Переводы и переложения (Трефолев)

Переводы и переложения
автор Леонид Николаевич Трефолев
Опубл.: 1895. Источник: az.lib.ruУкраинская поэзия
Южнорусская песня
Руснацкая песня
Белорусская поэзия
Пан Данило (Белорусская песня)
Сербская поэзия
Скутарская крепость (Сербская легенда)
Немецкая поэзия
Старое и молодое (Из Г. Герверга)
Французская поэзия
Песня рабочих (Из П. Дюпона)

Л. Н. Трефолев

Переводы и переложения


Суриков И. З., Трефолев Л. Н. Стихотворения. — Ярославль, Верхне-Волжское

книжное издательство, 1983.



СОДЕРЖАНИЕ

Украинская поэзия

Южнорусская песня

Руснацкая песня

Белорусская поэзия

Пан Данило (Белорусская песня)

Сербская поэзия

Скутарская крепость (Сербская легенда)

Немецкая поэзия

Старое и молодое (Из Г. Герверга)

Французская поэзия

Песня рабочих (Из П. Дюпона)

Украинская поэзия

ЮЖНОРУССКАЯ ПЕСНЯ

Ох ты, радость-счастье, ты куда же скрылось?

Или в быстрой речке счастье утопилось?

Иль в костре чумацком, посредине поля,

Угольком сгорела доля, моя доля?

Выплыви же, счастье, выплыви из речки,

Я тебя согрею на моем сердечке.

Если ж ты сгорело, так и мне, невесте,

Заодно с тобою, догореть бы вместе…

Приезжали сваты, и меня из дому

Отдала родная парню молодому.

Молод-то он молод, да другую любит

И своей гульбою жизнь мою загубит.

Матушка сказала: «Ты послушай, дочка,

Не кажись мне ровно целых три годочка».

Год протосковавши, я не утерпела,

Сделалась кукушкой да и полетела,

У родимой хаты села на калину

И закуковала про мою кручину.

Стало жаль калине, что я так грустила,

И она на землю листья опустила;

А родная матка встала у порога,

Отгадала дочку и сказала строго:

«Если ты мне дочка, так пожалуй в хату,

Покажу я гостью дорогому свату.

Он мне поправляет ночью изголовье…

Я живу без мужа, — дело мое вдовье.

Если ты кукушка, так лети обратно,

Жалобные песни слушать неприятно».

Я легко спорхнула, с матушкой не споря,

Полетела к мужу, умереть от горя.

Вижу, муж-изменник вышел на охоту,

Распевая песни, ходит по болоту;

В дерево он метит, в самую верхушку,

И на ней подстрелит серую кукушку.

1867

РУСНАЦКАЯ ПЕСНЯ

Трели соловьиные,

Песни лебединые

Ночью притаившися,

Слышу у калины я.

Ох, моя калинушка,

Гордая, зеленая,

Как ты пышно выросла,

Солнцем не спаленная.

Нежно ты румянишься

Под ночною зорькою;

Но зачем ты славишься

Над осиной горькою?

Не гордись, не важничай,

Барыня-калинушка, —

Ведай, что здоровое

Деревцо-осинушка…

Листья на осинушке

Трепетно колышатся.

В этом робком трепете

Голоса мне слышатся:

«Да, мы листья горькие,

Но зато здоровые;

Вынесем безропотно

Наши дни суровые.

Вырастем, сравняемся

Мы с калиной свежею;

Как она, не будем мы

Деревцем-невежею».

Белорусская поэзия

ПАН ДАНИЛО

(Белорусская песня)

Поехал пан Данило на страшную войну,

Оставил мать-старуху да верную жену.

Ему старуха пишет: «Сынок родимый мой,

У нас в семье неладно, вернись скорей домой.

Жена твоя гуляет все ночи напролет

И выпила до капли из бочек сладкий мед.

Все сукна износила, замучила коней,

И денег ни полушки не водится у ней».

Данило воротился и смотрит палачом,

Жена его встречает, невинная ни в чем,

Сынка в объятьях держит… Суровый человек,

Данило, саблю вынув, ей голову отсек;

Внимательно и зорко он осмотрел подвал:

Никто из бочек меду ни капли не пивал;

Сундук тяжелый отпер: целехонько сукно,

Убитою женою не тронуто оно.

Отправился в конюшню обманутый злодей;

Овса и сена вдоволь у бодрых лошадей.

Он бросился в светлицу: там золото лежит,

А мать его, старуха, над золотом дрожит.

«Здорово, мать, здорово… Жена моя в избе,

Ее убил я саблей, но грех весь на тебе;

Твой первый грех, что рано Данило овдовел,

А грех второй, что сын мой теперь осиротел,

А третий грех… покайся, родная, пред концом…»

Данило речь не кончил, он досказал свинцом.

1868

Сербская поэзия

СКУТАРСКАЯ КРЕПОСТЬ

(Сербская легенда)

1

Печально, задумчиво царь Вукашин

По берегу озера ходит;

Он тяжко вздыхает и с горных вершин

Очей соколиных не сводит.

Хотел он твердыню построить вдали,

Опору для сербской прекрасной земли,

Но злая нечистая сила

По камню ее разносила.

Никто Вукашину не может помочь:

Работают все без измены,

Что сделают днем, то развалится в ночь

-

Фундамент, и башни, и стены.

И зодчие, в страхе молитвы творя,

Толпами бегут за чужие моря:

Царь выстроить крепость торопит,

И головы рубит, и топит.

Скутарское озеро плещет волной

О берег со злобою дикой,

И вот выплывает сам царь водяной

И речь начинает с владыкой:

«Здорово, приятель, земной властелин!

К тебе выхожу из подводных долин,

Услугой платя за услугу

Любезному брату и другу.

Сердечно за то я тебя полюбил,

За то, Вукашин, ты мне дорог,

Что в озере много людей утопил:

По верному счету — сто сорок.

Тяжёлым трудом разгоняя тоску,

Они мне построят дворец из песку,

И царство подводное наше

Блистательней будет и краше.

Запомни же ныне советы мои!

Несчастие можно исправить,

Лишь женщину стоит из царской семьи

Живую в стене замуравить, —

И будет твердыня во веки сильна…

А есть у тебя молодая жена,

И братья твои ведь женаты…

Решайся, не бойся утраты!»

И царь возвратился домой: на крыльцо

Идет он, как прежде, угрюмый.

Но вдруг у него просияло лицо

Зловещею, тайною думой:

«Спасая от смерти царицу-жену,

Из братьев моих одного обману,

И крепость себе над горою,

Сноху замуравив, построю.

Брат средний Угдеша разумен, толков,

Не хуже меня лицемерит;

Но младший брат Гойко совсем не таков,

Он царскому слову поварит.

По силе — он витязь, младенец — душой,

И, нужно сознаться, хитрец небольшой;

Его обману я, слукавлю,

Княгиню его замуравлю».

2

За царскими братьями едут гонцы:

Они потешались охотой.

Сваливши медведя, пришли молодцы,

Смущённые тайной заботой:

Зачем их призвали? Быть может, теперь

И царь Вукашин разъярился, как зверь,

Недавно убитый с размаху?

Быть может, готовит им плаху?

Но царь очень весел, сидит за столом,

Не морщит суровые брови,

Не учит придворных бичом и жезлом,

Не требует крови да крови.

И братья смиренно к нему подошли,

Ударили оба челом до земли

И оба промолвили разом:

«Явились к тебе за приказом».

«Приказ мой, о братья, храните от жен,

Храните до самого гроба!

Вы знаете, братья, чем я раздражен,

Какая свирепая злоба

Терзает мне душу, сосет как змея:

Не строится горная крепость моя.

Казну золотую я трачу,

А вижу одну неудачу.

Известно мне средство исправить беду.

Но стоит великой утраты.

От вас послушания рабского жду, —

Нас трое, и все мы женаты,

И наши подруги цветут красотой:

Царица моя — словно месяц златой,

Княгини — как звезды… Но вскоре

Постигнет их лютое горе.

Из них кто пойдет на Баяну-реку,

Домой во дворец не вернется,

Ее на ужасную смерть обреку:

Живая в стене закладется.

И будет твердыня грозна и сильна.

Врагов в нашу землю не пустит она.

Нам дороги жены… Но, боже,

Прости нас! — отчизна дороже.

Ни слова об этой! Решит все судьба:

Кто завтра придет на Баяну,

Хотя бы царица, — она мне люба,

По ней сокрушаясь, завяну, —

Но первый, клянуся, возьму молоток

И буду безжалостен, буду жесток:

Царицу в стене замуравлю

И крепость над нею поставлю!»

Все трое клянутся молчанье хранить,

Целуют святое распятье:

«Да будет над тем, кто дерзнет изменить,

Во веки господне проклятье!»

И братья поспешно ушли из дворца;

У них трепетали от страха сердца,

А царь Вукашин усмехался,

И ночью царице признался:

«Жена, не ходи на Баяну-реку,

Домой во дворец не вернешься,

Тебя на ужасную смерть обреку:

Живая в стене закладешься!»

И хитрый Углеша поведал жене,

Кто будет на утро заложен в стене.

Лишь Гойко, поклявшись святыней,

Молчал пред своею княгиней.

3

Вот утро настало. Царица к жене

Углеши пришла и сказала:

«Невестушка, сильно неможется мне!»

И — пальчик больной показала.

«Сходи за меня на Баяну-реку,

Обед отнеси моему муженьку».

— «Охотно пошла бы, родная,

Да ноги не ходят: больна я».

И младшей невестке такие слова

Сказала лукаво царица:

«Сегодня болит у меня голова,

Сходи за меня, Гойковица,

Сходи поскорей на Баяну-реку,

Обед отнеси моему муженьку».

— «Царица, дитя не обмыто,

И платье мое не дошито».

— «Пустой отговоркой меня не серди,

Племянника-князя умою

И платье дошью я… Поди же, поди

К Баяне дорогой прямою!»

Смеясь Гойковица на жертву идет,

Дорогой веселые песни поет.

И Гойко воскликнул рыдая:

«Пропала жена молодая!»

"О чем же ты плачешь, скажи, не таясь?! —

Спросила княгиня. Рукою

Махнувши, ответил задумчиво князь:

«Сегодня я шел над рекою

И перстень алмазный в нее уронил,

А как этот перстень был дорог и мил!»

Смеется княгиня: «Так что же?

Мы купим другой, подороже».

Ни слова в ответ. Опустивши глаза,

Стоял он пред ней как убитый.

А к ним приближалась в то время гроза:

Царь ехал с вельможною свитой.

С коня соскочивши, бежит он вперед.

Княгиню за белые руки берет,

Приветствует грозно, сурово:

«Сноха молодая, здорово!

Работники, плотники! Живо, сюда!

Где зодчий придворный мой Рада?

Тащите княгиню… Не много труда,

А знатная будет награда:

По-царски я вас серебром награжу,

Когда молодицу в стене заложу…»

И царь молотком потрясает,

И гневные взоры бросает.

Княгине смешно показалось. Она

Бежит легконогою серной…

И думает: много хмельного вина

Хватил Вукашин благоверный!

Забавно княгиня играет, шалит,

Себя на закладку поставить велит, —

И вскрикнула весело, бойко:

«Простись же со мною, князь Гойко!»

4

И князь обнимает жену горячо,

Целует у бедной голубки,

Целует стократно, еще и еще,

И щечки, и глазки, и губки.

«Прощай навсегда, дорогая жена!»

— «Прощай, мой хороший!» — смеется она,

Не зная предсмертной печали…

Но вдруг молотки застучали.

И вот до колен заложили ее,

А все Гойковица смеется,

И верить не хочет в несчастье свое,

Стоит, как овечка, не бьется.

До пояса плотники бревна кладут,

Тяжелые камни княгиню гнетут.

Тогда поняла Гойковица,

Что сделала с нею царица.

Не стонет кукушка средь горных вершин,

Не крик раздается орлиный,

То плачет княгиня: «Спаси, Вукашин,

Мой царь, повелитель единый!

Здесь душно, здесь страшно в холодной стене…

Князь Гойко! Скорее на помощь к жене!»

Стена подымается выше,

А вопли все тише и тише.

И зодчему Раде она говорит:

«Оставь небольшое оконце,

Чтоб видеть могла я, как в небе горит

Прекрасное сербское солнце.

Я буду смотреть на поля и луга

И землю родную стеречь от врага,

Увижу, хотя на минутку,

И милого сына-малютку».

И слезно она умоляет людей:

— «Прошу вас, жестокие люди,

Оставить оконце для белых грудей

И вынуть две белые груди:

Пусть будет питаться от дяди тайком,

Сынок мой Иова родным молоком!»

И Рада, придя в умиленье,

Исполнил ее повеленье.

Неделю в стене Гойковица жила

И грудью младенца питала;

В восьмые же сутки она умерла

И грустно пред смертью шептала:

«Сынок мой Иова! Навеки прости,

За мать Вукашину-убийце не мсти!

Как сладко мне быть, умирая,

Защитницей сербского края!»

5 мая 1876

Немецкая поэзия

СТАРОЕ И МОЛОДОЕ

(Из Г. Гервега)

— Ты слишком, молод. Рассуждать

Тебе еще нельзя.

Умей, как мы, дней светлых ждать

Спокойно, не грозя.

Да поклонись пониже нам

И пыл в своей груди,

Подобный бешеным волнам,

Смири и остуди!

Ты слишком молод. Все дела

Твои ничтожны, верь!

Мы слышим: речь твоя смела,

И ты рычишь, как зверь.

Но, в тесной клетке разъярясь,

Не мучь страны родной

И прежде череп свой укрась

Священной сединой.

Учись почтительно к седым

Склоняться волосам.

Пусть _пламя_ обратится в _дым_!

Пусть закуешьея сам

В вериги _опыта_! Потом,

Разбив свои _мечты_,

Бог даст, в отечестве святом

Полезен будешь ты.

— Вы правы, деды в отцы,

Не смеем вас винить.

Но вам седые мудрецы,

Грешно и нас казнить.

Вы — стражи _прошлого_; оно ж

Содержит вас в плену.

Мы не поднимем меч и нож

На вашу седину.

Но вслушайтесь и в нашу речь,

Жрецы отживших каст:

Кто может _будущность_ сберечь,

И кто ее создаст?

Поверьте, люди древних лет,

Без нас наступит тьма!

Вы шли… И мы проложим след

Под знаменем ума.

Умом, наукой и трудом

Мы сбережем скорей,

Чем вы, наш милый старый дом

И наших матерей.

А ваши дочери… Без нас

Кто будет их любить?

За что же нас в тяжелый час

Вы вздумали губить?

Но старцы слушать не хотят,

Что любим мы добро.

Седины их во тьме блестят,

Блестят, _как _серебро.

А мы _вперед_ пойдем бодрей,

Не внемля их речам,

И _золотистый_ шелк кудрей

Раскинем по плечам.

О, не казните молодежь

За гордый, вольный крик!

В нем правду, может быть, найдешь

И ты, седой старик?

Мы ценим славу и добро

Твоих минувших дней;

Мы уважаем _серебро_,

Но _золото_… ценней!

Французская поэзия

ПЕСНЯ РАБОЧИХ

(Из П. Дюпона)

Мы все встаем поутру с петухами,

Когда, дымясь, мерцают ночники;

Мы, бедняки, питаемся крохами,

И свет дневной нас гонит в рудники.

Работают там плечи, ноги, руки,

С природою в убийственной борьбе;

Но, ничего за тяжкий труд и муки

Под старость мы не сбережем себе.

Дружно, братья, станем в ряд,

Выпьем все из братской кружка!

Пусть палят во весь заряд

Истребительницы-пушки,

Посылая смерть народу!

Мы встаем,

Дружно пьем:

«За всемирную свободу!»

В глуби морской мы перлы собираем,

Из недр земли сокровища берем.

Мы сделали родную землю раем,

Но под землей, в аду своем, умрем.

За вечный труд какая, нам награда?

Останемся мы сами ни при чем…

Ведь не для нас сок сладкий винограда,

Ведь не себя мы в бархат облечем.

Дружно, братья, станем в ряд,

Выпьем все из братской кружки!

Пусть палят во весь заряд

Истребительницы-пушки,

Посылая смерть народу!

Мы встаем,

Дружно пьем:

«За всемирную свободу!»

Безвременно, согнув в труде жестоком

Наш тощий стан, мы гибнем ни за грош.

Зачем наш пот бежит с чела потоком,

И нас зовут «машинами» за что ж?

Обязана земля нам чудесами;

Построили мы новый Вавилон.

Но пчеловод, насытившись сотами,

Рабочих пчел из ульев гонит вон.

Дружно, братья, станем в ряд,

Выпьем все из братской кружки!

Пусть палят во весь заряд

Истребительницы-пушки,

Посылая смерть народу!

Мы встаем,

Дружно пьем: —

«За всемирную свободу!»

Презренного ребенка-чужестранца

Питает грудь несчастных наших жен,

А он потом — дитя штыка и ранца —

Стоит, в крови кормилиц погружен,

Он мучит их, тиранит, угнетает,

Нет для него святого ничего!

Себе за честь и славу он считает

Разрушить грудь, кормившую его.

Дружно, братья, станем в ряд,

Выпьем все из братской кружки!

Пусть палят во весь заряд

Истребительницы-пушки,

Посылая смерть народу!

Мы встаем,

Дружно пьем:

«За всемирную свободу!»

И в рубищах, в подвалах наших бедных

Скрывался, под гнетом торгашей,

Мы жизнь влачим из-за копеек медных

В сообществе нетопырей-мышей.

Они, как мы, друзья угрюмой ночи,

Они, как мы, не насладятся днем,

Хоть и у нас горят, как звезды, очи,

И кровь кипит живительным огнем.

Дружно, братья, станем в ряд,

Выпьем всё из братской кружки!

Пусть палят во весь заряд

Истребительницы-пушки,

Посылая смерть народу!

Мы встаем,

Дружно пьем:

«За всемирную свободу!»

И каждый раз, когда из нас струится

Кровь честная и обагряет мир,

Свободой мы не можем насладиться

И создаем из деспота кумир.

Побережем свои поля для хлеба,

А не для битв: _Любовь сильней войны_!

Мы будем ждать, когда повеет с неба

На всех рабов дыхание весны.

Дружно, братья, станем в ряд,

Выпьем все из братской кружки!

Пусть палят во весь заряд

Истребительницы-пушки,

Посылая смерть народу!

Мы встаем,

Дружно пьем:

«За всемирную свободу!»

28 октября 1873