Переписка А. П. Чехова. В двух томах. Том второй
М., «Художественная литература», 1984
Составление и комментарии М. П. Громова, А. М. Долотовой, В. В. Катаева
А. И. Куприн — Чехову. Декабрь 1901 г. Петербург
Чехов — А. И. Куприну. 22 января 1902 г. Ялта
Чехов — А. И. Куприну. 1 ноября 1902 г. Москва
А. И. Куприн — Чехову. 6 декабря 1902 г. Петербург
Чехов — А. И. Куприну. 7 февраля 1903 г. Ялта
Куприн Александр Иванович (1870—1938) — писатель; впервые выступил в печати в 1889 году. В феврале 1901 года в Одессе познакомился с Чеховым, возвращавшимся из-за границы. Весной 1901 года, когда Куприн приехал в Ялту и поселился в обстановке, неблагоприятной для работы, Чехов предложил ему приходить и заниматься у него дома. «Вы будете внизу писать, а я вверху, — говорил он со своей очаровательной улыбкой. — И обедать будете также у меня. А когда кончите, непременно прочтите мне или, если уедете, пришлите хотя бы в корректуре» (Чехов в восп., с. 561). Между писателями установилось дружеское общение.
В декабре того же года началась переписка между ними. Сохранилось 9 писем Чехова к Куприну, 19 писем Куприна к Чехову. После смерти Чехова Куприн посвятил его памяти ряд статей и выступлений; его воспоминания «Памяти Чехова» впервые опубликованы в третьей книге сборника «Знание» в 1904 году.
Комментируя в своих воспоминаниях письма Чехова, Куприн писал: «К молодым, начинающим писателям Чехов был неизменно участлив, внимателен и ласков… Читал он удивительно много и всегда все помнил и никого ни с кем не смешивал. Если авторы спрашивали его мнения, он всегда хвалил, и хвалил не для того, чтобы отвязаться, а потому что знал, как жестоко подрезает слабые крылья резкая, хотя бы справедливая критика и какую бодрость и надежду вливает иногда незначительная похвала… Впрочем, при некотором доверии и более близком знакомстве, и в особенности по убедительной просьбе автора, он высказывался, хотя и с осторожными оговорками, но определеннее, пространнее и прямее… К тем из писателей, с которыми у него возникала хоть какая-нибудь духовная связь, он всегда относился бережно и внимательно. Никогда он не упускал случая сообщить известие, которое, он знал, будет приятно или полезно… Все это, конечно, мелочи, но в них сквозит так много участия и заботливости, что теперь, когда нет уже больше этого изумительного художника и прекрасного человека, его письма приобретают значение какой-то далекой, невозвратимой ласки» (Чехов в восп., с. 560, 562).
Исследователи отмечают, что быстрое сближение с Куприным объяснялось не только внимательным отношением Чехова к молодому таланту, но и тем, что по направлению писательской работы и по ее приемам Куприн ближе других младших современников стоял к Чехову. Чехова также интересовал тот разнообразный и пестрый жизненный опыт (учение в кадетском корпусе и военном училище, офицерская служба, поездки по заводам и шахтам, занятия спортом, зубоврачебным делом, актерство в провинции и т. д.), который Куприн принес с собой в большую литературу (см. подробнее: И. В. Корецкая. Чехов и Куприн. — ЛН, с. 363—378).
Декабрь 1901 г. Петербург
Приехав осенью в Москву, я хотел было, по вашему совету, попробовать поступить в Художественный театр, но когда увидел, сколько туда нахлынуло к этому времени особ обоего пола, жаждущих того же самого, то сконфузился и испугался своей смелости. Нечто подобное я видел только один раз в своей жизни — именно на экзамене в Академию Генерального штаба, где на 60 вакансий явилось около 1000 человек.
Зато я основательно смотрел и слушал три ваши пьесы. Я их так люблю и так в них вчитался, что на сцене Художественного театра они меня совсем не удовлетворили. Я и в самом деле думал, что у них идет реформа сценического искусства, а реформа эта, оказывается, коснулась только чисто внешней стороны, декоративной. Правда, в этом много сделано прекрасного: столовая в III действии «Чайки» поставлена до того хорошо, что при поднятии занавеса внезапно чувствуешь, как будто ты сам в ней сидишь. В последнем действии в «Дяде Вайе» стук уезжающих экипажей, а в «Трех сестрах» пожар за сценой — великолепны[1]. И многое другое.
Но и здесь кое-где есть пересол. Так, например, в «Чайке» суматоха при отъезде Нины, Аркадиной и Тригорина в дверях до того преувеличена, что производит водевильное впечатление. Паузы в последнем акте «Дяди Вани» слишком длинны: даже выдержанная и выдрессированная публика Художественного театра начинает кашлять и двигаться на стульях; в «Чайке» (в первом действии), артисты без всякой нужды предоставляют публике удовольствие любоваться ракурсами их спин в сидячем, ходячем и стоячем положении (мне кажется, что в этом можно наблюдать некоторую умеренность и вовсе не стесняя свободу актера двигаться, как ему угодно, на сцене). И так далее.
Совершенно неправильно ходячее мнение, будто режиссерская власть Художественного театра, повышая игру маленьких актеров и кладя узду на больших, стремится дать общее, среднее, ровное впечатление. Талант все-таки выделяет роль из общего фона. Астров — Станиславский прямо удивителен (хотя, замечу в скобках, в его манере держаться на сцене есть что-то явно хозяйское, что я почти в такой же мере наблюдал у другого властного администратора — H. H. Соловцова, артиста и человека несравненно менее культурного, чем Станиславский), О. Л. Книппер в «Чайке» превосходит все, что можно требовать и ожидать от артиста. Москвин из маленькой роли артиллерийского офицерика делает чудо: именно такой милый, веселый, картавый подпоручик есть во всякой артиллерийской бригаде. Очень хорош Соленый1.
Но самое-то главное в том, что прославленная реформа совсем не коснулась среднего и маленького актеров. Видно, что они стараются, дай им бог доброго здоровья; я готов верить и тому, что на репетициях для них чертят, мелом на полу кружки, куда становиться ногами. Но, в конце концов, они остались теми же актерами, каких много и на сцене императорских театров, и в Харькове, и в Проскурове. Та же актерская читка, с неправильными делениями фраз: «пришел, человек, увидел и (пауза) погубил ее, как эту чайку», с полным отсутствием простоты в интонациях, с неожиданными актерскими вздохами в сторону, с напыщенным и неестественным благородством жестов и т. д. И эта шаблонная игра совершенно заслоняет собою все попытки новаторов довести сцену до иллюзии настоящей жизни. Для этого, вероятно, нужно, чтобы в каждом актере при таланте Станиславского сидела душа В. И. Данченко.
Простите, Антон Павлович, — я заболтался и только сейчас вспомнил о главной причине этого письма. Видите ли: мне, кажется, удастся издать книжку моих рассказов (именно тех, что были в толстых журналах). Скажите, очень ли вы рассердитесь, если на первой странице будет напечатано, что книжка эта посвящена вам?2 Передайте мой сердечный привет Евгении Яковлевне.
P. S. Мой адрес: Невский проспект, д. № 67, кв. 5, Александру Ивановичу Куприну.
У нас в Петербурге теперь две горячие новости. Первая та, что на Невском около Филиппова офицер Миллер зарубил саблей студента Медико-хирургической академии Петрова, а другая — образование Религиозного общества под председательством преосвященного Сергия, с благословения обер-прокурора св. Синода и митрополита и при непременном участии Мережковского, Розанова, В. С. Миролюбова и еще каких-то двух лиц, кажется, из Иисусовой пехоты 3.
ЛН, с. 380—382.
1 И. М. Москвин играл в «Трех сестрах» поручика Родэ; роль Соленого исполнял А. А. Санин.
2 Ответ Чехова на настоящее письмо не сохранился; в письме от 29 декабря 1901 г. Куприн писал ему: «Следуя Вашему совету о том, что книжка должна быть издана как можно проще, я ее оставлю без посвящения, хотя — признаюсь — мне всегда была приятной мысль поставить вперед дорогое для меня литературное имя. Впрочем, и сама книжка только в проекте, и, значит, об этом теперь нечего и говорить» (ЛН, с. 383). Издание не состоялось.
3 По поводу участия В. С. Миролюбова в Религиозно-философском обществе Чехов писал ему 17 декабря 1901 г.: «Читал в „Новом времени“ статью городового Розанова, из которой между прочим узнал о Вашей новой деятельности. Если бы Вы знали, голубчик мой, как я был огорчен!.. Что у Вас, у хорошего, прямого человека, что у Вас общего с Розановым, с превыспренно хитрейшим Сергием, наконец, с сытейшим Мережковским?» Сходное отношение к Религиозно-философскому обществу и участию в нем Миролюбова Куприн выразил в своем письме к Чехову от февраля 1902 г.: «Его религиозные наклонности тянут его к Религиозно-философскому обществу, но в этом обществе он находит только одно мракобесие отцов церкви, истерические кривлянья Мережковского и ехидное смирение Розанова…» (ЛН, с. 384).
22 января 1902 г. Ялта
Дорогой Александр Иванович, сим извещаю Вас, что Вашу повесть «В цирке»1 читал Л. Н. Толстой и что она ему очень понравилась. Будьте добры, пошлите ему Вашу книжку2 по адресу: Кореиз Таврической губ. — и в заглавии подчеркните рассказы, которые Вы находите лучшими, чтобы он, читая, начал с них. Или книжку пришлите мне, а уж я передам ему.
Рассказ для «Журнала для всех» пришлю, дайте только «очухаться» от болезни.
Ну-с, будьте здоровы, желаю Вам всего хорошего. Виктору Сергеевичу3 привет и нижайший поклон.
Сборник т-ва «Знание» за 1904 г., вып. 3. СПб., 1905, с. 34 (с пропуском); Чехов, Лит. архив, с. 134; Акад., т. 10, с. 177.
1 Повесть напечатана в январском номере журнала «Мир божий» за 1902 г.
2 А. И. Куприн. Миниатюры (Очерки и рассказы). Киев, 1897.
3 В. С. Миролюбову.
1 ноября 1902 г. Москва
Дорогой Александр Иванович, «На покое»1 получил и прочел, большое Вам спасибо. Повесть хорошая, прочел я ее в один раз, как и «В цирке»; и получил истинное удовольствие. Вы хотите, чтобы я говорил только о недостатках, и этим ставите меня в затруднительное положение… В этой повести недостатков нет, и если можно не соглашаться, то лишь с особенностями ее некоторыми. Например, героев своих, актеров, Вы трактуете по старинке, как трактовались они уже лет сто всеми, писавшими о них; ничего нового. Во-вторых, в первой главе Вы заняты описанием наружностей — опять-таки по старинке, описанием, без которого можно обойтись. Пять определенно изображенных наружностей утомляют внимание и в конце концов теряют свою ценность. Бритые актеры похожи друг на друга, как ксендзы, и остаются похожими, как бы старательно Вы ни изображали их. В-третьих, грубоватый тон, излишества в изображении пьяных…
Вот и все, что я могу сказать Вам в ответ на Ваш вопрос о недостатках, больше же ничего придумать не могу.
Скажите Вашей жене2, чтобы не беспокоилась, все обойдется благополучно. Роды будут продолжаться часов 20, а потом наступит блаженнейшее состояние, когда она будет улыбаться, а Вам будет хотеться плакать от умиления. 20 часов — это обыкновенный maximum для первых родов.
Ну-с, будьте здоровы. Крепко жму руку. У меня так много посетителей, что голова ходит кругом, трудно писать. Художественный театр в самом деле хорош;3 роскоши особенной нет, но удобно.
Сборник т-ва «Знание» за 1904 г., вып. 3. СПб., 1905, с. 33— 4 (частично); «Октябрь», 1944, № 7-8, с. 131; Акад., т. 11, с. 67—68.
1 Рассказ напечатан в ноябрьском номере «Русского богатства» за 1902 г.
2 М. К. Давыдова (Куприна-Иорданская).
3 Имеется в виду новое здание Московского Художественного театра, построенное к началу театрального сезона 1902 г.
6 декабря 1902 г. Петербург
Вы меня очень обрадовали, многоуважаемый Антон Павлович, написав, что обезьянки Вам понравились1. Мне приятно будет думать, что благодаря им Вы, может быть, лишний раз вспомните о человеке, который предан Вам всей душой.
Жена очень Вам кланяется. Время ей в середине декабря, но можно ожидать со дня на день. Она к этому готовится спокойно и радостно, но временами на нее находит страх, и тогда она поплакивает. Сегодня ночью она во сне стонала, и я разбудил ее нарочно. Оказывается, ей снилось, будто в редакцию ворвалась какая-то худая, высокая, черная женщина с огромными, в пол-лица, страшными глазами. У нее были длинные руки, и она все смеялась и мяла жене живот, а когда ее вытолкнули за дверь, то она опять смеялась и грозила пальцем. Я успокоил жену, но сам не мог заснуть, а вот теперь под утро пишу Вам.
Дела мои литературные так хороши, что боюсь сглазить. «Знание» купило у меня книгу рассказов2. Не говоря уже об очень хороших, сравнительно, материальных условиях, — приятно выйти в свет под таким флагом. — Кстати, я познакомился с Горьким, — он у нас обедал вместе с Пятницким. Знаете, в нем есть что-то аскетическое, суровое, проповедническое. Все рассказывает о молоканах, о духоборах, о сормовских и ростовских беспорядках, о раскольниках и т. д. И при этом глаза у него смотрят точно не от мира сего. Не совершается ли в нем тот переворот, который толкает многих русских писателей на путь подвижничества, пророчества и чудачества?
Большое впечатление произвело в Петербурге Ваше письмо в Академию3. О нем нет разногласия: все единодушно находят его чрезвычайно сдержанным и очень сильным. На днях в одном обществе, где был и Боборыкин, это письмо читали вслух. Маститый романист, говорят, чувствовал себя при этом не совсем ловко.
Мне бы очень интересно было, Антон Павлович, чтобы Вы прочитали два моих рассказа: один в декабрьской книжке «Мира божьего», а другой в январе в «Журнале для всех»4. Если бы позволили, я прислал бы оттиски. То, что Вы писали мне о рассказе «На покое», — очень верно, хотя и прискорбно для меня.
Кое-что, сообразно с Вашим взглядом, я исправил, только этого очень мало и впечатление остается то же.
Был здесь в Петербурге Федоров. Кажется, не повезло ему, бедному, с пьесами в этом году5. И это очень жаль. Он такой милый, искренний и пылкий человек и славный товарищ. И особенно меня трогает его глубокая привязанность к Вам.
Знаю, что Вы не любите, но не могу удержаться, чтобы не спросить: не пишете ли чего? Такой праздник, когда Вас читаешь!
6 декабря.
ЛН, с. 386—387.
1 О получении от Куприна подарка — вырезанных из слоновой кости обезьянок — Чехов сообщал в письме от 18 октября 1902 г.
2 В 1903 г. издательство «Знание» выпустило книгу Куприна «Рассказы».
3 Журнал «Освобождение» (Штутгарт) напечатал в № 10 за 1902 г. письмо-заявление Чехова на имя А. Н. Веселовского от 25 августа 1902 г. — отказ от звания почетного академика в связи с аннулированием выборов А. М. Горького в академики.
4 Рассказы «Болото» и «Трус».
5 Постановки пьес А. М. Федорова «Старый дом» и «Стихия» в Александрийском театре не имели успеха.
7 февраля 1903 г. Ялта
Дорогой Александр Иванович, в «Словаре русского языка», издаваемого Академией наук1, в шестом выпуске второго тома, который (т. е. выпуск) я сегодня получил, наконец показались и Вы. Так, на странице 1868 Вы найдете слово «зарокотать», а возле него — «Один за другим, в разных местах длинной колонны глухо зарокотали барабаны. Куприн. Ночлег».
И еще после слова «зарябиться» (стр. 1906): «На воду тотчас же легло… пятно, в середине которого зарябилось яркое отражение огня. Куприн. Булавин».
И еще есть одно место, только я забыл страницу.
Я поздоровел, плеврит уже прошел, но в комнате моей холодно (на дворе мороз), а это противно. Пишу помаленьку2.. Надеюсь, что у Вас все благополучно, что жена Ваша и младенец3 пребывают в добром здоровье. Крепко жму Вам руку.
7 февр. 1903.
Ваша Лидия уже улыбается?
Чехов, Лит. архив, с. 137—138; Акад., т. 11, с. 145.
1 Выпуски академического «Словаря русского языка» под редакцией Я. К. Грота и Л. Л. Шахматова выходили в 1891—1916 гг.
2 В это время Чехов работал над рассказом «Невеста».
3 В телеграмме к Чехову от 5 января 1903 г. Куприн сообщал о рождении дочери Лидии.
- ↑ Что, например, за прелесть они сделали из офицера академии, который только показывается на сцене, не говоря ни слова! (Примеч. А. И. Куприна.)