Первое сраженіе. Ивана Щеглова. Спб., 1887 г. Цѣна 1 р. 50 к. Такъ озаглавленъ первый разсказъ изъ пяти, напечатанныхъ въ лежащей передъ нами книжкѣ. Вотъ заглавія остальныхъ четырехъ: Неудачный, герой, Поручикъ Поспѣловъ, Жареный гвоздь и Идиллія. Сюжеты всѣхъ разсказовъ взяты изъ военнаго быта и въ самомъ военномъ быту — исключительно изъ жизни артиллеристовъ. Очевидно, что авторъ служилъ въ артиллеріи, участвовалъ въ прошедшей турецкой войнѣ, находясь при кавказской арміи, и передаетъ въ своихъ повѣствованіяхъ только видѣнное и испытанное. Главное достоинство разсказовъ г. Щеглова составляетъ ихъ правдивость и искренность, тотъ трудно уловимый тонъ задушевности, который не часто дается писателямъ. Вымыслу совсѣмъ нѣтъ мѣста въ этихъ разсказахъ; все въ нихъ передаваемое было въ дѣйствительности. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, это не дневникъ, не воспоминанія, не отрывки изъ автобіографіи. Авторъ, несомнѣнно, участвовалъ въ Первомъ; но мы не имѣемъ никакихъ основаній отождествить его съ прапорщикомъ Алешинымъ, который впервые близко видѣлъ страшную бойню подъ фортомъ КизилъТапа, близъ Карса. Прапорщикъ Алешинъ — не герой; вступая подъ непріятельскіе выстрѣлы, онъ, конечно, трусилъ. "Такъ вотъ она, война! " — думаетъ молодой офицерикъ, оглядывая съ жгучею болью развернувшуюся передъ нимъ картину «человѣкоистребленія»: это совсѣмъ не то, что имъ читалъ въ своихъ лекціяхъ преподаватель тактики, рисуя на доскѣ квадратики… «Надушенный полковникъ только забывалъ прибавлять, что эти квадратики изображаютъ человѣческія жизни и что при этихъ чрезвычайно интересныхъ сраженіяхъ проливались рѣка человѣческой крови»… 2 передъ Алешинымъ ползли на высоты Кизилъ-Тапы «квадратики», только живые, — ползли, таяли и исчезали подъ убійственнымъ огнемъ непріятеля. И батарея, въ которой служилъ Алешинъ, «молодецки выѣхала на позицію», какъ красиво говорилъ учитель… Пронеслась граната, другая… еще и еще… «и на батарею посыпался цѣлый огненный дождь, и безчеловѣчно-жестоко, и невѣроятно скоро случилось то, что должно было случиться въ борьбѣ съ втрое сильнѣйшимъ противникомъ: батарея съ своими маленькими четирехфунтовками была смята, уничтожена, стерта въ прахъ»… «Блѣдный, трепещущій, но сохраняя необходимое самообладаніе, дѣятельно распоряжался Алешинъ около орудія» подъ градомъ турецкихъ пуль и артиллерійскихъ снарядовъ. «Между тѣмъ, непріятель продолжалъ свое жестокое избіеніе: три орудія были подбиты, люди, лошади падали, какъ мухи, и батарея, потерявшая половину своихъ людей, разстрѣлявшая почти всѣ снаряды, догорала, какъ свѣча»… Описаніе этого боя такъ типично и такъ ужасно, что мы очень бы рекомендовали его вниманію нѣкоторыхъ воинствующихъ публицистовъ, такъ спокойно пишущихъ въ своихъ кабинетахъ о необходимости пустить въ ходъ боевые «квадратики». Батарея Алешина сдѣлала, все-таки, геройское дѣло, — держалась на своемъ мѣстѣ до тѣхъ поръ, пока начальство, распоряжающееся сраженіемъ, не приказало отступать. Алешинъ уцѣлѣлъ отъ этой бойни и вышелъ изъ нея съ сознаніемъ честно исполненнаго долга. А вотъ другой такой же молодой, только что выпущенный офицерикъ, артиллерійскій подпоручикъ Кунаевъ, такъ и погибъ неудачнымъ героемъ; сраженій онъ не видалъ, а испыталъ только все безобразіе и всѣ мерзости, творившіяся въ тылу арміи, гдѣ формируются ея боевыя силы. Тутъ картинки выходятъ тоже весьма поучительныя для любителей разстрѣливать изъ пушекъ «Гордіевы узлы политики». Капитану Букину и Канаеву приказано формировать летучій паркъ. И вотъ: «12 іюля прибыло въ паркъ сто человѣкъ, правда, слегка обмундированныхъ, но безъ всякихъ документовъ о личности, а такъ просто, по наслышкѣ, что, дескать, въ такой-то паркъ ждутъ людей»… Изъ склада отпускаютъ «изрѣдка разные негодные матеріалы для формируемаго парка»; управленіе «немилосердно задерживаетъ ассигновки, предоставляя Букину кормить людей на собственныя средства»; «инженерное вѣдомство не выдаетъ предписанія о занятіи казармъ, вслѣдствіе чего люди спятъ на дворѣ, на дождѣ и вѣтрѣ, и болѣютъ, какъ мухи». Разнемогается и подпоручикъ Канаевъ. Наконецъ, его мечта сбылась: его отправляютъ-въ дѣйствующую армію, куда онъ и уѣзжаетъ совсѣмъ больной, но попадаетъ въ "бездѣйствующа отрядъ. Командиры бригады и батареи оказываются настоящими «кондитерами»: батарейный «беретъ съ подрядчиковъ, лакомится солдатскими и лошадиными деньгами и придерживается зубодробительной тактики»… Осень, слякоть, холодъ, Кунаевъ расхварывается все сильнѣе. «Лѣкарствъ, — пишетъ онъ въ своемъ дневникѣ, — нѣтъ почти никакихъ, несмотря на то, что лагерь отстоитъ всего въ 30 верстахъ отъ А.»… есть только «магнезія, которою начальство разрѣшило пользоваться на правахъ хинина». Кунаевъ изнемогъ совсѣмъ, хотѣлъ проситься въ госпиталь, — его отправляютъ на родину «за негодностью», а, главнымъ образомъ, потому, — объяснилъ наивно докторъ, — что если онъ умретъ у него въ лазаретѣ, то «будетъ много переписки»… И неудачный герой отправляется чуть живой въ далекій путь. До «родины» онъ не доѣхалъ и умеръ въ Таганрогѣ.
Въ разсказѣ Поручикъ Поспѣловъ выведенъ добрый, хорошій человѣкъ, проникнутый честными и гуманными идеями и тоже безвременно погибшій жертвой тифа, свирѣпствовавшаго въ Александрополѣ. Въ слѣдующемъ разсказѣ, Жареный гвоздь, авторъ передаетъ о томъ, какъ онъ устраивалъ солдатскій спектакль. Тутъ уже нѣтъ тяжелыхъ сценъ военнаго времени; это хорошенькая жанровая картинка гарнизоннаго быта въ мирное время. Вообще у г. Щеглова всѣ лица выходятъ очень живыми, иногда почти типичными, какъ офицеры, такъ и солдаты, къ которымъ авторъ относится всегда съ самымъ теплымъ сочувствіемъ. Всѣ разсказы читаются легко и оставляютъ очень хорошее впечатлѣніе и, притомъ, именно такое, какое могъ желать авторъ. Въ нихъ все въ мѣру, и это свидѣтельствуетъ о несомнѣнномъ талантѣ г. Щеглова, а его правдивость и гуманность привлекаютъ къ нему всѣ наши симпатіи.