Михаил Николаевич МАЗАЕВ
правитьПАМЯТИ П. А. ГАЙДЕБУРОВА
правитьБыло на Руси время, когда журналистика служила не подголоском общественных течений, а сама направляла общество по известному руслу и даже в значительной степени вызывала желательные настроения. Это было время, когда печать получила дотоле неслыханную силу и значение, приняв на себя роль быть выразительницей общественного мнения. Органы печати помогали разобраться в новых сложных явлениях, и надо сказать, большинство журналистики тогдашней эпохи стояло на высоте своей миссии. Конечно, и в прогрессивной партии не наблюдалось полного унисона; но каждый орган имел определенный кодекс, строгие верования, которых он и держался, может быть, чересчур уж упорно и односторонне, чересчур фанатически, но зато не зная беспринципности новейшего времени. Каждое судно тогдашней журналистики честно выкидывало флаг, по которому всякий встречный мог узнать, с другом или неприятелем он имеет дело.
О той поры прошло лет двадцать, пожалуй, чуть-чуть больше. В такой период направления меняются не только в обществе, но и в отдельных людях, покорных «общему закону». Немногие органы печати уцелели и остались при прежних стремлениях, немногие люди устояли в неравной борьбе с новыми стихийными веяниями. Из немногих журналов такою осталась «Неделя», из людей — недавно скончавшийся Павел Александрович Гайдебуров.
Если мы указали на «Неделю», как на орган устоявший, то имели в виду ее общее направление — стремление к прогрессу, полную антипатию к застою и ретроспективным сетованиям. В частности же «Неделя» давно отказалась от того радикально-народнического катехизиса, догматы которого установил тоже уже покойный О. И. Юзов, до конца жизни фанатически отстаивавший свои поколебленные верования. Из народнической веры «Неделя» удержала только одну самую симпатичную черту направления — любовь к народу. Задачей ее явилось главным образом распространение гуманитарно-просветительных идей, а публикой — интеллигентная провинция.
Над могилой П. А. Гайдебурова говорили речи. В них были указаны три стороны его деятельности: как общественного деятеля вообще, как честного журналиста и умственного руководителя провинции. Эти-то три стороны и ложатся наиболее резкими чертами в его характеристике. Общественная деятельность Гайдебурова была у всех на виду; это — защита и оберегание интересов пишущих собратий. Другое дело — редакторская деятельность покойного. Обыкновенному смертному она мало понятна, совершенно от него ускользает, а к тому же, как давно сказано, «мы ленивы и нелюбопытны», и наши повседневные пошлые «мелочи жизни» для нас дороже того, что касается наших немногих общественных деятелей. О них мы вспоминаем только в тот момент, когда их относят на кладбище, и вспоминаем с тем, чтобы как можно скорее и уж совсем прочно забыть. А так как даже и в такие минуты напрягать свою память мы не любим, то непременно что-нибудь да переврем и перепутаем, стараясь восстановить в своем уме деятельность оплакиваемого нами человека. Гайдебуров ли не потрудился для провинции, — и как же эта провинция в лице своих органов печати встретила такую утрату? Большинство из них просто перепечатало сухие некрологи столичных газет, и только в одной газете нашелся «лично знавший покойного», который перепутал факты биографии Гайдебурова и почему-то назвал его семинаристом.
Если таково отношение прессы, то вполне извинительно, что наше малокультурное общество совершенно не знает, что такое редактор. Редактор газеты в течение двадцати пяти лет — легко сказать! Таких примеров два-три, да и обчелся. Поставить на ноги издание, вынести его на своих плечах, притом почти без средств, как это было с «Неделей», устоять среди всевозможных враждебных течений — задача тяжелая и неблагодарная, — неблагодарная потому, что весь труд редактора, эта сила, оживляющая журнал, остается незаметен. Он весь уходит в чужую работу, в обработку чужого материала, кропотливую, скучную и тяжелую; это труд чернорабочего. Но при всей зависимости от чужого труда редакторский труд требует особого творчества, особого вдохновения, особой интуиции. Таким творцом-редактором и был покойный Павел Александрович. Близко стоявшие к нему люди знают, до какой художественности, до какой виртуозности доводил он технику редакторского дела. Несколько неудачное выражение сейчас же останавливало на себе его внимание и не давало покою до тех пор, пока не находилось то слово, которое ближе всего отвечало известной мысли. В течение всей своей редакторской деятельности он не пропустил ни одной корректуры, которые прочитывал по нескольку раз. Это был именно талантливый капельмейстер, ни на минуту не выпускавший своей дирижерской палочки из рук и чутко слышавший малейшую фальшь какой-нибудь скрипки или фагота в своем оркестре. Вместе с тем Гайдебуров обладал замечательным талантом «создавать сотрудника». Он умел открыть в человеке незаметную для другого глаза, скрытую творческую жилку, которой и давал с замечательным тактом надлежащее направление. Тут он действовал, как те народные ведуны, которые открывают подземные родники, или опытные рудоискатели. Он и работал главным образом при помощи таких им самим созданных сил, которые постоянно притекали и утекали, так что масса современных, так называемых, молодых писателей прошла его школу и может считаться его учениками. Причина же постоянного обмена его сотрудников кроется в той строгой выдержке, какой он подвергал молодых писателей, в том искусе, какой они должны были проходить под его руководством. Тут П. А. держался традиций старой школы, которая не знала машинной скорописи, обуявшей современных беллетристов. Для него было большим огорчением увидеть в другом журнале забракованное им произведение не с точки зрения конкуренции, а потому, что в этом он усматривал заведомую порчу не желающего поработать над собой писателя. И выходило очень часто так, что люди, составившие себе в его журнале литературное имя, впоследствии совершенно губили свое писательское реноме. Никакие другие расчеты не нарушали его связи с сотрудниками; во всех отношениях, в какие становятся редактор и сотрудники, он был безукоризнен. Манера его держаться с сотрудниками отличалась безупречностью, интеллигентным джентльменством, даже как бы некоторой чопорностью, которую не знавшие его принимали за холодность и недоступность.
А что это был человек искренно сердечный, об этом свидетельствует та живая связь, которая у него постоянно поддерживалась с провинцией, читателями «Недели». Здесь шел постоянный обмен мыслей, жалоб, сетований, выражений сочувствия и добрых пожеланий. Что Гайдебуров убежденно принимал участие в делах провинции, это доказывают многочисленные процессы (помнится, больше двадцати), которые возбуждали обличаемые им темные людишки наших медвежьих углов, и из которых он всегда выходил оправданным, а обличения, раскрывая зло, вызывали со стороны тех, кому надлежало, пресекающие меры. Эта-то провинция, которая жила душа в душу с покойным редактором «Недели», не забывала его во время праздника его деятельности, не забыла почтить его и по смерти, выражая соболезнования путем многочисленных телеграмм и писем.
Талант отыскивать искру Божию в человеке, о котором упомянуто выше, Гайдебуров проявлял и по отношению к этим, невидимым ему, прозябающим в провинции силам. Его постоянный читатель обращался нередко в постоянного корреспондента, примыкая к тому общему делу, в которое он вошел посторонним зрителем, уже в качестве деятельного сообщника. Такая организация и давала авторитет «Неделе» и все увеличивала ее аудиторию в провинции.
Такова фактически деятельность П.А.; удержимся от преждевременной и трудной оценки. Скажем только, что утрата этого человека большой пробел в нашей журналистике, и без того скудной именами. Смерть подобного деятеля вызывает в соображение ту массу энергии и животворной силы, какую он рассеял на земле в течение своей жизни, быть может, слишком нерасчетливо, слишком не жалея себя. В такой смерти нельзя не видеть некоторого бессознательного самопожертвования…