Подъ симъ титуломъ Г. Бекетовъ издаетъ собраніе ихъ портретовъ (очень изрядно гравированныхъ) съ критическими замѣчаніями. Мы любимъ портреты и чужестранныхъ Писателей: свои должны быть для насъ еще интереснѣе. Въ началѣ изображены Боянъ и Несторъ: не нужно сказывать, что одно воображеніе могло представить черты ихъ. Издатель хотѣлъ только напомнить любителямъ Литтературы, что у насъ и въ древности были Сочинители. Но истинный вѣкъ авторской начался въ Россіи со временъ ПЕТРА Великаго: ибо искусство писать есть дѣйствіе просвѣщенія. Ѳеофанъ и Кантемиръ составляютъ сію первую эпоху; за нею слѣдуетъ эпоха Ломоносова и Суморокова; третьею должно назвать время ЕКАТЕРИНЫ Великой, уже богатое числомъ Авторовъ; а четвертой … мы еще ожидаемъ.
Теперь вышли уже 5 тетради Пантеона, состоящія изъ 15 портретовъ; четвертая скоро отпечатается. Мы сообщаемъ здѣсь нѣкоторыя изъ замѣчаній, желая дать идею о слогѣ ихъ.
"Ученый Богословъ и природный Ораторъ. Въ рѣчахъ его, духовныхъ и свѣтскихъ, разсѣяно множество цвѣтовъ краснорѣчія, хотя слогъ ихъ не чистъ и, можно сказать, непріятенъ. Мысль, что ПЕТРЪ Великій бывалъ часто его слушателемъ; искреннее, жаркое чувство, съ которымъ онъ говоритъ о великихъ дѣлахъ Его, обращаясь лично или къ Нему самому, или къ Его знаменитымъ сотрудникамъ; означеніе славныхъ эпохъ Россіи, и наконецъ щастливыя, живыя черты, вдохновеніе истиннаго Генія: вотъ магія Ѳеофановыхъ рѣчей, которая никогда не потеряетъ силы своей для Рускаго сердца! Забывая негладкость языка, плѣняемся ихъ содержаніемъ, и льемъ радостныя слезы, читая слово о незабвенномъ торжествѣ Полтавскомъ, о юномъ, но уже славномъ флотѣ Россійскомъ, о возвращеніи Монарха изъ чужихъ земель къ поданнымъ и дѣтямъ своимъ. Когда же Риторъ, въ кипѣніи горести, въ отчаяніи сердца, восклицаетъ: что дѣлаемъ? ПЕТРА Великаго погребаемъ!… и теперь, и теперь еще благодарные сыны отечества рыдаютъ съ нимъ! Преданіе говоритъ, что Ѳеофанъ, сказавъ сіе ужасное слово, не могъ продолжать отъ собственныхъ слезъ и всеобщаго стенанія.
"Щастливый вѣкъ Поэзіи и Риторства, когда предметъ ихъ столь великъ и любезенъ!
"Въ Ѳеофанѣ сіяетъ уже заря Россійскаго краснорѣчія; но, будучи предшественникомъ Ломоносова, онъ не похитилъ y него славы быть нашимъ лучезарнымъ Фебомъ.
"Имъ сочинены многія Богословскія, нравоучительныя книги и даже предисловіе къ Морскому уставу. Какъ мужъ просвѣщенный, благоразумный Политикъ и любимецъ ПЕТРА, онъ старался доказывать мудрость всѣхъ новыхъ Его учрежденій; первый открылъ талантъ молодаго Кантемира; ободрялъ, наставлялъ его, и вмѣстѣ съ темъ писалъ стихи: два человѣка, съ которыми, по тогдашнему времени, никто не могъ спорить въ остроуміи и учености!
«Ѳеофанъ имѣлъ блестящія достоинства, слѣдственно и непріятелей, которые обвиняли его ересью въ умствованіяхъ и въ Теологіи; но въ царствованіе ли ПЕТРА Великаго могло быть опасно такое злословіе?»
"Естьли бы охота и прилѣжность могли замѣнить дарованіе, кого бы не превзошелъ Тредіаковскій въ стихотворствѣ и краснорѣчіи?
"Но упрямый Аполлонъ вѣчно скрывается за облакомъ для самозванцевъ-Поэтовъ, и сыплетъ лучи свои единственно на тѣхъ, которые родились съ его печатію.
"Не только дарованіе, но и самый вкусъ не пріобрѣтается; и самый вкусъ есть дарованіе, ученіе образуетъ, но не производитъ Автора.
"Тредіаковскій учился во Франціи y славнаго Ролленя; зналъ древніе и новые языки; читалъ всѣхъ лучшихъ Авторовъ, и написалъ множество томовъ въ доказательство, что онъ … не имѣлъ способности писать.
"Однакожъ труды его были не совсѣмъ безполезны. Онъ первый изъяснилъ на Рускомъ языкѣ мѣру стиховъ, и перевелъ древнюю Исторію, которую по сіе время читаютъ наши Провинціяльные дворяне.
"Имя Тредіаковскаго будетъ извѣстно Самымъ отдаленнымъ потомкамъ, Сохранимъ же образъ его, и почтимъ въ немъ … трудолюбіе науки и нещастіе природы.
«П. П. Не многіе, можетъ быть, знаютъ слѣдующій анекдотъ. ЕКАТЕРИНА II, любя успѣхи Россійскаго языка, желала, чтобы въ избранномъ обществѣ Эрмитажа всѣ говорили по Руски. Ея воля была закономъ. Но законодатель долженъ предвидѣть и неисполненіе: какое же наказаніе опредѣлила Монархиня для преступниковъ? За всякое иностранное слово, вмѣшанное въ разговоръ, виновный осуждался прочесть сто стиховъ изъ Телемахиды Тредіаковскаго.»
"Рожденный подъ хладнымъ небомъ сѣверной Россіи, съ пламеннымъ воображеніемъ, сынъ бѣднаго рыбака сдѣлался отцемъ Россійскаго Краснорѣчія и вдохновеннаго Стихотворства.
"Ломоносовъ былъ первымъ образователемъ нашего языка; первый открылъ въ немъ изящность, силу и гармонію. Геній его совѣтовался только самъ съ собою, угадывалъ, иногда ошибался, но во всѣхъ своихъ говореніяхъ оставилъ незагладимую печать великихъ дарованій.
"Онъ вписалъ имя свое въ книгу безсмертія, тамъ, гдѣ сіяютъ имена Пиндаровъ, Гораціевъ, Руссо.
"Современники могли только удивляться ему; мы судимъ, различаемъ, и тѣмъ живѣе чувствуемъ его достоинство.
"Лирическое Стихотворство было собственнымъ дарованіемъ Ломоносова. Для Эпической Поэзіи нашего вѣка не имѣлъ онъ, кажется, достаточной силы воображенія, того богатства идей, того всеобъемлющаго взора, искусства и вкуса, которыя нужны для представленія картины нравственнаго міра и героическихъ страстей. Трагедіи писаны имъ единственно по волѣ, Монархини; но Оды его будутъ всегда драгоцѣнностію Россійской Музы. Въ нихъ есть конечно слабыя мѣста, излишности, паденія; но всѣ недостатки замѣняются разнообразными красотами и піитическимъ совершенствомъ многихъ строфъ. Никто изъ послѣдователей Ломоносова въ семъ родѣ Стихотворства не могъ превзойти его, ниже сравняться съ нимъ.
"Проза Ломоносова вообще не можетъ служить для насъ образцомъ; длинные періоды его утомительны, расположеніе словъ не всегда сообразно съ теченіемъ мыслей, не всегда пріятно для слуха; но талантъ великаго Оратора блистаетъ въ двухъ похвальныхъ Рѣчахъ его, которыя и теперь должно назвать однимъ изъ лучшихъ произведеній Россійскаго, собственно такъ называемаго Краснорѣчія.
«Естьли геній и дарованія ума имѣютъ право на благодарность народовъ, то Россія должна Ломоносову монументомъ.»