А. С. ГЛИНКА (Волжский). Собрание сочинений в трех книгах. Книга I: 1900—1905.
М.: МОДЕСТ КОЛЕРОВ, 2005. (Серия: «Исследования по истории русской мысли»).
Памяти Николая Константиновича Михайловского
правитьЛитература осиротела. Умер Николай Константинович Михайловский.
Хочется писать, хочется говорить с читателем о значении этого тяжелого события, но уже заранее чувствуется, что и ничтожной доли того, чем полна душа, не передашь; заранее чувствуется, что не скажешь того, что хочется сказать: все это будет не то, не так, а главное, будет похоже по словам и выражениям на то, что много раз уже говорилось другими, по другим поводам; невольно боишься, что то особенное, искреннее, живое, что сдавливает грудь и заставляет мучительно сжиматься сердце, останется все же несказанным, растворится в привычном звуке старых, обычно произносимых в таких случаях слов. А это больно и обидно.
Для русского читателя страшная весть о смерти Николая Константиновича Михайловского явилась ужасной неожиданностью. Люди не легко осваиваются со смертью дорогих, близких их сердцу людей. И читатель долго еще не освоится с мыслью, что любимый писатель умер, что нет его больше, что со страниц «Русского Богатства» не раздастся снова и снова его мощный голос о «литературе и жизни». Русская литература и русская жизнь понесли с этой смертью страшную, поистине ничем уже незаменимую утрату; истинные размеры, истинное значение ее теперь трудно даже приблизительно осмыслить. Потерю почувствуют все, хотя и в неравной, конечно, степени. Николай Константинович был нужен для всех, хотя и не всеми сознательно и верно ценился; нуждались в нем все, союзники и противники, друзья и враги. Много, очень много поколений лучшей интеллигенции идейно вскормилось и выросло на произведениях Н. К. Михайловского; вся истинная русская интеллигенция, понимаемая в интимном смысле этого слова, кровными узами связана с ним, связана часто помимо воли и сознания множеством тончайших психологических нитей. Великое, святое беспокойство русской интеллигентской души, неугомонно и страстно ищущей повсюду правды, рождалось и крепло за чтением его произведений, и это на протяжении четырех десятков лет. Многие поколения русских людей духовно проснулись под идейным влиянием Н. К. Михайловского, нашли себя, свое сознательное отношение к жизни. Все, что было и есть у нас, в нашей интеллигенции истинно-хорошего, благородного, честного, искреннего, все это по большей части пришло через его влияние, им вызвано к жизни, взрощено обаянием его произведений. И если взрощенные таким образом всходы в своем дальнейшем росте, в своих самостоятельных исканиях к правде, отклонялись от учения Михайловского, то даже и тогда кровная, органическая, интимная связь их с Николаем Константиновичем не прекращалась. Вот почему длинный ряд поколений русской интеллигенции должен признать в произведениях Н. К. Михайловского свою духовную колыбель, свое интеллигентское крещение, родину свою, свою гордость и славу. Все, что уходило от него, оставаясь в своих увлечениях честным и искренним, все это волей-неволей еще жило и дышало им; утраченное видимое, признанное влияние очень долго жило еще в невидимой, скрытой форме.
Н. К. Михайловский был великий русский интеллигент, в самом благородном и лучшем смысле этого слова; как писатель, он был вождем и руководителем этой интеллигенции на протяжении более, чем четырех десятков лет. Более сорока лет он служил своему делу, был публицистом и критиком, социологом и философом, вождем передовой интеллигенции и бойцом за интересы труда и права человеческой личности. Называя Н. К. Михайловского писателем интеллигенции по преимуществу мы этим не суживаем огромного значения его литературной работы, а хотим только определить характер его душевного склада, характер его писаний. Он был человек огромного нравственного роста, и все великое, человеческое в сфере философии, науки, искусства, в сфере литературы и жизни вообще, было для него своим близким, родным; формула его духовной жизни была всеобъемлюща, он жил во всем, и все жило в нем; но все-таки прежде всего и более всего был он писателем и писателем русской интеллигенции по преимуществу. Поэтому-то дни славного литературного служения Н. К. Михайловского были днями служения русской интеллигенции, ее святыне, ее огромной задаче всеобщего, всечеловеческого успокоения, ее вечного трепетного беспокойства об этом всечеловеческом успокоении.
Русской интеллигенции могила дорогого писателя говорит очень много и ко многому ее обязывает. Образ любимого писателя не изгладится из памяти, и вид тернового венца, достающегося на долю русского писателя в будни литературы вместо того лаврового, который надевается в дни литературных празднеств, — обо многом напоминает, ко многому — великому, доброму, нужному зовет, зовет и обязывает к неуклонному служению правде жизни страданием мысли, напряжением развитой, чуткой совести, достойным проявлением человеческой чести. Да, ко многому обязывает нас эта великая могила!
<1904>