Могучій хоръ усталъ за длинною обѣдней…
Пропѣли мы обрядъ богатыхъ похоронъ,
Подъ сводами гремя, растаялъ звукъ послѣдній,
И медленно гудитъ унылый перезвонъ.
Съ печальнымъ пѣніемъ пошли мы по дорогѣ.
За нами катафалкъ торжественно плыветъ.
Въ снѣгу, иззябшія, скользятъ и вязнутъ ноги,
И мрачно мы поемъ, толпой идя впередъ.
Румянитъ вѣтеръ насъ, и серебристый иней
Красивой сѣдиной обвилъ намъ волоса.
За гробомъ всѣ идутъ, какъ будто за святыней,
А мы идемъ впередъ, мы — смерти голоса.
О тайнѣ смерти мы живымъ поемъ по нотамъ,
Съ нуждой и бѣдностью нашъ неразлученъ трудъ;
Рабы счастливца мы, кого съ такимъ почетомъ
И благолѣпіемъ въ фамильный склепъ несутъ.
И вотъ на кладбищѣ, гдѣ липы вѣковыя,
Одѣты инеемъ, хранятъ покой могилъ,
Гдѣ мраморъ стерегутъ рѣшетки золотыя,
Хоронимъ мы того, кто золото любилъ.
Сверкаетъ всюду снѣгъ. Какъ ризою, покрыты
Пушистой пеленой ограды и кресты,
Деревья старыя и каменныя плиты…
О, какъ торжественно уходишь въ землю ты!
Наслѣдники твои — твоей кончинѣ рады;
Они воздвигнутъ здѣсь тяжелый мавзолей,
Но не придетъ никто къ дверямъ твоей ограды —
Ты и при жизни былъ не нуженъ для людей.
Противно мнѣ идти съ твоей наемной свитой
И голосъ отдавать — не людямъ, не борьбѣ,
Не пѣснямъ радости и битвы, — а тебѣ,
Мѣшокъ, червонцами набитый!
