То, чего не было» в Литературно-художественном кружке на посвященном ему вечере (кстати, в те времена на эстраде читали по книжке).
606.
править1 29 ноября в «Русских ведомостях» была опубликована корреспонденция П.З-ича (псевдоним П. И. Ротенштерна) о постановке «Мещан» в одном из венских театров (Raimund Theater). В общем благосклонная оценка постановки сопровождалась приведенными корреспондентом отрицательными откликами на пьесу венских критиков, один из которых, известный драматург Герман Бар, назвал пьесу «до невозможности скучною, совершенно невыносимою».
2 Премьера «Власти тьмы» Толстого состоялась 5 ноября.
3 Чтение не состоялось из-за перемены репертуара в театре.
4 Речь о договоре с А. Ф. Марксом, который многие считали кабальным, и Горький уговаривал А. П. с помощью хорошего адвоката оспорить его условия. Опытный книгоиздатель К. П. Пятницкий брался помочь в этом деле.
608.
править1 П. А. Сергеенко был инициатором и доверенным лицом при заключении договора с А. Ф. Марксом на продажу ему авторского права на сочинения А. П.
2 Чтение пьесы Горьким для узкого круга состоялось в фойе Художественного театра; сбор от чтения шел в пользу недостаточных учеников школы МХТ.
609.
править1 Пьесу (речь о «Вишневом саде») А. П. прислал почти через год.
2 В Москву А. П. приехал 24 апреля.
612.
править1 Н. Е. Эфрос поместил в «Новостях дня» 26 ноября 1902 г. статью, где приводил в пример скучающим дамам настоящую благотворительную деятельность сестры милосердия Е. К. Мейер; выдержки из ее отчета 23 ноября напечатали «С.-Петербургские ведомости».
613.
править1 В. А. Петрова играла Соню.
2 В свой бенефис Шаляпин впервые в Большом театре исполнил партию Мефистофеля в одноименной опере А. Бойто.
614.
править1 Глубокий бас (итал.).
615.
править1 «Дядю Ваню» в переводе А. Шольца поставили в Мюнхенском королевском театре в 1903 г., в берлинском Kleines Theater — в 1904-м.
2 Ресторан на Воскресенской площади (пл. Революции).
617.
править1 Под телеграммой «Сидим у Тестова и гуртом радостно пьем здоровье дорогого Антона Павловича» стоят 22 подписи.
618.
править1 Спектакль показывали в помещении Литературно-художественного кружка.
619.
править1 См. № 608.
2 Речь, скорее всего, идет о «Невесте».
3 Видимо, А. П. уже прочел отклики в газете на премьеру пьесы Суворина в Малом театре. 7 декабря он писал автору, интересуясь, «хорошо ли играли и довольны ли Вы вообще»: «Из газет о „Вопросе“ я ничего не понял».
4 К этому времени Е. Н. Чириковым были написаны и поставлены (у Корша в бенефис А. П. Петровского) «На дворе, во флигеле» и «За славой»; Мейерхольд включил первую из них в репертуар своего первого сезона в Херсоне.
5 А. П. прозрачно намекает на то, что письмо О. Л. от 30 ноября было перлюстрировано (см. № 608).
620.
править1 И. М. Москвин играл царя Федора.
2 Согласно новому уставу товарищества МХТ В. В. Лужский был назначен заведующим труппой и текущим репертуаром.
3 См. № 612 и примечание к нему.
622.
править1 М. П. вела финансовые дела А. П.; здесь речь о чьем-то очередном взносе на нужды Ялтинского благотворительного общества.
2 «Чайка» была возобновлена 30 сентября 1905 г.
623.
править1 Почти весь предыдущий сезон Вершинина играл Качалов, с переходом его на роль Тузенбаха К. С. вернулся к Вершинину. А. Ф. Адурская заменила М. Л. Лилину в роли Наташи.
625.
править1 В пьесе Э. Ростана «Самаритянка» («Евангелие в трех частях») одно из действующих лиц Иисус Христос.
626.
править1 См. № 612.
2 Свадьба состоялась 27 декабря, поздравительную телеграмму А. П. отправил 26-го.
627.
править1 А. Никиш выступал с оркестром учеников Московской консерватории в Большом зале.
2 Эти наблюдения могли пригодиться О. Л. при подготовке ею роли Насти в «На дне».
3 11 декабря П. Д. Боборыкин читал лекцию по истории театра в школе МХТ.
628.
править1 Это слово по отношению к спектаклям МХТ пустил в оборот С. Глаголь (в статье «Проблески новых веяний в искусстве и московские театры», помещенной в № 12 «Жизни»), с его легкой руки это слово к месту и не к месту стали применять ко всем постановкам МХТ.
2 Речь о придворной труппе Георга II, герцога Мейнингенского, утвердившей новые творческие подходы при воплощении классики на сцене.
3 Французский актер и режиссер Андре Антуан основал в 1887 г. в Париже Свободный театр, который руководствовался принципами натурализма, провозглашенными Э. Золя. В отличие от мейнингенцев ставил в основном современную драматургию; оказал огромное влияние на ход мирового театрального процесса и формирование новой профессии режиссера.
4 В доме у Н. Д. Телешова по средам проходили регулярные собрания литераторов, на которых читались и обсуждались новые произведения присутствующих.
629.
править1 О каком рассказе идет речь, не выяснено.
2 Видимо, А. П. ошибочно назвал Матвеем Максима Штрауха, врача.
3 См. № 628 и 623.
631.
править1 Находившийся в ссылке Л. А. Сулержицкий бесплатно лечил местных жителей и поэтому постоянно нуждался в медикаментах; о его намерениях приобрести аптеку сведений не имеется.
2 Певица В. А. Эберле была давней подругой М. П. и Л. С. Мизиновой, часто бывала в Мелихове.
3 В связи с появлявшимися в прессе слухами о состоянии здоровья Л. Толстого писатель обратился с просьбой к редакторам газет воздерживаться от печатания сведений о его здоровье, которое, естественно, в его возрасте неизбежно будет ухудшаться. Письмо 13 декабря опубликовали «Русские ведомости».
4 Сын бывшего министра юстиции Франции Фредерик Эмбер и его жена Тереза — герои громкого уголовного процесса. Под мифическое многомиллионное наследство, полученное якобы от «американского дядюшки» Терезы, они брали огромные кредиты и в свою аферу втянули массу людей, в том числе высокопоставленных чиновников. Когда афера вскрылась, супруги покинули страну. В конце 1902 г. они были арестованы в Мадриде и приговорены к пятилетнему тюремному заключению. Тереза Эмбер вела себя в ходе процесса столь ловко, что многие считали ее невинной жертвой обстоятельств.
5 Речь о Высшей школе социальных наук, которая была организована в Париже М. М. Ковалевским.
6 14 декабря, когда в театре шли «Три сестры», в симфоническом собрании Филармонического общества оркестр под управлением А. И. Зилоти исполнил трагедию Дж. Байрона с музыкой Р. Шумана; Ф. И. Шаляпин читал роль Манфреда, В. Ф. Комиссаржевская — все женские роли. Интересно отметить, что когда 6 марта 1900 г. в симфоническом собрании исполнялся «Манфред» на немецком языке, женские роли была приглашена читать О. Л.
7 Чешский скрипач-виртуоз Ян Кубелик прославился как один из лучших исполнителей произведений Н. Паганини.
632.
править1 В связи с 25-летием со дня смерти Некрасова Эфрос обратился к некоторым писателям с вопросом, разделяют ли они негативное отношение к поэту, высказанное Толстым. Мнение А. П. на этот счет было опубликовано в «Новостях дня» 27 декабря.
634.
править1 А. П. ответил Вишневскому 22 декабря.
635.
править1 Скиталец имел успех на благотворительном литературно-музыкальном вечере 12 декабря, где он прочел своего «Гусляра» и на бис нецензурированное стихотворение «Нет, я не с вами», вызвавшее в зале бурю восторгов.
2 К В. А. Гольцеву и В. М. Соболевскому О. Л. собиралась обратиться в связи с отчетом медсестры Е. К. Мейер (см. № 612).
636.
править1 См. письмо О. Л. от 11 декабря.
2 В телеграмме от 13 декабря Н.-Д. просил срочно сообщить ему, какие пьесы А. П. может порекомендовать театру для постановки в предстоящем сезоне (см. ТН, с. 793).
3 Три маленькие пьесы М. Метерлинка («Слепые», «Непрошенная», «Там, внутри») были поставлены 2 октября 1904 г. с музыкой Н. А. Маныкина-Невструева.
4 Н.-Д. каялся в письме А. П. от 13 декабря: «Две среды прошло, а я вдруг, в пятницу вспомнил, что обещал тебе писать — по средам. Спешу хоть несколько слов, хотя для того, чтобы сказать, что вспомнил» (ТН, с. 451). Следующее письмо он написал уже в среду — 18 декабря.
639.
править1 Н.-Д. ездил хлопотать по поводу прохождения в цензуре «Столпов общества».
640.
править1 А. П. не совсем точно приводит текст телеграммы К. С. В более позднем письме к А. П. К. С. возвращается к исполнению О. Л., которая «одна перевоплотилась», тогда как остальные «внятно подносили публике удачные фразы роли»: «Среди артистов она имела очень большой успех, и, как говорят в труппе: „Это был номер!!!“» (КС-9, т. 7, с. 474).
1 Солист Метрополитен-опера Э. ван Дейк (его гастроли начались в Большом театре 10 декабря) считался в то время одним из лучших исполнителей вагнеровского репертуара, хотя к этому времени, как отмечала пресса, давно уже утратил прежнюю свежесть голоса.
642.
править1 См. письмо О. Л. от 24 сентября.
2 А. П. возвращал шубу, которой его снабдил М. М. Ковалевский в феврале 1901 г., когда в Италии, где находился в то время А. П., внезапно наступили холода.
1 М. Ф. Андреева в спектакле не играла.
2 В. А. Петрова играла Дину Дорф, «молодую девушку, живущую в доме Берника».
3 Жена Качалова не ушла тогда из театра; она получила несколько видных ролей (чаще как дублерша), но оставалась неудовлетворенной своим положением и в 1908 г. все же покинула театр и подписала контракт в Ригу; здесь она тяжело заболела, после чего стала хромать, и ее актерская жизнь фактически закончилась.
644.
править1 Об этом Н.-Д. писал А. П. 18 декабря: «Кажется, после спектакля Горький делает ужин, который ему обойдется рублей в 700—800. Да рабочим отпускает 200 р. Я его очень отговаривал не делать этого, — знать ничего не хочет» (ТН, с. 452).
645.
править1 «Монну Ванну» М. Метерлинка в помещении театра «Аквариум» показывала гастролирующая труппа Комиссаржевской.
2 В иллюстрированном приложении к «Новостям дня» от 22 декабря были помещены снимки актеров МХТ в «На дне», сделанные С. Н. Судьбининым.
3 Роль Берника достаточно многословна, а К. С. всегда жаловался на свою память.
1 См. № 638.
647.
править1 См. № 639.
2 Это письмо неизвестно.
649.
править1 24 декабря были именины Е. Я. Чеховой.
2 См. № 642.
1 Вокруг издательства «Скорпион» группировались представители нового искусства, которых именовали тогда декадентами, в их числе был и поэт-символист В. Я. Брюсов.
2 Крестница О. Л., дочь прачки.
3 Переводчица, с которой А. П. познакомился в 1897 г. в Ницце; она перевела его «Убийство» («Un meurtre») и «Мужиков».
1 Эта и следующая фраза написаны на лицевой стороне открытки с фотографией О. Л. в роли Елены в «Мещанах».
2 Поздравление с женитьбой.
652.
править1 В конверт вложена вырезка из журнала с фотографией О. Л. и сопроводительной справкой о ней.
2 Бессменной издательницей еженедельного журнала (он начал выходить с 1897 г.) была актриса З. В. Холмская, редактором и автором многих статей — А. Р. Кугель (Homo novus).
3 Бунин и Найденов были в это время в Одессе.
4 К. С. был неудовлетворен своим исполнением роли Сатина и тяготился необходимостью вместо пьесы А. П. «нести тяжелую обязанность: разучивать Ибсена» (см.: КС-9, т. 7, с. 474—475).
654.
править1 Статья Д. В. Философова была посвящена новой постановке «Чайки» на Александрийской сцене; Чехов в ней рассматривался как безусловный авторитет — великий, гениальный писатель.
2 По первоначальному замыслу героиня пьесы Раневская должна была быть «старухой» и поэтому предполагалось, что ее сыграет А. Я. Азагарова, близкая по своим эстетико-этическим принципам Художественному театру.
655.
править1 Н.-Д. приехал из Троице-Сергиевой лавры.
2 Выставка проходила в залах Строгановского училища; в ней принимали участие художники, которые по своим художественным воззрениям занимали промежуточное положение между передвижниками и «мирискусниками».
3 См. № 647 и примеч. 2 к нему.
4 См. примеч. 5 к № 635.
656.
править1 Газета «Курьер», напечатавшая отчет о вечере 12 декабря и прочитанное на нем стихотворение Скитальца (см. примеч. 1 к № 635), была закрыта на несколько месяцев.
2 См. № 645 и примеч. 2 к нему.
3 Т. е. на заседание пайщиков Художественного театра.
4 Так в Москве называли специальные выезды для катания.
1 Ирена и Рубек — герои пьесы Ибсена «Когда мы, мертвые, пробуждаемся», которых играли Савицкая и Качалов.
660.
править1 Письмо А. С. Суворину неизвестно.
2 Письмо от 26 декабря.
3 Приезд в Одессу Бунина, Найденова и Федорова — молодых успешных литераторов — и их встречу литературной общественностью города отразили местные газеты. Муромцева-Бунина, к моменту написания воспоминаний знакомая уже с письмами А. П. к жене, писала по поводу этой его фразы: «Одесситы очень гостеприимны и темпераментны, поэтому Чехов, хорошо знавший этот город, читая одесские газеты, мог вывести заключение, что их „на руках носят“» (Муромцева, с. 215).
1 Телеграмма неизвестна.
2 Штатский чин А. А. Желябужского соответствовал военному генеральскому.
3 Это известная фотография участников специально показанной для А. П. «Чайки» в Никитском театре 9 мая 1899 г.
662.
править1 См. № 656. Телеграмма не сохранилась.
2 Телеграмма не сохранилась, известен только ответ Мейерхольда (см. Переписка, с. 40).
3 В узбекском городе Андижане 3 декабря 1902 г. произошло сильное землетрясение с многочисленными жертвами и разрушениями.
4 Билет на выставку в помещении Строгановского училища (см. № 645).
1 Статья Н. Е. Эфроса о постановке «На дне» в МХТ появилась в № 1 журнала «Театр и искусство» за 1903 г., где критик был специальным московским корреспондентом. Дата ее написания помечена 28 декабря. Оценивая исполнение О. Л., он писал: «Очень много характерности, „стильности“ в изображении дешевенькой проститутки г-жой Книппер. Г-жа Книппер вообще мастерица на характерные фигуры, умеет меняться почти до неузнаваемости. И замысел ее не банален, ясно стремление уйти подальше от дешевой идеализации погибшего создания. Но за оболочкой должна быть душа, должно трепетать искреннее чувство, чтобы даже во взвинченности Насти, в ее пародировании чувствовалась искренность. И потом, не надо никакой идеализации, — Настя все-таки не может не быть глубоко трогательною. Скорбью веет от нее, от ее глупых, вымышленных романов, от ее Гастошей, левольверов, лаковых сапожек и напыщенной речи низкопробных бульварных романов. Никакою скорбью не веяло от всего этого в умном, но холодном, искусственном исполнении г-жи Книппер. Было очень интересно, но не заражало».
2 Речь о В. С. Алексееве, к которому после смерти отца перешло дело фирмы Алексеевых.
3 Имеется в виду С. Н. Судьбинин.
1 Речь идет о работах М. Ф. Якунчиковой.
2 Речь здесь о В. М. Васнецове.
668.
править1 Спектакль «Монна Ванна» Метерлинка, на премьере (первоначально она объявлялась на 2 января) которого была О. Л., ставил Н. А. Попов.
2 Скорее всего речь идет об А. А. Ильинском, композиторе, преподавателе Филармонического училища, а также авторе увертюры к первому спектаклю Художественного театра «Царь Федор Иоаннович».
1 Вероятно, Н.-Д. познакомил О. Л. со своим намерением поставить «Юлия Цезаря» на сцене МХТ.
2 Речь о роли Сатина.
1С Н. Л. Пушкаревой и ее братом, поэтом и издателем Н. Л. Пушкаревым, А. П. был знаком с 1882 г.; в его журнале «Свет и тени», выходившем в 1878—1884 гг., А. П. поместил два своих рассказа.
2 См. № 643 и примеч. 3 к нему.
672.
править1 А. Ф. Маркс выпустил второе издание Собрания сочинений А. П. в качестве приложения к своему журналу «Нива».
1 Постановка «На дне», которую планировал в свой бенефис В. П. Далматов (сам он должен был играть Актера), на императорской сцене не была разрешена под давлением министра внутренних дел, поскольку он считал ее автора опасным человеком. Окончательно вопрос был закрыт 26 января (спектакль к этому времени был почти готов), когда телеграмма о запрете постановки была послана Н.-Д., ведшему переговоры от лица Горького (подробнее об этом см.: Теляковский, с. 415—418).
674.
править1 См. № 635 и примеч. 1 к нему.
2 Так, по имени героя пьесы, А. П. называет «Столпы общества».
1 См. № 669.
1 Эпизод из роли Насти в 3-м акте.
2 Статья Ф. Д. Батюшкова появилась в 1-м номере «Мира Божьего» за 1903 г.
3 Английский художественный журнал, посвященный в основном новым течениям в искусстве.
682.
править1 Речь о письме А. П. от 22 декабря.
683.
править1 Речь о Н. П. Шубинском, муже М. Н. Ермоловой, с которым А. П. ехал в поезде, возвращаясь в Ялту в конце ноября 1902 г. (см. № 602 и 604).
684.
править1 Статья была помещена в № 4 «Гражданина» за подписью Серенький. А еще раньше, в № 2 «Театра и жизни» (5 января), появилась карикатура под названием «Максим и подмаксимки».
685.
править1 Речь о скрипачке Янине Берсон и художнике С. А. Сорине.
1 В телеграмме описка: Мама.
687.
править1 Н. А. Винокуров-Чигорин.
2 Кондитерский магазин на Петровке.
688.
править1 Речь идет о путешествии летом 1900 г.
1 Отец О. Л. Леонард Книппер, инженер-технолог, умер в 1894 г.
690.
править1 См. № 683.
2 Вместо «Юбилея» в бенефис Савиной шла «Дамская болтовня» В. В. Билибина.
3 А. П. работал над «Невестой».
691.
править1 Речь об обитателях ночлежки на Хитровом рынке, который посещали художественники в период подготовки спектакля.
2 В «Русских ведомостях» 17 января 1903 г. были опубликованы отзывы немецких газет на постановку «На дне» в берлинском Kleines Theater. Спектакль, на самом деле, имел столь оглушительный успех, что пришлось подготовить второй состав, который продолжал играть в Берлине, тогда как первый давал спектакли в Вене (к осени 1903 г. спектакль прошел более 200 раз).
3 Скорее всего речь идет об одном из старших братьев Мейерхольда — Федоре.
4 Возможно, речь об И. В. Цингере.
5 В прессе циркулировали слухи о приезде в Россию норвежского драматурга; слухи, впрочем, оказались ложными.
1 В Минусинске Амфитеатров с женой находился в ссылке (см. № 401).
694.
править1 Это письмо от 17 января.
696.
править1 Статья В. П. Альбова, симферопольского педагога, была помещена в первом номере «Мира Божьего» за 1903 г.
2 24 января в «Новостях дня» была помещена корреспонденция из Вены А.Тэзи о жене М. Метерлинка французской актрисе Жоржет Леблан. Занимаясь во время своих зарубежных гастролей бесстыдной саморекламой, она давала понять, что является чуть не соавтором произведений своего знаменитого мужа. В Вене она играла новые пьесы Метерлинка «Монна Ванна» и «Жуазель», и перед каждым спектаклем делался анонс о том, что на нем будет присутствовать автор, в то время как он находился на родине.
697.
править1 Речь об А. Б. Бернштейне; А. П. ответил ему 23 января.
2 Имеется в виду князь А. А. Ливен, живший в Ялте бывший товарищ министра государственных имуществ. О знакомстве с ними и его семьей сообщала брату М. П. 14 января.
698.
править1 Речь об И. В. Амфитеатровой.
2 Речь о рассказе «Невеста».
3 Комиссаржевская в январе начала переговоры о снятии с осени театра в Пассаже, но, как писали газеты, с нее запросили аренду в 40 тысяч (это без вешалки и буфета), и вопрос тогда был закрыт. Ее театр в Пассаже открылся осенью 1904 г. и просуществовал несколько лет.
4 А. П. ответил на письмо Комиссаржевской 27 января.
5 А. В. Татаринова.
1 В четвертом действии «Столпов общества» город устраивал пышное торжество «в честь своего первого гражданина» Керстена Берника.
2 Широкову в этот день играла Раевская.
3 Т. е. перешедший с алкоголя на молочные продукты.
4 Рассказ Л. Андреева, помещенный в № 12 «Журнала для всех» за 1902 г. и вызвавший обвинения его в натурализме и порнографии.
700.
править1 1 февраля отмечалось 25-летие литературной деятельности В. А. Гольцева, в связи с чем в его честь давали обед в ресторане «Эрмитаж».
701.
править1 См. примеч. 1 к № 673.
2 Суббота приходилась на 1 февраля.
3 Речь о Д. И. Лукьянове.
4 См. № 685.
702.
править1 См. № 696.
2 При создании товарищества МХТ в 1902 г. Морозов многим пайщикам, которые в него вошли, предоставил кредит для внесения паевого взноса.
703.
править1 Письмо не сохранилось.
704.
править1 В архиве программы нет.
2 Речь о просьбе В. Ф. Комиссаржевской дать ей пьесу для создаваемого ею театра в СПб (см. № 698).
3 М. И. Соколова и В. С. Кирилин.
705.
править1 См. примечание к № 700.
2 Телеграмма не сохранилась.
3 Первый сборник «Знания».
706.
править1 О приезде Е. Н. Званцевой в Ялту О. Л. писала 26 января.
2 Статья Батюшкова об А. П. появилась в «С.-Петербургских ведомостях» 27 января.
1 В этот вечер шла одноактная комедия «Талантливое семейство».
2 Женой Арбенина была Г. В. Панова — актриса императорских театров. А. П. мог встречаться с ней во время своего летнего пребывания в Одессе в 1889 г.
3 Премьера «Столпов общества» состоялась 24 февраля.
709.
править1 Видимо, речь о статье в «С.-Петербургских ведомостях» от 27 января.
2 4 февраля Бальмонт читал вступительное слово в Литературно-художественном кружке на вечере, темой которого было «Чувство личности в поэзии».
3 Жена Москвина была сестрой прима-балерины Большого театра Е. В. Гельцер.
710.
править1 Золотой жетон с изображением чайки, эмблемы Художественного театра, был изготовлен по эскизам Ф. О. Шехтеля, который был архитектором здания МХТ.
2 Герцогиня Тосканская Луиза, жена саксонского кронпринца, в 1902 г. бежала за границу с учителем-французом Жироном. О возникшем в результате этого бегства скандальном бракоразводном процессе много писалось тогда в газетах.
711.
править1 Скорее всего речь о бальмонтовских переводах пьес П. Кальдерона.
2 Тургеневский спектакль был поставлен только в 1912 г. и во многом с другими исполнителями.
712.
править1 О нем спрашивала О. Л. в письме от 31 января.
2 В связи с юбилеем Гольцева А. П. предложил устроить стипендию имени юбиляра, чтобы дать хорошее образование какому-нибудь «кухаркину сыну», однако он не нашел поддержки в литераторской среде. Тогда Д. И. Тихомиров предложил употребить эти деньги на расширение библиотеки-читальни в той местности, где у Гольцева был небольшой участок земли. Но список книг, которые можно было держать в народных библиотеках, был очень короток.
3 О помещении для гастролей в СПб, а также о разрешении играть там «На дне», как всегда в таких случаях, ездил хлопотать Н.-Д. И если вначале речь шла только об одной неделе (Фоминой) и об одной пьесе («На дне»), то вскоре решили играть две недели и показать еще и «Дядю Ваню», которого на предыдущие гастроли не возили.
4 См. № 704.
713.
править1 М. Н. Ермолова писала: «Я начинаю делаться горячей поклонницей Художественного театра. После „На дне“ я не могла опомниться недели две. Я и не запомню, чтобы что-нибудь за последнее время произвело на меня такое сильное впечатление. Но в особенности что меня поразило, так это игра вас всех! Это было необычайное впечатление, о котором я сейчас вспоминаю с восторгом и не могу отделаться от этих ночлежников, они сейчас все как живые передо мной — вы все не актеры, а живые люди!» (Письма М. Н. Ермоловой. М. —Л., 1939, с. 123).
714.
править1 См. № 706 и 709.
2 А. П. ответил Лилиной 11 февраля.
715.
править1 Речь о «Столпах общества». Н.-Д. писал А. П. об этой репетиции 16 февраля: «До генеральной 9-го совсем трудно было. Но в ту генеральную появилась новая струя, которая меня подбодрила. Ее внесла Ольга Леонардовна. Она как-то вдруг отдалась новым трогательным нотам внутреннего образа Лоны, потянула за собой Алексеева, и пьеса начала принимать более серьезную и глубокую окраску» (ТН, с. 461).
716.
править1 Письмо А. П. от 5 февраля.
2 Речь о переделанном А. П. старом его водевиле с сохраненным названием «О вреде табака».
718.
править1 «Письмо в редакцию» С. А. Толстой, опубликованное 7 февраля в суворинском «Новом времени», явилось согласным откликом на разносную статью В. П. Буренина, посвященную рассказу Л. Андреева «В тумане» и опубликованную 31 января в той же газете.
2 См. № 711.
3 Дед А. П. Е. М. Чехов откупился на волю в 1841 г.; он был управляющим крупных имений.
4 Речь о роли Вари.
5 Скорее, А. П. здесь иронизирует: вряд ли он мог думать о М. Ф. Андреевой — Ирине в его «Трех сестрах» — как об исполнительнице роли «старухи».
1 Речь о репетиции «Столпов общества», которая прошла 9 февраля.
2 Этому плану воспротивился Горький, который не хотел связывать своего имени с редактором «Нового времени».
3 Намерение показать «Чайку» с первой исполнительницей роли Нины Заречной не осуществилось.
4 Ал. П. Чехов.
5 Рисунки в архиве отсутствуют.
722.
править1 Первую, четвертую и седьмую (последнюю) неделю Великого поста театрам играть не разрешалось; как раз в 1903 г. в прессе стал подниматься вопрос о разрешении театрам играть в четвертую неделю.
2 Речь о З. К. Соколовой, которая, как и родители, дружила с семьей Срединых.
1 Принятое сокращение слова compagnie (франц.) — компания.
724.
править1 См. № 718.
2 В начале марта газеты сообщили, что МХТ пришел к соглашению с Сувориным об аренде его театра за 25 тысяч.
3 Это был последний (38-й) спектакль «В мечтах».
725.
править1 «Чайку» в СПб не возили.
2 «На дне» вышло в издательстве «Знание».
3 И. А. Бунин навещал в Новочеркасске свою мать, которая гостила у дочери.
4 Е. М. Чехова.
726.
править1 В театрах традиционно начало Великого поста считалось окончанием сезона.
2 Речь о барельефе «Пловец», который и сейчас украшает здание театра.
727.
править1 Речь о Лоне в «Столпах общества».
2 Специально для О. Л. к этому времени была написана только Маша в «Трех сестрах».
1 В Романовке находилась актерская биржа, куда по окончании сезона съезжались актеры со всей России в поисках контрактов на предстоящий сезон.
2 Л. В. Селиванова в новой постановке «Чайки» играла Нину Заречную.
3 На первых спектаклях Аркадину играла Савина, уступив затем роль дублерше.
1 У М. Г. Срединой умерла мать.
2 М. А. Волошин появился в Москве в январе 1903 г. после длительного пребывания за границей; как поэт он еще не был известен.
731.
править1 В фактически принадлежавшем Суворину театре Литературно-художественного общества (или Малом, или Суворинском) часто ставились пьесы не просто низкопробные в литературном отношении, но и носившие откровенно черносотенный характер («Сон Услады», «Контрабандисты» и т. п.).
2 См. № 724.
733.
править1 Речь о письме Н.-Д. от 16 февраля 1903 г.
2 См. № 654.
3 Снимки как отдельных персонажей, так и групп из «Мещан» и «На дне» были сделаны С. Н. Судьбининым.
4 Слухи о женитьбе Вишневского оказались ложными, хотя в письме к нему от 10 февраля А. П. говорит об этом с полной определенностью, ссылаясь на источник информации (Лилину) и называя невесту.
736.
править1 М. П. Лилина играла жену Берника Бетти, М. Г. Савицкая — его сестру Марту, В. И. Качалов — Хильмара Теннесена, кузена Бетти, А. Л. Вишневский магистра богословия Рерлунда, В. А. Петрова — Дину Дорф.
2 Художником спектакля был В. А. Симов.
3 Бумага в архиве не сохранилась.
737.
править1 В тот же день А. П. была послана телеграмма от К. С. и его жены: «„Столпы“ прошли с довольно большим успехом. Газеты хвалят, Эфрос ругает. Ольга Леонардовна играла хорошо. Кланяемся» (КС-9, т. 7, с. 286).
738.
править1 В «Новом времени» 21 февраля Буренин в «Критических очерках» в развязно-нравоучительном тоне излагал содержание пьесы Горького, не касаясь, правда, постановки МХТ.
2 Эта пьеса Гауптмана в МХТ не шла, хотя в начале существования МХТ в переводе Буренина ставился «Потонувший колокол».
3 Речь о Е. М. Чеховой.
739.
править1 26 февраля в «Русских ведомостях» и «Русском слове» появились статьи штатных критиков этих газет — И. Н. Игнатова и С. Яблоновского.
2 Эфрос в «Новостях дня» весьма критически отнесся к постановке, найдя недостатки в каждом исполнителе.
3 Выставка архитектурной и художественной промышленности «Новый стиль» («Style moderne») проходила в зале на углу Петровки и Столешникова переулка.
740.
править1 А. П. писал об этом 22 февраля.
743.
править1 В статье, посвященной постановке «На дне», опубликованной в № 1 «Театра и искусства», Эфрос писал, что он «по недоразумению почитается врагом Художественного театра». Впоследствии он явился автором монографий о нескольких спектаклях Художественного театра и его актерах, а также книги о МХТ, изданной к 25-летию театра.
2 А. Р. Кугель сохранил критическое отношение к принципам Художественного театра, хотя в конце концов признал достоинство отдельных его актеров, и прежде всего В. И. Качалова; в 1926 г. на сцене МХАТ шла его пьеса «Николай I и декабристы» по роману Д. С. Мережковского.
3 Речь о письме от 24 февраля.
4 Последнее к этому времени известное письмо А. П. к Н.-Д. относится к 23 августа 1902 г.
Возможно, это письмо А. П., как и многие другие его письма, пропало во время разгрома в гражданскую войну имения Н.-Д. в Екатеринославской губернии.
744.
править1 См. № 737 и 738.
2 Желание С. Т. Морозова видеть в центральной роли ибсеновской пьесы М. Ф. Андрееву не осуществилось; пьеса в МХТ не ставилась, хотя вопрос о ее включении в репертуар поднимался неоднократно.
745.
править1 М. А. Пешков.
747.
править1 Н.-Д. вторично поехал в СПб (3 марта) окончательно договариваться о предстоящих гастролях.
1 А. П. был хорошо знаком с семейством А. А. Киселевой, в подмосковном имении которых он проводил лето в 1887—1889 гг.
2 Речь о Э. В. Лютере.
3 «Театр и искусство» в № 18 (27 апреля), подводя финансовые итоги поездки МХТ, указывал на валовой сбор в 75 тысяч, заметив, что цены на билет были повышены вдвое по сравнению с предыдущими гастролями.
750.
править1 К.С-у первоначально предназначалась роль Лопахина.
2 Ю. В. Волкова владела в Ялте книжным магазином и библиотекой.
751.
править1 В архиве план отсутствует.
2 См. № 745.
3 С. А. Найденов читал пьесу, которая тогда называлась «Слепцы», а после переработки — «Блудный сын».
1 Такая реакция объясняется тем, что вегетарианские столовые были в Москве в новинку.
2 Речь о фотографии сотрудников журнала «Русская мысль», среди которых был и А. П.
3 На заседаниях правления обсуждался репертуар предстоящего сезона, но пьес Тургенева в нем в результате не оказалось.
4 Над пьесой автор и театр много работали, прежде чем она появилась на сцене уже в сезоне 1904/05 г.
753.
править1 Это письмо неизвестно.
2 О нем спрашивала О. Л. в письме от 5 марта.
1 См. примеч. 2 к № 711.
2 В спектакле, который пошел в театре только в 1912 г., состав исполнителей был иной, поскольку, ко всему прочему, многих из поименованных здесь актеров уже не было в театре.
755.
править1 «Невеста», отданная в феврале в «Журнал для всех», вышла из печати только в декабре, так как А. П., получив корректуру, вносил в нее правку.
757.
править1 Е. Ф. Корш.
2 «Горькая судьбина» А. Ф. Писемского была одной из самых популярных пьес в репертуаре 1860-х гг.
1 К. С. доводился двоюродным братом московскому городскому голове Н. А. Алексееву, ставшему жертвой душевнобольного; его жена — Александра Владимировна.
1 М. Т. Шакина.
2 Роль Наташи в «На дне».
765.
править1 См. № 756.
2 См. № 755.
1 О. Л. писала об этом 10 марта.
2 В № 12 (16 марта) журнала «Театр и искусство» А. Р. Кугель в статье, посвященной спектаклю «На дне», очередной раз выступил против режиссерского диктата, напоминающего ему «систему электрической сигнализации», в результате чего на сцене возникают «не образы, а сигналы». В МХТ, по его мнению, настолько искажают актеров, что они говорят не своими голосами, а, следовательно, не могут играть искренне, т. е. лицемерят: «И хорошо играющий г. Качалов — лицемер, и лукавый Лука — г. Москвин — лицемер, и большая лицемерка г-жа Книппер, разговаривающая басом и ни капельки не трогающая моего сердца».
1 Е. М. Мунт уехала в Херсон вместе с Мейерхольдом и его группой.
2 В спектакле «Чайка» Художественного театра Мунт участия не принимала.
3 Это письмо А. П. неизвестно.
1 Так О. Л. называет столовавшегося у них Вишневского.
2 О. Л., бессменно игравшая Настю в «На дне», естественно, полностью спектакля не видела; 25 марта ее впервые заменила М. А. Токарская.
772.
править1 Возможно, это письмо, написанное после 23 марта.
1 См. № 767.
2 Речь о Н. А. Котляревском; главы из его книги печатались в «Мире Божьем» (1902, кн. 10 и 11), полностью книга вышла в СПб в 1903 г.
3 Планировавшиеся в Москве и СПб гастроли Э. Дузе не состоялись из-за ее болезни.
774.
править1 М. И. Чайковский выпустил трехтомное издание (М. — Лейпциг, 1900—1902), посвященное своему старшему брату, где было напечатано одно письмо его к А. П.
2 В № 5 «Мира искусства» появилась статья В. Мирович о «Столпах общества», где значительное место было уделено исполнению О. Л. роли Лоны.
775.
править1 В роли Пепла на сцене МХТ дебютировал Л. М. Леонидов.
2 Вероятно, Е. Г. Кякшт.
3 А. А. Желябужский.
4 Магазин на Кузнецком мосту.
1 Вишневский, как заведующий хозяйственной частью, был весьма озабочен состоянием кассы театра.
2 Имеется в виду последний раз в сезоне.
3 Видимо, речь о так называемом «циркулярном письме», т. е. отчете о сезоне, который выслали А. П. как пайщику.
4 Понимаете? (франц.).
779.
править1 См. № 774.
2 См. № 677.
1 На закрытие сезона шло 50-й раз «На дне» (доход за эти спектакли составил 87 тысяч).
1 Дом поэта и философа А. С. Хомякова располагался на Собачьей площадке; являлся памятником архитектуры 40-х гг. XIX века и художественников интересовал в данном случае для постановки тургеневских пьес.
2 Л. С. Поляков — владелец банкирского дома в Москве.
3 Чай по-английски (франц.).
4 Н.-Д. в письме к А. П. от 27 марта назвал декорацию 1-го действия «очаровательной»: «Тот легкий, прозрачный сад поздней осени и та тишина, когда от малейшего ветерка падают отсохшие листья и когда слышно, как сухой листок падает на землю» (ТН, с. 466).
5 См. примеч. 2 к № 774.
1 С Кирпичным у О. Л. были связаны тяжелые воспоминания о болезни весной 1902 г.
787.
править1 Л. А. Кох.
790.
править1 Пресса, как и публика, была сурова к этому спектаклю. Дав подборку отзывов петербургской прессы («ощущение, будто вас насильно полощут в помойной яме», «ощущение какой-то духовной тошноты» и т. п.), «Театр и искусство» подытожил: «Какой диссонанс в сравнении с московским самозахлебыванием!»
2 Гастроли проходили на сцене Суворинского театра (ныне здесь помещается Большой драматический театр).
791.
править1 А. П. правил корректуру «Невесты».
2 Вероятно, это были поздравления с Пасхой.
793.
править1 «Мещане» отпали еще на ранней стадии планирования петербургских гастролей. Так, К. С. в письме к С. Л. Бертенсону от 1 марта вполне определенно говорит только о «На дне» и «Дяде Ване».
794.
править1 Обе телеграммы были посланы 9 апреля, обе говорили об огромном успехе спектакля и удивительной декорации Симова.
2 А. П. читал «Русское слово» от 8 апреля, где говорилось об истерике в зрительном зале, возникшей в 3-м акте (см. № 790).
795.
править1 В прошлогодние гастроли «Дядю Ваню» не привозили, хотя и анонсировали его.
2 Речь, возможно, о Л. М. Кореневой.
3 О. М. Дарская.
4 В пьесе В. О. Трахтенберга играли М. Г. Савина, В. П. Далматов, К. А. Варламов.
797.
править1 Один из лучших ресторанов Петербурга, располагавшийся на Мойке, 24.
2 Музей прикладного искусства при Художественном училище, основанный бароном А. Л. Штиглицем, помещался в Соляном пер., дом 13.
798.
править1 Чеховское утро проходило в помещении театра Пассажа и «имело громадный успех», как телеграфировал в тот же день Н.-Д.: «Программа: мое вступительное слово о твоих драмах и постановке их, чтение, Нина, Тригорин второй акт; Аркадина, Треплев, Тригорин третий акт; Андреева, Книппер, Качалов, Харламов вся вторая половина третьего акта „Дяди Вани“, антракт, „Ванька“ Андреева, три рассказа Москвин и весь первый акт „Трех сестер“. Подъем публики огромный. Настроение чудесное» (ТН, с. 468).
799.
править1 В «Новом времени» 9 апреля Суворин поместил тенденциозно критическую рецензию на спектакль «На дне» (см. также № 790).
800.
править1 «Росмерсхольм» был поставлен только в 1908 г.; К. С. играл Бределя, О. Л. героиню — Ребекку, ее же она играла в спектакле Первой студии в постановке Е. Б. Вахтангова в 1918 г.
2 «Юлием Цезарем» открылся предстоящий сезон.
801.
править1 В петербургских «Новостях и Биржевой газете» 11 апреля было напечатано интервью П. И. Вейнберга, где он резко высказался по поводу пьесы «На дне» и сожалел о затраченных на ее постановку усилий уважаемой им труппы МХТ; в связи со всем сказанным он выразил надежду, что эта пьеса вскоре сама собой сойдет со сцены.
2 Интервью Н. М. Минского на горьковскую пьесу появилось в тех же «Новостях и Биржевой газете» на следующий день после интервью Вейнберга и было столь же безапелляционно отрицательным.
3 Ответ на вопрос О. Л. в письме от 11 апреля.
804.
править1 Ответ на вопрос О. Л. в письме от 10 апреля.
805.
править1 А. П. отправлялся ненадолго в Петербург для переговоров с А. Ф. Марксом по поводу пересмотра условий договора с ним. О своей поездке и ее результатах он сообщал Суворину 17 июня: «В Петербурге я пробыл лишь несколько часов, виделся с Марксом. Разговоров особенных не было, он по-немецки предложил мне на леченье 5 тыс., я отказался, затем он подарил мне пуда два-три своих изданий, я взял, и расстались мы, решив опять повидаться в августе и поговорить, а до августа подумать».
806.
править1 Вероятно, имеется в виду поезд севастопольского направления, следующий из СПб через Москву.
807.
править1 Речь об экзаменационном вечере школы при МХТ, на котором показывались отрывки из пьес. Последний экзаменационный спектакль в 1903 г. проходил 24 мая. 25 мая А. П. и О. Л. отправились в Нару, имение Якунчиковых, где они наняли отдельный флигель. 7 июля они уехали в Ялту.
808.
править1 Речь о предполагаемой покупке дачи в связи с тем, что А. П. намеревался жить зиму под Москвой. А. П. писал по этому поводу сестре 24 мая: «Возле Морозова продается дача с 20 десятинами земли, видно оттуда Новый Иерусалим, слышно звон, но до станции будет верст семь, а это далеко. Федотова продает свое чудесное имение с обстановкой, с рассрочкой, но тоже очень далеко».
811.
править1 А. К. Шапошников.
2 12 сентября в «Новом времени» был напечатан ответ Буренина М. Горькому на его выступление в зарубежном «Освобождении», где писатель обвинил нововременских газетчиков в подстрекательстве к еврейским погромам в Кишиневе.
3 В театре с начала августа днем и вечером шла интенсивная подготовка шекспировской трагедии, в которой был задействован весь театр.
812.
править1 О происшедшем с собакой см. № 818.
813.
править1 Комментатор невышедшего 3-го тома переписки так объясняет это, видимо, опираясь на рассказы О. Л. или М. П. Находясь в Ялте, О. Л. с М. П. отправлялись на море, пока А. П. еще спал. По возвращении они заставали его еще в постели, он притворялся спящим, держа при этом руки с кукишами поверх одеяла навстречу вошедшим.
2 Брат О. Л. находился в Ялте в связи с проектированием строительства новой ветки железной дороги в Крыму.
815.
править1 Н. Г. Гарин-Михайловский в данном случае мог интересовать А. П., так как он был непосредственным начальником старшего брата О. Л. и мог сообщить о нем свежие сведения.
2 Н. З. Панов писал карандашный портрет А. П.
817.
править1 См. № 810.
818.
править1 Вишневский играл Антония.
2 К. С. играл Брута.
3 Лужский играл Сервилия Каску.
819.
править1 Н. С. Бутова оставалась единственной исполнительницей роли Калпурнии.
2 Е. М. Раевская в «Вишневом саде» занята не была.
820.
править1 Речь идет об организации помощи нуждающимся слушательницам петербургских женских медицинских курсов; к этому хотели привлечь С. Т. Морозова и пермского миллионера Н. В. Мешкова. Об этом А. П. писал Куркину 23 сентября, советуя ему, прежде чем начинать хлопоты по этому делу, обратиться к О. Л.
2 Первоначально А. П. предполагал отдать роль Гаева Вишневскому.
821.
править1 Г. С. Бурджалов был помощником Н.-Д. при постановке «Юлия Цезаря».
2 Реплика Дорна из первого действия «Чайки».
823.
править1 В пьесе Ожье (премьера состоялась 22 сентября) Г. Н. Федотова играла — m-me Марешаль, Е. К. Лешковская — баронессу Преферс, К. Н. Рыбаков — Марешаля, А. П. Ленский — маркиза д’Оберив, А. И. Южин — Жибуайе.
2 В. Л. Книппер отправлялся в Дрезден для занятий вокалом с профессором Р. Мюллером.
3 Иоганн Карл Бартельс и его жена.
4 И. И. Бартельс.
5 Меблированные комнаты на Неглинной, в которых поселился Вишневский.
6 На сцене Интернационального театра Г. Парадиза, где выступали в основном гастролеры, играла антреприза Е. Е. Ковалевского.
7 С. С. Мамонтов.
824.
править1 Возможно, это желание А. П. обусловлено тем, что он не очень благоволил Стаховичу и прежде всего за его великосветскую манеру распространять слухи, а А. П. не хотел, чтобы распространялись, деформируясь, сведения о «Вишневом саде».
2 В. И. Качалову предназначалась роль Пети Трофимова.
1 «Тьма» давалась специально для первого выхода А. А. Пасхаловой на московской сцене; она играла Ольгу.
2 Качалов заменил в этой роли Мейерхольда, Лужский — Санина; исполнителем Брауна оставался Москвин.
827.
править1 Художником спектакля был В. А. Симов.
2 См. № 825.
3 К. С. со своей семьей переехал из родительского дома у Красных ворот в квартиру напротив «Эрмитажа» в Каретном ряду (дом Маркова).
4 О смерти сына Ф. К. Татариновой от туберкулеза А. П. сообщал 23 сентября.
5 См. № 820.
828.
править1 В. Л. Книппер стал известным певцом, пел в Опере Зимина, работал оперным режиссером в Большом театре.
1 М. Г. Савицкая играла Порцию, жену Брута.
2 В связи с исполнением роли Брута К. С. пришлось расстаться с усами, которые он носил с юношеских лет.
3 См. № 826 и 820.
4 На последней странице «Театра и искусства» печаталось множество самой разнообразной рекламы и объявлений, поэтому установить, какое из них привлекло внимание О. Л., невозможно.
830.
править1 См. № 194 и примеч. 5 к нему.
2 В связи с затягивающейся подготовкой «Юлия Цезаря» откладывалось открытие сезона, что несло значительные убытки.
831.
править1 А. А. Пасхалова была женой художника-декоратора А. К. Малова. Он из ревности застрелил знаменитого провинциального актера Н. П. Рощина-Инсарова, отца двух выдающихся впоследствии актрис — Е. Н. Рощиной-Инсаровой и В. Н. Пашенной. Малов был объявлен невменяемым и вскоре выпущен на свободу.
1 См. № 824.
2 Этот вопрос кажется странным, ибо еще 22 августа О. Л. в письме Н.-Д. из Ялты писала по этому поводу: «А знаете, я своего брата Костю вытащила из подлого Кавказа. Его отправили на постройку на границу Персии, а ему и жене доктора запретили из-за климата. Я познакомилась здесь с начальником Крымских изысканий, Михайловский-Гарин (знаете?). Он был у нас и говорил с ним, а ему как раз нужен инженер. Вот и устроилось дело» (Книппер-Чехова, с. 51).
3 Судя по письму А. П. от 9 октября к издателю журнала педагогу Н. П. Дучинскому, посетил О. Л. именно он.
4 О том, как был устроено появление Духа Юлия Цезаря, рассказал в своих мемуарах художник спектакля: «Решили показать не самого Цезаря, а только его отражение. В складках черного бархата приладили искусно замаскированное зеркало; артист Качалов в пышном одеянии стоял за кулисами на таком расстоянии, чтобы его фигура отражалась невидимой поверхностью. Сначала Цезаря и не различить в темноте, потом его понемногу освещали, все усиливая накал лампы, а зеркало создавало иллюзию совершенной сказки, небылицы… Через некоторое время свет равномерно убывал, а с ним вместе тускнело, расплывалось отражение. Брут подходил, касался рукой складок, но ему ничего не кажется, потому что ничего и нет» (цит. по кн.: Немирович-Данченко Вл. И. Режиссерский план постановки трагедии Шекспира «Юлий Цезарь». М., «Искусство», 1964, с. 126).
833.
править1 А. П. не ошибся: через несколько месяцев Россия вступила в войну с Японией.
834.
править1 Речь о городском голове Н. А. Алексееве и московском обер-полицмейстере А. А. Власовском.
2 См. № 828.
3 Именно с роли Юлия Цезаря началась настоящая слава Качалова, которую ему пророчил Н.-Д., когда актер противился своему назначению на эту роль.
1 О. Л. вновь обратилась к этой роли в связи с планировавшимся возобновлением «Одиноких».
2 См. об этом № 820 и примеч. 1 к нему.
839.
править1 См. № 832.
2 Я. Л. Тейтель был единственным евреем, состоявшим на государственной службе по судебному ведомству, чем, видимо, и был знаменит.
1 В спектакле берлинского Малого театра Сатина играл Р. Валлентин, Актера — Э. Рейхер, Луку — М. Рейнхардт, Клеща — О. Зауэр.
2 В. А. Да Пассано, маркиза, жена С. С. Мамонтова, а затем, после его смерти, — В. Я. Гарденина.
842.
править1 М. А. Щедрина — бывшая сельская учительница, в Петербургском медицинском институте была кассиршей товарищеской кассы.
2 Много позже в пространном письме из Нескучного от 8—10 июня 1905 г., выясняя в очередной раз отношения с К. С., Н.-Д. писал по этому поводу: «И неужели я так самонадеянно-бездарен, что не понимаю, как шла бы пьеса, мною поставленная, если бы Вы в ней не принимали никакого участия? Неужели я могу так самообольщаться, чтобы забыть, что лучшую сцену в „Цезаре“ — Сената — репетировали Вы, нарушая мою мизансцену, что костюмы в „Цезаре“, по крайней мере тона, подбирали Вы, что народные сцены в „Цезаре“ я вел хоть и самостоятельно, но на Ґ по Вашей школе…» (ТН, с. 568—569).
3 В Нижнем открывался Народный дом, а при нем усилиями Горького и Морозова создавался театр, режиссерскую часть которого предложено было возглавить Тихомирову; театр просуществовал недолго.
843.
править1 Холодность к Л. Л. Толстому могла возникнуть из-за небезупречного, как многие тогда считали, поведения его по отношению к отцу, с которым он вступил в публичное литературное соперничество и полемику: его скандально известная пьеса «Ночи безумные» создавалась как противовес и осуждение «Крейцеровой сонаты».
2 Д. Ф. Толстая — дочь врача-шведа, который излечил Л. Л. Толстого от его недугов.
3 Недатированное письмо Горького с пометой на нем А. П.: «1903, X».
844.
править1 Сулержицкий был арестован в мае 1902 г. по подозрению в участии в деятельности комитета РСДРП и в транспортировке его печатного органа, выслан вначале в Подольскую губернию, затем в Вильно; освободился осенью 1903 г. и возвратился в Москву.
845.
править1 Речь, видимо, о пьесе «Евреи».
1 «Освобождение» — двухнедельный журнал либеральной интеллигенции, издававшийся в Штутгарте под редакцией Петра Струве; «Революционная Россия» — орган кадетской партии.
2 На открытке изображен разбитый экипаж, которым правит, сидя в нем, полная дама в синем костюме.
3 Подполковник драгунского полка И. Д. Нилов и певица А. Л. Катуар.
847.
править1 См. № 842.
2 Вероятно, письмо Н.-Д. от 2 или 3 октября.
1 8 октября в «Русских ведомостях» была напечатана первая часть статьи «О народном образовании в России», где приводились данные, представленные на только что завершившейся выставке, о чрезвычайно низком уровне образования народа.
2 См. № 842.
3 А. П. писал по поводу «Русской мысли» Суворину 17 июня: «Издатель „Русской мысли“ Лавров очень болен (воспаление почек, грудная жаба), спешит устроить свой журнал, чтобы он не попал в руки к наследникам. И дело, по-видимому, уже устроилось, журнал продан, обеспечен, Гольцев остался главным и даже меня пригласили в заведующие беллетрист, отделом…»
849.
править1 Цензура действительно сократила некоторые наиболее острые места в роли Пети Трофимова.
851.
править1 Первоначально Лужскому предназначалась роль Епиходова, которая в результате была отдана Москвину (Лужский впоследствии играл Гаева).
1 Е. Ф. Павлова-Сильванская.
2 И. А. Тихомиров брал годичный отпуск для работы в Нижегородском народном доме, но после его краха в МХТ не вернулся.
853.
править1 Ответ на реплику О. Л. из письма от 9 октября.
2 Н. Е. Эфрос писал о «Юлии Цезаре» в № 41 «Театра и искусства»; образа, созданного К. С., он не принял.
1 Неточная строчка из романса на стихи Тургенева «В дороге».
2 Во время пребывания там А. П. летом 1902 г.
3 Возможно, речь о статье «Антон Чехов и Антон Крайний», помещенной в октябрьском номере журнала в разделе «Хроника». Автор полемизировал со статьей Зинаиды Гиппиус (А.Крайний) в ее журнале «Новый путь», обвинявшей Чехова и МХТ в рабском подражании действительности.
4 Временным председателем (т. е. товарищем, помощником председателя) А. П. был единогласно избран на заседании Общества 11 октября, о чем он был своевременно уведомлен его секретарем В. В. Каллашом.
1 У О. Л. описка: Тимковского.
2 Тем не менее загруженный постановкой «Вишневого сада», тяготящийся неимеющей успеха ролью Брута, К. С. настоял на дублере в этой роли. Лужский впервые сыграл ее 4 января 1904 г.; в Петербурге, куда повезли «Юлия Цезаря» на гастроли, Брута играли и К. С. и Лужский; причем зритель и петербургская пресса были намного благосклоннее к К. С, чем в Москве.
857.
править1 Фраза написана на конверте, в который были вложены эти листки.
2 Варю играла Андреева, Аню — Лилина, Гаева — К. С, Лопахина — Леонидов, Шарлотту — Муратова, Епиходова — Москвин, Яшу — Александров; остальных — как указано у А. П.
1 Шаляпин исполнял заглавную партию.
2 Т. е. в театр «Эрмитаж», где МХТ выступал первые четыре сезона своего существования и где затем в основном играли кратковременные опереточные и оперные антрепризы.
3 Певица В. Н. Петрова-Званцева.
4 См. № 842 и 847.
860.
править1 Репетиции «Столпов общества» назначались в связи с тем, что 26 октября они должны были идти первый раз в сезоне.
2 Н.-Д. писал К.С. 28 октября по этому поводу: «Я думал, что доказал свою правоспособность считаться режиссером, достойным крупного художественного театра. И что же? В первый раз после этой постановки я остался вдвоем с двумя главными руководителями театра — Вами и Морозовым. В первый раз мы заговорили о „Цезаре“, и я с изумлением, которое не поддается описанию, попал в перекрестный огонь… похвал и комплиментов? — о, нет! порицаний и упреков в том, что театр идет по скользкому пути и дает постановку, достойную Малого театра (опять, конечно, в смысле самой большой брани» (ТН, с. 493).
861.
править1 См. № 854.
862.
править1 Сходство между словами Сони в финале «Дяди Вани» и словами Ани в «Вишневом саде» сохранилось.
2 Все 84 спектакля, которые сыграли в один сезон, прошли с аншлагами. Н.-Д. писал по этому поводу А. П. 28 октября: «„Юлий Цезарь“ делает безумные сборы. По успеху это выше всего, что мы ставили. 4 и 5 раз на неделе, а билеты расхватывают в несколько часов» (ТН, с. 491).
864.
править1 18 октября Н.-Д. послал подробную телеграмму, в которой при общем одобрении высказал целый ряд замечаний; первое после этого письмо он написал 27-го (см. ТН, № 357 и 361).
2 19 октября в «Новостях дня» появилась заметка, излагающая содержание «Вишневого сада» со многими искажениями.
3 «Страдания Вертера» (нем.).
865.
править1 Т. е. туалетной бумаги.
2 Письмо от 13 октября, ответ на короткое письмо-записку А. П. от 10 октября.
3 «Вишневый сад» был напечатан во втором сборнике «Знания», который официально объявлялся благотворительным, хотя, в отличие от обычного, на благотворительные нужды ассигновалось только 10 % прибыли от издания.
4 Статья Н. П. Россова о «Юлии Цезаре» в Художественном театре появилась в «Новом времени» 15 октября.
866.
править1 К. С. телеграфировал 20 октября: «Сейчас только прочел пьесу. Потрясен, не могу опомниться. Нахожусь в небывалом восторге. Считаю пьесу лучшей из всего прекрасного, Вами написанного. Сердечно поздравляю гениального автора. Чувствую, ценю каждое слово. Благодарю за доставленное уже и предстоящее большое наслаждение. Будьте здоровы» (КС-9, т. 7, с. 505).
2 Е. В. Алексеева и О. Т. Перевощикова, мать М. П. Лилиной.
868.
править1 См. № 860.
2 К. С. называет гениальным автора, не пьесу (см. примечание к № 866).
3 Речь о телеграмме Н.-Д. от 18 октября.
4 А. А. Плещеев начал издавать еженедельную иллюстрированную газету «Петербургский дневник театрала», но она не стала соперником «Театра и искусства» по популярности и долголетию: всего вышло 73 номера.
5 В Имении Якунчиковых Наре А. П. и О. Л. провели часть лета 1903 г.
6 Н. Я. Давыдова и ее слуга.
7 Давыдова сдержала свое слово и ко дню рождения А. П. вырезала для него из дерева модель древнерусского городка.
1 Речь о пьесе «Дачники».
1 Ответ на вопрос А. П. в письме от 17 октября.
2 Речь о школе при МХТ.
3 Вечер был посвящен 15-летию со дня смерти писателя.
4 Сведения о награждениях педагогов в связи с 25-летним юбилеем Филармонического училища были опубликованы 21 октября в «Новостях дня».
871.
править1 Н.-Д. писал в телеграмме от 18 октября: «Не очень беспокоят меня, но не нравятся некоторые грубости деталей, есть излишества в слезах» (ТН, с. 488).
872.
править1 В Обществе любителей российской словесности ждали согласия А. П. на его избрание 11 октября временным его председателем.
2 А. П. написал письмо В. В. Каллашу 12 декабря, объясняя задержку с ответом незнанием адреса, куда он должен был сообщить о своем согласии.
873.
править1 См. № 866.
2 Б. Б. Корсов.
3 Н.-Д. послал А. П. письмо 27 октября после четырех телеграмм. .
4 См. № 870.
874.
править1 См. № 868 и примеч. 7 к нему.
875.
править1 См. № 864 и примеч. 2 к нему.
2 См. № 873.
3 Ответ на реплику О. Л. в письме от 21 октября.
877.
править1 Речь об А. А. Тихомировой, служащей конторы.
2 Ответ на реплику О. Л. в письме от 23 октября.
879.
править1 «№ 13» был поставлен в театре Корша в бенефис В. А. Кригера 24 октября и получил весьма сдержанные оценки.
2 См. № 872.
3 А. П. обыгрывает название тургеневского рассказа «Пунин и Бабурин», намекая на тесную дружбу между Буниным и Найденовым.
880.
править1 Речь о «Высшей школе», премьера которой состоялась в Малом театре 30 октября.
2 Н.-Д. писал А. П. 28 октября: «…я с своим „Юлием Цезарем“ попал в такую минуту, когда в самом театре мою работу не хотят признавать: Морозов, чтобы я не зазнался, Map. Федор., потому что чем сильнее театр, тем хуже ее положение, и даже Конст. Серг., не признающий вообще ничего, что сделано не им. Даже публика, которая, наперекор афише, считает, что все прекрасное в театре принадлежит „Станиславскому“» (ТН, с. 491).
3 Заседание проходило днем в ресторане «Эрмитаж».
881.
править1 Реакция на реплику А. П. в его письме от 25 октября.
882.
править1 М. В. Косарева, одна из любимых учениц А. П. Ленского, не оправдала возлагавшихся на нее надежд и заняла в труппе Малого театра, где прослужила до 1912 г., скромное положение.
2 В. Г. Чирикова.
883.
править1 Бумага и конверт с бледным цветным изображением листьев и ягод калины.
2 Официальное письмо об избрании А. П. было отправлено секретарем Общества 14 октября, А. П. направил благодарственное письмо уже из Москвы председателю Общества А. Н. Веселовскому 11 декабря.
3 Видимо, речь о письме от 22 октября; А. П. ответил ему 30 октября.
4 26 октября в «Гражданине» появилась статья «С дороги в Персию», где главным упреком постановке МХТ был чрезмерный натурализм в изображении деталей римской жизни.
1 В Музее МХАТ в фонде сезонов сохранился договор между фирмой «Д-р И.Мархлевский и К0» в Мюнхене и дирекцией Художественного театра, закрепляющее право последнего на постановку этой пьесы Гауптмана. МХТ этим правом не воспользовался, пьеса же ставилась и у Корша, и у Суворина.
886.
править1 В письме от 27 октября Н.-Д. писал, что Лилина боится повторить роль Маши в «Чайке», а ранее, в телеграмме от 18 октября, заметил, что «Варя выросла из Маши, но оставила ее далеко позади».
1 Эти же вопросы в письме А. П. задавал и К. С., которому А. П. ответил 5 ноября: «Дом должен быть большой, солидный; деревянный (вроде аксаковского, который, кажется, известен С. Т. Морозову) или каменный, это все равно. Он очень стар и велик, дачники таких домов не нанимают; такие дома обыкновенно ломают, и материал пускают на постройку дач. Мебель старинная, стильная, солидная; разорение и задолженность не коснулись обстановки».
2 Присказка из роли Симеонова-Пищика.
888.
править1 Опровергая 31 октября утверждение харьковского «Южного края» о том, что, пересказывая содержание «Вишневого сада», «Новости дня» мистифицируют читателя, газета в подтверждение своей правоты приводит письмо Н.-Д.: «По Вашей просьбе удостоверяю, что напечатанная в „Новостях дня“ заметка о „Вишневом саде“ Чехова — вовсе не мистификация. В общих и основных чертах пересказ пьесы верен; когда я читал изложение „Новостей дня“, я заметил лишь некоторые неточности».
2 См. примечание к № 805.
1 Ученица школы, а затем актриса МХТ Л. А. Косминская впервые сыграла Аню весной 1904 г.
1 Депутация на юбилей Филармонического училища, высочайшей покровительницей которого была великая княгиня, готовилась в связи с тем, что здесь обучались многие из будущих актеров МХТ.
891.
править1 См. примеч. 1 к № 887.
2 Точку в этом болезненном для А. П. недоразумении поставил К. С., который телеграфировал А. П. 11 ноября: «Всем ясно, что действие происходит гостиной, а не гостинице, описки нет, не волнуйтесь, кланяемся».
1 В 1903 г. у Бальмонта вышли два сборника стихов — «Будем как Солнце» и «Только любовь. Семицветник»; скорее всего речь идет о последней книге.
2 М. А. Кочубей была сестрой жены Б. Н. Чичерина.
1 Имеются в виду репетиции при Филармоническом обществе.
894.
править1 В телеграмме от 5 ноября Н.-Д. предложил четыре кандидатуры на роль Вари: Андрееву, Лилину, Литовцеву, Савицкую; все они были хорошо известны А. П.
2 Премьера комедии Б. Бьернсона состоялась 3 ноября и, несмотря на скептическое отношение прессы, в ноябре прошла еще 6 раз.
3 А. П. видел эту пьесу в Суворинском театре в 1896 г.; роль Тьельде исполнял В. П. Далматов, Берента — М. А. Михайлов; в Москве эти роли играли соответственно М. Н. Загорянский и С. В. Айдаров.
4 Ответ на реплику О. Л. в письме от 4 ноября.
1 См. № 888.
2 Неточная реплика Алешки из «На дне».
896.
править1 См. № 899.
2 См. о ней № 685.
3 Пьеса Чирикова в России не была разрешена; переведенная на несколько языков, она игралась в Европе и Соединенных Штатах.
4 Еще 23 октября 1889 г. А. П. писал А. С. Суворину: «24 декабря я праздную 10-летний юбилей своей литературной деятельности. Нельзя ли получить камергера?»
1 С. П. Дягилев просил «Вишневый сад» для своего журнала «Мир искусства».
899.
править1 В письме к А. П. от 5 ноября К. С. упоминал о длительной поездке С. С. Мамонтова, этим мотивируя то обстоятельство, что уступил его просьбе и прочел ему «Вишневый сад» (см.: КС-9, т. 7, № 321). О начале репетиций «Вишневого сада» он в этом письме не пишет.
1 См. № 894 и примеч. 3 к нему.
1 См. № 896.
2 Что это означает, уже не могла вспомнить О. Л., когда в 30-е гг. готовился к печати третий, невышедший том писем.
902.
править1 В отличие от первой постановки «Одиноких», когда безусловное признание получила только Андреева в роли Кэте, возобновление вызвало большой интерес прежде всего к исполнению Качаловым Иоганнеса, которому отдавали преимущество перед жестким, нервным Мейерхольдом; также почти единодушно газеты отметили и по-новому, более глубоко и интересно сделанную роль Анны Map.
2 См. № 895.
1 В театральной среде ходили упорные слухи о нетрадиционной сексуальной ориентации Ю. М. Юрьева.
1 См. № 867.
2 М. И. Черкасская служила классной дамой в Екатерининском институте благородных девиц, в котором обучалась, а потом до замужества работала М. П. Лилина.
3 План опускается.
4 В этот день выступал Брюссельский квартет, который играл сочинения Бетховена, Моцарта, Шумана; партию скрипки исполнил Франц Шёрг.
905.
править1 О смерти журавля А. П. сообщал в письме сестре 2 ноября.
906.
править1 Речь о журнале «Studio».
907.
править1 Т. е. окрещивают в новую театральную веру; каламбур заключался в том, что Л. М. Леонидов был евреем.
908.
править1 См. № 896 и 901.
1 «Столпы общества» шли взамен «Одиноких» в связи с болезнью Андреевой.
2 К. С., став профессиональным актером и режиссером, продолжал исполнять обязанности одного из директоров семейной фирмы Алексеевых, для чего специально был выделен один день в неделю — четверг; это учитывалось при составлении графика репетиций и иных театральных мероприятий.
910.
править1 Камерная певица М. А. Оленина-д’Альгейм в своем исполнении романсов придерживалась эстетических заветов композиторов «Могучей кучки», уделяя большое внимание трактовке текста.
2 Он и купил Мелихово.
3 Реплика Раневской из первого действия «Вишневого сада».
1 Поняли? (франц.).
2 А. С. Штекер.
1 См. № 908.
2 В ноябре, когда планы на поездку в СПб пошатнулись, правление (в частности Н.-Д. и Вишневский) начало связываться с антрепренерами Киева (М. М. Бородаем, А. М. Крамским, М. М. Глебовой), Харькова (А. Н. Дюковой), Одессы (А. С. Эрмансом, М. М. Лубковской), шел активный обмен телеграммами вплоть до начала февраля. «Театр и искусство» сообщал (№ 50), что Бородай ходатайствует перед городскими властями о повышении расценок на места (почти вдвое) в связи с предстоящими гастролями МХТ (20 спектаклей) в Великий пост. Аналогичное ходатайство, как сообщал тот же журнал (№ 51), удовлетворила театральная комиссия в Одессе, где МХТ ожидали с 16 апреля на 16 спектаклей.
3 После исполнения им роли Иоганнеса Фокерата в «Одиноких» и Юлия Цезаря.
4 18 ноября в Малом театре состоялась премьера драмы Южина из истории Грузии «Измена», которая имела успех, сравнимый разве что с успехом «Марии Стюарт» и «Орлеанской Девы» Шиллера с Ермоловой в главных ролях.
5 Обычная присказка А. П., которую цитируют многие знавшие его.
6 Текст этого абзаца написан на обратной стороне рекламы журнала «L’EuropИen». На отдельном листке из блокнота набросана «приблизительная декорация 2-го акта» (план) «Вишневого сада»,
1 См. письма А. П. от 28 октября, 1,12,16,17 ноября.
2 Ермолова играла царицу Зейнаб, Ленский — старика Глаху.
918.
править1 В Московском университете, при котором состояло Общество любителей российской словесности, Н.-Д. должен был читать один акт из «Вишневого сада».
2 Собака нужна была, чтобы быть при Шарлотте в 1-м акте.
919.
править1 Письмо от 16 ноября.
2 А. П. отвечал на это К.С-у 23 ноября: «…сенокос бывает обыкновенно 20—25 июня, в это время коростель, кажется, уже не кричит, лягушки тоже уже умолкают к этому времени», также отверг он и почти все другие предложения режиссера такого рода.
920.
править1 Речь о ремарке во втором акте, когда «вдруг раздается отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный»; его очень долго искали в театре. К. С. в своем режиссерском экземпляре подробно разрабатывает технологию воспроизведения этого звука: «…протянуть с колосников до пола 3 проволоки (вероятно, звук будет зависеть от металла, из которого сделана проволока), одну толстую (и от толщины будет зависеть густота звука), другую потоньше, и третью — еще потоньше (может быть, из разных металлов). Проводить по этим проволокам толстой веревкой. Первый звук — обозначит падение бадьи. Вторые два — эхо, т. е. блуждание эха по степи. Как аккомпанемент или окончание этой гаммы звуков — легкое тремоло на большом барабане (гром)» (РЭ, т. 3, с. 363). Однако, по мнению А. П., на сцене так и не смогли воспроизвести этот звук в полном соответствии с его замыслом.
1 Жена Н.-Д. была в этот день именинницей.
2 Видимо, речь о братьях Е. Э. и Э. Э. Матернах.
3 Речь о Н. Я. Гарденине.
4 Мелихово было куплено бар. Стюартом.
922.
править1 См. № 914.
1 Речь о вел. кн. Сергее Александровиче.
2 Вел. кн. Константин Константинович с 1900 г. был начальником военно-учебных заведений России.
1 Видимо, М. Ф. Андреева (Желябужская) присутствовала на 25-летнем юбилее Филармонии как жена члена правления Русского театрального общества.
2 Скорее всего, речь идет о том времени, когда отец О. Л. занимал видный пост на государственной службе.
1 Т. е. с новой шубой А. П. с бобровыми воротником и шапкой, которые, уезжая на юг, он оставлял в Москве.
2 Речь о враче Л. П. Александрове.
1 В Царицыно ездили с целью присмотреть подходящий дом для возможной покупки.
2 Вышитое Н. Я. Давыдовой полотняное панно и ее же работы макет древнерусского городка (см. № 868 и 949).
3 Так, отталкиваясь от настоящей фамилии — Вишневецкий, именовали иногда А. Л. Вишневского.
1 Спондилит — воспаление позвонков.
939.
править1 Речь о Михаиле Чехове.
1 Гастролирующая труппа будущего театра Комиссаржевской показывала в Москве в помещении театра «Эрмитаж» свои спектакли с 16 по 27 февраля; среди прочего в ее репертуаре была и популярная тогда пьеса Н.-Д., где актриса играла роль Анны Демуриной.
1 В этот вечер шел «Вишневый сад».
2 К. Н. Незлобин считался одним из наиболее надежных и культурных антрепренеров дореволюционной России; впоследствии держал театры в Москве и СПб.
942.
править1 Художником книги был Д. Н. Кардовский.
2 После внезапного нападения японского флота на русскую эскадру в Порт-Артуре Россия 28 февраля объявила Японии войну, которая вскоре стала крайне непопулярной в русском обществе.
1 Видимо, имеется в виду поездка И. А. Бунина в Константинополь.
2 Кроме короткого письма от 19 февраля К. С. вскоре написал пространное письмо, где высказал не только сожаление об уходе Андреевой, но и убеждал ее «предотвратить большое несчастье», каким он счел ее решение об уходе (см. КС-9, т. 7, с. 528—529).
1 К. И. Зальца отправлялся на русско-японскую войну.
2 Возможно речь идет о чем-то связанном с клубком взаимоотношений Морозова, Андреевой, Горького.
1 А. И. Зальца, как и его брат, уезжал на войну.
2 Н. Марс-Веен.
947.
править1 М. Ф. Андреева формально брала отпуск на год и вернулась на один сезон, сыграв Лизу в новой пьесе Горького «Дети солнца».
1 См. примеч. 2 к № 943.
2 Н.-Д. в это время работал над «Проектом договора между пайщиками нового товарищества для продолжения дела МХТ», который должен был вступить в силу с сезона 1905/06 г.
3 Видимо, решение о гастролях в СПб, отменяющее гастроли в Киев и Одессу, созрело в начале февраля. Еще 23 января М. Г. Савицкая писала своей постоянной корреспондентке М. С. Геркен: «Мы едем в поездку в Киев и Одессу — это было уже решено». В № 5 «Театра и искусства» (1 февраля) за 1904 г. сообщалось, что Н.-Д. приехал договариваться о снятии Суворинского театра, а в следующем номере назывались и точные сроки: с 29 марта на 30 спектаклей с двумя пьесами: «Юлием Цезарем» и «Вишневым садом».
949.
править1 Речь о подарках, которые были преподнесены А. П. в вечер премьеры «Вишневого сада», совпавшей с его днем рождения (см. также № 868).
1 В пьесе В. О. Трахтенберга «Вчера» Комиссаржевская играла героиню — Елену Константиновну Хроменко.
2 Уходу Андреевой и вообще разладу в МХТ этого времени газеты уделяли много внимания.
951.
править1 Чернильница XVIII века была подарена А. А. Стаховичем.
1 Скорее всего, речь о пьесе «Иван Мироныч», которая пошла в МХТ в следующем сезоне.
2 Варю репетировала Н. Н. Литовцева в связи с болезнью М. Ф. Андреевой.
953.
править2 Один ларец был подарен К.С-ом на премьере «Вишневого сада», другой им же ранее.
1 В этот день шел «Вишневый сад».
2 Наступала 1-я неделя Великого поста.
1 В сохранившихся программах школьных спектаклей за весну 1904 г. «Мертвый город» не значится; скорее всего, речь идет о пьесе Д’Аннунцио «Джоконда», женские роли в которой исполняли И. Ф. Калитович (Сильвия) и Н. И. Секевич (Комаровская) (Франческа).
2 «Иванова» (1-й акт) в школе ставил Н.-Д.
3 А. П. Петровский служил тогда у Корша.
4 А. Н. Куропаткин в начале войны с Японией был назначен командующим войсками в Манчжурии и отправлялся на театр военных действий.
5 Н. А. Будкевич вышла замуж за барона Р. А. Унгерна.
6 См. письмо А.П. от 25 февраля.
1 Л. А. Косминская играла Анну Демурину.
1 Порт-Артур пал только в конце 1904 г.
2 Г. М. Чехов служил в это время в Морском пароходстве.
1 К письму на отдельном листке приложен план квартиры.
2 В пьесе Островского М. Н. Германова (именно под этой фамилией она будет выступать в театре, где вскоре надолго займет одно из центральных мест) играла Реневу.
962.
править1 См. № 956.
2 М. Г. Савина выступала в Севастополе и Симферополе; в Ялте она не играла.
964.
править1 Письмо от 2 марта.
1 См. № 960.
966.
править1 Гастрольной труппой П. Н. Орленева ибсеновская пьеса «Привидения» игралась (по цензурным соображениям) под названием «Искупление»; Орленев играл Освальда, Е. Н. Горева — его мать, фру Альвинг.
2 Речь о В. Г. Михайловском.
1 См. № 964.
2 С. И. Шаховской.
971.
править1 Л. А. Сулержицкий жил тогда в Нижнем Новгороде в семье А. М. Горького (сам писатель в это время находился в Петербурге).
1 «Иван Мироныч» и «Блудный сын» составили один спектакль и впервые шли 28 января 1905 г.
2 По замыслу К. С., придумавшего новый способ инсценирования прозаических произведений, так называемый синематограф, первый спектакль должен был включать рассказы Чехова, Горького и других современных авторов; замысел не был осуществлен. 21 декабря 1904 г. состоялась премьера чеховских миниатюр («Злоумышленник», «Хирургия», «Унтер Пришибеев»), которые шли в одном спектакле с пьесой П. М. Ярцева «У монастыря», где О. Л. играла Ольгу.
3 Три одноактные пьесы М. Метерлинка («Слепые», «Непрошенная», «Там, внутри») были первой после смерти Чехова премьерой Художественного театра (2 октября).
4 Видимо, речь о «Дачниках».
1 «Одинокие» прекращали свою сценическую жизнь в МХТ в связи с уходом Андреевой, для которой роль Кэте была, по единодушному мнению, лучшей в ее репертуаре.
2 Мейерхольд был в восторге от пьесы, но не принял трактовки «Вишневого сада» в МХТ, что он и высказал в письме к А. П. от 8 мая 1904 г, (см. Переписка, № 44).
975.
править1 В. К. и Д. Д. Гончаровы.
1 А. И. Андреев Яшу не играл, Н. Г. Александров долгие годы оставался его единственным исполнителем.
2 В. А. Николаев был принят в труппу, так как прежде всего нужно было срочно разгрузить предельно занятого в репертуаре Качалова, тем более что в обоих спектаклях, которые везли в СПб, он не имел замены. Николаев прослужил в Художественном театре один сезон.
3 Петербургский Новый театр Яворской, претендовавший на крайнее по тем временам свободомыслие — художественное и политическое, — показывал в основном «свежий и содержательный» современный репертуар, по преимуществу зарубежный, впервые представив зрителю многие произведения Ибсена, Ведекинда, Метерлинка, Стриндберга и т. п., а также злободневные пьесы, прежде всего ее мужа, кн. В. В. Барятинского.
977.
править1 См. № 972.
2 А. П. в финале 4 акта повторяет и расширяет ремарку 2-го акта: «Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву».
1 Забавный отчет об этом событии отправил К. С. находившемуся в Петербурге Н.-Д.: «Вчерашнего числа в сражении в Вишневом саде броненосный крейсер первого разряда „Лилина“ по случаю пробоины (нервного свойства) осталась на внутреннем рейде. Ее заменил молодой, только что отстроенный и выпущенный из доков миноносец „Косминская“. Он бодро встретил боевое крещение, и лишь при первом залпе было заметно некоторое волнение и неуверенность команды. При дальнейших военных действиях он геройски постоял за славу своей родины. Жертвами его пальбы оказались два студента и три гимназиста, раненные в сердце. Крейсер второго разряда „Адурская“, сменивший занятый нагрузкой и десантом крейсер „Халютина“, проявил геройское мужество и полную боевую подготовленность» (КС-9, т. 7, с. 530).
2 Труппа Художественного театра уехала в Петербург 20 марта; О. Л. 25-го.
3 Видимо, речь о фотографиях, о которых О. Л. писала 25 февраля.
981.
править1 Эту просьбу Москвина О. Л. передавала 16 марта.
Реплика Москвина вставлена карандашом в суфлерский экземпляр театра, но в печатном тексте пьесы отсутствует.
2 См. письмо О. Л. от 14 марта.
3 Реплика на сообщение О. Л. о рождении у Москвина сына.
1 Речь о М. С. Алексеевой, которая в первом замужестве была за певцом П. С. Олениным, во втором — за певцом В. С. Севастьяновым.
2 Имеется в виду сестра К. С., Л. С. Алексеева, и И. И. Корганов, вскоре ставший ее мужем.
3 Ученики школы почти в полном составе участвовали в «Юлии Цезаре».
1 К. Д. Бальмонт должен был читать свои переводы одноактных пьес М. Метерлинка, которые предполагались к постановке в МХТ; это чтение состоялось только после возвращения театра из Петербурга — 2 мая.
985.
править1 См. № 952 и 980.
2 Хотя в театральной прессе уже появились сообщения о предстоящем открытии, театр, о котором мечтал Орленев, не был создан; в конце 1904 г. он вместе с небольшой труппой отправился в зарубежную поездку, первым из русских актеров побывав на гастролях в Америке.
3 Ни Орленев, ни Комиссаржевская в МХТ не служили, хотя переговоры о приглашении Комиссаржевской велись в 1902—1903 гг.
4 Вторая книга сборника товарищества «Знание», где впервые был опубликован «Вишневый сад», вышла в конце мая 1904 г.
5 По пьесе Дуняша пудрится в начале 2-го, в середине 3-го и 4-го актов.
1 Гастроли открылись «Юлием Цезарем» 29 марта.
2 Ответ на реплику А. П. в письме от 20 марта.
991.
править1 На чеховской даче в Гурзуфе жил Н. А. Винокуров-Чигарин.
1 Это письмо неизвестно.
993.
править1 См. письма от 18 и 24 марта.
1 М. Г. Савина играла Наталью Петровну, Л. В. Селиванова — Верочку.
2 Стихотворение Н. А. Некрасова, написанное под впечатлением Крымской войны 1853—1855 гг., стало равно популярным и в период русско-японской и в начале Первой мировой войны.
1 Ответ на телеграмму А. П. от 26 марта.
1 В «Новом времени» 31 марта появилась обстоятельная статья о «Юлии Цезаре» Ю. Беляева, который изничтожил постановку, найдя в ней только отдельные удавшиеся частности, не приняв почти никого из исполнителей, а основную вину за провал возложил на К. С.: «…он, и только он, отнял у трагедии все ее качества, ни на минуту не увлекши судьбою своего героя и не поразив искупительной жертвой трагической развязки».
2 26 марта, накануне Пасхи, Буренин поместил в «Новом времени» «Критические очерки», направленные в основном против А. П., Художественного театра и «Русской мысли». Успех пьес А. П. он объяснял модой, рекламой и сомнительного качества трюками при их постановке в МХТ.
3 В. П. Далматов играл Ракитина, В. Н. Давыдов — Шпигельского, К. А. Варламов — Большинцова.
997.
править1 С 1903 г. А. П. редактировал беллетристический отдел журнала «Русская мысль».
2 В газете «Русь» 27 марта была напечатана статья А. В. Амфитеатрова «Московский Художественный театр», а 31-го его же рецензия на «Юлия Цезаря».
998.
править1 Все газеты поместили телеграммы о гибели 31 марта подорвавшегося на минах флагманского корабля русской Тихоокеанской эскадры броненосца «Петропавловск»; среди прочих погибли вице-адмирал С. О. Макаров и художник В. В. Верещагин.
999.
править1 Речь о «Вишневом саде».
1 К. С. телеграфировал после спектакля: «Успех „Вишневого сада“ у публики очень большой, несравненно больший Москвы. С третьего акта сильно вызывали автора. Знатоки восторгаются пьесой. Газетчики мало понимают. В труппе большой подъем. Я торжествую. Поздравляю» (КС-9, т. 7, с. 534).
2 Кугель конкретизировал свои претензии к спектаклю в № 15 «Театра и искусства». Восприняв «Вишневый сад» как самое пессимистичное произведение А. П., критик изумился, что театр дал пьесе «комическое толкование», хотя провел это «замечательно тонко и очень искусно»
3 Гастроли проходили в помещении Суворинского театра.
4 Второй сборник «Знания» был задержан в печати в связи с претензиями цензуры к рассказам С. С. Юшкевича («Евреи») и Е. Н. Чирикова («На поруках»), которые в результате удалось отстоять ценой некоторых компромиссов.
5 Считалось, что «Петропавловск» случайно натолкнулся на плавучую мину, возвращаясь в Порт-Артур после разведки.
6 Mascotte (франц.) — амулет; так в театре, с подачи Н.-Д., в шутку называли иногда его жену.
1 3 апреля в «Биржевых ведомостях» Дымов напечатал «Инцидент в „Вишневом саде“», где описал, как в зрительный зал незримо проникли «ангелы с крыльями» — пробравшиеся в театр безбилетники — и стали якобы за каждым креслом.
2 Речь о Л. А. Косминской в роли Ани.
1 Первая телеграмма датирована 2 апреля: «С тех пор как занимаюсь театром, не помню, чтобы публика так реагировала на малейшую подробность драмы, жанра, психологии, как сегодня. Общий тон исполнения великолепен по спокойствию, отчетливости, талантливости. Успех в смысле всеобщего восхищения огромен и больше, чем на какой-нибудь из твоих пьес. Что в этом успехе отнесут автору, что театру, — не разберу еще. Очень звали автора. Общее настроение за кулисами покойное, счастливое и было бы полным, если бы не волнующие всех события на Востоке. Обнимаю тебя» (ТН, с. 510).
Вторая была послана на следующий день и касалась во многом реакции прессы: «Блестящую статью дал Амфитеатров. Не менее восторженную, но бедную по мысли дали „Новости“. Остальные мало интересны, но успех и пьесы и исполнителей единодушно. Второе представление успех, как и первое. Ольга Леонардовна на высоте первой актрисы труппы. Поздравляю во всех отношениях» (там же).
2 См. примеч. 1 к № 996.
3 А. П. беспокоился о судьбе пьесы, видимо, еще и потому, что на руках у него была ее корректура, которую он давно должен был отослать Марксу для напечатания в его издательстве; он сумел это сделать только 27 апреля.
1 Ю. Беляев в статье о «Вишневом саде» от 3 апреля писал о Книппер — Раневской: «У нее всегда удачны выражения легкомыслия и беспечности, но там где требуется сердечная теплота, таковой в наличности не оказывается». .
2 См. примеч. 1 к № 1000.
3 В обстоятельной статье о «Вишневом саде», шедшей в двух номерах газеты «Русь» (3 и 4 апреля), А. В. Амфитеатров писал о Раневской: «Женщина увлекательная неудовлетворенною чувственностью, скрытою порочностью, зрелою готовностью к плотской любви — этот чеховский тип, проходящий все четыре главные его пьесы, особенно удается талантливой г-же Книппер; это ее конек, специальность».
4 См. № 997.
1 М. Г. Савина тем не менее сыграла Раневскую, открыв «Вишневым садом» свои гастроли в Одессе осенью 1904 г., и сыграла, по ее собственному признанию, вопреки всеобщему ожиданию «очень скверно» (см.: КС-9, т. 7, с. 685).
1 О. Л. писала об этом 2 апреля.
2 2 апреля «Русское слово» сообщало о значительных нарушениях в отчетности работы начальницы Александровской общины Красного Креста «Христианская помощь» А. П. Вишневской и ее мужа. А. П., вероятно, на тот момент запамятовал, что сценическая фамилия его товарища по гимназии не была его настоящей фамилией.
1 Видимо, О. А. Гнедич, жена П. П. Гнедича, управляющего в то время труппой Александрийского театра.
2 См. № 1001.
1 О. Л. писала об этом 2 апреля.
2 Речь о «Дачниках», которые писались в расчете на постановку в Художественном театре.
3 См. письмо А. П. от 3 марта.
1 См. письмо О. Л. от 5 апреля.
2 «Вишневый сад» в Ялту привезла актриса Севастопольского городского театра В. К. Дарьялова.
1 В связи с уходом Андреевой возникла вероятность того, что С. Т. Морозов сложит с себя функции одного из директоров и выйдет из пайщиков товарищества. 30 апреля в письме к Н.-Д. Морозов объяснил причину своего ухода из театра тем, что ему «совершенно неясно, какое направление примет в будущем деятельность нового товарищества» (КС-9, т. 7, с. 682).
1 См. письмо О.Л. от 7 апреля.
1 См. № 1006.
1 Рецензия К. И. Арабажина на «Вишневый сад» появилась в петербургской газете «Новости» 3 апреля.
2 О ней спрашивала О. Л. в письме от 8 апреля.
1 Считается, что в этот период резко ухудшается здоровье больных туберкулезом.
2 Среди опубликованных произведений А. П. нет рассказа с таким названием.
1 В этот день К. С. последний раз играл нелюбимую им роль Брута, и это обстоятельство он решил отметить с коллегами в ресторане Кюба. О случившемся «анекдоте» он писал жене: «После спектакля „Цезаря“ решили отпраздновать окончание моей роли Брута. Приехали домой — никакой закуски. Что делать? Идти к Кюба. Вишневский и Качалов пошли вперед, а я жду дам, чтобы провести их домом, так как из меблированных комнат есть ход к Кюба. Дамы готовы, и мы двинулись. Я уверен, что твердо знаю дорогу, иду впереди и по совершенно темным коридорам, а за мной Раевская, Ольга Леонардовна, Нина Николаевна. Идем тихо, чтобы не встревожить спящих жильцов. Поднявшись до четвертого этажа, Ольга Леонардовна настаивает на том, что надо идти направо по коридору, в конце которого и находится дверь к Кюба. Я спорю, так как убежден, что эта дверь в следующем этаже. Я говорю с таким апломбом и веду их дальше с такой уверенностью, что все повинуются беспрекословно. Идем на следующий этаж. Долго шествуем по совершенно темному коридору и в конце его обретаем желанную дверь. „Вот видите!“ — говорю я торжественно, указывая в темноте на нее, и уверенно отворяю — ослепительное освещение! и мы входим в клозет. Я до такой степени растерялся, что с болью глубоко вздохнул. Тут поднялся такой стон и вопль среди дам, что мы бежали вовсю по коридору, чтобы попасть скорее на лестницу и отсмеяться там. Со стонами и охами спустились в следующий этаж и опять шли по длинному коридору. Разбудили спящих. Они испуганно отворяли щелки дверей и пускали нам вслед — ругательства. Конечно, вчера вся труппа знала этот пассаж и с восторгом рассказывала знакомым и незнакомым» (КС-9, т. 7, с. 536).
1 Вырезка не сохранилась.
1 Возле корейской гавани Чемульпо эскадра японских крейсеров напала на крейсер «Варяг» и канонерку «Кореец», и ввиду неравенства сил, чтобы избежать сдачи их японцам, российская команда потопила свои корабли.
2 На заседании обсуждался вопрос об оплате труда Н.-Д.; решено было назначить ему или оклад в 12 тысяч, или 9 тысяч плюс процент с чистой прибыли театра.
3 По поводу О. Л. Кугель писал в № 14 «Театра и искусства»: «Г-жа Книппер — хорошая Раневская, но, по обыкновению, ее игра „описательна“. Хотелось бы сверкающих красок, и чувства, и улыбки сквозь слезы, ясного и горького пополам. При всем том это красиво, мягко и законченно».
4 Антигону играла И. Л. Львовская, Креона — Э. Д. Бастунов, многие годы выступавший как певец.
5 Е. В. Гельцер приехала из Москвы, чтобы танцевать в благотворительном спектакле.
6 Речь об актере Александрийского театра В. Н. Давыдове, который отличался чрезвычайной тучностью.
1 Лилина приехала в Петербург 25 апреля.
2 Поскольку театр привез только две пьесы, в которых были заняты почти все ведущие актеры, то 13 и 23 апреля были устроены выходные.
1 По уставу товарищества, утвержденному в 1902 г. на три года, Н.-Д. становился художественным директором и председателем репертуарного совета, К. С. сохранял за собой должность главного режиссера.
2 17 апреля газета напечатала рецензию на две книжки М. П. Чехова — «Очерки и рассказы» и «Синий чулок», эпигонских по своему существу.
3 Это была одна из коронных ролей Савиной, которую она играла в течение многих лет.
4 Речь о «Дачниках».
1 От argent (франц.) — деньги.
2 В газете была опубликована претенциозная рецензия на «Вишневый сад», изобилующая к тому же фактическими ошибками.
1 Письмо А. П. от 14 апреля, где он благодарит К. С. за присланные рецензии на гастрольные спектакли МХТ.
2 20 апреля К. С. передавал жене свое впечатление от чтения пьесы: «Чтение оставило на всех ужасное впечатление. Казалось, что на глазах у всех гибнет большой талант. Впечатление от пьесы таково, что никто не мог понять: как Горький решился читать свое произведение не только труппе, но самому близкому другу. Пьеса настолько ужасна и наивна, что я принужден утешать себя мыслью о том, что просто мы все дураки и не поняли. Нельзя допустить, чтоб Горький мог относиться серьезно к такому произведению, каким представляется нам его детское писательство. Неужели он погиб и мы лишились автора?.. Вопрос: наш он или нет — стоит передо мной, как призрак. Вечером мы играли „Вишневый сад“ плохо, так как все думали о Горьком, а не о Чехове» (КС-9, т. 7, с. 539—540).
3 З. А. Пешков.
4 Сочетание бриллиантового кольца и косоворотки шокировало тогда многих в окружении писателя.
1 А. П. жаловался на постановку «Вишневого сада» в письме от 17 апреля.
2 См. письмо Н.-Д. от 19 апреля (ТН, с. 614—624). Это письмо вызвало резкую реакцию Горького, его отношения с МХТ были на грани полного разрыва.
3 М. Ф. Андреева играла в «Дачниках» Марью Львовну.
4 М. О. Меньшиков поместил в «Новом времени» за 18 апреля «Письма к ближним» с подзаголовком «Побольше строгости». В связи с назначением новым министром народного просвещения генерала В. Г. Глазова он высказывает свои соображения по поводу мер, которые он считает необходимым принять по отношению к распустившейся молодежи. «Побольше строгости» — рефреном проходит через статью призыв к новому министру. Считая, что «все увещевания студентам напрасны», Меньшиков предлагает «не спускать глаз с молодежи», ввести полицию в стены университетов, чтобы ни на минуту не оставлять их без присмотра.
5 Речь о военных действиях на Дальнем Востоке.
1 Прозрачный намек на перлюстрацию писем.
1 У К. Л. и Л. Ю. Книппер было трое детей, все они дожили до вполне почтенного возраста. Старшая Ада (1895—1985) стала актрисой, режиссером, педагогом; жила за границей. Средняя Ольга (1896—1980), вышедшая замуж за М. А. Чехова и вскоре бросившая его, стала звездой немецкого кино. Младший Лев (1898—1974) после скитаний с «качаловской группой», остался на родине, стал успешным композитором, одним из основоположников советской оперы.
2 Ответ на вопрос А. П. в письме от 17 апреля.
1 Речь идет о крупном сражении 18 апреля в Манчжурии при Тюренчене; А. И. Зальца, как он писал об этом своей племяннице 28 июня, в этом сражении не участвовал, так как в это время находился в госпитале (см.: Книппер-Чехова, с. 360).
1 Понедельник приходился на 3 мая.
1 Речь о письме О. Л. от 30 июня из Баденвейлера:
«Милая Маша, хотя Антон писал часто тебе, но вряд ли много о себе, т. е. о здоровье. Все время здесь он себя чувствует нехорошо, кашлял все время, ночи мучительные, бессонные, одышка такая, что почти не может двигаться. Я приходила в отчаяние, положительно не знала, что делать, умоляла доктора отпустить нас скорее в Ялту, домой, но, пока Антон лихорадит, нельзя его везти. Вчера сделалось очень нехорошо. Умоляю тебя, Маша, не нервись, не плачь, опасного ничего нет, но очень тяжело. И ты и я знали, что ведь трудно было ждать полнейшего выздоровления. Отнесись не по-женски, а мужественно. Как только Антону будет полегче, я все сделаю, чтобы скорее ехать домой. Вчера он так задыхался, что я не знала, что делать, поскакала за доктором. Он говорит, что вследствие такого скверного состояния легких сердце работает вдвое, а сердце вообще у него не крепкое. Дал вдыхать кислород, принимать камфору, еще капли, все время лед на сердце. Ночью дремал сидя, я ему устроила гору из подушек, потом два раза впрыснула морфий, и он хорошо уснул лежа. Сегодня весь день лежал и не двигался, только к вечеру пересел в кресло. Доктор ездит два раза в день… Кашель перестал в эти дни. Температуру мерить прекратили, так как его нервит, что все время немного повышенная. Кушает хорошо, ест санатоген, сегодня пьет старый рейнвейн. Я долго мучилась, не знала, писать ли тебе, но решила, что иначе было бы нечестно с моей стороны. Я уверена, что ты поймешь меня и что поступила бы так же. Антону, конечно, не давай чувствовать в письмах, что я тебе писала, умоляю тебя, а то это его будет мучить. Пока я пишу, а он все твердит, чтобы я писала, что ему лучше.
Совершенно не понимаю причины, отчего ему сразу вчера сделалось нехорошо. Если бы ты знала, сколько я пережила, сколько перестрадала за это время. Для меня время с 3 мая до сих пор слилось во что-то одно, сплошное. Увидимся, расскажу много.
По-моему, мамаше лучше не говори, что Антон не поправляется, скажи мягко, не волнуй ее. Надеюсь, что с каждым днем все будет лучше теперь. Антон все мечтал о возвращении домой морем, но, конечно, это несбыточно, т. е. если бы он настолько поправился, это было бы отлично, чем в такую жару ехать в вагоне.
Пиши ему чаще и больше. На днях ездила в Фрейбург, велел заказать себе светлый фланелевый костюм.
Если бы я могла предвидеть или если бы Таубе намекнул, что может что-то с сердцем сделаться, или что процесс не останавливается, я бы ни за что не решилась ехать за границу. Ну, хочешь, ругай меня за письмо, а я знаю, что я должна была так написать. Очень хочу видеть тебя и очистить наши отношения от всего ненужного.
Целую тебя. Напиши мне искренно. Если б я писала не в присутствии Антона и не спешила бы, — написала бы полнее, не так сухо. Хотелось иначе писать. Оля» (Книппер-Чехова, с. 58—59).
2 Об осложнениях в связи с освящением ее бракосочетания с А. П. по обряду православной церкви см. № 322.
3 Прогулка по кругу (нем.).
4 Намерение поставить «Иванова» возникло у обоих руководителей театра сразу же после известия о смерти А. П. Первоначально собирались открывать этой постановкой сезон, но потом отказались от этого намерения, так как боялись похоронного настроения, которое неизбежно возникло бы при этом.
5 И. М. Москвин играл доктора Львова; А. Л. Вишневский репетировал Боркина, но был снят с этой роли и его заменил Л. М. Леонидов, О. Л. играла Сарру.
6 «Слепые» вместе с двумя другими миниатюрами М. Метерлинка, которыми МХТ открывал (2 октября) свой первый сезон без Чехова. К. Д. Бальмонт присутствовал на репетициях как переводчик миниатюр.
7 О кукишах см. № 814 и примеч. 1 к нему.
8 Телеграмма из Мукдена от 30 августа о поражении русской армии.
9М. Г. Савицкая играла в «Слепых» Самую старую слепую, Т. В. Красковская в спектакле не участвовала, И. М. Москвин играл Первого слепорожденного.
Указатель имен
правитьА. М. — см. Горький А. М.
Абессаломов Александр Васильевич (ум. 1902) — актер; в МХТ с 1899 по 1902 г. I: 297, 349, 440
Абрикосов Николай Алексеевич (1850—1936) — совладелец кондитерской фабрики I: 433
Авилова (урожд. Страхова) Лидия Алексеевна (1864 или 1865—1943) — писательница; автор мемуаров I: 153, 161, 164
Ада — см. Книппер А. К.
Адашев (наст. фам. Платонов) Александр Иванович (1871 — после 1940) — актер, педагог; один из немногих провинциальных актеров, взятых при основании МХТ со стороны I: 153, 232, 233, 235, 238, 310, 401, 432; II: 33, 63, 134, 136, 147, 261, 264, 281, 309, 356
Адель Григорий Осипович — московский присяжный поверенный II: 43, 47, 55, 100
Адель (урожд. Мейерсон) Софья Марковна — певица; жена Г. О. Аделя I: 253, 254; II: 21, 28, 30, 41, 47
Адель Тамара Григорьевна — дочь Г. О. и С. М. Адель II: 25
Адурская (наст. фам. Дурасевич) Антонина Федоровна (1870—1948) — актриса; в МХТ с 1901 по 1904 г. I: 286, 291, 294, 297, 304, 439, 443; II: 74, 197, 281, 347, 370, 398, 430
Азагарова Анна Яковлевна (ум. 1935) — актриса; играла преимущественно в провинциальных театрах II: 101, 401
Айвазовский Иван Константинович (1817—1900) — художник-маринист I: 297
Айдаров (наст. фам. Вышневский) Сергей Васильевич (1867—1938) — актер Малого театра II: 423
Александр III (1845—1894) — российский император с 1881 г. I: 434
Александр Борисович — см. Бернштейн А. Б.
Александр Леонидович, Ал-др. Леон., А. Л. — см. Вишневский А. Л.
Александров Леонтий Петрович — врач Ольгинской детской больницы, доктор медицины II: 314—316, 324, 335, 360, 427
Александров Николай Григорьевич (1870—1930) — актер, помощник режиссера, педагог I: 158, 181, 277, 306, 324, 326, 327, 329, 331, 336, 366; II: 92, 179, 217, 273, 309, 352, 358, 419, 430
Александровский Федор Александрович — актер II: 331
Алексеев — см. Станиславский К. С.
Алексеев Борис Сергеевич (1871—1906) — брат К. С; некоторое время работал в МХТ как актер (по сцене Полянский — по девичьей фамилии жены) и помощник режиссера по технической части I: 120, 327; II: 18, 24, 116
Алексеев Владимир Сергеевич (1861—1939) — брат К. С., которому после смерти отца перешло дело фирмы Алексеевых; в дальнейшем музыкальный деятель, педагог II: 111, 391, 403
Алексеев Георгий (Юрий) Сергеевич (1869—1920) — брат К. С.; предприниматель, актер-любитель, театральный деятель II: 20, 111, 391
Алексеев Дмитрий Викторович (ум. 1934) — шафер при венчании А. П. и О. Л.; студент-химик, впоследствии профессор II: 28
Алексеев Игорь Константинович (1894—1974) — сын К. С. II: 20, 378
Алексеев Михаил Владимирович (1886—1931) — племянник К. С. II: 17, 391
Алексеев Николай Александрович (1852—1893) — московский городской голова; двоюродный брат К. С. II: 239, 411, 417
Алексеев Николай Владимирович (1884—1926) — племянник К. С. II: 11, 16, 390, 391
Алексеева (урожд. Коншина) Александра Владимировна (1852—1903) — жена Н. А. Алексеева II: 411
Алексеева (урожд. Струве) Александра Густавовна — жена Г. С. Алексеева II: 20, 30,111, 391
Алексеева (урожд. Амозова) Валерия Александровна — переводчица II: 28, 33, 36, 40, 392
Алексеева (урожд. Яковлева) Елизавета Васильевна (1841—1904) — мать К. С. II: 8—11, 13, 15, 19, 30, 98, 99, 105, 204, 236, 254, 264, 349, 389
Алексеева (Фальк) Кира Константиновна (1891—1977) — дочь К. С. II: 20, 331
Алексеева (Струве, Бостанжогло, Корганова, Очкина) Любовь Сергеевна (1871—1941) — сестра К. С. II: 431
Алексеева (Оленина, Севастьянова, Балашова) Мария Сергеевна (1878—1942) — певица; сестра К. С. II: 349, 431
Алексеева (урожд. Полянская) Ольга Павловна (1875—1966) — актриса; в МХТ с 1900 по 1904 г.; жена Б. С. Алексеева I: 112, 120, 353, 365, 415, 439; II: 116, 216, 278
Алексеевы — семья К. С. II: 25, 65, 133, 154, 162, 199, 200, 226, 313, 390, 391, 403, 425
Алексей (1904—1918) — наследник-цесаревич I: 371, 450
Алексей Александрович, вел. кн. (1850—1919) — главный начальник Флота и Морского ведомства с 1880 по 1905 г. II: 376
Алексин Александр Николаевич (1863—1925) — земский врач; ялтинский знакомый А. П. I: 20, 346, 371, 408; II: 109, 119, 129, 130, 141, 176, 177, 271, 343, 367
Алферов Александр Данилович (1862—1920) — педагог, общественный деятель II: 232, 265
Алчевские — семья харьковского промышленника I: 64
Альбов Вениамин Павлович (1871—?) — симферопольский педагог II: 137, 139, 142, 405
Альмединген Алексей Николаевич (1855—1908) — педагог, редактор журнала «Родник» I: 153
Альтшуллер Исаак Наумович (1870—1943) — ялтинский врач, лечивший А. П. I: 60, 85, 86, 147, 236, 241, 252, 262, 265, 279, 286, 288, 289, 295, 297, 298, 301, 303, 309, 344, 362, 452; II: 5, 12, 16, 18, 21, 44, 46, 47, 64, 66, 79, 99, 101, 105, 123, 131, 140, 146, 158, 168, 169, 176, 182, 183, 188, 209, 212, 230, 241—244, 251, 256, 280, 312, 321, 327, 330, 372
Альтшуллер Мария Абрамовна — жена И. Н. Альтшуллера I: 60
Амфитеатров Александр Валентинович (1862—1938) — прозаик, драматург, журналист I: 213, 225, 231, 313, 420, 421, 441; II: 133, 138, 252, 255, 365, 368, 373, 379, 405, 432, 433
Амфитеатров Даниил Александрович (1901—1983) — сын A. B. и И. В. Амфитеатровых: впоследствии пианист, дирижер, композитор II: 373
Амфитеатрова (урожд. Соколова) Иллария Владимировна (1875 — после 1947) — актриса; вторая жена А. В. Амфитеатрова II: 133, 138, 252, 365, 368, 372, 373, 375, 379, 405
Андреев Александр Иванович (ум. 1940) — актер и помощник режиссера; в МХТ с 1898 по 1906 г. I: 178, 235, 297, 298, 324, 327, 425, 431; II: 108, 113, 254, 430
Андреев Леонид Николаевич (1871—1919) — писатель, драматург I: 154, 223, 254, 259, 282, 334, 343, 352, 379, 385, 396, 431, 438; II: 32, 67, 79—81, 84—86, 89, 102, 144, 157, 163,164, 178, 208, 214, 252, 269, 270, 291, 352, 354, 405,407
Андреев Николай Николаевич — муж О. М. Андреевой; чиновник акцизного ведомства I: 101, 110, 173, 225, 245, 258, 292, 357, 424; II: 118, 119, 287
Андреева (урожд. Велигорская) Александра Михайловна (1881—1906) — жена Л. Н. Андреева I: 379, 385; II: 85, 89, 102, 252, 269, 354
Андреева Александра Алексеевна (1853—1926) — критик, историк литературы, переводчица; сестра жены К. Д. Бальмонта II: 61,161
Андреева (урожд. Юрковская, по мужу Желябужская) Мария Федоровна (1868—1953) — актриса; впоследствии общественный деятель I: 33, 52, 62, 78, 91, 125, 129, 136, 141, 145, 146, 148, 154, 155, 159, 162, 167, 195, 217, 238, 244, 262, 271, 274, 277, 282, 292, 293, 302, 303, 325, 332, 337, 338, 346, 366, 385, 386, 404, 408, 410, 411, 413, 418, 421, 429, 433, 437, 438, 444, 446; II: 33, 43, 47, 50, 55, 56, 76, 80, 92, 94, 118, 123, 125, 126, 128, 129, 132, 141, 147, 151, 152, 157, 158, 162, 177—179, 186, 192, 211, 248, 252, 253, 260, 265, 267, 273, 276, 278, 282, 287, 288, 293, 295—297, 302, 312, 315, 318, 319, 321, 323, 324, 326, 328, 329, 342, 348, 355, 356, 358, 359, 369, 374, 379, 380, 394, 395, 400, 408, 410, 413, 419, 422—428, 430, 434, 436
Андреева (урожд. Кузнецова) Ольга Михайловна (1867—1911) — подруга О. Л. I: 71, 100, 102, 109, 111, 173, 181, 186, 225, 245, 258, 292, 294, 296, 349, 357, 409, 424; II: 28, 62, 112, 118, 119, 147, 182, 236, 250, 287
Андреевская Елена Николаевна — начальница гимназии в Казани; с ней А. П. и О. Л. летом 1901 г. отдыхали в санатории в Аксенове I: 215, 317, 360, 364, 365, 370, 374, 390, 448; II: 109, 217, 380
Андреевский Сергей Аркадьевич (1847—1919) — поэт, литературный критик I: 384, 385, 436; II: 173
Андреолетти Константин Людвигович — родственник Л. Ю. Книппер II: 17
Анна Егоровна, Аннушка — см. Сутугина А. Г.
Анна Сергеевна — см. Штекер A. C.
Анненкова-Бернар Нина Павловна (1859 или 1864—1933) — актриса, драматург I: 385
Антимонов Сергей Иванович (1880—?) — ученик школы МХТ в 1901—1904 гг. I: 327
Антуан Андре (1858—1943) — французский режиссер, актер, теоретик театра II: 78,398
Арабажин Константин Иванович (1866—1929) — критик, историк литературы I: 265; II: 361, 365, 372, 374, 434
Арбенин (наст. фам. Гильдебранд) Николай Федорович (1863—1906) — актер, драматург, переводчик II: 147, 154, 406
Аренский Антон Степанович (1861—1906) — композитор, пианист, дирижер I: 18
Арсений — см. Щербаков А. Е.
Артем (наст. фам. Артемьев) Александр Родионович (1842—1914) — актер; в МХТ с его основания до конца жизни I: 45, 113, 123, 165, 182, 207, 214, 222, 225, 247, 267, 291, 304, 306—308, 331, 343, 352, 388, 403, 413, 429, 431, 439; II: 95, 151, 159, 179, 186, 198, 225, 257, 275, 300, 303, 327, 328
Архипов Абрам Ефимович (1862—1930) — художник-передвижник, затем член Союза русских художников II: 116
Архипов (по сцене Арбатов) Николай Николаевич (1869—1926) — режиссер; возглавил Общество искусства и литературы после ухода оттуда К. С. в 1898 г. I: 119, 415
Асланов Николай Петрович (1877—1949) — актер; музыкант по образованию; пробыл в МХТ с 1902 по 1905 г., потом дважды возвращался; родственник Н. —Д. по материнской линии II: 33, 233, 392
Ахалина Прасковья Николаевна (ум. 1910) — суфлер МХТ со дня его основания и до конца жизни I: 151
Ашешов Николай Петрович (1866—1923) — журналист, литератор I: 365
Ашкинази Владимир Александрович (псевд. В. Азов; в «Новостях дня» — Пэк; 1873—1947) — журналист, литератор, переводчик I: 440
Бабушка — см. Беленовская М. Д.
Баженов Николай Николаевич (1857—1923) — врач-психиатр, интересовавшийся проблемами психологии творчества II: 78, 86, 144, 285, 288, 300
Байрон Джордж Ноэл Гордон (1788—1824) — английский поэт II: 199, 399
Балабан Иосиф Аронович (1871—?) — киевский врач; актер-любитель I: 289, 322, 332, 346, 362, 439
Балтрушайтис Юргис Казимирович (1873—1944) — поэт, переводчик; после революции посол Литвы в Советской России II: 151
Бальмонт (урожд. Андреева) Екатерина Алексеевна (1867—1950) — вторая жена К. Д. Бальмонта; переводчица II: 102, 136, 151, 154, 155, 161, 167, 320, 406
Бальмонт Константин Дмитриевич (1867—1942) — поэт, критик, переводчик I: 212, 216, 219, 223, 229, 242, 429, 431,432; II: 62, 85, 93, 102, 109, 135, 136, 140, 150, 151, 154—156, 161, 166, 167, 286, 292, 320, 344, 350, 387, 423, 431, 438
Бар Герман (1863—1934) — австрийский писатель, драматург, театральный критик II: 396
Баранов Николай Александрович — певчий в церковном хоре, актер; в МХТ с 1899 по 1903 г. I: 284, 326, 331, 335, 337, 343, 365, 384, 388, 439, 443; II: 89, 95, 97, 104, 186, 201, 392
Баронесса — см. Вульф Е. П.
Бартельс (Книппер, Рабенек, Теллс) Елена Ивановна (1875—1944) — художница, танцовщица, педагог; преподавала современный танец в МХТ I: 68, 70, 71, 83, 98, 102, 107, 120, 132, 259, 267, 270, 281, 289, 292, 299, 302, 343, 392, 397, 409; II: 6, 15, 22, 24, 25, 27, 28, 62, 65, 90, 100, 103, 104, 106, 108, 111, 121, 122, 130, 133, 144, 163, 173, 177, 206, 208, 226, 228, 239, 240, 243, 247, 249—251, 267, 276, 286, 287, 317, 338, 343, 372, 394
Бартельс Иван Иванович — брат Е. И. Бартельс II: 229,416
Бартельс — мать Е. И. Бартельс I: 292; II: 104, 108, 122, 416
Бартельс Иоганн Карл — отец Е. И. Бартельс I: 292; II: 100, 416
Бартельсы — семья Е. И. Бартельс I: 184, 281; II: 47, 55, 100, 106, 163, 229
Барцал Антон Иванович (1847—1927) — певец и режиссер Большого театра II: 312
Барятинский Владимир Владимирович, кн. (1874—1941) — драматург, журналист; муж Л. Б. Яворской I: 148, 155, 420; II: 430
Бастунов Эдмунд Давыдович (ум. 1913) — певец, актер II: 376, 435
Батюшков Федор Дмитриевич (1857—1920) — историк литературы, критик I: 380, 385, 386, 388; II: 87—89, 104, 111, 119, 120, 124, 145, 149, 154, 204, 207, 380, 404, 406
Бекефи Альфред Федорович (1843—1925) — характерный танцовщик; в то время солист Мариинского театра II: 162
Бёклин Арнольд (1827—1901) — швейцарский художник-символист I: 232, 302
Беленовская Мария Дормидонтовна (1826—1906) — домашняя работница Чеховых I: 163, 246, 299, 401; II: 47, 53, 54, 58, 64, 168, 233, 260, 272, 294, 317
Белоусов Иван Алексеевич (1863—1930) — поэт, прозаик, переводчик; давний знакомый А. П. II: 269
Бельская Серафима Александровна — опереточная примадонна II: 119
Беляев Агапит Федорович (1853—1934) — московский врач-отоларинголог II: 52
Беляев Юрий Дмитриевич (1876—1917) — театральный рецензент, драматург I: 420; II: 359, 431, 433
Беранже Пьер Жан (1780—1857) — французский поэт II: 85
Березина — см. Соловьева О. М.
Бернар Сара (1844—1923) — французская актриса I: 156, 376
Бернштейн Александр Борисович — студент в санатории в Аксенове, затем врач I: 317; II: 137, 405
Берсон Янина Осиповна (1882—?) — дочь петербургского банкира О. С. Берсона; знакомая А. М. Горького II: 289, 293, 294, 404
Бертенсон Сергей Львович (1885—1962) — театральный деятель II: 413
Бетховен Людвиг ван (1770—1827) — немецкий композитор I: 104, 120; II: 34, 187
Билибин — севастопольский банковский служащий II: 221
Билибин Виктор Викторович (1859—1908) — писатель, драматург II: 404
Бларамберг Павел Иванович (1841—1907) — композитор, публицист, педагог; преподавал в Филармоническом училище II: 136
Блюменталь-Тамарина Мария Михайловна (1859—1938) — актриса I: 443
Боборыкин Петр Дмитриевич (1836—1921) — писатель, драматург, театральный деятель I: 45, 124, 193, 326, 332, 334, 338, 406, 439, 443; II: 78, 86, 398
Бобров Александр Алексеевич (1850—1905) — профессор Московского университета; в Алупке организовал санаторий для туберкулезных детей I: 292, 295
Богданович Ангел Иванович (1860—1907) — критик, публицист I: 155
Богданович Петр Кириллович (1858—1903) — ялтинский врач и общественный деятель II: 218
Боголепов Николай Павлович (1846—1901) — профессор римского права; в 1898—1901 гг. министр народного просвещения I: 424
Богомолов Вячеслав Иванович — помощник заведующего хозяйственной частью МХТ в 1898—1906 гг. II: 187, 195
Бодло Андрей Эмильевич — фабрикант II: 351, 353
Бойто Арриго (1842—1918) — итальянский композитор, либреттист, поэт II: 397
Бок Ф. Ф. — антрепренер немецкой петербургской труппы I: 405, 422
Бонье Софья Павловна (ум. 1921) — знакомая А. П.; член Попечительства о нуждах приезжих больных в Ялте I: 70, 86, 88, 92, 130, 174, 184, 190, 191, 212, 238, 245, 254, 258, 260, 268, 364; II: 45, 61, 67, 87, 93, 99,100, 104, 112, 115, 117, 161, 237, 258, 266, 268, 273, 279, 290, 294, 295, 309
Борисов — муж С. С. Малкиель I: 241
Борнгаупт Елена Васильевна — двоюродная сестра О. Л. I: 170, 173, 175, 424; II: 345, 350, 351
Борнгаупт (урожд. Зальца) Елена Ивановна (1855—1929) — тетка О. Л. I: 173, 186, 191, 196, 199, 203, 207, 209, 230, 242, 271, 286, 411; II: 18, 27, 108, 139, 225, 229, 267, 331, 345
Борнгаупт Лев Васильевич (1875—?) — двоюродный брат О. Л.; врач I: 83, 109, 284, 286, 287, 289, 292, 294, 439; II: 343
Бородай Михаил Матвеевич (1853—1929) — антрепренер II: 425
Бородулин Василий Александрович (1866 — после 1912) — ялтинский врач I: 170; II: 367
Боткин Сергей Сергеевич (1859—1910) — врач, коллекционер; сын знаменитого врача-клинициста С. П. Боткина II: 19, 391
Брага Гаэтано (1829—1907) — итальянский виолончелист, композитор, педагог II: 331
Браз Осип Эммануилович (1872—1936) — художник, пейзажист и портретист I: 306, 311, 439
Бродская Галина Юрьевна — театральный критик, историк театра II: 392
Брокар (урожд. Жиро) Маргарита Клавдиевна — ученица матери О. Л. II: 18
Брюллов Карл Павлович (1799—1852) — художник II: 265
Брюсов Валерий Яковлевич (1873—1924) — поэт II: 97, 102, 117, 401
Будкевич (Буткевич) Наталья Антоновна (ум. 1928) — актриса, режиссер, переводчица; училась параллельно с О. Л. в Филармоническом училище II: 49, 331, 335, 395, 428
Буланже Павел Александрович (1865—1925) — служащий правления Московско-Курской железной дороги; толстовец I: 338
Булацель Иван Михайлович (1846—1918) — журналист, переводчик, драматург I: 164
Бунин Иван Алексеевич (1870—1953) — писатель I: 92, 109, 110, 112, 120, 130, 147, 150, 166, 174, 202—204, 213, 224, 225, 230, 232, 237, 330, 335, 389, 391, 412, 416, 424, 432; II: 37, 58, 61, 89, 93, 99, 107, 164, 172, 184, 195, 213, 231, 237, 250, 253, 262, 268—270, 275, 308, 320, 326, 329, 340, 401, 402, 408, 422, 427
Бунин Юлий Алексеевич (1857—1921) — журналист; брат И. А. Бунина II: 144, 253, 269
Бурджалов Георгий Сергеевич (1869—1924) — актер, режиссер; в МХТ с года его основания до конца жизни I: 158, 188, 323, 326, 327, 332; II: 33, 116, 126, 147, 150, 162, 207, 228, 264, 265, 366
Буренин Виктор Петрович (1841—1926) — поэт, переводчик, критик; сотрудник «Нового времени» I: 363, 371, 443, 448; II: 157, 172, 177, 359, 360, 407, 409, 432
Бутова Надежда Сергеевна (1878—1921) — актриса; в МХТ с 1901 г. до конца жизни I: 231, 267, 310, 358, 432; II: 116, 200, 209, 210, 215, 226, 228, 234, 236, 277, 356, 386, 387, 415
Бутти Энрико Аннибале (1868—1912) — итальянский писатель, драматург II: 396
Бухгольц, бар. — прототип горьковского Барона в «На дне» II: 51
Бьернсон Бьернстьерне (1832—1910) — норвежский драматург II: 11, 390, 423
Вагнер Рихард (1813—1883) — немецкий композитор, дирижер, драматург I: 451; II: 343
Валлентин Рихард (1874—1908) — немецкий актер, режиссер II: 395, 417
Валь Виктор Вильгельмович фон (1840—1915) — генерал от инфантерии; петербургский градоначальник в 90—х гг., затем виленский губернатор II: 47, 394
Ванновский Петр Семенович (1822—1904) — генерал от инфантерии; военный министр; в 1901—1902 гг. министр народного просвещения I: 170, 424
Варвара Константиновна — см. Харкеевич В. К.
Варламов Константин Александрович (1848—1915) — актер Александрийского театра II: 119, 218, 359, 413, 432
Варнек Леонид Николаевич (1858—?) — врач Московской первой градской больницы II: 163, 168
Варравка (Варавка) Сергей Михайлович — киевский врач, заведовал санаторием в Аксенове I: 257, 317; II: 105, 143
Васильев — вероятно, врач окружной больницы Московского губернского ведомства Василий Иванович Васильев I: 234
Васильев С. — см. Флеров С. В.
Васильева (Милеант) Ольга Родионовна (1882—?) — знакомая А. П., переводчица его произведений на английский язык I: 172, 175, 181, 189, 213, 237, 248, 257; II: 39, 143
Васнецов Аполлинарий Михайлович (1856—1933) — живописец, театральный художник; писал в основном сюжеты из жизни древней Москвы I: 314; II: 116
Васнецов Виктор Михайлович (1848—1926) — художник, писал в основном на мифологические и сказочные сюжеты I: 18, 20, 92, 408; II: 112, 116, 403
Вахтангов Евгений Богратионович (1883—1922) — режиссер, актер, театральный деятель II: 414
Ведекинд Франк (1864—1918) — немецкий писатель, драматург II: 430
Вейнберг Петр Исаевич (1831—1908) — поэт, переводчик, историк литературы; много лет был председателем Литературного фонда I: 154, 155, 157, 267, 326, 375, 380, 384, 385, 436, 443; II: 219, 414
Венгеров Семен Афанасьевич (1855—1920) — историк литературы, библиограф II: 289
Венгерова Зинаида Афанасьевна (1867—1941) — литературный критик, историк литературы, переводчица I: 381; II: 289, 374
Вересаев (наст. фам. Смидович) Викентий Викентьевич (1867—1945) — писатель, литературовед; по образованию врач I: 282, 365, 438, 441; II: 253, 269, 275
Верещагин Василий Васильевич (1842—1904) художник II: 432
Веселовский Алексей Николаевич (1843—1918) — историк литературы, профессор Московского университета II: 422
Виктория (1819—1901) — королева Великобритании I: 132, 414
Викторов Петр Петрович (1849—1922?) — московский врач-психиатр I: 334, 441
Вилькина Людмила Николаевна (1873—1920) — поэтесса, прозаик, переводчица; жена Н. М. Минского I: 382, 449
Виноградов Александр Николаевич — комиссионер по продаже домов и имений II: 339
Виноградов Сергей Арсеньевич (1869—1938) — художник-пейзажист I: 213
Виноградский Александр Николаевич (1855—1912) — дирижер, композитор, музыкальный деятель; пропагандист русской музыки за границей II: 110
Винокуров-Чигорин Николай Алексеевич — учитель земской школы в Гурзуфе II: 82, 88, 119, 121, 122, 124, 128, 135, 164, 356, 357, 404, 431
Вирхов Рудольф (1821—1902) — немецкий патологоанатом и общественный деятель; иностранный член-корреспондент Петербургской Академии наук I: 295
Витмер Александр Николаевич (1839—1916) — военный историк, писатель, земский деятель I: 155, 162
Витте Иван Германович (1854—1905) — земский врач I: 190
Витте Сергей Юльевич, гр. (1849—1915) — в то время министр финансов, в дальнейшем председатель Комитета, Совета министров I: 380
Вишневская Аглаида Петровна — начальница Александровской общины Красного Креста «Христианская помощь» II: 367, 372
Вишневский (наст. фам. Вишневецкий) Александр Леонидович (1861—1943) — актер; в МХТ с его основания до конца жизни; земляк А. П., обучавшийся с ним в одной гимназии I: 15, 16, 31—33, 37, 38, 40, 41, 47, 49, 54, 60, 65, 74, 77, 78, 105, 113, 115, 122, 129, 133, 142, 147, 154, 155, 158, 161, 162, 165, 168, 172, 175, 177, 182, 183, 188, 192, 193, 197, 214, 215, 218, 229, 234, 235, 241, 243, 248, 262, 268, 272, 274, 276, 278, 297, 300, 302, 303, 305, 306, 310, 316, 319, 325, 336, 340, 349, 352, 364, 378, 379, 381, 382, 384, 388, 394—397, 402, 403, 405, 410, 433, 444, 446; II: 5, 6, 7, 9, 15, 17, 18, 33, 36, 37, 39—41, 45, 48, 50—52, 54, 56, 60—62, 65, 67, 69, 71, 74, 77, 81, 84, 85, 89, 95, 96, 100, 103, 109, 112, 113, 117, 118, 128, 133, 142, 143, 150, 153, 155—159, 162—164, 166, 169—171, 174, 178, 186, 196, 200—202, 204, 207—212, 214, 215—218, 224, 227—229, 231, 233—236, 239, 242, 250, 252—254, 256, 261—264, 266—268, 270, 275, 276, 278, 279, 281, 282, 284, 285, 287, 288, 293, 296, 303, 305, 311, 315, 324, 325, 335—337, 344, 354—356, 358, 367, 369, 372, 373, 375, 387, 393, 394, 399, 409, 412, 415, 416, 425, 427, 433, 434, 438
Вишневский Николай Николаевич — помощник заведующего сценой МХТ с 1898 по 1906 г. II: 372
Владимир Александрович, вел. кн. (1847—1909) — брат Александра III; президент Академии художеств I: 164; II: 219
Владимир Иванович, Вл. Ив. — см. Немирович-Данченко Вл. И.
Власовский Александр Александрович (1842—1899) — московский обер-полицмейстер, снятый со своего поста после трагедии на Ходынском поле во время коронования Николая II II: 239, 417
Вогюэ Эжен Мельхиор де (1848—1910) — французский писатель, критик, иностранный член-корреспондент петербургской Академии наук I: 302, 440
Водовозова (урожд. Токмакова) Мария Ивановна (1869—1954) — общественная деятельница; сотрудница журнала «Начало» I: 374
Возницын Николай Аполлонович — подполковник, преподаватель кадетского корпуса I: 251, 434
Войткевич Татьяна Степановна — владелица модной мастерской в Москве I: 329
Волков Николай Николаевич II: 156
Волкова Юлия Владимировна — владелица книжного магазина и библиотеки в Ялте II: 183, 410
Володя — см. Книппер В. Л.
Володя — см. Чехов В. И.
Волошин (наст. фам. Кириенко-Волошин) Максимилиан Александрович (1877—1932) — поэт, критик, художник, переводчик II: 167, 409
Волынский Аким Львович (наст. имя и фам. Хаим Лейбович Флексер; 1861—1926) — литературный и балетный критик, историк и теоретик искусства I: 232, 432
Воронин Илья Егорович — доверенный по делам фирмы Алексеевых в Туркестане II: 10, 18, 24
Воронина — см. Самсонова И. Г.
Воронцов-Дашков Илларион Иванович, гр. (1837—1916) — генерал-адъютант; государственный деятель, занимал различные высокие посты в административном управлении I: 380
Ворт Чарлз Фредерик (1825—1895) — английский дамский портной в Париже I: 328
Врубель Михаил Александрович (1856—1910) — художник II: 396
Вульф Екатерина Федоровна — педагог, преподавательница иностранных языков II: 338
Вульф (Никифорова) Елизавета Павловна, бар. — петербургская поклонница Художественного театра I: 361, 373, 395, 397; II: 200, 202, 355, 363, 369
Гадон Владимир Сергеевич — адъютант вел. кн. Сергея Александровича II: 47, 266
Галина (урожд. Мамошина; по официальным документам Ринке) Глафира Адольфовна; 1870 или 1873—1942) — поэтесса I: 155, 358, 381, 384, 385; II: 214, 218
Галяшкина (урожд. Шлиппе) Елена Карловна (1837—1912) — давняя знакомая семьи Книппер I: 209, 210
Галяшкина Ольга Александровна — художница II: 98, 159, 286, 350
Ганзен Петр (Петер Эммануэль) Готфридович (1846—1930) — переводчик и активный пропагандист скандинавской литературы I: 368; II: 171
Ганзен (урожд. Васильева) Анна Васильевна (1869—1942) — переводчица и активный пропагандист скандинавской литературы; жена П. Г. Ганзена I: 368, 449
Гарденин Владимир Яковлевич — офицер Сумского драгунского полка II: 244, 309, 418
Гарденин Николай Яковлевич — брат В. Я. Гарденина II: 426
Гарин — см. Михайловский Н. Г.
Гаршин Всеволод Михайлович (1855—1888) — писатель II: 62—64, 76, 396
Гауптман Герхарт (1862—1946) — немецкий писатель, драматург I: 63, 192, 254, 400, 401, 403, 405, 421, 422, 429, 439, 448; II: 279, 280, 409, 422
Ге Григорий Григорьевич (1868—1942) — актер, драматург I: 155
Гейне Генрих (1797—1856) — немецкий поэт I: 107
Гельцер Екатерина Васильевна (1876—1962) — солистка балета Большого театра; сестра жены Москвина II: 150, 159, 163, 376, 435
Гельцер Любовь Васильевна (1878—1955) — ученица Н.-Д. по Филармоническому училищу; актриса МХТ с 1894 по 1906 г.; с 1902 г. жена И. М. Москвина I: 277, 292, 296—298, 324, 438, 440; II: 150, 282, 376, 406
Гельцер Софья Федоровна (ум. 1909) — тетка Л. В. Гельцер II: 135
Гельцеры — семья Л. В. Гельцер II: 134, 140
Георг II, герцог Саксен-Мейнингенский (1826—1914) — основатель и руководитель Мейнингенского театра, гастролировавшего по всей Европе II: 398
Геркен Мария Сергеевна — подруга М. Г. Савицкой II: 428
Германова (по отчиму Красовская) Мария Николаевна (1884—1940) — актриса; в МХТ с 1902 по 1919 г. II: 335, 429
Герье Софья Владимировна — дочь историка профессора В. И. Герье, основателя Высших женских курсов в Москве I: 145, 267
Гёте Иоганн Вольфганг (1749—1832) — немецкий поэт I: 400; II: 262
Гиляровский Владимир Алексеевич (1853 или 1855—1935) — писатель, журналист II: 18
Гиппиус (Мережковская) Зинаида Николаевна (1869—1945) — поэтесса, драматург, критик II: 417
Гиршман Леонард Леопольдович (1839—1921) — врач-окулист, профессор Харьковского университета I: 355
Глаголева Анна Семеновна — художница II: 113
Глаголь Сергей — см. Голоушев С. С.
Глазов В. Г. — генерал; в 1904—1905 гг. министр народного просвещения II: 436
Глазунов Александр Константинович (1865—1936) — композитор, дирижер, музыкально-общественный деятель I: 451
Глассби (Смирнова) Эвелин Мод (Елена Романовна; 1876—1950-е) — гувернантка сестер Смирновых; прототип Шарлотты в «Вишневом саде» II: 24, 392
Глебова Мария Михайловна (1840-е—1919) — актриса, антрепренер; жена Н. Н. Соловцова II: 425
Гликерия Николаевна, Гликеша — см. Федотова Г. Н.
Глинка Григорий Николаевич (1869—?) — мичман; сын баронессы В. И. Икскуль-Гильдебрандт I: 386, 389, 451
Глинка Михаил Иванович (1804—1857) — композитор II: 301
Глоба Николай Васильевич (1859 — после 1938) — художник; директор Строгановского художественного училища I: 244
Гнедич Ольга Андреевна — жена П. П. Гнедича II: 369, 372, 433
Гнедич Петр Петрович (1855—1925) — драматург, театральный деятель, историк искусства II: 20, 91, 391, 433
Говердовский Егор Андреевич — камердинер К. С. II: 9, 15, 20, 23, 108, 233, 304, 305, 309, 390
Гоголь Николай Васильевич (1809—1952) — писатель I: 435; II: 56, 113, 198, 265, 289
Голицын Владимир Михайлович, кн. (1847—1931) — городской голова в 1897—1905 гг. I: 295
Голоушев Сергей Сергеевич (1855—1920) — художник, театральный и художественный критик; врач по образованию I: 232, 412, 432, 438; II: 60, 102, 144, 184, 252, 253, 269, 398
Голоушева Елизавета Ивановна — жена С. С. Голоушева; певица II: 184, 189, 205, 252, 343
Голубева Ольга Александровна (1868—1942) — актриса; в основном служила в крупных провинциальных театрах I: 342; II: 293
Голубкина Анна Семеновна (1860—1923) — скульптор; ее горельеф «Пловец» («Волна») украшает фронтон Художественного театра в Камергерском пер. I: 288, 407; II: 165
Гольцев Виктор Александрович (1850—1906) — публицист, литературный критик, общественный деятель, редактор журнала «Русская мысль» I: 56, 184; II: 74, 85, 102, 140, 141, 144, 177, 248, 275, 399, 405, 407, 419
Гонецкая (урожд. Фирсанова) Вера Ивановна (1863—?) — московская домовладелица I: 227, 437; II: 28, 48, 53, 177, 394
Гончаров Дмитрий Дмитриевич — фабрикант II: 344, 350, 430
Гончарова Вера Константиновна — жена Д. Д. Гончарова; певица II: 430
Гончарова Наталья Николаевна (1812—1863) — жена А. С. Пушкина I: 10, 441
Гончаровы — давние знакомые О. Л. I: 10, 331; II: 344
Горева Елизавета Николаевна (1859—1917) — актриса, антрепренер II: 119, 338, 429
Горький Максим (наст. имя и фам. Алексей Максимович Пешков; 1868—1936) — писатель, драматург I: 18, 20, 22, 62—64, 81—86, 89, 92, 101, 109, 130, 148, 153, 164, 171, 174, 189, 194, 216, 217, 223, 225, 226, 228, 229, 231—235, 238, 242, 243, 250, 256, 257, 259, 262, 266—268, 272, 273, 275, 280, 283, 285, 288, 295, 296, 299, 304, 305, 307, 310, 312, 315, 318—320, 322, 338, 339, 343, 346, 349, 352, 356—358, 360, 361, 364, 365, 367, 368, 372, 377, 380, 382, 383, 388, 390, 397, 408, 411, 424, 426, 429, 432—434, 439, 440, 442, 447—452; II: 12, 16, 18, 19, 23, 29, 31, 32, 35, 47, 48, 50—52, 54, 55, 58, 60, 61, 65—68, 71, 80, 83, 85, 87—89, 95, 99, 104, 109, 115, 117, 118, 124, 126, 127, 129, 130, 136, 139—141, 145, 147, 153, 161, 163, 176—178, 180, 182, 184, 185, 194, 198, 213, 214, 221, 245—247, 249, 255, 260, 266, 269, 270, 275, 277, 283, 289, 291, 293, 301, 308, 318, 319, 331, 342, 355, 356, 359, 362, 364, 369, 374, 376, 378—380, 391, 392, 397, 400, 403, 408, 409, 418, 427, 429, 436
Гославский Евгений Петрович (1861—1917) — писатель, драматург II: 102
Гофман Иосиф (1876—1957) — польский пианист, педагог, композитор. II: 139
Гофмансталь Гуго фон (1874—1929) — австрийский писатель, драматург; неоромантик и последователь символистов I: 298
Грановская (Сабурова) Елена Маврикиевна (1877—1968) — актриса; одна из самых известных актрис комедийного жанра; с 1903 г. работала в СПб II: 41, 393
Греков (наст. фам. Ильин) Иван Николаевич (1849—1919) — актер Малого театра; муж М. А. Самаровой I: 45, 244, 267, 403
Гречанинов Александр Тихонович (1864—1956) — композитор I: 222, 256, 410; II: 257
Грибкова О. М. II: 74
Грибунин Владимир Федорович (1873—1933) — актер; в МХТ с 1898 до конца жизни I: 292, 310, 324, 326, 327, 338; II: 33, 63, 71, 80, 108, 147, 201, 217, 257, 267, 268, 273, 275, 278, 281, 286
Грибунина Вера Федоровна — актриса; в МХТ с 1902 по 1905 г.; сестра Вл. Ф. Грибунина I: 310, 313, 441; II: 76
Григорьева (наст. фам. Николаева) Мария Петровна (1869—1941) — актриса МХТ с его основания и заведующая костюмерно-пошивочным цехом II: 209, 210, 356
Грингмут Владимир Андреевич (1851—1907) — редактор газеты «Московские ведомости» I: 160, 210
Гриневская Изабелла Аркадьевна (1864—1942) — драматург, прозаик, поэтесса, переводчица I: 375, 381
Гриневский Федор (Франц) Александрович (1860— после 1916) — московский врач-терапевт; в этом качестве служил в МХТ I: 219, 324; II: 52, 54, 214, 236, 243, 259, 336, 337, 347
Громов Михаил Аполлинариевич (ум.1918) — актер; в МХТ 1899 по 1906 г. I: 113, 141, 296, 310, 313, 324, 326, 413, 414; II: 63, 275, 392
Грузенберг Оскар Осипович (1866—1940) — петербургский присяжный поверенный, общественный деятель II: 118
Грузинский Алексей Евгеньевич (1858—1930) — филолог, переводчик, педагог II: 269
Гуревич Любовь Яковлевна (1866—1940) — писатель, литературовед, историк театра II: 374
Гутхейль Карл Александрович (1851— после 1914) — совладелец музыкально-издательской фирмы в Москве, член дирекции Филармонического общества, давний знакомый А. И. Книппер II: 151
Гутхейль Мария Ивановна — член попечительского совета Филармонического общества; жена владельца нотного магазина в Москве К. А. Гутхейля I: 141, 378; II: 151
Гуцков Карл Фердинанд (1811—1878) — немецкий писатель, драматург, публицист I: 421
Гюго Виктор Мари (1802—1885) — французский писатель, поэт, драматург I: 47; II: 113
Давыдов Владимир Николаевич (наст. имя и фам. Иван Николаевич Горелов; 1849—1925) — актер I: 43, 159, 422; II: 119, 359, 376, 432, 435
Давыдова Наталья Яковлевна (1874—1926) — художница, работавшая в области прикладного искусства II: 112, 244, 248, 266, 271, 325, 421, 427
Д’Альгейм — см. Оленина-д’Альгейм М. А.
Далматов (наст. фам. Лучич) Василий Пантелеймонович (1852—1912) — актер; служил в основном в Александрийском театре II: 359, 403, 413, 423, 432
Дальский (наст. фам. Неелов) Мамонт Викторович (1865—1918) — актер; играл в основном в провинции I: 195, 196, 425
Д’Аннунцио Габриеле (1863—1938) — итальянский писатель, драматург I: 98; II: 253, 331, 428
Даргомыжский Александр Сергеевич (1813—1869) — композитор II: 301
Дарская (урожд. Шаврова, по сцене Оленина) Ольга Михайловна (1875 — до 1941) — актриса; жена М. Е. Дарского II: 215, 217, 358, 413
Дарский (наст. фам. Псарьян) Михаил Егорович (1865—1930) — актер, режиссер; в МХТ сезон 1898/99 г. I: 239, 346, 376, 434, 446; II: 215, 217, 358, 391
Дарьялова Вера Константиновна — провинциальная актриса II: 375, 434
Дарьял (наст. фам. Демидова) Александра Васильевна (ум. 1932) — провинциальная актриса на амплуа «сильно драматические роли» II: 375
Дейк Эрнест ван (1861—1923) — бельгийский певец (тенор); солист Метрополитен-опера II: 90,400
Деларю Екатерина Федоровна — художница I: 338, 363
Денисов Василий Иванович (1862—1921) — художник II: 113, 300
Джером Клапка Джером (1859—1927) — английский писатель I: 381, 451; II: 56
Дмитриев Владимир Николаевич (1839—1904) — врач; один из первых начал пропагандировать целебные климатические условия Крыма II: 327, 332
Дмитриев Максим Петрович (1858—1948) — фотограф II: 391, 395
Добров Филипп Александрович (1869—1941) — врач; общественный деятель II: 253
Долгополов Нифонт Иванович (1857—1922) — врач городской больницы в Нижнем Новгороде; знакомый А. П. и А. М. Горького I: 304, 305, 311, 312, 441
Долженко Алексей Алексеевич (1865—1942) — двоюродный брат А. П. по матери I: 183, 190, 192, 193, 196, 427
Домашева Мария Петровна (1875—1952) — актриса Суворинского, затем Александрийского театра I: 420
Дорошевич Влас Михайлович (1865—1920) — журналист, критик, литератор I: 185, 187, 195, 257, 353, 420, 447; II: 20, 23, 30, 117
Дрейфус Альфред (1854—1927) — офицер французского Генштаба II: 393
Дроздова Мария Тимофеевна (1871—1960) — художница; приятельница семьи Чеховых I: 54, 56, 98, 205, 211, 213, 222, 236, 237, 245, 253, 254, 260, 285, 303, 305, 310, 312, 314, 332, 340, 428; II: 28, 37, 40, 48, 81, 147, 166, 186, 225, 291, 293, 294, 300, 306, 310
Дузе Элеонора (1858—1924) — итальянская актриса I: 438; II: 199, 414
Дуняша — см. Копылова А. Н.
Дурасевич — см. Адурская А. Ф.
Дурнов Модест Александрович (1868—1928) — художник, архитектор, поэт II: 163
Дучинский Николай Полиевктович (1873—1932) — педагог, издатель II: 417
Дымов Осип (наст. имя и фам. Иосиф Исидорович Перельман; 1878—1959) — журналист, писатель, драматург II: 361, 362, 369, 432
Дюкова Александра Николаевна — антрепренер II: 425
Дюкро Клер — переводчица с русского на французский II: 98
Дюма Александр-отец (1802—1870) — французский писатель, драматург I: 153, 421,427
Дюшар — модный московский мужской портной I: 328
Дягилев Сергей Павлович (1872—1929) — организатор и один из постоянных авторов журнала «Мир искусства», устроитель Русских сезонов в Париже II: 101, 253, 290, 291, 296, 424
Дядя Ваня — см. Зальца И. И.
Дядя Карл — см Зальца К. И.
Дядя Саша — см. Зальца А. И.
Евгения Яковлевна — см. Чехова Е. Я.
Егор — см. Говердовский Е. А.
Егоров Владимир Евгеньевич (1878—1960) — художник II: 113
Егоровна — см. Сутугина А. Е.
Ежов Николай Михайлович (1862 или 1864—1941) — писатель, журналист, критик; многолетний сотрудник «Нового времени» I: 445
Езучевская, Езучевские — владельцы дачи в Царицыне II: 345, 348, 353, 358, 363, 364, 380
Екатерина Николаевна — см. Немирович-Данченко E. H.
Екатерина Павловна — см. Пешкова Е. П.
Елизавета Федоровна, вел. кн. (1864—1918) — покровительница Московского филармонического общества I: 175, 178, 350, 371, 446, 450; II: 102, 284, 312
Елпатьевская Людмила Ивановна (1858—1937) — жена С. Я. Елпатьевского I: 222, 227
Елпатьевский Сергей Яковлевич (1854—1933) — писатель, публицист, общественный деятель, врач; создал в Крыму лечебные учреждения для неимущих легочных больных I: 242, 295, 297, 299, 301, 303, 308, 309, 352; II: 64, 144, 297
Ермилов Владимир Евграфович (1859—1918) — педагог, журналист I: 153
Ермолаев Михаил Сергеевич (1847Р—1911) — земский деятель, издатель журнала «Жизнь» I: 153
Ермолова Мария Николаевна (1853—1928) — актриса Малого театра I: 18, 236, 243, 278, 303, 406, 418, 433; II: 56, 61, 114, 129, 153, 164, 169, 277, 305, 308, 344, 404, 407, 425, 426
Жаринцева Надежда Алексеевна (1870? — после 1930) — переводчица, журналист, педагог I: 451
Жданов Лев Григорьевич (наст, имя и фам. Леон Германович Гельман; 1864—1951) — исторический романист, драматург, поэт I: 155, 385; II: 216
Желябужская — см. Андреева М. Ф.
Желябужский Андрей Алексеевич (1850—1932) — крупный чиновник железнодорожного ведомства; актер-любитель, выступал в Обществе искусства и литературы под псевдонимом Андреев; муж М. Ф. Андреевой I: 120, 146, 218, 244, 284, 323, 338, 418; II: 43, 56, 80, 85, 94, 108, 126, 128, 162, 200, 309, 315, 348, 356, 358, 369, 374, 402, 412
Жена Южина — см. Сумбатова М. Н.
Женя — см. Чехова Е. М.
Жорж — см. Чехов Г. М.
Жуйкины, братья II: 52
Жуйкин Дмитрий Сергеевич — машинист по устройству сценического оборудования II: 395
Жуйкин Иван Сергеевич — машинист по устройству сценического оборудования II: 395
Жукова Наталья Николаевна — родственница Срединных II: 162
Забела (Врубель) Надежда Ивановна (1868—1913) — певица (сопрано) I: 57
Загаров (наст. фам. фон Фессинг) Александр Леонидович (1877—1941) — актер, режиссер; в МХТ с 1898 по 1906 г. I: 207, 213, 222, 234, 237, 429, 432; II: 33, 45, 76
Загорянский (наст. фам. Кисель) Михаил Николаевич (1875—?) — актер II: 423
Зайцев Борис Константинович (1881—1972) — писатель II: 253
Зальца Александр Иванович (ум. 1905) — капитан; брат матери О. Л. I: 10, 48, 51, 52, 55, 57, 58, 61, 65, 68, 69, 71, 72, 75, 78, 83, 84, 112, 117, 170, 171, 173, 181, 183, 184, 188, 190, 196, 199, 202, 203, 225, 235, 243, 253, 258, 271, 281, 339, 357, 403, 409, 413; II: 6, 27, 43, 65, 76, 90, 100, 139, 187, 225, 236, 267, 310, 319, 322, 334, 335, 338, 341, 343, 346, 348, 353, 368, 382, 386, 387, 427, 437
Зальца Иван Иванович — дядя О.Л.; начальник Кронштадтской гавани I: 376, 377; II: 322, 323, 363
Зальца Карл Иванович (ум. 1907) — земский врач; брат матери О. Л. I: 10, 52, 69, 71, 81, 106, 117, 159, 181, 182, 184, 189, 190, 199, 271, 292, 300, 321, 357, 405, 413, 427; II: 6, 9, 27, 34, 43, 65, 90, 111, 184, 186, 191, 203, 206, 285, 286, 300, 322, 334, 335, 343, 348, 368
Зарудный Сергей Митрофанович (1865—1940) — юрист I: 375, 380, 382, 385
Зауэр Оскар (1856—1918) — немецкий актер II: 417
Званцев Николай Николаевич (1870—1923) — певец (окончил Московскую консерваторию), актер, режиссер; с 1903 по 1911 г. служил в МХТ I: 210, 338, 428; II: 331
Званцева — см. Петрова В. Н.
Званцева Елизавета Николаевна (1864—1921) — художница I: 120, 210, 236, 288, 407, 428; II: 113, 128, 139, 145, 146, 201, 276, 406
Зверев Николай Андреевич (1850—1917) — юрист; профессор Московского университета; начальник Главного управления по делам печати (1903—1905) II: 153
Зевакин Николай Андреевич (1866—?) — врач I: 316, 382
Зейферт Федор Иванович (ум. 1909) — юрист I: 228
Зенгер Григорий Эдуардович (1853—1919) — филолог, историк; министр просвещения в 1902—1904 гг. II: 23
Зилоти Александр Ильич (1865—1945) — пианист, педагог, дирижер I: 450; II: 399
Зилоти Сергей Ильич (1862—1914) — офицер флота (генерал-лейтенант, помощник начальника Главного морского штаба); брат А. И. Зилоти I: 373, 378, 450
Зимин Н. П. — заведующий московскими водопроводами I: 102, 413
Зина — см. Никитская З. А.
Зинаида Сергеевна — см. Соколова З. С.
Златовратский Николай Николаевич (1845—1911) — писатель народнического направления II: 144
Золя Эмиль (1840—1902) — французский писатель II: 42, 45, 393, 394, 398
Зоткин Алексей Васильевич — бухгалтер МХТ с 1898 по 1903 г. I: 368, 376
Ибсен Генрик (1828—1906) — норвежский драматург I: 157, 192, 382, 421, 422, 448; II: 109, 132, 171, 218, 337, 346, 393, 401, 402, 430
Иван, Иван Павлович — см. Чехов И. П.
Иванов Александр Андреевич (1806—1858) — художник II: 265
Иванов Иван Иванович (1862—1929) — историк литературы, критик; член московского отделения Театрально-литературного комитета I: 250, 386; II: 127
Иванов Петр Константинович — литератор II: 127
Иваненко Александр Игнатьевич (ок. 1862 — после 1926) — музыкант; московский знакомый семьи Чеховых II: 260
Игнатов Илья Николаевич (1858—1921) — критик; сотрудник «Русских ведомостей» II: 77, 78, 86, 409
Икскуль фон Гильдебрандт (урожд. Лутковская, по первому мужу Глинка) Варвара Ивановна, бар. (1850—1928) — литератор, издательница, благотворительница I: 381, 385, 386, 389, 395, 397, 451; II: 15, 87—89, 380, 390
Ильинская Мария Васильевна (1856—1932) — актриса Малого, затем Александрийского театра II: 219, 380
Ильинский Александр Александрович (1859—1920) — композитор, преподаватель Филармонического училища II: 114, 403
Ильнарская (Мунштейн) Вера Николаевна (ум. 1946) — актриса; служила в основном в провинции II: 325
Инна, Инночка — см. Самсонова И. Г.
Иоллос Григорий Борисович (1859—1907) — юрист, публицист, соредактор «Русских ведомостей» II: 384
Кабаева В. — сестра милосердия в Андреевском санатории I: 282
Калинников Василий Сергеевич (1866—1900) — композитор I: 138, 418
Калинников Виктор Сергеевич (1870—1927) — композитор, преподаватель Филармонического училища, дирижер МХТ в сезон 1894/95 г. I: 418
Калитович И. Ф. — ученица школы МХТ II: 331, 356
Каллаш Владимир Владимирович (1866—1919) — историк литературы; секретарь Общества любителей российской словесности II: 278, 419, 421
Калужская (урожд. Крюкова) Перетта (Перепетуя) Александровна (1874—1947) — жена В. В. Лужского I: 119, 165, 218, 250, 306, 358, 373, 371, 390, 391; II: 71, 106, 113, 126, 133, 204, 206, 207, 209, 215, 216, 218, 228, 229, 255, 259, 264, 358, 379
Кальдерон де ла Барка Педро (1600—1681) — испанский драматург II: 406
Кальфа Бабакай Осипович — главный подрядчик на постройке дома А.П. в Ялте II: 332
Кант Иммануил (1724—1804) — немецкий философ II: 249
Капустин Михаил Яковлевич (1847—1920) — казанский профессор-гигиенист; автор ряда трудов по общественной медицине; общественный деятель I: 294, 306
Карабчевский Николай Платонович (1851—1925) — адвокат, публицист I: 155, 189; II: 17, 20, 125, 234
Кардовский Дмитрий Николаевич (1866—1943) — художник II: 427
Карпов Евтихий Павлович (1857—1926) — драматург, режиссер I: 401; II: 380, 382
Кастель-Рюденхаузен Филиппин де, гр. — австрийская переводчица I: 424
Катаев — литератор I: 381, 382
Катуар Анна Львовна — певица II: 248, 418
Качалов (наст. фам. Шверубович) Василий Иванович (1875—1948) — актер; в МХТ с 1900 г. до конца жизни I: 72, 92, 115, 135, 138, 161, 213, 232, 262, 277, 278, 286, 292, 303, 310, 324, 327, 330, 331, 336, 368, 408, 412, 415, 417, 422, 426, 429, 432, 437, 438, 447; II: 45, 63, 74—76, 80, 95, 106, 126, 129, 132, 147, 151, 163, 171, 173, 197, 199, 232, 234, 235, 239, 242, 250, 253, 257, 259, 261, 263, 267, 268, 286, 288, 290, 291, 299, 303, 306, 308, 310, 366, 368, 374—377, 386, 398, 402, 409—411, 414, 416, 417, 424, 430, 434
Каширин (наст. фам Благушин) Александр Иванович (1858—1926) — в 1902—1904 гг. актер Александрийского театра II: 181
Кашкин Николай Дмитриевич (1839—1920) — музыкальный критик, профессор Московской консерватории I: 382
Квапил Ярослав (1868—1950) — чешский писатель, режиссер, театральный деятель I: 424
Кебке Иоганн Генрих — петербургский домовладелец и фабрикант II: 378
Кемпе — семья знакомых О. Л. II: 203, 204
Кемпе Альберт Альбертович — знакомый семьи Книппер I: 184
Кемпе Борис Альбертович — знакомый семьи Книппер II: 204, 205
Кизеветтер Александр Александрович (1866—1933) — историк, публицист, политический деятель II: 269
Кирилин Василий Сергеевич — помощник заведующего электроосвещением в МХТ II: 144
Киричко Самсон Григорьевич — директор фабрики Сапожниковых II: 28, 392
Киселева (Лютер) Александра Алексеевна (1875—?) — дочь давних знакомых А. П. II: 181, 208, 410
Кичеев Петр Иванович (1845—1902) — литератор, театральный критик, издатель I: 404
Клейгельс Николай Васильевич (1850—1911) — генерал-адъютант; в 1895—1902 гг. петербургский градоначальник I: 370, 380, 449
Климентова (Муромцева) Мария Николаевна (1857—1946) — певица Большого театра и педагог II: 81
Клодт фон Юргенсбург Николай Александрович, бар. (1865—1918) — художник II: 332, 367
Ключевский Василий Осипович (1841—1911) — историк, профессор Московского университета II: 144
Книппер[1] Ада Константиновна (1895—1985) — актриса, педагог I: 126, 128, 132, 144; II: 381, 436
Книппер (урожд. Зальца) Анна Ивановна (1850—1919) — мать О. Л.; певица и педагог, профессор Филармонического училища I: 9—11, 21, 31, 38, 48, 51, 52, 55, 57, 65, 70, 76, 80, 81, 104, 106, 117, 119, 123, 133, 150, 159, 160, 169, 171, 175, 181—184, 188, 189, 195—199, 209, 219, 224, 235, 238, 239, 245, 253, 260, 263, 271, 281, 284, 285, 292, 293, 298, 300, 310, 314, 339, 351, 353, 361, 372, 376, 392—394, 405, 407, 413, 415; II: 5—7, 15, 18, 27, 28, 33—35, 43, 55, 62—65, 68, 85, 90, 91, 94, 96—98, 103, 104, 108, 109, 111, 116, 121, 122, 127, 130, 133, 139, 160, 163, 168, 173, 175, 179, 180, 186, 187, 198, 200—203, 206, 208, 209, 225, 226, 229, 236, 239, 240, 247, 263, 267, 268, 270, 282, 285, 291, 301, 312, 314, 322, 323, 331, 335, 343, 345, 347, 350, 353, 389
Книппер (по сцене Нардов) Владимир Леонардович (1876—1942) — брат О. Л.; по образованию юрист, впоследствии певец (тенор) и режиссер I: 10, 51, 55, 57, 58, 65, 66, 68, 71, 83, 98, 102, 104, 117, 123, 124, 132, 155, 169, 181, 182, 184, 190, 196, 200, 208, 209, 245, 253, 259, 267, 277, 281, 289, 291, 299, 343, 350, 375, 406, 407, 409, 415, 424; II: 6, 15, 25, 27, 34, 35, 43, 55, 62, 65, 68, 77, 85, 90, 94, 97, 98, 100, 101, 103, 104, 106, 108, 109, 111, 121, 122, 130, 133, 144, 163, 168, 202, 206, 208, 209, 225, 226, 228, 229, 234, 239, 243, 244, 247—249, 267, 287, 291, 317, 329, 331, 342, 343, 372, 394, 416
Книппер Константин Леонардович (1866—1924) — старший брат О. Л.; инженер-путеец I: 9, 10, 30, 123, 124, 126, 127, 132, 133, 142, 146, 402, 421; II: 85, 98, 147, 168, 170, 173, 175, 177, 179, 180, 222, 224, 225, 227, 230, 233, 235, 237, 244, 248, 249, 252, 258, 259, 263, 268, 273, 274, 279, 282, 285, 288, 290, 295, 300, 301, 304, 307—309, 314, 315, 316, 318, 320—323, 327, 333, 335, 336, 347, 349—351, 357, 358, 360, 364—366, 368, 370, 371, 374, 377, 381, 385, 386, 391, 415, 417, 436
Книппер Лев Константинович (1898—1974) — племянник О. Л.; композитор II: 168, 170, 171, 173, 175, 177, 180, 244, 248, 313—318, 320—327, 329—333, 335—337, 341, 342, 349, 360, 436
Книппер Леонард (1838—1894) — отец О. Л.; инженер-технолог I: 9, 10; II: 203, 404
Книппер (урожд. Рид) Луиза Юльевна (1874—1943) — жена К. Л. Книппера I: 30, 123, 126, 132, 146, 402; II: 314, 316, 318, 320—324, 326, 327, 329, 333, 335—337, 339, 341, 342, 344, 346—349, 350, 355, 357, 360, 381, 391, 436
Книппер (Чехова) Ольга Константиновна (1896—1980) — немецкая киноактриса II: 436
Князь — см. Шаховской С. И.
Ковалевский Е. Е. — антрепренер II: 416
Ковалевский Максим Максимович (1851—1916) — юрист, историк, социолог I: 105, 114, 118, 140, 413; II: 399, 400
Кожевников Валентин Алексеевич (1867—1931) — издатель, редактор, драматург; инженер по образованию I: 408
Кожевников Петр Алексеевич (1871—1933) — писатель, литературный критик I: 248, 289; II: 116, 192, 214, 269
Кожевниковы II: 60
Козлов Павел Алексеевич (1841—1891) — поэт, переводчик I: 443
Койранские, братья II: 60
Койранский Александр Арнольдович (1884—1968) — поэт, художник, критик II: 396
Койранский Борис Арнольдович (1882—1920) — поэт, журналист, адвокат II: 396
Койранский Генрих Арнольдович (1883—?) — литератор, врач II: 396
Комарова Анастасия — горничная в ялтинском доме Чеховых II: 58, 84, 295, 298, 305, 309, 314, 315, 319, 320, 377
Комиссаржевская Вера Федоровна (1864—1910) — актриса II: 81, 105, 110, 114, 121, 138, 153, 159, 165, 317, 321—323, 325, 327, 352, 394, 399, 400, 405, 406, 427, 429, 431
Кондаков Никодим Павлович (1844—1925) — археолог и историк византийского и древнерусского искусства, академик I: 156, 375; II: 380
Кондратьев Алексей Михайлович (1846—1913) — режиссер Малого театра I: 34, 203, 428; II: 277
Кони Анатолий Федорович (1844—1927) — судебный деятель, литератор, мемуарист I: 157, 375, 405
Коновицер (урожд. Эфрос) Евдокия Исааковна (1861—1943) — подруга М. П. Чеховой, жена Е. З. Коновицера I: 69, 175, 183, 190, 191, 248, 249, 258, 274, 298, 321, 349; II: 33, 47, 77, 79, 114, 144, 186, 198, 294, 302
Коновицер Ефим Зиновьевич (ум. 1916) — московский адвокат и общественный деятель, соиздатель газеты «Курьер»; знакомый семьи Чеховых I: 78, 106, 248, 249, 258, 334; II: 114, 144
Константин Константинович, вел. кн. (1858—1915) — генерал-адъютант; поэт, переводчик, драматург, музыкант; президент Академии наук I: 163, 164, 371, 405, 423; II: 310, 312, 376, 426
Константин Сергеевич, Конст. Серг., К. С. — см. Станиславский К. С.
Копылова Авдотья Назаровна — горничная Алексеевых II: 9, 133
Корганов Иосиф Иванович — муж Л. С. Алексеевой II: 431
Коренева Лидия Михайловна (1885—1982) — актриса; с 1904 г. в школе МХТ, а затем до 1958 г. в театре II: 215, 413
Коробов Николай Иванович (1860—1919) — врач; товарищ А. П. по медицинскому факультету Московского университета; студентом жил в семье Чеховых I: 291, 292; II: 54
Коровин Константин Алексеевич (1861—1939) — живописец, пейзажист, театральный художник I: 311, 407; II: 113, 162, 225, 290, 367, 377
Короленко Владимир Галактионович (1853—1921) — писатель, общественный деятель I: 386, 405, 451, 452; II: 65
Коротнев Алексей Алексеевич (1854—1915) — зоолог, профессор Киевского университета, основатель русской биологической станции в Виллафранке I: 140
Корсаков Сергей Сергеевич (1854—1900) — врач-психиатр, профессор Московского университета II: 116, 320, 322—324, 327, 328
Корсов Богомир Богомирович (наст. имя и фам. Готфрид Готфридович Геринг; 1845—1920) — певец, переводчик II: 263, 270, 289, 421
Корш Евгений Федорович (1884—1937) — сын Ф. А. Корша II: 188, 411
Корш (урожд. Шевелкина) Екатерина Ивановна (1857—1912) — жена Ф. А. Корша I: 379, 382, 450
Корш Нина Федоровна (1876—1946) — педагог, переводчица; дочь владельца московского драматического театра I: 245, 341; II: 221, 259
Корш Федор Адамович (1852—1923) — адвокат, драматург и переводчик; владелец театра в Москве I: 61, 62, 82, 85, 143, 188, 343, 379, 403, 407, 422, 426, 438; II: 41, 43, 51, 65, 95, 147, 252, 255, 293, 333, 422, 428
Косарева Маргарита Владимировна — актриса Малого театра II: 277, 422
Косминская Любовь Александровна (1880—1946) — ученица школы, затем актриса МХТ II: 283, 331, 345, 347, 359, 365, 423, 429, 430, 432
Коссович Варвара Самсоновна (1865—1916) — ялтинский врач-окулист II: 130, 154, 232
Котик — см. Немирович-Данченко E. H.
Котлецов Александр Алексеевич — адвокат II: 78
Котляревская (по сцене Пушкарева) Вера Васильевна (1875—1942) — актриса Александрийского театра; жена Н. А. Котляревского I: 378, 380, 381, 385, 386, 429, 434, 450; II: 198—200, 210, 344, 356, 358, 378, 393
Котляревский Нестор Александрович (1863—1925) — литературовед, критик, публицист I: 214, 376, 378, 382, 385, 450; II: 198, 344, 358, 378, 412
Кох Лидия Андреевна — акушерка, сопровождавшая О. Л. во время ее болезни весной 1902 г. II: 210, 356, 380, 413
Кочубей Мария Алексеевна — сестра жены Б. Н. Чичерина II: 286, 423
Кошева Бронислава Эдуардовна — актриса II: 293
Кошеверов Александр Сергеевич (1874—1921) — актер; в МХТ в 1898—1902 гг. I: 234, 244, 412, 432, 449; II: 49, 394
Кошеверова Мария Васильевна (ум. 1938) — актриса; в МХТ с основания театра до 1902 г. I: 98, 438; II: 49
Крамарж Карел (1860—1937) — чешский политический деятель, идеолог панславизма I: 433
Крамской А. М. — антрепренер II: 427
Крандиевская (урожд. Кузьмичева) Анастасия Романовна (1865—1938) — писательница II: 89
Красковская (урожд. Пинчук) Татьяна Васильевна (1887—1943) — актриса II: 387, 440
Красов (наст. фам. Некрасов) Николай Дмитриевич (1867—1940) — актер, режиссер, антрепренер II: 181, 185
Крейн — московский зубной врач II: 255
Крестовская (Картавцева) Мария Всеволодовна (1862—1910) — писательница I: 154, 157, 160—162, 164, 421; II: 9, 110, 130, 254, 371, 374
Кригер Владимир Александрович (1872—1932) — актер, режиссер II: 422
Кругликов Семен Николаевич (1851—1910) — музыкальный критик II: 309
Крылов Иван Андреевич (1769—1844) — баснописец, драматург I: 408
Крюгер Стефанус Иоханнес Паулус (1825—1904) — президент Трансвааля, возглавлявший борьбу буров против английских колонизаторов I: 102, 413
Ксения — прислуга в доме О. Л. II: 48, 91, 95, 97, 98, 124, 130, 137, 147, 156, 157, 171, 180, 192, 214
Кубелик Ян (1880—1940) — чешский скрипач-виртуоз II: 81, 130
Кувшинникова Софья Павловна (1847—1907) — художница II: 319
Кугель Александр (Авраам) Рафаилович (1864—1928) — театральный критик (псевдоним Homo novus); редактор еженедельного журнала «Театр и искусство» I: 150, 360, 419, 420, 447, 449, 450; II: 176, 193, 266, 361, 364, 367, 376, 401, 410, 411, 432, 435
Куза (Блейхман) Валентина (Евфросинья) Ивановна (1868—1910) — певица I: 383
Кузина — см. Борнгаупт Е. В.
Кузнецов Николай Дмитриевич (1850—1929) — художник I: 267
Кукина (урожд. Снопова) Евдокия Александровна (1845 — после 1929) — воспитательница старших братье в Алексеевых II: 9, 11
Кульганек — рабочий сцены МХТ I: 327
Кундасова Ольга Петровна (ок. 1865—1943) — математик, астроном; близкая знакомая семьи Чеховых I: 38, 234; II: 51, 78, 88, 103, 385
Куперник Лев Абрамович (1845—1905) — адвокат, публицист I: 157, 379
Куперник Таня — см. Щепкина-Куперник Т. Л.
Куприн Александр Иванович (1870—1938) — писатель I: 169, 174, 175, 177, 224, 270, 330; II: 50, 119, 124, 197, 213, 369
Куприна Мария Карловна (1879—1965) — издательница журнала «Современный мир»; приемная дочь А. А. Давыдовой, издательницы журнала «Мир Божий», и виолончелиста К. Ю. Давыдова II: 50, 213
Куркин Петр Иванович (1858—1934) — земский врач; один из ближайших друзей А. П. I: 43, 44, 291, 295, 299, 307, 403; II: 95, 173, 227, 233, 240, 244, 250, 258, 415
Куропаткин Алексей Николаевич (1848—1925) — генерал от инфантерии; в 1898—1904 гг. военный министр II: 331, 428
Кэс (Кес) Биллем (1856—1934) — нидерландский скрипач, композитор, дирижер; в 1894—1900 гг. дирижировал симфоническими концертами Московского филармонического общества I: 84, 350, 413, 415, 448
Кюи Цезарь Антонович (1835—1918) — композитор, музыкальный критик, инженер-генерал I: 125, 418; II: 301
Кюрель Франсуа де (1854—1928) — французский писатель, драматург I: 382
Кякшт Евгений Георгиевич (1894—1956) — племянник М. Ф. Андреевой, который после смерти матери воспитывался в ее семье II: 395, 412
Кякшт (урожд. Юрковская) Надежда Федоровна (1872—1897) — сестра М. Ф. Андреевой II: 395
Лавров Вукол Михайлович (1852—1912) — журналист, общественный деятель, переводчик; редактор-издатель журнала «Русская мысль» I: 56, 149, 150, 243, 250, 258, 349, 355; II: 81, 419
Лаврова (урожд. Артамонова) Софья Федоровна (1869—1944) — жена В. М. Лаврова; давняя знакомая А. П. I: 56, 243, 258, 436; II: 81
Лагорио (урожд. Герцык) Елена Антоновна — жена художника Л. Ф. Лагорио I: 38I: II: 380
Лагорио Лев Феликсович (1826—1905) — художник-пейзажист I: 148, 152, 153, 381, 383; II: 380
Ладыженский Владимир Николаевич (1859—1932) — литератор, земский деятель I: 84, 85, 145; II: 95, 99, 102, 187, 293
Лазаревский Борис Александрович (1871—1936) — писатель; секретарь военно-морского суда в Севастополе I: 237—239, 242; II: 112, 190, 192, 193, 304, 307, 326, 327, 381
Ламанова (Каютова) Надежда Петровна (1861—1941) — художник-модельер, владелица модной мастерской I: 232, 233, 254, 267, 432; II: 364
Ланин Александр Иванович (1845—1906) — нижегородский адвокат и общественный деятель, у которого Горький одно время служил письмоводителем и которому посвятил первый том своих сочинений I: 268, 437
Ланин Николай Александрович (1875—1917) — адвокат I: 437
Лашкевич Ольга Ивановна — племянница мирового судьи в г. Воскресенске, недалеко от которого А. П. работал в больнице в середине 1870-х гг. I: 250
Л. В. — см. Средин Л. В.
Леблан — см. Метерлинк Ж.
Лев Ант., Л. Ант. — см. Сулержицкий Л. А.
Лева — см. Борнгаупт Л. В.
Лева — см. Книппер К. Л.
Левентон — см. Назимова А. Я.
Левинский Владимир Дмитриевич (1849—1917) — писатель, редактор журнала «Будильник» II: 231, 285
Левитан Исаак Ильич (1860—1900) — художник; близкий знакомый семьи Чеховых I: 16, 17, 34, 54, 56, 66, 75, 85, 408, 432; II: 42
Ледницкий Александр Робертович (1866—1934) — адвокат, член Совета присяжных поверенных, впоследствии член I Государственной думы II: 144
Ленская (урожд. бар. Корф) Лидия Николаевна (1862—1948) — жена А. П. Ленского, кузина жены Н.-Д. II: 308
Ленский (наст. фам. Вервициотти) Александр Павлович (1847—1908) — актер, режиссер, педагог I: 418, 443; II: 56, 110, 111, 229, 277, 305, 415, 422
Леонидов (наст. фам. Вольфензон) Леонид Миронович (1873—1941) — актер; в МХТ с 1903 г. до конца жизни I: 341, 445; II: 65, 186, 200, 232, 234, 236, 242, 267, 273, 275, 286, 298, 299, 328, 352, 358, 412, 419, 425, 438
Лепешкина Лидия Владимировна — жена кн. С. И. Шаховского I: 207, 332, 360, 387; II: 294, 340
Лермонтов Михаил Юрьевич (1814—1841) — поэт II: 199
Лешковская (Ляшковская) Елена Константиновна (1864—1925) — актриса Малого театра I: 236, 433; II: 56, 229, 415
Лианозов Георгий Мартынович (ум. 1914) — владелец здания, где помещался театр Омона I: 295, 322, 440
Ливен Андрей Александрович (1839—1913), кн. — бывший товарищ министра государственных имуществ II: 137, 146, 405
Лика — см. Мизинова Л. С.
Лилина (урожд. Перевощикова) Мария Петровна (1866—1943) — актриса; в МХТ со дня основания до конца жизни; жена К. С. I: 36, 44, 47, 56, 73, 91, 92, 94, 100, 119, 123—125, 132, 142, 146, 152, 154, 158, 162, 165, 174, 194, 208, 210, 211, 215, 222, 230, 251, 252, 262, 264, 277, 280, 284, 285, 292, 306, 321, 325, 329, 331, 335, 344, 348, 358, 365—367, 369, 371, 375, 381, 382, 396, 403—405, 411, 413, 428, 429, 432, 433, 435, 437, 438, 440, 444, 446; II: 9, 11—13, 15, 16, 18, 20, 25, 43, 45, 54, 63, 64, 69, 71, 77, 79, 92, 95, 105, 108, 112—114, 127, 140, 142, 144, 151, 152, 155, 157, 159, 160, 167, 171, 178, 179, 184—186, 188—190, 202, 207, 209, 210, 212—218, 233, 236, 254, 256, 263, 264, 267, 272, 273, 275, 281, 287, 290, 293, 296, 299, 309, 310, 315, 318, 319, 322, 329, 344, 347—350, 354, 356, 358, 365, 377, 378, 389, 398, 407, 409, 419, 422—424, 430, 435
Лисицын Михаил Николаевич (1855—?) — владелец московского магазина семенных товаров I: 178
Литовцева (урожд. Лёвестам) Нина Николаевна (1871—1956) — актриса, режиссер, педагог; в МХТ с 1901 по 1950 г.; жена В. И. Качалова I: 213, 292, 374, 429, 441; II: 126, 163, 192, 197, 199, 217, 230, 251, 277, 323, 324, 329, 342, 354, 356, 374, 375, 394, 400, 423, 428, 434
Лопатин Лев Михайлович (1855—1920) — философ, профессор; был учителем русского языка О. Л. I: 244; II: 231
Лубковская М. М. — антрепренер II: 425
Лубны-Герцык (Жуковская) Аделаида Казимировна (1874—1925) — поэтесса, прозаик, переводчица, критик I: 296, 440
Лубны-Герцык Евгения Казимировна (1878—1944) — переводчица, критик I: 296, 440
Лужский (наст. фам. Калужский) Василий Васильевич (1869—1931) — актер, режиссер, педагог; в МХТ с его основания до конца жизни I: 38, 40, 44, 45, 119, 120, 123, 124, 129, 132, 164, 215, 218, 221, 228, 232, 234, 236, 244—247, 250, 254, 260, 262, 264, 271, 273, 283, 287, 291, 298, 301, 304, 306, 315, 317, 319, 324, 325, 327, 331, 337, 339, 340, 358, 373, 381, 382, 384, 388, 390, 401—403, 406, 413, 431—433, 436, 443; II: 33, 45, 71, 73, 83, 106, 109, 113, 118, 126, 133, 179, 186, 199, 204, 206, 207, 209, 215, 216, 218, 225, 226, 228, 229, 232, 236, 252, 255, 257, 259—262, 264, 268, 276—279, 281, 285, 288, 290, 296, 303, 318, 319, 324, 356, 358, 373, 379, 386, 398, 415, 416, 419
Лукин Александр Петрович (1842 или 1843—1905) — литератор, фельетонист I: 243, 334
Лукьянов Дмитрий Иванович — репетитор сына М. Ф. Андреевой I: 446; II: 405
Лулу — см. Книппер Л. Ю.
Луначарский Анатолий Васильевич (1875—1933) — писатель, драматург, журналист; после революции нарком просвещения РСФСР I: 330, 335, 338, 340, 443
Львов Василий Николаевич (1859—1907) — профессор зоологии Московского университета; давний знакомый А. П. II: 346, 352
Львовская И. Л. — актриса II: 435
Любошиц (Любошитц) Семен Борисович (1859—1926) — журналист I: 440; II: 60, 231, 323
Лютер Эрнест Владимирович — врач-рентгенолог II: 410
Майков Сергей Федорович (1863 — после 1924) — врач II: 245
Макаров Степан Осипович (1848—1904) — океанограф, флотоводец, вице-адмирал II: 362, 363, 432
Маклаков Василий Алексеевич (1869—1957) — присяжный поверенный; впоследствии видный политический деятель I: 120, 243, 416, 421; II: 200, 214, 229, 235, 251, 267
Маклакова Мария Алексеевна (1877—1960) — сестра В. А. Маклакова II: 123, 145, 148, 206, 341
Маклаковы II: 208
Маклецкая (Доброхотова) Анна Ильинична (ум. 1951) — певица (меццо-сопрано) I: 442
Маковский Владимир Егорович (1846—1920) — художник, педагог I: 9
Малиновская Зинаида Александровна (1857—?) — актриса, антрепренер I: 435
Малкиель Мария Самойловна — знакомая семьи Чеховых, дочь московского коммерсанта и домовладельца С. М. Малкиеля I: 34, 208, 290, 428; II: 117, 137,165
Малкиель Софья Самойловна — знакомая семьи Чеховых; сестра М. С. Малкиель; детская писательница I: 80, 233, 241, 254, 263, 347, 409, 434
Малкиели — семья московских знакомых А. П. I: 32, 39, 80, 237, 241, 242, 271, 273, 409; II: 33, 121, 130, 170
Малов Александр Константинович (1861—1909) — художник-декоратор II: 416, 417
Малявин Филипп Андреевич (1869—1940) — художник; с 1903 г. входил в Союз русских художников I: 314
Малянтович Павел Николаевич (1870—1939) — адвокат, защитник участников политических процессов; в будущем министр юстиции Временного правительства II: 85
Мама — см. Книппер А. И.
Маманя — см. Алексеева Е. В.
Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович (1852—1912) — писатель II: 144
Мать, мамаша — см. Чехова Е. Я.
Мамонтов Савва Иванович (1841—1918) — крупный предприниматель, строитель железных дорог на северном направлении; меценат, создатель первого в Москве частного оперного театра II: 236, 391
Мамонтов Сергей Саввич (1867—1915) — журналист, художественный критик, драматург; сын С. И. Мамонтова II: 230, 292, 416, 418, 424
Мамонтова (урожд. маркиза Да Пассано) Виктория Адольфовна, — жена С. С. Мамонтова II: 244, 248, 418
Манасевич Альберт Федорович (1869—?) — служащий конторы МХТ в 1898—1900 гг. I: 59, 407; II: 231
Манасеина Наталья Ивановна (1869—1930) — детская писательница, издательница I: 382
Манвелова (по сцене Инская) Вера Федоровна, кн. — актриса; в МХТ в 1900—1905 гг. I: 433
Мандражи — сосед А. П. по ялтинскому дому II: 283, 298
Маныкин-Невструев Николай Александрович (1869—1920) — композитор II: 233, 400
Мария Григорьевна — см. Средина М. Г.
Мария Павловна, Маша, М. П. — см. Чехова М. П.
Мария Петровна — см. Лилина М. П.
Мария Федоровна — см. Терентьева М. Ф.
Маркевич Болеслав Михайлович (1822—1884) — писатель, журналист II: 379
Марков Евгений Львович (1835—1903) — публицист, писатель, критик II: 128
Маркс Адольф Федорович (1838—1904) — книгоиздатель I: 12, 41, 83, 102, 109, 131, 371, 378, 402, 404, 447; II: 53, 57, 65, 69, 72, 118, 120, 136, 141, 260, 263, 266, 272, 283, 289, 320, 327, 331, 334, 396, 397, 403, 414, 433
Мартынов Николай Авенирович (1842—1913) — художник II: 346, 347, 350—353, 356—358, 370
Мартынова Глафира Ивановна (1860—1928) — актриса Коршевского театра II: 41
Марфа, Марфуша — см. Моцная М. Ф.
Маршнер Генрих Август (1795—1861) — немецкий композитор, дирижер I: 425
Марьюшка — см. Беленовская М. Д.
Марья Тимофеевна — см. Дроздова М. Т.
Массне Жюль (1842—1912) французский композитор II: 257
Матерн Евгений Эмильевич — юрист, переводчик II: 309, 426
Матерн Эмилий Эмильевич (1854—1938) — юрист, переводчик, драматург II: 309, 426
Махотин Валентин Анатольевич (1861— после 1913) — московский врач, терапевт II: 104, 109
Маша — см. Шакина М. Т.
Мейер (Майер) Е.К. — сестра милосердия II: 68, 73, 74, 79, 397, 399
Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874—1940) — актер, режиссер, театральный деятель I: 11, 33, 42, 44, 52, 53, 58, 64,75, 81, 107, 113, 123, 125, 128, 129, 131, 148, 154, 195, 214, 236, 289, 291, 304, 305, 319, 324, 338, 341, 347, 349, 365, 371, 382, 384, 402—404, 406, 413, 417, 425, 430, 432, 437, 439, 445, 447, 449, 450; II: 52, 109, 132, 259, 307, 343, 349, 394, 395, 397, 402, 404, 411, 416, 424, 430
Мейерхольд (урожд. Мунт) Ольга Михайловна (1874—1940) — первая жена В. Э. Мейерхольда I: 78, 409
Мейерхольд Федор Эмильевич (1873—1916) — брат В. Э. Мейерхольда II: 132
Мендельсон-Бартольди Феликс (1809—1847) — немецкий композитор, пианист, органист, дирижер I: 451
Меншиков Александр Данилович, светлейший князь (1673—1729) — сподвижник Петра I; генералиссимус I: 441
Меньшиков Михаил Осипович (1859—1918) — публицист, критик; сотрудник «Нового времени» I: 162, 164, 396, 452; II: 218, 380, 436
Мережковский Дмитрий Сергеевич (1865—1941) — писатель, драматург, философ II: 410
Мерчанский Андрей II: 321
Мерчанские — давние знакомые О. Л. II: 243, 322, 326
Метерлинк Морис (1862—1949) — бельгийский писатель, драматург I: 429, 448; II: 86, 159, 330, 333, 337, 342, 350, 387, 400, 403, 405, 429—431, 438
Метерлинк-Леблан Жоржет (1873—1941) — французская актриса II: 137, 405
Мечников Илья Ильич (1845—1916) — биолог I: 197
Мешков Василий Никитич (1867—1946) — художник, педагог II: 55
Мешков Николай Владимирович (1851—1933) — богатый промышленник из Перми, меценат II: 240, 244, 415
Мизинова Лидия Стахиевна (1870—1937) — приятельница А. П. и М. П. Чеховой, сослуживица М. П. по гимназии Л. Ф. Ржевской; жена А. А. Санина I: 29, 34, 56, 84, 104, 188, 249, 260, 277, 298, 305, 358, 361, 369, 426; II: 175, 177, 359, 362, 399
Миллер Виталий Яковлевич (1858—1914) — петербургский врач II: 380
Минский (наст. фам. Виленкин) Николай Максимович (1856—1937) — поэт, драматург, переводчик I: 381; II: 219, 414
Миров — см. Миролюбов B. C.
Мирович В. (Варвара Григорьевна Малахиева-Мирович; 1869—1954) — поэтесса, критик, детская писательница II: 412
Миролюбов Виктор Сергеевич (1860—1939) — певец (выступал под псевдонимом Миров), затем издатель; А. П. сотрудничал в его «Журнале для всех» I: 140, 141, 144, 147, 169, 283, 294, 355, 362, 373, 447; II: 13, 18, 30, 38, 43, 48, 168, 190, 192, 211, 303, 348, 358, 363
Михаил Александрович, вел. кн. (1878—1918) — генерал-майор; член Госсовета; цесаревич-наследник до рождения царевича Алексея I: 371, 450
Михайлов (наст. фам. Дмоховский) Михаил Адольфович (1843—1914) — актер Суворинского театра II: 423
Михайловский Василий Григорьевич (1871—1926) — заведующий статистическим отделом Московской городской управы II: 338, 429
Михайловский (Гарин; Гарин-Михайловский) Николай Георгиевич (1852—1906) — писатель, инженер-путеец II: 223, 227, 230, 233, 234, 237, 242, 258, 263, 271, 283, 285, 288, 290, 301, 304, 307, 312, 335, 336, 357, 360, 365, 415, 417
Михайловский Николай Константинович (1842—1904) — публицист, социолог, критик, теоретик народничества, общественный деятель, неофициальный главный редактор «Русского богатства» I: 154, 310, 384, 390, 443
Михайловский Николай Николаевич (1874—1923) — актер МХТ с 1900 по 1902 г.; сын Н. К. Михайловского; муж М. Л. Роксановой I: 194, 287, 326, 327, 329, 427; II: 25, 329, 392
Михеев Василий Михайлович (1859—1908) — писатель, драматург, поэт, художественный критик II: 60
Мичурина-Самойлова Вера Аркадьевна (1866—1948) — актриса Александрийского театра I: 385; II: 218
Михаил Павлович, Миша — см. Чехов М. П.
Модестов Василий Иванович (1839—1907) — историк античности, филолог, публицист I: 140
Мопассан Анри Робер Альбер Ги де (1850—1893) — французский писатель I: 80, 189, 190, 196, 256; II: 144
Морева Вера Александровна — актриса Александрийского театра II: 166
Морозов Савва Тимофеевич (1862—1905) — крупный фабрикант, пайщик и один из директоров МХТ с лета 1900 г. I: 36, 37, 125, 141, 144, 181, 218, 229, 241, 254, 269, 276, 284, 292, 297, 305, 306, 314, 315, 322, 325, 331, 332, 337—339, 344, 349, 350, 401, 412, 436, 437, 444, 447; II: 6, 7, 16, 32, 34, 41, 42, 44, 47, 88, 104, 121, 126, 142, 146, 151, 155, 157, 166, 177—180, 182, 200, 240, 244, 259—261, 264, 265, 274, 276, 290, 291, 293, 303, 359, 371, 377, 389, 394, 395, 406, 410, 414, 415, 418, 420, 422, 423, 427, 434
Морозов Сергей Тимофеевич (1863—1944) — фабрикант; как и его брат, состоял членом-учредителем Товарищества по созданию МХТ I: 442
Морозова (урожд. Хлудова) Варвара Алексеевна (1850—1917) — владелица Тверской мануфактуры; общественная деятельница, благотворительница и меценатка; гражданская жена В. М. Соболевского I: 49, 403; II: 67, 144
Морозова (урожд. Зимина) Зинаида Григорьевна (1867—1947) — жена С. Т. Морозова; пайщица МХТ I: 241, 314—317, 434, 436; II: 98, 113, 165, 254, 260, 272, 275, 279, 280, 290, 291, 293, 353
Москвин Владимир Иванович (1904—1958) — сын И. М. Москвина II: 340, 344, 431
Москвин Иван Михайлович (1874—1946) — актер; выпускник Филармонического училища, один из любимых учеников Н.-Д.; в МХТ с его основания до конца жизни I: 14, 36, 137, 147, 153, 182, 208, 210, 211, 254, 264, 277, 291, 292, 297, 310, 313, 324, 326, 327, 331, 337, 369, 393, 428, 435, 438; II: 25, 33, 37, 63, 72, 76, 88, 96, 118, 125, 126, 129, 132, 134, 136, 141, 147, 150, 151, 164, 179, 186, 217, 257, 259, 261, 264, 267, 273, 275, 278, 284, 286, 300, 309, 340, 342, 344, 349, 356, 376, 387, 398, 406, 411, 414, 416, 419, 430, 431, 438
Мостовский Михаил Степанович — учитель, московский театрал, впоследствии правитель канцелярии московского генерал-губернатора I: 243
Моцарт Вольфганг Амадей (1756—1791) — австрийский композитор I: 451; II: 130
Моцная Марфа Филипповна — горничная Чеховых I: 182, 202, 204, 235, 239, 263
Мунт (Голубева) Екатерина Михайловна (1875—1954) — актриса; однокурсница О. Л. по Филармоническому училищу, в МХТ с его основания до 1902 г.; сестра жены Мейерхольда I: 91, 92, 138, 142, 158, 201, 213, 243, 280, 288, 292, 293, 296, 297, 301, 324, 349, 365, 367, 369, 374, 411, 429, 438, 440, 448; II: 49, 195, 343, 349, 411, 412
Муратова (наст. фам. Владимирова) Елена Павловна (1874—1921) — актриса; ученица Н.-Д. по Филармоническому училищу; в МХТ с 1901 г. до конца жизни I: 170, 252, 253, 267, 291, 292, 298, 304, 317, 326, 344, 348, 378, 384, 425, 433, 435, 443; II: 33, 195, 207, 210, 228, 271, 277, 279, 283, 284, 290, 291, 293, 297, 300, 313, 319, 328, 352, 374, 419
Муринов Владимир Яковлевич (1863—1919) — писатель, публицист, книгоиздатель и книготорговец I: 153
Муромцев Сергей Андреевич (1850—1910) — юрист, публицист, земский деятель, профессор Московского университета; впоследствии председатель I Государственной думы II: 81
Муромцева (Бунина) Вера Николаевна (1881—1961) — жена И. А. Бунина; мемуаристка I: 432; II: 402
Мусатов (Борисов-Мусатов) Виктор Элпидифорович (1870—1905) — художник II: 167
Мусина-Пушкина (Глебова, Озаровская) Дарья Михайловна — актриса; знакомая А. П. I: 375, 378, 383, 450; II: 369, 376, 381
Мусоргский Модест Петрович (1839—1881) — композитор II: 301
Мюллер Рихард — немецкий профессор пения II: 416
Надежда Ивановна — см. Средина Н. И.
Надсон Семен Яковлевич (1862—1887) — поэт I: 63
Назарова — см. Павлова В. Н.
Назимова Алла (наст. имя и фам. Аделаида Яковлевна Левентон; 1879? —1945) — русская и американская актриса I: 191, 426; II: 20
Найденов (наст. фам. Алексеев) Сергей Александрович (1868—1922) — драматург I: 18, 281, 352, 440; II: 13, 16, 23, 25, 26, 31, 32, 37, 42, 58, 78, 79, 81, 85, 89, 99, 107, 172, 186, 231, 240, 253, 263, 268, 269, 270, 275, 293, 329, 342, 401, 402, 410, 422
Нансен Фритьоф (1861—1930) — норвежский путешественник и исследователь заполярных стран I: 158
Настя — см. Комарова А.
Начальница — см. Харкеевич В. К.
Невежин Петр Михайлович (1841—1919) — прозаик, драматург I: 243, 250
Незлобии (наст. фам. Алябьев) Константин Николаевич (1857—1930) — актер, режиссер, антрепренер II: 319, 329, 427
Некрасов Николай Алексеевич (1821—1877) — поэт II: 82, 399, 431
Немирович-Данченко Варвара Ивановна (1857—1901) — актриса оперетты (выступала под фамилией Светланова) и драмы (под фамилией Немирович); сестра Н.-Д. I: 78, 109, 112, 162, 410
Немирович-Данченко Василий Иванович (1844—1936) — писатель; брат Н.-Д. I: 369, 385; II: 321, 356, 358
Немирович-Данченко Владимир Иванович (1858—1943) — драматург, режиссер, педагог, сооснователь Художественного театра I: 11—15, 20, 33, 34, 39, 40, 47, 52, 59, 68, 72, 73, 75, 76, 78—80, 82, 84, 91, 93, 94, 100, 105, 107, 109, 112, 113, 115, 116, 118, 119, 122, 125—129, 131, 135, 138, 140, 141, 146, 148, 149, 151, 153—157, 162—165, 168, 174, 175, 182, 185, 188, 192, 193, 195, 197, 199, 200, 208, 209, 211—214, 217, 219, 222, 223, 225, 227—229, 233, 235, 238, 240, 242, 243, 246, 251, 253, 255, 258—260, 262, 263, 264, 266, 267, 269, 272, 273, 276—285, 287—289, 293, 294, 299, 302, 305, 317, 321, 322, 324—327, 331, 333, 336—342, 345, 347, 355, 358, 359, 362—364, 366, 367, 372, 373, 374, 378, 380, 382, 385, 388, 390, 392, 394, 395, 397, 401—403, 405—407, 409—411, 413, 415, 417, 418, 420, 423—425, 427—431, 433, 437—439, 442—446, 448, 449, 451, 452; II: 9—13, 16, 18, 23, 27—29, 31, 33, 37, 39, 41, 45, 50—52, 54, 55, 57, 60, 61, 64, 65, 67, 69, 73, 77, 86, 89, 95, 96, 102, 105, 107, 114, 116—119, 123, 128, 134, 137, 138, 144, 147, 151, 153—155, 158, 159, 162, 163, 165, 166, 169, 171—174, 176—180, 182, 194, 196, 198, 202, 203, 205, 209, 210, 214, 217, 218, 225, 226, 231, 233, 236, 241, 242, 245, 248, 249, 256, 259—262, 264, 265, 267, 268, 270—272, 276—279, 281, 283, 285, 286, 288, 291, 292, 294, 299—301, 303, 305—307, 309, 311, 315, 318, 324, 333, 334, 340, 346, 348, 354—356, 362, 363, 367, 370, 376, 377, 386, 390, 392, 394, 396, 400, 401, 403, 407, 409,410, 412, 413, 415,417, 418,420—423, 425—428, 430, 432, 434, 435
Немирович-Данченко (урожд. бар. Корф) Екатерина Николаевна (1858—1938) — жена Н.-Д. I: 73, 75, 78, 82, 112, 115, 116, 118, 122, 133, 162, 175, 216, 217, 219, 243, 244, 273, 276, 277, 280, 369, 382, 385, 394, 410, 415; II: 42, 51—53, 57, 73, 110, 133, 162, 167, 207, 209, 210, 216—218, 236, 264, 267, 308, 315, 355, 356, 358, 362, 366, 367, 371, 426, 432
Нестеров Михаил Васильевич (1862—1942) — художник II: 167
Нечаева Серафима Михайловна — актриса; в Малом театре с 1891 по 1909 г. II: 277
Никитин Иван Саввич (1824—1861) — поэт I: 187
Никитская Зинаида Алексеевна — домоправительница в семье Книппер I: 181, 314, 352; II: 5, 7, 85, 90, 116, 130, 206, 226
Никиш Артур (1855—1922) — австро-венгерский дирижер I: 390; II: 77, 372, 398
Николаев Вячеслав Адольфович — актер II: 345, 430
Николай II (1868—1918) — российский император с 1894 до 1917 г. I: 361, 368, 371, 448, 449:1I: 197
Николай Григорьевич — см. Александров Н. Г.
Николай Михайлович, вел. кн. (1859—1918) — генерал-адъютант; историк; президент Русского исторического общества II: 192
Николаша — см. Соколовский H. H.
Нилов Иван Дмитриевич — подполковник драгунского полка II: 248, 418
Нилус Петр Александр (1869—1943) — художник-портретист I: 389, 391
Новик Софья Исааковна — знакомая семьи Чеховых I: 334
Новиков Семен Никодимович — актер, антрепренер I: 55
Нотович Осип Константинович (1847—1914) — журналист, драматург, редактор газеты «Новости» II: 214
Оболенская (урожд. Толстая) Мария Львовна, кн. (1871—1906) — дочь Л. Н. Толстого I: 437
Оболенский Алексей Дмитриевич, кн. (1855—1933) — товарищ министра внутренних дел в 1897—1901 гг. II: 253, 266, 287
Оболенский Леонид Егорович (1845—1906) — публицист, литературный критик, философ; редактор журнала «Русское богатство» I: 420
Оболонская (урожд. Черепова) Софья Витальевна — бывшая балерина Большого театра I: 230, 235
Оболонский Николай Николаевич (1857 — после 1911) — врач; знакомый семьи Чехова I: 218, 225, 230, 235, 245, 345
Одран Эдмон (1842—1901) — французский композитор I: 433
Ожье Эмиль Гийом Виктор (1820—1889) — французский драматург II: 415
Озаровский Юрий (Георгий) Эрастович (1869—1924) — актер, режиссер, драматург, театральный деятель I: 375; II: 369, 376,
Ознобишин Александр Петрович — помещик, давний знакомый О. Л. II: 263, 289
Оленин Петр Сергеевич (1874—1922) — певец (баритон), впоследствии оперный режиссер I: 323; II: 431
Оленина-д’Альгейм Мария Алексеевна (1869—1970) — камерная певица (меццо-сопрано) II: 301, 425
Олсуфьев Дмитрий Адамович, граф (1862—1937) — помещик Московской губернии, из семьи, близкой Толстому I: 339
Ольга Михайловна — см. Андреева О. М.
Ольга Михайловна — см. Соловьева О. М.
Ольга Павловна — см. Полянская О. П.
Ольга Родионовна — см. Васильева O. P.
Омон Шарль (до 1838—1904) — театральный предприниматель I: 102, 108, 117, 245, 255, 258, 275, 305—308, 318, 413, 436
Оппель A.A. — композитор I: 443
Ордуханов — петербургский врач II: 359
Орленев (наст. фам. Орлов) Павел Николаевич (1869—1932) — актер, выступавший как на частных столичных сценах, так и в провинциальных антрепризах I: 187, 189, 191, 195, 202, 203, 275, 343, 426; II: 20, 338, 343, 346, 352, 354, 429, 431
Орлов-Давыдов Алексей Анатольевич, гр. — с 1906 г. пайщик и вкладчик МХТ I: 339
Орлова-Давыдова Мария Михайловна, гр. — председательница Крестового благотворительного общества I: 371
Островский II: 341, 342, 346
Островский Александр Николаевич (1823—1886) — драматург I: 10, 446; II: 113, 259, 429
Островский Илья Давыдович — ялтинский зубной врач II: 104, 380
Острогорский Александр Яковлевич (1868—1908) — педагог, редактор журнала «Образование», директор Тенишевского училища I: 385, 389
Острогорский Виктор Петрович (1840—1902) — педагог, литератор, историк литературы I: 153
Остроумов Алексей Александрович (1844—1908) — московский терапевт, профессор, в клинике которого А. П. лежал в 1897 г., когда у него впервые началось кровотечение I: 202; II: 241
Остужев (наст. фам. Пожаров) Александр Алексеевич (1874—1953) — актер Малого театра; начинал в театре Корша I: 341, 445
Отт Дмитрий Оскарович (1855—1929) — петербургский гинеколог, доктор медицины, лейб-медик I: 391, 396; II: 365
Павлова (Назарова, Цингер) Вера Николаевна (1875—1962) — актриса; в МХТ с 1898 по 1919 г. I: 100, 142, 155, 256, 262, 292, 297, 310, 313, 368, 373, 384, 412, 440, 450
Павлова-Сильванская (урожд. Юрковская) Евгения Федоровна (1878—?) — сестра М. Ф. Андреевой II: 50, 55, 200, 253, 395, 419
Панина (урожд. Васильева) Варвара Васильевна (1872—1911) — исполнительница цыганских песен и русских романсов; возглавляла собственный хор, который выступал в ресторанах «Яр» и «Стрельна» I: 202, 206, 427
Панина Софья Владимировна, гр. (1871—1957) — общественный и культурный деятель I: 430
Панов Николай Захарович (1871—1916) — художник; ему принадлежит карандашный портрет А. П., один из последних его прижизненных портретов II: 223, 227, 233, 234, 369, 415
Панова Глафира Викторовна (1869—1943) — актриса II: 406
Пантелеев Лонгин Федорович (1840—1919) — публицист, издатель, общественный деятель I: 154
Пассек (Чоглокова) Вера Сергеевна — знакомая А. П. I: 77, 410
Пасхалова (наст. фам. Чегодаева) Анна Александровна (1867—1944) — актриса, выступала в основном в провинции I: 245; II: 229, 231, 237, 416
Пашенная Вера Николаевна (1887—1962) — актриса Малого театра II: 417
Пельтцер Иван Романович (1871—1959) — актер и режиссер столичных и провинциальных театров I: 342
Первухин Михаил Константинович (1870—1928) — литератор, журналист II: 245
Переплетчиков Василий Васильевич (1863—1918) — художник II: 85, 102, 116
Перета, Перетта — см. Калужская П. А.
Перфильева — покупательница имения в Кучук-Кое I: 106
Перцов Петр Петрович (1868—1947) — поэт, критик, искусствовед, публицист I: 405
Петров Виктор Александрович (1859—?) — полковник, знакомый А. П., консультировал «военную» пьесу «Три сестры» I: 132, 135, 136, 416, 418
Петров Григорий Спиридонович (1866—1925) — публицист, проповедник I: 363, 383; II: 347
Петрова Вера Антоновна (1879 — после 1955) — актриса; ученица школы МХТ, в театре с 1901 по 1906 г. II: 37, 69, 79, 92, 171, 205, 259, 393, 394, 397, 400, 409
Петрова (Званцева) Вера Николаевна (1876—1944) — певица, педагог I: 210, 338, 428; II: 420
Петровский Андрей Павлович (1869—1933) — актер, режиссер, педагог, в эти годы служил в Александрийском театре II: 331, 397, 428
Пешков (наст. отчество и фам. Зиновий Михайлович Свердлов) Зиновий Алексеевич (1884—1966) — крестник А. М. Горького; впоследствии французский генерал I: 448; II: 379, 436
Пешков Максим Алексеевич (1897—1934) — сын А. М. Горького и Е. П. Пешковой I: 357, 447; II: 178, 410
Пешкова (урожд. Волжина) Екатерина Павловна (1878—1965) — первая жена Горького; впоследствии общественный деятель I: 92, 130, 223, 346, 350, 382; II: 61, 85, 139, 141, 161, 166, 178, 192, 194, 201, 237, 251, 263, 271, 295, 341, 355, 357
Пирогов Николай Иванович (1810—1881) — врач-хирург, публицист, общественный деятель I: 289
Писемский Алексей Феофилактович (1821—1881) — писатель II: 189, 411
Плевако Федор Никифорович (1842—1908) — адвокат II: 102
Плещеев Александр Алексеевич (1858—1944) — журналист, литератор, театральный критик II: 266, 421
Плещеев Алексей Николаевич (1825—1893) — поэт, переводчик, драматург I: 376
Победоносцев Константин Петрович (1827—1907) — правовед, публицист, государственный деятель; с 1880 по 1905 г. обер-прокурор Святейшего Синода I: 159, 421, 422
Погожева Анна Васильевна (ум. 1908) — деятельница народного образования, основательница первого в Москве рабочего клуба I: 265, 344
Поленц Вильгельм фон (1861—1903) — немецкий писатель I: 449; II: 288
Полковник — см. Фессинг Л. А. фон
Полонский Борис Яковлевич — сын Я. П. Полонского II: 380
Полонский Яков Петрович (1819—1898) — поэт II: 379
Полынов Николай Борисович (1873—1939) — юрист; муж Т. Л. Щепкиной-Куперник II:374
Поля — кухарка в ялтинском доме Чеховых II: 47, 58, 60, 78, 129, 134, 143, 168
Поляков Лазарь Соломонович — владелец банкирского дома в Москве II: 207, 412
Поляков Михаил Лазаревич — сын Л. С. Полякова II: 207
Поляков Сергей Александрович (1874—1943) — переводчик, владелец издательства «Скорпион» и издатель журнала «Весы» II: 344
Полякова Зинаида Лазаревна — дочь Л. С. Полякова II: 207
Помялова (Вальц) Александра Ивановна (1862—1930-е) — бывшая балерина, затем актриса МХТ в 1898—1905 и 1906—1909 гг. I: 285, 384, 406, 438; II: 251, 252
Попов Александр Николаевич — муж О. Н. Поповой I: 380
Попов Евгений Иванович (1864—1938) — организатор толстовских земледельческих колоний I: 216, 430
Попов Николай Александрович (1871—1949) — режиссер, театральный деятель II: 403
Попова Ольга Николаевна (1848—1907) — переводчик, театральный критик, книгоиздатель I: 155, 380
Поссе Владимир Александрович (1864—1940) — журналист, фактический редактор журнала «Жизнь» I: 148, 151, 153, 176
Постников — московский врач, владелец клиники II: 320
Потапенко Игнатий Николаевич (1856—1929) — писатель, драматург I: 163, 164, 242, 384, 390, 423, 434; II: 275—277
Потемкин Владимир Петрович (1874—1946) — педагог, литератор, впоследствии дипломат II: 273
Потехин Алексей Антипович (1829—1908) — писатель, драматург I: 241, 243, 244, 253, 369, 376, 405, 434
Потресов (псевд. С.Яблоновский) Сергей Викторович (1870—1953) — литературный и театральный критик, сотрудник «Русского слова» I: 429; II: 409
Правдин Осип Андреевич (наст, имя и фам. Оскар Августович Трейлебен; 1849—1921) — актер Малого театра, педагог I: 218, 236, 433; II: 145
Преображенская (урожд. Еропкина) Лидия Петровна — жена С. П. Преображенского II: 319
Преображенская Ольга Иосифовна (1871—1962) — солистка петербургского императорского балета II: 162
Преображенский Сергей Петрович — юрист, театральный критик (подписывался литерами СП.) II: 319
Принципар Прокофий Игнатьевич — актер; ученик Н.-Д. по Филармоническому училищу; в МХТ с 1898 по 1902 г. I: 327
Пушечников II: 365, 374
Пушкарев Николай Лукич (1842—1906) — поэт, драматург, переводчик, издатель II: 124, 403
Пушкарева Надежда Лукинична — литератор; сестра Н. Л. Пушкарева II: 117, 119, 124, 194, 198, 403
Пушкин Александр Сергеевич (1799—1837) — поэт I: 10, 414; II: 116
Пчельников Павел Михайлович (1851—1913) — управляющий конторой императорских театров с 1882 по 1897 г. I: 160, 161, 422; II: 85, 231, 236
Пятницкий Константин Петрович (1864—1938) — управляющий делами издательства «Знание» II: 61, 64, 65, 72, 75, 106, 111, 119, 130, 136, 137, 140, 141, 145, 214, 362, 364, 369, 379, 397
Рабенек Л. Л. — знакомый студент О. Л, из семьи российских текстильных фабрикантов II: 386
Раевская (Иерусалимская) Евгения Михайловна (1854—1932) — актриса; начинала в Обществе искусства и литературы, в МХТ с его основания до конца жизни I: 56, 74, 93, 98, 100, 151, 153, 162, 165, 182, 196, 218, 235, 236, 238, 243, 245, 288, 295, 297, 298, 300, 306, 344, 347, 358, 360, 363, 368, 373, 378, 381, 384, 385, 387, 390, 391, 394, 396, 406, 412, 433, 440, 444, 452; II: 39, 147, 159, 197, 199, 209, 213, 216, 226, 228, 229, 231, 255, 257, 263, 264, 269, 348, 354, 356, 365, 386, 405, 415, 434
Разумовский Василий Иванович (1857—1935) — хирург; общественный деятель I: 295
Ракшанин (Рокшанин) Николай Осипович (1858—1903) — драматург, театральный критик I: 141, 277, 419, 437; II: 300
Рамзай Борис Егорович — органист I: 295
Рассохин Сергей Федорович (1851—1929) — владелец известной московской театральной библиотеки и театрального издательства II: 117
Раткевич (Радкевич) Антон Антонович — врач II: 45
Рафалович Сергей Львович (1875—1943) — драматург, переводчик, критик I: 382, 449; II: 95
Рафаэль Санти (1483—1520) — итальянский художник I: 289
Рейнгольд А. — театральный критик I: 405
Рейнхардт Макс (1873—1943) — немецкий актер, режиссер II: 417
Рейхер Эммануэль (1849—1924) — немецкий актер II: 417
Репин Илья Ефимович (1844—1930) — художник I: 164, 314, 423, 432
Реформатский Николай Николаевич (1855—1921) — петербургский врач-психиатр I: 185
Рид Аделаида Юльевна — сестра Е. Ю. Книппер II: 17
Римский-Корсаков Николай Андреевич (1844—1908) — композитор, педагог I: 415
Розанов Павел Петрович (1858—1910) — ялтинский земский санитарный врач I: 55, 238, 406
Роксанова (наст. фам. Петровская) Мария Людомировна (1874—1958) — актриса; в МХТ с его основания до 1902 г. I: 41, 42, 56, 95, 125, 155, 195, 223, 238, 273, 291, 293, 296, 297, 304, 310, 315, 319, 349, 384, 388, 402, 404, 425, 427, 433, 440, 44I; II: 25, 329, 394
Романовы — династия российских царей I: 441
Росинский Владимир Иллиодорович (1874—1919) — художник II: 253
Россов (наст. фам. Пашутин) Николай Петрович (1864—1945) — провинциальный актер-гастролер II: 263, 420
Ростан Эдмон (1868—1918) — французский писатель, драматург II: 76, 398
Ротенштерн П. И. (псевд. Звездич) — журналист, переводчик, театральный критик II: 396
Рощин-Инсаров (наст. фам. Пашенный) Николай Петрович (1861—1899) — актер II: 237, 416
Рощина-Инсарова Екатерина Николаевна (1883—1970) — актриса II: 416
Рыбаков Константин Николаевич (1856—1916) — актер Малого театра I: 218; II: 56, 229, 277, 415
Рындзюнский Григорий Давыдович (1873—1937) — служащий конторы МХТ в 1898—1902 гг. I: 238, 256, 292; II: 280
Сабашникова Маргарита Васильевна (1882—1973) — художница; первая жена М. А. Волошина II: 113
Саблин Владимир Михайлович (1872—1916) — издатель, переводчик, врач по образованию; сын соиздателя «Русских ведомостей» М. А.Саблина I: 250, 368
Савва, Саввушка — см. Морозов С. Т.
Саввей-Могилевич Федор Андреевич — психиатр, невропатолог I: 305
Савина Мария Гавриловна (1854—1915) — актриса Александрийского театра I: 159; II: 43, 119, 131, 150, 335, 358, 359, 364, 365, 378, 379, 394, 404, 408, 413, 429, 431, 433, 435
Савицкая Маргарита Георгиевна (1868—1911) — актриса: в МХТ с его основания до конца жизни I: 11, 40, 68, 70, 72, 78, 92, 112, 123, 125, 129, 138, 141, 158, 159, 165, 167, 187,189, 209, 217, 245, 251, 258, 262, 263, 291, 310, 313, 332, 335—337, 368, 391, 401, 402, 404, 412, 413, 433, 434, 436, 439, 452; II: 33, 65, 106, 122, 171, 197, 205, 234, 236, 293, 300, 387, 402, 409, 416, 423, 428, 438
Садовская (урожд. Лазарева) Ольга Осиповна (1849—1919) — актриса Малого театра I: 243, 244, 250, 435; II: 77
Садовская Елизавета Михайловна (1872—1934) — актриса Малого театра; дочь О. О. и М. П. Садовских I: 243
Сазонов — актер II: 376
Сазонов Николай Федорович (1843—1902) — актер Александрийского театра I: 154
Сальвинии Томмазо (1829—1915) — итальянский актер I: 162, 405, 438
Самарова Мария Александровна (1852—1919) — актриса; в МХТ с его основания до конца жизни I: 33, 45, 56, 151, 162, 165, 238, 244, 262, 266, 267, 271, 273, 277, 280, 293, 297, 298, 301, 303, 306, 325, 326, 331, 332, 335, 336, 343, 346, 348, 358, 361, 396, 403, 433, 438, 444; II: 28, 33, 37, 40, 45, 51, 52, 71, 76, 77, 80, 83, 106, 151, 179, 209, 218, 267, 343
Самойлов Павел Васильевич (1866—1931) — актер I: 153, 381, 421
Самойлова (урожд. Лепешкина) Варвара Александровна — жена П. В. Самойлова I: 381, 451
Самсонова Инна Григорьевна — художница I: 212; II: 45, 50, 56, 64, 81, 163, 196, 269, 274, 276, 324, 344
Самуэльсон Семен Васильевич (1872—?) — пианист (ученик С. В. Рахманинова); принимал участие в концертах в пользу санатория для больных туберкулезом детей в Алупке I: 248, 289
Санин (наст. фам. Шенберг) Александр Акимович (1869—1956) — актер, режиссер I: 11, 33, 34, 40, 64, 78, 79, 81, 84, 113, 115, 117, 123, 127, 128, 130, 133, 137, 139, 147, 152, 155, 165, 185, 188, 211, 212, 215, 219, 222, 238, 245, 252, 258, 262, 287, 291, 292, 298, 304, 324, 326, 327, 331, 347, 349, 358, 361, 369, 376, 400, 402, 406, 410, 412, 414, 418, 420, 421, 428, 433, 441, 443, 449; II: 43, 49, 94, 119, 144, 217, 223, 359, 376, 394, 416
Сапожникова Наталья Владимировна (1858—1931) — педагог; родственница К. С. II: 19
Сапунов Клавдий Николаевич (ум. 1915) — театральный художник II: 391
Сахаров Иван Николаевич (1863—1919) — московский адвокат, сотрудник «Русских ведомостей» I: 85
Светлов (наст. фам. Потемкин) Николай Васильевич (1851? —1909) — актер I: 341
Свободин (наст. фам. Козиенко) Павел Матвеевич (1850—1892) — актер Александрийского театра; А. П. был дружен с ним I: 375
Святополк-Мирский Петр Данилович, кн. (1857—1914) — генерал-лейтенант; в 1902 г. товарищ министра внутренних дел I: 373, 380, 450
Севастьянов Василий Сергеевич (1875—1929) — певец (тенор), режиссер, педагог; второй муж М. С. Алексеевой II: 431
Секевич (Комаровская) Надежда Ивановна (1885—1967) — актриса II: 428
Селиванова Любовь Васильевна (1874—?) — актриса; ученица Н.-Д. по Филармоническому училищу II: 43, 166, 176, 358, 359, 393, 408, 431
Сергеенко Петр Алексеевич (1854—1930) — писатель; приятель А. П. по таганрогской гимназии I: 444; II: 65, 72, 118, 137, 141, 397
Сергей Александрович, вел. кн. (1857—1905) — московский генерал-губернатор I: 175, 371; II: 47, 102, 312, 394, 426
Сергей Михайлович, вел. кн. (1869—1918) — генерал-инспектор артиллерии I: 164
о. Сергий (в миру Сергей Николаевич Щукин; 1873—1931) — священник аутской церкви II: 247
Сережа, Серж — см. Сергей Александрович
Серов Валентин Александрович (1865—1911) — художник I: 407
Сизов Владимир Ильич (1840—1904) — археолог, художественный критик I: 243; II: 364, 370
Симов Виктор Андреевич (1858—1935) — художник, оформлял все первые постановки чеховских пьес в МХТ I: 45, 72, 256, 321, 323, 331, 416; II: 18, 55, 121, 165, 166, 179, 212, 225, 284, 288, 303, 391, 409, 413, 416
Синани Абрам Исаакович (? —1900) — сын И. А. Синани I: 260
Синани Исаак Абрамович (ум. 1912) — владелец книжного и табачного магазина в Ялте, близкий знакомый А. П. I: 18, 33, 35, 37, 260, 400, 436; II: 59, 164
Синельников Николай Николаевич (1855—1939) — актер, режиссер, антрепренер I: 438, 445
Сипягин Дмитрий Андреевич (1853—1902) — министр внутренних дел с 1900 по 1902 г. I: 365, 396, 448, 452
Скирмунт Сергей Аполлонович (1863—1932) — книгоиздатель и книготорговец II: 51, 61, 136, 141
Скиталец (наст. имя и фам. Степан Гаврилович Петров; 1869—1941) — писатель, входивший в круг литераторов-«знаньевцев» I: 153, 397; II: 8, 73, 81, 85, 87, 89, 93, 103, 104, 120, 126, 129, 134, 161, 164, 166, 178, 389, 399, 402
Слонов Михаил Акимович (1869—1930) — композитор, педагог II: 129
Смирнова (Иванова) Мария Сергеевна (1885—1940-е) — художница; племянница К. С. II: 16, 18, 24, 28, 40, 61, 106, 214, 249, 337, 338, 350
Смирнова Наталья Сергеевна (1887—1950-е) — племянница К. С. II: 18, 19, 24, 28, 40, 99, 100
Смирновы — родственная К. С. семья II: 9, 46, 59, 100, 392
Смоленский (наст. имя и фам. Александр Алексеевич Измайлов; 1873—1921) — критик, журналист, литератор I: 420
Смолич Варфоломей — знакомый О. Л. по аксеновскому санаторию I: 251, 257
Снессарев Николай Васильевич (1864—1918) — сотрудник «Нового времени» I: 283, 438
Снигирев (по сцене Снежин) Борис Михайлович (1875—1936) — актер; в МХТ с 1898 по 1902 г. I: 219, 327, 430; II: 49
Собинов Леонид Витальевич (1872—1934) — певец (тенор) I: 214, 243, 315, 332; II: 129, 312
Соболева Мария Михайловна (1868—?) — актриса; училась параллельно с О. Л. в Филармоническом училище I: 375, 450
Соболевский Василий Михайлович (1846—1913) — публицист, редактор «Русских ведомостей» II: 85, 244, 250, 380, 399
Соколов Константин Константинович (1857—1919) — врач-хирург I: 418, 435; II: 12, 349, 390
Соколов (псевдоним Кречетов) Сергей Алексеевич (1878—1936) — поэт; владелец издательства «Гриф», редактор журнала «Перевал» II: 344
Соколова (Васнецова) Зинаида Константиновна (1887—?) — племянница К. С. II: 161, 408
Соколова (урожд. Алексеева) Зинаида Сергеевна (1865—1950) — сестра К. С; актриса-любительница, педагог I: 252, 418, 435; II: 12, 119, 161, 231, 233, 349, 390
Соколова М. И. — мастерица из костюмерного цеха МХТ II: 408
Соколовский Николай Николаевич (1864—1920) — друг семьи Книппер; профессор Московской консерватории I: 37, 46, 48, 55, 57, 107, 112, 117, 119, 122, 186, 188, 191, 192, 196, 199, 203, 281, 292, 298, 300, 339, 415; II: 27, 35, 38, 55, 76, 91, 97, 100, 108, 111, 112, 116, 199, 203, 208, 225, 229, 233, 236, 335
Соловцов (наст. фам. Федоров) Николай Николаевич (1857—1902) — актер, режиссер, антрепренер I: 121, 156, 271, 311, 318, 427, 441
Соловьев Владимир Сергеевич (1853—1900) — поэт и философ I: 381
Соловьев-Несмелов Николай Александрович (1847—1901) — литератор, писал в основном в журналах для детей I: 26, 272
Соловьева (Березина) Ольга Михайловна — владелица поместья Суук-Су в Крыму I: 130, 171, 349, 424, 425; II: 43, 72, 87, 112, 115, 117, 152, 176, 197, 199, 204, 207, 233, 246, 268, 274, 279, 290, 291, 298, 303, 308, 309, 317, 330, 338, 347, 352
Соловьева Поликсена Сергеевна (1867—1924) — поэтесса (псевд. Allegro); сестра В. С. Соловьева, дочь историка С. М. Соловьева I: 381, 451
Сорин Савелий Абрамович (1878—1953) — художник, участник выставок «Мира искусства» II: 404
Софья Владимировна — см. Чехова С. В.
Софья Павловна — см. Бонье С. П.
Софья Петровна — см. Средина С. П.
Средин Александр Валентинович (1872—1934) — художник; брат Л. В. Средина I: 130, 162, 184, 212, 217, 249, 269, 311, 322, 380, 450; II: 12, 33, 34, 58, 79, 97, 102, 110, 113, 128, 135, 155, 161, 193, 199, 205, 208, 225, 226, 234, 286, 346, 352
Средин Анатолий Леонидович — сын Л. В. Средина II: 158, 161, 235, 264
Средин Леонид Валентинович (1860—1909) — врач I: 17, 31, 35, 90, 112, 147, 186, 210, 216, 219, 226, 257, 265, 320, 340, 352, 371, 377, 379, 383, 400, 408, 415; II: 12, 36, 67, 93, 157, 176, 201, 251, 272, 343, 347, 367
Средина Мария Григорьевна — жена Л. В. Средина I: 182; II: 32, 34, 58, 79, 97, 102, 109, 135, 154, 167, 193, 208, 209, 225, 240, 286, 351, 396, 409
Средина Надежда Ивановна — мать A. B. и Л. В. Срединых I: 59, 61, 80, 81, 92, 95, 147, 208, 232, 238, 249, 252, 283, 352, 364, 380; II: 12, 17, 26, 34, 54, 58, 76, 79, 85, 90, 97, 143, 155, 165, 193, 209, 228, 229, 239, 251, 310, 349, 350, 352
Средина Софья Петровна (1858—?) — жена Л. В. Средина I: 186, 217, 249, 435; II: 12, 26, 67, 162, 176, 271, 307, 327, 357, 368, 378
Средины — семья знакомых О. Л. и А. П. I: 18, 31, 34, 35, 37, 55, 187, 192, 197, 203, 210, 252, 357, 400; II: 37, 167, 240, 337, 342, 408
Стааль Алексей Федорович (1872—1949) — московский присяжный поверенный II: 253
Станиславский (наст. фам. Алексеев) Константин Сергеевич (1863—1938) — актер, режиссер, сооснователь Художественного театра I: 11, 12, 15, 20, 34, 39, 40, 42—44, 47, 51, 68, 73, 76, 78, 81, 86, 95, 100, 104, 112, 117—120, 125—127, 129, 131, 133—135, 138, 146, 148, 154, 155, 158, 162, 165, 175, 192, 193, 208, 211, 213, 215, 217, 219, 221, 235, 236, 238, 245—247, 252, 261, 263, 269, 271, 273, 274, 276, 277, 280, 284, 286, 287, 292, 297, 299, 301, 303—306, 310, 312, 313, 315, 318, 319, 321, 325, 327, 331, 337, 342, 343, 345, 358—360, 364, 368, 369, 374, 377, 380—382, 385, 391, 392, 394, 396, 400—403, 406, 407, 409—412, 414—418, 420, 421, 423—425, 428, 429, 433—436, 438—440, 442, 444—447, 449, 451; II: 7, 11—13, 15, 16, 18, 24, 28, 33, 35, 37, 43, 45, 49, 54, 57, 63, 65, 71, 73, 74, 76, 88—92, 94—96, 99, 102, 105, 106, 108, 110, 111, 116, 117, 120, 121, 123, 127, 132, 139, 141, 144, 147, 148, 151—157, 159, 161, 162, 164, 167, 169, 171, 173—176, 178, 179, 183—186, 188, 189, 193, 201—203, 207, 209, 210, 212—214, 217, 218, 225, 229, 231, 233—236, 239, 245, 248, 252—254, 256, 259, 261, 262, 265, 267, 268, 271—273, 275—278, 283, 285, 286, 288, 291, 292, 296—300, 302, 303, 306, 307, 309, 310, 313, 321, 322, 324, 329, 344, 349, 350, 352, 354—358, 362, 365, 366, 368—370, 375—377, 379, 387, 389—394, 398, 400, 401, 407, 409—411,413—416, 418, 419, 421—432, 434—436
Стасов Дмитрий Васильевич (1828—1918) — юрист, общественный и музыкальный деятель; младший брат музыкального и художественного критика В. В. Стасова II: 244, 248
Стахович Алексей Александрович (1856—1919) — адъютант московского генерал-губернатора, затем пайщик, один из директоров и актер МХТ I: 142, 313—315, 332, 347, 351, 358, 369, 372, 380, 385, 428, 438, 446; II: 9, 18, 23, 27, 32, 52, 54, 81, 113, 114, 141, 173, 179, 200, 207, 208, 229, 231, 232, 236, 264, 287,314—316, 325, 332, 355, 357—359, 362, 365, 416, 428
Стахович (урожд. кн. Васильчикова) Мария Петровна (1862—1912) — жена А. А. Стаховича I: 380, 450
Стахович Михаил Александрович (1861—1923) — предводитель дворянства Орловской губернии, публицист; был в близких отношениях с семьей Толстого I: 207, 334, 428
Степанов Евгений Михайлович — врач II: 51
Стопницкая (Горожанкина) Надежда Васильевна (1877—1903) — художница II: 163
Стороженко Николай Ильич (1836—1906) — историк литературы; председатель Театрально-литературного комитета II: 88
Стоян Бетти — австрийская актриса оперетты I: 235, 433
Стриндберг Юхан Август (1849—1912) — шведский писатель, драматург II: 430
Строев (наст. фам. Фундаминский) Матвей Михайлович — актер, помощник режиссера, антрепренер I: 236
Струве Петр Бернгардович (1870—1944) — экономист, историк, публицист II: 418
Стюарт, бар. — знакомый О. Л. II: 83, 147, 301, 309, 332
Суворин Алексей Сергеевич (1834—1912) — публицист, издатель, драматург, театральный деятель I: 22, 150, 189, 340, 341, 343, 346, 350, 367, 371, 374, 382, 405, 420, 424, 444, 445; II: 30, 48, 58, 91, 107, 118, 124, 158, 159, 163, 168, 176, 213, 218, 393, 394, 396, 397, 402, 408, 409, 414, 419, 422, 424
Судьбинин Серафим Николаевич (1867—1944) — актер; в МХТ с 1898 по 1904 г., затем скульптор I: 99, 100, 181, 258, 264, 291, 298, 301, 304, 305, 315, 317, 319, 323, 326, 337, 349, 412, 415, 433, 436, 440, 442; II: 33, 76, 94, 116, 401, 403, 408
Сулер — см. Сулержицкий Л. А.
Сулержицкий Леопольд (Лев) Антонович (1872—1916) — литератор, художник, режиссер, педагог I: 81, 83, 85, 89, 95, 98, 101, 105, 111, 112, 118, 141, 158, 173, 175, 198, 199, 207, 236, 305, 308, 322, 325, 330, 340, 357, 427, 430, 443; II: 52, 54, 81, 94, 109, 182, 246, 282, 283, 289, 292, 294, 299, 308, 309, 341, 347, 395, 399, 418, 429
Султанова (урожд. Леткова) Екатерина Павловна (1856—1937) — писатель, переводчик, мемуарист, общественная деятельница I: 153, 381, 385
Сумбатова (урожд. бар. Корф) Мария Николаевна, кн. (1860—1938) — жена А. И. Южина-Сумбатова I: 243, 244; II: 119, 308
Суриков Василий Иванович (1848—1916) — художник II: 113, 206
Сутугина Анна Егоровна — домашняя работница в семье О. Л. I: 168, 352, 377, 382; II: 206, 224, 226, 228, 255, 314, 320, 351
Сытин Иван Дмитриевич (1851—1934) — книгоиздатель I: 224, 226, 244, 339, 345; II: 77, 250, 342, 347, 373
Таннер Генри — американский врач, проводил опыты по длительному голоданию I: 333
Тарнани Иван Егорович (ум. 1934) — владелец молочной фермы в Ялте II: 120
Татаринова Анна Васильевна (1885—1922) — дочь Ф. К. Татариновой II: 138, 166, 367, 368, 403
Татаринова (урожд. Бергман) Фанни Карловна (1863—1923) — издательница «Ялтинского листка», впоследствии педагог по вокалу в МХТ I: 20, 64, 185, 210, 254, 283, 325; II: 107, 109, 110, 115, 124, 125, 131, 138, 159, 227, 416
Таубе Юлий Романович (1858 — после 1924) — московский врач-терапевт, наблюдавший О. Л. после ее болезни II: 13, 16, 24, 25, 27, 28, 44, 70, 71, 77, 92, 151, 280, 332, 335—337, 438
Тейтель Яков Львович (1851—?) — юрист II: 242, 273, 274, 283, 417
Телешов Николай Дмитриевич (1867—1957) — писатель I: 223, 429; II: 81, 86, 102, 191, 253, 275, 400
Телешова (урожд. Карзинкина) Елена Андреевна (1869—1943) — художница; входила в общество передвижников II: 340
Телешовы — семья Н. Д. Телешова I: 266; II: 79, 130, 144, 152, 269
Теляковский Владимир Аркадьевич (1860—1923) — управляющий московскими, а затем всеми императорскими театрами I: 34, 371, 449; II: 364, 403
Теннисон Альфред (1809—1892) — английский поэт II: 289
Терентьева Мария Федоровна — учительница школы в Мелихове I: 31, 237, 400, 433; II: 16, 235
Тетя, тетя Лёля — см. Борнгаупт Е. И.
Тизенгаузен Елена Самсоновна, гр. — петербургская знакомая О. Л. II: 212, 218
Тимирязев Климентий Аркадьевич (1843—1920) — ученый-ботаник I: 338; II: 144
Тимковский Николай Иванович (1863—1922) — писатель, драматург II: 85, 169, 231, 237, 269, 419
Тихомиров Дмитрий Иванович (1844—1915) — деятель народного образования, редактор журнала «Детское чтение» I: 218, 241, 243, 244, 250, 295, 430; II: 102, 407
Тихомиров Иоасаф Александрович (1872—1908) — актер, режиссер; ученик Н.-Д. по Филармоническому училищу; в МХТ с 1898 по 1904 г. I: 182, 234, 260, 287, 304, 310, 324, 336, 340, 360, 365, 367, 416; II: 45, 67, 126, 141, 173, 186, 245, 249, 253, 254, 260, 274, 418, 419
Тихомирова Александра Александровна — служащая конторы режиссерского управления с 1899 по 1903 г.; сестра И. А. Тихомирова I: 180; II: 185, 273, 298, 422
Тихомирова Елена Николаевна — жена Д. И. Тихомирова I: 218, 241, 244, 430
Тихонов Владимир Александрович (1859—?) — лейб-медик; товарищ А. П. по медицинскому факультету I: 232, 237, 240, 243, 244, 365, 366, 432, 434
Токарская (наст. фам. Токаревич) Мария Алексеевна — актриса; в МХТ 1901—1905 гг. II: 203, 412
Толбузин Дмитрий Аркадьевич (1877—1927) — писатель (псевд. Бестужев), деятель Московского общества народных университетов, в сферу деятельности которых входили деревенские, фабричные и школьные театры II: 202
Толиверова (наст. фам. Пешкова) Александра Николаевна (1842—1918) — редактор-издатель «Женского дела» (с 1900 г. — «Новое дело») I: 365, 387, 423
Толстая Александра Львовна, гр. (1884—1979) — общественная деятельница, мемуаристка; младшая дочь Л. Н. Толстого I: 423
Толстая (урожд. Вестерлунд) Дора Федоровна, гр. (1878—1933) — жена Л. Л. Толстого II: 245, 420
Толстая (урожд. Берс) Софья Андреевна, гр. (1844—1919) — жена Л. Н. Толстого I: 153, 226, 338, 373, 379, 421; II: 157, 158, 163, 164, 301, 407
Толстой Алексей Константинович, гр. (1817—1875) — писатель, поэт, драматург I: 63, 400, 401
Толстой Андрей Львович, гр. (1877—1916) — сын Л. Н. Толстого I: 322
Толстой Лев Львович, гр. (1869—1945) — литератор; сын Л. Н. Толстого I: 254, 359, 435; II: 245, 418
Толстой Лев Николаевич (1828—1910) — писатель I: 61, 84, 101, 104, 114, 153, 164, 216, 217, 219, 224, 226, 228, 233, 236, 237, 239, 240, 242, 244, 249, 256, 257, 259, 262, 268, 280, 316, 325, 330, 333—336, 338, 339, 341, 344, 346, 348, 357, 358, 359, 371, 386, 391, 405, 407, 414, 421, 423, 430, 432, 435, 442, 444; II: 81, 111, 397, 399, 418
Толстой Сергей Львович, гр. (1863—1947) — композитор и музыкальный этнограф; сын Л. Н. Толстого II: 301
Тости Франческо Паоло (1846—1916) — итальянский певец, педагог, композитор II: 208
Трахтенберг Владимир Осипович (1861—1914) — драматург II: 413, 428
Трепов Дмитрий Федорович (1855—1906) — московский обер-полицмейстер в 1896—1905 гг. I: 42, 223, 380, 402, 450; II: 47, 394
Третьяков Павел Михайлович (1832—1898) — купец; основатель художественной галереи, получившей его имя I: 441
Третьякова (Боткина) Александра Павловна (1867—1959) — дочь основателя галереи, жена С. С. Боткина II: 19, 391
Труханова Наталья Эдмондовна — эстрадная танцовщица; короткое время обучалась в школе МХТ и выступала на его сцене I: 306; II: 376
Турбин Сергей Иванович (1821—1884) — драматург II: 393
Тургенев Иван Сергеевич (1818—1883) — писатель, драматург I: 188, 197, 350: II: 151, 185, 268, 411, 419
Тыркова-Вильямс Ариадна Владимировна (1869—1962) — писательница, общественный деятель, мемуаристка I: 413
Тэзи Анна Яковлевна — журналистка, переводчица II: 405
Ульянов Алексей Николаевич (1854—1932) — детский писатель, педагог, публицист II: 129
Ульянов Николай Павлович (1875—1949) — художник II: 344
Унгерн фон Штернберг Рудольф Альфредович, бар. (ум. 1924) — режиссер II: 428
Урусов Александр Иванович, кн. (1843—1900) — юрист, литератор, общественный деятель I: 231; II: 161
Ухов (по сцене Акимов) Федор Акимович (1859—?) — актер; в Малом театре в 1891—1909 гг. I: 347
Ушков Константин Константинович — купец и фабрикант, меценат I: 177, 246, 336, 351, 373, 425
Фальковская Евгения Алексеевна — жена Ф. Н. Фальковского, близкий друг семьи Л. Н. Андреева I: 452
Фальковский Федор Николаевич (1874—1942) — писатель, драматург, антрепренер I: 397; II: 214
Федоров Александр Митрофанович (1868—1949) — писатель, драматург; близкий друг И. А. Бунина I: 212, 255, 429; II: 86, 169, 213, 402
Федотов Александр Александрович (1863—1909) — актер Малого театра, режиссер, педагог (преподавал на курсе, где училась О. Л.), театральный деятель; сын Г. Н. Федотовой I: 10; II: 268, 344
Федотова (урожд. Познякова) Гликерия Николаевна (1846—1925) — актриса Малого театра с 1858 г. I: 34, 78, 122, 123, 243, 244, 278, 332, 410, 418, 443; II: 228, 229, 414, 415
Фейгин Яков Александрович (1859—1915) — журналист, переводчик; редактор газеты «Курьер» I: 125, 141, 149, 153, 217, 218, 243, 334, 353, 418, 419; II: 60
Фейгина Евгения Эрнестовна — жена Я. А. Фейгина I: 353; II: 53, 128, 148, 184, 238
Фельдман Олег Максимович (р. 1937) — историк театра, театровед II: 395
Фессинг — см. Загаров А. Л.
Фессинг Леонид Александрович фон (1848? —1920) — полковник в отставке; инспектор МХТ с его основания до конца жизни I: 101, 181, 413
Фигнер Николай Николаевич (1857—1918) — певец (тенор), солист императорских театров I: 92, 411
Философов Дмитрий Владимирович (1872—1940) — литературный критик, публицист II: 401
Флакс Адольф (1856—?) — немецкий писатель и переводчик II: 289
Флакс Луиза — жена А. Флакса II: 295
Флеров Сергей Васильевич (псевд. С. Васильев; 1841—1901) I: 159, 199, 399, 403, 412, 420
Флобер Гюстав (1821—1880) — французский писатель I: 427
Францен Константин Германович (Егорович) (1864—1932) — врач, специалист по внутренним болезням I: 315, 322
Фреголи Леопольдо (1867—1936) — итальянский актер, фокусник и трансформатор I: 38
Халютина Софья Васильевна (1875—1960) — актриса, педагог; ученица Н.-Д. по Филармоническому училищу: в МХТ с 1898 по 1950 г. II: 108, 113, 345, 348, 352, 370, 430
Харкеевич (урожд. Сытенко) Варвара Константиновна (1850—1932) — основательница и начальница ялтинской женской гимназии I: 73, 76, 82, 86, 185, 364, 409, 426, 428, 448; II: 12, 47, 66, 164, 178, 191, 197, 204, 209, 212, 241, 311, 324
Харкеевич Манефа Николаевна — сестра мужа В. К. Харкеевич I: 185, 426; II: 12, 209
Харламов Алексей Петрович (1875—1934) — актер; ученик Н.-Д. по Филармоническому училищу; в МХТ с 1898 по 1903 г. (с перерывом) II: 33, 45, 71, 74, 76, 201, 394, 414
Хлудова (по первому мужу Абрикосова, по второму Крамарж) Надежда Николаевна (1862—1936) — из богатого купеческого рода меценатов и благотворителей I: 433
Холмская (наст. фам. Тимофеева) Зинаида Васильевна (1866—1936) — актриса; официальный издатель журнала «Театр и искусство»; жена А. Р. Кугеля I: 150, 420; II: 176, 401
Хомяков — московский домовладелец I: 102
Хомяков Алексей Степанович (1804—1860) — поэт и философ II: 207, 412
Хотяинцева Александра Александровна (1865—1942) — художница; приятельница М. П. I: 61, 62, 104, 110, 120, 160, 184, 210, 260, 288, 338, 407; II: 58, 113, 152, 165, 182, 286, 351
Цикада — см. Мусина-Пушкина Д. М.
Цингер Иван Васильевич — толстовец; рабочий сцены МХТ; сын профессора математики В. Я. Цингера (1836—1907) I: 60, 407; II: 407
Чайковский Модест Ильич (1850—1916) — драматург, либреттист; брат П. И. Чайковского II: 199, 204, 218, 412
Чайковский Петр Ильич (1840—1893) — композитор I: 16, 37, 267, 351, 446, 451; II: 97, 199, 372
Чалеева Варвара Ивановна (1866 — после 1902) — актриса; ученица Н.-Д. по Филармоническому училищу; в МХТ с 1899 по 1900 г. I: 170, 173, 253, 283, 435; II: 26
Чемоданов Михаил Михайлович (1856—1908) — зубной врач; художник-карикатурист II: 25, 156, 165—167, 178, 187, 202, 203, 205, 206
Ченко (К. Ф. Одарченко) — московский присяжный поверенный; сотрудник «Нового времени» I: 419
Черкасская Марья Ивановна — классная дама Екатерининского института благородных девиц II: 296, 424
Черневский Сергей Антипович (1839—1901) — главный режиссер Малого театра I: 188, 192, 426
Чертков I: 113, 122
Чехов Александр Павлович (1855—1913) — брат А. П.; журналист, литератор I: 276, 437; II: 159, 317, 338, 342, 360, 408
Чехов Владимир Иванович (1894—1917) — сын И. П. Чехова I: 71, 176, 310, 409; II: 55, 85, 229, 232, 259, 302, 310, 329, 331
Чехов Владимир Владимирович (1867—1920) — петербургский психиатр; дальний родственник А. П. II: 143, 152
Чехов Георгий Митрофанович (1870—1943) — двоюродный брат А. П.; служащий Ялтинского пароходства II: 64, 164, 285, 333, 342, 429
Чехов Егор Михайлович (1798—1879) — дед А. П. II: 157, 407
Чехов Иван Павлович (1861—1922) — брат А. П.; педагог I: 61, 76, 89, 125, 172, 176, 194, 235, 236, 253, 262, 278, 299, 309, 310, 338, 407, 409; II: 15, 37, 43, 44, 55, 57, 61, 81, 90, 95, 97, 147, 159, 187, 193, 206, 229, 232, 245, 255, 260, 282, 293, 295, 298, 301, 302, 306, 308—310, 326, 329, 330, 337, 346, 385, 386
Чехов Михаил Александрович (1891—1955) — актер, режиссер, педагог; племянник А. П. II: 317, 427, 436
Чехов Михаил Павлович (1865—1936) — брат А. П.; литератор I: 341, 353, 359, 360, 361, 363, 365, 366, 368, 370, 376, 385, 387, 389, 390, 447, 448; II: 60, 90, 166, 170, 172, 175, 177, 210, 218, 255, 257, 371, 374, 376, 435
Чехов Павел Егорович (1825—1898) — отец А.П. II: 152
Чехова (урожд. Бабашева) Анна Ивановна — жена двоюродного брата А. П. М. М. Чехова II: 263
Чехова Евгения Михайловна (1898—1984) — дочь М. П. Чехова И: 170, 172, 175, 210, 408, 409
Чехова (урожд. Морозова) Евгения Яковлевна (1835—1919) — мать А. П. I: 17, 31, 40, 42, 45, 50, 55, 57, 60, 65, 66, 68, 73, 77, 85, 88, 93, 95, 104, 107, 108, 112, 115, 116, 118, 120, 122, 127, 130, 146, 159, 164, 169, 179, 180, 184, 189, 191, 196, 199, 200, 206, 209—212, 215, 225, 226, 232, 236, 242, 246, 249, 252, 259, 261, 280, 282, 285, 294, 300, 305, 321, 334, 336, 339, 341, 348, 352, 354, 356, 370, 372, 374, 376, 390, 392, 397, 400, 416; II: 11, 12, 21, 28, 42, 44, 47, 49, 50, 52—55, 57, 58, 60, 64, 69, 72, 77, 81, 83, 87, 91, 93, 96, 109, 112, 122, 137, 151, 158, 172, 176, 177, 188, 189, 201, 222, 225, 229, 241, 245, 255, 263, 275, 285, 294, 297—299, 301, 303, 305—307, 309—311, 314, 315, 319, 342, 352, 374, 387, 401, 437
Чехова (Касьянова) Елена Митрофановна (1881—1922) — двоюродная сестра А. П. II: 164
Чехова Мария Павловна (1863—1957) — сестра А. П., художница, педагог I: 12, 16, 17, 19, 29—31, 33, 34, 36—38, 40, 42, 44—56, 58, 61—66, 68—71, 73, 74, 76—81, 83—85, 87—89, 91, 93, 95, 98, 99, 101—106, 108, 112, 114, 115, 117, 119, 121, 126, 127, 129—135, 138—141, 145, 147, 150, 159, 162—164, 166—168, 170, 173, 175, 176, 179, 180—185, 188, 189, 191—194, 198, 200, 204—207, 209—212, 214, 215, 217—219, 223, 224, 226, 227, 231, 233, 235, 238, 241, 243, 246, 249—252, 254, 258—267, 269—275, 278, 282—286, 288, 293, 295—300, 302, 303, 307—312, 314, 316—318, 322, 323, 330, 332, 333, 336, 338, 341, 342, 344, 346, 350, 351, 353, 357, 360, 366, 368, 372, 375, 376, 379, 386, 390, 392, 397, 400, 401, 403—405, 407, 409, 414, 416, 418, 422, 426, 427, 445, 447; II: 10, 12—15, 17, 19—22, 25, 28—30, 36—41, 43—45, 48, 49, 51, 53—55, 58, 60, 64, 66, 68—72,74—85, 87, 89—91, 93, 94, 103, 105—107, 109—113, 115, 116, 119, 120, 124—126, 128—130, 140, 141, 143, 146—148, 150, 152, 154—156, 158, 164—167, 172, 173, 175—177, 184, 187, 189, 191—193, 195, 197, 199, 201, 204, 205, 208, 212, 214, 222, 225, 227, 233, 235, 237, 238, 240—244, 248, 251—253, 255, 256, 258, 260, 262, 264, 269, 272, 273, 277, 279, 283, 284, 290, 291, 293, 294, 296, 298, 300—302, 306, 309, 317, 318, 322, 324, 326, 329—332, 337, 339—342, 344, 345, 347—350, 352, 353, 363, 364, 370, 371, 374, 384, 386, 387, 398, 415, 437
Чехова (урожд. Владыкина) Ольга Германовна (1871—1950) — жена М. П. Чехова; учительница I: 363, 370, 376, 448; II: 210, 362, 371, 374, 376
Чехова (урожд. Андреева) Софья Владимировна (1872—1949) — жена И. П. Чехова I: 71, 176, 194, 253, 262, 299, 309, 310, 409; II: 57, 61, 85, 95, 97, 229, 232, 245, 282, 293, 302, 306, 329, 386
Чириков Евгений Николаевич (1864—1932) — писатель, драматург; входил в круг литераторов-«знаньевцев» I: 162; II: 32, 72, 176, 229, 231, 247, 270, 271, 277, 289, 308, 327, 342, 362, 369, 397, 424, 432
Чирикова (урожд. Григорьева, по сцене Иолшина) Валентина Георгиевна (1876—1966) — жена Е. Н. Чирикова; актриса II: 277, 281, 308, 422
Чирикова Новелла Евгеньевна (1895—1978) — дочь E. H. и В. Г. Чириковых; актриса; жила в США II: 247
Чичагов Константин Николаевич — сотрудник журнала «Будильник» I: 339, 350
Чичерин Борис Николаевич (1828—1904) — юрист, историк, публицист, философ; профессор государственного права Московского университета II: 203, 286, 425
Членов Михаил Александрович (1871—1941) — московский врач-дерматолог, профессор Московского университета I: 215, 218, 241, 244, 245, 250—252, 257, 262, 286, 300, 306, 310, 312, 321, 322, 331, 338, 345, 349; II: 13, 28, 37, 47, 53, 64, 77—79, 85, 89, 255, 280, 285, 300, 325, 338
Чубинский Николай Павлович (1868—?) — актер I: 213
Чумиков Владимир Александрович — переводчик на немецкий нескольких рассказов А. П. I: 225, 231, 373, 379
Чюмина (Михайлова) Ольга Николаевна (1862—1909) — поэтесса, переводчица, драматург I: 154—156, 161, 164, 297, 332, 359, 370, 378, 381, 382, 385, 386, 388; II: 95, 143, 149, 154, 199, 212, 214, 289, 356, 358, 362, 367, 373, 374, 377, 378
Ш-а — см. Шапошников А. К.
Шадрин Дмитрий Осипович — актер; в МХТ с 1902 по 1908 г. II: 331
Шакина (урожд. Цыплакова) Мария Тимофеевна — прислуга в доме Чеховых I: 79, 183, 200, 284, 410, 426, 427, 431; II: 27, 124, 146, 156, 157, 166, 209, 285, 332, 338, 390, 392, 411
Шаляпин Федор Иванович (1873—1938) — певец (бас) I: 39, 125, 214, 225, 314, 315, 323, 416; II: 32, 70, 75, 81, 129, 225, 257, 312, 333, 397, 399, 420
Шанкс Эмилия Яковлевна (1857—?) — художница II: 159, 269
Шапир Ольга Андреевна (1850—1916) — писательница I: 160, 385
Шаповалов Лев Николаевич (1871—1954) — архитектор; строил чеховский дом в Ялте I: 68, 129, 311, 441; II: 112, 139, 143, 145,150
Шапошников Александр Константинович — контролер Севастопольского отделения банка II: 221—223, 228, 232, 233, 339, 341, 377, 415
Шаховской Николай Владимирович, кн. (1856—1906) — начальник Главного управления по делам печати I: 368, 373, 380; II: 114
Шаховской Сергей Иванович, кн. (1865—1908) — земский деятель I: 38, 39, 41, 42, 50, 207, 358, 401, 402, 404, 428; II: 172, 192, 193, 196, 280, 340, 429
Швабе Клавдия Карловна — преподавательница в гимназии Л. Ф. Ржевской II: 72, 74, 79, 166, 172, 300
Шварц Ольга Эдуардовна — актриса; ученица Н.-Д. по Филармоническому училищу; в МХТ с его основания по 1902 г. I: 208, 428
Шевяков — петербургский профессор II: 380
Шекспир Уильям (1564—1616) — английский драматург I: 443, 444; II: 116, 239, 242, 259, 417
Шенберг — см. Санин A. A.
Шенберг Дмитрий Акимович — врач в 1898—1904 гг. и актер МХТ (выступал под фамилией Дмитриев) в 1902—1904 гг.; брат А. А. Санина I: 74, 291, 313, 440
Шенберг Екатерина Акимовна — сестра А. А. Санина; музыкант, переводчица I: 104, 298; II: 177, 228, 300, 309
Шехтель (урожд. Жегина) Наталья Тимофеевна — жена Ф. О. Шехтеля II: 9
Шехтель Федор (Франц) Осипович (1859—1926) — московский архитектор, соученик Н. П. Чехова по Училищу живописи, ваяния и зодчества; автор проекта здания МХТ I: 114, 133, 411; II: 27, 45, 47, 73, 214, 406
Шиллер Фридрих (1759—1805) — немецкий поэт, драматург, теоретик искусства II: 425
Шиллинг Александр Николаевич (ум. 1909) — опереточный актер и антрепренер I: 102
Шкляр Николай Григорьевич (1876—1952) — присяжный поверенный, литератор II: 78
Шлезингер Ольга Владимировна — ялтинская знакомая А. П. I: 352, 381
Шлиппе — семья знакомых О. Л. I: 207, 241, 245, 319; II: 27, 72, 98, 99, 177, 281, 286, 349, 350, 362
Шлиппе (Берхман) Софья Александровна — знакомая О. Л. I: 225; II: 350
Шницлер Артур (1862—1931) — австрийский писатель, драматург I: 217, 430; II: 253, 335
Шольц Август Карл (наст. имя и фам. Томас Шеффер; 1857—1923) — немецкий литератор, переводчик I: 225, 231, 237, 242, 433; II: 46, 49, 187, 191, 192, 394, 395, 397
Шопен Фридерик (1810—1849) — польский пианист, композитор II: 139
Шпажинский Ипполит Васильевич (1848—1917) — драматург I: 165; II: 231
Шрамм Константин Федорович (ум. после 1918) — генерал-майор; начальник московского корпуса жандармов II: 52
Шуман Роберт (1810—1856) — немецкий композитор II: 399
Штейн Сергей Владимирович фон (1882—1951) — поэт, переводчик I: 382
Штекер (урожд. Алексеева) Анна Сергеевна (1866—1936) — сестра К. С.; в 1899—1903 гг. выступала в МХТ под фамилией Алеева I: 412; II: 11, 30, 162, 167, 302, 303, 390, 425
Штиглиц Александр Людвигович, бар. (1814—1884) — банкир и предприниматель, действительный тайный советник, придворный банкир; меценат II: 216, 413
Штраух Максим Августович (1856—1904) — московский врач-гинеколог II: 5, 24, 25, 27, 28, 29, 31, 34, 56, 81, 92, 168, 193, 208, 212, 260, 329, 330, 332, 334, 360, 365, 389, 398
Шубинский Николай Петрович (1853—1921) — московский присяжный поверенный II: 61, 62, 125, 404
Щедрина Мария Алексеевна — бывшая сельская учительница, в Петербургском медицинском институте была кассиршей товарищеской кассы II: 244, 248, 418
Щепкина Александра Львовна — актриса; сестра Т. Л. Щепкиной-Куперник I: 187, 426
Щепкина-Куперник Татьяна Львовна (1874—1952) — писательница, переводчица I: 85, 144, 157, 160, 162, 164, 187, 244, 382, 422; II: 27, 373, 374
Щерба Уар Алексеевич — московский врач-невропатолог II: 285
Щербаков Арсений Ефимович — дворник в ялтинском доме Чеховых I: 20, 162, 175, 177, 182, 183, 185, 198, 203, 224, 225, 235, 283, 316, 360, 374; II: 47, 59, 64, 92, 126, 143, 155, 156, 260, 272, 387, 309, 317, 320, 352, 373
Щербаков Петр Ефимович — брат А. Е. Щербакова; садовод II: 272
Щукин Иван Иванович (1869—1907) — филолог, профессор, один из основателей Высшей русской школы в Париже I: 315, 322
Щукин Сергей Иванович (1854—1937) — фабрикант, коллекционер I: 442
Щукин Сергей Николаевич (1873—1931) — священник аутской церкви II: 247
Щукин Яков Васильевич (1856—1926) — театральный предприниматель; арендатор театра в Каретном ряду, где МХТ играл первые четыре сезона I: 410
Щукина Лидия Григорьевна — жена С. И. Щукина I: 315, 316, 442
Щуровский Владимир Андреевич (1852—1939) — московский врач-терапевт, впоследствии профессор Московского университета I: 325, 351, 442; II: 168
Эберле Варвара Аполлоновна (1870—1943) — певица, актриса; подруга М. П. I: 84; II: 81, 225, 228, 243, 245, 254, 267, 285, 300, 302, 306, 399
Элля, Эля — см. Бартельс Е. И.
Эмберы Тереза и Фредерик — чета французских авантюристов II: 81, 399
Эрисман Федор Федорович (Гульдрейх Фридрих; 1842—1915) — швейцарский врач-гигиенист I: 295, 440
Эрманс Александр Соломонович — журналист II: 425
Эфрос — брат Е. И. Коновицер I: 274
Эфрос Николай Ефимович (1867—1923) — театральный критик, много писавший о спектаклях МХТ, впоследствии автор нескольких монографий об этом театре и отдельных его спектаклях и актерах I: 211, 277, 428, 438, 439; II: 60, 68, 73, 79, 82, 86, 111, 114, 115, 121, 173, 175, 176, 229, 231, 239, 254, 256, 262, 268, 271, 272, 275, 276, 282, 286, 292, 297, 308, 323, 397, 399, 402, 409, 410
Южин (наст. фам. кн. Сумбатов) Александр Иванович (1857—1927) — драматург, актер Малого театра I: 34, 180, 218, 236, 243, 303, 402, 428, 432; II: 56, 119, 173, 229, 277, 305, 308, 415, 424, 425
Юнкер — знакомые О. Л. I: 378, 381
Юон Константин Федорович (1875—1958) — художник II: 102
Юрьев Юрий Михайлович (1872—1948) — актер Александрийского театра (с короткими перерывами) II: 119, 296, 424
Юшкевич Семен Соломонович (1868—1927) — писатель, драматург II: 362, 369, 432
Яблоновский — см. Потресов С. В.
Яворская (урожд. Гюббенет, по мужу кн. Барятинская) Лидия Борисовна (1872—1921) — актриса I: 148, 150, 152, 154, 156, 422, 436; II: 345, 373, 430
Якоби (Якобий) Валерий Яковлевич (1834—1902) — художник I: 105
Якобсон — петербургский врач II: 212, 365
Яковенко Евгения Владимировна (1882—?) — дочь В. И. Яковенко II: 85
Яковенко Владимир Иванович (1857—1923) — врач-психиатр II: 85
Яковлев Александр Михайлович (ум. 1905) — актер театра Корша II: 293
Яковлева (урожд. Рушиц) Зоя Юлиановна (1833—1908) — писательница, драматург I: 384
Якунчиков Владимир Васильевич (1855—1916) — предприниматель, благотворитель; двоюродный брат К. С. II: 253
Якунчикова (урожд. Мамонтова) Мария Федоровна (1864—1952) — член Абрамцевского художественного кружка I: 245, 276, 305, 309; II: 102, 112, 120, 140, 150, 151, 163, 208, 266, 291, 349, 403
Якунчиковы II: 244, 296, 416, 421
Янькова — ученица М. П. по гимназии Л. Ф. Ржевской I: 187
Ярцев Григорий Федорович (1858—1918) — художник, врач II: 12, 17, 21, 23, 157, 162, 330
Ярцев Петр Михайлович (1871—1930) — театральный критик, драматург, режиссер II: 393, 429
Ярцева Мария Григорьевна — дочь Г. Ф. Ярцева II: 162
Ярцевы II: 155, 176
Ясинский — нотариус; знакомый О. Л. II: 113
Указатель драматических и музыкально-драматических произведений
править«Аглавена и Селизетта» М. Метерлинка II: 159, 160
«Алеко» С. В. Рахманинова II: 225
«Анжело» («Анджело») Ц. А. Кюи I: 125, 416
«Антигона» Софокла I: 38, 39, 406; II: 376, 435
«Банкрот» Б. Бьернсона II: 288, 293, 423 (Тьельде)
«Бедный Гейнрих» Г. Гауптмана II: 172
«Блудный сын» С. А. Найденова II: 342, 410, 429
«Богатый человек» («Деньги») С. А. Найденова II: 293
«Бойкая барыня» С. И. Турбина II: 41
«Борис Годунов» М. П. Мусоргского I: 314, 315
«Бурелом» А. М. Федорова I: 255
«В мечтах» Вл. И. Немировича-Данченко I: 193, 208 (Широкова), 222, 227, 229 (Юлька), 235 (Широкова), 236 (Юлька), 238 (Юлька), 245 (Широкова), 251 (Широкова), 252 (Алфеев), 254 (Широкова), 255, 258 (Широкова), 262 (Алфеев), 264 (Яхонтов), 268, 271, 274, 276, 277, 280, 282, 292, 294, 296—298, 302, 303, 308, 309, 313, 314, 317, 332, 336, 340, 344, 352, 358, 359, 364 (Широкова), 366, 368 (Широкова), 370, 373, 409, 427—429, 431—440, 442, 444, 446, 448, 452; II: 31, 67, 95, 139, 163, 405 (Широкова), 408
«Великая тайна» В. А. Тихонова I:338
«Венецианский купец» У. Шекспира I: 12, 14, 346 (Шейлок), 446
«Вертер» Ж. Массне II: 257, 259
«Вишневый сад» А. П. Чехова I: 23, 24; II: 82, 88, 96, 103, 104, 109, 119, 133, 137—139, 144, 167, 170, 183, 185, 187, 191, 195—197, 199, 202, 214, 215, 221, 231—234, 236, 239, 242, 245, 252, 254, 255—257, 260—272, 274, 276, 278—294, 296—298, 300 (Раневская), 301, 305—307, 313, 316, 319, 320, 323—329, 335, 342—347, 353, 355, 357—359, 361, 362, 364—366, 368—377, 392, 397, 408 (Варя), 410 (Лопахин), 415, 416, 419, 420, 422 (Варя), 423—428, 430—436
«Власть тьмы» Л. Н. Толстого I: 382; II: 29, 49, 51, 57, 64, 81, 99, 397
«Волны» А. В. Амфитеатрова II: 252, 255
«Вопрос» А. С. Суворина II: 58, 72, 150, 152, 394, 397
«Вчера» В. О. Трахтенберга II: 325, 327, 428
«Высшая школа» И. Н. Потапенко II: 277, 422
«Ганнеле» Г. Гауптмана I: 12
«Ганс Гейлинг» Г.-А. Маршнера I: 177
«Где тонко, там и рвется» И. С. Тургенева II: 151, 187, 193, 197, 199
«Гедда Габлер» Г. Ибсена I: 19, 64, 158, 163, 262, 282, 408, 421, 422, 436; II: 376
«Геншель» Г. Гауптмана I: 37, 39, 44, 56, 401, 403, 419, 421
«Горе от ума» А. С. Грибоедова I: 402
«Горькая судьбина» А. Ф. Писемского II: 189, 411
«Гроза» А. Н. Островского I: 322
«Грозный» — см. «Смерть Иоанна Грозного»
«Гугеноты» Дж. Мейербера II: 35
«Дама от Максима» Ж. Фейдо I:173, 175, 425
«Дама с камелиями» А. Дюма-сына I: 438
«Дачники» М. Горького II: 374, 379, 421, 429, 434—436
«Двенадцатая ночь» У. Шекспира I: 37—39, 401
«Демон» А. Г. Рубинштейна II: 130
«Дети Ванюшина» С. А. Найденова I: 281, 310, 314, 332, 341, 343, 352, 438, 440, 445: II: 275
«Дети солнца» М. Горького II: 428
«Джоконда» Г. Д’Аннунцио II: 428
«Дикая утка» Г. Ибсена I: 157, 172, 173, 181, 182, 199, 212, 232, 237, 339, 341, 387, 391, 425, 452
«Добрыня Никитич» А. Т. Гречанинова II: 257
«Доктор Штокман» («Враг народа») Г. Ибсена I: 74, 98, 129, 139, 148, 151, 160, 162, 163, 217, 234, 236, 237, 247, 268, 310, 364, 368, 409, 412, 422, 423, 432, 434, 435, 437, 441 (Пэтра), 448, 452; II: 94, 110, 303
«Дым отечества» В. А. Кожевникова I: 66, 408
«Дядя Ваня» А. П. Чехова I: 16, 19, 30, 34, 36, 38—47, 49 (Елена), 51, 52, 54, 56, 61, 63, 91, 92, 95, 104, 105, 114, 121, 124, 128, 129, 132—135, 138, 144—148, 150—152, 156, 164, 165, 167, 173, 188, 216—218, 225, 228, 230, 234 (профессор), 250, 252, 257, 261, 266, 267, 273, 288, 289, 292, 299, 301, 303, 305, 306, 323, 337, 344, 360, 371, 376, 378, 389, 400—405, 408, 417, 419 (Елена), 420, 424, 430, 432, 436, 438—441, 444, 449; II: 37, 45, 69, 70, 76, 79, 86—88, 109, 127, 141,142, 160, 163, 180, 182 (Елена Андреевна), 187, 191, 193, 203, 204, 207, 208, 211, 213—217, 219, 255, 260, 267, 281, 282, 295, 308, 324, 345, 394 (Соня), 397, 407, 413, 414, 420
«Евреи» Е. Н. Чирикова II: 270, 272, 289, 418
«Женитьба» Н. В. Гоголя II: 113, 189
«Жертва политики» Б. Бьернсона II: 10
«Жизнь Человека» Л. Н. Андреева I: 431
«Жильцы» С. А. Найденова II: 390, 391
«Жуазель» М. Метерлинка II: 405
«Забава» А. Шницлера II: 335
«За славой» Е. Н. Чирикова II: 397
«Зеленый попугай» А. Шницлера I: 215, 430
«Золотое руно» С. Пшибышевского II: 321, 322, 327
«Иванов» А. П. Чехова I: 41, 82, 183, 222, 230, 318, 402, 425, 426, 432; II: 330, 331, 386, 387, 428, 438
«Иван Мироныч» Е. Н. Чирикова II: 428, 429
«Измена» А. И. Сумбатова II: 304, 305, 310, 425, 426 (Зейнаб)
«Ирининская община» А. И. Сумбатова — I: 221, 233, 236, 430, 431, 433, 436
«Искупление» — см. «Призраки»
«Кин, или Беспутство и гений» А. Дюма-отца I: 195, 196, 427
«Когда мы, мертвые, пробуждаемся» Г. Ибсена — I: 21, 68 (Рубек), 72 (Ирена), 74, 76—78, 80, 83 (Майя), 95, 100, 105, 107, 127, 135, 138, 142, 237, 408, 409, 412, 413; II: 106, 402
«Конец мечтам» Э.-А. Бутти II: 396
«Контрабандисты» («Сыны Израиля») В. А. Крылова и С. К. Эфрона II: 409
«Кориолан» У. Шекспира I: 332, 443
«Крамер» — см. «Микаэль Крамер»
«Красный петух» Г. Гауптмана I: 254, 435
«Кузнец Вакула» по Н. В. Гоголю I: 253
«Лебединое озеро» П. И. Чайковского II: 150, 159
«Лес» А. Н. Островского I: 283, 319
«Лир» («Король Лир») У. Шекспира I: 162
«Лоэнгрин» Р. Вагнера II: 90, 91
«Манфред» Дж. Байрона II: 81, 269, 399
«Мария Стюарт» Ф. Шиллера II: 425
«Маскотта» Э. Одрана I: 235, 433 (Фиаметта)
«Медведь» А. П. Чехова I: 318, 441
«Мертвые» — см. «Когда мы, мертвые, пробуждаемся»
«Мертвый город» Г. Д’Аннунцио II: 330, 428
«Месяц в деревне» И. С. Тургенева I: 382; II: 107, 194, 198, 358, 359, 365, 431 (Наталья Петровна), 432 (Ракитин)
«Мечты» — см. «В мечтах»
«Мещане» М. Горького I: 246, 259, 264, 266, 279, 285—287, 291 (Нил), 296—299, 301, 304 (Бессеменов), 305, 308—311, 313, 315 (Нил), 319, 320, 326, 331, 334, 336 (Елена), 337, 340, 343—346, 348, 349 (Тетерев), 351—353, 358, 360, 361, 364, 368, 370, 372, 373, 374, 376, 377, 380, 382, 383—385, 388, 390, 391, 429, 434, 439—441, 443, 444, 449, 451, 452; II: 47, 48, 51, 57, 58, 61—63, 65, 81, 95, 137, 146, 162, 169, 174, 213, 215, 218, 379, 392, 394, 396, 401, 409, 413
«Микаэль Крамер» Г. Гауптмана I: 104, 125, 156, 163, 168, 172, 173, 199, 208, 210—213, 215, 221, 225, 230, 232, 244, 343, 349, 368, 369, 373, 413, 421, 428, 429 (Лиза Бенш), 431, 432, 446, 449, 450
«Мисс Гоббс» («Дамская логика») Джером К. Джерома II: 56, 396
«Молодость мушкетеров» А. Дюма-отца и Маке I: 421
«Монна Ванна» М. Метерлинка II: 94, 110, 113, 114, 400, 403, 405
«На всякого мудреца довольно простоты» А. Н. Островского II: 113
«На дворе, во флигеле» Е. Н. Чирикова II: 397
«На дне» М. Горького II: 12, 17, 18, 24, 33, 36 (Настя), 37 (Настя), 40 (Настя), 41 (Настя), 45 (Пепел), 50, 51, 54, 60, 63, 65, 76 (Пепел), 83, 85, 87, 88, 91—95, 97—99, 101, 102 (Настя), 105, 106, 110, 111 (Настя), 114, 116, 117, 119, 121, 123—126, 129, 131 (Гастоша), 132, 134, 136, 139—141, 144, 147, 150, 153, 155, 156, 159, 160, 162, 164, 169, 171—175, 177, 180—182, 185, 190, 191, 193, 197, 199—201, 203, 208, 211—218, 235, 243, 245, 250, 252, 253, 257, 264, 275, 276, 284, 303, 310, 326, 327, 390—392, 394 (Татарин), 395, 398, 402—404, 407—414, 417 (Сатин), 424
«Нахлебник» И. С. Тургенева II: 151, 156, 186, 187, 189, 193, 197, 198
«Непрошенная» М. Метерлинка I: 429; II: 400, 429
«Не так живи, как хочется» А. Н. Островского II: 259
«Николай I и декабристы» А. Р. Кугеля по Д. С. Мережковскому II: 410
«№ 13» С. А. Найденова II: 240, 275, 422
«Нора» («Кукольный дом») Г. Ибсена II: 327, 335
«Ночи безумные» Л. Л. Толстого I: 252; II: 420
«Обыкновенная женщина» А. М. Федорова I: 429, 435
«О вреде табака» А. П. Чехова II: 395, 407
«Одинокие» («Одинокие люди») Г. Гауптмана I: 19, 21, 33, 38, 48 (Иоганнес), 49, 51—54, 56, 61, 63, 64, 88—91, 96, 105, 107, 114, 123, 133, 146, 148, 154 (Анна Map), 155, 163, 214, 230—232, 243, 263, 264, 268, 276, 282, 288, 293, 302 (Кэте), 344, 352, 353, 400, 404—407, 420, 421, 440 (Анна Map); II: 232, 240, 259, 260 (Анна Map), 280, 281, 285, 287, 288, 290, 291, 294—297, 303, 305, 310, 323, 324, 343, 418 (Браун), 419, 426, 427, 431, 432 (Кэте)
«Ольга Ранцева» Б. М. Маркевича II: 378, 379
«Орлеанская Дева» Ф. Шиллера II: 425
«Отелло» У. Шекспира I: 253, 438
«Пиковая дама» П. И. Чайковского II: 206
«Плоды просвещения» Л. Н. Толстого I: 374; II: 107
«Победа» В. О. Трахтенберга II: 215, 217
«Потонувший колокол» Г. Гауптмана I: 406; II: 409
«Призраки» («Привидения») Г. Ибсена II: 338, 343, 346, 428
«Принцесса Мален» М. Метерлинка II: 337
«Провинциалка» И. С. Тургенева II: 151, 186, 193, 198
«Ревизор» Н. В. Гоголя I: 374; II: 189, 218
«Роза Берндт» Г. Гауптмана II: 279, 280
«Роковая встреча» Н. Л. Пушкаревой II: 119
«Ромео и Джульетта» У. Шекспира II: 330
«Ромео и Юлия» («Ромео и Джульетта») Ш. Гуно I: 272, 274
«Росмерсхольм» Г. Ибсена II: 218, 414
«Руслан и Людмила» М. И. Глинки II: 312
«Садко» Н. А. Римского-Корсакова I: 118
«Самаритянка» Э. Ростана II: 76, 398
«Свадьба» А. П. Чехова II: 41, 43, 391
«Свадьба Фигаро» В.-А. Моцарта I: 451
«Светит, да не греет» А. Н. Островского II: 335,429 (Ренева)
«Свыше нашей силы» Б. Бьернсона II: 11
«Святая душа» Л. Г. Жданова II: 216
«Сердце не камень» А. Н. Островского I: 56, 406
«Сестры» — см. «Три сестры»
«Сирано де Бержерак» Э. Ростана I: 85, 173
«Слепые» («Слепцы») М. Метерлинка I: 429; II: 386, 400, 429, 438
«Смерть Иоанна Грозного» А. К. Толстого I: 34, 39, 40, 42—44, 107, 109, 234, 306 (Гарабурда), 400—403, 413, 414, 441
«Снег» С. Пшибышевского II: 327
«Снегурочка» А. Н. Островского I: 78, 79, 80, 81, 85, 89—92, 95, 109, 119, 127, 130 (Лель), 245, 350, 407, 410—412, 414, 415, 434 (Весна), 446
«Сон в летнюю ночь» У. Шекспира I: 375
«Сон Услады» Д. П. Голицына II: 409
«Спящая красавица» П. И. Чайковского I: 37
«Старые счеты» П. Д. Боборыкина I: 45
«Стихия» А. М. Федорова II: 169
«Столпы общества» Г. Ибсена I: 382; II: 40, 43, 60, 83, 84, 89, 92—95, 102, 106, 116, 120, 127 (Берник), 129 (Лона), 132, 137, 139 (Лона), 147, 149, 154 (Лона), 155 (Лона), 159, 160 (Лона), 166 (Лона), 168, 171, 173—177, 179, 180, 182, 195, 199—201, 205, 259, 263, 265, 267, 269, 271, 273, 274, 276, 279, 288, 297, 300, 310, 393, 401 (Берник), 402, 404—409, 412, 420, 425
«Счастье в уголке» А. Шницлера II: 335
«Сын Жибуайе» Э. Ожье II: 229, 415 (Марешаль)
«Сын лесов» («Ингомар») Ф. Гальма I: 162
«Талантливое семейство» Е. Н. Чирикова II: 406
«Там, внутри» М. Метерлинка I: 427; II: 400, 429
«Тангейзер» Р. Вагнера I: 451
«Тартюф» Мольера II: 113
«Трагик поневоле» А. П. Чехова I: 242
«Трактирщица» К. Гольдони I: 11
«Три сестры» А. П. Чехова I: 21, 83, 90, 100, 101, 104 (Вершинин), 107, 114, 116 (Вершинин), 118 (Маша), 120—123, 125—129, 131—139, 141—145, 147—149, 151—154, 156, 157, 160, 161, 164, 168, 169, 171, 172, 191, 196, 197, 200, 201, 213, 215, 222, 224, 225, 230, 232 (Андрей), 234—236, 238, 239, 241, 243—245, 247, 249, 252, 255, 260, 263, 264, 276, 280, 282 (Ирина), 286 (Наташа), 291, 293, 294 (Наташа), 297—299, 308, 324, 335, 337, 338, 341, 343, 344, 346, 352, 353, 358—362, 365, 367 (Маша), 368, 370, 372 (Маша), 409, 412—418, 420, 421, 424, 428—430, 432, 436, 438, 439, 441, 442, 445 (Вершинин), 447, 448; II: 18, 31, 34, 49 (Ирина), 61, 74, 81, 82, 104, 110, 119, 121, 148, 149, 153, 164, 175, 181, 200, 202, 203, 213, 243, 249, 253, 254, 265, 281, 286, 305, 335, 394, 398 (Вершинин), 399, 408, 414
«Тьма» Н. И. Тимковского II: 231, 416
«Тяжба» Н. В. Гоголя II: 56
«У монастыря» П. М. Ярцева II: 429
«Уриэль Акоста» К. Гуцкова I: 153, 421
«У телефона» А. де Лорда II: 71
«Утка» — см. «Дикая утка»
«Фауст» Ш.Гуно II: 35
«Федор» — см. «Царь Федор Иоаннович»
«Холостая семья» Ф. Дермана II: 41
«Царская невеста» Н. А. Римского-Корсакова I: 57, 210
«Царь Дмитрий Самозванец и царевна Ксения» А. С. Суворина II: 394
«Царь Салтан» («Сказка о царе Салтане») Н. А. Римского-Корсакова I: 120
«Царь Федор Иоаннович» А. К. Толстого I: 10, 12, 14, 39, 95, 107, 109, 123, 125, 128, 133, 137, 138, 141, 188 (Ирина и Годунов), 237, 401, 406, 410, 414; II: 73, 189 (царица Ирина), 403, 404
«Цезарь» — см. «Юлий Цезарь»
«Цена жизни» Вл. И. Немировича-Данченко II: 317, 331, 427 (Анна Демурина), 429 (Анна Демурина)
«Цепи» А. И. Сумбатова I: 186
«Чайка» А. П. Чехова I: 11—17, 19, 24, 29, 37—39, 41, 42, 44—47, 55—57, 62, 68, 95, 100, 101,123—126, 134, 144, 222—225, 230, 234 (Сорин), 237, 238, 239, 271, 273, 287, 315, 319—321, 335—337, 352, 353, 402—404, 406, 408 (Нина Заречная), 412, 422, 431, 432, 434, 442; II: 20, 37, 43 (Аркадина), 60, 74, 88, 91, 101, 109, 150, 159, 163, 165, 166, 169, 195 (Нина Заречная), 216 (Аркадина), 218, 219, 254 (Тригорин), 335, 376 (Треплев), 391, 393, 398, 401, 402, 408, 412, 413 (Аркадина), 415, 422
«Ченчи» П.-Б. Шелли II: 156
«Шейлок» — см. «Венецианский купец»
«Штокман» — см. «Доктор Штокман»
«Эгмонт» И.-В. Гёте I: 34, 411
«Эдда Габлер» — см. «Гедда Габлер»
«Эллида» («Женщина с моря») Г. Ибсена II: 177, 376
«Юбилей» А. П. Чехова II: 59, 131, 391, 396, 404
«Юлий Цезарь» У. Шекспира II: 116, 218, 222, 224, 226, 228 (Калпурния), 229, 231—236, 238—244, 246, 248 (Брут), 252—255, 259, 260, 263, 267, 276—278, 280, 295, 296, 298, 299, 324, 326, 340, 354, 355, 357, 359, 360, 363, 368, 371, 374, 375, 403, 414—420, 422, 425, 428, 431, 432, 434
- ↑ Сведения о семье Книппер уточнены по только что вышедшей книге А. П. Кузичевой «Чеховы. Биография семьи». M., APT, 2004.